10. Надежды и разочарования

ТРИ ОТЦА
(Остросюжетная повесть)

10. Надежды и разочарования

Батя молча сидел, едва сдерживая непрошенную слезу. Его закалённое за всю свою трудовую жизнь сердце почему-то стало мягким, как воск. Этот парень, достаточно искренне рассказавший о своей короткой и уже поломанной жизни, ему стал нравиться ещё больше. Батя видел невысказанную в словах мальчика боль, и действительно не знал, как может помочь.

 - Ты вот что мне скажи, Толик, - нарушил, наконец, молчание Батя, - ты с родителями после их суда как-то общался? Может, свидание было или письма им писал?

 - Шутите, Алексей Григорьевич! Какое свидание? Они же наши мучители, враги, можно сказать, - с саркастическим вызовом ответил Толик.

 - Я думаю, что тебе нужно признать свою вину перед ними и попросить у них прощения, - произнёс Батя.

 - Не могу я этого сделать, Алексей Григорьевич! - раздражённо воскликнул Толик. - Ведь я тогда предам Коляна, а мы клятву давали, что будем верны друг другу до гроба!

 - Предложи твоему Коляну примириться с родителями.

 - Предлагал уже, но он не хочет. Считает, что мы правильно поступили.

 - Почему ты думаешь, Толик, что это будет предательство? - спросил Батя. Как Коляну помешает то, что ты примиришься с отцом и матерью? Объясни мне, бестолковому. - Это ему очень не понравится, - угрюмо ответил Толик.

 - Почему?

 - Потому что он считает их врагами.

 - А ты?

 - Я лично не считаю, я их люблю, но у нас с ним клятва.

 - Ты хочешь, чтобы я похлопотал о твоём свидании с братом? Может, лично с ним поговорите, и тебе удастся его убедить помириться с родителями. Официально, конечно, вы уже ничего не измените. Родительские права им не вернут, тем более, что они до вашего совершеннолетия просидят в тюрьме, но облегчить им страдания вы можете. Напишите письмо, Попросите прощения. Ты же сам говорил, что они вас очень любят.

 - А как он сюда приедет на свиданку? - недоверчиво спросил Толик. - На это бабки нужны, да и не пустят его одного.

 - Я сам за ним поеду. Возьму отпуск и поеду, - объяснил Батя.

 - Зачем это вам, Алексей Григорьевич? - удивился Толик. - Ведь у вас таких, как я много. Где вам на всех денег и отпусков набраться.

 - Зачем, спрашиваешь? Затем, что у нас с Натальей Кузьминичной, женой моей, тоже нет детей. Мы тоже очень хотели их иметь, но ничего не получалось. Если бы мы в своё время пережили то, что произошло с твоими родителями, также были бы безмерно рады. Однако случившееся с вашей семьёй потом никак не укладывается в моей голове. Рождение сыновей было бы самым большим счастьем в моей жизни, но их предательство - самым большим несчастьем. А в воспитании я бы был так же строг, как твой отец. Ведь я хорошо знаю, что значит не применить вовремя меры. Понимаешь, Толя? Я во время твоего рассказа проникся большим сочувствием к твоим родителям и на мгновенье мне показалось, что это всё произошло со мной, а ты - мой сын. Скажу честно: я очень хотел бы иметь такого сына и очень не хотел бы, чтобы он поступил со мной, как ты с твоим батей. Ты меня понимаешь?

 - Понимаю, Алексей Григорьевич, печально сказал Толик, - но что же мне делать?

 - Вот что сделаем, - заключил Батя, - я наведу справки, где отбывают наказание твои родители и попробую организовать тебе свидание с братом, а там видно будет. Добро?

 - Добро.

 - Тогда я пошёл к себе. Скоро твои соседи вернутся. А прокурора этого не бойся: мы его сегодня отправили восвояси. Думаю, он больше не вернётся, но если и вернётся, то отправим обратно. Ты запомни на всякий случай, что за пару минут до того, как ты зашёл в дворовой туалет и нашёл там биолога, ты был у меня в кабинете. Если спросят, о чём мы говорили, направляй их ко мне за ответом. Ясно?

 - Ясно.

 - Тогда пока.

Батя ушёл к себе и вскоре вернулись с занятий другие ребята. Все они были довольны, что Толика отпустили, и жизнь пошла, как прежде, если не считать того, что биолог наотрез отказался иметь в дальнейшем дело с этими головорезами. Какое-то время биология и химия заменялись другими уроками, но потом появился новый учитель, гораздо лучше прежнего.

Батя навёл справки о родителях Толика, и информация оказалась весьма неутешительной: выяснилось, что мать Толика Курилова Анна Викторовна умерла в женской исправительно-трудовой колонии от инфаркта миокарда. Это произошло вскоре после того, как Толика осудили за убийство. Вероятнее всего, ей сообщили о происшествии с сыном, и это стало причиной инфаркта. Отец Толика продолжал отбывать наказание в мужской исправительно-трудовой колонии. С тюремным начальством у него сложились не очень хорошие отношения, так как он постоянно занимался религиозной пропагандой. Впрочем, особого напряга это не вызывало, так как в последнее время в места отбывания наказания стали проникать религиозные функционеры разных направлений, организовывая из заключённых религиозные общины. Бате удалось поговорить по телефону с одним из офицеров колонии, который знал Виталия Курилова. Офицер сообщил, что Виталий весьма опечален преступлением сына и смертью жены, но не раскисает и держится молодцом.

Что касается свидания Анатолия Курилова с Николаем Куриловым, то тут действительно возникли проблемы. Связаны они были, как и предполагал Толик, с несовершеннолетием Коли, которому необходимо было для свидания проехать приличное расстояние. Батя передумал ехать сам, поскольку такая его забота о Толике обязательно вызвала бы нежелательное внимание, как со стороны начальства, так и со стороны несовершеннолетних заключённых. Поэтому Батя пытался состыковать три задачи: найти нейтральную фигуру для сопровождения Николая, добиться разрешения свидания у тюремного начальства и договориться с дирекцией интерната, чтобы Колю отпустили с найденным сопровождающим. Тюремное начальство в лице полковника Макаринцева против свидания не возражало, но настаивало на некоторой отсрочке, поскольку Курилов был как-то причастен к происшествию с биологом, а какая-то залётная комиссия может впоследствии прицепиться к тому, что свидание разрешили заключённому с плохим поведением.

Словом, всё затянулось ещё почти на год. Батя Толику о смерти матери пока не сообщал, а насчёт свидания с братом в двух словах описал ситуацию. Он по- прежнему цензурировал письма Толика, которые тот стал писать гораздо реже. Мальчик уже не описывал подробно свою тюремную жизнь, а обходился общими фразами и вопросами о делах и здоровье. Сообщал и о том, что ему, возможно, разрешат свидание, и есть человек, который оплатил бы Колин приезд. Скоро урегулируются какие-то формальности, и свидание разрешат. Коля ответил, что это очень хорошо, и он с радостью приедет. Батю удивляло, что он ничего не писал Толику о смерти матери. Ему-то наверняка об этом сообщили.

Через какое-то время Батя решился и сделал это сам. Сделал он это очень мягко, стараясь не теребить душевную рану мальчика. Толик, как ни старался, не смог сохранить внешнее спокойствие. Из его глаз потекли слёзы, а Батя приблизился к нему и крепко обнял. Мальчик стал всхлипывать у него на груди, а он только гладил его по голове и молчал. Потом Толик пришёл в себя, и ему стало стыдно за такую слабость. В течение нескольких недель он вёл себя с Батей очень сдержанно. Мальчики, узнав про несчастье товарища, стали относиться к нему на удивление мягко, что совсем не соответствовало здешним правилам. Даже надзиратели во главе с Хренычем, сочувствуя Толику, старались не загружать его дополнительной работой.

Вскоре вопрос со свиданием решился. Назначено оно было на весенние каникулы. Батя и человека подходящего нашёл для сопровождения парня, и с дирекцией интерната договорился, и даже билеты уже купил туда и обратно. Братьям было разрешено провести трое суток в специальном охраняемом помещении для свиданий. Батя сообщил об этом Толику, и тот стал с нетерпением ждать назначенного срока, непрестанно думая, как и о чём он будет говорить с Коляном. Он действительно исполнился намерением уговорить брата попросить прощения у отца и, если тот простит, помириться с ним.

Колян писал, что тоже ждёт этой встречи, и спрашивал, что он может Толяну привезти. Потом вдруг пришло то роковое письмо. В нём Колян сообщил, что самодеятельный театральный коллектив, в котором он принимает активное участие, занял первое место на каком-то конкурсе. За это их пригласили совершить турне по Германии, где сейчас живёт немало русскоязычных граждан. Это турне должно состояться на весенних каникулах, и он никак не может не поехать. Колян играет главную роль в спектакле, который они должны будут показывать в этой поездке чуть ли не каждый день, а его дублёр - полная бездарность. С ним в главной роли спектакль провалится. Колян надеется, что свидание можно будет перенести на лето.

Толик сперва подумал, что это какой-то жуткий бред. Он несколько раз перечитал письмо, пока не осознал-таки его ужасный смысл. Тогда его понесло. Он разбил несколько стёкол, швыряя в них чем попало, а когда надзиратель пытался его утихомирить, он полез с ним в драку. К удивлению всех, надзиратель не сделал из него отбивную, а просто скрутил и оттащил в карцер. Там Толик завалился лицом на матрас и стал судорожно рыдать. К нему зашёл Батя и присел рядом. Батя прочитал это письмо ещё раньше Толика и был готов ко всему. Он и надзирателя предварительно об этом предупредил.

Теперь Батя сидел на матрасе рядом с Толиком и приговаривал:

 - Ну, брат, всякая беда случается, а ты же мужчина. Нечего сопли разводить.

Толик молча лежал на животе, а его тело продолжало судорожно содрогаться в конвульсивных рыданиях.

 - Успокойся, сынок, - продолжал Батя, - успокойся и возвращайся в свою комнату. Вон пацаны заглядывают. Что они о тебе подумают.

А в полуприкрытую дверь карцера действительно заглядывало несколько ребят. Кишмиш, один из одноклассников Толика, постучал в дверь и мягко-серьёзным тоном, без обычных в этих кругах дерзковатых ноток в голосе, попросил:

 - Гражданин начальник, отпустите, пожалуйста, Фельдшера, то есть Толяна. Он стёкла побил из-за горя. Оно, видите, и нас порой касается. За стёкла мы рассчитаемся. У вас хранятся наши деньги, которые родоки на булочки и конфетки официально оставляли. Мы тут с братвой порешали, что отдадим из них за стекло, сколько нужно.

Батю удивило появление этих непрошенных ходатаев, так как здесь подобные действия не были приняты. Когда наказывали кого-то из несовершеннолетних заключённых, нередко случалось, что его товарищи ему сочувствовали, но проявлялось это обычно в затаённой ненависти и мелкой мести исподтишка. Кто-то даже мог взять на себя вину, но чтобы просить начальство, предлагать рассчитаться за причинённый ущерб - это было что-то новое. Батя приписывал это какому-то неосознанному положительному влиянию Толика на остальных.

 - Идите, ребята, в комнату, - мягко сказал им Батя, - и Курилов скоро тоже придёт. А за стёкла платить не нужно, они были треснуты и их ветром разбило.

Довольные пацаны ушли, а Батя опять обратился к Толику:

 - Ты, дружище, давай заканчивай и направляйся к себе в комнату. Свиданку мы тебе, если захочешь, другую устроим.

Толик к тому моменту уже перестал всхлипывать и, усаживаясь на матрасе, произнёс:

 - Да, гражданин начальник, я уже закончил. За стёкла извиняюсь. Когда только появится возможность, я за них заплачу. Свиданки, пожалуйста, больше не нужно, и этой достаточно.

Толик встал на ноги и вышел в коридор. На протяжении оставшегося до полного совершеннолетия года, он держал себя с Батей подчёркнуто сдержанно, избегая всяких разговоров наедине. Батя несколько раз пытался рассказать Толику о своих планах задержать его здесь ещё на годик, а потом обратиться к президенту с прошением о помиловании. На это Толик отвечал, что не хочет никаких послаблений и исключений, а помилования не заслуживает.

К этому времени Толик уже окончил среднюю школу с отличными отметками, и последний год, как и все остальные его сверстники, приобретал техническую специальность. Он овладевал профессиями водителя и автомеханика. Теоретические занятия проводились в тех же классах, что и школьные уроки, а практика осуществлялась во внешнем дворе и в довольно-таки крупных мастерских, находящихся в этом же дворе.

Брату Толик какое-то время не писал и от него писем не получал. Потом он всё же стал изредка писать, но письма были значительно суше. Писал в ответ и Колян, но так же сухо.

Перевод Толика во взрослую колонию осуществился без всяких проволочек: пришла разнарядка, куда его направляют и было извещено, что машина с конвоем прибудет за ним и двумя другими заключёнными такого-то числа.

Батя вызвал Толика в день отъезда, сообщил ему о переводе и сказал:

 - Ну что же, прощай Толян! Желаю тебе стать настоящим человеком! А с отцом, сынок, советую тебе всё же помириться. Если же когда-то будешь в здешних местах, то я буду рад тебя видеть.

 - Прощайте, Батя, - ответил Толик, - вы, хоть и гражданин начальник, но не самый худший из них.

Батя вызывал и двух других "выпускников", но вряд ли говорил с ними так, как с Толиком.

Оставшиеся пять лет заключения Толик провёл в колонии строгого режима среди отпетых рецидивистов, но и здесь к нему относились неплохо. Он находил общий язык со многими заключёнными, но особо крепкой дружбы не водилни с кем. Медицинские способности и здесь добавляли ему авторитета.

С братом Толик переписывался ещё реже, чем прежде. Тот в ответ писал, что ждёт его возвращения. Колян поступил в какой-то вуз и жил теперь один в их квартире, которую мужику из опекунского совета пришлось всё же вернуть законному хозяину. Денег за её аренду на протяжении трёх с половиной лет, как они и ожидали, оказалось до смешного мало, а спросить за это было не с кого. Однако Колян сообщал, что занимается одним очень успешным бизнесом, и, когда Толян вернётся, его ожидает полное благополучие.
 
(Продолжение следует)