Потерянная буква

Бывший чиновник интендантского правления, отставной коллежский секретарь Лахматов, сидел у себя за столом и, выпивая шестнадцатую рюмку, размышлял о братстве, равенстве и свободе. Нет. Инженер статский советник Бахромкин сидел у себя за письменным столом и от нечего делать настраивал себя на грустный лад. Нет. Человек без особого места жительства, бывший уголовник, пенсионер со стажем Сигизмунд сидел за низеньким столом, расположенным между кроватью и широкой печкой и, набалдашником рукоятки кавалерийского стека аккуратно переворачивал прочитанные страницы томика рассказов Чехова. Да.

Как попал стек с рукояткой в виде снежного барса к без особого места жителю и алкоголику Сигизмуду, вы узнаете позже, а пока опишем  место его жительства. Это с виду оно казалось не особым. А на самом деле имело богатую и захватывающую историю. Место, где расположился домик Сигизмунда, представляло собой обширную лесную поляну, затерянную среди скалистых гор Южного Урала. Избушка, в которой он сидел, по окна вросла в землю и была третьей из пяти таких же избушек, раскиданных одаль. Все пять представляли собой заброшенный летник, некогда процветавшего совхоза. Каждое лето совхоз пригонял сюда всё свое коровье стадо. Здесь, среди горного разнотравья, стадо наедало бока и запасалось молоком, которое исправно два раза в день увозилось на полуторке на ближайший молокозавод. В избушке, приглянувшейся Сигизмунду, располагалась кухня,  в остальных же жили когда-то доярки и пастухи. С начала девяностых летник стоял заброшенный. Наш герой, сын которого «...всё тащит из дому - ну наркоман и из дома вот выгнал», нашел его и без особого труда сделал местом своего жительства. Как говорил Сигизмунд, его привел из Белорецка на это место «леший» – тот самый дух-хозяин леса, живущий в мифологии восточных славян, с ним он плотно общался и дружил. Печь в избушке была разбита и стояла без чугунной плиты. Плита должна была равномерно прогревать помещение и одновременно выполнять функции варочной панели. Без плиты оставаться на зиму не имело смысла так же, как и тащить её из города. Тот же «леший» направил Сигизмунда в покосившийся сортир, где и была обнаружена искомая плита, две конфорки которой выполняли здесь роль двух очков. Плита была бережно снята и под благодарности «лешему» водружена на кирпичную кладку в избушке.

Обустроившись, Сигизмунд приступил к изучению окрестностей и выяснил, что летник расположился  между городским поселением Белорецк и поселком Тирлян. На пятнадцатом километре от каждого. Если с происхождением топонима Белорецк было всё ясно, то с Тирляном оказалось сложнее. Когда-то в восемнадцатом веке, в двух верстах от деревушки Берёзовка заложили молотовый завод, на котором  трудились крепостные берёзовцы. Приехавшие к ним на помощь и в первую очередь на заработки кузнецы из Германии и Швеции, пообщавшись с берёзовцами и пожив рядом, нарекли эту местность словом "Тирлянд" или "Страна зверей". Со временем буква "д" потерялась, но само название прижилось. Северо-восточнее Тирляна, в шестидесяти километрах, взгромоздилась мистическая гора Иремель. Благодаря  древним микро новеллам  известно, что на ней побывал Заратустра и оставил там свое послание, а позднее великий князь Александр – будущий император, оставил там просеку, ведущую к вершине. Места и по сей день дикие и диковинные. Страна зверей и эко туристов.

Эко туристы лезли сюда в основном из Магнитогорска, степного городка расположенного в ста верстах восточнее Белорецка. Городок был первенцем первых пятилеток и получил свое название от горы Магнитной. От горы остался глубокий котлован и стоящий рядом комбинат с полумиллионным населением вокруг. Жители Магнитогорска в свободное от непосильной работы время активно осваивали, стоящие неподалеку уральские отроги, выметая все грибы и ягоды в округе и скупая в горных посёлках дома под дачи.

Чтобы попасть на летник,  надо было свернуть с асфальта и с километр ехать по неровному просёлку. Эко туристы, узнав о поселившемся там странном старике, так и делали. Сворачивали, обычно с пивом, водкой и закуской и общались с Сигизмундом. Слушали его рассказы, кормили и поили. Старик был несказанно рад  гостям и не скрывал этого. Веселился со всеми, пел и танцевал. Изменения стали происходить с ним после того, как очередные туристы из Магнитогорска, а конкретно художники, привезли ему с полтонны книг. Книги остались после наведения порядка в мастерской почившего с очередного похмелья собрата по кисти. Привезли на трейлере железную будку от пола до потолка набитую книгами и поставили рядом с избушкой. Каких книг там только не было. От "Паровозы. Устройство и уход" и "Микробиология виноделия" до "Армянских народных сказок" и "Справочника кустаря. Издания Бродерсена Г. Г.". Помимо всего прочего было там и несколько томиков Чехова. Изменения стали происходить с Сигизмундом буквально через неделю. Он перестал пить с гостями. Отказывался даже от пива. Пошептавшись с владельцем очередного "Range Rover", он через несколько дней получил стильного парикмахера, которая прямо на поляне у избушки под улюлюканье и хохот гостей превратила сидящего на пне седого и лохматого Сигизмунда в командора ордена британской империи сэра Шона Коннери. Особенно удалась борода. Хотели привезти мастера татуажа и сделать для пущей схожести две наколки "Scotland forever" ("Шотландия навсегда") и "Mum and Dad" ("Мама и папа"), как у Шона на правой руке, но Сигизмунд показал на этом месте синее расплывшееся солнце с надписью "Север" и аббревиатуру ТУЗ ("Тюрьма Учит Законам"). Веселье и пьянки закончились и на летник уже подъезжали просто поговорить о бренности бытия и послушать нескончаемые рассказы отшельника.
 
Последние рассказы Сигизмунда сводились к тому, что он нашел-таки проход в таинственную Шамбалу в окрестностях горы Иремель и смог побывать там несколько раз. Ни "Агни-Йоги", ни трудов Елен – Блаватской и Рерих, ни "Проснись в Фамагусте" Парнова в привезённых книгах найдено не было, поэтому слушали Сигизмунда снисходительно и сводили всё к наступающему старческому маразму в совокупности с резким отказом от алкоголя. Из его рассказов следовало, что эзотерики и оккультисты  искали вход в Шамбалу совершенно в другом месте. Что Беловодье – это как раз и есть истоки реки Белой, текущей из-под Иремели. Что вход в Шамбалу – это точка метр на метр на болоте, в которую надо просто наступить. Что рассказывать о том, кого он там видел, ему просто запретили, распрямив в голове несколько извилин, отвечающих за мистическую память. И помнил он только одно, как его угощали молоком яков. Оно было жирнее коровьего и вкуснее и имело розовый оттенок. Ещё ему разрешили вынести английский кавалерийский стек с набалдашником и всё.

— Не могу понять почему "Аненербе" не скинуло под Тирляном пару-тройку парашютистов. Гоняли ведь целые экспедиции на Тибет. Я маленький был. Помню, лет восьми. Мой дядька двоюродный работал инструктором Белорецкого аэроклуба ОСАВИАХИМа. Году в сорок втором  он брал меня на занятия с курсантами. Был у них там один единственный самолет "По-2". Берегли его, дрожали над ним. Обтирали и сдували каждую пылинку. И вот в один день, аккурат занятия по укладке парашюта проходили, слышим, адский гул приближается. И видим, снижаются "Фокке-Вульфы" штук восемь и пошли в сторону Магнитки. Дядька засуетился, прыгнул в "По-2". Пока разворачивался, взлетал, немцы уже повернули и шли назад, набирая высоту. Зенитки очень плотно стояли перед Магниткой, не дали подойти, поэтому они побросали все бомбы на горы и отправились домой. Я голову задрал, смотрю. Дядька крутится на "По" среди "Фоккеров", постреливает из пулемётика, а они идут монотонно своим ходом, не обращают внимания. Потом откуда-то из-под хвоста одного немца из пулемёта, так коротко – "та-та-та-та". Как плевок. "По-2" весь в щепки и дядька на парашюте спускается под гул удаляющихся бомбардировщиков. Радостный такой. Герой. Его посадили, конечно, за разбитый самолёт, но не расстреляли. Больше немцы в наши горы не летали. Наверно разведка была на Магнитку. Да я к чему все это? Могли вот также ночью подлететь к Иремели и скинуть людей из "Аненербе". И шастай там хоть до конца войны. Могли бы добраться до Шамбалы ещё тогда. Я-то сам шел-шел по болоту, бах – и все вокруг другое и свет золотистый, всепоглощающий...  Стек вот подарили  там, на память, английский, видишь надпись? Коня осталось в Тирляне купить. Хорошие там есть лошадки.

— Или вот. Во время войны в наших краях года два шастала банда Вандера. Вандер этот родом из Иглино. Это под Уфой. Капитан красной армии, командир роты латышских стрелков. Как им удалось дезертировать с фронта и добраться до Урала, остается загадкой. Так вот, эта рота с оружием и двумя пулемётами обосновалась в Белорецком районе. Партизанский отряд в тылу страны Советов. Об этом тебе никто не расскажет. Нападали они на райкомы партии, милицию, суды.  Простых людей не трогали. Правда, угоняли скот в колхозах. Вот так шерстили они Бурзян, Белорецк и Белокатай. С ними боролись, конечно. Но они хорошо знали местность,  постоянно уходили от преследований. Около ста человек у Вандера было. Какое-то время скрывались под Иремелью и в Шамбале прятались. Их там не приняли. Слишком карма-пхала у них плохая была. Потом все же окружили всех под Инзером, в горном ущелье. Постреляли снайперами, а двенадцать человек и Вандера поймали и привезли в Белорецк, как анти Христа с апостолами. Расстреляли всех в Уфе потом. Я к тому, что он тоже знал дорогу в свет, но не был там принят.

И так он запросто вставлял в свои рассказы слово Шамбала, словно вход в эту самую Шамбалу существовал под Иремелью с незапамятных времён и не вызывал никаких сомнений.

— Недавно корешок мой старинный объявился. Он сейчас персональный пенсионер, важная птица. Живёт в Москве. С охраной приезжал, на "гелике". Мы с ним на одной улице росли, на малолетке вместе парились. Потом уже попали молодыми в Белорецкую тюрьму, но по разным статьям. После суда, когда ждали этап в Верхнеуральск, он напросился к начальнику тюрьмы и заявил, что никуда не поедет и хочет сидеть свой срок в Белорецке. Получил отказ. Его статья не позволяла. Тогда он попросил кентов и они прямо накануне этапа прибили его руки гвоздями к стене в рабочей камере. Там осуждённые колотили деревянные ящики, дожидаясь этапа. Прямо в ладошки прибили, как Исуса. Начальник многое видел на своем веку, но тут поразился и оставил его сидеть почти дома. Тогда наши пути-дорожки разошлись, и вот он вдруг нарисовался на летнике. Говорит, был у него бизнес в Москве, потом депутатом  в Госдуме был. Сейчас отошел от дел. Отдыхает. Выступает иногда третейским судьёй, ну и так по мелочи. Водил я и его в Шамбалу. Он проникся. Останусь там, говорит, не пойду назад. Просил меня прибить его гвоздями. Но прибить не к чему было, камни одни. Да и с гвоздями там проблема. Уехал он с охраной на "гелике" в большой задумчивости. Обещал вернуться с гвоздями и призвал меня пока не помирать.
 
В то лето в "стране зверей" вымахали двухметровые чертополохи. В августе они зацвели, делясь с округой тёплым летающим пухом и кивая всем белыми лохматыми головами. Тогда же пропал старик. Избушка стояла вся прибранная. Дворняжка, спущенная с цепи, лежала у порога. Дверь – без висячего замка. Сквозь пыльное оконце было видно, что на столе, расположенном между кроватью и широкой печкой, стоит закрытая стеклянная банка с молоком розового цвета. Больше Сигизмунда никто не видел.


Рецензии