Глава 24 Музей

В столовой Джонни, сгорбившись над тарелкой, рассеянно гонял по ней вилкой маленького призрачно-голубого человечка. Тот в панике метался из стороны в сторону, по колени утопая в гречке, поскальзываясь и падая, но не забывал при этом о деле:
— Лучшая гречка в мире! — голосил он. — Только у нас — ай! — и на Памире! Гречка полезна для глаз и ума — ох ты ж! — в рот она просится гостю сама! Бери подливу — о, черт! извините! — получай бесплатную сливу!
Джонни прищурился и одним щелчком отправил бедолагу прочь с тарелки.
— Ну зачем? — поморщился Зет. — Что он тебе сделал?
— Ботинки у него грязные, — отрезал Джонни, хмуро глядя в тарелку Зета, где крохотная призрачная пара старательно передавала в танце всю красоту макарон «Витязь».
— Между прочим, его зовут Гречек, — сообщил Зет. — Ну, Гречневый Человечек. Он за хороших. Сериал такой есть. Не помню названия. Там ещё главный злодей — братец Сосиска. Смотрел?
— Нет, — коротко отозвался Джонни, мрачно ковыряя в опустевшей тарелке.
— А он, чтобы ты знал, три раза мир спас! И тебя в том числе.
Зет недовольно покачал головой и, осторожно оттеснив дуэт на край тарелки, принялся за еду.
— Чем сегодня займёмся? — спросил Джонни.
— Я, честно, думал для разнообразия пойти домой и, наконец, выспаться.
— Снова голова болит? — озабоченно спросил Джонни.
Зет раздражённо поморщился.
— Я говорил. Она уже давно не болит. Все хорошо.
— Но ты носишь свои затычки?
— Как бы я, думаешь, тебя с ними слышал?
— Но доктор сказал, тебе обяза…
— Твой доктор даже школу не смог закончить. Странно, что он вообще выучился говорить.
Джонни упрямо помотал головой.
— Друг, это не шутки. Не нужно быть доктором, чтобы знать такие вещи. У меня, — он постучал пальцем по черепу, — местные уши. У них, — он обвёл рукой зал, — тоже местные уши. Даже у доктора, — он сплюнул на пол, — тоже уши местные. И только у тебя, — он обвиняюще ткнул пальцем в Зета, — только у тебя вот эти огромные нежные городские лопухи с единственной перепонкой, в которые, как в воронку, валится все, что происходит вокруг. Дураку ясно, что тебе нужно носить эти затычки.
— Да успокойся ты уже. Я их вытащил минуту назад и как раз, чтобы тебя послушать. Да, давай куда-нибудь сходим. Только куда?
— Да есть одна идея, — неуверенно проговорил Джонни.
— Смелей, — подбодрил его Зет.
— Давай махнём в музей, — выпалил Джонни.
Зет поперхнулся.
— Святые поручители. Куда? — переспросил он, откашлявшись.
— В музей, говорю, давай сходим. Приобщимся к этому… как его… к прекрасному.
Зет от души расхохотался.
— Неужели в сети кончилась порнуха?
Джонни помрачнел.
— Ну, серьёзно. Давай сходим.
Зет покачал головой.
— Кончай темнить, брат. Колись, на кой оно тебе надо?
Джонни побагровел.
— Слушай, какое твоё собачье дело зачем?! Захотел — и все тут. Так идём или что?
Зет покачал головой.
— Тоска, конечно, смертная, но не настолько же. И вообще, где это ты здесь видел музей?
— Здесь не видел. А в городе есть.
— Погоди. Ты хочешь поехать в музей в город?
Джонни кивнул.
— Ты спятил, — уверенно проговорил Зет. — Или…
Он испытующе посмотрел на Джонни.
— Или доктор считает, что мне это полезно?
— Доктор тут ни при чем. Век скидки не видать! — поклялся Джонни. — Так ты едешь со мной или нет?
Зет задумчиво поскреб ложкой тарелку, очищая дно, и вдруг просиял.
— Гляди! — заорал он, хватая Джонни за рукав. — Гляди, что мне попалось. «Сегодня ваш день. Любое предприятие увенчается успехом»! — Зет рассмеялся. — Твоя взяла, брат. Едем. Навестим историческую родину. Как-никак, год не видел.
— И Несс захвати.
— Она не поедет. Старается не выходить из дома: на улице ей слишком быстро становится плохо. Так что она выходит только ненадолго выгулять Холмса. Все остальное время смотрит Визор или читает книжки.
— Может, оно и правильно, — согласился Джонни. — От улицы один вред.

***

Музей встретил их сумрачно. Пустой квартал, пустая длинная лестница, тяжёлая скрипучая дверь…
Подозрительно оглядываясь, они замерли на пороге. Конечно, они были единственными посетителями. Уходящая вдаль тёмная анфилада пустынных залов выглядела жутковато. На паркете вспыхивали, дрожали и гасли заскочившие с улицы и насмерть здесь заблудившиеся неясные блики и сполохи. Казалось, это владельцы мёртвых голов, надменно сидящих в воротниках дорогих рам, полосуют паркет своими жгучими взорами. Желтоватые линзы роботов-смотрителей, с едва слышным скрежетом повернувшиеся к посетителям, были тусклыми и запылёнными. Скульптуры и статуи, традиционно рекламирующие нижнее белье, казались ряжеными покойниками.
— Как-то невесело, — растерянно прошептал Джонни. — Тут всегда так?
— Слушай, если ты думаешь, что я провел здесь полжизни, ты здорово ошибаешься. В детстве родители водили разок. Потом ещё в школе была экскурсия. Но не переживай. Сейчас все будет.
Он сделал шаг вперёд, и все стало. Вспыхнул, разлившись по паркету, ослепительный свет. Смотрители встрепенулись и приосанились. Откуда-то выплеснулась и потекла тихая, неведомая Джонни музыка.
— Другое дело! — обрадовался Джонни. — А буфет где?
Зет хмыкнул и направился к ближайшей картине, с которой на него, презрительно оттопырив нижнюю губу, взирал надменный испанский сеньор. Однако же стоило Зету приблизиться, как сеньор забросил свою надменность куда подальше и принялся действовать.
Верно, его совсем плохо кормили, этого сеньора. Потому что, стоило ему ожить, он принялся отрабатывать свой хлеб так рьяно, что едва не вывалился из рамы. Размахивая упаковкой какого-то белья, он подался навстречу клиенту.
— Трусы! — призывно вскричал он, и пламенные его очи полыхнули мрачным огнём. — Уна пара — уно кредито!
— Мужские хоть? — осведомился Зет.
— Мужские? — Испанец в горестном изумлении уставился на Зета. — Нет, сеньор, тысячу раз нет! Какой мужские! Это божественные трусы! Сам Аполлон удавился бы за такой трусы. Э, сеньор, это вообще не трусы. Это — произведение искусства. Как и все здесь, в музее.
Испанец по привычке оттопырил было нижнюю губу, но тут же спохватился и растянул губы в широкой резиновой улыбке.
— Трусы! Сеньор не ведает, что говорит. Это не трусы… Это доспехи современного мужчины. Это, если угодно, ножны для его природного оружия. Верный оруженосец. Санчо Панса. И всего кредит пара. Три пары за два. Это ничто за такой трусы. Вы просто надевать их и забывать про них навсегда. Они все делать сами. Никогда не пачкаться, никогда не мяться — только благоухать, обеспечивать круглосуточную гигиену ваших интимных мест и неусыпно следить за вашим здоровьем, моментально информируя вас о любых проблемах и нарушениях на самой ранней стадии их проявления.
— Да ну? — удивился Зет.
— Истинная правда, драгоценный сеньор. Кроме того, на каждую пару предоставляется пожизненная гарантия. Этот материал не растягивается и не рвётся. Они будут служить вам вечно.
— Да что вы говорите! — удивился Зет. — Очень удобно. У меня как раз недавно был случай…
И Зет, не обращая внимания на явное нетерпение испанского сеньора, простодушно посвятил его в подробности недавно случившегося с ним казуса.
— Чудовищно! — с готовностью согласился сеньор, отчаянно борясь с зевотой. — С моим товаром подобных неприятностей можно не опасаться.
— Вы гарантируете? — испытующе взглянул на испанца Зет.
— Сеньор! — негодующе вскрикнул тот.
— Ну и отлично, — решился Зет. — Беру две. Где, вы говорите, их продают?
Но сеньор вдруг окатил Зета ненавидящим взглядом и, вздёрнув подбородок, намертво застыл в своей картинной позе.
Изрядно удивленный Зет попробовал его расшевелить: окликнул, помахал рукой перед носом и даже легонько постучал пальцем по прикрывавшему полотно стеклу, но все было тщетно. Сеньор молчал, трусами больше не тряс, куда-то спрятав, и только сверлил Зета огненным ненавидящим взглядом.
Зет пожал плечами и разочарованно попятился от картины. На третьем шаге сеньор ожил и, выхватив свой товар, снова бросился к раме.
— Трусы! Уна пара — уно кредито!
С остальными картинами было то же самое. Их можно было сколько угодно разглядывать издалека, но стоило чуть приблизиться, изображение тут же сменялось рекламой и возвращалось к оригиналу только по окончании двухминутного рекламного ролика.
Статуи, расставленные по центру зала, вели себя менее навязчиво, молча и терпеливо неся на себе бремя рекламной продукции. Мужчины — в основном трусы и носки. Женщины — нижнее белье и купальники.
Зет молча переходил от картины к картине. Джонни молчаливой тенью следовал за ним по пятам. Он все время вертел головой от картин к Зету, точно проверяя впечатление, которое те произвели на его друга.
— Джонни, просроченные твои кредиты, — не выдержал Зет. — Ты на картины пришёл глазеть или на меня?
Джонни смутился и поспешно отошёл в другой конец зала. Зет наконец остался один. Он снова был в своих старых наушниках и с недоумением прислушивался к внезапно окружившей его тишине. Она казалась ему какой-то пустой и ненастоящей. Почти пугающей. Кроме того, в музее оказалось скучновато. Зет смутно помнил, что в детстве эти полотна производили на него огромное впечатление, вот только он никак не мог вспомнить какое. Некоторые картины он узнавал, и даже смутно вспоминал ощущения, которые испытывал, глядя на них в детстве, но и только. Он мог вспомнить чувство, но не мог его испытать. Он упрямо продолжал разглядывать картины, но видел только разноцветные мазки и пятна, иногда удачно, а чаще всего не очень сочетающиеся друг с другом. И вдруг он замер, уловил что-то. Постойте, но разве вот эта картинка с белым платьицем на красном фоне не повторяет в точности цвета логотипа Кул-Коалы? Ну-ка, ну-ка… Да ведь правда! Один в один. Настолько, что в голове его немедленно прозвучала до боли знакомая рекламная мелодия. Зет оживился и завертел головой. Ну конечно! Как он раньше не догадался? Никто даже и не пытался этого скрыть. Вот та голубенькая мазня совершенно точно сделана в цветах Пупси-Коалы. А та, жёлтенькая, содрана с незабываемого шедевра Фем-Коалы. Не говоря уже о самих коалах, кучкующихся вокруг сломанного дерева.
Открытие настолько захватило его, что он совершенно забыл о Джонни. Спохватившись, он обнаружил, что Джони исчез. Зет поспешно прошёл через несколько залов и наконец наткнулся на друга, сосредоточенно изучающего какую-то картину. Джонни стоял, глубоко засунув руки в карманы и чуть подавшись вперёд. Похоже было на то, что он стоит здесь уже давно. Зет подошёл и встал рядом. Джонни даже не повернул головы, изумлённо разглядывая картину. Нарисована она была из рук вон плохо: художник, верно, торопился и махал кистью как придётся, лишь бы отделаться. В результате у него получилось несколько грубых мазков синего, красного, чёрного и коричневого цвета, которые кое-как сливались в фигуры мужчины и женщины, а те сливались друг с другом. Похоже, они давно не виделись. Мужчина был широкий и плотный, а женщина тоненькая и совсем хрупкая. Их было двое, но выходило, будто они одно.
— Что-то напомнило? — толкнул Зет друга плечом.
Джонни медленно повернул к нему голову.
— Да, — коротко ответил он и снова повернулся к картине.
— идём дальше?
Джонни медленно покачал головой.
— С меня хватит. Но ты походи ещё, если хочешь.
— Хорошего понемножку, — отказался Зет.
Они медленно двинулись к выходу.
— А ты? — вдруг спросил Джонни. — Ты что-нибудь себе приглядел?
Зет улыбнулся во весь рот.
— Не то слово! Ты даже не представляешь, — сказал он, — как я тебе благодарен за эту поездку!
— Ну и отлично,— удовлетворенно кивнул Джонни.