Леонид Канторович

Среди созвездия отечественной науки, даже его самого ослепительного ядра – узкой когорты наших нобелиантов – Леонид Канторович всегда смотрелся чуть-чуть особняком, чуть-чуть приглушённо, виделся почти в тени то ли внешних обстоятельств, то ли внутренней сдержанности, но, как бы то ни было, неизменно производил впечатление какой-то недовостребованности, недораскрытости, недорасказанности…

Все знают о Нобелевской премии Андрея Сахарова, что оглушительно обрушилась на опального советского физика в 1975 году. Но не все отдают  себе отчёт в том, что именно в этот год Нобелевскую премию получил ещё один советский учёный – Леонид Канторович. Кстати, одно время коллега Сахарова по атомному проекту. Оба нобелианта получили премии не совсем по профилю: создатель  водородной бомбы физик Сахаров – за мир, теоретик функционального анализа и разработчик теории линейного программирования математик Канторович – по экономике.

Роднило обоих лауреатов одно – скептическое, если не сказать враждебное, отношение к регалиям родной державы. Сахаров на нобелевском фоне был окончательно проклят. Канторович формально забыт. Причём запятован настолько крепко, что доходило до курьёза, когда, например, знаменитый советский писатель, главред «Нового мира» Сергей Залыгин в своей документальной повести «Моя демократия», рассказывая о новосибирских встречах с Леонидом Канторовичем, горько посетовал, что такой талантливый советский учёный вынужден был эмигрировать в США, откуда, как утверждал Залыгин, и пришла к нам новая теория линейного программирования, сделавшая переворот в экономике.

Если такой авторитетный (кстати, с научными степенями) писатель не знал толком о достижениях Канторовича, как, впрочем, и о его судьбе, сделав в одном абзаце документального текста три глобальные ошибки, то что говорить о «простых смертных», для которых имя Леонида Канторовича, даже с учётом его Нобелевских регалий, мало могло о чём говорить. Нет, академик Канторович, не высылался в Америку, как, например, Солженицын за рубеж. В психушку, да, попадал, это было – когда уж слишком отчаянно боролся с заскорузлой советской номенклатурой за внедрение новых математических методов в экономику страны. И методы эти (то же линейное программирование) у американцев не списывал, а разработал сам, что добросовестные американские учёные никогда, в общем-то, и не оспаривали, неизменно отдавая пальму первенства в этом разделе экономики выдающемуся советскому математику.
Просто книгу самую главную свою – «Экономический расчёт наилучшего использования ресурсов» – Леонид Канторович не мог опубликовать около двух десятков лет. Начал писать её ещё до войны, продолжая потом в блокадном Ленинграде, имея на руках умирающую от голода мать, трёх малых детей, одного из которых – 9-месячного Виталия – он не убережёт от лютой стужи во время эвакуации по Ладожскому озеру. Возобновит писать в эвакуации в Ярославле. Потом – в Москве, продолжая заниматься своей любимой математикой, которой был поглощён всю свою жизнь: начиная с малышёвого возраста, когда развлекал публику в ленинградских магазинах точными денежными подсчётами, за что был награждаем растроганными покупателями то пряниками, то конфетами; потом, будучи школьником, когда его старший брат Николай, для пущей уверенности в себе брал маленького Лёню с собой на институтские экзамены под видом необходимости присмотра за мальцом, а на самом деле – в качестве «ходячей шпаргалки».

Страсть к математике приведёт 14-летнего Лёню на физико-математический факультет Ленинградского университета. К 22 годам у него уже профессорская мантия, а к 23-м – звание доктора наук. В мощной ленинградской математической школе, фундамент которой заложил ещё великий Чебышёв, имя Леонида Канторовича будет цениться очень высоко, и авторитет его станет непререкаем.

Но не только математика будет с некоторых пор увлекать молодого гения сложных расчётов. В 30-х и 40-х годах ему не раз придётся применять свою математику в чисто прикладных задачах, одна из которых потом окажется типичной не только для конкретных предприятий, но и для экономики в целом. А именно: поиск максимально эффективного использования ресурсов при большом количестве внешних ограничений. Первой из таких задачек оказалась проблема организации загрузки станков одного довоенного фанерного производства. Решение нашлось в рамках только что разработанного Канторовичем метода линейного программирования.  Новая математика подсказывала схему повышения эффективности работы всех цехов.

Впрочем, эффективность эта не всегда была так уж всеми желаема. Скажем, успешное применение метода Канторовича на одном из вагоностроительных производств обернулось настоящим скандалом. Оптимизация использования стального листа для раскроя привела к невозможности принятия заводом повышенных обязательств по уменьшению материалозатрат, ибо уменьшать их было некуда – математика Канторовича обеспечила надёжный минимум их использования. Следом были провалены и планы по сдаче предприятием металлолома – поскольку отходов металла тоже больше не было. А это не по-социалистически…

И, тем не менее, метод линейного программирования Канторовича пробил себе дорогу в экономике. Правда, сначала, действительно – американской, где был переоткрыт, поскольку за океаном плохо были осведомлены о давних успешных теоретических изысканиях на эту тем советского учёного. Но справедливость в итоге восторжествовала, и приоритет Канторовича никто уже больше не оспаривал. Хотя сущность теории в самой советской стране устраивала далеко не всех и критиковалась на все лады совпартноменклатурой. Якобы, как немарксовская. Хотя, где, как не в плановом советском хозяйстве, где всё или практически всё, удобно запрограммировать из одного узла, может наиболее успешно быть применена точная математика отыскания одного оптимального решения при тысячах побочных внешних факторов.

И в своей главной книге «Экономический расчёт наилучшего использования ресурсов», и в последовавшей много лет спустя Нобелевской лекции Леонид Канторович возвращается к одной существенной мысли: «Несомненно одно – в условиях социалистического общества, где всё хозяйство строится на научных, плановых основах, область применения математических методов (в частности экстремального принципа) неизмеримо шире: здесь в отличие от капитализма имеется принципиальная возможность применения математических методов в народнохозяйственном планировании».

Однако, как показала жизнь, реальный, если не сказать «уличный» или, ещё проще, «доморощенный» социализм не всегда оказывался дружным с объективной наукой и математикой в том числе, что не единожды давали понять Канторовичу. Он с этим не соглашался. Как, впрочем, не разделялось это мнение и наукой мировой, оценившей Нобелевской наградой труды учёного именно в приложении к экономике социализма. Что косвенно подтверждало принципиальную жизнеспособность этого способа хозяйствования. При условии, конечно, что им, этим способом, должны были бы заниматься гиганты масштаба Канторовича, а не пигмеи уровня его партийных критиканов…

Академик Канторович не разделил судьбу своего соседа по нобелевскому списку 1975-го года – академика Сахарова. Он не стал популярным диссидентом, не окружил себя ореолом мученика за веру, узника совести, трибуна и борца. Возможно, не считал эту линию судьбы оптимальной в условиях многочисленных внешних ограничений, связанных с осуществлением научной деятельности в условиях тоталитарной системы. Но и не делал всего того, что впоследствии могло бы иссушить душу муками раскаяния. Скажем, сумел тактично вовремя уклониться от продолжения работы над атомной бомбой. Что с одной стороны, конечно, не позволило ему (с его-то дарованием!) занять место в известном ареопаге трижды Героев, главных архитекторов ядерного смерча – Курчатов, Зельдович, Славский, Сахаров, с другой – сохранило имя Канторовича в числе тех, кто делал великую науку, не переступая этическую черту. Как отметил один из его соратников, профессор С.Кутателадзе, «Канторович дал нам образец наилучшего использования ресурсов личности в условиях внешних и внутренних ограничений».