Письмо

          
   Прошёл ровно год с того кошмарного события, которое изменило мою жизнь. Точнее сказать, разрушило. После него меня охватил ряд психических заболеваний. Также я перестал есть. Каждый раз перед сном я не нахожу себе места от страха, который затаился в моем сердце в ту роковую ночь. В данный момент я пишу эту записку с осознанием того, что я медленно схожу с ума.
   
   Всё началось с письма от моего отца. В нём он сообщил о смертельной болезни, прогресс которой затмил надежду на спасение. Он также попросил приехать и помочь ему по хозяйству. Мне пришлось оставить свои дела. В спешке и от боязни за отца я совсем забыл, что у меня остались долги. Поэтому сейчас я не только душевнобольной, но ещё и нищий, и потерявший всякие шансы на нормальную жизнь.
   
   Спустя день-другой, я шёл по проселочной дороге, направляясь к отцу. У него была небольшая ферма, а рядом с ней ветхий, местами поросший мхом, домик. Вы, наверное, найдёте его дом очевидным пристанищем для заблудших путников. Действительно, помнится, когда я был ещё совсем ребенком, к нам иногда приходили люди и просили остаться переночевать. Это происходило оттого, что наша ферма находилась между двумя деревнями. Путь из одной деревни в другую был длинным, изнуряющим. Приходилось пройти несчетное количество рощ, небольших лесов и полян. Следом за ними, по левую сторону проселочной дороги, было огромное поле. Справа - лес. Дремучий, вызывающий дискомфорт с одного только взгляда. Складывалось впечатление, будто он специально всем видом старался показать, что в его великих и недосягаемых недрах таится что-то древнее и зловещее.
   
   Дом отца обильно порос мхом, доски гнили, а запах был настолько зловонным, что меня сразу начало тошнить. Через силу я все же постучал, но никто не открыл. Я оглянулся вокруг дома в поисках отца; мое внимание привлекли горки земли. Их было около десятка. Я решил, что горки - это проделки крота, и пошел к амбару. Доски амбара разваливались, и даже не самый наблюдательный человек с точностью определил бы, что амбар давно стоит без дела. Об этом говорили осыпавшаяся штукатурка, протекающая крыша и разбитые, неухоженные стекла. В отличие от дома возле амбара так сильно разило какой-то гнилью, что я не смог простоять там и минуты.
   
   Днём было тяжело дышать настолько, что, казалось, будто воздух ожил, и своими плотными, могучими руками сковывал моё горло, в нетерпении дожидаясь, наконец, моей смерти. Настал вечер. Тучи сгущались, а я все ещё блуждал вокруг фермы в поисках отца. Становилось жутковато: отец должен быть тут, а вокруг ни души. Я постучал снова. Мне не открыли. Тогда я решил попробовать зайти без приглашения: разбить стекло камнем и пробраться внутрь, благо окна в доме были довольно просторными.
   
   Внутри дома, как я понял, отца тоже не было. Издалека доносились глухие удары грома. Я решил не отчаиваться - крыша над головой есть. Хоть и гнилая, и пропускающая через себя, словно решето, капли дождя. Длинные коридоры давили на меня. Я ходил из комнаты в комнату, умоляя судьбу, чтобы отец поскорее вернулся. Этого, к моему несчастью, не происходило.
   
   Я вернулся к входной двери и заметил дверцу, ведущую в погреб. В детстве отец хранил там сиропы, которые я обожал. Мне не составило труда открыть замок с помощью подручных средств. Внутри было невыносимо душно и пахло какой-то гниющей рыбой. Я нащупал включатель. Ужас, который пронзил мое сердце, словно стрела, было невозможно передать человеческой речью. Меня парализовало, а дышать стало так трудно, будто мою голову отделили от шеи, и я вовсе не мог этого делать. Я не мог произнести ни слова. Меня охватили тошнота и головокружение. Передо мной стоял весь в крови мой старший брат, скованный цепями. Его стеклянные глаза, глубочайшие порезы и жёлто-зеленая кожа выдавали в нем разлагающийся труп. Порезы, похоже, были сделаны тесаком. На его шее был длинный, но неглубокий след от удара. По всей видимости, били чем-то тупым, например, лопатой. Простите же меня за такие подробности...
   
   Вся эта картина, вызвавшая у меня неимоверный ужас, сменилась другой. Я попытался выбраться из погреба, как вдруг услышал скрипы входной двери. Прямо над моей головой слышался глухой, тяжелый топот, по которому я сразу определил: это был мой отец. Поскольку доски в доме были гнилыми, мне удалось выковырять узкую щель. Только я это сделал - топот резко затих. Через щель я стал присматриваться, но передо мной была кромешная тьма, предвещающая беду. Я расковырял щель ещё больше, но старания мои были тщетны. Я лишь чувствовал какой-то неприятный запах, доносившийся с довольно близкого расстояния. Прошло мгновение. Лицо отца было прямо передо мной. Он улыбался во весь рот, демонстрируя свою неухоженную, уродливую, тошнотворного запаха, ротовую полость. Он смотрел мне прямо в глаза. В руках он держал тесак, которым мясники режут свиней. От него жутко воняло тухлой, гнилой плотью, а сам он был по локти в крови.
   
   Я снова попытался вылезти, но отец, видимо, положил на крышку что-то тяжелое. Я впал в панику, руки тряслись, а ноги вовсе сделались ватными. Отец корчил гримасы через щель. Я решил, что в него вселился не кто иной, как сам дьявол. Меня охватил приступ клаустрофобии. В отчаянии я стал рыскать по полкам, надеясь найти что-нибудь, чем можно сломать доски. Этим объектом мне послужил до жалости мелкий булыжник, валявшийся в самых закоулках погреба. Я стал колотить по доскам изо всех сил. Вдруг я услышал, как с крышки, которая служила и входом, и выходом, что-то отодвинули.
   
   Отец ничего не делал. Вероятно, выжидал, пока я сам вылезу. Сама смерть поставила передо мной выбор: умереть от нехватки кислорода либо стать на место брата. Спустя некоторое время гнетущих мою душу раздумий, я все-таки выбрался из погреба. Однако отца уже не было...
   
   В доме было удивительно темно. Сложилось впечатление, будто в нём не было окон. Я решил бежать. Попытка открыть входную дверь оказалась ничтожной, видимо, отец закрыл её снаружи. Я побежал к тому окну, через которое вошел в дом. Меня перекосило, душу охватил леденящий ужас: окна были снаружи заколочены досками. Я пробовал бить по ним булыжником, но всё было бесполезно. Тогда я принял решение бежать на второй этаж. По скрипучим, хрупким, как первый лёд, ступеням я взобрался наверх. Длинный пустой коридор с голыми стенами наводил на меня чувство неопределенности. На втором этаже было две комнаты: отцовская спальня и чулан. Я решил зайти сперва в чулан, а после в спальню.
   
   В чулане лежали топор и плоскогубцы. Взяв топор с собой и еле передвигая ногами от страха, я побрел в спальню. Это была единственная комната, где окно было незаколоченным. Лишь лунный свет, слабо пробивавшийся в комнату, давал мне надежду на спасение.
   
   Я побежал к входной двери и принялся рубить её топором что есть мочи. Выбравшись наружу, я наконец выдохнул с облегчением. Обходя дом, я заметил, что горки стали чуть больше. Более того, они прямо на моих глазах стали увеличиваться. Мои силы иссякли, а ноги сделались ватными. Издалека, со стороны амбара, я увидел надвигающегося на меня отца. Резкий прилив крови в мой мозг вызвал головокружение и потемнение в глазах. Белея от безысходности, я следил за каждым шагом отца. Он был в метрах тридцати от меня. Из горок медленно стали вылезать ужасные твари. Это, видимо, и были те несчастные люди, которые оставались на ночлег в этом проклятом месте. Их ужасные, гниющие лица демонстрировали мне хищную улыбку. Конечности были вздутыми, а голова напоминала гнилую сливу. Я стал орать изо всех сил в надежде, что меня кто-то услышит.
   
   Упыри стали приближаться: они тянули ко мне свои кривые, с длинными когтями пальцы. Отец тем временем был в нескольких шагах от меня. Он снова корчился, как бесноватый. Я встал и, сжимая в руках топор, принялся наотмашь рубить упырей. Их омерзительные конечности падали на землю, но они все равно продолжали стоять на ногах. Одним ударом отец сбил меня с ног. Он сел на меня и принялся душить. Его зловонное дыхание отбивало всякую надежду на спасение. Вцепившись в мое горло, он был подобен голодному псу, жаждущему мяса. Секунду за секундой я осознавал свою медленную, мучительную неминуемую гибель. Отец издавал дикие, нечеловеческие вопли. Его лицо исказила такая ужасная гримаса, что у меня лопнули сосуды в носу, и из него фонтаном полилась кровь. Отец от увиденного обезумел и стал ещё сильнее сдавливать мое горло. Я пытался кричать, но не мог более говорить. Мне оставалось лишь одно: судорожно рыскать по земле правой рукой в надежде найти топор. Видимо, мои молитвы были услышаны, и я обрушил всю свою ярость на обезумевшего, бесноватого отца. Топор застрял в его шее. Он моментально стал истекать кровью. Гримаса бесноватого сменилась на ещё более кошмарную. Отец стал издавать такие дьявольские звуки, которые не описал бы никто: орал то на латыни, то на английском. Чуть позже он вовсе стал трястись, мычать нечто нечленораздельное, царапать себя. Вскоре он закончил этот ад истошным воплем, от которого я на время оглох.

   Я не помню, как оказался в больнице, но пролежал там около двух недель. Сейчас, когда я излагаю вам это кошмарное событие, мне остается рассчитывать на понимание со стороны общества. С тех пор я, каждый раз смотря в зеркало, видел там своего отвратительного отца. В одной руке он держал тесак, а в другой мою голову. Я устал прятаться и жить с осознанием того, что ещё ничего не кончилось. В один момент отец снова придет за мной. Ведь недавно я снова получил от него новое письмо...