Сказка о страшном и славном времени

Клим Тимофеевич Совков.

Махновцы подожгли траву, а может, она сама загорелась – сушь-то стояла с конца мая, и теперь ветер гнал удушливый серый дым в сторону Малиновки.

Клим Совков лежал на боку в траве и бурьяне, перезаряжал короткий кавалерийский карабин, щурясь от едкого дыма и пытаясь что-нибудь рассмотреть сквозь дым за переплетением травяных стеблей.

Этот карабин Клим подобрал, когда пробегал мимо хорунжего Покатилова.

Собственно, от Покатилова мало что осталось…

Так – торчали из свежей воронки от разрыва шестидюймового снаряда ноги в хромовых сапогах со шпорами.
 
Галифе, с приметными в шагу черными кожаными вставками, были усеяны жирными брызгами коричневого и красного цвета.

Остального тела у хорунжего как бы и не было вовсе.

Выше пояса какие-то мокрые перекрученные тряпки были присыпаны комьями рыхлой сухой земли…

И это было всё, что осталось от рослого крепыша Покатилова, еще вчера вечером угощавшего Клима папиросами “Сальве”.

О том, что это был Покатилов, Клим догадался только по сломанному зубчатому колёсику на стальной шпоре.

И догадка эта тенью скользнула как-бы по краю Климова сознания, потому как не до того было.
 
В воздухе свистели снаряды и сдвоено громыхали выстрелы пушек и разрывы снарядов – противник подтянул артиллерию на прямую наводку.

Как этот факт могло прозевать боевое охранение, и откуда у махновцев взялись пушки?

Поговаривали, что батька Махно, крестьянский атаман, заключил военный союз с большевиками...

Эти мысли толклись на краю сознания бегущего к околице села Клима Совкова.

Потом впереди себя Клим увидел спины бегущих по улице товарищей по взводу.

Унтер-офицер Мазнев не успел натянуть гимнастёрку, у голенища его левого сапога моталась на бегу недомотанная по спешке портянка.
 
Мазнев слегка прихрамывал на эту ногу, но бежал споро, несмотря на то, что обе руки у него оттягивали плоские цинковые ящики со снаряженными лентами для “станкача’.

Сам пулемёт системы “Максим” катил, держась за изогнутую стальную дугу станка, рядовой Конюхов, второй номер пулеметного расчёта.

Первого номера – Захарова, Клим заметил там же, у снарядной воронки.

Во время взрыва снаряда Захарова отбросило спиной на колья плетня, где он и повис, раскинув руки крестом и откинув голову.

Полурастёгнутая гимнастёрка на его груди была пропитана кровью из пробитой осколками груди.

Из беленых мазанок, выбегали на узкую улицу через калитки и сигали через плетни солдаты третьей роты, одетые кто-как, но все с оружием в руках.

Сказывалась привычка, выработанная каждым днем гражданской войны.

Люди даже во сне держали оружие под рукой.
 
Внезапно Клим начал слышать хрип дыхания бегущих людей и приглушенный топот солдатских сапог по густой белой пыли, вставшей вдруг клубами между плетней.

Ещё Клим услышал страшный хруст огня – горели соломенные крыши нескольких полуразрушенных мазанок.

Обстрел неожиданно прекратился – наверное артиллеристы берегли снаряды.

За околицей попадали прямо в бурьян, запаленно и сипло дыша.

Какое-то время Клим лежал прижавшись небритой щекой к не менее колючим стеблям густой травы, пережидая пока не установится дыхание.

В очередной раз, после пробежки, Клим пообещал сам себе бросить курить.
 
А с другой стороны — в любой момент тебя может словить винтовочная пуля пластуна-охотника или пулеметная очередь махновского пулеметчика. Э-эх...
 
В жизни солдата и так мало удовольствий.

Бросить курить — значит отказаться от одного из нескольких удовольствий.
 
А много ли их у солдата, пока он жив и в строю?

Покурить, поспать, попить, пожрать, да поср.ть...

-А вот и он! Накликал..., - с досадой на себя подумал Клим, когда над головой просвистала на разные тоны, сшибая верхушки стеблей высокой буйной травы, очередь вражеского пулемета.
 
Клим прижался еще плотнее к теплой земле, вдыхая терпкие запахи пыли и гари.

Рядом с ним трижды лязгнул затвор, досылая патрон в ствол, а затем сухо щелкнул винтовочный выстрел.

Кто-то из наших ребят залег рядом со мной.

Преодолевая страх Клим приподнял голову.

Взгляд его уперся в зелено-желтое переплетение травяных стеблей.
 
Клим отжался на локтях, одновременно раздвигая коротким стволом кавалерийского карабина густую траву.

Порывом ветра дым отнесло чуть в сторону, и перед ним открылось ровное пространство, покато уходящее вниз к полосе зелени — плакучие ивы печально склонили плети ветвей вдоль невидимого  извилистого русла степной речки-переплюйки.

Еще вчера Клим с Сашкой Голубевым купались в мелкой теплой воде этой речки, а потом стирали портянки.

Ниже по течению, после стирки  пропотевших солдатских портянок, изрядно всплыло кверху брюхом всякой рыбной мелочи.

Рыбешки набралось на доброе ведро ароматной ушицы.

Всем взводом вечером умяли доброй еды, и уснули сытые, что в последнее время случалось не часто...

А сегодня на противоположном берегу, на самом на гребне высокого песчаного берега, стояла махновская тачанка с пулеметом «Максим»...
 
Первый номер не спеша вел стволом пулемета слева-направо, спрятавшись за стальным щитком.

Второй номер расчета пригнувшись держал кончик снаряженной пулеметной ленты, готовясь заменить почти полностью расстрелянную до того ленту...

Этого-то клоуна в лохматой казацкой папхе и английском, песочного цвета офицерском френче надетом на голое тело, Клим и снял со своего второго выстрела.

Махновец вскинул руки, отбрасывая от себя вверх конец пулеметной ленты и снопом повалился с тачанки.

Только мелькнули кожаные вставки в шагу кавалерийского галифе...

Первый номер дернул стволом пулемета в сторону Клима, и пригибая голову я успел увидеть как на гребень вылетела конница, вмиг перемахнула гребень, и пошла, потекла наметом сплошной лавой, с гиканьем и посвистом вниз, к плакучим ивам.

Чуть замешкавшись на переправе — не все кони сходу перемахнули речку-переплюйку, кое-где прянули назад, встали на дыбы под всадниками, закрутились по-над берегом — махновская конница ринулась прямо через всполье на залегшую у околицы села редкую цепочку «белых».

Клим, вскочил на ноги.

Он еще успел пожалеть что не трехлинейка у него в руках с примкнутым штыком — тут бы еще можно было попытаться ткнуть снизу штыком либо коня, либо всадника...

А карабин?

Что ж, карабин...

Успел Клим выстрелить в летящий на него, слившийся в одно темное пятно, силуэт...

Да на дыбы поднял своего коня опытный махновец, и ушла пуля в грудь коня.

Прянул конь в сторону, коротко заржав от боли, а махновец на скаку перевесился с седла,  держа саблю в руке на отлете.
 
Блеснула синевой, небеса отражающая, светлая сабельная сталь и молнией метнулась к глазам Клима.

-Ах, как больно! - успел подумать Клим, перед тем как под сабельным ударом лопнула со звуком треснувшего спелого арбуза его голова.