Лёша

Воскресная литургия закончилась. О недавнем присутствии людской толпы в опустевшем храме напоминала лишь грязь на затоптанном полу, да остатки святых даров на престоле.

Тут-то и возник в притворе церкви диковатого вида мужик. Среди апрельского тепла странно смотрелись на нём меховая безрукавка, почему-то застёгнутая на бабью сторону, и замусоленная ушанка. Довольно пожилой, но матёрый и коренастый, он опирался на столь же крепкую узловатую палку. Медвежьи глазки, лишённые ресниц, зеленовато поблёскивали сквозь рыжую щетину, обильно разросшуюся на широком лице.

Оглядевшись, пришелец решительно прошёл к алтарю, откуда на него с любопытством смотрел молодой священник.

– Лёша, – хрипло представился мужик, протягивая батюшке заскорузлую ладонь. Слышал, вроде как тебе работник требуется?

– Требуется, – с сомнением глядя на гостя, подтвердил священник. –  Только человек мне нужен непьющий и работящий.

– А я как раз такой и есть, – не моргнув, ответил Лёша. – А что, не похож?

– Разве поймёшь с первого взгляда? – слегка смутился священник. – Если так, может и сговоримся. Работать надо за дворника и сторожа. А ещё иногда по плотницкой части.

– Можно и по плотницкой, – прямо глядя в глаза батюшке, согласился мужик. – Мне только какое-нибудь место для житья определи, да кормёжку организуй. А я тебе и по плотницкой, и по дворницкой всё сработаю.
 
– Договорились, – без энтузиазма кивнул священник, уверившись, что перед ним явный бомж. – Жить будешь во флигеле, кормёжку обещаю. Только сразу договоримся: один раз пьяным увижу – выгоню без разговоров.
 
– Обижаешь, начальник, – довольно заулыбался Лёша, – Я же сказал – не пью. Как тебя звать-то прикажешь?

– Я здешний священник в сане иерея. Тебе меня отцом Петром называть полагается. Можно просто батюшкой.

– Ну, спасибо...батюшка, – сказал Лёша. – Не подведу, не сомневайся.

Церковь в Лесогорске открылась два месяца назад, и за это время не только верующие, но и почти каждый безбожник хоть раз из любопытства побывал в храме. Нечасто в когда-то процветающем, а нынче едва живом посёлке случается что-то новое, не относящееся к разряду пьяных драк.

* * *

Лесогорск – посёлок лесорубов. Почти сотню лет валили в его окрестностях лес и сплавляли по весенней реке. В начале тридцатых к старожилам добавились переселенцы-раскулаченные, робко приютившиеся на краю посёлка. Ещё через несколько лет на другом краю отгородили колючей проволокой лагерную зону. Посреди неё вскоре появились дощатые бараки, а по углам поднялись сторожевые вышки. А в шестидесятые посёлок вырос, стал районным центром и вот-вот должен был превратиться в город. Но неисповедимы пути истории. Эта капризная баба распорядилась иначе, и к началу описываемых событий Лесогорск представлял собой неприглядно-безработное захолустье. Строительство храма на целый год обеспечило заработком стосковавшихся по работе мужиков и на время всколыхнуло тоскливое однообразие жизни посёлка.

С открытием церкви в Лесогорске появился священник. Молодой, не толстобрюхий и не мордатый, совсем не похожий на тех хрестоматийных попов, чьи сытые физиономии с трудом вмещаются в экраны телевизоров. В день открытия церкви мужики-строители перепились и всю следующую неделю ходили к батюшке занимать денег на опохмелку, пока их жёны не устыдили священнослужителя за излишнюю мягкость.

* * *

Службу Лёша нёс исправно, однако некоторые моменты заставили отца Петра присмотреться к сторожу. Чем внимательнее он это делал, тем больше странностей находил.

Сперва он заметил, что нового работника никогда не облаивают собаки. Завидев Лёшу, любой самый вздорный пёс умолкал, поджимал хвост, опускал голову, ложился и замирал в позе сфинкса. Потом внутри церковной ограды вдруг разом появились ёлочки в человеческий рост. Проходящие мимо церкви не верили своим глазам: вчера ещё ни ямок, ни саженцев не было, а сегодня – вот они. Чудо!

Отец Пётр тоже поразился, подошёл к одной из ёлочек, присел, разгрёб слой рыжей хвои под ней, убедился, что корни уходят в сухую неразрыхлённую землю, в которую, казалось, врастали лет десять, и, ничего не понимая, пошёл к флигелю расспрашивать сторожа.

– Это что? – вместо приветствия спросил священник, показывая рукой на ёлки.

– Как что? Деревья, – удивился вопросу Лёша.

– Понятно, что деревья, – одновременно сердясь на тупость вопроса и на ответ работника, продолжил отец Пётр, – а вот откуда они взялись-то?
 
– Так из земли же, – продолжал тем же тоном сторож, выкатив совершенно честные глаза на священника.
 
– Да не про это я! – уже горячась продолжил уточнять мысль батюшка. – Ну, а каким образом они здесь появились-то?

– Выросли.

– За одну ночь? Издеваешься? Где это видано? Не бывает так!
 
– Ну, батюшка, ты прямо как Фома неверующий, – изумлённо покачал головой Лёша. – Только ещё хуже. Ему, чтобы уверовать, надо было руками пощупать, а ты и посмотрел, и пощупал, а всё равно не веруешь. По-твоему, Бог на такое простое чудо не способен? Сам же о воскресении Христа рассказываешь, да ещё как он других исцелял и воскрешал. А тут, всего-то навсего, дюжина ёлочек за ночь выросла. Это и чудом-то назвать неловко.

А вскоре священник окончательно убедился в необычных способностях дворника.

Как-то в начале лета перед вечерней службой Лёша у входа в церковь решительно загородил путь мужику, которого вела под руку набожная жена.
 
– Не пущу, – сурово заявил дворник. – Таким как ты нельзя сюда. Уходи.
– Это с чего мне нельзя? Ты кто такой, чтоб решать? – мужик негодующе вытаращил глаза, попытался оттолкнуть дворника, но тот и не шелохнулся. Баба громко заверещала, возмущаясь самоуправством, попыталась стукнуть Лёшу  кулаком, но тот лишь загородился от неё рукой, продолжая угрюмо и пристально смотреть мужику в глаза.
 
Услышав неподобающий шум, из храма вышел отец Пётр.

  – А ну, перестаньте! Помните, где находитесь! – непривычно резким для себя тоном обратился он к противникам. – Алексей, что ты здесь устроил? Почему людям пройти не даёшь?

– Сей есть грешник нераскаявшийся, – пальцем указал на мужика дворник. – Не пущу, пока грех не признает и не покается. Прямо здесь.

– В чём это ему каяться? Ты что несёшь? Пьяный, что ли? – опять возмутилась жена.

– Молчи! – приказал Лёша и посмотрел на неё так сурово, что баба разом язык прикусила.

– Ну, расскажи батюшке, как ты в мае лосиху с лосёнком убил, как кедр в августе бензопилой свалил ради мешка шишек, – продолжал Лёша, сверля мужика тяжёлым взглядом. – И всё не от бедности и голода, а на продажу. Лёгких денег хапнуть захотел. Пакостник ты. Бессовестный и жадный.

– Чё ты гонишь? – огрызнулся мужик. – Ты кто, егерь? Да хоть и егерь, ты меня не поймал, и свидетелей у тебя нет.

– Что не поймал – тут ты прав, – зловеще согласился дворник. – Не было меня в лесу в то время. Иначе бы ты из него не вышел. А вот насчёт свидетелей ошибаешься. Много у меня свидетелей. Вот хотя бы они, – он повёл пальцем в сторону церковной ограды.

Все повернули головы туда, куда показывал Лёша, но увидели только невесть как недавно появившиеся ёлочки. Отцу Петру показалось, что их вершинки дважды качнулись, кивком подтверждая слова дворника. Священнику стало не по себе.

– Да он же спятил! – заорал мужик. – Его в психушку надо. Нет у тебя никаких свидетелей! А тебя, психа, никакой суд не послушает.

А мне суд не нужен, – тихо сказал Лёша. – Я тебе суд.

Всем померещилось, что после этих слов глаза дворника неуловимо полыхнули зелёной вспышкой, но мужик, похоже, увидел больше, чем остальные. Он отпрянул в ужасе, лицо перекосилось и побледнело, губы задрожали. И без того вытаращенные глаза теперь совсем вылезли из орбит.

– Батюшка, прости! – запричитал он, бухнувшись на колени перед сторожем. – Не убивай, батюшка! Виноват, батюшка. Не буду больше. Прости, батюшка!

– Коль, ты чего? – затормошила мужа сконфуженная жена. – Вставай, не позорься. Люди смотрят. Ну, вставай же, Коля!

– Слышишь, что тебе говорят? Встань и уходи, – приказал дворник.

Мужик, всхлипывая и крестясь, встал на ватные дрожащие ноги. Жена тут же подхватила его под локоть и, опустив голову, потянула прочь.

– А ружьё браконьерское завтра участковому сдай, – вслед уходящим повелел Лёша, – а я проверю.

– Сдам, батюшка. Спасибо, батюшка… – донеслось в ответ невнятное торопливое бормотание.

* * *

Вечером после службы отец Пётр пришёл к дворнику на разговор.

– Ну, Алексей, придётся мне тебя расспросить как следует. Слишком непонятного много. То ёлки, чудесно выросшие, то браконьер кающийся. И всё это с твоим появлением началось. Каких нам ещё чудес ждать? Расскажи-ка про себя: кто ты, откуда пришёл, чем раньше в жизни занимался, когда людей научился гипнотизировать. И не пытайся простачком прикинуться. Вижу, что есть у тебя способности особенные. Не пойму только, к добру это или нет.

– Эх, батюшка, – вздохнул Лёша, – какой же ты, однако, любопытный. До всего-то дознаться хочешь. Как думаешь, любопытство – это грех? А вдруг что-то такое узнаешь, что жалеть будешь о расспросах?

– Алексей, – строго сказал священник, – ты разговор в сторону не уводи. Я сказал, что именно знать хочу. Расскажи, а там решим, что дальше делать. Пока ты здесь работаешь, ничего плохого я за тобой не заметил. Сначала, каюсь, за алкаша принял, но потом убедился, что не соврал ты, говоря, что не пьёшь. Работой твоей я доволен, но, если есть за тобой давний грех какой, лучше будет его с души снять. Рассказывай, как на исповеди.

– Да рассказывать-то мне особо нечего. Пришёл я из леса. В лесу всё время и жил. Сколько себя помню, всех дел у меня только и было – лес охранять. Гипнозу никогда не обучался, но человека напугать могу. Вот я тебе всё честно, как на духу и ответил.

– Не совсем, – покачал головой отец Пётр. – Кто ты есть – так и не сказал. Не всю жизнь ведь ты в лесу провёл? Не Тарзан же ты и не Маугли.

– Да в том и дело, что всю! Вот умный ты человек, батюшка, а никак не поймёшь. Мог бы и догадаться. Сказки-то читал, поди? Леший я.

– Эх, Алексей, Алексей! Так я и знал, что не захочешь ты нормально разговаривать. Я к тебе всерьёз поговорить пришёл, а ты мне сказки рассказываешь. Работник ты хороший, только сюрпризов неожиданных от тебя многовато становится. Завтра ещё возьмёшь – и подерёшься с кем-нибудь, а позор-то на меня и на церковь ляжет. Сам подумай: могу ли я тебя здесь оставить, если не знаю, чего мне завтра ещё ждать?

– Так и я ведь тебе на полном серьёзе как на духу всё рассказал. Леший я! Дух лесной. Зачем я драться буду, если любого одним видом напугать могу? Тебя пугать не стану. Ты человек хороший, и я к тебе в добром облике являюсь. Как мне ещё тебя убедить? Хочешь – стаю волков сюда позову? Через полчаса прибегут и завоют не хуже церковных певчих.

Отец Пётр недоверчиво смотрел в лицо сторожа, пытаясь понять, шутит он или правду говорит. Потом перекрестился сам и перекрестил Лёшу. Тот только рассмеялся.

– Ох, батюшка, насмешил. Если бы я креста боялся, разве бы пришёл в церковь? Тут же кругом кресты и молитвы, и каждый камень, каждое брёвнышко славит Господа. Я же не чёрт, чтобы от крестного знамения корёжиться. Ты, батюшка, успокойся, иди домой, без всяких тревожных мыслей выспись, а я тут посторожу, как привык уже. За меня не переживай. Драться не буду, и нет за мной таких грехов, какие ты отпустить мог бы. Всегда честно лес охранял, хороших людей не обижал и не обижу, а плохих и проучить не грех. Ступай, ступай. Подумай над этим разговором, реши: верить мне или нет. А как надумаешь – приходи. Поговорим по душам, поспорим. Нравится мне с тобой беседовать.

* * *

На другой день отец Пётр опять пришёл поговорить со сторожем. Похоже, что он готов был поверить, что перед ним настоящий леший. Священник не был ограниченным религиозным фанатиком и, вместо того чтобы всеми силами изгонять языческого духа, захотел узнать о нём как можно больше. Тем более, Лёша не боялся ни креста, ни молитвы, и как его изгонять – было совершенно неведомо. Конечно, можно было уволить его с работы, но этого священнику не хотелось. Но, желая показать, что служитель церкви не может хорошо относиться ко всяким лешим, домовым и прочим персонажам языческой веры, он начал разговор недружественным тоном.

– Ладно, допустим, я поверил, что ты леший. Тогда объясни, как и зачем ты, нечисть, посмел в Божий храм явиться?

– Ты, Петруша, старика не обижай, – кротко, но твёрдо отвечал Лёша. –  Со своими чертями христианскими так разговаривай, а не со мной. Какая ж я тебе нечисть? Я совсем из другой мифологии. Не дьяволу какому-нибудь служу, а богам – Яриле да Велесу. Слыхал про таких? А что я в храм пришёл – так из этого и выходит, что перед тобой не чёртово отродье, а нормальный русский дух. Когда ты в лес идёшь, разве ж я тебя прогоняю? То-то. А ведь мог бы! Вот и задумайся, чья вера лучше. Вы нас презираете, только одного Всевышнего чтите, да тем гордитесь-надуваетесь, что человек – венец творения и подобие Божие. А стоит вам загордиться – сразу грешить начинаете. Да и гордыня-то уже сама по себе грех. Во всех ваших священных книгах только про Бога и людей говорится, а остального мира – будто и вовсе нет: ни леса, ни рек, ни зверей, ни птиц. А раз человек – вершина творения и подобие творца – значит ему всё позволено, все грехи отмолить можно. Разве раньше так было? Ваша вера только о людях заботится, и то не обо всех. А на остальных тварей – плевать, значит? Конечно: они же низшие, их Бог только для пользы человека создал, по-вашему. Что с ними церемониться? Режь, стреляй, руби, круши – нет греха! Лишь бы высшим созданиям сыто жрать, пьяно пить, сладко спать, богато жить. С чем останетесь? Подумали? Всё перебьёте, сожрёте – что будете делать? Друг-другу глотки рвать? Так вы и до этого давно дошли. Миллионы «высших творений» воюют, грызутся насмерть, новое оружие придумывают, а батюшки их на смертоубийство благословляют. Вот и вся ваша вера: слова красивые, а дела паршивые.

– А разве лучше было бы людям оставаться язычниками? Мы – христиане,  действительно до сих пор не смогли прекратить братоубийство, но разве мы не призываем к этому? Да, люди ещё долго не поймут и не примут, что все они братья и сестры, но разве церковь не стремится приблизить время очищения человечества от былых грехов? Твоих богов боялись, жертвы мерзкие им приносили. Кровью человеческой губы мазали. Мы же прекратили обычаи варварские. Разве это плохо? Да, приходилось ваших жрецов-волхвов от людей прогонять и даже жизни лишать, но мы этим множество других жизней спасти сумели! Сколько молодых, сильных, красивых под жреческие ножи шло ради твоих Перуна, Ярилы и Велеса? А в других странах ради других богов сколько? Может, не всё у нас складно получалось, может, слишком быстро надеялись людям человеческое, а значит и богоподобное обличье придать вместо скотского. Да, силком в рай не затащишь. На этом не только мы спотыкались. Но мы хотя бы сейчас поняли, куда могут благие намерения по краткой дороге привести. Ты вот лес сторожишь от плохих людей, а они всё равно дела похабные творят. Боятся, а пакостят. Страхом порок не вылечишь и от греха не удержишь, ибо тот уже грешен, кто в мыслях своих согрешил. Когда исчезнут мысли греховные в головах людских, тогда и рай на земле наступит, и никаким духам природу охранять не придётся.

– Ты, батюшка, извини меня, старого, за горячность. Наговорил тебе всякого. Вижу: человек ты хороший. Больше о других радеешь, чем о себе. Не на тебя я ворчу-досадую, а на тех, кто чужими чистыми словами свои грязные дела прикрывает. Ты всё правильно говоришь и в слова свои веришь, но только не все ж такие. И кто знает – что раньше на земле наступит – рай, когда все люди в ангелов безгрешных превратятся, или ад, когда природу на свой лад переделают и сами себя загубят безо всякой дьявольской помощи? Из благих намерений, как ты говоришь. И потому вижу я, что рано мне своё дело оставлять. Со всеми дураками да подлецами я, конечно, не справлюсь. Много их шибко. Но хоть кого-то – да остановлю, напугаю, а с ним и другие бояться будут. Глядишь – и сохранится от леса хоть кусочек до тех райских времён, о которых ты мечтаешь.

А жертвы – да, были. Только никто из наших богов от людей их не требовал. Сами люди решили, будто это богам нужно. А богам одного хотелось: чтобы каждое создание в природе своё место имело и на чужое не зарилось. Чтобы в мировом устройстве равновесие соблюсти. Ты вот справедливость только среди людей признаёшь, а у других тварей, получается, никакой справедливости быть не может, потому что у них души нет. А для меня, например, если голодный медведь задерёт человека и съест – это так же справедливо, как если голодный человек убьёт медведя и съест. А вот когда сытый да богатый из дорогого ружья зверя стреляет, чтобы шкуру на даче под ноги бросить и перед приятелями крутизной похвастаться – это несправедливо. Грех это. Медведю такое с человеком сделать никогда в голову не придёт. Людям раньше тоже не приходило, когда с природой в согласии жили.

– А при чём тут христианство? Египетские фараоны и ассирийские цари христианами не были, а после них рисунки да надписи остались, как они львов и других зверей сотнями на охоте убивали. Неужели ты думаешь, что от голода?

– Да, верно говоришь. Правителям при любой вере закон не писан. От гордости это. Те же цари с фараонами себя родственниками богов считали. Но остальной народ тогда перед природой страх имел. А потом христиане сказали, что любой человек – вершина творения и сам право имеет над всей природой царствовать.
Вот ты считаешь, что твоя вера людей лучше делает. Стараешься, чтобы они добрее стали, отзывчивее. Чтобы страждущим и жаждущим помогали, ближних и дальних возлюбили. А большинству из них это ведь не нужно. Больше всего хотят они в жизни выгодно устроиться. Считают, что знакомствами и связями всего добиться можно, а деньгами от всех грехов откупиться. И не совершеннее они стать мечтают, а наглее и пронырливее. Тех, кто их в этом превосходит, на словах осуждают, а в душе им же завидуют. Это у них умением жить называется. И в церковь такие ходят, чтобы полезное знакомство с Богом завязать, как с нужным человеком, а потом с ним о выгодных условиях загробной жизни договориться. Услуга за услугу: я, мол, тебе свечку поставлю, на храм пожертвую, а ты мне взамен местечко в раю устроишь. И молиться будут усердно, и нищим подавать, а только вся эта набожность неискренняя выходит, показная, потому что помыслы у них корыстные.

– Знал бы ты, как мне с тобой, язычником,  соглашаться не хочется, но соглашусь. Прав ты, что много кругом тех, кто в вере только свою выгоду ищет, а Бога этаким большим начальником считает, которого взятками задобрить можно. Но это ведь в них от твоего язычества осталось. Это язычник идолу деревянному говорил: «Поможешь – губы тебе жиром и кровью намажу, а не поможешь – в костёр брошу». Но пусть и такие в церковь приходят. Пусть Писание читают, священников слушают. Глядишь – поймут что-то и постепенно настоящими христианами станут.

А скажи мне, Алексей, почему ты здесь живёшь, а не в лесу? Почему не охраняешь его от лихих людей?

– Так ведь лес кругом на тридцать вёрст вырубили. Одно разорение осталось. Куда мне деваться прикажешь? Бомж я, батюшка. Хотел, было, в северные леса податься, да услыхал, что церковь открыли – вот из любопытства и нанялся в сторожа.

После этого разговора отец Пётр стал почти каждый день беседовать со сторожем. Дискутировали они на самые разные темы. Несмотря на неухоженную внешность, простоватость манер и старомодность речи, Лёша неожиданно оказался интересным собеседником. Обо всём у него было своё мнение, и он обосновывал его, нередко заставляя священника если не согласиться, то хотя бы задуматься о вещах, казалось бы, совершенно понятных и ясных. Отец Пётр тоже старался как можно убедительнее отстаивать свои взгляды. К счастью, собеседники умели не только говорить, но и слушать друг друга, поэтому споры нередко заканчивались тем, что каждый из них частично признавал правоту другого.

* * *

Однажды в конце лета к церкви подъехал джип с тонированными стёклами. Из машины вышли двое. Один – молодой белобрысый здоровяк в спортивном костюме с надписью RUSSIA на спине и двуглавым орлом на груди. Второй – помельче и постарше, шустроглазый, с преждевременными морщинами на лбу и возле рта, в кожаной куртке и джинсах. Войдя в церковь, они спросили священника, вышли с ним на улицу и минут пятнадцать о чём-то говорили. Во время разговора отец Пётр несколько раз отрицательно мотал головой, с чем-то не соглашаясь, а в конце решительно указал гостям на ворота и вернулся в храм.

Вечером Леша спросил батюшку, что это были за гости.

– А… – с досадой поморщился отец Пётр. – Бандиты. Назвались представителями инвестора. Их фирма, говорят, вложилась в постройку церкви, поэтому я должен теперь помогать фирме. Спросил я, что это за помощь такая, а они объяснили, что будут иногда деньги привозить, будто на пожертвования. А на самом деле я эти деньги потом должен передавать тому, кому они скажут, а церкви небольшой процент оставлять.

– Ишь, ты, – покачал головой Лёша, – это такая взятка через тебя получается. А зачем так сложно? Почему сами из рук в руки не отдадут?

– По закону каждая фирма о доходах и расходах отчитываться обязана, а церквей это не касается. Сколько бы нам ни жертвовали, никакая налоговая, никакой следователь не может спросить, как мы эти средства потратили. С одной стороны – хорошо, что отчитываться перед государством не надо, а только перед епархией, а с другой – такие вот «инвесторы» этим пользуются.

– Ну, а ты им что ответил?

– Ответил, что никаких инвесторов знать не знаю, что грязными делами заниматься не буду и чтобы больше сюда не приезжали.

– Да… – задумчиво протянул Лёша. – Дела поганые получаются. Не отстанут они от тебя. Ещё наезжать будут. Думать надо, как их отвадить. Ты им не поддавайся. Если будут за горло брать, зови меня. Постараюсь помочь, хоть и мало я в таких делах соображаю. В лесу-то всё проще и понятнее.

* * *

– Макс, что у тебя за проблемы с Лесогорском?

– Да там, Борис Палыч, попик трудный попался, – оправдывался шустроглазый. – Не хочет сотрудничать. Я сначала думал – цену набивает, а он, похоже, идейный. В святые метит, что ли? Пока, говорит, я здесь хозяин, храм тёмными делами не оскверню. Зелёный пацан такой, а упёртый.

– Я чё-то не въеду, Макс: ты с людьми работать разучился или как? На хрен я тебя держу? Ну, объясни ты человеку! Внятно объясни мудаку, что никакой он там не хозяин, а простое говно. Что не для того серьёзные люди бабки вкладывали, чтоб сопливый пацан в святого играл. Да не стесняйся убеждать понятнее. Так, чтобы конкретно дошло. С владыкой, если чё, я всегда разрулю. Наш человек. Ну, всё. Давай, работай.

* * *

На этот раз джип подъехал к окончанию вечерней службы. Когда все люди кроме священника покинули церковь, из машины вышли трое. К шустроглазому и здоровяку добавился субъект неопределённого возраста с оттопыренными ушами по бокам круглой коротко остриженной головы.

– Чебурашка, инструмент бери. Артём, а ты канистру, – скомандовал Макс подручным. – Я сначала ещё раз потолковать попробую. Заартачится – действуем по плану. Пошли.

– Лёша отдыхал в своём флигеле и не видел, как трое странных посетителей вошли в церковь. В руках одного из них была бейсбольная бита, а у другого десятилитровая канистра. Только услыхав шум и ругань, сторож подхватил свой суковатый посох и побежал в церковь. Когда до входа ему оставалось шага три, внутри раздались два выстрела. Лёша сильно стукнул посохом о землю, тут же завертелся волчком, моментально исчез, превратился в смерч, и ворвался в храм.
 
Через несколько секунд из храма как ошпаренные вылетели бандиты. Чебурашка шатался на ходу, держась за голову и громко матерясь. Биты у него уже не было. Здоровяк с канистрой нёсся впереди всех, разинув рот и вытаращив глаза. Макс бежал последним. У ворот ограды он обернулся и, не целясь, трижды выстрелил в сторону церкви. Троица запрыгнула в джип. Как только машина завелась, здоровяк нажал на газ и,  не жалея мотор, с рёвом рванул с места в карьер.

Из церковного входа потянулись тонкие струйки дыма, вскоре сменившиеся густыми чёрными клубами. Из дыма появился сторож, неся на руках священника. Лёша отнёс батюшку к ограде, бережно положил на траву, а сам выбежал из ворот на дорогу, пытаясь остановить проезжающие машины и крича прохожим, чтобы вызвали пожарных и скорую помощь. Вскоре к горящей церкви сбежались мужики, попробовали своими силами тушить пожар, но он уже разгорелся, а пожарной машины всё не было. Когда подъехала скорая, Лёша помог погрузить отца Петра на носилки и, даже не пытаясь помочь в тушении пожара, помчался в ту сторону, куда уехали бандиты.

* * *

– Чебурашка, ты как? – спросил Макс когда отъехали подальше от церкви.

– Каком кверху…бляха-муха…долбаный поп! – тоскливо раздалось в ответ с заднего сиденья.

– Там сзади тряпка чистая лежит. Голову завяжи, пока сидушку кровищей не уляпал. Босс увидит – с другой стороны тебе башку продырявит. И мне заодно. Втроём одного попа не смогли уломать. Волки позорные… А поп в натуре упёртый. Резко он тебя подсвечником отоварил. На всю жизнь метка останется.

– А что это было, Макс? – спросил Артём. – Я чуть не обосрался, когда ветер налетел и медвежья башка нарисовалась.

– Что-что…грёбаный песец это был! У попа надо спрашивать, что за дела в его церкви творятся. Но он теперь вряд ли расскажет.

– Слушай, а мне вот подумалось: может это нам явление было? Ну, это там…короче…Бог.

– Кабздох! Ты хоть на одной иконе такого Бога видел когда-нибудь?

– Я-то не видел,  но говорят, он чуваку одному в виде горящего куста явился. Ему же любой вид принять – как два пальца. А если не Бог, то кто? Чёрт, что ли?

– Ну, ты вообще дебил…Что, по-твоему, чёрту в церкви понадобилось?

– А нам что понадобилось? Мали ли… Типа, священника искушал, а мы помешали.

– Иди на хрен, Артём. Отгребись. Без тебя хреново. Твоё дело баранку крутить, а не о богах базарить. Я мозг ломаю, как от БП отмазываться, а ты с Богом своим задрал.

– Сука! – подал голос Чебурашка. – Это точно. Борис Палыч всем причиндалы оторвёт. Верняк. Жопой чую. Вот же вклепались по самые гланды…

Артём резко затормозил. Чебурашка стукнулся лбом о спинку переднего сиденья, застонал и заматерился. На дороге была широченная яма глубиной не меньше метра. Не сразу замеченный знак объезда перед ней указывал влево, на старую грунтовку, уходящую в сторону редкого леса.

Углубляясь в лес, дорога становилась всё более грязной и заросшей. Через пару километров тряски по ухабам джип остановился. Поперёк дороги лежала громадная сосна. Её вывернутые из земли корни вздымались вверх на два человеческих роста.
 
– Что за хрень? – проворчал Артём. – Объезд, называется. Куда теперь-то?

– Погнали назад. Нормальную дорогу искать надо, – скомандовал Макс.

После этих слов сзади послышался сильный треск, а затем шум падающего дерева. Все обернулись и увидели, что в десятке метров от них дорогу надёжно перекрыла только что рухнувшая разлапистая берёза. Оторопевшие люди молча смотрели на это новое препятствие. Наступившую тишину прервал протяжный вой одинокого волка где-то вдалеке. На него тут же откликнулись такие же хрипловато-тоскливые голоса, но уже гораздо ближе. Бандиты переглянулись.

– Твою мать! Попали. Какого лешего! – встревожено заругались они. Быстро надвигалась темнота, усиливая страх от непонятности происходящего.

– Помощь звать надо, – предложил Артём. Все достали мобильники и тут же убедились в полном отсутствии связи. Это вызвало новый взрыв отчаянной ругани.

– Так, пацаны, – наконец-то взял себя в руки Макс, – мухой тащим ветки и мастырим костёр. Ночь перекантуемся, а там видно будет.

Подгоняемые страхом и сгущающимися сумерками, они быстро собрали кучу веток, щедро плеснули бензина из канистры и подожгли. В свете высоко взметнувшегося пламени из темноты возник силуэт медведя, стоящего столбом на задних лапах в нескольких метрах от костра. Макс выхватил пистолет и тремя выстрелами в зверя истратил последние патроны. Со стороны медведя не последовало ни движения, ни звука. Он остался стоять, как стоял. Присмотревшись, бандиты увидели, что это вовсе не медведь, а двухметровый пень. Непонятно было, как можно принять его за медведя. Теперь потоки брани обрушились на Макса, бездарно расстрелявшего патроны, в то время как недалёкий волчий вой продолжал то и дело тревожить ночную тишину, вызывая противный холодок в спине и слабость в ногах.

Кроны деревьев зашумели, закачались от внезапного вихря. Взвилась в воздух опавшая листва. Пламя костра заметалось в разные стороны, а когда всё успокоилось, из воздуха появился крепкий бородатый старик ростом выше деревьев. В руке его был  узловатый посох.

– Ну что, супостаты шкодливые, – грозно вопросил старик, – расплачиваться за грехи собираетесь? Что молчите, как безъязыкие? Подлые дела шумно творили, а теперь притихли? Выбирайте, что больше нравится: чтобы вам волки горло перегрызли или медведь хребты переломал?

– Господи, всеблагой и всемилостивый! – тонко и пронзительно заголосил вдруг здоровяк Артём, валясь на колени. – Иже еси на небеси…помилуй мя…многогрешен аз… ибо слаб человек…каюсь, Господи… замолю, Господи... не убивай, Господи, дай грехи искупить…

– Хватит причитать! – стукнул посохом о землю леший. – Раньше надо было каяться. Время пришло за дела отвечать.

– Да мы только приказы выполняли, – жалобно вставил слово Макс. – Жить-то надо. Не по своей воле все дела делали. Ради хлеба насущного.

–  А что ж ты ради хлеба не на завод или в шахту пошёл, а в бандиты? То-то же. Там в поте лица этот хлеб добывают, а ты лёгкий путь искал. А раз сам такую дорожку выбрал, сам и отвечать будешь. Для начала расскажешь, кто вас послал церковь жечь и священника убивать.

– Гайворонов послал, – опять вклинился в разговор Артём, видя, что Макс колеблется. – Борис Палыч. Из Неверова. Он в эту церковь деньги вложил.

– Где он сейчас, знаешь? – спросил леший.

– В «Сибирской Венеции», наверно. Это любимый ресторан его.

– А ты в натуре Бог? – недоверчиво поинтересовался Чебурашка. – Богу, кажись, без гнилых базаров всё про всех знать положено.

– А кто тебе сказал, что я не знаю? Проверяю я, готовы ли вы к покаянию, или только вид делаете. Ты, я вижу, совсем не готов. Запомните: для вас я сейчас и Бог, и дьявол, и дух лесной. Един в трёх лицах и всемогущ. Жить хотите? Тогда повелеваю: сидите на этом месте три дня и три ночи, да молитесь, как умеете, за здоровье раненного вами отца Петра. Вздумаете уйти – быть вам волками съеденными. Если выживет батюшка, через три дня идите пешком в город – прямо в прокуратуру – и пишите заявление, что вы церковь подожгли и священника убить пытались. А Если не выживет – я вам не завидую. Тогда я с вами без прокуратуры разберусь.  Помните, что я вездесущ и всеведущ. От меня вам не спрятаться и ни у кого защиты не найти.

Тут старик стукнул посохом о землю, взвился вихрем и растворился в темноте. На этот раз костёр не выдержал сильного порыва ветра и погас.

* * *

Четыре дня спустя, в областную прокуратуру Неверова явились трое небритых мужчин в грязной одежде. У одного из них круглая голова с оттопыренными ушами была замотана окровавленной тряпкой. Странные пришельцы заявили, что хотят совершить признание в поджоге лесогорской церкви и в нанесении огнестрельных ранений её священнику. Они настойчиво требовали, чтобы их признали виновными в этих деяниях и заключили под стражу. На лицах мужчин явно читался испуг, готовый перейти в истерику. В подтверждение своих слов они размашисто крестились и что-то бормотали о всемогущем, вездесущем и всеведущем духе, приказавшем им прийти с повинной. Психиатрическая экспертиза констатировала у всех троих крайнюю степень нервного истощения, предположительно вследствие сильной психологической травмы, но признала их вменяемыми и способными отвечать за свои слова и поступки.

* * *

Через неделю Лёша навестил отца Петра в больнице.

– Здорово, праведник, – наигранно бодрым тоном приветствовал он бледного, осунувшегося после ранения и операции священника. – Я смотрю, ты что-то в рай не торопишься. Правильно делаешь. Не торопись. Ты нам пока на этом грешном свете надобнее.

– Здорово, язычник, – слабо улыбнувшись, в том же духе ответил батюшка. – Как там наша церковь?

– Да как тебе сказать? Снаружи-то почти целая, а внутри выгорело всё. Мужики там сейчас ремонтом занимаются. К твоей выписке грозятся отделать как новенькую. Те бандюганы, что к тебе приезжали, сейчас в неверовской тюрьме суда ждут. Сами раскаялись и явились с повинной. Видать, ты им при встрече убедительную проповедь прочёл. Особенно того ушастого до мозгов проняло. А главного ихнего, который посылал их к тебе, в лесу неживого нашли. Пишут, сердце слабое у него было.

– Так я тебе и поверил. Раскаялись…проповедь…сердце... Небось, без тебя не обошлось?

– Ну, разве самую малость. Слегка с пути пришлось сбить. С пути неправедного, я имею в виду. Ну, а там – кто истинный путь  найдёт, а кто в трясине загинет – это уже не моё дело. Да ну их, бандюков этих, к лешему. Я ведь, Петруша, попрощаться пришёл. Уходить мне пора. В северные леса подамся. С этим делом наверняка разбираться понаедут. Люди-то непростые сгинули. Копать начнут. Следствие, допросы, протоколы, подозрения… Не люблю я эту бдительную братию – всяких сыскарей да особистов. Ещё с той поры, когда в здешних местах зэки лес валили.

– Боишься, что ли?

– Как не бояться? Боюсь, что не сдержусь и напугаю кого-нибудь. Как того браконьеришку. Потом лишняя молва пойдёт, а мне ни к чему всё это. Да и тебе тоже.

Ну, прощай, батюшка. Выздоравливай, да меня, старика, лихом-то не поминай. А я хороших людей тоже не забываю. Да, чуть не забыл! Я же тебе газету принёс со статейкой про твоего обидчика. Вот. Почитаешь потом.

Лёша встал и пошёл из палаты, опираясь на свой неизменный посох. В дверях он остановился, обернулся, озорно подмигнул священнику и добавил:
– А вот согласись: если бы твой Бог так же вот как я в дела
 людские вмешивался, чтобы справедливость установить, может, повсюду сейчас был бы рай земной?

– Ну, что ты, Лёша, за нехристь, – ласково заругался отец Пётр. – Язычник немытый-нечёсаный. Как ты понять не можешь, что люди должны сами к необходимости праведной жизни прийти. Иначе всё к старому вернётся, как только высшие силы в людскую жизнь вмешиваться перестанут. Ступай, давай, в свой лес, а скучно станет – приходи в гости, поговорим. И спасибо тебе за всё.

Лёша ушёл, а священник взял оставленную им областную газету и стал читать обведённую красным фломастером статью:

«Тело пропавшего неделю назад известного в Неверовской области предпринимателя Гайворонова Б.П. было обнаружено вчера в глухом бездорожном месте среди болота, окружённого лесом. Тело бизнесмена находилось на сухом островке среди болота и, несмотря на обилие волчьих следов вокруг, не имело никаких признаков насильственной смерти. В нескольких метрах лежало упавшее дерево, а под ним раздавленные тела двух охранников. Здесь же в болоте найден принадлежащий бизнесмену автомобиль, до середины кузова погружённый в топь. В результате вскрытия медицинская экспертиза установила, что причиной смерти предпринимателя явился сердечный приступ. В настоящее время по факту гибели Гайворонова заведено уголовное дело и ведётся следствие. В последний раз в день пропажи Гайворонова видели поздно вечером выходящим из ресторана «Сибирская Венеция». По словам очевидцев, он собирался ехать домой. По предварительной версии следствия, вечером в темноте водитель заблудился и заехал в болото. Когда машина стала тонуть, охранники и бизнесмен выбрались из неё и попытались выйти на дорогу пешком. Здесь и произошла трагедия. Старое дерево рухнуло, убив охранников, а потрясённый этим предприниматель скончался от сердечного приступа. Не исключено, что приступ явился результатом неожиданного столкновения с хищниками. Загадочными остаются следующие обстоятельства: как мог автомобиль с людьми оказаться среди болота – в месте, где совершенно отсутствует автомобильная дорога; откуда в топком месте взялось большое дерево, так не вовремя упавшее и придавившее охранников, и почему волки, нашедшие мёртвые тела, не тронули их. Кстати, место печальной находки расположено всего в двух километрах от элитного коттеджного посёлка, где проживал покойный, и местные жители никогда не видели волков так близко от своего жилья».