Семь десертов для принцессы

Семь десертов и четыре напитка в красивых фирменных чашках. Всё это изобилие с трудом уместилось на столике перед одной девушкой. Принимавший заказ меланхоличный официант что-то у нее уточнил, после чего его лицо впервые на моей памяти приобрело удивлённое выражение. Мне это показалось настолько странным, что я дождался его возвращения и не ошибся – заказ действительно оказался необычным.
Чтобы правильно посчитать количество десертов, пришлось даже вытянуть шею.
Девушка смотрела то на десерты, то на книгу на стуле рядом, то в окно, улыбалась чему-то своему, и вела себя так, словно в кафе больше никого нет. Между тем в вечерний час здесь было многолюдно и шумно. За окнами хлопьями падал снег, пожалуй, первый такой красивый снег за эту тёплую зиму.
Я продолжил наблюдать за ней, и моё внимание было скоро вознаграждено. Через некоторое время началась неторопливая церемония. Каждая чашка удостоилась того, что её осторожно подержали в руках, приблизили к лицу и вдохнули аромат. Десертной вилкой от тортов отламывались небольшие кусочки, отправлялись в рот и запивались крохотным глотком горячих напитков. После каждого кусочка девушка зажмуривалась и ее лицо становилось похоже на мордочку довольного зверька.
На короткий миг наши взгляды встретились. Вероятно, вид у меня был настолько озадаченный, что мне подмигнули и улыбнулись.
Телефон на её столе завибрировал, экран вспыхнул – возможно, сработало напоминание. Её лицо резко погрустнело. Ещё пара глотков одного и того же, очевидно, самого понравившегося напитка, и, чтобы сэкономить время, девушка сама подошла к кассе и оплатила счёт. Торты и пирожные остались практически нетронутыми. Бросив на меня быстрый взгляд, она вышла на улицу.
Минут через пять я вспомнил об одном незаконченном деле и тоже покинул кафе, почему-то торопясь при этом.
Странная девушка, не замечая меня, стояла у выхода, смотрела на улицу и показывала кому-то язык. На голове у неё была смешная вязаная шапка, закрывающая уши. Какая-то неведомая сила не позволила мне просто пройти мимо. Я остановился и понял, что языком девушка ловила снежинки, пробуя их на вкус. Потом она неожиданно повернулась ко мне и спросила:
– Привет! Любишь караоке?
Голос у неё был низкий. Я не сразу нашёлся что ответить и просто кивнул.
– Составишь компанию? Здесь недалеко, можно пешком.
Застигнутый странным предложением врасплох, я пробормотал в ответ что-то вроде: «Да, конечно» и зачем-то протянул руку для рукопожатия. Девушка посмотрела на неё с интересом, засмеялась, схватила двумя руками и несколько раз потрясла.
Мы шли по припорошённой снегом улице. Я посматривал на неё, а она улыбалась и глядела на всё вокруг, как будто видела в первый раз. Движения её были немного отрывисты и резки, при этом в них была заметна скованность, какая бывает, когда стеснительного человека заставляют выступать публично. Все эти странности наводили на определённые мысли, но девушка искоса посмотрела на меня и предугадала мой невысказанный вопрос.
– Ты не думай, я не сумасшедшая, – вдруг сказала она. – Меня Мира зовут.
– Алаш, – ответил я.
В полутёмном зале караоке к нам подскочил официант и скороговоркой выдал:
– Добро пожаловать, вот этот столик свободен, пожалуйста.
Я только помог Мире снять верхнюю одежду, а он уже принёс меню. Всё происходило быстро и словно во сне.
– Правила наши знаете? – уточнил официант. – Заказываете песню через приложение и поёте. После этого очередь переходит к другим столикам, затем опять к вам. Сейчас, как видите, людей немного.
Мы заказали какие-то напитки и открыли приложение в моём телефоне.
– Ага, вот эту.
Она увидела что-то в списке песен и, взяв микрофон, назвала номер.
На экране появилась заставка со словом «Аллея».
Мира помедлила и наклонила голову, как будто прислушиваясь к себе. Петь она предпочитала стоя, держа микрофон двумя руками. Голос у неё оказался неожиданно сильный, пела она прекрасно.
«А ведь не самая простая для исполнения песня, – подумал я тогда. – И женский вокал ей удивительно подходит».

Среди старых аллей, аллей, аллей
Гуляю, думаю о ней, о ней, о ней
И когда ты придёшь ко мне, ко мне
Я тебя не отдам, никому не дам.

Вслед за последним куплетом Мире дружно захлопали немногочисленные посетители, и она, засмущавшись, села. Щёки её порозовели.
Мы спели несколько песен. Её телефон завибрировал – снова сработало напоминание.
– Ещё одна песня и пойдём, – сказала она мне на ухо.
Иначе было не расслышать. Повеселевшая мужская компания за соседним столиком громко распевала одну из песен Лепса.
Последней она почему-то выбрала «Сансару». Я ещё подумал, что это довольно странный выбор для такой молодой особы. После песни собрались уходить и, несмотря на протест Миры, я оплатил счёт. Верхнюю одежду подал, как полагается по этикету – чтобы обе руки одновременно вошли в рукава. А эта зараза улыбнулась и показала мне язык.
На улице было темно, по-прежнему шёл снег. Мы свернули на бульвар, храня молчание. Единственным нарушающим тишину звуком был скрип снега под ногами. Она всё искоса посматривала на меня, а потом вдруг спросила:
– Помнишь сказку о Спящей красавице?
Видимо, неожиданные вопросы были её фишкой.
– Помню, – ответил я.
– Мне кажется, я сегодня очень хочу побыть именно ею. Вот представь: прекрасная принцесса заболела волшебной болезнью, чем-то вроде комы. И тут, несмотря ни на что и преодолев все сложности, появляется рыцарь в сияющих доспехах и под звук фанфар – тарам-пам-пам – спасает её!
Последние слова она произнесла громко и сопроводила смешным жестом, подняв разведённые руки вверх. Звуки фанфар в её исполнении тоже прозвучали забавно.
– Ну, я не против побыть рыцарем. Вот, постучи по моей голове. Звук такой, будто стучишь по железному шлему, – неловко пошутил я.
Мира внезапно пропала. Шла рядом и пропала. Я обернулся и увидел, что она стоит на месте. Спустя мгновение она быстро подошла ко мне, обхватила руками за голову и поцеловала в щёку. Потом всё-таки постучала по голове, да. Моей, естественно. И с очень серьёзным выражением лица.
– Действительно, как железный шлем. Можно я теперь буду так иногда тебя называть?
Мы подошли к подъезду хорошо освещённого пятиэтажного дома рядом с бульваром. Мира набрала код, и мы синхронно кивнули консьержке, проходя мимо.
Лифт, пятый этаж, тёмный коридор. Мира ищет ключи, а я пытаюсь включить фонарик в телефоне.
– Аневризма головного мозга, – вдруг говорит она. – Знаешь, что такое?
Тут я её удивил. Всё-таки третий курс одного из ведущих медицинских вузов.
– Знаю, – ответил я. – Большая?
– Маленькая. Но я всё равно решила сделать операцию. Не хочу жить с бомбой замедленного действия в голове.
Мира закрыла дверь и, не включая свет в коридоре, поцеловала меня в губы – просто, как целуют ребёнка. Губы у неё были сухие и горячие. В небольшой уютной кухне она распоряжалась умело, как настоящая казахская девушка. Раз, два, три и горячий свежезаваренный чай с подогретым молоком разлит по чашкам, а на столе собрана разная снедь и вкусности к этому напитку всех времён и народов.
Аневризма – опасное выпячивание стенки кровеносного сосуда, как правило, артерии. По словам Миры, её аневризма головного мозга была неправильной формы, что делало возможным её удаление только оперативным путём. Обнаружили случайно. Девушку замучили головные боли, томография выявила эту опасную и редкую болезнь.
Если аневризму не удалить, то она может и не проявить себя в течение всей жизни, и человек спокойно умрёт от старости. Шанс разрыва – меньше 0,5% в год.
Однако если разрыв всё-таки происходит, то в 15% случаев человек практически сразу умирает, в 30% – смерть наступает в течение двух недель. Для 55% выживших вероятность смерти в дальнейшем повышается до 4% в год. Возможны осложнения.
При операции же всегда есть риск летального исхода. Такой же, если не больше, чем вероятность инсульта вследствие разрыва аневризмы в будущем. Риск высокий.
Мы переместились на диван в полутёмной комнате, поставив чашки с чаем на журнальный столик. И Мира начала рассказывать. Через некоторое время я поймал себя на мысли, что уже плохо понимаю, что она говорит и просто слушаю её голос, смотрю на мимику и улыбку. А она продолжала:
– Представляешь, я на взводе, в клинику уже собралась на операцию записываться, оделась, а родители меня отговаривают. Целый семейный совет в кухне с родственниками устроили. Тут папа отличился. Встал, лицо красное, заслонил собой дверь и кричит: «А я тебе русским языком говорю – бармайсын!1». Долгая пауза, как в театре, а потом мы все как засмеялись. И знаешь, обнялись, заплакали, и мне так хорошо стало, так легко. Не представляешь просто.
Я помолчал – так было нужно. Через некоторое время она заговорила вновь:
– В тот день я в клинику так и не попала. Попросила маму сходить со мной в мечеть. Надела платок и пошла – в кои-то веки! И просто сидела там, думала о своём. Даже не поняла, когда мама отошла. Наверное, тактично меня одну оставила или пошла искать знакомого муллу почитать Коран. И знаешь, там одна женщина была. Не могу объяснить, какая, но очень необычная. Она просто проходила мимо и внимательно так посмотрела на меня, а потом тепло улыбнулась и что-то сказала. Я даже слов не разобрала, но опять стало так хорошо, просто какое-то странное ощущение счастья и покоя пришло.
Я слушал, давая ей выговориться, и меня не покидало странное ощущение сюрреализма происходящего. Я, ночь, чужая квартира, незнакомая девушка. Сижу и обнимаю её, чувствую, как иногда вздрагивают её плечи. Смотрю на неё и как-то невпопад вспоминаю строчку из стихотворения Фета. В нём нет ни одного глагола, но оно очень точно описывает «ряд волшебных изменений милого лица», которые я сейчас наблюдаю.
На ковёр на стене падал свет то ли фонаря, то ли луны, а Мира, удобно устроившись, продолжала свой рассказ.
Не сомкнув глаз, всю ночь мы говорили обо всём и ни о чём, и ни в нашем объятии, ни в её единственном поцелуе в том тёмном коридоре не было ничего эротического, никакого подтекста, никакой пошлости. Под утро мы заснули в странной позе. Проснувшись первым, я тихо вышел из квартиры, отправив сообщение на её телефон.
Через несколько часов она ответила, что операция назначена на послезавтра.
* * *
Прошло две недели. Все таяло, на ветках появились зелёные почки – первые признаки весны. После той ночи мы больше не виделись, и я так и не узнал, как прошла операция. Телефон её был выключен. На мой вопрос консьержка ответила, что хозяйка дома не появлялась. На случай, если она потеряла телефон, я оставил записку со своим номером и попросил передать Мире, когда она появится. Озвучивая просьбу, выделил слово «когда». Мне эта незначительная деталь показалась очень важной – сказать именно «когда», а не «если», как будто от выбора произнесённого слова что-то может измениться.
В популярном кафе в вечерний час было многолюдно и шумно. Но в этот раз за окном не было ни намёка на снег, и никто не заказывал семь десертов и четыре напитка в фирменных чашках.
Решив не мудрствовать лукаво, попросил официанта принести ватрушку и чёрный чай. В этом казахи похожи на русских и англичан – и у нас, и у них, если какая-то проблема, что-то непонятно или что-то болит – кеттiк, шай iшейiк2.
Телефон мигнул, когда официантка принесла маленький фарфоровый чайник с горячим чаем. Разблокировав экран, я увидел знакомый номер, а прочитав сообщение, громко рассмеялся, чем привлёк внимание посетителей за соседними столиками.
Сообщение было короткое и очень простое: «Оу, Железный Шлем! Пойдёшь со мной в караоке?».

1. Бармайсын! – не пойдёшь (каз.)
2. Кеттiк, шай iшейiк – пойдём, выпьем чаю (каз.)