Веронике Тушновой

1
Ты смотришь влюблённо в глаза.
За окнами стонет стужа.
На печке от валенок лужа
бранится, огня не гася.
Ты смотришь влюблённо в глаза.
Разбудим заброшенный дом,
нетопленый, снегом искрится...
Мы бо́сыми по половицам...
Ты держишь мою ладонь.
Разбужен заброшенный дом.
Слезой ледяного венца
заплачут под крышей сосульки...
Не пламенем этой буржуйки
согреются наши сердца.
Слезой ледяного венца...
И мыслимо ль близкое зло —
разлука, скользящая тенью?
Как угли сгоревших поленьев
стать пеплом, что отдал тепло.
И мыслимо ль близкое зло?
Согреюсь промёрзшая я,
закутавшаяся в объятья...
Не меряйте временем счастье  —
любовь всякий раз навсегда.
Любовь всякий раз навсегда.

2

Два дня! Два дня!
В снегах по пояс.
Вдали сумятиц городских.
И я спешу уже на поезд.
В скупое счастье на двоих.
Там, где метель бесчеловечно
заносит к вечеру следы.
Два дня!
Придуманная вечность
среди бессрочности беды.
От старой станции тропинкой
сквозь лес
под дятловую трель,
где в тусклом свете керосинки,
желанный,
мне откроешь дверь.
Кому подъём в крутые горы,
кому-то дальние края.
А мне — два дня —
больших, просторных —
ты будешь мой, а я твоя.
И пусть домой, как бы не зная
друг друга, грузимся в вагон...
Два дня любви — не забывая,
как много брошено на кон.

3

Пряный дух от сосновых шишек.
Лес безлюден, а прячу взгляд.
Редко пишут об этом в книжках.
Глубже кутают и молчат.
Только знаю — бывает чудо
и на подступе поздних зорь!
Здесь лишь сойкины́ пересуды.
Живописен осенний бор.
Поднимаю озябши ворот
так мне по́ сердцу леса сырь!
Когда женщине чуть за 40,
встанет против неё весь мир
испытаниями на прочность.
На себя всё лихое взяв
нашей бедной любви бездомность
подмосковный пустой вокзал.
Только знаю — бывает счастье!
Вспыхнут жимолости кусты.
Пусть ненадолго и не часто,
но встречаемся всё же мы.
Стосковавшись целуем руки.
Пусть лишь миг обойдясь без тайн.
Откупившиеся разлукой
за короткий нетопленый рай.

4

И вот становится всё ближе
минута, режущая жизнь.
Из пункта А наверно вышел
в пункт Б с составом машинист.
Пока горит последний хворост,
треща, подчёркивает тишь.
Души нелеченую хворость
своим молчанием бередишь.
По безутешности сюжета —
она и он — зима... зима...
Прикуришь спичкой сигарету
в буржуйку старую дымя.
Гляжу, как кружится позёмка,
тепло ворует ветер рвач.
Пора нехитрые котомки
свои собрать.
И в путь. И в плач.
И вплавь — в оторванность ныряя.
До станции по снегу вброд.
Расставшись в поезде, меняем,
перрон Москвы на эшафот.

5

К лицу твои уверенные руки
прижмут мою трепещущую длань.
Почувствую дыхание разлуки.
Последнюю не пройденную грань.
Когда луна уже летит на убыль
рассвет у ночи выкрадет ключи.
Извечно исцеляющие губы
не смогут в этот раз нас излечить.
Нас не спасут, ни прячущие стены,
ни лес и ни участие друзей.
Взошли, окрепли расставания стебли.
Сдаюсь, ты прав, так будет лучше всем.
Смиряюсь с ролью спутницы бесправной.
В последний раз на нежность не скупясь,
в путь провожу не плачем Ярославны,
а молча и бесслёзно помолясь.

6

Короткий миг от света к темноте,
как переход от святости к обману.
Так каждый вечер словно на кресте
распята скорбь напрасных ожиданий.

Злой промежуток временных полос.
(Твой полон дом и всё семейство в сборе).
Я погрожусь в процесс метаморфоз,
чтоб умереть в инверсии простора.

Разведены, и в сумрачности дней,
всё на весы — мечом судьбы судимы.
Сгорит закат, оставив на Земле,
на пепелище, нас с тобой чужими.


Рецензии