Ев. от Странника. гл. 21. Три сестры

      В лесу раздались тревожные звуки, – это был гулкий и нервный собачий отрывистый лай. Не одиночное тявканье охотничьей псины, – скорее, гавкала целая свора злобных дрессированных тварей, рассеянная по лесу. Лай доносился со всех сторон, – шла настоящая травля, охота на человека. Панка охватил дикий ужас; он вскочил на ноги и бросился бежать в нужную, по его мнению, сторону. Лес становился все чаще, – ветки нещадно хлестали его по лицу, острые сосновые иглы то и дело попадали в глаза, а сухие сучья до крови царапали кожу. Сосновый лесок сменился корявым, поросшим мхом ельником, местами превращающимся в непроходимый бурелом. Кусты, заросли, кочки, скрюченные деревья мелькали, сменяя друг друга. Панк падал, полз на четвереньках, карабкался, поднимался, продирался сквозь заросли и снова бежал до тех пор, пока лес не стал совсем редким, а под ногами у него не захлюпала мерзко вода. Он решил во что бы то ни стало перейти болото и сбить со следа собак. В этом он видел свое спасение и продолжал идти, по колено погружаясь в трясину. Двигаться было трудно, но неистовый страх предавал ему новые силы, и вскоре вновь показался лесок. Ступив на твердую почву, беглец прилег на возвышенности, заросшей кустиками брусники, будто сплошным ковром.

      Стало тихо, – так тихо, что он слышал бешеный стук своего сердца, которое словно пыталось, разорвав грудную клетку, вырваться наружу и кинуться бежать еще дальше. Повинуясь его стремлению, несчастный поднялся и продолжил свой путь. Кровь пульсировала в висках, ныло где-то в боку, а дыхание рвало легкие режущей болью. В раскисших ботинках чавкала вода, но ногам почему-то было даже тепло; только сырые колени и локти очень замерзли.

      Участок сухой земли оказался совсем маленьким, – впереди снова начиналось болото. Пройдя его, Панк добрался до островка суши, на котором росли преимущественно сосны и можжевельник. По краю болота пестрела спелая клюква. Чувствуя нечеловеческую жажду и голод, он принялся дрожащими руками собирать ягоды, тут же горстями отправляя их в рот. Немного утолив жажду, но лишь обострив чувство голода, Панк двинулся дальше. Он шел до тех пор, пока почти не стемнело, и болотистая местность не сменилась наконец-то тайгой.

      Где-то рядом журчал родник. Вскоре Панк нашел его и напился прозрачной, чистой воды. Вода была ледяной, ломила зубы и обжигала горло, но в жизни он не пробовал напитка вкуснее.
      Ища в кармане спички, чтоб развести костер, Панк наткнулся на что-то мягкое, – это был завязанный на узел пакет с БМК. Бедолага не потерял, не бросил его в спешке, а аккуратно завязал и положил в карман куртки. «Как такое могло случиться? Сработал некий приобретенный инстинкт, или же не было никакой погони с собаками? Зачем стоило вообще убегать, если рано или поздно, все равно найдут и поймают? Идти-то ведь некуда…», – Панк не хотел больше об этом думать; он влез на ближайшее большое дерево в надежде разглядеть хоть какие-то знакомые ориентиры.

      Оглядевшись по сторонам, он не увидел ничего похожего на линии электропередач или просто дорогу. Не было даже просеки, которая, рано или поздно, куда-нибудь да привела бы его. В том, что он заблудился, сомнений у Панка больше не возникало. Он слез с дерева и принялся разводить костер у ствола поваленного ветром дерева, из расчета, что тот будет еще долго тлеть, после того, как огонь успеет потухнуть. Лес сам привел его на нужное место. Оставалось лишь слегка обустроиться.

      Уже в сумраке, сидя у костра и жаря на палочке какой-то большой старый гриб, Панк почувствовал на себе чей-то взгляд. Глаза сов, как ничьи другие, способны отражать свет, и теперь на него с ветки ели смотрели два дьявольских, наполненных огнем, страшных зеркальца.

      Панк вздрогнул и уронил свой недожаренный ужин в костер, а затем, словно не замечая этого, полуавтоматически достал свой пакет. Каким же чудесным показался ему этот не вполне уместный в лесу толуоловый запах… В нем воплощалось все, что ему сейчас было нужно – ощущение смысла жизни, комфорта, радости, счастья, удовлетворенности и самодостаточности. Промелькнул даже образ алхимика Пьера Жозефа Пеллетье, перегоняющего из сосновой смолы этот ароматный «бальзам»*. Голод отступил и вскоре вовсе исчез, а по всему телу расплылась блаженная нега. Панка окружила, похожая на яйцо, зыбкая энергетическая оболочка, наполненная удовольствием. Он ощутил себя неким йогом, способным достичь нирваны в совершенно невыносимых условиях, питаясь водой и энергией космоса, лесным отшельником, достигшим вершин космической мудрости, диким зверем, не нуждающимся в человеческом крове. Возможно, и правда, – ядовитый дурман, открыв подсознание, включил какие-то неведомые механизмы, дающие доступ к скрытым резервам истерзанного организма. Это было похоже на второе дыхание, на смену разряженных аккумуляторов, – внутри психонавта ключом забил новый источник жизненной силы.

      Чернильная сепия, сгустившаяся вокруг освещенного костром сакрального места, стала теперь хоть и живою, но вовсе не страшной, – она дарила ощущение уюта и защищенности, словно огромный шатер, накрывая собой маленький комфортный мирок, в котором поселился Панк и его странные демоны. Постепенно наркотическое опьянение достигло своего апогея, и он снова унесся в невообразимо прекрасный, таинственный мир фантастических безумных видений. На удобном лежаке из ароматных мягких пихтовых веток, в теплом живом свете тлеющих углей, Панку стали являться чудесные образы. Сначала мгновенные – мимолетные и неясные, – картинки-сцены сменяли одна другую, постепенно замедляясь и выстраиваясь во все более обычную для пониманию мозаику-схему – похожий на фильм алгоритм ярких кадров. Наконец, его взору предстал цветущий и благоухающий сад, исполненный пышной растительностью и ухоженный чьей-то заботливою рукой – доведенный до совершенства, но при этом чуточку дикий.


                ******


      За круглым садовым столом на креслах из плетеной лозы сидели три дамы. Очарование их было бесспорным для каждого мальчика или мужа, но Панку они казались скорее богинями, сошедшими прямо с Олимпа, нежели обыкновенными женщинами. При этом, несмотря на всю свою, немного вычурную красоту, держались они легко и непринужденно, безо всякого пафоса или жеманности. Впрочем, кое-какая манерность в них все же присутствовала, но выглядела абсолютно естественной и даже милой. Каждая из них была прекрасна по-своему; казалось даже, что они принадлежат разным национальностям, но все они были чем-то удивительно друг на друга похожи. Вокруг, шелестя, тревожно, листвой, зеленели деревья, отбрасывая движущиеся узорчатые разноцветные тени на скромно сервированную поверхность стола и их белоснежные летние одежды – простые, но весьма изысканные. Бесшумно появившийся из тени лакей, разлил по фужерам рубиновое вино и, не обронив ни слова, волшебным образом испарился.

      Одна из женщин подняла свой бокал и сделала несколько больших смелых глотков, – поступок явно не свойственный светским львицам. Панк почему-то уверенно знал, что ее имя – Миэлла. Миэллу можно описывать долго, но это мало что даст; есть женщина, как две капли воды похожая на нее. Возможно даже, что это вовсе не совпадение, – земную Миэллу зовут Кира Найтли. Вторая дама – миниатюрная смуглая красавица с восточными чертами лица, – тоже, совсем не заботясь об этикете, забралась с ногами на кресло и как-то по-детски принялась грызть зеленое яблоко. Это была Нагиля – младшая из сестер. В том, что они сестры, никаких сомнений у наблюдателя не возникало. Но видимо, самой непосредственной из них и, несомненно, самой красивой, была старшая из сестер. Закинув одну ногу на ажурный подлокотник плетеного кресла, что позволял легко сделать разрез на ее летнем платье, она запрокинула голову, и белыми зубами откусывала ягоды прямо с виноградной грозди, что держала в руке.

      — Лейла, ты словно совратить кого-то решила. Для кого этот цирк? За нами, что, наблюдают? – спросила Миэлла.
      — Не исключено… но, вряд ли. Сейчас я пытаюсь избавиться от самоконтроля. До тех пор, пока вы обе не расслабитесь тоже, не вижу смысла начинать разговор.
      — А я ощущаю на себе чей-то взгляд, – сказала Нагиля.
      — С нами, сестренка, тебе нечего опасаться. Яблочко вкусное? – Миэлла не могла не съязвить и намекнула на пристрастие Нагили к человечинке.
      — У меня все вкусное, – разрядила наэлектризовывающийся воздух красавица Лейла. – Но если кто-нибудь знает о нашей встрече, – лучше скажите.
Миэлла и Нагиля по очереди покачали головой.
      — Ты прекрасно осведомлена о том, что у нас нет ни друзей, ни союзников. Каждая сама за себя и довольствуется тем, что у нее есть, – сказала Нагиля.
      — Правда что ли? – Миэлла властно протянула руку с бокалом, и вынырнувший из тени лакей в ту же секунду его наполнил. – Я недовольна тем, что имею и так же хочу большего, как и все остальные. Любви хочу…
      — Тебе мало любви? – Нагиля бросила в траву огрызок яблока и взяла персик. – Сколько их было, хоть помнишь?
      — Вот еще, – Миэлла скривила губы. – Да было бы что вспоминать. Мужчины – словно цветы. Не успеешь сорвать, – тут же вянут.
      — Начинают много брать на себя или скоро оказываются совершенно непригодны к использованию, – Лейла пригубила вино, но, отставив бокал, закурила тонкую сигариллу и хитро прищурилась.
      — К чему ты клонишь? – спросила Миэлла.
      — К тому, что каждой из нас чего-то да не хватает для полного счастья, но, объединившись, мы могли бы друг другу помочь.
      — Объединившись против кого? – спросила Нагиля с легкой ехидцей.
      — Объединившись, чтобы заставить нашу маман наконец-то вернуться и занять подобающее ей положение.
      — Ей нет до нас никакого дела, – сказала Нагиля. – Никто даже не знает о том, где она. Лилит стала легендой – персонажем страшилок, именем нарицательным, как Сатана для людей. Столько лет прошло… Жива ли она вообще? А если жива, то с чего ты взяла, что ей нужна наша помощь?
      — Как можно, вообще, с ней связаться? – спросила Миэлла. Она пила уже пятый бокал, но это ее только немного взбодрило.
      — Для этого мы тут и собрались. Давайте проведем ритуал, – заговорщицким тоном сказала Лейла.
      — Безумие, – Нагиля вытерла руки салфеткой и взяла свой фужер. – Даже, если нам и удастся поговорить с ней, – это не останется незамеченным.
      — Это неважно. Следующий, с кем мы свяжемся, будет уже мой отец, – Лейла расплылась в улыбке, а сестры уставились на нее, как на безумную.
      — Что ты затеяла Лейла? Ты чокнутая! Самаэль, хоть и отец тебе, но от него лучше держаться подальше. Всем, кто имел с ним дело, после не поздоровилось, – сказала Миэлла и снова потребовала вина.
      — Не поздоровилось от того, что они играли бесчестно. Чем старей и масштабней афера, тем больше шансов ее провернуть. Помните, что могла наша мать, когда была дружна с Нортоном?
      — Помнится, он с ней не выдержал долго, даже в ссылку отправил, – усмехнулась в ответ Нагиля.
      — Это легенда, – Миэлла почувствовала, что вина наконец-то достаточно, и тоже закурила сигарку. – То, что она была ассирийской царицей и разгуливала между мирами, как заблагорассудится, никем не доказано.
      — Вот давайте ее об этом и спросим, – сказала Лейла, вставая.
      — Это все как-то странно, сестра, – Нагиля недобро нахмурилась. – Ты не сказала, что нужно тебе?
      — И почему именно сейчас? – добавила Миэлла. – Что случилось?
      — Мои интересы никак не идут в разрез с вашими, но вы обе слишком практичны, чтобы меня понять.
      — Неужели, роман? И кто на этот раз – мужчина, женщина или что-то еще? – Нагиля, сама того не заметив, дала сестре неплохое объяснение ее интереса.
      — На этот раз все серьезно, – Лейла сделала невинное личико и страдальчески прикусила губу. – Вы идете?

      Дьяволицы понимающе переглянулись и, улыбаясь, последовали за Лейлой, а наблюдателя Панка обдало порывом холодного лилового ветра.


                ******
   

      Подкинув в костер сухих веток, он принялся дуть на угли, чихая от поднимающегося в воздух пепла и размышляя о случившемся в его ясной грезе. Никакого рационального объяснения увиденному у него не нашлось, поэтому он, недолго думая, закинул в костер остатки заготовленных дров и продолжил свое увлекательное занятие. Спустя минуту его снова накрыло, и весь мир вокруг словно смыло черной волной. Видения не заставили себя долго ждать. Но на этот раз зрелище оказалось ужасным – под сводами огромной мрачной пещеры, освещенной красным огнем стекающей по стене лавы, на гранитном, залитом кровью каменном дне лежал изуродованный человеческий труп. Труп шевелился, дышал, таращил выпученные глаза и пытался стряхнуть с себя черных мышей, которые дружно его пожирали…


                ***WD***


      *У Панка мыслеобраз-галлюцинация почти соответствует истине. Только Пьер был уже, скорей, химиком, но еще и не фармацевтом, как гласит Википедь. Тогда существовала лишь фармация, а фармацевтика появилась чуть позже, благодаря «изобретению» морфия. И бальзам из города Толу для получения толуола использовал чуть позже Анри Этьен Сент-Клер Девиль. Посему правомерно называть Толуол – Смолуолом или же… Соснуолом)

      *Толуол – ароматический углеводород C7H8. Является прекурсором-растворителем при экстракции опиоидов, – запрещенное в-во. Оказывает некий наркотический эффект и сам по себе. В чистом виде недостаточно психоактивен. Но в смеси с эфирами канифоли и прочим приобретает иные свойства. Потому его Хенкель и изъял из состава «Момента». Возможно получение кедрово-пихтовой, насыщенной эфирными маслами, настойки-вытяжки. Однако химический толуол производят из нефтепродуктов, посему он ядовит и полученная с помощью него вытяжка имеет – на фоне верхних нот ольфакторной пирамиды ароматов, – весьма скверные запахи. При этом нота сердца может походить на анималистическую. Очистка – кислота и щелочь. Температура реакции – не выше тела. Алхимический толуол возникает лишь в биохимической трансмутации, что губительно для гомункула.


                ******

      Следующая глава - http://proza.ru/2022/07/27/592

      Предыдущая глава - http://proza.ru/2021/03/06/1463

      Начало повести - http://proza.ru/2021/02/24/1297