Берег Алисы Скеди 8 В стремнине

Солнечный луч наконец-то добрался до оголённого уха и немилосердно стал что-то нашёптывать. Она почувствовала, как онемела спина от статичной позы, перевела взгляд на море: ослепительные блики, танцующие на волнах, и марево на горизонте.
Обычный жаркий полдень на подходе. Пора. На террасе никого не осталось. Сунув купюру под блюдо и крикнув в сторону двери: «Grazie!» и «Ciao!» вышла из-под тента.
 
Луиджи, оторвав взгляд от монитора, с интересом посмотрел, как шёлковые брюки, волнуясь вокруг её ног, соревнуются в изяществе с мягкими сандалетами. Прищёлкнул языком, и его внимание вернулось к рутинным заботам. Жена обещала показать образцы ткани для новых скатертей, отобрала несколько оттенков красного, и ему предстояло не только обсудить варианты, но и смириться с новым обликом кафе.

Маленький слоник «Лянча» так нагрелся, что пришлось с заведённым двигателем ждать минут десять, пока кондиционер не охладит салон.

Первые километры Алиса вела машинально, ещё под впечатлением оживших картин из прошлого, но эмоциональные итальянцы, привыкшие к скорости, быстро вернули её в русло шоссе, а заодно – к живописным картинам, мелькавшим за стеклом.
 
Она надеялась, что на этой итальянской сцене в обрамлении восхитительных живых декораций занавес закроет долгую и непростую главу её жизни и поднимется для оваций и «браво» новой и неизведанной, где время не значит ничего.

Таким, достойным одобрения, мыслям способствовало и отменного качества дорожное покрытие.

Первое чувство признательности зарубежным дорогам-трассам, автобанам, улочкам, сродни любовному, она испытала, преодолев шестичасовое дорожное родео между военным посёлком Алакуртти и финской Салла, где находится пограничный КПП.
Алиса тогда впервые отправилась за рубеж.

Как только пересекли границу – будто попала в другой мир, где, в каком-нибудь Брюгге, можно пройтись по тротуару и в носках.

К нашим провинциальным убитым дорогам приходится привыкать, чтобы не тратить времени на поиски причин такого их плачевного состояния. Тайна сия есть – это в том числе и о наших дорогах сказано. Без сомнения, русские классики, в знак поддержки, сейчас дружно заикали.

В той поездке она сделала не одно важное открытие. К примеру, не зависимо от страны и состояния трасс водителей всего мира, как оказалось, объединяет азарт в рискованной игре в покорение пространства и времени и обретение в ней себя.

В подтверждение припомнился один случай на альпийском перевале. В переполненном туристическом автобусе с двумя водителями – ребятами из Польши. Профессионалами высокого класса.

Вечерело. Уже несколько часов они провели на маршруте из Италии в Германию. В австрийских Альпах ждал транзитный отель. Сменный Микош спал, откинув спинку сиденья. За окнами проплывали потрясающие горные пейзажи. Гид, устав живописать, вовлёк в разговор водителя Владека.

Обычно сдержанные, застёгнутые на все пуговицы галантные мэны под натиском симпатичных туристок отступили. Владек отвечал на вопросы о семье и даже спел песню. Ему подпевали и громко хлопали.

По горной трассе, расплёскивая свет и беспечную радость катил высокий синий автобус Данилы «Мокуса».

Когда дорога по серпантину стала подниматься в гору, Владек уступил место напарнику.

Веселье продолжалось, но теперь от автобуса к пассажирам передалось ощущение скованности. Алиса посмотрела в окно. Встречной полосы не было.

Автобус играл с дорогой в головоломку, потому что его прямоугольная конструкция не вписывалась в петлю поворота. То и дело над обрывом зависал то зад, то перед. У неё перехватило дыхание. Чтобы не закричать, наклонилась над своей сумкой в ногах, делая вид, что что-то ищет.

И тут они встали. В салоне наступила гробовая тишина. Люди сидели, закрыв глаза. Казалось, если кто-то чихнёт, они полетят вниз. Водители молчали. Минуту или две – всё равно что вечность – Микош принимал решение.

Завёлся мотор, их слегка качнуло, покачнуло сильнее, и…, может, оттого что внутри уже все вымерли и не мешали найти недостающие сантиметры, чтобы вписаться в поворот, сипнув амортизаторами, автобус миновал опасное место.

Пока их не довезли до самого высокогорного альпийского отеля, никто не произнёс ни слова. Но каково было изумление поляков, когда высыпавшая из салона толпа женщин стала их обнимать, кружить и целовать.

Отель всеми силами пытался помочь снять стресс. Предложил лёгкий ужин и крепкий Mozart, а после – роскошные постели под невесомыми пуховыми одеялами.

В три часа ночи, исчерпав весь запас успокаивающих приёмов, она разбудила соседку, и, поскольку лекарство осталось в автобусе, женщины до рассвета бродили в окрестностях и восхищались величественной панорамой горных хребтов, наколовших на свои вершины спящие облака. 

Утром за завтраком Владек взял слово. Объявил, что у водителей, как у врачей и моряков, есть свои приколы. И что они благодарят русских пани за поцелуи. Ему едва удалось закончить речь и убежать. Микош тоже улыбался, но чувствовалось, что этот навык ему придётся некоторое время восстанавливать.

Действительно. Человек может построить дорогу (плохую или хорошую), но не приручить её. Потому что она превращается в путь, полный сюрпризов.

Пережитая опасность взрывает мозг осознанием пульсирующей в тебе жизни и непостижимой загадкой обречённого разума. Стремление испытывать такое чувство сродни наркотику – неистребимо. Но на гребень волны выносит только сильных духом.

Водительское братство не даст соврать.

Нашим подружкам, уже отправившимся в путь, подобное только предстояло постичь.
Взрослея, они замечали некоторые физические изменения. Большинство ровесниц двенадцати-пятнадцати лет толком не знали, чем девочка отличается от девушки. Физиологически созревали позже современных девиц. У родителей спрашивать о «таком» не было принято. Раз тема взрослыми замалчивалась, значит вызывала острое любопытство. Все чувства направлялись на извлечение информации.

Кошки, собаки, свиньи, козы и кролики демонстрировали им отношения между полами и их результат. И девчата, как истинные исследователи-учёные наблюдали процесс рождения котят, щенков, поросят, козлят и крольчат.

Случайно подсмотренные сексуальные отношения родителей не удовлетворяли запрос, поскольку вызывали такой страх, какой вообще подавлял все когнитивные способности.

Книг просветительского характера не было, а художественные произведения в стране писали либо евнухи, либо оскоплённые цензурой классики. Но бывало и так, что цензоры, напившись писательской крови, засыпали мертвецким сном, и в библиотеки «просачивались» зарубежные мастера: Боккаччо, Бальзак и Ги Де Мопассан.

Книги последнего тогда считались верхом разврата. Самые дерзкие читали подобное с фонарём на чердаках. С выпученными глазами и колотящимся сердцем – не дай Бог кто застукает.

Ниже талии, тем не менее, чувства не опускались. Девчата, словно серые с большими почками ветки, торчали из ноздреватого апрельского снега, не зная, что их ждёт через две недели.

Прежде всего, в качестве утешительного приза, пришло осознание, что в бытовых ситуациях можно выбирать, как поступать. Пусть и по мелочи, но уже из жизненной колоды взрослых людей. И это окрыляло.

То есть социально её ровесницы взрослели быстрее. Этому способствовал уклад советской семьи, когда дети были предоставлены сами себе день напролёт. Когда школа брала на себя воспитательную работу с подрастающим поколением. И когда активная позиция самих воспитанниц удобно укладывалась в эту схему.

Так, с большой радостью Аля и Лариска заменили еженедельные обязательные и уже некомфортные походы в общественную баню на посещение пристанционного душа. Ходили по вечерам, когда душ не был занят рабочими.

От её дома это совсем недалеко. Просто пересечь тускло освещённую улицу, пройти узким глухим переулком, где боковое зрение выхватывает мелькающие щербатые, кривые и посеревшие доски заборов и любое движение. А острое обоняние – запахи из дворов – цветов и готовящейся еды. После подняться по уклону, пересечь ещё одну улицу, что вдоль рельс привела бы прямо к вокзальному переезду.

– О, сколько было с ним связано надежд! Главная – вырваться из «мешка».

Но ходили подружки через железнодорожные пути напрямую, как и все местные: так ближе. Вечером из-за повышенной влажности запахи полыни, шиповника, цикория, что росли вдоль дороги и шпал, пропитанных креозотом, усиливались. Узкие, заросшие травой места на тропинке, перепрыгивали, пытаясь не намочить холодной росой босоножки, ноги и подол платья.

Глаз привычно отмечал тусклое свечение рельс и пятен мазута на щебне.  Фотографировал очертания деревьев, кустов, вагонов на запасных путях, приближающихся пристанционных строений. Слух взрывал лязг маневровых. Ноги привычно и легко находили безопасные места в сплетении железных жил…

Душ затерялся среди безликих дощатых пристанционных строений, выкрашенных в один красно-коричневый цвет. У него было окно, раздевалка и душевая с двумя стояками, разделённая открытой перегородкой. А у них – ключ и время на то, чтобы не спеша хорошо промыть длинные волосы, согреться и отдохнуть. Свет на всякий случай выключали.

В тот раз за разговорами не сразу разобрали: «Девочки, покажитесь!» Прерываемый тяжёлым дыханием голос раздался рядом. Страх на мгновение парализовал, но уже в следующее в Алиных руках оказалась тяжёлая влажная табуретка и громкий возглас: «А ну, пошёл вон! Сейчас милицию позовём!» спугнул местного педофила.
 
Как яблоко не замечает, что наливается цветом и соком, так юные девы не замечали, как меняются. Но замечали другие. А некоторые вожделели откусить от запретного плода вопреки суровой морали авторитаризма.

– В жизни ей не раз приходилось бывать в передрягах более отчаянных. И это самое лучшее, когда ты встречаешь тёмного ангела с открытым забралом. Так тебя закаляет жизнь, которую ты выбираешь сама и проживаешь, день за днём, так или иначе, борясь за выживание, когда обострены все твои чувства.

А как иначе узнать, что на другом конце качелей упирается в доску и растягивает верёвки Счастье? Как иначе понять, что ты можешь выбрать другой конец доски?!
 
Всё так. Нежная юность подобна мотыльку, её питает надежда. И она вновь и вновь летит на пламя.

Тёплый летний вечер. Подружки торопятся. Уже часа два прособирались на танцы. Волосы расчёсывали и на косой, и на прямой пробор, перемерили туфли и босоножки (свои и чужие). И все кофточки. Подходили и отходили подальше, оценивая друг друга, незлобно подшучивая.

И, наконец, тёмными, но знакомыми до камушка переулками родного «мешка (где от заборов и притаившихся за ними садов струится, перемежаясь, то прохладный, то тёплый воздух) слегка возбуждённые и весёлые, болтая и то и дело прыская со смеху, они чуть ли не летят по воздуху, напоённому жасмином, флоксами, полынью и Бог ещё знает какими волшебными ароматами. Словно юные богини, покорять всех и навсегда.

Вдалеке, с круглой пристанционной площадки, едва-едва, но сразу сладко и щемяще слышится: «Поздно мы с тобой поняли, что вдвоём вдвойне веселей…»
А потом, уже на самой площадке, они слушают «Песняров»:
Пайшла, ніколі ўжо не вернешся, Алеся.
Бывай, смуглявая, каханая, бывай.
Стаю на ростанях былых, а з поднебесья
Самотным жаўранкам звініць і плача май.

Глазеют на танцующие пары, надеясь, что и их пригласят и как раз будут играть любимое: «У берёз и сосен тихо бродит осень»…

И вот она танцует с мальчиком, и думает о своём, и ощущает его тёплые несмелые руки: одну – чуть выше талии, другую – своим кулачком. Она совершенно доверяет ему, и они одновременно близки и далеки, словно две вселенные.

Близки тем, что почти ровесники, что учатся в одной школе, где всё пропитано патриотизмом и верой в светлое коммунистическое будущее. Жизненным укладом: потому что большинство родителей – рабочие железки или льнокомбината. Тем, что свободное время они проводят на велосипедах, гоняя по окрестностям и улочкам привокзального частного сектора, да на старой детской площадке за игрой в волейбол или лапту. И всегда босиком. Им кажется, что они так хорошо знают друг друга, точно брат и сестра.

Только это заблуждение. Потому что детство кончается, а порой кончается внезапно, как улица в сплошном тумане.

(Продолжение следует)