Мёртвые думы. Том 2. 1ч. 32, 33 гл

32.
Утро в монастыре наступает рано. Примерно, в пять. Пока одни монахи служат раннюю литургию, другие, занимаются хозяйством: убираются и готовят трапезу. Потом, они меняются местами и служат позднюю литургию, которую посещают местные жители и туристы, хоть как — то влияющие на материальную сторону суровой монастырской жизни. Хотя, суровой она кажется лишь тем, кто пришёл сюда только для того, чтобы избавить себя от мирских проблем и обязанностей. Алиментов, например. Для тех же, кто оказался здесь по убеждению или горькому опыту, как Вадим и Слава, она кажется благодатной, и самое главное — спасительной. Побывав в таких пределах, в коих не бывали даже самые отпетые грешники, они безоговорочно, даже не спасая свои «шкуры», а исключительно, по совести, посвятили свои никчёмные, до известных событий, жизни, праведному служению Господу. Безо всяких напоминаний они исправно выполняли возложенные на них послушания, пребывая в смирении, чтении молитв и постоянных думах о Боге.
Буквально, несколько дней назад, каждое утро бывшего барабанщика какой — то известной группы Вадима Дрищука, с творческой «погонялой» Факъёмазов, начиналось с активного (за то, традиционного) секса, лёгкого «косячка» и горстки таблеток — «моргаликов», запиваемых стаканом вина. Иногда, всё это, сопровождалось лёгкой инъекцией в вену и понюшкой белого (совсем не зубного) порошка. Далее — репетиция, с пивком, вечером — концерт с «вискариком» и бессонная, после (не зубного) порошка, ночь, сопровождаемая частым носовым кровотечением. И вот, сегодня, ровно в пять утра, впервые в своей жизни, поднимаясь, в сопровождении звонаря монаха Иова на высоченную монастырскую колокольню, он, вдруг, ощутил, что всё, до этого момента, в его жизни — было пустым и никчемным. Ну, в общем, что жил — всё, зря. Путаясь в по;лах своего нового облачения, он смело ступал вверх по древним ступеням, повторяя, про себя, заученное наизусть начало пятидесятого псалма Давида: «Помилуй, мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя…» Оказавшись на звоннице, он перевёл дух и огляделся. Окружающая их, белая морозная мгла, ветром била в лица, пытаясь прогнать людей с колокольни, но опытный звонарь Иов, занял своё привычное место и уверенно ударил в Благовест!
Недавняя жизнь нового послушника Вячеслава Банько, в корне отличалась от предыдущей жизни послушника Дрищука и проходила, исключительно, в спортзалах, именуемых ныне, фитнес — центрами. Отслужив «срочную» в «горячей» точке, он сразу же, решил всецело посвятить себя охране августейших тел от постороннего вмешательства в их личную жизнь. Категорически не приемля спиртных напитков и курева Славик катал на лимузине, ныне покойного, Лемуренко и всё своё свободное от службы время уделял общению с девицами облегчённого поведения и посещению казино, что всецело поглощало его жизнь, доводя её, в довольно частые моменты проигрышей, до совершеннейшего умопомрачения. «Отшлифовав», однажды, свой лексикон до чрезвычайной краткости, которая, в данном случае, не являлась сестрой никакого таланта, Славе Банько было довольно трудно привыкать к такому «понятию», как «Отче наш…». Но его жизнь, круто повёрнутая двумя странными дамами в иное русло, заставила в одночасье зашевелить мозгами и обнаружить у себя, при помощи «банальной» богобоязни, зачатки Души и бескорыстного благоразумия.
Попав в монастырскую ризницу, под покровительство ризничего, отца Макария, Слава, как и Вадим, по благословению настоятеля монастыря, облачился в чёрное монастырское одеяние и смиренно приступил к исполнению послушания, связанного с обеспечением монастырских богослужений всем необходимым: иконами, «Кагором» и просфорами, которые, каждый Божий день, посредством молитв, и «теплоты» превращаются в Плоть и Кровь Господнюю, коими причащаются все добропорядочные, православные христиане.
Забегая вперёд, хочу поведать тебе, дорогой читатель, что настоятель монастыря отец Онисим не будет долго маяться над вопросом пострижения в монашество двух, вновь прибывших, бритоголовых послушников, безоговорочно уверовав в истинную причину их появления здесь. Он определит день их пострига, и в один из мартовских дней примет покаяния от каждого из них, которое будет длиться довольно долго, из — за количества прегрешений, содеянных Славой и Вадимом в мирской жизни, собёрёт всю монастырскую братию (которую Слава, по старой привычке, иногда, называет «братвой»), совершит чин их отпевания, в знак прощания с прошлой жизнью и, присвоив имена, соответственно: Фотий и Иувеналий, пострижёт в монахи. Но это будет потом, а пока…
33.
…я тупо долбил по клавишам, перепечатывая произведение Сергея (Блэк) Чернова, которое, судя по всему, никто, кроме меня, к сожалению, не увидит.
«Оставив далеко позади родные пенаты и извечную мысль о несбыточном волшебном превращении в гордого, двуглавого красавца Орла, глубоко обиженный, но совершенно свободный Горыныч летел над необъятными просторами Земли, беспрепятственно пересекая границы самых дальних деревень. Внизу проплывали диковинные пейзажи, наводя пьяный мозг Змея на трезвую мысль о том, что и его родная Промежь, когда — то была цветущим раем, в котором жили нормальные люди, умевшие не только пить. Но это было в такие незапамятные времена, что никто уже и не вспоминал об этом, безвозвратно ушедшем, прошлом. И в самом деле — что о нём вспоминать, коли вернуть, невозможно.
Обдуваемый ласковым ветерком, Змей неожиданно почувствовал, что он — мужик! Загнув, одну из своих шей вниз, он увидел такое… что чуть было не спикировал с довольно приличной высоты, которую и так начал катастрофически терять из — за стремительно увеличивающейся части тела. Часть эта явно нарушала центровку и повышала парусность. Совершив экстренную посадку с аварийным торможением у огромного живописного озера, окружённого горами, он решил охладить пыл и с разбега плюхнулся в него, поднимая огромные волны, которые вынесли далеко на берег, мирно качающиеся у причала, дорогие яхты и рыбацкие лодки. «Сварив» своими мозгами, что лишняя реклама, в данной ситуации, ему совсем ни к чему, он ушёл глубоко под воду и не выныривал до тех пор, пока ни наглотался с голодухи, окружавшей его в несметном количестве, диковинной рыбы, которую Боля запивал кристально чистой водой, низвергающейся в это волшебное озеро с горы, бриллиантовым водопадом. Здесь была — настоящая благодать! «Мудак я, мудак» — подумал Горыныч, — «И что ж мне было, лет пятьсот назад, сюда ни прилететь. Столько веков прожить в говне, чтобы на старости лет увидеть такую красотищу!»
Так он пребывал в состоянии необычайного умиротворения до того момента, пока ни упёрся в зияющее пространство огромной пещеры, которая уходила далеко вглубь горы, свисающей грозными скалами над лазурной гладью воды. «Какой же ништяк!» — подумал он, — «Да тут ещё и пещерка имеется…»
Не соблюдая никаких мер предосторожности, он просунул свою правую шею в подводное «дупло» и сразу же, получив чем — то тяжёлым по башке, отпрянул назад и, тут же, из пещеры показалась точно такая же, как у него, рептильная рожа, только была она с голубыми глазами и кокетливо завитой на голове, щетиной. Это… была… баба!!! Змей заметно смутился, но, не подавая виду, грозно, и в тоже время, суетливо, спросил:
— Ты кто, ****ь, такая есть? Ну — ка, вылезай, *****! Иди сюда, *****!
— Ну, ва — аще та, я — фАтАмАдель. А зовут меня, Несси, — ничуть не обидевшись, ответила она и зазывно подмигнула ополоумевшему Горынычу.
Его мужское начало мгновенно возобладало над разумом, после чего кристально чистая вода превратилась в жуткую муть. Поднялся страшный ураган и, непонятно откуда взявшееся, чёрное грозовое облако тут же накрыло лазурную гладь великолепного и таинственного озера Лох — Несс. Разгул стихии длился примерно часа два. Именно этого времени хватило нашему Змеюшке, для полного приведения себя в порядок, после, примерно, двухсотлетнего воздержания. Когда страсти поутихли, на берегу собрался народ, в ожидании сенсаций, но, не обнаружив ничего интересного, постепенно разошёлся, списав происходящее на проделки природы. А Боля, основательно обосновавшись в пещере подружки, ни хера не испытывал, кроме всепоглощающего кайфа.
Питались «молодожёны», в основном, рыбой, а когда она надоедала, Горыныч вылетал по ночам на поиски мясных деликатесов. Но, быки и овцы паслись только в дневное время и поэтому, Змей чаще довольствовался дикими косулями и горными козлами, в которых было мало мяса и много костей. И всё же, чего — то ему явно не хватало… Всё чаще давала знать о себе печень, которая ныла и ныла, выпрашивая для себя, хоть чуточку, такого привычного ей, алкоголя. И вот однажды, пролетая над ночным автобаном, Горын заметил, одиноко стоящий на паркинге, грузовик, с прицепленной к нему, цистерной. Он вспомнил, что именно из такой «тары» он пил в тот горький час прощания со своим многолетним промежненским правлением. Совершив очень мягкую, почти кошачью посадку он, по — пластунски, подполз к объекту своего неуёмного вожделения, осторожно отковырял верхний люк и засунул туда свою правую башку. Нюх его не подвёл: в цистерне было красное, креплёное вино, которое, на этот раз, так и не дошло до адресата. Почувствовав забытое ощущение приятного жжения в области пищевода, Боля втянул в себя последние капли живительной влаги и взмыл вверх.
Ох, и темны ночи в горах. Напрочь потеряв ориентацию в чёрном небе, он взял курс в совершенно противоположную, от волшебного озера, сторону и, пролетев значительное расстояние, понял, что окончательно заплутал. Положение его было довольно щекотливым, потому что не везде на Земле есть такие места, где летучие драконы могут жить на законных основаниях. Пожалуй, только в далёкой Промежи и на бездарно потерянном, несчастным Болей, озере Лохи — Несс, которое предполагало легальное существование древних чудовищ, благодаря раскрученному драконотуризму. Смех — смехом, как говорится, а Боля испугался нешуточно, потеряв в лице (или морде) Несси, единственное, во всей Вселенной, родное существо, так неожиданно обретённое им и так бездарно утраченное, всего за какую — то цистерну, такой ненавистной им, теперь уже, «бормоты». Проклиная всех и вся, а себя, в особенности, Горыныч на рассвете приземлился в неведомой ему доселе, местности, которая отличалась от остального мира не только скудной растительностью, мхами и лишайниками, а ещё и диким количеством «гнуса», который нещадно лез в глаза и все остальные, неприкрытые роговой оболочкой, места. «Ну и мудак же я, бля — я — я — я — дь!!!» — завопил он в два горла и из четырёх его, облепленных насекомыми глаз, полились самые настоящие, почти человеческие, горькие слёзы. Реально осознав весь ужас и невосполнимость потери, он поклялся себе, во что бы то ни стало, отыскать своё, так легкомысленно потерянное, недолгое счастье. А осиротевшая, в одночасье, Несси, наплевав на охреневших от страха туристов и вспышки фотокамер, поднимала, поочерёдно, из воды свои головы, с невообразимой тоской глядя в такие пустые и мрачные небеса…»