Деревенская судьба. Глава 1. Лес

               
  От Выбора до моей деревушки Исаково - три километра. Я иду неспешно по ухабистой, знакомой с детства дороге, изрытой дождями и колёсами тракторов. С обеих сторон высится стеною неприветливый заброшенный лес. Когда-то он был чистый и светлый, и росли здесь свободно, не толпясь и не расталкивая друг друга, в большинстве сосны, иногда уступая место более густым тенистым ельникам. Но теперь невесть откуда появился подлесок, - и потянулись к свету заросли орешника, никогда не державшего ореха на своих прутьях, ирги, (у нас называемой ажимом, а в других деревнях - то калинкой, то каринкой, то дикой вишней), тоже, однако, не обремененной сладкой ягодой, крушины, черёмухи, бузины… Все эти кусты перепутались промеж собою так густо, что не думай свернуть с дороги, не надейся, что отыщешь тут добрую ягодину или грибину, или когда-то знаемую тропку...
  Говорят, что эта колючая дурнина поднялась в рост после чернобыльской трагедии - якобы хоть небольшая радиация, а всё же упала с лихим дождиком на благословенные наши места. Но, быть может, и в другом причина. Может, мы сами, здешние люди, до того испохабились, что и природа отозвалась на нашу непутёвую жизнь. Оскудела в нас доброта, порядочность; ожесточились, истрепались души, обросли коростой равнодушия. Редко где можно услышать нормальную человеческую речь, стар и млад матерятся напропалую и не в состоянии произнести без мата ни одного предложения.  Вот и природа, как творение Божье, отвернулась от нас, отгородилась, будто стеною, такими чащобами, и земля с каждым годом становится всё скуднее, всё неохотнее родит плод... Исчезли лесные дорожки да тропинки заветные, растопырились над ними сосны и ели, сомкнулись кронами - солнечный луч не пробьётся. Позарастали земляничные полянки, да просторные светлые малинники, да грибные закоулочки. Даже ежевика, что когда-то в тенистых сырых углах клонилась к земле под грузом крупных ягод - и та лишь напомнит о себе, о былых урожаях, когда вопьётся в одежду или невзначай поцарапает руку когтистой веткой.
А сколько раньше земляники рождалось! Бывало, утром просыпаемся с сестрой - а на столе ждёт уже большая чашка, полная с горкой царской ягоды, только что из лесу, и земляничный дух разливается по всей избе. Так нас баловала бабушка. Сами тоже бегали полакомиться на ближайшие опушки и пригорки. В жаркий июньский денёк собирались ребятишки и с кружками в руках и шумной деловитой ватагой шагали в поход за земляникой - всем хватало ягод… Нет, этот лес, когда-то исхоженный вдоль и поперёк, давно уж не тот, каким мне запомнился в детстве.  Знал я здесь каждый закоулок и собирал только боровики - очень мне нравилось это дело - то ли от бабушки привилось, то ли от отца, тоже ходока лесного. Прочим грибам, даже подосиновикам и маслятам, и внимания не оказывал. Помнится, однажды возвращаюсь домой, корзину полную, грузную с руки на руку перекладываю, а в корзине, конечно, одни белые. Уже и солнце к закату, и бабушка дома извелась от горя - пропал ребёнок, заблудился... Молится перед иконами, чтобы жив был, да Господь к дому привёл. А ребёнка по лесу носит - ни голода, ни усталости. Неладная это штука: азарт. Как явился домой, сразу давай боровики считать. Вот досада: до сотни пяти не достаёт, рекорд накрылся! Бросился, схватив пустую корзину, опять в лес, - благо, что рядом, хотя и сумерки уже опустились. Но пять штук добавить - это же ерунда. Бабушка только руками всплеснула...
А лес шумит, как в детстве. Покойно и мирно на душе, несмотря на то,   что какая-то невнятная, не вполне осознанная тоска примешивается к тихой радости. Радостно и от этого вечного шума, и оттого, что вырвался из оков каждодневной суеты, чтобы навестить глухую деревушку, незабвенный уголок детства, впитать в себя покой и отрешённость дремучего лесного царства.