Еще раз про любовь. Минута у светофора

    Иду сегодня по городу, дело к вечеру, тепло, как будто не декабрь, а март - ветерок теплый, вот тебе и уральская зима! На перекрестке, как специально, загорелся красный сигнал светофора и я "застрял". На табло, не торопясь, мигали красные цифры: "60, 59, 58". Рядом стояла группа школьников, человек пять - ребята и девчонка. Хорошо одетые, с модными рюкзачками за спиной, у девочки такой забавный мягкий мишка болтается на короткой цепочке, мне вспомнился 1980 - ый год, Олимпиада в Москве и песня "Улетает наш ласковый мишка". Я тогда был еще совсем молодым парнем и глядя по ТВ, как улетает в небо на связке воздушных шаров тот самый медвежонок, думал о том, какая меня ждет жизнь, что в ней будет хорошего и не очень? Помнится, там весь стадион встал, многие плакали, провожая взглядом  удаляющуся фигуру, как чувствовали люди, что скоро все изменится. Сильно и навсегда, великая страна исчезнет, а вместо нее придет "шоковая терапия" и "молодые реформаторы", засучив рукава, приступят к своей работе по растаскиванию, разбазариванию, уничтожению всего, ранее созданного, не ими. Канут в небытие не только достижения отцов, но и обычные простые ценности той, старой жизни - любовь, совесть, доброта. На смену придут "понятия" и новый жаргон новых "эффективных менеджеров". И уже не будут говорить о "предательстве", а о - "целесообразности" и многие и многие "не впишутся в рынок", усеяв своими могилами городские погосты, с датами жизни от сорока и чуть выше. Бывшую страну, распавшуюся на составные части, будут называть "совком", а в новой - "свободной и демократической", править будут бритые, крепкие ребята в черных кожаных куртках, с массивными золотыми цепями на шеях. Потом они заменят куртки на добротные малиновые пальто, норковые шапки - формовки сменят мягкие велюровые шляпы от европейских кутюрье, а потом...Все это будет потом. Горько и больно, буксуя и спотыкаясь, Родина будет натужно пробиваться в ХХI - ый век, сквозь нищету и пожарища окраин, сквозь лживые "пирамиды", обобравшие доверчивых граждан, веря и надеясь, что, вот, уже скоро, уже совсем скоро - все наладится. Придут другие "всенародно избранные" и заживем, заживем. Надо только еще немного потерпеть, "затянуть пояса" и верить. И верили, терпели и верили, больше ничего не оставалось - надеяться и верить, что вся эта пена схлынет и все вернется: и любовь и совесть и уважение и все - все - все. И будет всем хорошо и новая Россия зашагает в будущее уверенным шагом, на зависть соседям и на страх проклятым врагам! Но, видимо, что - то где - то дало сбой. Люди даже и не поняли, где и что пошло не так. И не туда. И все надежды как - то незаметно стали исчезать, растворяться в туманной дымке, как тот самый олимпийский мишка в синеве московского неба. И сумрак стал все гуще и плотнее окутывать, некогда великую державу, а новое поколение, вдохнув этого гнилого тумана, впитало совсем иные ценности. Иначе было нельзя, иначе было не выжить.
   "41, 40, 39" - зажигались цифры, я стоял, невольно слушая разговор школьников. А он был весьма странный. Ребята спорили о том, как надо воровать. Один паренек объяснял другим, перемежая свою речь примитивным матом: "Да, поймите вы, ...дебилы - если "менты" вас примут, эти деньги не пригодятся, неужели не ясно? Главное - украсть и не попасться!" Второй добавил: "Аха, тебе легко говорить, у тебя папа - адвокат, тебя - то точно вытащит, если что. Не, надо хапнуть ...много, столько, чтобы потом уже здесь не гнить, а свалить ... навсегда, дать на лапу, кому там надо и свалить! Здесь полный отстой, болото, без бабок здесь кранты, финиш." Подросток еще раз выругался матом, не стесняясь рядом стоящей девочки с мишкой, прицепленным к рюкзачку. Впрочем, она и не удивилась этим речевым оборотам, а, вставив грязное слово, тоже включилась в беседу: " Да, вы, что, совсем ..., тоже мне - нашли, где красть! Ну, что тут, в этой дыре, можно украсть, что? Тут же нищеброды одни, вы поглядите, кто по улицам ходит, что у них красть, ...идиоты!" Еще раз выругавшись, девочка стала следить за цифрами на табло. Мальчики согласно покивали: "Да, Ленка, это точно. Тут... надо еще поискать, у кого можно взять сразу и много."
    "20, 19, 18". Я почувствовал, как у меня зазвенело в ушах, даже голова как - то так странно закружилась, как тогда, давно, там - на стреляющих "югах", когда грузовик, опрокинутый взрывом мины, задрав капот, завалился на бок. Даже пальцы правой руки свело судорогой - они не могли найти цевье автомата, сжимая пустоту. "Ребята, да, как же так, ребята! Ведь мы, ведь я... мы же тогда за вас, за всех, там..." В голове яростными толчками бился пульс, я хотел что - то сказать, но не мог. Губы шевелились, подбирая нужную мысль,а внутри горело: "Ребята, ребята, да, что же это, пацаны!!!" И тут мне вспомнилось свое же стихотворение, короткое, но такое нужное, именно в эту минуту. Стоя у мигающего табло, я шептал: "Я стою, как скала - есть такой монолит в Гибралтаре. Что мне эти попытки волков навязать свой звериный уклад!" И еще одна мысль пронзила мозг молнией: "Стоять, держаться, стоять насмерть - чтобы остаться человеком. Стоять, солдат!"
     "4, 3, 2". Загорелся зеленый сигнал и мы все пошли дальше. Обычные люди обычного рабочего уральского города. Каждый - своей дорогой, по своему пути.