***

КАРАНДАШ

В Санкт Петербурге, на Таврической улице, на последнем этаже дома номе 35, который завершался круглой угловой башней, в бывшей квартире В. Иванова, поэта и философа и его жены, писательницы Л. Зиновьевой-Аннибал проходил плановый ремонт… Ремонт музея истории Санкт-Петербурга…

Когда-то эта квартира являла собой один из самых знаменитых литературно-художественных салонов Серебряного века в Петербурге.

Один из рабочих между половиц нашел очень старый карандаш, вернее огрызок карандаша. На нем еще дореволюционным шрифтом, когда то золотыми буквами, было выбито: «Карандашная и булавочная фабрика Г. Р. Рубинштейна». Рабочий - реставратор поднял находку, осмотрел, прищелкнул от удовольствия находки языком, подправил грифель и провел черту по линейке карандашом на запланированной заготовке.

 В голове карандаша будто включили рубильник. Воспоминания, как волны океана, нахлынули на него:

Вот, он – еще кедр, а здесь – уже на фабрике… Затем – в мануфактурном магазинчике… И вот, интеллигентного вида симпатичная женщина уже покупает дюжину таких карандашей.

  В доме на Таврической улице, а дальше я буду именовать ее просто Башней, Лидия Дмитриевна аккуратно заточила карандаши и поставила их в стоящую на круглом столе карандашницу в виде статуэтки купидона. И вот с этого момента у карандаша началась настоящая, полная приключений, жизнь.

Карандаш узнал многое. Он привыкал к своим хозяевам, которые были настоящими золотыми самородками в мире литературы Петербурга, Серебряного века.

Первым, кого увидел карандаш, был молодой мужчина: высокий, широкоплечий, с крупными чертами лица… А голос – голос был громоподобным. Владимир Маяковский… Он вошел в комнату, как Эверест. Казалось, он был везде, как будто занял все комнатное пространство. Он взял в правую руку карандаш, поднял его высоко вверх и голосом Зевса произнес:Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана.
Я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?

И от воспоминаний у карандаша по всему телу пробежали мурашки.

В башню приходило много людей - кого- то карандаш помнил, а кого- то уже и подзабыл, но все они были достойные сыны своей эпохи, и карандаш любил их всех.
Из мужчин он больше всех любил симпатичного кудрявого блондина в шикарном костюме, который сидел на нем безупречно. Он всегда заходил, здоровался, обводил присутствующих своим очаровательным взглядом, выходил на середину комнаты и начинал читать:

Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется - на душе светло.
Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет.
Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты.
И пускай со звонами плачут глухари.
Есть тоска веселая в алостях зари.Однажды Есенин положил карандаш в карман и прогулял с ним целый вечер, почти до утра. Карандашу нравился этот бесшабашный веселый парень, с ним было весело и интересно.
Карандаш вообще там не скучал: художники-«мирискусники» делали наброски, рисовали шаржи или просто кого-то, то в профиль, то в фас…Все были молоды и полны надежд. Карандаш был счастлив.
Особенно карандашу нравилась девушка. Она брала его в руки и на минуту, как бы отрешаясь от всего мира, смотрела в никуда, потом незаметно вздрагивала и начинала торопливо писать:
 Детство: молчание дома большого,
Страшной колдуньи оскаленный клык;
Детство: одно непонятное слово,
Милое слово "курлык".
Вдруг беспричинно в парадной столовой
Чопорной гостье покажешь язык

И задрожишь, и заплачешь под слово,
Глупое слово "курлык".

Мариночка, как он ее называл про себя. Как же было ему с ней хорошо! И чтобы не говорили , что карандаш пишет грифелем, наш карандаш писал душой, а душа у него была большая, широкая - он любил всех: Бунина и Мережковского, Блока и Волошина, Бердяева и Булгакова и, как сказал Маяковский:
- Почти вся наша молодая тогда поэзия, если не вышла из Ивановской башни, то прошла через неё.

Карандаш все вспоминал и вспоминал, а в это время реставратор показывал свою находку директору музея. Директор с уважением взглянул на карандаш, взял его и бережно положил под стекло вместе с уникальными экспонатами того великолепного времени, которое Карандаш прожил вместе с такими интереснейшими людьми.