Фабрика познания

Фабрика познания

«Мне пришлось ограничить знание, чтобы освободить место вере» - сказал философ Иммануил Кант.

Кант был, несомненно, великий мудрец и с удивительной тонкостью он составил систему - 1 в которой сохранялись и внешний мир, независимый от человеческого разума (то есть присутствовал метериализм), и 2 первенство духа в построении мира, то есть господствовал идеализм.
Он расположил всё известное в науке в его время в таком хитром порядке, что не было ничего лишнего и ничего забытого. И картина познания представала в технологическом процессе в виде очень узкого потока, текущего в строгом бетонированном русле – «раз и навсегда, только так, а не иначе».
Как и многие философские системы, кантианство оказалось, в своем роде, дефектной ведомостью знаний человеческих. По дефектам философских систем можно видеть дефекты точного знания, дефекты науки на протяжении истории.

Обладая очень небольшим количеством сведений о природе мира, люди всегда нуждались в их обобщении, в их объединении. Им хотелось обязательно составить общую картину мира и увидеть в ней не только сам мир, но и своё место в нём. Им приходилось фантазировать, латая домыслами чудовищные прорехи в точных знаниях и люди обращались к богам тогда, когда никакие фантазии уже не помогали свести концы с концами. Создателям этих систем казалось, что им удалось нарисовать истинный портрет мира. А последующие поколения, вооружённые бОльшим опытом, разглядывали этот портрет и отмечали все наивности, все неточности и всю неполноту этой картины мира от философии, какой бы «новой» она не была.
Последняя философия рассматривала природу, солнечную систему и космос – в его развитии, в его становлении. Но человеческое сознание, наш разум тоже должен иметь историю…

Разум нельзя принимать как нечто раз и навсегда данное нам. Нельзя считать извечными априорные принципы познания, то есть то, что внедрялось в мозг и формировало мозг на протяжении огромных периодов существования жизни.
Каким способом гравировала природа свои законы на мозговой коре в виде извилин, каков механизм передачи от поколения к поколению этих «априорных» принципов – мы пока не познали.
Но мы знаем, что не чьи-нибудь, а только и именно черты природы отштампованы в нашем сознании. Приземлённо, Бертран Рассел утверждает даже, что кантовское представление об априорном пространстве, абсолютно пустом и бесконечном, могло возникнуть в мозгу человека, который живет на равнинной местности, вроде той, где расположен Кёнигсберг. «Я не вижу, - пишет Рассел, - как обитатель альпийских долин среди гор мог бы принять такое представление о мире».
Вот ведь какой «материалист» этот Рассел! Если следовать тем же путём идей, можно было бы заключить, что именно в альпийских долинах среди кривого горного рельефа должно было возникнуть представление о пространстве, обладающем кривизной.
- Ну конечно! – мог бы сказать на это сэр Бертран. – Так оно и получается. Понятие пространства, обладающего кривизной, было введено в физику именно в альпийских долинах: Эйнштейн жил в Цюрихе и Берне, когда писал свои первые работы по теории относительности! –

Получается забавное развитие идеи о похожести творения на творца: житель равнин – одна физика, житель гор – другая! Но можно предложить ещё одно звено в цепи подобных рассуждений, например, спросить:
- А что же остаётся на долю жителя лесов? –
- Ха-ха! – могли бы нам ответить. – В лесу есть трава, кустарник, подлесок, кроны деревьев – миллиарды листьев заполняют всё, что видит глаз. Не так ли заполняют всё пространство и всё время «мировые точки» в четырехмерном пространственно-временном континууме, который был предложен Г. Миньковским и явился геометрической интерпретацией нового представления о мировом пространстве и времени.
И тут имеет место одно психологическое явление: выводы остаются, опыт забывается.
- Позвольте, - могут сказать нам, - при чём тут психология? Ведь речь идёт о теории познания? Надо ли впутывать сюда психологические факты? –
А философы сами впутывают? Что они считают окончательной и бесспорной истиной? – Не опыт, не практику, нет. Какое-либо суждение они считают имеющим характер полной бесспорности в том случае, если в нашем внутреннем видении мы убеждаемся, что всякое иное суждение вызывает в нас протест, то есть что никакой иной вывод для нас внутренне неприемлем.

Разве это не психология?

Не странно ли: вся история науки рассказывает нам о том, как познание стремилось освободиться от ошибок психики. Были времена, когда все люди «ощущали», что Бог существует? Значит ли это – что Бог действительно есть?
По-видимому, строить науку на основе субъективных, пусть и всечеловеческих, переживаний весьма рискованно!
Когда Коперник предложил считать свод небесный неподвижным и вращение звёзд объяснять движением Земли, это нарушало очевидность, однако тут можно привести аналогии из повседневного опыта, которые могли бы помочь нам примириться с новой теорией: например, всякий, плавающий по морю, знал, что в минуты отплытия по тихой воде кажется, что не корабль, а гавань движется, удаляясь. Представить же, что скорость света не зависит от скорости движения системы или что пространство само по себе может иметь кривизну, раньше было невозможно. А теперь и это превращается в аксиому.

Неизвестно, как гравировала природа свои отражения в нашем мозгу. Но нельзя ли, например, предположить, что «априорнейшая» аксиома геометрии, которая гласит, что прямая – это кратчайшее расстояние между двумя точками, есть тоже результат «местности» или, точнее, тех условий, в которых жили носители первоначального разума?
Разве преследование добычи не происходит по прямой? Разве прыжок на жертву не есть прямая? Разве убегать по ровной местности не выгоднее всего по прямой? Как падает на землю яблоко? Как летит стрела? Пожалуй, в жизни наших предков геометрическая аксиома о прямой была важнейшим достижением практического опыта и стала для них аксиомой раньше любой из тех, что записал Эвклид – изобретатель геометрии.
Ведь до сих пор есть на свете организмы, вроде каких-нибудь плеченогих или губок, которые лишены даже органа зрения. Для их «разума» мир действительно почти вовсе непознаваем, действительно «вещь в себе».
Какой вид имела бы Фабрика познания первобытных людей в доисторические времена?
Поскольку научного материала о сознании человека, например, в ранний древнекаменный период у нас чрезвычайно мало, то даже полные дилетанты могут тут резвиться своей фантазией достаточно широко, соблюдая только некоторую осторожность, чтобы не слишком отклониться от общепринятой в науке установки.

Вероятно, эту Фабрику познания надо вообразить расположенную в неких полутёмных пещерах. Заготовительные цеха, где идет переработка первичных впечатлений, иметь будут странный вид: там находятся желудки. Ибо время и пространство зависят прежде всего именно от желудков. Поел, заснул, и день промчался, как мгновение. Голоден, сиди в засаде, жди добычи – время тащится еле-еле. Поел, силен, и путь кажется коротким; голоден, ослаб, и каждый шаг стоит десяти, расстояния увеличиваются. Умения мерить и считать поначалу ещё нет, и сознание находится в полной власти субъективных ощущений. Детали, которые поступают для сборки в агрегаты рассудка, выглядят странно для нашего глаза: в них преобладают запахи и движения, формы их зачастую неопределены, и в них выделены только части, которые таят опасность или могут способствовать насыщению. Но уж совсем невероятный вид имеет то, что находится на месте, где через тысячи лет будет блистать сварочный стан причинности (ради чего). Там стоит какая-то деревянная дылда-мылда, утыканная перьями, увешенная человечьими черепами. Такие можно увидеть в Британском музее, они привезены с диких островов, - пугательные изображения грозных неизвестных сил.

Потом, вдруг, появляются перед нею уже известные нам солнце и камень.
У солнца – огромное количество рук (богиня индийская, например, тысячерукая) и круглое человеческое лицо. А камень красный, но не от лишайника, а от крови. Они исчезают в агрегате Фабрики познания и тотчас появляются, уже подвергнутые операции сборки. «Боже правый», что получилось!
Камень становится зубом Дракона, источающего пламень – видимость извержения вулкана передавалось из поколения в поколение. Немудрено, что камень нагрет! Солнце в панике убегает по небесному своду, спасаясь от кровавой драконьей пасти, ибо с достоверностью известно, что чудовище имеет склонность поедать дневное божество.

Вот вам и связь между явлениями, вот вам и «причинность»! Она совпадает с волей божеств.

Тут начинается грохот барабанов, стучат, кричат, прогоняют Дракона, спасают Солнце… спасли. Затмение кончилось.
Вот что значит «знать законы природы и проверять их на практике» …

И хотя подобное «познание» в действительности является полнейшим вздором на сегодняшний взгляд, но было время, когда астрология жила в содружестве с астрономией.
Конец.