Витраж вне времени

«Витраж» c элементами психоделии, на мотивы музыки Оркестра Махавишну , Трайбл Тех , Джеффа Бека , Джорджа Бенсона , Эл Джерроу , Микалоюса Чюрлёниса , Альбинони .
При создании «Витража» использовалось волшебство картин Ганса-Вернера Зама , Микалоюса Чюрлёниса.
Какие-либо совпадения с реальными лицами и событиями случайны.

1
Знаете ли вы, как и где рождается туман? Вначале он узенькими полосками дыма от потухших костров поднимается вертикально к небу, принимает форму гор, обнимает деревья, ласкает их ветки и, наконец, уютно укладывается на горы, укрывает, укутывает их, оставляя видимыми только верхушки.

 Дельвольф сидел на скале высоко в Альпах. Под ним, где-то далеко внизу, сквозь густой туман проглядывали крыши средневекового замка. Художник-маг Ханс Вернер Зам, друг Дельвольфа, не раз показывал ему разнообразные чудеса, происходящие в горах, и одним таким чудом было место рождения тумана.
Дельвольф вышел из пещеры, в которой жил. Он любил путешествовать по её необъятным залам, в которых он прекрасно ориентировался, и где он часами мог любоваться свисающими с потолка и стен огромными застывшими в гордом молчании сталактитами и загадочными ледяными скульптурами причудливых животных.
В каждом зале Дельвольф выбил углубление в стене, где он мог разжечь костёр, чтобы сделать привал, осветить зал и согреться.

Хотя обитатель пещеры и не боялся холода, но ему было гораздо приятнее лежать около тёплого костра, любуясь его танцующими тенями, оживляющими ледяные скульптуры и сосульки — всё вокруг вдруг приходило в движение. Дельвольф любил этот танец льда, огня и теней.

А иной раз он приглашал своего друга, Художника-мага, вместе полюбоваться этим волшебством. Ханс Вернер Зам с удовольствием соглашался. И они вдвоём часами в долгом молчании наблюдали за этим чудом. Иногда Зам доставал из чехла гитару, и зал наполнялся музыкой — напоминающей переливы фламенко с мугамом. А потом Маг загадочно улыбался и уходил.

Раньше это были уроки, которые Зам от чистого сердца давал Дельвольфу. А после учитель со своим бывшим учеником предавались магии.
У Дельвольфа был Дом. Он сам назвал один из залов пещеры Домом. Когда-то, давным-давно, когда он начал восхождение на одну из кавказских вершин, Дельвольф даже и предположить не мог, что когда-нибудь поселится в альпийских горах. Впервые достигнув вершины горы, он вдруг попал в ущелье, на дне которого серо-синие воды бурной реки неслись вниз, прыгая через камни.
Сам же путешественник карабкался по тропинке вверх, а с отвесных каменных стен на него капала вода, но уже другая — чистая и прозрачная, которую Дельвольф пил с переполнявшим его удовольствием. Это всё ему до боли что-то напоминало. Что-то далёкое и родное, но, правда, уже не существующее. Целый месяц он взбирался по ущелью вверх, пока не увидел вход в пещеру. Что-то маняще-тревожное повлекло его туда.

 Дельвольф вошёл в пещеру и пошёл на ощупь в кромешной тьме. Он шёл и день, и ночь. И когда окончательно потерял счёт дням, месяцам, а, возможно, и годам, он услышал музыку и увидел свет вдали. Он стремительно бросился навстречу слепящему свету. Выскочив наружу из пещеры, путник едва не сорвался вниз. Он стоял на высоком выступе отвесной скалы. Внизу виднелись игрушечные деревья, тянулась ниточка реки.

Вдруг над головой раскрылись облака, и на него хлынул водопад света. Затем мост, образовавшийся из радуги, соединил одну гору с другой, едва виднеющейся вдали. Послышались звуки мугама и фламенко. Кто-то играл на гитаре.
Дельвольф, немного помедлив, осторожно положил лапу на радугу. Что-то ему подсказывало, что он может на неё наступить. Сделав ещё два шага, путешественник оказался на многоцветном сияющем мосту и стремительно понёсся вдаль. Лучи света словно прошли сквозь волшебное сито, подобно игре теней в лесу на рассвете, когда восходящее солнце пронизывает радужной мозаикой утренний туман.
Музыка слышалась всё ближе и ближе, и когда Дельвольф добежал до конца моста, он впервые увидел Зама.

Познакомившись с Хансом Вернером Замом, Дельвольф заодно нашёл свой Мир. Собственно, не нашёл, а ещё раз оказался в нём. Это и был один из залов пещеры, тоннель от которого прямиком выходил на вершину горы, находящуюся недалеко от Зальцбурга. Это был Мир, в котором он жил с самого рождения. Мир, который был создан специально для него, где он жил с самого детства. Мир-Дом, в котором ему всегда было тепло и уютно. Этот Волшебный Мир был таким родным и знакомым, но вместе с тем дарящим новые приятные ощущения. Там всегда происходили самые невероятные вещи.

Пока Дельвольф сидит на скале и любуется туманом, мы можем заглянуть в его Дом. Он очень долго был скрыт ото всех, кроме тех, благодаря которым и появился этот Мир. Дельвольф широко улыбнулся, затем зевнул, разинув пасть. И вот он стоит на краю скалы, наслаждаясь горным пейзажем, — сегодня он позволяет нам заглянуть в свой Мир.

Мир этот находится в одном из бесчисленных залов пещеры. Залы  соединены длинными коридорами, пронизывающими Альпы вдоль и поперёк, вверх и вниз. Пройдя через эти коридоры, можно  оказаться в любом месте — в Баварии, Италии, Австрии, где угодно в Альпах, и даже в Испании.
Мир Дельвольфа находится, как мы уже сказали, недалеко от Зальцбурга. А если точнее, где-то между баварским Альгоем и Зальцбургом. От зала — Мира Дельвольфа — отходят несколько коридоров. Но он пользуется постоянно только двумя. Один ведёт в сторону Зальцбурга, а другой — в Альгой. К остальным коридорам он относится с опаской. Правда, иногда тихо крадётся по ним, но спустя несколько часов после такого путешествия возвращается обратно. Дело в том, что Дельвольф не любит изменений. Он понимает, что они порой нужны, но старается избегать их. Поэтому и путешествует только по этим двум коридорам и пересекающим их залам.
Величину Мира Дельвольфа можно было бы сравнить с небольшим концертным залом. Здесь, как и во всей пещере, угрожающе свисают с двадцатиметровой высоты сталактиты, подхватываемые снизу ледяными кинжалами сталагмитов.

 Когда снаружи восходит солнце, его лучи проникают сквозь щели в горе, преломляясь во льду. Лёд оживает, наряжается красочными радужными каплями, и весь зал наполняется разноцветным свечением. И так до захода солнца. Когда же солнце начинает медленно садиться, ярко-красный свет сменяется бордовым, а потом совсем затухает. Пещеру освещает лишь пламя — его огненные струи вырываются из рассыпанных по всему полу пылающих гейзеров.

 Никто не знает, когда и кем было зажжено это пламя. Но ближе к полуночи огонь тоже укладывается спать, стелется по каменному полу и, глубоко дыша, затихает. Зал наполняется серебристым светом луны. Тогда и Дельвольф, довольный, уходит путешествовать, чтобы очутиться в одном из других Миров, где он тоже живёт. Правда, его там уже зовут не Дельвольфом, и он выглядит несколько иначе, но только сам Дельвольф и они знают, что все эти личности в разных мирах — суть одно и то же.

В центре Дома Дельвольфа возвышается огромный фонтан из белого мрамора. Никто не знает, какой мастер сотворил его, и сколько времени фонтан здесь стоит. Вода в нём застыла ледяными струями, и когда это произошло, тоже неизвестно. А в центре замёрзшего фонтана Дельвольф поставил чашу, некогда принесённую им ещё с Кавказа. В глубокой медной чаше находится нечто неосязаемое, но вполне реальное — это светящаяся фиолетовым светом Энергия. Но это ещё не всё. Иногда Фиолетовая Энергия растапливает воду в фонтане, и над ним образуется конусообразный Фиолетовый многогранник. И тогда Дельвольф ныряет в воду, превращается в дельфина и плывёт к монастырю Монсеррат .

2
Гипсовые люди жили в Доме художников, в том, что рядом с магазином «Олимп». На первом и последнем этажах этого дома находились мастерские. Здесь Гипсовые люди писали картины, пили вино и веселились. А иногда даже снимали кино про других Гипсовых людей. В их фильмах человеческие части тела превращались в гипс, затвердевали, а потом, «оттаяв», снова принимали свои обычные формы. Было даже не очень понятно, снимался ли это настоящий фильм, или это было просто очередное дурачество Гипсовой молодёжи.

У одного из них, гипсового художника Джея, была собака — доберман-Джерри. Время от времени из окна живописца раздавался басистый раскатистый смех — все знали, что в этот момент Джей веселился.
А если его не было слышно, все знали, что он работал, писал картины. И тогда сквозь окна его мастерской пробивалось мягкое Фиолетовое свечение. Так могло продолжаться днями. После чего в измазанных краской джинсах он вместе с собакой отправлялся в магазин запастись пивом.

 Чего греха таить, Гипсовые люди любили выпить, а иногда даже курили травку. Травку, правда, Дель с ними не курил, а вот чтобы выпить и пообщаться с друзьями-художниками, приходил в кафе «Снежинка», которое находилось как раз рядом с Художественной школой, где они учились.

 Как-то в полдень Дель сидел в большой и шумной компании художников. Мел, как всегда, был в кожаной шляпе. Когда-то, во время одной из вечеринок, в честь дня рождения близняшек Тами и Кари, живших на Телефонной улице, он на спор, зимой, в одних плавках и жилетке, напяленной на тощее тело, выбежал босиком из дома — с флагом в руках, на котором были нарисованы огромные цветы. В таком виде Мел несколько раз перебежал дорогу туда и обратно. Автомобили начали клаксонить, кто-то смеялся, кто-то ругался, кто-то разводил руками, а Мел продолжал бегать, за что ему и подарили ту самую кожаную шляпу, с которой он с тех пор не расставался.

 Остальные участники вечеринки высыпали на балкон и, улюлюкая, аплодировали Мелу. Их было много, а балкон был небольшим. Здание строили в начале ХХ века. Конечно, на балконе всем места не хватало, а на Мела хотели посмотреть все — весёлые, пьяные и счастливые. А потом... а потом балкон вдруг, накренившись с одной стороны, оторвался от стены. Вечеринка проходила на третьем этаже. Все сперва затихли и глупо захихикали, а потом замерли… Их доставали пожарные. Всё обошлось.

 Зу как всегда ворчал. Потому что недопил. Когда он принимал свою дозу спиртного, он тоже ворчал, но меньше. И тогда он начинал издеваться над Снобами, из-за чего Гипсовые люди не раз попадали во всевозможные переделки. Снобы не очень любили, когда им говорили голую правду о них самих. А Зу это делал постоянно, причём порой, не стесняясь в выражениях.
Зу писал корабли, изображая их по-разному — с опущенными и поднятыми парусами, притаившимися у берега или дрейфующими в море под знойным южным небом. А ещё он писал чудищ и перевёрнутые бутылки водки с отломанными горлышками, из которых в небо вылетали капли. Любимыми его художниками были Сальвадор Дали  и Иероним Босх .

 Язвительный Тог, похожий не то на бухгалтера, не то на придворного из какого-то французского исторического романа, никогда не пил водку. Он и картины не писал. Он просто курил травку и давал всем непонятные советы, к которым мало кто прислушивался. А ещё изрекал понятные только ему самому мысли. Но Тог всегда сохранял важный вид, потому что считал себя великим искусствоведом. Он тоже жил в Доме художников и старался казаться Гипсовым человеком, хотя, наверное, в какой-то степени и являлся таковым, просто этот человек был где-то запрятан — в неком тайном уголке его души.

 Они брали частные уроки английского вместе с Джафом и Мари. А ещё любили слушать рок-группу Эмерсон Лейк и Пальмер . Именно Тог познакомил Деля с остальными Гипсовыми людьми. И они начали снимать фильмы. Но вскоре Тог стал относиться к Делю с некоторой неприязнью, по-видимому потому, что Дель отказался курить травку. А, возможно, потому, что Дель вдруг сам стал режиссёром и начал снимать фильмы о Гипсовых людях.

 Скорее всего, Тога это обидело, он ни с кем не хотел ничего делить, пожалуй, кроме травки — тут он был щедр. В общем, Тог невзлюбил Деля. Но Дель на него зол не был. Они же все были в той или иной мере Гипсовыми людьми, и их это роднило.
Тог посмотрел на Деля с усмешкой:
— Ну что, опять около школы Сэни ошивался, Ромео? Что ты на ней зациклился?
На Сэни, как выразился Тог, Дель зациклился действительно уже год. Дель каждый день провожал её до школы, а потом из школы домой. Иногда они вместе ходили на вечеринки, где Сэни, чтобы позлить Деля, начинала с кем-нибудь лёгкий флирт, а увидев, что Дель насупился, звонко смеялась.

— Да не дуйся ты! Это же просто шутка. Мне ты нравишься. — Она мягко клала руку Делю на плечо, смотрела на него озорными серыми глазами. Её веснушчатое лицо озаряла очаровательно-таинственная улыбка, отчего Дель таял, но старался этого не показывать. Обиженный, он провожал её домой. А утром опять подходил к школе. А ещё Дель писал ей письма. Длинные письма, которые так ни разу и не послал ей.
Мало того, как только Дель заканчивал очередное письмо, оно исчезало. Вначале Дель злился. Потом удивлялся. Но, в конце концов, к этому привык. Так и продолжал писать эти исчезающие письма…

Тог повторил:
— Ромео, вон, кругом сколько прелестей порхает, а ты — Сэни, Сэни. Что ты в ней нашёл, а? Ну скажи! — Тог под столом заправлял косяк и, даже не глядя на Деля, открыто язвил.

Дель швырнул в него скомканную салфетку, попав ему прямо по лбу. — Слышь, ты, заткнись. Сиди, кури свою траву и молчи.
Тог даже не шевельнулся.
— Один всякую дрянь раскуривает, другой сейчас пойдёт на гитаре под балконом у Сэни любовные песни горланить, — ворчал Зу.
Джей опрокинул рюмку с водкой и улыбнулся. — Так и будем тут сидеть? — Он посмотрел на Зу.

— А что ты на меня смотришь? Принесли одну бутылку на сто человек. Лучше пойдём, по-человечески выпьем где-нибудь. Слышь, дыми своей гадостью в другую сторону, а! — зашипел Зу, отмахиваясь от струйки дыма, которую, закатив глаза, выпустил Тог.
— Сегодня в цирке рок-фестиваль. Все лучшие группы города будут. Может, пойдём? — спросил Мел.
— Ну, это вечером. А до вечера что делать будем? — спросил Дель. — В любом случае, встали отсюда, пошли в город гулять!
— А я не пойду. Мне и здесь хорошо, — протянул Тог, — встретимся в цирке.
Дель, Джей, Мел и Зу вышли из «Снежинки», по дороге забежали в ресторан, за стойкой опрокинули несколько рюмок водки и пошли дальше. Ворчанье Зу прекратилось.
— Ну вот, и мир стал лучше, и люди стали добрее. И даже эта долбанная шляпа тебе теперь идёт, Мел. Нет, правда! — Он расхохотался.
Мел поправил шляпу. — Хочешь, подарю?
— Нет. Мел, — ответил Зу. — Носи сам. Она тебе идёт.
Они шли по бульвару. Темнело. Погода была ясная, но холодная. Март всё-таки. С моря дул сильный ветер. Мел с Зу продолжали дурачиться, поэтому несколько отстали. Джей задумчиво смотрел на море, потом обернулся к Делю.
— Скажи, Дель, то, что произошло с нами во время съёмок фильма, который мы начали, но так и не закончили… Как ты думаешь, всё это правда?
Никто из них никогда не затрагивал эту тему. Будто сговорившись, они старались не вспоминать то, что тогда случилось. Воспоминания были слегка будоражащие, а иной раз вызывающие трепетную тревогу. Но всё равно, рано или поздно кто-то должен был однажды вернуться к этой теме. И они все знали об этом. Просто никто не решался начать первым.
— Конечно, Джей, конечно, всё это действительно случилось. Ведь вспомни, мы в тот день совсем не пили. И никто травку не курил, даже Тог…
 Джей покачал головой:
— Я ничего не понимаю.
— А ты что, думаешь, я или кто-нибудь другой из нас что-нибудь понимает. И разве всё, происходящее с нами, объяснимо? — спросил Дель.
 — Ну, как тебе сказать… Я могу объяснить, зачем я пишу картины.
 — Правда? Значит, ты считаешь, что это ты их пишешь?
Как бы то ни было, они вновь и вновь возвращались к этому разговору.
Джей пожал плечами. — Когда начинаю, конечно, я. А потом… ну, я думаю, что это алкоголь или трава. Хотя и без них ЭТО тоже происходит.
— Вот об этом я и говорю.
— А если бы того случая не было? Мы бы наверняка даже не знали… ну, об этом, ты знаешь, о чём я. И, наверное, сняли бы свой фильм. Ведь и деньги собрали. И сценарий написали…
— Да, но ведь Тог на все оставшиеся деньги купил траву.
— Дело не в этом. Дело во всех нас. Ты вспомни, Джей… Ты вспомни всё подробно! Ты знаешь, что происходит? Ведь съёмка продолжается… МЫ СНИМАЕМ фильм! Или назови это как-то по-другому. Снимаемся в фильме, играем в фильме, или как это там ещё называется… ОНО — продолжается. Понимаешь?
 — Как это?
 — Если б я знал! Возьмём, к примеру, историю с Колибри.

3
Для съёмки всё было готово. Плёнку купили. Сценарий придумали. Подготовились.
Дель настоял на том, чтобы в этот день ни алкоголя, ни травы не было. Он знал, что в противном случае всё опять закончится безрассудным весельем, и ничего снять не удастся. Когда Дель позвонил Тогу, чтобы торжественно об этом сообщить, тот взбесился.

 — А почему это ты тут опять раскомандовался?
 — Тог! Я не командую, гулять будем после съёмки. Хочешь курить — оставайся дома.
 — Говорю же, командуешь! Вот я же не говорю, что вместо того, чтобы всем вместе ехать на берег моря в Бель, ты на день раньше отправляешься к своей Сэни и только оттуда приедешь к нам. Вместе собрались — вместе и надо ехать.
— Тог, я буду вовремя. Ты знаешь, я никогда не подвожу.
— Здесь люди серьёзным делом заняты, а эти любовь крутят. Сэни, Мари… Да и твой влюблённый друг Рэм такой же несерьёзный, как и ты.

 Дело в том, что Сэни и Мари были неразлучными подружками. Дель сох по Сэни. Что касается Рэма, то его отношения с Мари не складывались. И зная о том, что Дель дружит с Мари, он решил, что приятель поможет ему добиться её расположения.
Несмотря на то, что Мари тоже была художником, с остальными Гипсовыми людьми она была просто в хороших отношениях и не более. А вот с Делем она довольно близко дружила. Они часами висели на телефоне, обменивались книгами, обсуждали Хемингуэя, томик которого она подарила Делю на день рождения. Ну и, конечно, говорили о Сэни, в отличие от которой Мари была общительной и открытой. Она обожала «Фиесту» Хемингуэя. И Дель знал, почему. Она сама была этой фиестой. Тог даже подшучивал, что Дель приударяет за обеими подругами, что на самом деле было совсем не так. Дель с Мари просто дружили.

 Рэм Мари не нравился. Она не могла ему об этом сказать открыто, не хотела обидеть.
— Ты понимаешь, Дель, да, он красив, да, за ним толпы девчонок увиваются… Но это не моё, — говорила она. — У него в голове сплошные автомобили… Ну и не получится у нас ничего. Конечно, об этом всём Дель Рэму не рассказывал. Они ходили все вместе на вечеринки, танцевали, веселились. Слушали Чикаго , Стиви Вандера , Дженис Джоплин . Рэм не терял надежды.

 Так вот, Сэни и Мари отдыхали в городке Зальба. Посёлок Бель находился в пяти километрах от него. А место съёмки было выбрано как раз между этими двумя посёлками — там, где простирался совершенно необжитый участок побережья со скалистыми пляжами и золотистым песком. В общем, всё было рядом. Рэм уговорил Деля на день раньше поехать к Сэни и Мари. А на следующее утро Рэм собирался уехать на свою дачу, располагавшуюся неподалёку. Дель же решил присоединиться к Гипсовым людям. Таков был план.

 4
Машина Рэма заглохла как раз у въезда в санаторий — прямо у стены. Санаторий, в котором отдыхали и Снобы, и Гипсовые люди, состоял из десяти корпусов, двух ресторанов и нескольких маленьких кафешек. Весь санаторий находился на возвышенности. Вниз по склону до пляжа сквозь скалы тянулась извилистая автомобильная дорога. Те, кто хотел добраться до пляжа пешком, могли спуститься по каменным лестницам, поросшим сорняками. На пути порой попадались лягушки, ящерицы и даже змеи.

Рэм мучил ключом зажигание. Дель вопросительно посмотрел на него. Рэм немного испуганно поёжился. Автомобиль для Рэма был всем. Он любил его всей душой. И малейшая болезнь любимца вызывала у него невыносимые муки.
Дель спросил: «Рэм, вот скажи честно, ты больше любишь Мари или всё-таки автомобиль?»

Рэм на полном серьёзе ответил:
— Мари.
— Тогда давай вкатим машину на территорию санатория, а сами пойдём пешком к Мари и Сэни. Автомобиль здесь никто не тронет. А завтра утром подумаем, что делать.
Рэм задумчиво посмотрел на Деля, взвешивая его предложение. Вздохнув, согласился. Вскоре они топали в сторону седьмого корпуса, где жили Мари и Сэни. Холодный ветер завывал, пытаясь столкнуть путников с дороги. В тёплое время года санаторий был полон народу, зато зимой выглядел почти безлюдным. Как будто здесь никто и не отдыхал. И правда, никто не отдыхал, кроме Сэни и Мари.
А теперь и Дель вдвоём с Рэмом топали к ним в гости. Почему то Сэни и Мари решили приехать на пару дней в санаторий именно зимой.. И почему-то, Дель и Рэм  шли к ним, зябко кутаясь в куртки от пронизывающего ветра.

5
Они сидели на скамейке, на вершине отвесной скалы. Волнующееся море, погоняющее ветер высокими волнами, было далеко внизу, под их ногами. От горизонта, параллельно волнам, плыли грозовые тучи. Дель, Сэни, Рэм и Мари сидели на скамейке вчетвером. Они просто смотрели на море. Дель вдруг заметил, что происходит нечто странное. Во-первых, они все молчали и разговаривали одновременно. Но не так, как это бывает у глухонемых. Как-то по-другому. Дель хотел что-то сказать, а оказалось — Сэни уже услышала и ответила. Он слышал её голос. Но ведь она молчала. Рэм посмотрел на Деля.

— Мы пойдём, погуляем. Идёте с нами?
Сэни обернулась к нему, и Дель услышал в ответ:
— Мы ещё посидим, правда, Дель?
Дель согласился.
— Что есть Реальность? — услышал он. Но это уже была не Сэни. Сэни провожала взглядом уходящих Мари и Рэма.
— Что есть Реальность? Сон или бодрствование? Или это просто две параллельные Реальности? И две ли они, эти Реальности? И почему вы все считаете, что можно всё объяснить и понять? И обязательно ли всему находить объяснение? Не всему есть объяснение. Просто принимайте всё вокруг таким, какое оно есть. Абсолютно всё происходящее.
Послышался смех. Это не Дель думал. Не он спрашивал. Это был просто голос, который Дель слышал. Женский голос. Не голос Сэни, какой-то другой.. Дель удивлённо взглянул на Сэни. Она заворожённо смотрела на небо.
Голос продолжал:
— Некоторые пытаются Необъяснимому найти объяснение. И, естественно, терпят неудачу. Проще с теми, — их большинство — которые это Необъяснимое просто не видят. А ведь Оно бывает очень часто таким прекрасным… Несчастные! Но самое страшное заключается в том, что эти несчастные искренне считают безумцами тех, которые обладают чудным даром прочувствовать это Необъяснимое, понять его, открыть его для себя. И ведь всё это правда. И сон — это тоже Реальность, как и видения, которые ты иногда видишь во время бодрствования. Думаешь о Сэни? Она нравится тебе? Она тебе никого не напоминает? — Послышался смех. — А ты посмотри на неё внимательно. Серые глаза, на носу веснушки… Ну-ну! — опять раздался раскатистый смех.
 — Ты кто? — начал было Дель.
 — Та самая, с кем ты общаешься всегда, — ответил голос. — Всему своё время. Просто я не хочу, чтобы ты, сталкиваясь с непониманием, сам перестал верить! Запомни, что бы ни случилось, всегда продолжай верить. И никого не слушай. Те, кто не умеет верить — это потерянные и потерявшиеся люди. Я не хочу, чтобы ты превратился в одного из них. И не допущу этого! Запомни, всё, что случается с тобой, это не безумие — это правда. Правда Реальности — одной из очень многих Реальностей…
 Сэни испуганно трясла его за плечи.
— Дель, очнись! Посмотри, что вокруг творится. Очнись!
Она прижалась к нему. Он молчал. Стемнело. Над морем до самого горизонта небо озарялось вспышками. Они подняли головы. Прямо над ними висел огромный светящийся шар, он находился в Фиолетовом круге. Шар начал медленно подниматься в небо. Вместе с ним расширялся и круг. Подбежали Рэм и Мари. Рэм поднял руку к небу.
— А это ещё что такое? Кругом свет погас. Мы еле-еле нашли вас в темноте. Над морем какие-то вспышки…
Шар тем временем поднимался всё выше и выше, уменьшаясь в размерах. Круг же расширялся, будто хотел охватить собой всё небо.
Мари прошептала:
— Рэм, поехали в город, а? Поехали все в город. Мне всё это не нравится. Где твоя машина?
Достигнув определённой высоты, шар завис. Вспышки над морем прекратились. Зато Фиолетовый круг начал переливаться перламутровыми отблесками. Они добежали до машины, которая стояла там, куда Дель с Рэмом её откатили. Фиолетовая ночь была уже не такой тёмной. Во всяком случае, по дороге до машины они добежали, не спотыкаясь. Как будто наступило полнолуние. Но вместо луны в небе висел шар. А лунный свет заменило Фиолетовое свечение. Рэм, словно извиняясь, сказал Мари:
— Знаешь, а машина-то… ну, того… сломалась.
Сэни покачала головой. А Мари, как всегда в таких случаях, просто громко расхохоталась.
— Всё это становится интересным. Пошли к нам в корпус. Запрёмся в номере.
Рэм тем временем открыл дверь машины. Сел на сидение, сунул ключ в зажигание, осторожно повернул и... Машина завелась. Он облегчённо выдохнул: «Заскакивайте!» Дель помог Сэни с Мари сесть на заднее сидение. А потом вдруг отошёл в сторону. Рэм уже сидел за рулём.
— Ты чего там?! Слушай, садись побыстрее, пока тут ещё что-нибудь не произошло.
На что Дель ответил:
 — Я остаюсь. Сэни, не обижайся, но я остаюсь. Ребята на съёмки должны приехать. Я обещал. И потом… в общем, я в город не еду.
Сэни удивлённо посмотрела на Деля и спросила:
— Хочешь, мы тоже останемся? А? Мари, Рэм, давайте останемся. Посмотрим, чем всё это закончится.
 — Нет-нет! — отрезал Дель, — поезжайте в город. За меня не беспокойтесь. Я дождусь ребят. Завтра у нас съёмка.
Мари протянула Делю ключ.
— Ну, как знаешь. Вот, возьми. Седьмой корпус, 97 комната. Переночуй у нас.
Дель поблагодарил Мари и наклонился к Сэни:
 — Не обижаешься?
Она только пожала плечами.
— «Обиделась» — решил он.

 6
Почему Дель решил остаться? Честно говоря, он и сам не понял. Можно было поехать в город, а утром с ребятами вернуться. Просто что-то подсказывало ему... что-то влекло его… что-то подталкивало его — остаться. И он остался.
До седьмого корпуса Дель дошёл в некотором беспокойстве, но, правда, без приключений.

— «Наверное, странности начались с поломки машины Рэма, — думал он. — Хотя, собственно, ничего особенного в этом нет. В автомобилях бывают поломки. НО! Почему кроме меня, Сэни, Мари и Рэма в санатории никого не было? Ни души! Как это возможно? Ну, не отдыхали же Сэни с Мари тут только вдвоём. А если кто-то и был… Почему сейчас, когда море взорвалось вспышками, а в небо вместо луны „вышел“ Фиолетовый шар — опять никого нет?»

 Дель открыл дверь в комнату Сэни и Мари. И — чуть не полетел вниз. Там, под его ногами, бушевало Море. Дель посмотрел вверх. Над головой висел шар. Дель отскочил назад, захлопнул дверь, постоял мгновение на лестничной площадке в нерешительности. И больше решил не испытывать судьбу. Спустился вниз, вышел из здания. Теперь его положение становилось незавидным. Мари, Рэм и Сэни уехали в город, а он почему-то остался. Промелькнула мысль, что Сэни несколько дней уж точно не будет с ним разговаривать. Ночевать придётся бог знает где. Идти некуда. И поблизости никого нет.

Дель опустился на скамейку, которая стояла прямо перед входом в подъезд. Вдруг, непонятно откуда, к Делю подбежала немецкая овчарка и положила голову ему на колено.

7
Айсэн знал, что уходит навсегда. Вначале как-то не верилось. Была только тьма. Ни страха, ни чувств. Но это только на какое-то мгновение. Он уже знал, что впереди путь на орбиту Луны. Потом на орбиту Солнца. И только после этого будет решаться, открыт ли ему путь в светоносную сферу. Он всё спрашивал и спрашивал. На какие-то вопросы он получал ответы. Какие-то оставались без ответа. Он знал, что ушёл раньше времени. Он знал, что этого делать было нельзя. Ему говорили об этом. Предупреждали. Он не послушал.

 Благие дела… Благие слова… Благие мысли… Он так жил. Не потому, что так надо было. Потому, что у него в этом была потребность. И люди не мешали ему в этом. А если мешали, он обрушивал на них всю мощь своей Фиолетовой Энергии, которую черпал из светоносной сферы. С помощью крепостной башни доказывал правильность веры в Добро, и они — тушевались. Кто-то хотел понять, кто-то понимал и становился ему очень-очень близким, а кто-то просто под натиском силы, сжав зубы, ретировался. Но Айсэн не чувствовал к ним ненависти. Он мог разозлиться, мог даже написать гневные стихи. Но потом он старался помочь людям. Он считал, что дав им толику Фиолетовой Энергии, может раскрыть им глаза, помочь измениться. Изредка ему это удавалось. В основном Фиолетовая Энергия затухала около таких людей очень быстро. После этого Айсэн долго чувствовал упадок сил, впадал в уныние и беспомощность.

 Другое дело, когда он встречался с другими носителями Энергии. Жизнь перед ним раскрывалась в полной красе. Он чувствовал подъём. Объединившись, Фиолетовая Энергия взрывалась фейерверком. Айсэн тогда декламировал Бодлера . Или начинал рассуждать о философии Камю . Или же просто читал свои стихи. Стихи, в которых не было ярких красок. Они были серыми, хмурыми, но добрыми. Кто-то считал их чересчур тяжёлыми. Но эти стихи, с первого взгляда казавшиеся пессимистичными, несли огромный заряд Фиолетовой Энергии. Стоило их прочесть, как часть этой Энергии переходила и к читателю. Благие мысли — вот чем были насыщены эти стихи.
Правда, получить Энергию, читая эти стихи, тоже удавалось не всегда. Читать их надо было только в определённом настроении и в особой обстановке. В противном случае они могли вызвать печаль, тоску, а иной раз даже депрессию. Когда же Айсен сам их читал, стихи оживали. Начинал дуть лёгкий Фиолетовый ветер.
 Появлялось лёгкое приятное головокружение. Айсен, обожавший рок, читал стихи обычно под музыку Пинк Флойда . А прочитав, прибавлял звук, чтобы вся квартира наполнилась этой музыкой. Он говорил, что музыканты Пинк Флойда, как и все другие творческие люди, являются носителями Фиолетовой Энергии. Он, правда, добавлял, что только истинные творцы одариваются ею.

 8
Дель услышал голос Айсэна:
— Привет!
Дель огляделся. Вокруг, как и прежде, никого не было.
— «Привет! — подумал Дель, — ты где?»
— Я далеко, Дель. Хотя и не так далеко, как ты думаешь, ведь я могу с тобой общаться.
Дель посмотрел на собаку. Дель понял — это собака говорит. Она просто смотрит на Деля, а он слышит Айсэна...
— Дель, я ни во что не превратился. Просто нам дают какое-то время, чтобы попрощаться с друзьями и близкими: посмотреть на уже не наш Мир. Мне тоже предоставлена эта возможность. А сделать это мы можем через проводников — собак, кошек, волков и даже дельфинов. Ты знаешь, что у них есть разум? И переживают они даже больше, чем люди. Любят ещё сильнее, чем люди. Они тоскуют и плачут. А ещё они помогают в вашем Мире — пытаются вылечить болезни, вытащить из депрессии. Правда, жаль, Дель, что у меня не было собаки? Может, всё и сложилось бы по-другому.

 Ты считал меня сильным? Ну вот, видишь, оказалось, что нет. Никакая Фиолетовая Энергия не помогла. Я не должен был делать того, что сделал. Помнишь, Дель, как ты спас меня в первый раз? Помнишь? Ты думал, я в коме и ничего не вижу и не слышу? А ведь это было не так. Ты помнишь, когда я через несколько дней очнулся, мои первые слова были «Зачем ты меня вернул!» Я ведь знал, что всё равно захочу уйти раньше времени. Я не знал только, что этим нарушу ход событий, доставлю столько боли. Не послушал я тебя в первый раз. Мне надо было остаться. Кто знает, будь ты рядом, возможно, я бы и остался. Но тебя не было.

 После того, как ты меня спас, я стал чувствовать ИХ присутствие совсем рядом. ОНИ мне пытались вернуть силы, уговаривали не делать роковой ошибки. И я почувствовал вдохновение. У меня появились видения. Я стал предсказывать события. Я стал рассказывать о своих видениях людям, друзьям, некоторые из которых мне верили. Другие, если и не верили, вероятно, просто не хотели обидеть и тоже слушали. Я рассказывал о своих видениях даже прохожим на улице. Одни останавливались и слушали, другие проходили мимо. И не верили. Мне только нужно было запастись терпением. Мне нужно было объединиться с другими носителями Фиолетовой Энергии. И вместе мы, возможно, что-нибудь да придумали бы.

 А впрочем, меня ведь не научили, как вести себя, встретившись со Злом. Я не раз спрашивал ИХ, но ответа так и не последовало. Видимо, наши отношения со Злом нужно определять самому. Единственное, что мне сказали: «Ты волен делать всё, что хочешь, ты можешь даже попробовать ужиться со Злом, но это верный путь к истощению Фиолетовой Энергии. Это может привести тебя в объятия Зла». Это всё, что мне сказали.

 Я и сейчас не знаю, что я должен был делать. Ведь помнишь, я старался и Злу дать Фиолетовую Энергию. Я пытался таким образом превратить его в Добро. А оно раздавило меня.
 Вот и не знаю, что было бы лучше: объявить войну и, даже в случае поражения, уйти в борьбе. Или же вновь попытаться найти средство, которое могло бы трансформировать Зло, если не в Добро, так хотя бы во что-то безвредное. Или же, привыкнув сосуществовать вместе, жить, по всей вероятности, вполне комфортно... Но тогда бы я лишился Фиолетовой Энергии. А это пустота. Даже там, где я сейчас нахожусь, пустота не ощущается. Куда мне идти? Я же сам перед уходом бросил вызов дьяволу. Я не захотел комфортного приспособленчества. Я просто написал прощальные стихи. Гипсовые люди помогли мне издать книгу. И — ушёл… ОНИ просили меня не делать этого. Но я был сам не свой. Такие вот дела, Дель.

 Я пришёл к тебе попрощаться, а ещё предупредить — не делай никогда того, что сделал я. Вероятно, у меня всё будет в порядке. Скорее всего. Но то, что я сделал, было ошибкой. Я доставил многим боль. А теперь и тебе доставляю. Не плачь, Дель. Мы когда-нибудь обязательно с тобой встретимся. Мы ещё обсудим твои повести. А потом мы будем долго-долго говорить о чём-нибудь интересном и добром.
Дель рыдал, обнимая собаку. Собака отвернулась от него. Дель отпустил её. Собака побежала по аллее. Остановилась. Обернулась. На какое-то мгновение замерла. И исчезла в Фиолетовом тумане.

9
Послышался знакомый женский смех, перешедший в удивительное пение... На этот раз с Делем не стали разговаривать. Ему показали, и даже дали прочувствовать и увидеть, что когда  рассеивается Фиолетовое свечение — стоит только  лечь на волны моря на спину, раскинуть руки в стороны, расслабиться, и тогда волны, нежно обняв тебя, понесут к источнику света в образовавшемся световом тоннеле. Световой тоннель проглядывает сквозь Фиолетовое свечение. Именно в конце этого тоннеля  виден манящий источник света.

 Непонятные чувства, необъяснимая радость, удовлетворение и восторг. Удовольствие и любовь. Что-то такое, что не передаётся словами. А ты двигаешься в световом тоннеле. Свет и морская вода. Туда, медленно к источнику света. Медленно к светоносной сфере. Ты осознаёшь, что счастлив и влюблён.
А Дель просил, почти молил: «Так покажись же!» — Но этого опять не произошло. Он чувствовал лишь её присутствие, и не более.
 
 10
Когда Дель спустился к морю и увидел разведённый костёр, вокруг которого сидели Гипсовые люди, он не удивился. А чему удивляться во время Фиолетового свечения?
Он не стал испытывать судьбу и не решился ещё раз открыть дверь комнаты Сэни и Мари в седьмом корпусе, просто спустился к месту встречи с Гипсовыми людьми. Они должны были прийти завтра. Но пришли сейчас. Ведь после того как шар завис над морем и пролил свечение, Завтра, Сегодня и Сейчас, как и Прошлое, Настоящее и Будущее превратились в нечто Общее, совершенно вневременное. Дель подошёл к костру, поздоровался, сел рядом. Гипсовые люди сидели и смотрели на пламя — Дель, Джей, Мел, Зу и Тог. Дель спросил:
— А где остальные?
Зу буркнул:
— Да все здесь. Все.
Джей подхватил:
— Даже Айсэн был, но ушёл. Сказал, что обязательно с тобой тоже попрощается. Ты виделся с ним?
Дель молча кивнул головой.
Ну да, — ухмыльнулся Тог, — и тебя тут тоже спрашивали — девушка, красивая, хотя не знаю, может, мне и показалось, только это не Сэни была, не радуйся! — Поймав недоверчивый и недовольный взгляд Деля, он отмахнулся, — да не курил я сегодня травку, хотя и зря. Так вот, это точно не Сэни была. Как будто тень промелькнула. Правда, Джей?
Джей поддержал:
— Он не врёт, Дель. Она была как бы… ну как… как тень, как дуновение… ой, не знаю, право, как выразиться, очень необычная… но очень красивая. Что правда, то правда!
 — Пропорхнула, — съязвил Зу, театрально взмахнув пару раз руками, словно крыльями.
Джей продолжил:
— А вот потом приходили Мари и Сэни. Сэни, правда, сразу попрощалась и ушла.
Тог добавил:
— А о тебе даже не спросила!
Джей ухмыльнулся:
— Ну да, не спросила — просто передала привет. А с Мари поболтали немного о том о сём.
Тог опять съязвил:
— Твоя вторая любовь.
— Заткнись, а! — зарычал Дель.
Мел предотвратил очередную словесную перепалку:
— Эй вы, хватит! Сейчас не время. Дель, Мари хотела тебе что-то сказать, что-то важное, но не дождалась, торопилась куда-то. В общем, надо будет — найдёт тебя.
Мимо костра прошли близняшки Тами и Кари. Они одновременно жеманно поклонились.
— Идите к нам, — позвал Мел.
— Не можем, — сказала Кари, — времени нет. Улетаем навсегда. В Америку. Так уж получилось. — Они ушли.
Зу показал пальцем туда, куда удалились близняшки:
— Вот видишь, эти теперь в Америку.
— А почему не в Новую Зеландию или в Австралию? — ухмыльнулся Дель.
— А почём мне знать, — сказал Зу. — Если едут, значит им туда надо. Кстати, Ра 1 и Ра 2 со своими консерваторскими пассиями тоже приходили прощаться. Ловеласы. Так их цыпочки с музыкальными инструментами были, скрипками там всякими, контрабасами!
— Да не контрабас это был, Зу. Виолончель, — поправил его Мел.
— Ну, виолончель, так виолончель, может быть, — согласился Зу, — в общем, весь этот бабский оркестр двое Ра повезли через Турцию в Германию, а потом на Кубу. Во!
— На гастроли, видать… — Тог поднял палец.
— А, может, и на гастроли, — поддакнул Зу. — Да много тут знакомых всяких шляется, — он тяжело вздохнул, — в общем, Дель, очень уж ты любознательный стал какой-то… Кому-то надо на гастроли, причём очень долгосрочные. Кому-то просто улетать. А нам тут у костра сидеть. Сколько бы ты не задавал вопросов, на них ответа всё равно нет. Так что расслабься, сиди тут, любуйся костром, — он обхватил колени руками, положил на них голову и уставился на пламя.

 11
Каков окружающий Мир и как он устроен? Наверняка он именно такой, каким он отображается во внутреннем зеркале, преломляется тысячами Я. В зависимости от того, какую чашу с краской опрокинешь, таким он и видится. Чашу с серой краской — самое яркое событие меркнет. Чашу с яркими красками — он смотрится уже совсем по-другому. Мир — он словно свет, преломляется во внутреннем зеркале: тысячами, миллионами искр, ударившись об зеркало, разлетается по сторонам, только и подбирай мелодию под стать этому счастью, которое нам подарили. Только слушай музыку и наблюдай. Если сможешь управлять светопотоком под музыку, это поднимет тебя на ступень ближе к светоносной сфере. Там ты обретёшь крылья, и каждая минута жизни станет радостью и наслаждением.
 
 Воспоминания, прошлое… всё это нечто запечатлённое, записанное в волшебном архиве. Если архив работает исправно, всё плохое отодвигается со временем на задний план, при вызове появляются только приятные воспоминания. Может быть, когда-то попавший в зеркало Мир и не был таким прекрасным, каким он вспоминается. Вероятно, даже что-то в архиве придумали, вернее, усилили самое лучшее, приглушив плохое. Поэтому они так прекрасны, эти воспоминания. Так что они тоже есть Мир, Мир, который находится в тебе. Который когда-то отобразился в зеркале, разбился на миллиарды разноцветных искр, потом где-то собрался опять в единое целое и остался жить в таком виде.

 Разве можно отрицать существование машины времени? Стоит только захотеть, действительно захотеть совершить путешествие в прошлое, и твоё тело — великолепная машина, продолжает существовать в настоящем, а ты сам оказываешься где-то в прошлом. Причём понимаешь, что, вероятно, оно было намного лучше того, каким когда-то казалось. Ужасные события, конечно, тоже можно наблюдать. Но они уже не доставляют той боли, которую когда-то причинили. Только Добро, только Добро видится таким же, а вероятно, даже в сто раз ярче, чем тогда, когда тело находилось в прошлом. Единственное, что машина, называющаяся телом, уж никак не может принять участие в том, что наблюдаешь. А, может быть, когда эта машина была там, в прошлом, ты и сам наблюдал это всё со стороны.

 Настоящее. Здесь приходится принимать всё одинаково. События бомбардируют архив нещадно. Происходит формирование бесконечного. Происходит формирование прошлого. Будущее же — это только фрагменты, иногда цельные фрагменты огромного размера. Светопоток из неведомого измерения под неведомые мелодии несётся только во сне. После пробуждения что-то остаётся в памяти на какое-то время, совсем недолго, и — забывается. А когда происходит совпадение Миров внутри, вдруг вздрагиваешь и осознаёшь, что с тобой это уже происходило. Но ведь не происходило, только должно было произойти, и тебе это когда-то уже показали. Говорят, если снится что-то страшное или ужасное, то, по древнему поверью, следует рассказать сон бегущей воде или свету. Реке, морю, просто воде, текущей из крана. Или солнцу. Вода унесёт информацию из будущего обратно, свет же лишит её силы, и тогда отрицательная информация затухнет и станет безвредной. И в этом случае ужасное событие произойдёт уже как-то размыто, как бы в отретушированном виде. Оно будет отодвинуто на задний план Добром и для Мира внутри тебя пройдёт относительно безболезненно. К сожалению, не всегда. Когда Зло набирает силу, возникает хаос. Ужас растекается кипящим маслом, появляется чувство безысходности. И, несмотря на то, что рано или поздно Добро опять возьмёт верх, это чувство истощает, опустошает душу, оно высасывает все силы. Стрелки часов начинают беспорядочно крутиться вперед и назад, приближается наводящая страх Тьма…

 12
— Хреновая канализация. Когда кто-нибудь просто падает, я обязательно должен капитально бабахнуться. Во всём Дель виноват: «Никакого алкоголя! Никакого алкоголя!». Трезвенник долбанный! Я бы в это дерьмо трезвым не влез, — ворчал вслух Зу. Он встал. Отошёл от костра. А зачем? Да, не понятно, почему он отлучился. Просто в темноте померещилось какое-то странное пятно. Вот и встал посмотреть. Когда он приблизился к грязному серовато-зелёному пятну, оно начало полыхать, обдавая Зу тёплым духом зловония. Зу повернул обратно, но кроме темноты ничего не увидел. Выругался — и попал в подземелье. Вернее, в канализацию. Во всяком случае, во что-то, сильно напоминающее её. Он брезгливо переступал через жижеобразные пятна и ворчал. Он проклинал всё на свете. В том числе и себя, что отошёл от костра.
— Лучше пил бы свою водку у костра, в крайнем случае — заснул бы. А утром, опохмелившись, поехал бы домой. Так нет… Им, видите ли, кино снимать захотелось. Киношники…

 Зу вновь чуть не упал в открытый люк. Но вовремя успел переместить своё тучное тело в сторону. Он замер, вытянул голову и с любопытством посмотрел вниз. У него под ногами начиналась лестница, снизу слепил яркий свет. Он осторожно спустился по лестнице вниз. Здесь уже было что-то совершенно иное. Чистый широкий коридор с белыми стенами, на которых мигали непонятные лампочки. Вдоль стены стояли приборы с какими-то счётчиками. На полу валялся белый защитный костюм с противогазом. Зу приподнял его.

— А это ещё что за хрень? Нет, я такое где-то видел… Ну да, от радиации такое вот надевают, — он приложил костюм к себе, примеряя. — Не надену! Нет, не надену. Моя туша всё равно в это дерьмо не влезет. — Он осторожно положил костюм обратно на пол. Поодаль виднелась приоткрытая дверь, откуда донеслось непонятное рычание.
 
 13
Полые люди или Мимикрия Зу.
Трагикомедия — «каша» галлюцинаций, фантазий, выдумок и прочих порождений не совсем здорового мозга, которую «сварил», основываясь на беседах с пациентами, врач психиатрической клиники города Новосибирска. Он любезно разрешил автору воспользоваться данной пьесой при написании своей повести. С его же согласия в тексте пьесы были сделаны незначительные изменения.
Действующие лица:
 
Полый Парень 1
Полая Девушка 1
Полый Парень 2
Полая Девушка 2
Полый Парень 3 именинник
Полая Девушка 3
Полый Парень 4
Полая Девушка 4
Мимикрирующее Лицо - Зу

Смена декораций и костюмов не влияет на сюжет. Неизменность сюжета обеспечивается действующими лицами и не зависит от времени и пространства — закон стагнации сообщающихся сосудов.
Акт первый. Вечеринка по случаю дня рождения Полого Парня 3
Огромный стол. Он ломится от яств. Полые Люди сидят за столом. У Полых Девушек — одинаковые причёски, с двумя огромными разноцветными толстыми пластмассовыми шпильками, которые выступают сантиметров на 20 над головой. Они одеты в облегающие длинные открытые платья. Полые Парни в серых костюмах, белых рубашках при галстуках, у них прилизанные причёски. Все чинно кушают. Во главе стола сидит Полый Парень 3 — именинник.

Полый Парень 1 поднимает бокал, встаёт: Я хочу выпить за именинника. Мы все его знаем уже много лет. Я много чего могу сказать, но не хватит вечера, чтобы перечислить твои достоинства. Ты красив, умён, галантен… Одним словом, тебя ждёт большое будущее. Но у тебя и прекрасное настоящее, которое, естественно, озаряется неповторимой красотой твоей девушки, Полой Девушки 3. За вас! А в вашем лице — за всех нас! За нашу общую полую, точно сообщающийся сосуд, дружбу!
Все пьют.
Полая Девушка 3: Помните Зу? Ну, тот, который вечно пьяный ходит. И сквернословит.
Полая Девушка 2: Ах, этот. Да ну его. Он себя вести не умеет. Вся эта компашка вести себя не умеет.
Полый Парень 2: Самые настоящие страусы!
Полая Девушка 4: Они что, думают, никто не видит, как они себя отвратительно ведут. Они границ не знают. Особенно Зу. Мы тоже пьём и гуляем. Но всему должен же быть предел какой-то. Вот позавчера. Они у нас под балконом бренчали на гитаре и вопили до утра.
Полый Парень 4: Да брось ты! Играл, кстати, Дель. Он неплохой гитарист.
Полая Девушка 4: Но не ночью же! Это возмутительное поведение. Они что думают, им всё можно? А Зу… Этот вообще несносный…
Полый Парень 2: Клоуны. И одеваются как клоуны. И ведут себя как клоуны.
Полая Девушка 3: Да подождите вы — я не об этом. Я хотела сказать, что отца Зу назначили губернатором области.
Длинная пауза.
Полый Парень 3: Это очень достойное назначение. А по поводу Зу — ну они… ну эти там художники-музыканты — они все немного странноватые. Кстати, я пригласил Зу на день рождения. Но он что-то опаздывает.
Входит Зу. В тёмно-синем костюме. С прилизанной причёской. Идёт медленной, чинной походкой. Голова приподнята. Взгляд надменный. Слегка покачивается.
Зу: Привет, народ! Уже пьёте? И без меня!
Полый парень 3 — именинник вскакивает из-за стола, заискивая, сажает Зу на своё место: Садись, Зу. Сто лет не виделись!
Зу садится на место именинника.
Полая Девушка 2: Зу, мы поздравляем вашу семью с назначением. Мы верим, что… Нет, за это дело надо выпить.
Все одобрительно кивают и наполняют бокалы.
Зу: Налейте мне штрафной!
Полый Парень 4: Дорогой Зу! Мы все очень рады, что твоего папу назначили губернатором области…
Зу прерывает Полого Парня 4: Я тоже рад. Давайте, выпьем! Опрокидывает рюмку водки, причмокивая, закусывает, снова наливает. Это за тебя, Полый Парень 3! С днём рождения! Будь здоров! Пьёт. Ну вот, теперь порядок. Дорогие Полые Люди! Теперь, когда я поздравил именинника, можете продолжать обсуждение моего ужасного поведения…
Полый Парень 2: Ну что ты, Зу. Мы же с детства все друзья. Ну, как ты мог такое подумать!
Зу: Ага! Тем более что у меня папаша теперь губернатор области. Теперь, что бы я ни сделал, вы всему будете аплодировать. А вы, дорогие дамы, начнёте делать себе причёски, как у моей мамы, правда ведь? Кстати, она такие вот смешные шпильки на голове не носит. У той, что носила… мужа сняли с должности. Да, у моей мамы совершенно другая причёска. Так что, все — в парикмахерскую! А вы, Полые Парни, смените костюмы на тёмно-синие! Громко смеётся. Мне можно всё! А знаете, почему? Во-первых, потому что мне на всех на-пле-вать. Будьте здоровы! Опрокидывает очередную рюмку водки. А теперь — тем более… Вы будете произносить обо мне «километровые» тосты. Всё, что вам во мне не нравилось — теперь-то хвалить будете. Вы будете приглашать меня на ваши вечеринки. Вы будете счастливы видеть меня! Ну, а когда пахана снимут, опять начнёте поливать грязью. А пока — давайте веселиться. Танцуйте безумные танцы, кривляйтесь и, непременно, смакуйте какую-нибудь новую сплетню или мойте кости кому-то, кого вычеркнули из своих «рядов» за ненадобностью. Веселитесь — но танцуйте исключительно под музыку моего братца-композитора! Теперь вы будете «крутить» его пластинки на всех ваших вечеринках. И не забудьте повесить мои картины у себя на стенах.
Конец первого акта.

Акт второй. Монолог пьяного Зу
На сцене двуспальная кровать. На ней сидит Зу с бокалом в руках. Галстук развязан. Пиджак лежит рядом. Верхние пуговицы рубашки расстёгнуты. Прожектор освещает только Зу. Остальная часть сцены во тьме.
Алия, любимая моя Алия! На чём же я остановился?.. Ах да, на том, как попал на атомную электростанцию. Вернее не на саму станцию — к тому времени там мало что от неё осталось… Итак, я услышал рычание… Давай всё по порядку.
Наверняка ты никогда не слышала о том, что в Советском Союзе на одной из атомных электростанций была секретная лаборатория. Они там скрещивали хромосомы человека с хромосомами крысы и павиана. Ну, ты знаешь, павианы — это такие смешные, но довольно агрессивные обезьяны с пышной гривой. Они то и дело гримасничают, визжат и толкают друг друга — это у них общение такое.
А крысы ведь могут выдержать немалую радиацию! Так вот, учёные захотели получить новых существ — для этого они опыты и ставили. Захотелось им, понимаешь, чтобы их питомцы были очень сильными, выносливыми, да ещё чтоб радиация им была нипочём. Но это всё цветочки, самое главное — эти существа должны были беспрекословно делать всё, что им велено. Дашь команду с пункта — тотчас исполняют.

Задумка была — использовать их, если атомная война начнётся. Время-то было советское, холодная война! Эксперимент этот назвали НАСРАТ. Знаешь, что это значит? Навигационная СтРАтегия и Тактика.

 Так вот, вывели из пробирки этих «человекопавианокрыс» и давай их облучать со страшной силой. Мало того, их гоняли до седьмого пота, сутками спать не давали. В этих опытах большие группы учёных участвовали. Всякие там тесты делали без конца.

 Ты ужаснёшься, Алия, если узнаешь, чем закончился этот долбанный… ой, извини, я обещал не ругаться… всё, в последний раз… эксперимент. Или вернее, к чему он привёл. Понимаешь, что произошло? Из-за этого эксперимента произошёл очередной «выброс» Зла. Да ещё какой! Что ты спрашиваешь? Нет, ну конечно, никто не хотел этого. Просто не уследили, а когда заметили, всё уже из-под контроля вышло.
Оно ведь, Зло это самое, всегда рядом с нами. И при первой же возможности даёт о себе знать. Сперва осторожно. Как бы невзначай прицеливаясь, прикидывая, как лучше удар нанести. А когда определит, что самое время ударить — вот тогда и пускает глубокие разрушительные корни в душах людей.

 Не закончили они свой эксперимент. Ты, конечно, слышала про Чернобыльскую аварию. А знаешь, что там на самом деле случилось? Наверняка, не знаешь.
Эта сверхсекретная лаборатория находилась как раз рядом с четвёртым блоком. Даже сами сотрудники станции не знали толком, чем занимаются в засекреченном отсеке. Там-то и создавались существа, которых прозвали НАСРАТами.

Их тщательно охраняли, но ночью, 26 апреля 1986 года, одна из этих тварей вырвалась из клетки и освободила остальных. А наплодили их к тому времени тьму-тьмущую!
 
 Помнишь, я тебе говорил, что у этих существ были гены крыс? А крысы ведь плодятся со страшной скоростью! Так вот, эти «человекопавианокрысы», вырвавшись на свободу, стали крушить всё, что попадалось им на пути. Некоторых сотрудников электростанции они попросту разорвали на части. Хозяева (учёных, которые участвовали в эксперименте, во всех документах так и называли — Хозяева) дали сигнал «Остановиться!», но было уже поздно — одно из существ уже успело что-то натворить с реактором, вот тут-то взрыв и грянул. А вот почему существа вышли из повиновения, остаётся для всех загадкой.

 Насколько я знаю, они были под постоянным контролем Хозяев. И любая их команда всегда точно выполнялась. Опыты уже почти закончились, а тут грянула авария. И всё пошло насмарку. И самое интересное, выяснялось, что об этом эксперименте знал очень узкий круг людей в руководстве Главного Разведывательного Управления.
Сама понимаешь, как им не хотелось, чтобы просочилась хоть малейшая информация о настоящей причине аварии. Учёным в Советские времена платили мало, но участники этого эксперимента получали очень высокие зарплаты. Им запрещали до окончания эксперимента выходить из лаборатории. А после взрыва и об учёных, и об их подопытных просто «забыли». Их всех вместе захоронили в саркофаге, которым накрыли реактор. Учёных-Хозяев, НАСРАТов, да и некоторых сотрудников АЭС, которые после взрыва, пытаясь спастись, случайно оказались в лаборатории — их всех заживо погребли.

 Этих самых сотрудников АЭС сразу объявили погибшими во время аварии, а семьям Хозяев разослали уведомления, мол, погибли люди, выполняя особо важное государственное задание. Им даже Звёзды героев Советского Союза дали — посмертно.

 А ведь захороненные под саркофагом выжили. Не все, конечно. Там даже создалось некое подобие социума, где каждый житель занимает своё определённое положение в общественной иерархии. Сейчас под саркофагом живут Хозяева, Склизняки, НАСРАТы и Посторонние. На самой вершине находятся Хозяева. С ними мне познакомиться не удалось, не успел, потому что просто пора было уносить ноги.

 Говорят, они до сих пор как-то связаны с бывшим ГРУ — вернее с теми, кто отвечал за эксперимент. Где-то между НАСРАТами и Посторонними находятся Склизняки. Откуда они там взялись, никто не знает. Представляешь, Алия, полые Склизняки! Внешне они всё-таки не так отвратительны, как НАСРАТы, хотя зрелище тоже не из приятных. Они — склизкие! А после того, как проползут, оставляют след как дождевые черви. В иерархии они занимают место чуть выше НАСРАТов. Так же, как НАСРАТы, вечно пытаются угодить Хозяевам и на всё готовы ради этого. А вот на Посторонних Склизняки смотрят свысока, порой даже с презрением, считая тех просто неудачниками и юродивыми. НАСРАТов они не любят, но побаиваются, поэтому свои недобрые чувства к ним стараются открыто не показывать.
 
 А НАСРАТов-то несметное количество! Это шестипалые существа с густой гривой, налитыми кровью глазами, с мордой и клыками павиана. А их вечно открытая пасть пенится слюной. Тело у них как у человека, только всё в шерсти и с мерзким крысиным хвостом. Проворные, страсть! Могут в любую щель пролезть. А уж как сообразительны, когда дело касается денег! А агрессивные какие! С ними только силой сладить можно, и только Хозяев они слушаются: увидят Хозяев — приседают, заискивая трутся об их ноги, лижут пятки. А перевернутся на спину, дрыгают всеми шестью лапами — это они так восторг выражают.

Но это они так только с Хозяевами себя ведут. А всем остальным с ними опасно встречаться. Клыки у них такие мощные, что они ими длинные подземные ходы прогрызают. А умишка-то не хватает. Им лишь бы пожрать да размножаться.
А ещё, Алия, под саркофагом живут Посторонние. Это бывшие сотрудники АЭС себя так прозвали. Их с каждым днём становится всё меньше и меньше. Туго им приходится — НАСРАТы издеваются над ними как могут. То ловят и играют, как кошка с мышью, то выставляют на посмешище, а то и просто сжирают. Хозяевам нет дела до Посторонних. Действительно, что с них возьмёшь, с юродивых… Про Хозяев знаю одно — они совершенствуют компьютерное управление. Самое интересное, что кроме НАСРАТов, особо счастливых под саркофагом нет. Они же получили огромную дозу облучения, вот и счастливы в своём неведении.

 Хозяева теперь никуда с пункта управления не денутся. Они прекрасно понимают — малейшая ошибка в системе, и они уже не хозяева, а жертвы. Убежать не получится. Хозяев тут же разорвут их же собственные существа.

Склизняки живут в постоянном страхе. Находят отдушину, когда собираются все вместе в своих полых сообщающихся сосудах, с опаской, оглядываясь по сторонам — как бы где что не рухнуло (сосуды-то стеклянные, хрупкие и прозрачные).
Только НАСРАТы, которыми руководят голые инстинкты, довольны жизнью. Всё, что им нужно, они имеют. Все потребности удовлетворяются с лихвой. Чувства, переживания, какие-либо эмоции у них начисто отсутствуют.

Да и ещё кое-что. Хоть НАСРАТы и примитивные, но иногда проявляют завидную смекалку. Они создали нечто совершенно невероятное. Каким-то образом через прорытые ими подземные ходы они могут преодолевать колоссальные расстояния, выбираясь наружу в любой точке земного шара. Да-да! Они путешествуют во времени! Их наблюдали в России в 1918 году, в Германии — в 1933. Их потайные ходы обнаружили недалеко от рухнувших нью-йоркских небоскрёбов.

 А ещё, Алия, Склизняки в определённых обстоятельствах научились мимикрировать под НАСРАТов. Я тоже там, на бывшей АЭС, научился мимикрии. Научился мимикрировать, правда — только под Склизняков. Под НАСРАТов как-то не захотелось… Очень уж омерзительны! Да, Алия, именно благодаря мимикрии мне и удалось бежать из всего этого кошмара. Но, похоже, до конца я так и не научился этому. Потому что один из НАСРАТов распознал во мне мимикрирующего Постороннего и умудрился вырвать мне глаз. Теперь я полуслепой, Алия… А ведь я всегда любил только тебя… Даже портрет твой написал когда-то, помнишь? А теперь ты меня не узнаёшь. Потому что я уже не знаю, в каком времени и пространстве нахожусь, да и кто я на самом деле…
Зу ложится прямо в одежде на кровать и засыпает…
Занавес.

14
Алию охватило какое-то щемяще-тоскливое чувство, некое ненавязчивое беспокойство. Сон пропал. Совсем… Три часа ночи.
— «Я вроде бы никогда бессонницей не страдала».
Какое-то непонятное состояние окутывает необъяснимой тревогой. Приторно-сладкое неприятное ощущение не даёт спать и вызывает тревожные мысли.
— «Оно будто пронизывает меня своими острыми иголками» — вдруг пронеслось в голове Алии.

 Она в очередной раз перевернулась с боку на бок. Потом вздохнула, встала, выпила воды и вышла на балкон. Над Хайфой висела чарующая луна.
— «Так сегодня полнолуние! Потому и не спится, — подумала она, — странно, ведь раньше со мной такого не бывало.  Средиземное море сегодня отражает свечение луны необычным, но до боли восхитительным цветом.   Фиолетовые переливы манят к себе с неземной силой. Шум прибоя… Он меня всегда убаюкивал. А сегодня вдруг разбудил.

Море, это ты меня разбудило? Это ты не хочешь, чтобы я спала? Наверное, ты сердишься, что в далёком прошлом, когда я писала свои картины в моём любимом городе, я посвящала их тому далёкому морю, но не тебе. И свою последнюю картину я тоже посвятила не тебе. Не обижайся, ведь то море, в которое я безнадёжно влюблена, такое же родное для тебя, как и для меня. В нём я словно вижу твоего брата.

 Я уехала, навсегда покинув башню, которую море продолжает сторожить, наверное, именно тогда я потеряла способность писать картины. Тебя я тоже люблю, но как-то по-другому. Поэтому не обижайся на меня, ведь сейчас ты у меня одно-единственное. Тем более что теперь и ты научилось светиться для меня Фиолетовым светом. Вернее, ты умело это всегда, просто не знало, что мне это так часто нужно. Я знаю, ты не в обиде, ты просто хотело сделать мне что-то доброе и приятное, да? У тебя получилось. Спасибо!»

 Алия помахала рукой морю, вернулась в спальню, зажгла свет. Она села в кресло, её взгляд остановился на двух картинах, которые висели прямо перед ней. Эти картины подарил ей Зу. С одной картины на неё смотрела она сама, только совсем юная, а на другой было изображено знойное солнце. Вся картина пылала ярко-жёлтыми красками: на песке, сотни лет не видавшем дождя, притаилась одинокая покинутая лодка. А где-то очень-очень далеко еле заметно виднелось море.
Портрет, на котором была изображена Алия, Зу подарил ей на двадцатилетие, с лаконичной надписью «Люблю». А пейзаж он принёс в день её отъезда и надписал так: «Это — моя жизнь. Алие на память».

 Она почему-то вспомнила детство. В памяти всплыло, как они всем двором пошли смотреть только что вышедший на экраны фильм «Ромео и Джульетта». Он шёл в летнем кинотеатре на бульваре. С самого начала фильма Зу громко смеялся, дурачился, пошло шутил. На него постоянно шикали и делали замечания, а его это ещё больше раззадоривало. А потом... А потом он затих. Тогда только Алия, которая сидела рядом с ним, мельком взглянув на него, увидела заплаканное лицо Зу. Когда фильм закончился, он вскочил с места и убежал.

 Точно такое же растерянное выражение лица было у Зу, когда он провожал её в Израиль. Он, правда, не плакал, просто молча смотрел ей вслед. Взгляд у него был совершенно потерянный. Казалось, что он хочет очень многое сказать, но не в силах сделать это. А Алия всё же это услышала. Она услышала абсолютно всё, что он хотел сказать. От его обычной язвительно-грубоватой манеры не осталось и следа.

 Наверное, именно в такие минуты Гипсовый человек, наделённый Фиолетовой энергией, становится самим собой — без тени притворства. По Фиолетовому свечению можно прочесть его мысли и самые разнообразные чувства — от почти видимых, до самых скрытых. С одной стороны, почувствовать огромную, просто с ног сшибающую эмоциональную силу, а с другой — полную беспомощность перед малейшими жизненными перипетиями.

15
Если бы кто-то однажды сказал Поэме, что она когда-нибудь станет дипломатом, она бы ни за что не поверила. Её всегда сильно влекло к литературе и музыке. Поэма с детства писала стихи. Потом, повзрослев, рассказы. А после, уже в юношеском возрасте, «заболела» джазом. Как у истинной бразильянки, у неё была врождённая любовь к музыке. А как ей нравилась самба! Она танцевала её ещё ребёнком, приводя в умиление родителей. Родители Поэмы, весьма состоятельные люди, тоже были далеки от дипломатии. Когда после двоих сыновей родилась смуглянка-дочка, её отец, довольно известный в Рио-де-Жанейро драматург, сразу согласился с предложением брата (не менее известного поэта) назвать дочку Поэма.
На факультет драматургии Театральной академии Рио Поэма поступила без особых трудностей. Ещё бы, всех экзаменаторов она знала с детства, ведь они были друзьями её отца и постоянно бывали у них на огромной вилле на нескончаемых весёлых вечеринках.

 Поэма с удовольствием изучала драматургию. Только вот актёрское мастерство ей никак не давалось. Дело в том, что Поэме всегда проще было писать, чем разговаривать. Поэтому многие считали её замкнутой и даже несколько странноватой, что, отчасти, было правдой. Она не участвовала в громких спорах, не сплетничала с подругами. Больше слушала, чем говорила. Что само по себе в празднично-весёлой Бразилии, где все больше стараются жить сегодняшним днём, выглядело, по меньшей мере, необычно.

 Только очень близкие знали, что за этой замкнутостью скрывается красочный, эмоциональный, необъятный мир, который порой проявлялся, когда Поэма слушала Кейта Джаррета . Лицо её преображалось. Обычная насмешливость переходила в блаженство. Она замирала. И горе тому, кто смел прервать эти минуты счастья. Тогда она становилась резкой, даже иной раз грубой.
После нескольких неудач на актёрском поприще Поэма, ничего не говоря отцу, ушла из академии и подала документы в университет на факультет философии. Отец, когда узнал об этом, просто развёл руками.

— Если считаешь, что так будет лучше — дерзай.
Лишь окончив университет, Поэма поняла, что с её профессией работу по душе будет найти непросто.
Тогда она поступила в Академию дипломатии.
— «А почему бы и нет? — думала она, — буду разъезжать по разным странам. Работать и писать».

 С отличием закончив академию, Поэма проработала пару лет в посольстве Бразилии в Вашингтоне. Всё бы хорошо, только с личной жизнью у неё как-то не ладилось. Был у неё друг в студенческие годы, с которым она прожила несколько лет. Но он вляпался в какую-то неприятную историю с наркотиками, задолжал огромную сумму. А когда мафия прижала его окончательно, обчистил банковский счёт Поэмы и исчез. После этого Поэма была крайне осторожна в выборе мужчин, которые крутились вокруг неё в огромном количестве. Красивая смуглянка , притягивала их, как магнитом. Было у неё несколько мимолётных романов, которые, едва начавшись, заканчивались одним и тем же — она отвергала всех кавалеров. Отношениям, видимо, мешал её независимый характер, а может, горький опыт студенческих лет.

 У Поэмы была мечта. Когда-нибудь поселиться на берегу океана на отдалённой фазенде — одной или, может быть, со своей собакой. Вот там она была бы совершенно свободна. Наедине со своими мыслями. Со своим миром. С музыкой Кейта Джаррета и Яна Гарбарека .

 Когда бразильского посла, перевели из Италии в Венгрию, Поэму, конечно не без участия отца и дяди, вместо него отправили послом в Италию.
Дед Поэмы был итальянцем и после прихода Муссолини к власти эмигрировал в Бразилию. Он всегда старался говорить с ней по-итальянски. Поэтому итальянский она знала не хуже португальского.

 Поэма знала о Европе лишь понаслышке, и как же она обрадовалась, когда окунулась в совершенно другой мир! Было от чего прийти в восторг, а что-то ей казалось скучным. Как ни странно, но иногда ей не хватало праздной бразильской жизни. Но сказать, что она сильно от этого страдала, было бы неправильным.
Поэма с удовольствием путешествовала на автомобиле. В выходные она, как по расписанию, отправлялась в путешествие по Италии. А в праздники бывало и дальше — в Испанию или почти родную Португалию. Ознакомившись с югом Европы, Поэма стала задумываться и о новых маршрутах, ведущих на север.



В июле 2007 года Поэма с удовольствием отправилась в Чехию — в Праге проходила международная конференция. После официальной части был пышный банкет, столь претивший Поэме. Как только он закончился, она отправилась гулять по улицам Праги. Вдоволь нагулявшись и нафотографировавшись, где-то около девяти вечера, она опустилась за столик в одном из джаз-баров на Староместской площади, заказала себе бокал вина и наслаждалась музыкой.

 Хотя Поэма немного устала, но настроение у неё было великолепное. Поездка удалась — работа закончена, город она увидела. И вот теперь она сидит в уютном баре, пьёт любимое Каберне Шавиньон, слушает любимый джаз. Все эти дипломатические приёмы, конференции и официальные встречи всегда были ей в тягость. И когда всё это заканчивалось, она испытывала облегчение, она обретала свободу, её охватывало чувство невесомости.

 Около Поэмы «выросла» худощавая брюнетка средних лет с бокалом виски в руках. Она, слегка пошатываясь, спросила по-английски:
— Вы не против, если я сяду за ваш столик? — и, не дожидаясь ответа, села напротив Поэмы.
— «Вообще-то против» — подумала про себя Поэма, но, улыбнувшись, сказала: — да, конечно, пожалуйста.
Незнакомка протянула ей руку:
— Меня зовут Ундина, — представилась она.
Поэма представилась в ответ.
Новая знакомая рассмеялась:
— Поэма! Какое странное имя. Я впервые такое слышу. А мне нравится. Правда, нравится. Меня вот Ундиной зовут. Сейчас так редко кого у нас называют. Кстати, я из Германии. Из Мюнхена. Так вот, Ундиной звали какую-то пра-пра-прабабку. Вот мама и решила дать мне имя из фамильного сундука.
Они обе рассмеялись. Поэма была удивлена. Она часто общалась с «посольскими» немцами. Всегда корректные и обязательные, они производили впечатление очень порядочных, но скучных людей. А эту немку скучной назвать уж никак нельзя было. Конечно, алкоголь тоже сделал своё дело. Как видно, это был не первый стакан виски. Но всё-таки…
 — Следующая поездка будет в Мюнхен, — решила Поэма. Теперь она даже была рада, что Ундина подсела к ней.
Ундина забросала её вопросами о Бразилии:
— Вот я в Бразилии пока не была. А надо бы поехать. Я ведь журналист. Кстати, Поэма, ты поэтесса или писательница?
 — Я, прежде всего, дипломат и женщина, которая до безумия любит джаз.
— Ну, джаз я тоже люблю, — продолжала Ундина. — Значит, я — прежде всего — журналистка, которая любит джаз. А вот в Индии, где я работаю, ужасная вода. Она просто отвратительная. Я позавчера прилетела. Один раз, один-разъединственный с дуру не прокипятила воду как следует перед вылетом из Нью-Дели. Так у меня такое расстройство началось! Ну, ничего. Вот, видишь, лечусь. — Она глотнула очередную порцию виски. Эта немка разговаривала с ней так, будто бы давно была с ней знакома.

Поэма прервала её монолог:
— Ундина, а все немки такие же, как ты?
Ундина удивлённо на неё посмотрела:
— Какие такие? Ну, начнём с того, что я не немка, а баварка, — она громко расхохоталась. — Просто баварцы себя немного другими считают. Они говорят — мы это мы. А немцы — это немцы, но это уже другая история. А во-вторых, как меня мама называет, «невоспитанная взбалмошная особа, от которой у всей нашей семьи голова идёт кругом. Такая же, как её отец. Он прокутил всё состояние и оставил нас нищими». Нищими, Поэма, нищими, ты представляешь? В центре Мюнхена роскошная огромная квартира. За городом на Штарнбергском озере — особняк с огромным участком. Крупная, процветающая кардиологическая клиника, которая после смерти отца досталась семье — и это нищие?! А я вот не могу найти такого человека, как отец, поэтому и не замужем. А ты замужем?

Поэма покачала головой:
— Тоже нет.
— Так вот, наверное, я действительно пошла в отца. О чём это я говорила?.. Да, про отца. Нет, это потом. Меня три раза выгоняли из школы. Ну, пропускала я занятия. Ну, гуляли мы с ребятами. У меня всегда лучшие
парни были. Вот, например, недавно в Мюнхене сижу я с другом в ночном клубе. Вернее, не совсем с другом. Он когда-то был моим бойфрендом. Сейчас у меня другой, индус. Ну, целовались мы. А с нами была, как я тогда считала, моя подруга. Так вот, эта сука возьми и тайком позвони моему теперешнему другу, не тому, который индус, — который в Мюнхене. И посадила меня в лужу. Поэтому я подругам не доверяю. Нет, Поэма, к тебе это не относится. Чувствую, что мы будем лучшими подругами. Знаешь, почему? Сегодня 7.07.2007! Это волшебный день! То, что происходит сегодня — всё волшебство. Любая встреча в этот день заранее предопределена. Так что я верю, что мы обязательно будем лучшими подругами. Полетим с тобой на карнавал в Рио? Полетим! Обязательно! Ну вот. Кстати, у меня сегодня тоже очень необычная встреча. Я для этого прилетела в Прагу. Ну, только прилетела — начала лечиться. Перебрала, правда, несколько. Я очень пьяная?
 — Нет. Всё в порядке. Пока. Если продолжишь в таком же духе, будешь пьяной, — рассмеялась Поэма.

 — Тогда — стоп! — сказала Ундина. Заказала себе эспрессо, а Поэме ещё бокал вина. Поэма пыталась было сопротивляться, но это было бесполезно.
 — Так не пойдёт, дорогуша. Этот бокальчик от меня моей новой подруге Поэме! О чём я говорила? О необычной встрече, которая состоится, — она посмотрела на часы, — ровно через час… Ровно в десять вечера.

 — Так вот, про моего отца… если б ты знала, Поэма, как мне его не хватает. Щедрый, весёлый. Он жил полноценной жизнью. Они совершенно с мамой не похожи. Собственно, мама права в том, что если б не она, отец и правда прогулял бы всё своё состояние. Как только мать начинала его пилить по поводу очередной гулянки, он запирался в своей комнате и на всю катушку включал русские романсы. Но больше всего он любил романс «Очи чёрные». Знаешь этот романс, Поэма? Нет? Я сброшу тебе на мыло . Отец, как-то в очередной раз слушая этот романс, разоткровенничался со мной. У него от меня не было секретов. Я даже была знакома с некоторыми его пассиями. Но в тот день он рассказал мне о своей первой любви.
В тот день отец  вернулся с какой-то очередной вечеринки в приподнятом настроении. Все уже спали. Он прошёл в свой кабинет, включил романс… Я просто заглянула к нему, чтобы поздороваться. А он обнял меня за плечи, посадил напротив и сказал: «Знаешь, Ундина, кто мои самые любимые человечки на этом свете? Это ты, а ещё… Ты знаешь, почему я люблю русские романсы? Есть ещё одна женщина, она живёт очень далеко, в России, на Кавказе. Если бы ты знала, как я хочу с ней встретиться. Это моя первая и единственная любовь. Твоя мама — этот мой неудачный брак... Мы уже говорили об этом. Женщины, с которыми я встречаюсь — ну, ты же знаешь, это как дополнение к вечеринкам. Я тебе рассказывал про ту страшную войну с Россией. Про плен в Сибири. Всё я тебе это рассказывал. Кроме одного. Я уже был офицером медицинского батальона, когда мы познакомились с ней на Северном Кавказе, до того, как нашу элитную дивизию «Эдельвейс» разгромили, а я попал в плен. Если б ты знала, Ундина, как она была красива... Кавказ — это особый мир, где живут красивые и гордые горцы. В следующий раз я расскажу тебе о моей первой любви поподробнее — кто знает, может, когда-нибудь будет потепление со страной Советов, и мы сможем с тобой поехать на Кавказ и найти её. Кто знает…» Но утром отец больше не проснулся. Он так и умер, слушая «Очи чёрные».
Ундина смахнула слезу.

— Ну вот, дорогуша. А теперь самое главное. Звонит мне как-то недавно сестра из Мюнхена в Нью-Дели и объявляет: «Ты представляешь, отца давно уже нет, а отголоски его бурной молодости до сих пор доносятся со всех концов планеты». Кстати, моя сестра — это точное повторение матери. Вечно недовольна жизнью и всем существующим вокруг. Живёт в своём придуманном мирке. Почти как запрограммированный робот. Вся жизнь посвящена экономии, граничащей с патологической жадностью. Так вот, моя сестра говорит: «Появился некий внук отца из России, нашёл нашу семью через герра Мартина (это менеджер из клиники отца) по интернету. И теперь хочет встретиться. Я, естественно, маме ничего не сказала. Мало того, что он при жизни столько крови маме попортил и позорил нашу семью, так ещё и после смерти не угомонится. Я попросила герра Мартина разобраться с этим, чтобы нас не беспокоили. Чтобы всякие там племяннички нам не докучали. Я же знаю, куда всё это ведёт. Приедет и начнёт просить денег или, того хуже, попытается отсудить часть состояния. Так что, если вдруг племянничек попытается найти тебя, придумай тоже что-нибудь».

Ундина глотнула кофе и взглянула на собеседницу, хитро улыбаясь:
— Конечно, я придумала! Я позвонила Николаусу — герра Мартина зовут Николаус. Замечательный человек, обожал моего отца, а вот к сестре всегда относился настороженно. Он под большим секретом переслал мне электронный адрес племянника. Мы с ним уже пару месяцев переписываемся. Так вот, его зовут Эльмар, его так бабушка назвала, то есть она назвала его именем моего отца. Друзья называют его Мел. Он очень богатый человек, бизнесмен. Занимается нефтяным бизнесом. У него в Сибири даже свои заводы есть. Его отец, то есть мой сводный брат, умер молодым от рака крови. А Мела воспитывали его мама и бабушка. Каждое лето он прилетает к ним на Северный Кавказ. Как-то раз бабушка привела его по горным тропам к поляне, показала место и приказала копать. Он выкопал небольшой сундучок. Внутри были фотографии деда, то есть моего отца, в военной форме. И там же их совместные фотки. На той самой поляне они и встречались. За эту связь после войны она могла головой поплатиться. Как минимум — отправили бы в Сибирь, в лагеря. Мел был первым, кому она всё это рассказала. Она попросила Мела разыскать деда, ну, моего отца то есть. Если жив, передать ему, что всю жизнь считала его своим мужем и оставалась верна ему, а если нет — просто посыпать землёй, взятой с места их встреч, его могилу. Вот такая вот история, дорогая Поэма. И теперь, — Ундина посмотрела на часы, — чтобы выполнить эту просьбу, мы с ним встречаемся через 20 минут у меня в гостинице, а завтра утром летим в Мюнхен.

Поэма стояла на Карловом мосту. Она взглянула на часы.
— «Через полчаса заканчивается день, который Ундина назвала волшебным, — подумала Поэма, — а ничего волшебного не происходит. Хотя, наверное, это и есть волшебство — прекрасный день в прекрасном городе. Красавец-мост, по которому, несмотря на поздний час, гуляют весёлые и счастливые люди. Становятся в очередь к одной из скульптур на мосту — потереть на счастье. Волшебство, наверное, и встреча с самой Ундиной. Волшебство — эта удивительная история, рассказанная ею. Они, верно, сейчас с племянником говорят-не наговорятся… Волшебство — это и есть каждый день, каждая минута этой прекрасной жизни. Просто это надо уметь видеть, — размышляла она про себя, — может быть, я избранная. Потому что способна замечать это Волшебство жизни и вкушать его до опьянения. Всё кругом — это волшебство. Восход солнца, сияние луны, вода, которую под тобой несёт Влтава. Но Ундина говорила, что сегодня особенный день…»

 Поэма облокотилась на каменные перила моста. А потом… А потом произошло следующее: проходившие рядом итальянцы подошли к красивой девушке, расточая комплименты, и… опешили. Прямо у них на глазах она поднялась на перила и — стала исчезать, словно растворяясь в воздухе. Ещё мгновение — и её не стало.
Итальянцы, размахивая руками, подбежали к перилам, наклонились вниз. Девушки как ни бывало. Один из них схватился за голову и стал громко что-то в ужасе кричать прохожим. Те удивлённо смотрели на него и просто проходили мимо. Вероятно, не знали итальянского. А если бы и знали, всё равно решили бы, что итальянцы их просто разыгрывают.

 Поэма тем временем почувствовала, что слилась с чем-то очень-очень родным и восхитительным, чем-то, вызывающим удовольствие и восторг, с чем-то, чего она ждала всю свою жизнь, чем-то, что взмахнуло крыльями и взлетело над мостом.
Над мостом, где прямо на камнях расположилась группа подростков, среди которых была девушка с удивительным голосом. Эта девушка брала аккорды на гитаре и пела Адажио Альбинони . Она закончила петь, отложила гитару в сторону, посмотрела вверх, обеими руками помахала Поэме и сказала:
— Меня зовут Мелани. Твоё желание непременно исполнится!
Вслед за этим Карлов мост исчез. Поэма увидела гору, окружённую Фиолетовыми огоньками. Мало того, она увидела саму себя со стороны. Она знала, что один из огоньков, движущихся по горе, и есть она сама. Поэма всё это видела когда-то в детстве, во сне, после которого она проснулась и нашла переливающееся Фиолетовым светом перо на подушке. С ним она никогда не расставалась. А сон она помнила во всех подробностях. И даже музыку из этого сна. Это было Адажио Альбинони. Она всё помнила почти так, как будто всё это случилось наяву.
07.07.2007 года сон стал явью.

16
Микалоюс любил гулять в лесу. Его родители несколько лет назад переехали в Друскининкай. Его не останавливала ни гроза, ни гром, ни темнота, ни родительское наказание. Он всё равно убегал из дому и уходил каждый день в лес. Он любил слушать музыку леса. Он любил слушать грохотанье грома и шум дождя. А сквозь деревья он видел гору, охваченную Фиолетовыми огоньками. Каждый раз его видения сопровождались музыкой, которую он, затаив дыхание, слушал.

 Вот и сегодня, когда он хлюпал по лесу после ливня, намочив ноги, прямо над ним на мгновение нависла огромная тень птицы, но этого мгновения хватило, чтобы он увидел её. От неведомой птицы, похожей на сокола с женской грудью, оторвалось перо и медленно стало опускаться вниз. Разноцветное перо над головой у Микалоюса как бы отряхнулось, обдало его росой. Микалоюс слизнул росинку с губы. Она была сладкая и обладала неповторимым вкусом. А потом он заснул. К Микалоюсу вновь явилось видение, но в этот раз — совершенно иное.

 Музыка слышалась очень отчётливо. Вокруг него вырастали фантастические цветы, бушевало море, над которым проплывали облака, похожие на ладьи. Одна мелодия сменялась другой. А ещё над ним склонились ОНИ. ОНИ накрыли его прозрачным, отдающим Фиолетовым свечением покрывалом, нежно гладили его. А Микалоюс увидел себя со стороны, как он — в виде Фиолетового огонька — поднимается на гору Каф среди тысяч таких же огоньков, чтобы увидеть птицу, которая подарила ему перо.
В тот же день вечером Микалоюс Константинас Чюрлёнис зашёл в церковь и сыграл на органе свою первую мелодию.

17
Нота, краска, внеземные чувства… Вот из этого сочетания соткана волшебная, невесомая, прозрачная ткань, вызывающая эмоциональные землетрясения, словно извержения вулканов, успокоение и удовлетворение, дрожь и неудержимую тягу взлететь. Эта ткань парит над землёй, горами и морями, укутывает, обнимает, гладит, она принимает свет и обдаёт тебя дождём красочной музыки и ещё чем-то необъяснимым, а ты, подняв руки и голову вверх, стараешься обнять, обхватить это нечто, созданное посредством людей-проводников, но посланное ИМИ только для тех, кого ОНИ выбрали для этого, с которыми ОНИ в связи. Обнять и обхватить в чудовищном блаженстве — понять степень ИХ Любви. Настолько сильной, что, не удерживаясь в человеке-проводнике, она взрывается миллионами огней, которые — уже в свою очередь — пытаются зажечь огнём блаженства другие души, сотни, тысячи душ.

 Истинно несчастны те, кто не способен почувствовать эту Любовь. Никто не знает, чем такие люди провинились. За что они лишены этого блаженства? Так и живут, понятия не имея ни о прозрачной, медленно полыхающей, иногда как пыльцу разбрызгивающей Фиолетовое свечение ткани, ни об истинной Любви...
Некоторым не удаётся раскрепостить себя, открыться перед Фиолетовыми огоньками. Это свечение может гореть небольшим, но стойким огоньком очень и очень долго, пусть даже и не превращаясь в пламя. Оно беспомощно только перед окрепнувшей властью Зла, которой поддалась душа или подпала под её влияние. Только тогда огонёк может затухнуть навсегда.

18
Дель прогуливался по Невскому проспекту Санкт-Петербурга. Он увидел Расоба. Как его называли, «большеголовый Расоб». Он был руководителем отдела в фирме, на которой какое-то время работал Дель. Однажды они даже чуть не подрались. Но Дель вовремя остановился, вспомнив, как Расоб коварно сдал в милицию своего коллегу. Там тоже была какая-то словесная перепалка. Потом Расоб толкнул парня, после чего швырынул пепельницу в окно, разнёс его вдребезги и, в довершение всего, исцарапал себе физиономию осколком стекла. Когда милиция застала такую вот картину, конечно, коллегу Деля забрали и завели уголовное дело.

 Большеголовый Расоб с опущенными вниз несуразно длинными руками брёл прямо навстречу Делю. Увидев Деля, обрадовался, обнял, чуть не раздавив его своими ручищами, будто огромными лапами.
— Дель, Дель! Как я рад тебя видеть! Как живёшь? Целая вечность прошла с тех пор, как мы в последний раз виделись, — брызжа слюной, периодически высовывая непомещающийся во рту язык, он говорил и говорил, перепрыгивая с одной темы на другую. Рассказывал какие-то не связанные друг с другом истории. А потом, после небольшой паузы, вдруг взволнованно выдал: — Дель! Помоги мне! По старой дружбе!
 — «Тоже мне — друг нашёлся, — подумал Дель».

 — Я знаю, ты умеешь путешествовать во времени. Не может быть, чтобы об этом знали одни НАСРАТы. Там, где-то внизу, в своих норах они создают целые пункты сбора. На одном из них я с ними и познакомился.
 — А ты мимикрирующий НАСРАТ или настоящий? — бросил Дель.
В другое время Расоб, наверное, пошёл бы на скандал. Но тут он пропустил оскорбление мимо ушей, как будто оно не ему было адресовано.
 — Дель, они там сидят в белоснежных балахонах. Они уже одеваться начали… Они там придумывают всякие гадости, Дель! Я тебе всё расскажу, только помоги мне!
 — А как ты туда попал? — спросил Дель.
 — Ну как… Ну, предложили большие деньги. Я, правда, не знал, чем они занимаются.
 — И в путешествие во времени взяли тебя?
 — Ну да… Я же говорил, что мне в прошлое надо. А вот туда-то я попасть как раз и не могу, но клянусь, Дель, я в их грязных делах не участвовал. Я сбежал.
 — Почему? — усмехнулся Дель.
 — Мне стало страшно, что когда-нибудь придётся отвечать. Да и меня они за своего так и не признали. Заставляют прислуживать.
 — Вот это уже ближе к теме, — подумал Дель.
 — Мне надоело, НАСРАТы проклятые! И мне ещё у них в прислугах ходить. Надоело! Дель, помоги мне попасть в прошлое. Ну, помоги! — у Расоба теперь вместо слюны изо рта начала капать грязная пена. — Ты, наверное, слышал эту историю? У меня жена выбросилась с балкона. Всем сказали, что это был психоз. Да не было никакого психоза! Это я её довёл. Дело в том, что пока я не смогу изменить что-то в прошлом и предотвратить её смерть, мне придётся дальше прислуживать НАСРАТам. Помоги, Дель!
 — Ты же сказал, что сбежал от них?
 — Да куда же я денусь? Всё равно найдут. Контракт у меня с ними. А чтобы его расторгнуть, мне нужно изменить прошлое.
 — Расоб, не могу, — серьёзно сказал Дель, — я правда не знаю, как тебе попасть в прошлое и там что-то поменять. Вернее, попасть-то можно. Это ты и без меня можешь сделать. Но изменить ничего нельзя.
 — Жаль, Дель. Жаль, что ты не можешь мне помочь. Вернусь-ка я к НАСРАТам. Всё равно ведь найдут. Вернусь, попробую отработать контракт.
 — Иди, Расоб, иди! И денег заработаешь!
Расоб опять не ответил на издёвку. Отошёл в сторону. Приподнял канализационный люк. Залез в дыру. Задвинул крышку за собой изнутри.

19
Из энциклопедии Ахримана .
Аутолиз — саморастворение тканей и клеток, самоуничтожение. Аутолиз как термин также можно применить как к самоуничтожению отдельной личности или живого существа, так и целой группы людей или даже народов. Аутолиз представляет собой внутриклеточное выделение, визуально своих, но, в действительности, чужеродных ядовитых ферментов, которые разрушают клетку изнутри, что даёт толчок аномальным процессам, заканчивающимся смертью.

 Если же говорить об аутолизе отдельного организма, следует отметить, что, согласно признакам данного явления, подверженное аутолизу существо, будь то человек или же нечто, искусственно созданное, убеждено что весь мир также подвержен аутолизу. А когда объект сталкивается с обратным явлением, он никак не может это принять и на пике такого неприятия даёт тяжёлый аутолизный приступ, с выходом наружу, что проявляется в ярости, злости, агрессии, нацеленной только на уничтожение и разрушение. В этом случае уже этот человек или же существо сами выступают в роли ядовитого фермента. Проявление данного явления у целых народов может стать причиной войн. Таким образом, аутолиз — это главная дорога, ведущая к достижению высших ценностей и установлению власти и могущества.

20
 Рядом с театром оперы и балета, прямо у входа, стояла слегка покосившаяся чугунная урна, полная мусора — кожура бананов, мятая пачка из-под сигарет Мальборо, огрызок яблока, открытая банка рыбных консервов, недоеденное растаявшее мороженое, которое, смешавшись с мусором, стекало грязными каплями на керамические плитки, когда-то аккуратно выложенные около здания. Оно капало на мусор, который вывалился из урны, заполнил всё вокруг и начал издавать зловоние. И тут же рядом, на земле стояла свеча. На фоне этой расплывшейся мерзкой грязи блестела ослепительной чистотой керамическая плитка, на которой находился небольшой круг света, озарённый тёплым светом свечи. Свеча почти догорела, и лишь мерцание едва заметного Фиолетового огонька напоминало о её недавнем существовании.

 Но этот круг прямо на глазах, по мере того, как догорала свеча, уменьшался и уменьшался. А сладко-грязная жижа кипела, пузырилась и растекалась по керамическим плиткам.

 Пара чёрных мужских туфель, которые успели соприкоснуться с этой грязью, постояла около свечи, отошла и снова приблизилась, как бы прощаясь с ней, а потом быстро удалилась прочь.

21
А потом Дель встретился с Мари. Так, словно они расстались совсем недавно. Хотя, вероятно, это так и было. Они как всегда тепло обнялись и пошли к Неве.
Начинало смеркаться. Было зябко.
 — Ты слышал о многоугольнике, Дель? О Фиолетовом объёмном многоугольнике, который на ветру развевается? — спросила Мари.
 — Я не только слышал, но и видел. А ведь и ты видела.
Мари молча кивнула.
— Ты знаешь, куда мы идём?
— Ни ты, ни я не знаем, куда. Да и никто не знает. Просто идём и всё. Правда, ведь?
— Правда, Дель. Но не совсем. Мы идём искать Фиолетовый многоугольник, который и тебе тоже знаком. Причём мы, независимо друг от друга, знаем, что его следует в этот раз искать вон там, — Мари показала в сторону Невы.
— Мари, вода в реке почти замёрзла. Ты представляешь, какой там холод?
— Да, представляю. Но ничего не поделаешь, если он там — придётся прыгать.
— И замёрзнем, если ошибёмся!
— Если ошибёмся, то да. Замёрзнем и утонем. Но давай не будем думать о плохом. Ведь нас                уже двое и мы вместе... А ты больше никого не встречал?
 — Встретил тут одного. Но он в канализацию залез. От него нам всё равно никакого толку.
 — Понятно… А я недавно вновь встретила Джафа. Он, как и тогда, в юности, всё ещё ходит за мной. Вон, посмотри, за мостом фигурка. Видишь?
Дель прищурился. Там действительно кто-то ёжился, кутаясь в длинное пальто.
— Это действительно Джаф?
 — Ну да, это он. Ну, не смотри так недоверчиво на меня, Дель. Это он. Я ничего тебе объяснять не буду. Просто поверь, что это он. А если не веришь — пойдём, посмотрим. Он не всегда убегает.
 — Ну, ладно. Пойдём, поздороваемся с Джафом, — сказал Дель.

22
Джаф вместе с Мари, Делем и Тогом брали частные уроки английского. Худощавый, вечно улыбающийся, Джаф через полгода занятий заговорил с великолепным американским акцентом. Может быть, ещё и потому, что, кроме уроков, каждое утро слушал по радио программу Breakfast Show Голоса Америки, записывал на катушечный магнитофон и весь день повторял фразы из передачи, подражая дикторам.

 А ещё раз в неделю они все вместе ходили в так называемый «английский клуб», где было разрешено разговаривать только по-английски, пусть даже неправильно, но только по-английски. Было весьма весело, когда кто-то из начинающих говорил вдруг что-то нелепое, вызывая всеобщий смех, обижался, но всё равно продолжал выдавать набор английских слов. Но дело не в этом.
Как-то вечером Мари позвонила Делю. В её голосе звучали тревожные панические нотки.

 — Дель! Родителей дома нет, придут поздно. Я когда шла из школы домой, за мной кто-то следил. Я чувствовала это. Этот кто-то — в длинном пальто, в надвинутой на лицо шапке — преследовал меня до самого подъезда, но держался на таком расстоянии, чтобы я не увидела его лицо. А сейчас я смотрю из окна — он стоит напротив. Дель, мне страшно! Ой, он уходит. Всё, Дель, ушёл.
Буквально через несколько дней, когда таинственный шпион появился вновь, Мари завернула за угол, притаилась и застала его врасплох. Она подошла и открыто спросила.
— Чего вы от меня хотите?

Каково же было её удивление, когда из-под шапки выглянуло растерянное лицо Джафа. Не проронив ни слова, он отшатнулся от неё и побежал прочь.
После этого Джаф перестал посещать уроки английского, не приходил он и в клуб. Но теперь он, уже не таясь, ждал, когда Мари выйдет из школы и, не приближаясь, провожал её домой. Вскоре он исчез. Он просто ушёл из дома и не вернулся. Тог, Мари и Дель ходили к его родителям, чтобы выяснить хоть что-нибудь о нём, но они только плакали и разводили руками. Джафа так и не нашли.

23
Это действительно был Джаф. Дель даже не знал, с чего начать и о чём с ним говорить. Почему он исчез? Где он был? Куда он идёт? Зачем же ему задавать эти вопросы, если он сам пока не может найти на них ответ. Дель просто протянул руку:
— Здравствуй, Джаф!
Джаф пожал ему руку.
— Здравствуй, Дель! Давно не виделись. Ты не забыл английский? — Он развернул газету, которую держал в руках, и задумчиво продолжил: — вот я тут наткнулся на весьма занимательную статью. Послушай!

«В городе Н. местные жители озабочены появлением весьма необычных живых существ, целенаправленно разрушающих их жилища. Речь идёт о неких странных тварях, которые в качестве пищи предпочитают употреблять бетон. К своей удивительной деятельности они приступают неизменно с наружной стороны домов, а страдающие жители города Н. полагают, что объясняется это тем, что тварей не устраивает температура, в которой живут люди. Помимо неординарных кулинарных предпочтений эти существа имеют ещё ряд странностей. В частности, туловище их покрыто неким защитным панцирем, который не позволяет просто-напросто их передавить чем-нибудь тяжёлым. А еще на них не действуют никакие из известных инсектицидов. Следовательно, их невозможно уничтожить с помощью известных ядов. Местное население пребывает в недоумении, поскольку жертвы „бетонных существ“ утверждают, что до сих пор и слыхом не слыхивали о том, что такое вообще возможно. Это может означать, что существа попали в город откуда-то извне.
Редакции нашей газеты удалось вчера дозвониться до представителей исполнительной власти города Н. Не представившийся сотрудник городской управы сообщил, что сам узнал об этих существах из газет. По его словам, в самом городе Н. ничего похожего на съедание стен не наблюдается.

— Возможно, это происходит в отдельных районах нашего города. Но раньше ничего подобного здесь не бывало, — отметил чиновник.
В попытке прояснить ситуацию редакция обратилась в Научно-исследовательский институт зоологии. Однако замдиректора института тут же заявил, что и он впервые в жизни слышит о подобных странных вещах.

— Я слышал о жуках, — заявил учёный в интервью нашему корреспонденту, — которые едят деревья, оконные рамы и вообще любые изделия из дерева. А вот про бетон никогда слышать не доводилось. Я думаю, что вряд ли какие-либо существа могут питаться железобетоном. Возможно, в городе есть мелкие вредители, которые создают себе колонии в щелях домов, а люди посчитали, что появление таких разломов как-то связано с тем, что ползающие там насекомые пожирают бетон. В любом случае, хотелось бы, конечно, взглянуть на них, провести исследования, чтобы прийти к точным выводам. Было бы неплохо, если бы кто-нибудь привёз в наш институт хотя бы одно такое существо. У нас есть прекрасные специалисты-энтомологи.

 Поиск в самых крупных библиотеках мира тоже не дал четких сведений о странных насекомых. Есть лишь информация о существах, подобных им внешне — неких камнеточцах. Однако этих морских сверлильщиков относят все же к моллюскам, и живут они лишь вблизи водоёмов. Они также проделывают свои ходы и в камне, и в кирпиче, и в бетоне. Живут они в основном в прибрежной зоне на малых глубинах. Перечень материалов, в которых просверливают отверстия для своих жилищ камнеточцы, довольно обширный: известняк, песчаник, мергель, плотный ил, глина, бетон, дерево и многие другие. Правда, в последнее время в реке Припяти, на берегу которой располагается город Н., были замечены существа, чем-то похожие на камнеточцев. Только выделялись они колоссальными размерами — до 190 см. Редакция внимательно следит за развитием событий».

 Дочитав статью, Джаф задумчиво посмотрел на Деля, потом на Мари и сказал:
 — Любопытно, не так ли? Что скажешь, Мари?
Потом, поёжившись, неожиданно попрощался:
— Ну ладно, холодно что-то здесь. Бог даст, ещё когда-нибудь встретимся, Дель.
Джаф стремительно удалился.
— И вот так всегда, — развела руками Мари, — или молчит, или же что-то подобное выдаст и уйдёт. Ну что, идём искать Фиолетовый многоугольник? — немного помедлив, произнесла Мари. — Как хорошо, что я тебя встретила, Дель, — добавила она, — наверное, когда-нибудь ещё встретимся и с Джафом, а может и с Тогом, и с Рэмом. Если не утонем, конечно.
— А где Сэни, Мари? Вы ведь были дружны. Почему ты одна?
— Так мы и сейчас дружим. И я не одна. Вот сейчас, например, я с тобой.
Дель поёжился.
— А если многоугольника там не окажется?
— Он обязательно появится, Дель. Просто надо верить, желать, искать и не падать духом. А ещё прислушиваться к НИМ. ОНИ обязательно подскажут. А почему вдруг мы оба решили, что многоугольник следует искать над Невой? Почему мы с тобой одновременно, в одно и то же время пришли сюда? Ты, как всегда, осторожничаешь, Дель. Тебя всегда надо вначале чуть-чуть поддержать. Поэтому я и здесь. А вот потом, когда мне будет нужна твоя поддержка, тогда ты наверняка будешь рядом.

24
Самолёт приземлился в аэропорту имени Франца-Йозефа Штрауса города Мюнхена. Дель спал. Вернее дремал. Ему ничего не снилось. А если и снилось, то что-то такое, что он не запомнил. Уставший и полусонный, он показал паспорт пограничнику и вышел в зал аэропорта. Разве можно было назвать багажом его рюкзак, в котором были рассказы, написанные им давным-давно, бритвенный прибор, одеколон и ещё что-то. Что же там было ещё? Дель не мог вспомнить, что он ещё положил в рюкзак. Мало того, ему казалось, что он должен лететь дальше, транзитом в Канаду, куда-то на север Канады. Хотя билет был только до Мюнхена.
 
— Так что же такое у меня в рюкзаке, что мне очень дорого, но о чём я не помню? То, что мне прямо сейчас надо открыть. Ага, открыть — значит, вероятно, коробка какая-то, — думал Дель, стоя на эскалаторе. Потом он раздражённо скинул рюкзак, раскрыл его, стал искать это что-то и — исчез… Вместе с рюкзаком, вместе с этим чем-то, которое он так и не нашёл. Вместе с вопросами о конечном пункте путешествия, со своим недоумением… исчез вместе со всем этим.

25
Кладбище Пер-Лашез. Около могилы Джима Мориссона  Дель сидел на скамейке всесте с французами. Они познакомились за день до этого в Париже. Два парня со своими девушками, в разрисованных футболках и джинсах. Французы сами подсели к Делю, который смаковал вино в кафе недалеко от Лувра. Просто сели за столик, чокнулись бокалами, выпили вина и стали говорить о свободе.

 Потом они все вместе вышли на улицу. Французы раскурили травку, а Дель купил в ночном магазинчике у арабов бутылку виски. Они снова пили, потом танцевали где-то на дискотеке, а потом носились по Елисейским полям. Даже устроили, как сказали французы, «свободную покупку» в дорогом магазине одежды. Несмотря на то, что их не хотели пускать секьюрити, им удалось прорваться в магазин. Чинные покупатели с презрением смотрели, как они, улюлюкая, носились по магазину, устроив ловитки с охраной, разбрасывая на ходу вешалки с платьями, на которые продавцы и покупатели даже дышать боялись. А Дель, войдя в раж, умудрился плеснуть виски на какой-то дорогой костюм. После чего они гурьбой понеслись к выходу. Деля чуть не поймали, но одна из его новых подружек огрела лысого верзилу-секьюрити сумкой, тот ослабил хватку, Дель смог вырваться, правда, порвал рукав джинсовой куртки.

Французы уговаривали Деля покурить травку. — Это же необходимо. Это же традиция — покурить на могиле Мориссона.
Начинало светать. Дель глотнул из бутылки, покачал головой. — А я лучше выпью. Это не нарушит традицию?
Французы переглянулись. Потом решили, что не нарушит. Один из них всё-таки продолжал допытываться. — А почему ты не куришь? Это же тоже свобода.
— Конечно, свобода, — ответил Дель. — Ну, просто, если мне понравится, я не смогу остановиться. А это уже несвобода.
Его довод убедил французов. А Дель подумал о том, что не совсем свободен. А может, и совсем несвободен... Потом они все вместе затянули песню Дорз  Light My Fire. А ещё французы рассказали ему, что они были знакомы с его бывшей землячкой Никой, с которой им было не менее весело, чем с Делем.

— Ты знаком с ней, Дель? Помнится, на Монмартре Ника как-то полезла на стол танцевать, — ну, чтобы продемонстрировать силу свободы, — наперебой рассказывали они ему. И что Ника тоже, как и Дель, любит Хемингуэя. И что она из Парижа отправилась в Испанию, в Памплону, а оттуда собиралась на Кубу. Французы сказали, что хотели бы увидеть город Деля и Ники. Дель просто грустно посмотрел на них. Конечно, он был знаком с Никой. В том самом городе все были так или иначе знакомы друг с другом.

26
Эльмир проснулся в понедельник утром совершенно разбитым. До встречи с клиентами из Москвы оставалась ещё пара часов. День рождения подружки Эльмира, который они справляли на пляже Пладжа-Сант-Пол, начался днём. Он рассчитывал пораньше вернуться в Барселону, чтобы выспаться дома после трёхдневного веселья. Но не удалось. Подружка, напившись, закатила истерику, так как накануне он объявил ей о том, что продолжать с ней отношения не собирается. Потом все опять где-то что-то пили. Домой, он добрался засветло.

— «Теперь уже вставать пора» — подумал он, уставившись в потолок. Ещё через час он, уже относительно посвежевший после душа и кофе, подъезжал за клиентами в отель. «Не надо было столько травки курить. Опять голова болит. Всё перемешалось. Да и вообще затянул я с ней. Вот и изгадила всё настроение! Хотя непонятно кто — кому. Конечно, надо было подождать пару дней — после дня рождения  сказать ей об этом. Так нет, накурился, напился опять — и понесло!» Поворчав про себя, Эльмир вздохнул. Он усадил клиентов в машину и вырулил на трассу ведущую на север, в сторону границы с Францией . Клиенты просили его подыскать недвижимость.  Столь известный и модный в России - испанский курортный городок Ллорет де Мар, их не устраивал. Поэтому он нашёл им виллу в довольно дорогом посёлке Пладжа-де-Аро.  Именно то, что клиенты и заказывали — дорого и роскошно. Тем лучше для Эльмира — он получит более высокие комиссионные.

«Закончу с ними, вытащу Анну куда-нибудь». Анной звали его новую подружку. Она была в восторге от его игры на рояле.
Да и сам Эльмир был в восторге от своей игры. Два раза в неделю он отправлялся в джаз-клуб, чтобы предаться любимому занятию и заработать денег.
Чем глубже он погружался в музыку, словно сливаясь с ней, тем красивее она звучала, и тем лучше получалось выдать что-то необычное и яркое. Именно после такой импровизации ему почти всегда удавалось уйти после концерта домой с какой-нибудь симпатичной поклонницей джаза, предварительно пропив заработанное за вечер в барах.

— А мы не разобьёмся? — прервала его мысли одна из клиенток, — вы как-то одним пальцем крутите баранку, другим набираете номер на мобильнике, да ещё перебираете диски.
— Нет, не беспокойся. Он всегда такой, — перебил её муж, — это ещё что! Иногда он вдобавок с водителями словами перекидывается, да ещё умудряется кадрить переходящих дорогу девушек.

Все рассмеялись. Эльмир виновато повёл плечом — мол, что поделаешь — каков есть. Он отложил мобильный в сторону. «Пусть пассажиры не нервничают. Маме в Гамбург позвоню позже. Может, она сможет объяснить, кто послал ему из родного города посылку с той самой баночкой странного фиолетового вещества...» Он получил посылку  именно в тот день, когда договорился  о подработке в джаз-клубе. Это самое вещество, особенно ночью, излучало какое-то странное свечение. «Удовольствие — словно только травку покурил. Нет-нет, удовольствие, как от великолепной музыки. Или от очаровательной женщины. Анны, например. Или всё вместе. Какая прелесть! Теперь можно не тратить деньги на траву». Он аж крякнул от такого умозаключения. Эльмиру это смутно напоминало что-то из далёкого детства. Эту самую баночку он когда-то нашёл среди игрушек. Откуда она взялась — никто не знал. Он никогда с ней не расставался. А вот, собираясь навсегда в Испанию, впопыхах где-то затерял. Теперь баночка опять нашлась, хотя и квартира уже там (в том самом далёком городе детства) давно продана, естественно, и вещей никаких не осталось. «В общем, разберёмся. Не время сейчас на это отвлекаться» — Эльмир почесал затылок, решив оставить рассуждения о странном веществе на потом, чтобы сконцентрироваться на предстоящих переговорах по поводу купли-продажи виллы. «На этом я могу хорошенько заработать — что весьма кстати, ведь с деньгами туго» — размышлял Эльмир, подъезжая к Пладжа-де-Аро.

 27
— Здравствуйте, мне сказали, что вы меня ищете?
— Да, добрый день, Джей. Меня зовут Эстель. Я из Испании. Из Каталонии. Мне про вас рассказала Айлин из Гаваны, если вы помните.
— Художница! Конечно, помню. Она мне очень помогла на первых порах. Садитесь. У меня, к сожалению, не пятизвёздочный отель.
— Вы прекрасный художник, Джей. Я внимательно рассмотрела ваши росписи на стенах Храма. Они живые. Понимаете, я вижу, что они живые. Я чувствую их. Вы возьмёте меня завтра с собой? Я знаю всё про чудо. Не спрашивайте, откуда, но я знаю. Я специально за этим в Камагуэй приехала.
— Знаете, Эстель, я бы с удовольствием… Но не могу. Да и не хочу. Не обижайтесь, пожалуйста. Кстати, вы ведь хорошо играете на клавесине средневековую классическую музыку, не так ли? Сыграйте мне, пожалуйста. Я вас очень прошу.
— Как вы узнали, Джей? Айлин рассказала? Хорошо играю — это громко сказано.
— Нет, от Айлин я ничего про вас не слышал. Я просто знаю. Не скромничайте. Вы же видели мои росписи на стенах церкви, а я не слышал, как вы играете. Это нечестно. Сыграйте, пожалуйста. Знаете, Эстель, а у меня ведь два имени.

28
Эстель с улыбкой провожала взглядом русских, выходящих из её собственного ювелирного магазина. Парень, который сопровождал их, вероятно переводчик, довольно сносно говорил по-каталонски. Пока посетители выбирали драгоценности (судя по покупкам, деньги у них водились), он с кем-то переговорил по-французски, потом по-английски. Как сказал Эльмир —так звали переводчика — он ещё плюс ко всему играет в довольно-таки известном джаз-клубе Барселоны.

— Неплохо на сегодня, учитывая, что сейчас с туристами не густо. Уже девять. Закрою магазин. Поеду-ка я в любимый ресторанчик. Никого не хочу сегодня видеть — устала. Поеду одна, — решила Эстель. За ужином она вспоминала свою недавнюю поездку на Кубу, эту бедную страну, которая встретила её нескончаемой сальсой красочного карнавала. Можно ли было назвать поездку удачной? Как знать… Всё было замечательно, кроме одного: она отправилась на Кубу, чтобы увидеть чудо. Однажды во сне Эстель услышала, что ей нужно поехать на Кубу, чтобы найти художника, который расписывает стены храма святой Марии в Камагуэе. Так она и сделала. Она нашла художника, и он даже пообещал ей, что чудо когда-нибудь обязательно произойдёт. Как же Эстель удивилась, услышав в конце отказ.

 У него в комнатушке стоял старинный клавесин. Эстель уже пять лет как училась в консерватории игре на клавесине. Она по просьбе художника сыграла ему. Когда они прощались, художник ещё раз извинившись, попросил не огорчаться. Он сказал, что Чудо произойдёт, и она обязательно узнает, когда и как.
— Произойдёт чудо на твоей родине, — сказал художник.
— А как же Камагуэй? — спросила тогда Эстель.
На что художник, опустив голову, ответил, что он не может взять её с собой. Вот и всё. Потом они попрощались.

Эстель заказала чай. Это само по себе её весьма удивило, ведь она не особо любила чай, но в этот вечер почему-то захотелось. Зазвонил её мобильный.
Это была Монсеррат, её школьная подруга.

Поговорив с ней и договорившись о встрече на следующий день, она узнала, что к Монсеррат приехал Жан Луи, друг из Франции. Оказалось, что они хотят поехать в монастырь Монсеррат и приглашают Эстель составить им компанию.
— «Почему бы и нет!» — подумала про себя Эстель и охотно согласилась.

После разговора с Монсеррат Эстель ощутила какое-то щемящее чувство в груди. Это была не боль и не дискомфорт, а что-то такое, словно напоминающее утренний бриз — расслабляющий, пьянящий и чем-то тревожащий сердце. А ещё она почувствовала чьё-то присутствие. Совсем рядом. Настолько близко, что было слышно чьё-то дыхание. Этот кто-то дышал таинственностью и неизвестностью.

 Что она ощущала в этот момент? Ей показалось, что кто-то испытывает страстные чувства по отношению к ней — всепоглощающую любовь. Это было настолько страстное чувство, что Эстель стало не по себе. Неужели она опьянела от бокала белого вина? Она подозвала официанта, чтобы оплатить ужин.
Эстель открыла входную дверь. Навстречу выбежали две собаки — синеглазый хаски и бельгийская овчарка.
— Соскучились, родные! Я тоже. Сейчас переоденусь, и пойдём гулять.
Она вместе с визжащими от счастья псами зашла в столовую, включила торшер и опешила. Рядом с её пианино стоял настоящий клавесин. Клавесин, о котором она мечтала столько лет. Но это ещё не всё. Сквозь зазоры крышки пробивался фиолетовый свет. Эстель подошла к инструменту. Не отрывая взгляда от этого света, погладила клавесин и провела рукой по клавишам. Подняла крышку. На струнах лежало огромное светящееся перо. «Это произошло! Художник из Камагуэя был прав!» — прошептала Эстель.

29
Дель брёл по улицам сонного Парижа. Французы, обнявшись, заснули на скамейке. А он ушёл. Воскресенье. Раннее летнее утро. Кто-то где-то вопил гимн Советского Союза. Вначале Дель решил, что пора в психушку, но вопль продолжался и слышался всё отчётливее.

— Нет, всё-таки кто-то уже с утра веселится, в отличие от меня, — подумал он, трясущейся рукой опуская бутылку из-под виски на тротуар. Он подошёл к такси. Водитель такси с наколотым скорпионом на плече, свесив одну ногу из машины, брал аккорды на гитаре, что-то напевая.
 — Где можно купить выпить? — спросил Дель.
 Шофёр нехотя поднял голову, ничего не ответил, снова принялся играть на гитаре.
 — А до Барселоны довезёшь?
Таксишник недовольно посмотрел на Деля:
— Тебе действительно стоит что-нибудь выпить и лечь спать. Голова болит?
— Как будто клещами сжали. Язык еле двигается. Не видишь, что ли?.. Вот, смотри, что творится. — Дель еле вытянул руки, которые тряслись так же, как и тело.
Его всего трясло.
 — Только на бензоколонке.
 — О’кей, едем в Барселону. На первой же бензоколонке останови, куплю выпить.
 — Слушай, если ты хочешь, чтобы я тебе помог, прекрати нести глупости. А нет — иди дальше, не мешай мне.
 — А можно хотя бы на твоей гитаре сыграть?

Француз помедлил, взглянул на него, потом вздохнул и протянул гитару, от которой тянулся шнур к акустической колонке с усилителем. Колонка лежала на переднем сидении рядом с водителем. На том самом сидении, на которое парижские таксисты не сажают пассажиров.

— Теперь понятно — они никому не разрешают там садиться, потому что кладут на это сидение акустические колонки, — подумал Дель. Он начал играть, сперва будто пробуя струны, потом всё увереннее и увереннее. Он вспомнил всё, хотя и не играл уже много лет. Гитара снова стала с ним одним целым. Пальцы сами по себе утонули в соло. Таксишник аж подскочил на сидении от удивления, прибавил звук усилителя и замер.

Дель начал блюзом Скотта Хендерсона , потом перешёл на мотивы Джо Сатриани , а закончил собственной бешеной импровизацией из смеси джаз-рока с мугамом. Когда Дель протянул гитару хозяину, тот зааплодировал, рассмеялся и сказал:
— Садись, поехали в твою Барселону — через бензозаправку. А ты профессионал! Как тебя зовут?
Дель представился и спросил:
— А тебя?
— Жан-Луи. Ты где так играть научился?
— Да в городе одном, иллюзорном.
— Как это — иллюзорном?
— А вот так, — Дель развёл руками, которые опять тряслись, — и все мы не более, чем иллюзия. Поехали за виски, а то один из этих самых фантомов сейчас отдаст концы.

30
Жан-Луи ориентировался только по двум красным габаритным огонькам трейлера, который, должно быть, ехал впереди. Должно быть — потому, что кроме этих двух красных огоньков ничего не было видно. Жан-Луи был рад, что не поменял машину, хоть она и была не первой свежести — пятнадцатилетний мерседес класса Е. Ему предложили неплохую сумму за автомобиль, но он — не потому, что не хотел, а просто от лени — никак не мог перезвонить, чтобы точно договориться о деталях. И сейчас та самая машина плыла в грязевом море где-то на юге Франции, недалеко от границы с Испанией. Она была довольно тяжёлой, что придавало ей столь нужную в этом потоке устойчивость. Автомобиль раскачивало, но не сносило потоками воды и грязи, которые хлестали по нему со всех сторон.

 Торнадо налетел внезапно. Всё кругом закружилось-завертелось. Потом с неба полил дождь из грязи и быстро превратился в это самое море, по которому и рулил Жан-Луи. Рядом с ним проплыла какая-то малолитражка, неуклюже во что-то уткнулась, кувыркнувшись, унеслась вместе с потоком. Красные огоньки впереди начали мерцать, потому что грязевой ливень усилился, и «дворник» еле успевал смывать грязь с лобового стекла.

 Жан-Луи прибавил звук магнитофона. Рок помог ему собраться, не отпустить в отчаянии баранку и не предоставить себя воле случая. Рок всегда будоражил его как крепкий кофе, пробуждал в нём бойца, заглушал страх. Жан-Луи ехал в Барселону. В Барселоне он собирался повидаться с подружкой, поваляться пару дней на пляже. Причём решение о поездке в Барселону он принял совершенно спонтанно. Ранним воскресным утром, когда играл на гитаре в Париже и когда познакомился с гитаристом из иллюзорного, как тот выразился, города. Собственно, этот гитарист и подбил его на поездку в Барселону.

 Они двинулись в путь. На бензоколонке его новый знакомый накупил бутербродов и стограммовых бутылочек виски. Они благополучно выехали на трассу, ведущую на юг Франции. Гитарист прямо из бутылок глотал виски, заедал бутербродами, рассказывал смешные истории, а ещё — обещал по приезде в Барселону устроить кутёж. Это он обещал... Но потом заснул на заднем сидении. Через некоторое время, когда Жан-Луи попросил передать ему что-нибудь пожевать — в ответ было молчание.

 Жан-Луи обернулся назад, посмотрел на Деля. Тот сидел, будто застыл на месте, а рукой показывал вперёд.
— Не останавливайся, Жан-Луи. Что бы ни случилось — не останавливайся! И спасибо тебе. Мы встретимся… в монастыре Монсеррат. Если не удастся, не обижайся. Извини, что не смогли гульнуть вместе. Потом…
Потом закрутил торнадо. Жан-Луи вцепился в баранку. Он опять, но теперь уже на полную мощность врубил магнитофон. У него мелькнула мысль свернуть куда-нибудь в посёлочек — как раз впереди сквозь мутный поток виднелся указатель съезда — остановиться где-нибудь в безопасном месте, переждать весь этот конец света. Он даже взял несколько вправо для этого. Потом вспомнил слова гитариста — что бы ни случилось, не останавливайся. Он проехал, вернее, проплыл указатель и снова направил машину вслед за огоньками.

Жан-Луи вздохнул:
— Если я потеряю впереди идущий трейлер, можно будет уверенно отпускать баранку и расслабляться на сидении. Поплыву, куда суждено. Надо было сворачивать в посёлок. — Ещё ему сильно захотелось обнять свою подружку-каталонку и заснуть. Чтобы весь этот кошмар оказался не более чем сном.
 
 Следует сказать, что его желание частично исполнилось. На следующий день на берегу моря в одном из ресторанов Барселоны он сидел со своей подружкой Монсеррат. Хорошо выспавшийся и счастливый, доедал паэлью. Рядом за столиком колоритный каталонец с усами Дон Кихота поднимал на вытянутой руке над собой стеклянную колбу. Из длинного узкого носика колбы дугой лилось вино.

— Интересно, попадёт или промахнётся? — гадал Жан-Луи. Струя направлялась несколько левее рта. — Нет, промахнулся, — решил было Жан-Луи. Но губы каталонца вдруг вытянулись вбок вместе с левым усом и втянули в себя струю красного вина. Потом ус вместе с губами вернулся на место, зато щёки энергично задвигались, полоская вино во рту. Глаза каталонца закатились от удовольствия. Он поставил колбу обратно на стол, смачно проглотил вино. Поймав взгляд Жана-Луи, он протянул ему колбу, приглашая, видимо, проделать ту же операцию. Но поскольку у Жана-Луи не было усов Дон Кихота, а также акробатически натренированных губ, он поблагодарил каталонца за любезность и отказался. И вот тут его взгляд застыл на экране телевизора, который висел прямо перед ними.
 
 Торнадо и грязевое море не были сном. По телевизору показывали перевёрнутые автомобили, тела жертв… Взволнованная журналистка вела репортаж из небольшого посёлка, который, можно сказать, весь оказался под водой. Жан-Луи перестал жевать и завороженно уставился на экран телевизора — это был тот самый посёлок, в который он собирался свернуть. Вот только гитарист, с которым он познакомился в Париже… Который пропал из машины до начала торнадо. Был ли он на самом деле? А может, это был сон?

 Он ведь задремал тогда, воскресным утром в Париже, перед тем как решил выехать в Барселону, а перед выездом — дать концерт под балконом у соседки. Она постоянно скандалила, говорила, что он мешает ей своим музицированием. Именно эта соседка пару раз ночью из-за этого полицию вызывала.
 — Неплохая получилась импровизация, — подумал он, откинув голову назад и закрыв глаза, — особенно в конце, когда восточные мотивы слились воедино с джаз-роком — так естественно, будто сами по себе… Это была великолепная кульминация.

 Через несколько дней к вечеру Жан-Луи с Монсеррат поехали на север по побережью . Потому что в Барселоне было невыносимо жарко. Жан-Луи завернул в посёлок Пладжа-де-Аро, где, собственно, и жила Монсеррат. Они купили в лавке пару бутылок Риохи — Фаустино седьмой. Поставили палатку прямо на пляже, который тянулся параллельно бульвару ленивого средиземноморского городка. Проплавали остаток дня в море, назагорались вдоволь. Здесь было уже не так жарко. Но и не прохладно. Вода не была горячим бульоном, как, например, на средиземноморских пляжах Турции в жаркие дни августа, но и не такой холодной, как на севере Франции даже в самые солнечные дни. Море было просто замечательным.

 К 11 вечера прямо на пляже заиграл джазовый оркестр из Барселоны. Напротив сцены, где заранее были приготовлены ряды из пластмассовых стульев, не было ни одного свободного места. Жизнь у испанцев, особенно в летние месяцы, как известно, после 8 вечера перемещается на улицу, тогда и заполняются все кафе и рестораны. Как раз после ужина каталонцы спустились с бульвара на пляж слушать блюз. Причём никого не волновало, что на следующий день надо на работу. Никого не волновало, что просыпаться будет непросто. Никому не было дела до того, что кто-то утром куда-то опоздает. Был прекрасный летний вечер. Играла великолепная музыка. Жизнь замечательна — понимали они. Об этом им рассказывала музыка и ночное море. Все были счастливы, радостны, словно сговорились просто наслаждаться каждой минутой жизни.

 Те, кто помоложе, сидели и лежали, группами и в одиночку, в обнимку или, объединившись в круг, прямо у воды. По всему пляжу горели свечи. Жан-Луи, обняв Монсеррат, валялся у палатки, к пологу которой подкатывали волны. Она положила ему голову на бедро, болтала ногами в воде и смотрела на море. Он окунул голову в её волосы и спросил:
 — Вот тебя зовут Монсеррат, а я никогда не был в монастыре Монсеррат. Может, завтра махнём туда?
 — Конечно, — ответила каталонка, — только я обещала завтра с подругой встретиться. С Эстель. Помнишь, я рассказывала тебе про неё. Ну, мы с ней учились в одном классе. Помнишь? Можно будет всем вместе поехать в монастырь. Как идея?
 — Замечательная идея, — сказал, потянувшись, Жан-Луи. Он протянул пустой бокал, — налей мне ещё вина, пожалуйста.

31
Колибри длинным клювом высасывала нектар из цветов, что росли в городском парке Камагуэя. Она про себя решала, как провести остаток дня. Да и решать-то было нечего. Она, конечно, опять полетит в храм Святой Марии, опять опустится где-нибудь, чтобы смотреть, как Пётр расписывает стены храма.

 Они познакомились с Петром пару лет назад, когда он впервые зашёл в храм. Был удивительно знойный день, даже для Кубы, поэтому Колибри залетела в прохладный храм. Бородатый человек в широкополой шляпе, который тоже только что вошёл в храм, удивлённо уставился на неё. А она зависла прямо над ним и тоже начала внимательно разглядывать незнакомца.

— «Похоже, не местный и даже, вероятно, не кубинец, — подумала Колибри, — раз он удивился, увидев меня. Наверное, он решил, что я какой-нибудь шмель. Эй, человек, я — птица».

 Но человек, как видно, этого не понимал. И тогда Колибри решилась на самый отчаянный шаг, на какой была способна. Она просто опустилась на шляпу человека. А тот, в свою очередь, осторожно снял шляпу, убрав упавшие сразу на лицо взъерошенные волосы, и уставился на пичугу.
— Вот это да! — сказал человек, — так это же не стрекоза!
—«Ого! Он меня ещё за стрекозу принял — ну, удружил»
— Это ж… Ну да, это — колибри.
— Вот-вот, наконец-то, — проворчала Колибри.
— Ух ты! Красиво ты поёшь!
Тут появился служитель церкви, поэтому Колибри решила перелететь на подоконник.
— Что вам угодно? — спросил священнослужитель.
— Добрый день! У меня к вам предложение. Я художник, приехал сюда издалека, специально чтобы провести реставрацию картин на стенах храма, а может, и новые написать.
— Вас наверняка кто-то из Гаваны прислал. Мы не раз обращались. Здесь давно ничего не реставрировалось.
— Да нет, — сказал человек, — я не из Гаваны. Я проделал куда больший путь, я из-за океана. Меня никто не присылал. Я читал про ваш храм. Знаю, что тут произошло чудо, на месте которого храм и построили.
— Верно. Так вы действительно художник?
— Да-да, — сказал человек, — можете посмотреть фотографии моих картин, — он протянул папку, которую держал под мышкой, служителю.
Колибри стало тоже любопытно. Она было подлетела к служителю, но тот отогнал её рукой, чем весьма расстроил Колибри, даже можно сказать разозлил.
— Сколько вы хотите за вашу работу?
— Ровным счётом ничего. Разве только крышу над головой, ну и еду какую-нибудь. Если иногда добавите бутылку пива, буду очень благодарен.
— Как вас зовут? — спросил служитель.
— Пётр, — ответил человек.
Вот так Колибри узнала, что человека в шляпе зовут Пётр и что он художник.

Напившись вдоволь нектара, Колибри полетела в храм, но в этот день Петра за работой почему-то не застала. «Видимо, он закончил работать» — подумала она и пролетела вдоль лестниц вниз, в комнатку Петра. Пётр валялся на диване, прямо из бутылки пил пиво. Колибри уселась рядом.

— «Ну, дело к вечеру идёт. Устал, наверное».
— О, ты опять поёшь, птичка. Ну, здравствуй. Тебя пару дней не было. Я уж забеспокоился.
— «Напрасно беспокоился, Пётр. Путешествовала я в сторону моря. Там в цветах особый нектар. Но тебе этого не понять».
Пётр допил бутылку, положил её на пол.

— Слышь, пичуга. Я тут нашёл кое-какие древние документы, из которых узнал, что сегодня ночью в храме опять случится чудо. Наверное, эта девушка из Испании обиделась, что я ей отказал. Но что поделаешь — я не мог поступить иначе. Это не я решаю.

32
В центре двора в монастыре Монсеррат находится круг, а в нём ещё один. Из центра внутреннего круга отходят линии, пересекающие оба круга. Через круг в монастырь иногда приплывают дельфины.

 Несколько раз в год, летом, ночью, основной круг поднимается над плитами двора метров на десять. От него вниз опускается прозрачная стена аквариума, который заполняется водой. Тогда дельфины приплывают сюда вдоволь порезвиться, поплавать под луной и звёздами в любимом бассейне. Утром они, встретив восход солнца, через внутренний круг вновь уплывают куда-то. Большой круг опускается на место. Монахи подметают двор. Оставшиеся капли высушивает солнце.
 
 Изредка над кругом появляется Фиолетовый объёмный многоугольник. Это происходит обычно в полночь. При первых же Фиолетовых бликах монахи, согласно древнему обычаю, закрывают все двери во внутренний двор, а также все выходящие туда окна и собираются в церкви. Никому из них не разрешается заглядывать во двор в это время — неважно, сколь велико любопытство.

 Правда, монахам известно, что во дворе, прямо над кругом, то трепещет, то ходит волнами перевёрнутый конусообразный Фиолетовый многоугольник. Вершина конуса упирается в самый центр круга, а сам конус, расширяясь, занимает почти весь двор. Несмотря на запреты, человеческое любопытство всё же берёт верх, и некоторые из монахов иногда пытаются подглядеть за происходящим сквозь ставни, но кроме странного свечения им ничего увидеть не удаётся.

33
Из энциклопедии Ахримана.
Фраваши  — главные враги Зла. Непоколебимые, беспощадные крылатые девы-воины. Только благодаря этим противникам Зла до сих пор не удаётся построить идеально совершенную модель власти и могущества. Фраваши сводят на нет все трудоёмкие многолетние и даже многовековые титанические усилия адептов Зла. Они не раз разрушали до основания уже созданные системы совершенства. Вступая в бой, Фраваши бьются до конца, не ведая страха. Облачены в металлические доспехи или же в не менее прочные тонкие кольчуги. Вооружены мечами и копьями.

34
Фиолетовое свечение, такое мягкое и доброе. Столько удовольствия и радости! Свечение под стать воде моря. И дышится не хуже, чем на воздухе. Оно — не вода и не воздух. Оно — и воздух, и вода.
— Я пришла выполнить своё обещание. Ты же хотел меня увидеть?
Дель что-то хотел спросить, но она приложила палец к его губам.
— Т-с-с-с… Только молчи и слушай — как всегда, без вопросов.
Дель поцеловал её пальцы…
— «Господи, какое это блаженство! Я только хочу спросить тебя…» — думал он.
Она ещё сильнее прижала палец к его губам.
— Тебе не следует разговаривать. Мы ведь так никогда не общались. Как всегда, просто — думай. Вспомни, тебе даже не стоит задавать вопросы про себя. Я и так слышу их. Просто расслабься. Да, конечно, ты мой. С рождения. И даже до него.
Дель сидел в самом центре круга, от которого в разные стороны отходили линии. Поплавав в Фиолетовой среде, он просто опустился на дно, прямо в круг, и, едва коснувшись дна, увидел Её. Сэни? Нет, не Сэни. Её, похожую на Сэни. Но только с огненно-рыжими волосами. Сходство с Сэни ограничивалось лишь веснушками на лице и лукавым взглядом серых глаз. Да и была Она несколько выше ростом, чем Сэни. Когда Она двигала головой или расправляла крылья, волнистые волосы рассыпались во все стороны. Движения её можно было сравнить с движениями в воде — плавными и замедленными. Под прозрачной накидкой виднелась блестящая серебряная кольчуга, опускающаяся до самых колен, лёгко и тонко подчёркивающая безукоризненные линии крепкого тела.

— Обещаешь не перебивать меня?
Дель просто закрыл глаза в знак согласия. Она расстегнула пояс с мечом, отложив его в сторону, села рядом с Делем. Посмотрела немигающим взглядом, и Дель услышал:
— Ты меня с детства искал, правда ведь? Тебя купали родители, а ты со мной разговаривал. Помнишь ведь? Ты меня чувствовал с того дня, как стал воспринимать Мир, в который пришёл. Не так ли? Ты взрослел и не прекращал поиски. В юности ты влюбился в Сэни. Ты был очень расстроен, что пришлось расстаться с ней. А ведь на самом деле ты не расставался с той, которую ты любил и любишь. Ты продолжаешь её искать. А я рядом, Дель. Я всегда рядом. Я оберегаю тебя. Почему? — ты спрашиваешь. Не всё сразу. Когда вернёшься к нам, всё поймёшь. Куда — к нам, спрашиваешь. Не имею права говорить. Придёт время — узнаешь. И не торопись. Не тебе решать, когда надо будет возвращаться.

 Помнишь, когда ты начал проситься к нам, обратно? Помнишь? А не забыл, что ты обещал Айсэну? Не повторяй того, что он сделал. Ты знаешь, насколько мы все сильны, настолько можем быть и слабы. Так вот, когда ты попросился назад раньше времени, когда ты отчаялся, когда ты лишался воли и силы, я тоже слабела. Но не сдавалась. Я боролась из последних сил.

 Сперва перевернулась машина, в которой ты ехал. Ты мог погибнуть. В тот раз я еле успела свернуть шею воину Ахримана, который тебя атаковал. Опоздай я на мгновение, могла бы лишиться тебя! А ведь я люблю тебя не меньше, чем ты меня. А может, и больше. Не перебивай. И никогда не думай так! Что бы ты ни сделал, я рядом, я защищаю тебя. Я никогда не покину тебя. Но пойми, когда ты падаешь духом, мои силы тоже иссякают. И тогда подлые создания Ахримана смогут когда-нибудь взять верх.

 В следующий раз, когда ты ехал с Жаном-Луи в Барселону, воины Ахримана наслали на вас непогоду, разверзли хляби небесные. Так вот, над вами шёл бой — не на жизнь, а на смерть. Когда закрутился торнадо, меня ранили. Но моей подруге удалось проткнуть Ахриманову тварь копьём, насквозь. А не то, если бы мы пали… Я даже не хочу говорить об этом, Дель! Будь силён духом, что бы ни случилось. Я исполнила твою просьбу. Я показалась тебе. Исполни и ты мою, — Она обняла Деля, — и прекрати искать меня на Земле. Не пытайся найти меня в людях. У многих людей есть внешнее сходство с нами. Но это — не мы.

Дель попытался что-то сказать, но Она подняла руку и строго сказала:
— Мы договорились. Никаких слов. Я и так всё слышу.
Она вдруг зажала уши ладонями:
— Прекрати! Сжалься! Ты сжигаешь меня своей страстью. Не можешь? А ты попробуй, потерпи. Когда-нибудь. Нет, вот этого я сама не знаю. Когда придёт время, мы навсегда будем вместе, по-настоящему. Ну, я постараюсь иногда являться к тебе. Постараюсь. Вот и моя подруга прилетела.
 
 Рядом опустилась ещё одна девушка. Точно такого же телосложения. Точно в таких же доспехах, но с копьём. Такой же удивительной красоты, но с чёрными волосами.
— Привет, — бросила она Делю, и, обращаясь к Огненной (как её окрестил Дель) девушке, — ну всё, давай, полетели. Пора.
 — Ещё минутку, — ответила Огненная девушка. — Так вот, Дель, конечно, мы будем, как и раньше, с тобой разговаривать. И теперь-то ты будешь точно знать, что я существую. Как я уже говорила -  сильная, — она встала, застегнула на талии пояс с мечом, —   слабая -  приблизилась к Делю и, поцеловав его в губы  — и безумно в тебя влюблённая.
Обе девушки рассмеялись, оттолкнулись от круга, расправили крылья и устремились вверх.

32
Ранним утром Жан-Луи вместе с Монсеррат и Эстель были первыми, кто вошёл во двор только что открывшего свои двери монастыря. Вошедшие направились к парадному входу в церковь. Эстель чуть отстала от них, остановилась, задумчиво взглянув на сидящего в центре круга человека.

 Нет ничего необычного в том, что в центре монастырского двора сидит человек. Так любят фотографироваться туристы. Получается очень странная фотография — отходящие от кругов линии чуть дальше пересекаются, придают объёмность снимку. Узнав об этом явлении, туристы с удовольствием усаживаются в круг, чтобы их пощёлкали.

Но в этот раз всё было не так. Этого человека никто не фотографировал. Он просто сидел, и от него исходило Фиолетовое свечение. Странно, но на это никто не обращал внимания. Парень медленно поднялся, отряхнулся и направился к ушедшим несколько вперёд Жану-Луи и Монсеррат. Догнав их, он обратился к Жану-Луи по имени.

— Так они знакомы?! — удивилась Эстель. Жан-Луи обернулся и остановился с немного растерянным выражением лица. — Так всё-таки ты?!
— Ну да, — сказал Дель, — я же обещал.
Жан-Луи развёл руками.
 — У меня к тебе масса вопросов...
— Потом, Жан-Луи, позже.
— Ну ладно, потом так потом, — согласился Жан-Луи, — знакомься — это моя девушка. Её зовут Монсеррат.
— Именно поэтому вы приехали в монастырь Монсеррат? — пошутил Дель.
 — Именно поэтому, — подтвердил, рассмеявшись, Жан-Луи. — А это… Где же Эстель? — Он стал взглядом искать Эстель и, найдя, подозвал её.

К Делю приближалась подруга Огненной девушки. Просто вместо серебристых доспехов на ней были облегающие джинсы и красная безрукавка. Те же чёрные волосы, тот же внимательно-любопытный взгляд, типичное южное лицо... Девушка, которая лишь мгновение назад улетела с его любимой.
 Она подошла и протянула руку. — Меня зовут Эстель. Я подруга…
 — Я знаю, кто вы, — сказал Дель, поприветствовав её.
 — Неужели, — удивилась она, — и кто же я, по-вашему?
Дель смотрел на Эстель. Огненная девушка говорила, что есть люди, похожие на Них. Вероятно, у Них здесь есть двойники.

— Но почему же я тогда именно сейчас, сразу после встречи с той девушкой, встретил здесь её двойника? Если ещё Сэни тут появится, я совсем растеряюсь, — подумал он. Но Сэни не появилась.
 Жан Луи «разбудил» его.
— Дель, проснись! Я понимаю, что Эстель поразила тебя своей красотой, но ты так откровенно пялишься на неё!
Монсеррат толкнула Жана-Луи.
— Прекрати! Пойдёмте в церковь. Дель, у вас есть какие-то дела? Присоединяйтесь к нам. Мне Жан-Луи рассказывал про вас. Это правда, что вы замечательно играете на гитаре? — забросала она его вопросами.
 — Какие же у него могут быть дела? — поддержал Жан-Луи, — он мне, а теперь уже нам всем кое-что должен. Кто обещал кутёж в Барселоне? Хитрец, откуда ты знал, что мы приедем сюда сегодня? Эстель подсказала? А может, у вас с Эстель роман, который вы от нас скрываете? Мне Монсеррат вроде не рассказывала, что у Эстель есть парень.
 — Пока у нас романа нет, — улыбнулся Дель, — мы только познакомились… Нет у меня никаких дел. Я с удовольствием присоединюсь к вам.
Войдя в церковь, они поднялись по узенькой лестнице, ведущей к алтарю святой Монсеррат. Эстель взяла Деля под руку, отчего он ощутил внутреннее тепло и трепет. В конце концов, Огненная девушка не просила же его не заводить романов, она просто просила больше не падать духом.

 — Если Огненная девушка похожа на Сэни, а с Сэни нам не суждено было быть вместе, — рассуждал он, — и не мудрено, ведь я просто перепутал Сэни с Огненной девушкой. То ли подсознательно, то ли какие-то воспоминания сохранились. Правда, откуда — неизвестно. Но факт остаётся фактом. У меня были чувства не к Сэни. Я просто в Сэни видел Огненную девушку, потому что Сэни была чем-то похожа не неё. В конце концов, я там, в далёкой юности, с Сэни расстался. Она вышла замуж за Джо. Ведь Сэни — это не Она. Она — это Огненная девушка.
 — Всё верно, — услышал он знакомый голос, — а не боишься моей ревности? Шучу-шучу. Всё равно, ты навеки мой. Просто по-другому. Удачи!
Дель посмотрел на Эстель. — Нет, она определённо мне нравится, — подумал он.

36
Сине-зелёная вода моря. Прозрачную воду беспокоят лёгкие волны, а ты опускаешь обе ладони в воду. Набираешь морскую воду в ладони, поднимаешь к лицу. Вода просачивается меж пальцев, струйками стекает обратно в море. В оставшейся в ладонях изумрудной влаге преломляется солнце, а ты щуришься от удовольствия. Гладишь море, которое шаловливыми волнами резвится с тобой. Чувствуя дрожь, медленно опускаешь руки сначала по локти, потом по плечи в воду, вслед за этим медленно окунаешь в море всё тело, испытывая при этом неописуемое блаженство, и дрожь охватывает тебя, пробегая мурашками с ног до головы. Ты засыпаешь, окунувшись в изумрудный цвет, который отливает Фиолетом. Не это ли есть любовь?

37
— Последний пациент, — радостно отметила про себя Мелани. Ядерно-магнитный резонанс тарахтел, отстукивая последние минуты её работы в диагностическом центре Мюнхена, и приближал к несколько пугающему, но такому долгожданному путешествию.

 Когда у неё зародилась идея о путешествии в волшебные восточные страны? Жизнь поначалу тянулась, потом текла, а в последнее время как-то неожиданно набрала темп. Первый парень, дискотеки, подруги... Разочарования. Скандалы с родителями, которые, как она считала, пытались навязать ей свой размеренный образ жизни, тот образ жизни, который её раздражал.

 Скандалы закончились  её бегством из дома в 16 лет. Её тащила за руки и за ноги полиция, расчищая живой заслон на пути поезда с атомными отходами. Мелани вместе с друзьями «приковала» себя к рельсам. Она царапалась, кусалась, вырывалась изо всех сил. Её привезли обратно домой. Заплаканную, но не сдавшуюся. Молодой полицейский передал её родителям, а она корчила ему рожи и отпускала пошлые шутки.

 В 20 лет она опять сбежала, на этот раз с анархистами в Прагу. В Праге они поселились вместе с чешскими анархистами и панками в заброшенном замке Ладронка, который стоял в одном из самых престижных районов города — Бжевнове, прямо в центре парка. Они жили там общиной. Днём шатались по городу, играли и пели для туристов на Карловом мосту, благо приятный тембр голоса Мелани магнитом притягивал людей. К вечеру они все собирались в замке, сваливали в кучу «заработанное», жарили мясо на гриле и опять пели, танцевали или просто сидели у костра, кому была охота — занимался любовью. Их пытались «выкуривать» из замка. Но всё заканчивалось тем, что пресса на следующий день заступалась за них: «Оставьте их в покое! Обеспечьте их жильём и работой!», ну, и всё в таком духе. Их действительно оставляли в покое на какое-то время.

 Мелани просто периодически звонила родителям, мол, не беспокойтесь, со мной всё в порядке. Она постоянно была в контакте со старшей сестрой. Собственно, только сестра и знала, где находится Мелани, но, несмотря на нескончаемые просьбы, а иногда и угрозы родителей, хранила молчание.

 Власти Праги наконец выгнали анархистов из замка, причём это всё сопровождалось жестокими боями с полицией. В подъезжающие полицейские машины метали бутылки с зажигательной смесью. Анархисты сопротивлялись, как могли. Но силы были неравны. Кого-то поймали, загрузили в машины, увезли в полицейский участок. Другим, и Мелани в том числе, удалось сбежать. Пожив ещё пару дней у своего чешского друга-анархиста в загородном домике под Прагой, она решила вернуться домой.
 
— Ты не свободен! — объявила она ему. — Это всё было для тебя развлечением, ты не один из нас! Возвращайся к своим богатеям-родителям обратно — они тебя озолотят!
Он парировал:
— Но ты тоже возвращаешься домой.
— Да, возвращаюсь! Но это тоже моя свобода! Я так решила.
— Ну, значит, и ты ненастоящая!

 Мелани пожала плечами и ушла. Вот тогда и зародилась идея о путешествиях.
Но для этого надо было скопить денег. Она никому ничего не сказала. Даже сестре. Пошла в школу рентгентехников. «Одумалась!» — радовались родители.
Прошли долгие месяцы скучной учёбы. Многое изменилось. За это время умер отец. Мать ушла с работы. Сестра уехала на север Германии. Ну а Мелани перебралась из провинциального городка в Мюнхен, столицу Баварии, устроилась на работу в диагностический центр. На выходные она приезжала к матери, которая выглядела внезапно постаревшей. А потом её мать заболела. Онкология — поставили страшный диагноз врачи центра, где работала Мелани.

 Через несколько месяцев матери не стало. Прямо после похорон Мелани объявила сестре: «Знаешь, меня здесь больше ничего не держит. Я улетаю в Индию. Потом подамся в Непал. Оттуда, может, в Австралию отправлюсь. Или, скажем, в Новую Зеландию. Хочу мир посмотреть».
 — Опять свобода, — вздохнула сестра. — Ты что ищешь, Мелани?
 — Я просто хочу попутешествовать. Это моё паломничество, если хочешь! Где-нибудь да и осяду. А может, когда-нибудь вернусь.
 — Когда же ты повзрослеешь? — только и сказала сестра. Она знала, что отговаривать Мелани бессмысленно — если уж что-то решила, то непременно сделает.
Мелани нажала кнопку на пульте. Уже позади прощальная вечеринка с друзьями из диагностического центра, а теперь и последний день работы. Всё позади: детство в деревеньке на берегу озера Тегернзее, что находится в Баварских Альпах, бурная юность. А что впереди?

— А, будь что будет! — и уже, обращаясь к пациенту, «выезжающему» из трубы ЯМР, сказала: — Всё, обследование закончилось. У вас всё в порядке? Ну, вот и хорошо.— Вот теперь действительно финита! Завтра лечу!

38
Из энциклопедии Ахримана.
Скверна, разрушение, ложь, насилие, злой умысел, лицемерие, трусость, подлость, спесь, тщеславие, ничтожество, смерть  — основа основ, самые действенные средства в достижении высшей цели, а именно — неограниченной власти над всем органическим и неорганическим миром.
Творчество, справедливость, поиск истины, понимание, любовь, милосердие, благое слово, благое дело, благая мысль  — самые вредные качества. Являются признаками глупости, слабости и малодушия. В то же время, эти паразитирующие качества всякий раз создают немыслимые помехи для построения единственно правильной структуры взаимоотношений людей.

39
Мелани заблудилась в Гоа. Она путешествовала по Индии на поездах, на попутных машинах, мотоциклах, просто пешком — как придётся. После завтрака в небольшом посёлке она отправилась на побережье Гоа через джунгли и заблудилась. Что было для неё совершенно неожиданно, потому что сначала она шла по оживлённой тропинке — то и дело попадались люди. Потом кормила обезьян. Потом засмотрелась на слонов, перекинувшись парой фраз с погонщиками этих неповоротливых животных. Спросила их, как дойти до побережья. Они показали. Как будто пошла правильно. Погонщики были довольно доброжелательны. И потом, в Индии как-то не принято отправлять людей из вредности не в том направлении. Во всяком случае, за полгода путешествия Мелани с этим ни разу не столкнулась. Хотя с несусветной грязью — да, сталкивалась на каждом шагу. С крысами, которые вольготно сосуществовали с людьми — да. С вопиющей бедностью — тоже. Но с вредностью?

— «Вот этого, слава Богу, не было» — думала Мелани, поправляя рюкзак. Даже дети-попрошайки, несмотря на назойливость, не вызывали раздражение. Значит, она сама куда-то не туда пошла, заблудилась. Она огляделась. Кругом одно и то же: причудливые деревья, незнакомые растения. И дождь начал накрапывать. Если начнётся ливень, будет совсем ужасно. К счастью, ливень не начался. Она пошла не вперёд, не назад, не вправо и не влево. Просто куда-то пошла. Не стоять же на месте.

Стоило опуститься сумеркам, как колкое ощущение тревоги стало подбираться к девушке. Сквозь растения Мелани вдруг увидела огоньки.
— «Светлячки?» — мелькнула мысль. Но, отодвинув разлапистый лист какого-то очередного экзотического растения, она увидела огромную поляну, на которой располагалось нечто странное. И тут кто-то схватил её за руку!
— Подожди, не ходи туда!
Она вскрикнула. Рядом стоял худой кудрявый парень.
— Кажется, я тебя напугал. Не бойся, — взволнованно сказал он.
— Ты кто?
— Меня зовут Тог.
— Тог? Ты местный?
— Нет, я не индус. Я тоже иностранец. Заблудился. Не знаешь, как выйти из этих джунглей?

 Мелани села на поваленное дерево. — Хороший вопрос! Я уже блуждаю тут целую вечность. — Она показала на поляну, где крутились «светлячки» в колесе колоссальных размеров, так что верхние мерцали на уровне звёзд.
— А это что?
— Это Чёртово колесо, — ответил Тог.
Она вопросительно посмотрела на него.
— Ты бы пошёл и спросил, как добраться до берега. Да что там — до берега, нам бы из джунглей выбраться!
Тог, ухмыльнувшись, обречённо покачал головой.
— У них спросить? Как же! Только что спросил — без толку. Я как раз возвращался оттуда и увидел тебя. Кстати, ты откуда? Как тебя зовут?
— Я Мелани. Из Германии. А ты откуда приехал?
— А, собственно… пойдём, — предложил Тог, не ответив на вопрос, — может, тебе понравится? — Взяв за руку, он потянул её за собой. — Пойдём, пойдём. Сама увидишь, что это такое. Смотришь, и я передумаю уходить. Пойдём, Мелани.

 Большая часть поляны была ограждена высокой стеной, за которой виднелась верхняя часть движущегося колеса. Тог подвёл Мелани к железным воротам, распугав стаю раскричавшихся обезьянок. Ворота открылись, путники очутились в комнате без окон. Комната освещалась люстрой. Сама люстра была обыкновенной плетью, на которой висела керосиновая лампа. Под лампой располагался массивный овальный стол. Две ножки стола смотрели вверх. Третья была прикреплена сбоку. А вот четвёртая валялась под столом. То есть стол «опирался» на верхние ножки. На столе валялась «бородавчатая» бутыль, из которой выливалась прозрачная жидкость, устремляясь в потолок. Рядом стояли два кресла в виде человеческой стопы.
 — Где это мы? — спросила Мелани. — И вообще, что это всё такое?
 — Чуточку терпения, — сказал Тог.

 Вдруг бутыль, поднявшись на горлышко, начала раскачиваться как метроном. Жидкость над ней, соответственно, раскачивалась в обратном направлении. У Мелани закружилась голова. Тог опустился в кресло-стопу, пригласил Мелани последовать его примеру. Когда Мелани села в кресло, оно «обхватило» её и, как Мелани показалось, зачесалось. Тем временем бутыль раскачивалась всё сильнее и сильнее, стол закрутился, движущаяся из стороны в сторону над бутылью жидкость взорвалась и, ударив брызгами о стену, расползлась медузами по ней. Стулья-стопы вместе с Тогом и Мелани взлетели в сторону потолка, по всей вероятности, чтобы расплющить их об этот самый потолок (так подумала Мелани). Но, к счастью, потолок, словно диафрагма фотоаппарата, раскрылся. И Мелани с Тогом полетели в ночь в сторону Чёртова колеса. Кресла-стопы повисли прямо в центре колеса. Послышался вкрадчивый голос:

— Дамы и господа! Добро пожаловать на аттракцион «Чёртово колесо»! Колесо является тем, над чем тысячелетия бьётся человеческая мысль. Это perpetuum mobile. В самом колесе друг над другом висят группы людей. Они и вырабатывают энергию, которая движет колесо. У каждого члена этого совершенного социума имеется волшебная чесалка, похожая на чесалку для спины, но, естественно, с совершенно другими изгибами. При прикосновении к пятке чесалка принимает форму пятки. Для разнообразия, конечно, можно чесать и другие части тела. Но, в основном, чесать требуется именно пятку, чесать — и таким образом доводить поверхность пятки до состояния совершенной отполированности. Так вот, нижняя группа чешет пятки верхней, верхняя — той, которая над ними и так далее. Все чешущие и те, которых чешут, получают колоссальное удовольствие. Осмотритесь, дамы и господа, посмотрите вокруг. Видите белёсое облачко, окутывающее колесо. Это облачко состоит из мелких кусочков кожи, вычёсываемых из пяток! Смешиваясь с воздухом и заполняя лёгкие, облачко помогает почувствовать верх блаженства!
Уже знакомый со всем этим, Тог насмешливо крутил ус, а Мелани с ужасом рассматривала колесо. — Тог, так мы в Индии находимся? Или уже где-то в другом месте?

— Конечно, в Индии, Мелани. Это настолько большая страна, что здесь всё, что угодно, можно встретить. Вот эти вот — так живут.
— А им нравится?
— Наверное. Хочешь, спроси.
Мелани крикнула поднимающейся вверх очередной группе людей, усердно занятых чесанием пяток.
— Алё! Эй!
Они, не отрываясь от своего занятия, посмотрели на неё.

— «Странные какие-то» — подумала Мелани. Они, все чем-то похожие друг на друга, смотрели на неё заискивающе, улыбались с раболепием, сквозь которое угадывалась агрессия.

— «Чем же они похожи друг на друга? Они какие-то… Я не чувствую признаков души» — подумала про себя Мелани, вслух же сказала: — Тог, что это такое? Ты мне объяснишь, в конце концов? Почему они какие-то не такие? Это люди?
— Люди, конечно. Вернее, были людьми когда-то. Но вот — кто-то по своей воле, кого-то силой заставили — занялись почёсыванием пяток. Получают колоссальное жалованье. Немыслимое. А за это кое-что продали при подписании договора. У них там, внизу, не дома — дворцы, где они свободное время проводят.

— А ты там был?
— Не знаю, как и сказать. Хочешь дворец? Драгоценные камни? Деньги в таком количестве, что камины топить можно? Хочешь жить так, что махараджи позавидуют? Хочешь?
— Если скажу, что не хочу — не поверишь? Не хочу, чтоб мне махараджи завидовали. А вот денег было бы неплохо получить — для безопасности. Тогда и подрабатывать не надо будет. Можно будет только путешествовать. И делать всё, что вздумается. Хотя я и без этого делаю всё, что вздумается. Но с деньгами как-то поспокойнее. Так что, может и хочу. А что для этого надо делать? И как надолго тут надо поселиться?

— Как что делать — пятки чесать! И умело подставлять свои для удобного почёсывания. Самой быть, так сказать, и чешущей, и чесуемой. А поселиться придётся навсегда и кое-чем пожертвовать. Путешествия придётся забыть. Вернее, сможешь путешествовать только по разрешению. Зато всё будет за тебя решаться. Надо будет выучить молитвы и молиться несколько раз в день. Что ещё? Гм… Да, и ни в коем случае не нарушать установленных правил. Здесь с этим очень строго. Таким пощады нет.

— Минуточку, — прервала его Мелани, — как это с разрешения? Как это за меня? Какая такая пощада? Как это навсегда? А моя свобода?
— Погоди, — сказал Тог. — Дай, я тебе дальше расскажу про самое главное — в конце концов, подпишешь документ о купле-продаже, который гласит…
— Можешь не продолжать, — опять прервала его Мелани. — Мне это не интересно. Я свободой жертвовать не хочу. И не желаю превращаться в это безобразие, — она обвела колесо рукой, — в нечто сально-чесально-агрессивное, дышущее отмершими клетками чужих пяток — тоже не хочу. И ничего подписывать не собираюсь. Так, всё это мне уже надоело. Эй, — крикнула она в никуда, — отпустите нас!
— Конечно-конечно, — ответил вкрадчивый голос-гид. — Без проблем. Только не хотели бы вы остаться у нас? Достаточно только некоторые формальности пройти.
— Не хотели бы, — огрызнулась Мелани, — хотите доброе дело сделать, покажите, как выйти из джунглей.

 Колесо, в центре которого находились кресла-ступни с Мелани и Тогом, вдруг начало крениться, потом выгнулось дугой, всё вокруг искривилось, и кресла синхронно рухнули куда-то вниз. Мелани схватилась за голову.
— А-а-а-а!
Тог закричал ей прямо в ухо:
— Не бойся! Мы выживем. Всё обойдётся, даст Бог! Я здесь наизусть всё знаю. Ещё бы, почти до признания полного дошёл. А потом всё-таки передумал тот самый документ о купле-продаже подписывать, из-за чего даже в тюрьме посидеть пришлось, — кричал и безудержно смеялся Тог. Потом всё погрузилось во тьму.
Мелани проснулась с головной болью. Она чувствовала нестерпимый голод. Они с Тогом лежали на берегу океана. Гигантские штормовые волны нависали над ними, потом, рухнув на берег, откатывались обратно.

— Грандиозно, но страшно, — подумала Мелани. Она села, попытавшись что-то вспомнить.
— Так, по порядку, — заговорила сама с собой Мелани, — я заблудилась в джунглях. Потом, к счастью, встретила этого парня. — Она посмотрела на сопящего Тога. — Мы познакомились. Он меня вывел к океану. Что же было потом? Потом я предложила ему травку. Он отказался. Он сказал, что больше не курит травку. Вообще не курит. И курить больше никогда не будет. Потому что это лишает его свободы. А она даже подшутила над ним, что вот она свободна и делает всё, что заблагорассудится. И закурила травку. Потом они занимались любовью. Прямо тут, на берегу океана. Под звёздным небом. Небом, которое здесь, в Индии, какое-то особенное. Оно как-то ближе к тебе, звёзды… словно поднимешь руку и дотянешься.
А потом... А потом провал. Больше Мелани ничего не помнила.

— Ну и ладно, — сказала она вслух, нежно посмотрела на Тога, запустила пальцы в его кудри. — Откуда ты приехал, парень? Ты так и не сказал мне.
Тог открыл глаза, привлёк её к себе:
— Ты просто очарование, — прошептал он. — Ты мне вчера подарила сказку. Только…
 — Что только? — спросила Мелани, прижавшись к нему.
 — Мелани. Чёртово колесо, эта зависимость. Ты же сказала, что любишь свободу. Я тоже такой же свободолюбивый, как и ты. Я, так же, как и ты, когда-то обожал травку. Она расслабляла меня. Она помогала мне быть счастливым. А потом травка, да и не только она, — Тог вздохнул, — подчинила меня! Понимаешь, я понял, что теряю свободу. Это я понял здесь, на Гоа, где живу уже Бог знает как давно. Но только год я полностью свободен, понимаешь! Я победил. Хотя было ужасно. Мне даже страшно вспоминать, как это было ужасно. Но мне помогли. Мои друзья. Дай твой рюкзак, Мелани.

— Это ещё зачем? — встрепенулась она.
— Отдай мне тот самый целлофановый кулёчек с травкой.
— Тог, если ты от этого отказался — не возвращайся. Ты же сам говорил, что это у тебя стало отбирать свободу.
— Я хочу выкинуть пакетик в океан. А от тебя хочу услышать, что ты полностью станешь свободной.
— Нет, Тог, я пока не готова. За время путешествия многое поняла, переоценила. Но я сама должна к этому прийти.
— Хотя, собственно, ты права, Мелани, — вздохнул Тог. — Я такой же. Наверное, поэтому и влюбился в тебя.
А потом они снова занялись любовью. Они занялись любовью под грозовыми облаками, отдающими Фиолетом.

40
Дель припарковал свой Харлей Дэвидсон на автостоянке Мюнхенской пинакотеки. Они договорились с Мари встретиться в кафе Старой пинакотеки. Он поправил кожаную жилетку. Снял шлем, повесил его на ручку «старины Харлея», как он называл свой мотоцикл, и зашагал к музею. Давно они не виделись. Прошла целая вечность, а кажется, совсем недавно они все вместе — он, Сэни, Мари и Рэм — встретились в санатории Зальба. Давно, а вроде бы недавно. Это могло случиться вчера и сотни лет назад. Это могло случиться и могло вообще не случиться. Это просто может когда-то случиться. Камю считал жизнь абсурдной. Она может и такой показаться. Просто кто-то в ней абсурд усматривает — кто-то что-то ещё. А она движется сама по себе, совершенно независимо от того, кто что в ней усмотрел. По своим, каким-то неведомым нам правилам.

Знакомый хохот прервал его мысли. — Вот это да-а-а! Видишь, я тебя узнала по глазам! — затараторила Мари, бросаясь ему на шею, — а так, — она смерила его взглядом с ног до головы, — ну, ты даёшь! Рокером заделался! Тёртые джинсы в сапоги, волосы аж до плеч. Ну-ка, ну-ка, повернись, что у тебя там на кожаной жилетке сзади вышито? Как же, надо было догадаться. Твой любимый волк.
— Привет, Мари, привет, мой старый добрый друг, — сказал Дель, — сядем за столик. Ты завтракала? Я — нет. Здесь замечательные тортики. Тебе кофе, сок? Да, я тоже кофе возьму.

Если он рокер, то она Дженис Джоплин. В таких же огромных солнечных очках, какие были у Дженис. Только джинсов-клёш не хватает. Мари! Мари, такая же весёлая, безалаберная Мари.
Мари укладывала на соседний стул картины, свёрнутые в огромные рулоны. Некоторые из них снова и снова падали на пол. Он помог ей пристроить на стульях эту гору рулонов.

— Это я везу в Грац. У меня там выставка… А-а-а-а, чёрт! Опять одна упала. Спасибо, Дель, сейчас я сама.
Мари достала укатившийся рулон из-под стола. Наконец, угомонившись, она села за стол. Уронила голову на руки, и посмотрев на Деля, сказала:
 — Ну, здравствуй, Дель!
 — Ну, здравствуй, Мари!
Мари вспоминала их вечеринки в юности. Вспоминала любимую ими всеми музыку «Чикаго».
— Помнишь песню If You Leave Me Now? — она напела мелодию.

Она рассказывала о своих неудачных замужествах с присущей ей лёгкостью и иронией — словно речь шла не о ней, а о ком-то другом. Она рассказывала о том, что благодаря её покойной бабке-француженке получила французское гражданство.
— Знаешь, Дель, — продолжала она, — пригласили меня в посольство Франции. Так всё по-французски торжественно. Под гимн Франции вручили мне паспорт.
Она рассказывала о том, что она по-прежнему крепко дружит с Сэни. Часто бывает у неё в горном замке. Джо построил замок для Сэни. Ну и для себя, конечно. Но прежде всего для Сэни, которую он безумно любит.
— Только представь, Дель, он как-то мне сказал, что даже к подругам её ревнует. Ты представляешь? Дети у них выросли, разъехались. Один в Нью-Йорке, другой в Лондоне. А они вдвоём живут в замке. Нет, не вдвоём, втроём — с собакой. У них ирландский сеттер Макс.

 Дель был рад, что у Джо с Сэни всё сложилось наилучшим образом. А ещё он радовался за Мари, которая только благодаря Фиолетовой энергии остаётся счастливой и жизнерадостной вопреки всему. Вопреки несложившейся семейной жизни, вопреки несправедливости, вопреки обстоятельствам, которые не раз пытались похитить у неё эту самую энергию, ввести в состояние безысходности.
Мари, откусив огромный кусок торта, сыпя крошками на стол, согласилась: — Ты прав, Дель, тортик роскошный. А так Сэни не изменилась. Сэни всё та же, всё тот же Джо. Мы ведь часто собираемся. А вообще-то, они редко с кем-то общаются. Будешь в наших краях, поедем к ним в замок в гости. Они будут рады тебе. Вспомним старые добрые времена. А, Дель?

Она вздохнула.
— Мы ведь не изменились? Ну как — не изменились! Все мы постарели, конечно. Расскажи, Дель, ты нашел свой Дом, ты нашёл покой для своего Мира? Помнишь, тогда, на одной из вечеринок, ты мне сказал, что ищешь свой Дом и не можешь найти. Помнишь, Дель? А у тебя тоже уже седина в волосах. Дель, почему мы стареем?
— Я тоже об этом не раз задумывался, Мари, — ответил Дель. — Ведь было бы гораздо справедливее, если б мы проживали отведённые нам годы молодыми. Но, к сожалению, это не так. Всё стареет в этом мире.
— Но душа ведь вне времени. Правда ведь, Дель?
— Конечно. Какая есть, такая есть — навсегда. А тело… Мари, это просто машина. У кого-то похуже, у кого-то получше. У кого-то раньше ломается. У кого-то крепкая, несмотря ни на что. Но всё равно, рано или поздно, все они, эти машины, стареют, дряхлеют и выходят из строя.
— А что потом? Что происходит с душой потом?
— Когда придёт время, узнаем.
— Дель, ты не ответил, ты нашёл свой Дом? Мысли материализуются, Дель!
 — Мари, а ведь случается, и ой как часто, когда именно материя превращается в мысль. Вопрос в другом, Мари, а существует ли вообще материя как таковая?

41
Эстонии на Балтике принадлежат почти две тысячи островов. Но есть странные три острова, которые находятся на очень небольшом расстоянии друг от друга, так что на лодке от одного до другого минут за пять доплыть можно. Когда Финский залив замерзает, так и по льду пешочком запросто дойдёшь — правда, холодно — на лодочке  летом приятнее. А странными эти острова считаются потому, что на них живут странные люди — так кажется окружающим.

 На каждом острове стоит всего по одному дому. На одном живёт русский — бывший матрос военно-морских сил тоже бывшего Советского Союза. На другом — писатель-эстонец, год как из Таллина переехал. А на третьем — немец-толстячок, безусый бородач. Когда-то, ещё в конце 19-го века, на этот остров переселилось несколько немецких семей. Это немецкое поселение с годами вместе с сюрпризами истории количественно всё уменьшалось и уменьшалось — кто сам уехал, «кого уехали». Словом, в конце концов, население сузилось до единственного жителя третьего острова — пожилого неунывающего безусого бородача.

Когда матрос выходит в море ловить рыбу, он поднимает флаг с «Весёлым Роджером» — чтобы соседи знали, что его дома нет. Видимо, на случай, если что случится. Ну, или же потому, что просто так ему хочется. А когда он возвращается, он сразу же спускает флаг.
 
Писатель-эстонец пишет свой роман и чаще других покидает остров — повидаться с семьёй в Таллине. С женой, которая долго уговаривала его не становиться добровольным отшельником, даже ради того, чтобы написать роман. Как-то раз жена ему сказала:
— И вообще, я не понимаю тебя и никогда не понимала. Тут, в центре города, в роскошной квартире, в своём кабинете ты писал пьесу про этих двух юродивых с островов. Угораздило же тебя познакомиться с ними! Ну ладно, хоть премьера пьесы прошла «на ура». Так нет, теперь, чтобы написать роман про таллинцев, ты сам хочешь отшельником сделаться. Ты понимаешь, что ты нелогичен?
— Нелогичен, — отвечал он, — но роман буду писать на острове.
А дети никак не отреагировали на очередную причуду отца, зная, что всё равно он сделает по-своему.

 Так вот, пару раз в месяц писатель отправляется в Таллин на несколько дней. Из города он непременно привозит подарки матросу и безусому бородачу. Они шумно празднуют его возвращение.

Безусый бородач ухаживает за своими двумя конями-тяжеловесами, тоже ловит рыбу или же гуляет по острову. Ну, а чем занимается матрос — вообще никому не известно. Скорее всего, просто живёт в своё удовольствие... Видимо, так и есть.
За исключением редких совместных застолий, обычно трое отшельников встречаются только мимолётно, когда приходит кораблик с продуктами с материка. Перекинутся шутками, заберут продукты, и каждый на свой остров. Матрос с безусым бородачом иногда вместе на этом самом кораблике плывут на материк — продать рыбу, ну и развлечься. У каждого из жителей островов есть какие-то сокровенные тайны и страшные секреты. Они охотно делятся ими только друг с другом, потому что им известно, что всё это относится именно к этим островам и поэтому является очень личным и кому-то другому, не живущему здесь — не очень понятным.

42
— В аквариуме погас свет. Рыбы, по всей видимости, растерялись. Хорошо, что я проснулся. Наверное, для того, чтобы включить свет рыбам. Хотя, помнится, на ночь свет им нужно тушить. Но я забыл это сделать. И свет сам погас. Вдруг закоротило? Неохота вставать. Но надо. Открываю один глаз, тянусь к тумбочке. Где же мои часы? И почему сегодня я снял часы, засыпая? Обычно я сплю в часах. Эти часы подарил мне матрос. Военные часы, с фосфоресцирующим циферблатом. Неизвестно, куда я их дел… Как неохота вставать! Да и пока суставы разойдутся… Но надо. А что это за детский плач? Откуда тут ребёнок? На острове кроме меня никого нет. Может, я всё-таки сплю и это сон? Ну, как бы то ни было…надо посмотреть.

 Хотя, скорее всего, показалось. Сейчас пройду в другую комнату. Который же час, интересно? Вот это да! Детская кроватка. В кровати лежит ребёнок, завёрнутый в одеяльце. Я беру ребёнка на руки. Он уже не плачет.
У ребёнка синие глаза. Белокожее дитя пахнет молоком и свежестью. Подношу ребёнка к лицу. Целую. Кто ты, маленький человечек? Как ты сюда попал? Так всё-таки — это сон или нет?

 Ну вот. Погода сегодня хорошая. Солнышко. Запрягаю коней в повозку. Еду. Доброе утро, родные! Что вы мне сегодня расскажите? Ах, уже рассказали? Про ребёнка? Как это он давно родился? И как это не здесь? А кого же я обнимал? Ребёнка… Девочку. Ах, у неё сейчас у самой уже дети? И взрослые. Вы можете хоть сегодня пояснее выражаться? Так-так, значит, это — внучка моей тёти. Говорю же, вы как всегда всё запутываете. Да ладно вам, не хлещу я вас от раздражения кнутом. Вы же знаете, что я никогда не сделаю вам больно. Значит, ясно выражаетесь. Сейчас продолжим.

 Тпру-у-у-у, остановитесь, как всегда, у родника! Ну вот, сажусь рядом с родником. Сейчас поздороваюсь с ним. Вот так. Умываюсь его водой. Доброе утро, родник. Рассказывают мои кони мне с утра какие-то запутанные истории. И ты туда же? Ну, как же мне не чесать бороду, если вы меня с утра всё запутать норовите? М-да-а-а… Итак, видение… Вы говорите, что это был действительно ребёнок, но я оказался в прошлом, чтобы взять ребёнка на руки. Для того, чтобы почувствовать. Вы говорите, что она родилась далеко. Но у неё есть мечта, которая исполнится. Как и моя. Потому что я хочу непременно кого-нибудь из родственников найти. Вот для этого и пишу без конца письма в Германию.

 Ладно, если вы все в один голос об этом говорите, значит, это действительно так. И что мне нужно сделать для этого? Прямо сейчас ехать к камню желаний? Камню, который находится в самом центре острова, и с которого, если съехать и загадать желание, оно точно исполнится. Так я же не одни брюки разодрал, съезжая с этого камня. Но на мои письма никто так и не ответил. Ну ладно. Поеду я ещё раз к камню. Кто знает, может, вы и не шутите. Может, в этот раз и сработает. Если сработает, расскажу я всю эту историю писателю из Таллина, того гляди — и использует он её в своём романе.

 
43
Сэни растерянно стояла перед мольбертом. Потом отложила кисть в сторону, раздражённо рухнула на диван.
 — Вот говорила же Мари — не стоит этим заниматься. Да ещё на смех подняла, подшучивать начала. А я тоже хороша, как ребёнок разозлилась, накупила всё это! Ну, какой из меня художник? Ко мне, Макс! — она подозвала собаку. Сеттер, тряся рыжей переливающейся шерстью, радостно подбежал, прыгнул на диван, прижался к Сэни.
— Ну, и отчего я сейчас злюсь? — сказала она собаке, — вот знаешь, Макс, почему я злюсь? Вот не надо было мне браться за это. Ну, никудышный я художник. — Макс довольно поворчал, лизнул Сэни руку. Сэни встала, подошла к окну. Солнце закатывалось за гору, оно зарывалось в снег, который покрывал вершину горы Шахдаг 31. Оно собиралось там заснуть.
— Так художник я или нет? — продолжала вслух рассуждать Сэни. — Если всё это вызывает у меня восторг, если я хочу, Солнце, обнявшись с тобой, окунуться в снег, если я хочу стать твоими лучами, понежиться в лесах у подножия горы, значит, я всё-таки — немножечко — художник. А почему же тогда мне не удаётся всё это переложить на холст?!

— Потому что, — громко продолжил входящий в зал Джо, — потому что это всё не обязательно!
Сэни вздрогнула и обернулась. Она хотела что-то сказать, но Джо не дал ей это сделать.
— Дай доскажу! Совершенно не обязательно. Хватит мучиться с кисточками. У меня для тебя сюрприз!

Сэни давно уже просила Джо найти родственников своей бабушки-эстонки. Он уже несколько лет пытался сам каким-то образом — через знакомых в Таллине, но совершенно безуспешно — это сделать. А потом нанял для этого агентов, платил им бешеные деньги, но они только, как ему казалось, затягивали время и ничего не делали. И вот, наконец, сегодня он на работе вскрыл письмо из Эстонии и подпрыгнул от радости. Он раньше времени ушёл с работы, поехал в замок в горах (благо была пятница), чтобы обрадовать Сэни!
— Сэни, я нашёл! Я нашёл их! Вернее его! Я, наконец, нашёл.
 Сэни не могла понять, о чём идёт речь.
_____________________________________
31  Шахдаг- горная вершина в восточной части большого Кавказа.


— Ты можешь пояснее выражаться?
— Сэни, я нашёл твою родню в Эстонии!
Сэни в какой-то момент опешила, а потом бросилась ему на шею. — Ну, говори, не томи. Рассказывай.
— Так вот, — сказал Джо, — твоя покойная бабушка не эстонкой была. Она была немкой из Эстонии. Почему-то она это скрывала. Это была когда-то довольно большая семья, но все разъехались, и на сегодняшний день только один из твоих родственников живёт в Эстонии на острове. Я уже заказал билеты. Взял отпуск. В следующую среду вылетаем в Таллин. А оттуда к нему на остров. Пошли ужинать. А потом пойдём гулять с Максом. Макс, хочешь гулять?
Сеттер усердно махал хвостом, крутился у ног Джо и Сэни, долго прыгал от радости, тем более что было чему радоваться.
 
44
— Дело не в этом. Дело в нас. Ты вспомни, Джей… Ты вспомни всё подробно. Ты знаешь, что происходит? Ведь съёмка продолжается! МЫ СНИМАЕМ фильм. Или назови как-то по-другому. Снимаемся в фильме, играем в фильме или как это ещё называется… ОНО продолжается. Понимаешь?
— Как это?
— Если б я знал! Возьмём, к примеру, историю с колибри. Вот, Джей, где ты взял колибри? Можешь объяснить?
— Когда я расписывал стену Дома художников… Ну да. Тогда она и прилетела.
— Джей, ну откуда колибри у нас в городе?!
— Может, из зоомагазина улетела?
— Вот-вот, — усмехнулся Дель, — для того и улетела, чтобы посмотреть твои сюрреалистические росписи на стене. В этом самом зоомагазине, что на Торговой, вовек колибри не видали.
— Ну, тогда не знаю, тогда с островов Карибского моря прилетела. Вот, Дель, точно!
— Угадал, Джей, угадал, — театрально запрыгал Дель, — тебе её дух Генри Моргана в подарок прислал. Чтобы твоему доберману — Джерри — не скучно было. Он узнал, что вы все друг друга зовёте именами героев «Острова сокровищ». И за такую любовь к пиратам сделал подарок. Жаль, что не попугая.
— А они дружат с Джерри, ты вспомни, Дель. Ты вспомни всё подробно. Ты знаешь, что происходит, Дель? И потом, колибри поёт мне песни, а я пью пиво!
Потом Джей буркнул себе под нос что-то такое, чего Дель не расслышал. А буркнул он следующее: «Как в Камагуэе — то ли было, то ли будет, то ли есть».
И уже обращаясь к Делю, заявил:
— Всё, Дель, зови ребят — поехали в цирк, а то на концерт опоздаем.

45
Начинало светать. После долгого изнурительного восхождения носители Фиолетовой энергии собрались на плато, прямо у вершины горы Каф. Некоторые свернули с полпути. Другие потерялись в дороге. Были и те, которые, отчаявшись, поменяли Мир. Но всех, абсолютно всех, объединяла жажда увидеть Симурга. 32

Их всех, а многие из них даже не были знакомы друг с другом, покрывала невидимая волшебная ткань, которая питалась Фиолетовой энергией, подаренной им ещё до рождения. Они зажгли факелы с Фиолетовым пламенем и подняли высоко над собой. Ткань стала видимой, всколыхнулась, медленно-медленно, легко развеваясь и расширяясь, поднялась над ними вместе с солнцем, выглянувшим из-за гор.
Фиолетовое свечение смешалось с лучами солнца. Переливающаяся, почти живая, разноцветная, отдающая Фиолетом прозрачная ткань, охватила всё небо от горизонта до горизонта, что было Знамением. Знамением того, что Симург был всегда с ними. Теперь они понимали, что сами являются частями Симурга, и поэтому им предначертано жить в особом Мире. Их часто отвергают, считают безумцами, но, в то же время — завидуют им, восхищаются ими и жалеют, что не могут стать одним из них.

32  Симург — гигантская птица-фантом, его никому не дано увидеть. На языке поэзии выражение «увидеть Симурга» означает — осуществить несбыточную мечту. Также является символом искусств. Симург сидит под мировым деревом на горе Каф. Есть версия, что прообразом горы Каф являются Кавказские горы.


Рецензии