Соседи. Часть 2

     http://www.proza.ru/2018/10/19/858

      Бескрайнюю казахскую степь в шестидесятых годах двадцатого века облюбовал огромный великан. Он был страшен, опасен и грязен. Когда выдыхал, изо рта выходил дым чуть ли не всех цветов радуги. И пахло от него очень противно. Так думала маленькая девочка о недавно построенном металлургическом комбинате в центральном Казахстане. Герой был могущественным, величественным, жаль только, что отрицательным.
      Родители иногда брали её с собой на работу, где девочка сидела в бытовке и рисовала. А то и пол подметала, но в свою сторону: мама не научила, что мести нужно от себя. Или ходила около доменной печи - родители работали в доменном цехе. И даже смотрела, как гигантскую чашу по имени изложница с расплавленным чугуном наклоняли, а папа Ники длинной железной палкой пробивал дырку в застывшем верхнем слое, чтобы раскалённый чугун начал-таки разливаться по формочкам, красный, пыхтящий, как пирог из печки. Конечно, ребёнка запрещалось приводить в такое место, но родители рисковали: оставить Нику было не с кем.
      Каждый день этот великан «заглатывал» в своё чрево тридцать пять тысяч рабочих, сильных, молодых, весёлых, а через девять часов «выплёвывал» - усталых, молчаливых, грязных. Питаясь силами и здоровьем этих людей, великан жил и делал какое-то непонятное для Ники дело.
      Чтобы все «выплюнутые» могли отдохнуть и снова отдавать силы великану, настроили столько домов, что хватало каждому. И вырос целый город. Там и провела  девочка первые двадцать лет своей жизни.

      Мама Наталья, выбирая имя дочери, решила: раз папа - Николай, пусть дочь будет Ника, а полностью Вероника. Отец вовсе не участвовал в выборе имени. Своего мнения у него не было ни по какому вопросу. Руководила жизнью семьи мама. Они получили двухкомнатную квартиру. Лифта в пятиэтажке, конечно, не было, потому Ника с превеликим удовольствием мчалась с четвёртого этажа, перепрыгивая сразу через две, а то и три, ступени, с невероятной скоростью, аж дух захватывало. Долгие десятилетия во снах Вероника неслась от одной лестницы до другой, испытывая всё тот же восторг.

      Во дворе около клумб копошились соседи. 
      - Ох и жарко, - вытирали пот новосёлы, - зато как приятно сажать цветы в палисаднике. Будет наш подъезд самым красивым.
      - Эй, мужички, надо окружить наши клумбы заборчиком и покрасить его.
      - А ты, Мариша, не настраивай причёску, всё равно ветер разнесёт твои кудри.
      - Да и то, зима или лето, а ветрюга беснуется, словно оглашенный. Одно слово – степь. Я из Иркутска, у нас пусть и мороз, зато тишина. Ясный морозный день и переносить куда легче. А тут ведь спасенья нет. Что ни надень, всё продувает.
      - Зато квартиру дали, радость какая – своё жильё. Эх, живи – не хочу, бабочки: молодые мы все, сильные, одолеем любого зверя.
      И от полноты жизни засмеялись, запрокинув вверх головы. И тут же смех застрял в горле: почти под крышей дома по обратную сторону балкона «разгуливала» девочка лет пяти, перебирая ручками прутья решётки и переставляя ножки по узкому бордюрчику.      
      - Девочка, зайди обратно на балкон, - кричали ей взрослые.
      - Только не торопись, - слышала она советы.
      Малышка, глядя вниз, видела, что зачем-то растянули одеяло и держали его на весу. Но не понимала их тревоги: она же крепко держится руками и потому ей  абсолютно спокойно. Потом девчушка легко пролезла в то же самое отверстие, через которое и вылезала, и зашла в комнату. И чего было волноваться.

      Родители Ники работали на том большом заводе, который выделил им жильё, в три смены и в одной бригаде. В будние дни она ходила в садик, расположенный в ста метрах от их пятиэтажки, причём сама и приходила утром туда и уходила вечером из него. Девчонка видела, что других детей приводили и забирали родители, но не придавала этому большого значения.

      - Ника, вставай, - в августе, когда детские сады «отдыхали» для ремонта, будила мама рано утром, прерывая самую сладкую предрассветную дрёму.
      - Зачем? – сонным голосом отзывалась девочка.
      - Мы уходим на работу, а ты будешь ждать нас до вечера во дворе.
      Выводили дочь на пустынную ещё улицу и оставляли одну. Даже платье мама не надевала Нике до восьми лет, чтобы меньше стирать, а только трусики. С раннего утра и до пяти вечера она играла во дворе без крошки еды во рту и без капли воды.  Девочка не задумывалась, хорошо это или плохо. Анализировать и сравнивать с другими семьями она ещё не умела. В детстве всё так легко и беззаботно.

      Иногда, наоборот, закрывали её одну дома, а ключ не давали, чтобы не потеряла. В те длинные часы одиночества ребенок сам себе придумывал занятия. Вот тогда–то, в пять лет, жарким летом она вышла на балкон и обнаружила, что прутья в одном месте шире.
      - Да сюда и голова пролезет, - подумала.
      И правда: голова свободно прошла, потом она просунула и ногу на бордюрчик, за ней  - вторую и вся вылезла в это отверстие и начала для развлечения ходить с обратной стороны балкона, перебирая руками прутья. Легкий сарафанчик, одетый ею, пока мамы нет, раздувался пузырём. Мир с высоты казался необычным. Ей даже хотелось взмыть в высоту и полететь подобно птицам, но что разжимать пальцы нельзя, она прекрасно понимала. Очень ей понравилось такое путешествие.
      Вечером, конечно, маме доложили о "подвигах" дочери, и про подобные забавы пришлось забыть, к великому сожалению Ники.

      Но лето заканчивалось и постепенно наступало самое ужасное время года – зима, суровая, снежная, ветреная, когда никакая одежда не спасала от холода.
      Шестая зима в жизни Ники оказалась страшнее предыдущих: в полную силу бушевал циклон, ветер буквально сбивал с ног, а снег заскакивал под шапку, под шубку, в глаза, нос. Ника думала, что снегу тоже холодно и он пытается погреться, протискиваясь к тёплому телу людей. На третий день циклон уйдёт далеко от их города, но память о себе оставит надолго.
      Только от понимания, что ребёнка может унести бураном, мама довела Нику до дверей закрытого садика, а не отпустила, как всегда, одну.
      - Через час придёт первая нянечка и откроет дверь, - объяснила дочери,  - возьмись крепко за ручку и не отпускай.
       И быстро побежала на работу, чтобы дочь не успела ответить или заплакать.
       Полная, чёрная ночь, пурга с ветром и морозом, а девочка, уцепившись за ручку двери от страха и холода, стояла, продуваемая до костей и заметаемая постепенно снегом до живого снеговика. И когда накатывало безразличие, и даже страх ночи и холода терял остроту, и правда, пришла нянечка, охнула, разгребла её, втолкнула в тёплую комнату, смела снег и принялась растирать ладошки и щёки.

       И всё равно смех Ники раздавался в группе. Она и пела на музыкальных занятиях под игру на пианино Аллы Михайловны, музыкального работника, и танцевала с удовольствием, репетируя танец снежной королевы на предстоящий новогодний концерт для родителей. Только спать во время сонного часа не хотела. Так много интересного и важного занимало её, столько энергии бродило в теле, что сон никак не приходил. "Угомон тебя возьми", - шептала заглядывающая нянечка и грозила пальцем. Подняв голову, девочка видела, что на всех кроватях сладко спят дети. Ника поворачивалась на бок и принималась за обдумывание своих фантазий.

      И ещё было одно мучение именно для Ники. Все дети выстраивались цепочкой и постепенно подходили к столу, где каждый проглатывал ложку рыбьего жира. Ника не могла этого сделать ни просто, как все, ни с кусочком хлеба по совету воспитательницы. Оставить ребёнка без витаминов запрещалось, а потому процесс превращался в ежедневную каторгу как для девочки, так и для сотрудников. Позже Ника узнает, что у неё хорошо развито шестое чувство. Она называла его чувством души. В рыбьем жире обнаружились чуть ли не канцерогены, и он был запрещён. Она будто заранее каким-то своим знанием предчувствовала это и отторгала, не допускала в свой организм. За это её наказывали. Не давали спать, когда остальные отдыхали. Если бы они знали, какую радость доставляли Нике таким наказанием.
   
       Никто из детей  подъезда не ходил в детский сад. Наверно, у них были бабушки и дедушки, а скорее всего, родители работали в разные смены: когда один на работе, другой дома с детьми. Да и единственным ребёнком в семье была только она.
      Ника с трёх лет часто оставалась ночью совсем одна и сильно боялась. Как оказалось позже, мама вполне могла работать всегда в утреннюю смену и ночами быть вместе с дочкой, но она хранила верность одной бригаде. Чужие люди всегда были для мамы на первом месте. Мама жила с такими убеждениями.

      Часто Ника приходила из начальной школы домой в обеденное время и упиралась в закрытую дверь квартиры.
      "Снова мама бесцельно бегает по магазинам. Нравится ей такое занятие: купить не может, потому что денег нет, так хоть узнать, где что продаётся".
      Любила мама и помогать кому-нибудь из знакомых в их делах, так как всегда жила для людей. Жаль, что в этом списке для единственной дочери отводилось совсем мало места. Главными для мамы были знакомые по работе, по подъезду, подруги, потом – работа, за ней – бесконечные сборища у них дома всех голодных, холодных, а также просто наглых соседей, севших на шею безотказной и общительной женщине,  предпоследним числился муж. И только в самом хвосте этой очереди умещалась дочка.
 
       Постояв перед закрытой дверью, девочка садилась на холодные бетонные ступеньки в подъезде. А иногда стучалась к соседям по лестничной площадке. С их  дочкой Машей они учились в параллельных классах. Соседи были зажиточные и скупые.  Вернее, скупые и потому зажиточные. Это у них Ника увидела первый модный телевизор, первый пылесос, большой шерстяной ковёр.
      Они на кухне как раз садились обедать. Это был неизменный борщ со свёклой, квашеной капустой и жирным мясом.
      - Твой отец имеет право на покупку холодильника марки «ЗИЛ». - хозяин с набитым ртом обращался к жене. – Это большой агрегат, нам бы купить не мешало.
      - Ладно, спрошу, - орудовала половником женщина маленького роста и круглая, словно колобок. – Маша, смотри в тарелку! – приказывала она.
      - Мама, я больше не хочу, - хныкала дочка.
      - Нет, ещё кусочек мяса, после него пирожное «картошка» и тогда пойдёшь смотреть телевизор.
      - Ну, не могу, отдай папе, - отбивалась Маша.
      Ника, абсолютно голодная, сидела в соседней комнате. Запах вкусной еды сводил с ума. Предложить соседскому ребёнку тарелку супа хозяева не могли себе даже представить.

       У Маши дома они, дети, часто играли в театр, когда родителей не было.  Ставили сцены из фильма «Вий», который ярко вошёл в сознание после просмотренного художественного фильма. Те слова «Откройте мне веки» Ника запомнила навсегда.
      Один раз в разгар спектакля пришёл отец Маши. А Ника после долгой ангины была в домашних войлочных сапожках. Тут он резко выкинул руку по направлению к входной двери и закричал страшным голосом, выкатив на перепуганную девчонку глаза: « Во-о-он!» Ни одного другого слова для объяснения не нашлось у взрослого человека, но чуткая Ника и так поняла: он думал, что она не сняла грязные сапоги. Для него счастье заключалось в мебели и ковровой дорожке. 
      
      "Подружки после дня игр и беготни расходятся по своим квартирам, где их ждут, - рано поняла Ника, - а я остаюсь одна-одинёшенька". Грусть и тоска непрошенными гостями втискивались в сердце ребёнка и долго не соглашались уходить.
       Особенно, когда прибежав домой спать, она видела, что родители собираются уходить на работу в ночную смену.
       - Мама, ну не уходи, - умоляла маленькая Ника, - мне так страшно одной.
       И плелась за ней по пятам хвостиком, повторяя эту же просьбу до тех пор, пока мама решительно не захлопывала за собой и отцом входную дверь. Отец мог бы приласкать дочку, рассказать историю про смелую девочку, но нет: он не умел, а главное - не хотел пожалеть ребёнка, придумать что-нибудь вроде игры с обязательным заслуженным призом на утро. Это могло бы если не полностью успокоить дочь, то уж  подбодрить - точно. Сказать девочке, что она - их умница и как они её любят и верят, что справится с такой ерундой, как ночь, родители не догадывались. Слов любви от них Ника не слышала никогда.
      Мама отмахивалась от дочки, как от надоедливой мухи, не понимая, как может быть плохо в тёплой квартире и на удобной кровати. О том, что у дочери сильно развито воображение, совершенно другой характер с большой долей мечтательности и нежная чувствительная душа, мама абсолютно не догадывалась.
      "Как же я хотела бы иметь сестру или брата. Вдвоём было бы намного легче, спокойнее, надёжнее. Рядом был бы родной человек, мы бы разговаривали, придумывали игры, смеялись, а главное – не тряслись бы от страха одиночества", - так могла бы говорить девочка, если бы уже умела строить подобные фразы. А пока просто кожей понимала: одна - это плохо.
      "Что это капает на кухне?" - настороженно в полной темноте прислушивалась малышка, а мысленно уже представляла коварное чудовище, специально издающее такие звуки, чтобы напугать её.
      "В замочной скважине кто-то поворачивает ключ, но ведь ключа нет, мама забрала", - сердце трепыхалось долго и неприятно.
      Среди ночи ребёнок чувствовал тяжёлое давление переполненного мочевого пузыря, но встать и пойти в туалет - нет, ни за что. И до утра продолжалась смесь сна, мучений и страхов.   
      
      Очень частые детские обиды, наносимые маминым равнодушием к дочери, не забывались быстро, оседали в душе, ткали полотно недоверия, отчуждения. Поэтому, между ними не было откровенных бесед, задушевных разговоров. Ника не поверяла маме свои маленькие тайны, мама всё-равно бы их не слушала. У них не было ничего общего ни по одному вопросу, отчего пропасть непонимания ширилась день ото дня. Мама совсем не знала свою дочь, а потому и не ценила. Она даже особо не радовалась, когда Нику хвалили в детском садике, и позже - в школе, затем - в спорте. Мама тоталитарно подминала дочь, следуя независимому характеру. В сущности, дочь была не нужна уверенной в себе женщине и даже мешала. Это Вероника поймёт уже взрослой.
 
      "Вот умру, - забиваясь куда-нибудь подальше, не раз сквозь слёзы мечтала маленькая Ника, - пусть тогда поймут, сколько обид причинили своему ребёнку и горько пожалеют об этом".
      Когда Ника подросла, и нужно было что-либо купить ей, мама говорила:
      - Пойдём в магазин, - и тут же, взяв сумочку, выходила из дома.
      - Мама, ну хоть минутку подожди, пока я соберусь, - просила дочь.
      Однако мама и не думала ждать, уверенно спускаясь по ступеням.
      - Мама, давай в этом отделе задержимся, смотри, сколько интересного тут.
      Но видела только удаляющуюся спину уверенной женщины и с сожалением следовала за ней.

       Мама любила устраивать в их квартире гулянки по всяким праздникам. Очень редко они с отцом уходили отмечать праздник к кому-нибудь из их большой компании, а чаще это происходило у них. Тогда всю мебель из зала мама сама перетаскивала в спальню, чтобы можно было накрыть длинный стол в зале, а потом, сдвинув его,  - плясать.
      Будучи  ребёнком, Ника оказывалась в комнате, набитой диванами, креслами, телевизором, стульями, торшером. Всё стояло в два ряда чуть не до потолка. Девочке даже негде было присесть, не говоря уж о том, чтобы прилечь. Она сидела на полу, скулила от дикого одиночества, слушала пьяные крики из соседней комнаты, громкую музыку и пляски. Мама обожала отплясывать цыганочку с выходом. Когда после двенадцати ночи раздавался стук по трубам соседей с нижнего этажа, гости допивали остатки спиртного и один за другим, качаясь, уходили к себе, унося непременные свёрточки чего-нибудь вкусного, собранные мамой на дорожку гостям. Дочери часто не оставалось ничего на завтрак, но это мало волновало маму.
      Перед Никой представала картина погрома: вырванный замок в ванную комнату, разбитая посуда, заваленный объедками стол, затоптанный до черноты пол и валяющиеся кругом бутылки.
      Такая сильная и самодостаточная женщина досталась Веронике в матери.
 
      Впрочем, удивляться тут не приходилось: её отец был настоящим чекистом. Главное - партия, а всё остальное, включая свою семью,  - так далеко от первого места, что и из космоса не рассмотреть. Семья не видела от него ни помощи, ни внимания. Дед был некрасив: крупный нос, узкие губы, маленькие глаза, жидкие светлые волосы, зачёсанные назад. Однако его, одетого в костюм да на руководящей должности очень любили женщины: мужчина был представительным. И он отвечал им взаимностью. Четверо детей, среди которых была и мама Ники, унаследовали внешность отца, не взяв ничего от мамы, круглолицей, с маленьким носом, аккуратными губами и длинными косами. Жена страдала, выращивая детей. Надрывалась до такой степени, что мечтала, чтобы муж остался на войне навсегда: всё равно реальной помощи от него не было. Но он вернулся живым и невредимым. Был парторгом, честно воевал, только пули обходили его стороной.
       Деда назначили директором колхоза. Семья голодала во время войны и долго после неё, но дед не принёс домой ни горсточки зерна. Нельзя: это закрома партии!
       Вероника позже  много думала о поведении деда-чекиста и пришла к мысли, что партия в России – не для граждан России, а для самой себя. Цели её – обогащение и власть. Это два могучих крыла, на которых можно далеко, приятно и,  желательно, долго лететь.
       А те истинные ревностные партийцы, как дед Вероники, просто не проникли в своё время в эту меркантильную суть, сбитые с толку красивыми воззваниями и лозунгами, казавшимися правдой.
      Наверно, они сильно верили своей партии, верили в светлое будущее, а проанализировать и продумать или не умели, или просто боялись.
      Иначе, ведь, поняв ложность идей и кошмар действительности, оставалось только одно – застрелиться, ибо с такой махиной бороться нельзя, можно только отскочить в сторону, пропуская этот поезд, сносящий всё на своём пути.
      И, конечно, надежда наверняка жила в их сердцах. Надежда, что когда-то  кто-то заставит этот поезд остановиться. И тогда все увидят, что натворила "любимая" партия.
      Позже Ника определила название болезни, которой, без сомнения, болела мама, - "чекизм". Больше того, с молоком матери и Ника заразилась "чекизмом", а потом -  и её дети.

      Когда Нику, первую внучку, в три года увозили в далёкий Казахстан, дед на платформе перед поездом плакал: "Не увидимся мы с тобой больше, внученька". У него было слабое сердце. Не смотря на это, любил человек париться в бане. Каждый поход заканчивался вызовом "скорой помощи", но это его не останавливало.

      Действительно, через два месяца мама Ники получила телеграмму о смерти отца. Он упал на улице и уже не встал. Инфаркт.



http://www.proza.ru/2018/11/12/1494