Господин Тараскин

       До чего же доверчивый человек мой начальник - это страсть просто! Всем Ольховским Мехлесхозом рулит, лысый уже, а все как дите малое. Скажи ему, что Папа Римский к нам с проверкой приехал, так он зараз с хлебом-солью на крыльцо конторы выпрыгнет! А я, грешным делом, этой его слабостью пользуюсь, и такие истории лепятся - чистый анекдот.
       Случилось это летом, в самое тяжелое для нашего брата лесника время.
В тот день я с утра колесил по закрепленному за мной участку леса на своей "Восхонде" (так я мотоцикл "Восход" в духе времени окрестил), контролировал на предмет возгорания. Умаялся - сил нет. Вот и рванул в Ольховку с ребятами пообщаться, начальника при случае подкольнуть.
       Залетаю на полном газу во двор лесхоза, возле пилорамы крутанулся, и под окнами одноэтажной конторы встал. Только пыль поднялась.
       Видно возник я до того лихо, что на крыльцо, эдаким толстеньким козликом, выскочил мой начальник - Тараскин Анатолий Пантелеевич. Лицо от жары красное, как вывеска "Ольховский Мехлесхоз", руками в перила нервно вцепился, и вообще, тревожный такой, озабоченный.
       - Чего? Горит что ли, где? - просипел.
       Вот это эффект! Вот это подарок! Я о таком повороте и думать не мечтал! Снимаю шлем, ставлю мотоцикл на подножку и, сурово так, говорю:
       - Горит, Анатолий Пантелеевич. - Он вперед так и подался.
       - Где?! - еще сильнее подавился хрипом.
- В нутре у меня... после вчерашнего!
       У него желваки заходили, он нервно выдернул из кармана неизменно серых в полосочку брюк пачку "Примы", прикурил сигарету, сплюнул с губ табачные крошки:
       - Дурак ты, Закачурин! И шутки у тебя дурацкие! У меня, понимаешь, душа надрывается, а тут ты на своем драндулете по нервам летаешь, как угорелый!
       - Анатолий Пантелеич... сигаретой угостите? - Знаю, что он  долго сердиться не умеет.
       - На. - Протянул пачку. Стоим. Курим. Он, вроде, отходит. Чую, сейчас
начнет про дела, про рыночные отношения рассуждать. Последнее время эта тема стала его любимой до занудства, а поэтому опережаю.
       - Ох, Анатолий Пантелеич. Надоело мне в этом лесхозе мастером работать!
       Он глянул с подозрением, а меня дальше несет:
       - Сверху начальство меня давит - Вы, значит. Не знаете, что из нашего лесхоза сделать ТОО или АО! Снизу рабочие... зарплаты им мало. Я между двух огней!
       - Ну, заскулил. Раздавили его. - Тараскин выдержал паузу, руки на груди скрестил, как Муссолини, с носка на пятку закачался внушительно. - Я, вот, на пенсию уйду, будешь, Андрей, вместо меня - начальником.
       - Хм, да не... Это мне надо институт закончить, чтоб такие... глобальные задачи решать.
       - Ну и что? Давай тебя от лесхоза пошлем. В Санкт-Петербургскую лесную академию. Поедешь?
       Я на ступеньки, спиной к Тараскину, решительно сел, лихорадочно затягиваюсь и изображаю состояние волнительного размышления.
       - Поеду! Пишите бумаги, все, че там надо! Поеду! Но... что ж тада получается, Анатолий Пантелеич? Я Академию лесную закончу... и приеду в какой-то там Ольховский Мехлесхоз? А?... Каким-то там... главным лесничим?!... Да я лучше в министры всего лесного хозяйства пойду!
       Я запулил чинарик, встал к нему лицом. А тот глядит на меня круглыми глазами, чисто годовалый теленок, только лысый и с сигаретой во рту. Удивительный человек!
       - И будет у меня в Москве кабинет просторный, как светлое будущее, весь в коврах, секретарша... И вот, как-то раз, она в мини юбке ко мне зайдет и, заглянув в бумажку,  равнодушным таким тоном скажет: "К Вам, Андрей Иванович, какой то там... Тараскин." А я обрадуюсь: "Впустите, впустите!" И Вы зайдете, старенький такой. А я не буду знать, куда Вас усадить! Вы тоже застесняетесь... Конечно! Такой руководящий и направляющий товарищ свое бесценное время тратит! Усажу Вас в министерское кресло и стану предлагать: "Чего изволите выпить, дорогой Анатолий Пантелеевич? Бельгийский ром или французскую виску?"
       Пауза начала затягиваться.
- О! Придумал! - встрепенулся Тараскин. - Виску! Я... белую уважаю. - И
стушевался. - Ладно, артист разговорного жанра, пошли ко мне. Новый план из управления прислали. Нужно два пункта проработать.
       В душном кабинете нудно брунели мухи, Тараскин указал мне на табурет, сам устроился за своим полированным столом и, порывшись в ворохе бумажек, извлек одну:
       - Вот! Два новых вида продукции надо сделать. Из дерева и из чакана.
Твои предложения?
       - Анатолий Пантелеич, - озадачился я. - Из нашего материала мы и так чего можно, то и делаем. Вон, Константиныч надысь такой себе дома штакетник забабахал - любо-дорого поглядеть! А еще? Ну, какой новый вид?
      Воцарилась тягостная тишина. Тараскин прикурил очередную сигарету.
       - Вот, я предлагаю, - говорит. - Ручки для молотков делать.
       - Дык... - возражаю, - сырье! Ольха да береза! Они поведутся - никто их
покупать не будет! Да и в хозмаге ручки есть, к тому же... с молотками вместе!
       - Да? Ну, понял...
       Тараскин поднялся из-за стола, подошел к раскрытому окну и с тоскливым видом стал смотреть, как из дверей пилорамы, опираясь на косяк, выходил наш рабочий Кочетков Сергей. Он старательно пытался держать равновесие, со странной постоянностью исчезающее у него к концу рабочего дня.
Житейский реализм этой картины, похоже, возбудил в Тараскине, человеке, в общем-то, непьющем, жажду к действиям. Он резко крутанулся обратно.
       - Ладно! Ты чего предлагаешь?
       - Да, чего я предлагаю? - резво, в тон ему отвечаю. - На пилораме вон
чурки лежат! Их там сколько?
       - Так? - Вперился он в меня взглядом.
       - Кривые, там... разные, - продолжаю. - Куча целая обрезков.
       - Ну?
       - Давай из них... Буратин вырезать!
       - Кого? - опешил Тараскин. - Игрушки что ль?
       А я помню, как он недавно ругался, что внучке куклу купить не может. То денег нет, а если есть, то в магазине одна западная дребедень лежит по сумасшедшим ценам!
       - Ну, да!... И не только Буратин! Мы всех персонажей вырезать будем! Весь кукольный театр! Константиныч будет Папа Карло, а Вы, Анатолий Пантелеич,- Карабас Барабас!
       Он по столу кулаком как треснет.
       - УДИ!!! - Петухом сорвался. В окне, за его спиной, Кочетков оглянулся на крик и грохнулся на четвереньки. - УДИ!!! УДИ, А ТО ЩАС... И БЕЗ ВЫЗОВА НЕ ЗАХОДИ!!!
Вобщем, до второго вида продукции разговор в этот раз не дошел. Я вернулся на участок, как с концерта приехал - впечатлений масса!
       А незадолго до того к нам на работу устроился какой-то кавказец - беженец. Не знаю, откуда он убежал, но обычаям гор, как видно, верен, остался, потому что, познакомившись с Анатолием Пантелеевичем, обещал ему поднять Мехлесхоз на любую рыночную высоту. И действительно -  сразу выстроил себе трехэтажный коттедж - самое высотное в хуторе здание. Гляжу, дня через два после нашего разговора отправляет Тараскин этого кадра в Волгоград, учиться кошелки плесть. Я сразу допетрил. Ага! Вот он - второй новый вид продукции! Из чакана!
       Однако, долго этот "ученик" в центре не пробыл. Через неделю вернулся на рейсовом автобусе. Не знаю уж, чему он там учился, но, говорят, от командировочных ни рубля не осталось. Лицо у него опухло, щетиной заросло, разговаривать по-русски еще хуже стал, только матерится и повторяет постоянно: "Нэ магу болшэ учиться! Нэ магу!" Правда довольно сносно "По Дону гуляет" на кавказский манер исполнять наловчился! Тараскин ему два дня за свой счет дал. Вроде ожил. Пришел
в контору и давай всех какими-то мудрёными терминами поливать. Сразу видно - профессионал!
       И пошла работа. Анатолий Пантелеевич на радостях отрядил бригаду на речку, чакан косить. Заказали чан - сырье отмачивать. Огромный! Весь цех искупать можно! Под ним топка на два куба дров. Запыхтел этот агрегат, забулькал - смотреть жутко! Топили круглосуточно! Сколько дров пожгли... Если бы продать - новые ворота поставить можно было!
       Настала очередь "мастера". Работал он, работал и к вечеру показал две
кошелки. Страшненькие получились, скособоченные... Ну, сдали мы их в магазин на реализацию.
       Прошло какое-то время и однажды в понедельник, после планерки, обращается ко мне Тараскин:
       - Закачурин, попрошу остаться.
       Ну, я дверь закрываю и на табуретку сажусь.
       - Я с тобой посоветоваться хочу, - недовольным тоном говорит Тараскин, - Насчет этих... кошелок.
       - Анатолий Пантелеич, - стараюсь спокойно говорить, а в душе аж все подпрыгнуло от предвкушения, но пока сдерживаюсь. - Заходил я в магазин. Никто эти кошелки не покупает. Никто на них и не глядит. Сама продавщица в полной уверенности, что это тара, из-под проданных тарелок, а не наша продукция. Нет, так мы зарплату не наработаем! Хотя мне-то что? Это ж не моя идея была.
       - Ты, это... - Тараскин запнулся, отвел глаза. - Чего предлагаешь, мастер?
       Я подумал. Хорошо подумал и спрашиваю:
       - Там, в вашей бумаженции, чего указано? "Изделия из чакана", так?
       - Так...
       - Дайте закурить... Спасибо. - Опять молчу. Начальник во внимании напрягся, брови поднял, лысина волнами пошла. - Там же не указано что делать? Корзинки или кошелки?
       - Не...- подтверждает. - Не указано.
       - Вот! Значит нужно делать то, что людям теперь нужно!
       - А черт его разберет, чего им сейчас нужно! - Тараскин явно терял терпение.
       - Много я думал, Анатолий Пантелеич, много размышлял и считаю, что кошелки ваши, извините, никому не нужны!
       - Ну?
- При таком рынке людям скоро в целлофановых пакетах носить нечего будет! Рынок-то этот скольких людей... думать научил? А? То-то! Народ аж
лысеть от этого начал! Вот я и предлагаю - давай парики плесть!
       Тараскин весь подобрался, напрягся, тихо спрашивает:
       - Какие парики?..
       Я встал ближе к двери.
       - Вот брат у меня троюродный есть, газосварщиком работает, молодой еще, а уже лысый. Ведь он на парик никаких денег не пожалеет! Да и вот Вам, Анатолий Пантелеич, нужен? Нужен! Вы же, лысый? Лысый! - Вижу, начал понимать. Теперь долго мурыжить нельзя. - А сколько по стране таких как Вы? Ведь, никаких шаблонов не надо! Че, правда! Ведро оплетем - как раз будет!


       Вот такая история. Агрегат, в котором "варился" чакан теперь пылится,
сваленный на заднем дворе. Чан жалко. Больно уж он огромный, прямо-таки исполинских размеров, а пропадает без пользы. Я Тараскину как-то предложил в нем по праздникам районных алкашей в ледяной воде отмачивать, но он опять юмора не понял.
       - Дурак ты, Закачурин! - сказал только. - И шутки у тебя дурацкие!