Синильга

      Двадцать второе апреля 1997 года – день, который навсегда останется в моей памяти. Но память человека обладает способностью утрачивать детали произошедшего, подобно тому, как размываются водой следы на песке…. Одна волна лизнула,  другая… И невозможно достоверно сказать
– А было ли?
      Было… Моя жена Маринка в очередной раз гнала груз для нашего «Любимого Магазинчика». На сей раз через Новосибирск и поселок Тенкели, что в ста сорока километрах от поселка Депутатский самолетом Ан-124 «Руслан»
      Конечно, самолет гнала не она, а Депутатский ГОК, который предложил всем желающим принять участие в загрузке самолета, обеспечивая тем самым хоть какую то загрузку самолету, который на обратном пути должен был везти продукцию Депутатского ГОКа – оловоконцентрат. Такой вот был экспериментальный рейс.

       Самолет такого класса как «Руслан» могла принять только взлетно – посадочная полоса ближайшего к Депутатскому поселка Тенкели – другой подходящей полосы, требуемой для самолета этого класса в нашем районе просто не было. Моей же задачей являлось обеспечить доставку груза из поселка Тенкели в поселок Депутатский.
Машину я начал искать задолго до дня возможного прибытия  «Руслана». Принимая во внимание весенние метели, то и дело переметающие дорожное полотно в самом поселке, решено было искать не просто машину, а вездеход типа «Урал».
И такая машина нашлась. Преподаватель местной автошколы порекомендовал своего знакомого:
- «Урал» с будкой! Временно не работает и с удовольствием выполнит твою «шабашку». А о цене – договоритесь!
Вопрос с ценою мы с Володей ( так он представился) решили просто – он обозначил цену, а я и не думал торговаться, только попросил отнестись к делу серьезно. На что получил клятвенные заверения, что все будет как надо:
- Не переживай! Вот держи, я тебе записал для памяти номер машины моей! Вот телефон моей сестры! Как скажешь – так и поедем!
После недолгих, но необходимых уточнений порешили, что выходим в ночь на двадцать второе, в три ночи! 
- Я к тебе во двор заеду. Фары увидишь – выходи!

        Вечером, нагулявшись, ребятишки рано уснули. Мне же не спалось – какой тут сон, когда в три выезжать. И я упорно пялился в телевизор, не разрешая себе забыться ни на минуту, то и дело, как спящая лошадь, вздергивая дуреющую голову и старательно расширяя глаза.
Где то пол третьего собрал в пакет нехитрый «тормозок», проверил видеокамеру, собираясь снимать дорогу, Тенкели, прилет «Руслана» и занял позицию у окна, высматривая фары «своей» машины, въежающей во двор.
Но машины все не было.  И я, перебегая от окна к окну, старательно выглядывал ее, гадая о причинах возможной задержки:
- Представляешь, только выехал и на тебе – колесо лопнуло!  ( кардан полетел! И прочее, и прочее…) Пока сделал!
Но он будет! Мы же договаривались! Не в игрушки же играем – слава Богу не дети!
К четырем часам, облазив все близлежащие дворы в поисках так некстати
 «заглохнувшей» машины, понял, что ее может и не быть.
- Самолет за десять тысяч верст - будет, а машина под груз за неполных сто пятьдесят километров  - не придет.
       Эта мысль стегала и жалила, не давая передышки, и я позвонил Володиной сестре.
        Поднятая телефонным звонком Володина сестра, не смотря на ранний час, соображала быстро, но сообщить смогла не многое:
- На Заводском они живут… Машина у них во дворе… Собака еще на вид злющая, но не кусается. Так что там и ищи.
Было слышно в телефонной трубке, как вякал разбуженный муж.
        А что было делать! Пошел искать, благо тьма стала менее плотной, и метров с тридцати можно было разглядеть силуэты домов.

        Поселок Заводской был местом компактного проживания Депутатских водителей – удобно, автобаза через дорогу.
Только фонарей на Заводском жизни не было!  Один разве горел когда то у магазина, и то по большим праздникам, при коммунистах еще. Зато машин в каждом дворе по две-три штуки. Вот и пришлось вокруг каждой машины ползать, чуть не руками «читая» номера под лай разбуженных собак  - да в такую рань кого хочешь разбуди – собакой залает.

         «Урал» стоял во дворе, упрятав рыло под навес возле дома. Мерно стучал дизелем и вид имел весьма деловой – даже будка в кузове стояла. Стало чуть легче - машина нашлась.
         Но открывшая дверь дома жена Володи на вопрос :
- Где Володя, мы в Тенкели должны ехать, под самолет?- ответила просто, но емко:
- А хрен его знает! Нажрался вчера как собака! Где свалился – не ведаю!
- Во! Приехали! Человек за десять тысяч верст, с двумя перегрузками, гонит груз через всю страну, а тут по месту, машиной и на тебе - сорвалось! И вариантов нет!  Не побежишь же в пять утра по поселку машину искать! А и побежишь – так толку что!
        Как тут было, в сердцах, не вспомнить и Бога, и душу и всех пророков его до немыслимого колена, используя при этом богатый словарный запас братьев – шахтеров рудника Западный из той его части, что используется широко, но на лист печатным словом, как правило, не ложится.
- В прочем, добавила жена, придерживая за цепь дуреющую от показной злости и усердия собаку,  ты стукни по кабине! Он, когда напьется сильно, так в кабине спит.
        Матерясь, ни на что не надеясь, проклиная собственную невезучесть и всех алкашей на свете, саданул кулаком по дверце кабины, не представляя какими глазами буду смотреть жене в глаза.

… Всклокоченная, опухшая с перепою рожа, возникшая за стеклом в полумраке кабины, явно ничего не соображала, и, если и имела черты сходства с горячо  разыскиваемым всю ночь  Володей, то весьма приблизительные. Зато мгновенно включившийся в голове компьютер соображал быстро и сразу в двух направлениях:
- распахнуть дверцу кабины и засветить этой опухшей роже «меж рогов» - очень рекомендуемое врачами средство для снятия стресса
- или попробовать «спасти ситуацию» и машину, пусть с запозданием, под самолет подогнать! Может, самолет на мое  счастье задержится!

        Прагматизм одержал верх! К тому моменту, как сознание окончательно прояснило глаза этой рожи и в них стало проясняться что то, похожее на разум – решение было принято. И, решительно забираясь в кабину, я сказал
- Поехали, хорош спать!

        Продолжая плавать сознанием, Володя пошел за «тормозком». Сквозь стекло кабины было видно, как он бережно вынес из дома два картонных ящика и надолго пропал из виду, пристраивая их в будке автомашины. Затем принес в кабину и приткнул мне в ноги двух литровый термос и мы, наконец, выехали.
Закипевший через пару километров радиатор «Урала» был последним предупреждением, данным мне свыше, чтоб я одумался и остановился…

        Дорога кончилась, едва мы свернули с поселковой трассы и отъехали от поселка на десяток километров. Дальше маршрут пролегал по руслу речушки, петлял между деревьями, прижимался под скальные «щеки».
        С рывками и натужным ревом машина то карабкалась вверх, капотом закрывая горизонт, то стремительно проваливалась куда-то, заставляя замирать сердце, то мягко, как бы совсем не касаясь колесами земли, незаметно плыла по снежной целине.
        Уцепившись одной рукой за ручку двери, другой удерживая висящую на шее камеру, я сосредоточил свои усилия на том, чтобы уберечь от травм голову, которая вела себя очень самостоятельно, норовя совсем оторваться от шеи и треснуться обо что либо. Разговаривать в такие минуты было опасно – можно было остаться без зубов и языка.
 Скорость, с которой машина приближалась к цели, была удручающе мала.
- Не боись! – перехватив мой тоскливый взгляд на часы , бросил Володя.
¬- Будем под самолетом во время! Еще и ждать его будем! Так что расслабься и не нервничай!
        Ему было почти хорошо – свежий воздух из приоткрытой форточки понемногу выдувал хмель из такой тяжелой с утра головы.
Но «сгладить углы» ему не удалось. Закаменевшие от долгого молчания мышцы лица делали речь отрывистой и жесткой:
- Не зато, дружок, я тебе «бабки» плачу, чтобы бегать по ночному поселку, тебя разыскивая! Цену я твоему слову знаю, а потому, если к нашему в Тенкели груз будет пристроен в чьей то машине – ты не получишь ни …!
- Больно ты, отец, строгий! - озадаченный такой отповедью, пробурчал Володя.
И мы надолго замолчали, думая каждый о своем.
- Почему «отец»! – ошарашенно подумалось мне . Я же вроде лет на пять только старше его? Или он еще не протрезвел, или я действительно так выгляжу после бессонной ночи!
Но глухая плотина молчания все же была прорвана.

        Вот уже часа два-три машина ползла снежной целиной по наполовину заметенной колее прошедших ночью машин – не одни мы «ломились» этим утром  под самолет. Более опытные водители нескольких машин, сбившись в «караван» вышли ранней ночью и теперь были где то впереди.
        Неожиданно «Урал» остановился.
- Живот что то … пояснил Володя, затягивая «ручник»
- Пить надо меньше – мысленно прокомментировал я, выпрыгивая из машины, чтобы размять ноги, а, заодно, и снять что нибудь на кинокамеру…
- Скоро ты там?- спросил я, отрываясь от кинокамеры.
- Иду -у – отозвался он,  почему то уже из будки.
- Сало будешь? – спросил он через минуту, удобнее устраиваясь за рулем.
- Нет! – гордо отказался я, глотая слюну. Поехали! Некогда!

        После остановки настроение Володи заметно улучшилось. Потянуло на разговор.
- Ты тут не снимай! Вот поднимемся на перевал - там красотища! Или в Долину смерти войдем – там есть что снимать! Ее так все шофера зовут за то, что там постоянно метет, и уж если там заглох – точно смерть.

        Поминутно проваливаясь, буксуя, сдавая назад и выписывая замысловатые кривулины объездов по снежной целине, машина пробивалась через снежные сугробы. Утро, между тем, все набирало силу и солнечные лучи прогревали воздух кабины до духоты. Но стоило высунуть нос в приоткрытую форточку, как морозное дыхание тундры мгновенно рассеивало опасные иллюзии относительно тепла ранней весны.

        Неожиданно впереди показалась какая то черная точка.
- Во, « колхозники» ночуют! – уверенно сказал Володя. Его тренированный  глаз смог опознать в черном прямоугольнике ГАЗ – 66 поселкового крестьянского хозяйства «Тундра». Подъехав ближе мы увидели двоих «колхозников», спавших в кабине ГАЗ 66 так крепко, что даже шум подъехавшего «Урала» их не разбудил.

- Видишь, - заметил Володя- они едва ща за полусотню километров ушли. А выехали еще в ночь! Мы еще хорошо идем!
        Опухшие от изрядного количества выпитого за ночь спиртного, «колхозники» тряслись от утренней свежести, говорили невнятно и вид имели весьма жалобный.
- Пошли в «будку» - пригласил мой водитель.

        Жарко горящая печурка обеспечивала тепло в будке и при открытой двери. Мужики расселись, порезали дорожные припасы. Из картонного короба, одного из тех, что так бережно пристраивал в будке Володя еще у своего дома, извлекли бутылку водки.
-Вот он чего в будку то нырял! – подумалось мне.

        Речь «найденышей» стала более разборчивой, и можно было уяснить, что причиной их вынужденной остановки стал вылетевший рычаг коробки передач.

        Постепенно разговор принял форму обстоятельной неторопливой беседы за шоферскую жизнь. Говорили о дорогах, «ходках» и общих знакомых. Им было хорошо! И если бы не я, то и дело бросающий красноречивые взгляды на часы, они вообще решили бы, что им никуда не надо.

- Ладно! – перехватив мой очередной взгляд на часы, сказал Володя, сейчас ремонтируемся и едем.
- Ты сколько лет на Севере? А я – тридцать! И первая заповедь на Севере – не оставлять людей на трассе в трудную минуту – пафосно заявил он.
Как тут было возражать! Нужно было набираться терпения. Время шло, а к самолету мы не приближались.

        Злосчастный рычаг воткнули на место минут через минут сорок, после чего вновь забрались в будку греться, и, продолжая прерванную беседу, прикончили еще одну бутылку. Разговор, утратив конкретность, обрел масштаб и философский смысл.
Пришлось вернуть их на землю и в достаточно твердой форме потребовать от моего водителя выполнения условий договора.
        И мы поехали! Но недалеко! Минут через десять черепашьего хода мой водитель основательно, по-хозяйски, засадил свой «Урал» в снежный занос ( причем, мне показалось, что это было сделано намеренно как бы в отместку за мое занудство), а в приоткрытую дверь «Урала» уже протягивал свою кружку один из «найденышей». Меж ними не было сказано ни слова – слегка подрагивающими руками они торопились наполнить «тару».
        Взглянув на них, я понял – это-конец! Пока они не прикончат спиртное, что у них с собой, они никуда не поедут! Но сидеть с ними, слушать их пьяный «базар» и ничего не делать, тогда как от меня ждут помощи – это было невыносимо.

        Распахнув дверь кабины, я выбросился из кабины!
- У, суки, пейте, жрите свою водяру! Напьетесь - догоните! 
-Тормозок то остался! – стрельнула запоздалая мысль, когда я почти бегом удалялся от машины, проклиная уже второй раз за сутки это сучье племя алкашей.

        …Поминутно по колено проваливаясь, около двух часов брел я по петляющей снежной колее, прежде чем остыл и способность размышлять вернулась ко мне.
- Куда я, собственно, иду! И на что надеюсь?  От Депутатского до Тенкелей сто сорок ( пусть сто двадцать) километров тундры. Этих «друзей» я бросил  на пятьдесят каком то … Значит, что?
        Значит, ничего – либо эти «друзья, протрезвев, догонят меня на трассе – сами же говорили, что нельзя людей оставлять без помощи в трудную минуту – закон Севера! Либо с Тенкелей, из под самолета, машины с грузом пойдут – подберут. А пока – вперед! О плохом не думать. Вперед!

        …Но глаза до слезы всматривались с чернеющие впереди точки, пытаясь в мареве нагретого воздуха угадать силуэт идущей на встречу груженой машины. И руки сами собой сдергивали капюшон куртки, чтобы поскорее услышать шум двигателя. Но-тишина…

        И ослепительная снежная белизна. На столько ослепительная, что зрение на моменты пропадало, и приходилось делать паузы, плотно зажмуривая глаза.
Спасением могли бы быть темные очки от солнца. Но о них не подумалось при сборах в дорогу.

        …Наполовину ослепший, брел я по извилистой, местами совсем запорошенной автомобильной колее. Упрямо карабкаясь на подъемы и скатываясь по спускам – маленькая «песчинка» в бескрайнем океане снега и тишины. Я уже понял, что те, оставшиеся в «Урале» за мной не поедут. Скорее всего, они повернули назад в Депутатский. Ведь за те три часа, что на трассе, они всяко должны были догнать меня. По любому! Так говорила логика – но верить в это я отказывался! Ведь есть же неписанные законы Севера!
Тихо напомнил о себе голод…

        …Увидев вдалеке черную точку, уже которую по счету, я старательно загонял куда то вглубь вспыхнувшую надежду. Мало ли… одинокое дерево. Скальный выступ… Да просто земля, выброшенная на снег колесами буксовавших машин.

        Точка, по мере приближения, приобретала геометрически правильные очертания, превращая зыбкую надежду в не твердую уверенность.
- Машина! Только б не ушла, пока к ней иду! Быстрее! Кричать надо! Нет! Не услышат! Только бы успеть…


        К-700 лежал на боку, зарывшись пузом в снег, как обессилевший в гонке пес, задрав в небо огромное черное колесо. Но двигатель работал! Под задранным колесом трактора крючился, брякая ключами, мужик, лицом и руками неотличимый от пропитанной маслом и грязью спецухи.

- Михаил – знакомясь, он протянул руку, и, на черном от усталости и недосыпания лице мелькнуло любопытство.
- Чайку! – предложил он.
Более  своевременного предложения я еще не слыхал! Голодное воображение тут же нарисовало кружку горячего чаю и к ней здоровенный ломоть хлеба с тушенкой! Или с салом!
- Ты извини! – он бросил самодельный кипятильник в банку с водой. Жрать нечего. Вторые сутки тут торчу. Напарник уехал за помощью – часам к восьми будет.
- Но чай у нас знатный, с сахаром! Ты устраивайся! Сейчас чаек закипит. А я тебя тебя давно увидал. Думал- якут какой охотничает. Рассказывай, как ты здесь очутился…

        Промороженное тело жадно впитывало тепло кабины. И рассказ получился длинным. Михаил не перебивал. Из двух закопченных кружек выделил мне, как гостю, ту, что выглядела почище и залил заварку кипятком.
- Да ты сыпь сахар то, сыпь. И куда теперь? – спросил он, когда я закончил свой рассказ.
- В Тенкели – усмехнулся я. К жене. Обещал же быть.
Он покачал головой.
- Оставайся! Соляра есть. Не замерзнем. А к вечеру напарник придет с помощью.
- Не! Пойду Мне к жене надо. Я обещал – она ждет.
- Да от Тенкелей до Депутатского – сто сорок километров!-заметил он, сдувая чаинки к одному краю кружки, прежде чем хлебнуть свежего чайку.
- Сто двадцать! – слабо и неуверенно возразил я.
- Пусть так. – не стал он спорить. Мы на семьдесят втором. И что! Куда ты хочешь дойти! Да на этой трассе четверо уже замерзли! Пятым торопишься стать!
- Не замерзну! – упрямо возразил я. Смотри, солнце какое!
- А метель! Тут часто метет!
- В снегу отлежусь – бодро ответил я, мертвея душой от такой возможной перспективы.
- Черт с тобой! Ты, пока светло, постарайся до «сотого» километра дойти. Там, на «сотом» зимовье. Печка там. Машины, что раньше прошли, там вроде  ночевать собирались. Тебе бы их успеть захватить. А вообще, оставался бы, а? Неспокойно мне что то… Погода эта…
- Не- отказался я, протягивая для прощания руку. Спасибо тебе! За чай, за тепло! Такой чай дорогого стоит! Спасибо, Михаил! Удачи тебе!
- И тебе удачи!- пожелал он, отвечая на рукопожатие.  Дойди до «сотого», слышишь!
- Обязательно! – улыбнулся я.

       Согретый теплом и добротой этого, до того совсем чужого, незнакомого мне человека, я оставил лежащий на боку К 700 и двинулся вперед.
Цель была конкретной, понятной, достаточно близкой – неполные тридцать километров отделяли меня от зимовья. От места, где можно было обогреться, поесть, и , передохнув чуть, двинуть не Тенкели.

-Так! – прикидывал я. К700 на семьдесят втором. Зимовье на «сотом». Двадцать восемь получается. По четыре километра в час. Часам к семи буду. А сейчас – двенадцать.
Километры не пугали. Главное – идти. «Дорогу осилит идущий» - монгольская поговорка, которую я вынес из Тувы, где мы с Маринкой начинали нашу семейную жизнь.

        Оттаявшие было в кабине трактора сапоги мгновенно задубели на морозе, но терпеть было можно. Зато солнце грело по-весеннему жарко, заставляя то и дело сбрасывать капюшон. Отраженное от снега, оно обжигало глаза, искрилось мириардами снежных пылинок, заставляя щурить глаза.

        Чтобы облегчить путь нужно чем нибудь занять голову. Вспоминать что нибудь. Или считать. Семьдесят пар шагов это сто метров. Как в Туве, на маршрутах…

- Дорога, называется! Сплошные бугры да ямы! Ступню нормально не поставить. Семьдесят пар – сто метров пройдено. Еще семьдесят пар- еще сто… Передохнуть.
Попробовать по целине, по насту…
 Наст держал плохо, неожиданно проваливаясь под ногами. Идти приходилось осторожно, перенося вес тела с ноги на ногу и скользя, как на лыжах.
         Час… Другой… Третий… Затяжные спуски, пологие подьемы. Колея сменялась настом, наст – колеей
Тридцать пар- передышка… Не сиди на снегу. Не хватай раскаленной глоткой снег – по чуть-чуть, губами … Вперед! До зимовья еще часа два-три хода.
Двадцать пар…
- Вставай, чего разлегся! Мигом схватишь какой нибудь радикулит! Вста-вай, сволочь! Вот так! Вперед!
        Почти не слышно похрустывает под ногами снег. Следы! Волчьи, наверно! Рельефные какие – свежий снежок вокруг следа выдуло, отчего от приобрел вид гипсового слепка.
- А нападет? – подумалось мне. Загрызу!!! Если один будет!
- Жрать охота! Хоть бы ветку какую найти – в рот запихнуть! Так нет ничего! Один снег кругом! И в карманах один снег! И что, дурак, психанул и тормозок в машине оставил! Шагай вот теперь!

        Что это чернеет метрах в тридцати от колеи? Похоже, памятник!... Сходить, что ли? … Кого – сходить! … Иди уж вперед… И так еле ноги волочишь.
- Черт возьми! Это же Петру Катериненко памятник! Помнишь, ты тогда только на Север приехал, а он тут замерз в тот год. В пургу попали они! Он тогда с машины слез, пошел дорогу искать к зимовью и замерз. Тебя тогда это поразило – в наше время люди насмерть замерзают. Нет, надо сходить!

- Здравствуй, Петя Катериненко!... Как ты тут?... Не виделись мы раньше. Вот, довелось, сегодня и познакомились!... Не загадывал я так познакомиться. 
Может, не сегодня – завтра мне вот такой памятник поставят. Мысль об этом не вызвала никаких эмоций.
- Пойду я, Петь! Тебе лежать, а мне еще ползти и ползти. Вечереет уже. До темна бы успеть, а то что то иду- иду- никакого зимовья. Прощай!

        Ледяной ветер, неожиданно вдруг вырвавшийся из за гряды черных скал, дунул настолько пронизывающим холодом, что мысль о возможной ночевке в снегу представилась глупой неуместной шуткой. Стало предельно ясно – не дойти сегодня до зимовья на «сотом» значит только одно - замерзнуть! Нужно было поторапливаться. За первыми порывами могла последовать настоящая пурга! И я активнее зашевелил одеревеневшими от усталости ногами.

        Порывы жуткого ледяного ветра также внезапно прекратились, как и начались, и в вечерних лучах выглянувшего из за черных скал солнца открылось то, о чем я мечтал и уже почти потерял надежду увидеть за эти двенадцать часов изнурительного пути – сказочные по красоте и совершенству домишки зимовья!
Зимовье!!! Дошел! Черт возьми, дошел! Уже в который раз вытягиваю счастливый билет в дотерее жизни. Судьба хранит меня… Наверно, не ради меня самого….

        Воспаленными от солнца глазами вглядывался в открывающуюся мне картину зимовья. Жадно старался разглядеть дым над крышей какого нибудь из этих домиков, людей, копошащихся по своим делам, транспорт…
Нет! Не видно! Ни людей, ни машин! Может, «в доме все сидят,  телевизор смотрят». Должен же кто то быть!
        Последние сто двести метров идти по колее не хватило терпения. Напрямую, срезая угол!
Дошел!... Мне б согреться чуть, да поесть чего….


        …Зимовье было брошено. Отказываясь верить в это и проклиная собственную невезучесть, я обошел все домики, еще несколько минут назад казавшиеся мне такими прекрасными. Всюду одно и тоже – зияющие пустотой оконные и дверные проемы, обвалившаяся штукатурка стен, оборванная электропроводка, огромные снежные сугробы в некогда жилых комнатах. Хаос…. Люди давно ушли…
        Зачем учинен весь этот разгром? С какой целью разрушалось все то, что еще относительно недавно было островком жизни среди океана холода?..
        Сил на эмоции и переживания после перенесенного шока не оставалось. Нужно было принимать реальность такой, как она есть, вновь мобилизуя жалкие остатки  своих жизненных ресурсов и бороться, чтобы выжить…

        Обследовав все домики, выбрал наиболее подходящий – в одной из некогда жилых комнат чудом уцелела часть стекла в окне, выходящем на дорогу. Двери, правда, не было, зато один угол комнаты был свободен от снега и я с удовольствием ступил на деревянный пол, усыпанный стеклом и битой штукатуркой.
        Из сугроба в соседней комнате выдрал металлическую койку с панцирной сеткой, рассудив, что все же лежать на панцирной сетке будет лучше, чем на полу. Уже готовый рухнуть на койку я вдруг подумал :
- А машины! Как дать знать о себе? Вдруг ночью пойдут? Как задержать, чтоб хоть успеть добежать!
- Надо как то перекрыть дорогу! Чем? Доски голыми руками не оторвать, проволоки, чтоб  знак привязать – не найти! Вот! Бочки! Бочки надо выставить на колее пустые… Туда ехали – бочек на дороге не было, оттуда поедут – стоят! Должны будут задержаться! Черт, все бочки занесены!... Тут полдня копать надо! … Нечем! Да и сил уж нет.

        С большим трудом удалось вывернуть их снега пару бочек из под солярки и установить их торчмя поперек колеи.
- Вот теперь все! Отдыхать!
        Натянув до бровей капюшон куртки и, засунув руки в рукава, рухнул на жалобно заскулившую койку.

        Пробудился от холода в застывшей спине и ногах и жутких звуков бушевавшей за стенами домишки снежной бури! Темнотища!
        Ледяные порывы ветра гоняли по комнате сплошную круговерть снежной пыли. Вой, жуткий посвист, адский хохот – все смешалось в дикой полифонии звуков.
Как будто кто то очень злобный торопился за мной и вот теперь злился, что не успел и опоздал прихватить меня на трассе и с досады лупил огромным мягким кулаком по домику, заставляя вздрагивать стены и тоненько дребезжать уцелевший кусок стекла в окне.
- Нужно ходить! Чтоб не замерзнуть! … Ходить по кругу… Можно с закрытыми глазами. Все равно ничего не видать…

- Спать! Спать! – кричал воспаленный от усталости мозг.
- Холодно! Какой спать! Тут больше двадцати градусов мороза да ветер!
Попробовать спать стоя, уткнувшись лбом в стенку… Нет, не получается…
- Сколько время? Час! Все, больше не могу! Спать…
… Сколько прошло? … Три минуты.. Холодно.
Греться… По кругу… Не сметь замерзать! Шевели ногами… Руками… Теперь лицо… Так! Чуть легче! Вроде чуть теплее! Теперь спать…
        Две три минуты забытья, потом бег по кругу с закрытыми глазами до тех пор, пока не начнут гореть «предохранители» под крышкой черепной коробки от холода и переутомления, затем вновь спасительная отключка на пару минут сна.
… Да кончится ли когда нибудь эта жуткая ночь! И будет ли рассвет!

… Светает!... Или смеркается?.. Сколько времени?
Метет…  Ничуть не стихает! Руку вытянешь - кончиков пальцев не увидишь…
… Голоса какие то вроде… Кто это там, за окном? Вроде, женщина стоит… Выдти в коридор – глянуть…
Нет никого! Показалось! Откуда ей здесь взяться…

Сколько прошло? Время…
- Что же делать? Похоже, капкан захлопнулся! До Депутатского – сто километров, до Тенкелей – двадцать! Или сорок! … Метель забьет колею… Без колеи дороги не найти. И не дойти!
…Тогда ждать! Чего, машин? Сколько будет мести? Если дня два-три – не дотяну.
Есть не хочу… холодно… спать не дает
- Кто там опять за окном? Опять та же женщина! И собака с ней!
- Эй! – не слышат. Чего стоят на ветру, глупые! Шли бы в дом, все не так дует!
- Эй!... голоса. С кем это она там разговаривает? Вроде как нарты с нею… Люди… И стоит как то, вроде как на дороге! Вроде как перекрывает ее. Только не видно – в сторону Тенкели перекрывает, или в сторону Депутатского… Да не все ли равно – «глюки» это.
Стихает! Вроде стихает!
- Так, сколько времени? Дня или ночи? Сейчас… Если календарь на часах не поменяет дату, значит, день.
- Задолбала эта женщина! Аааа, вспомнил - Синильга это – так кажется звали ее в каком то романе. Точно, она это! Стоит и стоит! Что хочет? Пойти спросить – что, мол, стоишь всю ночь. Шла бы в дом….
      карманы… нет ничего… на сто раз все проверено. Дома еще все выложил.
…Дома… Дома дети одни… Вечером обещал быть…. Денег им мало оставил… кто знал…

        На что надеяться? Урал «мой» в Депутатском, наверно, к Михаилу напарник , пришел с «техничкой». Маринка, наверно, дома. Где искать меня – никто не знает. Да и пока найдут – десять раз сдохнешь!
        Машину ждать? Она, может, через неделю только будет после такой пурги !
Идти надо! Как угодно, но идти! Это шанс! Дойдешь до Тенкели – жить будешь! Не дойдешь – что ж! Все не сложа руки смерти дожидался… Просто не повезло!
        Календарь не «перепрыгнул». Значит, полдень. Если часов с двух, как окончательно стихнет, выйти – то можно успеть добрести. Это если до Тенкелей – двадцать, А если, как Михаил говорил, сорок! Тогда можно не успеть! Нет, рисковать нельзя! Лучше завтра с утра. Как колею можно будет различить… Хотя, какая тут может быть колея после такой пурги…

        Надо как то дать о себе знать! О том, что был здесь. А то действительно замерзну в пути… Сгину в неизвестности и все… По теплу, если повезет, найдут. Если песцы да волки кости по тундре не разнесут
Вот, штукатуркой, прямо на стене…. Что же написать
« Солнышко мое! Любимая моя! Очень хочется жить! С тобою и нашими детьми! Но, к сожалению, не все получается так, как нам хочется! Будьте счастливы! Всю долгую- предолгую жизнь!
               
                Ваш Стас      

        Вот так. Теперь можно с утра идти. Как дожить до утра… Чертова пурга… Холодно… Холод…
 
        Вновь голоса… задолбали… спать не дают… уснуть бы и утром проснуться… не просплю…
- Нет! Не голоса! ГОЛОС!  Такой родной! Откуда? Маринка?! Здесь! Не может быть! Что это она там кричит?
- ГОСПОДИ! ЕСЛИ ТЫ ЕСТЬ – СОХРАНИ ЕГО ДЛЯ МЕНЯ И НАШИХ ДЕТЕЙ! Я ПРОШУ ТЕБЯ, ЕСЛИ ОН ЕЩЕ ЖИВ!!! Я УМОЛЯЮ ТЕБЯ!!!

        Вставай! Как бы там не было – вставай. Не показывай своей слабости!
А-а-а-….Маринка! Моя Маринка стояла в освещенном солнцем проеме двери, прижав к щекам ладошки с смешных детских варежках, кричала дурным от ужаса и неожиданности голосом.
- Ты живой, скажи! Ты живой! – она бросилась ко мне, молчаливо, как призрак, покачивающемуся в полумраке комнаты.
- Не молчи! Скажи что нибудь! Она сорвала с моей головы натянутый по самые брови капюшон. Слезы душили, мешая ей говорить.
- Жи-в! – не враз удалось выговорить мне.
- Я говорила! Говорила!- вперемежку с рыданиями выкрикивала она. А они успокаивали! Говорили, что тебя подобрал вертолет! А я им не верила! Я говорила – он не сядет! Он пойдет ко мне! Его можно только связать! – она кричала и плакала одновременно.
- Как ты нашла меня здесь,… на самом краю земли?
- Тот мужик с трактора, у которого ты пил чай… Он сказал – Стас вышел на трассу. Идет к жене. Будет пробиваться к зимовью на «сотом». Они приехали, сказали:
- На трассе никого нет. Наверно, подобрал вертолет! Почему ты не вышел к машинам?
- Не знаю… Наверно, был « в отключке»
- А мы вышли вчера. Заночевали из за пурги километрах в четырех от зимовья. Утром пошли… Подъехали к зимовью. Мужики говорят :
- Не ходи. Нет его. Дома он! А я говорю:
- Пойду! Лично проверю каждый дом! Ты жив! Господи, какое счастье! Я кричала! Почему ты не отозвался?
- Тут всю ночь кто то разговаривал… Женщина какая то… Синильга, наверно. Галлюцинации…
- Женщина! Была, Была женщина! Ночью, мы уже к зимовью подъезжали, вдруг пурга настолько усилилась, что машину начало раскачивать! Кажется, вот- вот опрокинет! Водитель говорит:
- Дальше не пойдем! Ураган! На метр в сторону сунемся – наглухо застрянем. Дороги ни метра не видно. Ночуем!
Я выглянула – светопредставление! Ужас! Вдруг вижу – женщина стоит! Страшно стало!
- И что?
- Ничего… Пурга страшная, не видать ничего… И женщина впереди, невдалеке от  машины. Как будто сказать мне что то хочет…
- Она. Синильга это была… Как рассвело, я ее и увидел. Она вдалеке, прямо напротив окна стояла… Долго стояла. … А как тебе подойти – исчезла! Я все звал ее, разговаривал…
Маринка совсем по детски всхлипывала, прислонившись щекой к куртке, и от слез совсем растеклась тушь, оставляя черные следы.
        А я стоял, вдыхая запах любимых волос и не веря в реальность происходящего…
- Ладно, Марин, где машина? Люди ждут, неудобно…
Когда мы с Мариной подходили к машинам, водители, курившие возле своих машин, онемели, отказываясь верить в чудо, совершающееся на их глазах.
- Так не бывает!- выдохнул наконец один.
- Отчаянные вы оба! - заметил другой. Жить будете долго! И счастливо!
- Счастливо и живем! – легко согласился я, еще не до конца веря в свое спасение. И жить будем!!!
Эта фраза окончательно убедила меня, что этот кошмар закончился.


        Вновь я проехал этот путь. Уже в обратном направлении. Дорога не стала лучше. Пурга добавила заносов, но мощный Урал- вахтовка «мял дорогу под себя, как хотел», потому что в этот раз за рулем был профессионал самой высокой « северной» пробы.  Из  настоящих северян. Я знал – больше  ничего не случится. Все плохое уже позади…
Все также рычал, уткнувшись в снег К 700. Вылезший из под него Мишка, кажется, еще больше почернел от солнца и копоти. Он отсалютовал нам ключами и мы остановились.


-Спасибо тебе , добрый человек! За сутки ты дважды спас мне жизнь – когда рассказал о зимовье на «сотом» и когда рассказал обо мне мужикам, что шли на машинах следом за нами на Тенкели. Я в неоплатном долгу перед тобой.

        Там же, где я их оставил, торчал, еще больше занесенный снегом, «мой» Урал. Дымила печуркой труба. Мы подошли и заглянули в «будку».
«Трупами» по полу будки валялись «колхозники» во главе с «моим» водителем. Водка еще оставалась и потому «битва» была в самом разгаре. Сдаваться они не собирались.

- Вытаскивать их не будем! Времени жалко! Пропьются – откопаются! Или тебе их жалко? – отчего то очень зло спросил меня водитель «вахтовки»
Ни злости, ни жалости к ним у меня не было. Слишком велика была радость возвращения в жизнь!   

«Под крышей тихой и зашторенной таверны
Где отдохнуть сегодня выпала нам честь
Давайте выпьем за подруг за наших верных
За тех подруг, что не у каждого, но есть!
За тех подруг, порою с грустными глазами
Порой с усталыми морщинками на лбу
За тех подруг, что вслед идут по жизни с нами
И делят с нами нашу трудную судьбу»
За тебя, мое Солнышко.

Сентябрь 1997 года                п.Депутатский


P/S Они развелись через пять лет после случившегося…
Все пятеро их, уже взрослых на данный момент детей, по сей день отказываются верить в развод родителей, называя его – бредом..

Сентябрь 2020.