Русалка районного масштаба

В тишине январского вечера лениво падал снег. Стылый шарик солнца неохотно сползал по серому небу, хоронясь за крышами хат. Где-то щёлкнула калитка, бреханула да подавилась собака, и опять зазвенела тишина. Зимняя. Деревенская.
Крякнула под нажимом массивная дверь станичного кафе "Марафон", визгливо закашляла, открываясь, превращая снежную идиллию в танец электрических искр, выпуская из себя весёлое разноголосье праздника, уханье музыки, летний, огуречный запах снеди и кисловатый дух спиртного.  На перекур, после очередного тоста, выходили мужчины. Подышать. Проветриться.
Открывал процессию пожилой, среднего роста человек с ироничным взглядом из под густых бровей на волевом, покрытом глубокими морщинами лице. Строгий, серый в полосочку костюм был ему явно непривычен. Слегка кривясь, он одной рукой ослаблял на ходу узел галстука, а в пальцах другой разминал сигарету. Раздумчиво и степенно, эдакий барин.
- Виктор Сергеевич, ты бы рассказал Лёшке эту свою историю, -  говорил, идущий следом, молодцеватый мужчина. Он раскраснелся от принятого, тоже был в костюме, но уже без галстука. – Ну, как у тебя птичница утонула.
- Михаил, хм… Иванович, -  степенно, с хрипотцой ответил широкий в плечах "барин" и улыбнулся, отчего его морщинистое лицо ещё больше потрескалось, а мудрая синева глаз утонула в сетке хитринок. – Ты бы ещё Чапаева вспомнил…
- Да ладно, Виктор Сергеевич! Ты же свидетелем был всего этого… Безобразия!
Неугомонный Михаил смахнул с картофелины носа особо игривую снежинку, обернулся к выходящему за ним Лёшке и побарабанил по губам двумя пальцами, дескать "дай закурить".
- У нас про это дело даже статью в районке печатали под названием "Случай общебабинского масштаба", - продолжал он просвещать одетого в джинсы и свитер городского гостя, вытаскивая из протянутой пачки сигарету. – Это уж страсть как давно было. Газета ещё "Свет октября" называлась, чуешь?! Но там всё скучно, коротко. Факты и всё. А вот Виктор Сергеевич конкретно очевидец. Да чего там, очевидец – главный герой! Ну, после Шурки, конечно…
- Действительно, Виктор Сергеевич, расскажите, - поддержал товарища заинтригованный Лешка. Он плотнее закрыл сварливую дверь, и тут же клацнул железной крышкой зажигалки.
На мгновение снова воцарилась тишина, заплясал язычок пламени, затлели огоньки сигарет, сизый дым окутал мужчин ватными слоями, и стал истаивать, утекать вверх, навстречу падающим снежинкам.
- Ох, молодёжь… - с наигранной неохотой закряхтел Виктор Сергеевич, и сверкнул озорным глазом. – Да и шут с вами, слухайте. Были дела…. Я тогда председателем колхоза работал. Передового, надо сказать. Вот, как-то летом в самую страду всё и случилось. А страда - это самое пекло. Одну страду переживёшь, считай, никакой пожар не страшен.
Виктор Сергеевич глубоко, с чувством затянулся, приосанился, стал степенно, выверено жестикулировать, а на лице его отражались былые чувства.
- В тот день я в кои-то веки домой пораньше приехал. Щас, думаю, жене помогу по хозяйству. Она уж там и забыла, какой я. Хоть и уставший, чёрт, а дома всё легче, чем на полях – дела, как игрушки. Только, думаю, сейчас, лишь переоденусь, да чего нибудь с устатку. Святое дело! - рассказчик отпустил красноречивый щелбан по горлу. – Только, значит, приготовился – жена в дом заходит: "Витя, там к тебе люди приехали. Ты погоди пока с этим-то, выйди к ним, а то на них лица нету". Я рюмку, конечно, поставил, выхожу к калитке, а там агроном мой и зоотехник. Я за весь день ни одного, ни другого не видал, а тут нарисовались, понимаешь. Виноватые какие-то. Ну, думаю, щас вы у меня получите, голубчики. "Чего такой?" - спрашиваю. Гляжу, мнутся, лица и взаправду, аж какие-то серые. "Да вот… - говорит агроном, Сергей Кузнецов, а у него манера ещё такая, он как горилки тяпнет, так у него с носом беда. Вот он, значит, нос рукой утер и бухнул.  - Шурка Поликарпова утонула…"
 Меня как током вдарило! Виктор Сергеевич комично передёрнулся, будто его действительно стукнул разряд.
- Стою, значит, в полной растерянности. "Как утонула? Вы чего, охренели что ли?!" А сам и не слышу себя. Она же у меня заведующая на ферме. У неё на руках три тысячи голов свиней и скота шестьсот! И незаменимый она человек сама по себе. Так что, я даже как будто оглох. Как в вату меня опустили. Гляжу, что агроном бубнит, а не доходит до меня. Он всё своё: "Да вот… Пили мы, пили… Пили мы…" А у меня в голове, веришь, одна мысль: "Свиней три тысячи голов и скота шестьсот! Как же это она могла утонуть! Да не может она утонуть! Не имеет права и всё!" Тогда я этих деятелей спрашиваю: "С кем пили?" Спокойно так, душевно спрашиваю, а в нутре, аж полыхает всё. "Дык, Шурка, значит, Поликарпова, два продавца, то есть продавщицы из сельпо и мы", - говорит Кузнецов, а зоотехник, как ослик рядом головой кивает, дар речи потерял. "Где?" - Я их спрашиваю. "Дык, у ней день рождения, значится, у Шурки. В сельпо начали, в обед. Там подруги у ней… А потом на Бузулук, жарко ведь!"
Виктор Сергеевич вздохнул и развёл руками, Михаил саркастически хмыкнул и кивнул Алексею, дескать, всё интересное впереди.
- Ну, я говорю: "Ждите!" А сам пошёл на кухню из налитой уже рюмки в чайную чашку перелил, долил до краёв и залпом лупанул. Как воду выпил, веришь. Потом завёл своего "козла", ну машину, и поехал за этими вестниками к месту трагедии. Приезжаем в лес, а там Содом с Гоморрой, честное слово. Главное, такое ещё место красивейшее выбрали, и тишина, и тенёк, и искупаться можно. А тут на покрывале каком-то грязном всякие объедки, бутылки, банки, огрызки, ошмётки, тьфу! И две пьяные тётки спят, да чего там спят - прям валяются. Где сморило, там и попадали. Как клякса на чистом листе, честное слово!
- А одна из них - это директор сельпо, - не удержался Михаил. – У ней одна сиська вот так вот во сне из платья вывалилась и наружу болтается, а по ней муха зелёная ползает!
- Миша! – укоризненно покачал головой рассказчик. - Взрослый ведь человек, а? Учитель…
- А чего? Виктор Сергеевич, ты же сам об этом рассказывал… Ну, что Содом и Гоморра...
- Не лезь. Историк… Короче говоря, подхожу я, а эти двое, зоотехник и агроном следом плетутся, тише воды, ниже травы. Стыдно им там, а может страшно, не знаю. Я как гаркну, на тёток на этих: "У сволочи! Подъём!" Директриса, значит, спросонья, да с пьяного глаза, вытараскалась на меня и глядит, как на привидение, а вторая, её подчинённая продавщица, ничего не поймёт, вскочила, да как заорёт: "Жулики! Жулики!" Видать приснилось, что грабят её. Я говорю: "Какие жулики?! На председателя орешь, сволочь!"
Виктор Сергеевич хмыкнул в нос, покачал головой и  продолжил.
- В общем, надоели мне все эти сцены я им и говорю: "Немедленно тут всё прибрать и чтоб духу вашего не было… Ты, - агроному командую. – Быстро в бригаду, на поля. Там молодые ребята, человек двадцать. Забирай всю эту смену и к Бузулуку. А ты, - К зоотехнику повернулся. – Сиди здесь и жди. А я к дочери и мужу её поеду". Пока говорил, эти две торгашки уже все собрали, да быстро так, и давай ноги в руки. Лишь только кучка каких-то тряпок на берегу осталась лежать. Зоотехник к этим вещам подошёл, сел рядом и прям зарыдал: "Вот одёжа её тут, а Шурки-то нет!" Картина жуть! Я в "козла" своего заскочил, по газам и из леса этого в хутор.
Рассказчик помолчал, сокрушённо покачивая головой, выкинул окурок в урну и мужчины, не сговариваясь, достали ещё по сигарете. Снова щёлкнул металл зажигалки, Виктор Сергеевич мельком глянул вверх, на падающий снежный пух и продолжил рассказ.
- Я сперва-то так решил. Меры, конечно, надо предпринять, но в милицию сообщать пока что рано. Погодим. Сперва сами. Подъезжаю к хутору, гляжу, ребята дом строят. Я их оттуда снимаю и командую двигаться на речку. Мимо мастерской еду, сварщикам: "Ребята варите крюки и кошки, чтоб тралить и все туда, все на Бузулук". И кого только вот так не снял с дела. Прямо маркиз Карабас какой-то! Собрал всех. На природе! Считай, всю технику с уборки поснимали, механизаторов там, рабочих. Багров, крючков, кошек, лодок страсть сколько! Ныряли, ныряли – ничего! Бесполезно и всё.
Грустная полуулыбка тронула губы рассказчика,  затаилась в уголках глаз, словно невидимый луч скользнул по лицу.
- Но вот подъезжаю всё-таки к дому дочери её – она ближе, чем муж живёт, а сам и не знаю, как чего ей говорить. Для храбрости прям в машине чайную саданул – не берет! В общем, зову её и говорю: "Галя, мать-то была иль нет?". "Да утром была, Виктор Сергеевич" - она мне отвечает. "Ну, а недавно? – снова спрашиваю с надеждой. – Часа два назад?" "Нет, не было, а чего такое?" Вот тут я совсем духом и затосковал: "Да, вот есть предположение, что мать утонула…". Она как зарыдала, дите это. А я думаю, Господи Боже мой, зачем я ей говорил, зачем мне кара такая? В "козла" прыг, и скорей к мужу в Ольховку. Прилетел к нему, захожу на базы, а он  как раз ходит там, курям дает. Он маленький такой, от горшка два вершка, но строгий и рассудительный, аж жуть. Поэтому я ему прямо так: "Паша, брось ты этих курей… Давай, давай, бросай... Вот какая ситуация, Шурка утонула". Он остановился. Внимательно так на меня посмотрел и говорит: "Да, х.. она утонет!".
Михаил на этом месте засмеялся в голос.
- Ага! Он всегда конкретно говорит. Я, обалдел, совсем. А Пашка лишь трико поддёрнул и дальше курям сыпет: "В ней полтора центнера весу. Сто пятьдесят кило. Она же, Сергеич, непотапляемая! Ее начнешь топить, она  не утонет! У нее же жир один, она плавать начнет!" У меня и правда, как будто даже надежда затеплилась от такой уверенности. Но погоди, тут же думаю, а если всё же она утопла? Со своим весом, даже если и зацепим мы её, так порвёт она нам всё к… шутам. Говорю ему: "Ты как хошь, а давай на Бузулук езжай. Весь колхоз уже там. Ловют ее там, рыбалют!"
Виктор Сергеевич опять покачал головой и коротко рассмеялся своим саркастическим хрипловатым смехом.
- Приезжаю я на Бузулук. Часа уже три прошло с начала этой общевойсковой операции. Ну, вся уборка стоит, все работы. Дочь её уже приехала, ходит по берегу, кричит. Муж, Пашка, на своём мотоцикле с люлькой прикатил и стоит в сторонке, курит. Виду не подает, но видно, что нервничает страсть как. Ко мне Главный механизатор подходит, раздражённый весь, спрашивает: "Ну, что?!" А я чего? "Наливай" - говорю. Мы по два раза врезали, прямо чайными – не берёт! А ситуация такова. Гуляки эти праздновали, значит, праздновали, да купаться полезли. Освежиться захотелось. Жара ведь, а они водку пьют. Все вроде как охолонулись, да и вылезли, а Шурка-то женщина объёмная, ей подольше надо, вот она прям на спину легла, да  и качается себе у берега. Вода-то её и правда держит. Те, значит, давай опять пить закусывать. Оглянулись, а Шурки-то и нету. Зовут – молчок. В воду заскочили, орали-орали, ныряли-ныряли – бестолку. Вот они ко мне и полетели.
Виктор Сергеевич хмыкнул и махнул рукой, дескать "дураки пьяные".
- А Шурка, как легла крестом на воду, как сделалось ей, захмелевшей,  благостно, так она глазки-то прикрыла, да и уснула. А Бузулук у нас, речка хоть и не великая, да шустрая. Вот лежит она на воде, спит, а речка-то её и несёт себе. Говорила потом, что даже сны какие-то видела хорошие, цветные! Таким Макаром она жуть сколько продрейфовала. Считай, возле одного хутора в воду легла, а возле другого вышла. Километров пять, да даже больше! И то, если бы её головой стукать об мостки Яминские не начало, она бы и не проснулась! А так, хабах по темечку, она глаза-то и продрала. Глядь, чего-то пейзаж переменился, и ферма на том берегу какая-то чужая стоит, вот она на берег и побрела. Сориентировалась. Поняла что к чему, да потихонечку лесом обратно и пошла. А мы там всё это время реку чистим! Всё дно кошками прошерстили, сколько коряг, сколько травы вытащили! Лодок тьма, люди кишат, крики вокруг – хаос первородный!
Рассказчик уже не скрывал смеха.
- И вот, выходит эта русалка десятипудовая из леса, прям к моей машине. Веночек ещё по дороге сплела… "Здравствуйте, - говорит, - Виктор Сергеевич, чего это вы все тут делаете?" "Здравствуй, - говорю в ответ, - Александра, с днём рождения тебя! А мы тут тебя, падлюку, всем колхозом ищем! Поздравить хотим!" Чего тут началось – страсть. Кто матерится, кто смеётся… Считай, сколько драгоценного времени люди потеряли. Одна дочка лишь к ней кинулась на шею, рыдает от радости, а Пашка, муж, в сторонке стоит, курит. Рассказали ей, что она натворила, она ко мне извиняться кинулась, только муж её опередил. Первый подошёл: "Я же тебе, Сергеич, говорил..." Потом поворачивается к ней, маленький такой на её-то фоне, да вдруг как подпрыгнет, как даст ей в глаз и спокойно так: "В люльку садись!" Она и не колыхнулась, лишь повернулась и пошла к мотоциклу.
Все трое мужчин уже дружно смеялись счастливому концу истории.  Окурки были затушены и выброшены в урну, массивная дверь снова со скрипом отворилась, и весёлая троица в том же порядке стала заходить в кафе, поглощаемая жёлтым электрическим светом и шумом праздника. 
- Я на радостях прям чайную хватанул... – сказал уже на пороге Виктор Сергеевич и закрыл за собой дверь.
И наступила тишина… Зимняя. Деревенская. Только снежный пух всё летел и летел, и укрывал тишину белым.