Марафонский бег или шокотерапия трагикомедия
– Смотрите, кажется, начинается ожирение души. Это слишком серьёзно, чтобы могли помочь обычные средства. Здесь нужен неординарный подход, нечто вроде шокотерапии. Особенно будет полезен марафонский бег.
– Ну что ж? Согласен. Давайте применим это знаменитое средство древности. А пока немного задержим сон нашего больного в лечебных целях.
Голос: «Спи, голубчик! Спи, дорогой!»
* * *
«Ой, как-то тяжело стало! Что-то давит голову. Уй, начинаются кошмары! Ой, помогите! Ай, не хочу таких снов! Помогите! Разбудите меня! Ой, болото! Уже затягивает меня! Тону! Тону! Тону! Нет, это только сон. Вот уже погрузился по пояс! Кто-нибудь, спаси меня! Спаси! Помоги! Вот уже по грудь провалился! Болотная слизь охватила плечи! Фу, какая вонь! Какой смрад! Какая гадость! Помогите! Разбудите меня! Уже подступает к горлу вода! Эй, кто-нибудь, помоги! Спасите! Тону! Жить хочу! Жить! Спасите! Спасите! Спа-си-те ме-ня-я!
Боже, за что?! Почему именно я? Почему?! Никто не слышит! Никого нет! За что-о?! За что-о?!
Всё. Воздуха нет больше. Последний глоток. Как страшно умирать…»
Пот выступил на лице. Слёзы бегут по щекам.
«Открыть бы глаза и проснуться, чтобы кончился этот кошмар. Не могу. Какая-то сила держит мои веки. Какой ужас! Умру прямо во сне! Ах-х-х-хы! Хы-ы-ы…»
– А-а-а-х!
Голос: «Быстрей растирайте ему грудь и руки! Шприц! Быстро! Так, хорошо. Потерпи, потерпи, малыш! Всё будет хорошо! Дышим вместе. Р-раз, д-ва. Вдох, выдох. Хорошо. Ещё р-раз, д-ва. Вдох – выдох. Славно. Ну вот, самое страшное позади. Живи, малыш! Живи на радость своим родителям».
– А-а-а!
«Как больно! Как больно!» – терзает мысль душу ребёнка.
– Вот, мамочка, посмотри, новый гражданин родился на свет. Небольшая травма головы – кровоизлияние в кость. Но это не страшно. У многих такое бывает при родах. Задет сосудик. Скоро всё пройдёт. Закричал не сразу. Ну ничего, зато потом наверстает своё молчание. Прекрасный мальчик! Поздравляю!
– Спасибо, доктор! – произнесла счастливая мать, утирая слёзы радости.
* * *
«Где я? – пронеслось в голове. – Какие-то люди всё время куда-то несут меня. Ах, какой невыносимый голод! Просто умру сейчас! Эй, кто-нибудь, дайте поесть человеку! Ах, что это?! Что-то мягкое, тугое? Но как пахнет вкусно! Попробую лизнуть! Ах! Вкуснота! Это то, что мне надо! Какое приятное
существо кормит меня! Никогда не знал, что есть такая вкусная еда! Неужели мне каждый раз будут давать такую вкуснятину? Ах, как хорошо! Ах, как здорово!»
Голос: «Спи, мой мальчик, засыпай. Спи, мой зайчик, баю-бай».
* * *
– О, это было интересное время! Каждый день приносил что-то новое: то новые погремушки, которые мне что-то напоминали своим звуком; то новые лица, несущие с собой удивление и радость. Ах, как меня любят! Как заботятся обо мне! Конечно, я – замечательный! Вон как смотрят все в мою сторону! Так люблю, когда все находятся со мной рядом и восхищаются мною! И как тяжело, когда остаёшься один! Неужели мама не понимает, что мне нужно, чтобы она всегда-всегда была рядом! Ма-а-м-ма! Слышишь! Я зову тебя! Быстрей беги ко мне! Мне не нравится лежать одному! Ма-м-ма! И на ручках теплее и приятнее! Ма-м-ма! Возьми меня! А то я буду кричать во всё горло и лить слёзы! А я знаю, как ты любишь, чтоб я улыбался. Ма-м-ма! Подойди! Слышишь! Я тебе улыбнусь!
– Ау, сыночек! – раздаётся голос матери. – Миленький, потерпи! Не плачь! Мама занята! Сейчас придёт! Потерпи, ягодка, потерпи! Я сейчас…
В ответ раздаётся ещё более громкий, обиженный крик. Мать бросает дела и бежит к сыну.
– Прости, сыночек! Не сердись! Я уже здесь. Я рядом. А-а-а… – качает мать колыбельку. – Спи, мой мальчик, засыпай. Спи, мой котик, баю-бай.
* * *
Чем быстрее рос малыш, тем больше ему хотелось знать. Тяга к знаниям толкала его в пути. Дни бежали незаметно. Вчера ему давали ещё грудь, а сегодня уже с ложечки кормят. А он хочет то вкусное молоко, каким питался раньше. А ему не дают. И тогда он выплёвывает эту новую и непривычную пищу, и кричит во всё горло, словно говоря: «Давайте мне то, что раньше давали! Не хочу я есть эту гадость! А-а-а!»
– Какой ты непослушный, малыш! Попробуй, это вкусно! – пытается мама снова накормить маленького упрямца. – Ну, открой ротик. Открой. Вот козочка пришла, молочка нам принесла… – заговаривает мама ребёнка, отвлекая его сказками от желания выплюнуть пищу.
С горем пополам суп наконец съеден малышом.
– Ну вот и хорошо, а теперь – гулять, мой мальчик.
* * *
– Ох, и бежит время. Вчера ещё только в коляске катали, а сейчас заставляют самого ногами идти! Где ж справедливость человеческая?! На руки брать не хотят! В коляску не сажают! Да ещё в рот ничего взять нельзя! Все так и кричат: «Брось гадость! Кака, кака!» Или ещё лучше – шлёпают пребольно! А мне обидно. Ведь так хочется попробовать какое всё на вкус: сладкое или нет?! Может быть, что-то найду похожее на то, что я раньше любил? Не помню что, но что-то чрезвычайно вкусное, которое я так и не могу
теперь нигде найти.
* * *
– Ох, летят дни! Вчера ещё только дети давали мне игрушки, а теперь, гляди, другие ребята уже отбирают их. А я не хочу отдавать игрушки! Ни свои, ни чужие! Они мне нравятся и будут моими! Ай, не трогайте их! Не трогайте! А-а-а! Мама! За что?! Это –мои игрушки! Только мои! А-а-а!
* * *
– Ну и бежит время. Недавно с мамой гулял, а теперь – один. С одной стороны – хорошо. Никто не видит, что ты делаешь. А с другой – плохо. Некому защитить. А Димка – такой злющий! Побил меня палкой! Противный! За то, что я его песочный домик ногой разрушил. А пусть не задаётся! Макака противная! Говорит, что у него домик лучше, чем у меня! А это неправда! Неправда! Мой лучше! Лучше! И красивее! Вон у него какая труба приделана! Ну ничего, я ему отомщу! Побегу быстрее, скажу его маме, что он побил меня. Уж теперь-то ему самому несдобровать! Ух, и получит он здоровенную трёпку! Вот тебе! Вот! Э-э-э!
И радостно показав язык обидчику, наш маленький герой пустился во все лопатки исполнять своё доброе намерение.
* * *
Пролетел ещё год. И наш знакомый малыш, наученный уже кое-чему в жизни, и известный теперь во всём дворе как забияка и задира, и отменный драчун, наконец-то пошёл в школу, чтобы постичь новые науки жизни. Начинался очередной этап в марафонском беге.
* * *
День сжался до минимума. Утром – школа, днём – кружки, вечером – уроки. И снова: школа, кружки, уроки.
И так каждый день! Никакие нервы не выдержат! В школе – драка с мальчишками, наказания учителей, двойки в дневнике. (Первые плоды нового старта в марафонском беге.)
– Даже гулять некогда! То уроки! То кружки! То школа! То поликлиника! Надоело! Хочу свободы! Отстаньте от меня со своими уроками! Не хочу! Не буду! Сами учитесь! Ну, эту школу! Ну, эти кружки! Ну, этих учителей! Ну, этих мальчишек! Противные забияки! Не понимают, что мне больно! Противные девчонки! Ябеды! Ничего не сделал! Только плюнул ради шутки. А уже побежали жаловаться! Ябеды! Ух, покажу вам! Покажу! Посмотрите у меня!
А-а-а! Мама! Не бей так сильно! Я больше не буду бить девчонок! Хорошо, девочек, девочек! Не буду! Не буду! А-а-а! И учителей буду слушаться! Буду! А-а-а! Хватит! Честно! Буду слушаться! А-а-а!
* * *
Уроки судьбы начинали давать потихоньку положительные результаты.
– Ваш сын хорошо закончил шестой класс. Он ударник, – сообщила учительница на родительском собрании матери известного нам героя. – Он увлечённо работал весь год. Многие преподаватели довольны его успехами. Вот грамоты за его усердие в районных олимпиадах по предметам.
Похвала учителей не прошла бесследно для слабого ещё сердца.
* * *
– Хм, я лучше разбираюсь в алгебре, чем Пашка, а в физике – лучше самого Иванова. А эта макака, Кирюха, в подмётки мне не годится! Троечник! Только списывать может! Голова у самого не варит! Пельмень серый! Надо заставить его мой портфель таскать, если хочет, чтоб ему списывать давали! Уж на это он способен, надеюсь?
– Эй, Пельмень! Иди сюда! Вот бери! Неси! Не будешь?! Так я сейчас пойду, Рине Ивановне скажу, что ты у меня всю контрольную сдул, пока она Рукавишникову замечания делала! Ну что? Берёшь сундук? Ну, то-то! Пошли! Вперёд, мой верный раб! Вперёд! Это такая игра. Как в Греции.
* * *
– …Вот, дорогая Рина Ивановна, что-то случилось с моим сыном. Не могу понять, в чём дело, – жаловалась в это время мать нашего героя Филиппа. – Может, переходный возраст?
– Может быть, – вздохнув, сказала учительница. – Надо подумать, что мы с вами можем тут сделать.
* * *
Пробежало лето. И в седьмой «Д» пришла новенькая – Катя Семёнова.
– О-о! Что это была за девчонка! Такая красавица! Такая умница! И лучше всех учится! Просто прелесть! Надо бы познакомиться с ней, – решил наш смелый герой.
Так начался для него новый виток в марафонском беге.
* * *
– Каждый день стал приносить всё больше огорчений. И всё из-за этой новенькой! Тем ей не нравлюсь, тем не хорош. Называет меня задавалой и эксплуататором. Хотел сначала ей шею намылить, но почему-то не смог.
Дёрнул в злости только за косину (коса у неё такая большущая!), а она ничего, не плачет. Смелая девчонка! Посмотрела только так странно на меня и сказала: «Ну что, дёргай сильней, ты – трус!»
Почему-то не смог больше дёрнуть за её волосы, да и стыдно стало.
Эх, Катька! И что тебе во мне не нравится? Вроде всем хорош: и лицом, и фигурой, да и учусь неплохо? Не чета Пельменю!
И почему ты – такая красавица? Как посмотрю – сердце ноет. И откуда ты такая выискалась на мою голову?! Злючка необыкновенная?! А теперь и совсем уж ты издеваться надо мной стала. Хочешь заставить меня портфель Пельменя таскать, как он мой? Э-э, не выйдет! Хоть и не могу я надавать тебе, как другим, но таскать Пельменя сундук ты меня не заставишь! Нет!! Уж лучше сдохнуть!!
Ах, Катька, Катька! Ну что ты со мной делаешь своими глазищами? Колдуешь что ли? Каким-то я совсем не тем становлюсь, когда заглядываю в них. Эх, Катерина! Измучила ты душу мою! С Димкой ходишь на теннис, с Сашкой – в столовку! А теперь ещё с Пельменем сидеть хочешь! (Ох, и ненавижу я его за это!) А на меня даже смотреть не желаешь! Царьком обзываешь.
Эх, знала б ты, что в моём сердце делается! Дура! Люблю я тебя! На свою голову! И ради тебя отказался от помощи Пельменя! Это у нас просто шутка была! Понимаешь, шутка! А теперь я сам свой сундук ношу. А ты всё: «Царёк да царёк!» Какой я царёк? У меня даже оруженосца нет.
Эх, Катька! Нож ты в моём сердце! Не могу больше терпеть эту муку! И драться перестал, и учусь на отлично! Ну чего тебе надо? Чего?! Чем я тебе не хорош?! Ой, не могу! Ой, плохо мне! Плохо! Утопиться готов! Не жизнь, а ад!
Любовь моя, услышь!
Страдаю по тебе!
И слёзы в сердце лью
Я на беду свою!
О, Катя, ты моя судьбы лихой звезда!
Услышь, моя любовь!
Взгляни же на меня!
Я так люблю тебя!
Ну вот, уж и стихи стал писать! Эх, Катя, Катерина – ты ад, а не малина! Что ж мне делать?! Жить не могу без тебя!! По ночам слёзы, как девчонка лью! И что тебе нужно от меня? Что?! Ка-ть-ка! Ка-тя-я!
Я не вынесу этой боли! Этой муки! Этой насмешки! Этого презрения! О-о! Лучше бы мне не родиться! Лучше б никогда не встречать тебя! О, лучше б умереть! Сегодня! Сейчас же! Навсегда! О-о! Ка-тя! Ка-тя-я! Катю-шень-ка! Любовь моя! Боль моя! О-о-о!
* * *
Но однажды случилось чудо. Катя Семенова сама подошла к знакомому нам Филиппу и сказала ему: «Филя,приходи ко мне на день рождения. Весь класс будет. Придёшь?»
Стул покачнулся под нашим героем. Онемев от изумления, смотрел он на Катю.
– Так придёшь? – повторила она, волнуясь и слегка покраснев.
– Да. Конечно. Приду. Обя-за-тель-но, – еле слышно пролепетал Филипп, поражённый происшедшим чудом.
* * *
Дни восторгов пролетели очень быстро. Жаль, нельзя их было остановить навечно! На всю жизнь запомнил Филипп эти последние годы школьной жизни, когда его любовь и подруга сердца отвечала ему взаимностью. Какие милые и светлые дни детства!
* * *
Ну вот и кончилась школа. Быстро пробежала эта весёлая и шумная пора знаний, дружбы и первой любви. Пришло время расставаний.
Катерина уезжала в Москву поступать в институт театрального искусства. Это поступление рассорило окончательно их с Филиппом. Он не хотел, чтоб она уезжала так надолго, словно предчувствуя, что больше они не встретятся. (Но разве всегда мы находим слова, чтобы высказать интуитивное чувство,которое порой сами не понимаем вовремя?)
– Саратов, конечно, не Москва, – говорил он Катерине, – но почему, почему же нельзя учиться здесь? А только именно в Москве? – взывал он к её сердцу.
Впервые за годы долгой дружбы Катя разругалась с Филиппом. Его доказательства казались ей слабыми и неубедительными. Она думала, что им руководит чувство собственника по отношению к ней, и это больше всего злило и возмущало её.
– Чёрствый эгоист! Ты не понимаешь! – кричала она ему в лицо. – Мне надо только в Москву! Я хочу быть артисткой! Большой артисткой! А здесь, в Саратове, разве я смогу быть такой? Там и учителя – великие артисты! И театры не такие, как у нас! Да и сама столица – не то, что наш серенький городок! Я хочу быть в Москве! И я буду в ней! Несмотря ни на что!
– Это ты – эгоистка и дура! Я люблю тебя! А ты только издеваешься надо мной! Катись в свою Москву, если так тебе хочется! Плакать не станем! Тоже мне Сара Бернар!
– А ты…, а ты… – безмозглый дурак! Вот ты кто!
И Катя выбежала стремглав, оглушительно хлопнув дверью на прощание.
Так закончились школьные годы. У каждого начинался свой марафонский бег – своё лечение больной в чём-то души.
* * *
А время летело, с каждым днём всё убыстряя свой ритм. С каждым днём унося что-то дорогое для сердца и принося взамен нечто новое.
* * *
Экзамены, лекции, зачёты, контрольные, сессии, библиотеки, футбол, плаванье отнимали у Филиппа все силы души и тела.
Эх, весёлая и лёгкая, печальная и тяжёлая, необыкновенная пора студенчества!
Сколько друзей он нашёл! Столько потерял! Сколько всего уже пережил: и разлуку с первой любовью; и сообщение о свадьбе Катерины в Москве; и гибель лучшего друга в армии; и публикацию первых стихов; и успехи в вождении автомобиля; и лучшие результаты в лаборатории вовремя практики на заводе; и появление новых лиц, играющих теперь значительную роль в судьбе нашего героя; и зависть товарищей, которым казалось, что ему всё легко даётся; и болезнь, а затем и смерть мамы; и встречу с девушкой, дорогой и единственной.
Всё это увлекало новыми чувствами и переживаниями, и время мчалось быстро и незаметно.
Марафонский бег продолжался.
* * *
Приближался очередной крутой поворот.
И вскоре Филипп женился на любимой девушке, той самой, что была для него дорогой и единственной.
Поначалу всё было как будто хорошо. Ездили везде вместе, читали одни и те же книги, смотрели одни и те же передачи. Но постепенно какой-то холод стал закрадываться в их отношения.
«В чём дело? В чём причина? Почему Арину всё больше и больше начинало раздражать моё присутствие?» – наш герой не понимал происходящего и старался купить жене побольше разной одежды и обуви. Благо
большая зарплата на заводе позволяла ему это сделать. Но почему-то от этого жена ещё больше отдалилась от него.
«Что случилось? Что произошло? Может, у неё кто-то есть?» (Сама мысль об этом была невыносима.)
Развязка приближалась.
Однажды, во время очередного рассказа Филиппа о своей работе, жена вдруг взорвалась:
– Будь проклята твоя работа! Только и слышу о ней! О моей ты даже не спросишь! Весь интерес: телевизор, постель да работа. И это ты называешь жизнью?
– Послушай, Арина! Чего тебе не хватает? Пора наконец поговорить начистоту! Я не понимаю тебя. Чего ты хочешь?
– Конечно! Ты не понимаешь! Я только служанка для тебя! Посудомойка! Кухарка! Приложение к мебели! То, что у меня могут быть свои интересы – это тебя не волнует! Ты видишь только то, что касается тебя! Ты не видишь, что мне стало плохо рядом с тобой! Ты не видишь! Где тебе?! Ты вечно занят! Я старалась быть доброй женой. Но больше я так не могу! Я задыхаюсь в нашем тесном семейном мирке!
Когда мы с тобой учились, ты не хотел ребёнка. Говорил: «Он помешает нашему счастью. Слишком много времени мы будем отдавать ему. Не успеем насладиться самыми молодыми годами нашей жизни и нашей любовью».
Так вот, знай, а теперь я не хочу, чтоб у нас был ребёнок.
Ты – бездушный эгоист! Я не могу больше так жить! Сегодня же я ухожу обратно к маме.
Словно земля разверзлась под ногами Филиппа. Как?! У них было всё так хорошо. Так всё ладно. И вдруг – «ухожу»! Это безумие, это сон!
Он, действительно, никогда не видел слёз жены, а может и не хотел замечать. Когда у Арины были покрасневшие веки, он думал: «Наверное, от лука». Когда она была слишком тиха для её характера, он говорил себе: «Прочла какой-нибудь детектив». Когда у Арины дрожал временами голос, он успокаивал себя: «Сегодня она встала не с той ноги. Всё должно пройти до вечера».
И сейчас наш герой пытался найти оправдание себе в собственных глазах перед обвинениями жены.
«Разве я не трудился упорно на заводе ради неё? Разве мне было известно о её интересах? Разве у меня было время замечать, что ей плохо? Я работал, как вол, чтоб в доме у нас всё было и чтобы у неё было бы всё модное и красивое. И где же благодарность? Это просто свинство с её стороны!»
– Перестань, Арина! Это просто истерика. Ты устала.
– Да, я устала! Но не от работы по дому. А от твоего эгоизма, чёрствости и бездушия! Не надо мне ничего: ни ковров этих, ни стенки, ни модных платьев и туфель, ни машины, и ни собаки твоей! Ничего мне не нужно! Мне нужна лишь твоя любовь, твоё участие, твоё понимание, твоя сердечность, твоя нежность.
Никакие вещи не могут доставить той теплоты, какую может дать только любимый человек. Я любила тебя, но я ошиблась, потому что ты меня не любил. Ты любил во мне разряженную куклу со смазливым личиком, а не меня саму. Но у этой куклы есть своя душа, боль которой тебе непонятна, потому что ты слеп и глух к ней. Я любила тебя, поэтому я столько лет терпела и не уходила от тебя раньше. Но всему есть предел. Моё терпение истощилось!
Так закончился очередной этап в марафонском беге Филиппа.
* * *
Дни потекли тускло, незаметно, однообразно. Жизнь потеряла всякий смысл. Всё, что накопил заработанным трудом, стало обесцениваться и давить душу. Машина, квартира, мебель, телевизор – всё теперь словно подчёркивало его одиночество. Даже собака – единственное живое существо в его, снова холостяцком, доме, стала для него обузой. Раньше ею занималась жена. Огромный сенбернар стал отказываться от пищи. По вечерам он начинал выть, словно по покойнику.
Нервы Филиппа сдали и он продал пса – единственное существо, которое ещё пыталось его утешить.
За продажей собаки последовали продолжительные запои, выговоры начальства на работе, новые дружки-собутыльники и, наконец, любвеобильные женщины.
С тех пор, как женский пол стал появляться в его уютной квартире со всеми удобствами, жизнь снова стала весёлой и бесшабашной.
* * *
Дни вновь побежали стремглав. Новые приключения. Новые лица. Выпивка. Понижение по службе. Длительные запои. Кража вещей из его квартиры. Окончательный разрыв со старыми друзьями. Авария с машиной. Перелом ноги. Очередной запой. Женщины. Драки. Увольнение по статье с завода. Продажа оставшихся вещей. Сбор бутылок. И полное одиночество. И наконец воспаление лёгких.
* * *
Лёжа однажды на раскладушке, непрерывно кашляя и морщась от боли в груди, наш герой неожиданно вспомнил пробежавшую недавно молодую жизнь. Да, он уже не мальчик. Взрослый, сорокачетырёхлетний мужчина, убелённый сединой раньше времени.
Вспомнив свою недавно ещё спокойную и весёлую жизнь, когда у него ещё всё было, и когда он сам выглядел как человек, Филипп в отчаянии заплакал.
– Господи! Почему у меня всё в жизни наперекосяк?! Как я дошёл до такой жизни?! Как упал на такое дно?
Филиппу почему-то очень захотелось увидеть сейчас своё лицо. Он встал и прошёл в ванную комнату, где ещё оставался висеть осколок разбитого зеркала.
Небритое, словно помятое, лицо с опухшими глазами и красным носом, со сморщенной кожей на лбу и обвисшими щеками, взглянув на него страдальческим взглядом из осколка зеркала, заставило его отшатнуться в ужасе и отчаянии.
– Неужели это я? Сорокачетырёхлетний мужчина?! Да это старик лет восьмидесяти!! Боже, что я с собой сделал?!
И он, горько зарыдав, снова лёг на свою раскладушку.
Вдруг счастливая мысль надежды обожгла его возбуждённый мозг: «Надо позвонить Арине. Может, она простит меня. Я слышал, что она так и не вышла снова замуж, когда ушла от меня. Может, мы ещё сможем начать всё сначала. О-о! Я только теперь понял, как она была права! Разве можно было жить с таким, как я? Только теперь я почему-то вспомнил всё то, что не замечал раньше, когда мы были вместе с Аришей. Словно Господь просветил меня. Только как поздно! Как поздно! Ну почему я такой несчастливый?!
– О, Аришечка моя! Спаси меня! Помоги мне! Мне так плохо без тебя! Одна ты любила меня искренне, как моя мать. И я потерял тебя, о Боже! По собственной глупости потерял! Нет мне прощения! О, Аришечка моя, вернись ко мне! Лишь ты одна нужна мне! Лишь ты одна…
Надо позвонить ей! У соседей есть её телефон. Может, она поймёт, что мне плохо, действительно плохо без её души?! Может, она откликнется и придёт?! О, только б она пришла и поверила в меня! Я стану другим: лучше и чище. Я избавлюсь от этого свинства, в которое сам загнал себя! О, я сделаю всё, что она захочет! Господи, помоги мне, чтобы Арина вернулась ко мне! Если она не придёт, я умру с горя! Господи, не оставь меня без помощи твоей!
И Филипп, еле поднявшись и весь, как в лихорадке, дрожа, дотащился с трудом до соседей и позвонил в дверь. Открывшую на его звонок соседку несчастный попросил позвонить его бывшей жене Арине,прошептав еле слышным голосом номер её телефона. Больше он говорить не мог. Сильное душевное потрясение забрало все его силы, и он упал прямо на лестничной клетке, потеряв сознание.
Соседка кликнула сына, и они вдвоём дотащили нашего героя до его раскладушки. Вызванная соседкой Арина приехала очень быстро.
Боже! В каком виде увидела она Филиппа! Неужели это был он, кого она когда-то так страстно любила?! Что с ним стало?! Он так постарел! И похудел! Бедный. Значит, нелегко ему было без неё. Выходит,она нужна ему, раз он решился ей позвонить.
И она стала заботливо ухаживать за больным, который всё ещё был без памяти. Прошло достаточно много времени, прежде чем он очнулся. И первое, что Филипп увидел, было лицо Арины, склонённое над ним.
– Ари-на, Аринушка, – прошептал наш герой и заплакал. – Ты пришла! Ты вернулась! Мне так много нужно тебе сказать! Я уже не тот, что был раньше. Поверь. Не тот. Давай всё начнём сначала.
Острая жалость прожгла иглой сердце Арины.
– Лежи, Филиппушка! Лежи. Не вставай. Тебе нельзя. Да, я вернулась. Может быть, я и останусь. Мне нужно подумать.
– Прости меня, Ари-ша! Родная моя! Я так виновен пред тобой!
– Да,я знаю. Но это сейчас в прошлом. Тебе сейчас надо выздороветь. А потом мы решим, как нам быть. И стоит ли всё начинать сначала? Вот поешь и успокойся. Я с тобой. Рядом.
И Арина стала гладить своей ладонью лицо Филиппа, утирая катившиеся из его глаз слёзы.
* * *
Жизнь вступала в новое русло. Марафонский бег продолжался.
* * *
Вскоре наш герой поправился. И постепенно судьба стала возвращать ему потерянное им когда-то счастье.
Вернулась к нему его Ариша, ласковая и добрая его жена. Запои кончились. Вернулись старые друзья, которые помогли Филиппу найти новую работу.
Жизнь опять побежала без оглядки.
* * *
Через какое-то время нашего страдальца было уже не узнать, словно другой человек родился в этом мире: чистый, опрятный, помолодевший лет на десять, сияющий счастьем.
Спустя год Арина родила ему дочку – Олесю. Хоть роды были поздние и врачи опасались за жизнь матери и ребёнка, всё обошлось благополучно. И теперь полное счастье пришло в их дом.
Словно уменьшенная копия любимой жены, Олесенька наполнила собой их души радостью и миром. Жизнь обрела новый смысл. Филипп очень любил свою Олеську, своего Оленёнка (как он называл её), свою милую девочку и души в ней не чаял.
* * *
Но время бежит, и марафонский бег, начатый так давно, не останавливается ни на минуту.
Вот и дочка Филиппа выросла уже. Целых семь лет ей теперь. В этом году пойдёт в школу.
За это время положение нашего героя стало более прочным: на работе его дважды повысили в должности, прибавили зарплату; Филипп с Ариной занялись бегом и биоэнергетикой. Расширился круг их знакомств. Интересы стали более разнообразные. Им не была теперь безразлична жизнь других народов и стран. Они переживали оба, когда видели страдания людей и несправедливости, которым они подвергались, как в своём, так и в чужом государстве.
Жестокость, необратимость всей системы государственной жизни со всеми её бездушными законами («Бег в замкнутом круге», – как говорил Филипп) угнетала их души и сердца.
* * *
Уплотнилось время. Сжалось, словно пружина. Рядом с нашим героем стало всё больше и больше человеческих страданий. Души чернели от боли и безнадёжности.
Слепая государственная машина давила своими тяжёлыми гусеницами надежду и веру народа в справедливость на земле. Разрастающийся аппарат власти всё больше требовал средств на своё содержание, а также на содержание своих родных и близких. Огромные суммы народных денег текли в карманы тех, кто должен был распределять эти деньги народу. На эти средства строились роскошные дачи, дома, покупались заграничные автомобили, прокручивались мощные, денежные авантюры, проводились слишком хорошо оплачиваемые избирательные кампании.
Государственная власть, словно огромный паук, высасывала из людей все силы, надежду и радость. Всё больше сумрачных и отчаявшихся людей появлялось на улицах городов. Бедность прочно вошла во множество семей. Многие были поставлены на грань вымирания. Но люди ещё, хотя и слабо, но продолжали
надеяться на лучшие времена. Свои беды и несчастья народ заливал вином и водкой.
Телевизионные шоу и фильмы стали отвлекать людей от всяких дум, хотя и развращали сердца, часто идущей от них пошлостью и низкими чувствами, рассчитанными на убогого сердцем и сексуально озабоченного маньяка.
Возросло число преступлений и употребления наркотиков. Бедная стана вырождалась прямо на глазах. Выжить – стало единственной и самой главной заботой почти каждого её жителя. А разбойничья верхушка и все структуры власти продолжали затягивать петлю на народной шее, не понимая, что рано или поздно терпение народа может истощиться. И что же тогда будет? Революция? Новое свержение власти? Или массовые смерти и голод? Дорого заплатит страна за такой новый поворот жизни.
Такое было время, когда Филипп обрёл своё счастье.
* * *
Вначале он отмахивался от народного горя. Тем более что у него самого было прочное и стабильное положение на новой работе. А слёзы и несправедливости были где-то там, далеко, в прошлом. Но постепенно его захватила волна боли и слёз живущих с ним, в одном государстве, людей. Не зная, как помочь и что можно сделать для такого большого количества страдающих от деспотичной власти государства (огромного паука, раскинувшего свои сети по всем сферам нашей жизни), и как изменить эту огромную систему издевательств над людьми, наш герой от безнадёжности положения время от времени вновь стал пить.
* * *
В который раз жизнь нарушила свой распорядок.
Однажды Филипп после работы не пришёл домой. Арина с дочкой напрасно ждали его. Через несколько дней он вернулся. Но в каком виде!
Вскоре Арина узнала, что он был все эти дни у другой женщины. Не перенеся очередную измену мужа, она серьёзно заболела на нервной почве.
События стали развиваться с ускоряющейся быстротой.
Арине становилось всё хуже и хуже. Дни её были сочтены. Ничто не могло ей помочь. Неотвратимое надвигалось всё быстрей и быстрей. Филипп ещё больше запил.
С каждым днём запои его становились всё более и более продолжительными. И однажды Арина, позвав мужа, сидевшего в соседней комнате, сказала ему:
– Я умираю, Филипп. Я это чувствую. Ты останешься один с Олесей. Что станет с нашим ребёнком? Я не знаю. Надеюсь только на Бога, чтобы Он не оставил её без помощи своей. Ведь на тебя надежды мало.
Если ты сам не захочешь подняться, то никто другой не сможет тебя вновь поднять. Оглянись!! Что ты делаешь?!
Тебя ужасает горе людей. Но о своей дочери ты не думаешь. Что ты сделал для тех людей, с которыми ты работал и где был начальником? Пытался ли ты защитить их интересы? Пытался ли найти способ, чтоб помочь конкретным людям, от тебя зависящим?
Каждый помогает другому тем, чем способен помочь. Моя помощь в доме укрепляла тебя верой и спокойствием, хотя, знаешь, мне было часто с тобой нелегко. Я – маленькая женщина, всего лишь твоя жена и простой работник на производстве. Но я старалась всеми силами поднять тебя каждый раз, когда ты вновь падал. Благодаря страданиям ты изменился и помог измениться и мне.
Многое я раньше не понимала. Теперь, когда я чувствую, что ухожу от тебя, я могу сказать, что очень рада, что прошла эту суровую школу жизни с тобой и что именно благодаря этому я познала и горе, и боль, и радость, и счастье, которые обогатили душу мою мудростью, заставив почувствовать глубину и смысл жизни.
Спасибо тебе, Филиппушка, за всё, что я с тобой прошла! За счастье и радость, которые познала с тобой. Поцелуй меня. Мне трудно дышать. Очнись, наконец, от своего сна. У тебя осталась Олесенька! Береги её, если не хочешь потерять и её, как меня сейчас. Не плачь! Филип-пуш-ка! Не плачь! Слёзы сожаления – слишком поздние слёзы, чтобы они могли изменить положение вещей.
Живи для людей: для ближних и дальних, для тех, кому можешь хоть чем-то помочь. Если каждый будет делать это просто и естественно, то тогда непременно изменится машина деспотичной государственной власти. Потому что тогда будет таких людей большинство и сила их духа будет во много раз сильнее разлагающих нас всех отношений. Система деспотизма не сможет ни рухнуть под такой могучей силой.
Так как государство – это каждый из нас. Каждый человек – это часть народа. И если эта часть будет оздоравливаться сама и помогать выздоровлению окружающей её среде (несмотря на бесчеловечное вытравливание из души народа веры, надежды, любви и радости), и если эта частица будет стойко изливать из себя вокруг доброту, спокойствие, надежду и веру; то я, Филиппушка, милый друг мой, верю, что усилия наши не пропадут даром. Так как надежда и вера большие крылья имеют и помогают народу вставать на ноги, когда он падает под ударами судьбы.
А если вся душа народа, состоящая из каждой частички наших душ, будет оздоравливаться и наполняться чистотой и силой, неужто колос на глиняных ногах сможет устоять и не разрушиться от окрепнувшего духа народного?
Хочется верить, что это время не за горами и что придёт день, когда бесчеловечная система будет сломана многомиллионными усилиями человеческого духа, выстоявшего среди всех страданий и гонений, окрепшего в
своей борьбе со тьмою.
И я верю, что тогда народы увидят истинный свет любви и Бога!
Прощай. Я буду ждать тебя в том мире, куда ухожу. Береги Олесеньку и себя, лю-би-мый…
* * *
Словно что-то сломалось в Филиппе, как будто часть души его ушла с последним вздохом любимой.
Обезумевший от горя, сидел он у могилы жены. Страдания омыли сердце новым светом. И он поклялся себе, что бросит пить и пока хватит сил будет растить дочь такой, какой была его Ариша, и будет нести помощь туда, где сможет конкретно помочь кому-то.
* * *
Оставшиеся годы жизни летели ещё стремительнее, чем прежде. Марафонский бег продолжался. И ничто в нём не было напрасным. Но всё прожитое несло пользу душе и мудрость сердцу.
Олеся давно уже стала взрослой. Серьёзная, красивая, она везде несла свет и радость людям. В музыкальной школе, где она учила детей играть на скрипке, ценили её, как талантливого педагога и прекрасного человека. Дети любили её и были ей благодарны. Отец не мог нарадоваться на достижения дочери и двух внучат, которых она ему подарила. Семья Олеси была дружная и работящая. Душа радовалась, глядя на них.
* * *
На заре жизни, когда годы замелькали, как одно мгновение, Филипп, наконец, понял смысл своего жизненного пути, который вытравливал из него всё низкое, пошлое и бесчеловечное, и обогащал его душу светлым, радостным, добрым и сердечным. И приобретая всё это, как опыт жизни, он старался теперь отдать плоды его каждому, кто встречался ему в судьбе. – Это был его путь служения ближним на Земле.
И уходя теперь в мир иной, он благословил всё, что прошёл и испытал.
Великая Мать-Жизнь – Свет и Радость всего – сияла в сердце Филиппа и перед взором его Магической Тайной своей Силы, Красоты и Целесообразности всего, Ею созданного. И эта великая Тайна очищала души наши от чёрствости и человеческого эгоизма своей любовью, нежностью и лаской.
Слава тебе, Великая Мать всего сущего: рождённого и нерождённого! Слава тебе во веки веков, любящая наша Родительница, вечно рождающая нас из своего сияющего лона! Слава! Слава! Слава!
1998 г.
2014 г.
Свидетельство о публикации №223061101482