Танцы-шманцы фельетон в стиле Зощенко

Работаю я, граждане дорогие, экспедитором в одном учреждении. Не так чтобы в большом, но и не маленьком. Чевой-то в этом учреждении с бумажками носятся туда-сюда, прямо мельтешение перед глазами делается. Ну и я тоже ношусь, потому как экспедитор, потому как мне по должности полагается носиться. А что, парень я молодой, шустрый, ноги сами несут куда скажут.
Бываю я, значит, в разных отделениях нашего славного учреждения. Туды бумажку отнес, сюды бумажку, туды папку деловую приволок, отсюда уволок. Словом, верчусь, как белка в цирке.
И вот заприметил я намедни в отделе мануфактурных перевозок одну дамочку. Вся из себя королевна, что и говорить. Высокая, худая, дышит ровно. С другими девчатами не водится, только сидит тушью, значит, глазки красит. И ни на кого теми глазками затушеванными не глядит. Сама по себе, значит. Строгая, как мраморный статуй в музее. Звали ту дамочку Анна Григорьевна. Это я уже у товарок ее в отделении вызнал.
Ты, говорят мне, к ней даже и не суйся, отошьет в два счета, даже «мерси» сказать не успеешь. И не таких, мол, отшивала. Живет с мамой на жалованье, капустные котлетки аккуратно кушает за обедом, ни в кого глазками не стреляет. Гиблое дело с этой Анной Григорьевной, говорят мне. Куда ты со своим рылом экспедиторским к этакой-то птице? Не смеши людей! Не смогешь!
А когда мне такое говорят, все! – нутро переворачивается от жажды социалистического соревнования! Прям гореть все начинает внутрях, так это обидно выходит. Прям богатырь во мне просыпается, хотя и экспедитор, хотя и метр с кепкой в прыжке.
Давай я около той Анны Григорьевны круги, значить, в рабочее время нарезать.
Не желаете ли, мол, закурить, передохнуть, значит, от трудовых порывов на благо нашей пролетарской родины?
Не желаю – отвечает мадамочка, и на меня, граждане дорогие, по-прежнему не глядит, будто меня и нет вовсе. Будто я козявка какая, на которую и глядеть-то противно.
Ладно. До костей пробрало.
Стал я к ей и так, и эдак. То конфетку принесу, то яблочко, то мандаринку в качестве сердечного, значит, презента. Семь потов, бывало, сойдет, пока словечко от этой Анны Григорьевны добьешься. 
Птица! Что и говорить! Такую голыми руками не возьмешь!
Узнал я случаем, стороной, что ходит она в наш городской Дом культуры на танцевальные курсы. Танцы, значит, уважает. Вот с этой стороны и решил я заходить. Купил билеты на танцы и новенькую кепку. Старая-то у меня засалилась совсем, перед дамами неудобно. Словом, решился! Выложил перед дамочкой своей билеты, снял новую кепку и говорю, мол, извольте со мной, уважаемая мамзель, на танцы – деньги за билеты уплочены, жаль, ежели пропадут.
Поглядела она меня тут впервые, словно я вот только появился и сразу человеком сделался. С интересом так посмотрела, будто в душу заглядывала.
Танцы? – говорит. Это очень хорошо, что танцы. Танцы я смерть как люблю. Только танцами и живу. Будь по-вашему, Алексей Иванович, пойдемте.
Это, значит, она меня эдак уважительно – Алексей Иванович, - хотя сроду только Лешкой и обзывали. Или «чертом лешим». В зависимости от настроения и моих заслуг в деле построения социализма, в общем.
И тут надо сказать, что никаким танцам я прежде не обучался. Не до того было. Сирота, а потом красный детдом, потом школа рабочей молодежи. Учреждение, опять же… Некогда было вздохнуть трудовой грудью, особенно на фоне широкого строительства и политинформации. Словом, полный профан я в танцах-шманцах. Видел, конечно, в Доме культуры, как наши ребята вальсы разные отплясывают, как буржуи. Про себя смеялся. А тут не до смеху вышло. Самому надо плясать.
…Дождался я, значит, у самого Дома культуры свою Анну Григорьевну. Духами от нее за километр несет, на руках перчаточки и сумочка. И вся она как пирожное безе в кооперативной лавке. Так бы и съел.
Пошли мы, значит, внутрь. Сдали билеты.
А музыка шумит уже. Зазывает, значит, граждан танцевать. А я не знаю, что тут со мной сделалось. Навроде болезни какой. Ноги не идут. Сердце в грудь бьется. В глазах искры и вообще кружение мира случилось.
Стоим, значит, у стеночки. Я за стеночку держусь. А дама моя на танцующих оценивающе смотрим, губки кривит, мол, дилетанты, счас мы вам покажем. Я же не сказал ей, что показывать мне пока нечего. Как-то не продумал этот момент до победного конца.
А мадамочка моя словно как и не замечает моего бедственного положения.
Идемте уж танцевать, Алексей Иванович, говорит она мне. Раз уж пришли, раз уж деньги за билеты уплочены, чего зря время терять.
Хватает меня ручкой и волочит прямо в толпу танцующих.
Я иду, ног не чую, даром что ноги молодые.
Берите меня, говорит, за талию. Так и быть, дозволяю, раз уж танцы.
А у меня руки как из дерева сделались.
Она даже вскрикнула, мол, талия совсем не там, где вы думаете, дорогой товарищ коллега по учреждению. Талия гораздо выше и не такая мягкая.
Я ужасно покраснел, но виду не подал, что в первый раз.
Это я, говорю, пристреливался.
Стреляйте точнее, отвечает, а то люди могут бог знает что подумать.
Тут грянула новая музыка. Люди завертелись. А я сдвинуться не могу.
Что с вами, спрашивает моя мадама. Что вы застыли как соляной столб? Держите меня крепче и кружите в танце, ваша взяла.
А чего там моя взяла, я еще не разобрался. Но надо было что-то делать. Давай я ее толкать то в одну, то в другую сторону.
Вы в своем уме, спрашивает, все ноги мне отдавили и мерси не говорите. Это просто неприлично.
Я, говорю, извиняюсь, к танцам таким культурным непривычен. Вот если бы надо было «Барыню» сплясать там, или «Яблочко» - тогда я первый. А вальсам меня не обучали в малолетстве моем сиротском.
Ах вот как, говорит. Очень мило. Ну тогда по-прежнему держите меня за талию, не промахивайтесь, я немного вас поведу. Надо же с чего-то начинать, раз деньги уплочены.
Что тут с ней сделалось, передать вам не могу. В глазах огонь! Щечки раскраснелись. Зубки выставились. И начала она меня вертеть по залу, как куклу какую. Думал, провалюсь со стыда. Захотелось мне чего-то домой. А Григорьевна вцепилась, как птица хищная, не отпускает. Огонь просто, а не мадамочка! Откуда что взялось?
Не успели опомниться, как дали танго. Выхватила она откуда-то кусок розового цветка, закусила его выпятившимися зубами и начала кушать меня глазами. Ходила вокруг меня, как тигр женского пола, юбкой махала, как хвостом.
Честно скажу вам, граждане дорогие, хотел сбежать я тогда. Не вышло. Сцапала и поволокла по залу, будто бедного крестьянина-индуса. И так шкомотала, что душа из меня просто вон. Ни ног, ни головы не чувствовал. Тут и я озверел. Давай «Яблочко» отплясывать, будто пьяный.
Вот.
…Ну что вам сказать. Расписались мы через неделю. Ваш темперамент, сказала Анна Григорьевна, мне понравился, будем жить теперь законной ячейкой, так и быть, уговорили.
Я, конечно, хотел еще погулять молодой жизнью, но… не вышло. Пришлось остепениться и работу переменить. Вы, говорит юная супруга, Алексей, мало экспедитором зарабатываете, а семью кормить надо.
Захомутали! Что и говорить…
Вот до чего эти танцы-шманцы доводят, граждане дорогие! Эх!