Плата

   Каждый день он возвращался домой через парк. После школы, уже почти добравшись до своего подъезда, начинал беспокоиться чувством опасения. Словно уже знал, что снова огорчит родителей. Увидит их суженные глаза на возмущённых лицах полных воспитательской строгости, а главное, желания исправить его, как несовершенную деталь. Да, он действительно ожидал это вновь увидеть. Снова услышать и испытать неловкость, обиду и унижение, какое, должно быть, испытывает шероховатая древесина, попадая под влияние наждака. Он этого ждал, точно зная, что именно так всё и будет. И потому, не принося ни единой двойки в портфеле, а может даже и с парой пятёрок, несколько раз в неделю ему не хотелось возвращаться. Так как он совершенно точно вновь огорчит своих родителей и получит очередную порцию нелюбви в целях воспитания лучших качеств. Возможно, именно это его страшило больше. Что он и впрямь изменится.
   Его мама давала ему денег на обед. Чаще всего утром прямо перед выходом на лестничную клетку.
   «Вот, перекуси чего-нибудь в столовой. Чтобы хорошо учиться, нужно хорошо кушать», - говорила она. - «А на сдачу купишь хлеба».
   Гладила мягкой, сморщенной от мытья посуды рукой по волосам. Скользила по щеке, целовала в лоб и отправляла в школу. В эти мгновения ему казалось, что его любят. Но когда возвращался домой без денег и без хлеба, это чувство пропадало. Ощущение необходимости заслуживать любовь поступками засела в его маленькой голове, и он со страхом не мог от неё избавиться самостоятельно. Целуют хороших мальчиков. Обнимают послушных. Гладят аккуратных и прилежных. Неряшливых и своевольных одаривают строгим взглядом, обидой, игнорированием. Хулиган остаётся без конфет и мультфильмов. Двоечник не ходит гулять. Плохой мальчик остаётся в одиночестве до тех пор, пока не становится хорошим. Знать бы эти родительские границы хорошего и плохого мальчика! Тогда он ни за что бы не захотел быть плохим. Чтобы не быть одиноким и отвергнутым. (Так ему виделось.) Сделал бы, что угодно. Всё. Кроме этого.
   Каждую субботу, как в эту, он выворачивал карманы по приходу домой, демонстрируя отсутствие в них каких-либо денег. Ни хлеба, ни мелочи – один только голодный желудок.
   «Ты снова раздал деньги этим нищим лентяям?» – спрашивала его мать. Строго, с презрением ни то к поступку, ни то к тем людям.
   А он лишь насупившись молчал. Да всё же и так понятно. Да, раздал. Опять отдал все деньги этим “нечёсанным разгильдяям”, этим “бездомным попрошайкам” с инструментами в руках. Но, а как же? Как бы она поступила? Глупый вопрос, конечно. Она просто прошла бы мимо, не обратив никакого внимания ни на них, ни на издаваемые ими мелодии. Он же всегда реагировал прямо противоположно. Он всегда подолгу, может быть даже слишком подолгу, стоял и заворожённо слушал извлекаемые ими звуки, сверкая глазами и периодически приоткрывая рот от изумления. Слишком долго, чтобы не отблагодарить одарённых “оборванцев”, так складно строивших музыку. Они не просили его никогда. Этого и не требовалось. Ведь он действительно крепко уяснил с ранних лет, что за тепло нужно платить. Учителям хорошими оценками и поведением за доброе отношение. Родителям послушанием за ласку. Кошке едой за возможность погладить – всё очень просто, схема банальна до неприличия. А тут… Такие невероятные сочетания, такие потрясающие ощущения (!) и всё это за просто так. Ему казалось, впервые что-то настолько приятное получает безвозмездно. Это так непривычно, что аж скребётся что-то внутри. Им ведь наверняка тоже что-то нужно.
   С этой мыслью он увидел деньги в раскрытом кофре, лежавшем перед музыкантами, и, не задумываясь, нырнул в карман за мелочью. Ему даже показалось, что этого никто не заметил, что никому из прохожих не вздумалось остановиться, что никто не обратил внимания на его поступок. Лишь один из музыкантов на секунду благодарно улыбнулся. Во время исполнения никому из них и не думалось о награде. И даже неважно наличие зрителя. Важна лишь сама музыка и возможность её исполнять. В те минуты и он не думал о деньгах – впрочем, он о них и никогда не думал. Он позабыл и о батоне. Ему нужны были лишь мелодии. Так они и находили друг друга. И за это волшебство ему хотелось отплатить, отблагодарить как-то в ответ. Неважно чем и как. Просто одарить. Ему казалось, что он получает взамен гораздо больше, чем может отдать. Потому и протянул руку и разжал ладонь – зазвенели монеты.
   Мама грозится не давать ему больше денег на карманные расходы. Отец постоянно ворчит, что его труд никто не уважает. Они просто не понимают. Словно не замечают то, что так отчётливо слышит он. Не чувствуют этих волшебных нот, способных, дотрагиваясь до ушей, коснуться сердца. Сейчас они ворчат, выказывают недовольство рецидивом, таким упорным непослушанием, накрывая на стол и садясь обедать. А в понедельник снова дадут сыну мелочи на столовую. Сейчас ему стыдно, он чувствует себя ужасно, прихлёбывая горячий наваристый суп и хлюпая носом. Но глубоко внутри он заранее знает, что сохранит немного денег и пойдёт через парк в надежде встретить на знакомом месте кофр, над которым примерно после получаса вновь разожмёт свою ладошку.