Ля мур с секретом

Служили два друга в нашем полку,
Пой песню, пой!
Если один из друзей грустил,
Смеялся и пел другой.

И часто ссорились эти друзья.
Пой песню, пой.
Если один говорил из них: «Да!»,
«Нет!» - отвечал другой…

   Ну вот скажите, разве это дружба? Ведь это одна нервотрепка, а не дружба! У нас с Ольгой было все по-другому. Грустили и смеялись вместе, если один говорил: «Да!» - «Да!» - повторял другой.
   Выросли мы с Ольгой в одном послевоенном одесском дворе. Двор наш был большой и светлый. Посередине, во всю ширину двора, был красивый овальный палисадник, в центре которого рос старый высоченный каштан, посаженный еще во времена правления Дюка де Ришелье – я так думаю ;. А по углам овала росли мощные кусты сирени, и разная травка с петушками. Огорожен он был высоким, в метр, железным ажурным заборчиком. Ни одной кошки, кота или собаки у нас во дворе не водилось, а единственную собачку, болонку Нэрку, хозяин на руках выносил на улицу гулять: дворничиха тетя Витя не позволила бы поганить ее чистый двор. Возле палисадника был люк, накрытый металлической решеткой, над которой находился упакованный в деревянную тумбу безотказный кран. В теплое время года громогласная тетя Витя, подключала к этому крану шланг и поливала всю зелень, а в жару и весь двор с визжащей ребятней.
   Обучение в школе было в то время раздельным, но мальчишки и  девчонки и после занятий, гуляя во дворе, держались друг от друга в стороне. Девочек в нашей стайке было немного, человек шесть. И имена у них были не те, что сейчас: Эмма, Жанна, Лина, Марлена, ну, и Валентина с Ольгой. Среди мальчишек было больше Вов, Толиков, Аликов, и Гена с Мироном. Девочки гуляли в основном одиночками, и только мы с Ольгой были не разлей вода. Но был среди нас и один мальчик, Славик, или «Шлавик», как он сам выговаривал. Именно из-за шепелявости, а также что был хоть и одногодок с нами, но ниже на полголовы нас с Ольгой, и постоянно с замотанным горлом, мальчишки его передразнивали, смеялись над ним. Особенно приставал к нему рыжий Мирончик. И когда Мирон уж сильно «доставал» Славика, мы могли, загнав Мирончика в парадную, побить его чем под руку попадется: портфелем, книгой или скакалкой. Мама Славика очень одобряла дружбу сына с девочками, и часто, приезжая со старенькой дачки на Фонтане, угощала через Славика нас летом клубникой, а осенью – яблоками и «шпелыми шливами». Сливы были действительно очень «шладкие». Мы с Ольгой обе по-братски опекали Славика; к кому больше был расположен он, было неважно, но мне иногда казалось, что я третья лишняя, потому что между этими двумя было нечто общее:
    - Уга! – кричала Ольга,- Валька, выходи! Шлавик уже здогов! Пойдем на моге!
(тут вы поймете, что эти две родственные души спелись не даром: Славик шепелявил, а Ольга картавила. Причем делала это она так красиво, что не сразу ловило ухо. Забегая вперед, вспоминаю, что все девочки ходили в ближайшую 36-ю школу, на Щепкина, где изучали английский, а Ольгу почему-то записали аж в 71-ю, за пять кварталов, где преподавали французский. И что интересно, что Ольга окончила ее с пятеркой по французскому. Научили ее там правильно картавить по-французски!)
   И мы мчались на море. Из нашего двора на Гоголя 23, по Ласточкина, вниз по «малой Потемкинской» мимо Портклуба, ( и Славик, прыгая первым через три ступеньки, кричал нам: «Осторожней, девчонки! Не шпоткнитесь на штупеньках!»), и далее, через Таможенную площадь, Сабанский переулок, а там уже парк Шевченко и каменные плиты любимого пляжа Ланжерон.
   А время мчалось быстрее нас. Мы закончили школы, разбежались кто куда, в разные институты, сменили коммуналки на кооперативы. А кто-то уехал из города, из страны. Славик окончил военное училище и пропал из нашего круга общения. Я вышла замуж, обросла семейными обязанностями. Ольга окончила медучилище, поработала медсестрой и пошла в мединститут, стала отличным невропатологом. Личная жизнь у нее как-то не сложилась. Все одна да одна. Мы с мужем пробовали знакомить ее с нашими коллегами, но увы. Слишком завышены были у Ольги требования к кандидатам. И мы отошли в сторонку. Муж сказал: «Перестань за нее тревожиться, найдет она свою половинку».
   И вот однажды меня вызывает директор библиотеки, в которой я работала. «Вам звонят. Срочный звонок. Прошу не занимать линию долго». Звонила Ольга. И тоном, и голосом, которыми она обычно разговаривает со своими пациентами, она сказала: «Валентина, завтра в 13-00 будь возле ЗАГСа, в Пале-Рояле. Мы со Славиком расписываемся, а потом в ресторане «Волна» вчетвером по-семейному пообедаем. Все, не опаздывай». Я пообещала быть и положила трубку. Директор дар речи потерял – не ожидал, что женщины могут так быстро и кратко договориться.
   На следующий день я приехала точно ко времени. Ожидавшую меня тройку заметила издалека. Ну, Ольгу я узнала сразу, а среди двух высоких ее спутников не могла сперва определиться. Хоть они и были одеты в гражданское, но военная выправка была заметна сразу. Неожиданно приглядевшись, в одном, рыжем, я сразу узнала Мирончика. Значит, второй – это Славик.
   - Что, не узнаешь, подруга? - блеснул золотым зубом Славик, - Рыжего, я вижу, ты сразу признала.
   - Меня смутил твой «жолотой жуб»! Дань моде?
   - Пришлось фиксой прикрыть отсутствие четырех остальных. Зато живой остался.
На мой немой вопрос Славик добавил:
   - Неудачное приземление в чужих горах.
   - Другим повезло меньше, - добавил Мирон.
Я обняла и расцеловала их обоих, при этом с удивлением заметила, что вместо правой руки у Мирона протез. Смутилась. Но тут Ольга разрядила обстановку:
   - Ребята, все вопросы потом. Нас уже в ЗАГСе ждут.
Расписали их быстро, и мы поспешили на угол Ласточкина и Карла Маркса, к знаменитому ресторану «Волна». Вкусно пообедали в дружеском кругу. Жаль, что на массу вопросов, готовых сорваться у меня с языка, оба друга отвечали односложно, с улыбкой, давая понять, что здесь не место и не время для подобных расспросов.
   - Что ж, ладно, но на один вопрос прошу все-таки ответить сейчас, иначе лопну от любопытства, - сказала я, впервые выпив коньячка. – Как вам, гебята (Ольга погрозила мне пальцем) удалось найти дгуг дгуга?
   - Тут дело простое, - сказал Мирон, - Я здесь лечился и комиссовался в вашем госпитале, а на консультацию меня послали к доктору Кротовой Ольге. А я телеграфировал сразу Славику. И вот он здесь. А моя жена не пришла, потому что нянчит младшую дочку. Все ясно?
   - Целых двадцать лет заставил меня ждать! – улыбнулась Ольга.
   Когда мы выходили из ресторана, Славик сказал:
   - У меня идея, ребята. Мы тут в двух кварталах от нашего старого двора. Так может прогуляемся туда, поздороваемся. Время есть.
Идея пришлась всем по душе, и вот мы уже перед нашим домом. В молчании мы остановились, разглядывая глухие, забитые досками окна первого этажа. Вышедшая из подъезда и прошедшая мимо нас пожилая женщина сказала:
   - Что смотрите, голубкИ? – сказала, усмехаясь. – То ли в капремонт влазим, то ли в реконструкцию…Вот лет через 10-20 приходите, может закончат, полюбуетесь. Знаем мы эти капремонты…
   Не ожидая уже ничего удивительного, мы вошли в подъезд, открыли в воротах калитку и в молчании, как возле покойника, остановились. Никто не решался сказать первое слово. Сказать, что мы не узнали нашего двора, будет не совсем верно. Мы просто решили, что мы ошиблись адресом. Никакого каштана и сирени, даже намека на палисадник и кран не было. Перед нами была ровная, заасфальтированная площадка, посреди которой стояла черная «Волга», а на ее прогретой солнцем крыше разлеглась вальяжно белая кошка. И тут медленно и грустно начал Славик:
   - Дело в том, друзья, что тут когда-то, под сиренью, зарыли мы в маленькой жестяной коробочке из-под монпасье свой СЕКРЕТ. Помните, как мы это делали? Вот так, вырвали из блокнотика пол листика, написали «Славик+Оля=дружба»…
   - Нет, ты зачеркнул «дружба» и написал «любовь»! – со слезой в голосе прервала его Ольга. – Сейчас заплачу! Это же плохой знак, ребята! Закопали нашу любовь!
Мы молчали. Наконец воодушевленно встав перед нами, сказал Мирончик:
   - Какие глупости, Ольга! Все как раз наоборот. Вашу дружбу и любовь зацементировали навеки. Даже коты ее не разорят. Это же прекрасный знак!
   Господи, какую же тяжесть с нашей общей души снял Рыжий!..
   - Кстати, вы знаете, ребята, что было под нашим двором, прямо под нашим палисадником? – неожиданно сменил тему умница Мирон. – Вон там в углу была лестница вниз, и с левой стороны был вход в катакомбы…
    - Ну, катакомбы не катакомбы, - добавил Славик, - точно не знаю…
    - А не знаешь потому, что водился с девчонками, бегал с ними в Горсад, на море, а мы с пацанами облазили внизу все закоулки, и с крысами боролись.
    - Ну ты герой, Мироныч. А я ходил направо, там выход был на Военный спуск, прямо к бане №2, и во двор школы Столярского.
    - О-о, баню я помню, с своими тазиками туда ходили! – оживилась Ольга. – А в катакомбах жильцы сараи устраивали. Мы в нашем уголь и дрова хранили, а соседка – даже капусту квашеную в бочке.
    - Боже мой, как я боялась туда ходить! Там такая темень была! Со свечками ходили, с крысой бывало встречались. Мы там картошку хранили, а они нам ее портили. – добавила я, - Электричество туда гораздо позднее провели. И вот тогда во дворе и  коты с кошками завелись, и крыс разогнали.
Мы так погрузились в воспоминания, что, не заметив, медленно вышли на улицу, повернули направо на Сабанеев мост и постепенно пришли к Дюку. Но ему было не до нас. На своем пьедестале он стоял во весь рост и приветливо протягивал руку, приветствуя поднимающихся по Потемкинской лестнице туристов. Только что пришвартовался круизный лайнер, прибывший из Батуми. И каждый турист нес навстречу Дюку букет голубых гортензий. О, этот влажный свежий ветер, запах моря, порта, кораблей вместе с запахом молодой радости и родного дома, сопутствует нам всю жизнь.
   Через три дня мы провожали наших Славика с Ольгой на Дальний Восток. Уговорил таки Шлавочка мою подругу рассказами о дивных сопках, снежных зимах с лыжами, лукошках, полных лесных ягод, да красной икрой большими ложками.
    - Интересно здесь то, - с серьезной миной сказал как-то Слава, - что все там есть, и книг хороших навалом, и библиотекарей хватает (со взглядом на меня), да нервы ни к черту – в постоянном напряге! А невропатолога классного – ни одного рядом!
И этот последний аргумент сработал.
«А что я тебе говорил? – сказал мне муж, - Что она свою половинку найдет». Мирон оставался в Одессе, в своем родном военном училище, теперь преподавателем. Стоял рядом с нами грустный-грустный. А на прощание по вокзальному радио пел Леонид  Утесов.
Однажды их вызвал к себе командир,
Пой песню, пой.
«На запад поедет из вас один,
На Дальний Восток – другой»

Друзья улыбнулись: «Ну что же, пустяк!»
Пой песню, пой.
«Ты мне надоел, - сказал один,-
И ты мне!» - сказал другой.

Северный ветер кричал: «Крепись!»
Пой песню, пой.
Один из них вытер слезу рукавом,
Ладонью смахнул другой.
  Они уже вошли в вагон, опустили окно. Вагон плавно тронулся, и Славик спешит нам крикнуть в окно:
   - Не скучайте, ребята! Мы вернемся. Каких-нибудь десять, двадцать лет – и снова встретимся в нашем дворе.
   Они улыбаются. Им всего по 35. И мы улыбаемся в ответ, смахивая ладонями слезами. Последний вагон мигнул красным огоньком. Что нас ждет дальше? Встретимся ли? Время покажет.