ППЖ Окончание

Глава третья

Рядовой Волков стоит перед тройкой, сидящих за столом офицеров, членов военного трибунала. Военный суд скорый, беспощадный и жестокий. Председательствующий зачитал краткое обвинение, из которого следует, что рядовой Волков уничтожил воинское имущество, в боевой обстановке не подчинился приказу командира, и спросил:
– Признаешь вину?
– Признаю.
– Распишись здесь! – и, когда Волков расписался, объявил приговор:
– Два месяца штрафной роты! Увести!

Трибуналы по всей Красной Армии работают бесперебойно, поставляя пушечное мясо в ненасытную мясорубку войны. На фронте вообще нет безопасного места, но штрафников всегда направляют в самое пекло. Месяц штрафной роты приравнивается к году заключения в лагерях. Два месяца в штрафной роте редко кто выживает. Три месяца, практически, не выживает никто. Штрафник живёт одной надеждой: быть не очень тяжело раненым. Таким образом, он кровью искупит свою вину и после госпиталя, либо будет признан негодным к службе, либо направляется на фронт, уже в обычные войска.

Павел Волков прибыл на пополнение в штрафную роту с командой других штрафников. Его вместе с ещё одним штрафником – матросом Черноморского флота, определили в третий взвод. Матросик невелик ростом, очень шустрый, напористый. В обращении он каждого называет братишкой, его так и прозвали – "Братишка". Братишка моментально освоился в штрафной роте, завёл новых друзей, но Павла почитает за родного брата.
 

Село Грачёво расположилось на двухступенчатой возвышенности и сильно укреплено. Наступающие войска с ходу овладели первой ступенью и остановлены плотным огнём обороняющихся немцев. Сверху местность простреливается на несколько километров. Перед самой вершиной мощная огневая точка – врытый в землю огромный, в форме панциря черепахи, бетонный колпак с двумя амбразурами и такими толстыми стенами, что 45-миллимметровые снаряды не причиняют им никакого вреда. Дополнительно, точку прикрывают расположенные за вершиной миномётные батареи немцев.

Эта огневая точка – главное препятствие на пути к полному освобождению села. Днём штрафники дважды пытались её взять, но лишь потеряли половину личного состава, командира роты и трёх командиров взводов. Во время последней атаки, последний остававшийся в живых взводный, младший лейтенант Пичугин взял командование ротой на себя. Он был совсем ещё мальчишка, ещё не брился и не знал женской любви, кроме любви матери. При поступлении на краткосрочные командирские курсы, он правдами и неправдами приписал себе лишний год.
Штрафники жалели его и между собой возмущались: "Понятно мы, грешники, но зачем невинный мальчишка в этом аду?"

Штрафная рота под жесточайшим огнём залегла. Пичугин, бегая среди разрывов и намертво сросшихся с землёю штрафников, потрясал облезлым наганом и детским голосом кричал, явно подражая старшим командирам: "Что же вы братцы? Вставайте трусы! Вперёд! Расстреляю, сукины дети!"
Маркелыч, пожилой солдат-штрафник, находившийся поблизости, кричал ему: "Ложись сынок, убьёт!" – и полз к взводному, чтобы насильно уложить его на землю. Но не успел. Голос Пичугина резко оборвался, он стал заваливаться на бок. Видно, как его защитного цвета ватник хищно всклочивают попадающие пули и осколки.
Это было днём.

Ночью, Волков с Братишкой, ещё двадцать штрафников и добровольцев из батальона, которому была придана штрафная рота, попытались незаметно выдвинуться поближе к немецкой огневой точке, в искромсанный снарядами клочок лесной полосы. Командовать группой, в нарушение инструкций*, поручено штрафнику Чердынцеву, бывшему артиллерийскому капитану, разжалованному в рядовые.

По замыслу командования, они должны ночью, как можно ближе, подобраться к укреплению немцев, замаскироваться и ждать до утра. Когда начнётся общая атака и немцы сосредоточат весь огонь на атакующих, одним броском преодолеть остающуюся сотню метров и, забросав амбразуры гранатами, уничтожить огневую точку.

Немцы пускают осветительные ракеты, светло как днём. До лесополосы остаётся несколько десятков метров, когда противник обнаружил группу и подверг миномётному обстрелу. Местность заранее пристреляна, за десять минут выбило треть группы. Дико кричит и мечется раненый, с оторванной по локоть рукой. Его прижали к земле, перевязали и влили в кричащий рот спирта из фляжки, но это не помогло.

Теперь об укрытии в лесной полосе нечего и думать. Миномётным огнём немец снесёт лесополосу вместе с укрывающимися людьми. Чердынцев колеблется: отходить, пока не выбило всех, или действовать по плану? За отход его обвинят в трусости, а то и в измене, и расстреляют. Однако, что оставаться на месте, что отходить, что атаковать, будучи обнаруженными противником, в любом случае верная смерть. "Пусть расстреляют, зато хоть часть людей останутся в живых", – решил Чердынцев и, уже хотел отдать приказ об отходе, когда к нему в воронку свалился Волков. "Есть задумка, командир" – сказал он. – "Продолжать большой группой бесполезно, очень заметно. Мы с Братишкой и ещё человек пять-шесть затаимся, а остальные пусть отходят, чтобы немец видел отход. Когда фрицы успокоятся, мы незаметно проберёмся в лесок и будем действовать, как задумано".

Чердынцев мгновенно оценил идею:
– Захаркин! – позвал он сержанта. – Сколько осталось активных стволов?
– Двенадцать.
– Возьми семерых, заберите раненых и ползком отходите назад. Доложишь комбату, что я с остальными действую по плану.
Сержанту Захаркину не суждено было дойти и доложить. Из-за криков раненого, немцы почти сразу обнаружили отход группы и перенесли огонь миномётных батарей на отступавших. До своих доползли лишь двое истекающих кровью бойцов, притащивших раненого с оторванной рукой, который к тому времени уже не кричал.

Противник решил, что с ночной вылазкой русских покончено. Постреляв, на всякий случай, по лесополосе, немцы прекратили огонь. Тогда, в промежутках между вспышками ракет, в перепаханный взрывами, сильно изреженный лесок скрытно пробрались Чердынцев с остатками группы. Залегли на исходной и стали ждать. До огневой точки немцев осталось около сотни метров совершенно открытой местности.

Говорят, хуже всего ждать. Может быть, так оно и есть, в мирной жизни. А, вот, на войне солдат не против и подождать. Солдат ждёт, а служба идёт. Если же этот солдат штрафник, то ему вообще спешить противопоказано, некуда ему спешить. Штрафник с радостью будет ждать, хоть до посинения.

Павел и Братишка лежат рядом в небольшой воронке, на сырой подмёрзшей земле. Изредка переговариваются, шёпотом. Понизу тянет холодный пронизывающий Норд, тело сотрясает почти непрерывная дрожь. Греются спиртом, которым перед выходом снабдили группу, по двести грамм на бойца, для "сугреву" и поднятия боевого духа. Спирт на таком холоде почти не берёт и кончился у всех ещё задолго до рассвета. Братишка не выдержал, и достал новую фляжку:
– Я д-думаю, на таком х-холоде не-не развезёт, – стуча зубами, прошептал он.
– Откуда? – удивился Павел.
– Места надо знать, – с напускной гордостью, сказал Братишка и, спохватившись, что шутки сейчас неуместны, добавил:
– У ребят взял, им теперь не понадобится. Держи, у меня ещё есть. Помянем ребят-то! – он протянул фляжку Павлу.
– Помянем, земля им пухом, – сказал Павел и сделал большой обжигающий глоток.

Братишка тоже хлебнул, но неудачно, его стал душить кашель, который он изо всех сил пытается сдержать. Это может всем стоить жизни. Волков, увидев натуженное, с выпученными глазами, лицо Братишки, огромной ладонью зажал ему разом рот и нос.
– Пикнешь, убью! – прошипел он, пытаясь вспомнить: кашель или икота проходит у человека, если его хорошенько испугать? Так или иначе, но приступ кашля у Братишки скоро прошёл.

Постепенно ночная темень стала рассасываться, забрезжил рассвет. Чердынцев, переползая от одного к другому, даёт последние распоряжения:
– Бросок перебежками, от укрытия к укрытию! Только, после начала общей атаки, только, когда немцы перенесут весь огонь на атакующих! По моему сигналу, наблюдайте за мной! – повторяет он. Павел с Братишкой наметили совместный план действий.
– Первый рывок сделаем во-о-он до той ложбинки, – Павел показал Братишке направление немного правее немецкой огневой точки.
– Точно, – ответил Братишка, – Как раз вдвоём в ней поместимся, а там, до мёртвой зоны* рукой подать.

Почти совсем рассветало, когда появились самолёты-штурмовики и стали утюжить позиции немцев. Внизу, у подножия высоты, появились бегущие вверх фигурки людей. Атака не сопровождается криками "Ура! За Родину! За Сталина"! Штрафники традиционно идут молча. Они уже прошли треть склона, но немец молчит, ослеп что-ли от бомбёжки? Но нет, сначала пулемёты, начали рубить длинными очередями, затем, из-за вершины высоты, ударила миномётная батарея. Штрафники стали падать, между ними вздымаются черные фонтаны разрывов.

Чердынцев махнул рукой: "Пошли!". Волков с Братишкой одновременно вскочили и понеслись вперёд. Пулемётчик, заметивший бросок группы, мгновенно перенёс на них огонь. Павел упал в заранее намеченную ложбинку, следом тут же плюхнулся Братишка. «Готовь гранаты Братишка! Ещё рывок и, дело в шляпе» – крикнул Павел. Обычно разговорчивый Братишка не отвечает. Он смотрит на Павла широко открытыми немигающими глазами. Одна из пуль, ещё в падении, оборвла его жизнь.
Пулемётчик, причесав очередями края ложбинки, в которой залёг Павел, вновь стал бить по наступающим штрафникам. Медлить больше нельзя.

"Прости Братишка!" – сказал Павел. Он поднял тело друга и, прикрываясь им, словно щитом, побежал вперёд. Он не ощутил горячего поцелуя пули в своё левое плечо, но болезненно чувствует множество глухих ударов в быстро тяжелеющее, от попадающего металла, тело Братишки. Волков упал в тридцати шагах перед огневой точкой, в мёртвой зоне, недосягаемый для пулемёта. Для надёжности, он подбежал ещё ближе и, одну за другой, бросил две гранаты прямо в огнедышащую амбразуру. Пулемёты заглохли. Вал озверевших штрафников перевалил через гребень высоты и накатился на миномётные батареи немцев. Там завязалась рукопашная.
 
После лечения в полевом госпитале, Павла направили в обычную стрелковую часть, войну он закончил на Эльбе. Лишь под Берлином, при взятии города Зеелова, ему вновь пришлось попасть в такую же мясорубку, как в штрафной роте. Там тоже не жалели солдатской крови, в спешке, без особой необходимости бросали людей на сильно укреплённые Зееловские высоты. Всего лишь потому, что с двух сторон наступали два краснозвёздных маршала и, каждый из них хотел, во что бы то ни стало, первым доложить Сталину о взятии Берлина.

Возвратившись с фронта, Павел Волков жил в сибирской деревне, работал на земле, растил четверых своих детей и, верил в светлое будущее человечества – Коммунизм. Павел Волков был мой отец.

Отдельные эпизоды этой истории мне в детстве рассказывал отец. Позже, другую её часть поведал брат отца, дядя Ваня.
Читая дальше эту эпопею, уважаемый читатель, Вы можете узнать в ком-либо из персонажей себя, или своих знакомых. Не поддавайтесь такому впечатлению. Все персонажи вымышлены, реальна только жизнь, которой Вы живете. Долгих Вам лет.
 
Нижний Тагил
Январь 2015
 
Это был пролог к трилогии "Я не умел убивать".

Продолжение - "Азиатский роман":  http://www.proza.ru/2019/08/05/750
_____________

*Нарушение инструкций - Штрафников запрещалось назначать командирами, даже штрафных подразделений (прим. автора).

*Мёртвая зона - Непростреливаемое пространство (прим. автора).