Лиля

Лиля вспоминала, как дала. Стихи всегда были будоражащим средством, поэзия была кровью, и здесь вроде бы не было никакого лекала, никакой цели, ибо все происходило собственным путем. Точно такой же дорогой шла бы эволюция, если бы все было по Дарвину. Строчка к строчке, с медленной раскруткой страсти в сторону апекса.
Но тот самый момент был ключом – ведь была дверь, был замок, но не открывалась дверь сама собой, и большие стаи поэтесс кружились как мошкара – все они были настойчивы, и все они шли правильным путем – они тусовались. Поэт без тусовки – ничто, но ведь и соблюдение правил не гарантирует правильный исход. Кружится земля, кружатся листья, кружится пыль, и точно так же могли виться, превращаясь в трубу смерча страсти, крымские мысли Лили – надежной стеной стоял Яков Дмитриевич. Надежно старея, он выбирал, кого фильтровать, но для этого надо было согласиться.
- Будьте моей, - вновь послышалось в голове Лили.
Прошло больше десяти лет, как открылась дверь, и как, сработав, доступ к телу поставил Лилю на совсем новую дорогу, и как она уверенно зашагала, и как хороша она была теперь.
Всякий спрашивал ее мнение.
Она могла сделать гордый соцсетевой клич:
- Так, друзья, посоветуйте….
В обед тарахтел электрический чайник, работницы библиотеки, готовя обед, обсуждали типовые новости. Облака за окном собирались, в окне Ютуба заунывно протягивал свой голос вдоль нот исполнитель бардовского уныния. Чайник вздрогнул, дернулся и погнал кипеть – и почему-то вся его жаркая толчея наполнила настойчивое усердие Якова Дмитриевича.
Уже тогда было понятно, что, посещая сходняки и поэтические вечера, выше головы не прыгнешь, хотя уже была сеть, и, казалось, сожми свои маленькие кулачки, собери волю в некую воображаемую волю желаний, и все получится – ведь стихи и правда хороши.
- Ах, как хороши! – выдохнул Яков Дмитриевич, преподаватель поэтический студии и хлопнул Лилю по ягодицам.
А уже потом – толстые журналы, важные сайты, рецензии, похвала, книга стихов, книга прозы.
- Так, друзья, посоветуйте, - написала Лиля в фейсбуке, - не могу понять, если какие-нибудь поэты, которые так уж хороши в верлибре.
Я тут скажу от себя, что описывать сегодняшнюю реальность довольно просто, ибо вся она наполнена живыми, хотя и электронными, примерами – надо лишь научиться их брать в оборот. Скажите – что за жизнь? Откажитесь от соцсетей, возобновите переписку в письмах, вернитесь на натуральный путь?
Так что столбик тут же набрался.
Отвечали всячески: читайте Петрова, читайте Иванова, читайте Юрьева, читайте Афанасьева, читайте Кацмана с Федоровым и прочее.
Имена все были сплошь знакомые, их носили люди вечно снующие, люди кружащие, люди, прошедшие свою стадию Крыма-Рыма – если кому-то она требовалось. Да, вот Юрьев – ведь начинал он с того, что постоянно хвалил, хвалил ее, Лилю, но было мало – он не тусовался, его не видели, но вскоре Юрьев одумался и стал тусоваться, и однажды Лиля сказала о нем Тушканову.

- Если бы нашей сфере были деньги, - усмехнулась она, разливая чай.
- Здесь другие деньги, - возразила библиотекарша с четко-обтекающей смысл фамилией Овалова, - Лиля, ну как же ты не понимаешь? Разве ты не счастлива? Вы живете в совершенно разных мирах, и ни один миллионер в твой мир не попадёт, а ты в своем мире – кто хочешь. Назови любое крупное. Ну, например, Илон Маск. Просто так вышло, что сфера поэзии слишком элитна – но то же самое можно сказать про любое другое искусство. В библиотеку ходят чаще всего студенты и  школьники.
- Последние, - сказала Лиля.
- Почему,
-Да, динозавры, - подала голос Горская.
Лиля поджала плечами,
- А о том, что компьютер почти все уже заменил. Никто не будет лапшу?
- Я худею.
- Я тоже.
- Ладно. Худейте.
Горская курила, и было хорошее место – выход во внутреннее крыло, и там окно было словно бы квадратным ртом с клапаном на выпуск. Курил там и Дима Макишев, что приходил с другой стороны большого муниципального здания, из детского театра, и, порой, казалось, что у них там роман.
Садясь за компьютер, Лиля писала по несколько стихотворений в день, и многие из них и правда обладали гипнотической силой – читатели, заходя в соцсети, являли собой примеры лягушек, что направлялись в рот к ужу. Лягушки кричали, но данный вид змей не был способен глотать всякого.
Контекст есть контекст. Середина дня породила новый соцсетевой рулон касательного какого-то обиженного поэта с глотательной фамилией Глотова – комментарии росли быстрее грибов, и главной претензией к Глотову было то, что он нигде не тусовался, и его никто не знал лично.
- Покажите его, - написала Лиля.
Оказалось, что и посмотреть на него никак нельзя, у обиженного гения не было лица, а стихи были такими, словно бы кто-то пытался исполнить музыку на бензопиле. Сочетаясь с косноязычием, острые углы поэтического языка Глотова создавали звучание довольно типичное – сюда включались обиды на жизнь, на людей, что не хотят, его, Глотова, замечать, а также надежды на некие чудеса будущего, когда талант вдруг раскроет себя и засияет.
Народ отрывался как хотел. Было непонятно – в курсе ли сам Поэт.
В остальное, намечалось многое, включая и ближайший сбор литераторов на фест под названием С., и туда стремились все – всем была нужна тусовка, игра, радость, но и возможный доступ к телу – в зависимости от тела. Тут оно всегда по-разному – когда просто так, а когда – и не так, а дверь, ключ, начало пути, пути русского.
А, собственно, дни были как дни. Год назад Лиля вышла замуж, а ныне находилась едва ли не в статусе королевы слова, и даже минимальные доходы в библиотеке ее не печалили. Дома она держала большого мохнатого паука, который, не смотря на совершенно злой вид, никогда не кусался и вел себя словно бы некий многоногий кот. Радуясь фотографиям паука, народ продолжал свое многомерное чествование.
К ближе к фесту ей написала некая Карлова, но, так как Лиля никогда не видела Карлову на тусовках, она поначалу вообще не хотела ей отвечать. Потом, пересилив себя, Лиля спросила:
- Ну, понимаете, прежде всего, я вас не знаю.
- Я окончила литинститут имени Горького, - ответила Карлова.
- О, но значит, о вас должны знать.
- Да, но мне нужно ваше мнение.
- Но о вас уже есть какое-то мнение?
- Конечно.
- Вы были на больших мероприятиях?
- Ну….
- Пошлите стихи Червякову. Он всегда охотно читает самотёк.
- Ой. Впервые о нем слышу.
- Но мне сложно вам помочь, если вы не слышали о Червякове. Ну ладно. Хорошо. Кидайте сюда, я вам напишу.
Так и шел день, так и шел другой, и, казалось, вся эта монотонность и есть основная атмосфера жизни. Снова вспомнился Яков Дмитриевич.
- Понимаете, Лиля. Заметит вас или нет Семенов, это же так просто определит. Ведь он вас не знает, но как он вас узнает? Стихов, понимаете ли, так много, что ими можно выстелить дорогу в рай, или в ад, как вам это больше нравится. Количество – серьезная штука, но как найти себя?
- Не знаю, - отвечала она.
- Но я знаю. Идемте. Не противьтесь.
Лиле пришло в голову, что некой Карловой, возможно, гораздо проще – начать хотя бы с того, что она – коренная москвичка, не озабоченная вопросами поиска места под солнцем. Но вот что это за солнце? Какого оно цвета. Даже если все за нее решено, и не надо никуда ехать, никуда бежать, это еще ни о чем не говорит. Начнется ли она, Карлова, или усохнет в зародыше? Да и вопрос ли это?
Лиля улыбнулась и вновь углубилась в соцсеть. Вскоре был готов новый стих, и народ одобрительно щелкал на значок лайка. Соцсети напоминали пчелиные ульи, внутренности которых сняты на камеру с ускоренным показов.