Христосик и блудница

       Тридцать лет прошло с момента описываемых событий, а меня продолжает мучить вопрос: виноват ли я в убийстве генерала Тимофея Васильевича и гибели Светланы? Тридцать лет чувство вины за погубленные жизни не покидает меня...

               «Христосик» и блудница
 
       «Расстанься с ней-весь мир кричал, вопил. Но я ее любил... Она грешна, ей места нет в раю! А я ее люблю...» Александр Новиков. Расстанься с ней.

      Итак, в предыдущей заметке "Пастух и "телки" я рассказал вам, как было клево жить в Шатуре в одной квартире с двумя девушками и молодой разведенкой.

      Я был владельцем торгово-посреднической фирмы «ЭКСТ», одной из первых в Шатуре, специализировавшейся на торговле вино-водочными изделиями, одеждой и продуктами питания. Фирма бойко развивалась, дела шли в гору, но из-за Наташи, жены моего компаньона, переехавшей жить ко мне, мы вдребезги разругались. И мне пришлось уйти из фирмы, забрав по обоюдному согласию часть денег.

      Этих денег  хватило, чтобы несколько месяцев безбедно жить, ни в чем себе не отказывая. Но через полгода я остался без бабла, но с бабами. С тремя бабами и с двумя малолетними детишками.

      Мои сбережения закончились, и тут я понял, какой тяжкий крест на себя взвалил.

      Я уехал в Москву, снял квартиру в Текстильщиках, устроился на работу, и в Шатуру приезжал лишь на выходные.

      Свое предыдущее повествование, если кто помнит, я оборвал на том, что в мою шатурскую квартиру, где я сожительствовал с тремя девушками, явились три следователя прокуратуры.

      Грешным делом, я подумал, что «следаки» пришли по мою душу, я струхнул, что мне впаяют лет семь за аморалку. Но, оказалось, следователи пришли, чтобы провести обыск. 

      Как выяснилось, Света с Наташей обворовали квартиру пожилой шатурянки и на них было заведено уголовное дело.

      Зачинщицей преступления была Света, и в пылу гнева я выгнал ее из квартиры. Выгнать вслед Наташу у меня не хватило духу – все-таки у нее было двое маленьких детей.

      Так откуда же появилась в моей жизни Света?

      В Шатуру я приехал в 1986 году после окончания университета. Меня поселили в общежитии «Юность», в двухместной комнате на третьем этаже обшарпанной пятиэтажки из серого кирпича. Моим соседом по комнате оказался старик 65 лет, работавший прорабом в строительном управлении. Старик только что развелся с женой и сразу после развода переехал в общагу, оставив квартиру жене и детям.
Однажды я вернулся в общежитие поздно ночью, но открыть дверь в свою комнату так и не смог . По всей видимости, заело замок.

      Был поздний вечер, комендантша давно ушла домой, в этом подмосковном городке знакомых нет – полная безнадега. Хоть ложись на грязный половичок у порога. Я в сердцах ударил дверь ногой – раз, другой, третий…
На громкий стук из соседней комнаты выглянула девушка лет семнадцати, в домашнем халатике и тапочках.
   
     – Ты всегда открываешь двери ногой? – спросила она запросто, словно мы были закадычные друзья, и меж нами не было разницы почти в 10 лет.
    
     Я извинился за беспокойство и виновато развел руками:
     – Замок сломался….
     – Не беда, – улыбнулась она и, взяв меня за руку, гостеприимно ввела в свою комнату.
    
     Так я познакомился со Светой.
    
     Поначалу я думал, что Света приезжая. Но оказалось, что родом она из этого же городка, жила с родителями и двумя сестрами, которые были года на два-три старше ее. Но как только отзвенел последний школьный звонок, мать выставила ее из родного дома.
      
     – За то, что я поставила цель – переспать со всеми мужиками города! – она с вызовом глянула на меня и, видя, что я поперхнулся чаем и закашлялся, заливисто расхохоталась.
    
     – Тебе всего семнадцать, есть шанс достичь столь благой цели, – сказал я, откашливаясь. – Если, конечно, не умрешь от СПИДа. – А про себя с неприязнью подумал: «Дура!».
    
     – А вот и мамин поцелуй! – Света отстегнула верхнюю пуговку и отогнула воротник халатика. На ее левой, еще не оформившейся груди, я увидел коричневое пятно ожога.
    
     – Любимая мамочка припечатала раскаленным утюгом, – сказала она и от нахлынувших горьких чувств тут же расплакалась – навзрыд, взахлеб, так, что долго не могла застегнуть пуговку.
      
     Мне стало очень жаль ее, когда она рассказала мне, как жестоко обошлась с ней мать – приложила горячий утюг к груди своей дочери. Этот поступок женщины-матери, случившийся в 1986 году, предвосхитил «бандитские» 90-е, когда горячий утюг стал орудием бандитов, вовсю использовался для пыток и выбивания денег.
    
     От жалости к несчастной девушке, покинутой, изувеченной родной матерью, я потянулся к ней… Зацеловал, поцелуями высушивая крупные слезинки, катившиеся по ее щекам.
    
      В ту августовскую, звездную ночь я остался ночевать у Светы.
                ***
      Утром – мы еще лежали в кроватях, а в комнате их было всего три – железных, с пружинными, очень скрипучими матрацами, – замок в дверях щелкнул, и кто-то вошел. Я сразу догадался – кто. Так властно, без звонка и стука, может открывать дверь только один человек – комендант. Она влетела в комнату, рывком стянула с меня одеяло и в ужасе взвизгнула: «Ой, срам-то какой!». Словно предстал я пред ней голышом, а не в рубашке и джинсах.
       – Сегодня же духу твоего здесь не будет, проститутка! – обернувшись к Свете, гневно выкрикнула она. И тут же вылетела вон из комнаты.
       Как она заявила – звонить в милицию.
       – Господи, почему я такая несчастная! – воскликнула Света, забившись в истерике. Все ее тело судорожно вздрагивало...
       – Не плачь, милая! – шептал я ей, целуя ее в лоб, щеки, в волосы. Чувствуя соленый вкус ее обильных слез.
       Когда она немного успокоилась, я вскочил на ноги и бегом бросился из комнаты, кинулся на первый этаж, в кабинет коменданта.
        Я умолял ее не выселять Свету из общежития. Я взахлеб пытался объяснить ей, что девушка ничего плохого не совершила, она лишь пустила меня переночевать.
       – Поверьте, между нами ничего не было, – пытался я умиротворить строгую блюстительницу нравов.
       – Экспертиза покажет – было или не было! – отрезала комендантша и подняла трубку телефона.
       Я действительно не трогал Свету. В те времена я был еще высоконравственной личностью, и не позволял себе пускаться во все тяжкие, во блуд. Я лишь ласкал, обнимал и целовал ее, можно сказать, до умопомрачения – и в губы, и в шею, и в грудь, но дальнейшую любовную игру я резко обрывал. Я прекрасно понимал, что эта девочка – в моих руках и вдоволь еще наиграюсь с ней. Зачем торопиться?
       В милицию комендант так и не позвонила, но Свету все-таки выселила. И мы в тот же день пошли искать с ней частную квартиру на рабочем поселке, который находился по другую сторону железной дороги. Лишь к вечеру нашли старушку, которая согласилась дать девушке кров.
      – Ты жених ей будешь али нет? – спросила меня старушка.
      Я кивнул.
      – Душевно тебе говорю, сынок, ей у меня будет хорошо. – И она повела девушку в дом.
      Я заплатил бабе Насте – так звали хозяйку – за месяц вперед. Отдал Светлане половину «подъемных», которые получил как молодой специалист. И вернулся в общежитие, чтобы уже на следующий день прийти к моей новой знакомой в гости.
                ***
      Так кто же была моя юная пассия?
      – Лучше плюнуть на нее, чем на свое будущее, – помню, сказала мне комендантша. – Вы только несколько дней назад приехали в наш город, а уже совершили великую глупость – спутались с этой потаскухой. Надо быть круглым идиотом, чтобы связаться с ней.
      – У нее какая-то психическая аномалия. – Директор школы, которую Света недавно закончила, в этом нисколько не сомневался. Это был мужчина лет 50, с седым ежиком на голове. Он внимательно взглянул на меня и, лукаво улыбнувшись, сказал: – Она из тех девушек, про которых говорят: слаба на передок. И не надо делать из нее Катюшу Маслову.
      Такого же мнения были о ней и ее знакомые. По крайней мере, я не раз слышал, как ее подруги, вдрызг разругавшись со Светой по какому-либо поводу, кричали ей вслед: «Подвальная шлюха!».
      О, я хорошо представляю эти грязные подвалы! Уже у входа в нос шибает крепким кошачьим дерьмом. Где-нибудь в темном уголке там обязательно стоит деревянный топчан или диван-развалюха с рваной обшивкой, прожженной сигаретами. Может быть, на таком же топчане, подостлав грязную ветошь, надышавшись парами мебельного клея из целлофанового пакета, начинала свою взрослую жизнь Света.
       О чем думала она сама? Странно: я никогда не слышал, чтобы Света  говорила о будущем. Жила одним днем – и только.
       – Зачем я живу? Я никому не нужна. Я как нежный стебелек, а меня все топчут и топчут. Мне же больно! Вся подушка пропитана моими слезами, – и в порыве отчаяния она кидалась ко мне: – Не бросай меня! У меня, кроме тебя, никого нет! Я пропаду без тебя!

      Но я прекрасно понимал, что мы – не пара. Света – ветреная, непоседливая, взбалмошная девушка. Беспутная – так называла таких, как Света, моя мама.

     Недобрая молва о ней распространилась по всему городку. Она трахалась напропалую, будто, действительно, поставила цель – переспать со всеми мужиками города.

     Конечно же, я пытался ее образумить, но, увы, это было пустой тратой времени.

       Что делать со Светой, я понятия не имел. Беда была еще и в том, что я влюбился в эту девушку. Не скажу, что я был отчаянно влюблен в эту чуток ошалевшую девушку, но какие-то чувства, пусть и несколько извращенные, она во мне вызывала, что уж греха таить. 

      У Светы были мягкие каштановые волосы, стриженные под каре, румяное, простодушное, как у деревенской девушки, лицо, крепко сбитое тело. Меня привлекало ее тело, а по поводу души я особо не заморачивался.

      Шатурские модницы отращивали длинные ногти и покрывали их красным лаком, а у Светы ногти были коротко острижены, нет, не острижены, она их с аппетитом грызла.

      Да, ребята, и так бывает. В университете я грыз гранит науки, а все для чего? Чтобы иметь в любовницах девушку, любимое занятие которой грызть ногти.

      Много ли мало, но наши отношения продлились шесть лет. Сначала Светлана несколько лет жила у меня в комнате на улице 1 Мая, которую я получил от редакции, а потом в съемной квартире на улице Строителей.

      За все эти годы ее родители ни разу не поинтересовались, как и с кем она живет. Казалось, они были очень довольны, что их избавили от лишних забот. Им было наплевать, с кем живет их дочь, в чем она ходит, что ест. Курица-несушка, и та больше волнуется, когда из-под нее украдут яйцо или она потеряет своего цыпленка.

      Думал ли я о браке со Светой? Думал, но от одной этой мысли меня бросало в дрожь. Я не мог поверить, что эта блудная девка – моя судьба. И я, помнится, так ни разу и не сделал ей предложения.

      Не раз я подыскивал ей работу. Сразу после нашего знакомства я устроил ее в столовую Шатурского мебельного комбината, а потом на местный хлебозавод. А когда у меня появился собственный магазин, Света вместе  с Наташей работали продавцами.

      С одной стороны, Света была проста и безыскусна, с другой – совершенно непредсказуема. Я не буду рассказывать, в какие нелепые, отчаянные, а, порой, и непристойные ситуации я попадал по вине Светланы, но, поверьте, я не раз кричал ей: «Сгинь с глаз, шлюха! Пропади ты пропадом!».

     Я не знаю, в чем тут было дело – в происхождении, в наследственности (ее мама, поговаривали, тоже в молодости «гуляла» напропалую), в дефиците витаминов или в чем-то другом, для меня это было полной загадкой, – но изменяла мне она довольно-таки часто. Я страдал. И от страданий я в усмерть напивался.

     Я то примирялся с ней, то посылал ее на все четыре стороны. Время от времени она пропадала на неделю, а то и на месяц, а потом снова являлась, как ни в чем не бывало.

     Так мы и жили…

      Но после того, как они с Наташей обворовали квартиру старушки-шатурянки, Свету я выгнал. Теперь уже навсегда. Я не был богом. Я был деревенским парнем, пусть и закончившим университет. Я бы отдубасил ее как следует – и дело с концом, однако университетское образование помешало мне это сделать. И я ее просто выгнал, без всякого милосердия и сострадания.

      Так прервалась наша с ней долголетняя связь.

      Светлана поселилась в этом же доме, но этажом выше, в квартире генерала КГБ Тимофея Васильевича.

      Жил генерал один в однокомнатной квартирке. Странная это была квартирка. Кругом одни книги. На все стены – книжные полки, и в центре – разбитая раскладушка. И ничего более – ни шкафов, ни столов, ни стульев. Вся одежда была свалена в кучу малу.
   
    Это был очень шумный и крикливый старичок лет 65, маленький и какой-то очень дерганный. Он всегда кричал, брызгал слюной, топал ногами. Почти каждый вечер он бывал у нас в гостях, но почти всегда я выгонял его за дверь, не в силах более терпеть его истерические вопли.

     Да, гневался генерал очень часто. Это его и погубило.
Скоро генерала нашли мертвым на пороге собственной квартиры. Он весь был исколот ножом…

     Странно было то, что рядом с окровавленным телом почему-то валялся один из томов «Нюрбергского процесса».

     Зарезали генерала Светкины приятели, пришедшие к ней поздним вечером в гости...

      «Эта бедовая девка нигде не пропадет», – помню, так говорили о Свете. Но Света пропала. Без вести. В Москве. В 1994 году.

     Случилось это через два года после нашего расставания. Кто извел Свету со света, извините за неуместную игру слов, я не знаю.

     Вместо эпилога. Помню, в классе шестом учительница немецкого языка с раздражением обозвала меня Христосиком. С той поры это прозвище намертво приклеилось ко мне. Сами понимаете, что такая «божественная» кличка просто обязывает помогать людям в беде, спасать их от всякого рода невзгод и несчастий. В меру своих сил и возможностей я старался помогать им, однако вот что странно: мое благое намерение приводило только к гибели людей…

           Пастух и «тёлки»
 
     «Создам для себя большой гарем…» Эдуард Лимонов

     После окончания университета в 1986 году я попал не в Лондон и не в Париж, как о том мечталось в студенческие годы, а в торфяные болота, в Шатуру.

     ... Ноябрь 1992 года. Мы с Юрой Жигалкиным, выпускником журфака МГУ 1985 года, трудившимся корреспондентом многотиражной газеты «За торф» на местном торфопредприятии, шли вечером по проспекту Ильича – главной улице Шатуры.
Темень кругом стояла жуткая.

      – Тебя разве не удивляет абсурдность русского бытия? – спросил Юра. – Рядом днем и ночью гудит ГРЭС, а город тонет во тьме. Не поражает ощущение крайней убогости нашей жизни? Ведь больно смотреть на то, что происходит вокруг. Страна неудержимо катится в бездну...

     – И что ты, мой друг сердечный, предлагаешь? – спросил я, остановившись на середине тротуара.

     – Уехать, куда глаза глядят. Хоть на край света!

     – В город Корсаков, что ль? – пошутил я.

     Юра был родом из Сахалина, из города Корсакова.

     – Я говорю серьезно. Надо уезжать из страны, из этой помойки.

     – Нет, не могу я уехать из России. Это моя страна, пусть и больная.... Да скинь ты, наконец, с лица уныние! Сегодня пятница, пойдем лучше в клуб, на дискотеку, – сказал я и не в силах сдержать радость бытия провальсировал сам с собой несколько шагов, пропел веселое: "Тру-ля-ля! Тру-ля-ля! Тру-ля-ля!".

     – Ну ты можешь и дальше продолжать шутить и дурачиться, это твое дело, а я уеду! –  сказал Юра и твердыми шагами зашагал прочь...

     И он, действительно, скоро уехал из России. Уехал вместе со своим другом, театральным режиссером одного из московских театров. Сначала друзья обосновались в Италии, а года через три переехали в США. Юра уже лет тридцать работает в Нью_Йорке, на радио "Свобода".

     А я так и остался в Шатуре.

     Со своей большой семьей.

     А надо сказать, что в то лихое время я сожительствовал с тремя девушками и двумя малолетними детишками в съемной однокомнатной квартире, в доме на улице Строителей.

     Когда в достуденческие годы я работал пастухом, я легко собирал стадо коров в одно место. Все думали, что я обладаю какой-то магической силой. На самом деле все объяснялось очень просто: я рассыпал пачку соли на одном месте, на зеленой лужайке, и коровы вмиг сбегались при первом же звуке моего пастушеского рожка. Скотина обожала щипать вкусную соленую траву.

     Вот и в Шатуре я легко собрал «телок» под одну крышу.

     Я был владельцем частной торгово-посреднической фирмы, одной из первых в городе, и был сравнительно богат. А, как говорят на Руси, были бы денежки, будут и девушки.

     Разумеется, шатуряне были наслышаны про мою большую семью. И мнения людей по этому поводу разделились.

     «Ты что, нехристь, что ль? Не православный?» – спрашивал меня сосед справа с явным осуждением. По его мнению, я был извращенец, развратник, сладострастник, попирающий все божеские и человеческие законы.

     Сосед слева, наоборот, с нескрываемой завистью цокал языком: «Ах, какое любовное гнездышко ты себе свил! Что ты успел сделать такого хорошего, чтобы получить такую награду – трех жен?».

     Сосед напротив проявил полнейшее равнодушие к тому, с кем и как давно я живу.

     Да, слухи ходили разные – самые невероятные и дикие… Но никому и в голову не приходило, что на самом деле я пытался спасти девушек, помочь им выжить в эпоху жестоких и бесславных перемен, когда запросто ломались человеческие судьбы.

     Тогда, в начале 90-х, страна переживала отчаянное время, и люди жили очень бедно. Я дал девушкам кров, пищу и уют, делился с ними деньгами...

     Звали девушек: Света, Наташа и Таня.

     Разница в возрасте между нами была внушительной: мне было 30 года, Свете и Наташе – по 22, а Татьяне – всего 18.

     Что свело нас всех вместе под один тесный кров, рассказывать долго, да и не вижу смысла. Скажу лишь вкратце, что Светлану сразу после окончания школы выгнала из дома родная мать. За шальное поведение. Свою дочь она считала отъявленной ****ью.

     Наташа оказалась у меня после того как ее выгнал из дома муж Александр, мой компаньон по бизнесу. Выгнал, кстати, с двумя малолетними детьми – трехлетней Валерией и шестимесячной Катей. Наташа была из детдомовских и ей попросту некуда были идти, вот я и приютил ее с детишками.

     Татьяну же привела в нашу квартиру Наташа. Девушка спала на скамейке у автовокзала, не желая идти домой, устав от бесконечных пьяных разборок своих родителей. Домой Таня тогда так и не вернулась, осталась жить у меня…

     Так мы и жили вшестером – четверо взрослых и двое малолетних детей.

     Признаюсь, у меня была изощренная сексуальная жизнь, но вводить в ее подробности я вас не собираюсь. Эта тема для меня – табу. Разумеется, то, что я жил, как султан, я особенно не афишировал, но и тайны особой не делал. Во-первых, скрыть все равно бы не удалось, как ни ухищряйся (городок-то – с ноготок!), а, во-вторых, я и скрывать-то особенно не старался, ибо, признаюсь, это тешило мое мужское самолюбие. Другие-то мужики и одну-то бабу не могут найти, а я аж троих приручил. Пусть знают, каков я молодец!

     Света исполняла роль старшей жены, племенной матки, извините за столь грубое сравнение, но в молодости, как уже сказал, я работал пастухом, и это сравнение – первое, что приходит на ум.

     Света по утрам всегда приносила мне кофе в постель или крепкий, очень горячий чай. Я показал ей, как приготовить ароматный напиток, заварной чайник накрыть салфеткой, чашку наливать полной, почти наравне с краями, и подавать мне в постель, не пролив ни капли.

     Сначала она это делала с явной неохотой, но потом вошла во вкус, и проводила чайную церемонию с удовольствием.

     Наташа – маленькая, рыжеволосая, подвижная и очень острая на язык –  постоянно возилась с детьми, меняла младшей, Катерине, пеленки, давала ей грудь или соску. Но и всякие обыденные и простые заботы – прибрать комнату, приготовить обед, погладить белье – никогда не были ей в тягость.

      Татьяна... Татьяна же просто жила, освобожденная от всех житейских забот.
Когда я возвращался с работы домой, а это было обычно поздно вечером, меня ждал накрытый стол. Меня хоть и встречали без особых почестей, но с радостными возгласами: «Геночка пришел! Кормилец и поилец наш!».

      Не знаю, любили ли девушки меня, но Света часто напевала: «Люли-люлюшки-люлю, я тебя люблю!».

      Иногда ей подпевала и Наташа.

       Надеюсь, что девушки меня любили...

      Я один обеспечивал всю свою большую семью.

       Почти полтора года мы прожили в этом сумасшедшей квартире.

      Внутренний голос, который никогда не ошибается, говорил мне, что долго это продолжаться не может. И все кончится катастрофой. Так и случилось.

     ...Однажды утром раздался неожиданный стук в дверь. Я лежал на матраце за шкафом, читал «Бесов» Достоевского.

     – Откройте дверь! – крикнул я девушкам, сидевшим на кухне и обсуждавшим какие-то женские дела.

     Наташа пошла открывать дверь...

     В прихожей раздались мужские голоса.

     В квартиру вошли три молодых человека в кожаных куртках.

     Это были следователи прокуратуры…

     На этом я обрываю свое повествование.

     Да, такие вот странные метаморфозы случались в моей шальной судьбе. Вот думаю, а не написать ли мне «вспоминательную» книгу об этом периоде моей жизни, когда я жил султаном и был вполне счастлив.

     Что греха таить, я много накосячил в жизни, но если бы мне дали возможность прожить ее заново, с чистого листа, я бы, разумеется, многое изменил. Но вот этот эпизод жизни с тремя девушками в одной квартире, когда я жил падишахом, наслаждаясь изобилием женских тел, я бы с удовольствием оставил.

     Славные это были денечки! Славные это были девочки!