РУСЬ - ОРДА лета 6748 глава первая

РУСЬ - ОРДА
(лета 6748)

1. Застава

И так все ясно видать кругом. И будто бы бежит к нему полем Ганна. И запона  на ней из такой чудной тонкой ткани, сквозь которую все тело видно и ветерок встречный к груди ее прижимает, а на спине пузырем топорщит, вроде как опоясок утерян. А в косе ее цвета спелой ржи вплетена лента алая. А поле то словно без краев совсем, сплошь  цветами лазоревыми выстелено так, что и не понятно, где  кончается само поле, а где небо  начинается. И вот уж совсем близко Ганна, остается Бурнашу руку протянуть, да схватить за рубаху, да прижать желанную  к своему  сердцу. И вот уж было, за край запоны ухватил, да только вдруг обернулась Ганна лебедушкой белой, вырывается, по щекам его бьет крылами, криком кричит, убивается…
- Эй, молодец, ну хватит руками то махать, словно мельница какая. Сколь добудиться до тебя не могу, это надо же.  Аль, проснулся вже? Подымайся Бурнашик, твой час настал. Ишь ты, как крепко заснул. Эхма, поди, девки все снятся. Но и то ниче, молодому то не зазорно, когда гой со сна как дубинка какая торчом.  Рожу то  холодной водой ополосни, оно глядишь, и полегчает.   М-да, я в твои годы тож бывало…
Кречет, проверивший и сменивший все посты, убедился, что Бурнаш окончательно проснулся, стянул с себя сильно обтёрханный казенный кафтан темно-синего грубого сукна, кряхтя, лег на рогожку в дальнем углу землянки, кафтаном укрылся, долго пристраивал под голову свою шапку, бормоча что-то, быстро затих и как-то сразу стал мирно похрапывать.
Словно медом хмельным опоенный, тяжело поднялся Бурнаш. При свете новой лучины, запаленной при входе Кречетом и теперь потрескивающей и смоляной слезой, в воду капающей, кое-как привел себя в порядок, накинул на плечи кафтанишко, вышел из землянки, по ходу зачерпнув ладонью воды из кадушки, протер заспанные глаза.
Ах, как вызвездило! Сияющая россыпь небесного проса холодит так, что хочется тут же вернуться в прелодушное, но теплое нутро землянки. Тишина такая, какая только и бывает, когда еще ночь темна, но уже в самом конце своем, зверей и птиц ночных уже не слыхать - закончили свой кровавый пир, попрятались по норам и дуплам, а утро еще как бы раздумывает, стоит ли возвращаться дню.
Бурнаш прихватил бердыш, стоящий у входа и поднялся на смотровую площадку. Огляделся. Смотреть было не на что - темень на земле, да звезды в небе дрожат от холода, только и всего.

Застава, со всех сторон окруженная засеками, а со стороны реки еще и невысоким тыном  с воротами, обустроена на небольшом холме, на правом берегу реки Листовки, по весеннему  половодью подступающую почти к воротам заставы. Теперь же, к концу лета, в месяц зарев, от ворот до воды почти сотня саженей, мелка и узка, так что даже в самых глубоких местах по брюхо лошади будет, а тяжелогруженый варяжным грузом, аль с дружиной какой струг точно не пройдет. Ну а рыбари на плоскодонках пущай плывут, куды хотят, до них заставе дела нет. 
Река тянется с юга на север, с холма хорошо просматривается. На другом пологом берегу дремучий лес, через который идет едва нахоженный тракт.  Ходят здесь лишь те, кому жизнь не дорога, да по сильной необходимости.  Лес дремуч и бескраен, полон разных лихих людишек, живущих по  вольной своей воле. Но эти, правда, на заставе не появляются, потому знают, нечего здесь брать, да и отпор могут получить, хотя в дозоре одни инвалиды, не хотящие доживать век свой на монастырских хлебах, да совсем молодые ребята,  у коих служба в орде еще вся впереди,  если их черед выпадет на Кону.
Дозор же больше для порядка пограничного, да упреждения от какого либо лиха, потому хоть редко, но случается, что мелкие дружины из прусов тревожат. Но для такого случая, посреди заставы стоят тесным треугольником три сосны высоких, промеж собой смолистыми ветвями у вершины крепко связанные, сверху спускается хорошо просмоленная пеньковая веревка, готовая в случае тревоги легко вспыхнуть пламенем, факелом сосновым предупредив соседей о беде. На заставе же самой оружия всего ничего – пара бердышей, пара десятков мечей, щитов, луков да копий, да три пищали, из которых стрелять умеют лишь два инвалида, отправленных из Орды на покой. А молодым парням такая служба только в радость – все лучше, чем землю пахать, да траву косить.  И даже то не в тягость, что почитай каждый день старшина Кречет до седьмого пота вбивает в них воинску науку, уча всяким хитростям владения мечом да копьем…
Бурнаш,  припомнил сон свой, невольно потрогал на груди под одеждой мешочек-оберег от Ганны, печально улыбнулся в темноту, и, опершись подбородком с едва пробивающейся растительностью на ратовище бердыша, задумался.

Кружит, кружит Бурнаш по лесу, все не может найти то самое деревце черноклена, за которым его послал волхв Бажен.
«И чтобы оно был непременно чуть больше косой сажени, да чтобы крона не однобока была, но и не шибко раскидиста, да чтоб семена уже покрасневши были, да…» 
Ну, и где ж такое можно найти, чтоб все сразу так вот и сошлось?  Да и время уже возвертаться, а деревце все не находится.
Только вдруг среди дерев замелькали сарафаны алые, лазоревые да пунцовые, да смех девичий звонкий послышался. А со смехом этим на полянку солнцем утренним обрызганным выпорхнули несколько девушек.
- Сестрицы-молодицы, гляньте, сколько здесь трав нужных для оберегов, на всех хватит. Скорее венки плетите, солнце уж высоко. 
Бурнаш за куст присел, затаился. Со своего селения всех девок знал, да только на полянке ни одной знакомой не видать. Должно, как и сам он, далековато в лес забрались, должно из соседней деревни девицы. Слышал он, что собираются соседи к ним на праздник. И волхв Бажен с той деревни нынче править Купалу будет. Прежде то, урядник командовал, да только с зимы еще занемог…
Бурнашу вдруг неудержимо захотелось немного пошутить, попугать девушек. Захотелось подняться вдруг из-за куста да зареветь по-медвежьи. И уже отполз назад немного и уж надумал вставать с колен, как услышал позади себя голос:
- Ай, как не хорошо тайком подглядывать за чужими невестами.
Вскочил Бурнаш на ноги, да ненароком затылком ударился о толстый сук дуба, да так, что искры из глаз посыпались. Как же он не заметил, что подкрались к нему сзади? Самого чуть не напугали?
- Ай, какой неловкий. Теперь вот шишка на голове вскочит. Нако, приложи цветы зверобоя, полегчает.
Только теперь Бурнаш стал в состоянии рассмотреть ту, что застала его врасплох. Рассмотрел, да разом и пропал – сердце забилось так, что из груди готово вырваться, в жар бросило, а кровь прилила к голове, зашумела в ушах. Покраснел Бурнаш до самой макушки, чего прежде с ним никогда не случалось. Столбом застыл и будто забыл, где он.
Да и было отчего. Стоит перед ним девица, красы невиданной. Деревенские-то, все белобрысые, с весны до осени веснушками  сплошь покрытые, а тут спелой пшеницы коса ниже пояса вьется по сарафану цвета первой весенней зелени, брови темные на бледном личике, а глаза…  лучше не смотреть в них – можно утонуть в омуте смарагдовом. Губы алые улыбаются, да ласково так, как когда-то матушка ему улыбалась в детстве.
Едва пришел в себя, да и то пора бы, сколь можно в молчанку играть, так ведь и дурнем красавица счесть может.
- Ты, чья же это будешь? Отчего прежде тебя не встречал? – спросил, как самому показалось, громко, хотя на самом деле, еле губами  шевельнул.
- Чья, спрашиваешь? – засмеялась звонко, - да вот если сегодня вечером меня споймаешь, то, как знать, может, твоя буду. Только тебе, Бурнашу, будет нелегко меня поймать.
- Откуда знаешь, как звать меня?
- Это как раз самое простое из того что я знаю. Еще знаю, что скоро тебе на Кон идти, а там выпадет тебе доля ратная, но вот что дале будет то …
- Ты что же, ведунья?
- Сам сказал. А черноклен, что ты ищешь, прямо за спиной у тебя. Только прежде не забудь попросить прощения у деревца за то, что срубишь, потому для дела нужного, мареной сегодня ему быть предстоит. 
Оглянулся Бурнаш и чуть не ахнул – и впрямь в десяти шагах то самое деревце черноклена, что искал так долго.
Хотел Бурнаш поблагодарить красавицу, да заодно узнать, как звать-величать, а ее и след простыл, даже ни одной травинки примятой, не видать. И только где-то в голове еще раз услышал смех ее, а еще через мгновенье тихий голос: «а зовут меня Ганна… птица я, поймать попробуй…».

Подбородок Бурнаша соскользнул с ратовища бердыша, сам он сильно покачнулся, и чуть было не свалился с площадки. И если бы не подхватили его сзади крепкие руки старшины, так бы и было.
- Тихо, тихо… не спать на посту. Лихо проспишь.
- Да не сплю я, старшина. Так, задумался…
- Знамо, что задумался. Только думки твои далече отселе да слух с собой прихватили.
- Да, я…
- Та нишкни. Слухай… слышь ли?
- Ни, старшина.
- Сороки недалече побудку устроили. Ишь, стрекочут, не иначе побеспокоил их кто…
За спиной их, на востоке, заря уже разгоралась, уже померкли звезды, побежали по небу первые лучи встающего ото сна солнышка. А по над  водой туман серый, густой плавными волнами еще стелется, за которым лишь лес верхушками своими из ночной тьмы продирается. Вот только теперь почудилось Бурнашу, что и в самом деле есть там кто среди дерев, в слух весь ушел. И только когда на том берегу первые лучи солнца зеленою обдали верхние ветки сосен и елей, заметил выступившее из-за них древко копья с вымпелом на конце двуязычным – красно-белым. Следом из тумана проявились и несколько всадников, то ж с копьями. Выехали из леса и остановились на берегу – куда ж дальше в такой туман…
Старшина Кречет почему-то шепотом на ухо Бурнашу, словно его могли услышать на том берегу, приказал:
- Давай, Бурнашик, тихо поднимай всех, кажись, прушане пожаловали. Не ведаю с добром, аль нет, но быть готовым надо бы. Да и угли под сигналом не забудь раздуть, всяко может случиться.
Бурнаш ловко с площадки спрыгнул и побежал исполнять приказ, а старшина Кречет прокашлялся слегка в кулак и решился крикнуть, сложив у рта своего ладони рупором:
- Кто такие будете? Почто по ночам крадетися? – Его хриплый крик почти утонул в туманной проседи, но все, же после длинной паузы услышал ответ тоже едва различимый.
- Вождь племени зудавов Скуманд с родственниками и обозом. Просит защиты у Пскова от извергов рыцарей с крестами… 
Кречет почесал затылок, забравшись всей ладонью под шапку. Принимать решения не привык, старшиной стал всего лишь два года назад. Но делать нечего, надо что-то делать. Снова прокашлялся и крикнул
- А много ль вас будет?
Ответ пришел сразу
- Остатки дружины в двадцать человек да пеших воев столько же, да обоз с бабами, детьми и скарбом.
- А что ж по ночам-то бродите?
- Так по пятам идут поганцы с крестами…
- Ладно, подмогнем, чем смогем. От вас влево примите на десяток аршин. Там помельче будет, может только колеса у телег помочите. Аль пождите, когда туман сядет.
- Попробуем переправиться сейчас.
- Воля ваша. Встретим.
Оглянулся Кречет, осмотрел неровный  строй заспанных стрельцов – полтора десятка инвалидов да недорослей осьмнадцать – невелика сила. Отыскал глазами самого младшего.
- Семак, подь сюды. Слушай наказ. Да в носу-то не ковыряй, палец сломаешь. Сей момент  седлай коня и наметом во Псков. На словах скажешь, что пришли, мол, просить защиты прушане. А следом могут быть и ливонцы. Мы прушан-то  два-три дни придержим у себя, покуда не дождемся приказа, как с ними поступить. Если ливонцы нагрянут, сигнал дадим, да и отступать будем ко Пскову, потому как… - тяжело вздохнул, - сами  не сможем заставу удержать. Наказ понял ли?
- Как не понять, дядечка. Понял.
- То ж мне, племянничек нашелся, ось тележную тебе пониже спины. Старшина я тебе Семак, никак в твою башку не втемяшу. Сполняй приказ. Да прямо к воеводе скачи… кто там теперь? Кажись Гаврила Ярополк  совет держит. Ну, да разберешься, поди. Теперь сполняй. Да, гляди, не вертайся сразу, в монастырь иди, спроси Оглоблю, он приютит на время.
Семак только пару раз хлопнул длинными как у дивчины белесыми ресницами, шмыгнул носом и побежал к конюшне.
Уже вдогонку ему Кречет крикнул
- Кобылу пегую седлай, она дорогу помнит, - и уже теперь тихо, больше самому себе, добавил: - чай по десятине псковичи нам ее прислали, так что… должна помнить. Вот так и будет. 
Потом еще раз прошелся вдоль строя:
- Остальным приготовиться к встрече хоть и нежданных, но все ж гостей. На завтрак кабана забейте. Поди, голодные по лесам шатались, гости наши незваные-нежданные. Ступайте все.   
  Все разошлись, остался на месте только Чеслав – инвалид, с коим Кречет почитай лет двадцать плечо к плечу в разных боях бывали.
- Чего стоишь, будто я не ведаю, что хош?
- Ну, и уважь старика…
- Что с тобой поделаешь. Гнедова бери, да только смотри, далеко не заезжай, верст десять, не дале. Все ж, чужая земля. Помнишь, где развилка-то?
- Как не помнить…
- И по тихому, глянул и обратно.
- Ты, это… вон недорослей учи, им еще впереди поди много придется кровушки пролить своей да чужой. Так уж лучше чужой… а я, что ж, я мигом, разведаю, что к чему.
- Ну, добре. До  вечеру возвертайся.


Рецензии
Шикарный подход к делу, Иван.

Цифра 6748 точно легла в 1240 г. И события, в тему ложатся. Википедия показала. Редкий случай. Обычно автор не задается такими тонкостями и делает прорисовку своих заморочек отталкиваясь от последнего календаря.

Слог симпатичен, подача. Одним словом, порадовали. :)

Обязательно загляну в продолжение.

в рейт - "понравилось".

С уважением,

Александр Краснослободский   19.05.2023 13:01     Заявить о нарушении
Спасибо за комент. По другому писать не научен.
С уважением
Иван

Иван Мазилин   19.05.2023 17:35   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.