Как в СССР правильно судить инакомыслящего?

Действующие лица:
Верховный Суд Молдавии, адвокат, свидетели, характеристика,
Ростовский инженерно- строительный  институт, преподаватели,
Время: июль-ноябрь 1985 года.

...Думается, что в СССР можно вообще не тратить средств для ведения следствия и суда над инакомыслящим.

Достаточно убедиться СООТВЕТСТВУЮЩЕМУ ЧЕЛОВЕКУ (например, КГБ или парторгу той организации, где вы работаете), что данный субъект не пропорционален в своих мыслях по отношению к общепринятому (пусть даже преступному)!), чтобы затем с чистой совестью можно было бы изолировать общество (даже – социально-опасное)!) от инакомыслящего, методом заточения... последнего. Но в таких случаях – в случаях, когда устраиваются открытые суды – бывает слишком много кривотолков, как в нашей стране, так и за кордоном.

Однако есть и другой вариант избавления от инакомыслия, о котором бы я никогда в жизни не узнал, если бы сам не попал в эту хитрую сеть.

5 декабря 1985 года, после пятимесячного заточения в Кишиневской следственной тюрьме, мне, наконец-то, разрешили свидание с отцом и братом Валерой, от которых я еще раз узнал, что все мои требования (о введении гагаузского языка в школе, газета, радио, профессиональный ансамбле  песни и  танца «Дюз-Ава») были удовлетворены еще пять месяцев назад, то есть, сразу же после моего ареста в июле того же года. Еще раз про себя я удивился, что до сих пор меня не выпустили на свободу – ведь все мои требования удовлетворены, поэтому зачем держать меня здесь..?

Более того, именно в этот день от родственников я узнал, что неделю назад, 28 ноября, надо мной (вернее, над моим именем) устроили СУД.   А ЧТО присудили и СКОЛЬКО – неизвестно. Также в общих чертах родственники рассказали мне, как проходил этот суд в эпоху максимального сближения с тем коммунизмом, за идеалы которого меня и арестовали.

Оказывается, был устроен самый настоящий СУД - с прокурором, судьей, с заседателями, с адвокатом, со свидетелями, с характеристиками и т.д.

Прежде всего – адвокат. Кто его навязал в данном случае моему имени, не знаю, – только не проронив за все время суда ни единого слова, он тут же, после суда, грозным голосом потребовал от отца пятьдесят рублей, якобы,“за оказанную услугу”, на что отец его тут же грозно послал на “ТРИ БУКВЫ”, после чего тот больше не проявлял своей услужливости. Звали такого адвоката Белоусов А.Г.

Свидетели... Их было двое.

Первая – Лоскутова Ольга, бывшая моя соседка и одношкольница, от которой еще в шестом классе, впервые в жизни наблюдая, как она страдальчески предана какой-то сверхпатриотической идее, я заразился “ленинизмом”, и тут же, вступив в комсомол, а через несколько месяцев став комсоргом школы, прокручивал головокружительную деятельность, чем не мог не вызвать постоянного удивления директора школы Песчанского Петра Лазаревича (до моего ареста он работал заведующим РОНО).

По ходу своего взросления я иногда встречался с Лоскутовой, и мы очень долго беседовали о литературе, искусстве, нравственности и т.д., и Оля, теперь уже остепенившаяся в сверхпатриотизме, всегда высказывала свое удивление по поводу моей неуспокоенности жизнью, вернее, ее негативными оборотами. К тому времени, уже являясь журналисткой газеты “Советская Молдавия”, по долгу службы она наверняка не испытывала дефицита в подобных собеседниках, беседуя на подобные “колючие” темы, но везде она, вероятно, просто-напросто удовлетворяла свои чисто бабские страсти – посплетничать!  И даже в одном своем материале она в газете указала мое имя, как человека, достойного подражания в области идейности и целенаправленности.

Но, когда в 83-ем году по  Союзу пошли мои листовки (и она такую же получила, и сразу сообразила, чьих это рук дело), то после этого ее отношения к своему бывшему единомышленнику (посплетничать!), который все свои некогда разговорные страсти теперь стал реализовывать в делах, резко изменились и очень скоро привели с ее стороны к шумному и демонстративному разрыву. О таком нашем РАЗРЫВЕ, конечно же, узнали чекисты, которые контролировали мою почту, и воспользовавшись ее антипатией ко мне, Лоскутову сразу же после моего ареста немедленно СДЕЛАЛИ свидетелем по моему “делу”, где она, честно рассказав длинную историю о моей преданности делу чести и справедливости, начиная со школьных годов, однако, под сильным ножевым давлением прокурора Поскребышева М.В. и его окружения, пытаясь все же сохранить старую приверженность нашей дружбе, сделала несколько мелких, незначительных оговорок в мой адрес.

Вторая свидетельница – Кройтор Лиза. За месяц до ареста, во время обеда я захожу в Комратскую редакцию к знакомой журналистке Ане Дудогло, и, увидев там новую практикантку и узнав, что она – гагаузка из села Дезгинжа, минут десять с ней поговорил об общих знакомых из ее села, а затем поинтересовался, много ли у них в университете учатся гагаузов. Случайно тогда нашу эту беседу заметила проходившая рядом парторг редакции Жекова А.Н., которая доложила об этом редактору Маринову Д.В., а тот – куда следует, то есть в КГБ.

И вот теперь эта практиканша-студентка стояла перед потерявшими всякую порядочность блюстителями правопорядка и поддакивала, онемевшая от грубых окриков прокурора, любому вопросу судьи. А самое смешное было то, что вырвав у свидетеля факт, где “Добров интересовался гагаузами, обучающимися в университете”, высокий суд порешил, что данный момент достаточно  раскрывает всю преступную деятельность “подсудимого”.  Действительно – “...широка страна моя  родная, но без анекдотов на большевиков она немая!”.

Свидетелей еще заставили подтвердить не имеющий место факт, будто бы я накануне выборов в местные суды, ходил и всех уговаривал не голосовать за какого-то большого судью , потому что тот будто бы берет взятки.

В принципе что-то подобное было: растолковав друзьям, кто такой  этот Судья и как он “судит”, я просил их воздержаться и не голосовать за него на очередных выборах, но этим девочкам, что сейчас являлись свидетелями, я и говорить не мог, потому что к нашему городу они никакого отношения не имели, так как жили и учились в Кишиневе, и я уверен, что они, эти девочки, до моего суда даже и не слышали фамилию Комратского районного судьи...(опять из области советских анекдотов).

Но что же было на самом деле?
В октябре 81-го года, когда я работал в ГПТУ-42, нас всех, мастеров и преподавателей, собрали вдруг среди рабочего дня в учительской и, сообщив, что нашему коллективу доверена “огромная честь” вновь выдвинуть (на новый срок) в районные судьи товарища Б., дали всем слово для выступления. Взяв слово, я тут же рассказал всем, как наш доверенный кандидат “работает” и потребовал не выдвигать его, чему многие весьма удивились, поглядывая на меня, как на инопланетянина.
...Все удивились не тому, что судью. я тогда называл взяточником – об этом тогда знал каждый гражданин города – а тому, что я осмелился об этом говорить в открытую. Однако подавляющим большинством голосов (“против” оказался только мой голос) кандидатура его была выдвинута вновь. И потом, уже в ходе гагаузского скандала, я частенько в своих письмах бичевал взяточников-коммунистов, цепляя иногда и фамилию этого судьи. И вот теперь этот факт НА СУДЕ был вознесен, как “клевета на советский строй”, хотя на сегодняшний день (январь 1988 года) тот самый судья, наконец-то, “... освобожден от занимаемой должности” за то, что не угодил кому-то из ВЫШЕСТОЯЩИХ.

Была на суде оглашена также и “Характеристика” из института, откуда год тому назад (в 1984 году) я был отчислен “за академическую неуспеваемость”. Вся та “характеристика” насквозь была пронизана уничтожающими меня качествами, несмотря на то, что вплоть до отчисления я, являясь старостой группы и всегда успевая в учебе на “хорошо” и “отлично”, никогда не уклонялся от всевозможных студенческих мероприятий и ни разу не имел ни одного взыскания или упрека со стороны деканата. В составлении той “характеристики” неплохо поработали декан факультета Бударь, парторг факультета Есаулов (и вместе с ним парторг института Шевченко), и преподаватель философии – Кушникова, хотя все два года пребывания у них в институте, я у этих, потом продавшихся граждан, числился в “любимчиках”, ибо все беседы на любую тему они со мной проводили, не оглядываясь по сторонам и вовсе не чувствуя во мне вчерашнего школьника. В частности, в начале второго курса, поговорив с преподавателем философии Кушниковой “один на один” о текущем моменте, под конец я у нее спросил: имеем ли мы, молодежь, моральное право бороться за настоящую демократию в нашей стране, на что та отвечает: “Конечно же, вы это должны делать!” Подобные откровения, но на другую тему, бывали у нас и с преподавателем Есауловым, который однажды даже пообещал мне: “Хорошо, Леня, я понял. Поэтому мое тебе обещание, что если вдруг мне со временем кто-то “сверху” даст указание отчислить тебя из института, то я тебе сообщу об этом, чтобы ты заранее успел бы забрать свои документы “по собственному желанию”.

Я специально устраивал подобные “откровения” с основными преподавателями факультета, ибо знал, что недолго мне осталось пребывать в студентах, но мне тогда было весьма интересно посмотреть, как изменится поведение тех, с кем сейчас у меня вроде бы “теплые” отношения, и до какой степени млекопитающих они смогут опуститься, получив специальное распоряжение на мой счет из спец.органов. И, по иронии судьбы, именно ЭТИМ двоим преподавателям – Есаулову и Кушниковой – суждено было впоследствии сыграть главную скрипку в моем “отчислении” из института, а затем в составлении “характеристики” для моего суда.

Я уже говорил, что на суде присутствовали все мои близкие родственники, но любые их возражения или недовольства тут же пресекались грубым окриком судьи или прокурора. Больше трех предложений моему старшему брату Николаю и отцу не позволяли говорить, постоянно перекидывая тематическую пластинку из одной оперы в другую арию.

Все (почти все!) вышеизложенное я привел здесь со слов моих родственников, но наверняка этот фарс был намного пестрее, чем мне удалось описать в этом рассказике, хотя полный отчет – решение суда, который отец вот уже третий год не может добиться от вершителей правосудия и который я не теряю надежды в будущем все же выкопать для интереса, думаю, кое-что сможет прояснить для моих потомков, которые откровенно будут тешиться над моей несчастной молодостью, которая вся насквозь была пропитана и окутана коммунистическими прибаутками и басенками... ( странно, откуда во мне было столько слепой веры в “светлый коммунизм”, от которого меня все же смогли “вылечить” в психиатрической тюрьме – ведь я же действительно болел этой КОММУНИСТИЧЕСКОЙ  ШИЗОФРЕНИЕЙ!).

В заключение хочу напомнить, что арестовали меня во времена Горбачева, а сейчас, когда я печатаю эти строки на одной из нелегальных подмосковных дач, до сих пор находясь в побеге (сейчас май 1988 года), Михаил Сергеевич, наверняка лично руководит операцией по поимке гагаузского бунтаря (уже несколько раз в квартиры московских диссидентов неожиданно врывались чекисты, разыскивая там Доброва-гагауза), для того, чтобы к приезду Рональда Рейгана в Москву (через неделю ОН уже будет в нашей столице), от Доброва не излучались бы “национальные” и “спец.психиатрические” лучи, беспокоя этим самым столь высокого и долгожданного  гостя (…шучу, конечно!).

***

ТАК НАС СУДИЛИ В КИШИНЕВСКИХ СУДЕБНЫХ ОРГАНАХ

    ***
                КОПИЯ
ОПРЕДЕЛЕНИЕ

ДЕЛО №2-253/85            29 ноября 1985 года   город Кишинев
            
Судебная  коллегия по уголовным делам Верховного Суда МССР в составе: председательствующего Антона И.В.


народных заседателей Карауш В.И. и Бахвалова С.А.
при секретаре Нестеровой В.А.
с участием прокурора Поскребышева М.В.
адвоката Белоусова А.Г.
рассмотрела в судебном заседании дело в отношении Доброва Леонида Федоровича, совершившего общественно-опасное деяние, предусмотренное статьей 203-1 УК МССР, о применении принудительных мер медицинского характера.

У С Т А Н О В И Л А:

Добров Л.Ф. на протяжении 1982-85гг., несмотря на сделанное ему официальное предупреждение, систематически в устной и письменной форме  распространял заведомо ложные измышления, порочащие советский общественный и государственный строй.
С этой целью Добров Л.Ф. направлял в различные государственные и общественные организации и учреждения, руководителям различных ведомств рукописные и печатные письма, в которых излагал клеветнические измышления о том, что в СССР национальные меньшинства и народности, в частности, гагаузская, подвергаются унижениям и притеснениям со стороны официальных органов управления и органов правопорядка, о том, что ими уничтожается гагаузская культура, преследуются незаконно лица гагаузской национальности, работники гагаузской культуры и образования.
Добров Л.Ф. в устной и письменной форме неоднократно высказывал заведомо ложные измышления о работе руководящих работников советского государственного и партийного аппарата, всячески пытался скомпрометировать их, а в их лице советскую государственную власть.

В связи с этим 9 августа 1984 года органами государственной безопасности г. Ростова-на-Дону Доброву Л.Ф. было сделано соответствующее предупреждение.
22 июня 1984 года Добров Л.Ф., являясь тогда студентом архитектурного факультета Ростовского инженерно-строительного института, был обнаружен в помещении общежития в то время, когда он печатал тексты, содержащие клевету на советский строй, здесь же находились и рукописные записки Доброва Л.Ф. аналогичного содержания.
Были обнаружены отпечатанные листы со следующими названиями: “Покушение на идеи Великого Ленина”, “Вставай,  планета, спаси себя”, “Счастливые падшие собаки”, “ Злодеи”, “Красная суббота”, “Заклятие”, “Беззаконие продолжается” и другие, напечатанные в нескольких экземплярах, часть из этих писем были уложены в конверты по списку, приложенному к уголовному делу /т.I л.д.13/, на конвертах обратный адрес не имелся /т.I л.д. 4-5,10-11,12-13/.

Клеветнические измышления на нашу советскую действительность содержатся в каждом из указанных произведений. Так, к примеру, в стихотворении Доброва Л.Ф. “Заклятие” имеется высказывание следующего рода: “...Мы граждане величайшей державы фактически не имеем никакого права, а в обществе являемся рабами...” /т.I л.д. 21-23/. В статье “Покушение на идеи Великого Ленина” Добров Л.Ф. пишет: “..Нами усиленно занимается КГБ, наши письма контролируются, телефоны прослушиваются.. , в расправе над неугодными привлечены многие министерства и ведомства, учреждения, организации и частные лица. Сегодня гагаузы возмущены до предела.., нам стыдно за свою великую и славную страну с такими ее глупыми средневековыми пережитками”. / т.I л. д. 28/. В письме “Куда мы идем?” Добров пишет: “...Советский социализм стал невыносим в странах Восточной Европы, периодически вспыхивают мятежи и недовольства..., Югославия и Румыния не желают плясать под дудку Москвы. Многие советские люди с удовольствием отказались бы от сегодняшних порядков, якобы социалистических, если бы не жестокие меры усмирения со стороны властей, ...нет настоящей демократии в Советском социализме, ... на самом деле мы не имеем никаких политических прав”/Т.I л.д. 43-45/.

В своем стихотворении “Близнецы-братья” Добров Л.Ф. явно проводит параллель между фашизмом и порядками в нашей стране /т.I л.д. 178/. В напечатанном Добровым тексте “От автора” имеются следующие строки клеветнического характера: “Из КГБ они, проститутки, нам, молодым, заткнуть желают глотки, и плясать заставить нас хотят под свои же дудки, под те же, что им самим порой невыносим и тошно... Они мне глотку заткнут тогда, когда со всеми потрохами на костре инквизиции сожгут меня. А коль не смогут сжечь до тла, то на костре свободы им самим гореть придется, от своего же собственного зла /т.I л.д. 179/.

Аналогичные высказывания имеются и во всех других письмах, напечатанных Добровым, которые он рассылал различным деятелям культуры, в министерства и ведомства, газетным изданиям, руководителям государственного аппарата, партийным органам /т.2 л.д. 1-201/.

Согласно заключению специалистов, письма Доброва, адресованные им в редакцию “Советская Молдавия”, “Ленинское слово”, прокуратуру Комратского района, зам. министру просвещения МССР Лемне, объяснения Доброва на имя начальника управления КГБ СССР по Ростовской области и др. исполнены одним почерком.

Лица, получившие “корреспонденцию”, направленную Добровым в их адрес, глубоко возмущены изложенным в них содержанием. Являясь гражданами СССР различных национальностей, они не только, как этого пытался добиться Добров Л.Ф., разделяют или сочувствуют его взглядам, но наоборот, эти письма вызвали в них глубокий гнев, оскорбляют их патриотические и интернациональный чувства.

Так, работник редакции газеты “Советская Молдавия” свидетель Лоскутова О.А. в судебном заседании показала, что в разговорах с ней Добров высказывал лживые мнения о том, что советский народ утратил веру в идеи Ленина, что не верит Коммунистической партии, что люди не читают партийные документы и не верят им. Добров заявил ей, что ездит по стране и вербует единомышленников. Добров призывал ее не участвовать в выборах в местные Советы народных депутатов.

Свидетель Кройтор Е.Н. показала, что она возмущена поведением Доброва. Люди гагаузской национальности ничем не притеснены, никто им не чинит препятствия учиться в ВУЗах. Она и другие лица гагаузской национальности занимаются в Кишиневском государственном университете. Сам Добров занимался в Ростовском институте.

Совокупность собранных судебным следствием доказательств указывает на то, что Добров Л.Ф. совершил общественно-опасное деяние, предусмотренное ст.203-1 УК МССР, систематическое распространение в устной и письменной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй.

Заключением стационарной судебно-психиатрической экспертизы установлено, что Добров Л.Ф. страдает хроническим психическим заболеванием в форме шизофрении с непрерывным прогредиентным течением, параноедальный синдром, и в период, относящийся к (собственно) совершению инкриминируемых ему правонарушений, он находился в болезненном психическом состоянии, что мешало его способности отдавать себе отчет в своих действиях, руководить ими, поэтому он признается невменяемым.

В связи с этим, в силу ст.II УК МССР Добров Л.Ф. уголовной ответственности не подлежит.
Вместе с тем, по своему психическому состоянию и характеру совершенного им общественно-опасного деяния Добров Л.Ф. представляет особую общественную опасность для общества и в соответствии со ст. 55 и 56 УК МССР нуждается в применении к нему принудительных мер медицинского характера в виде помещения в психиатрическую больницу специального типа.

Руководствуясь ст. 116,55,56 УК МССР, ст. 299-301 УПК МССР, судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда МССР

О П Р Е Д Е Л И Л А:

Доброва Леонида Федоровича, 18 декабря 1954 года рождения, уроженца города Комрата, МССР, гагауза, беспартийного, со средним образованием, ранее не судимого, проживающего по ул. хххххххх, гражданина СССР, совершившего общественно-опасное деяние, предусмотренное ст. 203-1 УК МССР, от уголовной ответственности освободить, применить к нему предусмотренные меры медицинского характера в виде помещения в психиатрическую больницу специального типа.
Определение обжалованию и опротестованию в кассационном порядке не подлежит.

Председательствующий: Антон И.В.
Народные заседатели:
1. Карауш В.И.      
2. Бахвалова С.А

***

Замечание:
Тот, кого судили, на суде отсутствовал.