Глава 4 Эрик

Ближе всех от Тима жил Эрик. К нему я и отправился дальше. Ближе не значит близко. Дорога оказалась трудна и опасна: пару раз меня чуть не съели, трижды — почти повесили, дважды ранили (один раз смертельно, но я уж из последних сил...), а сколько раз грабили я и со счета сбился.
В общем, пока я со всем этим разбирался, у меня напрочь вылетело из головы, что Эрика лучше предупреждать о визитах заранее. Вспомнил об этом только когда уже уткнулся в табличку с предупреждением: “Жителям планеты Земля, кошатникам и беременным женщинам вход воспрещён”.
Эрик у нас немного землефоб: предпочитает инопланетное. Живёт в заброшенном звездолёте, а всю местность вокруг превратил в космический зверинец. Разгуливать по его владениям в одиночку всё равно, что нарушать первую заповедь любого зоопарка: умоляем, мол, не кормить питомцев и всё такое. Поэтому я срочно достал телефон и набрал номер.
— Эрик? Я тут к тебе в гости заглянул. Встретишь?
— Сириус, ты, что ли? Откуда ты взялся? И ты, вообще, где?
— Да здесь я. У тебя. Прямо на входе. Возле предупреждения.
— Ясно. Тогда прямо сейчас. Громко и уверенно. А главное, быстро. Скажи вслух: Чарли, фу! Давай.
— Чарли, фу! — поспешно рявкаю я.
Над ухом раздаётся тяжкий вздох, и что-то прозрачное и громоздкое разочарованно скользит в сторону.
— Сириус? — озабоченно интересуется в трубке Эрик. — Ты ещё там?
— Ага, — говорю. — Стою, никого не трогаю.
— Молодец. Продолжай в том же духе. Я сейчас буду. Никуда не уходи.
Я, в общем, и не собирался. Стоял себе и разглядывал окрестности, а окрестности разглядывали меня. Направо небольшая, но дружная стая хищных поганок звучно грызла несчастную столетнюю сосенку, налево было так жутко, что я туда даже и не смотрел, а прямо не было ничего, но оно пахло так, что и святых вынести вряд ли бы у кого получилось.
Вообще-то ни один известный вид инопланетной флоры и фауны людей не ест: им, видите ли, не вкусно. Проблема в том, что это не мешает им пробовать...
Ладно, в конце концов Эрик явился и, смахнув что-то с моей спины, крепко меня обнял.
— Дружище, как я рад тебя видеть!
— А уж я-то!
Эрик отступил на шаг и внимательно меня оглядел.
— Ну, ты вообще не меняешься. Ни капли не повзрослел, даже странно.
— Зато ты, — отвечаю, — возмужал не по-детски. Аж страшно.
На самом-то деле cтарина Эрик тоже не изменился. Ну, то есть, совсем. Как обычно, основная часть витала в космосе, а для земных дел оставалось что-то вроде автоответчика: чисто отвечать на вопросы, если вдруг о чём спросят. К автоответчику прилагался пучок грязной соломы вместо волос, толстые захватанные линзы очков вместо глаз и лопухи вместо ушей.
— Ну, как ты? — расспрашивал Эрик, аккуратно направляя меня в своём страшноватом лесу на путь истинный. — Как ребята? Лет сто уже никого не видел.
Я даже остановился.
— Вот! — говорю. — Именно! Все куда-то пропали. Даже как-то не по себе. Я и подумал, что надо бы опять всех собрать. Ну, всю команду.
— Вот это здорово! — радуется Эрик. — Вот это дело! А чем займёмся?
Вот тут для меня первый звоночек и прозвенел. Кого это когда волновало чем? Займёмся, там видно будет.
— Ну, не знаю, — говорю. — Придумаем что-нибудь. До сих пор вроде как справлялись, а?
И заговорщицки толкаю его локтем.
— Свои! — тут же осаживает кого-то Эрик и, остановившись, принимается меня осматривать и ощупывать.
— Что-то потерял? — говорю.
— Слушай, ты бы не делал резких движений, а? — отвечает. — Они ж меня защищают. А ботинки я тебе новые дам, не волнуйся, у меня есть.
— И пуговицы, — говорю, бегло осмотрев свой гардероб.
— Пуговиц нету, — вздыхает Эрик. — Деликатес. Так походишь. Да у тебя их, небось, и не было.
Тем временем мы уже подошли к дому Эрика — нагромождению непонятных форм и неизвестных материалов, когда-то давно рухнувших с неба — тогда ещё в виде неземной красоты звёздного корабля. Похоже, Эрику все же удалось что-то там починить: в прошлый раз куча выглядела иначе. Впрочем, может, и сама трансформировалась: она делала это время от времени, и Эрика не раз предупреждали, что рано или поздно он в ней застрянет.
— Ты пока проходи, я скоро вернусь. Помнишь где кухня? — скороговоркой говорит Эрик и исчезает прежде, чем я успеваю открыть рот.
— Ладно, — говорю, хотя он уже и не слышит.
Где находится кухня я, само собой, не забыл, но соваться туда без Эрика себе дороже. Помню, чайник хотел вскипятить. Живьём, как потом оказалось. Да ну на фиг. Вспоминать тошно. Поэтому зависаю на пороге. Зависаю, жду Эрика, а того всё нет. В конце концов понимаю, что он про меня забыл. Приходится идти на поиски. Между прочим, босиком.
Нахожу его, естественно, в огороде. Огороду Эрик уделял времени не меньше, чем починке корабля. Никогда не понимал этого увлечения: все эти инопланетные формы жизни обычно недоступны для наших органов чувств. Эрик, впрочем, как-то их ощущал и заботился. На этот раз, правда, он возился с чем-то осязаемым. Сидел посреди грядок на корточках и восхищался какой-то штукой, которую я бы с радостью принял за киви, не будь она розового цвета и притом размером с арбуз. Я тихонько подкрался к Эрику (босиком вообще не проблема) со спины и внимательно рассмотрел эту штуковину. Приходилось признать, что это все-таки киви. Огромное, розовое, волосатое, но киви.
Я осторожно наклонился к Эрику и как гаркну ему в самое ухо:
— Ничего не забыл, брат?
Подскочил Эрик так, будто родители застукали его за ноутбуком. Интересно, что немного подскочило и киви. Эрик обернулся и выдохнул.
— Уф, — сказал он, вытирая лоб. — Ну ты меня и напугал. Совсем я тут одичал. Всё один да один.
— Как же один, — говорю. — Вон какую штуковину вырастил. Это что?
— Так, неважно, — отмахивается Эрик. — Эксперимент.
— Ясно, — говорю. — А он хоть съедобный? Время-то к завтраку...
— Ты не меняешься, — Эрик нехотя поднимается с коленей и я вижу, что ему смерть как не хочется расставаться со своим питомцем. — И почему ты постоянно хочешь жрать? Ты же не растёшь... Ладно, идём. Кажется, у меня где-то оставались консервы.
Конечно, никаких консервов у него не осталось. А то что осталось воняло так жутко, что мне пришлось снова выйти на крыльцо и ждать там, пока Эрик с этим управится.
После завтрака я представил план. План был гениален в своей простоте: мы всех собираем и тут же становится ясно, что делать дальше. Мы единодушно его приняли и решили выдвигаться немедленно. Эрик нашёл мне новые ботинки взамен сожранных, мы закинули рюкзаки за плечи и двинулись в путь.
Здорово было снова идти на поиски приключений со старым другом, а уж когда мы покинули владения Эрика и углубились в нормальный лес, я и вовсе развеселился. Шагаю себе, по сторонам гляжу, насвистываю... Только, смотрю, что-то неладное творится с Эриком. Отстаёт. Тащится, будто старик — еле ноги переставляет. Я делаю три шага, он — один. Я торможу, делаю пять шагов там где мог сделать три, а он — всё равно один. И при этом пыхтит, отдувается и потеет так, будто попал под ливень. И километра не прошли, скидывает рюкзак, садится на землю и объявляет:
— Привал!
— Да ладно, — говорю. — Шутишь?
— Нет, — отвечает. — Серьёзно. Давай посидим немного, отдохнём.
— От чего это, — говорю, — отдохнём? Чего это мы такого сделали, что я не заметил?
— Старею, наверное, — ухмыляется Эрик, и мне становится слегка противно, потому что если человек так шутит в двенадцать, что же он будет творить в семьдесят?
— Ладно, — говорю, поморщившись. — Привал так привал.
Небольшой привал, да. Мы разожгли костёр. Мы дождались, пока он прогорит. Мы испекли в углях картошку. Мы услышали пятнадцать бородатых анекдотов. И только после этого мы, кряхтя, поднялись, надели рюкзаки и снова двинулись в путь. Как две старые дряхлые двенадцатилетние улитки. Чёрт! После привала дела пошли только хуже. То есть совсем почти не пошли. Практически топтались на месте.
Я чуть голову не сломал, пытаясь понять в чём загвоздка. Так бы и сломал, наверное, если бы на очередной кочке у Эрика не порвался рюкзак и на траву не шлёпнулась штуковина, над которой он колдовал в огороде. И, судя по тому насколько она ушла в землю, весила она килограмм тридцать. То есть не сильно меньше самого Эрика. Что, в общем, объясняло его неторопливость и страсть к привалам.
И вот мы стоим, молчим, смотрим на эту штуковину. Эрик еще и краснеет.
— Это что? — спрашиваю наконец я.
Нет ответа. Только новое покраснение.
— Слушай, — говорю. — Заканчивай этот цирк. Что это за штука и куда ты её прёшь?
Эрик тяжко вздыхает.
— Это оно, — сообщает он наконец, и вид у него при этом глупый до невозможности. Глупый, смущённый, но при этом какой-то... самодовольный, что ли?
— Какое, к чертям собачьим.. — начинаю я, и тут меня осеняет.
Я присматриваюсь к шару и мне делается нехорошо.
— Господи, Эрик, — шепчу я. В горле у меня пересохло и язык еле ворочается. — Мне так жаль... Что же ты сразу не сказал? Давно это у тебя?
И вот тут Эрик удивляет меня окончательно.
— Что жаль? Что случилось? — шипит он с таким видом, будто сейчас мне врежет. — Ты совсем что ли дурак? Я сам его вырастил!
Я, в принципе, не тугодум, но тут взял хорошую паузу на подумать.
— А зачем? — спрашиваю я наконец. Ничего умнее в тот момент мне как-то в голову не пришло.
Эрик смотрит на меня с жалостью.
— Ой, Сири, ты всё равно не поймёшь. Ты же у нас не взрослеешь... Просто поверь на слово, что это круто. Просто невероятно круто!
Мне только и остаётся, что пожать плечами.
— Ладно, — говорю. — Как скажешь. Круто так круто. А где второе?
— Второе пока обычное, — вздыхает Эрик. — Я как раз собирался его посадить, когда ты явился.
— Блин, — говорю, — тебе бы с одним управиться. Как мы дальше-то пойдём? Ты ж его не поднимешь. Учти, я до него и пальцем не дотронусь.
— Так я тебе и разрешил до него дотрагиваться! — огрызается Эрик. — Извращенец!
Стоим, смотрим на Эрикову гордость.
— Оно круглое. Я его буду катить, — решает наконец Эрик.
Наклоняется и, примерившись, изо всех сил толкает своё... киви обеими руками вперёд. Оно перекатывается на метр и замирает. Неплохо.
— Ну? — поворачивается ко мне Эрик с видом победителя. — А ты говорил.
— Ладно, — говорю. — Посмотрим, как ты его в гору покатишь. Или, даже лучше, с горы.
Но, надо признать, дела наши теперь идут веселее. Эрик пыхтит, обливается потом, но свой шар толкает исправно, да и тот молодцом, катится как по маслу. Я даже начинаю думать, что, может, мы и в самом деле куда-нубдь дойдём. Я даже развеселился.
— Слушай, — спрашиваю, — а ты уже придумал, как будешь передвигаться, когда отрастишь оба?
Эрик останавливается и вытирает со лба пот.
— Ты, я смотрю, Сири, вообще ничего не понимаешь. Человеку с такими шарами и передвигаться никуда не надо. К нему сами все прибегут.
— Кто это все? — спрашиваю. — Кому это, интересно, надо?
— Кому надо, тот и прибежит, — снова начинает злиться Эрик. — Ну, отдохнули? Тогда пошли.
И начинает закатывать свой шар в гору. Мы ещё и до середины холма не добрались, а Эрик уже выдохся. Прислонился спиной к своему шару, упёрся каблуками в землю и смотрит на меня жалобно.
— Не могу, — говорит, — больше. Сил нет.
Я молчу, а он продолжает.
— Да вся эта затея с походом изначально была дурацкая. Чего мы там не видели?
— Да мы не были там, — отвечаю. — Ничего не видели.
— Да там и смотреть-то, небось, нечего.
— А вдруг есть?
— Даже если и так, я быстрее сдохну, чем туда доберусь.
— Надо было тележку взять, — ухмыляюсь. — Вот была бы картинка. Эрик катит свои шары в гору!
Эрик на минуту задумывается.
— А это ты хорошо придумал. Жаль, тележки у нас нет.
До вершины холма мы добрались к вечеру. Начинало темнеть, но далеко внизу всё ещё был виден звездолет Эрика, который мы покинули утром. Не далеко же мы упорхнули. Точнее, докатились.
— Надо что-то делать, — говорю. — Мы так в жизни никуда не успеем. Может, оставим это здесь, а на обратном пути заберём? Закопаем — никто и не найдёт.
— Давай уж тогда, — с горечью говорит Эрик, — меня целиком закопаем. Чего мелочиться-то?
Обиделся, вижу.
— Ладно, — говорю. — Дружба есть дружба. Дойдём как-нибудь, а там ребята помогут. Носилки, что ли, какие сделают или действительно тележку.
Эрик встаёт и торжественно тянет мне руку.
— Я всегда знал, что ты настоящий друг, — говорит. — И это в значительной мере искупает ту чудовищную задержку в развитии, что я наблюдаю.
— Ага, — говорю. — Пойдём, что ли? Темнеет уже. Надо успеть спуститься и лагерь разбить.
— Да, — кивает. — Сейчас. Не мешай. У меня прощание с домом. Увижу ли ещё?
Ну, прощание так прощание. Стою, жду. А красиво! Ветерок лёгкий дует. И вид, конечно. И тишина. Только далеко внизу шумит в лесу ветер, поют птицы и... кто-то звонко и противно визжит. Или, может, хихикает. На гиен, вообще-то, похоже.
— Ты слышал? — вдруг оживает Эрик и вытягивается вперёд прямо как гончая.
— Что именно? — спрашиваю.
— Ну, вот это. Будто звенят хрустальные колокольчики или плейстейшн включается. Что это?
Ну, что с таким будешь делать? Я только головой покачал.
— Озеро, — говорю, — внизу видишь? Правее, сразу за лесом.
— Вижу, — говорит, — и что?
А сам уже только землю ботинками не роет.
— Русалки там. Вот они целыми днями и надсаживаются.
— Русалки? — аж задыхается Эрик. — Голые женщины?
— Кому и рыба женщина, — пожимаю плечами и вдруг слышу:
— Я быстро.
Поворачиваюсь, и вижу Эрика — последний раз в своей жизни вижу. Огромными скачками несётся он вниз по склону, а рядом, даже слегка отставая, так же радостно прыгает его драгоценный шар.
— Одна здесь другая там... — доносится до меня. — Только гляну... вернусь... дождись.
Я проторчал на вершине этого чёртова холма всю ночь, поддерживая громадный костёр. Эрик так ни не явился. Исчез без следа. Один раз мне, правда, показалось, что я слышу его голос, прорывающийся сквозь визг русалок, но потом этот голос сорвался на глупый и хриплый лошадиный гогот и я понял: нет, не Эрик.
Наверное, русалки его сожрали. Вместе с его драгоценным шаром. А что им ещё-то с ним делать?
Утром я затушил костёр, бросил последний взгляд на далёкое озеро и начал спускаться с холма. Я снова был один. Мой путь лежал дальше: я должен был найти остальных друзей прежде чем они, вслед за Эриком, совершат эту последнюю и глупейшую ошибку: повзрослеют.