Художник - зверь чуткий

Моя МАСТЕРСКАЯ, выставка живописи – новый фильм на You Tube.
Моя ВЫСТАВКА живописи – фильм на You Tube.
(адреса внизу моей страницы)

©

1.  Рисую Бога

Я всю жизнь рисовал.  Вернее сказать, что-то изображал, потому что рисовать-то я как раз не любил. Всё моё ученичество было пронизано мукой и раздражением. Я ненавидел походы на этюды, все эти дали в дымке, стога на закате, ненавидел вечные  натюрморты с парафиновыми фруктами, гипсовые головы и проч., чем вдохновляли нас в художественной школе, где я благополучно прозябал. Пока меня оттуда не выгнали.

По той же причине и в институт я не попал. Моя нелюбовь к рисованию по принуждению, сказалась на моём образовании. Я образовывался сам. Всю жизнь. И вот что я понял: учёба и творчество – вещи несовместимые для меня, потому что природа их в сути своей различна. Моя же природа требовала свободы и чистого творчества.

А чистое творчество – вещь неподъёмная. Да и есть ли оно вообще? Поэтому и поиски мои были иллюзорны и тяжелы. Я ничего не принимал на веру. И учителям не верил. И Отца Небесного убивал.
Это сейчас я узнал, что «нашёл одного учителя – потерял истинного», и услышал: «не сотвори себе кумира», и осознал: «увидел Бога – убей Бога». Все эти истины копились веками, чтобы примирить однажды мой юношеский нигилизм с мудростью предков. Убить Всевышнего невозможно, тогда как, уничтожив ограниченный взгляд на него, обретаешь истинного Творца. Наш взгляд порождение несовершенного ума, и втискивая Беспредельное в рамки своего узкого предела мышления, – теряем его.

Но тогда я находился в полном неведении. Я просто жаждал. Чего? Я и сам толком не знал. «Духовной жаждою томим…». Но я был юношей вдумчивым и уже тогда начал копать. Мне нужны были подлинные знания – первооснова всего. Я их предчувствовал, оставалось только оформить эти предчувствия в логический строй стоящего ответа. И я оформлял и параллельно формировал своё Я. Это то, о чём кто-то когда-то сказал, а я запомнил: «Одно лишь высшее Я, истинное ЭГО – божественно и есть БОГ в человеке».

Впрочем, это я сейчас понимаю, что я что-то формировал и оформлял, тогда же я просто пытался жить, то есть тыкался в эту странную жизнь, как телёнок в мамку и ждал благо.   

Моё творчество было таким же, каким был я сам. Ну, а поскольку тогда я был никаким, то и творческие поиски мои были хаотичны и неопределённы. Однако я был упёртый, запирался в отцовской мастерской и работал. То есть занимался я своеобразной гимнастикой: стирал кисти, дырявил холсты и краску превращал в грязь. Я не видел, что творю, просто блудил по пустыне. Слепой и без поводыря. За 6 лет я не написал ничего. Отчаяние душило меня, и я пытал себя, туда ли вообще гребу? Но что-то удерживало меня от полной капитуляции, и я продолжал свои мазохистские упражнения.
Я хотел понять природу вещей. Не предмет, не пейзаж, не портрет, но суть их волновали меня. Предмет изнутри, его тайная формула, код. Не изображение видимого мира, но поиск его основы – было моей тайной сверхзадачей.

Понимание родилось вдруг. Но не сразу. Через многие годы, через многие картины, рождённые и несостоявшиеся. Через несколько персональных выставок.
Я задался вопросом, ответ на который и явился бы ответом всей жизни. Все мои грёзы, мой пыл, опыт, вся ворожба над холстом, весь неистовый поиск истины – всё это для чего-то ведь было нужно? Или нет?..
Это трудно объяснить и понять даже мне самому. Где гуляла моя творческая мысль? чем питалась? где паслось моё голодное стадо? Я искал нечто, искал НИЧТО – Дао, разлитое во всём видимом и невидимом мире, которое ни объяснить, ни понять невозможно. Я искал убедительный ответ на незаданный вопрос.

И вот что я всё-таки понял.
Если всю жизнь я искал ту неуловимую истину, сияние чистой правды, и пытался изобразить суть несказанного, то назвав ЭТО своим именем, получится, что я искал Бога и рисовал его бесконечное проявление во всём, его неуловимый лик. Я пытался войти в это поле подлинности, где существует Бог.
ЭТО никак не вмещалось у меня в пределы холста, ЭТОМУ всегда было мало места в пространстве моего сознания. Но постоянное стремление в те пределы дали мне ощущение подлинной правды.

И ещё. То, что задумывается сначала и образуется потом на выходе – совершенно разные вещи. У меня – так. Во всём и всегда – полная неопределённость. Это у кого-то бывает: задумал – воплотил. Нарисовал эскиз, покрутил-повертел – и вот вам картина. Так, впрочем, и должно быть у нормальных профессионалов.
У меня же так не бывает никогда. Что со мной происходит – неведомо. В те моменты творческого неистовства Бог отворачивается и сокрушённо молчит, потому что в моих сферах творится всё неправильно и не по-божьи. Идёт сбой системы. Его системы. Поэтому и молчит и сокрушается, потому что во мне поломался Он Сам.
Вот-вот. Именно «поломанный бог» и мучил меня так безнадёжно и страшно. Но главное, ни одна картина не далась просто так, каждый новый холст проходил через этот ад.

Этой работой я и занимаюсь всю жизнь. Пишу картины. Почему именно картины, я и сам толком не знаю. Она меня заглатывает, как Иону кит, и я долго потом выкарабкиваюсь из её чрева.
Картины мои многосложны и длинны как романы. Я вообще литературен. Поэтому и выскажусь литературно. Они многотрудны как моя жизнь. Это больше чем профессия. Это даже больше чем творчество. Это нечто сокровенное и абсолютное как смысл жизни. Это то, что можно предъявить в конце как отчёт, вот, мол – здесь всё. Здесь мой путь и суть моя.



2.  О сути творчества от первого лица

Некий художник, когда его спросили, зачем он занимается искусством, которое поймут лишь немногие, ответил: «Довольно с меня и немногих, довольно и одного… довольно и ни одного».
И это его правда, которая «сработает или нет» – не важно. Важен творческий поиск, процесс. Поэтому вопрос, что вы той или иной работой хотели сказать, ставит художника в тупик. Кстати, такие вопросы у людей творческих абсолютно непопулярны. Ведь в сути своей творческий процесс идёт на уровне подсознания, «сокровенных ощущений», недосказанности, а «язык искусства» предполагает в себе второе дно. Об этом же лучше молчать.
Меня тоже порой спрашивали зрители далекие от искусства, но пытающиеся говорить с художником на его языке: «Вы в каком направлении работаете?». Меня всегда подмывало ответить: «Морская пехота работает в направлении взятия высоты!». Потому что это единственное стоящее направление.

С другой стороны, это удел художников новейшей истории. Не думаю, что к Рембрандту, Дюреру или Сурикову подходили с подобными расспросами.

Природе верен? Как это понять?
Посмел бы ты природе изменять!
Природа проявляется во всём,
А если ты рисуешь всё кругом,
То просто не умеешь рисовать!

Фридрих Ницше «Художник-реалист»

Звучит остроумно, но сегодня – несколько архаично. Это тема давнего спора художников-реалистов с художниками-новаторами. Абстракционизм и прочие «измы» и «арты» никак не приживались в сознании художников «традиционной ориентации». Верные природе реалисты изображают видимую часть жизни. Одни талантливо, глубоко, проникая в суть вещей, в психологию, в дух времени; другие – плоско копируя натуру. Об этих, вторых, очевидно, и писал Ницше.
Но Ницше, живущий в XIX веке, застал только начало Нового искусства. Век ХХ буквально взорвался художниками-новаторами. Кстати, сам Ницше опередил свою эпоху, и стал для многих новаторов символом нового мышления. Собственно ХХ век и начался с его пророчества: «Бог умер». Он доказал божественность своего Слова, когда сошёл с ума от собственного высказывания. Многие последователи также положили свои жизни к этому алтарю. Но за безбожие пророков нужно было платить всем. И платили не только новым искусством. Весь ХХ век расплатился по самому крупному счёту.

Так чем же была вызвана эта вакханалия нью-творчества? Откуда явилось это ошеломляющее разум обывателя видение, эта бесконечная ярмарка «измов» и «артов»?

Природа бесконечна в своей глубине и многообразна в своих проявлениях. И Художник однажды осознал, что можно не только любоваться  видимым миром, но, взломав реальность, проникнуть во все сокровенные тайны Бытия и Природы. Отсюда появилось и невероятное количество взглядов Художника, и бесконечность поисков. А критерий один – подлинность. «Посмел бы ты природе изменять!»

И подлинной, оказывается, может быть не только натура, изображённая «как в жизни», подлинным должно быть и т. н. формальное искусство. Поэтому «Чёрный квадрат» Малевича несёт в себе не меньшую (внутреннюю, философскую) подлинность,  чем «Страшный суд» Микеланджело. А «Герника» Пикассо по накалу страстей не менее драматична, чем «Апофеоз войны» Верещагина.

И ещё одна миссия возложена на художника-творца. Художник – бог, созидающий свою вселенную. Как библейский Господь из мёртвой глины сотворил человека, так художник в безжизненный материал вдыхает жизнь, в краску – цвет, а цвет заставляет светиться. Бесстрастный, плоский квадрат холста он «прорывает», наполняя его своим пространством. Там и живёт его вселенная, над которой даже Время не властно.

Настоящее, большое Искусство должно быть подлинным как главный Документ жизни: «Свидетельство о рождении», о «браке», о «смерти». Подделка карается забвением.

Так вот, очевидно, что «стиль», «направление в искусстве», всецело подчинено взятию именно такой высоты. Ценою жизни. Настоящее большое искусство предполагает и большое виденье – взгляд сквозь века до первоосновы.
Однако чтобы докопаться до первоосновы может не хватить и жизни. Для этого нужно очиститься от мишуры уже существующих знаний и научиться слышать «неслышную» музыку Неба. В этом соитие с небесной плотью и происходит рождение всего нового. И чем мучительнее процесс зарождения, тем ценнее «плод любви».

Живопись для меня давно стала существом одушевлённым к тому же с крутым нравом. Как и сама жизнь, она не терпит хитрецов и трусов. У Сальвадора Дали в «Дневнике одного гения» прочитал, что «главное в работе – не бояться». Так значит, и он трепетал перед непознанным! И это признание одного из самых загадочных художников ХХ века – удивительно. Он коснулся сокровенного – своей «кухни», в которой видно, что и его, виртуоза и мастера, посещала боязнь «белого холста».

В искусстве, как на войне, – не надо думать. Твой компас – интуиция. Думать надо до и после. Как только ты пошёл в атаку на свою высоту – все мысли прочь! Как и что ты изобразишь, в какой манере. Забудь обо всём! Кто ты, где и зачем. Ты в ином пространстве, в ином «вечном» мире, и не надо тащить сюда этот «временный» мир. Здесь поют ангелы, здесь происходит величайшее таинство зачатия и рождения. Так не лезь в святая святых со своим утлым умишком и сиюминутными страстями. Доверься руке! Она знает больше, чем твой лукавый разум. И если рука двигается свободно, то холст сам рождает образы. Случайность – язык Бога.

Но помнить необходимо ещё одну заповедь: ты всегда Исполнитель. Потому что ты, как индивидуум, явление временное. И до тебя, и после был и останется мир, управляемый некими Высшими силами, недоступными разуму – музыка инобытия. Поэтому большее, на что ты способен – это попасть в резонанс той музыки.

Услышать эту «неслышную» музыку – и есть дар божий. Однако обладать им нельзя, но нужно каждый день доказывать своё «право на сопричастность». Как только ты уверовал, что достиг совершенства или, того хуже, начинаешь тиражировать дар в угоду ли рынку, заказчику, то уходит божественная составляющая, без которой истинное творчество не может существовать. Остаётся ремесло и опыт, которые тоже могут быть ценны, но никогда не станут движущей силой творчества.

Холст не обманешь. Любая картина – автопортрет, в любом мазке – биография. Все твои мысли и тайные помыслы холст беспристрастно отобразит. Если ты искренен, то будь спокоен, – ты нужен и Небу, и Миру; если же ты хочешь быть модным новатором или просто заработать монету, то не сомневайся, на холсте так и будет отображено: «Я – продвинутый!» или «Хочу денег!».

Нынешние «высокие отношения» рынка и Художника наглядно раскрывают главную формулу торговли: «спрос рождает предложение». В бесконечных платных выставочных залах, как халдеи в ресторации, выставлены экспонаты, с заискивающим, вопрошающим взглядом: «Чего изволите-с…». Мы можем всё: хотите «как в жизни», хотите, ещё лучше – только купите товар!

Впрочем, это другая тема…



3. О сокровенном. Моя кухня

В этой части я расскажу то, о чём художники говорить не любят. О своей «кухне».  Я же говорю обо всём, потому что не совсем и художник. Наверное, потому что «копатель» так и остался во мне персонаж номер раз. И вот что он накопал.

Ты слышишь эти звуки? Слышишь монотонный гул мелодии?
Ты должен обрести эти звуки, эту музыку беспредельности. В каждой краске будет светиться отражение вечности, на каждый предмет ляжет её отпечаток.
Ты боишься? Боишься осмелиться? Осмелиться прикоснуться?
Я помогу тебе.
Я заварю бульон из страсти и милости.
Я раздую угли под твоей кастрюлей.
Дальше готовь сам.
Немного смерти добавь в жизнь, в благодать капни смертного ужаса, отчаянием разбавь надежду, в любовь подмешай тоски, а веру окрась сомнением.
И вот оно! закипело, ожило...
И над всей этой стряпней – беспристрастие творца.
Ты теперь бог.
Бог, создающий вселенную.*


Так что я той или иной работой хотел сказать? Любопытно, но этот «детский» в своей непосредственности вопрос некоего среднестатистического зрителя, последнее время стал волновать и меня. Действительно, что это? Могло ли быть что-то иное?

Моя живопись пропитана литературой. В принципе, это опасное сочетание, потому что у каждого жанра – свои законы. Существуют даже такие нелицеприятные выражения, как «литературщина» и «иллюстративность».
Но, во-первых, я человек пишущий и существует обратная связь: мои литературные образы – живописны, а это уже язык моего искусства. Во-вторых, в искусстве не существует «запретных зон». Самовыражение, если оно исходит от твоего естества, предполагает абсолютную свободу выбора, то есть в искусстве дозволено всё. А уж насколько ты понят и нужен, и нужен ли вообще – не твоё дело знать.

Так случилось, что обе эти страсти – живопись и литература – живут во мне одновременно. И в этом «любовном треугольнике» я существую всю свою творческую жизнь. И до сих пор так и не разобрался, которую из них предпочесть. Их невозможно разделить. Это – единое целое или, как минимум, сообщающиеся сосуды. Моя живопись питается литературными образами, литература пропитана живописью. И если Слово для меня  – это божья музыка, то живопись несёт в себе огромное сексуальное начало. В ней всё – страсть, и всё – интим: от уединенной мастерской и «белой простыни» холста, до трепетных прикосновений и экстаза зачатия.


Я умираю каждый раз, прикасаясь к тебе!
В бешеном экстазе... в исступлении... любуясь и проклиная...
Я выкинул все кисти! Разве они достойны тебя?!
Я глажу... мну тебя руками... я готов жрать краску... кусать тебя... всасывать твой сок...
Я слепну от цвета! Я вслушиваюсь в пустоту...
Я дрожу... жду музыку... Я никогда не знаю, услышу тебя или нет...
Я танцую призывный танец... заклинаю... ворожу...
Ты проявляешься там и тогда, когда я в отчаянье, мёртвый... звеню пустотой! выхолощен одиночеством...
Ты отдаёшься так редко...
Но как! Как божественны эти встречи!
Я не закончил ни одной работы... Никогда! Это не возможно... Я не умею! Не хочу... Зачем?
Но краска, положенная на холст, живёт... дрожит... пульсирует...
Мы пульсируем в унисон!
Я не знаю, что с этим делать...
Она меня волнует! бьёт током! Это – моё!
Я никого не подпущу к тебе...
Ни одного Рафаэля... ни единого Дали...
Я один! Один...
Яду мне! яду...*


В «Пермском периоде», которому посвящена и выставка, и данный каталог – работы многоплановые.
В Перми я познакомился с древней ведической дохристианской культурой. Я окунулся в мир мне неведомый, но ставший близким. И это, прежде всего, язык. Русский язык является языком корневым, несущий сакральные знания.  Через Язык, Слово и родилось понимание, а истоки русского языка уходят в глубину тысячелетий. Вот эти тысячелетия и стали отправной точкой «Пермского периода». Я узнал, что в глубине тысячелетий хранятся сакральные знания, что знания эти закодированы в символы.
Узнал, что наши предки называли себя славянами, не потому, что были славным родом, но из-за того, что жили в согласии с законами Всевышнего. Не просили Бога, но славили его. Древние славяне осознавали, что настоящая ВЕРА не будет тянуть Всевышнего в мирские дела. Славяне ведали, что Бог един и множественен; всё подчиняется Творцу-Вседержителю Трибогу (ипостась Света,  Праха, Жизни), что значение ведического Тримурти (триединого Бога) отражает тройственную духовную сущность.
Узнал, что ПРАВОСЛАВИЕ существовало задолго до принятия христианства. ПРАВЬ – духовный мир Всевышнего Прародителя; ЯВЬ – материальный мир; НАВЬ – мир душ умерших предков.
ВЕРА – современное звучание древнеарийского образа, состоящее из двух рун: руна ВЕДЫ – способность изведать божественную мудрость; руна РА – сияние истины Всевышнего.

Так что я той или иной работой хотел сказать?
Это, прежде всего, я сам, моя биография, если хотите – судьба. И ничего более. И ничего другого и быть не может.


©

Художник – зверь чуткий.
Бродит по свету, прислушивается да по сторонам посматривает.
Нюх у него волчий и глаз, как репей, цепкий. Всё видит снаружи и изнутри. Видит да в копилку складывает.
Глаз у Художника круглый, как шар, крутится планетой в пространстве необъятном, и со всех сторон по невидимым проводам к нему информация поступает. Он её принимает и переваривает.
Но ему всё мало. Никак насытиться не может.
А когда наберется её немерено, Художник болеет, потому что не в силах вместить в себя всё.
А информация всё поступает и поступает.
И тогда он ищет себе место уединённое, запирается на засовы и глаз свой зашторивает.
Но информация находит его везде, потому что нет преград для потустороннего.
Она копится в нём, густеет, настаивается, бродит энергия сил невостребованных.
И, наконец, из того изобилия вырывается звук.
Он пронзителен и первобытен.
И Художник не знает, что с ним делать, куда его деть. Он не умеет с ним обращаться.
Он хочет бежать от него, спрятаться, да некуда... потому что звук тот – из него, а инструмент – он сам.
А дальше всегда подвиг. Или трагедия. Третьего не дано.*


*Отрывки из романа «Гарри-бес и его подопечные»