Уходящие натуры

Герои прошедшего времени. Почти все эти встречи и беседы случились в ХХ веке. Время прошло, но герои остались. Живые ли, мертвые. Все равно герои. И мне повезло, что я хотя бы раз встретила каждого из них на своем пути и смогла пообщаться.

Большинство из тех, в кем мне удалось пересечься на миг одного-двух-трех интервью, такие мощные величины, что при общении с ними по моему мозгу мурашки бегали, и я готова была держать шлейф каждого из них, как держала пачку «Беломора» и коробок спичек для Натальи Юрьевны Дуровой, ожидая за кулисами, пока она отработает на сцене «Уголка Дурова» со своими питомцами.



Алиса в Зазеркалье
(интервью с Валерией Новодворской опубликовано в газете "Деловая женщина" в 1990 году)
 
 Для этой женщины ЧП давно уже расшифровывается как "чрезвычайно привычное". Ее спокойная ирония завораживает, как завораживает самоотверженность впереди идущего, отрешенность самоубийцы. Ее имя легендарно, как легендарно все, что имеет верующих.
 
- В четверть десятого утра в квартиру ворвалась милиция, меня сковали и отвезли в прокуратуру, и там я портила настроение советскому правосудию до четырех часов. Заодно выяснила, что для меня создана следственная группа из десяти следователей, то есть тройная норма даже по гэбистским стандартам.
 - С вас взяли подписку о невыезде?
 - С меня невозможно ничего взять, потому что я ничего не даю. Я им письменно засвидетельствовала, что и предписания нарушу, и на допросы являться не буду. После чего меня отпустили на все четыре стороны.
 - Значит, мы можем говорить?
 - Да, пока есть время.
 - Валерия Ильинична, есть два слова: "поэт" и "поэтесса". Первое звучит солидно, по-мужски, второе - несколько уничижительно. По аналогии, политик-женщина. Вам в вашей политической деятельности никогда не мешало то, что вы женщина?
 - Во-первых, я никогда не была, не являюсь и не буду политиком. В нашем советском контексте политикой заниматься просто непорядочно. Политика - это сфера отношений, не свойственная тоталитарной структуре, это коррекция государственных программ и отношений при развитом парламентаризме, то есть ТАМ, за океаном. У нас же чистая ситуация фашизма, усугубленного тоталитаризмом, у нас возможны только отношения сопротивленческие между оппозицией и властью. Ну, а может ли боец Сопротивления, солдат Сопротивления, воин Сопротивления считать себя политиком? А во-вторых, я никогда не чувствовала ни пренебрежения, ни уничижительного оттенка, потому что я всегда играла не в женском классе, вот, скажем, есть состязания шахматные для женщин, а есть для мужчин - я играла всегда в мужские игры, старалась из себя воспитать настоящего мужчину. По-моему, мне это удалось. По крайней мере по сумме своих арестов я превосхожу все оппозиционное мужское население СССР. Насколько мне известно, шестнадцати арестов за два года нет ни у кого. Разделение человечества на мужчин и женщин - поверхностное разделение. Для тех, у кого человеческое не приоритетно, а приоритетны половые признаки.
 - Не устали быть бойцом?
 - Нет, не устала. Это форма моего существования. И цель. Покуда в мире есть фашизм... По Шварцу: "Не люблю драконов, видеть их не могу".
 - А что приносит удовлетворение? То, что вы кому-то мешаете, вас боятся? Или есть какие-то удачи?
 - Бой - это уже удача. И вызов - это уже удача. И чем меньше у тебя материальных сил, тем удачнее на самом деле борьба. Ни одна идея никогда не будет в безопасности, пока есть хотя бы один человек, способный открыто сказать ей "нет". Тоталитаризм ликвидируется подобной формой противостояния. Если не все любят Большого Брата, не возникает оруэлловская ситуация. О большем нам пока мечтать не приходится. При общей безотрадности наличие людей, в частности "Демократического Союза", которые публично бросают вызов, - это уже великое благо. Едва ли здесь можно говорить об удовлетворении, здесь иначе. Вопрос в том, останешься ли ты человеком или нет.
 - Не кажется ли вам, что "Демократический Союз" себя исчерпал, сделал свое дело и, как мавр, может удалиться или же должен обрести иную форму?
 - Да нет, напротив. Нынче у нас, как всегда, как прежде, большой недостаток, большой дефицит в антисоветчиках, антифашистах, антикоммунистах. Для того чтобы опровергнуть советскую многопартийную систему, советские выборы, советское президентское правление, то есть вот этот мир Зазеркалья, вывернутый мир, мир новой перестроечной лжи, которая гораздо опаснее всей прежней лжи, вместе взятой, потому что она - суррогат и дискредитация самой идеи демократии.
 - Валерия Ильинична, по легенде ваша общественная активность впервые ярко проявилась, когда вы якобы разбрасывали листовки чуть ли не с галерки Большого театра...
 - Это не легенда, это просто извращенная истина, поскольку это был не Большой театр, а Дворец съездов, и не галерка, а бельэтаж, но это действительно было 5 декабря 1969 года, в день сталинской Конституции, на опере "Октябрь", и листочки были отменные, за них и сейчас, в общем-то, не стыдно. И с этого начались мои университеты: гэбистские, лубянские, тюремные.
 - Листовки писали вы сами?
 - Листовки писала я сама, я вообще все стараюсь делать сама.
 - А когда вы впервые оказались в состоянии конфликта с окружающей действительностью?
 - Не позже, чем в семь лет. Началось с садика.
 - И всегда вы ощущали давление, противодействие и шли поперек?
 - Откровенно говоря, это было очень слабенькое давление, я его просто не замечала.
 - Насколько вам для самоутверждения необходимы последователи, ученики, единомышленники? И насколько они последовательны в своем единомыслии с вами?
 - Мы ведь не создаем ни ашрам, ни коммуну, ни даже философскую школу, где все обязаны подражать учителю. "ДС" - это кошки, которые ходят сами по себе, и так случилось, что эти кошки сползлись на одну крышу. Здесь нет ни последователей, ни учеников. Ну разве что считать нашим общим учителем свободу. Свободному человеку не нужны ни ученики, ни последователи. Ученики и последователи нужны как раз тому, кто не является свободным, - для самоутверждения.
 - Как вы думаете, можно ли, не протестуя, не конфликтуя с действительностью, вырасти достойным человеком?
 - Это исключено. Человеческое достоинство - это борьба с недостойным, так же, как добро - противостояние злу. И добро не может уклониться от противоборства, оно должно искать зло с копьем наперевес, как Дон Кихот Ламанчский.
 - Чем, по вашему мнению, вызваны разговоры о сугубо женском призвании, и как совместить тягу женщины к домашнему очагу и все более возрастающую общественную активность?
 - Дело в том, что нельзя получить все. Нужно выбирать. Если семья, очаг, уют, сохранность генофонда, стабильность являются ценностью, то, значит, нужно пожертвовать семью ветрами. Видимо, приходится разделиться на два отряда: одни будут, по Марине Цветаевой, хранительницами очага, а другие теми, которых "уводили под полою епанчи" и которые не сидели "над прялками и над люльками в ночи", вот те самые "сестры пылкие", которые в аду "будут пить адскую смолу". Все современные конфликты, я думаю, происходят из-за того, что человек жаден и хочет объять необъятное. Мне очень забавно наблюдать за жалобами бедных женщин, которые жалуются, что вот или у них не ладятся дела, или у них не ладится семейная жизнь, не понимая, что нужно выбирать. Семейный очаг - это практика взаимных компромиссов, когда ты отказываешься от части своей свободы и получаешь что-то в обмен, это взаимное рабство. Семья и свобода, с моей точки зрения, несовместимы, поэтому человек должен решать, чего он хочет: свободы или семейного очага. Как женщина, так и мужчина. В особенности, видимо, женщина, которая берется за нетрадиционные вещи. Но поскольку меня традиционные женские ценности никогда не интересовали, то у меня не было этой дилеммы. Для меня сильный ветер - вот форма бытия.
 - Значимо ли для вас понятие быт?
 - Это горестная необходимость, с которой приходится мириться. Безусловно, любой человек, независимо от своей ипостаси - женской или мужской, - должен убирать квартиру, ходить на тропу за пропитанием, прилично одеваться, запасаться какими-то современными косметическими средствами. Если он не в состоянии позволить себе завести горничную, то этим придется заниматься как свободной женщине, так и свободному мужчине.
 - Валерия Ильинична, вы упомянули Марину Цветаеву. А как вы относитесь к Анне Ахматовой?
 - Это очень талантливый поэт. Мне она не близка как человек, как мыслитель, но она настолько прекрасна как художник, что я не могу ею не наслаждаться. Но, конечно, она не из моего караса, мне ближе Цветаева.
 - Кто из нынешних советских женщин-политиков достоин вашего уважения?
 - Я считаю, что политик в советском контексте вообще не достоин уважения, ибо это пособничество власти, попытка выжить, приспособиться. Особенно отвратительна здесь роль демократов, которые при этом еще пытаются выглядеть демократами. Есть люди, которые находятся на пути становления, которые лично честны, стремятся искренне к добру, но это не значит, что они являются политиками. Наиболее привлекательный человек - Галина Старовойтова. Других просто не могу назвать.
 - Достойны ли вас ваши противники?
 - К сожалению, мы не можем сегодня сказать, как когда-то при Грибоедове говорили, что судьба не обделила нас ни друзьями, ни врагами, ни поэтами. Противники такие, что хвастаться здесь особо нечем: подлые, низкие, трусливые, как нашкодившие котята, которые, по идее, даже репрессии-то применять боятся, когда встречаются с должным отпором, которые пакостят в темноте, когда никто не видит. Что поделаешь, сама система подлая, сама советская власть - предел низости, тупости, некомпетентности, примитивизма. Советская действительность - это же предельное унижение. Даже когда борешься с советской властью - испытываешь отвращение, потому что это все равно, что бороться со спрутом - что-то скользкое и омерзительное.
 - Вы хотели бы наступления такого времени, когда не с кем и не с чем бороться?
 - Откровенно говоря, это и есть та самая коммунистическая утопия, которая и привела к немыслимому советскому контексту. Это царствие небесное, в котором, наверное, будет порядком скучно и к которому наши земные души не приспособлены. Я думаю, ситуация "туманности Андромеды" невозможна на земле, именно поэтому не верю ни в социализм, ни в коммунизм и считаю, что это очень опасные мифы. То есть я думаю, что "и вечный бой, покой нам только снится", - это состояние человечества, что зло на земле неустранимо, можно только смягчать его последствия. Западная форма демократии, плюрализм цивилизованных стран - лучшего и большего человечество просто в потенции не имеет и не в состоянии выработать.
 - Как вам удалось пройти этапы: детство, отрочество, юность - и не сломаться? В вас изначально был заложен прочный внутренний стержень?
 - Мне немножко непонятно, что именно в детстве и отрочестве должно было меня сломать?
 - Я имею в виду нашу систему воспитания в детских садах, школах, пионерскую организацию, комсомол... Все это сильно воздействует и может легко деформировать детские души.
 - По себе я этого как-то не заметила. Когда я в десять лет, совершенно не зная ни истории, ни теории, не понимая еще, где и при чем живу, читала об освоении целины, меня трясло от ненависти. Когда мне предлагали убирать после уроков класс или участвовать в каких-то субботниках, я еще в начальной школе отказывалась это делать. У меня прочерк в аттестате по трудовому обучению. Я никогда не мыла классов, никогда не дежурила, не подчинялась никаким установлениям, ходила только на те уроки, на которые считала нужным ходить. Ну что ж, я могла себе это позволить - я занималась в школе по университетским учебникам, школьных никогда не держала в руках. А из детских учреждений меня просто выгоняли, потому что никто не мог меня терпеть более двух дней. Я поступала по моему любимому радищевскому принципу: "Иду туда, где мне приятно. Тому внимаю, что понятно. Вещаю то, что мыслю я. Могу любить и быть любимым. Творю добро, могу быть чтимым. Закон мой - воля есть моя". Это сказано очень рано, в 18 веке. Человечество до этого пока еще не доросло.
 - Валерия Ильинична, вам свойственно стремление к успеху?
 - Нисколько. Мне кажется, что это пошло и поверхностно - стремиться к успеху. Состоявшаяся личность вообще не мыслит подобными категориями. Человек должен иметь великую цель, и, конечно, никакие идеи личного успеха на эту цель не накладываются. Если человек делает достойное дело, он в этом обретает свою награду и свою состоятельность.
 - Спасибо, Валерия Ильинична. Мои вопросы исчерпаны. Если вы еще что-то хотите сказать, я готова выслушать и записать.
 - Я хотела бы добавить, что сейчас у растоптанного, задушенного советского общества создается ощущение, что увеличивается сумма свободы. И эйфория от этого ощущения предельно велика. На самом деле никогда еще советское общество не было менее свободно, чем сейчас. И никогда идее свободы не угрожала бОльшая опасность. Дело в том, что тоталитаризм сейчас достиг предельной зрелости, и он может себе позволить отказаться от массовых репрессий именно потому, что некого репрессировать, нет личности, она уничтожена, сломлен всякий активный массовый протест. Люди уже остаются в клетке, даже если ее открывают. Случилось самое страшное: уже не нужно бить кнутом, достаточно только замахнуться. Действительно, не обязательно сейчас людей гнать автоматами к избирательным урнам, они идут и сами добровольно голосуют за преступную власть. Они не знают ничего другого, вот как у евтушенковского голубого песца: звероферма - это их родина. Раньше, в шестидесятые-семидесятые люди страстно желали свободы, они точно знали, что свобода - это то, чего у них нет. А сейчас потеряно даже представление о свободе, потому что тот советский суррогат, который им вливают в рот, они принимают за свободу. Они всерьез убеждены, что у них сейчас есть многопартийность, парламент, что возможны какие-то выборы. Это очень страшная вещь. Поэтому единственное, что нужно сейчас человеку, в общем, это нужно было и в двадцатые, и в тридцатые, и в сороковые, и в пятидесятые годы, - это полная непримиримость по отношению к этой власти и к самому себе, ко всему советскому в себе. И если лозунги будущего, согласно программе "ДС", это: "Долой советскую власть!" и "Долой советский государственный строй!" - то сегодня с этими лозунгами просто пока не к кому обращаться. Сегодня единственный приемлемый лозунг, который можно реализовать, - это "Долой советский народ, который является главным препятствием для достижения демократического состояния"... Ну что, стало очень жутко?
 - Оно и было жутко, но вы все так четко сформулировали, что ощущение жути стало еще яснее.
 - Формулировать жуть и ее программно оформлять - это главное занятие "ДС". Вот такая небольшая мистика в форме политической партии. Есть же наивные люди, которые принимают "ДС" за политическую партию. Это такая хорошая политическая секта. Такой вот клуб самоубийц. Я надеюсь, что когда деловые женщины, так же, как и деловые мужчины, все это прочтут и дела у них вывалятся из рук, то, может, они задумаются хотя бы на минуточку.
 
 P.S. Валерия Новодворская умерла в 2014-м на 65-м году жизни.
 

 
Живее всех живых
(интервью с художественным руководителем ансамбля народного танца Игорем Моисеевым опубликовано в еженедельнике "Неделя" в 1994 году)
 
Предыстория

  Когда я еще училась в школе, в Краснодар приехал Ансамбль народного танца под руководством Игоря Моисеева. Я попала на их выступление и была заворожена балетом «Ночь на Лысой горе». Это сильное впечатление спустя многие годы привело меня к желанию взять интервью у хореографа.

 Игорь Александрович Моисеев покорил меня своей стремительностью. Сказал: давайте встретимся, завтра я занят, послезавтра тоже, а что если в субботу? - позвоните накануне. Позвонила. "Завтра буду на работе в 12.15, в концертном зале Чайковского. 4-й этаж. К Моисееву". Попросили подождать: у него посетитель. Оказалось - тоже интервью. Наконец Моисеев выглянул в дверь: "Кто меня ждет?" Мне показалось, он потер руки. Бывает такое радушие, которое подобно сладострастию, упоению тем, что на тебя обрушилось, сколько на тебя обрушилось. Хозяин кабинета, как довольный бухгалтер, у которого прибыль в отчете победила убыток. Это он победил старость - время. Как такому не обрадоваться. Я вошла к нему еще одной цифрой в отчете - в приятной, бодрящей графе. Я оказалась кстати, будто не зря родилась. Хотя хозяин кабинета устало поворчал, что замучили интервью, накинулись, словно неожиданно открыли, вдруг обнаружили - спохватились, что еще существует. И существенно существует. Это последствия фестиваля в честь его юбилея: 70 лет творчества. Такая дата - при жизни. Мысль, пришедшая в голову, пока сидела в преддверии: как на приеме к врачу - вот сейчас вспыхнет лампочка над дверью, и я войду. Доктор Моисеев выслушает меня - и одним этим облегчит страдания. Оживит своей живостью.
 
- Игорь Александрович, человек рождается с определенным предназначением. Вы, видимо, родились для танца. Судьба решила за вас и лишила выбора. Не обидно, что многого другого вы не испытали?
 - А почему вы решили, что я не испытал другого? Значит, я кроме танца ничего на свете и не знаю?
 - Когда человек отдается чему-то одному, у него на остальное обычно не хватает ни сил, ни времени, разве нет?
 - Видите ли в чем дело, человек, изучая что-то одно, невольно соприкасается с тем, что соседствует с этим одним. И постепенно круг его знаний расширяется настолько, что он, оказывается, знает много. В жизни все так взаимосвязано, что с чего бы вы ни начали, обязательно придете к тому же, к чему придет человек, который начал в другого конца. Это круг, который расширяется. Если вы упретесь в одну точку и всю жизнь будете в нее долбить, то кроме как быть дураком ничего не получится. А если вы эту точку начинаете расширять, то можете расширять до пределов Космоса. Этому нет конца. Так что неверно думать, что человек, который занимается танцем, и понимает только в танце. Танец - плод национальной культуры. У каждого народа своя культура. Но когда вы будете сравнивать танцы разных народов и сопоставлять их, то увидите, что все они говорят об одном и том же - раскрывают внутренний мир человека, его эмоции, отображают его характер. Танец - это зеркало нравов. Как сложилась жизнь у народа, такие возникли у него навыки, вкусы, традиции, праздники. Через танец вы можете узнать историю.
 - А отчего человек танцует? Почему танцем выражает эмоции?
 - Не только танцем, но и через пение, музыку, живопись. Танец - одно из средств самовыражения. В зависимости от более развитых способностей. У кого-то лучше, чем у рядового человека, развит слух, у кого-то - зрение. Не случайно Эмиль Золя говорил, что художники помогают нам видеть. А композитор помогает нам слушать. А танцовщик - выражать себя через движение.
 - Вы родились при царе, в 1906 году, ваш переходный возраст совпал с переломным состоянием страны - 1917. Вы помните свои тогдашние ощущения?
 - Все, что я тогда видела, помню четко. Другую жизнь, другой мир. Самое страшное, что вижу сейчас, что происходит с нашим народом, - это чудовищное оскудение внутреннего мира человека. И, между прочим, в танце это очень ярко отражается. Человек жил своим внутренним миром значительно больше, чем живет сейчас. Культура делится на внешнюю и внутреннюю. Внешняя - это цивилизация, культура технологий. Самолеты, пушки, атомные бомбы и так далее. Внутренняя культура не имеет отрицательных качеств. Цивилизация же имеет их в избытке. Это могучая сила, которая может вознести человека и так же легко уничтожить. Мы пошли по линии внешней культуры. Но попробуй дать обезьяне автомат, что получится? В народе была такая поговорка: если хочешь от своего сына пользы, не учи его стрелять из лука, пока не научил его добру, иначе он будет все истреблять. Научи его добру - и он станет защищать тебя. Так вот богатство внутреннего мира тогда ощущалось: люди были щедрыми, честными, порядочными. У людей была совесть, которая сейчас начисто отсутствует. Вы спрашиваете, что я видел? Вот раньше я не видел всего того, что вижу сейчас.
 - Каким был ваш дом, кто ваши родители?
 - Отец был адвокат. После окончания московского лицея он нашел работу в Киеве, где я и родился. Когда произошла революция, и установился советский строй, ему пришлось бросить адвокатуру. Потому что, когда людей арестовывали без всякого закона, он писал протесты против этого, и ему сказали: не суйся, куда не просят. Он продолжал писать. Его выслали раз - на три года, потом выслали второй раз - еще на три года. У мамы из-за его высылок, естественно, появилась другая жизнь, и они разошлись. Я остался с матерью, с отцом встречался редко. Он был очень интеллигентный человек, окончил два факультета: юридический и философский. Великолепно знал языки. И стал преподавать языки. И благодаря этому выжил. Умер собственной смертью. Мать моя была полу француженка, полу румынка. Приехала во Францию из Румынии. Отец встретил ее в Париже, она работала портнихой, ну, модельершей. Так что во мне, видите, какой большой коктейль.
 - Чему вас учили родители?
 - Языку - я по-французски говорю свободно. Понимаете, мы же в очень странное время жили. Почему я в танцы попал? Был такой период, когда вообще некуда было деваться - несколько лет разгрома, инфляция почище теперешней, голод, половина учреждений не работала, была опасность превратиться в дворового хулигана. Отец говорил: "Что ты мотаешься целый день во дворе? Поступи в студию, пусть тебя там немножко поучат. Какая профессия у тебя потом ни будет, научишься двигаться, осанка будет другая. Переждем это время". Он хотел, чтобы я стал юристом. А когда увидел, что у меня есть способности к танцу, сказал: ну что ж, иди по этой линии. В любом деле можно себя проявить, если быть человеком и хорошо работать. Если бы он отдал меня, допустим, в рисовальное училище, я был бы художником. Если бы в Консерваторию - стал бы музыкантом. Различия только в технике. Тут техника ног, там техника слуха, техника глаза. Важно, какими качествами человек мыслит. Если образами, то он художник. Если понятиями - ученый. Поскольку талантливый человек в искусстве мысли всегда образами, значит, в каком бы виде искусства ни работал, он преуспеет. У меня были способности и в области музыки, и в области живописи, и в области режиссуры.
 - А что у вас получалось лучше всего, когда вы рисовали?
 - Животные.
 - Это правда, что вы ходили с отцом в турпоходы?
 - Да, он меня этим заразил, когда мне исполнилось 12 лет. Тогда мне и в голову не приходило, что все, что я увижу, сослужит мне службу в познании народов, стран. А в дальнейшем окажется полезно для того пути, который я избрал - увлечение народной хореографией. Но прежде, чем заняться этим, я 15 лет служил в Большом театре. Не только солистом, но и балетмейстером.
 - Вы были героическим танцовщиком?
 - Нет, я был танцовщиком очень широкого диапазона. Я танцевал и классические танцы, и характерные. Широта этого диапазона и привела меня к тому, что мне показалось узким заниматься всю жизнь только классическим танцем. Это лишь небольшая часть общемировой хореографической культуры. Тем паче, часть искусственная, не рожденная из народной культуры. Мне казалось, что если хочешь заниматься танцем, то надо брать во всей широте, во всем объеме. Я пытался делать это внутри Большого театра. Меня высмеяли, сказав, что я пытаюсь сделать из Большого пивную.
 - А как вышло, что вы поступили в хореографическое училище сразу в пятый класс?
 - Я очень поздно стал учиться - в 14 лет, а в училище брали с 8. Нас два человека, которые потом заняли очень яркое место в хореографии. Асаф Мессерер, он недавно умер, и я вместе держали конкурс. Из тридцати человек взяли только нас. Его - в класс старше, так как он был старше меня на два года. Таким образом, у нас считалось неполное образование, но, оказалось, что преуспели мы больше тех, кто учился восемь лет. Не успел оглянуться, как стал не только солистом Большого театра, но и балетмейстером в 24 года. Это редчайший случай. Обычно балетмейстером делаются, закончив актерскую карьеру, перестав танцевать. А я им стал в расцвете сил. Но когда меня там высмеяли, я понял, что если останусь, то дальше того, что уже умею и знаю, пойти не смогу, придется повторять одно и тоже. Это я сокращенно рассказываю, на практике все было гораздо сложнее, драматичнее, отказываться от Большого театра было не так уж легко. Это огромный пласт биографии. Через 15 лет работы уйти и начать с нуля! А уже карьера была сделана. И знали, и любили. И опять все сначала.
 - Вы, наверное, живете в состоянии жесткой самодисциплины: не пьете, не курите, лишнего не едите, режим соблюдаете?
 - Так ведь в этом нет никакой драмы. Я себя не насилую. Привык не пить, не курить, потому что никогда не пил и не курил. Это шло от отца, который терпеть не мог курильщиков и всегда вступал с ними в перебранки, особенно в поезде. Люди же бывают бесцеремонны: едет в одном с вами купе и, не спрашивая вас, закуривает. А отец сразу говорил: "Почему вы, собственно, решили, что я должен нюхать ваш табак?"
 - Но какие-то слабости-отдушины у вас есть?
 - А зачем я их должен выпячивать? У каждого есть недостатки. Но люди меня любят, не могу пожаловаться.
 - Женщинам вы, наверное, нравились?
 - Всегда.
 - Верно ли, что благополучие в личной жизни и удачи в творчестве несовместимы?
 - Я не могу пожаловаться. Три раза был женат, неважно: расписан, не расписан. По-серьезному - три раза. Последний - самый удачный. Я счастлив в семейной жизни на сто процентов. Люблю жену больше, чем самого себя. И работу люблю больше, чем самого себя. Значит, я вдвойне счастлив.
 - То есть женщины не отвлекали вас от творчества?
 - Иногда на минуту отрывали. Но все три мои брака были серьезными. Моей жене 69 лет, мне 88. Мы живем с 1964 года, уже тридцать лет. Она из очень благородной аристократической семьи. Раньше это приходилось скрывать. Ее фамилия Чаадаева. Сами понимаете, какого рода фамилия.
 - Кто на кого обратил внимание первый?
 - Поскольку я на 19 лет старше, ясно, что я первый обратил. Ей было 16 лет, когда она поступила к нам в ансамбль. И я даже не сразу понял, что я ее люблю, а всячески содействовал тому, чтобы она вышла замуж не за меня. Потом уже, когда тот брак оказался не очень счастливым, и я страдал, я понял, что люблю. И когда они разошлись, мы поженились.
 - С 1937 года, года рождения Государственного ансамбля народного танца СССР, вы пережили множество режимов, правителей, и при каждом умудрялись получать звания и награды. Как вам удавалось дружить с властями? Или, скорее, ускользать от них? Или же выживать при них?
 - Вот вы на все и ответили. Иногда приходилось ускользать. Иногда - выживать. Но смысл моей карьеры заключался в том, что я всегда был нужен. Требуется создать какой-то праздник: этот не может, тот не может, попробуем Моисеева. Получалось. Замечательно. Великое счастье - быть нужным. Мне приходилось даже выходить за рамки своей профессии. Я пять раз ставил парады на Красной площади. В самое опасное время - сталинское. И все пять раз я брал первые места. Я был уже непререкаемым авторитетом. Но потом удалось от этого увильнуть - атмосфера там всегда была ужасная. Такие интриги, как у спортсменов, не снились никакому артисту. Они просто сжирали друг друга. И я не хотел больше иметь с ними ничего общего. Кроме того, эти парады всегда проходили в конце лета, и мне из-за них приходилось отказывать себе в отдыхе. Первые два раза я ставил их с удовольствием, а потом убегал от этого, меня ловили, вплоть до угроз заставляли делать. Как однажды заставили делать парад в институте Сталина. Спросили: "Почему вы не хотите? Вы что, против Сталина?" И чтоб доказать, что я не против, пришлось сделать.
 - Что за институт?
 - Знаменитый институт физкультуры.
 - С каждым правителем у вас складывались отношения как-то особенно или по раз и навсегда сложившемуся сценарию?
 - Несмотря на то, что я был моложе всех в своей области, я очень быстро стал авторитетом. Ко мне так и обращались. И каждый раз оказывалось, что никто от этого не прогадал. Со мной было легко. Я легок на подъем, делал все быстро, быстрее других, удачнее других. Поэтому, когда хотели быть спокойны и знать, что все получится, шли ко мне.
 - Никто не пытался сделать вас придворным шутом? Особенно при Сталине, когда вы только начинали как руководитель ансамбля.
 - Могли бы сделать, если бы я пошел навстречу. Я исключительно осторожно себя вел. Дело в том, что мы из Кремля не вылезали. Ни один прием не обходился без ансамбля. Мы были одним из любимых коллективов Сталина. Краснознаменный ансамбль, Моисеев и дальше шли солисты: Козловский, Рейзен, Барсова, Образцов со своей куклой. Вот обычный контингент тех выступлений. Стоило только немного расслабиться, приглашали на какие-то банкеты, особенно люди из окружения Сталина. Я никогда никуда не ходил, под разными предлогами отказывался. Я всегда чувствовал, что за этим опасность. Держал дистанцию. Как в армии: подальше от начальства, поближе к кухне. Благодаря этому выжил. А мог закончить совершенно иначе.
 - Такое ощущение, что вывеской "ансамбль народного танца" вы просто скрывали от советской власти свое авторство, себя как хозяина, чтобы облегчить жизнь коллективу. А на самом деле это Театр Игоря Моисеева.
 - Сталин писал: ансамбль Моисеева. Так и пошло. Никто не говорит: Государственный ансамбль. Говорят: ансамбль Моисеева. И первым это начал Сталин, когда указывал, кто должен выступать. Я к этому руку не прикладывал.
 - Вы считаете себя талантливым человеком?
 - Так считают другие.
 - А вы сами?
 - Я знаю, какого труда это стоит. Это не само дается. Нельзя быть талантом по назначению. Ты должен сам проявить себя.
 - Что такое особенное в вас заложено, что позволило из человека танцующего стать человеком, рождающим танцы?
 - Творческое начало. Не останавливаться на том, чему тебя научили, а идти дальше. Не надо думать, что ты уже что-то знаешь, надо узнавать то, чего ты еще не узнал. Когда меня что-то интересует, у меня всегда под рукой книга, которая вводит меня в курс дела.
 - Говорят, у вас уникальная библиотека.
 - Мне и от отца досталась большая библиотека. Плюс та, которую уже я собирал. По танцу, по живописи. Все музеи мира. Не выходя из квартиры, я могу побывать в любом музее. У меня и сама квартира, как музей, из-за всевозможных подарков. Но это не просто подарки, а часть биографии - каждый из них напоминает о какой-то стране, каком-то событии, это складывается уже помимо моей воли. По этим вещам нельзя судить о моем вкусе - они не мной собирались. А вот по книгам можно.
 - А какие у вас пристрастия в художественной литературе?
 - Я ординарен. Люблю классику. Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова. Причем, не просто люблю, а знаю.
 - Игорь Александрович, что вы думаете о себе в 88 лет?
 - А я не замечаю возраста. Жизнь позволяет мне еще двигаться - я все сам показываю, все танцы. Иногда показываю так, что другие даже не могут повторить. Если бы мне было трудно, я бы, наверное, оставил работу и ушел на пенсию.
 - И чем бы занялись?
 - Я пишу. Но очень трудно писать, когда все время надо что-то ставить. Без творчества мне жить будет трудно.
 - Простите за грубо прямолинейный вопрос: задумываетесь ли вы о смерти?
 - Задумываюсь, конечно. Хочется уйти с чистой совестью.
 - Вам есть в чем каяться?
 - Каждому есть в чем каяться. Чем человек менее грешен, тем больше грехов он в себе находит. Это только преступник считает себя порядочным человеком.
 - Как вы думаете, без вас ансамбль перестанет быть?
 - Вы попали на больное место. Я очень опасаюсь, что мне не на кого будет оставить коллектив. Результат большой суммы знаний, больших усилий... Это не передается просто как богатство, его надо завоевать. Меня спрашивают: почему вы не воспитали себе наследника? Мне приходится прибегать к таким, может быть, дерзким примерам: "А почему Пушкин не воспитал себе наследника? Почему Толстой не воспитал?" Талант не наследуется. Талант питается собственными усилиями. Он ни в коем случае не должен быть похож на того, кто был до него. Он должен быть самим собой. Я не могу делать второго Моисеева. То есть если бы мог, то делал бы именно второго Моисеева, а не кого-то другого. А талант, который придет, новый, будет совсем не как Моисеев. Поэтому каждый должен родиться по-своему. За это нельзя упрекать... Мне надо уже бежать...
 
И он действительно убежал. В своем знаменитом берете. Так повар прячет волосы под колпаком, чтобы не вредили процессу приготовления пищи. Так фигурист прикрывает голову, чтобы не застудить на льду. Игорь Моисеев убежал к танцам, как мальчишка, которого ждет заманчивый двор.
 
 P.S. Игорь Моисеев умер в 2007-м на 102-м году жизни.
 
 
Мне эта артистка не нравится
(интервью с Любовью Полищук в 1993 году)
 
 У нее экзотическая внешность соблазнительной авантюристки с богатым набором приманок - от простодушия до коварства. Она - актриса мгновенных реакций. Ее мимика сродни выразительности клоуна, лицо которого должно говорить без слов. Она - актриса интонаций и взглядов. Ее игра - это цирковые репризы и мастерство рассказчика анекдотов. Она органично и стихийно кокетлива - у нее меткие глаза и взрывная улыбка. Экзотические женщины ярко вписываются в мир. Жан Кокто написал о Марлен Дитрих: ее имя начинается, как любовная ласка, и кончается ударом хлыста. Любовь Полищук. Очень похоже.
 
 - Любовь Григорьевна, как вам кажется, кто-нибудь заботится о том, чтобы вам было хорошо на этом свете?
 - Лично мне? Нет, кроме меня самой, никто обо мне не заботится. Поэтому, когда меня спрашивают о звездности - чувствую ли я себя звездой? - мне это непонятно. По-моему, у нас невозможно быть звездой. Если только эстрадные актеры... У них сейчас хорошо складываются судьбы. Я им завидую. Если хоть чуть-чуть пошлО, тут же у этого артиста появляются менеджер, продюсер, шикарная аппаратура, красивые костюмы, устраивают всяческие презентации. У них и глаза другие поэтому. О них заботятся. У них успокоенность в глазах, ну, конечно, у тех, кто преуспевает. А у драматических актеров посмотрите, что с глазами! Страх безработицы и вопрос: я еще нужен вообще-то? Если телефон молчит сутки-двое, то просто страшно становится, потому что, по-моему, страшнее безработицы ничего не может быть для человека, который любит свою профессию. Лично я этого боюсь. Я не боюсь мыть полы, быть швеей, гримером, что угодно... Но это мое любимое дело, и поэтому страшно.
 - Так было всегда или только в последнее время?
 - Последние несколько лет. И не потому, что я старею или у меня все меньше предложений. Тьфу-тьфу-тьфу, мне грех жаловаться. У меня очень загруженная творческая жизнь. Но оттого, что происходит кругом, мысли-то приходят грустные. А мысль о потере работы уж просто и не уходит из головы. В любой момент это может произойти. Дела-то все хуже и хуже.
 - Вы боитесь возраста?
 - Честно - конечно. Но в смысле профессии - не очень, потому что никогда не зажимала себя в определенное амплуа. И, как выяснилось со временем, я правильно сделала, чисто интуитивно. Я никогда, не ограничивала себя в ролях характерных, бытовых. В кино у меня получился один имидж, а в театре играю все, с удовольствием. Поэтому мне не страшно - буду играть старушек.
 - Какой театр близок вам по духу, отвечает вашим потребностям?
 - Театр, позволяющий в одном спектакле охватить как можно больше жанров. Потому что в жизни все существует рядышком - трагедия, комедия могут произойти в одно мгновение. Мой любимый жанр - трагикомедия. На грани фарса. Люблю эксцентрику.
 - У вас когда-нибудь были комплексы по поводу своей внешности?
 - Всегда были и есть.
 - Вы себе не очень нравитесь?
 - Да. А что здесь удивительного? Мне кажется, все люди чем-то в себе недовольны. Хотя, если так подумаешь на досуге, которого нет, гневить бога-то не надо, потому что руки-ноги на месте, уши на месте, дышишь, пьешь, ешь. Еще и детей двое получилось. Что уж так заноситься? Нормально.
 - А вы часто себя хвалите, говорите: какая я все-таки гениальная?
 - "Гениальная" я не говорю. Иногда очень горжусь про себя, и мужу порой говорю, что у меня интуиция хорошая, она меня во многом выручает. Как у меня в спектакле "Пришел мужчина к женщине" есть такая фраза: "Я считаю, что это у меня от природы, этому научиться нельзя".
 - Вам никогда не хотелось стать манекенщицей?
 - У меня мама - швея, и она меня в детстве, в юности иногда использовала для примерок. Это ужасная, тяжелая профессия! А потом, я крупная женщина для манекенщицы. Нет, пожалуй, не хотелось. Я очень люблю красивых женщин, смотреть, как они движутся, какая пластика. Мне бывает жаль, когда красивая женщина не умеет двигаться, гримироваться, одеваться. Сколько я себя помню, всегда мечтала быть артисткой.
 - Какие игры были в вашем детстве?
 - Была такая игра - штандер. А вообще любила в футбол играть. Ну, куклы. Но в основном, когда никого не было дома... Я стеснительной девочкой была, да и сейчас тоже, когда вижу хамство, у меня наступает заморозка, буквально отнимаются руки-ноги. У меня или такая внешность, такой независимый вид, не знаю, как назвать, но все почему-то думают, что я ногой открываю дверь в любой кабинет и "ва-а-ще"... На самом деле это не так, искренне, я не бравирую этим, ужасно иногда бывает, потому что хамства очень много. Но в детстве особенно я была закомплексована по поводу своей внешности. И когда оставалась одна, непременно красилась, надевала на себя красивые, как мне казалось, мамины вещи: туфли, платья, шарфы, что попадалось. И без конца что-то изображала перед зеркалом. У нас был огромный шкаф с зеркалом во всю высоту. Это были представления. Тогда бы все заснять, сейчас было бы много смеха.
 - Кто из родителей был вам ближе в детстве?
 - Мама. Я не просто так задумалась. Уж очень мы бедно жили. Отец вкалывал сутками, мама тоже. Нас, детей, трое было, тяжело жилось. В основном общение происходило "тихо сам с собою". Куклам, рассказывала. У меня была такая тряпичная кукла, мама нарисовала глазки синенькие, курносый носик.
 - Вы придумывали куклам какие-нибудь истории?
 - Да-а! Какие я диалоги выдумывала, пьесы!
 - С какой-нибудь сказочной героиней вы себя ассоциировали?
 - Со Снегурочкой. Однажды мой дядя опрометчиво подарил мне очень красивую открытку, там был Дедушка Мороз, а рядом стояла Снегурочка. И сказал: "Вот это ты, только в красивом костюме". Он знал, что я сильно закомплексована - худая, кривоногая, еще и глаз косил, чуть что, краснела, как свекла - хотел меня вдохновить. Снегурочка была синеглазой красавицей. У меня тоже были синие глаза. Я спросила: "А как ее зовут?" Мне ответили: "Так же, как тебя, - Любушка".
 "Синенькая юбочка, ленточка в косе. Кто не знает Любочку? Любу знают все..." А дальше там стишок, как я недавно выяснила, поганенький, Любочка-то была поганенькая, но мне дальше не читали. У меня родилась в то время вера, что я действительно красавица. Потом-то я уже стала соображать. Так что вот и все сказочное.
 - Вам никогда не казалось, что ваша судьба похожа на судьбу какой-нибудь исторической или литературной героини?
 - Нет, по-моему, таких наворотов, которые случились по дороге к моей профессии, ни у кого не было. Я, конечно, не могу отвечать за всю историю. Но приключений у меня было очень много. Если бы я обладала даром писания. Я пробовала, но ничего не получается. Я очень самокритична. И не только к окружающим. К себе. Вообще такая самоедка.
 - Вас не обижает то, что актер подобен пластилину, из которого все лепят то, что нужно им, и никто не спрашивает, что нужно вам?
 - А это зависит от актера, от его личности. Я считаю, что актер должен обладать очень сильной волей. Я всегда старалась вкрапить свой жизненный опыт и опыт близких людей в то, что делала на сцене, в кино. Всегда нужно оправдывать задачу режиссера, иначе все фальшь. Левитин давал такие задачи, что изначально казалось, это никогда невозможно оправдать. Но через большие мучения у меня это получалось, я так считаю. Наверно, и он так считал, потому что мы долго не расставались - все-таки девять лет.
 - А вам необходим режиссер?
 - Конечно. Но вот на эстраде я в основном сама себе все режиссировала. Так получилось, что я на сцене с 1967 года, и практически первым моим режиссером, в буквальном смысле, был Левитин - в 1979 году в спектакле "Чехонте" в "Эрмитаже". Как выяснилось в 1979 году, я никогда не сталкивалась с ре-жи-ссе-ром! С мастерами - да, которые знают, что, зачем. Но чтобы так копать, чтобы вытаскивать из себя то, о чем ты даже не подозревал, - это режиссер.
 - А когда вас увидел Михаил Левитин и в чем?
 - В мюзик-холле. Мы были на гастролях в Одессе. Он подошел и сказал, что я талантливая артистка, но никуда не приглашал. Это потом, когда я уволилась из мюзик-холла, и Леша пошел в школу - я уже не могла столько ездить на гастроли, и я устроилась работать. Я к тому времени уже получила лауреатство и первую премию на конкурсе артистов эстрады, по-моему, это был 1976 или 1978 год. Так странно: я получила первую премию, а Винокур с Леней Филатовым разделили вторую. И я к тому времени уже владела - так я думаю, абсолютным разговорным жанром, я пошла в Москонцерт работать номер с монологами Жванецкого - программу сделала. Но на мне быстро поставили крест. Мне стало совсем скучно. Я и так человек, совершенно не умеющий администрировать, скажем так, и мне было дико. Я привыкла в коллективе.
 - Почему крест поставили?
 - А потому что в то время Жванецкий совсем никак, он был одним из самых запрещенных авторов. Меня очень быстро прибрали к рукам, но я не настаивала: нет, ну и не надо, - сказала я себе, продолжая работать одним номером. А потом позвонил Витя Ильченко, ныне покойный, к сожалению, он один умел играть Хармса, как он его чувствовал! - и сказал, что есть идея пригласить меня в московский театр миниатюр, тогда "Эрмитаж" так назывался. Так все и началось. Со спектакля "Чехонте". Потом я года четыре чуть ли не каждый год лежала в больнице. Грипп перенесла на ногах, и инфекция попала в подкорку головного мозга, Я чуть с ума не сошла от головных болей. Лежала в клинике профессора Уманского. И я уволилась из театра, сказав, извините, очевидно, со мной что-то происходит. И года три вообще не работала в театре. Снималась иногда, если мне нравилось. Жила.
 - Вы проработали в театре "Эрмитаж" девять лет. Когда ушли, у вас не было ощущения, что вы потеряли СВОЙ театр?
 - Нет.
 - Вы ведь даже возвращались туда и репетировали в "Дон Жуане"...
 - Да, Михаил Захарович пригласил меня попробовать, что получится. Но как жизнь убеждает, все-таки в одну реку дважды не получается.
 - Вы легко расстаетесь с людьми, делом, этапом жизни?
 - Нелегко. Но очень редко когда остается злость. Как правило, просто приказываю себе забыть без всякой злобы. Я до сих пор очень благодарна Михал Захарычу за то, что он пригласил меня в театр, что я смогла с ним работать, я не устаю это повторять.
 - Вам не бывает обидно, что вы не можете увидеть из зала спектакль, в котором играете?
 - Бывает. Но сейчас можно записать и посмотреть. Мне, как правило, все не нравится. И голос мне мой отвратителен, и лицо не нравится. В результате я начинаю валить на того, кто снимал: плохо снял, свет не тот. Хожу, жутко расстроенная. Потом начинаю себя успокаивать: господи, на кого ты злишься? Такой тебя родили, такая ты есть, принимай это. Нет, не могу. Должно злюсь на себя почему-то. Так что мне лучше не видеть себя. Вот я вижу, что у людей глаза зажигаются, они улыбаются, я чувствую, что им нравится, - все, я счастлива. Не хочу я себя видеть. Мне не нравится эта артистка.
 - А какая артистка вам нравится?
 - Я очень люблю Раневскую, Мордюкову, Неелову, Таню Догилеву, Женю Добровольскую...
 - У вас с коллегами отношения дружеские или только деловые?
 - А как не дружить, если мы вместе работаем, партнерствуем, особенно если выезжаем в экспедиции. Очень редко бывают звезды, типа Баниониса или Вячеслава Васильевича Тихонова, которые как бы держатся на расстоянии. Вот Олежка Даль, тоже звезда, очень уютный был. По-человечески - просто класс. А как он смешно рассказывал истории - не оторваться. Мало людей, которые интересно рассказывают истории или анекдоты. А как Олежка читал стихи! Я не умею читать стихи, но очень люблю слушать. У меня муж потрясающе читает и память у него фантастическая, в отличие от меня. Его поражает, как я учу роли. Я даже не замечаю, как их учу. А он Твардовского, например, от и до помнит, Лермонтова, обожает Пушкина. Я тоже люблю Пушкина. Однажды я попыталась записать на пленку, как я читаю стихи. То, что услышала, было гнусно. Тут же все стерла. В общем, мне эта артистка не нравится. Хорошее заглавие, между прочим.
 - Да, для будущей книги.
 - Мне эта артистка не нравится.
 - Какие у вас взаимоотношения с бытом? Вы земной человек или надземный?
 - Земной. Я очень люблю шить, вязать. Мне некогда. Когда я ухожу в отпуск, бывает такое иногда, в этом году я прочла уйму детективов, перечитала Достоевского. С таким наслаждением. Потому что я просто вываливаюсь в сон, я трудно засыпаю, но настолько сейчас устаю от проблем, которые вдруг навалились. С августа месяца я - бомж. Ордер на мою квартиру, помимо меня, оказалось, выдан трем фирмам, и они подали на меня суд. Почему на меня, а не на ту организацию, которая распределяла площадь? За что меня так подставили? Я же не пыталась получить именно эту квартиру. И все это совпало с нездоровьем родителей. Я не верю в эти дела, но мне кто-то сказал: "Люб, тебя сглазили". Я не знаю уже, что думать. Я никого не покупала, ничего противозаконного не делала. Так что пустот не бывает. Если в работе - ничего, много ее, я никогда столько не снималась: пять картин за три года, непонятно только, куда они исчезают. То получи хотя бы здесь - по быту. На полную катушку. Конец 1992 года я никогда не забуду. Одно хождение по конторам, и такая везде тупость - замкнутый круг, безысходность. Тебе смотрят в глаза, улыбаются и, как выясняется потом, врут. Лучше бы я двадцать пять спектаклей подряд отработать, чем в этом деле фигурировать.
 - Вы часто нарываетесь на неприятности?
 - Мне везет на хороших людей. Может, это излишняя доверчивость, может, я поэтому попадаю впросак, не всегда, но... Опять же, грех жаловаться, визуально-то вроде ничего складывается, я оптимистка, я довольно легко отношусь ко всяким проблемам, неприятностям, но то, что сейчас со мной произошло, понять невозможно. Я очень много выплакала слез и у меня уже такое состояние - как пойдет. Я вообще фаталистка. С другой стороны, если бы я была одна, тогда можно махнуть рукой и ждать, а у меня двое детей, одна маленькая совсем - восемь лет.
 - Сейчас вообще трудно понять, к кому пойти, чтобы вопрос решился, от кого что зависит.
 - Не добиться встречи, не дозвониться, все за тридцатью тремя запорами, секретарями, заведующими. Ужас, Я думаю, что эта закрытость оттого, что на многих местах непрофессиональные люди, это понимаешь, когда все-таки прорываешься к ним. И они прячутся, чтобы тщательно это скрыть. А еще потому, что такая неразбериха кругом - зачем лишняя головная боль? Легче скрыться.
 - Вам свойственна субординация в отношениях с начальниками?
 - Я не умею с ними общаться. Я очень зажимаюсь, потому что понять их не могу.
 - Бывает, что вы боитесь себя, каких-то своих проявлений, настроений?
 - Бывает. Я, наверно, как многие русские люди долго могу терпеть, гнуться, но когда выпрямляюсь, то не знаю, что со мной происходит, кровавая пелена опускается на глаза, я ничего не соображаю. Я детей не бью, потому что... это неприятно. Я раза два старшего била - что со мной потом делалось, была такая истерика. Лучше не доводить меня до такого состояния.
 - А как вас воспитывали?
 - Били. Мама часто, папа редко, раза два, но как следует. Сейчас уже я осуждаю только себя. Надо было иметь грандиозное терпение, чтобы перенести то, что я вытворяла. Отвратительный был характер, причем я в папу, такая же настырная. Упрямая, необъективная, все время себя за это грызу. Вообще характер у меня, наверно, поганый. Я вспыльчивая, правда, быстро отхожу.
 - Как вы праздники отмечали?
 - Очень красиво. Дни рождения, Новый год. Всегда много людей. Мама у меня веселая, она всегда замечательно пела, а как плясала! По материнской линии все были очень талантливые. Они пели разноголосье так, что мурашки бегали, а дядя играл на гармошке. Праздники гулялись всегда по нескольку дней. Я засыпала и просыпалась под эту гармошку. Я и сейчас очень люблю гармошку. Мама иногда шила мне красивые платья.
 Однажды мы с ней из марли и простыни сделали красивую пачку. Я никогда не занималась балетом, всю жизнь пела. Это потом уже в Москве, в студии, я стала артисткой разговорного, как я называю, "разговонрового" жанра. Я от себя этого не ожидала, поступала на вокальное отделение в Студию эстрадного искусства. А потом у меня на нервной почве - я же никогда не выезжала из Омска, и когда попала в Москву, чердак у меня немножко поехал, я безоглядно влюбилась в этот город - и постепенно я переквалифицировалась, кто-то услышал, как я смешно рассказываю анекдоты, в образах, посоветовали мне выучить басню, стихотворение.
 Умение петь мне потом очень пригодилось и в драматическом театре, и в мюзик-холле, и в кино. Так что я не жалею, что не зациклилась на вокальном жанре. Но я с детства мечтала побыть балериной - хоть раз постоять на пуантах. Я с диким восторгом и благоговением отношусь к балеринам, балету. И вот на старости лет свершилось: я в пачке и на пуантах в спектакле "А чой-то ты во фраке?" в театре "Школа современной пьесы". Мечты сбываются. И жизнь меня научила ждать, иногда очень долго, я научилась терпеть. Главное - что-то делать. Если очень сильно захочешь, это сбудется, иногда совершенно неожиданно, будто с неба упадет.
 - Родители довольны вами, вашей судьбой?
 - Когда мне дали Заслуженную артистку РСФСР, когда же это было? Лет семь назад? Не помню точно. Отец приехал ко мне в Москву в гости, сидел, задумчиво смотрел, смотрел, потом сказал: "Любка, еще лет пять подергайся, а дальше-то - фить, профессии-то нет". Они с самого начала были категорически против. Но потом, наверное, я их убедила, они поняли, что это тоже профессия, которой нужно уметь владеть.
 - Они оценивают ваши работы?
 - Самые крутые оценщики. Чаще всего им не нравится. В театре они меня мало видят. Они в Омске, я в Москве. В кино у меня ведь имидж легкомысленной женщины. Как так можно! "Мы - крестьяне и вот такое..." В семье не без урода, - говорят они серьезно. Странно, потому что люди с юмором, трезво смотрящие на жизнь. Странно, что так оценивают. Может, потому что своя. Наша дочь, и смотри, как оголилась, еще и ноги задирает - срам! А потом ее головой бьют витрину! В телефильме "12 стульев". "Как тебе не стыдно, - сказала мама, - ты же взрослая женщина". Иногда смешно, а иногда я злюсь, не говорю, что они тупые, а просто тихо злюсь, даже не знаю, что сказать, я теряюсь. Но сейчас нападок все меньше. Может быть, такая жизнь вокруг, и такого насмотришься по телевизору, что я просто на фоне всего этого самая целомудренная?
 - Ангел?
 - Я - ангел? Да!
 - А вообще чьи оценки для вас значимы? Кого вы слушаетесь?
 - Себя.
 - Вы всегда точно знаете, что у вас плохо получилось, а что хорошо?
 - Не всегда. Мнения других я слушаю с интересом. Интереснее, когда меня ругают или обвиняют в чем-то. Тогда мне легче жить. Потому что все вместе в совокупности дает результат, быстрее приближаешься... я не люблю этого слова - к идеалу, но к тому, что нужно, к тому, что хочешь. А когда все время льют сироп, особенно если в лицо это говорят, я не знаю, куда деться, хоть сквозь землю проваливайся. Приятно, что заметили, отметили - внимание дорого, но если это сплошные "ахи", хотя фильм так себе, я быстро перевожу разговор на другую тему.
 - Вам нравится, когда поучают?
 - Ну что ж, пусть поучат. Всем приятно быть лениными. Это нормально.
 - У вас были свои пигмалионы?
 - Моим Пигмалионом была очень нелегкая жизнь. Сцена. И непременно - те героини, которых я играла, те авторы, которых играла.
 - Вас жизнь побила?
 - Побила. А что, незаметно, что ли?
 - Вы легко сходитесь с людьми?
 - Я не могу сказать, что легко.
 - Какие отношения с людьми вас устраивают?
 - Я очень не люблю от кого-нибудь зависеть. На равных. Поэтому никогда ничего не прошу.
 - А из чего для вас складывается дружба? Вы четко знаете, с кем вы именно дружите, а с кем просто приятельские отношения?
 - Пожалуй, да. И, к сожалению, а может, к счастью, больше всего у меня приятельств, нежели дружбы. С моей профессией дружить сложно. Ты приезжаешь - друг или подруга уезжает, и наоборот, цыганская жизнь, иногда годами не видимся, а так хочется,
 - Ваши друзья из вашего же круга, из мира искусства?
 - Нет, не обязательно... Странно как все... Не по-людски живем, не по-людски. И больше всего виновато в том, что мы не видимся годами - отсутствие дома. Потому что как родилась Маша, ей восемь лет уже, практически мы раз пять приняли в доме гостей, негде - у нас кухня - 5 метров, в одной комнате Маша, которая после 8-9 ложится спать, сколько может поместиться в кухне - ну, три-четыре человека с трудом. Кому приятно. Просто неловко, неудобно. А сейчас и этого нет. Так что - во! Все класс.
 - Чего вы не можете простить человеку?
 - Я из тех дур, которые быстро все забывают и быстро прощают. У меня происходит это подсознательно. Я даже не замечаю как. Ведь в момент, когда я узнаю, скажем, о предательстве, у меня глаза черными становятся. Я себя один раз застала в таком состоянии перед зеркалом - у меня зрачки расширились на все глазное яблоко - черные глаза были. А через неделю я забыла, чего я, собственно, злилась. Потом еще спустя время вспомнила, но все уже - злость прошла.
 - А влюбляетесь часто?
 - Часто.
 - И к чему это чаще всего приводит?
 - К болям в сердце. Я люблю своего мужа и, не переставая его любить, умудряюсь иногда влюбляться, как правило, это люди женатые, и я как порядочный человек не стремлюсь разрушать семьи. Вообще лучше об этом не говорить, это плохо кончится для меня.
 - И в вас часто влюбляются?
 - Да.
 - Как вы поступаете, если чья-то влюбленность в тягость?
 - Бросаю трубку. Отключаю телефон. Но это уже тогда, когда исчерпаны все слова и иначе действовать невозможно. Мало ли сколько влюбленных в актрис... У меня есть муж, которого я люблю, и не собираюсь ему изменять. Пока.
 - Как вы с мужем познакомились? Кто кого покорил?
 - Сережа увидел меня в спектакле "Хармс, Чармс, шардам, или Школа клоунов" в "Эрмитаже". Как он потом рассказывал: "Я подкрутил ус и сказал себе: мое!" И начал меня стеречь всюду, на разных вечеринках. В нашем замужестве участвовало много людей - и Марк Розовский, и Гена Хазанов... Я все брыкалась и говорила, что художники все разгильдяи, не хочу я никакого художника, ни с кем не хочу знакомиться, мне и так хорошо живется вдвоем с сыном. Я к тому времени 12 лет жила с сыном. И когда Сережа ко мне первый раз подошел в ЦДРИ, он нe то чтобы мне понравился, но меня поразили его глаза, светящиеся, красивые, добрые. Дня два я его повспоминала. Потом он позвонил, сказал, что хочет еще на один спектакль - "Чехонте". После спектакля он меня дождался и поехали в ресторан ВТО, поужинали. И вот на этом ужине-то я и влюбилась. Поговорила с ним час-полтора и почувствовала: мое! И все его друзья оказались моими людьми.
 - У вас была шикарная свадьба?
 - Не-а. Пошли чуть ли не в свитерах расписались, для проформы.
 - Какую, по-вашему, роль сыграла Ева в жизни Адама? Вам ведь довелось по-быть в ее шкуре в "Хармсе".
 - Наверное, отрицательную.
 - Сделала его несчастным?
 - Ну, не бывает же счастья без несчастья. Если бы все время было счастье или все были бы одинаково хорошими, как это было бы противно, правда? Поэтому и существует Ева, которая сделала несчастным и счастливым Адама.
 - А может, это Адам во всем виноват?
 - Может быть. На эту тему я не думала.
 - Вы помните свою первую любовь?
 - Помню. Вася Тимофеев был такой в пятом классе. Как я его любила! Мне стоило только взглянуть на него, я краснела, как свекла. Он натыкался на меня и плевался. Бывает, человек что-то делает и на него неловко смотреть. Вот ему, очевидно, всегда было за меня неловко. Я просто растекалась и становилась свекольного цвета. Это было так мучительно.
 - Так взаимности и не добились?
 - Нет. Ему очень нравилась девочка, которая была старше его. Как я ревновала! Из-за него даже в футбол научилась играть, потому что он был футболистом. Что-то я пыталась доказать. Что? Кому? Какой-то маразм. Очевидно, я всегда была с поехавшей крышей. Мать мне говорила: "Любка, ты же выродок. Что ты делаешь? В твои годы девочки бантик на голову и пошла себе разгуливать, реснички подмазала".
 Я считаю, что мне до сих пор не хватает женственности. Раньше я как бы в ней нe нуждалась, а сейчас, с возрастом, думаю, как нам навредила эмансипация. Женщина обязана иногда быть красивой вещью в руках мужчины. Рожать, красиво одеваться, ее должны холить, неважно, любовники или мужья. А не вкалывать до пота. Нет, женщина должна чем-то заниматься, но только когда ей очень хочется, а не тогда, когда это необходимость зарабатывать деньги. Это и есть насилие.
 - Может быть, эмансипация была исторически неизбежна?
 - Наверняка. Я считаю, что все происходящее - историческая неизбежность. Через все нужно пройти, верно? Вот мы и через это прошли и поняли, что кроме вреда ничего от этой эмансипации. Сколько у нас засушенных женщин, которые всю жизнь стремились к какой-то идее. Ненавижу и-де-и! Идеалистов! Отсюда родились все эти коммунисты, социалисты, фашисты. Почему нельзя жить без границ, без партий? Я не могу этого понять. Если покопаться, ведь все люди ведь одинаковы, и все хотят только одного - хорошо жить. Этот вопрос меня мучил всегда. Мы либо работаем, либо достаем еду. Пофилософствовать некогда.
 - И надо же быть заразительной, чтобы заражать окружающих.
 - Так надо. Поэтому я и насилую себя. Онанизмом занимаюсь. Надо заражать. Вот выхожу на сцену - заражаю. И удивляюсь: откуда? Есть еще порох в пороховницах! Может быть, я уже машина? Может, этот самый профессионализм задушил все чувства? Иногда очень хочется быть неумехой.
 - Вы любите украшения?
 - Люблю, но я их так теряю, у меня их столько украли. Я прихожу на спектакль - значит, все украшения надо с себя снять. Потом, допустим, из театра еду сниматься. Нужно все на себя надеть, на съемках снова снять, надеть то, что требуется для фильма, опять не забыть надеть свое. Это бесконечное снимание-надевание... В результате сняла все. Хотя очень люблю украшения, и они мне идут. У меня такой тип внешности, как мне кто-то сказал, - экзотический. Мне очень идут всякие побрякушки, но я замучилась. Горько очень - только привыкнешь к какому-нибудь украшению, праздник для души - раз, потеряла, раз, украли.
 - Вас в жизни часто обманывают?
 - Очень. Как выяснилось недавно. Мне сорок три года, мне даже стыдно говорить, насколько часто меня обманывают. Я, как козленок, доверчива. Это просто удивительно. Дурят на каждом шагу.
 - Вы, когда замечаете обман, можете ударить по руке?
 - Могу, но я не замечаю. Потом, наедине с собой, обнаруживаю, что меня, оказывается, обманули, что это был шахматный ход, причем, какой хитрый и тонкий. Сидя на кухне, стучу кулаком по столу, но все кончается тем, что я потом забываю и опять попадаюсь на удочку. Особенно в последнее время я обнаружила, что, оказывается, меня все облапошивают. Сейчас смешно, а в момент обнаружения очень горестно. Я вообще никогда столько не плакала, как в последнее время. Меня вообще на слезы попробуй расколи. А тут такой наворот, что, по-моему, на всю оставшуюся жизнь все слезы выплакала.
 - Или за всю прошлую. А что для вас значат сны?
 - О, сны для меня очень большое значение имеют. Дело в том, что мне с раннего детства снились потрясающие, фантастические, красивые, ну, красивые бывают страшные, сказочные сны. Бывают сны многосерийные, как "Богатые тоже плачут". Причем сюжет развивается логически все дальше и дальше. Последние сны у меня были про дом. Я без жилья, какую бы квартиру ни посмотрела, я помню, какую упустила, а в каком доме поселилась. Я жалела, что у меня не получилось с каким-то домом. И посмотрите - я бездомная. У меня были вещие сны. Никогда не забуду, как мокрая просыпалась, потому что мне снилась несущаяся на меня отрубленная голова в потрясающе красивой фате, украшенной жемчугом. Либо я гибла, то есть все вокруг рушилось, взрывалось, а я выходила невредимой. Просто "мир приключений". И вдруг, года четыре назад, мне прекратили сниться сны.
 - Совсем?
 - Совсем. Я перестала мечтать - и прекратились сны. Я так страдаю от этого. Потом, у меня были такие сны - о моей судьбе. Вот я вышла первый раз на сцену, вот случился курьез - я забыла текст, у меня сорвался голос, я потеряла туфлю, я опаздываю. Опять целый сериал. И вот наконец победа - я в потрясающем туалете выхожу, все аплодируют. Это мне снилось, когда я работала на эстраде в Омской филармонии. И все сбылось - когда я выходила в мюзик-холле именно в этом туалете, даже поворот головы был тот самый - из сна. Когда все свершилось, я вспомнила свои давние сны. Тогда мне снилось, что я работаю в драматическом театре. Я представить себе не могла, что какой-то сумасшедший режиссер типа Михаила Левитина пригласит меня с эстрады работать в драматический театр. Тем не менее это случилось. А вот теперь я без снов. И я в ужасе.
 - Вы легко засыпаете?
 - Нет. Но если раньше, допустим, я ложилась даже пораньше спать, чтобы помечтать - часа два в кайфе лежала, такие навороты себе строила, потом засыпала и просыпалась в возбужденном состояний от увиденного во сне, с установкой, что непременно должно все сбыться, и потому есть стимул работать, жить, овладевать еще чем-то, вплоть до того, что прямо сейчас пойду степ учить, А сейчас ложусь и только мучаюсь: проклятье, когда же засну? И никаких мечтов нет. Есть, правда, мечта, чтобы крыша над головой была, но что-то мне ничего не снится хорошего.
 
 P.S. Любовь Полищук умерла в 2006-м на 58-м году жизни.
 
 
Самостоятельный человек
(интервью с режиссером Иваном Дыховичным в 1992 году)
 
 Иван Дыховичный был благополучным человеком. Рос в порядочной семье, с достатком - его отец писал скетчи, юмористически рассказы для эстрады и жил припеваючи.
 Иван Дыховичный был актером в популярном театре на Таганке. Играл Бегемота в "Мастере и Маргарите". Его любил Любимов.
 Иван Дыховичный женился по любви на дочери члена Политбюро.
 Казалось, жизнь баюкала его в заботливых руках.
 Иван Дыховичный страшно рассердился на себя в роли поплавка. И все разрушил, что судьба ему подстроила. Образовал вокруг себя личный водоворот и втянул в воронку родных по духу людей. Будто ушел из собственного прошлого резко в сторону и вперед.
 Иван Дыховичный стал неудобным человеком. И себя нынешнего он любит больше, чем благополучного вчерашнего.
 Он мог стать популярным, как Александр Абдулов, Леонид Ярмольник, Амаяк Акопян. А он ушел из актеров в режиссеры, словно освободился от тесного пиджака. Чтобы полной мерой хлебнуть "доброжелательность" киноколлег. Иван Дыховичный не вписался. Таков отныне его жребий. Ни ажиотажа вокруг имени, ни фанатов. Трудно уловить, для какого круга людей имя кинорежиссера Ивана Дыховичного ассоциируется хотя бы с фильмом "Черный монах". Но именно такие люди, как он, делают искусство. Сопротивляясь окружающей среде.
 
 - Иван, кем вы себя ощущаете в настоящем времени?
 - Самостоятельным человеком. Я участвую в происходящем, но так, как считаю нужным. Редко кто может поставить себя в ситуацию, когда ему как бы нечего терять, может позволить себе не суетиться. Я с раннего сознания не имел иллюзий, хотя и нигилистом не был. Если тебе претит происходящее вокруг, если не можешь больше терпеть, надо решиться и вырваться из круга. Есть же другие места, другие страны. Свой народ - это люди, с которыми ты разделяешь определенные взгляды, а не те, с кем связан расовыми признаками.
 - Что вас оскорбляет в поведении людей?
 - Неверное отношение к труду. У нас произошла подмена понятий: обязанность человека перед жизнью выродилась в корысть. Отрицание в себе человеческих качеств приводит к страшным извращениям. Я это наблюдаю на съемочной площадке. Раньше система была рабская, унизительная - людей заставляли работать, и они работали столько, сколько им говорили. Существовало множество социальных мер воздействия, абсолютно несправедливых. Но благодаря этой ужасной аморальной системе работу выполняли. Систему отменили, другая на ее место не пришла. В кино это выражается в следующем. Все службы приняли решение: работаем восемь часов в день. Как если бы врачи сказали: на каждую операцию мы отныне будем тратить не больше часа, на этом настоял коллектив. Свобода! Мы работаем восемь часов на натуре. Два часа на дорогу со студии, два - на возвращение, один час обед. Остается три часа на съемки. Это нереально. Приехали, чтобы пообедать. В этой стране торжествует глупость. У нас этакое оскорбленное самолюбие бывшего раба. Принципом распознания является точно сформулированное толстовское понятие: человек есть дробь с числителем и знаменателем; числитель - это то, что он собой представляет, а знаменатель - то, что о себе думает. Как известно, чем больше знаменатель, тем меньше дробь. Сегодня у всех огромный знаменатель.
 - Как вы думаете, почему для нас состояние несвободы ближе, роднее, чем состояние свободы?
 - Это вопрос не одного дня, не одного года. Всегда хочется в таких случаях опереться на авторитеты, отослать к каким-то координатам, которые для меня являются верхними. Я думаю, что Чаадаев лучше всех об этом написал... У меня чисто эмоциональное чувство, скажем, есть реостат, вы его поворачиваете, электричество плавно прибавляется или убавляется. У нас нет этой плавной фазы. Есть или начало, или конец. Как только попадается элемент, у нас начинаются сбои: или мигание, или темнота. Вот эти сбои очень трагичны. Что это такое? Культура? Ну, что, француз или немец культурнее нас? Вроде нет, нам так не кажется. Но у него есть свой кодекс, который он не нарушает. Если нарушит, тут же вылетит из общества, из жизни. Это отлажено. У нас такого нет. Когда люди ориентируются, скажем, на тот же Верховный совет... Нет ни ориентира, ни примера... Какие-то личные примеры, которые были раньше авторитетны, теперь не авторитетны. Мы смотрим на них и видим: ни дачи, ни машины нет, какой же это авторитет!
 - Вы для себя выработали спасительные правила жизни, установки?
 - Не уверен, что это может быть рецептом для каждого, потому что я обладаю определенным набором собственных достоинств и недостатков. Среди моих ведущих качеств - упрямство, врожденное желание что-то делать. КПД у человека, как у паровоза, иногда проделаешь огромный путь, и в последний момент все рушится, а чтобы начать заново, нужно быть либо фанатиком, что опасно, либо обладать внутренней запрограммированностью. Ты подвержен иронии, тебя выводят из себя, говорят, что ты тупой, ты должен принимать целый ряд условностей, подстраиваться... Я полагаюсь на свои человеческие качества, отталкиваясь от того, что должен сделать, и должен верить, что сделаю это. Сделать и понять для себя, пользу я приношу или вред. Тем более, что врагов и людей, которые с тобой борются, всегда предостаточно. При таком индивидуальном пути в жизни тебя начинают испытывать, потому что ты раздражаешь: почему позволяешь себе быть таким упрямым, таким независимым? В результате собираешь на себя большую лупу, которой сам себя активно прожигаешь. Я ни в коем случае не считаю себя несчастным человеком, наоборот. Естественно, иногда беру на себя больше... Возникает больше проблем, но это я сам беру, мне не на кого роптать.
 - Для вас кино - способ наиболее полной самореализации?
 - Кино - это то, в чем я себя нашел. Я был актером. Все складывалось вполне успешно, то есть я достиг такого уровня, чтобы не чувствовать себя угнетенным. И все-таки я не мог достаточно полно выразиться. Ушел из театра в момент, с актерской точки зрения, когда мог иметь все, что нужно человеку, занимающемуся театром. В своих фильмах я не играю и не хочу. Никаких комплексов на этот счет у меня нет.
 - Вам никогда не хотелось заложить душу дьяволу, чтобы облегчить себе творческую жизнь?
 - Никогда не хотелось. Конечно, как каждый человек, я поддаюсь иногда искушению, но мне всегда удавалось отражать эти искушения не умом, а чисто интуитивно: вот это нельзя делать. Проблемы моих взаимоотношений с дьяволом - они у любого человека бывают - лежат в другой области, в области характера. Хотя говорят, что судьба человека и есть характер. Но то, что я не на стороне дьявола, - это точно. Предложений с его стороны было достаточно. Причем авансы все время увеличиваются. Но, думаю, мое искушение уже не в области увеличения аванса.
 - Творцу по духу ближе сатана?
 - Наверное, да. Это связано с нашей традицией восприятия Бога. Наш Бог строгий, стерильный... На самом деле это нечто совершенно другое: радостное, живое, ироничное... Я не могу принять религию такой, как она сформулирована, - слишком прямолинейно. И от этого мне тяжело. Ведь если ты к чему-то присоединяешься, сразу делается легче. Легкости мне иногда не хватает, и я страдаю.
 - Вы не замечали, каких людей к вам чаще прибивает - носителей черной или белой энергии?
 - Точно - носителей белой энергии. Меня настораживает другой момент: ни с кем в жизни я не остался в абсолютной связи, в дружбе до смерти. При том, что дружу с людьми, люблю людей. Никогда не был человеком, который мистически влияет на окружающих. Ко мне не прибивало учеников, истерических женщин, кликуш. Хотя я понимаю механизм, как стать таким "магнитом". Но мне гораздо ближе более человеческие отношения. Для меня "черное" - это вещи, которые сбивают с настоящего пути. В детстве я выработал принцип: если все бегут налево, то надо идти направо, если все говорят "иди туда", никогда туда не ходи. Благодаря примитивному, казалось бы, принципу я очень много в жизни выиграл.
 - Бывает так, что человек, с которым вам было хорошо, стал для вас пройденным этапом, полустанком, который вы миновали, а он продолжает вас тянуть к себе и мешает двигаться дальше?
 - Да, обязательно. Я перестал изображать, подыгрывать. Если я не хочу с человеком общаться, я никогда не поступлю плохо по отношению к нему, сделаю что смогу, если понадобится, но быть с ним в близких отношениях перестану. Мне почти 44 года, я несколько раз отходил от своего поколения, принадлежал следующему поколению, еще одному... Я не с ними, у меня нет с ними общих интересов, мне хочется с более молодыми генерациями проживать какие-то моменты. Иногда я первым вижу что-то молодое и талантливое. Но обидно, что оно не находит своих границ, своей формы, не делается достаточно интересным. Есть три фазы развития любого явления. У нас, к сожалению, первая фаза бывает часто, вторая - случается, третьей почти не бывает. То есть мы ни в чем не доходим до совершенства, нам хочется бежать дальше, дальше. Мы кочуем по жизни, по пространству. Не зря мы такую территорию занимали.
 - У вас случаются периоды усталости от жизни?
 - Конечно. Я отношу это за счет физического состояния организма. Апатии бывают у всех людей, просто раньше они у меня случались реже, потому что был моложе. Наша среда ужасно угнетает человека. И остаться веселым, живым трудно, потому что очень глупая жизнь. Если бы я был человеком свободной профессии, писателем, художником, я бы создал себе мир, в котором существовал бы, как в вакууме. Но моя профессия - производство. Огромное количество людей, характеров. Я должен быть и купцом, и дельцом, жестким, хитрым... Спасает то, что я прошел актерскую школу и могу изображать, никогда не подпуская к себе, не выдавая истинных чувств. Главное - не доиграть до момента, когда это начнет тебя волновать, то есть в игре начнешь входить в "серьез". Тогда ты пойман, тебя растопчут, ты проиграл. Нельзя поддерживать себя подобными установками: я должен, мое предназначение. Это очень опасно для художника. Так же, как создавать гениальные произведения. "Я должен сделать талантливую картину" - звучит как "я должен влюбиться". Что значит должен? Не получится. Тебе необходимо пребывать в состоянии уверенности, одновременно понимая, что ты такой, как все, - может не получиться. При этом убеждать остальных, что обязательно получится, иначе люди не станут тебя поддерживать. Полгода я работал во Франции, делал фильм, был один среди чужих. Больше всего поначалу угнетало, что ни с кем не мог посоветоваться, поделиться. Я говорил оператору: мне кажется, здесь надо вот так и так... С вопросительным подтекстом. Он смотрел на меня как солдат на вошь, не понимая, чего я от него хочу. Ему требовались определенность и конкретность: "Делай вот так!" Меня убеждали, что с людьми следует поддерживать близкие отношения для пользы дела, всех шармировать, расточать улыбки, дарить подарки, дурить, как я это называю. А я уважаю тех, с кем работаю, и дурить их не могу. И не понимаю, почему два часа должен обхаживать гримера, чтобы он выполнил свои обязанности. Гример должен быть профессионалом, настроенным на работу. Конечно, все не так буквально. Со всеми у меня были хорошие отношения. Просто там, во Франции, нет умиления, нет путаницы между жизнью и работой. У нас оператор, видите ли, трудится, потому что меня любит. Не надо меня любить! Работай. Если б мы это поняли, наша страна взлетела бы. Потому что энергии много, но она испаряется бессмысленно, в пустоту. Можно сказать, что наша жизнь тяжела. Но ведь когда говоришь человеку: если ты тоскуешь оттого, что нет колбасы, сделай так, чтобы она была, - хотя бы это ты можешь сделать? - в ответ: да-а-а, буду я ради колбасы... Опять противоречие. Если тебя не интересует колбаса, живи ради чего-то другого. Это интересует - добейся этого. Как дети. Они никогда не требуют чего-то глобального. Они добиваются конфеты, скажем. Я уважаю ребенка за то, что вот он хочет конфету и получит ее. Можно направить его энергию на иное, лишь бы был результат.
 - Комплекс жертвы, которая лелеет в себе этот комплекс и не хочет с ним расставаться?
 - Да, поглаживает, наслаждается... У меня были разные периоды. Мне не давали снимать четыре года. Я брался за другую работу, за любую, и за нее отвечал, мне стыдно было делать ее плохо.
 - Какие у вас взаимоотношения с одиночеством? Вас не угнетает это состояние?
 - Одиночество хорошо, как разнообразие, но это опасная вещь. Человек ставит себя в неестественные обстоятельства - он отходит от жизни, постепенно это превращается в болезнь, в наркотик. У меня в гороскопе, хотя я с иронией отношусь к этим вещам, написано, что я не участвую ни в каких акциях. Я еще смеялся: тупой гороскоп, а точно написано. При том, что я часто чувствую, что меня могут сделать лидером, люди мне симпатизируют, я могу обаять, роль сыграть. Но я всегда ухожу от лидерства. Мне не нужны власть, место, пост. Меня это не пугает, просто не нужно.
 - Задатков тонкого диктатора в вас нет?
 - Абсолютно. Я считаю, что с людьми надо договариваться. Меня сбивает иногда мой тон - от нервности я иногда неправильно себя выражаю.
 - Понятие "черный человек", "мой черный человек" для вас значимо?
 - Да. Человеку, такому, как я, ближе всего состояние печали. Самое прекрасное чувство. Но очень опасно получать удовольствие от печали. Это и есть мой черный человек. То есть я могу дойти до такого предела в этой печали, что почувствую бессмысленность всего, что делаю... В такие моменты я понимаю, что лучше бы куда-нибудь поехать, чем-то увлечься.
 - А как вы освобождаетесь от разлада в себе?
 - Это бывает не часто. Я все-таки делаю то, что хочу. Человеку важно найти свое место. Это может быть любовь, семья, ребенок. Тогда он дальше сможет... Но если у тебя дома нехорошо, не к кому пойти, это, конечно, чудовищно. Тогда можно пойти в церковь, еще куда-то, где много народу. Хотя я в таких местах себя плохо чувствую.
 - Каковы же ваши источники питания?
 - Любовь. И когда что-то получается, мои фантазии, представления, когда я вижу, что все гармонично, то, что я много лет выстраивал, и никто не верил, а оно подтвердилось.
 - Ваши фильмы вас устраивают?
 - Да. Это не надо понимать так, что они совершенны. Я очень страдаю, что сделал в них что-то не так. Но это дети. Там все живое. Все мое. Нет ничего сделанного вопреки себе. Все думают, что кино - массовое зрелище и что должно быть огромное количество подтверждений, что это хорошо. На самом деле, нужно подтверждение двух-трех людей.
 - Вас знают как режиссера "Черного монаха", остальные фильмы мало кто видел.
 - Вот именно. Меня никто не знает. Обо мне есть некий слух. А ведь я сделал четыре маленькие картины и две большие - "Черный монах" и "Красная серия", по фотографиям, ее я снимал во Франции. "Монах" у нас почти не шел. Он шел на Западе, куплен многими странами, получил два хороших приза. А здесь меня просто выгнали со студии. Не какие-то консерваторы-начальники. Мои же коллеги. Как со мной поступили, равносильно тому, как если бы человеку сказали: тебе надо сделать операцию - лоботомию, которая превращает человека в другое существо. Если за подобную рекомендацию я способен поцеловать руку, тогда я раб, ничтожество. Я ни на кого не затаивал обиду, не собираюсь мстить. Могу просто не дать руки. Вот вся моя акция. А французы меня поддержали... Я показывал "Черного монаха" в Венеции, и мне говорили: у вас перестройка, а вы "Черного монаха" снимаете, как так можно? И спрашивали, как я отношусь к "Маленькой Вере". Очень хорошо отношусь. Но нельзя же путать. Есть галоши, ботинки, а есть произведения искусства. Мне в голову не придет сравнивать Густава Малера и Фрэнка Синатру. Глупая система сравнений. В Америке кино занимает место среди таких понятий, как ресторан, одежда, врач... У нас теперь это тоже - одежда, врач, магазин. Если вас устраивает подобное кино, пожалуйста. Я такое кино не снимаю. В моем сегодняшнем фильме лежат деньги трех продюсеров: французского министерства культуры, "Мосфильма" и советского предпринимателя. Причем, человек, в котором я сомневался, далекий от кино, помог мне больше остальных. Потому что он всю жизнь сам пробивался. Он знает, если уж дал деньги, то должен помогать до конца, иначе глупо связываться. Я благодарен французам. Не было бы их - наш продюсер не возник бы. Ведь он вкладывает, потому что получит прибыль в валюте. Плюс - престиж. Ему не стыдно будет показать: вот я делал картину, такое имя... Простой пример. Мамонтов, кажется, купил в Париже картины Гогена. Терпеть этого Гогена не мог, но купил, а ему там говорят: мы тебе даем по 15 тысяч за полотно - продай. Продал. Опять поехал в Париж, увидел, что картины уже стоят по 100 тысяч франков каждая. И купил все снова. Вот таких людей сейчас нет. Это другое сознание. А не просто: гуляет купец! Он понял, что ошибся. И он все равно не ошибся. Поэтому Гоген есть в наших музеях. А сегодняшнее наше сознание - копеечное. Я очень здравый человек. Потому что выживал всегда из ничего. Но мои аргументы не слушают. Если бы нашелся человек, желающий заработать на кино, пришел ко мне, я бы сказал: вот этому, этому, этому дай снимать - пять лет будешь терять, а потом получишь обратно свои денежки, потечет ручеек. Для своей биографии я знаю одну вещь: свои сценарии я сначала приносил сюда, а потом вынужден был предлагать кому-то там, но никогда не поступал наоборот. Всему есть пределы. Перестройку в кино делали как бы под меня, под Сокурова, под Кайдановского... И как поступили со мной, с этими ребятами? Какая-то половинчатость кругом. Студия и не частная, и не государственная. И рубль не работает, и не рубль не работает. Дурость.
 - Как называется ваш последний фильм?
 - "Прорва". Я никогда не снимал социальных картин. Но эта очень социальная. С точным названием. Все очень хорошо у нас в стране, но все почему-то ужасно. Картина о многом. В ней нет какой-то одной...
 - Идеи?
 - Я категорически ненавижу идеи! Они довели искусство до полной потери искусства. "Гамлета" можно в любое время ставить - всегда будет точное попадание. Вот в чем гениальность. Нет у Шекспира идеи... "Прорва" - это слово, которое не переводится ни на один иностранный язык. Поэтому французы переименовали в "Московский парад". Раньше я бы возмутился, протестовал, а сейчас решил - пусть. Там есть парад, так что, по сути, верно. Будет так: "Прорва. Московский парад". Фильм о том, что люди обожают порядок. И это правильно. Поэтому в картине идеальный порядок, ни одной "вонючей" фактуры. ВДНХ! Балет! Вокзал!.. И ужас, происходящий на фоне этого великолепия, пафоса, этой монументальности. Ад. Зато все танцуют и поют. "Герой" фильма - женский характер. Женщина - существо асоциальное. Как она воспринимает реальность, как выживает. В то время, когда все мужчины занимаются главным дело жизни - готовят парад, за что потом их всех расстреливают. Каждый бьет себя в грудь и говорит: ты понимаешь, что на мне висит! А на них висит - парад. Это абсолютно истинная история...
 
 P.S. Иван Дыховичный умер в 2009-м на 62-м году жизни.
 
 
Она не могла не сесть
(интервью с актрисой Татьяной Окуневской в 1995 году)
 
 Бесстрашная и прямолинейная Окуневская, которая всей своей биографией заработала право и на цинизм, и на своеволие, сполна оплатив и то, и другое.
 Первая часть ее мемуаров "Татьянин день" сразила непривычной откровенностью. Она довольно безжалостно, иронично и язвительно описала все и всех в своей жизни. И я захотела посмотреть на женщину, которая никого не пощадила. Дверь открыла седовласая стервочка с блестящими от азарта глазами. Она выглядела молодой и задорной, как если бы только что удачно развела по квартире двух любовников, одного спрятав под кровать, а второго - в шкаф, и теперь лукаво приветствовала нагрянувшего из командировки мужа. Такая ситуация в ее духе. Это дух любительницы приключений и поклонений. Всю жизнь (за исключением, наверное, лагеря) мужчины кидаются на нее или на колени перед ней - кто на что способен. Как раньше ей присылали букеты роз, так сейчас молодые почитатели приносят с собой гитару, водку и любимые ею консервы с морской капустой.
 
 - Татьяна Кирилловна, когда вы писали мемуары, у вас не было этических сомнений: стоит ли так откровенно рассказывать, как вас насиловал Берия, как спивалась актриса Валентина Серова, как увивался вокруг вас Константин Симонов, как пытались загубить вашу карьеру Тамара Макарова и Сергей Герасимов? Вы ведь не только себя обнажили, но и многих людей, в том числе живых.
 - Когда уже написала, сомнений не было. Но когда только решалась, я долго думала. Этот кретин Горбачев мне все испортил. Я дала слово, что не умру, пока не напишу воспоминания, чтоб народ знал. А я так воспитана папой, что обязана исполнить клятву. Но тогда правда и искренность еще не были разрешены. И я половину творческих сил тратила на придумывание иносказаний, чтобы хоть где-нибудь напечатали. И вдруг на тебе - пиши как хочешь. И пришлось все, написанное с 1986 года, спустить в туалетик. Поэтому книгу я обдумывала дважды. Но при любых обстоятельствах я собиралась писать все как было. Мне же нужна эпоха. Я родилась в революцию, пережила три войны, с финской, переворот, перестройку, черте что на одного человека... Я и хотела, чтобы за спиной героини... Я ненавижу быть актрисой... А, про эпоху. Был такой самый талантливый художник на "Мосфильме" по фамилии Шпинель, он недавно умер, москвич, еврей с русской культурой, как Гердт, но с таким акцентом, что ничего нельзя было понять, когда он говорил. И во время войны в Алма-Ате, куда эвакуировали "Мосфильм", Эйзенштейн начал снимать "Ивана Грозного". А Шпинель был еще и алкоголиком. Я его знаю с "Пышки", моей первой картины, где были потрясающие декорации и костюмы, у меня таких костюмов больше никогда не было... Эйзенштейн вызвал Анатолия Ефимовича и велел срочно сделать эскиз дворца. На следующий день Шпинель принес такие гениальные эскизы, что все онемели. А Эйзенштейн вдруг засмущался и говорит: "Это блистательно, но эпоха-то не та". На что Шпинель ему: "Эпоха не та? Вам не та эпоха? А питание та?" У меня это на всю жизнь осталось присказкой: а питание та? Это насчет эпохи. А как можно не написать о Берии, ведь это было чудовищно с точки зрения коммуняк! А что касается Тамары Макаровой и Сергея Герасимова... Понимаете, мы все думаем, что нас не видят, что мы не такие. Ведь к ним все так и относились. Ничего же не перевернешь. Я пришла в кино, мне не за кого было зацепиться, без образования, не профессионал, и встретила с их стороны сплошной лед. Такие они были. И не только ко мне, ко всем. Вопрос стоял так: заменить фамилии или нет? Мертвым я не стала заменять. А потом у меня заскок. Я не мистик, но считаю, что имя, данное человеку, ему и предначертано. Оно сливается с личностью и становится уже характеристикой.
 - Вы не забываете обиды?
 - Ой, еще как забываю! Вот вы мне можете гадость какую-нибудь сейчас в квартире сделать, я побегу за вами, закричу: да вы дрянь! - повернусь и уйду, и забуду сразу же. Иначе я бы не выжила. Я вообще не понимаю, что значит О-БИ-ЖАТЬ-СЯ. Мне говорят: "ты дура", - а я думаю: если этот человек так сказал, значит, он такой человек. Собака лает, ветер несет. Он не имел права так сказать. Он не должен был тогда со мной общаться, раз считает, что я дура. А что прощать-то? Человек зарезал мою дочь. Я могу ему простить? Я не могу простить - это ведь ОН сделал.
 - Но что вы к нему будете испытывать? Ненависть?
 - Нет, я не умею ненавидеть. Почему он зарезал? Если она сама виновата. Вот зять измолотил мою приятельницу, молодую, ей 60 лет, и она такая зануда. А он был пьян. Ее увезли в больницу. Да, он хам, шофер, но дочери очень вкусно с ним спать, и у них чудные дети, двое. Во-первых, не надо жить с детьми. Я бы лучше обратно в лагерь ушла, но не стала бы жить с дочерью. Во-вторых, она действительно зануда. В тот момент ей надо было уйти в свою комнату, закрыться и не лезть. Так что я разобралась бы. И если зарежут... не хочу говорить "дочь", но кого-то, то я прежде узнаю почему. Может, убитый человек совершил жуткий поступок. Смотри в корень.
 - В ваших мемуарах есть такой грустный вывод, что Бог дарует вам любовь и дружбу с отчаянным концом, и у вас нет власти удержать ни любовь, ни дружбу...
 - Да, это во мне заложено. Меня как-то спросили: "А вы могли бы не сесть?". Не могла. Характер такой. Я сама виновата во многом. Да, лезла на рожон. Но иначе это была бы не я. Ведь требовалось подхалимничать, от чего меня просто воротило. Я не могла уехать в Югославию ни к Тито, ни потом с Поповичем, послом в СССР. Наверное, так и надо. Кто знает, может, я бы их через месяц зарезала, если бы вышла замуж и жила с ними.
 - Ваш жизненный путь буквально усеян мужскими сердцами.
 - Да, я нравилась, в меня влюблялись безумно. Но еще надо и самой влюбиться.
 - И всякий раз получалось так, что вы лепили мужчин, подтягивали их до себя.
 - Это тоже эпоха. Такие были мужчины. Меня спрашивают: почему вы жили с Горбатовым, не любя его? А как я могла с ним не жить? Третий отец для девочки - это было бы слишком. Дом я создала спокойный, хороший. И мне было жалко Горбатова. При всем моем жутком характере.
 - По чьему все-таки доносу вас посадили?
 - Этого никто не знает. Хотя, в принципе, донос был и не нужен. Я подходила под все статьи. Я читала дело, там ничего нет, просто балаган, мол, мне не нравились советские песни типа "Кипучая, могучая...". Какой-то бред. А интуиция мне подсказывает, что дело было в Абакумове, в пощечине, которую я ему дала. Почему он меня не изнасиловал в тюрьме, не знаю. А сейчас мне как-то везет - замечательная литература с неба падает. Мой сосед, слесарь, очень милый человек, вдруг приносит книжку об Абакумове. Я читаю и сопоставляю. Мои испытания - ничто. Он же, оказывается, в цепях сидел. И какова же была его страсть ко мне, если в то время, когда я была в тюрьме, он едва разошелся с первой женой, женился вновь, и жена была с грудным ребенком, и все-таки он любил меня. Представляете, какой страшный был циник. И в то же время мужчина. Я думаю, что конец моей книги будет в сто раз интересней, потому что получится чистый детектив.
 - У вас в книге промелькнул термин "нувориши". Тогда тоже были "новые русские"?
 - Молодец. Я считаю себя великой пророчицей. Я не знала, как их тогда назвать, но класс людей, которых я описала, это то, что теперь называется номенклатура.
 - В ваших мемуарах ощущается тоска по интеллигентным людям, вы постоянно оказывались в не своем кругу и мечтали, что интеллигенция еще появится. Она появилась?
 - Ко мне пришли с телевидения, им негде было снимать, кроме как у меня дома, и я сутки ковер чистила. И сказали: можете произнести монолог о чем захотите. Я изумилась: это так непривычно, - и согласилась, хотя вовсе не хочу сниматься, ничего не хочу, мне бы только книгу закончить, потому что жить осталось мало. Я прочитала чудную статью академика Амосова, где он пишет, что ему осталось пять лет. Он все подсчитал. Он же великий человек. Ему восемьдесят лет, как и мне, значит, этот срок подходит и мне. У меня хобби: на последние деньги я подписываюсь на журналы "Наука и жизнь", "Знание - сила", только на "Химию и жизнь" мне сейчас не хватило. Наверное, я была бы ученой, могу читать сутками, не отрываясь. Мне интересны новые идеи, открытия, новые люди. И вот в этой телепередаче я произнесла монолог об интеллигенции - так мне захотелось. Но так как я патологически невезучая - еще хорошо, что в доме пожар не начался, - я вдруг смотрю, что оператор почти падает в обморок, хватается за голову. Оказывается, пленку давно заело, и я все говорила напрасно. Второй раз переговаривать - это же немыслимо. Я говорила о том, что мы уже не интеллигентны, безграмотны, не образованы, не воспитаны. После Серебряного века всех интеллигентов расстреляли, выслали. А мы уже отбросы. Я в восторге от рабочего класса. Он удержался за эти десятилетия. Если остановятся заводы, шахты, то все полетит, все наши правители слетят со своих вершин. Ведь как поступали те же шахтеры, когда хотели Ельцина. Они выходили сплоченной массой и говорили: хотим. А сейчас они только просят денег. Они, видимо, понимают, что нельзя менять коней на переправе. А крестьяне... Их жгут, бьют, а они все-таки идут на землю. Так что только мы в дерьме, извините. Это идет по инерции. Я - папина, а папы уже не стОю, дочь моя - комси комса, а уж внуки - ну, просто...Где, как воспитаны? Это вымирание, деградация. Система нас уничтожила. Против нас восстановили и рабочих, и крестьян, даже мещанство ехидно говорило: "шляпку надела".
 - Что ж такой непрочный стержень у интеллигенции?
 - Да, у следующих поколений непрочный. Половина спилась, половина черт знает во что превратилась. По пальцам можно пересчитать достойных. Еще есть Лихачев, Амосов. Мы же чудовищно разобщены. Одиночки. Я как-то услышала по телевизору Зиновия Гердта. Более русского, исконно русского человека я не встречала! Рот открываешь от изумления перед его мыслями. Он старик, но жизнь воспринимает, как ребенок. И он мой единомышленник. Как же мы 60 лет рядом, в искусстве, и даже не разговаривали. А какой интересный Караулов. Злой. Но вот это новая интеллигенция. И он спросил Гердта о том, что для него самое большое счастье в жизни. И тот ответил: обнять единомышленника. Просто меня выразил. И еще сказал, что для собственной души важно не понимать, что ты делаешь добро, и тем более не говорить себе: ах, какой я добрый. Мне сейчас "Мемориал" прислал какую-то вонючую курицу, а я вегетарианка. И я поднялась на 14-й этаж, там удивительная семья погибшего летчика, они усыновили двух мальчиков - в наше-то время! Я отнесла им курицу. И, естественно, подумала: какая я добрая. А надо не замечать. Тогда это истинная доброта.
 - А кого вы считаете интеллигентом?
 - Человека с интеллектом. Я даже предпочитаю злой интеллект, чем доброго болвана. Так же, как предпочитаю сумасшедшую, истеричную, многими нелюбимую Маргариту Терехову, потому что она ТА-ЛАНТ-ЛИ-ВА-Я. Да, жуткий характер, сама себе все портит, но талант. Идиотская добродетель, по-моему, ужасна. Пусть будет злой, жадный... Вот у меня приятельница - очень образованная женщина с патологической жадностью. Ты приходишь к ней, она смотрит, сколько ты съела. Так лучше такая, чем дура дурой, которая двух слов не свяжет. Бог с ними, с человеческими недостатками, лишь бы была внутренняя культура, не знаю, как это точно назвать, теперь все называют это духовностью. Чтобы внутри был духовный мир, как кишки, легкие. Интеллигент - это голова нации. Рабочие - руки, крестьяне - ноги. И без головы нации пшик.
 - Вы интересуетесь происходящим в стране?
 - Политика меня не интересует. Телевизор я почти не смотрю. Слушаю по ночам радиостанцию "Свобода". Они дают объективную картину. И вот, к примеру, этот женский марш мира. Триста женщин вдруг почапали в Чечню. Это невероятное падение нации. Они пошли на фронт, чтобы забрать своих мужиков. Как если бы Наташа Ростова приехала на Бородинскую битву и сказала любимому: поехали домой. Справедливая война, несправедливая... Это другое дело. Мужчина выполняет свой долг. Ну, хорошо, она схватит сыночка и увезет, и будет прятать, как Мордюкова в каком-то фильме, и оба сойдут с ума. Да ты лучше здесь, в Москве, стой перед парламентом, или как это называется, и добивайся прекращения несправедливой войны.
 - Татьяна Кирилловна, а вы считаете себя интеллигентным человеком?
 - По-настоящему нет. Необразованная. До всего добираюсь сама, мучаюсь. Но по сравнению со своими детьми я - светоч интеллигентности. А рядом с Лихачевым и Амосовым - темнота. Опять же, если бы не папа, кем бы я стала? Может, шлюшонкой на улице. Как он мне сказал: если сойдешься где-нибудь в подворотне - испорю до полусмерти. Он меня порол. И я знала: мне есть смысл драться за свою невинность. Если б меня не арестовали, я, наверное, и дочку так же воспитала. Но меня посадили как раз, когда она становилась. Бабушка избаловала. Но все-таки дочь - интеллигентный человек, а вот внуки... Она была красивая, молодая, не обращала внимания на своих детей, и вот они выросли... У меня недавно на кухне восемь часов сидел настоящий фашист. Человек из дружины Баркашова. Его привела моя приятельница, которая дружна с его мамой-сталинисткой. Он был пьян, спел мне их гимн, выбросив руку в нацистском приветствии. Ему лет 35, юрист по образованию, работал на Петровке, и его выгнали за взятки. Поначалу он бахвалился, какая крепкая у них дружина, как они сильны, какие у них цели. А я слушала и думала: нет, дружок ты от меня так просто не уйдешь, я из тебя все выжму. Раз уж случай представился. И уже в половине двенадцатого ночи он вдруг размяк и произнес: "А там же я не нужен, дважды после армии строил свою карьеру, и все завалилось, а тут же я буду на коне". То есть это, видимо, такие подонки, которые изломаны, и у них последняя надежда вырваться. Я его спросила: а если, допустим, вы прямо сейчас понадобитесь Баркашову? - и он сказал: не волнуйтесь, они меня через десять минут найдут. Представляете?
 - Вы чего-нибудь боитесь?
 - Не дописать книгу. Больше ничего. Я не голодаю. У меня нет денег, ничего не покупаю, живу как все, прекрасно себя чувствую. Если бы не мемуары, пожила бы для себя: ходила бы в музеи, обожаю музыку, в театры не хочу... Но сама себе несчастье устроила. Так трудно в таком возрасте менять профессию. Трудно подбирать слова. Одно нужное слово пришло ко мне через год.
 - Вы верующий человек?
 - Всуе не хочу об этом говорить. Меня, в общем, спасает что-то в жизни.
 - Вы писали, что в советской положительной героине в кино не должно быть много секса, поэтому вам давали отрицательные роли, а тем не менее, народ вас любил.
 - Да, и до сих пор у меня появляются интересные поклонники. Мне сейчас присылает письма двадцатипятилетний мужчина, Анатолий. Он видел фильмы со мной, которых я не видела: когда у меня совсем нет денег, я соглашаюсь сниматься в эпизодах. Он раздобыл мои открытки, все обо мне знает. И второй адресат - актер в Киеве. Почему они тянутся ко мне, а не к более молодым актрисам, которые демонстрируют на экране такой откровенный секс? Видимо, им надо нечто иное, более интеллигентное.
 - И как вас не избаловали мужчины своим восхищением?
 - Ну и что? И бог с ним. Я знаю, сколько я стою. Меня раздражают восторги, восхваления. Я сама оголтело влюблялась, меня и баловать не нужно было. Меня очаровывали красивые ухаживания, я думала: ишь ты, как ты можешь. И поддавалась.
 - А в кино вы только ради денег снимаетесь?
 - Да. Я не хочу. Мне бы поскорее уехать в свою Опалиху и писать, писать. Но некоторым режиссерам удается меня уговорить. Вот сейчас питерский режиссер снимает интересный фильм про мать и дочь. Он был настойчив, уверяя, что только я должна играть. И я согласилась. Я считаю, что талант режиссера - это попадание в актера. Если актриса не выражает то, что хочет режиссер, то героини нет. Раньше в кино снимали любовниц, жен, а сейчас вообще не понятно кого и почему берут, какие-то серые личности эти новые актрисы. Я специально поехала в прошлом году на фестиваль в Сочи посмотреть новое поколение. Ну, к стенке поставь - все на одно лицо. Или я уже ку-ку? Со мной здороваются, а я думаю: кто? Отвечаю: здравствуйте, - понятия не имея, с кем поздоровалась
 - Как обычно проходит ваш день?
 - В семь утра я встаю, стою на голове - я уже тридцать лет занимаюсь йогой, делаю гимнастику минут 30 - 40, потом душ с чередованием холодной и горячей воды, ем только в обед. И большую часть дня провожу за письменным столом. Меня же из лагеря выкинули покойником, дистрофиком. Лекарства я пить не хотела, в жизни ни одного лекарства не выпила. И вот какая-то цепочка людей, событий привела меня к йоге. Когда ты действительно чего-то хочешь, оно само к тебе приходит. А когда не хочешь, то ничего и нет.
 
 P.S. Татьяна Окуневская умерла в 2002-м на 89-м году жизни, завершив свою книгу.
 
 
Сладкоголосая птица юности
(интервью с певцом Валерием Ободзинским опубликовано в 1997 году в газете "Неделя")
 
 Этот голос... Эти глаза напротив... Милая Анна... Спасибо ей, ныне любимой им и любящей, за то, что впустила в дом и убедила поговорить со мной Ободзинского, который решил замолчать. Наговорился, мол, хватит. Так и сказал вначале: последнее мое интервью. К счастью, не концерт. Он не бросит петь, как уже делал это однажды, когда надо было победить алкоголизм и наркоманию, и он ушел работать на галстучную фабрику, потому что большие деньги толкали покупать наркотики и спиртное. Он устал надеяться на врачей и занялся собой сам. И выиграл, оплатив это годами одиночества и безвестности...
 
 - Валерий Владимирович, пытаясь вас разыскать, я опросила многих, и создалось впечатление, что 50 процентов москвичей уверены, что вы в Израиле, 40 процентов - что вы глубоко спившийся человек, и только 10 процентов знают, что с вами на самом деле. Вас это не пугает?
 - Нет. Я понимаю, что многие люди так устроены, им нравится сплетничать, и не обращаю внимание на это. Я хочу Вам вот что сказать. При советской власти я допускал много ошибок в своей творческой жизни. В силу того, что все мы были управляемы идеологией, бездарной, неграмотной. Не имели возможности самовыразиться, должны были ходить в одинаковых пальто и шапках, как на параде. И мне приходилось иногда приспосабливаться, хотя по характеру я далеко не приспособленец. Приходилось жить по такой схеме: из одной редакции гнали, шел в другую. Я человек очень энергичный и целеустремленный, люблю добиваться того, что задумал. Сегодня мы перешли к капиталистической системе, это мне нравится, потому что, наконец, я могу выразить себя и могу не торопиться. Раньше мне отводили два часа на запись четырех-пяти песен, при этом не разрешали петь так, как я хочу и чувствую. Я певец манерный. А в те времена подобное не приветствовалось. Так что, то была работа, но не творчество. Сегодня же позволяю себе одну песню записывать целый день. Такая ситуация меня больше устраивает. Прошлые ошибки повторять не хочется.
 - Что вы называете ошибками?
 - Приходилось порой подстраиваться под требования партии и правительства, не знаю, как правильно назвать нашего тогдашнего хозяина. Требовалось петь так, чтобы это было идеологически выдержано.
 - Несмотря на это, ваши песни были популярны.
 - Хотя в газетах и журналах их называли пошлятиной, подражанием Западу. А народ любил. Правда, радио и телевидение редко приглашали меня в эфир. Я не был в числе желанных исполнителей. Когда-то Лапин, председатель Телерадиокомитета, запретил Ободзинского на экране.
 - Чем же вы были опаснее, скажем, Юрия Гуляева или Муслима Магомаева?
 - Потому что, как певец я был не похож на советского человека. Советские люди не могли петь так, как пел я. Гуляев прекрасно исполнял песни про партию, Ленина, танкистов, космонавтов. А я не шел на это. У меня была своя тема. Я певец любви. Каждый человек должен делать то, что он умеет делать хорошо. Это мой принцип. Песню про партию я не мог спеть, потому что никогда положительно не относился к партии, и сегодня не понимаю, что такое партия.
 - Откуда у вас такой удивительный голос?
 - От природы. Родители пели, но в самодеятельности. Я ведь тоже не заканчивал никаких училищ. И всегда врал, заполняя анкеты, - таким образом, смеялся над нашей страной, где можно было все что угодно говорить, во всяком случае, в нашей профессии, в ней все-таки главное - уметь красиво петь, а остальное - институты, школы - неважно. Поэтому я везде писал по-разному: где - что музыкальное училище закончил, где - консерваторию. Никогда не проверяли.
 - И вы никогда не пытались усовершенствовать голос, позаниматься с педагогами?
 - Нет, я считал это ненужным. Сам себя ковал. Я вырос на исполнителях Запада, слушая радио, магнитофон, пластинки. Мне все они нравились, но я искал себя, подыскивая в чужих манерах какие-то штампики себе на будущее, в хорошем смысле слова "штампики". Мне и сегодня нравятся Луи Армстронг, Элла Фитцджеральд, Фрэнк Синатра.
 - А Рафаэль?
 - Певец? Нет, это к Анне, моей жене, она без ума от Рафаэля. Я же люблю певцов-ученых. Скажем, Стиви Уандер. Передо мной на сцене математик, настолько у него все продумано, правильно, где кульминация песни, где сердцевина. Вот что меня поражает.
 - Вы так же выверяете свое творчество?
 - До этих артистов мне очень далеко. Я себя правильно оцениваю. Для Запада я очень средний певец, то есть голосовые данные у меня хорошие, но по репертуару я не гожусь Западу. Меня часто приглашают в Америку на гастроли, но я себя не вижу там певцом, нет достойной программы. Скажем, с романсами Вертинского я могу поехать, потому что романсы там любят. Все остальное, что я пою, эстрадное, американцы исполняют намного лучше меня. Но в нашей стране я считаю себя первым.
 - Как долго вы подбирались к романсам Вертинского?
 - Результат моей работы с Вертинским - как раз доказательство того, что я певец своеобразный. Ведь от Вертинского ничего не осталось - там есть Ободзинский. И вместе с тем - еще и Вертинский. То есть я победил. Хотя я не исполнитель романсов, но романс сентиментален сам по себе, и я сентиментальный певец, за что меня ругали, называя это соплями. Я пою в стиле "соул". И всегда пел так, как поют на Западе, обогнав своих коллег лет на 15-20. Смело могу сказать, что по манере, по стилю у меня нет конкурентов на нашей эстраде. Так вот, как-то ко мне пришла Анна, моя жена, мы с ней не расписаны, я в это уже не верю - в штампы, росписи, потому что это у меня третья или даже четвертая жена. И она предложила послушать Вертинского, а я не захотел. Но потом прочитал книгу воспоминаний об этом удивительно интересном человеке и подумал: дай-ка, попробую спеть. И когда альбом вышел, я понял, что совершил подвиг: сделал романсы и по-своему, и хорошо, и современно. Они понравились и молодым, и людям старшего возраста.
 - А как отреагировали родственники Вертинского?
 - Не знаю. Я ни с кем не общаюсь. Не участвую ни в каких тусовках, не бываю на всевозможных конференциях, презентациях. Я не получаю от этого удовольствия. В какой-то момент сказал себе: нет, Валерий, тебе нечего делать там, где сплошная фальшь, где собираются и говорят друг другу лестные слова. Я прошел через работу в Москонцерте, это была такая грязная, пошлая организация, где тебя все целуют, а за глаза обливают грязью. Я не хочу целовать того, кто мне неприятен.
 - Но у вас есть круг людей, с которыми вы общаетесь?
 - Нет. Я не приобрел себе друзей - не повезло мне в жизни. Но мне всего 54 года, может быть, все еще впереди. Я бы очень хотел встретить товарища, который в трудные минуты жил бы моими трудностями. В момент популярности вокруг меня крутились сотни людей, не знаю, как их назвать. А когда становилось плохо, около меня никого не оказывалось. И я решил: лучше буду жить себе спокойно так.
 - Может быть, виноват ваш характер?
 - Возможно, я в чем-то тяжелый человек. Но я не хочу об этом говорить.
 - У вас красивая фамилия, это не псевдоним?
 - Нет, настоящая, отцовская.
 - Какая-то она родовитая, не было ли дворян в роду?
 - Были где-то там, по польской линии. Родители приехали в Одессу из Польши. Когда-то у моих предков был там, кажется, завод.
 - Вы были единственным ребенком в семье?
 - Да. Родителей моих уже нет в живых. Я из очень простой семьи. А воспитала меня улица, был беспризорником, хулиганом.
 - О родителях не хотите рассказать?
 - Нет. У меня не было времени думать о том, какие у меня родители - хорошие или плохие, я в 15 лет стал самостоятельным человеком, уехал из Одессы в Сибирь, начал зарабатывать, и всю жизнь создаю себе все сам. Родители в этом не принимали участия.
 - Кто первый сказал вам, что у вас потрясающий голос?
 - Когда я был еще мальчишкой, со мной короткое время занималась преподавательница, учившая меня постановке голоса, она говорила: в вашем, Валерий, горле - комок золота, который будет вас обеспечивать всю жизнь.
 - А кто вас привел на профессиональную сцену?
 - Творческая дружба связывала меня с поэтом Онегиным-Гаджикасимовым, с его песен началась моя популярность. Но мой трамплин - оркестр Олега Лундстрема. Я проработал солистом полтора года и понял, что дольше оставаться там незачем, я мог погибнуть как личность, как певец.
 - Трудно было покорять Москву?
 - Я не знаю, покорил ли я Москву, не думал об этом. Я шел впереди успеха. Закончив работу над песней, я ее выпускаю в люди и освобождаюсь для следующей работы. Я не любуюсь своими записями, не хожу с ними, не напеваю. Сделанное перестает меня интересовать.
 - Сборники "Неотправленное письмо" и "Колдовские ночи" записаны недавно?
 - Да, это я пою сегодня. "Колдовские ночи" - песни композитора Дмитрия Галицкого - записал вслед за Вертинским.
 - Среди них есть "Анна" - это посвящение жене?
 - Да. Сейчас я собираюсь записать еще один цикл романсов. Все же мечтаю создать программу специально для Запада.
 - Да вас же эмигранты на руках понесут с любыми песнями, особенно со старыми шлягерами!
 - В том-то и дело, что мне не хочется, чтобы на "ура" меня принимали эмигранты. Хочу завоевать симпатии настоящих американцев.
 - Есть ли в нашей стране композиторы-поэты, которые могли бы создать достойный вас репертуар?
 - У нас просто стиля нет, которым мы могли бы удивить Запад. Мы на каком-то пре-пред- или даже последнем месте в мире по эстраде. У нас нет своей эстрады, мы только подражатели. Чисто русский стиль - это романс. И с ним я могу поехать, но нужно продумать оправу, срежиссировать, чтобы показать себя там личностью.
 - В молодости у вас не возникало желания уехать на Запад от здешних гонителей?
 - Были моменты, когда я себя проверял на отъезд из страны. Выступал в Польше и Болгарии, но меня уже через неделю мучительно тянуло домой. Я подвержен ностальгии. И еще я знал, что с нашей эстрадной школой там нечего делать. Это здесь я король, здесь мы все блещем друг перед другом. Музыканты, которые со мной работали, были первыми в стране, а туда уехали и устроились таксистами да киллерами...
 - А на что, простите, вы живете, если ничем, кроме творчества не занимаетесь, а песни записываете и выпускаете в свет не спеша?
 - Езжу на гастроли по стране - зарабатываю на еду. Выступаю там, куда приглашают. Недавно был в Белоруссии - в концертной программе "Золотой шлягер". Неделю там отдыхал и получал удовольствие от самой программы, от того, как меня встречали.
 - А выступать в ночных клубах Москвы вас не приглашают?
 - Нет, хотя как-то приглашали в "Метрополь", но я не согласился. Я не считаю это унизительным, наоборот, интересно. Не знаю, как это происходит у нас, а на Западе редки концерты в больших залах, в основном все выступают в клубах. Вот если бы у меня была возможность создать свой маленький музыкальный театр в том же "Метрополе", я бы с удовольствием взялся за это. Чтобы стать хозяином или совладельцем. В моем понятии "Метрополь" - прекрасная визитная карточка: кто хочет послушать Ободзинского, может прийти в "Метрополь"! Может быть, владельцы ночных клубов пока не понимают такой выгоды. Или мы, исполнители, еще слабы для реализации этой идеи.
 - Вы коммерчески способный человек?
 - Очень. Я знаю, как выжить в настоящее время. Все, что я делаю сегодня, я делаю правильно. В общем шоу-бизнесе не участвую, создаю собственный маленький шоу-бизнес, который будет меня кормить.
 - Значит, вам надо знакомиться с денежными людьми?
 - Они придут ко мне сами, жизнь их заставит. Или же я сам на все заработаю.
 - Валерий Владимирович, у вас дети есть?
 - Две девочки - Анжелика и Валерия - от первой жены. Взрослые уже дочери: 18 лет и 26. Одна поет, другую интересует театр.
 - Возможно, что скоро на сцене появится певица Ободзинская?
 - Не "возможно", а она будет в моем театре. Все это в планах. Может, осуществится, а может, нет.
 - А что вам требуется для комфортной жизни?
 - Свобода и много денег. Хотя деньги не имеют решающего значения. Я легко откажусь от очень большой суммы, если почувствую, что в деле, которое мне предлагают, есть криминал. Смысл моей жизни - в творчестве. Я себе когда-то сказал: если я в первую очередь буду думать о творчестве, значит, у меня автоматически появятся деньги, если же стану думать о деньгах, автоматически потеряю творчество. Так всегда и получалось.
 - Когда вы были богатым человеком, тоже легко расставались с деньгами?
 - Да. Очень легко. Я вообще смешной человек. В молодые годы вдруг увлекся золотом, начал в нем разбираться, покупать красивые цепочки, кольца. Потом разочаровался и увлекся мехами: лиса рыжая, черно-бурая, норка...
 - И что вы делали с мехами?
 - В семью, естественно. Что-то продавалось. А потом я понял, что это глупости, и увлекся картинами и книгами. Образовалась прекрасная библиотека, покупал все дореволюционное, мне было интересно и с коммерческой точки зрения, и с исторической.
 - Хватало времени читать?
 - Нет, не хватало, так, вскользь что-то успевал. Библиотека у детей осталась.
 - Вы, когда с женами расставались, имущество им оставляли?
 - Да, такой вот несообразительный человек, или как это назвать? Дурак? Все оставлял, вилок-ложек не делил. Ужасно нерасчетливый я человек. Все меня ругали, и по сей день говорят: почему ты не поделил квартиру? А мне интересно еще заработать, еще создать...
 
 Я ухожу. А этот голос - уже мой внутренний голос - продолжает напевать: "И одно лишь знаю я, и одно лишь помню я, и в одно лишь верю я, что путь нелегок наш. Может, ты звезда моя, может, ты судьба моя, может, ты любовь моя, а может быть, мираж..."
 
 P.S. Валерий Ободзинский умер в 1997-м на 56-м году жизни.

 P. P. S. Некролог

 Смертельным оказалось пророчество. На обложке второго номера за этот год мы написали: последнее интервью Валерия ОБОДЗИНСКОГО. Правда, подстраховались вопросительным знаком. Он сам так сказал: больше никаких журналистов. Случайно мы умудрились выйти в день его рождения: 24 января ему было 55.
 Жил голос. В одесском мальчике, которого приютила бабка-дворничиха, потому что не очень-то он требовался родителям. Пел на пляже, отвлекая внимание, пока друзья карманники тырили кошельки у публики. Потом вышел на сцену: женщины млели и любили, а мужчин пугало протяжное, воздушное, иноземное звучание. Может, они боялись потерять своих женщин. Сам же он не ведал, что творил. Просто «комок золота» вибрировал в его горле, как сказала первый, и единственный, педагог по музыке.
 Потом он исчез с глаз, и много лет мы поминали его песни, смирившись с отсутствием певца. А он еще жил. Петь отказывался, но, когда уговаривали, был доволен, что помнят. Не голос устал, человек. Хотя по-молодому фантазировал о будущем. Потому что был большим ребенком, королем песни, нелюдимым молчуном, нашим воображением.
26 апреля Валерий Ободзинский умер. Будто захлебнулся высокой нотой. Или отсутствием желаний. Или просто ушел в голос, теперь уже насовсем.

1997 г.
 
 
Я знаю свое место
(беседа с певицей Людмилой Зыкиной 29 апреля 1993 года в Академии народной культуры на Фрунзенской набережной)
 
 Такое ощущение, что после смерти от этой женщины остались только драгоценности, которые непонятно, то ли были, то ли нет, то ли пропали, то ли украдены... Если она их и любила при жизни, то не афишировала этого. Подчеркивала свою скромность, которую ценили тогда в Советском Союзе превыше всего: равенство, братство и их производная - скромность. Символ бедности. Но всеобщей. Я встретилась с певицей в помещении созданной для нее Академии народной культуры. Размеры и обстановка (по сравнению со многими нынешними именными Театрами и Школами) тоже были скромными. Но руководитель Академии была довольна и такой малостью. Она умела быть благодарной. Она была проста и простодушна. По собственной инициативе я вряд ли захотела бы с ней общаться, это было задание редакции. Но я получила удовольствие от беседы, потому что увидела и услышала добрую, милую, трогательную и доверчивую женщину. Все эти качества не от большого ума, но, думаю, именно поэтому к ней тянулись массы.
 
 - Людмила Георгиевна, мне кажется, вам всю жизнь удавалось избегать сплетен о себе и вдруг в позднее время началась полоса слухов, после вашего участия в шоу "Борис Моисеев и его леди": о якобы подаренном Борису миллионе рублей, о здании для его же театра. Не связано ли это с тем, что вы сменили среду обитания, приблизились к миру эстрады, где подобные слухи входят в правила игры?
 - Трудно сказать. Дело в том, что я миллион в руках не держала еще. Периодически я получаю деньги, немалые деньги, но чтобы весомо миллион был в руках, не помню такого. Это раз. В отношении того, что я передала Моисееву деньги, это тоже неправильно. Я думаю, что у Моисеева таких денег тоже нет. Он сделал прекрасное шоу, собрал очень приличную компанию около себя, наверное, их нужно было оплачивать, но я не думаю, чтобы это было до такой степени и такие огромные деньги... Что касается каких-то сплетен... всегда говорят.
 Одно время говорили, что я алкоголичка, а на самом деле я вообще не пью водку, ну, то есть пью, могу выпить маленькую рюмочку за целый вечер. Потому что я считаю... у певцов особенно, у нас есть такое изречение, что ли: или пить, или петь. Даже если вы, допустим, сидите в компании, выпили, потом еще спели, на следующий день у вас голоса не будет, а мне же надо каждый день петь, репетировать, какой-то тренаж должен быть. Во всяком случае, ко мне это не пристало. Но разговор такой был, даже анекдоты какие-то ходили. Моя приятельница как-то пришла и говорит: Люда, ты знаешь, я поругалась с маникюршей, у нее сидела клиентка, она как будто врач, у которой ты лечилась. Я говорю, от чего лечилась-то? От алкоголизма! Приятельница узнала, где та врач работает, съездила туда. Мне кажется, что ее рассчитали из той клиники. За то, что она лгала.
 Многие говорили, что якобы я родилась то ли в Сибири, то ли на Украине, то ли на Волге. На самом деле я родилась в Москве, на Канатчиковой даче. Так что слухи всегда о людях, которых любишь, всегда хочется что-то узнать, и когда одно слово услышишь, а потом еще пять добавишь, а те, кто пять услышат, еще пять добавят, получается цепочка интересных вещей. Меня это нисколько не шокирует, и я нисколько не волнуюсь, потому что прекрасно себя знаю и знаю, что ко мне люди с добром, теплом относятся, и я сама очень люблю наш российский народ и преклоняюсь перед его трудом, его выдержкой.
 - По опросу еженедельника "Собеседник" вас назвали читатели в числе десяти самых красивых женщин России.
 - Да ну... Мне кажется, что они смеются.
 - Нет, на полном серьезе.
 - Да? Ну, я очень признательна им, если они видят во мне симпатичную женщину. Понимаете, не обязательна внешняя красота, нужно быть внутренне красивой. Чтобы душа пела, сердце было добрым, отзывчивым. Наверно, за это тоже людей любят. Я в своей жизни еще никому не причинила горя. Никому. Ни женщине, ни мужчине. Так получалось. Лучше себе, чем кому-либо.
 Потому что жизнь у меня была сложная, работать рано пошла, в 12 лет, училась и работала всю жизнь, да и до сих пор учусь. Поэтому времени у меня на сплетни или что-то такое не хватало. Я радуюсь женщинам, которые говорят, что не знают, куда деть время. У меня его вечно не хватало. Я очень люблю свой быт, дом, люблю его обставлять, чтобы он был красивым, люблю принимать друзей, готовить обеды. Мне говорят: ну что ты, не можешь кого-то нанять?! А я сама люблю. Мы всегда в поездках и очень редко удается готовить, поэтому я, когда дома, у меня всегда есть обед, даже если я одна, всегда есть первое, второе, третье. Культа я из этого не делаю, но готовлю быстро и интересно.
 - А что вы любите готовить?
 - Салаты всякие, особенно капустные,
 - А есть их любите?
 - Я не готовлю нелюбимых блюд. То есть если сама не ем, я его и не готовлю, потому что не знаю, как готовить. Я обязательно должна попробовать, добавить что-то как-то. Понимаете, ведь даже продукты бывают разные. Одна капуста, допустим, сладковатая, а другая немножко жесткая. Вот делаешь салат... Капусту нашинковать, потом туда добавить яблочко, яичко, какие-то фрукты, если есть, все залить или майонезом, или сметаной... И то бывает капуста сочная, а бывает не сочная, чтобы было сочно, значит, надо что-то добавить, какой-то компонент. Поэтому я всегда пробую. Некоторые мои приятельницы говорят, что они никогда не пробуют, по виду определяют вкус. Но это индивидуально.
 - Вам в своей внешности что-нибудь не нравилось, хотелось что-то изменить?
 - Я всю жизнь искала себе прическу. У меня были длинные волосы... (вошла в кабинет овчарка - Авт.) Ника! Ника, иди сюда! (овчарка подошла, Зыкина потрепала ее по голове - Авт.). Длинные волосы, косы, и я вечно не знаю, как мне их сделать. Все время что-то искала, и, мне кажется, что сейчас я нашла свой стиль и с ним так и осталась. Иногда хочется короткие полосы носить, но не знаю, по-моему, они мне не пойдут и потом с ними надо много возиться, каждый день делать прически. Вот на это времени у меня не хватает.
 - Кого из родителей в детстве вы больше слушались, к кому были ближе, доверяли свои секреты?
 - У меня мама была вечно занята, работала по две смены. Папа тоже работал много. Я принадлежала улице. И все дети у нас так росли. В ясли я пошла, и на следующий день оттуда сбежала, потому что там днем спать надо было, а я не могла, и маме сказала, что если ты меня туда еще поведешь, так я сбегу, а так буду около дома. И она смирилась. Улица у нас была очень хорошая, не проезжая, жили в деревянном домике, в лесу. Это детское отделение Канатчиковой дачи, там прекрасное место. Поэтому мама за меня не боялась.
 Воспитание в семье было свободное. Когда к маме обращались родители моих подруг: что ты их все время привечаешь, у тебя и так маленькая комнатка? - мама говорила: да ладно, пусть лучше они будут у меня на глазах, ну, лишний раз пол помою. Мама моя была очень добрым человеком, гостеприимная даже в годы войны. Она всегда тепло относилась к моим подругам и приятелям. Всех, кто приходил ко мне, она старалась и чаем напоить, дать какой-то пирожок, блинчик.
 - Какие житейские правила родители старались вложить в вас?
 - Мама старалась, чтобы я была очень хозяйственной. На мне были куры, я должна была кормить цыплят, яиц пошинковать, травы нарвать. С самого маленького возраста мне привили любовь к животным. У нас всегда было три поросенка, потом корова появилась, бычок, кур было много, утки, индюшки. Я рано познала этот труд. Только началась война, а мама сказала: осенью надо сделать огород, чтобы весной он уже был. Помню, выкорчевывали пни, камни убирали. Тяжело было, мне всего-то 12.лет, и погулять хотелось, а мама говорила: вот этот кусочек еще сделаешь, и пойдешь гулять. Мама научила пеня шить, вязать, вышивать, готовить, особенно борщ. Она мне все доверяла.
 - Игрушки у вас были?
 - Как ни странно, нет. У меня больше было разных инструментов: гитара, балалайка, домра, ударные. Это я очень любила. Помимо этого любила велосипед. Я рано стала ездить, почти сразу на большом велосипеде, потом каталась на мотоцикле - отцу подарили БМВ за работу перед войной. К технике я была приучена. Я люблю машину. Когда стала работать, у меня была мечта купить машину, И первой я купила "Москвич", потом "Волгу". И сейчас у меня "Волга". Я сама за рулем с 1962 года.
 - Любите большие скорости?
 - Нет. Я нормально... Я хороший водитель.
 - Есть человек, которому сейчас вы могли бы доверить всю правду о вашей жизни?
 - Вся моя жизнь - на ладони. У меня нет секретов, я ни от кого ничего не скрываю, да и было бы странно, если бы скрывала, потому что... жизнь была сложная, ее не скроешь и не преувеличишь. Очень много друзей, которые знают всю мою жизнь.
 - У вас есть какие-то моральные запреты, которыми вы себя сдерживаете?
 - Да. Не делать больно человеку. Потому что сама я прошла через все в жизни.
 - Бывало, что вас предавали?
 - Да, это самое сложное в жизни, когда разочаровываешься в человеке.
 - А сами не предавали?
 - Шут его знает. Старалась этого не делать. Когда два года назад я разводилась с мужем, я постаралась сначала приобрести для него жилплощадь, то есть или купить кооператив, или внести за кооператив. Во всяком случае я никогда ни допускала, чтобы человека, с которым прожита жизнь, взять и выбросить. Я считаю, что это кощунственно. Какая бы ни была жизнь, но она прошла с ним, ну, настал такой момент, когда мы перестали друг друга интересовать, по-разному стали смотреть на жизнь, зачем друг друга мучить? Тем более, что меня никогда ничего не связывало, у меня не было своих детей, я вечно воспитывала чьих-то, поэтому легко могла расстаться.
 Конечно, трудно переубеждать себя, но я не люблю причинять боль другому и не люблю, когда меня жалеют. Я считаю, что это очень унизительно. Когда я чувствую, что не даю человеку какую-то энергию или силу, что я ему уже не нужна, я стараюсь сама уйти потихоньку.
 - А как вы поступаете в ситуации, когда человек, близкий вам какое-то время, становится обузой, мешает двигаться дальше?
 - Были в моей жизни такие ситуации. Может быть, до сегодняшнего дня я не нашла той половинки, с которой бы жила. Но на первом месте у меня всегда была работа. Я очень люблю свою профессию, и ей я отдала все на свете. И когда я выхожу на сцену к людям, когда смотрю им в глаза и пою для них, все домашние неуюты кажутся мне мелкими. Поэтому я иногда много терпела. Терпела только ради того, чтобы выходить на сцену и приносить людям добро.
 - Как вы заботитесь о голосе?
 - Я никогда и не думала об этом. Наверное, то, что Богом дано и родителями... Но, в общем, я его не транжирю, то есть пить я не пью, ну, если говорить так - гулять тоже не гуляю, не расточаю себя, не разбрасываюсь, но если уж влюблюсь, то влюблюсь! К сожалению, так: если люблю, то наотмашь и до конца. Но разлюбить могу тоже сразу, если почувствую, что не нужна. Такое тоже было. Вот я чувствую, что он тепло ко мне относится, но я все равно ему не даю то, что бы он хотел, так зачем мучиться.
 Или как некоторые говорят: надо добиваться любви. Я в жизни не добивалась никогда. Я считала: если тебя любит человек, так зачем добиваться, зачем ему лгать, дипломатией какой-то заниматься: то отбросить его, то притянуть. Я считаю, что это трата времени напрасная. И еще хуже - унижать себя и его. Это чувство должно само прийти, такое, без которого жить уже невозможно.
 - Вы способны первой признаться в любви?
 - Да, и не боюсь этого. Правда, редко это было, почти не было.
 - Существуют ли мужчины, которые так и остались лишь вашей мечтой?
 - Конечно, существуют, я просто не могу их назвать. Просто я поняла, что не смогу быть той женой, какой они достойны. Ведь артисты есть артисты. Это вечные дороги. А были такие партии, которым нужен уют, семья, и я понимала, что не смогу всего этого дать. И мы остались хорошими друзьями. И он даже не знает... или они там не знают, что чувство у меня до сих пор сохранилось.
 - У вас был идеал женщины?
 - Я очень любила Клавдию Ивановну Шульженко. Она всегда была красивая, ухоженная. Мне же всегда на себя не хватает времени. Я бывала у нее ... ну не так часто, дома и видела, как она заботится о своем доме. Она очень любила духи. Она вся женственная была, уютная. Мне хотелось бы быть такой как она, но, к сожалению, я не смогла добиться этого. Я же себе не принадлежу... Коллективу принадлежу, людям, к который должна каждый день выходить и объясняться с ними в любви...
 Я любила свою мать. Мама, несмотря на то что много работала, но отца она любила до потери сознания, несмотря на то что он ей изменял, и она это знала, но никогда не подавала виду. Когда ей говорили: Катя, да что ты, вот он там то-то и то-то! Она отвечала: "Да вы что, это он просто улыбался ей". Она никогда себя в обиду не давала. Она оставалась женщиной, всегда была влюбленная, и окружающие чувствовали, что о ней тоже заботятся. И отец все это чувствовал. И он ей, по-моему, благодарен до конца своей жизни остался.
 Он сложный человек был. Очень изящный, красивый, любил одеться, умел зарабатывать, работал агентом по снабжению. И несмотря на то, что был малограмотным, то есть мог расписаться, посчитать, ему надо вот это знать, он это точно знает, но не больше. У него было три бухгалтера очень солидных, которых он содержал - это до войны было. Раньше же другая жизненная структура была, чем сейчас. Он их содержал, они ему во всем помогали, делали всю работу. Отец всегда был для меня эталоном мужчины. Всегда чистый, чтобы он в грязной рубашке, никогда в жизни его не видела, или в грязном белье, несмотря на то что он пришел с фронта инвалид первой группы, всегда возился в земле, не работал, и все равно был очень чистоплотным. И, конечно, мама его сделала таким.
 Он пил. Его контузило на фронте, сделали трепанацию черепа, он не мог смириться с этим, страшно переживал. Мама его очень поддерживала. Она его, помню, как-то жалела, а он начал на нее ругаться, и я сказала: "Папа, как тебе не стыдно, ведь она жe тебя так любит". Он так на меня посмотрел: "А ты-то пигалица куда лезешь!? Сейчас по уху получишь". Отец на самом деле был очень добрый. После смерти мамы он еще раз женился. Она была не очень приличный человек, даже очень неприличный. Но все равно я ее держала около себя все годы и считала, раз отец на ней женился, значит, она моя мачеха, и я ее должна была содержать. И вот совсем недавно, когда она умерла... у нее сын есть, мой брат сводный, тоже пьет, хулиганит, у него трое детей, двое с ним живут, а Катюшку я взяла к себе... В общем, такая наша жизнь.
 - У вас есть библиотека?
 - Да у меня все есть. Книги, большая коллекция пластинок, компакт-диски стала собирать: Бах, Бетховен, Вивальди. Все что угодно.
 - Отчего зависит выбор книги, которую вы берете почитать?
 - Это, наверно, мой пробел. Я была у Мальцева, нашего известного земледельца, в гостях дважды, и что меня поразило, что у этого человека нет ни одной книги, просто поставленной на полку. Все книги проштудированы, он их или пролистал, или обязательно что-то подчеркнул. У меня, к сожалению, есть книги, которые я даже не пролистала. И очень много. То ли оттого, что одно время много показывали телеспектаклей, много рассказывали о книгах, и после этого уже вроде можно было не читать...
 - Берете книги в поездки?
 - Конечно. И еще вышивание.
 - Чему в своем внешнем облике вы уделяете большее внимание?
 - Моя слабость - это туфли. Мне как-то привили, что в моей профессии важны голова, ноги и руки. Общение, дружба со знаменитыми людьми, со звездами много мне дали поучительного. Майя Михайловна Плисецкая, которую я очень люблю, подарила мне два прекрасных отреза. Почему-то мне жалко расставаться с ее отрезами. Изумрудная ткань. Я ужe одно платье из нее истаскала, а сейчас переделали его, сделали накидку изумрудную. Майя Михайловна умнейший человек, обладающий очень большой интуицией, эрудированный человек. Я и Родиона Константиновича обожаю. Я перед ними просто преклоняюсь. И рада, что судьба меня с ними свела.
 - Вас судьба сводила со многими выдающимися...
 - Ну, понимаете, со многими, многими... но остается... вот вы говорите, что-то остаться должно... Вот они мне теплы, теплы своей добротой, своим отношением. Ну, то, что Родион Константинович написал два произведения, в которых я пела, это для меня тоже очень... И Темирканов Юрочка, я его обожала. Тo есть я со всеми большими дирижерами симфонических оркестров пела благодаря тому, что знакома с таким великим композитором как Родион Щедрин. С Темиркановым, с Рождественским, с... забыла фамилию - потрясающий грузинский дирижер, я с ним пела в Бостоне.
 - На взгляд стороннего наблюдателя у вас столь безмятежно счастливая судьба, что хочется назвать вас эталоном удачи. А с другой стороны, это наводит на мысль, что плата за такое везение, должно быть, тоже велика?
 - Вы знаете, я всю жизнь трудилась, и я как-то отвечала сегодняшнему дню, всему, что у нас происходит. У нас были "огоньки" на телевидении, каждую неделю проходили. И целую неделю мы готовились к этим "огонькам". Мы уже знали, что вот такая-то будет передача, такой-то режиссер, такой-то редактор. И мы заранее старались подготовить материал, найти то или другое произведение, приготовить костюм. Сейчас об этом никто не думает. Сейчас выйдут на сцену на телевидении - лишь бы попрыгать и поднять юбку повыше. Это ведь настолько не эстетично и надоедливо. А когда готовишься к передаче и знаешь, что в этой передаче будет вот эта звездочка, эта звездочка, и ты должна быть тоже на уровне, то к этому готовишься, и вот это меня все время, наверно, подталкивало к труду. Без труда ничего не получается.
 Вот, скажем, сейчас. Мне захотелось песню о любви, притом такую, чтобы она в моем ключе прозвучала, стихи чтобы такого-то и такого-то были плана, чтобы музыка была такой, какую я хочу. Я встречалась с композитором, поэтом, или просто с композитором, который уже связан с поэтом, и говорила: мне надо вот это. Просто так ничего не бывает. Поэтому, когда говорят, вот, мол... Кто-то, по-моему, Юрий Любимов сказал: "Ну, конечно, когда там Фурцевой заниматься проблемами культуры, если она занимается только Зыкиной". Да, я не отрицаю, я дружна была с Екатериной Алексеевной, счастлива, что около такого человека мне посчастливилось бывать, но это не означает, что я с ней была дни и ночи. Я по натуре такой человек - я знаю свое место. Несмотря на то, что мы с ней дружили, и я могла любой вопрос решить с ней, я никогда этого не делала. Может быть, поэтому, у нас дружба была очень долгой и чистой.
 Она мне сколько раз говорила: "Ну, Люда, что вы, зачем вам проходить целую цепочку замов?" Я отвечала: "Екатерина Алексеевна, как все, так и я". И я считаю, что это правильно: вам уже принесли тот материал, который вы должны просто подписать, или вы его подпишете, или нет, а так вам пришлось бы давать указание, чтобы вот это сделали, это, зачем? Я говорю, что я всегда, с кем бы ни дружила, всегда знала свое место, а дружила я со многими. И все ко мне с добром относились и относятся. И я счастлива, наверно, этим. Я никогда не злоупотребляла положением другого.
 - Вам никогда не предлагали лепить с вас статую - символ России, подобно французской Марианне? Как бы вы отнеслись к такому предложению?
 - В общем-то, не предлагали. Но я сомневаюсь, что гожусь для этого, хоть меня и называют - сама Россия поет, Зыкина - это сама Россия. Мне это очень льстит, но я прекрасно понимаю и знаю свое место. Я не злоупотребляю этим и никогда не говорю об этом.
 - Вас преследует в снах какой-нибудь навязчивый кошмар?
 - Как ни странно, я не вижу снов. Но если я увижу сон, так он почему-то очень такой... все исполняется, поэтому я боюсь снов. Был такой случай, когда мы только с Гридиным поженились, и мне надо было ехать в Таллинн, а он оставался сдавать экзамены в Гнесинский институт. Он меня проводил, посадил в поезд, мы поехали, легли спать с Леночкой, моей костюмершей. И вдруг мне снится сон, что он наклоняется ко мне и хочет меня поцеловать. Я вскочила, так испугалась, потому что я знала, что если человек во сне целует тебя, то с ним что-то случится. Я не знала, как дотерпеть до Таллинна, чтобы позвонить ему. А, оказывается, он по дороге домой разбился на машине, там еще было трио баянистов, которых они везли в аэропорт, и оттуда уже поздно возвращались, был гололед, и они не удержали руль. Ну, хорошо хоть никаких не было плохих последствий - он сломал три ребра, руку немножко, в общем, все обошлось благополучно. Но вот такой был вещий сон.
 И притом от меня скрывали, на третий день я только с ним поговорила: где ты был? А он говорит: у нас телефон не работал. А на самом деле он даже говорить не мог, не мог вздохнуть. У меня есть приятельница, которая видит сны каждую ночь. И всякий раз говорит: вот это должно быть, это к тому-то. А я говорю: господи, хоть бы мне приснился какой-нибудь сон. Очень большой.
 - Спасибо вам за эту беседу.
 - Пожалуйста. Я просто хочу пожелать всем нашим женщинам особенно, потому что на женщин сегодня выпала сложная доля, наверно, терпения и больше уважения друг к другу. Я думаю, что это временное явление, что оно пройдет, улучшение должно быть, потому что я чувствую, что руководители нашего... ну, наше правительство, хоть перед этим много было всякого трепа, особенно когда слушаешь депутатов наших по телевидению, видишь их и когда они так бестактно друг к другу относятся, становится больно, что такие люди возглавляют наше государство. Поэтому мне хотелось бы пожелать женщинам, да и вообще всем, наверное, давайте друг друга любить, надо потерпеть, надо выдержать все это. Русский народ очень отзывчивый, гостеприимный, добрый, сильный, и эту силу мы должны друг в друге поддерживать теплом и добротой...
 (Она посмотрела на наручные часы - подарок Ким ир Сена - Авт.).
 Второй год подряд мы ездим в Северную Корею на фестиваль, они его называют апрельский фестиваль искусств. Но в общем-то это приурочено к дню рождения товарища Ким Ир Сена. В прошлом году на этом фестивале был конкурс, и наш ансамбль получил первое место. И вот эти два кубка на полке, один мы сейчас привезли, в этом году, и один - прошлогодний. Я в прошлом году получила там первую премию, а сегодня еще мы взяли нового дирижера в ансамбль, и мне очень приятно, что Николай Николаевич Степанов - главный дирижер нашего ансамбля, тоже получил первую премию, потому что он дирижировал большим симфоническим оркестром, большим сводным хором академическим и еще солистами. Помимо этого он еще аккомпанировал тоже с симфоническим оркестром певице болгарке. И все одобрили нашего дирижера. Я очень рада.
 И, конечно, наши музыканты и вокальная группа, мы все старались сделать новую программу. И Ким Чен Ир, и Ким Ир Сен одобрили нашу программу. Нас пригласили на будущий год опять в Корею. Мне очень понравилось в Корее. Конечно, народ еще живет бедно, но дисциплина там потрясающая, и самое главное - чистота в Пхеньяне така-а-ая! Тротуар моют руками, представляете! Особенно перед фестивалем. Все убрано, и живыми цветами, клумбы красивые широкие улицы, проспекты...
 Ким Ир Сен принимал нас у себя, и когда я задала ему вопрос, как вам это удается, он говорит: ну, у меня ж немножко поменьше страна, чем у вас, а дисциплина покрепче. Понимаете? И вот это мне очень понравилось, то, что дисциплина покрепче.
 Он выдвинул опять свои десять призывов или проспектов, аргументов в отношении объединения Кореи. Но все это очень сложно, конечно. Потому что если только ворвется туда Юг на Север, то будет такое же безобразие, как у нас сейчас.
 У них там прекрасные Дворцы культуры, театры, хорошо оснащенные и светом, и прекрасной аппаратурой, двигается сцена, то есть они могут любой спектакль сделать на раз. И еще что, конечно, меня очень тронуло, у нас этого уже нет, то, что дети приходят в пионерских галстуках, в беленьких кофточках. Когда я это увидела, у меня прямо слезы на глаза навернулись: а у нас теперь этого нет.
 В разговоре с ними я узнала, что у них очень крепкая организация, крепкая, дисциплина у молодежи, их всему обучают, у них на очень высоком уровне стоит воспитательная работа. А вот у меня Катюшка в интернате пять дней, а на выходные я ее беру к себе, ей тринадцать лет, так она мне говорит: "Теть Люда, раньше нас пионерская организация ругала, сейчас я бы уже в комсомол вступила, теперь комсомола нет, некому нас ругать, дисциплины у нас тоже нет". А когда я поговорила с педагогами, они все в один голое говорят: "Людмила Георгиевна, все стали неуправляемыми". Это боль каждой женщины, и как с этим справиться? Что-то надо придумать.
 Поэтому у меня очень хорошее впечатление осталось от корейского народа и от того, что у них там происходит. Это слияние народов, несмотря на то что все говорят: корейский народ бедный, но однако же они находят деньги на то, чтобы встретиться с культурой многих народов. Даже от нас на фестивале были украинцы, белорусы, казахи, узбеки... Из России мы были одни, наш ансамбль. Там были кубинцы, болгары, англичане, американцы, французы, около восьмидесяти стран, А в прошлом году Ким Ир Сену было восемьдесят лет, отмечалась эта дата, и было более 120 стран. Представляете, такую махину надо принять. И они это очень красиво делают. Я завидовала белой завистью.
 И они обратились ко мне как к Президенту Академии культуры России, чтобы я пригласила в Россию их симфонический оркестр и танцевальную группу академического театра оперы и балета. У них очень красивое шоу на час двадцать. Изумительная музыка, такие краски, танцы, подсветка красивая, то есть я была очарована. Конечно, у нас все дорого, гостиницы дорогие, не знаю, смогу ли я это поднять, но постараюсь, я очень хочу показать все это россиянам.
 
 P.S. Людмила Зыкина умерла 1 июля 2009 года на 81-м году жизни.
 
 
Спасение утопающих
(интервью с режиссером Михаилом Левитиным в 1993 году)
 
 У столичного театра "Эрмитаж" было бурное лето. То пожар, то голодовка. Так нынче отстаивают жилплощадь. Белла Ахмадулина назвала Михаила Левитина, художественного руководителя театра "фраер-погорелец". Теперь они говорят, что пожар оказался кстати: обнажил давно прохудившуюся крышу, из-за чего в театре всегда было прохладнее, чем надо бы. И ее починили. И даже успели к открытию сезона. Так что Михаил Левитин, может, и фраер, но уже не погорелец.
 
 - Михаил Захарович, когда вас называют режиссером, вас это не смущает?
 - Смущает.
 - А что для вас стоит за словом "режиссер"?
 - В юности, живя в Тарусе, я попал в бурю на Оке, и понадобилось переправлять детей с пляжа. Страшный ливень. И мужчины передавали детей из рук в руки в лодку, перевозили женщин. Это были добровольные спасатели. Для меня режиссура заключается в попытке провести хороших, надеюсь, одаренных людей на ту сторону.
 - И эти люди понимают вашу задачу?
 - О-о-о! Ничего они не понимают, они считают, что я обязан вести их на ту сторону. Это касается даже не именно меня, а вообще тех, кто берет на себя функции спасателя. Но лучше, чтобы люди сами могли в ненастье переплыть любую реку и спастись. Человек должен готовить себя к очень мощной самозащите, к умению жить в любых обстоятельствах. Это если стараться говорить образно и красиво. Но если говорить честно, я еще в детстве знал, что такое режиссер, и за этим словом для меня стояло много прекрасного, обязательно связанного с судьбой, а не только с профессией. И для меня это люди, которые умеют все. Хотят, стараются уметь все в жизни. Они свои человеческие возможности обнаруживают до конца. Другое дело - сколько этих возможностей. Но - до конца.
 - Можно ли провести такую параллель: актер создан для режиссера, как человек - для Бога?
 - Никто не создан ни для кого. Это вообще по самому настоящему большому счету дело добровольное - работа в театре. И добровольное дело - такая форма работы в театре. Положим, артист и режиссер. Ведь в свое время действительно были авторы, большие авторы, и они толково и удовлетворительно для себя воплощали собственные пьесы. В драматургии сильных авторов - не в ремарках, а именно в драматургии - скрыта мощная режиссура. Ее тоже нужно услышать. Но если проводить идеальную параллель, то это дирижер и оркестр. В моем случае - дирижер с композиторскими тенденциями.
 - Мне кажется, что режиссер - это человек, который рассказывает о себе с помощью других людей - "загребает жар чужими руками".
 - Нет, для меня эти люди - часть меня самого. И события, происходящие с ними... Они сами - такое событие, буквально, их пластика, запах, цвет их волос, отсутствие оных - все это содержание моей жизни. Это не значит, что я весь в театре, с ними, но когда я с ними, то я с ними.
 - Вам не мешает, что они мыслят, что по-своему что-то понимают, представляют, не всегда совпадая с вами?
 - Мне это всегда интересно, мне бы хотелось, чтобы они больше думали, решали... Единственное, что мешает - когда вдруг обнаруживается непонимание в простых вещах, которого за много лет близости и совместной работы могло бы и не быть. Вот это раздражает меня отчаянно. Семейные такие претензии: как же ты меня не понимаешь, когда столько лет со мной живешь? И тем не менее, я прекрасно знаю, что абсолютное понимание невозможно. Что каждый новый спектакль - это попытка снова обрести прежнее, уже теперь утерянное или оставшееся в прошлом понимание. Но фактически такие отношения с ними, постоянно повторяющиеся, идущие по кругу, - они как и вся наша жизнь, наша история, наш мир. Театр воплощает нечто, похожее на сердцевину круговращения. Мы идем по кругу. Мои спектакли - это все время одно и то же, одно и то же, верчение. Надеюсь, что в этом одном и том же мы становимся интереснее, точнее, изобретательнее.
 - Перипетии личной жизни отражаются в вашем творчестве?
 - Да! Чрезвычайно! Но они отражаются не сюжетно, а как бы смыслово. Просто понимаешь иначе и природу людей, тебя окружающих, и природу собственной профессии, и вообще как-то иначе понимаешь жизнь. Глубже или хуже, беднее, виднее - это уже не мне судить. Но то, что иначе, - безусловно.
 - В вашем труде много мистики?
 - Дело в том, что в силу такой простой мизансцены, которая заложена в факте театра, в архитектуре, в пространстве театра, самые обычные вещи приобретают многосмыслие. Это происходит само собой. Все приобретает особый смысл. Но начинать с необыкновенных, мистических вещей не стоит. Надо действовать в кругу простых и понятных тебе вещей. Все равно театр придаст им волшебный оттенок обязательности. Вот тут мистика. Мистика в том, что я отделяю театр от тех, кто в нем работает. Театр - как некое существо. Я убежден, что оно живет.
 - Работа над спектаклем не похожа ли на испорченный телефон: актеры по-своему играют, зрители по-своему воспринимают - в результате первоначальный замысел ясен лишь режиссеру и ни до кого более не доходит? Вас это не смущает?
 - Все в жизни доходит отзвуком. Нужно работать ради самого путешествия. Надо предполагать просто гигантские препятствия на своем пути, ждать их, хотеть их, и чтоб твой замысел не боялся различных метаморфоз и превращений, вплоть до превращения самого страшного, когда приходит зритель и начинает диктовать свои условия жизни спектаклю. Это самое страшное из превращений - адаптация к залу, потому что зритель уж совсем не посвящен в твои планы, в твои намерения.
 - И вы миритесь с этим?
 - Да, я с этим считаюсь. В конце концов, можно просто не смотреть свои спектакли.
 - А как вы поступаете с человеком, который садится вам на шею, начинает болтать ножками и погонять вас в нужном ему направлении?
 - Таких людей не было. И никогда не будет. Если они возникают, я с ними просто расстаюсь - они уходят из этого театра. Я говорю, что их не было, но вспоминаю, можно ли назвать поведение тех или иных близких мне актеров таковыми. По прошествии пятнадцати-двадцати лет при моей подчеркнутой любви к тем, с кем я начал идти и с кем старею и считаюсь с ними, конечно, кое-кто пытался проявить власть надо мной, но так как у нас нет понятия административной власти, а есть понятие художественного авторитета в театре, то я не выдерживаю этого, и мы расстаемся.
 - Актеры отличаются от других людей?
 - Это абсолютно другие... вы говорите "люди", я не знаю, можно ли назвать их этим словом. Я называл их словом "отражения". Я писал, что актеры отражают тех, кто в них смотрит. Конечно, это почти так, тоже не выражает до конца сущности. Да не обидятся на меня актеры, что я говорю, мол, они не люди. Я вкладываю в это более мощное значение, в то, чем их надо было бы назвать. Потому что они - сама природа. Конечно, когда ты имеешь дело с самой природой, такой переменчивой, это безумно тяжело. И потом, не забывайте, что они существуют по одну сторону зеркала, а ты существуешь с другой стороны зеркала. Естественно, они видят все ровным счетом в обратном отображении, и тебе приходится бесконечно представлять себе, что они там видят, и переводить им свой взгляд на их язык. Это чудовищно трудная работа, которая безмерно меня раздражает, так как я занимаюсь еще и литературным трудом и могу излагать для самого себя то, что хочу, непосредственно теми словами, на какие способен, без перевода. Я не говорю о результате.
 - Актеры порой говорят, что настоящая жизнь для них - в театре. Это у них извращенное мироощущение или они обостренно чувствуют то, что не дано постичь нам?
 - Конечно, для них настоящая жизнь существует в театре, потому что это жизнь свободного, воплощенного человека. Жизнь, в которой ты воплощаешь свои мечтания. Они же все время живут в художественной реальности. Одним нужны наркотики или какое-то опьянение, или какая-то занятость, а они заполняют жизнь воображением. Причем, я повторяю, это духовно зримая жизнь - они могут воплотить самые безумные свои желания и эмоции, могут стать кем угодно, почувствовать что угодно и пережить часы победы над, в силу обстоятельств, бескрылыми существами или теми, кто не подозревает о своей возможности взлететь. Конечно, им можно позавидовать: они живут в воображаемом мире.
 - В творчестве режиссера чего больше: космических озарений или чернорабочего труда?
 - Реальности. Это не труд и не космическое озарение. Я должен быть им, актерам, всегда интересен. И для этого я должен быть собой. Все время быть собой. Я должен бесконечно теребить свою душу, давать ей работу. Ни обстоятельства мои, ни судьба не позволяют мне успокоиться. Я нахожусь всегда в новых для себя обстоятельствах, а если они новые, то и я новый. По-моему, я актерам еще не надоел. У нас прекрасная труппа театрально сильных людей: и Гвоздицкий, и Морачева, и Храпунков, и Пожаров, и Белоусова, и Романов, и Панченко, и Горячев... очень я боюсь кого-то забыть, много замечательных актеров, которые как бы слушают меня душой, они настроены на эту волну. Пока мы честно существуем как художники, мы друг другу интересны. Как только начнем существовать как обыватели, мы будем не нужны друг другу.
 - Они от вас как-нибудь защищаются?
 - Конечно. Вероятно, время от времени у них возникает ложное или не ложное впечатление, что от меня исходит некая опасность. Но не на репетициях, на репетициях они от меня никогда не защищаются. Так как актеры люди очень мнительные и часто живущие вне реальности, они могут заподозрить меня в каких-то намерениях, и стоит колоссального труда убедить их поступками, жизнью, что намерений таковых не было. Но это не исключает, что они все равно будут думать, что просто каким-то чудом пронесло, а так планировалось то-то и то-то. Они любят такие ситуации: защищать, подозревать всевозможные катастрофы внутри театра, внутри города, общества. Я их понимаю, потому что они должны быть в подвешенном состоянии. Подвешенное состояние - это нормальное состояние артиста.
 - Озарение типа "жизнь - театр, и люди в нем актеры" вас посещало когда-нибудь?
 - Нет-нет, я говорю вам совершенно точно, что жизнь к театру не имеет никакого отношения. Театр существует сам по себе и изредка озаряет нашу жизнь. Люди - какие они актеры? Просто шантрапа. Шантрапа вне категории выразительности, вне эстетических, духовных категорий. Большей частью мы являемся шантрапой.
 - Бывает ли так, что, наблюдая какую-то житейскую ситуацию, вы думаете с досадой: как плохо срежиссировано?
 - Это если относиться к режиссеру как к провокатору, который нечто устраивает. Ситуации интересны мне, только если они самой жизнью срежиссированы, а если срежиссированы какой-то партией, какой-то общественной ситуацией, - это мне совершенно не интересно, это преходящее. А вот жизнь подсказывает иногда изумительные вещи, но я вам скажу, что не все их видят. Восприятие зависит от индивидуального взгляда художника. Надеюсь, то, что мне дозволено видеть Богом и моим скромным даром, я вижу один.
 - У вас есть ощущение своей избранности?
 - Да, у меня есть ощущение, знаете, какое... Никогда не думал о славе и, судя по тому, как течет моя жизнь, если вы присмотритесь к ней, я никогда ее как бы не искал и не добивался, не строил свою биографию как биографию, на людях происходящую. Но дело в том, что я родился и сразу попал в очень сложный и прихотливый механизм жизни и по-прежнему кручусь в этих шестернях главного механизма, приводящего в действие жизнь. Мне всегда интересно. Я все время в интересном мире. Говорят, что я обольщаюсь: мир не так интересен, как мне кажется. Я что-то не понимаю, о чем они говорят.
 - У вас премьера - "Женитьба"...
 - Спектакль называется "Женитьба Н.В. Гоголя". Название не случайно. Говорить мне нечего, кроме одной особенности этого спектакля. Мне кажется, в нем остро-остро будет ощущаться колоссальная разница между мужчинами и женщинами. Разница, в принципе, убийственная. И эта разница мне давно ясна. Я вообще не уверен, что мы представители одного вида. И думаю, что и у Гоголя были на этот счет очень сильные сомнения. Вот этот взгляд, если он не придуман, а органичен для создателя, бросает на спектакль весьма неожиданный свет. В спектакле много секретов. Еще хочется, чтобы людям было забавно сидеть в зале.
 - У вас нет ощущения, что в театре сейчас все меньше нуждаются в актрисах, в женщинах, то есть мы постепенно идем к японскому театру "Кабуки", где все роли исполняют мужчины? Но в русском варианте.
 - Просто между женщиной-актрисой и всякими бесконечными "мисс", которые возникают в нашей жизни, уже трудно усмотреть разницу. Нет женщин-клоунесс. Я всю жизнь любил женщин на сцене, и такие актрисы, как Татьяна Васильева, Лия Ахеджакова, еще я назвал бы несколько имен, не хочу сейчас называть, такие актрисы нужны любому театру, и ни к какому "Кабуки" бы не стремились... Или пусть они будут другого плана, как Алиса Коонен, предположим, героико-романтические индивидуальности. В общем, нужны очень мощные личности, но их же мало. А женщина себя и в обществе, и в театре обрекла на роль какой-то "мисс" и тем самым поставила себя в очень неравное положение. Она как будто отдала свои права, а взяла какие-то другие права. И таких актрис, как моя любимая актриса Серафима Германовна Бирман, острая, позволявшая себе быть смешной, некрасивой, нелепой и от этого иногда становившаяся действительно прекрасной, их мало. И, конечно, они рожают, что нормально, уходят, на них сложно делать опору. Но, думаю, основная причина - в качестве женской актерской индивидуальности...
 Из этого театра актеру невозможно уйти первым. Театр уйдет сам, как почва из-под ног неверного. Наденет кепку, клетчатое пальто и ускользнет в боковую дверь смутным обликом режиссера. И почувствуешь отчаянную опустошенность, потому что давно уже говоришь его голосом, жестикулируешь его руками и даже голову держишь очень похоже - вперед упрямым лбом. Это не ты уйдешь из театра, а он уйдет из тебя. И придется начинать с пустоты.
 
 
Мужчина в возрасте корсара
(интервью с режиссером Михаилом Левитиным в 1996 году)
 
 Михаилу Левитину пятьдесят. Враки. Женский нюх делает на него стойку. Левитин - ловушка для дам. Хотя по внешнему статусу - режиссер, художественный руководитель московского театра "Эрмитаж". Диалог наш вывернул на женщин целенаправленно, потому что молва сложила образ Дон Жуана, Казановы, кого-то из этого ряда мужчин-ловеласов, пиратов в отношении женских прелестей. Первый вопрос про театр "Эрмитаж" у приближенных к нему: кем в данный момент увлечен Левитин? Со стороны собеседника была готовность отвечать откровенно, но с одним условием - без имен.
 В споре между двумя началами - мужским и женским - правда висит где-то сверху, орошая отношения то проливными слезами, то водопадом восторга. Вот что прояснилось: не каждому мужчине женщина простит нелицеприятное в адрес своего поля. Но Левитину я не то что простила, а признала его правоту - право быть ТАКИМ мужчиной. И не только я, как свидетельствуют летописцы его побед на поле битвы с женским полом.
 
 - Михаил Захарович, в ваших спектаклях женщины всегда на каких-то подсобных ролях или же в губительно-соблазнительных образах: то у вас Командор женщина, то черт. А вы, создатель спектакля, словно бы договариваете диалог с какой-то конкретной на тот момент дамой, произносите последнее слово в споре с ней, последний гвоздь вбиваете в отношения. Что же вам сделали женщины, что вы их такими видите?
 - Кругом виноват, потому что. Это единственный сильный комплекс - комплекс вины перед всеми и встреченными, и не встреченными женщинами. Больше я за собой особых трагических комплексов не знаю, а этот есть. Ничего они мне кроме добра не сделали. Я всегда был под очень крепкой женской опекой. Мне никто не отказал в любви - и духовной, и любой другой, когда была в этом необходимость. Но ваше наблюдение мной слышано на протяжении целого ряда лет, что какие-то химерические образы женщин в театре, искаженные характеры, пластика, все на бедных женщин. Может быть, это, повторяю, моя колоссальная зависимость и тянущийся шлейф греха, совершенного мной по отношению к ним? Люблю ли я мужчин больше женщин? Да, я люблю мужскую дружбу. Да, в общении со своими детьми, невероятно обожая дочь, отдаю предпочтение дружбе с сыном. Я больше доверяю мужчине. Может быть, в этом какие-то детские воспоминания. У меня прекрасная мать, но мама-папа для меня был отец. И наблюдая за сложностью взаимоотношений в семье, я видел правоту отца и капризность мамы. Мне кажется, что вот это как бы ожидаемое поведение женщины, пользующейся своей властью, минутной, временной, - она этого не понимает, а если понимает, то пользуется этим тотально, - меня и раздражало в детстве. Эта роль, которую взяла на себя женщина и которую она изумительно, виртуозно играет. Я понимаю, что это сделало с ней мужское общество. Или Бог. Или природа такая, что-то там устроено иначе. Я очень четко и давно отделил нас от них биологически - мы два абсолютно разных вида. Есть еще третий - артисты, но это другой разговор. Я не знаю законов, по которым существуют женщины, что меня невероятно раздражает. Не знаю, о чем они думают, когда я ухожу, когда они со мной, когда хотят, чтобы я либо ушел, либо был с ними. Я ничего не знаю. Тем не менее закономерна зависимость от них. Я не только мужская, но и детская - отношение к женщине как к матери. Что я вижу в них? Чаще всего неестественность. Вынужденную, может быть. Напряжение судеб. Я сочувствую этому молча. Действительно безумно переживаю, если виноват в дополнительном напряжении, драматизме жизни той или иной женщины. Но простить им эту неестественность не могу. И несвободу простить не могу. Они для меня все-таки дизайн жизни, украшения. А когда я выстраиваю их как украшения, то это неполноценно. С вашей точки зрения, например, и других людей. Это деформация. Мне говорят: искривление, вы просто предвзяты.
 - Похоже, что в отношениях с женщинами вы упреждаете удар, который они могут вам нанести. Вы наносите его первым.
 - Никто их них никогда, пока, не нанес мне даже малейшего, как говорили в Одессе, шелобана. Какой там удар!
 - Потому что вы старались покорить женщину прежде, чем она покорит вас?
 - И этого не было. Не было таких сложных взаимоотношений. Я просто брал. А потом что-то возникало. Может быть, это жестокость, которая есть у нас всех, такие метаморфозы власти над другим существом. Может быть, некрасивое поведение. Но я совершенно точно знаю, что от меня часто ждали некрасивого поведения. Вот это самое поразительное. И смирялись с тем, что это так. ПРОСИЛИ быть плохим.
 - А может, это мужское самооправдание?
 - Может быть. Но я для себя перебираю сейчас началЫ взаимоотношений и - ничего подобного у меня не было. Я сделан в достаточной степени не противоречиво. Есть какой-то изъян, но я не могу его определить, не вожусь с ним, просто чувствую его. У меня возник в детстве очень сильный реальный образ. Знаете, когда ребенок влюбляется. И этот образ исключительно визуально стал образом, лицом моей женщины. Врач, сибирячка из Иркутска, более чем русская женщина Вера Иннокентьевна - она, к горю моему, два года назад умерла, - мамина ближайшая подруга, делавшая мне, малышу, уколы. Очень неумело делавшая, я помню, тем не менее любовь от этого ни в коей степени не исчезла. Такая вот блондинка с тенью от скул на щеках, с рокочущим немного голосом, со светлыми глазами, которые во время смеха слегка закатываются. Роковая, возможно, немного холодноватая женщина. По контрасту с моей мамой и со многими южными женщинами этот образ запал в душу. Я всегда подсознательно искал таких женщин. Хотя они были разные. И я очень способен ими увлечься. Я не вижу в женщине некрасивое, не вижу возраст. Я могу не просто сыграть, что воспринимаю очень старую женщину молодо, я буквально так ее воспринимаю. У меня была удивительная история с Ритой Яковлевной Райт-Ковалевой. Думаю, что не последнюю роль в нашей дружбе сыграло такое льстящее женщине восприятие. Ее познакомили со мной в театре на таганке, на спектакле. Ко мне по коридору шла старуха лет 65-70. Но я видел: ко мне идет девочка семнадцати лет. Она подошла - это девочка семнадцати лет. Ничего я не придумываю, я буквально общался с существом моложе меня. И эта девочка-старуха отзывалась мне вдвойне-втройне. Что-то она, вероятно, умела поворачивать в себе для того, чтобы нравиться. Потому что оснований легко понравиться у нее не было никаких. А потом уже, когда она сильно состарилась, я физически постарел вместе с ней, потому что эта девочка вдруг исчезла... Когда я смотрел и смотрю вслед женщинам, у меня всегда ледяной столбик восторга стоит во лбу. Так что садистических наклонностей у меня нет. Может быть, избалованность вниманием к себе, сибаритство иногда и приводит к нехорошим играм, но длятся они крайне недолго. А во время разрывов, уходов, расставаний вообще исчезают, никакого торжества победителя у меня не бывает. Я бы с удовольствием платил всем пособия. У меня комплекс человека, который должен каждую содержать.
 - Вы уважаете право женщины не быть вашей?
 - Не уважаю. Я не понимаю таких прав. Какие у них основания? Я ведь не Ален Делон, и если уж начинаются со мной такие отношения, так они должны дойти до своего завершения, иначе не нужно начинать. Что такое это завершение? Я странно дважды женился. Непонятно, как это получалось. Почему женился? Почему они хотели, чтоб я был мужем? Я не годен в мужья, и жизнь это доказала. Тем не менее, я все-таки удерживался, не сам, меня удерживали. Одним словом, потрясающие женщины были в моей жизни!
 - Значит, женщины заманивают вас в некие отношения с собой: то в брак, то в менее обременительную историю? Вы на них вину перекладываете?
 - Да, я переношу вину на соблазн. Абсолютно библейское восприятие этих взаимоотношений. Я не говорю "сатана", я сатаны не видел, не знаю... Одна чудесная и важная в моей жизни женщина недавно сказала: вы - сатана, но со светлой энергией. Я такого еще никогда не слышал и думаю, что это замечательное определение. Я им очень удовлетворен.
 - А как вы относитесь к институту брака?
 - Очень плохо. Хотя совершал такую ошибку. Я долго думал, зачем это все надо. И понял, что государству нужно нас пересчитывать, знать, где мы находимся, сколько у нас детей. И оно организовало такие купюры - брачные свидетельства. И все мы там записаны-перезаписаны. Мне всегда неловко было выходить и двигаться по городу семьей. Хотя в детстве мама, отец и я были семьей. Но я всегда сидел и знаю это твердо, что внутри семейной процессии - проблемы. Проблемы, не дающие права так идти. Самое страшное и сложное, что ты все равно считаешься с присутствием рядом находящегося человека. Да, прекрасный человек с тобой, живущий для тебя, тобой. И все равно это тебя обязывает. Пишешь ли ты, думаешь ли - с коррекцией на этого человека. Даже если он растворяется в воздухе комнаты, забыть его невозможно, исключить нельзя. Может, и не нужно исключать? Нужно. Для того, чтобы к себе пробиться, и так столько преград! Любовь хороша секунду. Ее тоже многие не замечают. Я ради этой секунды живу. Взгляд, на тебя брошенный... Я видел такой взгляд. Я тогда женился. Все отдал, потому что так не бывает, так не смотрят. Это на меня посмотрел кто-то главный из нее. А потом возникает, конечно, инерция, ужасная вещь, когда ты уже умеешь общаться с женщиной, обманывать ее, увлечь собой, знаешь свое обаяние и пользуешься им. И главное - все получается. Когда все получается, ты начинаешь слегка презирать не только себя, но и ее. Такой вот комок отношений. Но сейчас, в период этого интервью, я хорошо отношусь к женщине. Очень хорошо, понимаете? У меня сейчас мощная внутренняя жизнь, слишком меня несет, боюсь, что подведу кого-то.
 - Вас не посещает мысль, что женщина тоже может вас использовать?
 - Да, конечно, но она использует меня так, как мне нужно. Никто из них особенно не пользовался мной, никто не делал на мне карьеры. Все, что мог, я охотно давал, даю, потому что мне нравится быть щедрым. Меня всю жизнь все вокруг называют растратчиком. Мне нравится даже делать вид, что у меня есть много. Одалживать, чтобы казалось, что у меня немало. Мне вообще нравится корсарское время любви: такое безобразие, захват, веревочные лестницы, покорение сердец, иногда насилие... Потому и невероятное тяготение к Латинской Америке. Казалось бы, убогая цивилизация во многих странах, слишком большая близость к природе, подражание некоторым не самым лучшим европейским странам и так далее. Но для меня эти люди с мафиозными ликами, с пистолетами, кинжалами, с чувственным обожествлением вакханки, потной, лежащей в гамаке или сидящей на балконе, - это роскошь. Когда я слышу латиноамериканские песни и представляю в песке босые ноги девчоночки, смуглой, чудной, я понимаю, что продлил бы себе жизнь такой встречей. Конечно, как говорил Введенский, кажется, что с женщиной никогда не умрешь, что в ней есть вечная жизнь. Он имеет в виду даже момент близости, как момент еще одного рождения. Это потрясающее восприятие, безусловно, детского человека. Видите, как он цепляется за женщину в надежде еще прожить какое-то время. Поможет она или не поможет, не от нее зависит. Но бывают чудные минуты добра, нежности, идущие от женщины. Даже самая часто употребляемая женщина, когда тебя обнимает, все-таки возвращает тебе веру.
 - А вас не смущает, что женщина, которую вы берете в жены, получает на вас право?
 - Очень смущает. Я становлюсь собственностью. Я собственность всех. Странная вещь. Вроде так независимо живу и так, в общем, ускользаю, но отношение ко мне как к собственности от окружающих постоянно. Не только от женщин, но и от мужчин. И не то, что я не могу себя поставить. Я уверен, что есть люди, которые меня боятся как административное лицо, есть люди, которые боятся, что я им изменю, брошу их. И, тем не менее, я - эдакая дорогая собственность. Не могу шагу сделать в личной жизни, чтобы это не было обсуждено и не вызвало возмущения целого ряда хороших окружающих людей. Просто не имею права. Меня беспрерывно пытаются направлять. Даю вам слово, ничего им не удается. НИ-ЧЕ-ГО. Хотя момент волнения, страха у меня возникает. Они начинают мне внушать, что я делаю ошибку. А у меня нет духа противоречия: сделаю ошибку! Я знаю, что буду делать так, как делаю, но задумываюсь, почему они это говорят. Наверное, снова видят во мне изъян, и он опять меня подведет. Я смотрю на свою подругу и думаю: милая моя, ты должна меня бояться. А почему? Что я, собственно, такого дурного ей делаю? В конце концов, каждая встреча, я надеюсь, проходит не без взаимного обогащения... Когда потом ты понимаешь, что тебя хотели женить, это такое разочарование. Я вообще предлагал в моем чудесном браке, от которого у меня двое детей... Я очень трудно на него шел. На протяжении первых четырех лет до брака я все время говорил: давай вот так жить всю жизнь, рожать, любить... Но даже она не считала это для себя возможным.
 - Может, она боялась потерять вас?
 - Вряд ли она думала тогда, что случится потеря меня. Есть один страшный момент, связанный с женщиной. Бунин написал: но для женщины прошлого нет, разлюбила - и стал ей чужой. Это такой ужас! Свидетельствующий о том, что они не мы. Что они - хищники. Пожиратели. Хотя, может быть, Бунин в чем-то ошибается, может, внутри у них смятение, не знаю... Нет, не смятение. Бунинско-мое открытие этой стороны женской натуры сделало меня еще более трезвым. Может, она спасается таким образом? Вообще женщина должна привязаться.
 - Не потому ли она стремится к браку, что боится упустить вас? Вы вольны найти другую, а ей опять ждать, искать, завлекать - ради своей природы, своего предназначения. Она зависит от вас и хочет еще больше зависеть.
 - Может быть. Во всяком случае это очень красиво. Сейчас я ставлю "Сонечку и Казанову" и слышу: почему вы заинтересовались творчеством Цветаевой? Если творчеством Цветаевой, то только в любовном аспекте, ни в каком ином. Я так хочу вознаградить этого труженика любви, как она вознаградила его финальным приходом той девочки, Франциски. Конечно, там и мука, потому что обладать ею он уже не может. Но и чудо возвращения. Вот это финал! Подарок судьбы. Когда приходит тринадцатилетнее существо, знает тебя откуда-то, что уже божественно, и ты прощаешься с миром, баюкая ее на коленях. Разве может быть что-то красивее?
 - Это автобиографично?
 - Надеюсь. К сожалению. Не хочется думать, что бывает что-нибудь последнее. А вот что замечательно и безумно важно - это как ты проверяешь соответствие вас как пары. У меня такие гармоничные и прекрасные дети - это выкрик не отца, а, скорее, человека, у которого были все возможности потерять своих ребят, и то, что я жив их молитвами, и точно так же жива этими молитвами их мать... Они сохранили наш брак в себе. Они его держат, до сих пор не принимая ни ее начавшейся новой жизни, не желая моей начавшейся новой жизни. Они делают это тактично, но в то же время требовательно. Может быть, даже и не надеются на примирение, но хотят это сохранить. Потому что было замечательно соответствие - общая гармония, в результате которой родились два человека - вот это главный результат любви. Вы по детям прекрасно поймете, какие были взаимоотношения у тех, кто их родил... В момент одного коренного решения, на которое еще накануне я не был способен, я пришел домой, порвав с чудесным человеком, и у меня в чужой, снимаемой мной квартире ночью остановились все часы, отрубился телефон и разбилось зеркало. Сразу. Я подумал, что мне надо уйти на улицу. Куда? Тревожить моих друзей, моих женщин? Зачем? Мне никто из них не нужен, кроме одной, которую я не могу тревожить, потому что она замужем. Я понял, что мне конец. А еще одна моя подруга сказала, что днями за мной должен прийти Командор. И я смотрел в окно, на луну и ждал Командора. Его все не было, сердце тяжело слиплось... В полпервого ночи я сказал, обращаясь к сыну: Мишенька, чего-то мне не хочется... И телефон восстановился. И моментально позвонила дочь. Он меня столько раз спасал, этот мальчик. И я ему рассказал, а он мне говорит: папа, я все время с тобой. На такое был способен мой отец, который возникал в общежитии без всяких звонков, из другого города, в тот момент, когда я болел, не зная этого. Это тоже любовь. Больше всего на свете мне нравится образ мужчины, идущего по миру за руку с мальчиком. Такой вот эгоизм пола, мужская солидарность. И тогда можно принять, что смертен, зато со своим другом, сыном, прошел землю. Пройти землю с женщиной - это всегда оглядка, непонимание, возможность измены. Она ведь может изменить? Может, даже когда любит. ПРИВЫКЛА быть неверной. Все очень удивлялись, что моя жена не просто была мне верна, а занята было мной безмерно, но она одна такая, во всяком случае действительно редкая. (Это был семнадцатилетний брак с замечательной актрисой и красивой женщиной Ольгой Остроумовой - Авт.). И потом все равно она забыла меня. Пусть через пять лет. Никогда не надо клясться умереть в один день. Наверное, имеют в виду атомную катастрофу, когда так говорят. Это глупость, я не понимаю.
 - Вы хотите, чтобы женщина помнила вас даже после того, как вы ушли от нее?
 - Если она меня любила, должна помнить. Если любила НОРМАЛЬНО, она не должна клясться. Я больше ничего не прошу.
 - А что есть мужская неверность?
 - Похоть. Если ты уходишь просто удовлетворить физическое желание, - это гнусность и обман.
 - Это непростительно?
 - Отвратительно. Но многие дамы с этим смиряются и не понимают других форм отношений. Как у Олеши: "Валя не будет резервуаром для тебя". Функции резервуара для многих, наверное, норма. Если в юности похоть была спортом, в более зрелые годы это становится обязательством перед грехом. В общем, муть проклятая. Я вообще не был уверен, что умею любить. Да и сейчас не могу сказать твердо. Но все-таки изредка меня посещало чувство зачарованности и печали, которое я смею назвать любовью. Почему-то это не сопряжено с оживлением, весельем, а такая поглощенность чем-то... как будто физически что-то еще в тебе. И странно, глубоким серьезным отношениям никогда не предшествовало физическое желание. Я помню таких отношений в моей жизни два. Но ты только потом догадываешься, что ты любишь женщину.
 - Может быть, своей влюбленность вы пытаетесь обмануть себя, победить сомнение в том, что вы способны на это чувство?
 - Я влюбляюсь физически. Я очень реальный человек. Влюбляюсь в эти ноги, в этот рот, в голос, в пластику. Я в это влюбляюсь и это беру. Я ужасно привязчив. И если она простит мне мою широкую жизнь, я могу быть с ней двести лет. Понятия измены для меня не существует. Просто есть много параллельных дорог.
 - А талант, интеллект - это тоже мужские приманки?
 - Не хотелось бы. Хотя много написано, что мы все делаем ради женщин, и тот же Введенский иногда читал стихи, чтобы овладеть, и я уверен, что Александр Сергеевич Пушкин тоже этим пользовался... Да, неплохо нанести такой вот не смертельный победоносный удар. Потом ты увидишь, дура она или нет, ты же сумеешь оценить то, чем ты ее бьешь, ты то знаешь, что это дрянь какая-нибудь, смотришь, а она радуется, чему? И думаешь: боже мой, что ж ты тут сидишь? А настоящая тебя услышит. Не надо скрывать перед женщиной, если у тебя есть какой-то дар, чего уж там.
 - Служебный роман между режиссером и актрисой в театре - вещь неизбежная?
 - Да, я глубоко в этом убежден. Если режиссер заслуживает любви своих актрис - это вещь даже очень красивая. Я называю это мольеровской историей. Мы живем рядом, абсолютно одним миром, все внутренние связи располагают нас к любви. Творчество - ничто иное, как любовная связь между мужчинами, женщинами. Но если ты просто насильник, пользуешься властью над меньшим, такой ты и режиссер. Зачем долго бегать по свету, когда самые прелестные вокруг тебя? И совершенно родные. Но у меня широкий круг, я не увлекался только актрисами театров, в которых работал. Раньше были аморалки, вызовы в райком, обком... Я всегда плевал на это, хотя у меня было столько из-за этого неприятностей! Я даже не понимал, о чем меня спрашивают. А когда ты не понимаешь, им становится стыдно. Помните, как у Булгакова в "Кабале святош" герой говорит Мадлене: не мешай мне, страсть охватила меня. Такая трогательная фраза. И Мадлена уходит в монастырь, оставляя его с женщиной, которая, возможно, их совместная дочь. История, конечно, чудовищная и в то же время не противная.
 - Бывает ли так, что, увлекаясь актрисой как женщиной, вы даете ей роль и стараетесь не замечать, что она с ней не справляется?
 - Я делаю ее любовно, воспринимая как актрису. И она какое-то время - актриса. А если она еще и равная - это роскошно! Взаимопонимания с актрисой можно достичь только через чувственные вещи. Актрис-интеллектуалок не бывает, я не верю. С мужчинами туго, а с женщинами и подавно. Я вот был на родах. Полгода упрашивал, чтобы моя подруга, зав акушерским отделением, меня пустила. И я убедился: красиво. Для меня нет ничего некрасивого, кроме насильственного убийства. И появление абсолютно готовенького существа - это удивительная история. Но у меня сильное подозрение, что женщина - просто гнездо, в которое мужчина помещает все им уже изготовленное. Рожает отец.
 - Почему же природа доверила это женщине?
 - Просто мужчине некогда носить, следить за тем, как пухнешь, ничего не делать.
 - Не потому ли актрисы уходили из вашего театра, а женщины из вашей жизни, что вы теряли к ним интерес?
 - Актрисы уходили из моего театра действительно тогда, когда я терял к ним интерес, и что же?
 - Выходит, это нормальный процесс, и никаких истерик у них по этому поводу быть не должно?
 - Никаких истерик! Не надо обманываться. Они всегда знают, на что идут. Женщина очень четко понимает опасность связи, полностью берет на себя ответственность и инициативу. Я никогда в жизни не приписывал себе первого голоса в дуэте. Я понимал, что она РАЗРЕШИЛА мне. А что кончается... Она же понимала, что это кончится. Если обнадеживала себя, то это ее дело. Но я не думаю, что у меня было много дур, которые безумно сетуют и воют.
 - Вам не снится кошмар, что покинутые вами женщины объединились, чтобы вам отомстить?
 - Нет, такого сна не помню. Наоборот, они бы собрались вместе, чтобы окружить меня заботой, было бы очень хорошо. Потому что мне не хватает их всех. А за что мне мстить? Уязвленное самолюбие, гордыня? Да, есть гордые дамы. Но это их грех.
 - Вы это не приветствуете?
 - Это не приветствует церковь, Бог.
 - А когда женщины из-за вас бьются друг с другом, ревнуют...
 - Мне не нравятся распри. Я ненавижу физические, нравственные столкновения между женщинами. Я вообще не люблю женщин в роли мужчин. Не люблю агрессивно вопящую гнусную бабу. Я люблю тишину, люблю находиться вдвоем. Хотя я открыто существую, когда люблю, и не скрываю ни от кого, но я не ставлю задачу вызвать в ком-то ревность или гнев.
 - Тем не менее, в вашем театре вокруг вас клубятся интриги, которые плетут женщины. Они вас ревнуют, из-за вас страдают, на вас покушаются.
 - Но ревнуют - это не значит, что я был с ними близок. Значит, у нас такая вот семья, такая вот интересная зависимость.
 - Михаил Захарович, можно ли сказать, что все победы и поражения в мире происходят по причине того, что всякий мужчина доказывает: я самый лучший любовник, - и в порыве самоутверждения устраняет конкурентов?
 - Я думаю, что в большинстве случаев так. Мой случай более надменный: я в упор не вижу своих соперников и даже не интересуюсь их существованием.
 - Спасибо.
 - Ну, мы тут и наплодили с вами!
 
 
Что приводит женщину?
(интервью с актрисой Ириной Метлицкой в 1994 году)
 
 Она умна и красива. Ее можно назвать киносимволом последней пятилетки, потому что время затребовало на экран деловую женщину с благородной внешностью. Независимую и покорную, напористую и осторожную. Хотя образы, созданные ею в кино, редко совпадают с тем, что она могла бы сыграть. Как, впрочем, и в театре. Словно время затребовало, но оказалось не совсем готово. В этом году Ирине Метлицкой исполнилось 33 года. И она воспринимает судьбу, как интересно мыслящего режиссера, под руководством которого ей любопытно жить.
 
 - Ирина, как чувствует себя женщина в возрасте Иисуса Христа?
 - А откуда вы знаете, что я в возрасте Христа?
 - Вы сами не скрываете это в интервью, говоря, что родились в год Быка. Можно высчитать.
 - А-а. Я жду чего-то хорошего от этого года. Он только начался: у меня день рождения был 5 октября. И если задаться вопросом, как я себя чувствовала, проснувшись в возрасте Христа, то могу ответить: очень гармонично.
 - Вы живете в очень напряженном ритме, такая стремительная личность, все время в прилетах-улетах, вас не тревожит мысль, что чем больше вы торопитесь успеть, тем больше упускаете?
 - Мне жалко, что я еще многого не успеваю, физически не успеваю.
 - Морально надорваться не боитесь?
 - Я надеюсь на свой год. Морально, конечно, тяжело. Но мне кажется, что у всех творческих людей, чья работа связана с нервными нагрузками, организм приучен сохранять баланс. Почему артисты говорят, что самое страшное в нашей профессии - неопределенность, когда неизвестен распорядок жизни. Это означает невозможность распределить силы. Когда я знаю свой график в течение года, где у меня будет тяжелый период, где отдых, я заранее автоматически настраиваюсь, и все проходит замечательно. Такая вот психологическая зависимость от работы.
 - Что приводит женщину в актрисы?
 - Каждую - свое.
 - А вас?
 - Когда я снималась в десятом классе в фильме "Расписание на послезавтра", почему-то меня это захватило. До этого я мечтала стать балериной. А сначала - эстрадной певицей. Когда ложилась спать, я прокручивала в голове целые художественные сериалы: я - такая-то, я - такая-то. И любила просто под музыку закрывать глаза, то есть слушала музыку и видела, как танцую, выстраивался определенный танец. Все эти мечты взаимосвязаны. Подсознательно я тянулась к игре, к сцене. На сцене бывают мгновения, когда ты чувствуешь, как на всех людей, смотрящих на тебя, ты будто накидываешь некое покрывало. Это не власть над ними, власть - вульгарное, неточное слово...
 - Обладание?
 - Нет. Происходит слияние душ: твоей и людей вокруг тебя. Твои чувства испытывают и те, кто в зале. То, что замирает в тебе, так же замирает и в остальных. Наверное, это самое большое удовольствие, которое может быть в жизни. Можно сказать, что это любовь. Любовь ведь в высшем понимании и есть растворение одного человека в другом. Это не обязательно отношения между мужчиной и женщиной, чисто сексуальные, нет. Наверное, верующий ощущает подобное слияние душ во время молитвы. У меня были такие мгновения слияния с залом. И это дает мне право работать.
 - Не получается ли так, что актерская профессия стирает половые различия? Какая разница душе, в какой она оболочке?
 - Может, и возникает порой такое ощущение, что стирает, но это плохо, мне кажется. Вообще, почему какой-то актер становится вдруг кумиром? Потому что окружающие факторы так складываются, что у большого количества людей формируется определенное видение - образ. У этого образа лицо, к примеру, Мерилин Монро. Она совпала с потребностью в ее внешности. А потребность родилась из того, что люди читали, какую музыку слушали, как воспитывались. Мне кажется, что артист, который вдруг попадает в свой звездный час, не всегда бывает хорошим артистом. Идеалы меняются в зависимости от смены дизайна внешнего мира. Артист, как воплощение мечты не артистов. Мы немножко затеатрализировались: хороший артист - плохой... Я в жизни встречаюсь с человеком и чувствую, что он мне симпатичен, есть энергетическое совпадение. Так же и с артистами. Мне нравится эта личность, что бы она ни делала. А другому не нравится, какой бы замечательной ни была игра. Потому что во втором зрителе засел иной, симпатичный ему, образ. И всех он сопоставляет с этим идеалом. Общих критериев нет.
 - Я знаю, что вам очень нравится Мэрил Стрип. А какой вы ее себе представляете?
 - Да, очень нравится. Она удивительно женственная актриса, мягкая, нежная, но с очень сильным внутренним стержнем. Очень неординарная личность, судя по ее работам. Ведь как мы оцениваем человека? По его реакциям. Из них складывается ощущение. Мне хочется все время за ней наблюдать, что бы она ни делала. Неважно, удачная работа, неудачная, я наслаждаюсь общением с этим человеком через экран. Точно так же я безумно люблю Грету Гарбо.
 - Вы знаете себе цену как актрисе?
 - Я не должна себя оценивать. Можно, конечно, упиваться собственной значимостью. Это все равно, что говорить: я очень хороший человек. Я говорю так о себе, но в шутку. Есть ведь люди, которые меня не любят, которых раздражает сам факт моего существования, и раз есть хоть один такой человек, я не имею права сказать, что я хорошая. Этим как бы подчеркну, что он плохой, но у меня нет права его поучать, перевоспитывать. Он просто ничего не может с собой сделать - нет у нас контакта и все тут. Все люди - хорошие. И все артисты - хорошие. Но мне нужна эта личность, а другому - та.
 - Вы как-то сказали, что хотели бы сыграть Гамлета. Чем он так завораживает, причем, и женщин, и мужчин?
 - Нет, что касается меня, то это, конечно, шутка. Но в образе Гамлета, мне кажется, собрано все, что обычно случается с человеком. Пожалуй, больше всего люди боятся предательства, да? Человек несет в себе страх перед этой ситуацией, заранее ищет пути выхода из нее, способы переживания. А в этой пьесе именно такая ситуация. И каждый как бы проигрывает внутри себя, что он, наверное, так же не сможет это пережить. И считает, что только он понимает пафос и ужас подобного состояния бессилия. Точно так же, наверное, всех женщин привлекает история какой-нибудь феноменальной любви.
 - Клеопатры?
 - Да. Это желание показать всем, как женщина может любить, как это бывает прекрасно. Если вернуться к вопросу: почему выбираешь актерскую профессию? - то из-за такой вот возможности проиграть все ситуации. Как у нас говорят - прожить много жизней, прочувствовать разные ситуации изнутри. Устраиваешь некий экзамен самому себе, с одной стороны, и испытываешь много разного в жизни. А чем привлекает актрис образ Гамлета?.. Мне кажется, он написан таким, каким в представлении большинства женщин должен быть мужчина. Сочетание мужественности, жестокости с безумной нежностью, со способностью любить. И всегда женщине хочется приобщиться к идеалу мужчины. Как в пьесе "М.Баттерфляй": "Только мужчина знает, как должна вести себя женщина". Но ведь и каждая женщина знает, как должен вести себя мужчина. Такой же перевертыш. С этой точки зрения "Гамлет", видимо, написан наиболее гениально.
 - Ирина, а что приводит женщину замуж?
 - Я что-то не помню.
 - Как вы познакомились с Сергеем?
 - На спектакле. Ну что значит замуж - не замуж... Замужество - это форма быть рядом с человеком всю жизнь. Если ты не можешь без него обходиться. Для меня это так.
 - А зачем женщине мужчина?
 - Ну, если говорить с долей иронии, то для того, чтобы было куда изливать свою любовь. Женщина - весьма любвеобильное создание, она живет потребностью заботиться, оберегать, и ее счастье, если она находит достойный предмет для проявления этой потребности, а еще большее счастье, если этот предмет отвечает не меньшим запалом. Это такие вещи, которые трудно раскладывать по полочкам.
 - Но как вы все-таки познакомились с Сергеем?
 - Мы играли двух влюбленных в спектакле театра "Современник". Он уводил меня из спорта, а тренер не разрешал, и была целая трагедия.
 - Можно ли сказать, что это первая и последняя ваша любовь?
 - Вообще-то лучше мы не будем это печатать, потому что, что бы я сейчас ни ответила... Потому что мое мнение совершенно определенное - человек не может знать того, что с ним произойдет буквально через час, он не ведает, что ему суждено в этой жизни. Но если я так отвечу, будет обида, причем, вековая. Поэтому лучше этот вопрос не затрагивать.
 - А как муж вас обычно называет?
 - Тоже не скажу. Один раз какому-то журналисту проболталась, а он очень обиделся, сказал, чтобы категорически этого не было.
 - Он у вас очень суровый?
 - Да, очень строгий.
 - Можно сказать, что муж держит вас в ежовых рукавицах?
 - Нет, он скорее оберегает меня от всего лишнего. Хотя это относительно. Кто-то считает, что это не лишнее, кто-то - наоборот. Вообще вся жизнь относительна. Понимаете, я такой человек... Вот у меня есть своя жизнь, но, когда сталкиваюсь с людьми, ведущими совершенно иной образ жизни, я с интересом принимаю и то, что у них. За исключением каких-то очевидных патологий, хотя их я тоже могу понять. Я никого не осуждаю. Без кокетства, мне действительно все интересно и многое нравится. А Сережа - более цельный человек. Он считает, что надо так и так, и больше никак. По моему мнению, никого нельзя насиловать. Каждый сам выбирает и строит свою жизнь. Пусть человек стонет, что жизнь его не удалась, но он получил именно то, что хотел.
 - Вам по этому поводу не говорят, что у вас каша в голове?
 - Нет, я же не все, что мне любопытно, пробую сделать. Вот мне, например, нравится, что люди ходят в ночные клубы, на дискотеки, развлекаются. В принципе, у меня бывает такое желание - пойти. И мне, возможно, понравится там. Но я понимаю, что это немножко не мое. И начинаю просто представлять эту ситуацию, и чувствую, что нет, мне туда не хочется, хотя мне тут же приводят много доводов: а почему бы не попробовать?
 - Какие-то вещи можно пережить мысленно?
 - Конечно. Зачем переживать это по-настоящему? Можно представить и понять, твое это или нет. Я еще ни разу не ошибалась, когда примерялась к каким-то вещам. Я уважаю людей, которые могут в чем-то раствориться, чем-то сильно увлечься. И уважаю их увлечения.
 - А что приводит женщину к материнству? Вас, не женщину вообще?
 - Я очень люблю детей. Можно заниматься разными делами, но дети - такая субстанция, которая есть, была и будет. И все остальное в мире происходит в результате рождения детей, которые рожают следующих. Такая вот человеческая заданность, помимо всего остального. Нужно оставить после себя если не памятник, то покрутить дальше какой-то винтик. Может, это покажется обидным, каждый же думает, что он рождается для чего-то немыслимого, но, к сожалению, когда человек проживает жизнь... Все равно у каждого есть свое домашнее задание.
 - Вы свое знаете?
 - Я смогу сказать об этом только в конце жизни. Может, я сейчас вообще ошибаюсь, иду не по тому пути. Вдруг через полгода или год моя жизнь резко переменится, и я начну с фанатизмом заниматься какими-то иными вещами, и обрету то, ради чего родилась.
 - Вы как-то сказали, что не очень доверяете фанатикам, что от них добра не жди. Но Жанна д,Арк, которая вам интересна как личность, мне думается, была фанатиком. И любой талантливый человек одержим своим талантом.
 - Да, я боюсь фанатичных людей. Фанатизм - это зацикленность на определенной мысли. А одержимость - немножко другое, мне кажется. Жанна д, Арк была одержима. Может, я неправильно понимаю наш великий и могучий русский язык, но для меня фанатик - это человек, который кроме одной своей идеи не воспринимает ничего. Одержимость же - это не идея, а движение к ней. Движение в пространстве, где возможно существование и других идей. Тогда как дорога фанатика узка.
 - Но себя вы одержимой не считаете?
 - Не знаю. Наверное, я одержима, если что-то делаю.
 - Вы говорили, что вам интересно было бы сыграть Жанну д, Арк при всей нелюбви к общественной работе. А потом вы вдруг стали общественницей - вице-президента Фонда социальных изобретений, ответственной за российско-американские культурные связи...
 - Но поскольку сейчас меня закрутила моя непосредственная работа, то с этим делом все немножко затормозилось. Я просто не успеваю им заниматься. Хотя люди, с которыми я работаю, очень меня любят, все время говорят, чтобы я их ни в коем случае не забывала. У меня очень много разных идей, но нужно от дорогого отказаться, чтобы их реализовать.
 - А семейная киностудия "Никита и Петр", названная в честь детей, еще существует?
 - Существует. Сережа запускает кино "Ревизор". Как режиссер. Еще сейчас репетируется спектакль, где Сережа предложил мне стать художником по костюмам. Современная пьеса, где у героев от силы по два-три костюма, но мне понравилось предложение. Я, конечно, не профессиональный художник и смешно на что-то претендовать в этом качестве, но меня всегда влекла возможность поучаствовать в создании формы, попытаться воплотить визуально то, что переживаешь. В последнее время мне часто говорят: такое ощущение, что скоро вы уйдете в режиссуру. Но я понимаю, что это не мое. Просто бывает так: я читаю сценарий и представляю, как буду играть, и у меня практически складывается в голове кино, я вижу, как это должно быть снято. И обидно в начале работы с режиссером, наталкиваться на то, что твое представление абсолютно не совпадает с его. В худшую сторону не совпадает. Не то, что я такая замечательно умная, просто сталкиваюсь с ней моей эстетикой. А безумно хочется работать с людьми, имеющими схожие эстетические нормы. К сожалению, это практически невозможно - собрать команду людей, одинаково ощущающих мир. Но, мне кажется, только в этом случае можно родить произведение искусства действительно мирового масштаба. Сейчас же режиссеры как правило навязывают всем свое представление: и оператору, и художнику, и актерам. И чаще всего получается ни то ни се, есть какой-то диссонанс: либо режиссера с оператором, либо режиссерами с артистами, либо с художником. Он идет на некий компромисс, потому что кто-то недостаточно понимает, что он хотел сделать.
 - Вы продолжаете рисовать или это осталось увлечением детства?
 - У меня нет времени, я только смотрю, как Никита, старший сын, рисует. И хочу отдать его в хорошие руки, чтобы научился технике. Может, ему это пригодится в жизни. Кто знает, что его увлечет.
 - Он ходит в обычную школу?
 - Нет, он ходит в английскую спецшколу. Она какая-то экспериментальная, у них странные предметы со странными названиями.
 - Вы ему помогаете учиться?
 - Он только пошел в первый класс, а я уехала на съемку, поэтому с помощью пока не получается.
 - А вы владеете иностранными языками?
 - Я знала немецкий. Но забыла, поскольку нет постоянного общения. Хотя, бывая в стране с этим языком, спустя два-три дня, я начинаю говорить, сама не понимая о чем. Переспрашиваю, люди отвечают, я даже что-то понимаю. То есть на подкорке знание осталось. У меня была замечательная учительница Вероника Михайловна, которая думала, что я пойду в иняз.
 - У вас не бывает так, что, увлекаясь человеком, вы увлекаетесь и его занятием?
 - Это про меня. Я хочу понять, почему мне человек нравится, и отсюда мне хочется понять, почему ему нравится его дело. Я б, наверное, могла в любой профессии работать.
 - Как вы осознаете, что очередной жизненный этап вами исчерпан?
 - Мои этапы это: школа; институт, хотя институт плавно перешел в театр, с конца второго курса я уже играла на сцене; театр "Современник"; театр Виктюка. Сейчас у меня другой этап, не знаю, сколько он продлится.
 - Тяжело переживаете переходы?
 - Я тяжело переживала уход из "Современника". При всех легендах о травле молодых артистов в этом театре, там были один-два человека, которые меня не любили, правда, и они потом смирились. Но основные артисты, народные, которые самые, казалось бы, страшные, меня любили. И зовут вернуться. Волчек и все-все-все. И во мне живет ностальгия по такому вот отношению. Потому что, к сожалению, у моего любимого режиссера Виктюка все было резко противоположное. Когда я от него уходила, я понимала, что не могу не уйти. Этот тот вариант, когда любишь не то, что человек делает как режиссер, а любишь человека как личность. Я потеряла близкого человека, потому что он стал другим. Сейчас он зовет меня назад, предлагает восстановить "Лолиту", предлагает новую работу - "Философию в будуаре", опять свою "Венеру в мехах", но я понимаю, что это фактически нереально, потому что у них уже все развалилось, ни денег нет, ни театра. И еще - я твердо знаю, что никогда нельзя возвращаться к тому, что было тебе дорого. Не выйдет. Нельзя восстанавливать даже очень хорошие спектакли. Этот период жизни был и ушел. С точки зрения эмоций. А с точки зрения логики, мне это уже не нужно. Я была в такой эйфории от работы с ним, от взаимопонимания на уровне полу мысли, мне казалось, что ему под силу любой материал. Но так сложилось, что те наметки, то направление, которым он нас поманил, к сожалению, он оставил и пошел совершено в другую сторону. Мне кажется, он возвращается к самому себе, к худшим своим проявлениям десяти-двенадцатилетней давности, к чернухе, к патологии. Я не хочу в этом участвовать. Хотя очень его люблю. Мне безумно жалко свое чувство, которое было и было удивительным. Но это - прошлое. Возвращая его, можно разрушить и память об этом чувстве, тогда совсем ничего не останется. По моей инициативе у Виктюка перестали играть "Мистерию о не рожденном ребенке". Я почувствовала на первом же спектакле, что зрители отторгают происходящее на сцене. Все устали от скандалов, проблем, отрицательных эмоций. Я сама устала. У меня после этого спектакля всегда оставалась тяжесть на душе. Мне всегда хотелось и хочется в работе трепетных, тонких, нежных чувств. Но так получалось, что я со своим стремление ввысь, всегда опускала зрителей в какую-то бездну. Сейчас жду выхода на экраны фильма Александра Черныха "Я люблю", по прозе Виктории Токаревой. Там есть, как мне кажется, и трепет, и нежность. Полфильма я молчу, эту часть не видела, а на озвучании видела вторую половину, и мне понравилось.
 - А кто все-таки будет играть Анну Каренину в фильме Сергея Соловьева, вы или Татьяна Друбич?
 - Не знаю. Официально мне никто ничего не говорил, но окружающие утверждают, что я. И Соловьев таинственно говорит: будем работать. Он еще хочет делать со мной спектакль по "Идиоту". Я люблю этот роман. Мне кажется, тема Настасьи Филипповны созвучна теме Анны Карениной. Тоже метания женщины между интеллектом и физической страстью.
 - Ира, а вы плачете в жизни?
 - Да. Очень борюсь с собой.
 - Почему?
 - Ну, не хочется же плакать! Хочется всегда быть сдержанной, спокойной. Думаешь: как же люди умеют легко через все проходить, как у них это получается? Как добиться такого совершенства?
 - Вы боитесь чего-нибудь?
 - Я в основном боюсь за детей. Страхи связаны с ними.
 - Есть ощущение, что семья - ваш тыл?
 - Естественно, как же без этого. Семья должна быть тылом, иначе для чего ее заводить?
 
 P.S. Этот разговор состоялся 13 октября 1994 года в буфете Дома кино. Наверное, Ирина еще не знала о своей болезни. Но меньше, чем через год диагноз был поставлен - рак крови. И 5 июня 1997 года Ирина Метлицкая умерла на 36-м году жизни.
 
 
Душистый ураган
(интервью с альтистом Юрием Башметом в 1993 году)
 
 Он перемещается во времени и пространстве, как ураган. Оставляя за собой шлейф приятного парфюма. Мужчина, который, кажется, прекрасно знает свои слабости и свою силу. И сам же готов мягко иронизировать нат тем и другим. Он воплощает заботливую несуетность. Словно безумствует жизнь вокруг него, а он невозмутимо мудр. Его длинные волосы и острый индейский профиль подобны особым приметам судьбы. Его дар - обволакивать. Глазами, жестами, наклоном головы. Он всматривается, словно чарует. Женщины шалеют, воображая его Дон Жуаном, Воландом... - созданием, на миг приближенным и унесенным. Альтист Юрий Башмет - Народный артист России, профессор консерватории, художественный руководитель и главный дирижер оркестра "Солисты Московской консерватории" - умеет подыгрывать своему невыносимо притягательному демоническому облику.
 
 - Юрий Абрамович, вам близок по духу образ Мефистофеля - Князя Тьмы?
 - А какую сторону этого образа вы имеете в виду: наши мистические представления о нем или Мефистофеля как воплощения зла?
 - Скорее, символ наших потаенных инстинктов, нашей второй половины.
 - Мистике я придаю большое значение - она меня занимает. Я когда-то много общался с экстрасенсами. И они сказали, что во мне нет черноты. Если же говорить о наших мистических представлениях о Мефистофеле, то, возможно, моя внешность наводит на такое сравнение. Не глубже. Хотя музыка - это тоже мистика.
 - Вам приятно, когда вас сравнивают с Паганини?
 - Меня по жизни сопровождают три образа. Первый - Паганини, Второй - наполеон Бонапарт. Говорят, имеется внешнее сходство с какими-то его молодыми портретами. А третий - совсем далекий от меня образ Юрия Гагарина. Потому что я тоже Юрий. Таким я представляюсь японцам: Гагарин с альтом. Но в основном - первые два. Я плохо знаю, каким был Паганини. Но, думаю, он обладал бешеной энергией. В этом я бы не отказался от сходства с ним - в манере игры с ее страстностью, силой. Если имеется в виду чисто внешняя похожесть - длинные волосы и такой же выразительный нос, - то подобная параллель никакого значения для меня не имеет.
 - Вы задумывались, кем были в прошлой жизни?
 - Да, но ответа не нашел. Конечно, меня порадовало бы, если б я в прошлой жизни был композитором или дирижером. Это укрепило бы меня в моей нынешней роли, в моих стремлениям. Узнать о себе прошлом, наверно, необходимо именно для того, чтобы найти подтверждение каким-то своим представлениям о себе, способностям. У каждого наверняка бывают случаи, когда он оказывается в новой ситуации, среди незнакомых людей и вдруг явственно ощущает, что подобное он уже переживал, это с ним уже было. В такой момент, видимо, приоткрывается ход в другое измерение. Занятие музыкой - это мой коридор, движение, по которому дарует мне космические откровения.
 - Можно сказать, что музыкальный инструмент имеет пол?
 - Можно.
 - Скрипка - это инструмент женского пола или мужского?
 - Женского.
 - А альт?
 - У альта, скорее, средний пол. Это вообще инструмент-гомосек. Поймите правильно. Я не о том, что у нас принято считать сексуальным извращением и к чему я лично отношусь терпимо и с пониманием. Здесь несколько иначе. Бывает такой тип человека - пожилой мужчина, который окружает себя юношами, не стремясь к получению физических удовольствий. Ему важно духовное общение и передача своего опыта, интеллекта в обмен на молодую энергию. То есть - мысль и интерес к ней. Восприимчивость как толчок для ее зарождения и высказывания. Потребность друг в друге ради гармонии духа. Это высокие чувства. Взаимоотношения с инструментом - некая космическая связь (возврат к первому вопросу по поводу мистики). Нечто, идущее из глубин веков, природой заложенное. Когда-то наградой мужчине, победителю в состязаниях, была молодая лань. Это существо почиталось выше, чем подросток или девушка. Сейчас подобное называют скотоложеством? А ревность, которая бывает между мужчинами и порой заканчивается убийством? Редко какая женщина, мне кажется, способна довести возлюбленного до таких сильных, жестоких проявлений эгоизма. Многие вещи в человеке непостижимы для окружающих, но без них не существует личности. Они выпадают из наземных представлений, границ. Так и отношения музыканта с инструментом выше наших земных подходов. Одновременно, получается, ближе к тому, что подпадает под термин "извращение".
 - Мне кажется, к вам неудержимо влечет женщин - она, как бабочки, летят на ваш пожар. Что вас больше радует - успех артистический или мужской?
 - Кажется, Пушкин сказал, что служенье музам стоит женской ножки. Приятен успех артистический, который способствует успеху мужскому. Но при этом мужская привлекательность не должна зависеть от музыкальных достижений. Мне хотелось бы, чтобы женщина меня любила не как Башмета, не как выдающегося альтиста или какими там еще эпитетами меня награждают. Порой даже неловко становится от похвал, хотя, конечно, самолюбию лестно. Вообще-то никому еще, наверное, не удалось точно сформулировать, что становится толчком к творчеству. Вот мой сын сделал мне подарок ко дню рождения собственными руками - эдакий мешочек с "начинкой" - подобие музыкальной шкатулки, как он ее себе представляет. Ему неинтересно просто купить подарок, он не видит в этом удовольствия для себя. Дети ведь действительно не принимают каких-то вещей, с которыми взрослые мирятся и срастаются. Что происходит с нами и приводит к совершению скучных поступков? Почему отмирает потребность творить? Боязнь не понравиться, не справиться? У Пушкина, как утверждают исследователи, был комплекс по поводу внешности. Возможно, что он самоутверждался в своих мужских достоинствах с помощью поэзии. Это если примитивно взглянуть на творчество. Добиться женской ножки стихами. У меня ведь тоже был свой комплекс - провинциала. На первом курсе консерватории. Я приехал из Львова, где был местной звездой-гитаристом. Руководил ансамблем, который не успел хорошо "раскрутиться", имея все данные для этого, из-за моего отъезда в Москву. И здесь мне нужно было выразить себя, добиться признания. Каждый из студентов делал это по-своему. Кто-то ударялся в общественную работу, кто-то пробивался подхалимажем и услугами. Были студенты с уже определенным будущим, они и поступили без усилий, скажем, нацкадры по целевому набору. Мне, допустим, надо сына отдавать на учебу, так вот преподавателем у него может оказаться человек, которого мы в свое время как музыканта не воспринимали. Я вгрызался в музыку. Но не корыстно, а опять-таки по воле мистической предрасположенности. В общем, артистический успех неизбежно связан с личностными мужскими амбициями. Но мужскому успеху важно не чувствовать своей зависимости от артистического. Для хорошего самочувствия.
 - Чего не хватает солисту, когда он начинает искать, создавать коллектив? Зачем вам оркестр?
 - По советским представлениям, дирижер - это некто вроде директора завода. Тогда как инструменталист подобен главному инженеру. У каждого музыканта, ставшего дирижером, наверняка есть свой ответ, объясняющий причину его перехода в иное качество. Один, к примеру, скажет, что это шаг на новый, более высокий уровень. Другой может отшутиться, что дирижеры дольше живут. У меня же все связано с тем, что иссяк альтовый репертуар. Я сыграл всю шедевральную музыку, которая была написана для альта, - ее не так много создано. Сыграл весь альт по той причине, что благодаря судьбе ли, везению ли, своим ли каким достоинствам я стал знаменит и приглашаем в мировые концертные залы. Видимо, оказался в правильное время в правильном месте. Альтистов не так много, а я сделал ставку на этот инструмент и стал пионером в выявлении его возможностей. Я не занимался тем, что безнадежно мечтал о выступлении в Большом зале Московской консерватории, когда меня допускали только в Малый. В душе, конечно, переживал, но не занимался самоедством, самоуничижением. Страдания сжигали бы энергию. А я предпочитал направлять ее на музыку и делал имя и карьеру на Западе, достигая постепенно того, что из тамошних малых залов перемещался в большие - самые престижные. Однажды я осознал, что как альтисту мне скоро нечего будет играть. Тогда еще Альфред Шнитке не написал для меня два альтовых концерта. Я их ждал много лет. И мне подумалось, что стоит переключиться на скрипку, как когда-то я перешел со скрипки на альт. Вернуться в прежнюю семью, не порывая окончательно с этой. То есть попытаться побыть двоеженцем. Как-то во Франции заболел дирижер молодежного оркестра, и мне предложили его заменить. Я отказывался, считая это совершенно иной профессией, требующей других, отсутствующих во мне качеств. Но после долгих уговоров все-таки решился рискнуть. И получилось вполне пристойно. К тому же я ощутил некое равновесие между ролями солиста и дирижера. Оркестр - это как бы семейная жизнь. А инструмент - любовь, которая не отягощает, а даже, возможно, придает остроту семейной упорядоченности. Так я покончил с двоеженством.
 - Вы способный дирижер, как вам кажется?
 - Я слишком мягкотелый по сравнению с моим идеалом дирижера. Дирижер - это локомотив. Он должен нести в себе такой сгусток энергии, чтобы множество музыкантов играло как один. Мы же не говорим о том, например, что Тосканини палочкой выколол глаз музыканту во время репетиции. Но это естественные и неизбежные моменты профессии диктатора, который в каких-то своих проявлениях - невольник темперамента, дара. А я - тонкокожий человек. Я это ощутил на примере своего первого оркестра, который в полном составе остался во Франции, отказавшись возвращаться на родину. Они предпочли бытовые удобства и минимальную профессиональную устроенность той творческой неопределенности, которая окружала здесь. Так вот сейчас половина музыкантов меня любит и благодарит за то, что я предоставил им такую возможность - выехать и хорошо устроиться. А вторая половина, не получившая искомого, не удовольствовавшаяся итогом, меня за это ненавидит. А я очень не люблю, когда меня ненавидят. Дирижер - это человек, который должен держать дистанцию, не углубляясь в личностные взаимоотношения с музыкантами. Тогда ему проще управлять ими. У меня эта дистанция не очень выдерживается. Нужно быть сильным человеком, чтобы не нуждаться в опоре, не зависеть от окружающих. Вести за собой, ничуть не сомневаясь, что они пойдут. Для этого требуется особые характер - как особое устройство организма. Если опять вернуться к первому вопросу, то для образа дирижера хороши мистические черты. Но музыкальные результаты моего оркестра доказывают, что я справляюсь.
 - Вы живете, как ураган. У вас есть время, чтобы наслаждаться жизнью?
 - Что значит наслаждаться? Если речь идет о так называемых простых человеческих радостях - почитать книгу или посмотреть телевизор, - то это мне удается, особенно в гостиницах, где одиночество располагает к подобному времяпрепровождению. Если вы имеете в виду, скажем, отпуск у моря, отдых в компании друзей, походы в театр - то этого я лишен. Но мой образ жизни приносит мне удовольствие. Я не существую в узких рамках, чтобы страдать от тесноты и ущербности. В моей жизни есть полет. Правда, мне порой не хватает времени на то, чтобы посидеть, подумать над партитурой, поработать с инструментом лишний раз. Но если все складывается так, как происходит, значит, это моя судьба. И не стоит ей перечить. Я подчиняюсь обстоятельствам. То, чем я занимаюсь, приносит радость в силу того, что я именно к этому занятию призван. Круг замыкается на мне же. Вот, например, два человека. Один умер в 30 лет, другой - в 80. Второй 50 лет после смерти первого мучился от каждого проживаемого дня. А первый прожил интенсивно и наполнено. Каждому отпущен свой срок. И в момент смерти человек может находиться как раз на высшей точке самосовершенства. Я увлекся своим ритмом, и он меня не гнетет. Мне нравится это множество дел и то, что я успеваю с ними расправиться. Возможно, в профессиональном плане я что-то не сделал только потому, что мне не дышали в затылок. Как спортсмен, у которого не находится достойного соперника, впадает в некоторую вялость и слегка тормозит в развитии.
 - Вы чувствуете себя режиссером собственной жизни?
 - Я скорее исполнительная власть. Хотя... Я понимаю все, что со мной происходит. И когда оглядываюсь назад, мне не кажется, что мною совершены какие-то глобальные ошибки и неправильности в пути. Пожалуй, я чувствую себя режиссером, который обживает предполагаемые обстоятельства. Я - режиссер, но вместе с кем-то, кто выше меня.
 

Игра в прятки с независимостью
Беседа с хореографом Аллой Сигаловой в апреле 1990 года в ГИТИСе

— Есть Перестройка, нет, все равно приходит весна, распускаются листья на деревьях, так же и у человека независимо от того, кто придет к власти или что придет, все равно люди будут любить друг друга, расставаться, страдать, рождаться, умирать. Это жизнь, которая не зависит ни от какой политики. Прошлым летом я была в Польше, и меня повезли в Освенцим. Меня поразило, что в этой ситуации, в этих страшных бараках… Вы не были в Освенциме? Я приехала больная. Это что-то страшное. В одном из бараков на стенах какой-то заключенный все время рисовал: пустыня, солнце, верблюд, пальма. Понимаете? Это просто можно сойти с ума, то есть даже в тех условиях… Люди писали стихи. Люди влюблялись, любили друг друга.
— В любое время можно найти своего зрителя? Или он вам вообще не нужен? Поэты, пишущие стихи для себя, — больше поэты, чем те, которые пишут для масс и о массах? Чистота искусства?
— Ну, честно говоря, когда мы делали спектакль (первая работа «Независимой труппы» - «Игра в прятки с одиночеством» - Авт.), мы, в общем, не думали о том, как это будет смотреть публика. То есть нет, конечно, об этом думаешь, понравится или не понравится. Но то, что я, допустим, сейчас делаю сцену, которая будет… Ну, это невозможно. Такой установки, наверное, поставить для себя трудно. Мы делали спектакль. Но, наверное, это спектакль во многом про меня. Наверно. Ну, во всяком случае, люди, которые меня хорошо знают, мои друзья, они видят в этом элементы автобиографии. Но если это затрагивает эмоции, если в этом есть чувство, то неужели на чувство кто-то может не откликнуться? Это ж невозможно. Если я иду по улице и если мне человек улыбнулся, неужели я ему не отвечу? Ну не может же этого быть, правда?
— Вам часто улыбаются?
— Ну, наверное, больше я улыбаюсь.
— И откликаются?
— Откликаются!
— Откуда вы появились в этой жизни? Вы дитя перестройки или продукт застоя? Что довело вас до «Независимой труппы»?
— Это долгая история. Началось с ленинградского хореографического училища, которое я закончила, и у меня была тяжелая травма. Мне запретили этим заниматься. Я поступила в ГИТИС на режиссерский факультет.
— Вы ленинградка?
— Из Ленинграда. Я закончила ГИТИС, осталась здесь преподавать и работала в театрах уже, еще даже учась в ГИТИСе, делала всякие постановки. Пришла в «Сатирикон». А из «Сатирикона» уже… Ну, наверное, это такая штука… Знаете, то, что мы отделились от «Сатирикона», в этом есть масса всяких таких вещей, внутри театральных, которые совершенно, в общем, мало кому интересны, да и не надо в этом грязном белье копаться.
Но основное: нам, наверное, хотелось делать то, что мы хотим, потому что после «Служанок», где у нас сложился замечательный коллектив, и нам было очень хорошо работать, мы ждали, что Виктюк придет к нам еще на один спектакль. Но так получилось, что дирекция театра следующий спектакль, который собирались ставить, закрыла. И так получилось, что мы остались без интересной работы.
Костя Райкин начинал в этот момент делать «Маугли». Он мне предложил сделать. Могли вместе с ним как балетмейстер. Я отказалась. Я не могу делать то, что меня не интересует. Я уже однажды пошла на такой компромисс, когда поддалась уговорам Константина Аркадьевича и сделала с ним спектакль «Геркулес и Авгиевы конюшни». Это лежит на мне. Я вспоминаю это как самый большой стыд, который у меня был. Надеюсь, что у меня больше в жизни никогда такого не будет. Потому что это был компромисс. Я шла на заведомо гнилое дело.
— А как вы определили для себя: гнилое, да еще заведомо?
— У этого спектакля была сложная судьба, потому что его сначала делал один режиссер, и он просил, чтобы я с ним работала. Я отказалась, и спектакль уже был готов к сдаче. Его худсовет не принял. Убрали этого режиссера, и Константин Аркадьевич как художественный руководитель театра стал выручать. Просто декорации есть. Актеры… Ну сколько можно! Год репетировался спектакль! Не закрывать же его вообще. Естественно, он меня попросил, поскольку я к нему великолепно отношусь, то достаточно трудно отказать. Но это еще раз говорит о том, что надо уметь говорить «нет», нельзя из-за каких-то хороших отношений, все-таки компромисс всегда оборачивается… Ну, не знаю, может быть, кому-то удается выходить из компромиссов чистым, а я вышла грязной.
— Вам не всегда удается влюбить себя в дело, которое вам предлагают?
— Понимаете, в чем дело. Это элемент профессионализма, когда начинаешь делать, обязательно этому отдаешься, это обязательная вещь, и я, естественно, тоже... Но головой-то я понимала, что я делаю. Я себя накручивала, а там совершенно прекрасно все понимала. Ну что говорить! Вы видели этот спектакль?
— Видела.
— Ну. В общем, основной конфликт начался из-за этого, потому что на одной из репетиций, - все мы самолюбивые, правда? - и все мы тяжело выдерживаем критику, когда слышим: ты сделал просто дерьмо. Но я не могла удержаться. Я сидела с Костей. Мы смотрели прогон. Я говорю: Костя, мы сделали такооое… Встала и ушла, потому что прежде всего я должна обижаться на саму себя, раз я дала согласие на это, заведомо зная, как это будет. Тут же он меня догнал, орал, скандалил, что вот как я его предаю. Это была первая трещина, которая уже, знаете, как бывает, один раз с любимым поругаешься, и это одно за другим уже… И я поняла, что лучше надо оставить это место. И потом стыдно, когда в театре, в котором ты работаешь, идет такой спектакль, сделанный твоими руками.
— Анис Мухаметшин явился вам, как золотая рыбка?
— Мы начали искать покровителя нашей труппе с января 1989-го. А Аниса мы нашли в августе. То есть с января по август у нас была масса вариантов, встречались, расходились с людьми, обещали нам, и, в общем, как-то ни с кем не получалось: кто-то в нас не верил, в кого-то мы не верили. А Анис с пришел, меня с ним познакомили, он меня знал, правда, но я с ним не была знакома. Я ему поставила кассету с записью репетиции. Он однозначно сказал: все, я хочу с вами работать.
— Он производит впечатление человека, который разбирается в искусстве?
— Я не знаю, может быть, он и не разбирается в искусстве, а что такое вообще искусство? Как можно разбираться, не разбираться? Тогда можно и зрителям тоже сказать: вы не разбираетесь в искусстве. Правда?
— Можно. И говорят.
— Ну а как это? Он такой же зритель, как и все. Он - человек из зрительного зала.
— Но он не просто зритель. Он импресарио. Или продюсер? Он увидел, что здесь дело для него выгодное?
— Нет, на театре коммерции и бизнеса не сделать, это ясно. Недаром все большие западные театры существует на пожертвования, на меценатские отчисления. Даже La Scala. Так что назвать театр коммерцией невозможно, тем более театр камерный, который состоит из шести актеров. Какая может быть коммерция?
— Но театры тем не менее перевели на хозрасчет и бросили на произвол самостоятельности.
— Ну что я сейчас буду говорить о том, что все призывают, бесконечно призывают вкладывать финансы в культуру? Чтобы она развивалась, надо в нее что-то вкладывать. И не просто что-то, а большие деньги нужны для развития всего этого. Оно не может само себя кормить.
— Вкладывание денег подразумевает диктат со стороны вкладчика?
— Я думаю, что нет. Во всяком случае, у нас этого нет в отношениях с дирекцией «Комбината звезд». Мы полностью предоставлены сами себе. Все, что нам лезет в голову, все мы можем сделать. И Анис, то ли он так мне верит, я даже не знаю, что он такое, ощущение, что Оле Лукойе. Наверное, не без каких-то человеческих симпатий. Просто ко мне хорошо относится и верит, уж не знаю, насколько, в мои способности. Во всяком случае, в порядочность мою. Это самое главное.
— То есть у вас проблем вообще никаких нет?
— Есть проблемы.
— Да?
— Ну какие у нас проблемы, мелкие всякие, которые даже проблемами не назовешь. Допустим, не получается у актера какое-то движение.
— Это творческие проблемы.
— А больше у нас проблем нет.
— Гастроли вы сами планируете себе или вы никуда еще не выезжали?
— Мы только что вернулись из Риги, получили массу удовольствия от общения с рижской публикой. Это, конечно, такая проверка на прочность.
— У вас же очень специфичное искусство.
— Да, я не могу сказать, что в регионах принимали лучше, чем здесь, или наоборот, там просто по-другому зритель воспитан, по-другому себя ведет. Я не почувствовала большой разницы. Единственное, что там было труднее начинать первые 3-4 миниатюры. Такое ощущение, что выходишь на пустой зал. Тишина, будто никого нет. Когда мы закончили третий спектакль, зажегся свет, и должны быть аплодисменты. Гробовая тишина. Я так испугалась. Думаю, ну все. И вдруг такой взрыв, очень приятный.
— За границу вас еще не звали?
— У нас много всяких планов насчет поездок, просто пока что у нас один спектакль. С одним спектаклем ездить достаточно сложно, тем более что мне нужно делать замену. Я сама работаю в этом спектакле, а я должна из него выйти. Тяжело мне работать. Для нас сейчас самая главная задача - это выпустить второй спектакль. У нас сейчас все на это нацелено.
— Уже есть тема?
— Мы уже первый акт сделали.
— Как это будет называться?
— Это будет называться: Шекспир, «Отелло».
— Как родилось название «Игра в прятки с одиночеством»?
— Вот так. Что-то стукнуло в голову, пришло, и все. Мне оно очень понравилось. Мне показалось, что оно очень красиво.
— Оно очень красиво.
— Да? Правда? А мои актеры сначала очень его восприняли… Ну что еще придумала? Вообще я поняла, что как первое ощущение пришло, вот надо ему доверяться, потому что потом уже, когда начинаешь что-то анализировать — не то.
— Вы мистик?
— Нет, я верю только в собственные силы. Только в себя, потому что я с детства приучилась, потому что мне не на кого полагаться, не на кого надеяться, и все, что я сделаю, все это будет мое. Если я что-то не сделаю, того у меня не будет. Вот и все.
— Это не осложняет ваши взаимоотношения с окружающими?
— Да. Мне сложно общаться. У меня достаточно непростой характер, у нас у всех непростой характер. Но есть люди, с которыми легко общаться, есть, с которыми тяжело, а есть люди, с которыми не хотелось бы вообще общаться. Не скажу, к кому я отношусь.
— А чем вызвана самостоятельность в детстве? Сложности с родителями? У вас были нормальные взаимоотношения?
— Я не знаю, что такое нормальные взаимоотношения. У меня в шесть лет ушел папа. Я жила с мамой. Мама уехала в Красноярск работать. Я в Ленинграде училась. Ну, долго объяснять. У меня были достаточно тяжелые отношения с бабушкой, маминой мамой, у которой я жила. Потому что… Это долгая история. Потому что мама моя вышла за еврея. Бабушка была русская, из Ярославской области, потом переехавшая в Ленинград, с русскими корнями, которая не принимала этого, и меня не приняла, все время такое ощущение отчужденности. Потому я у бабушки долго не жила. Год прожила и ушла. И так вот ходила по знакомым.
— У вас не очень много друзей?
— У меня нет близких друзей. Я боюсь допускать. Я привыкла ни с кем не делиться.
— Вы сознательно не захотели называться театром-студией?
— Не могу слышать это слово — «студия» - для меня студия - это что-то такое, где люди сидят, курят, разговаривают. Я это ненавижу. Ненавижу, когда сидят и разговаривают. И еще курят, может, потому что я была в каких-то студиях по атмосфере. Это что-то такое, что называется — тусовка. Я это ненавижу. Нет? Я не права? Может быть, не везде это так, может, мне попадалось так. Но при слове «студия» я сразу вижу людей в душном прокуренном помещений, которые сидят, разговаривают, и так бесконечно.
— Вы — человек дела?
— Мне ничего не остается делать, кроме как делать.
— Эта потребность души или житейских обстоятельств?
— Да нет, у меня как-то все нормально. Я не могу иначе. Все время надо что-то делать.
— И вы уже четко определили для себя сферу применения?
— Да, кроме этого, я еще преподаю в ГИТИСе на режиссерском факультете. С восторгом преподаю. Я обожаю своих студентов. Просто до неприличия. Они это видят и пользуются моей добротой. Но я, правда, не добрая, они считают, что я злая. Просто сволочь, - они, наверное, обо мне думают. Я на них кричу, обижаю всячески. Мне очень нравится с ними общаться. Я учусь от них очень многому. Нельзя замыкаться в своей скорлупе, а тут, во-первых, на режиссерском факультете работают замечательные мастера, а потом вообще прекрасные есть молодые талантливые студенты.
— Вас приглашают в другие театры ставить спектакли?
— Приглашают очень много. Я отказываюсь. Я сейчас не могу, я все отдают своим актерам. Мне жалко. Масса предложений, сейчас какой-то ужас, все вдруг ринулись, но я понимаю, у нас так бывает - вдруг модное имя появляется в Москве. И вот после «Служанок», даже после «Клопа», а после «Служанок» особенно… Надо взять да позвать Сигалову. Теперь, когда у меня есть свои ребята, мне жалко. Думаю: вот если я что-нибудь там поставлю хорошее, так лучше я это сделаю у себя в театре со своими актерами. Это, наверное, естественно, когда свое хозяйство, все тащишь к себе в норку.
— У вашей труппы есть администрация?
— Да, шесть человек нас обслуживает. У нас есть директор, художник по свету, художник по костюмам, художник по гриму, сценограф, завпост и звукорежиссер.
— Вы прекрасно живете! Это заслуга «Комбината»?
— Да, мы все там на ставке. Но этих людей не «Комбинат» нам дал. Часть людей — это те, кто ушел из «Сатирикона» со мной. Часть людей из Ленкома. Один человек из МХАТа, один из Ермоловского театра. Сложился свой круг, очень тесная у нас компания. Люди подобрались так, что нам хорошо вместе.
— Работают на энтузиазме или платят хорошо?
— То, что нам платят, не называется «хорошо», но вообще сейчас все зависит от нас. Можем мы давать, допустим, десять спектаклей в месяц, пятнадцать, двадцать, сколько заработаем, столько и получим. Но поскольку у нас сейчас задача - набрать репертуар, то мы сидим на репетиционном периоде. В Ригу съездили — семь спектаклей сыграли. И до 27 мая будем только репетировать. Смотря что преследовать - зарабатывание денег или становление коллектива. Мне кажется, что сейчас надо поставить коллектив на ноги. Надо сделать спектакль. Потом будут гастроли. Потом я хочу, чтобы люди отдохнули, потому что два года у нас не отдыхали актеры, чтобы они поехали, отдохнули месяц. Осенью соберемся и опять будем работать, делать новый спектакль. От того, насколько будет обширный репертуар, от этого будут расти актеры. Очень важно, чтобы они не зацикливались на каком-то одном спектакле.
Мы уже в конце августа хотели выпустить спектакль, и от нас ушло два человека, два актера. И мы остались втроем, у нас было такое ощущение, что полный крах, ничего не получится больше. Я думала: боже мой, из театра я людей увела, ничего им не сделала, ничего не получилось, что я теперь буду делать, как буду людям в глаза смотреть? А потом появились люди и, главное, люди, которых мы давно знали, но вдруг увидели, что они могут у нас работать. Мы были с ними в прекрасных отношениях, но мы не знали, что они смогут работать у нас, и увидели, что могут, и стали вводить их в спектакль. На это еще потратили три месяца. И только 3 декабря мы открылись. Но я хочу сказать, что организация театра, это ни для кого не будет сногсшибательной новостью, действительно требует колоссальной энергии, очень много здоровья.
— У вас это есть?
— Теперь уже нет. Энергия есть, здоровья нет.
— Энергию в чем черпаете? В работе?
— В работе. И в дочери. У меня два источника, два полюса. Вот у нас вчера была репетиция. Я посмотрела, что-то, конечно, не получается, а что-то получается так здорово! И сразу думаешь: они так хорошо работают, надо тоже быть на уровне, все время надо быть на уровне, все время держать планку, каждую репетицию, когда приходишь даже к своим актерам. Я все время боюсь их… не знаю, может быть, кто-то уверен в себе, хорошо быть уверенным в себе, а я все время… Внешне уверена, но внутренне... Это, наверное, не состояние неуверенности, а состояние постоянного контроля: так, не так?
— Вы учите, а сами учитесь?
— Наверное, процесс учебы проходит все время, если человек пытливый, если желает, он все время высасывает отовсюду. Учусь я, наверное, учусь, но мне так этого мало. Мне бы вот позаниматься, пообщаться с каким-то мастером, с которым я бы нашла общий язык, с которым мы бы и чувствовали одинаково, и эстетика совпадала. Может быть, и есть в Союзе такой человек, но я его не знаю.
— Выбор темы спектакля зависит от вашего настроение?
— Да, поэтому «Игра в прятки» для меня, для моего состояния - немножко вчерашний день. У меня что-то внутри поменялась. Я бы сейчас многое сделала по-другому. Это одно настроение. Следующий спектакль будет другое, другая атмосфера.
— А почему вдруг «Отелло»?
— Я сама этого не знаю! Вечером заснула, утром проснулась и поняла, что буду делать «Отелло». Не знаю, что это такое. Прежде всего меня актеры спросили: что это ты вдруг? Я говорю, не знаю, но они не верят. У меня пока еще не было повода разуверить их в вере в себя. Не было, по-моему, повода. Пока они верят, но очень страшно, если перестанут верить.
— Чем заполнена ваша голова? Неужели все время танцем?
— Нет, танцем — меньше всего. Наверное, какими-то эмоциями. Каждый спектакль - это отображение твоего состояние. Правда? «Отелло» же не мог появиться как-то так. Значит, что-то такое со мной произошло. Я вообще не знаю, что со мной произошло. Но это какой-то совсем начальный, маленький такой импульс, который во мне накручивался и вышел вот в это. У меня бурная жизнь, мне есть о чем подумать. Только что у меня закончились занятия со студентами. Вечером репетиция с актерами.
— Вы прокручиваете в голове прожитый день?
— Нет. Репетиции — да.
— А завтрашний день планируете?
— Всегда. У меня все распланировано. Даже записываю. Я пытаюсь себя организовать. Я все забываю, поэтому записываю.
— Вы не пробовали определить стилевые рамки вашего творчества?
— Пробовала, но у меня ничего не получилось. Я перестала пробовать. Театроведы, которые смотрели спектакль, тоже не могут разобраться, как это обозвать. А в принципе тут ничего не надо обзывать. Это просто театр танца. Так получилось, что Союзе нет другого такого коллектива, где драматические актеры играют, танцуя. Поэтому это и обозвать неизвестно как можно. Да надо ли раскладывать по полкам?
— Театр танца Аллы Сигаловой. Звучит! У вас красивое сочетание - звуковое - имени и фамилии.
— Да? А я все время хотела поменять фамилию. А имя мне вообще не нравится. Какое-то…бум…Алла.
— Балет на вас влияет?
— Конечно, я же воспитывалась на классике. Я это обожаю. Все балетные, с которыми я общаюсь, меня спрашивают: ты, наверное, классику ненавидишь. Выясняется, что я люблю классику, наверное, больше, чем они, потому что они в ней существуют, а я от нее отделена, поэтому я по ней тоскую. Я люблю Кировский театр. Я слепо ему поклоняюсь. Для меня это основа основ, все, что там происходит, это для меня супер.
— Говорят, творцу необходимы препятствия, которые стимулируют преодоление, рост. Если препятствий не будет, может, и желание творить пропадет.
— Препятствия в творчестве все равно существуют. В самом творчестве масса препятствий. А когда препятствия существует еще помимо творчества, многих это убивает, потому что творчество - это и есть препятствие. Это не праздник. Это адская работа. Вдохновение сегодня есть, а два месяца у тебя его нет, и чтобы оно пришло для этого нужно себя подготовить, накачать, для этого нужно провести над собой колоссальную работу, чтобы снизошло вдохновение.
— Вы кому-нибудь подражаете сознательно?
— Да как-то подражать вроде некому. Наверное, я хотела бы подражать Якобсону, но у меня, наверное, это не получится. Что такое подражать? Это значит себя немножко приравнивать, правда? Я не могу себя ни к кому приравнять. Ну есть для меня какие-то идолы, боги, но сказать, что я им подражаю… Им даже подражать невозможно. Нет, не знаю, не могу сказать.
— Если вам будут говорить: гений, талант, — поверите?
— Я сама лучше всех знаю себе цену, и всему, что я делаю. Про «Служанок» очень многие говорили, что это мерзко, отвратительно, но я знала, что это хорошо. Я, конечно, тратила нервы, переживала, что мне так говорят, меня это задевало, но не причиняло сильной боли. Я знала, что это хорошо.
Сейчас все ведь задумываются на тему отъезда. Все. И тот погрешит, кто скажет, что об этом и мысли нет. Я достаточно много поездила. Я даже представить не могу, что уеду. По одной причине — у меня здесь дело. Если это дело у меня заберут, тогда я буду думать. Но пока у меня здесь есть театр, какие острова могут мне заменить то, что я сегодня приду на репетицию, и передо мной встанут актеры, которые смотрят на меня и которым я что-то дам.
Хорошо, когда кто-то едет туда на дело. А приехать туда и организовать свой театр — вещь немыслимая. Допустим, я туда еду, чтобы спасти свою дочь, допустим, мои друзья помогут мне средствами или какой-нибудь работой. Да если мой ребенок будет видеть, что я там схожу с ума без своего дела, так он сам сумасшедшим станет. Это же его покалечит прежде всего.
— Искусство — это сублимация?
— Конечно. Это точно совершенно. И каждый человек, занимающийся творчеством, знает, что и куда сублимируется, но не каждый это скажет. Это вещь интимная.
— Понятно. А какие у вас отношения с религией?
— Дочку свою я крестила по ее настоянию. Ей семь лет, скоро восемь.
— Как ее зовут?
— Анечка.
— Имя вам нравится?
— Вот это замечательное имя.
— А почему она захотела креститься?
— У нас церковь под окном, мы живем на улице Неждановой. У меня много друзей, которые являются прихожанами этой церкви. Они ее водили, ей там нравится. Я там себя чувствую неуютно.
— Воскресную школу посещаете?
— Ходим.
Когда меня сразу после окончания ГИТИСа оставили преподавать, мне говорили: у тебя, наверное, большой блат в Министерстве культуры. Какой блат? Смешно даже говорить. Я приехала в Москву, у меня не то что там в Министерстве культуры, у меня вообще никого не было. Я болталась, снимала комнату, жила здесь на птичьих правах. Вот сразу люди так воспринимают, что раз что-то у нее там получается в какой-то момент, значит, кто-то чего-то… Когда от тебя не ждут ничего неожиданного, к тебе все спокойно, ровно и хорошо относятся. Ты никого не беспокоишь. Ожидание чего-то непредсказуемого от человека сразу же к нему настороженное отношение вызывает.
Я приехала в Москву с травмой, совершенно не представляла себя актрисой драматического театра. Я знала, что никогда не смогу этого делать. Я была, как побитая собака. Почему именно ГИТИС, не знаю.
У меня был черный год в жизни, когда я закончила хореографическое училище, работать я не могла. Я вообще не знала, чем буду заниматься. Если ты с детства себя к чему-то готовишь, в 19 лет это все ломается. Когда все сломалась, я не знала, что буду делать в этом мире. Все заново. Тяжело это.
Год я в Москве проболталась, год, полный депрессии. И приехали друзья, и сказали: а что ты сидишь, походи, попробуй, сдай экзамены. Господи, какие экзамены? Сочинение я никогда в жизни не напишу просто однозначно, потому что с нашим образованием в хореографическом училище, когда больше на репетициях, чем на уроках…, и потом, говорить надо что-то.
Они сказали: выучи стихотворение да пойди. Я ничего специально не учила, просто знала какие-то стихи и пошла, и как-то так сразу же… А в сочинении я, конечно, сделала ошибок пять, наверное. Но у нас бывает такая установка, что поскольку по мастерству у человека пятерка, то мастер просит принять. Ну, пять ошибок - это еще не так плохо. Историю партии я знала. Это все было легко сдавать. Самое тяжелое — сочинение. И когда вот я думаю, допустим, с этим отъездом… Я уже второй раз начинаю все сначала, с нуля, у меня нет больше сил. Мне кажется, у меня нет больше сил.
— А почему вы назвались Независимой труппой? Разве можно быть независимым?
— Конечно, нельзя.
— Значит, это мечта о недостижимом идеале?
— Мечта. Но это мечта каждого человека, правда? Каждый мечтает о себе: я такой независимый! А кругом сплошная зависимость. Но нам никто не диктует, что делать. Это самое главное.



Беседа с хореографом Аллой Сигаловой у нее дома
вечером 19 августа и утром 20 августа 1991 года
на фоне государственного переворота

- У нас будет сейчас колоссальный взлет искусства. Чем больше нас будут давить, тем больше подымется людей нашего поколения. Именно нашего поколения. Сорокалетники не подымутся вообще. Сейчас настолько железная градация происходит между поколениями. Наше поколение, где-то от 27 до 35-37, сейчас наш должен быть взлет. Те, которым двадцать, они уже не наши, они уже другие совсем.
- Что родило искусство? Потребность в самовыражении? Для творца это самореализация. А для зрителя? Что дает искусство? Вам что дает?
- Мне кажется, искусство началось с того… допустим, такая картинка: женщина сидит в пещере, она захотела сделать себе украшение... тяга к прекрасному...
- А почему она считает, что сделанное ею – прекрасно?
- Потому что... это трудно сказать. И вообще невозможно определить, что есть прекрасное. Один наслаждается букетом чайных роз, а другой - жесткостью фактуры, к примеру, сваленной в кучу арматуры. Я понимаю этого человека. Как я увидела в бетонных нагромождениях на улице декорации своего будущего спектакля. До этого долго мучилась, подсознательно знала, чувствовала, какими они должны быть, но увидеть их отчетливо, нарисовать не могла. А глянула на арматуру - и все прояснилось.
- Причем, один и тот же человек может наслаждаться и розами, и арматурой, только, может быть, в разное время... суток.
- А может даже одновременно.
- Вам не бывает грустно от того, что ваши спектакли все понимают по-своему, но никто не в состоянии уловить то, что вы на самом деле вложили в свое творение?
- Представьте, что перед вами сидит Петр Ильич Чайковский, не то, что я себя сравниваю так нескромно, просто для примера... И вы подходите к нему с вопросом: какой смысл вы вкладывали в первую и четвертую часть шестой симфонии? Вы согласны с тем, как его трактует критик такой-то?
- Бред.
- А почему все время задают этот вопрос разным режиссерам, художникам, музыкантам?
- Но интересно, насколько осмысление другими отличается от вашего замысла и почему.
- Уровень восприятия. Не потому, что малообразованный или очень образованный. Дело не в этом. Человек, бывает, способен тонко понимать какое-то творение, не будучи даже грамотным, не умея читать писать. У Сальвадора Дали кто-нибудь спрашивал: вас волнует, как люди, понимают ваши картины и понимают ли? Что бы он на это сказал?
- Послал бы подальше.
- Однозначно! У Шнитке подошли и спросили бы: как вы относитесь к тому, что не понимают вашей музыки или вы все-таки хотите, чтобы она была понятна, ваша цель такова? Не это цель творца!
Предательство и одиночество - две вещи, которые меня больше всего в жизни волнуют. Все свои спектакли я ставлю... ну, не об этом, но это как бы есть такая боль, которая в результате все время выливается в то, что я делаю. Мне говорят: но вы же должны дать какой-то совет зрителю, какую-то установку, а то ведь посмотрят ваш спектакль и пойдут предавать, если так будет воздействовать ваша постановка. Понимаете, я не фармацевт, не гомеопат, не терапевт. Я сама ничего не знаю. Ни про что. Правда? Я знаю немножко про себя. И я самой себе интересна. Вот и все. Вот книжка стихов Игоря Северянина, которая на данном отрезке жизни у меня, можно сказать, под подушкой лежит, все время под рукой. Мне надо это выучить, чтобы, отвечая на подобные вопросы, цитировать наизусть:

Мои стихи - туманный сон.
Он оставляет впечатленье.
Пусть даже мне неясен он,
Он пробуждает вдохновенье.
О, люди! Дети мелких смут,
Ваш Бог - действительность угрюмая.
Пусть сна поэта не поймут,
Его почувствуют, не думая.

Все. Ответ на все эти: что вы хотели сказать зрителям вашим спектаклем, как вы можете вкратце сформулировать идею вашего действа? Я обычно спрашиваю: а вы видели спектакль? И что вы об этом думаете? Почему я должна рассказывать, о чем ставлю, что вкладываю? То, что вы увидели, поняли - с тем вы и живете, это ваше, а мои дополнительные разъяснения ничего вам не добавят, если ваши глаза, уши, ваше сердце, мозг не впитали это со сцены. Каждая постановка должна стрелять, бить в определенное место: в голову, в сердце, в пах. Это я знаю четко. У каждого зрителя откликается своя больная точка. Если попадания нет, человек выйдет из зала холодным.
От чего это зависит? От нагромождения самых непредсказуемых вещей: плохой погоды, ссоры с любимой, оторванной пуговицы, тупикового состояния души, полнолуния... Что-то одно или все вместе гнетет меня настолько, что я не в состоянии совпасть с происходящим на сцене, освободиться для впитывания зрелища, вдохнуть его. "Его почувствуют, не думая..." Вот идеальные отношения художника с публикой.
Уж насколько я люблю «Отелло», но сейчас я больше люблю «Пиковую даму». Я этим спектаклем объяснилась в любви Ленинграду. Любовь так сильна, что я ее отрезаю. Это то же самое, что с людьми у меня происходит. Я Ленинград отрезала. Я в него не ездила шесть лет. И для меня очень важно, что именно Вихарев (солист Мариинского театра – Авт.), с которым связан какой-то фрагмент моего детства, юности, моего Ленинграда, что именно этот замечательный, светлый, умница мальчик, юноша, мужчина участвует в спектакле. Он дает тот ток, который… В труппе никто не понимает Ленинград так, как понимает его Сережа. И никто не может понять то, что я хотела сказать своей хореографией, так, как Сережа. Я благодарю судьбу за "Пиковую даму". Слишком за многое мне нужно благодарить судьбу.
В "Пиковой даме" есть такие сцены... Да вообще этот дух, запах, который кто-то чувствует, кто-то нет, дождливого, великолепнейшего города - это мое ощущение Ленинграда. История "Пиковой дамы" не может произойти в другом городе. Мне кажется, главное действующее лицо спектакля – этот великий город. Там есть сцена под кодовым названием "Петербург" - я умираю, когда ее вижу. Как долго я добивалась нужного освещения. Может, никто не восторгается этой сценой, как я. Всех восхищает "Бал", адажио Германна… А я, когда актеры качаются в позах атлантов, чувствую, что схожу с ума. В этом все мое отношение ко всему, что связывает меня с городом.
Когда я приезжаю в Ленинград, у меня такое ощущение, что я становлюсь выше ростом, красивее, что я все могу. Приблизительно так, как бывает, когда одеваешь костюм, который настолько твой, настолько тебе идет, тебе так в нем уютно, что он дает уверенность, силу, осанку, он только твой, только к твоим глазам, к твоей прическе, к сегодняшнему твоему настроению.
- С каким настроением вы вышли в жизнь, в люди, после окончания актерского отделения режиссерского факультета ГИТИСа в 1983 году?
- С ужасным! Я как раз недавно ехала с репетиции и вспоминала: сейчас у меня худо ли бедно, но свой коллектив, в шикарных условиях Таганки репетируем, показываем спектакли. То есть никогда в жизни я не могла предположить, что это может со мной произойти. И я ехала и думала: боже мой, я заканчивала ГИТИС и, помню, перед такой неизвестностью стояла. Вообще никем не хотела быть. Я не актриса и понимала это абсолютно. Может быть, я и могу что-то играть, но для этого нужно, чтобы я верила, человеку, который со мной работает, у меня не было такого, чтобы я кому-то поверила. И еще одна штука. Я анализировала, почему я все время была такой… нелепой на выпускных экзаменах, на показах все понимали, что что-то во мне присутствует, но мне самой все было так не по мне... Знаете, несоответствие внешнего внутреннему. Тогда у меня был очень высокий голос, это сейчас уже выработался командный, а тогда был очень тихий. Такая тургеневская девушка, Дюймовочка была внешне, и меня тащили на эти роли, забывая о том, что я уже прошла в жизни то, чего не прошел никто из моих однокурсников.
С 8 лет хореографическое училище, с 10 лет я была уже в театре (оперы и балета имени Кирова – Авт.), во взрослом мире, пережила массу всего, связанного с профессией. Я внутренне была и есть очень жесткий человек. В училище любила драться и дралась так, что, будьте уверены, побеждала.
Поэтому все, что из меня пытались сделать, было мне чуждо. А режиссером я себя совершенно не представляла, не мыслила, ни балетмейстером, ни режиссером, никем. Единственное, я пробовала преподавать еще когда училась сама, и у меня это получалось. Заводная была. Могла поднять курс... на баррикады. И вот в результате как все вырулилось в другое. А может, не в другое. Ничего нельзя запрограммировать, потому что, вероятно, все уже запрограммировано в другом месте. Если сейчас смотреть на цепочку того, что прожито, кажется, так и должно было быть. Еще в детстве я папе говорила: я никогда не буду счастлива в любви, никогда. Он удивлялся: с чего ты это взяла? А я ему сказала: потому что мне дано одно и не может быть дано другое. Это две несовместимые ипостаси. Я не верю, что у кого-то счастливая личная жизнь и все прекрасно, удачно в творчестве.
- Теперь у вас свой театр, вы преподаете в ГИТИСе, самый молодой педагог на кафедре. Все эти достижения наверняка вызывают зависть, досаду, сплетни.
- Безусловно. У нас извращены представления о соответствии достижений возрасту личности, то есть на какой ступеньке человек должен стоять в том или ином возрасте, на каком уровне держать перед собой планку для нового прыжка. У нас сложилась традиция: надо долго и тяжело ползти к цели, чтобы уже в старости, дряхлости обрести нечто для самовыражения, набрать в легкие воздуха и... умереть на вдохе. Если у человека в 30 лет нет своего дела - для меня это театр - значит, он мало, плохо приспособлен к жизни, не живуч, то есть сможет существовать лишь с опорой на кого-то, что-то, его придется все время тянуть, толкать, держать, опекать.
Я поняла стихотворение Гумилева "Жираф". Это про меня. Hy, естественно, все про меня, я настолько уверовала во все плохое, что даже когда любимый мной человек говорит: я тебя люблю больше всего на свете, больше жизни, я ему говорю: я тебе верю. Не веря в это. Это то, о чем написал Гумилев.
- По вашим спектаклям в вас чувствуется столько ярости к окружающему миру. Кто-то чувствует, что эта ярость злая и в страхе отшатывается. Кто-то ощущает большую собственную силу и не боится вашего напора, наоборот, этот напор еще пуще подхлестывает, энергетически насыщает. Как от пружины, которая, раскрутившись, ударит, но не боль обретешь, а чувство полета.
- А знаете, почему я сильна? Потому что не защищена. Я очень многое сейчас понимаю про "Саломею". Настолько мне лично нужно доверять своему первому интуитивному ощущению! Я сижу с актерами, разбираю сцену: Саломея, Ирод, Иродиада, - когда он ее умоляет танцевать, когда она ему отказывает, когда он обещает ей все, клянется тем, тем, тем... и она говорит: я буду танцевать. Вообще не понятно, про что это. Хотя в принципе понятно, но это банально, как я думаю, объясняю себе. И вдруг я говорю: ребята, давайте уйдем от всей трагедии, после нашей ругани, после всего ужаса, который между нами происходит, между этими двумя людьми, которые давно не любят друг друга, но вынуждены быть вместе, привязаны и не могут друг без друга, давайте этот диалог проведем на таком вот придыхании - как нам хо-ро-шо, как в вальсе, прямо под вальс Штрауса... И вдруг я замерла: что я сказала? Я сказала очень талантливую вещь. Если бы я в этот момент не остановила себя, на этом не зафиксировала внимание, я бы поскакала дальше разбирать сцен. А. вещь сказала абсурдную до такой степени... Короче говоря, я их поставила, пустила по кругу вальсом и включила Штрауса. Это такооое получилось…
Вот здесь лицом к зрителям стоит девочка - Саломея - вокруг нее вихрь вальса, и она говорит: я буду танцевать. И все. Мир раскололся. И гибель. Потому что к самым страшным вещам чаще всего мы не подходим так… Они наступают как сегодня: утро, солнце, колокольный звон, распахнуты двери церкви и... такая страшная весть – переворот в государстве. Страшные вещи тем и страшны, что настигают нас в момент самых радостных, светлых состояний природы, человека.
Я была в Освенциме ранней весной, уже листочки были. Грибной дождик моросил, хороший-хороший, светило солнце. Я это очень часто вспоминаю, не могу забыть. И бараки. Я стояла и думала: когда здесь все это происходило, тоже светило солнце, тоже распускались листочки. Понимаете, ужас какой. Невыносимая легкость бытия. То, что у нас происходит.
Есть такие вещи, которые не могут не вписываться в жизнь, что бы ни происходило вокруг: при любом строе, при любой власти, во время войны или мира... Мы вернулись к вопросу об искусстве. Это своего рода болезнь, сумасшествие. Для меня это даже не образ жизни. Это жизнь. Потому что театр - это единственное место, куда мы можем спрятаться, и наоборот, где можем выплеснуть себя, выразиться и закрыться. Не могу объяснить. Знаете, когда говоришь о болезненном, никогда не можешь толком сформулировать. Ощущение жизни появляется тогда, когда даже не на репетицию идешь, а идешь с репетиции или сидишь на репетиции. Вдруг я понимаю: как хорошо жить. Вот что такое для меня жизнь.
- У вас есть ощущение, что "Независимая труппа" для вас стартовая площадка?
- Нет. А куда мне стартовать? Я не знаю, где мой финиш. У меня нет цели, допустим, иметь большой или именитый коллектив. Мне говорят: как ты можешь обходиться пятью актерами, что с ними можно сделать? Я считаю, что вполне достаточно. Конечно, мне хочется, чтобы их было семеро, потому что число мне нравится, красивое. Но 5 – тоже очень красивое число. Оно красиво выстраивается в рисунок.
- Пятиконечная звезда...
- Не надо меня политизировать.
- В нашей стране человек становится известным, любимым, либо когда он становится жертвой и умирает, либо когда он в ореоле славы возвращается в страну с Запада. Какой путь вам больше нравится?
- Я не хочу для себя ни того, ни другого. Меня удовлетворяет то, что я имею. Признание, которое приходит к человеку в этих двух случаях, о которых вы сказали, не истинное. Это признание с неофициального или официального кивка кого-то. Та мишура, которая ничего сердечного в себе не несет со стороны зрителей. Всегда даже самые гонимые художники имели в сердцах почитателей почитание. И такое почитание было самым искренним и дорогим. Когда Бродского гнали и душили, около него пускай было три человека, безумно влюбленных и безмерно его ценящих, но это было истинно. Теперь уже общепринято говорить, что он хороший поэт, а истинных почитателей, наверное, так же и осталось трое. Другое дело, что расширился круг читателей. Может быть, из трех выросло семь человек. Но истинное поклонение никак не связано с… пеной.
Когда Якобсону не давали работать, притесняли, у него были такие безумные поклонники! Поклонники, почитатели - великолепные слова... От этих людей идет ток, насыщающий силами для работы. Не от рукоплещущего зала, а от одного слова, допустим, для меня очень уважаемого человека. Вот я люблю, когда мне дарят цветы.
- Есть ли предшественники у вашего искусства в нашей стране? И как вы себя сами называете? Театр драматического балета?
- Только не балета. Никакого отношения к этому не имеем. И не драматического танца. Драматический театр. Да вообще - просто театр. Почему нас обязательно надо уложить на какую-то полку и приделать табличку с наименованием изделия?
- Но ваш театр отличается от привычных драматических театров.
- Ну уж никак не балет! Потому что я знаю, что такое балет. Потому что Театр Пины Бауш не называют балетом. Это Театр Пины Бауш. Не надо никаких сравнений. Можно освободиться от шор, рамок, от картотечного мироощущения?
- А так человеку проще понять новое - сравнивая с уже известным.
- Это я очень хорошо понимаю. Тогда он изначально приходит недостаточно открытым для восприятия. Большую часть времени он потратит на то, чтобы сравнить, найти пристройку, пристроиться к зрелищу. Я понимаю, что к зрелищу всегда нужно пристроиться. На это всегда уходит какая-то часть действа: у кого-то это отнимает десять минут, у другого - полчаса, у третьего весь спектакль, и он так и уходит, ничего не поняв. Насколько я знаю, в нашей стране нет другого такого театра, где драматические актеры говорят текст, танцуют, звучит оперная музыка, как в "Отелло".
Может, кто-то это и делал в нашей стране, но я не в курсе. Но такого театрального организма, как "Независимая труппа", не было точно. Сочетание столь несочетаемых как бы компонентов несет в себе, мне кажется, заряд сюрприза. Для меня они сочетаемы абсолютно. В эти компоненты входят и костюмы, и отсутствие обуви, то есть босые ступни, и декорации, и то, как смонтирована фонограмма, как смонтирован драматургический текст, какими голосами он произносится, с какими интонациями, рисунок движений... Но мы привыкли, что мы приходим в зал и заранее знаем, на что пришли, то есть - я сейчас буду смотреть балет, или оперу, или оперетту. А к нам человек приходит и не может понять, почему это все вместе и как такое назвать, как к нему отнестись.
- Почему ваши спектакли так аскетичны? Словно вы старательно уходите от яркости зрелища, от ассоциаций с шоу. В костюмах, декорациях. Костюмы были только в первой вашей постановке - "Игра в прятки с одиночеством", насколько я знаю, вы их сейчас переделали, они утратили тот минимальный налет красочности, который имели. В "Отелло" у вас царит на сцене серый цвет, строгие мужские костюмы или легкое белое непритязательное одеяние Дездемоны. В "Пиковой даме" – будто из холстины сшитые тряпочки, постоянно сползающие с плеч. А зритель жаждет зрелища.
- Я очень люблю всякие хорошие шоу. Я в своей жизни сделала неплохое шоу - "Служанки" в театре "Сатирикон". Там были и краски, и платья, и ткани, и грим, и свет... Но это было выражением того образа. Мой образ, в котором я живу, он такой. Это эстетика моего мироощущения, тех тем, которые я выплескиваю. При том, что, допустим, "Саломею" я вполне могу воспринять в шикарных декорациях, костюмах, но сама я не такая. Я другой человек.
- В идеале вы могли бы обойтись без костюмов, декораций?
- Без декораций, наверное, нет. Какой-то минимум нужен. Но в идеале мне нужны голые тела. В "Саломее" я бы всех раздела. У меня была задумка: чтобы все тела были черного цвета – голые черные тела. Не какие-то костюмы черные, а именно кожа. В "Отелло" мне не нужны были голые тела. Но и в "Саломее" не будет голых тел – не потому, что я побоялась, застыдилась – мои актеры великолепно сложены, они настолько живописны, что обнажать их не стыдно, а потому, что мы не нашли технологию окраски кожи в черный цвет, чтобы краска не пачкала белые декорации.

Интервью с хореографом Аллой Сигаловой
в преддверие премьеры спектакля

Ремарка
Мне рассказывали, что актеры "Независимой труппы" шутили: вот Перевалова напишет о спектакле, и мы наконец узнаем, про что играем.

Независимая труппа Аллы Сигаловой - театр авторский. Как бывают авторские знаки, которые выламываются из правил правописания, так ее спектакли противятся театральным канонам. Это театр Человека. Ему органичны интонации, непривычные слуху, воспитанному Станиславским. Ему свойственна свобода самовыражения. Он слышит в себе мелодию, которую то вытанцовывает, то выговаривает. И танец, и речь сливаются в любви. Странно-завораживающе-красивым спектаклем "Саломея" "Независимая труппа" откроет свой сезон в помещении театра "Сатирикон".

- Алла, почему вы так болезненно реагируете на эпитет "эротический" в адрес ваших спектаклей, вашего театра?
- Есть узкая специфика - эротическое действо, которое направлено на вызов определенных эмоций, каких-то физиологических процессов у зрителей. Раньше, когда мои спектакли называли эротическими, я просто вспыхивала и начинала говорить, что все искусство само по себе эротично. Это действительно так. Только у эротической постановки существует своя ярко выраженная цель, например, у стриптиза.
- А вы не допускаете, что ваши спектакли могут вызывать те самые эмоции, какие вызывают эротические шоу?
- Но ведь и произведения Рембрандта, Ренуара, Рубенса тоже вызывают подобные эмоции. Наверное, все должно их вызывать, потому что невозможно отделить кожу от крови.
- Вы сами себе противоречите. Я спросила: почему вы так болезненно реагируете на эпитет "эротический", и вы согласились, а теперь меня же уверяете, что это замечательная и естественная характеристика любого произведения искусства.
- Да, противоречу, потоку что, задавая этот вопрос, подразумевают нечто иное, ищут какую-то клубничку, которую якобы можно отрыть в стоге наших спектаклей. Потому что само понятие "эротический" у нас извращено.
- Некоторых зрителей ваши постановки шокируют несоответствием между обликом хрупкой, красивой женщины и наворотом трагических страстей, которые вы обрушиваете на публику.
- Ну что, у меня вид комсомолки тридцатых годов, которая может только махать молотком? Я думала о том, почему мой облик так противоположен тому, о чем я ставлю спектакли. По-моему, он абсолютно адекватен.
- По спектаклям есть ощущение, что вы очень недовольна собой.
- Наверно, я не недовольна собой. Мне тяжело с собой, тяжелее, чем с кем бы то ни было.
- Вы словно бы осуждаете свои поступки после того, как их совершили.
- И да, и нет. Достоевский. Откроем "Преступление и наказание".
- А вам не кажется, что Достоевский отразил внутренний мир больного человека?
- Я не вижу грани между здоровым человеком и больным. Все мы больны и здоровы одновременно. И потому внутри человека всегда конфликт. И невозможно освободиться от своих болезней. Это Я. Мои руки, мои волосы, мои болезни, они мне дороги. И все неприятности, которые я в связи с ними переживаю, мне тоже дороги. Я живу своими внутренними конфликтами, я хочу ими жить. И я НЕ хочу этим жить.
- Но когда вы навязываете свои болезни другим, не вызывает ли это естественной реакции отталкивания?
- У нас у всех болезни-то общие. Просто кто-то переживает их сильнее, кто-то слабее, кто-то признается в этом сам себе, а кто-то пытается утаить, обмануться.
По работе с актерами я вижу, что когда я начинаю выливать на них свое, они в себе это же находят и начинают выдавать из себя то же самое, что я отдала им. Это процесс перетекания.
- В ваших спектаклях мужчина всегда – личность, страдающая то по воле женщины, то по воле судьбы, опять же женщины. За что вы наказываете мужчин?
- И мужчин, и женщин, и ребенка в "Саломее" я ассоциирую с собой. И "Отелло" - это я, и Яго, и Пугачев, и Иродиада… Это все есть во мне. И я уверена, что если вскопать, взрыть, взорвать, это может найти в себе каждый. Наверно, поэтому это так неприятно пугает некоторых зрителей.
- Какие взаимоотношения с мужчиной могут сделать вас счастливой?
- Взаимоотношения отца и дочери. Опять же от комплекса, который во мне существует в связи с тем, что отец от нас ушел, когда мне было шесть лет. Я его безумно любила. И я ищу отца в своих мужчинах.
- Ваши спектакли говорят о предательстве и одиночестве. Вы почему-то не желаете смириться с тем, что предательство в природе человека?
- А я только об этом и говорю, что с ним ничего не поделаешь. Его надо воспринимать как данность, но все существо борется, не желая воспринимать. Это самое болезненное, что только может быть – предательство. Оно влечет за собой все остальное, в том числе одиночество.
- Вы считаете себя сексуально просвещенным человеком?
- Я думаю, что мало знаю о сексе, но, во всяком случае, ощущаю, что это такое.
- Когда вы узнали, откуда берутся дети?
- Я позднего развития ребенок в этом смысле. Не то, что была в неведении, меня это просто не волновало, при том, что элементы детского флирта у меня рано начали проявляться. Но в глубь я не шла. Мое сексуальное развитие началось, когда я поступила в хореографическое училище и стала как-то что-то узнавать.
- В вас, опять же по спектаклям, подозревают то интерес к гомосексуальной тематике, то, наоборот, сексуальную фригидность, бегство от секса. Что же вам свойственно на самом деле?
- Нормальные отношения между мужчиной и женщиной. Но я принимаю отношения женщины с женщиной и мужчины с мужчиной. Потому что я с детства живу в театральной среде, в атмосфере принятия всех разновидностей любви.
- Секс является для вас источником энергии?
- Да, конечно. Нельзя ничего убрать из жизни, что составляет меня. Все влияет на то, что я делаю.

Беседа с хореографом Аллой Сигаловой 25 декабря 1993 года

Справка
Родители Аллы познакомились в Ленинграде, где отец учился в консерватории, а мама - в хореографическом кружке при театре. После учебы отца распределили в Волгоград, где и родилась Алла. Мама работала там солисткой филармонии, а потом – в музыкальном театре. Когда Алле было шесть лет, родители разошлись. Спустя год мама уехала на работу в Красноярск, и дочь - с мамой. А в 9 лет Алла вернулась в Ленинград, где продолжали жить ее бабушка с дедушкой.

- Что для вас грех?
- Это тот поступок, то желание, та мысль, которая внутри меня самой создает состояние ломки, переживаний. Чаще всего мы понимаем, что мы делаем.
- А что тогда вынуждает совершать грех?
- Глупость.
- Вы глупый человек?
- Иногда - да. Бываю. В человеке живет сила, которая время от времени его баламутит.
- Она нужна человеку?
-  Не думаю. Просто это те краски - черная и белая, - в которых мы живем. Как бы составляющие нас. И ничего с этим не сделаешь.
- Не слишком ли бедна палитра?
- Черное и белое - это не локальные цвета. Это огромная радуга всяких красок и оттенков. Нет в природе чистого белого и чистого черного.
- Как бы вы ответили на вопрос: кто вы?
- В каком смысле? В профессиональном?
- В каком вы о себе думаете.
- У меня есть масса градаций. Если элементарно, то я принадлежу к женскому полу, я человек, у меня две ноги, две руки, голова и в ней какие-то извилины. Я хореограф, режиссер. Я мать.
- У вас есть какая-то глобальная мысль, которую вы вкладываете в каждый свой спектакль?
- Специально я ничего не вкладываю, но поскольку каждый спектакль есть нечто личностное и состоящее из меня самой, то, наверно, можно человеку со стороны проследить, чем болен данный субъект.
- С какого возраста вы себя помните?
- С пяти.
- Какой-то эпизод?
- Да. Несколько эпизодов, связанных с папой, несколько - с бабушкой и дедушкой. И один, такой странный, странная картинка. Мне кажется, что это было, а теперь, когда я выросла, и она все время всплывает, мне кажется, что это детское воображение. Постоянно какие-то картинки возникают. Двор. Ощущение от моей лысой головы - меня в пять лет постригли налысо. Переживала, как я сейчас помню, этот момент. Папу помню. Как он идет по двору, играет на рояле. Маму помню в коридорах театра, бабушку, как она что-то готовит. Я даже помню этот вкус, но не знаю, как называлось блюдо, и самое интересное, что я сейчас стала спрашивать, и не могу найти концов. С тех пор я это блюдо ни разу не пробовала. Очень вкусное. Что-то желтое и острое. То ли орехи... чеснок, кажется... Помню бабушкину квартиру, шкаф, в котором стояли наливки - она сама делала. Помню, как она внизу, под домом... даже помню, как камни располагались, такой маленький газончик делала, огораживала битым кирпичом и там сажала крез-салат. Помню дерево. Дом, от дома идет забор, и между домом и забором все сажали какие-то цветочки, балкон бабушкин, там росло огромное дерево, какое я не помню, помню, что со стороны балкона на дереве рос большой гриб.
- А кто вас воспитывал?
- Сначала бабушка с дедушкой, поскольку мама была все время на работе. Потом - мама. Все-таки сейчас я уже понимаю, что мамино воспитание - самое активное. Поскольку я сейчас сама воспитываю и как каждый человек вспоминает: а вот в наши годы! А вот меня воспитывали! - естественно, так же, по шаблону, по банальному ходу вспоминаю, как меня воспитывали.
- Есть сходство?
- Есть, но не очень значительное. Я все-таки больше позволяю. Да нет! Я просто сама другой человек. Аня иная. Поэтому с ней приходится общаться по-другому, не так, как мама со мной общалась.
- Несмотря на внешнее сходство вы с дочкой разные?
- Разные.
- Вам это мешает?
- Мне нравится это.
- Не раздражает?
- Раздражает в какой-то момент. Но я не хочу, чтобы она была похожа на меня. Похожа на меня - значит, не дай бог, путь пройдет такой же, как у меня. А я не хочу этого. Пусть она будет не похожа ни на меня, ни на мою жизнь. Пускай сама живет и свою историю имеет.
- Вам в детстве многое запрещали?
- Мне почти все запрещали. С одной стороны, может показаться, что эти запреты бессмысленны, а с другой стороны, я сейчас уже я понимаю, что если не вколотить изначально, не дать ребенку понять, что нельзя в не твоей комнате трогать не твои вещи, то это может идти дальше до бесконечности. Нельзя трогать чужие вещи! И все. И никуда тут не денешься.
- Основной запрет был этот?;
-  Нет, но самое же интересное что для ребенка? Зайти в мамину комнату, подойти к маминому туалетному столику, где лежит масса всяких коробочек со всякими кольцами, бусами, брошками, тюбики с губной помадой... Это же девчонок больше всего интересует. И это всегда хочется делать, когда никого нет дома. Потому что, когда: мама, можно посмотреть? – Можно, - кайф не тот. А когда никого нет, и это можно достать, померить что-то с этим делать, кривляться перед зеркалом - вот это кайф. А это значит, ты должен нарушить запрет.
- Вы любили кривляться перед зеркалом?
- Я любила рассматривать, не помню, чтобы это было связано с зеркалом. У нас не было больших зеркал в полный рост.
- А сейчас любите в зеркало смотреться?
- Я стала меньше смотреть в зеркало, значительно меньше. Когда работаешь - это естественно, с профессиональной точки зрения зеркало - твой помощник, это понятно, здесь совсем другие отношения с зеркалом. А в жизни... Времени нет. Все бегом. Утром, когда чистишь зубы, глянешь вскользь, что там происходит.
- Когда смотрите в зеркало, о чем думаете?
- О времени.
- А что вы думаете о своем возрасте?
- Не знаю. Я как-то не задумываюсь сейчас, хороший у меня возраст или нет. Больше волнует: получается у меня то, что я делаю, или не получается. Естественно, жалко, допустим, что уже 35, а не 25. Просто, когда начинаешь об этом думать, понимаешь, что жить осталось не очень долго, что какие-то вещи не успелись уже. Что-то хочется сделать и уже нужно торопиться это делать. Даже не то, что хочется элементарно подольше на свете пожить, а хочется подольше быть со своим ребенком. Вот это сейчас стало главным. Уходить не хочется, потому что не хочется оставлять человека одного. Проблема морщин перестала занимать. Вспоминаешь о том, что ты хочешь как-то выглядеть, достаточно редко. Это плохо, потому что женщина должна об этом помнить каждый день, но... Ты помнишь об этом каждый день, да, но это просто не является главным. В какой-то момент было главным, ну, в 19 лет, в 23 года, а сейчас перестало.
- Но вы как-то за собой ухаживаете?
- Минимально. Странно я за собой ухаживаю. Прежде всего это очень жесткая мочалка и очень долгое растирание, раздирание этой мочалкой всего тела, очень горячая вода... то есть все, что нельзя, во всех книжках написано, что делать это нельзя, вот я все это делаю с детства. Не знаю, к чему приведет.
- Сотрете себя с лица земли.
- Когда я в театре у себя рассказываю, все смеются, потому что это действительно уморительно. Все, что запрещено, я делаю. Единственное, что еще делаю, это утром и вечером пользуюсь кремом. Все. Маловато, конечно, если разобраться.
- Как вам жилось в хореографическом училище?
- Сложно жилось. Первые, наверно, года три, единственное желание - все бросить, уехать, потому что самое главное было - быть рядом с мамой. Не быть одной. Дома быть, в конце концов. Мама жила в Красноярске. А потом все постепенно стало сглаживаться. Но трудно. У меня не все сразу получалось. Сложно шла на контакт с детьми. Трудности были с самой собой. В характере заложены некоторые черты, которые не давали возможности хорошо общаться с людьми. Страшная застенчивость. Я сейчас просто научилась ее как-то преодолевать. Но были такие случаи, я хорошо их помню, когда застенчивость доходила до такой степени, что фактически терялся контроль над собой, начинались какие-то нелогичные поступки, или я впадала в столбняк, что называется, или дар речи пропадал. Еще совершенно необузданное состояние гордыни. Чтобы застенчивость как-то скрыть, нужно форсировать себя. Форсировать - значит, это уже хамство. А поскольку я была человеком, воспитанным в невероятной строгости, и поэтому очень воспитанным, то, когда я начинала себя форсировать и хамить, это меня еще больше крутило. Одно на другое - и получался такой ком. Но это я все сейчас понимаю. Пять лет назад я эти вещи иначе анализировала. Я понимаю, что все заложено в детстве. Ниточки любых поступков, любых ситуаций, любых атмосфер внутри человека ведут в детство.
-  У вас был авторитет среди взрослых в детстве?
- Изначально самый большой авторитет – мама, которую я безумно всегда боялась. Папу я всегда любила, и как-то слово "авторитет" к моему отношению к отцу не подходит, это не так.
- В вашей жизни был этап детского сада?
- Нет. Меня один раз отдали и - не сложилось. Я плакала все время и просилась домой.
- А в училище бывало, что вас дразнили, обижали?
- Конфликтов много было всяких с девчонками. Я же дралась. Меня трудно было обидеть, я чуть что - сразу ударяла. Меня ничего не стоило спровоцировать на драку. Поскольку речевой аппарат был не на должном уровне, поэтому... Сейчас я бы уже могла словом убить.;
- Вас боялись?
- Репутация была, конечно, не очень хорошая. А официальные органы вызывали к директору, на ковер. Энное количество времени была под отчислением, года два. Но не только из-за дисциплины. Из-за двоек.
- Вам не давались общеобразовательные предметы?
- А я не занималась. Вообще. Потому что в отличие от других детей у меня была возможность ходить в Публичную библиотеку. И это такая вот опасная оказалась вещь. Потому что, имея интересную книжку под подушкой, к сожалению, летит вся учеба. Что и происходило два года.
- Почему другие не имели доступа в Публичную библиотеку?
-  А кто же из детей может туда попасть? Никто. У меня там работало очень много знакомых. Я была дитя полка Публичной библиотеки. Меня водили по всем закромам. И я имела доступ к вещам, к которым даже не всякий взрослый имел доступ. Может быть, и поэтому было такое ощущение в классе, что я над всеми, потому что как бы больше всех знала. Я была в библиотеке каждый день. Дело в том, что, когда я оказалась в Ленинграде, я жила у маминой очень близкой подруги. Она стала моим ближайшим другом. И если говорить о продолжении воспитания, то это как раз тот человек, который продлил мое воспитание после мамы.
- И какие книги вас интересовали?
- Прежде всего это мир дягилевского балета. Тогда же все это вроде было, а вроде бы и нет. А когда есть возможность держать в руках эскизы Бакста, когда ко всему этому прикасаешься!.. Или - я имела возможность смотреть огромное количества книг по балету, присланных со всего мира. И оттуда узнавала имена, которые широкой публике были неизвестны. Это было что-то невероятное! Надо же еще видеть эти залы! Где все пронизано историей. Когда тебя вентилируют какие-то невероятные токи со всех сторон. Все-таки я была провинциальным ребенком. И в моем доме больше пяти книжных полок не было. Да у меня и стремления к книгам не было до того, как я попала в Публичную библиотеку. Из-под палки что-то читала. Как моя Аня сейчас. Правда, после "Евгения Онегина" ее как-то что-то разбередило - пошла по Пушкину. А меня даже "Евгений Онегин" не разбередил. Желание читать было на нуле. И еще: я видела и знала, что это люди, которые служат в специальном отделе библиотеки, я среди взрослых, они сажают меня за отдельный стол деревянный и специально подбирают мне книги. Не то, что у меня сразу проснулось безумное желание знаний, не поэтому. Потому что Катя, у которой я жила, художник-реставратор, заведовала реставрационным отделом Публичной библиотеки. Я должна была туда приходить, чтобы дожидаться ее после окончания работы. Мне деваться было некуда, я же не могла по улицам болтаться. Просто так получилось.
-  Когда вы впервые увидели балет?
-  Наверное, у мамы в театре. Помню как бы отчетливый момент, как я пошла в Кировский театр первый раз, вот это я помню. А когда я первый раз вообще узнала, что такое – человек на пальцах стоит, не знаю.
-  И что вы смотрели в Кировском?
-  To, что, по-моему, все дети смотрят. "Щелкунчик". Хотя нет, "Щелкунчик" был после. А до, кажется, я была на юбилейном вечере Бориса Яковлевича Брегвадзе.
- И что вас потрясло?
- Все. Так замечательно! Когда выходили на сцену те люди, многие из которых уже ушли - из театра, из жизни, невозможно было не сойти с ума. И потом, я жила в атмосфере такого преклонения перед театром, музыкой, балетом, уже одно это предрекало восхищение, волнение, горение во мне. Ребенок идет в Кировский театр! Оркестр. Люди. Занавес...
- И вы тогда захотели стать балериной?
- Ой, нет. Мысль о том, что можно вот так же, как они, была тогда исключена совершенно. На каком-то совсем примитивном уровне, конечно, нравилось танцевать. Элементарные импульсы: услышала музыку – стала как-то двигаться под нее, видела костюм - я хочу тоже в этом костюме, под эту музыку. Замечательно, что есть люди, которые могут сказать, что в детстве ими правили великие идеи. Я не могу про себя такое сказать. Никакие великие завоевания и далеко идущие планы меня не мучили.
-  А чего вы хотели в хореографическом училище?
- В училище я уже совершенно определенно хотела быть танцовщицей. Именно в Кировском театре. Никаких других театров я не знала.
- Воспитание в училище было жестоким?
- Жестоким. Можно было еще пожестче, сейчас я уже понимаю. Потому что мир, в который мы были выплюнуты из училища, оказался в сто раз страшнее.
- А мир, в котором вы жили в училище, был очень изолированным?
- Абсолютно изолированным. Для меня. Я вообще изолированным миром жила. У меня была Катя, у меня были Михайловы, у которых я воспитывалась тоже, больше у меня никого не было. И училище. С утра же до ночи – там, когда заканчиваешь учебу, домой бы добраться, уроки сделать и спать. И куда-то в другой мир вырваться... Мы, конечно, ходили в драматические театры, на концерты в филармонию… Например, о том, что существует "Битлз”, я узнала лет в 17, даже, может быть, позже.
- Эстрадную музыку вы не слушали?
- Кто-то у нас слушал. Я даже помню, вроде какие-то вечеринки были. Это, наверно, мой пробел.
-  У вас были подруги?
-  У меня была в классе очень хорошая подруга. Я все время с ней дружила. Потом ее отчислили - и я осталась без подруги. Вот она была основным моим другом четыре года. Сейчас она очень часто мне снится.
- Вы с ней с тех пор не виделись?
- Нет. Я вообще не люблю встречаться со своим ленинградским прошлым. Это болезненно.
- Вам тяжело давались ограничения в пище, диета?
- Ужасно! Я так люблю поесть! Подпольно бежала в булочную, покупала батон белого хлеба и, давясь, съедала его за пять секунд. А потом икала полчаса.
- И что вам можно было есть?
- Мы ели творог... Я делала так, как я и сегодня делаю, и всегда буду делать, я это поняла: или ем во всю мочь, или во всю мочь вообще ничего не ем и не пью. Два варианта. Среднего не было. Я сейчас с изумлением вспоминаю, как же можно было съесть столько много! Мы покупали ореховый щербет, большой брусок, и его съедал один человек за один присест. Непонятно, как это организм переваривал.
- А когда вы спиртное впервые попробовали?
- Очень поздно. Нет, попробовала рано - дома это никогда не было запретом. Хочешь - попробуй. Бабушкины наливки. А вот опьянение первый раз произошло на выпускном вечере. Я выпила полбокала красного вина. И этого хватило. Потому что изможденные уже были такие, что могли опьянеть от бутерброда с сыром. От голода и усталости.
- Правда, что вас били в училище?
- Правда. Стульями кидались. Иногда стулья попадали в цель, иногда не попадали. Это уже от собственной ловкости зависело. Били руками. Бывало больно. Но дело даже не в боли. А в унижении собственного достоинства в тот момент. Просто у нас был особый случай, который длился, к сожалению, года три, с одним педагогом. Особый случай.
- То есть все зависело от педагога?
- Но первый мой педагог, Галина Павловна Новицкая, она была очень красивая женщина, всегда безумно красиво и со вкусом одевалась, эффектно, и у нее были длинные ногти, она их красила под цвет губной помады и под цвет платья. Казалось, это не женщина, а просто восторг. Мы ее страшно боялись. И вот она этими ногтями показывала то место, которое нужно больше всего тянуть в данный момент. После этого показа оставались синяки. У меня на это ни тогда, ни сейчас обиды не было. Мы ее безумно любили. Другие случаи были разными. Были случаи откровенных издевательств. Но это как везде. Как в медицине. Есть же масса врачей садистов. Тот же вариант.
- Когда вы впервые вышли на сцену?
- Сначала меня долго не занимали ни в чем. Хотя все дети начали танцевать с первого класса. Я начала класса с третьего. Я понимала, что хуже всех, значит, я и не танцую. А потом, у меня не было родителей, которые все время общались c педагогами, то есть я была человеком, за которого никто не хлопотал. Сейчас я вот думаю, как же это может быть, что меня не ставили? Тогда же мне казалось это естественным, раз я хуже всех. Потом я стала понимать, что это не так. А потом стала понимать почему.
- И как происходили ваши выходы на сцену? Что это было?
- Так же, как и сейчас. Страх, который заполоняет все. И, кроме желания убежать, спрятаться и вообще не существовать, ничего нет. То же самое сейчас – ничего не изменилось. И все время во мне происходит борьба с этим страхом. Борюсь так, что все-таки делаю этот шаг из-за кулис на сцену, вот и все.
- Вы себе что-нибудь говорите в этот момент?
- Да, все время с собой разговариваю. В зависимости от того, какой спектакль. Обычно недовольна: зачем я это придумала? Что за глупость такая! Сейчас бы сидела дома... Что-нибудь такое. Ну зачем мне это? Сейчас я стараюсь... эти мысли все равно существуют, но я стараюсь загнать их куда-то. Я стараюсь разговаривать как бы с определенным человеком, необходимым мне в данный момент.
-  Опору ищете?
- Нет, не опору.
-  А что?
- Мы сейчас к La Divina перешли, поэтому тут трудно… да и не надо. Есть вещи, о которых не надо говорить, нельзя их выбалтывать всуе.
- Когда вы услышали первое матерное слово, помните? Мат присутствовал в вашем детстве?
- Ой. В детстве - нет, не знала такого.
- А когда вы сами начали употреблять нецензурные слова?
- Не помню, но, наверно, в последних классах училища.
- А курить?
- В училище, конечно. Пробовала лет в 19, потом были всякие остановки и на месяц, и на год, по-разному. Я не могу сказать, что привязана к курению, когда я делала "Дивину", я вообще не курила. В принципе я могу без этого жить. Сигарета мне ни в чем не помогает. Это глупость. После того, как покурю, раздражает запах, я его терпеть не могу. Руки пахнут, волосы, это ужасно.
- Вас угнетают ситуации, в которых вы теряете контроль над собой?
- Да. Поэтому мне не хочется даже попробовать наркотики. И почему я не пью. Не то что угнетают. Я их не допускаю. Не люблю глупость и не хочу, чтобы из меня это вылезало. И просто это не красиво. Я не люблю некрасивое.
- Какой стиль одежды вам близок?
- Я одеваюсь очень по-разному, в зависимости от ситуации, от настроения. Хорошо, когда имеешь возможность в своем гардеробе одеться и под мальчика, и деловой женщиной, и какие-то фривольные туалеты, и одеться богатой дамой. А вообще самое любимое для меня: черные облегающие или широкие брюки и черный свитер. В этом удобно водить машину, репетировать.
-  Когда вы сели за руль, мир как-нибудь изменился? Ваше мироощущение?
- Да, во-первых, это огромное удовольствие. Во-вторых, я стала успевать делать массу вещей. И получаю удовольствие - от дороги, от машины. Машина - дружочек мой. 0на для меня живая. Я с ней общаюсь.
- А взгляд из машины отличается от взгляда пешехода?
- Конечно, отличается. Когда я выхожу на улицу пешком, для меня теперь это событие. Я многого не знаю о том, что происходит в жизни, за окнами. Потому что - вышел из подъезда, сел в машину, доехал до театра, вошел в подъезд, все, и так же обратно. А тут, когда выйдешь - ты людей посмотришь, в магазин зайдешь, каждый раз чему-нибудь поразишься. И впечатлений на целый месяц.
- И какое у вас ощущение от жизни сейчас?
-  Я читаю огромное количество газет - пять-шесть в день. Все время слушаю радио, когда дома. Телевизор не люблю смотреть, информационные программы - очень редко. Я не внедряюсь в картинку. У меня ухо лучше всего воспринимает. Меня очень все это касается. В этой ситуации живу я, мои близкие. И нет у меня поводов для оптимизма и радости. Скорее, пугает, угнетает, раздражает. Я мрачный человек в сегодняшней действительности.
- У вас есть какие-то принципы воспитания дочери?
- Я знаю, чего хочу от нее. А принципы, наверное, выстроены из моего характера. В мелочах хочу, чтобы она была аккуратной, трудолюбивой. Никогда не забывала за собой вымыть чашку, и чтобы чашка мылась сейчас, в ее возрасте – ей 11 лет, – не только за собой, но и за другими членами семьи. Чтобы она была чуткой - слышала состояние человека, который рядом. Понимала, как на это нужно реагировать, чтобы ее аппарат отзывался на какие-то человеческие переливы того, кто рядом. Хочу, чтобы она полюбила читать. А вообще, как человек она мне нравится. При том, что я к ней критически подхожу, даже чересчур, очень строга ко всем ее проявлениям, - но я вижу, что она неплохой человек. Во многих моментах лучше, чем я в ее возрасте.
- Она влюблена во что-нибудь, в кого-нибудь?
- Пока что продолжается тот период, который у нее изначально существует, абсолютного авторитета и абсолютной влюбленности в свою маму. Этот период пока что не закончился. Не знаю, может, он не закончится никогда.
- Она вас ревнует?
- Нет, она не знает, что это такое.
- А вы ревнивы?
- Ужасно! Потом, то, что она с четырех лет ходит в храм, на ней очень отразилось. Она добрый человек. Не знаю уж, насколько это ей будет помогать в жизни.
- Почему вы ее окрестили, не будучи крещенной сами?
- Я хотела, чтобы мой ребенок был ближе к Богу, чем я.
- А почему вы сами тогда не крестились?
- Потому что это такая ответственная вещь, к этому нужно прийти. На тот момент я была не готова.
- Вы как-то сказали, что не креститесь потому, что боитесь, что ваш дар от вас уйдет, сейчас вы так уже не считаете?
- Не считаю.
- А что произошло за это время?
- Я прожила энное количество месяцев. Но прожила их не изолированно, а в общении со своим спектаклем La Divina, со своей страной, с чужой страной (я репетировала в Германии), в общении со своим ребенком и со своим любимым мужем. Такой вот комплекс, который сильно повлиял на меня.
- Зачем вам Бог?
- Не буду говорить. Не хочу. Это слишком много. А то, что много, об этом говорить не надо.
- Вы легко впадаете в гнев?
- Впадаю легко. Но сейчас я уже реже выявляю его. Легче стало скрывать. Да и гнева, наверно, стало меньше.
- А причин для него?
- Я люблю людей.
- Давно?
- Недавно.
- Вам нравится быть хорошей?
- Я не помню такие случаи, когда бы я могла сказать себе с упоением: какая я хорошая! Я не ощущаю, что я какая-то хорошая. Я разная.
- Вам хочется - сознательно, подсознательно - чтобы после вашего ухода у людей осталось от вас приятное, доброе ощущение?
- Это не те слова. Я хочу, чтобы от меня осталось ощущение, что я талантлива. Больше мне ничего не надо. А хорошая или плохая... Ну, плохая. Ну, хорошая... А если я не оставлю ощущения какого-то озарения, вот тогда буду переживать.
- Вы считаете себя талантливой?
- Да.
- Давно?
- С детства... Какая наглость, да? Правду сказала. Зачем скрывать?
- Вы завидуете людям, которым все легко дается?
- Очень завидую. Я завидую людям, у которых есть возможность, чтобы за них кто-то похлопотал.
-  Вы верите в существование связи творца с Космосом, в озарения? Или это фантазии?
- Это абсолютная для меня реальность. Но это реальный результат, к которому нужно пройти трудным рабочий путем. Иногда это приходит в игре, в празднике. А иногда - в грязной работе.
- Не унизительно чувствовать себя работягой в спецовке?
- Иногда унизительно... То есть не то что унизительно, - жалко себя. Думаешь; ну, почему у той девушки такие холеные руки, у нее такие аккуратные пальчики ног... Конечно, абсолютно низменные инстинкты проявляются во всех ситуациях. Завидую.
- Вы с дочкой беседуете о сексе?
- Да, разговариваем на эту тему. Но не так, что с придыханием: а сейчас поговорим о тайне.” Из этого не делается невероятная таинственная история.
-  Вы считаете себя достаточно знающей о сексе?
-  Лет в 19 мне казалось, что я очень много знаю. А сейчас кажется, что я, наверно, ничего не знаю. Или мало знаю.
- Вы не искушенная женщина?
- Я искушенная женщина. Но нет пределов совершенству.
-  Как вы реагируете, когда о вас говорят, что вы красивая женщина?
- Я думаю: что это они во мне красивого нашли? Я знаю, когда я красивая. Тогда я верю. И знаю, когда я не красивая. Тогда действительно задумываюсь: почему человек мне так сказал, что ему от меня надо?
- А когда о вас говорят: мудрая женщина?
-  Обо мне так никто не говорит.
- Но вы ощущаете себя мудрой?
- Что умница, это точно.
- Вам нравится бывать на роскошных приемах, выходить в свет?
- Мне нравятся роскошные приемы на четыре-пять человек. А на каких- то больших, многолюдных мероприятиях мне скучно и времени жалко.
- Вас когда-нибудь вербовало КГБ?
- Да. Это было давно, еще в Ленинграде, меня пригласили в бывший дворец за Аничковым мостом, там был то ли райком партии, то ли райком комсомола, завели в комнату, что-то стали спрашивать: а вы не видели, у вас на том спектакле кто-то как-то ходил… что-то такое. Сразу стало ясно, что надо косить под дурочку, чтобы к тебе соответственно отнеслись и многого уже не требовали. У меня это, слава Богу, получилось. Больше меня не трогали.
- Вы верите во всякие чудеса, в НЛО, в то, что мы не одиноки во
Вселенной?
- Насчет Вселенной скажу… В прошлое воскресенье мы с дочкой пошли в зоопарк и в Планетарий. Я первый раз в жизни была в Планетарии. Меня так это потрясло. Тема была: звездное небо южного полушария. Я подумала: Боже мой, я же ничего не знаю!
- А вы в жизни на небо смотрите?
- Да.
- И о чем при этом думаете?
- О глубоко своем.
- Но с вами происходили какие-то чудеса?
- Вся моя жизнь - сплошное загадочное чудо. Все меня удивляет.
- Вы влюбчивый человек?
- Влюбчивый.
- Вы всегда ситуацию доводите до конца?
- Да, я не бросаю ситуацию незавершенной. И точку предпочитаю ставить сама.
-  А если бросают вас?
- Да как-то не было такого случая. Либо уже взаимно так ненавидели друг друга, что разбегались в разные стороны. Либо я совершала какие-то проступки. Но все это в прошлом.
- Вы преподаете в ГИТИСе. Вам это интересно или это необходимость?
- С этого года это стало мне в тягость, потому что у меня сейчас нет курса, который бы меня радовал. От людей зависит. У меня сейчас люди, которые мне не интересны. Был курс Петра Фоменко, от общения с которыми я наслаждалась. Сейчас таких нет.
- Как меняются студенты?
- Невозможно дать какую-то качественную характеристику этих изменений. Но они, безусловно, реагируют на то, что происходит в жизни. Где-то они ловчее нашего, например, поколения. Я смотрю и думаю: так я не умею. Многие из них коммуникабельнее. Они другие. Трепета перед театром я у них почти не замечаю.
-  А у вас остался трепет?
- У меня остался.
- Вы как-то в интервью сказали, что каждый человек, а творец тем более, бисексуален, вас не пугало, что могут заподозрить в отклонении от гетеросексуальной нормы?
- Нет, я не боялась, сплетни и так ходят всякие, и на здоровье, одной меньше, одной больше.
- У вас не было желания создавать легенду о себе?
- Нет времени создавать легенду. Вроде бы нужно что-то придумать. Да умения нет этим заниматься. Нужен особый талант.
- А умеете плести интриги?
- Умею наверняка, но нет необходимости. Была бы необходимость, я бы классно это сделала.
- Вам сейчас хватает заработка?
- В той ситуации, которая у меня сейчас сложилась в жизни, никакого заработка не хватит. Но это конкретная ситуация.
- А вообще вам много не надо?
- Мне много надо. Если б было очень много денег, я бы все время путешествовала. Бросила бы театр и путешествовала. Года два попутешествовала, а потом все свои миллионы вложила бы в театр.
- И куда вы особенно хотите поехать?
- У меня есть одно место, где я уже была. Венеция. Туда меня тянет. Потому что там красиво. И потому, что там смерть. “Смерть в Венеции”. Празднично-смертельное дыхание этого города манит.
- Что вы сейчас читаете?
- "Циников" Мариенгофа. Уже месяцев шесть читаю и перечитываю. Отдельные главы выучила наизусть.
- И так с каждым произведением, которое вы ставите?
- Конечно.
- Как вы думаете, почему зрители не приняли и не поняли "Дивину"?
- У меня нет такого ощущения. У меня ощущение замечательного спектакля, который свершился. И огромное количество людей приходило ко мне, они плакали в гримерке, врываясь с невероятными глазами. Но это не самое сильное мое потрясение в связи с этим спектаклем. Самое сильное переживание - сам спектакль. Его проживание. Зал помогает. Но то, что происходит на сцене, - сильнее. Даже не на сцене, а внутри тебя.
- У вас нет чувства, что этим спектаклем вы поставили некую
точку, итоговую черту провели?
-  Однозначно, что это так. Я знаю, что могу еще поставить массу каких-то хореографических экзерсисов, изобретательных, не изобретательных, головокружительных, менее головокружительных, но с точки зрения воплощения духовной величины, какой-то идейной величины в данной форме, в данном театральном составе - я подвела черту. Я достигла очень высокого уровня. Прыгать выше будет сложно. Думаю, что в данной ситуации можно будет прыгать рядом.
- Почему вы взялись за "Циников"?
-  Мне хочется говорить об этом, на эту тему. Когда я уехала в Германию, я долго не могла понять, о чем хочу говорить дальше. Это очень страшный момент. Никогда у меня такого не было. После "Дивины" я не могла найти… Но потом нашла. Это тема соотношения меня и моей страны.
- Вы мыслите себя кем-то кроме режиссера?
- Я могла бы работать в детском саду. Воспитателем. Не то, что мне интересно с детьми. В этом есть для меня некий высший смысл существования.
- Взращивать?
- Да не взращивать, а беречь.
- Вы предполагаете, что рано или поздно перестанете быть режиссером?
- Предполагаю, что это возможно. Если человек наделен хоть какой-то толикой мудрости – профессиональной, то он сам почувствует, когда карета приехала ко дворцу и надо выходить – принц ждет. Хуже, когда ты не понимаешь, куда тебя везет карета. И едешь с упоением на помойку, а кажется, что в хрустальный замок. Это печально. Пока что свойство анализировать я не утеряла. И свойство - достаточно жестко к себе относиться. Мне кажется, я пойму утерю дара, когда она произойдет. А она, естественно, может произойти. Никто не вечен. Дар может перерасти в другое качество. Может быть масса всяких вариантов перетеканий. Когда я выпустила "Дивину", мне показалось, что теперь я могу помолчать. И не смогла. Самое страшное - когда одна работа закончена, а следующую еще не начал. В этот период - ощущение абсолютной нежизни. Так что пока что карета едет. И принц ждет.
-  Когда вас обвиняют в плагиате, во вторичности, вы улавливаете справедливость этих упреков?
- Лично ко мне никто не подходил и не говорил подобного. Не думаю, что я к этому серьезно бы отнеслась.
- А бывает так, что вы что-то придумываете и потом осознаете, что это уже было придумано до вас?
- Голова ведь - компьютер. Когда о чем-то думаешь, то перед мысленным взором мелькают десятки, сотни вариантов. И, просматривая их, понимаешь какой вариант откуда пришел. Я слишком много знаю! Я слишком много видела, чтобы использовать чужие моменты. Потому что всегда знаю, что вот это уже было использовано. Зачем же соблазняться? Это все равно, что воровать у самой себя. Глупо. Как я буду себя ощущать?! Ведь самое главное для меня - это собственное ощущение от самой себя. И себя трудно обмануть, поскольку всю свою кухню ты знаешь. Поэтому тут не разбежишься.
- Вы посадили хотя бы одно дерево?
- Да, я посадила дерево недалеко от села Михайловское в Пушкинских горах. Мы там отдыхали, и я посадила клен. С тех пор я там не была. Но дерево очень хорошо помню.
- А вдруг оно засохло?
- Я спрашивала. Оно растет.
- Вы привязываетесь к вещам, символам, наделяете их чем-то значительным для себя?
- Да, я привязываюсь к символам, к мелочам, к вещам. Я очень привязчивый человек. И потерю переживаю болезненно.
- Но всегда приходите в себя?
- Момента желания покончить с собой не было никогда. Хотя иногда думаешь: бедная я, бедная, за что я так страдаю!

Беседа с хореографом Аллой Сигаловой 18 апреля 1995 года


Годы ее женского одиночества - это время ее театра - "Независимой труппы Аллы Сигаловой". И спасительное убеждение, что житейская неутоленность необходима для творчества. К созданию собственного театра судьба готовила ее с той травмы спины, которая для балерины означает уход на покой, а ей 19, и она – выпускница Ленинградского хореографического училища им. Вагановой, потенциальная солистка Мариинки.
Ее стихией были характерные танцы, а не классика, потому что ее характер - стихия. Он подхватил и унес от отчаяния в Москву, в театральный институт, где она стала актрисой и преподавателем сценического движения. Потом работала хореографом в театре "Сатирикон". Потом создала "Независимую труппу". За пять лет - восемь спектаклей, шесть из которых - ее: "Игра в прятки с одиночеством", "Отелло", "Пугачев", "Саломея", "Пиковая дама", "Дивина".
Потом она встретила свое счастье - вышла замуж за режиссера Романа Козака. Родила Михаила Романовича. Распустила труппу. Потому что грезы о независимости выродились в зависимость от актеров, возможности которых отстали от ее потребностей. И она ушла в семью. На короткое время, пока характер не запросился на волю. Он присмирел за последний год, потому что женская неутоленность, рождавшая творческую ярость, осталась позади.

- Алла, вы согласны с утверждением, что благополучная личная жизнь не стимулирует творчество?
- Так объясняют свое одиночество, невозможность сделать свою жизнь. Почему у Дали была замечательная семейная жизнь, насколько мы знаем? Правда, теперь я в этом вопросе немножко запуталась. Раньше у меня была твердая установка, сейчас она пошатнулась, а новую еще не выработала. Нет, все-таки неправильно, что человек обязательно должен быть не счастлив в семейной жизнь, страшно одинок. Потому что в творчестве человек все равно одинок. Мой муж за меня не поставит спектакль, правда? Не выболеет им. Все равно я это делаю одна.
- Но ведь до спектакля существует жизнь, в которой человек вроде бы лишен предпосылок к спектаклю, то есть тоски, тишины, одиночества.
- Но почему это не может быть при том, что рядом находится друг? Озарение приходит независимо от того, есть у тебя семья или нет. Наверное, если бы я обрела семейное счастье в 18 лет можно было бы говорить о том, что на что влияет, но поскольку это произошло к сорока... Фактически большую часть жизни я прожила. Так что накопленного багажа хватит надолго. И потом, это не значит, что у меня сейчас не бывает моментов одиночества, тоски. С тем, что мной уже пережито, я все равно существую один на один. Допустим, с моей любовью к Ленинграду.
Рома меня не понимает, он не любит этот город, правда, был там всего три дня. Но я не могу с ним этим поделиться. Прочитав сказку Гофмана "Щелкунчик", он удивился, почему для меня такой восторг, такое томление, такая щемящая боль в этой сказке. Это опять же связано с детством, которое прошло в Ленинграде. И таких зон очень много. Мужчина и женщина по-разному относятся к детям, по-разному воспринимают каждое проявление ребенка. И то, что я вижу, идя по улице, я воспринимаю в одиночестве. Даже если он рядом. Но находятся моменты, которые Рома может со мной разделить. И если такого человека рядом нет, это страшно. Я знаю, я через это прошла.
- Как сосуществуют два режиссера?
- Мы делимся друг с другом. Он обязательно несет пьесу, которую хочет ставить, мне, ждет моего мнения. Недавно с восторгом принес пьесу, я прочитала и ужаснулась: какая пошлость, как тебе могло это понравиться? Мнения категорически разошлись. Но это не значит, что он не будет ее ставить. И счастье, что это не послужило поводом для какого-то разбирательства, разочарования друг в друге. А ведь как можно было бы подумать: такая пошлая пьеса ему понравилась — значит, он сам такой. Каждый оставляет за другим право выбора и право самостоятельно одиноко воспринимать окружающее. Но это приходит с возрастом. Раньше я такой не была.
- После хореографического училища, после травмы, вам требовалось самоутвердиться и кому-то что-то доказать?
- Кому-то - нет. Себе. Я избавляюсь от собственных комплексов.
- Какой такой глобальный комплекс вас гложет, что вы предпринимаете столь масштабные акции типа создания театра?
- Могу или не могу. Наверное, этот.
- Устав самоутверждаться в творчестве, вы распустили труппу и ушли в семью?
- Я не устала. Сейчас я уже не самоутверждаюсь. Ушла потребность кому-то что-то доказывать, и прежде всего - себе. Мне просто хочется пережить ощущение кайфа от работы. Даже если что-то не получится, я сейчас не стану переживать по этому поводу, как переживала раньше. Больше всего хочется ощущения полета.
- Раньше его не было?
- Было, всегда было. Я должна была создать свой театр, чтобы сделать свои спектакли. Где бы я еще ставила эти танцы?
- Вы создали труппу, не ведая, каково с этим ладить. Теперь знаете. Не помешает ли знание всех трудностей совершить вторую попытку?
- Сама поражаюсь, зачем мне опять надо гоношиться? Сейчас можно все иметь без таких усилий. Что мне даст свой театр? Денег не даст. Спектакли, которые могу в нем поставить, я могу поставить в другом месте. Только головная боль бесконечная. Но такой кайф, когда приходишь в свое хозяйство! Неистребимое чувство лидерства - вот что это такое. Совершенно неистребимое. Если отряд, то надо идти впереди отряда. С барабаном. Почему я не могу работать с каким-нибудь режиссером? Потому что внутри меня все переворачивается оттого, что не я хозяйка. Самолюбие. Мне кажется, что я лучше этого режиссера все знаю и сделала бы в двести раз быстрее.
- А вы не думали, что с прекращением существования труппы, исчезнет имя Сигаловой как режиссера?
- Конечно, думала. Меня я это сильно пугало.
- И все-таки решились на этот поступок?
- Просто я знаю, что продолжение следует. И суетиться не хочу.
- В спектакле "Пугачев" вы как бы проиграли ситуацию, которая случилась потом между вами и труппой. Вы теперь знаете, кто же предает первым?
- И та и другая сторона равноценны в этом. Хотя в театре, наверное, не существует понятия предательство. Ученики уходят от своих учителей. Такова логика прогресса. Впрочем, не только в театре. Те же отцы и дети. Просто в жизни связь матери и ребенка прочнее.
- А когда учитель уходит от учеников, понимают ли они, что он желает им блага?
- Никогда.
- И как быть?
- Мудро подходить к течению жизни.
- Что есть жестокость любящего человека?
- Человек, который любит, не может быть жесток. Это была моя ошибка, когда я утверждала обратное.
- Как вы поступаете, когда любимый человек не может вам принадлежать?
- Уже никак. Потому что люблю человека, который мне принадлежит. Отпала такая проблема. Я надеюсь, навсегда.
- Последний ваш спектакль посвящен памяти Марии Каллас. Были какие-то созвучия вашей судьбы с ее судьбой?
- Женские судьбы во многом схожи. Не только я могу похвастать, что у меня есть совпадения с биографией Каллас. Каждую женщину бросают, каждая может разлюбить, остаться в определенный момент одинокой, надеется на следующую встречу и думает, что как раз следующая встреча окажется последней и самой счастливой. Просто жизнь Каллас завершена, и мы можем на нее смотреть, зная конец. Моя жизнь еще не закончена.
- И все-таки, почему именно Каллас стала вашей героиней?
- Потому что я ее люблю и... Если я скажу, что мы с ней внешне похожи, это неправильно, неточно. Просто я ее чувствую. Такое ощущение, что я с ней разговариваю, знаю ее тайны. Может, это очень самоуверенное утверждение, даже наглое, но это так. Говорят же, что люди ушедшие не умирают, тем более такие, что их энергетика остается и к кому-то приходит. Наверное, у меня этот вариант.
Не люблю я мистические разговоры а ля Роман Виктюк. Но это так. Когда я слушаю ее записи, мне кажется, что она именно мне что-то говорит, никто другой этого не слышит. Мне понятно каждое ее придыхание. Я знаю, почему в этот миг она именно так вздохнула. И мне кажется, она мне это посылает. Немножечко сумасшествие уже на этой почве...
Спектакли "Отелло", "Пугачев", "Саломея" для меня прошли. Я от них, в общем, освободилась. Я тоже могу их сейчас болезненно переживать, заплакать, говоря о них, но жизни, которая продолжается у меня с Каллас, с остальными спектаклями нет. А с ней идет постоянный диалог, без слов, на эмоциональном уровне.
- После "Дивины" вы собирались ставить в своей труппе спектакль по роману Мариенгофа "Циники", потом проект отпал. Сейчас вы опять погружены в "Циников", но постановка уже в Ленинграде, в антрепризе солиста Мариинки Сергея Вихарева.
- Сама удивляюсь. Двести раз от них уходила, уверяла себя, что мне уже не нужно это делать, но, видимо, то, что мне когда-то потребовалось сказать по этому поводу, так глубоко засело, что я его вроде как проглатываю, а оно обратно вылезает. Ком в горле. Поэтому надо выплюнуть, чтобы загрузиться другим. Это будет балетный спектакль без текста.
По замыслу довольно рискованная вещь. Но мне нравится. Когда чувствуешь себя мэтром, всезнайкой - с души воротит, кажется, что это твой предел. Замечательно ставить себя в условия, когда ничего не знаешь, понимаешь, что ты еще ноль, еще должна доскрестись до сути.
- В кино вам не хочется поработать в качестве режиссера?
- Очень хочется. Есть движения человеческого тела, которые обретают на пленке совершенно магическое воздействие. В театре такие моменты передать порой невозможно. Мне очень хочется заниматься фотографией. Видишь такие красивые картинки... Даже мочка уха, освещенная определенным образом, может быть произведением искусства, приводить в экстаз.
- Михаил Романович отнимает много времени?
- Я просто не замечаю, как оно летит. Вроде только встала, что-то поделала и уже ночь. Перерывы между кормлениями проскакивают мгновенно. Сесть и впасть в какое-то состояние, нужное для работы над спектаклем, не получается. Поэтому приходится это делать по ночам. А по ночам хочется спать. Заколдованный круг.
- Работа на эстраде над программой Лаймы Вайкуле была необходима как переходный этап после родов к творчеству?
- Согласилась из-за Лаймы. Привлекательная личность. И потом, это дорожка, которой я никогда не ходила. Быть хореографом и не попробовать поработать на эстраде - нельзя. Я не могу сказать, что у меня идеально все получилось. Не могу сказать, что было бешеное вдохновение, как, например, во время постановки "Игры в прятки с одиночеством", где была эстрадная музыка.
- И что же вас заводило? Вы всегда для спектаклей отбирали музыку сами. Самую пронзительную, любимую, выразительную. А тут мелодии вам навязали, и вы должны были пробудить в себе какие-то эмоции?
- А как же! Это элемент профессионализма. Я обязана влюбиться в эту музыку, сделать так, чтобы она меня зажгла, повела, понесла... И... не понесла. К вопросу о профессионализме. Нет, где-то понесла, а где-то я пыжилась-тужилась - и результат получался соответствующий.
- Вы убеждены, что театр - искусство более высокого уровня, нежели эстрада?
- Конечно. Я не знаю нашей эстрады, которая бы мне нравилась. Да, какие-то песни у Пугачевой, какие-то у Лаймы. Они - личности. Когда выходит на сцену личности, неважно, есть ли в их творчестве элементы театра, по театра». Это уже элементы искусства. Все талантливое привлекательно. В основе своей наша эстрада не талантлива.
- Вернуться преподавать в ГИТИС не тянет?
- Нет. Первый год, когда меня не тянет в ГИТИС. Хорошо без него.
- А как же ваша любовь к студентам? Молодая кровь, любопытство в глазах...
- Не уважаю я их теперь. Как-то не радует меня молодое поколение. У них меньше горят глаза. Не с чего гореть, наверное. А виновато, вероятно, старшее поколение. Мы воспитывались по-другому. Не было этой прохладцы на репетициях.
- А сами иронизируете над теми, кто, брызжа слюной, говорит о своем фанатичном служении театру.
- Я не люблю, когда в меня слюной брызжут. Во всем нужна мера. "Служенье муз не терпит суеты". Разглагольствованиями о фанатизме ничего не сделаешь. Даже свои первые спектакли я не делала, размахивая руками и разбрасывая красивые слова. Это было внутри. Надо быть сдержанным. А то можно все расплескать в криках о творчестве, и на творчество ничего не останется.


Жизнь со вкусом шоколада

Два года назад "Независимая труппа Аллы Сигаловой" закрыла свой театральный сезон. За последующий срок художественный руководитель и главный режиссер коллектива и себя лично Алла Сигалова изменила многое в своей жизни: состав семьи, состав труппы, место жительства и даже собственный характер. Она родила сына. Нашла нового актера и отпустила двух прежних. Переехала в другой район Москвы, в квартиру, которая на момент начала ремонта была пустым полем без внутренних стен. Алла "поставила" ее, как очередной спектакль, где отразились: любовь к Ленинграду, воспитание в хореографическом училище, учеба на актерском отделении ГИТИСа, а также все темы ее предыдущих постановок: "Игра в прятки с одиночеством", "Отелло", "Саломея", "Пугачев", "Пиковая дама", "La Divina". Спустя два года хореограф и руководитель по-прежнему "Независимой труппы" Алла Сигалова вернулась на театральную сцену с "Циниками", современным балетом по роману Анатолия Мариенгофа.

Беседа с Аллой Сигаловой в ДК "Каучук" 14 мая 1996 года

— Мы переехали в новую квартиру. Я пошла обследовать магазины. И в 8 утра в продуктовом магазине мне сходу нахамили. Я пошла с жалобой к заведующий. Она меня узнала. Какой ужас! Я стою перед ней с гневом и обидой на устах, но еще не успела их раскрыть. Она смотрит на меня и говорит: "Вы…" И я понимаю, что все, опознали, это светится в ее глазах. Я разворачиваюсь и бормоча "извините", удаляюсь, она кричит мне вслед: "Скажите, вы ведь Алла Сигалова?" Теперь я в этот магазин не смогу зайти, а, говорят, это лучше продуктовый в районе. Вот досада.
— Вы что, уже боитесь славы? А для чего тогда театр свой создавали, на сцену идете, в телевизоре мелькаете?
— Для того, чтобы меня в магазине узнавали, что ли? А, Сигалова, вам что, молока топленого или пастеризованного?
— Всю жизнь хочу вас спросить, почему вы едите шоколад перед выходом на сцену? Я знаю, что несколько лет назад, когда еще не так богато было с продуктами, перед спектаклем "Игра в прятки" ваши коллеги бегали по буфету театра, пытаясь раздобыть для вас хотя бы три шоколадных конфеты. И, когда раздобыли, это было всеобщее счастье. Что за нужда?
— Для меня день, проведенный без шоколада, вычеркнут из жизни. До спектакля практически за неделю я шоколад есть прекращаю, а так ем его каждый день понемножку. Не могу без сладкого. Когда дома ничего другого нет, и магазины закрыты, я ем сахар — меня прямо аж трясет, кусками, ложкой, если песок. У меня с чем связан праздник премьеры? С тем, что я съедают большую плитку шоколада. Начинаю есть ее с утра по долькам. Каждую долго смакую, рассасываю или жую, запиваю тоником. Перед последней премьерой — "Циниками" — у меня остался большой кусок шоколадки, не доела, а раньше все время целиком съедала.
— Когда это вошло в привычку?
— С хореографического училища.
— То есть самое приятное в день премьеры — шоколад?
— Ну не аплодисменты же! Это уже какой-то ритуал стал - мой рацион в премьерный день: баночка тоника и плитка шоколада. Но шоколад обязательно с орешками, молочный, хороший.
— Почему вы так поторопились вернуться на сцену после рождения сына, Михаилу ведь только полтора годика?
— Рано? Я переживаю, что поздно, это очень большой срок. Когда танцовщица рожает в 36 лет, в принципе, она уже не возвращается в театр. Через два года пенсия по стажу. И очень проблематично физически привести себя в порядок.
— Вы планировали сами танцевать или это произошло вынужденно из-за отсутствия в труппе актрисы?
— Конечно, я страшно хотела выйти на сцену, хотя вроде это как-то неудобно, что люди скажут. Как ни прячь, все равно возраст берет свое. После 35 — это уже осетрина не первой свежести.
— Но тем не менее вы рискнули?
— Очень трезво на себя глядя, очень грамотно себя подав в этом спектакле на сцене, с точки зрения внешнего вида, я считаю, что я вышла на первую свежесть.
— Что самое тяжелое в возвращении на сцену? Не было страха, что вас забыли?
— Не было. Актриса, которая столько пропустила, танцовщица, которая снова выходит… Наверное, если бы писатель описывал эту ситуацию, он бы такой монолог написал для героини: Боже мой, я опять выхожу на сцену, будет ли мой зритель, как меня примут? Ничего этого нет. Была серьезная обыкновенная подготовка к спектаклю. Обычное состояние тревоги профессиональной, не сентиментальной. У меня было ощущение прошлым летом, когда я начала ставить "Циников", что, наверное, когда закончится спектакль, я разрыдаюсь оттого, что снова вышла, вернулась. Нет, так не произошло.
— Когда вы были маленькая, вы мечтали о брате или сестре?
— Нет, я не помню, хотелось, наверное, чтоб с кем-то общаться. Не помню. Детство-то было давно.
— Кто такой циник по-вашему?
— Я выписала определение, чтобы, когда мне журналисты будут задавать этот вопрос, давать им бумажку или выучить. В результате и не выучила, и бумажку потеряла.
— А если своими словами.
— Своими словами очень сложно, потому что существует грамотная расшифровка этого слова, а существует еще мое понимание циников в связи с Мариенгофом. Поэтому для меня это понятие теперь такое огромное… Циник — это каждый из нас. В каждом из нас цинизм. В ком-то больше, в ком-то меньше. Мы циники каждую секунду, потому что, пока мы беседуем, где-то убивают, кому-то плохо, и мы не бежим спасать, не переживаем это, не сопереживаем. Цинизм, — это определенная форма эгоизма.
— Это отрицательная черта характера?
— Для человека это нормальная черта.
— Знаете, как у Ожегова: "Цинизм — это наглое, бесстыдное поведение и отношение к чему-нибудь, проникнутое пренебрежением к нормам нравственности, благопристойности".
— Мне кажется, что цинизм тоже стал нормой.
— Для вас было существенно то, что события, происходящие в романе, точно попадают в то, что мы переживаем сейчас?
– Да, это наиболее болезненно и кольнуло. Да вообще это такой роман, так совпал с сегодняшним моим состоянием, просто абсолютно совпал. Бывает иногда так, что это состояние по выпуску спектакля чуть начинает микшироваться, а тут ситуация, видимо, из-за того, что мы все сейчас переживаем, она не микшируется, а заостряется. И мне кажется, что, если бы я сейчас начала ставить "Циников", я бы поставила уже по-другому, более заостренно, оголенно, нервно. А, с другой стороны, Мариенгоф не дает это сделать. Мои переживания сегодняшнего дня отличаются от того языка, каким рассказал свою историю Мариенгоф.
— Но ваш язык все равно другой.
— Но он должен быть приближен к автору. Иначе бы все спектакли были похожи один на другой, и мои, и вообще все. Каждая тема требует определенных средств выражения, иначе все было бы одинаково.
— Приступая к "Циникам", вы сказали, что этим спектаклем хотите выяснить свои отношения с родиной. Выяснили?
— Нет, я их буду выяснять до конца жизни. Все-таки у этого спектакля не было такой задачи. Главным для меня было отражения невероятного языка Мариенгофа, в который я влюбилась. А что касается… Ну что такое родина? Родина — это я, люди, которые меня окружают, события, которые со мной происходят. Каждый спектакль — моя взаимосвязь, мои взаимоотношения с моей страной. Даже спектакль "Дивина" — это все равно чуть-чуть о моей жизни, о жизни каждой женщины.
— Не мешает ли режиссерскому восприятие спектакля то, что вы сами танцуете?
— Я же ставлю спектакль не на репетиции. Я его сначала ставлю в голове. Мысленно вижу тех актеров, которые будут действовать. Они уже одеты, загримированы, причесаны так, как нужно. И когда я прихожу репетиционный зал, спектакль готов. Остается только вложить его в тела и души артистов. Вот и все. Поэтому у меня нет такой проблемы: как же я оценю со стороны, если я внутри? Хотя для многих это проблема. Но поскольку у нас хореография — это такое искусство, которое больше приближено к математике, чем, может быть, драматический театр, поэтому есть возможность увидеть спектакль до того, как его увидят зрители, до того, как я его вообще начала ставить. Если я его не вижу, я его ставить не начну.
— Когда вы задумали "Циников", вам хотелось самой сыграть героиню?
— Мы начали делать "Циников" почти три года назад, и Ольгу должна была играть Анечка Терехова. Мы начали с ней репетировать. Потом я ушла. Год назад я вернулась к репетиции, уже Анечки не было, и эта роль предлагалось четырем или пяти танцовщицам, что категорически не принималось Сережей Вихаревым. Он настоял на том, чтобы я вышла на сцену, заставил меня приходить зал и снимать с себя двадцать шкур. Лень, конечно, родилась впереди нас. А поскольку это еще и преодоление всяких неудобств физических, дискомфорт… Первые дни у меня просто до слез доходило: ну зачем все это мне нужно? Так бы хорошо сидела сейчас на стуле, актеры бы потели, а я спокойненько наблюдала. Но я очень рада, что все произошло именно так.
— У меня ощущение, что вы поставили очень головной спектакль. В отличие от прежних постановок в этой совсем нет эмоций.
— Я знала, что именно вы мне это скажете, потому что у меня было странное чувство после спектакля. Обычно мои спектакли — это бешеный выплеск энергии. В этом спектакле я не могла себе этого позволить, потому что Мариенгоф предполагает только маленький намек. Кто-то додумает, кто-то нет. Я считаю, что это моя победа над моим темпераментом, потому что мне это абсолютно не свойственно. Я же начала репетировать совсем иначе — с вихрем эмоций. И, анализируя, все время ловила себя на том, что в ткань-то я не вписываюсь, не попадаю. И я поняла в чем дело незадолго до премьеры, где-то за две-три недели, потому что я чувствовала, чтобы плыву не туда, не в ту сторону. А поскольку во многом камертоном спектакли является Сережа, я чувствовала, что не вписываюсь в то, что сама же поставила, и не могла понять почему. Потом я стала себя прибирать, все свои всплески, еще раз перечитала роман. И все стало таким… как старинные фотографии – они не яркие, а блекло-коричневые, выцветшие. Когда я после премьеры посмотрела видео, когда уже все уложилось, я отдалилась от спектакля, я была в шоке — я себя не узнала. До сих пор не представляю, как мне это удалось. Я пошла в другой коридор, свой внутренний актерский, ушла от того, что мне легче, а мне легче тельняшку порвать на груди.
— Люди, не читавшие роман, не поняли спектакль, я слышала отзывы: талантливо, красиво, но непонятно.
— Зрителям кажется, что нужно что-то понимать, а понимать ничего не надо. Никто же не спрашивает человека, который выходит из консерватории, сюжет Первого концерта Паганини, например. А выходя из театра, с хореографического спектакля, людям почему-то кажется, что они посмотрели какой-то мексиканский фильм, где нужно, чтобы все было понятно. А не нужно. Надо просто воспринимать и все. Единодушия в зале быть не может и не должно: кто чем полон, так и реагирует. Индивидуальность подает спектакль и индивидуальность его воспринимает или не воспринимает.
Я мало кого спрашиваю об ощущениях, которые вызывают мои работы. Но три женщины, которые пробились ко мне, которых я безумно уважаю, женщины разного возраста – Таня Друбич, Катя Гердт и Алла Борисовна Покровская. Ну, Алла Борисовна просто прорыдала, успокоиться не могла. А Катя и Таня сказали удивительную вещь: каждая сказала, что как будто про меня. Вот я сидела и думала: Господи боже мой, ну почему вот так вот у меня происходит, почему? Это та ситуация, когда или попадет, или не попадет. Впрочем, как и все спектакли.
И Гаевский, который утащил меня на два часа, и мы сидели…. Вот такая штука вышла интересная. Вот что с ней делать? Она какая-то странная, эта штука. Я себя не знаю такую, я себя знаю другую, какой я была в "Дивине". Не то что мне то более свойственно, мне то легче, потому что там я такая, какая есть. Я над собой не работаю. А сейчас, по прошествии времени, я вышла замуж, мое замужества повлекло за собой многие вещи, я очень изменилась, поняла, что нужно себя контролировать, сдерживать, нельзя выплескивать на других все, что у тебя на душе. Особенно отрицательные эмоции. Пришла мудрость. Чем мне нравится Рома, помимо того, что я его обожаю и люблю, чему я у него учусь? Не суетиться. Он сильный. Наверное, я учусь быть сильной. Даже в общении со своими актерами. Изменилась атмосфера на репетициях. Я за это время голоса ни на кого не повысила, мне не нужно это, мы абсолютно понимаем друг друга. А может быть, потому что они абсолютно чувствуют мой авторитет. Наверное, поэтому спектакль такой. Я и внешне там выгляжу странно, не похоже на себя.
— Кто придумал ваш облик?
— Я, конечно. Но Галя Шаляпина — гениальный человек, потому что макияж я предполагала где-то такой, но свою голову, прическу я видела гладко затянутой, как я люблю, и она так с опаской говорит: а давайте сделаем… И я как-то легко на это согласилась. Она была удивлена. И вот она уложила мне волосы замечательно. Я почувствовал, что так и должно быть, и мне это все нравится. Нравится, что путь, как бы продолжается, но продолжается по-иному. И, конечно, для меня очень важны слова Гаевского, которые он мне наговорил. Резюме всех его слов: русскую хореографию в 21-й век приводит Сигалова. Все. Как ни крути, факт остается фактом. Другое дело, что он наговорила и массу вещей тревожных, о которых я тоже думаю. Но когда об этом говорит Гаевский, я понимаю, что это, вероятно, будет очень скоро. Он сказал: ну, сейчас вы одна, да, по этому пути не идут коллективно, по новому пути человек идет один, и скорее всего, ну, не то, что финал, но какой-то этап, на каком-то этапе состоится большая трагедия, потому что… вот никого нет, никого нет, никого нет – и появится кто-то, который сначала будет вам подражать, а потом станет делать лучше вас, и вы останетесь сзади и вообще нигде. Это нормально. Это история. Но он говорит, это будет трагический момент, к этому невозможно подготовиться. Ну что делать, посмотрим, на данный момент в стране наблюдается полное отсутствие хореографов молодого поколения. Это я молодое поколение, молодое поколение сорокалетних! И позади никого нет. А сейчас есть два человека - Женя Панфилов и Алла Сигалова. О каждом можно спорить: нравится, не нравится, — но их двое на данный момент.
— А кому же тогда премии вручают на фестивалях танца модерн?
— Ну прекрасно, это должно быть, только нужно, чтобы была больше этих модерн танцев, чтобы люди что-то пытались делать.
— Почему же так случилось, что нет хореографов?
— Нет культуры. Наверное, так, черт его знает. Слишком много всяких "но", слишком много моментов, которые делают невозможным возникновение современной хореографии в нашей стране.
— За время существования вашей труппы страну посетили многие зарубежные коллективы современной хореографии, так что наша публика, видимо, уже лучше разбирается в этом искусстве, чем когда вы только появились?
— Естественно. Но, кстати, почему еще современная хореография не развивается у нас в стране? Нет школы. Классическая школа тоже гибнет. Абсолютно нет контакта с Западом. Мне повезло — я изъездила почти весь мир, я видела… ну только черта в ступе не видела. Но ведь трагедия нашего зрителя в том, что привозят к нам самые отбросы. В массе показанного мы не увидели, ни одного хорошего спектакля, за исключением нескольких избранных. Вот сейчас в Москве спектакли какой-то француженки. Может, она и хорошая француженка. Но это же все так, лаборатория. Ведь есть действительно премьеры, которые нужно привозить, нужно видеть. Зачем нам привозят двадцать каких-то второсортных трупп? Привезите одну, но первоклассную. Чтобы все увидели: ага, так это значит вот так, вот такие могут быть варианты. Мы же абсолютно темные люди.
— Кому как не вам в таком случае создавать школу.
— Есть школа Николая Огрызкова. Он там дает классы, замечательно, но это школа танцовщиков. Нет, я не могу школу создавать. Я спектакли должна делать. Мои спектакли - это и есть школа. Поэтому Гаевский и говорит, что кто-то появится, который сначала сделает под Сигалову, а потом перебежит ей дорожку и побежит себе… Найдется человек, который пойдет другим путем, а другой путь — это обязательно прогресс. Надо, чтобы кто-то шел другим путем. Вот я иду другим путем. И в данной ситуации это прогресс.
— Вы собираетесь восстанавливать другие свои работы?
– Хочу восстановить "Дивину".  Я так скучаю по ней, как по человеку. Это будет другой спектакль, потому что будут другие актеры. Наверное, и я буду другая. Хотя вряд ли. Посмотрим.
— Героиня "Циников", кажется, очень устала от попыток вписаться в жизнь, от того, что все они не приносят покоя, удовлетворения…
— Но эта усталость не от безразличия ко всему, а от того, что так оголено все, настолько каждая пылинка, садящаяся на тело, болезненна. Недавно показывали фильм "Летят журавли", мой любимый фильм. Что вы думаете, я делаю? Я включаю телевизор и, стоя к нему спиной, вытираю пыль и что-то еще напеваю, то есть я всеми силами стараясь… потому что знаю, если сейчас я сяду перед экраном, начнутся рыдания, терзания, сопли-вопли. А выключить тоже не могу. И я: ля-ля-ля, та-та-та, и песенки пою, и пыль вытираю… С Ольгой как раз этот момент, момент абсолютной оголенности и желание спрятаться.
— Вы говорили, что у вас очаровал литературный язык Мариенгофа. В вашем спектакле слов нет, язык другой, способен ли он так же очаровать, как роман?
— Вы просто привыкли меня видеть другой, ждали другого, пришли и ждали другого, вероятно.
— Спектакль не вызвал у меня никаких эмоций в отличие от романа.
— А они не нужны. Здесь нельзя, здесь совсем другая ткань, и она сложилась так. Если бы я делала фильм по этому роману, я бы вообще ни одного слова в этом фильме не сказала. там было бы только: чуть подвинулась рука, случайно дотронулась мизинцем, поворот головы, дернулась ресница. И больше ни-че-го. Так, как у Мариенгофа. Он ни разу не описал бурного ужаса, допустим, Владимира, когда тот пошел вешаться. Ничего такого. И это настолько точно, потому что… то, с чего мы начали разговор, что, когда ты занят делом, у тебя нет времени на сантименты. Я занята делом: я должна выжить. Я думаю и воплощают массу вариантов для того, чтобы выжить. У меня нет времени стенать. Я продумываю: или завтра меня не будет и не будет человека, который мной любим, или я завтра буду. А для того, чтобы я завтра была, я должна сегодня заниматься делом.
— Почему Ольга застрелилась?
— В ту игру, которую она выбрала, изначально был заложен такой финал. Она не уехала из страны с родителями. Мы же сейчас не уехали, остаемся и играем в эту игру. Так и она. Мы каждый день занимаемся тем, что гасим в себе эмоции, пытаемся быть отстраненными, защищенными. Не впускать страдания, которые нас окружают. Изо всех сил запрещаем себе реагировать. Иначе сердце разорвется. Так же и у Мариенгофа. Он констатирует жуткие факты без всяких комментариев, без эмоций: крестьянка разделила труп умершей дочери между живыми детьми. Точка. Штрих жизни. И заканчивается роман так же. Героини застрелилась. А на земле как будто ничего и не случилось, — финальная фраза. Жизнь идет дальше. Просто еще одно бытовое события: самоубийство женщины. Так и наш спектакль. Закончился, как кончается дождь: асфальт намок и высох. А для меня этот час на сцене — как выдох.
— Новые замыслы уже зреют?
— Принесли мне музыку одного ленинградского композитора, погибшего в автокатастрофе, к гоголевской "Шинели". Еще Танго Пьяццоллы и музыку Стравинского к пьесе "Игра в карты". Будут слушать. Может, что-то и родится.
— А как дети поживают?
— Анечка заканчивает восьмой класс хореографического училища. Говорит, что хочет танцевать чуть ли не в моем театре, еще один член семьи, обреченный на нищету. Я бы предпочла, чтобы она стала кормилицей. Теперь одна надежда на Михаила. Он наверняка будет директором крупного предприятия, у него уже сейчас характер явного начальника, хотя ему всего полтора года.

Беседа с хореографом Аллой Сигаловой
30 мая 1996 года в ДК "Каучук"

— Каким вы хотели видеть свое жилище?
— Под Ленинградом есть такое место — раньше, по-моему, называлось Ориенбаум, сейчас – Ломоносов. И там есть маленький уютненький дворец, вот в нем я хотела бы жить.
— Свою квартиру вы создавали по его образу и подобию?
— Я не создаю и создавать это не умею, ни жилище, ни… Один человек сказал, что я человек очень животворный. Я творю жизнь только в том, что является моей работой. Что касается быта, то я творю только физическую жизнь — дочку и сына. Вот это я про себя поняла. Когда я жила на Неждановой, мне казалось, что вот на новом месте-то я развернусь. Ничего подобного.
— А какие функции должен выполнять ваш дом, чтобы вы в нем не чувствовали себя временным постояльцам?
— Самое главное — иметь возможность закрыться и знать, что тебя здесь никто не потревожит. Вот это есть дом.
— С этой точки зрения у вас кладовка очень уютная.
— Нет, кладовка не уютная, потому что Мишка все время открывает, туда заходит, хлопает дверью так, что стены трясутся.
— Рассказывая о себе нынешней, вы делаете ударение на том, что вас сильно изменило замужество в лучшую сторону. Что же так меняется в замужестве? Чего вам не хватало прежде?
— Когда все нормально, идет нормально работа, спокойная обстановка, я себя как-то спокойно и располагаю. Я о себе все знаю, в себя уверена. Я всегда была в себя уверена, но еще подергивалась, у меня были еще подергивания. Сейчас у меня нет подергиваний. Не потому, что у меня не бывает ошибок, ошибки бывают, я их очень хорошо знаю, я и тогда знала, но я тогда нервничала по поводу ошибок, а сейчас я более философски, что ли, отношусь к ним. Я говорю про работу, естественно, а не про какую-то там жизнь.
— И при чем здесь замужество?
— До замужества у меня ничего не было, кроме работы, и я считала, что это самое главное в жизни, что ради работы можно вообще все сокрушить. Сейчас я понимаю, что ни один спектакль не стоит человеческих отношений. Спектакль — это миф, выдох. Есть вещи гораздо важнее, но это не значит, что моя работа для меня ушла на второй план. Просто все уравновесилось. Я знаю, для чего живу, и знаю, для чего я работаю.
— Вам тепло от сознания того, чтобы вы единственная и неповторимая в современной отечественной хореографии?
— Конечно, это приятно щекочет нервишки. Но вообще это нехорошая вещь. Это утяжеляет мою жизнь как хореографа. Если бы у нас было много хореографов и движение современной хореографии было сильно, то на нас обратили бы внимание, в нас бы вкладывали деньги. А нас пока раз-два, может быть, где-нибудь третий, не знаю.
— А зритель готов к восприятию вашего искусства?
— Зритель в смысле масса?
— Те, кто ходят на ваши спектакли.
— Те, кто ходят, они уже хотят. На эти спектакли вряд ли кто-то купит билет, чтобы: пойду, посмотрю, что это такое. Приходят люди, которые хотят это посмотреть. Это правильно. Везде в мире так. Вы не пойдете слушать фольклорные ансамбли, если вам это неинтересно. Или авангардную музыку. Я, допустим, не хожу на рок-концерты, потому что мне это не нужно. А огромное количество людей ходит и наслаждается. Все дифференцируется, как должно быть.
— Вам не думается, что, когда любимое дело превращаешь в профессию, оно перестает быть любимым?
— Любимое дело должно быть только профессией. И профессия должна быть только любимым делом. Я ненавижу непрофессионализм.
– Когда вы говорите о творчестве, вы предпочитаете такое суровое, невкусное слово "работа" таким легким и праздничным: "полет", "вдохновение", - почему?
— Какое отношение вдохновение имеет к работе? Я работаю! Работа не зачеркивает творчество: потная, грязная, веселая, чУдная. В репетициях есть все: комедия, трагедия, гротеск, счастье, слезы. Такая гамма чувств… Поэтому это наркотик, этого хочешь все время.
— Два года назад вы распустили труппу, состоявшую из драматических актеров, и отказались от слов в своих будущих спектаклях не потому ли, что по-режиссерски не справились с этим?
— Да я и не должна была справиться, и не могла. Мы исчерпали тот объем, который могли пройти вместе, который я могла этим людям дать, и они мне могли отдать. Потому что у каждого должна быть своя профессия. Они были замечательные потрясающие, такие, каких нет в стране. Но пришел момент, когда я поняла, что стала их рабом. И как только я это почувствовала, я себя сковала этими рамками и перестала идти дальше. А мне нужно идти дальше. Мне еще очень мало лет.
— Из кого сейчас состоит "Независимая труппа"?
— В труппе три актера: Тарас Колядов, Саша Долгих, Сережа Вихарев. А еще Сигалова, Андрюша Сергиевский, тоже актер, который в данный момент выполняет обязанности администратора. Костюмер Сережа Борташевич. Художник по гриму Галя Шаляпина, художник по свету Сергей Макряшин— замечательные люди, которые делают спектакли.
— Вихарева вы тоже включаете?
— От него же теперь не отделаешься! И я счастлива, потому что такого артиста, конечно, поискать и поискать. Нас многое объединяет. Мы вышли из ленинградского хореографического училища, выросли на одном и том же, знаем и любим одно и то же. Окружающие даже не всегда понимают, о чем мы говорим, поскольку у нас какое-то специфическое знание мира.
— Сергей Вихарев совмещает работу в Мариинском театре и в вашей труппе?
— Да. Он занят в "Циниках", танцует по всему миру фрагменты из "Пиковой дамы". Мы начали работать с ним над новым спектаклем. Думаю, что он будет занят в восстановлении "Дивины".
— И вы не собираетесь пополнять состав труппы?
— В зависимости от спектаклей он и будет пополняться. В "Циниках" четыре человека на сцене, в следующем их, может быть, будет шесть или восемь, не знаю, посмотрим. Такое количество безработных актеров балетных. Очень много талантливых людей не востребовано. Ни у кого нет денег.
— Вы тоже, едва открыли сезон, сразу столкнулись с проблемой денег, спонсоров. Не отпала охота продолжать?
— Это так все противно, но нет другого варианта. Ну что делать?
— Вы хотели попробовать себя в кино. Что-нибудь делаете для реализации этого желания?
— Ничего.
— Желание еще осталось?
— Да, но такое уже, поблекшее. Тянет, но надо реально смотреть на вещи. В данной ситуации у меня нет такой возможности и в ближайшее время не будет.
— Вас, наверное, больше привлекает немое кино?
— Да, разговорного не надо. Я не люблю, когда разговаривают.
— Как вы думаете, почему получается так, что человеку ближе и понятнее слова, а не жесты, хотя ребенок рождается, начинает двигаться раньше, чем говорить?
— Слово — это способ общения. И жестами мы общаемся. Может быть, словами нам просто легче объясняться, хотя у многих людей проблема и со словами. Но просто человечество общаются посредством слова — это номер один. Посредством движения, глаз, губ, мимики — номер два, а, может, тоже номер один. Мне кажется, мы одинаково общаемся и словом, и физикой.
— Вас не посещает желание научить людей красиво двигаться?
— Нет, я люблю, как двигается человек в любом самопроявлении. Что такое красиво? Странное понятие.
— В языке есть алфавит, в музыке — ноты, а есть ли такой же определенный набор жестов, поз в хореографии?
— Есть свой алфавит и в классической хореографии, и в джаз-танце, и в танце модерн, но каждый художник, естественно, придумывает свой язык. Как Маяковский, как Мариенгоф.
— А бывает так, что два творца независимо друг от друга придумывают один и тот же язык?
— Бывает, наверное. Но это с точки зрения как бы такого легкого взгляда можно так сказать. Все равно каждый художественный язык очень индивидуален.
— Ваш театр начинался спектаклем "Игра в прятки с одиночеством", в котором на сцене была обнаженная актриса, что дало повод критикам обвинять вас чуть ли не в порнографии. Сейчас в "Циниках" уже два обнаженных тела — мужское и женское. Как вы решились?
— Для меня это не является актом невероятной художественной смелости. Или не художественной. Просто должно быть так и все. По-моему, это органично.
— Но тогда вы одели Аню Терехову в бандаж.
— Тогда не было задачи оголять. Песня была о другом.
— Чего вам не хватает для полноты жизни?
— Очень большого количества денег. Я бы истратила их на покупку красивых антикварных вещей, на путешествия.
— Вы же много поездили по миру?
— И еще хочу.
— Антикварные вещи – это какие? Украшения?
— Женские украшения меня меньше всего интересуют. Мне больше нравится посуда. Люблю разные кресла, маленькие столики, безумно люблю разные часы, старинные, начиная от ручных и кончая напольными. Если бы я была коллекционерам, я бы коллекционировала старинные часы.
— И они бы у вас все тикали?
— Нет, я люблю, чтобы они стояли молча.
— И какой же смысл в неработающих часах?
— Не знаю. Мне нравится, что они есть и что они стоят.

 
Я женщина, и я страдающий элемент
(интервью с хореографом Аллой Сигаловой в 2010 году для журнала «Ваш гинеколог»)
 
 Знаете притчу про возраст женщины: "Девочка, девушка, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина... бабушка умерла"? К хореографу Алле Сигаловой это не относится. Вот если перевернуть шиворот-навыворот...
 
  - Алла, вы прочувствовали на себе, что рождение ребенка омолаживает организм женщины?
  - Оно омолаживает, но дело не в этом. Естественно, происходит гормональный взрыв и все прочее, о чем любой врач скажет грамотнее меня. Но это событие в нормальном человеке, а есть разные случаи, поэтому я говорю про нормального человека, поселяет гормон счастья, который делает тебя моложе, ярче, ты светишься. Для меня, а я очень нормальный человек, даже слишком нормальный, эти два рождения - самые счастливые дни. Притом, что это больно, долго, но это самые счастливые дни.
  - Какие роды были легче: первые или вторые?
  - Я думаю, что вторые, потому что я их сильнее помню, наверное, потому, что очень уж больно было, у меня спина прямо разрывалась от боли, но это связано с моей травмой.
  - Как вы думаете, зачем женщине ребенок?
  - Мне кажется, что именно в этом есть назначение женского организма, женской психофизики в целом. Почему у человека две руки, два глаза? Так нас создали.
  - А почему возникают такие версии: я рожу ребенка, чтобы меня не бросил мужчина или чтобы он вообще на мне женился...
  - Очень много страшной проституции, связанной с детьми, вообще проблема детей - самая страшная проблема в мире. Потому что именно на этих существ направлена самая страшная агрессия, самое страшное насилие, и они абсолютно не защищены. Поэтому мне в этом смысле нравятся американские, очень жесткие законы, стоящие на охране детей. Сейчас у нас Астахов создает комиссию по защите прав ребенка, но я не знаю, насколько это будет работать, потому что для того, чтобы работала одна комиссия, вокруг нее тоже должно все работать.
 Естественно, в Америке бывают уроды, но... Например, дом, где мы несколько лет уже живем в Гарварде (летом Алла и ее муж Роман Козак преподают в Америке. - Авт.), стоит рядом с большой детской площадкой. Там есть поля для волейбола, тенниса и площадка с аттракционами и фонтанчиками. Все это за забором. И однажды я подумала: как хорошо посидеть у фонтанчика. Толкнула калитку, зашла и посидела, потом своей приятельнице американке рассказываю, как там хорошо отдыхать. А она мне: "Ты с ума сошла! Ты не имеешь права там сидеть. - Почему? - Ты можешь приходить туда только с ребенком, но не одна. Откуда там знают, что ты высматриваешь на этой площадке, чем ты там занимаешься!" Это гениально. Это правильно. И таких мелочей там очень много предусмотрено.
  - То есть подозревают, что вы можете похитить ребенка?
  - Я могу похитить, могу присматриваться, могу что-то недружелюбное сказать. Я представляю угрозу.
  - Меня долгое время удивляло, почему американцы так активно усыновляют детей, в том числе из России, не самых здоровых. Может, думала я, их какие-то налоговые послабления стимулируют это? Не может быть, чтобы не было выгоды.
  - Как правило, из детских домов они получают детей абсолютно больных, более того, многие семьи намеренно берут больных детей, потому что там у них есть возможность их лечить, и при этом лечении они естественно имеют льготы. Но они берут льготы на лечение, а не для того, чтобы купить лишний гамбургер. Там все это отслеживается. Но и у нас в последние годы очень многие мои знакомые взяли в семьи детей из детских домов. Как правило, это обеспеченные люди, потому что воспитывать ребенка в нашей стране очень дорого.
  - Есть две опасности усыновления детдомовского ребенка: он насквозь болен, буквально генетически, и чтобы его вылечить, надо положить свою жизнь на это...
  - Естественно.
  - И вторая опасность, что такой ребенок лет с пяти - семи переносит в семью законы и привычки детского дома. То есть он подстраивает новую территорию под себя. С этим сложно смириться, и потому участились возвраты детей туда, откуда их взяли.
  - Это оправдание. Никогда не надо говорить, что дети из детдома сложнее, чем те, которые выросли в семье. И среди последних бывают наркоманы, убийцы и все что угодно, а у них есть мамы, папы, дедушки, бабушки. В Америке я дружу с семьей, в которой есть приемный ребенок из России. Это американская семья, но она очень известна в нашей стране, поэтому я не будут говорить, кто это. Мальчика взяли, когда ему было, по-моему, три года. Да, это очень сложный ребенок, но он такой способный, абсолютно небанальный. В этой его чрезмерной моторике, чрезмерной эмоциональности виден талант.
 Можно ведь сказать: он невменяемый, возьмите его обратно. А можно трудиться. У меня были сложности с моей дочерью в определенный период. Наверное, если бы это была не моя дочь, я могла бы сказать: кошмарные гены, лучше я ее отдам, пускай ее другие лечат. Нет, я должна была эту историю взять, потащить и куда-то ее привести. Слава богу, все хорошо, и мы очень счастливы. Сейчас мой сын подходит к переходному периоду. Да, дети сложные. И надо с этим жить. Это каждодневный труд. Поэтому я считаю, что стыдно отдавать детей обратно.
  - Есть разница в воспитании мальчика и девочки?
  - Может быть, я ошибаюсь, но если девочку надо подчинять дисциплине, надавливать на нее с точки зрения какого-то структурирования, то мальчика нельзя подгонять под шаблон. Ему можно разрешить такое, что девочке разрешать нельзя.
  - И что такого вы разрешаете Мише, чего не разрешали Ане?
  - Ну Аню я растила, когда сама еще была молодая, может быть, чего-то не понимала. Я думаю, что моя ошибка в воспитании Ани была в том, что я сильно ее к себе привязала. Она настолько была вмонтирована в меня, что, становясь взрослой, не могла обрести свои параметры, потому что с детства ее параметром была я. А Мишу я, наоборот, отталкиваю от себя: решай сам, думай сам, делай сам, как ты считаешь, меня не спрашивай.
  - Как вы готовили Аню к ее женской доле? Она у вас спрашивала, например, откуда берутся дети?
  - Дети такие вопросы не задают. Они все знают до того, как мы даже подумаем о том, что они могут задать этот вопрос. К этому времени они уже нас могут многому научить. Мы вообще очень неправильно думаем о детях. Это взрослые люди. Поэтому к Михаилу я так и отношусь, как к взрослому человеку.
  - Но он же задает вопросы, связанные с противоположным полом?
  - Да, мы очень много беседуем на эти темы. И потом, мы вместе смотрим фильмы, которые совсем не для детей.
  - Жесткое порно?
  - Нет, мы смотрим и Альмодовара, и Гринуэйя, и Джима Джармуша, и Полански, и Кустурицу, и Ким Кедука, и Кар-Вая.
  - И он все понимает?
  - В понимании тоже есть разные уровни. Многие люди остаются на первом уровне до конца своих дней. А некоторые пробираются на такие высоты или глубины, но это единицы. Миша сейчас на каком-то своем уровне, достаточно серьезном. Он увлечен Джармушем, купил все его фильмы. Мне их тяжело смотреть, я быстро сдаюсь, отвлекаюсь, а он туда прорывается.
  - И вы спрашиваете, что он выносит из просмотренного?
  - Ну мы же потом разговариваем. Он задает вопросы, и я могу понять, что отложилось, что открылось в увиденном. Например, года два назад я с ним смотрела "Любовное настроение" Вонга Кар-Вая, одну из любимых моих картин. В общем, для 13-летнего мальчика фильм достаточно сложный. Но он стал его любимым фильмом.
  - А с какого возраста мальчик, мужчина должен разбираться в природе женщины и нужно ли ему это? Стоит ли посвящать его в это?
  - Мне кажется, что разговаривать на эту тему надо, но посвящать... Не надо заниматься просветительством с детьми. Надо просто следить за тем, какие книги читаются, какие фильмы смотрятся, с какими друзьями дружится и на какие темы разговаривается. А если заниматься просветительством, то неминуемо возникнет отторжение. Нужно в канве обыденной жизни стараться выходить на какие-то темы и по касательной их задевать.
  - Мальчик же не придет сам и не спросит: мама, почему девочки не обращают на меня внимания?
  - Меня Мишка спрашивает.
  - На него не обращают внимания?!
  - Нет, на него обращают внимание, но мы обсуждаем очень интимные вещи.
  - Вы ему даете советы, как ему вести себя с девочками?
  - Да.
  - И он прислушивается?
  - Прислушивается.
  - И потом рассказывает, что у него получилось?
  - Ну, например, были выборы в президенты школы. Он баллотировался, читал свою программу, мы очень тщательно выбирали, что он оденет, он немножко порепетировал со мной, как выйдет и какую первую шутку произнесет. 82 процента проголосовали за него. И мы отпраздновали победу. Я сделала дома праздник. Он должен понимать, что это победа. Он должен хотеть этих побед.
  - Когда Аня собиралась замуж, она с вами советовалась?
  - Нет. Она и не должна советоваться, это их жизнь, не надо туда лезть. Это такая ошибка - впендюриться в чужую жизнь и начать там распоряжаться. Дети - это люди, которые должны пройти свой путь познания и понимания.
  - А как вы пережили ее беременность и роды? Вы это как-то переживали?
  - Как-то переживала... Чего-то я как-то вроде и не переживала.
  - Такое ощущение, что вы сначала сильно дочь опекали, а потом как отрезали от себя.
  - Нет, я не "как отрезала". Я правильно все поняла, к сожалению, был такой период, когда я вынуждена была обратиться к психоаналитику.
  - По поводу Ани?
  - Конечно. И только благодаря этому я поняла, что нужно человека выпустить, наконец, на свободу. Потому что невыпущенный он будет несчастен. И вот сейчас только она обрела свое лицо, свою самость, стала самостоятельным человеком. Я никогда не задаю ей вопросы, хочет - скажет, не хочет - не скажет.
  - У нее не возникает ощущения, что вам безразлично, ее это не обижает?
  - Я думаю, она прекрасно понимает, что я сдерживаюсь. Сдерживаюсь в своем желании узнать, спросить.
  - Посоветовать?
  - Да.
  - И когда она разводилась с мужем, вы тоже не вмешивались?
  - Как только у нее какие-то сложности, она сразу бежит ко мне. Но для того, чтобы так стало, нужно было, чтобы она почувствовала себя самостоятельным человеком. Нужно было оторвать ее для того, чтобы она снова пришла. И пришла по собственному желанию, а не потому, что ты ее крепко держишь.
  - А как вам в статусе бабушки?
  - Ой так хорошо. У меня потрясающий внук. Ему семь лет. Он очень талантливый. Поскольку мы с Ромой все-таки энное количество десятилетий отслужили на благо педагогики театральной, то одного взгляда на человека достаточно, чтобы понять, в какую сторону этот человек пойдет.
  - В артисты?
  - К сожалению, да, но тут ничего не поделаешь. Уж очень яркий персонаж. Вот Анька правильно его воспитывает: он - мужичок. Все делает сам, решает сам, еще и ее приструнит.
  - Как вы думаете, правильно ли, что отсчет жизни ребенка начинается не с момента зачатия, а с момента его рождения?
  - Неправильно. Я думаю, что никто из мам так и не считает, все понимают, что маленький эмбриончик - это уже живое существо.
  - У меня до сих пор перед глазами сцена из вашего давнего спектакля "Игра в прятки с одиночеством", где женщину корежит на сцене от боли, она истекает кровью, которую символизирует тянущийся из ее нутра красный шарф.
  - А, да, да, вынимала из себя такое. И сейчас в Италии я поставила привет "Игре в прятки". Я, правда, забыла про это, думала: где-то я такое видела... Только теперь это не шарф, а сено - шесть женщин выковыривают из себя сено.
  - Аборт иногда необходим?
  - Это правда. Потому что во всех правилах есть исключения, но не надо исключение делать правилом. Конечно, есть ситуации, когда это неизбежно, это единственный выход.
  - Вы помните свой первый визит к гинекологу?
  - Помню. Ужасно. До сих пор с содроганием подхожу к этой дверце, на которой висит табличка "гинеколог". Потому что эти орудия пыток, которые лежат обычно рядом с креслом... И почему-то гинекологи, как правило... как будто они шахтеры, с вагонетками на добычу угля отправляются, как стахановцы. Вот не надо быть стахановцами, все-таки женская плоть она нежная.
  - Женская природа влияет на дело, которым женщина занимается?
  - Обязательно.
  - Актриса Татьяна Окуневская однажды ехидно сказала про фильмы одного режиссера, что по ним можно проследить ее менструальный цикл.
  - Я думаю, что по фильмам очень многих мужчин можно проследить их менструальные циклы, потому что у мужчин они тоже есть, просто не так выявлены, как у женщин. И также существуют гормональное затухание и гормональные взрывы. Я вообще против того, чтобы проводить разграничения по половому признаку, особенно сейчас, когда настолько стираются грани между полами.
  - То есть говорить о природе человека вообще?
  - Но у женщины есть все-таки главное предназначение - материнство. Правда, у какого-то количества женщин природа сама это почему-то гасит. А у кого-то наоборот это вспыхивает. Почему? Значит, природе нужен баланс. Почему-то одному она это дает, а у другого забирает. Может быть, это баланс трагический, а может, спасительный. Мы же не знаем.
  - Или же люди сами пытаются регулировать. Женщине предопределено быть матерью, но она закрыла для себя эту тему, оправдываясь какими-то обстоятельствами.
  - Значит, она не готова дать жизнь другому существу. Значит, у нее это место отсутствует. Может быть, оно еще не развито или его вообще нет. У нас в хореографическом училище было четырнадцать человек, закончили семь. Все четырнадцать хотели быть балеринами, а стало даже из этих семи трое. Вот и все. Хотеть все хотели. А просто это место отсутствует.
  - Климакс вас пугает?
  - Нет, а почему он должен пугать?
  - Возможно, пугает беспомощность перед этим состоянием, когда кажется, что ты не сможешь с ним совладать, с этими приливами, отливами, перепадами настроения.
  - Я думаю, что надо очень внимательно относиться к своему здоровью. Поскольку я сама сейчас в этой зоне, когда это должно случиться и, конечно, гормональная перестройка уже идет, это же не то, что сваливается, как кирпич на голову, организм меняется в течение десяти лет, и от того, что я как-то грамотно и умно подошла к ситуации и готовила себя... Когда я спрашиваю маму, она рассказывает мне ужасы про эти приливы, отливы. Я спрашивала приятельниц, которые старше меня, им уже около шестидесяти, и до сих пор эти приливы, не знаю...
  - А еще многих пугает, смогут ли они заниматься сексом, захочется ли им этого?
  - Если не захочется, тогда чего пугаться? Не хочешь жареную котлету, возьми что-нибудь другое. Почитай книжку.
  - Но кажется, что на слове "климакс" женская сущность заканчивается, перестаешь быть женщиной.
  - Женщиной перестаешь быть не тогда, когда у тебя влечение закончится, а когда ты перестаешь хотеть любить. Вопрос наличия желания любить, а не желания трахаться определяет женщину.
  - А что с возрастом хотение любить куда-то уходит?
  - Я помню, как в фильме Ренаты Литвиновой "Нет смерти для меня" Нонна Мордюкова сказала гениальную фразу, которая меня так испугала, когда я в первый раз смотрела это кино лет десять назад. Она сказала, что с возрастом желание любить не атрофируется, оно, может быть, становится еще сильнее, но ты просто не имеешь возможности выразить эту любовь. Понимаете? Страшно то, что с возрастом у тебя это не отмирает. Любить вообще страшно. Всегда. Это извержение вулкана, гибель Помпеи...
  - А страх почему?
  - Гибель Помпеи - это же страшно! Брюллов же все нарисовал.
  - Гибель Помпеи - это внешняя стихия, напавшая внезапно, а любовь - из тебя рожденное чувство, и ты им управляешь.
  - Я думаю, что не сразу человек учится управлять этим.
  - Но в этом чувстве человек всегда так раскрывается, что ему должно быть даже интересно за собой наблюдать, узнавать, на что он еще способен. Поэтому в радость любая любовь - взаимная, безответная, трагическая, романтическая...
  - Это правда, но ведь мы же хотим, чтобы был ответ, чтобы мы могли проявить эту любовь. Конечно, приходит возраст, когда ты вынуждена сдерживаться и прятать это или наслаждаться этим в одиночестве. Я не имею в виду мастурбацию. Я имею в виду счастье, которое нужно научиться проживать одному.
  - Это если есть препятствия в виде каких-то обстоятельств, вроде обязательств перед другими людьми?
  - Конечно.
  - А если нет обязательств?
  - Есть другие вещи, вероятно, то, что имела в виду Мордюкова. Потому что ведь женщина, которой 70, не влюбляется в семидесятилетнего мужчину, как правило. Она же влюбляется в сорокалетнего, пятидесятилетнего, шестидесятилетнего. Вот в чем трагедия.
  - Но вы знаете историю "Гарольд и Мод"?
  - Конечно.
  - И что там трагического? Светлая история. Печальная и светлая.
  - Она светлая, потому что мудрая. Эти персонажи мудро справились с этой историей. Но это не так просто.
  - В ваших спектаклях, как правило, мужчина предает женщину, правда, женщина тоже бывает хороша, но другого развития событий вы не допускаете во взаимоотношениях полов?
  - Вот сейчас я делаю спектакль, где женщина предает мужчину.
  - Ага, новая ступень. Вы сами вышли на эту историю?
  - Я просто никогда не задумывалась, что делаю спектакли про то, что женщин предают, разве?
  - Вот и в "Бедной Лизе" он растоптал ее душу и тело.
  - Но он же сам растоптан!
  - Не прочитывается это. Она страдает больше него.
  - Нет, он тоже страдает. Значит, что-то недоработано.
  - Вот в "Мадам Бовари" у вас мужчина, муж, очень хороший, просто супер.
  - Да, она его предает.
  - Но погибает в итоге она. Как-то у вас женщина - страдающий элемент.
  - А женщина - страдающий элемент. Потому что я женщина и я страдающий элемент. Поэтому я и делаю про страдающий элемент, а про что мне делать еще?
  - Получается, что вам всю жизнь себя жалко?
  - Ой, мне совсем себя не жалко, я абсолютно счастливый человек. Человек страдает и анализирует свои страдания, но не жалеет, это разные вещи. Жалость - это непродуктивно, куда с ней?
  - Но иногда это накатывает, как гибель на Помпеи. И ты хочешь, чтобы тебя пожалели или жалеешь себя сама.
  - А дальше что? Ну посидишь на стуле, пожалеешь себя... Я знаю, что очень многих я раздражаю тем, что, если у кого-то что-то происходит, мне тут же надо совершить поступок. У меня нет эмоций, не направленных на поступок.
  - Это, например, звонит подруга, рассказывает о своих проблемах, а вы начинаете ей советовать, как поступить, и в ответ слышите обиженное: ты не можешь мне просто посочувствовать?
  - Вот этого я не понимаю. Абсолютно бессмысленная ситуация.
  - Вам не кажется, что вы становитесь жесткой?
  - Из-за того, что у меня есть дети и из-за того, что у меня есть работа, я не могу стать жесткой. Я всегда нахожусь в вибрации, и мне мало нужно, чтобы ком встал в горле. Но чтобы этот ком встал по поводу себя, я не знаю, что должно случиться. Ну что-то со мной происходит, но я начинаю работать над тем, как выйти из ситуации.
  - А если это обидная рецензия на ваш спектакль?
  - Вообще-то я не вхожу в диалог со статьями, которые читаю. Но мы еще сами себя обманываем, уговариваем: да нет, все не так, я умнее, поэтому важно продраться сквозь хулу, которая на нас часто сбрасывается, к истине. Анализ! Надо анализировать. Сделать себе больно и поискать: а не прав ли этот человек? Потому что в самом гадком замечании, даже хамстве, можно найти золотую штучку, положить ее в свой карман, и она будет работать на тебя. Но то, что я сейчас говорю, это я говорю пятидесятилетняя, тридцатилетняя я так не рассуждала.
 
 
Животное для сцены
(интервью с певцом Валерием Леонтьевым опубликовано в еженедельнике "Неделя" в 1993 году)
 
 Он переменчив и мудр, как настроения. Кажется, вся жизнь с ним прошла. И я уже состарилась. А он - как мальчишка, которого за шалости выставили из класса, пока я высиживала аттестат, - вновь и вновь врывается в жизнь, чтобы взрывать мое добропорядочное существование. Я смотрю на Майкла Джексона и завидую себе: у меня есть Валерий Леонтьев.

 - Валерий, как бы вы ответили на вопрос: кто вы?
 - Я не знаю ответа на этот вопрос.
 - А когда вы знакомитесь с человеком, как вы себя рекомендуете?
 - Дело, может быть, в том, что я уже достаточно отрекомендован незнакомым людям за все прошедшие годы, поэтому нет нужды при знакомстве еще как-то себя представлять. Я помню, в 1979 году французский импресарио смотрел артистов в Москве, и я пел на этот просмотре, так он сказал: "Животное для сцены". Во французском языке есть такой термин, он звучит не так оскорбительно, как по-русски, с его помощью он и выразил мою суть. Я запомнил и часто вспоминаю. Животное для сцены - может, это и есть главное определяющее качество. Потому что за пределами сцены жизнь действительно не очень веселая и интересная. Живешь как раз в том, что придумываешь, делаешь, теми счастливыми или несчастливыми минутами, которые проходят на сцене.
 - У вас был в жизни момент, когда вы вдруг повзрослели, стали мудрее?
 - Я еще не испытывал ощущения, что стал очень взрослым. То есть иногда возникает чувство, словно я живу уже лет сто пятьдесят, а потом вдруг - что ничего еще не успел сделать. Но эти крайности в мироощущении, мне кажется, свойственны всем художникам: то чувствуешь себя беспомощным щенком, не знающим, как жить, какой предпринять следующий поступок; то вдруг полностью уверен в себе. Но все-таки неуверенность довлеет над остальным.
 - Вы боитесь возраста?
 - Не самой цифры я боюсь, а тех неудобств, которые связаны с возрастом: болезни, недомогания, быть в тягость кому-то, невозможность осуществлять какие-то свои начинания, идеи - то есть старость с ее физическим бременем.
 - Говорят, у каждого человека есть возраст, в котором он и пребывает всю жизнь. Один остается пятнадцатилетним подростком, другой - пятилетним мальчуганом, третий ощущает себя трехсотлетним, а у вас есть такой потаенный возраст?
 - Мне бы хотелось быть тридцатилетним. На мой взгляд, это то время, когда многое узнал, но многого еще не знаешь и тебе еще интересно. С пониманием возраста происходит какая-то неразбериха. Вроде как официально человек объявлен учеными венцом творения. А при детальном рассмотрении мы видим, что венец творения до 30 лет еще не соображает, что ему делать, как быть, а после пятидесяти лет уже не соображает, потому что начинаются болячки и нужно думать о том, как оборудовать нору, где тихо и спокойно умереть. Остается этот крохотный интервал - от 30 до 50, когда человек здоров телом и духом, и уже достаточно много знает, и приобрел профессию. Казалось бы, самое удобное время для самореализации, но далеко не все успевают это сделать.
 - А ради чего?
 - Хотя бы ради себя, ради того, чтобы хотелось встать завтрашним утром и что-то делать, а не проклинать все на свете, в том числе нелюбимую работу.
 - Вы любите азартные игры?
 - Нет, я даже в дурака никогда не играю - карты в руки не беру. В Лас-Вегасе был, в Монте-Карло, в Атлантик-Сити. Играл в рулетку, но только для того, чтобы отметиться, чтобы знать для себя: играл, мол. Продул долларов пятьдесят и ушел спокойный, не испытав ни азарта, ни желания остаться, отыграть. Я понимаю эту страсть, но не подвержен ей. В Лас-Вегасе я был на шоу и, конечно, позавидовал техническим возможностям, которыми они обладают, но само шоу показалось мне страшным нафталином. Груды камней, великолепные костюмы. Ткани. Я смотрел "Гибель Титаника". На сцене была настоящая гибель "Титаника": машинное отделение парохода, в котором проваливается стена, оттуда хлещет водопад, все заливает, люди гибнут, все взрывается. И это происходит перед носом у первого ряда зрителей! Но певцы и хореография, к моему удивлению, оказались очень и очень средними.
 - Почему вы назвали свое шоу "Полнолуние"?
 - Шоу носит мистико-романтический характер, и состояние полной луны, мне кажется, наиболее точно отражает мои ощущения от того, что происходит в жизни.
 - Это связано с тем, что вы родились под знаком Рыб?
 - Не знаю, я весь этот бред не читаю и не смотрю на этих тетек и дядек, которые по вечерам в колпаках рассказывают, куда завтра выходить, с кем встречаться, когда кого любить. Но на полную луну мне хочется смотреть. Она меня притягивает.
 - Во сне разговариваете?
 - Говорят, да. Мне недавно приснилось, что публика уже два часа сидит в зале, а я еще гримерную не могу найти. Наверное, кричал во сне: где гримерная?
 - У вас была встреча со Станиславом Рерихом в Индии?
 - Да, он как раз был в городе, где я выступал. Ему сделали операцию, и он жил в отеле, а я попросил нашего культурного атташе устроить мне встречу. Честно говоря, было некоторое разочарование, потому что я не услышал откровений, ничего такого, чего бы я сам не чувствовал или не знал. Возможно, это его дежурный, заученный способ общения с незнакомыми людьми, которые к нему тянутся. Он говорил о единстве человека с природой, с Космосом, о том, что в теснейшей взаимосвязи находятся каждая травинка, камешек и человек, что будущее, прошлое - все связано, надо увеличивать сумму добра, а не сумму зла. Это все я прочувствовал долгие годы назад и даже удивлялся его фразам - некоторые из них в точности повторяли мои мысли, формулировки. Мне только было приятно и удивительно видеть человека, который уже отмерил свою жизнь, сознающего, что осталось немного, при этом нравственно чистого, не побитого, духовно не поношенного, с чистым, юношеским, голубым, прозрачным взглядом, на полном серьезе призывающего людей творить добрые дела. И, конечно, огромное впечатление производил его тандем с женой, в прошлом индийской кинозвездой, с таким же невинным детским взором. Женщина, которой тогда уже было 84 или 86, а она все еще хороша собой. Эти два человека - как будто один. Две ипостаси: иконообразный, седой, голубоглазый, славянского типа - и яркая индианка. Немногие люди даже в 30-40-летнем возрасте способны иметь такой невинный взор и говорить, в общем-то, простые, но очень правильные вещи, при этом не смеясь над собеседником.
 - Вы спиритизмом не занимались?
 - Пробовал. Попадал в такие компании. Но мне каждый раз было интересно разгадать, кто же на самом деле подталкивает блюдце. Казалось, что здесь замешаны вполне земные силы. И это сбивало с нужного настроя.
 - Вы знаете о себе, что вы светлый человек?
 - Я думаю, что во мне много всего намешано, но сумма доброго все-таки преобладает над остальным, потому что я не помню, чтобы задумывал когда-то сделать кому-то плохо, отомстить кому-то. И все, что у меня в жизни было плохого, я очень быстро забываю. Я человек не скандальный. И стараюсь вести себя с людьми так, чтобы обходить острые углы. Если я вижу полную невозможность общаться с человеком, то я этого просто не делаю. А уж тем более далек от того, чтобы придумывать о себе скандальные истории, хотя такой практикой занимаются звезды и на Западе, и у нас. Я стараюсь поддерживать интерес к себе работой.
 - Вы задумывались о природе зависти?
 - Да. Эгоизм в природе зависти. Человеческий эгоизм. Неважно, что у меня нет, важно, чтобы и у тебя не было. Я тоже подвержен зависти. Если вижу, что у кого-то что-то есть, у кого-то что-то хорошо, мне тоже хочется, чтобы и у меня было, но я при этом не желаю, чтобы человек немедленно сломал ногу или попал под трамвай. И это уже хорошо.
 - Вы способны говорить людям гадости?
 - Способен. Но я даже не знаю, что нужно мне сделать, чтобы я сказал гадость, под какую горячую руку попасть.
 - У вас бывали ситуации, когда вы понимали, что вас предали?
 - Да.
 - Но при этом вы могли...
 - Оправдать человека?
 - Да.
 - Конечно. Так и делаю обычно.
 - На кого из родителей вы похожи?
 - Я вглядываюсь в фотографии и прихожу к выводу, что ни на кого. А бабушки и дедушки умерли задолго до того, как я появился, и фотографий не осталось.
 - Бывает у вас такая мысль: я сам себе Сатана и Бог?
 - Я не мыслю такими категориями: кто я сам себе. Я вечером пишу на бумажке, что мне надо сделать завтра, встаю и делаю это.
 - Не скучно?
 - Скучно. Но есть цель. Сейчас - шоу "Полнолуние". Потом что-то следующее. Я на протяжении многих лет слышу странное слово "отпуск", особенно в период август-сентябрь. Вокруг звучит это слово. А я просто отвлеченно фантазирую, что бы я делал в отпуске. Последний мой отпуск был, когда я работал чертежником в проектном институте, году в 1969-м, и я уже забыл, что это такое.
 - Вы как-то поддерживаете физическую форму?
 - Я в последнее время забросил... ни сил, ни времени нет работать с балетом, я же не двужильный, можно и помереть.
 - Бывает так, что в процессе работы вы понимаете, что перегорели, что вас эта работа уже не интересует?
 - Бывает. Я объясню на примере песни. Берешь песню, вроде нравится, поешь, поешь и вдруг теряешь к ней всяческий интерес. Выбрасываю.
 - А если целая программа?
 - Выбрасываю.
 - У вас был спектакль - рок-опера "Джордано Бруно". Вас привлекают страдальцы?
 - Меня привлекают не столько сами страдальцы, сколько то, что они дают возможность артисту пострадать. Дают профессиональный материал. Мне кажется, любого актера притягивает образ человека, у которого конфликт со временем, с обществом, человека неустроенного, с трагической судьбой.
 - Вам в детстве кого-нибудь ставили в пример?
 - То ли Павлика Морозова, то ли Володю Дубинина, не помню. Я не пошел ни в того, ни в другого. Зачитался другими книжками.
 - Что вы сейчас читаете?
 - Непосредственно прямо в постели, потому что я ее под одеяло как засунул в четыре часа утра, так она там и по сию пору лежит, это "Пир под тарелкой" - мистика, триллер. Сейчас у меня пошел такой легкий период.
 - У вас большая библиотека? Давно собираете?
 - Собирательства я как раз был лишен в силу отсутствия до недавнего времени постоянного места жительства, но те немногие книги, дорогие книги моих детских лет я все-таки протащил через всю жизнь. Не знаю, много это или мало, у меня около тысячи книг, это несколько шкафов, не все, конечно, прочитаны. Я на гастроли кроме баулов с костюмами еще и сумку книг набираю.
 - Вы дневник не ведете?
 - Нет. Ввиду полного отсутствия времени и желания. Я лелею в себе надежду, что когда-нибудь напишу все-таки книгу обо всем, что видел. Я очень люблю слово и люблю сплетать кружева из слов и фраз, создавать атмосферу на страницах. Поэтому хотел бы, чтобы книга обо мне от обложки до последней страницы была написана мной.
 - Вы много курите. Сигарета для вас - это что?
 - Сигарета - это вред. То, от чего я хочу избавиться. Я пробовал - не курил год. Мне весь год снилось, что я закуриваю. Потом просто устал бороться с собой. Тем более, что курю уже двадцать семь лет.
 - Вам безразлично, что говорит о вас человек после вашего ухода?
 - Я себя уговариваю, что мне безразлично, хотя на самом деле, конечно, нет. Но имидж звезды предполагает такое отношение: говорите, что хотите. Потому внешне я играю по правилам: мне все равно.
 - В общении с человеком вы стараетесь подыграть собеседнику или предпочитаете, чтобы он подстраивался под вас?
 - Я подстраиваюсь под собеседника, потому что заранее, еще не зная человека, уже предполагаю, что он хороший, даже не предполагаю - это для меня как данность. Меня знакомят, а я уже к нему расположен. Идет такой самогипноз: если я заранее себе внушу, что он хороший человек, значит, я уже соответственным образом разговариваю, веду себя так, чтобы ему было комфортно. Наверно, это непрактичная точка зрения - считать человека хорошим, но тут уж ничего не поделаешь.
 - Вам часто признаются в любви. Это как-то меняет психологию человека, его мироощущение?
 - Не мироощущение это меняет, а отношение к признаниям. В худшую сторону. Насколько мало стоят слова, как легко ими бросаются - бумага все стерпит.
 - У вас бывают моменты, когда вы чувствуете в себе проявления женской природы?
 - Да, наверно, это уступчивость - меня легко уговорить на какую-то акцию, встречу.
 - А чем вызваны ваши неожиданные откровения по поводу склонности к гомосексуализму - вы как-то признались в интервью, что у вас были подобные контакты?
 - Чем вызваны? Сиюминутным желанием нашкодить. Я же видел, что журналисту так хотелось, чтобы я ответил "да". Ему так надо было по работе.
 - И вы не боитесь, что можете себе навредить, изменить отношение людей к вам?
 - У меня нет такого страха. Умный человек поймет ситуацию. Вообще довольно часто в разговорах с журналистами на меня находит такое настроение - хочется похулиганить, поэтому я иногда что-нибудь леплю от фонаря. Мне ведь трудно. Я уже долгие годы даю интервью, никогда никому не отказываю. И в Москве, и на маршруте в каждом городке, в каждой деревне теперь есть по три-пять независимых телекомпаний, со всеми я работаю, я же не могу натирать на языке мозоль одной и той же историей! Вот и вынужден как-то разнообразить свои россказни: то туману напущу, то вдруг исповедаюсь.
 - У вас не бывает чувства, что если бы вас лишили разума, вы были бы гораздо счастливее?
 - Во всяком случае, я часто завидую своему псу, потому что у него все в полном порядке: ему тепло, он вкусно накормлен, выгулян, его любят, он спокоен за завтрашний день
 - Как его зовут?
 - Бакс. Он дог. Когда мне подарили щенка, я назвал его Адам. Но потом лег спать, а он остался на ночь в коллективе - это было на гастролях, - и когда я проснулся, мне сказали: какой еще Адам, мы его назвали Баксом. Баксом так Баксом.
 - А когда вас нет, он с кем остается?
 - У меня есть человек, который смотрит за хозяйством.
 - Почему вы не любите рассказывать о доме?
 - Это связано с атмосферой, в которой мы с вами живем. Просто опасно.
 - Не было попыток ограбления?
 - (стучит по дереву).
 - Вам, столь интересно мыслящему человеку, не скучно в мире эстрады?
 - Меня уже несколько лет не покидает ощущение, сродное ощущению известного итальянского актера Уго Тоньяцци, который, прощаясь с кинематографом, разочарованно сказал: "Кино - это буря в тазике с водой". Но кино - более трудоемкий, совершенный, сложный вид искусства, чем эстрада. Я могу заявить со всей серьезностью, поскольку снимался в кино - прошлое лето полностью отдал кино, снимаясь в картине "Экстрасенс", которая благополучно лежит на какой-то полке. И физически, и духовно это гораздо сложнее. Может быть, такое ощущение оттого, что в своем жанре я знаю все ходы и выходы, а в кино - новичок. Но если Уго Тоньяцци сказал такое о кинематографе, то что же можно сказать о нашем жанре? Возникает иногда горькое чувство разочарования, вернее, даже не разочарования, а такое ощущение, что существуют другие, более интересные сферы человеческой деятельности: литература, балет, театр, наука с ее бесконечными возможностями поиска нового...
 - Не бывает жаль, что не можете попробовать себя и там, и там?
 - Бывает, особенно когда задают вопрос: если бы все сначала, вы бы пошли по тому самому пути? Я отвечаю: если бы я сохранил весь свой опыт и оказался двадцатилетним, далеко не уверен, что пошел бы по этому пути. Это просто то, что лежало на поверхности: был голос, была способность к пародированию, к подражательству, я легко воспроизводил голоса известных певцов - сам для себя. Если бы копнул глубже, возможно, занялся бы чем-то более серьезным. Мне очень интересны научные публикации. Стараюсь постоянно ловить информацию о достижениях науки... Были литературные опыты в детстве-юности, разумеется, этого нигде и никто не публиковал. Нужно было бы учиться долгие годы, делать попытки напечататься... Мне казалось, что это очень сложный путь, конец которого не виден. А вот то, что я умею петь, это я сейчас умею.
 - Вы интересовались, кем были в прошлой жизни?
 - Чисто умозрительно - да, интересно было бы узнать. Хотя однажды я даже предпринимал такую попытку, но не провоцировал ее - меня затащили. Я был в очередной раз в Индии, в одной общине, где мне предлагали вообще прописаться, остаться. У них есть официальная единица - психолог, который распознает всевозможные реинкарнации: кто, кем, когда был. И меня тоже потащили на этот опыт, но я считаю, что он не удался, может быть, потому что все делалось через переводчика, - не достигли нужной глубины контакта, если это было вообще возможно.
 - Вы от этого страдаете?
 - Нет. У меня достаточно проблем и хлопот от того, кто я сейчас.
 - А тешите себя надеждой, что со смертью человек не конечен?
 - Да. Тешу надеждой. Но кроме того, во мне присутствует и нечто сродни уверенности. Потому что если смерть обрубает все предшествовавшее существование, то стоило ли огород городить? Уж больно мало и больно ни к чему.
 
 
Вождь дикаприотов
Лео жил, Лео жив, Лео будет жить!

(своевольный очерк об актере Леонардо Ди Каприо опубликован в газете «Настоящее время»)

 Крошечные жесты, крошечные чувства, тонкие пряди волос на губах,
 В созданном для наслаждения мире есть только это,
 А стены его так тонки и глухи...
 Это написал он.
 Я - твоя марионетка на веревочке.
 Вырежи на моем лице улыбку счастья,
 сложи мне губы для сладкого первого поцелуя...
 Мы созданы из вещества того же, что наши сны...
 Это написала она.
 
 Она влюблена в него. Одна из миллионов. Он не знает о ней даже того, что она знает о нем. Эти миллионы для него - как большой плачущий глаз и огромный открытый рот, желающий то ли проглотить, то ли оглушить. В общем, обладать. Его зовут Леонардо Ди Каприо.
 Свой первый поцелуй он вспоминает с отвращением - девочка напустила ему в рот столько слюны, что пришлось отплевываться. Во время первого свидания с другой он от волнения уронил ей на платье стаканчик с шоколадным коктейлем. В пятнадцать лет, попытавшись впервые заняться любовью, он сломал молнию на джинсах и так и не смог их снять. Невинность, по его признанию, потерял лишь в девятнадцать. Такой родной.
 Недавно две тысячи нью-йоркских девчонок ворвались в зал бродвейского театра, где находился Леонардо, с воплями: "Лео, возьми меня!". Убежал через черный ход. Эх, наших там не было. Две английские школьницы посмотрели фильм "Титаник" 87 раз. Если б наши цены нам не мешали, мы бы пересмотрели.
 Его величают современным Ромео и одним из самых красивых людей планеты. Лобастый: как книга с чистыми страницами. Широкоскулый: отчего подбородок заостряется, как кол в землю. Поджатогубый: верхняя - будто курносая, а нижняя припухла в стремлении до нее дотянуться. Бровастый: как нестриженый газон. Тяжеловекий: верхние давят, подобно телохранителям. Но работавшие с ним операторы млеют от восторга: "Он выглядит великолепно при любом освещении и в любом ракурсе".
 И он так похож!.. Русоволосый, голубоглазый... Ну совсем как те, что у нас были, есть и будут. Сергей Есенин - белокурый бунтарь с чубом и наглыми глазами домашнего ребенка, который обрек себя на скитания. Лариосик в булгаковских "Днях Турбиных". Что общего с Ди Каприо? Да просто ласковое имя и трогательное отношение. Холодно? Олег Кошевой (В. Иванов) из "Молодой гвардии" так же отбрасывал челку со лба. Юный, еще не раздобревший бунтарь Олег Табаков крушил мебель "В поисках радости", сражаясь с мещанством родичей. Никита Михалков вольно пел "Я шагаю по Москве" и не думалось, что так заматереет. Владимир Конкин с горящими глазами "закалялся, как сталь", служа примером. Ихтиандр Владимира Коренева тоже был опытным образцом и писаным красавцем. Как он волновал девушек. А Владимир Ивашов из "Баллады о солдате" любил так, что все женщины хотели стать Жанной Прохоренко. Теплее? Дмитрий Харатьян в "Мордашке" - наш первый всенародный секс-символ. Обаятельный хитрован Олег Меньшиков в "Покровских воротах". Детдомовец Юрий Шатунов в "Ласковом мае". Простодушный насмешник Сергей Безруков. Совсем горячо? Олег Меньшиков и Сергей Безруков играли Есенина. Пришли к истоку.
 Мы не могли не полюбить Леонардо Ди Каприо. Мы любили его с начала века, если не копать глубже.
 Наша Родина - мать. С широкой грудью. Которая вскармливает и вспаивает сирот, херувимов, блаженных. Особенно средних. Помните кудрявого ангела с октябрятской звездочки? Чем не знак качества с голливудской "Аллеи звезд"? Причем, если действительность не совпадает с мечтой, действительность вымарывают. Только мы могли родить песню: "Я - Земля, я своих провожаю питомцев. Сыновей, дочерей. Долетайте до самого солнца и домой возвращайтесь скорей." И спела ее Ольга Воронец. Как монумент с Мамаева кургана.
 Говорят, бабушка Леонардо Ди Каприо по происхождению русская - Елена. Каким-то образом оказалась в Германии. В конце второй мировой войны прямо в бомбоубежище у нее родилась дочь Ирмелин. В одиннадцать лет девочка попала в Америку. Поступила в нью-йоркский колледж, где влюбилась в итальянца Джорджа Ди Каприо. То были хипповые шестидесятые. У нас - "оттепель", в Америке - "дети цветов": они говорили "да" - любви и "нет" - войне. Отстранялись от противной им реальности наркотиками, алкоголем, сексом. Умиротворяли агрессивность. Ребячились. Не обременяли себя заботами, вроде патриотизма и карьеры. Жили, как наши беспризорники в 20-е годы. Но Ирмелин была немка. Потому устроилась на работу - секретарем в суд. А Джордж рисовал и продавал комиксы. Его друзья собирались в гараже, где у него была мастерская, болтали, курили марихуану, мечтали. Когда Ирмелин узнала, что беременна, оформили брак.
 11 ноября 1974 года родился Леонардо. По легенде, его мать на седьмом месяце, уже зная, что у нее будет сын, рассматривала картину Леонардо да Винчи в галерее Уффици, во Флоренции. И почувствовала толчок детской ножки в живот. Ее осенило, что младенец хочет имя гения. Джордж одобрил - его отца звали Леон. Через годы Леонардо скажет, что его тошнит от "Моны Лизы": "Сидит перед тобой как истукан, а ты с умным видом решаешь, что же в ней такого замечательного". Из художников он предпочитает Ван Гога, Клода Моне и Анри Руссо.
  Когда Лео исполнился год, родители разошлись. На время оформления развода мать отправила малыша с бабушкой и дедушкой в морской круиз на советском теплоходе "Лев Толстой". Во всех интервью Ди Каприо воспевает свою семью. Но есть некое отчаяние во фразе: родители позволяли мне все. Будто ребенок прячет в ней их безразличие к нему: было б неплохо, если бы они за что-нибудь когда-нибудь меня отругали. В "позволяли мне все" чудится: не обращали на меня внимания. Может, он и материнский дом не покидал до двадцати трех лет, надеясь, что не вчера, так сегодня - или завтра - ощутит наконец любовь. С минуты на минуту это случится. Теперь вместо мамы с ним живет ящерица. Существо, отбрасывающее хвост в момент опасности и наращивающее новый. Так Лео поступает с ролями и слухами о себе.
 Основное достоинство личности нынче не в том, что жив. А в том: с кем. Массовый психоз. Он начался, когда мы вдруг помешались на загадке: изменял Ленин Крупской или нет? Ну хотя бы мысленно! В голове-то он на самом деле с кем сожительствовал? А сердце кому принадлежало? Раньше это вроде не имело такого решающего значения. Наверное, потому что самолетов не было. Да и другого всякого.
 Вот поклонники Лео думаете любят его самого? Такого, как есть? Увы. Они предпочли его по совершенно определенным параметрам, которые пискнули эхом в подсознании, получив сигналы от органов зрения, слуха, обоняния, осязания. Организм переварил данные и выдал заключение: подходит для обожания - "мой любимый цвет, мой любимый размер".
 Он близок нам безрассудной страстностью, жаждой жизни и славы. Он мог метнуть бомбу в нашего царя. То есть оказался бы среди практиков, а не теоретиков. Баловник, которого любят тем больше, чем сильнее он шалит, потому что кажется, будто он стремится привлечь ваше внимание. Ваше! Вам лестно. Вы любите его за эту честь. Вам думается, что лишь ваши чувства его согреют. Никому другому он себя не доверит. Вы мысленно прижимаете его к груди, пусть даже он кусается и царапается. Ничего, сынок, ш-ш-ш, сейчас нам станет легче.
 Леонардо вырос в Лос-Анджелесе, в бедном квартале, известном как "Аллея Шприцев", - там процветали торговцы наркотиками и проститутки. Совсем недалеко от голливудской "Фабрики грез". Мальчик мечтал стать богатым. Когда его сводный брат снялся в рекламном ролике и заработал 50 тысяч долларов, Лео захотел того же. На ум надежды не было: в школе он получал "тройки", когда удачно списывал. Ему больше нравилось танцевать брейк-данс на большой перемене, изображать "лунную походку" Майкла Джексона, передразнивать учителей: "Не то что бы я был классным клоуном, но иногда я устраивал представления. Из-за этого многие считали меня дурачком и юродивым". Шанс разбогатеть и привлечь внимание еще большего числа людей давала внешность. С шести лет он участвовал в различным пробах и прослушиваниях. Родители пытались устроить сына в телевизионные шоу и рекламные ролики. Его отвергали то из-за плохой стрижки, то за дурное поведение, советуя отцу показать мальчика психиатру. Но когда Лео исполнилось тринадцать, его актерской карьерой занялся опытный агент, знакомый матери. За два года Ди Каприо снялся в двадцати рекламных роликах. В одном он призывал переходить улицу только после того, как посмотришь сначала налево, а затем направо. В другом советовал "как вести себя с родителями-наркоманами". В паузах между съемками, с репетиторами, он завершил свое образование.
 Леонардо может сыграть тролля - жестокого, злобного, брюзжащего. Думаете, не должен? Вот и Америка восстала в прошлом году, когда актер согласился на роль кровожадного маньяка: не смей! Национальная организация женщин заявила протест: он - кумир молодежи, и исполнение им роли маньяка может подтолкнуть эмоционально неустойчивых подростков к насилию. И он сдался. А ведь у него мог получиться сентиментальный убийца. В детстве Лео обожал животных. Плакал, когда его любимый кот Герман погиб в драке с другим котом. Решил мальчик как-то почистить аквариум и на время уборки пересадил живших в нем лягушек в цветочную вазу, заклеив отверстие липкой лентой, чтобы не выпрыгнули. Но друзья увлекли его на прогулку, и лягушки не дожили до чистого жилища: "Когда я вернулся, они лежали на дне вазы в жутких позах. Я проплакал весь день". Однажды Лео и его сводный брат захотели помочь хромому голубю - пристрелить, чтоб не мучился: "Мы стреляли в него из ружья металлическими шариками, а он все не умирал. Это была, конечно, ужасная пытка для этого проклятого голубя. Я плакал, наблюдая, как он получает удары в спину и голову, и все же продолжает идти, покачиваясь из стороны в сторону. В конце концов мой сводный брат взял доску и убил его".
 Когда Леонардо был ребенком, люди принимали его за девочку из-за длинных светлых волос и одежды, в которую наряжала его мать: "Я шила ему костюмчики из красного бархата. В те времена мальчики не носили яркие наряды, и сын спорил со мной о том, как я его одеваю".
 Любимым фильмом маленького Лео был "Кинг Конг". Потом - "Звездные войны". И наконец - "Крестный отец". Становление мужчины.
 Он может обернуться Робин Гудом, который убивает налево направо, хотя многие считают его справедливым. Наверное, потому, что убивает не их. Может оказаться Александром Матросовым, воришкой-детдомовцем, от которого никто не ожидал, что он бросится на пулемет и закроет от пуль товарищей. В восемь лет Лео украл жвачку из магазина. И проделывал это несколько раз, пока тот же сводный брат не внушил ему, что это аукнется страшной карой в будущем. Какая такая кара и когда это - "в будущем", мальчик не понял, но поверил силе внушения.
 Ди Каприо запросто бы сыграл Мишку Квакина в фильме "Тимур и его команда". Именно таких персонажей ему и доверяли в телесериалах и первых кинокартинах. Трудные подростки, огрызавшиеся за свои страдания. Лишь в "Титанике" герой Леонардо оказался восхитительным счастливцем. И чем это для него закончилось?
 Интересно, что в детстве Лео любил барахтаться в ванне. По словам матери, "для него это было самым приятным развлечением. Он брал с собой все свои игрушки, особенно любил динозавров". Мечтал стать океанографом. А перед съемками в "Титанике" заявил, что ненавидит воду. И возненавидел ее еще больше уже в процессе работы. Они с Кейт Уинслет по девятнадцать часов в сутки были, как человеки-амфибии. Актриса вспоминала: "Основная проблема съемок в воде - отсутствие туалета. Лео частенько говорил мне: "Милая, я хочу по-маленькому". Я отвечала: "Вообще-то я тоже". Тогда он отплывал на три метра, делал там свои дела, возвращался, и наступал мой черед".
 На Кейт Уинслет обрушилось, пожалуй, больше проклятий, чем на всех предыдущих партнерш Ди Каприо. Поклонниц возмутил несправедливый, с их точки зрения, финал фильма. Если бы они снимали "Титаник", то сделали бы так, чтобы Джек остался жив, а Роуз пошла ко дну. Хотя Кейт и Лео очень подружились. Он говорит о себе: "Когда я остаюсь наедине с девушкой, я готов наслаждаться детским лепетом, тереться носами и тискать плюшевые игрушки". Примерно этим они и занимались. Леонардо бегал для Кейт за любимой "диет Пепси", а она развлекала его свежими анекдотами. А еще, дурачась, они менялись кроссовками и вечерними туфлями, вместе курили и грелись в теплой ванне. Вели себя как брат и сестра. Так же было и с Клер Дейнс, партнершей по фильму "Ромео + Джульетта". Несмотря на то, что с ней, по подсчетам поклонниц, Лео поцеловался на экране 29 раз.
 На премьере "Титаника" Ди Каприо сказал: "Этот фильм сделал меня мужчиной". Зал восторженно взвыл. Потом Леонардо уточнил: "Они решили, что я употребил это слово в смысле "самец". А я имел в виду "человек"." После этой работы актер стал выглядеть старше своих лет. По окончании съемок он вылил на голову режиссера ведро холодной воды - отомстил.
 В Московском музее восковых фигур теперь стоит Леонардо-Джек. Целый год фанатки засыпали музей просьбами и сэкономленными на завтраках рублями. И пробили-таки своего кумира - он обскакал Арнольда Шварценеггера, которого планировали увековечить раньше. Джек Доусон стоит на подобии капитанского мостика и смотрит вдаль, небрежно засунув руку в карман. Любая желающая может взобраться к нему на возвышение и почувствовать себя Роуз. Девушки так активно этим пользуются, что мостик уже дважды чинили. Сам Лео пока держится. Фанаты высказывали недовольство его упитанным видом: только по челке и можно опознать любимца в этом пухлощеком юноше.
 Его любят еще и за то, что он обойден "Оскаром". Да, это как мы обожали Высоцкого, пока его не облагодетельствовало своим почтением государство. Возведенный в ранг официально признанного потерял ореол мученика. Так священники должны то и дело напоминать прихожанам о страданиях Иисуса Христа и его мученической смерти во имя живых. В 1995 году, перед выходом фильма "Ромео+Джульетта" фотограф снял Ди Каприо для рекламного плаката в терновом венце.
 Леонардо выдвигали на "Оскара" в 1993 году за второстепенную роль в фильме "Что гложет Гилберта Грейпа?". Он сыграл умственно отсталого брата главного героя. Причем поначалу его сочли слишком красивым для столь непривлекательного персонажа, но он позволил постричь себя "под горшок" и вставил зубной протез. На церемонию награждения Ди Каприо пришел с родителями, присутствие мамы успокаивало. Хотя ладони все равно вспотели от волнения, когда объявили его номинацию. Он представил, как сейчас назовут его имя, он выйдет за "Оскаром" и опозорится. Ну, споткнется, не подберет каких-либо приличных слов благодарности или еще что-нибудь отчебучит. И когда победил другой актер, Леонардо облегченно выдохнул и зааплодировал громче всех.
 После этого успеха он залег на дно, отказываясь от посыпавшихся предложений. Возможно, боялся, что следующая роль окажется хуже и в нем разочаруются, что удача была случайной и больше не повторится. Но в конце концов он сказал себе: "надо работать, пока тебя хотят". И согласился на уговоры Шарон Стоун. Она предложила ему сценарий вестерна "Быстрые и мертвые". "Я до смерти хотела, чтобы он играл в этом фильме. Я была готова каждый день на собственном горбу приносить его на съемочную площадку, лишь бы он согласился. К счастью, мне не пришлось его носить. Лео сам ходил на съемки". На экране обнаружилось, что они похожи, как брат и сестра: скуластые, блондинистые, бровастые, огненноглазые.
 Потом журналисты чуть не перессорили их, пытаясь раздуть сплетню о любовной связи, которой не было. В фильме они всего раз поцеловались. В интервью Леонардо недоумевал: "Вокруг этого подняли такой шум. На самом деле ничего особенного не было. По фильму она выстрелила в одного парня, схватила меня за шею, ткнулась губами в губы и резко оттолкнула. В этом поцелуе не было ни капли страсти". А вот что сказала Шарон Стоун: "Я смотрела на Лео и думала: кажется, когда-то мне приходилось целовать девятнадцатилетних парней. Но ведь в то время и мне было не больше девятнадцати. Сейчас всем этим мальчикам уже по сорок. Знаете, это было как в первый раз. Будто я впервые целовала девятнадцатилетнего парня. Ощущение приблизительно такое же, как если ты сама себя поцелуешь в предплечье".
 Потом на пресс-конференции Ди Каприо заявил о своей партнерше: "она вообще-то получше, чем сумка соплей". Ему хотелось ответить не банально, "добавить немного перцу, чтобы было веселее". Мудрая Шарон простила ребенку и не отреклась от своего суждения: "Леонардо - это наш маленький Марлон Брандо, наш Моцарт, наш исключительный, волшебный, таинственный талант".
 Он по-прежнему любит всех передразнивать. Юных партнерш, типа Клер Дейнс, это обижает. Дам, вроде Дайаны Китон и Мерил Стрип, умиляет. После совместных съемок в фильме "Комната Марвина" Китон признавалась: "Благодаря Лео, я постоянно чувствовала себя идиоткой. Но я любила его. Он такой забавный. Он излучает свет - он входит, и это как волшебство". Первый раз увидев Ди Каприо, они с Мерил воскликнули в один голос: "Этот мальчик так красив!" А Стрип потом добавила: "Он гений. Он безумец. Он совершенно дик".
 Он идет по жизни играючи. Отец сказал о сыне: "Он и на гильотину пойдет, дурачась". Дед Лео по материнской линии был ехидным пересмешником и одновременно очень тяжелым для совместного проживания человеком. В 1995 году он умер. Леонардо высказался по этому поводу: "Перед смертью дедушка вдруг стал говорить, что у него доброе сердце. Я не хочу ждать своего последнего дня, чтобы сказать близким людям правду о себе".
 Он сидит в своей песочнице. Лепит куличи. Стирает их с лица земли. Опесочивает глаза прохожим. Те улыбаются: какой непосредственный малыш. Он хмыкает и песочит дальше. Это скушали? Нате вам еще подарочек! Когда же я выведу вас из себя? И такая игра на нервах позанятнее куличей. Он любит смешить, потому что, когда человек смеется, он расслабляется и становится не опасен. От такого не ждешь удара - он в твоей власти, размякший от удовольствия хохотун.
 Насмешничая, Лео сводит счеты. Показывает человеку, каким он его видит, как к нему относится - безжалостно, как кривое зеркало, - а тот не обижается, потешаясь над собой. Будто даешь пощечину, а человек не отвечает сдачей, сам себе добавляет по другой щеке.
 И все сплетни о себе Ди Каприо порождает сам. Невольно. Просто окружающие доводят до абсурда его экранные и житейские поступки. Он любит с друзьями шататься по ночным клубам - стало быть непременно шумная попойка с большой дракой. Он передразнивает людей - значит, упившись, пугает девушек расстегнутой ширинкой, подвываниями и идиотскими рожами. Он сыграл бисексуального поэта Артюра Рембо - непременно спит со своим личным секретарем, шестнадцатилетним юношей. То есть Леонардо говорит "а" - окружающие добавляют "б". Что сексу он предпочитает бильярд. Что разговаривает во сне. Что в шесть часов утра голый катался на роликах по коридору миланского отеля. Читая о себе такое, он отчаивается: "Люди хотят видеть тебя идиотом, придурком, не контролирующим свое поведение. Им хочется, чтобы ты был жалким, таким же серым и убогим, как они. Им не нужны герои. Все, что им нужно, это увидеть твое падение. И тогда они скажут: "Да ты, оказывается, не лучше нас, ты такой же, как мы"... Друзья говорят мне: "Расслабься, разве тебе не все равно?" Да, конечно, мне все равно. Мне нет дела до всей этой болтовни. Меня заботит только то, что думают обо мне мои самые близкие люди, мои друзья. Для них я просто Лео, или еще короче - Ди, а не "Леонардо - Великий Актер". Это как раз то, что мне нужно, чтобы сохранить психику в порядке. Мне нужен кто-то, кто бы опускал меня с небес на землю".
 Какая ответственность! Ты говоришь - и миллионы заучивают твои фразы. Или высмеивают. Ты подставляешь лицо на экране под безумие поцелуев или плевков. Ты откидываешь челку со лба - и миллионы отращивают волосы, чтобы откидывать так же. Ты любишь водку с клюквенным соком - и сколькие захлебываются этой смесью. Ты отвергаешь наркотики - и кто-то не пристрастится к ним тоже. Но тот, кто уже наркоман, вряд ли поклоняется Лео. Не самый плохой вариант - жить по его образу и подобию. Жальче героя. "Мне не хотелось бы оказаться в числе тех, кто говорит: "Что случилось? Вы ведь меня раньше так любили!"
 У нас уже был голос Робертино Лоретти. Мы улетали с его "Аве Мария" и "Ямайкой". Потом жили с трагедией потери. Стихи писали: "Наверное, станет и тихо, и страшно, если талант - это что-то вчерашнее, если в тебе ломается голос, а вместе с голосом жизнь". Недавно он приезжал. Заурядный толстяк. И память отказалась верить, сказав: "Робертино умер". Легенда стала правдой, правда - вымыслом. Итальянец, выступавший в наших ночных клубах, показался самозванцем-палачом.
 Это к тому, что у американских подростков появится новый любимчик, моложе Ди Каприо. А наши еще долго будут жить с Лео. Мы дольше храним верность тамошним кумирам, чем даже нации, которые их рождают. Мы сродняемся с ними, согреваемся ими, тоскуем о них. Как Земля по питомцам. И кажется, что это действительно мать собирает своих детей в таком вот поклонении. Что все мы - братья и сестры. Или половинки любви. Или еще что-нибудь трогательно единое. Может, потому что далекие не мелькают перед глазами, как назойливые сожители. Не знаешь, как они чистят зубы, упиваются пивом, хамят, ленятся. И можно пририсовать им все, что приснится. А те, кто рядом, такие определенные.
 
 ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ
 Полное имя: Леонардо Вильгельм Ди Каприо
 Рост: 183 см
 Вес: 70 кг
 Любимая книга: "Старик и море" Эрнеста Хемингуэя
 Любимая еда: макароны
 Любимый напиток: лимонад
 Любимая игра: баскетбол, бейсбол, бильярд
 Дурная привычка: грызет ногти
 
 ЦИТАТЫ
 "Самое прекрасное в профессии актера - терять свой образ и получать за это деньги. Хотя из-за этого я до сих пор не знаю точно, кто я на самом деле. Мне кажется, я меняюсь каждый день".
 
 "Я бы чувствовал себя самым нищим на свете даже в роскошном дворце, если бы у меня не было моих друзей и моей семьи. Хотя вообще-то я самый скупой ублюдок в мире. Я никогда не даю взаймы, коплю на черный день и собираю деньги на грядущую старость. Мало ли что может случиться. Вдруг я обанкрочусь или карьера моя внезапно закончится".
 
 "Мои друзья-мальчишки не воспринимают меня всерьез. Видели бы вы, как они гогочут, когда смотрят мои фильмы. А уж если я целуюсь на экране, то они катаются по полу от смеха, держась за животы. Они не видят во мне знаменитости. Для них я все тот же Лео, их сопливый друг".
 
 Фильмография
 1991 г. - "Зубастики-3"
 1992 г. - "Ядовитый плющ"
 1993 г. - "Жизнь этого парня"
 1993 г. - "Что гложет Гилберта Грейпа?"
 1995 г. - "Быстрые и мертвые"
 1995 г. - "Баскетбольные дневники"
 1995 г. - "Полное затмение"
 1996 г. - "Ромео + Джульетта"
 1996 г. - "Комната Марвина"
 1997 г. - "Титаник"
 1998 г. - "Человек в железной маске"
 1998 г. - "Знаменитость".
 
 
Джуна-эффект
(статья о целительнице Джуне Давиташвили
для журнала «Работница»)

 Слухи о ней загадочны, как загадочно само имя Джуна. О ней много говорят и пишут. У нее есть поклонники, которые ловят каждое слово, копируют каждый жест, и противники, которые категорически ее не принимают. Собственно, все споры вертятся вокруг двух слов "может" и "не может". Во всяком случае это то, что на поверхности. Снова вдаваться в подробности этих разногласий поддерживать одних, опровергать других, думаю, нет смысла. Сама Джуна обычно начинает горячиться, сыпать медицинскими терминами, в которых неспециалисту легко запутаться. Поэтому поговорим лучше о самой Джуне.

 Возможности человеческого организма действительно еще мало изучены. Не потому ли с таким любопытством мы реагируем на каждую сенсацию о чьих-либо способностях, не имеющих пока аналогов, видимо, думая при этом: а вдруг во мне тоже скрыто нечто подобное?
 Джуне удается реализовать себя сразу в нескольких областях: медицине, живописи, литературе. Плохо ли, хорошо ли, но удается. При этом уникумом себя она вовсе не считает. Наоборот, выступая в студенческих аудиториях, в Домах культуры, она говорит о том, что каждый человек способен на многое. И не надо ждать пока тебя "откроют" другие, надо пробовать: рисовать, писать стихи, петь. Чтобы понять, есть ли потребность в этом? Сначала самому поверить в себя, а потом уже драться с этой верой, за нее.
 Как знать: не будь у Евгении Давиташвили целеустремленности, потребности самоутвердиться, — может, и не было бы Джуны.

 - Евгения Ювашевна...
 - Просто Джуна. У ассирийцев на самом деле нет отчеств. А Евгения по-ассирийски Джуна.
 - Расскажите, пожалуйста, о своем детстве.
 - Оно прошло на Кубани, в станице Ассирийская. Помню песни, которые пели на завалинках: из одного конца станицы доносятся голоса, из другого... Прислушиваешься и оживаешь. Жили как одна большая семья. Потом уже, когда переехала в город, немного тосковала по той деревенской сплоченности.
 Родилась я в семье ассирийцев. Мой прапрадед прожил сто тридцать девять лет, прапрабабушка чуть меньше. В деревне было трудно с медицинской помощью. А мои предки знали древний ассирийский массаж. И прапрабабушка занималась лечением: снимала головную боль, давление. Она руками совершала какие-то определенные движения то на расстоянии от пациента, то прикасаясь к нему. Словно, разгоняла боль, освобождала от нее. Я наблюдала до за этими сеансами до десятилетнего возраста, правда, не придавала никакого значения, хотя иногда пыталась копировать жесты. Потом прапрабабушка умерла. Прошло еще несколько лет. И однажды я помогла своей подруге прапрабабушкиным способом, сделав массаж. И подумала: ведь смогла же, значит, не все забылось, значит, древний массаж – это не просто загадочная манипуляция рук, а еще и реальная помощь.
 Здесь нет чуда. Просто надо открывать резервные возможности человека. Люди знают, что от головной боли есть таблетки. Но лекарства лишь снимают боль на какой-то промежуток времени, не устраняя заболевания. А источник, причина? Остаются. Я написала книгу и назвала ее "Слушаю свои руки". Действительно "слушаю", чтобы понять их реальную целебную силу, чтобы передать опыт другим.

 Слово "экстрасенс" в наших устах стало синонимом слова "чудотворец". Мы ждем от Джуны чудес. Легенды превратили ее в почти мифическое существо, которое взглядом передвигает горы, а прикосновением рук оживляет мертвых. Во время нашего разговора мне показалось, что Джуна старается как-то поддерживать эти легенды. Вспомнился афоризм Станислава Ежи Леца "Создавайте легенды о себе. Боги начинали с этого". Хотя на самом деле, как говорит сама Джуна, дело не в чуде, дело в пользе, которую она может принести и приносит.
 Уже несколько лет она живет в Москве, в районе Арбата. Дом Джуны никогда не бывает безлюдным. Он впитывает гостей, питая их. Каждого приходящего здесь обязательно накормят или напоят чаем. Джуна хорошо готовит особенно блюда ассирийской кухни. Правда, бывает это редко времени не хватает. Поэтому на кухне у Джуны как правило много помощников: родственники, друзья. Быстро что-нибудь приготовят, накроют на стол, помоют посуду.
 Джуна привыкла, чтобы все, что она говорит, выполнялось сразу. Ладонью нетерпеливо по столу пристукнет: "Нож!" - и нож должен появиться немедленно.
 Кухня, как вторая гостиная: и телевизор, и стол, из-за которого невозможно встать - все время подходят новые пости люди. Сама хозяйка либо участвует в общей беседе, либо исчезает: подхватит чашку с чаем и убежит в мастерскую работать. Там ее ждут пациенты.
 Конечно, не всех желающих удается принять. До нее трудно даже дозвониться. Поэтому многие сердятся, обижаются. Но поверьте, она не ленится, не зазнается. Просто нереально помочь всем. Сейчас, например, Джуна работает в институте психиатрии, где ей выделили помещение -лабораторию для проведения лечебных сеансов в присутствии медиков. Они будут изучать с ее помощью методику профилактического массажа.

 - Джуна, вы испытываете чувство неудовлетворенности собой?
 - Испытываю. Особенно когда начинаю думать: что же это я пятнадцать лет работала, и все это никому не нужно? Посещают иногда такие "черные" мысли. Ведь сколько экспериментов проведено за эти годы. Я мечтала и мечтаю о том, чтобы профилактическая методика вошла в каждый дом. И я счастлива, что наконец-то начали ее изучать.
 - Боитесь ли вы чего-нибудь?
 - Мне бы еще лет шесть сыну отдать, а больше ничего не боюсь.

 Вахо 11 лет. Маму, к сожалению, видит не часто. Методика воспитания у Джуны, как она сама определила, "свободная". Сама она с ІІ лет сирота. И, видимо, считает, что самостоятельность полезна - закаляет. Джуну вот почти воином сделала..."и одним в поле".

 - Когда я обижаюсь на Вахо, он сразу чувствует, и это очень сильно действует, сильнее всякого наказания. Я вообще думаю, что детей наказывать не за что. Наоборот, к их жалобам, просьбам всегда надо прислушиваться. Бывает, ребенок говорит: "Мама, у меня голова болит, мне тяжело" И мы сразу начинаем подозревать: лодырь, притворяется, в школу идти не хочет...
А он правду говорит, в ответ на которую слышит такую суровую отповедь. Мы внушили себе, что надо реагировать только так это не родительская интуиция подсказывает, а просто выработался стереотип поведения, может быть, себя вспоминаем, личный опыт. И все становится однозначным: симуляция. А ребенок, конечно, начинает думать о нашем несправедливом к нему отношении, не понимая причины. Обижается. И вот тут, может, в первый раз ставится под сомнение родительский авторитет, родительская правота. Появляется недоверие. А потом удивляемся, почему сын стал как чужой? Я верю Вахо.

Вахо по характеру командир. И у Джуны характер волевой. Поэтому их общение происходит почти на равных "как мужчина с мужчиной".

 - Джуна, с чего для вас начиналась поэзия? С подражания?
 - Нет. В моих стихах древняя Ассирия, моя родина. Хочу, чтобы люди знали, кто такие ассирийцы. Я воспроизвожу то, что слышала в детстве, притчи, и то, что чувствую сама. Пишу свободным стихом, или верлибром:

И постель свою я выстлала цветами
И всех аромат цветов вдыхала я,
И близко-близко пред глазами летели облака,
И птичьи голоса не долетали до меня...

 У меня по мотивам этой легенды о любви есть и картина...

 Мы сидели в мастерской, и Джуна показала на стену, где висела картина. Много картин. Здесь господствовали синий, зеленый, розовый цвета. И женские глаза, напоминавшие глаза самой Джуны. Мне даже показалось сначала, что это все автопортреты.

 - Вам удается выразить себя с помощью живописи?
 - Однажды ко мне за помощью обратился Илья Клейнер. У него болела нога, и я лечила. Как-то спросила у него: кто вы по профессии? Он ответил: художник. Я обрадовалась. Умоляю вас, сказала, покажите мне как вы пишете. Он дал мне несколько уроков. А потом я накупила книг, учебников по живописи, чтобы узнать, как правильно накладывать тени, как соблюдать пропорции, как нарисовать цветок, профиль человека. Первое время ничего не получалось, но я работала.
 Начала воспроизводить древнюю Ассирию, как представляла ее себе. Например, в образе девушки, над которой, как корона, корабль-птица.
 Почти все картины написаны по мотивам моих рассказов, поэм. Есть у меня притча "Воительница". Было такое время, когда Ассирия воевала, захватывала разные страны. И пришла женщина-воительница, которая положила конец этим войнам. А затем внезапно исчезла. Люди долго искали ее, но не нашли. И тогда на скале высекли ее изображение, как помнили. Я же его как бы воспроизвела на картине.

 За Джуной интересно наблюдать. Она кажется немного рассеянной. Взгляд постоянно куда-то улетает. Улыбается больше глазами, а когда удивляется, брови взлетают вверх и застывают там, пока все не разъясниться.
 Когда Джуна выступает перед аудиторией, кажется, что в ней пропадает талант актрисы. Впрочем, говорят, что каждая женщина в какой-то степени актриса. Правда, не каждой удается сняться в кино. А Джуна уже сыграла врачевательницу в фильме "Юность гения" об Авиценне.
 Когда Джуна говорит, возникает ощущение, что декламирует. Некоторая монотонность речи напоминает сеанс гипноза.
 Она очень заразительно смеется, отмечая чью-нибудь удачную шутку, всплескивает руками. Когда слушает, морщит лоб и сдвигает брови к переносице, отчего все лицо как-то заостряется. Есть в ее облике сходство со стрелой, летящей в цель. Она стройна, высока, юна. Делает кому-то массаж, а сок стороны кажется, что гимнастка разминается.
 Джуна следит за собой. Делает гимнастику, по вечерам любит прогуляться по Арбату. Но следит не только за внешностью. У нее хорошая библиотека: книги по искусству, философии, сборники стихов, медицинская литература. Джуна много читает и благодаря хорошей памяти многое помнит, знает. Все свои стихи, даже поэмы может прочитать сходу, только попроси.

 - Современная женщина - кто она? В чем, по-вашему, ее слабость, а в чем сила?
 - Мне кажется, что современная женщина мало уделяет себе внимания. Она должна быть элегантной. Красота ласкает наш глаз. Женщина должна быть цветущей. А ее затягивает быт, работа.
 По дороге домой она вынуждена бегать по магазинам, потом еще готовить, стирать, убирать. По себе знаю, как сложно все успеть и остаться веселой, приветливой, очаровательной.
 Я считаю, что часть забот с женщин можно снять, если организовать торговлю продуктами прямо на производстве. Обычно ведь бежишь в магазин и покупаешь сразу килограмм колбасы, чтобы не ходить еще и завтра. А так бы рабочий день закончился женщина спустилась на проходную, а там уже разложены по пакетам сыр, масло, колбаса, яйца. Самое необходимое. Небольшими порциями. На следующий день можно будет купить все свежее. Все-таки помощь хотя бы в одном. Это не фантастика, это реально.

 Джуна оптимистка. Это помогало и помогает ей в тяжелые дни. Она всегда верила в удачу, в победу. И когда работала барменшей в Тбилиси и когда была просто массажисткой.
 Сила "одинокого воина" в добрых делах, благодаря которым он обретает поддержку. Пусть не всем и не всегда Джуна могла помочь, но никому от ее лечения не становилось хуже. Зато ярких лучше стало многим. И они своими рассказами добавляют красок в портрет Джуны. Бело-красно-черной Джуны. Это ее любимые цвета одежды. Стендаль.
 Если попытаться в одной фразе сформулировать суть ее характера, то, мне кажется, что она лихая наездница, мечтающая скакать впереди.

1989 г.

Создающая Библию
(очерк о целительнице Джуне Давиташвили опубликован в газете "Деловая женщина" в 1990 году)
 
 Она кажется сухой веткой, вынужденной после гибели ствола цепляться за жизнь. Отзывы - от авантюристки до аферистки сопровождают все ее поступки. И подстегивают азарт. Она себе - и кнут, и пряник. Если б не препятствия, может, и не случилось бы такой взвихренной борьбой Джуны, подобной амазонке, оседлавшей свое время. Ее стиль одежды - как у всадников, ковбоев - в обтяжку и чаще - брюки. Красно-бело-черные цвета. "По Стендалю", - шутит Джуна. Или не шутит? Она над собой не иронизирует. Все всерьез.
 - Вы себя лечите?
 - Да, конечно, я сама себе помогаю, но это индивидуальная методика, она очень сложная. Каждый не сумеет овладеть ею.
 (В ее аптечке хранится уйма лекарств. Она, как и все смертные, пьет таблетки? Но никогда не говорит об этом в интервью).
 - Вы верите в приметы: черная кошка, число 13?
 - Я очень люблю тринадцатое число. Есть люди, которые верят, что это плохо, а я проверяла на себе - всегда хорошо. А кошка - это... животное. Я ее не боюсь.
 - Что для вас является чудом? Употребляете ли вы вообще это слово? По отношению к чему?
 - Я думаю, что вся наука состоит из маленьких чудес. Когда металл взлетел в воздух, все сказали: чудо! Когда внесли телевизор в дом, все сказали: чудо! Мы просто уже привыкли к этим чудесам. Само слово "чудо" - это, по-моему, просто жаргон. Вот говорят: я целый день работала, пришла домой, всю квартиру убрала, вечером почитала книгу - удивительно, насколько хватило у меня сегодня энергии и здоровья, просто чудо! Но разве это чудо? Это обыкновенные вещи. Другое дело, когда произносят, глядя на картину: сотворил художник великое чудо! Чудо и творчество тесно связаны. Сам человек - чудо. Рождение ребенка... Говорят: чудом остался жив... Это просто жаргон такой.
 (Почему-то кажется, что такие вопросы должны быть ей близки, а она их будто отталкивает от себя, и вместо желанно-странных ответов получаешь осадок недовольства вопросами).
 - Когда вам не верят, сомневаются...
 - Я не слушаю, мне не интересно, что говорят те, кто не верит. Я делаю.
 - С чего начинались для вас поэзия, живопись?
 - Поэзия моя - это древняя моя Ассирия. Я хочу, чтобы люди знали, кто были ассирийцы. Я пишу о притчах. Воспроизвожу то, что говорили мои предки, и то, что сама чувствую. С отцовской стороны мой дядя - композитор, другой - художник, брат двоюродный - театральный певец в Армавире Краснодарского края. Все они живут там. Просто, когда мне было грустно, тяжело, я поняла, что не должна терять ни минуты, ибо в этом заключается моя жизнь. Я не хочу напрасно жить. Я хочу творить. Творить на благо человека. И доказать, что каждый способен на это...
 Фанфары. В небо - голуби. С неба - цветы. Такие слова - как марш экстрасенсов. Парад пациентов. Дирижер - Джуна.
 Она очень кинематографична. Живчики-глаза, заточенное, как карандаш, острое лицо, рваные движения на все четыре стороны разом, длинные, сухие, цепкие пальцы: по жизни карабкаться. Только звук лучше выключить, когда она на публику вещает - неумелый театр, который выдает ее следующий порыв: телекамеры отвернуться, и она смахнет с голоса пафос, обретет естественность и, как ни странно, станет куда интереснее и таинственнее. Когда она включается на речь - так и слышится щелчок, - простота кажется вульгарной, как если б человек читал стихи, сидя на унитазе. Она вещает гекзаметром, но, заканчивая распев, обретает вполне бытовые интонации. Ее можно сбить с монолога, но вернется она к тому, на чем оборвалась.
 Джуна заучивает свою жизнь наизусть, придумывая на ходу биографию и уже не отличая правду от вымысла: "Велогонку выиграла, когда спортом занялась... Красный диплом получила, когда операцию без ножа провела..." и так далее. Разным людям она рассказывает порой ничуть не похожие друг на друга крохи о себе, но это лишь дополнительные облака ее туманности. Она лепит себя, как прижизненный памятник. Послежизненный уже есть: бюст, как она серьезно шутит, на могилу стоит в доме. И в смерти своей она должна выглядеть так, как ей того хочется. А главное - знать, видеть, какой останется в памяти, на земле.
 Она коллекционирует победы. Но... не она ухватила удачу за хвост, а хвост этот опутал Джуну и, словно повязками рану, она занавешивается наградами. Ее согревает не успешный результат дела, а титул как признание. Само же дело может не заканчиваться и даже не начинаться. Уж больно непредсказуем, капризен любой финиш, любой старт - дело случая. Хотя говорят: дело рук твоих, Джуна! Но Джуна сама - дело случая.
 Интересно все, что с ней происходит: на наших глазах пишется легенда. Будто наконец-то удалось подглядеть за существом, создающим Библию... о себе.
 Любопытно следить за событиями ее светской жизни - этапы роста. Выпустили за рубеж. Принял Папа. Стала Президентом. Получила титул Превосходительства. Собралась выпускать газету "Вестник Джуны". Неистощима на открытия себя. По возрастающей. Или всеохватывающей. И ведь сбывается, осуществляется.
 Началом был массаж. Потом залпы: стихи, проза, живопись, песни. Ее не гнетет комплекс неумения. Она, как возлюбленная удачи, ревнует ее ко всем и всему и в награду за верность пользуется взаимностью. Будто когда-то заложила удаче душу.
 Ее картины ценны росчерком "Джуна". Мешки писем-откликов на любую публикацию о ней. Вы садитесь на табурет в ее мастерской, а под сиденьем оказываются десятки, сотни экземпляров журналов с ее стихами, рассказами, интервью. И вам дарят их с подтекстом: прочитай сам - передай другому.
 Когда Джуна поет на экране телевизора, она - в комнате - заставляет всех замолчать и подпевает самой себе, любуясь с неутаимым восхищением, как мать - дочерью. В такие минуты хочется оставить ее одну, прикрыть за собой дверь, прижать палец к губам, ограждая от вмешательства этого ребенка, живущего в своем - далеком от нашего мире. Порой кажется, что она сама с трудом верит: неужели все желания сбываются?
 Недолюбленная, она жаждет быть любимой всеми. И подкупает людей, чем только удается, на что хватает ее воображения и способностей. Она одаривает руками, если в них верят, картинами, если они нравятся, песнями, если их слушают, наконец, едой, если не брезгуют. Она окружает себя людьми, в которых нуждается. Не в низко корыстном смысле, а в высоко человеческом: корысть природы, натуры, генов, если бывает такая.
 Чем больше людей жужжит в ухо: "Джуна - гений", - тем слаще ее слуху, покойнее ее духу. Она может верить или не верить лести, но любовь должна звучать.
 Она никому не причиняет зла. Все ее проклятия, якобы настигавшие, - лишь катализатор для мнительности. Бьет не слово Джуны, не заряд, пущенный глазами ли, руками ли. Человек терзается сам - губителен самогипноз. Вера в магию Джуны - это неверие в себя. В ней нуждаются, заполняя свою пустоту, беспомощность. Ее выжимают для вкуса, запаха, цвета. Для жизни. В таком случае почему бы ей не выжимать других?
 К ней стучат на коленях надежды, униженные последним шансом. Бремя последнего шанса - неженская ноша, даже не человеческая. Возможно, для многих ее пятиминутные целебные пассы действительно целебнее всех лекарств. Одно имя Джуна завораживает боль. "Вера" - лучшее заговорное слово. Профессор, исследовавший ее энергетику, рассказывал: пациентам говорили - завтра в пять часов вас придет смотреть Джуна. Завтра к пяти часам у пациентов резкое улучшение самочувствия. Но в пять часов им объявляли: Джуна придет не сегодня, а завтра. И у пациентов такой же резкий упадок сил.
 А ей в кого верить? Она окружает себя людьми - лишь бы не пустовало. И когда все расходятся по домам-делам, не великая целительница, а женщина в цепях украшений мечется по квартире в панике, предчувствуя, что останется одна. Видимо, ей с собой страшно.
 Пока она нужна, ее окучивают. Но она наверняка чует цену этого преклонения и срок, отпущенный ей, - черноту людскую по себе знает.
 Кто кого переиграет: она - окружение или окружение - ее? Кто кого достойнее? Игра в поддавки. И каждая сторона уверена, что поддается она...
 Недоигравшая Джуна наигрывается всласть. Затвердив внешнюю свою оболочку, она вряд ли знает свою сущность. Самокопание лишает целеустремленность энергии. Ее натура, похоже, загадка для самой Джуны. Ей некогда философствовать, не для того ворвалась в жизнь. Если вы принимаете ее правила игры, то включаетесь в круг приближенных. Если нет - о вашей потере не пожалеют.
 Поступь Джуны достойна восхищения. Это поступь личности, идущей на запах славы. Она добилась значимости одного лишь имени своего. Оно ее переживет. Иное беспокоит: дотягивает ли она до своего имени? Джуна - это как помпезная, вычурная рамка, облегающая негрунтованную холстину. Простота содержимого неминуемо возмутит оболочку - и она выплюнет нутро, как тело отсечет душу. И тогда, можно не опасаться, Джуна не выпрыгнет из легенды о себе, не взбунтуется, не опорочит имени - замрет в нем, не будоража больше ни завистников, ни поклонников своей сильной поступью по собственной слабости. Ради того, чтобы стать Джуной для самой себя.
 - Меня нельзя сравнивать с Распутиным, потому что Распутин не имел медицинского образования. Я все-таки имею... Я ничего плохого не сделала. Единственный мой путь в жизни - это наука, и никогда я от нее не отрекусь, до последнего вздоха. Если воевать, то до конца. И только победа...
 
 P.S. После публикации статьи меня вместе с главным редактором газеты вызвали на ковер к Джуне, как в кабинет чиновника. В ее доме присутствовали придворные. И разъяренная героиня. Она щедро материлась в мой адрес, негодуя, что я оболгала ее светлый образ, потрясала мундиром (естественно, своим, только звания я не помню) с огромным количеством медалей, значков, орденов, как если бы это был выставочный ошейник эталонной собаки или же способ хранения коллекции, требовала от меня раскаяния, грозила наслать на меня своих телохранителей ассирийцев, предупреждала, чтобы я не удивлялась, если меня встретят ночью в подъезде и изуродуют или случайно на мою голову упадет кирпич... Я слушала молча. А чтобы слова Джуны не слишком проникали в голову, прокручивала там раз за разом анекдот, рассказанный мне друзьями перед самой встречей (спасибо за этот спасательный жилет):
 Дело происходит в публичном доме. Из комнаты выскакивает проститутка и с криком: "Ужас! Ужас! Ужас!" - мчится прочь. Мадам отправляет в эту комнату другую проститутку. Спустя минуту, она тоже выскакивает с криком: "Ужас! Ужас! Ужас!". Ничего не понимающая мадам говорит: "Ладно, сама пойду". И поправив прическу и декольте, поднимается в комнату. Через полчаса выходит: "Ну, ужас. Но не "ужас, ужас, ужас"!".
 Благодаря этому анекдоту я смотрела на матерящуюся Джуну почти с улыбкой. Отчего она еще пуще расходилась. Но после ее угрозы закрыть газету, опубликовавшую данный пасквиль (мне думается, Джуна ничего не поняла в моей статье, ей просто так преподнесли: мол, пасквиль), я решила уступить. И сказала: "простите". Мне-то казалось, что ничего плохого я не написала, наоборот, была полна сочувствия к героине. Но, видимо, следовало проще изъясняться.
 Что последнее я слышала о Джуне? Кажется, в 2006 году она попалась на удочку Григория Гробового, обещавшего воскресить ее сына Вахо, погибшего в автокатастрофе. Она заплатила ему за это обещание. Но Гробовой обманул. И я видела на телеэкране почти плачущую Джуну, пытающую неизвестно кого: как же так можно? Ее правда. Если она кого и обманула в этой жизни, то не так жестоко. Отчаявшаяся женщина на телеэкране мало напоминала успешную целительницу Брежнева и ему подобных. Постарела, конечно. И опустошилась. Видимо, отдала все, что было отпущено... 8 июня 2015 года Джуна Давиташвили скончалась на 66-м году жизни.
 
 
Рыжая бестия
(интервью с фигуристкой Натальей Бестемьяновой опубликовано в еженедельнике "Неделя" в 1990 году)
 
 То она будто ветка лозы - вьется, обвивается, обволакивает. То обернется лукавым Чарли, у которого в каждой улыбке слеза, а в слезинке - разрезанная луковица. То лихой ведьмочкой налетит, закружит. То заломит руки в безумном отчаянии и пойдет на крест ради возлюбленного. И каждый раз словно с неба падает звезда, рассыпается на искры, которые неизбежно попадают в ее глаза. И они светятся. Разве этот свет измеришь по шестибальной системе? Разве титулы неоднократной чемпионки Советского Союза, Европы и мира, победительницы Олимпийских игр 1988 года расскажут о том, какая она на льду?
 
 - Наташа, здравствуйте. Похоже, у вас в квартире ремонт.
 - Вот надумала стены сломать.
 - Все?!
 - Некоторые.
 - Вам это, видимо, свойственно. Сначала вы сломали стены своего одиночного катания, затем вообще покончили со спортом.
 - У меня действительно было несколько этапов. Первый завершился переходом из одиночного катания в танцы, хотя я могла спокойно кататься и дальше одна, занимала бы более или менее высокие места, но почувствовала, что чахну, что мне нужно выше, больше, во мне буквально свербит цель, которой я могу достичь. И даже не столько верхняя ступень пьедестала почета маячила в мечтах, хотя принято считать, что эта цель для спортсмена главная, ради нее надо выкладываться до предела. Победа приятна, лестна, ублажает самолюбие. Но моя задача была и есть - выразить себя на льду, показать, что я могу... Второй перелом - уход из фигурного катания. Нам с Андреем было легче, чем многим до нас. Не стояла проблема: куда? Мы уходили не на пустое место. Ледовая труппа "Все звезды" сформировалась еще в 1985 году. И мы сразу решили - уйдем только туда. Но потом так случилось, что труппа распалась на два коллектива, и передо мной встала проблема выбора: либо оставаться у Татьяны Анатольевны Тарасовой, либо переходить к Игорю Бобрину, который создал Театр ледовых миниатюр. Муж, естественно, перетянул. Андрей на меня за это обиделся, видимо, посчитал такой поступок предательским, мы расстались - дуэт распался. Больше всего я боялась, что кто-нибудь скажет: одна она уже не та. Мне стало важно для себя понять, что я значу, потому как давно забыла свое одиночное катание, а тут пришлось кататься и одной, и с разными партнерами. Это меня дико сжигало. Друзья говорили: что ты все время доказываешь, ты в своей жизни уже все доказала! Но я, наверное, себя убеждала, правильно ли поступила. Так же в свое время я утверждалась в решении уйти из одиночниц в танцы - первое время плакала, когда слышала свои старые мелодии. Естественно, переход из одной жизни в другую дается с болью. Вот и в Театре я год мучилась. А как только немного успокоилась, к нам пришел Андрей.
 - Был у вас театр дуэта, теперь - театр труппы. Самолюбие не пострадало?
 - Поначалу трудно было привыкнуть, смириться, что аплодисменты, раньше адресованные нам с Андреем, звучат для всей труппы. Я ловила себя на таком интересном чувстве, что мне не то чтобы обидно, но как-то неуютно, что я должна с кем-то делиться успехом. А теперь уже привыкла и рада нашему дружному коллективу, мы единомышленники. Я по натуре лидер, хотя, может быть, спорт меня такой сделал. Но без своей команды ни работать, ни жить невозможно. Я люблю одиночество, порой боюсь его, но все равно люблю оставаться одна. Иногда устаю от того, что в театре много общаюсь, отвыкла за десять лет в спорте. Сейчас как бы возвращаюсь в мир, наверстываю упущенное. Потому что общение людей - главное, что у нас есть.
 - Кто сыграл роль Пигмалиона в вашей жизни?
 - Пигмалиона?.. Их было несколько, не то чтобы пигмалионов... Я очень благодарна и преподавателям в школе - у нас были прекрасные отношения, я любила школу - и первому тренеру Эдуарду Плинеру, он, наверное, хотел стать для меня таким Пигмалионом, что-то слепить, но это, видимо, шло в разрез с моими стремлениями, с моим внутренним пафосом, что ли. Мне кажется, я многое взяла от мамы. Она была необыкновенно одаренным человеком с абсолютным вкусом к красоте, но она воспитывалась в детском доме, потом война, и мама просто не смогла раскрыться. У нее был идеальный музыкальный слух, она пела, танцевала. Почему я оказалась в фигурном катании? Маме в детстве самой этого хотелось, но не удалось, и она мечтала, чтобы я танцевала и на меня смотрели люди. Такая картина стояла у нее перед глазами. Но мама не дожила до момента, когда я начала все-таки выигрывать - умерла в 1981 году, когда мы с Андреем только-только всходили... В Татьяну Анатольевну Тарасову я влюбилась, она стала моим кумиром. Я вообще влюбчивая, тем более встречая человека, с которым по духу совпадаю. Пришла я к ней в тяжелый период каких-то ее личных неприятностей, чувствовала, что ей трудно и на каждой тренировке старалась помогать - всегда улыбалась, выслушивала, не перечила, на льду буквально летала, чтобы ее подбодрить. Когда ты помогаешь человеку, ты растешь сам. Я была просто маленькой девочкой, а у нее занимались и Роднина, и Моисеева, но все равно мне кажется, что уже тогда я занимала достаточно много места в ее сердце. Мы сохранили с Татьяной Анатольевной дружеские отношения, творческий разрыв не стал разрывом человеческим. Игорь из меня многое сделал и делает. Сначала это было мое преклонение перед ним как личностью, потом дружба, любовь, огромное уважение. Наши отношения очень органичны, естественны. Я не терплю, когда мне что-то навязывают, когда меня подавляют. Мне кажется, то, что во мне есть, проявится и расцветет лишь в атмосфере любви, поддержки, похвалы. Счастье артиста, когда его аккуратно подводят к тому, чего он и сам хочет.
 - Вас не ущемляло, что, может быть, за ваш счет кто-то старается показать себя, я не имею в виду Татьяну Анатольевну.
 - Мы можем конкретно о ней говорить. У нас всегда было содружество троих. Она, конечно, человек властный и, наверное, кто-то может предъявить ей претензии, но не мы. Она нас хорошо чувствовала, а мы - ее. Если она вдруг в разговоре заявляла: "Это Я поставила танец!" - я понимала, что просто она плохо спала или что-то с ней произошло, потому что это было неправдой, мы всегда все делали вместе.
 - А что вас может оттолкнуть от человека?
 - Вы хорошую фразу сказали: когда за мой счет пытаются показать себя. Вот этого я не могу принять.
 - Вы конфликтный человек?
 - Я могу конфликтовать, но я легко успокаиваюсь. Если виновата, мне не зазорно попросить прощения. И легко прощаю людям, если они оказались слабее, недостойнее ситуации. Но есть вещи, которые прощать нельзя, это балует человека, и он позволяет себе все больше и больше. Я даже вывела для себя такую теорию - чтобы помогать людям, необязательно, идя по тропинке, каждый раз прыгать в болото и вытаскивать кого-то оттуда, лучше вытаскивать своим притяжением, не сбиваясь с дороги, а уж кто погиб, тот погиб.
 - Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами?
 - Именно. По-настоящему талантливые люди внутри слабые. Если бы я не встретила тех, кто меня взрастил, полив благодатную почву, которая во мне была, наверняка захирела бы. Обидчивая, ранимая, жутко стеснительная девочка... Игорь тоже очень ранимый человек, поэтому моя задача - оберегать его от всяких внешних помех. А бездарности, как бы они ни пробивались, но все равно видно: дешевка есть дешевка.
 - Вы кто по гороскопу?
 - Козерог. Я верю в гороскопы, сопоставляла, и очень многое сходится. Все, что там написано, во мне есть. Среди фигуристов много Козерогов, особенно среди чемпионов.
 - А кто или что влияет на ваши вкусы?
 - Я очень много смотрю фильмов, на игру актрис. Люблю театр. В свое время сильно повлияла на мои вкусы Татьяна Анатольевна. Когда я к ней пришла, мне было семнадцать лет - самый женский расцвет.
 - У вас нет ощущения, что за прошедшие годы вы прочитали, посмотрели и узнали достаточно для того, чтобы отныне просто расходовать накопленный багаж?
 - Так не бывает. Так нельзя. Надо все время пополняться. Что-то устаревает в душе, что-то уходит. Да и вообще, чтобы не состариться, надо все время жить новым.
 - Вы водите машину?
 - Летом научилась, получила права, но я, по-моему, не очень способна к этому, в дороге отвлекаюсь, я такая рассеянная, люблю въехать в кого-нибудь, поэтому зимой мне вообще не дают водить.
 - У героинь ваших спортивных танцев, казалось, вся жизнь на вдохе, любовь на вдохе, а выдох равносилен смерти, падению в нее. Вы сгорали в собственной страсти и сжигали своего возлюбленного. Это шло от внутренних переживаний или таков был образ, предложенный тренером?
 - Изначально это исходило из того, что спорт без надрыва не бывает. Плюс мой темперамент - я легко зажигаюсь. Это на поверхности, поэтому темы танцев подбирали под меня. Но получалось сжигание ради сжигания. Надрыв шел от нашей духовной бедности, актерского несовершенства, возможно. Спустя время мы стали браться за более глубокие вещи - появились "Половецкие пляски", "Кабаре". Созрели для более тонкой работы. А в горении ради горения есть некоторая неправда.
 - Наташа, спорт, наверное, лишил вас детства?
 - Нет, я жила в очень благополучной семье, благополучной по атмосфере счастья. Жили небогато, но дружно. Папа работал, мама много болела, поэтому занималась нами. У меня есть старший брат. Он закончил Московский институт инженеров транспорта, недавно защитил диссертацию. У него замечательные жена и сын. У нас с ним всего два с половиной года разницы, но он всегда любил меня любовью старшего брата. Ходил на соревнования, мама потом спрашивала: ну и кто тебе понравился? Да-а, - отвечал, - никто не понравился, правда, была там одна хорошенькая рыженькая девочка... Во мне сохранилась атмосфера благополучного дома.
 - Вы пытаетесь повторить ее в своей семье?
 - Тяжело это повторить, потому что у нас пока нет детей. Но создание домашнего уюта в нашей жизни - обязательно. Игорь тоже к этому стремится, поэтому мы и вместе. Я человек домашний. Люблю вышивать, иногда готовить. Игорю. Раньше не умела, а он готовит прекрасно, но ему нравится, когда это делаю я, поэтому научил.
 - Спорт не обедняет личность?
 - Спорт не обедняет, если личность не бедна сама по себе. Меня в детстве тянуло ко многому и разному. И музыкой занималась, и математика, физика легко давались. Мне интересно все новое примерять на себя. Я прибегала с тренировки в школу и была в курсе последних событий, одноклассники узнавали новости от меня и удивлялись, как я все успеваю. Когда внутри пожар, он рано или поздно вырвется.
 - Вас не посещает желание взбунтоваться против режима, дисциплины, нормированности жизни?
 - Это парадокс. Я нуждаюсь в абсолютном режиме из-за своей, видимо, неуравновешенной психики. Когда его нет, плохо сплю, быстро поправляюсь. И в то же время, если режим очень долго длится, я от него жутко устаю. То есть, получается, сама себя в режим затыкаю, а потом бунтую против него.
 - У актеров принято спрашивать, есть ли роль, которую мечтаете сыграть. У вас хочется спросить о том же.
 - Не знаю. Мне привычнее воплощать чей-то замысел, чем самой что-то предлагать. Может, просто время не настало. Я сейчас катаю Маргариту в "Фаусте" - это не слепое гетевское прочтение, а современный "Фауст". Спектакль уже был, когда я пришла в театр. И это мое счастье. Он длится 50 минут - большая физическая нагрузка, но эмоциональная отдача настолько велика, что об усталости забываешь. Я мечтаю о спектакле, который будет поставлен на меня, о спектакле с Андреем, который только пришел и важно, чтобы он почувствовал себя своим, нужным. Но в то же время, настолько интересно дело, которым мы занимаемся, настолько логично оно связывает нашу прошлую жизнь с теперешней и ведет нас дальше, что работаю с удовольствием.
 - Кто вам сейчас делает костюмы?
 - Когда мы с Андреем готовились к профессиональному чемпионату мира, то, как всегда, обратились к Вячеславу Михайловичу Зайцеву, но ему самому было некогда и он предложил своего сына Егора. Я сначала испугалась, а потом мы пообщались, он сделал эскизы, и получились костюмы. Вячеслав Михайлович очень точно почувствовал, что нам пришла пора измениться внешне, и в то же время Егор сумел сохранить стиль отца. А в театре у нас работает очень интересный художник по костюмам Татьяна Семеновна Сафарова.
 - У кого в Театре рождается замысел поставить тот или иной спектакль, кто подбирает музыку?
 - Этим занимается Игорь. Конечно, существует и худсовет, но в основном Игорь предлагает темы, к нему приходят авторы.
 - Он не диктатор?
 - Нет, он никогда не навязывает свое мнение. У меня часты с ним расхождения, особенно когда я только пришла, мне тяжело было перестроиться со стиля работы Татьяны Анатольевны на его стиль. Мы спорили. Но он не давил на меня, то есть я сумела сохранить то, что принесла из школы Тарасовой и начала впитывать то, что дает Игорь. Мне кажется, нельзя с артистом быть диктатором. Он может замкнуться.
 - Вы суеверный человек?
 - Раньше была, сейчас нет. В детстве, помню, перед соревнованиями металась, не знала, какую примету исполнить, лишь бы все было в порядке. Я считаю, что это комплекс.
 - А что для вас опора в жизни?
 - У человека должны быть корни. Сейчас любое интервью западного корреспондента заканчивается вопросом, почему я еще не уехала из страны, раз это уже возможно? Я много об этом думала. Родина... это чересчур громко сказано, то, как обычно в газетах пишут - это не про меня. У меня свое ощущение, понимание человеческих корней. Наверное, я смогла бы жить везде, приспособилась бы. Но существует нечто, без чего трудно, может, кому-то это покажется мещанством, но я хочу после долгого-долгого отсутствия приехать домой, сесть на свой диван, включить свой телевизор и сидеть. Правда, для этого, естественно, должен быть и свой телевизор, и свой диван, и свой дом, чего многие лишены. Так что мне грех жаловаться. У нас с Игорем есть какой-то достаток, на котором можно основать опору. Когда говорят о творчестве, любят упрекнуть: творчество, мол, не подразумевает под собой зарплату. Я на это всегда отвечаю, что творчество должно быть оплачено, иначе его не будет. Не случайно, наверное, Чарли Чаплин в своих воспоминаниях больше пишет не о творчестве, а о своих разговорах с импресарио. Это очень смешно. Необыкновенно одаренный человек... Когда начинаешь читать, кажется, сейчас что-то узнаешь о том, что же он такое делал, а все воспоминания о том, где и когда он заключил контракт. Думаешь: какой кошмар, перед какими бедами стоят люди! А с другой стороны, может, ему и не надо было ни о чем писать, все и так видно на экране.
 - Вы, конечно, знаете, что несколько человек из коллектива "Все звезды" после турне остались в Америке, попросили политического убежища...
 - Я хорошо знаю этих ребят. В наше-то время, когда без проблем можно уехать из страны насовсем или заключить контракт с зарубежным ревю, вдруг просить политического убежища!.. Значит, так сложилась ситуация. Видимо, они хотели остаться по-хорошему, но не смогли, возможно, в посольстве отказали. Трудно судить, не зная подробностей. Но я считаю этих людей умными и уверена, что они обдумали свой шаг. Правда, ощущение такое, словно их обрекли на одиночество, и это жутко. Хорошо хоть наша реакция на подобные поступки изменилась - нет прежней драматизации, нетерпимости. Что же касается того, подвели они коллектив или нет, то, насколько я знаю, турне они отработали. Наши контракты, конечно, несовершенны. Наш КзоТ - это нечто! Например, я подписываю трудовое соглашение, где сказано, мол, я обязана за два месяца до ухода подставить администрацию в известность. Но ничего не написано, что будет, если я не выполню требование. В западных ледовых ревю, я знаю, людям выплачивают деньги, но какой-то процент придерживают. Если отработаешь контракт, эти задержанные деньги тебе отдадут. Если нет - ты их не получишь. Вот и думай, что выгоднее.
 - Конкуренция губительна для творчества?
 - Без конкуренции, мне кажется, вообще не бывает прогресса. В жизни люди конкурируют друг с другом, и в этом нет ничего зазорного.
 - И в карьере тоже, хотя когда-то нам внушали, что карьерист - синоним чуть ли не мерзавца.
 - Какая глупость! Да, нельзя пользоваться запрещенными приемами, не должно быть черной конкуренции. Когда я вижу, что я сегодня не в форме, а кто-то в форме, так это же я не в форме.
 - А что влияет на ваше настроение?
 - Усталость. Сил не так много у человека вообще. И если раньше они расходовались направо-налево, потому что была высокая цель - Олимпийские игры, то теперь задумываешься о смысле жизни.
 - Институт физкультуры в качестве образовательного учреждения был для вас неизбежен?
 - Это было несложно. У нас же принято, что нужен диплом. А я окончила школу с аттестатом 4,5 балла, требовалось только два экзамена сдать, я была мастером спорта. Написала сочинение, что и в школе легко делала. И в институте практически не училась, все сдавала экстерном. Насколько я любила школу, ее атмосферу, настолько я не знала институт, я его не почувствовала. Это плохо. Наверное, институт физкультуры - это не тот вуз, где мне надо было учиться. Но на другой у меня не хватило бы сил. Игорь мне предлагает поступить на курсы для тренеров в ГИТИСе, которые создала в свое время Пахомова, а он там преподает. Но мне было бы интересно учиться на актерском. Правда, для этого нужно действительно много учиться. А я хочу кататься.
 - Вы не думаете о работе тренера?
 - Тренером надо родиться. Это талант. Я не вижу себя тренером. Наверное, просто эгоистка. Хочу сама кататься, получать цветы, слышать аплодисменты. Может быть, через несколько лет я и захочу стать тренером, придется же кем-то быть. Но это уже "придется".
 - А домохозяйкой?
 - Никогда! Человек должен работать. Замыкание в четырех стенах не способствует развитию личности. Хотя мама рассказывала, что когда появились мы с братом, она сказала: мне больше ничего не надо в жизни. Быть может, когда у меня появятся дети, я скажу то же самое. И это будет логично. Продолжение меня.
 - Политикой интересуетесь?
 - Нет. Газет не читаю. Я доверяю собственному ощущению того, что вижу.
 - Вы человек порыва?
 - Наверное, да. Я мечтаю о стабильности, но никогда не могу ее достичь.
 
 
От А до Я: страна с привкусом Пугачевой
(очерк опубликован в 1999 году в газете «Настоящее время»)
 
 В одной из многочисленных за последнее время телепередач о себе Алла Пугачева выдохнула: "Народ не прощал мне моего счастья". Народная артистка, оказывается, всю жизнь провела с этим ощущением. А мы томились в догадках, что же делает ее такой несчастной? Да это ж мы! Народ. Не допускавший ее до счастья. Это ж в угоду нам она страдала - душила радость на корню. Потом отмахнулась - и ушла со сцены, с глаз наших долой. Подхватила первого подвернувшегося - влюбленного - и устроила себе праздник. Назло народу. Опять назло. Это она с нами всю жизнь сражалась? И сейчас, когда на сцену вернулась, вопреки тем, кто уже обозвал живой легендой и успокоился было, что путь свободен, шлагбаум снят.
 Пугачеву как будто распирает азарт вписаться: Ха! Думаете не смогу так, как вы тут можете?! И одновременно - старомодная потребность противостоять. Старомодная по времени и по лучшим моментам ее натуры. Лучшим - для профессии. О, эта безграничная сопротивляемость ее организма. На том стоит. Страдалица, которая изо всех сил сдерживает слезы, но если уж невмоготу - отвернется к окну и плачет себе тихо. Правда, так, что все догадываются: именно плачет, а не хихикает. И жалость пронзает самых бесчувственных.
 Но симпатией к ней проникаешься лишь тогда, когда видишь ее неловкой от растерянности. Не от повседневного отсутствия вкуса и меры, а от того, что вдруг забыла, что она живой классик, звезда и тому подобное, и потерялась, как сороконожка в думе: какой ногой-то? Звеня многочисленными медалями, облизанными другими. Так цыганка лижет петушков на палочке, чтоб блестели и раскупались. Так ОРТ и др. зализывают Пугачеву и Киркорова. Ради себя в основном: поглядите, какие у нас петушки! Они наши! Наши!
 Она всегда опиралась на мужчин. Они ее уравновешивали. Что кинорежиссер Александр Стефанович, который капал на мозги: вперед, вперед, машину, квартиру, деньги... То ли ради себя стараясь, то ли о жене хлопоча. Что Евгений Болдин, ее многолетний директор, который обеспечил профессиональный тыл, собрав лучшую в стране команду, способную сотворить грандиозное шоу "только у Пугачевой". Жили они, правда, на разных квартирах. Он объяснял это тем, что она сова, а он жаворонок, то есть устал выносить ночные посиделки. К тому же последние годы у него была другая любовь, ныне - жена Ирина. Говорят, когда она забеременела, тогда и порешили с Аллой разойтись. А до того он даже о венчании поговаривал. Сам всегда скромно держался управляющим при госпоже, но без его управления имение развалилось. И хозяйке ничего не оставалось, как выйти замуж. Самой стать домоправительницей при юном даровании, требовавшем служения. Впрочем, он тоже рад был служить. Первое время их пара вызывала умиление: как детишки за ручки держатся, в глазки друг другу глядят и что-то там в своей песочнице ковыряют. Народ снова бесцеремонно лез подсмотреть, а они, жеманничая, спинками ограждали: ах нет, это наше счастье. А потом то счастье словно с цепи сорвалось - таким навязчивым стало, что народ сам прочь побежал: спаси и сохрани! - а пара за ним: мы счастливы, мы счастливы! Особенно он старается. И ростом позаметнее, и возрастом попростительнее.
 Последний мужчина Пугачевой уже явно ее перевесил. И она не в тех годах, чтобы легко гнать в шею. Да такого теленка не прогонишь - не уйдет. Ему на этом лугу сладко пасется. Он все больше становится внешне похож на жену, будто мерки с нее снимает, отражением делается, за двоих конфеты трескает. Алла уже вполне без зеркала может обходиться: глянула на мужа - а там такая девушка большеглазая, какой, может, только в мечтах и бывала, вот радость-то. Спасибо, Филипп, за остатнее счастье!
 Говорят, из рукописи книги о себе Пугачева попросила убрать одну деталь: что у Киркорова в среде "голубых" кличка Маруся. А другую деталь не рискнул оставить издатель. Помните, давнее предсказание Алле, когда она еще работала концертмейстером в цирковом училище: выйдешь замуж за первого встреченного сегодня мужчину. Девушка явилась на работу и тут же наскочила на одного, потом на другого, с которым разговорилась, упомянув предсказание и кивнув в сторону якобы суженого. А второй - будущий отец Кристины - успокоил: так тот же "голубой". Теперь тот "первый" - директор Филиппа.
 Киркорова когда-то за зазнайство и заносчивость отпустили из Театра песни Пугачевой: пусть, мол, сам побарахтается, коли такой самодостаточный. А он пошел другим путем, единственно правильным - с тыла. Говорят, Алла много помогала молодым да одаренным... Жанна Агузарова, как колобок от дедушки-бабушки, в Америку укатила. Ольга Кормухина в религию ушла. Владимир Кузьмин тоже было в США женился. Сергей Челобанов сейчас примадонне аранжировки делает. Конечно, это все личностные особенности. Но все же какая-то странная цепочка из обогретых и не оценивших, шарахнувшихся прочь или отшвырянных. Будто Пугачева для них последним испытанием явилась, камнем, после которого резкий скачок на другую дорогу. Помощь примадонны, видно, трудно выносимая блажь. Среди молодых певцов бытует вера: без напутствия Аллы не пробиться никуда, но... Если она учует, что ты действительно талантлив - тогда тебе точно никуда не пробиться. Понравиться ей - еще хуже, чем не понравиться. Потому что первого она тебе не простит.
 Пугачевой, чтобы вернуться, понадобилось всех остальных, наплодившихся за два года ее творческой паузы, под себя подмять. Указать: "Молчалин, вон твой чуланчик!" И сыпанули как миленькие в бункер под названием "Рождественские встречи": какая честь! Она ж только ножкой притопнула да крышечку захлопнула. И никому не дозволила блеснуть. Никто не исполнил самую популярную песню из своего репертуара. Небось, сглотнули, что в концепцию программы не вписываются шлягеры, нужны, мол, сплошь новинки. И всех перетасовала так умело, что самые вредные оказались в наиболее невыигрышном месте, а те, кто доказал лояльность и неопасен - близ хозяйки крутились. Лайма Вайкуле, последние годы делавшая вид, что дружит с Пугачевой как с собой, так как без этого ей, чужестранке, не удержаться, вылетела из концерта после первого вечера. Передружила. На словах, якобы уступила Алле право первой ночи с публикой. Но это объяснение хозяйки. "Так сама Лайма решила?"- "Да нет, я у нее не спрашивала, но уверена, что она поняла мою потребность". А куда деваться-то? Ей здесь еще петь и петь.
 А то, что публика хотела больше Пугачевой, так вопрос: какая публика? Фанаты, звонившие певице после первого вечера и вопрошавшие: почему вас так мало? Еще бы. К ним смысл жизни вернулся. И кумир, проникшись их фанатизмом, разметал коллег: я вернулась или нет?! Кринолин на зад, декольте - на грудь. Спотыкаясь с непривычки, артистка суетилась на сцене, как первоклассница на выпускном балу: как ее туда занесло? Прежнее обаяние азарта выродилось в усталую подневольность. Так женщина заходит в магазин, где ей ничего не надо, но все покупают, и она поддается, хватает, что под руку попадет, изображая ликование. А верхняя губа кривится то ли в наглости, то ли в робости, но на всякий случай - в оскале. И глаза не горят, а тускло мерцают. То ли: чихала на вас всех. То ли: не допущу, чтоб чихнули на меня. И руки прячет. Она их всю жизнь прячет. Может, подсказал кто. Может, сама догадалась, что не красят ее, выдают. Руки продавщицы овощного ларька.
 Да, похудела вот. А голоса почти не осталось. Все больше речитативом песни исполняет. Раньше просто разговорные фрагменты вставляла, а теперь, скорее, музыкальные вкрапления в речь проскакивают. Уже совсем низко и сипло. Рычит, бурчит и якобы актерствует. Точнее - рожи корчит и волосы все поправляет да поправляет, будто нервный тик такой: руки к вискам тянутся, чтобы взбить что-нибудь кверху, приподняться на цыпочки хотя бы таким способом. Это когда на голове нет шляпы. Она их возлюбила, как ближнего своего. Говорили, волосы ей попортили, долго залечивали и, чтобы прическами не терзать, шляпой прикрыли. Так она в одной и той же разве что только не спала. И то - сомнительно. Она после похудания кажется весьма рассеянной. Зрачки глаз вроде на тебя обращены, а взгляда нет, не ловится: ау, Алла Борисовна! - и рукой машешь, а она куда-то сквозь тебя движется. Говорят, на концерте в честь художника-постановщика Бориса Краснова Пугачева взялась исполнить его любимую песню, да слова забыла. Фонограмма-то сама по себе звучит, а что губами изображать? Так полпесни и провела спиной к залу.
 А поет-то что нынче? Слезы сдерживаешь, вспоминая ее "Расскажите, птицы", "Балет", "До свиданья, лето", "Не отрекаются, любя", "Как тревожен этот путь"... Даже "Паромщик" кажется шедевром по сравнению с современным репертуаром. То она нелепо ерничает, то молодцевато фальшивит, то мрачно констатирует. И все тяжело, с раздраженными всхлипами: как мне все надоело, но как я без этого проживу? Она же должна бороться. Ее должны не принимать. Хотя нет, это опять прошлое. Нынче она, может, и желала бы противостояния - по инерции, это все же зажигает, бередит, но силы не те, томность развалилась в нутре, как в кресле, и жаждет благ: натерпелась за жизнь - пущай другие страдают, как я, от меня. И народная любовь. Она ведь ради нее противостоянием занималась. Хотя это была игра в поддавки. Будто чиновники чувствовали, что если станут мешать (время от времени) Пугачевой, то создадут ей ореол мученицы, свободолюбицы - и получится кумир масс, которого можно использовать в таком качестве. Народ этих игр не ведал. Он просто любил хоть кого-то, кто волен плюнуть вверх за себя и за того парня. Ее за раскованность почитали. Может, как Аркадия Райкина.
 Она же будто выплакала и высмеяла все, что за душой было. А теперь только изображает наличие при полном отсутствии. В память о собственном прошлом, с которым невыносимо расстаться. Ее отношения с собственным возрастом - печальная история. Она от него стала бегать. В мини платья, в девчачьи ужимки. И превратилась в кукольную несуразность. Раньше казалась взрослее, мудрее и достойнее. Раньше у нее было будущее. А сейчас думается, что ничего нового ей уже не надо. Не ищет она ничего. Только говорит об этом, как мозги пудрит - себе и окружающим. Ее вершки - с чужого плеча. Ее корешкам давно тепло, сытно и темно. И если б не народ, который опять ей чего-то не прощает, наверняка не прощает, она б не вернулась. И неизвестно, кому бы от этого было плохо.
 
 
Из искры возгорится пламя
(интервью с певицей Еленой Ваенга опубликовано в журнале "Ваш гинеколог" в 2010 году)
 
 Наконец-то есть возможность сказать: Алла Борисовна, на выход, у нас появилась настоящая певица. То есть спокойно отдыхайте - страна не пропадет. И наш журнал не мог остаться в стороне от такого события. Потому что Елена Ваенга - это поистине лекарство. Натурпродукт, ценность которого многие из нас в конце концов осознали. Особенно женщины. Они в нашей стране в авангарде культурных вещей, как подопытные кролики.
 
 Вступительная
 
 Я долго ходила на работу мимо ее афиши, машинально отмечая странность не то фамилии, не то псевдонима. Ваенга. Такого еще не было: даже не знаешь, где ударение ставить. А лицо на фотографии похоже на одну исполнительницу романсов. Наверное, что-то в этом же роде поет? Пока однажды знакомая не спросила: ты слышала Ваенгу? - уверенно ударив по "а". И хитро добавила: послушай в ю-тубе. Ну, конечно, где же еще сейчас услышишь музыку, альтернативную той, что на ТВ? Но из любопытства набрала "Ваенга" и опешила от количества просмотров. И вообще от количества этой не то фамилии, не то псевдонима. Я не просто послушала. Я посмотрела. И будто на сеансе проповедника побывала. Но наконец-то самого стоящего, в отличие от всех предыдущих обманщиков. Своим голосом она меня уложила на ринг, а энергичной левой рукой окончательно прибила в ряды своих агитаторов.
 Ничего не поделаешь, есть люди, которые и на эстрадный концерт ходят, как на церковную службу. И в эстрадном артисте ищут пастуха. Неспроста в нашей стране родилось такое нелепое и такое многозначительно словосочетание "храм искусства".
 Спустя дни актриса Ирина Печерникова, та, что "Доживем до понедельника", чью книгу воспоминаний я написала год назад, шутливо печально сказала мне в телефонном разговоре: Нина мне изменила. Говоря о женщине, когда-то бывшей ее поклонницей, а потом ставшей другом. Я уточнила: "С кем же?" И услышала: "С Ваенгой". Поневоле у меня вырвалось: "Я ее понимаю".
 После этого был концерт в Театре эстрады и еще два в Подмосковье. Везде аншлаги. По три часа живого звука с неповторяющимися песнями. Это нетрудно - их, по словам автора-певицы, 800. То есть были одиночки, звучавшие во всех трех концертах, но они выскакивали не запланировано, не по бумажке, а по ситуации: просьбе зала, стечению чувств. Неповторимость программ Ваенги - это отдельный аттракцион: что она пела вчера? Сегодня иное. И она иная. Только платья в привычной стилистике пьес Островского. И ритуал тот же: на сцену выходят музыканты, появляется бек-вокалистка, подходит к микрофону и включает его, а кажется, что делает в него выдох, будто проверяет на отклик. Потом она же опускает на пол листок с прописанным распорядком песен. Иногда этот список выносит сама Ваенга, вылетающая к уже подготовленному микрофону, и бросает себе под ноги, чтобы потом не обращать на него внимания. Распорядок произведений важен для музыкантов, но они смирились, что каждый вечер все перекраивается по ходу взаимоотношений певицы с залом, с пространством и временем.
 Она похожа на девочку-вундеркинда: вроде молодая еще, а уже с таким багажом прошлых опытов. А еще, как черный дым из Lost (сериал "Остаться в живых" в нашем прокате. - Авт.), только пока добрый.
 Написала 800 песен. Кто считал? Сама знает. Планирует покорить 800 российских городов. Почему столько? Раз говорит, что ей нужно такое количество, значит, либо их столько, либо по числу песен: по одной на каждый город. Тогда будет всероссийскость. Она пока самокритично считает, что не всенародно любима. Что-то вроде "и.о."? Личность на испытательном сроке? Этот срок длится уже семь лет, если считать, что первый альбом вышел в 2003 году. Можно ли сказать, что она из раскрученных интернетом? Думаю, это слабо сказано. Раскручивает не ТВ, не интернет. По-настоящему раскручивает молва: народ, передающий свои восторги. Это самый мощный передатчик. Но и пройти его проверку сложнее. Он принимает только подлинники, оригиналы, произведения искусства. Их несет дальше. Она раскручена собственной личностью. Помните Фросю Бурлакову из фильма "Приходите завтра"? Так вот она сошла с экрана. И ее теперь не остановить, только бы сил хватило, но это уж сколько отпущено. Наконец и на эстраде (может, впервые за последние 40 лет) у нас появилась могучая артистка. Мы ее выстрадали. Впрочем, этот же механизм распространения задействован в сетевом маркетинге и финансовых пирамидах, когда один человек приводит пятерых. Такое мы тоже проходили.
 Увидев название нашего журнала, Елена сказала: "У меня с этим проблем нет". Словно я пригласила ее в гинекологическое кресло для осмотра. Ну и хорошо, что нет. Я же говорю: сама лекарство.
 
 Переговорная
 
 - Елена, вы производите приятное впечатление человека, долюбленного уже в детстве, в отличие от многих недолюбленных.
 - К сожалению, недолюбленность детей ведет к их комплексам в отрочестве, юношестве и взрослой жизни. Фрейд был не дурак.
 - А вы как будто лишены комплексов.
 - У меня их мало, потому что меня любили бабушки, дедушки, мама, папа.
 - Вы родились в поселке Вьюжный, который сейчас называется Снежногорск? А Ваенга - это старое название соседнего поселка, который теперь Североморск?
 - Да, в 74-м году Североморск стал столицей Северного флота. И родилась я там, хотя жили мы в поселке Вьюжный.
 - И псевдоним взят по прежнему названию Североморска? Кто так придумал?
 - Мама.
 - Сама сказала, что лучше взять псевдоним?
 - Нет, у меня была проблема: по контракту, который я досрочно расторгла по собственной инициативе, я не имела права выступать под своей фамилией, подписывать документы, выпускать музыку, заниматься вообще как таковым шоу-бизнесом.
 - Это когда вы попали в такую западню?
 - Сейчас я уже называю это не западней, а удачей, потому что есть такая пословица: кто нам мешает, он нам поможет. И еще: нет худа без добра и не было бы...
 - ...счастья.
 - ...да несчастье помогло! Вот так я назвала бы эту ситуацию. Поэтому я попросила маму поменять мне фамилию. Но это не столь важно. Какая разница, как человека зовут, главное, что он делает.
 - Просто родителям иногда важно, чтобы ребенок прославлял их фамилию.
 - Моим родителям принципиально важно, каким человеком я стану и что полезного принесу для общества. И для себя тоже.
 - Ну это, наверное, им уже понятно.
 - Я думаю, что сила моих родителей заключается и в том, что они даже сейчас не видят во мне, скажем так, звезды. Они считают, что я еще только начала что-либо делать. Человек всю жизнь должен что-то делать. Как Ломоносов. Или Моцарт. Он же, умирая, в постели диктовал своей жене "Реквием". И умер с нотами в руках. Короче говоря, взялся за какое-то дело, делай его до конца жизни, потому что завершенное дело - это конец творческого пути. То есть ты должен быть постоянно в созидании.
 - Вам хочется, чтобы ваши песни звучали из каждого кафе?
 - Нет, зачем? Мне совершенно неинтересно, чтобы мои песни слушал определенный круг людей.
 - Это какой?
 - Ну, например, бешеные поклонники группы "Тату" меня абсолютно не интересуют. Пусть продолжают быть их поклонниками, ко мне ходить не надо. Знаете, даже не то, чтобы круг. Круг создается из людей. Есть, например, места заключения, так это просто места, где собрались очень разные люди. И там, и на свободе, и еще где угодно есть те, чей образ жизни, поведение, образ мысли настолько мне отвратительны, что я не хотела бы, чтобы они были моими поклонниками. Мои песни им ничего не дадут. Я хочу уволить себя от общения с этими людьми. Я не настолько святая и человеколюбивая.
 - А что вы вкладываете в понятие всенародной певицы?
 - А это как раз давайте вернемся к звучанию в кафе. Я бы хотела, чтобы не в кафе звучали мои песни, а чтобы люди, слушая их, получали удовольствие для ума и души. Я не хочу всенародного фанатизма. Я хочу всенародной любви. К моим песням, а не ко мне.
 - И что же это за любовь? Когда вы поймете, что она на вас обрушилась?
 - Недавно на концерте ко мне на сцену вышла женщина, подарила цветы, и я ее поцеловала. И у меня на губах остались ее слезы. Вот это всенародная любовь.
 - Тогда выходит, что вы уже всенародно любимы?
 - 25 миллионов людей, живущих в нашей стране, не знают такую певицу, ну 2 миллиона, может, знают. Вот когда узнают 25 миллионов... Уберем из них миллион людей, которых я не хочу, и как раз получится то, что нужно. Я могу сказать, что такое всенародная любовь. Всенародная любовь была у Эдит Пиаф. У Чарли Чаплина.
 - А у Клавдии Шульженко?
 - Тоже.
 - У Лидии Руслановой?
 - Да. Есть такие группы, у которых есть всенародная известность, а я хочу всенародной любви! Такой вот эгоизм получается, но здесь тонкая грань. Знать - одно, любить - другое.
 - Сегодня могут цветами задаривать, а завтра станут говорить: у нее звездная болезнь, зазналась, крыша поехала... Когда любовь отовсюду начинает переть.
 - А разве от любви крыша едет? Не знаю, у меня не едет. И думаю, не поедет никогда. Мы же все, ну, за исключением очень маленького количества людей, верим в Бога. Надо понимать, что он дал, он взял. Я в это свято верю. Талант-то у меня от кого? От мамы с папой? Я вас умоляю.
 - А что, вы от них совсем ничего не получили?
 - Конечно, много. Но не талант: взяла - и сложила слова, взяла - и мелодия родилась, а люди сидят и плачут тысячами. Я, что ли, это сделала?
 - А если заберет талант, что тогда?
 - Значит, заслужила.
 - То есть сама виновата?
 - Конечно, сама. Человеку что-то дается, и он должен направлять это в благое дело.
 - Человек сам может определить, насколько дело благое или не благое?
 - Советоваться надо, думать.
 - Вы с кем советуетесь?
 - У меня очень порядочные родители. Мама - верующий человек, она всегда думает о других людях: сделай как людям лучше, думай о других. Я очень часто делаю себе плохо, но это моя жизнь, я поступаю для себя неправильно. Я же живая. Могу на человека накричать, наругаться, поступить как-нибудь подловато, но я за это и огребаю. Мне 33 года, у меня детей до сих пор нет. Просто так, что ли? Быть дураком очень хорошо, потому что реально не врубаешься, что ты дурак. А когда знаешь, что так делать нельзя, и делаешь - о-о, это уже другая история. Потом не удивляйся, ведь предупреждали.
 - У вас есть любимое место в Санкт-Петербурге?
 - У меня были любимые места, так их изгадили. Тот же Катькин сад. Мужчине спокойно пройти нельзя. Я не против. Ну как сказать, не против... О, Господи, как все сложно-то, мама дорогая! Я люблю каналы. Опустим этот Катькин сад, пусть что хотят, то и делают, я туда не хожу. Я сажусь на кораблик и плаваю по каналам. Меня к воде тянет по-черному. А вообще я люблю Баренцево море. И хочу домой. Если я не буду ездить два раза в год домой...
 - А почему вы оттуда так рано уехали? В 16 лет?
 - Учиться поехала. Потом два образования получила в Санкт-Петербурге: музыкальное и театральное. Люблю Театральную площадь. Сенную. Все мои студенческие годы, все студенческие сборища происходили на Сенной.
 - А любимая церковь есть?
 - Никольский собор. И Троицкий. И Новодевичий монастырь... Все это красивое. Петергоф! Это вообще - все! Ночью после концерта, если я понимаю, что не могу спать, меня несет туда.
 - Как вас занесло в Варшавскую консерваторию?
 - Хотела поступить туда, а мне предложили преподавать. Я показала свой диплом музыкального училища имени Римского-Корсакова, и они сказали: нам уже нечему вас учить. Тогда я подумала: поеду в Италию, на вокальное отделение. А меня не пустили, потому что не было штампа в паспорте.
 - Какого?
 - Ну если женщина не замужняя, то на пять лет не выпускали. То есть я должна была расписаться. А я подумала: ах так. Не люблю, когда меня принуждают. Принципиально не буду этого делать. Характер дурной. Мне вот скажи: можно сахар - так я его не ем, скажи нельзя - я положу.
 - Вами легко манипулировать.
 - Да, но только очень умных людей в этом смысле вокруг меня мало. Еще, скажем так, до конца не нашелся человек, который умеет мной манипулировать, потому что все настолько просто. Запрети то, что можно, и разреши то, что нельзя. Со мной в назидательном тоне могут говорить только родители, потому что у меня на них выработался рефлекс - им можно.
 - И кто из родителей лучше с вами справлялся?
 - Слушайте, у меня в этом смысле такой тандемчик собрался! Нет такого, что папа ругает, а мама наоборот. Гениальные родители! Они сразу договорились. Мне б такое для моих детей. Мама сказала - это закон. Пойдешь к папе, а в ответ: ты сделаешь так, как сказала мама. То есть мама - королева, папа - король. А если идешь к маме: мамочка, ну пожалуйста... - Ничего не могу сделать, папа сказал. Она только сядет, пожалеет меня за эти кошмарные пробежки, в жизни их не забуду, зачем он это делал?! Нет, я знаю зачем. Он во мне такую силу воли выработал. Встала в шесть утра, пурга - неважно, только в буран не гонял: куда, зачем ребенок бежит? Какой нормальный родитель сделает такое? Я, когда прибегала домой, садилась на пуфик в коридоре и рыдала, что папа изверг. А мать садилась около меня, и, как сейчас помню, ей было плохо из-за того, что ее ребенок страдает, но она ничего не говорила. Ну и что!? Когда мне сейчас плохо, я устала, пришла домой в четыре утра, а в 8 уже вставать и идти что-то делать, я встаю, одеваюсь и иду. Вот они те пробежки вокруг поселка. Армия дома была.
 - С вашей младшей сестрой так же обращались?
 - С ней по-другому чуть-чуть. Я раньше бунтовала и дулась на родителей, думала: ну почему, ее что, больше любят, почему меня так прессуют, а ее нет? А все очень просто: родители - мудрые, они понимают, что этому ребенку надо сказать один раз - он встанет и пойдет, а этому нужно такой подзатыльник дать, чтобы он пошел. Знаете, что такое "строптивая"? Я, когда поступила в театральный институт, первое, что мне сказал мастер: это не то, что твоя роль, это просто слепок с твоего характера - "Укрощение строптивой". Все наперекор, все не так, ну откуда в женщине такое сидит? Я тяжелейшая женщина в этом смысле.
 - Вам бы Настасью Филипповну в "Идиоте" сыграть.
 - Спасибо большое, уже сыграла. В учебном театре. Первая роль, которую мне дали. И то она более мягкая, женственная. А у меня, знаете, какая роль? Сразу же была на лоб налеплена, как ярлык. Пистимея Макаровна в "Тени исчезают в полдень". У меня даже кличка такая была долгое время. В семье называли Пистимеей Макаровной. И так же угадайте, кого я сыграла в "Молодой гвардии"?
 - Ульяну Громову.
 - Да. Давайте я допью чай, и мы закруглимся. Когда я начинаю говорить, я начинаю думать о том, что говорю, а сегодня у меня с утра жесткий нервный стресс, я какая-то расстроенная и хочу домой. Очень хочу домой. Я поняла, насколько хорошо живется простым людям. Правда, им все время чего-то хочется, они не понимают, что уже счастливы.
 - Но все же в ваших руках. Захотите покоя - обретете его.
 - Правильно. Только мой племянник, он же мой директор, говорит: нет таких проблем, которые Лена сама себе не могла бы устроить. Покой мне только снится. Я иногда хочу покоя. И этот покой у меня на даче, в Токсово.
 - У вас там сейчас стройка идет?
 - Да. Представляете, что такое женщина, которая ведет строительство!
 - А почему этим не занимаются мужчины, которые вас окружают: директор, продюсер, он же по совместительству муж?
 - Хорошо бы задать им этот вопрос.
 - Задайте.
 - Не хочу. Зачем задавать вопрос, зная на него ответ?
 - Елена, скажите, пожалуйста, Алла Борисовна уже разыграла с вами этюд "Старик Державин нас заметил..."? Оценка Пугачевой для вас действительно важна?
 - Это не касаемо вас, но абсолютно каждому журналисту я могу сказать: при мне никогда ничего не говорите об этой великой женщине. Потому что она великая женщина. Я сейчас не говорю про актрису, певицу, про мои взаимоотношения с Аллой Борисовной, которых, извините, пожалуйста, практически нет: мы с ней разговаривали час в эфире на радио и еще полчаса после моего сольного концерта. Взаимоотношения складываются днями, месяцами и годами. Человек пришел, услышал и сказал все, что хотел, искренне сказал, никакого театра в этом не было. И я никогда не стану озвучивать, что она мне говорила.
 - Вы выросли на ее песнях?
 - Конечно. Скажите, кто в моем возрасте в детстве не слушал ее песни? Я в детский сад шла только потому, что мама ставила мне "Миллион алых роз". Не поставила песню - я не пошла в сад. Это была успокоительная терапия. У меня стресс был с детским садом. Очень серьезная психологическая и даже физическая проблема. От одной мысли, что мне туда идти, меня тошнило. Каждое утро.
 - Вас там обижали?
 - Да. Воспитательницы, особенно одна. Она делала страшные вещи. Когда мы рассказывали родителям, они думали, что это просто фантазии. А я узнаю когда-нибудь ее фамилию, я злопамятная, есть у меня такой грешок.
 - И что вы ей сделаете?
 - Ничего.
 - Тогда зачем вам ее фамилия?
 - Ну вот в прессе написать. Представляете, ее дочка прочитает... Мне нельзя было есть кашу, моя мама писала заявления, умоляла не кормить ребенка кашей. А меня заставляли, отчего меня, извините, рвало в тарелку. Эту тарелку брали, вели меня в старшие группы и, держа мне руки за спиной, впихивали мне в рот мою же блевотину. Это нормально? Представляете, что было с моей психикой в шесть лет. А когда я говорила об этом маме, она не верила.
 - Почему вы на сцене так часто падаете на колени?
 - Я не падаю, я становлюсь. И думаю, что мой адекватный слушатель и зритель видит в этом не падение на колени, а удобоваримую позицию для пения именно этих строчек.
 - Но стоять на коленях вредно для здоровья.
 - Вот этого я не знала, лучше б вы этого мне не говорили.
 - Извините. А еще вы не всегда поете залу, а как будто кому-то невидимому на сцене.
 - Да, у меня такой видеоряд порой. Я вижу, о чем пою. И это бывает настолько личное, что я подсознательно убираю от людей свой видеоряд. Но я с ним разговариваю.
 - Ваши сценические платья больше похожи на костюмы из театрального гардероба.
 - Так я почти театральная певица. Понимаете, меня правильно научили. В меня вдолбили в театральном институте одну вещь: ты вначале должен увидеть, о чем поешь или рассказываешь людям, потом подумать, как ты к этому относишься и затем передать свои ощущения. Очень простая схема. Научившись по ней работать, я даже не думаю о том, как мне петь. Случаются только маленькие проблемы с вокалом, ну я же живой человек, тем более все время вживую.
 - Театр по вас тоскует.
 - У меня есть один спектакль в антрепризе - "Свободная пара". Хотя бы на это есть время. Я не могу пойти служить в театр, потому что тогда я брошу музыку. Как ответственный человек. Никаких концертов не будет. Я буду пахать, репетировать. Все до конца надо доводить. Оббежать поселок и добежать до дому. Поэтому начал - закончи. Хотя в быту я все кидаю. Могу начать мыть посуду и не домыть.
 - Что-то отвлекло?
 - Да, следующая работа, которую я хватаю и тоже не доделываю.
 - Все понадкусываете. А ваша песенная разножанровость!
 - Всеядность.
 - Во всех жанрах хочется себя попробовать?
 - Не попробовать, в песнях я ничего не пробую, они просто так пишутся. Тексты вместе с мелодиями. Но отталкиваюсь я от текста.
 - И не волнует то, что вас ни в какой жанр не уложишь?
 - Слава тебе, Господи, что меня вообще не уложишь.
 - Все-таки у Эдит Пиаф была жанровая определенность. А вы и в шансоне, и в традиционной эстраде, и среди бардов, и даже в роке вполне на месте.
 - Очень хорошо. Я сейчас Майкла Джексона слушаю. Вот это гений. Крутые песни писал. А раньше думала, попса. Хорошо, когда рядом есть люди, которые тебя просвещают, например, мои музыканты.
 - Они вам подкидывают, и вы что-то для себя открываете?
 - Они меня заставляют слушать. И я считаю, что это проявление настоящей творческой любви. Потому что, когда вам на человека наплевать, вам все равно, что он слушает, одевает, ест. Я люблю есть людей мозгами. Была недавно у Джигарханяна в театре, мне очень понравился спектакль. Там актер лет 45 - 50 играет восьмидесятитрехлетнего старика, и я ни минуты не сомневаюсь, что это старик. Я ужасная театралка. Но ненавижу пошлятину в спектаклях. Ненавижу шоу-бизнес, который проник в театр. Презираю людей, которые не умеют отключать телефоны, сидя в театральном зале. Мне хочется сказать: с головой все в порядке? Ладно, нечаянно зазвенел, но когда не отключают, это они не актеров унижают, а себя. Зачем пришел? Посиди дома, включи телевизор, смотри сериал. Терпеть не могу сериалов.
 - Отдельная глава: чего не может терпеть Елена Ваенга? Но вы же прощаете людей, которые смотрят сериалы?
 - Их - да. Потому что виноват не тот, кто ест плохое, а тот, кто кормит человека плохим. Изначально пичкать людей гадостью, для чего? Чтобы сделать еще тупее? Запудрить мозги? Это как бульварные романы. Какой Достоевский, Чехов, Островский! Берешь одну фразу, расписываешь на 856 страниц, через каждые четыре слова любовь, секс и все остальное.
 - Вы прозу писать не пробовали?
 - Ни в коем случае, я не писатель. Мне не надо браться за то, чего я не умею. Я песенник-текстовик.
 - И не композитор?
 - Я не училась на композитора.
 - Музыку к песням вы же пишете?
 - Нет, я песни пишу. Но мне наплевать, как меня называют и какой я формат. Вот если меня назовут плохим человеком, тут мне не наплевать, плохую песню написала - не наплевать.
 - Но это субъективно: кому-то плохая, а другому хорошая.
 - Вы знаете, я пока не слышала, чтобы мне кто-то искренне сказал, что у меня плохие песни. Могут говорить: мы любим "Ди перпл", а вас не очень, - тут я понимаю, о чем люди говорят - они не любят русскую музыку, тексты, им не это нужно.
 - Вас угнетает, что вас не очень много на телеэкране?
 - Меня это только радует.
 - На контрасте работаете?
 - Я рада, что не каждый пятый пока просит дать автограф. Не потому, что я не люблю этого делать, а потому что мне приятно быть неузнаваемой. Я хочу, чтобы любили мои песни. А чем меньше будут узнавать меня, тем лучше. Я считаю, что это надрыв психики, когда человек ждет, чтобы каждый второй: о, смотри, - и как жить?
 - На нашей эстраде возможно существовать без крыши в виде продюсерского центра?
 - У меня нет крыши. Мои продюсеры - мои родственники.
 - А в режиссере вы нуждаетесь?
 - Зачем? Что режиссировать?
 - Концертную программу. Оформление, мизансцены...
 - Ну представьте себе режиссера для Эдит Пиаф. Как и куда ей руки поставить.
 - Ее учили этому.
 - Ну слава богу, меня никто не учил. Мне наоборот говорили: махай, как хочешь. Слушайте, я естественная! Я в жизни точно так же машу руками. Почему оно должно различаться? Меня Петр Сергеевич Вельяминов учил НЕ не делать. Потому что жест идет от правильного ощущения. Это как если бы у Майкла Джексона спросили, почему он делает этот жест. - Это не я, это музыка. Я отвечу: это даже немножко текст. На самом деле на сцене я даже естественней, чем в жизни. Вот такой парадокс. То есть в жизни я понимаю, что на меня смотрят мужчины, и как женщина могу... о, видите, что я сейчас делаю (наматывает прядь волос на палец. - Авт.). На сцене нет. Там все, как надо, как я думаю, молниеносная передача мыслей.
 - А что бы вы ответили людям, которые переживают за вас: она себя не жалеет, как бы не надорвалась, как бы ее подольше хватило.
 - Если я начну себя беречь, им станет скучно, они скажут: ой сегодня Ваенга не такая, какой мы ее любим. Гореть надо. Как там кто-то умный сказал: лучше гореть, чем угаснуть. Я бы еще сказала: лучше гореть, чем тлеть. Сцена не терпит вареных куриц. Иначе вон из профессии. Как Маяковский сказал: ты все время должен быть на метр выше, чем ты есть. Потому что, родной, ты вышел на сцену, на тебя миллионы смотрят, ну хорошо, тысячи, так будь любезен соответствовать профессии. Это тяжелая профессия. Это не носить красивые платья, надевать бриллианты и ходить на тусовки, это пахать, пахать и пахать каждый день. И по-другому быть не может.
 
 P.S. У нас найдется десятка великолепных певиц, но каждой чего-то не хватает, иногда малости. А над Еленой потрудился щедрый хлебопек, оторвался от всей души. Будто дошло, наконец, снизу, что так больше жить нельзя. И я понимаю людей, которые хотят, чтобы она поберегла себя. Не на концертах, а между ними. Чтобы отдыхала для своего и нашего здоровья. Потому что мы ее так долго ждали. Как чистильщика, способного вернуть нам доверие к нашей эстраде.
 
 Важное дополнение

Уже в 2012 году я так не думала. Мое мнение о Елене Ваенга изменилось, потому что она не справилась с собственными способностями, перестала развиваться, угомонилась, занялась тем, что начала работать ради заработка, почуяв вкус денег и их возможностей. Она доросла до того потолка, который сама для себя воздвигла: ей важно было доказать некоторым людям, что она чего-то может. Ей показалось, что доказала. После чего она попала в тупик, где и пребывает по сей день. И ничего интересного я от нее давно не жду. Она перестала меня удивлять. Увы, так бывает. Я называю эти случаи: горе без ума. Особенно когда человека несет отрицательная энергия, он заряжается от критики в свой адрес и в злом, агрессивном состоянии на сцене становится гораздо содержательнее и концентрированнее, чем в добром и благодушном.


Главная изюминка - я сама
(интервью с певицей Ириной Понаровской опубликовано в журнале "Женские секреты")

Ее жизнь - как весы, на чашах которых быт и творчество соперничают в весомости и значимости. По ее лицу легко угадать, счастлива ли она, если ей можно дать 25! Но счастье приходится придумывать самой. Тяжесть - от ума. И легкость - от него же. Ее легкость - в любви: то к мужчине, то к песням. Если прошлый год был для нее годом потерь: ушли из жизни бабушка и отец, - то 1997-й - год ее триумфа на сцене. Весной имя Ирины Понаровской увековечили в символической плите на Площади звезд “Овация” перед столичным концертным залом “Россия”. Тогда же состоялись сольные концерты певицы с победным названием-девизом “Женщина всегда права”.

- Ирина, а всегда ли права женщина?
- Всегда. С точки зрения женщины. Исходя из собственного опыта выстраданной правоты, я знаю про себя: все мои удачи объясняются верой в правильность поступка, а неудачи - сомнениями в своем праве делать именно так.
- Что вас угнетает в отношении окружающих к вам?
- Отсутствие такта и чувства юмора. Может быть, последнее делает меня излишне пафосной и сентиментальной. А вообще с годами стала больше плакать. Я словно бы оттаиваю. В детстве почти совсем не плакала, была очень серьезной и рассудительной девочкой. И вот теперь, видимо, наверстываю упущенное, возвращаю себе детство, каким оно могло бы у меня быть. В том числе и по нарядам, прическам. Родители не имели возможности покупать мне красивые дорогие вещи, все то, чем я сейчас сама себя радую. К счастью для меня, роскошь вышла из подполья, и мои сценические метаморфозы уже никого, кажется, не раздражают. И слова "шикарная женщина" звучат не упреком, а лестным признанием. Но при шикарности облика мне нравится быть разной: слишком много состояний во мне требуют своего выхода. Я играю роли для соучастников моего представления. И таковых в зале все больше и больше. Время благосклонно к моему образу.
- Совсем недавно звучали слова о том, что вам бы родиться лет сто назад, там ваше место.
- Может быть, мы как раз на том витке, который напоминает о событиях конца прошлого века в России. Поэтому я оказалась к месту и вовремя, наконец-то.
- Вы всегда держите дистанцию и на сцене, и в жизни? Даже когда спускаетесь в зал и подходите к кому-то из зрителей, все равно не становитесь ближе, доступнее. Сохраняется некая отстраненность, будто вы в оболочке с надписью "не влезай, убьет!", или же: "внимание, частная собственность".
- Я не воспитана быть навязчивой. И мне хочется взаимности в этом. Может быть, тут я промахиваюсь профессионально. Профессия подразумевает, что я должна брать зрителя за душу и уводить за собой: в болота, джунгли, в счастье... А я не позволяю себе "брать". И предлагаю выбор: хотите - следуйте, нет - пойду одна. Наверное, это смущает, останавливает: если она сама справится, то и пусть себе... Потому не имела бешеного успеха, толп поклонников. В меня всматривались на расстоянии. И притягивала, завораживала, видимо, избранных, родных по духу.
- Вы доверчивы к лести?
- Я живу ушами. Мои поступки спровоцированы ласковым или неласковым отношением. Я либо на подъеме и совершаю открытия, либо впадаю в депрессию, из которой мучительно самостоятельно выхожу. И самое ужасное, когда любимый человек не понимает твоего кризиса и теребит претензиями: что это ты такая мрачная, ты меня подавляешь?! А невеселая оттого, что услышала от него же неприятную вещь: мол, это у тебя не так. Да мало ли еще что! Трудно мне бывало во время голодания. Когда решила не есть 25 дней, муж извел будто нарочно преувеличенным сочувствием. Можно выдержать, если кто-то рядом ест, а ты нет, но оплакивания твоего тела вынести невозможно.
- Вас вдохновляют знаки внимания от поклонников?
- Они бодрят, но я сама себя опускаю на землю вопросом: а чем отдавать, что этот поклонник захочет взамен, скажем, роскошного букета роз. Видимо, настолько привыкла с детства к самостоятельности, что независимость стала плотью моего существования. Поэтому предпочитаю отдаривать подарки тут же, немедленно: добрыми словами, улыбкой, чтобы у человека не было осадка от моей неблагодарности. Еще в юности я сформулировала принцип: спать да пить с властью - это не мой способ получать блага. И отсутствие стремительной карьеры объясняется твердостью жизненной позиции. А вообще, во мне с годами повзрослело убеждение, что все подарки я делаю себе сама.
- Из цветов вы больше любите розы?
- Может, я похожа на этот цветок? Искусственно созданная руками человека. Был шиповник, его облагородили в розу, сделав прихотливым, ранимым, менее устойчивым к природным катаклизмам, более зависимым от людской заботы. Наверное, так и я: из шиповника, посаженного руками родителей, я создала розу, которую вы видите. И, оставаясь сама себе садовником, я должна ее защищать, удерживать в состоянии, приятном глазу, чтобы оправдать то превращение дикого цветка в культурное растение.
- И вы делаете это путем ограничений и самоистязаний?
- Да. Мне противно на себя смотреть, когда я не ухожена: отросли, скажем, корни волос, не успела сделать маникюр. Это равносильно саморазрушению. Даже сидя дома, я должна быть уверена, что я в форме. Могу набрать несколько лишних килограммов и даже задержаться в этом весе, но наступает момент, который никогда не связан с работой, а только с моим восприятием себя, когда я смотрю в зеркало и... Так в 13 лет я увидела в зеркале свои 78 кг и сказала: не хочу быть такой. Пожелать стать красивой для собственной радости.
- Мнения окружающих о вашей внешности вас не стимулируют?
- Однажды меня стимулировал сын. Ему было четыре года, и я случайно полураздетая прошла перед ним по комнате. В тот период я немножко пополнела, и он, вальяжно сидя нога на ногу на диване, сказал: "Мамочка, любезненькая моя, ты что-то поправилась".
- Но ведь жизнь дана одна и хочется прожить ее с удовольствием, не изнуряя себя запретами, разве нет?
- Конечно, мне нравятся изысканные вещи, блюда, потому что вообще люблю новизну ощущений. Но еда для меня не более чем средство к существованию. Каждодневная пища должна быть здоровая и простая. А печень по-французски, например, это баловство, праздник. Безусловно, можно себе позволить, хотя страшно вредно, голый жир. Все можно позволять, иначе беда будет с головой. Но питание не должно превращаться в смысл жизни. Если утром не успел позавтракать, из этого не стоит делать трагедию всего дня. Пропустил завтрак - возьми обед. Если не поел вовремя, это только облегчение организму на какое-то время.
- Каков ваш обычный рацион?
- Один из секретов моего внешнего вида - то, что я позволяю себе высыпаться. Я должна спать десять часов в сутки. Поскольку я человек ночной, то раньше двенадцати ночи меня трудно загнать в спальню, соответственно просыпаюсь не раньше десяти. Это, конечно, в идеале и далеко не всегда в жизни. Утром приходится вставать рано, чтобы проводить сына в школу, но потом досыпаю. Когда встаю, выпиваю чашку кофе или чая без сахара, с конфетой либо кусочком мармелада, либо каплей сгущенного молока. Иногда делаю отвар кураги и чернослива, потому что этого мне хочется больше, чем кофе, чая. Потом я долго не ем и не хочу. Никогда не заставляю себя есть по часам: когда хочет организм, тогда и питаюсь. Как правило, он желает этого вечером, часов в 16 - 17. Могу съесть ложку творога, какой-то салатик и еду работать: на концерт или в студию. После работы, часов в 20 - 22, предпочитаю что-то горячее - тарелку овощного супа и салат или чай с кусочком сыра. Бывает такое, что организму хочется картошки, каши, вплоть до манной. Зная, что она не полезна, я могу сварить столовую ложку и съесть с большим удовольствием. На ночь съедаю какой-нибудь фрукт, обожаю гранаты.
- Вы, наверное, могли бы работать диетологом?
- С моими знаниями я могла бы приводить людей в порядок. Лишний вес - это проблема головы. Начинать нужно с нервной системы, с приведения ее в состояние покоя, гармонии со своим естеством. Против природы идти трудно. А во всех диетах есть психологическая опасность: когда живешь в одних отказах, то формируешь у себя жуткий комплекс - не будучи толстым, начинаешь считать себя некрасивым, неэстетичным. Если идти против естества, то так, как стараюсь это делать я. Ведь мое естество - пышка. Такая у меня наследственность: мама пухленькая, папа не был худым, бабуленька всегда была пышная женщина. Мое поколение генетически заражено неправильным обменом веществ. Какой может быть правильный обмен веществ у моей мамы, пережившей блокаду?
- Вы ведете малоподвижный образ жизни - стояче-сидячий: то за рулем, то у микрофона. А ведь рекомендуют ходить не менее двух часов в день.
- Стараюсь много плавать летом, на море. Зимой хожу в бассейн. Дома у меня стоит тренажер "пешеходная дорожка". Катаюсь вместе с сыном на роликовых коньках. Пока научилась, набила массу синяков, но теперь ничуть не уступаю ему. А самая лучшая гимнастика - сольный концерт: два часа нагрузки на все тело. Мышцы болят, как после занятий в тренажерном зале.
- А какие-нибудь питательные маски делаете?
- Предпочитаю ходить к косметологу - отдаюсь в руки профессионала: каждый должен заниматься своим делом. Но вот чем люблю умываться, так это сывороткой. На даче делаю это часто. Мы берем у молочницы хорошее молоко, все не выпиваем, оно скисает, отделившейся сывороткой протираю лицо. Кожа становится бархатной. Человек ухаживает за своим здоровьем еще и для того, чтобы не причинять боль близким людям, которые за него переживают.
- А что в вашем гардеробе является изюминкой Понаровской?
- Думаю, что коллекция шляп и шарфов. Во всяком случае шляпы, созданные руками Сергея Зверева для сцены, это уже мой фирменный знак. Я и в повседневности люблю шляпы, потому что они придают законченность любому костюму. А шарфов, шалей и платков у меня около трехсот. Есть от Кензо, Диора, Валентино, есть расписанные вручную, как батики.
Но главная изюминка - это, наверное, я сама. Эдакая виноградина, высушенная и закаленная солнцем, ветром, морозом, стойкая, как оловянный солдатик, и готовая ко всему, даже быть съеденной. Надеюсь, что я с косточками, которые еще прорастут.

1997 г.
 

Женщина для кринолина
(беседа с певицей Ириной Понаровской 12 января 1998 года)
 
 - Ирина Витальевна, вас задевает, когда говорят, что вы холодная расчетливая женщина?
 - Нет. Это говорит о том, что средства массовой информации так и не показали меня полностью и не сделали обо мне то, что должно было все-таки раскрыть меня полнее. Я думаю, что ситуация со всеми артистами такова. Другое дело, что, кто поет сопливые песенки, того считают теплым человеком. А кто не поет сопливые песни, я, например, меня считают холодной расчетливой, Снежной королевой. Ради бога. Было несколько программ, которые должны были дойти до зрителя, и я знаю, что очень многие видели, но я не понимаю почему люди не допускают в себя другую информацию, почему они судят только по тому, что они сами, вот какой штамп они поставят на меня, их невозможно сдвинуть во мнении, их абсолютно невозможно ничем переубедить. Это может быть, не очень скромно говорить, но даже когда я дала по тем временам безумную сумму в телемарафоне на счет Детского фонда, меня душили слезы, потому что меня так тронуло происходящее, сколько было по этому поводу потом разговоров... Люди это не приняли. Им не хочется это знать. Они вот сделали на мне штамп - холодная, экстравагантно-шикарно-расчетливо-богато-недоступная, ха! И все, и они ничего другого не пропускают в свою душу.
 - А если бы вы сейчас запустили в прессу информацию о том, что помогаете вещами, деньгами Иркутскому детскому дому вместе с Сергеем Зверевым...
 - Я, к сожалению, не знала, что такая информация уже идет с подачи Сережи.
 - Но вы стали бы об этом рассказывать?
 - Нет. Это сделал Сережа, и дай бог ему здоровья. Он считает, что так должно быть. И назвал мое имя. Может быть, если б Сережа со мной был, я бы тоже о нем рассказала, наверное. Но я бы не запускала такую информацию. Я не считаю, что это надо афишировать. Я делаю не для этого. Это порыв души, а не самореклама. В этой ситуации я не ищу: посмотрите, какая я хорошая, я еще и детскому дому помогаю. Чтоб кто-то говорил опять при этом, что я холодная? Зачем?
 - Почему вы вдруг в прошлом году, после девяти лет молчания, разоткровенничались с журналистами об истинной причине своего развода с бывшим мужем Вейландом Роддом: "супружеская неверность", как записано в судебном решении, причем, на такой формулировке настояли вы?
 - Потому что я получила на этот счет очень много информации от него. И это было для меня оскорбительно, а самое главное - неправда. Если б хоть что-то из этого было правдой, я бы промолчала. И в одной статье, как мне сказали, я даже не читала, нет, я просматриваю, но мне настолько это противно... Так вот в той статье журналистка ему задала вопрос: изменяла ли вам Ирина? - и он ответил: да, все время с первого дня. О чем можно говорить с человеком, который не ценил те пироги, на которых тестом было выложено его имя?! А это было. И пускай он скажет, что это неправда, он будет последний негодяй.
 - В интервью по поводу ваших взаимоотношений с бывшим супругом вы сказали, что не родился еще мужчина, который не изменил бы своей жене, и что если это делается тихо и красиво, то вы ничего не имеете против. Вы действительно допускаете измену в браке?
 - Я не люблю иметь лишнюю информацию. Что творится в жизни - это загадка. И почему это происходит - это тайна. Никто этого не знает. Но происходит везде, повсеместно. Однако все-таки есть и счастливые семьи. Конечно, хорошо быть немножко глупее, немножко менее самостоятельной. Но так сложилось в моей судьбе, что я получаю какую-то информацию, которая мне даже не нужна. Это правда, которая приходит ко мне даже не будучи нужной. И если бы, может быть, были измены, которые бы до меня не доходили, то я бы и не знала, и жила бы, как живут многие женщины и прекрасно существуют, даже иногда и зная, что это происходит. Но в целом, я думаю, что всякое бывает. И может быть всякое. Действительно все должно быть красиво. Хотя допустить это, когда ты узнаешь, очень больно.
 - А свою измену вы допускаете?
 - Этого не было, поэтому мне очень трудно сказать. Я не человек, который изменяет. Если я ЗАХОЧУ изменить, то это для меня сигнал, что я уже не хочу жить с этим человеком. А раз я с ним не хочу жить, так зачем я это продолжаю? Значит, надо закончить эти отношения, а потом начинать новые, если они начинаются. Я могу пококетничать, могу с каким-нибудь старым поклонником, скажем, поговорить по телефону... Это не значит, что я изменила физически, морально, изменила семье, другу, который рядом со мной.
 - Какова причина развода с Дмитрием?
 - Я не хочу говорить об этом. Пока что он мой муж.
 - Но в книге сказано о разрыве отношений.
 - Ну... когда выйдет книга, тогда посмотрим. Там не написано впрямую, что они развелись. Там есть недовольство, неудовлетворенность, но слов о том, что решением суда они разведены, этого нет. На сегодняшний день это мой муж. А как у нас складывается с ним жизнь, это мои проблемы. Где он, где я. Он во Франции, работает, его нет, но периодически мне звонит, мы не враги. Пока что мы муж и жена.
 - Удается ли вам быть для Энтони и матерью, и отцом в одном лице?
 - Судя по тому, какой парень растет, наверно, удается. У нас единственная проблема - мы довольно тяжело учимся. Мы - потому что в этом принимает участие вся семья. Но это не случайно, потому что очень сложная программа, очень сильная школа, где он учится, и довольно серьезные к детям требования. И не один он так учится, скажем. Дети сидят до часу ночи, делают уроки, одноклассники его. Я просто общаюсь со школой, общаюсь с родителями других детей, бываю довольно часто в школе. Но в принципе, мое слово для него - закон. Бывают варианты оттягивания его выполнения, моего, ну, не приказа, не в армии все-таки, да, а вот моего слова. Но все равно делается так, как я сказала. Это, наверное, просто сила духа, при том, что иногда, закрывая дверь и не поцеловав его на ночь, - это является по сей день самым большим для него наказанием строгостью, в общем, у меня сердце-то болит. И сказать болит - это ничего не сказать, потому что я безумно его люблю. И чем дальше, тем больше.
 - Не испортит ли его такая любовь?
 - Я пытаюсь быть разумной в этой любви. Она внутри меня живет. Я многое делаю для того, чтобы, с одной стороны, он чувствовал эту любовь и знал, что он очень дорогой для меня человек, что не наплевать мне на него, и я испытываю к нему очень большое уважение. Я делаю то, что я обещала. Не всегда это, к сожалению, обоюдно, потому что так складывается, так суждено - родители и дети - разница поколений, много всяких разниц у нас. Но я учу его быть достойным. Был такой маленький момент, когда он взял в долг деньги для того, чтобы взять коньки напрокат, потом взял у бабушки деньги, чтобы отдать долг, и из этой суммы умудрился две тысячи потратить на себя. На что я ему сказала: я добавлю тебе эти две тысячи, я первый и последний раз от-даю за тебя долг; а если вдруг кто-то тебе доверит, когда ты будешь взрослым, какую-то большую сумму денег, вот ты будешь добрым, доверчивым, честным человеком, тебе кто-то из друзей поверит, а тебе нужны будут деньги, и ты оттуда возьмешь, не удержишься и возьмешь; а этот человек на следующий день придет и попросит свои деньги назад, ты обязан отдать, потому что тебе ДОВЕРИЛИ, и у тебя не будет хватать денег, ты придешь к маме? Эта взрослость не за горами. Поэтому забудь: никогда никакие твои долги... если только это не будет угрожать твоей жизни... я отдавать не буду. У нас доходит до таких разговоров. Потому что это жизнь. Он должен знать, что можно рассчитывать на себя... Ну, об этом я могу говорить до утра, о наших с ним отношениях. У нас очень интересные отношения, очень неординарные, абсолютно все можем рассказать друг другу, и в этом есть огромная для меня радость. Потому что нет пророков в своем отечестве, никогда родители не являются авторитетом для детей. Ему сегодня тринадцать - пока что я для него авторитет. Пока что мой совет для него самый главный. Дай бог, чтобы это продлилось дольше, я все для этого делаю. Пытаюсь помимо безумно любящего родителя быть ему еще и другом. И понять его. Потому что ребенка надо понять, даже если он сделал что-то не так.
 - Делают ли ему поблажки в школе, потому что он ваш сын?
 - Если честно, то делают. Я прихожу в школу и прошу, чтобы этого не было. Но они говорят, что: мы такого парня не видели. Он очень воспитанный.
 - У вас репутация женщины, которая разбирается в мехах и умеет их носить...
 - И не только в мехах, и в бриллиантах разбираюсь. И у меня даже было предложение года три-четыре назад от американской фирмы работать экспертом на ювелирной фабрике. Но согласие привело бы к слишком большим переменам в моей жизни... Я не знаю, откуда у меня это. От дедушки, наверное.
 - А свою первую шубу помните?
 - Первая шуба у меня появилась, наверное, лет в восемь. Это была мутоновая шубка и шапочка. Я с детства люблю натуральный мех. Я понимаю, что "Гринпис" меня может уничтожить, заклеймить позором, да, я понимаю, что жалко животных неимоверно, но это шик, равных которому нет. Меха - это тепло, это безумно красиво. Наверно, это баловство, но тем не менее...
 - У вас есть меховые пристрастия?
 - Есть меха, которые я предпочитаю, хотя... Вообще, на каждый мех есть свое время. Что касается вне времени, я обожаю лису, которая пристегивается лапкой к мордочке и просто висит. Это времена нэпа, времена очень давние, но это в моде вечно. Были годы, когда безумно был в моде каракуль, каракульча, очень красивый мех. Были модны пушистые меха: чернобурка, песец... Белый песец мне очень нравится, это очень нарядно, торжественно. Черно-бурая тоже имеет свой шарм. Норка - такой особый мех, который имеет свое время для каждой женщины. Я считаю, что молоденькая девочка не должна носить норку. Для нее есть другие, более веселые меха, это может быть белка, козлик, тоже прелестные меха. Ну, конечно, соболь, красивый, богатый мех. Сейчас в силу того, что народ богатеет, появилось достаточное количество людей, женщин, имеющих достаток, в моду вошла шиншилла. Это что-то невероятное на ощупь, даже не бархат, что-то фантастическое. Крошечный зверек - шкурка сантиметров 35-40 в длину и 15-20 в ширину - типа белочки, но очень прочный мех, удивительно красивый, серо-черно-белый. Вообще, мех имеет свой биоритм, животное же его имеет и в шкурке остается какой-то здоровый биоритм. Меха - это очень здоровая одежда. Хотя, я еще раз говорю, что понимаю, что это связано с уничтожением. Но, с другой стороны, народ ест мясо. Я думаю, что сторонники "Гринписа" и сами "гринписовцы" мясо-то, наверное, едят. Ну, бог его знает, у каждого свои завороты.
 - В кринолин вас Зверев одел?
 - Это одежда, которую я любила давно. Она делает женщину изящнее, тоньше за счет огромного объема юбки. Поэтому кринолин - это удивительно женственная одежда, где можно показать талию и красивый бюст, гибкие руки.
 - Высокий рост не обязателен?
 - Нет, это не обязательно, потому что кринолин можно сделать соразмерно росту. Не обязательно делать его столь громадным, что женщина в нем утонет. Есть фантастический, изумительный, нежный, трогательный, обожаемый мною старый фильм "Золушка" с Яниной Жеймо в главной роли. Она же не то, что метр в шапке, она и без шапки метр, малюсенькая, и тем не менее, у нее был кринолинчик, это платьице на балу было сказочным, потому что найдены были правильные пропорции. Женщину кринолин не может портить. Ребенка, маленькую девочку, одеваешь в пышную юбочку - разве она становится хуже от этого? Приземистей и толще?
 - Носить-то его трудно?
 - Да. Особенно такой, как предложил Сережа. Он метра три-четыре в диаметре. Но... как говорится, лопни, но держи фасон. Поднял юбку... еще положение рук должно быть красивым... и вперед.
 - Почему именно сейчас вы появились на сцене в кринолине? Пробил час? Модно?
 - Это модно всегда. Это царственно. И произошло это в моей жизни не сейчас, а года четыре назад. С песней "Гитара" я вышла в платье с широкой юбкой, она не была еще кринолином в том объеме, как сейчас. Следующий год - песня "Женщина всегда права" - тоже огромная нижняя юбка. Это тоже можно назвать кринолином. Потом на сольном концерте в "России" в кринолине с арфой. А сейчас он уже просто принял некие гипертрофированные формы - кринолин дворцового, что ли, масштаба. Хочется в Екатерининский дворец, пройти по анфиладе комнат, задевая двери с золотыми ручками.
 - Вы были гостьей на балу Майи Плисецкой в Царскосельском дворце и, наверное, испытывали зависть, думая, что вы бы тоже могли стать хозяйкой такого события?
 - Нет. Я завидовала, но Екатерине Второй. Потому что это было ее все, она жила в этих хоромах, в этом дворце. И то не завидовала, у меня нет этого чувства вообще. Я мечтала. Глядя на эту красоту, я мечтала переместиться бы туда, в то время. И немножко подышать той атмосферой. Хотя... я сейчас дочитываю книгу "Российские богини" - это безумие интрижное, это сумасшествие власти, это очень, конечно, сложно. Я, наверное, не приспособлена была бы к этому. Я бы никогда не была при дворе, живя в то время, потому что я не способна плести интриги и пробиваться наверх.
 - Разве интриги - это не увлекательно?
 - Я не интриган по душе своей, я очень прямой человек. Для того, чтобы плести интриги, надо уметь хитрить, а я не очень умею это, скажем так. Но самое интересное... Может быть, даже бог с ним, с тем временем. Вот так вот интересно было бы взять в аренду, говоря нынешним русским языком, этот дворец, и просто посуществовать в нем какое-то время. В этом, Екатерининском, дворце, наверное, было бы безумно сложно, а вот в Юсуповском, например, я бы с удовольствием пожила и посмотрела бы, как это возможно вынести, тяготу этих хором, этих объемов, этой старинной мебели. Очень интересно. Я любуюсь этим, я радуюсь от этой красоты, я очень близко воспринимаю это для себя.
 - Почему удалось провести бал Майе Плисецкой и не удается вам? Что для этого необходимо?
 - Для этого нужны спонсоры. К сожалению, я день ото дня убеждаюсь все больше и больше в том, что ничего в этой жизни ко мне не приходит просто, я должна на все заработать сама. Вот заработаю - и проведу. Обязательно проведу. Мне это близко.
 - Как случилось, что в Минском театре оперы и балета вы участвовали в дефиле итальянских модельеров, представляя их коллекции? Это было персональное приглашение?
 - Да, это было персональное приглашение. Я участвовала не только в минском дефиле. Я участвовала в московском показе коллекции Лидии Соселия. Сейчас одна итальянская фирма предлагает мне стать лицом этой фирмы. Это очень большое дело. Это почетно, престижно. Почему я задумалась, согласиться или нет? Потому что, прочитав проспект этой фирмы, я узнала, что, во-первых, она очень давно существует...
 - Что она производит?
 - Одежду, кожаные изделия - аксессуары, сумки, пояса - ювелирные изделия, бижутерия... Много всего. Так вот, в одежду этой фирмы одевались Марлен Дитрих, Роми Шнайдер... и многие-многие другие. Но именно эти два имени меня совершенно сразили. Поэтому я задумалась. У меня завтра встреча. Я подумаю, как могут наши отношения сложиться. Они очень заинтересованы. И самое интересное, что итальянская сторона добивается того, чтобы меня нашли. Так что это интересно. И это не случайно. Потому что, видимо, как это ни странно, с возрастом что-то, наверное, со мной произошло, что дает возможность людям увидеть во мне еще и человека, который умеет этим заниматься. Это очень хорошо. Мне это интересно.
 - Какие фирмы вы представляли в Минске?
 - "Дженни" и "Марго", дочерняя фирма "Дженни", и еще одна фирма, забыла название, мужское имя-фамилия. Не очень популярная, не столь известная, как "Марго" и "Дженни".
 - Как они на вас вышли?
 - Через магазин, который торгует их одеждой.
 - Вы выходили на подиум и просто демонстрировали одежду? Не пели?
 - Нет. Уже после показа я спела. А в показе участвовала как модель. Я открывала показ как ведущая, участвовала в дефиле и завершала все песней.
 - Почему салону Сергея Зверева вы доверяете только свои волосы, а остальное обслуживание предпочитаете в салоне "Этуаль"?
 - Потому что, когда я впервые попала туда... Ну, во-первых, там изумительный маникюр, который я люблю очень, когда ногти покрывают укрепляющим гелем и так далее. Там могут сделать и наращивание ногтей, но мне не надо, у меня, слава богу, и свои хороши. Просто они укрепляют их гелем, который не дает им возможности ломаться. Я узнала, что это там делают, попробовала, мне понравилось. Потом пошла к косметологу, мне сказали, что очень хорошая работает косметолог, тоже мне понравилось. И так далее. Не буду рассказывать все детали и секреты того, что там творят. Потом случилось так, что я почувствовала атмосферу этого салона. Она неповторима. Я очень много салонов в своей жизни прошла, видела и обслуживалась во многих. Такого нет нигде. У меня ощущение, что я прихожу туда как домой. Я прихожу туда действительно отдыхать. И это не потому, что я - Ирина Понаровская, и ко мне там "спешил" какое-то отношение, нет, там ко всем относятся одинаково и ко всем относятся именно так, что ты хочешь туда прийти еще раз. И хозяйки этого салона - две Ирочки - они создали эту атмосферу, которая чувствуется не только, когда туда приходишь, но и по мнению тех, кто там работает. Я там обслуживаюсь уже больше года - ни один человек не поменялся, то есть они туда пришли - и там живут. Они справляют праздники вместе, едут отдыхать вместе, это невероятно. Люди, которые вместе работают, чтобы поехать вместе отдыхать - ужас, не дай господь! Наоборот: отдохнуть, не видеть, убежать от всех! Нет, они все в дружбе. Например, сын женщины, которая делает маникюр, работает там охранником. Он охранник и в то же время он встречает женщин, гостей, снимает с них пальто, делает кофе. Ну как, он не то что охранник и даже не швейцар, он...
 - Лицо салона?
 - Да.
 - Зверева не обижает то, что вы игнорируете в этом плане его салон?
 - Абсолютно нет. Зверева не может обижать, потому что он знает цену всему. Я могу сказать, и я говорила ему это в глаза, что: Сережа, у тебя нет такой атмосферы, хорошие девочки, но каждая сама по себе. Если женщина, у которой я делаю маникюр, не может, то я иду к другой, в этой же смене, и никаких нет обид... И запись на месяц вперед, то есть делая маникюр сегодня, я записываюсь к ней на какое-то время через три недели. Потом бывает, что я занята, я переделываю это время. Вот такой салон. Дивный совершенно. И когда на "Интершарме" мы делали большое шоу, это был праздник, после этого мы поехали в салон, накрыли там столы, все радовались. И как они готовились. Они живут этим до сих пор, хотя это было два месяца назад. И они такие безумно благодарные, такие сердечные, можно сойти с ума. Это такая редкость сегодня.
 - Почему вы вернулись к парикам на сцене?
 - Да я, собственно, не уходила от них, просто ничего достойного не приходило на ум, не входило в стиль, даже не в программу, у меня никогда ничего в программу не входит. Я не программирую свои выходки. Я никогда не думала, что смогу в длинном черной парике выйти на сцену, однако вышла, и многие сказали: это лучшее, что мы на тебе видели, какая-то ты вышла невероятная, итальянка, француженка, загорелая, в темном парике, что идет невозможно. Кто бы мог подумать? Вот так взяла и... Иногда это связано с Сережей, он предлагает мне свои образы, и я не отказываюсь, даже если потом мне где-то немножечко не до конца, скажем, нравится, это только лишь мой взгляд, а я считаю, что со стороны взгляд тоже очень важен. Поэтому я ему доверяю.
 - А что будет дальше, чем дальше поражать?
 - А почему что-то должно быть обязательно дальше? Найдем. Какая разница - кринолин это или узкое платье, парик или длинные волосы - не играет роли. У меня нет задачи удивлять. У меня задача - выразиться.
 - Какое у вас любимое место в квартире?
 - Кухня и мое место в спальне. Наверное, это самые защищенные места. Я вообще люблю свой дом, хотя собираюсь менять это все опять.
 - Обстановку или место жительства?
 - Место жительства. Сейчас в Москве строятся дома с подземными гаражами, с охраной... Не далее как вчера в половине одиннадцатого вечера был настойчивый звонок в дверь. Мама подошла и спросила: кто это? В глазок видит какого-то мужчину, у которого в руках раскрытая тетрадка. Он начинает нести какой-то бред: вот, Ирина... мне нужна...у меня сестра умерла...я без дома... Короче, ему нужны деньги, по всей вероятности. Мама не открыла, потому что... а может быть, за ним стоит гвардия с оружием, которая хочет войти в мой дом? Он продолжал звонить время от времени, то есть, видимо, сидел на лестнице, говорил уже полный бред: а знает ли она Аллу Пугачеву?.. а напротив это что ее дочка живет?.. По всей видимости, немножко душевнобольной. Этим не закончилось. В полдевятого утра стал звонить в квартиру напротив. Мама говорит: уходите, я вызову милицию. Зачем мне это нужно? Я возвращаюсь поздно вечером, я не знаю, кто может поджидать меня. Я хочу жить в доме, который даст возможность пройти ко мне через три кордона охраны и только по моему предупреждению впускать ко мне людей. Для того, чтобы поставить машину на стоянку, я сначала вбегаю домой, переодеваюсь в спортивный костюм, ботинки и кепку нахлобучиваю. Да, можно задать вопрос: почему у тебя нет охранника? Дело не в том, что у меня нет на это денег. Дело в том, что я не могу постоянно возле себя видеть людей. Я такой человек, что я обязательно должна быть одна. У меня это одиночество в машине. И дома, когда сын лег спать, и я ложусь, и я одна. Я не могу знать, что какой-то человек стоит у моих дверей и не спит всю ночь, какие бы деньги он за это ни получал. По этой же причине я не могу нанять водителя, потому что мне его жалко. Иногда я кое-где могу проводить шесть часов, скажем, а он голодный будет сидеть в машине, хотя я понимаю, что я ему за это плачу. Но я такой человек - беспокойный. Я все время буду думать о том, кто рядом со мной. Поэтому мне очень сложно иметь людей в подчинении, а это, однозначно, люди, которые должны быть в подчинении. Если они много говорят, сказать: помолчи, - а я не могу так сказать, это не тактично. В этом отношении мне очень трудно. Хотя я уже понимаю... Но вот разве что мне удастся сделать обмен и поменять свою жилплощадь, я надеюсь, что там мне будет легче, потому что въезжаешь в закрытую территорию, тебя уже знают, все пропуска у тебя есть, въезжаешь в подземный гараж, оттуда на лифте поднимаешься прямо к себе домой. Если тебе нужно пройти через подъезд, или кому-то, если он приезжает к тебе на машине, то есть специальная гостевая, тоже охраняемая, ты предупреждаешь всех по внутреннему телефону, что к тебе идут, и последний кордон - в подъезде, тоже стоит охрана. Это очень сегодня для меня важно. Я подъехала недавно к дому - в подвальном помещении сидят два человека кавказской национальности, молодые ребята. Я говорю: что вы здесь делаете? - Ничо. - Вы ждете кого-то? - Никово. Я говорю: что, милицию вызвать? - Не надо. - А тогда быстренько валите отсюда... Что мне было делать? Я рисковала.
 - А зачем вы с ними заговорили?
 - Мне нужно было поставить машину и вернуться в дом. Я была в шиншилловой шубе и золотых часах "Картье". Я не могу, мне страшно. Поэтому я вынуждена как-то обезопасить себя. Вот... Так что я люблю свой дом вне зависимости от охраны не охраны. Я, в общем, везде себя чувствую нормально. У меня, как и на Новаторов, так и здесь в доме живет кто-то. И когда я рассказывала это Ирочке Добрыниной, она никак не могла поверить. Однажды она пришла ко мне днем, мы сидели с ней на кухне - и вдруг раздалось такое легкое топотание, будто пробежал кто-то крошечный. И она говорит: я думала, ты гонишь, обманываешь, преувеличиваешь, теперь я пошла... И так задом, задом потихоньку стала выходить из квартиры. А я к этому привыкла, мне спокойно.
 - И пропадают какие-то вещи, как было на Новаторов?
 - Нет, уже не пропадают давно. Хотя было... пропадало, потом находилось в таких местах, куда я никогда в жизни не могла положить. Так, игра какая-то идет. То ли это какое-то привидение, которое здесь уже было еще до меня, то ли это мое за мной бегает с квартиры на квартиру. Может, душа какая-то не пристроенная... Я не объясняю это. Я знаю, что я этого не боюсь. Иногда то в кухне, то в гостиной стульчики так - тук-тук-тук по полу переступают. Но только когда я лягу спать. Сейчас потише стало, пореже. Иногда среди ночи бывает такой звук, как будто по полу стеклянный шарик прыгает. С этим я живу. Может быть, оно меня хранит, может быть, мешает, не знаю. Иногда плохо сплю - открываю окно, говорю: улетай и дай мне поспать. Не улетает, просто успокаивается. Вот такая вот ерунда. Кто-то может счесть меня за ненормальную, но есть свидетели тому, вот что интересно.
 - А почему не выходит на телеэкран передача "О нас, любимых", где вы ведущая, и пилотный выпуск которой уже снят?
 - Обещают, что будет. Речь шла об ОРТ. Но кормят обещаниями. И я думаю, что отдамся другой программе. Хотят возобновить мою спортивную программу. И я, может быть, даже соглашусь, потому что они мне морочат голову, они забрали эксклюзив, то есть забрали право на меня, но где программа?
 - Вы подписали с ними контракт?
 - Да, на несколько месяцев был подписан контракт... Мне очень жаль, потому что я разговаривала потом с оператором, который снимал, и он видел пилотный выпуск, он сказал: потрясающе! Красиво, просто прелесть! Прекрасная получилась программа. Не могут, видимо, пробить. Программа о многом: о здоровье, о внешнем виде, о кулинарии, о домашней обстановке. И на кухне я повозилась, какой-то безумный омлет делала, и сюжет с доктором был, который рассказывал о здоровье, и как обставить квартиру...
 - То есть вы во всех ситуациях, плюс специалисты с конкретными советами?
 - Да. Я - как связующее звено всего. Здрасьте, я ваша тетя, я хозяйка этой передачи, вы приходите ко мне в гости. Я умею это делать и у меня получается, потому что язык нормально подвешен. Я бы с удовольствием взяла какое-то ток-шоу, но меня уже, честно говоря, тошнит от их количества. Мне было бы интересно сделать что-то необычное для себя. Но я пока не придумала, что бы это могло быть.
 - Вы верите в то, что существует венец безбрачия, который препятствует женщине создать семью и от которого нужно освобождаться с помощью магии, как от порчи или сглаза?
 - Я по знакам Рыба и Змея, поэтому мистическое начало во мне очень большое. И есть вещи, в которые я абсолютно верю, есть вещи, которые я на себе испытала, поэтому верю. Хотя я такой человек: доверяй - и проверяй. Есть вещи, которые категорически не могу понять.
 - Например?
 - Вот, сказала сама и думаю, какой бы пример привести. Не знаю примера. Наверное, такого нет, неправильно я сказала. Есть вещи, которые я не видывала, но я считаю, что не может не быть того, чего нет, то есть: сказанное - содеяно. Если человеку пришло на ум что-то, значит, оно уже есть. Это из области подсознания, астрала... Я подверженный этому человек. Но в последнее время я стала осторожнее к этому относиться. Если 10-15 лет назад я с большей открытостью шла навстречу этому, то сейчас - с большей осторожностью вникаю в это. Но то, что есть люди не отсюда, как раньше говорили, божья слеза попала на человека, человек от бога, не от мира сего, я их знаю, вижу. Это не обязательно человек известный. А раз не от мира сего, значит, от мира какого-то другого. Это жизнь на уровне чувств.
 - Себя вы считаете человеком не от мира сего?
 - Может быть. Однажды мне об этом сказали. Года два с половиной назад, еще в той квартире, что напротив через площадку, я долго не могла заснуть. Я сплю всегда с плотно зашторенными окнами, не могу, когда свет. А у нас во дворе фонари, и я должна была плотно сдвинуть шторы, и рано рассвет, и в комнате светились толь-ко часы на видео, что иногда я тоже в ярости ночью хватаю что попало и закидываю, чтобы их тоже не видеть, но тогда они горели, я не спала, был пятый час, и вроде бы не было депрессии, но какие-то переживания были, я не могла заснуть, и вдруг увидела, что с потолка спускается луч света, который образовал на полу эллипс, не было источника этого света, какой-нибудь лампочки, просто светилось таким светом, как вот дым пускают и прожектор, но тут не было источника. Я никого не видела, не слышала извне никаких голосов, но у меня в мозгу родились две фразы. То есть появилась информация из двух фраз: Ты не отсюда. А послана сюда, чтобы любить. Конечно, мне очень сложно в это поверить, и я не представляю, откуда же я, и ЧТО это - ТО, ОТКУДА?.. Я знаю только то, что здесь. Но такое вот заронили во мне. Да, и все это ушло потом. Я уснула как убитая, мне не было страшно, мне было нормально. Утром встала и вспомнила об этом, но это не оставило во мне какого-то сногсшибательного впечатления, чтобы жизнь моя резко повернулась!.. Нет. Но это пришло ко мне. Причем, я даже ущипнула себя - не сплю ли? - и мне было больно.
 - Приятно думать, что эти слова - правда?
 - Приятно. А может быть, и нет. Я не знаю. Я не определяю. Вот так оно есть, и я не знаю, хорошо это или плохо. То, что, конечно, мое сердце любвеобильно, это понятно. И никакая я не расчетливая, не жесткая... Нет, жесткая, жесткая, потому что справедливая.
 - Но считать-то вас жизнь тоже заставляет?
 - А как же! Я считаю деньги, которые зарабатываю. Но при этом я не считаю то, что отдала. Я знаю, кто мне должен, но при этом на них не сижу, чтоб они мне секунда в секунду отдали, а терплю и жду.
 - Чем вам интересны экстрасенсы, с которыми вы общаетесь? Что вас на них выводит?
 - Каждый раз по-разному. Иногда бессилие, хочется на кого-то перекинуть проблемы.
 - Но почему это человек с какой-то потусторонней ориентацией, а не вполне земной друг?
 - Я и земному доверяюсь. У меня были опыты... Когда мне говорят: почему вы не едите мясо? - я отвечаю: потому что это вредно. Мне говорят: как это может быть вредно? Я отвечаю: вы жили моей жизнью? Вы когда-нибудь не ели мясо? - Нет. - Так вот попробуйте. Я мясо ела. А вы не пробовали его не есть. Попробуйте. Я не ем мясо - я лучше себя чувствую. Мне говорят: вы себе это внушили. Может быть. Какая разница, отчего человеку лучше: оттого, что он, внушая себе, не ест мясо, или оттого, что, внушая себе, ест?! Если вы лучше себя чувствуете от мяса - ешьте его.
 - Вас когда-нибудь гипнотизировали?
 - Да, когда лечили меня. Я жутко простудилась в круизе на корабле. И там был самый обыкновенный гипнотизер. И он меня загипнотизировал. Я ничего не помню. Меня водили по палубе, я смотрела на луну, говорила: как красиво, - потом меня привели в каюту. Мне все это рассказывали люди, которым я не верить не могу. Я подвержена гипнозу, хотя... я не всем экстрасенсам верю. Я вижу, кто да, а кто нет. Но гипноз и экстрасенсорика - это разные вещи.
 - У вас нет потребности в психоаналитике?
 - А зачем?
 - Чтобы он помогал выйти из депрессии, решить проблемы, вел бы вас по жизни.
 - Меня не нужно вести по жизни, я вывожу себя сама. Мне иногда нужен телефон доверия. Я ни разу не пользовалась. Но бывают такие моменты, когда мне нужно выговориться. Я понимаю, что не имею права ни на кого вешать то, что я должна кому-то сказать, из своих. Это неправильно, несправедливо. Не имею права ни на кого перекладывать свое. Это не гуманно, не здорово, этого нельзя делать.
 - Так ведь психоаналитик - это специалист, который деньги получает за то, чтобы вы перекладывали на него свою боль.
 - Нет, не хочу. Он советы дает, а мне не нужны советы. Меня никто не может вытянуть из депрессии, если она у меня есть. Я только сама могу вытянуться. Я не могу по чьему-то мнению переключиться и сказать: ах, не так, а вот так! Ну ладно.
 - Есть ли предел, за который вы не пустите в свой внутренний мир ни одного целителя, экстрасенса, мага, чародея?
 - Я думаю, что этот предел не я устанавливаю. Если это человек, который знает, чем он занимается, и умеет это делать, то для него нет этого стопа, и контролировать это невозможно. Это зависит уже только от положительности его воздействия. Главное, чтобы не испортил. Настоящий биоэнергетик чувствует тот предел, за которым может последовать какое-то разрушение. А их цель не разрушать, а восстанавливать. Поэтому они сами натыкаются на какую-то стенку. Это мое такое мнение.
 - Случалось ли так, что вы расставались с человеком, ощущая, что его воздействие на вас перестало нести положительные эмоции вам?
 - Может быть. Я начинала чувствовать, что уже достаточно. Наверное.
 - Вам в детстве снились кошмары?
 - Да. У меня бывали видения. Я их называю снами наяву. Это было три-четыре раза в жизни. Первый раз лет в шесть, когда надо мной навис серый волк, будто сошедший с картины, висевшей над моей кроватью.
 - А с чем это могло быть тогда связано, не помните?
 - Нет, не знаю, я не связываю это ни с чем. Второе памятное видение - это страшного вида мужчина с огромным ножом...
 - По атмосфере это похоже на сон Анны Карениной.
 - Да, наверное. Третий раз это было в больнице, когда я лежала последний раз на операции. Я чувствовала, что лежу на животе, хотя лежать на животе я не могла, потому что вся была в трубках. Но я лежала на животе, видела свою палату, сначала зашла моя мама, и я была недовольна, потому что не хотела, чтобы она видела меня после операции, как тяжело мне было, она исчезла, и вошел Сережа Зверев и привел с собой маленьких девочек в беленьких юбочках, как ангелочки они были со свечечками, и что-то они мне пели. Потом они ушли, зашел Дима и положил мне руку на спину. И мне было так приятно. Я чувствовала прикосновение. И опять же я пытаюсь открыть глаза, понимаю, что я не сплю, и не могу их открыть. Пока не кончится это видение, глаза не открыть. И все... Он положил мне руку, провел по спине и тоже ушел. Такое вот видение. Абсолютно явное. Но это не было страшно. А те, предыдущие, были страшными. Особенно мужик с ножом. Нож был с треугольным широким лезвием, огромный. Мужик шел прямо на меня, и было безумно страшно. И в детстве было очень страшно. Ни с чем не связано. Что-то с мозгами происходит, что-то творится в подсознании.
 - А Энтони снятся кошмары?
 - У Энтони тоже видения... Он, например, чувствует, что у него подушка, как камень. Или он может прийти и сказать: мама, дай святой воды, там нечисто, - с совершенно шальными глазами. Это обычно связано с температурой. Иногда и не с температурой: мама, мне страшно. Ложится у меня. Смешной такой, приходит со своей подушечкой, в одеяло завернется... Потом у него были какие-то великаны, огромные люди, которые стояли над ним. Это не сны, а какие-то видения, потому что он вскакивает и приходит. Однажды, когда мы с ним лежали в больнице, это был мамин день рождения, она пришла к нам в больницу 7 февраля, он уже бегал, уже выздоравливал. Вдруг он вбегает в палату, не видит ни меня, ни бабушку, невидящим взглядом обводит палату и говорит: я здесь был, я здесь точно был, я это знаю, мама, я очень давно, когда-то здесь был. И ушел. Я его потом спрашиваю: сыночка, а почему ты вошел и сказал, что ты здесь когда-то был? Он так удивился: я не приходил, я ничего не говорил. Вот такие странные вещи. Поэтому я задумываюсь над этим. Значит, что-то есть, что нам неизвестно, что нами не открыто, раз вдруг подсознание срабатывает и выдает какую-то информацию.
 - Вы какие-нибудь молитвы знаете наизусть?
 - "Отче наш" знаю. Очень хорошо знала "Символ веры", но сейчас подзабыла, потому что после бабушкиной смерти окончательно перешла в католичество. У католиков книжечки, по которым ты читаешь молитвы и не надо ничего выучивать. У них есть совершенно обалденный обряд, когда заканчивается вечерняя служба, все мессы, поминания, ксендз говорит: а теперь поприветствуйте друг друга. И все, стоящие в церкви, или обнимаются, или рукопожатиями обмениваются, незнакомые люди, кто бы они ни были по социальному положению, здесь они равные. Здесь в Москве ходит в церковь один мальчик, ну не мальчик уже, молодой мужчина, он немножко с психическим отклонением, мы с ним рядом сидели, он всегда ко мне подходит и братается со мной. Это удивительный момент.
 - А что значит - окончательно перешли в католичество? То есть вы теперь ходите не в православный храм, а в костел?
 - Да, и я причастилась, исповедалась. И я не совершила никакого греха, хотя для православной церкви я в общем совершила какое-то преступление. Но православная церковь она же вообще очень строгая, ортодоксальная. Католическая более лояльная. Я пришла к ксендзу, сказала: моя бабушка была католичкой, и я хочу прийти к вам, мне здесь хорошо. Католическая церковь не считает это предательством, эта та же христианская вера, и человек должен ходить туда, где ему более благостно, где он чувствует себя лучше. Я не знаю... бабушка, когда ушла, как будто передала мне это, что ли.
 - Энтони тоже перешел в католичество?
 - Нет, летом он ходит в русскую церковь. Но мы ходили с ним в костел, я хотела ему показать. Ему очень нравится. Во Франции мы с ним ходили и в Ленинграде. В Москве не ходили. Но пусть он сам разберется.
 - Когда вам в последний раз гадали?
 - Давно. На кофе, на картах.
 - И что из гадания дольше помнилось: приятное или неприятное?
 - Смотря какой период в моей жизни. Бывало так, что просто чернота, никакого просвета. И в общем так оно и было, хотя чисто внешне вроде этого не было. А бывало наоборот, что вроде чисто внешне и нечем хвастать, а все идет.
 - Нет ли в этом своеобразного гипноза, программирования?
 - Безусловно есть. Но тут есть проверочные моменты. Когда человек говорит о том, что у тебя было, и он не может это знать, а он говорит и попадает, и потом, когда он говорит о том, что у тебя возможно будет, при этом не программируя, не говоря... ведь гадалки настоящие, которые что-то в этом понимают и чувствуют, карты - это же просто картинки, - они же смотрят в глаза и видят тебя... Иногда факты сходились. Я спросила гадалку о бабушке: могу я ее везти в Москву? Она уже была очень плоха. Та сказала: да, она летом не умрет, она умрет ближе к осени, а потом у тебя следующая будет потеря, ты потеряешь мужчину. То, что бабушка уходила - это однозначно, это было понятно, но то, что отец должен умереть, этого я не могла представить.
 - У вас ведь есть в Питере сводная сестра, дочь вашего отца от второго брака?
 - Да, Надя.
 - И она ведь поет?
 - Я не знаю.
 - У нее тоже фамилия Понаровская?
 - Ну, а как может быть иначе?
 - И может случиться так, что она выйдет на эстраду. Как вы это воспримете?
 - Главное, чтобы она держала марку. Потому что отец в свое время блистал как музыкант, как эстрадный артист. Его знали все из старой гвардии, начиная от Кобзона, Лещенко, Брунова Бори покойного, который обожал его, Махмуда Эсамбаева, который недавно только узнал о его смерти. Все знали отца. Пускай ее тоже знают, как знают меня.
 - Вы слышали, как она поет?
 - Последнее время нет. Мы не в очень близком контакте. Были времена, когда мы были в контакте, потом она повзрослела... Сейчас, я думаю, ей года двадцать три.
 - Интересно, оба ваших зодиакальных знака - Рыбы и Змея - относятся к очень молчаливым животным...
 - Ну как животные - молчаливые, да. И при этом я такая говорунья?! Змее по своей сути есть что сказать. Вот ты говоришь: мои ответы на вопросы стали короче и глубже. Это Змея. А Рыба... Я бы не сказала, что Рыба... Хотя, если посмотреть на Валеру Леонтьева, тоже Рыба, он молчаливый человек. Разговорить его сложно, но говорит он очень осмысленно и глубоко. А Змея вообще очень интересное создание. И как животное... Я недавно открыла для себя, что это за зверь. И я не испытываю к ним никакого страха, отвращения, как говорят: скользкая, мокрая, холодная... Ничего подобного. Мягкая, сухая и теплая.
 - Откуда вы знаете?
 - Они ползали по мне. Питон. Трехлетний альбинос, белого цвета с белым носом и с желто-золотым орнаментом. Это я была в одном доме, где пять питонов, собака, попугай, черепахи, крысы - для питонов. Попугай смешной. Когда его выпустили, он шагал по полу своими лапами... А у меня на ноге была цепочка, и он через колготы пытался эту цепочку лапой схватить. А к змеям я поменяла отношение. Они все роскошные, мудрые. Они никогда не сделают "шшш-ш" просто так. Я тоже никогда не сделаю просто так. Меня надо довести, чтобы я поднялась и стала коброй, очковой, а потом только, через какое-то время я ударяю, и мой укус может быть смертельным.
 - Вы заглядывали в гороскоп: что вас ждет в этом году?
 - Еще нет, хотя мне любопытно.
 - Для успокоения?
 - Чтобы, если возможно, хотя бы чуть-чуть ослабить удар. Может быть, его невозможно избежать. Может, кто-то и вовсе способен его от себя отвести. Но хотя бы попробовать смягчить вероятную боль...


 
И Ra со мной
(беседа с певицей Ириной Понаровской состоялась в 2006 году)
 
 Вы наверняка знаете, кто такая Ирина Понаровская. Когда-то она изумляла нарядностью и внешней переменчивостью на эстраде. Потом стала примерять на себя разные другие профессии. Кто-то скажет: совсем пропала (с телеэкрана, например). А она не чувствует пустоты вокруг себя, потому что живет в бесконечном процессе самопознания. Едва навалится тоска от невостребованности главного своего призвания - пения, она тут же пошарит по закромам и найдет в себе задатки чего-то нового.
 Сейчас она практически не дает интервью, потому что живет в Эстонии, в родовом гнезде - доме, построенном ее предками. В Москву приезжает, когда есть возможность спеть, а еще навещает маму. Здесь ей неуютно, в том числе из-за отсутствия самовыражения (прежде всего профессионального). А еще поддельной суеты. За долгие годы публичности наваливается усталость и от людей, и от внимания, которое не по делу, а ради праздности.
 Чем она занимается? Не страдает от одиночества. Ей не скучно с собой. Есть о чем подумать (причем и по мелочам, и глобально. Процесс мышления доставляет ей удовольствие). Читает, пишет стихи, мастерит - всю жизнь была рукастой. Можно назвать ее поделки "инсталляциями", а можно просто штучками: рамка для фотографии, пепельница, подставка под сигарету, композиция из журнальных вырезок на придуманную тему. Что в голову приходит, то и воплощает. А голова у нее полна идей. И идеалов, которые она носит в себе и не желает с ними расставаться. Они не сильно вписывали ее в реальность и в те времена, когда она блистала на эстраде, и сейчас не вписывают, когда удалилась в собственное достоинство, которым всегда отличалась. Не навязываться - это порой бОльший поступок, чем изо всех сил пробивать себя независимо от того, есть тебе, что предъявить миру, или просто считаешь себя лучше других. Она склонна к самокритике, а не к самовосхвалению, хотя и не без жалости к себе, не без внутреннего напряжения в адрес тех, кто не оценил, не понял. Короче, не без эгоизма, но это защитный механизм любой личности. Меня же беспокоит иное: почему в нашей стране не приживаются такие особы? Ни в одной профессии (а чаще они встречаются, конечно, в искусстве). Почему массам ближе другой типаж? Или есть изъяны в самих персонах? Чего-то они не договаривают или говорят, не слишком заботясь быть понятыми?
 
 - Ирина Витальевна, это правда, что вы были главным редактором журнала?
 - Была и писала статьи сама. Просто у одного журнала родилась идея выпустить дочернее издание под названием "Бутик". И на презентации, которую я делала со своим ателье, мне предложили сначала стать музой этого проекта, потом идеологом, а потом и главным редактором. В итоге журнал назвали "Бутик от Ирины Понаровской". Он выходил в 2001-2002 годах - раз в сезон, то есть четыре номера в год.
 - Вы читали все тексты перед выходом номера?
 - Да. Мне давали гранки, и я все отчитывала, иногда просила что-то поменять, что-то редактировала.
 - Что вам дал журнал? Что-нибудь новое узнали о себе?
 - Журнал открыл мне то, что я могу записывать свои мысли. У меня же были герои, которых я должна была раскрыть, причем с той стороны, с которой их мало кто знает. И я делала не интервью, а очерки с вкраплениями их прямой речи. То есть там были мои размышления о человеке, почему я встретилась именно с ним, что мне дало наше знакомство.
 - А с чем вы не справились?
 - С рекламодателями. С деньгами. Я не человек бизнеса. И ателье я закрыла поэтому.
 - Вы в журнале получали зарплату?
 - Нет, я руководила на общественных началах.
 - Мозговой центр без материальной заинтересованности?
 - Да. И вот не справилась с финансами. Не на что стало выпускать журнал. Первые три номера у нас были рассыльными, а два или три последних пошли в продажу - не очень большим тиражом, но разошлись... К сожалению, я руководствуюсь принципом, что каждый человек должен заниматься своим делом, может быть, меня научили этому в моем первом коллективе "Поющие гитары",
 - Ничего себе! Журнал - это разве ваше дело?
 - У человека могут быть хобби. Это было мое увлечение так же, как и ателье. Я не училась на журналиста, не училась на художника-модельера. Моя основная профессия - музыкант. Я могу сыграть на рояле и спеть. Пению я тоже училась. А всем остальным занималась в свободное время, и ни в чем у меня не было корысти. Как-то в телевизионной передаче, посвященной российским миллионерам, непонятно каким образом промелькнула и я со своим малым бизнесом, правда, голос за кадром сообщил, что мое ателье продано за долги. Но люди же реагируют в первую очередь на картинки и не всегда слышат текст. А по картинкам я оказалась в одном ряду с теми, кого убивают, разоряют, сажают, потому что такова, по мнению авторов передачи, цена финансового успеха. Они показали фактически криминальную хронику. Мне потом позвонили десятки знакомых с одним вопросом: может, тебе охрану нанять? И я устала им отвечать: люди, я же в этой передаче объявлена банкротом! Хотя и это неправда. Ни копейки долга не было, я вложила только свои деньги.
 - А зачем вы открывали ателье? Рассчитывали на дополнительный заработок?
 - Это мог быть дополнительный заработок, но я об этом не думала. Мне было интересно. А за то, что мне интересно, я сама могу заплатить.
 - Почему же не взяли кредит?
 - У меня были деньги. Да, я рисковала. И проиграла. И ничего зазорного в этом не вижу.
 - Но ведь такой, казалось бы, прибыльный бизнес - авторское ателье!
 - Очень сложно было с моим именем, потому что все хотели выйти из ателье Ирами Понаровскими.
 - И что в этом плохого?
 - Это невозможно. Потому что надо иметь бабушку Шарлотту, дедушку Николая Арнольди...
 - Но вы пытались объяснить клиентам, повлиять на них?
 - Поначалу я вела беседы, очень похожие на сеанс психоанализа, и объясняла, почему нельзя женщине, родившей в 42 года и поправившейся в связи с этим на 40 кг, сделать корсет и широкую юбку в крупный цветок. В конце концов, мне пришлось нарисовать, как это будет на ней выглядеть. И она увидела, что между верхней точкой корсета, которая под мышкой, и талией нет никакой разницы. Зато у нее в 42 года есть малютка, и это большее счастье, чем наличие талии.
 - Кто вам придумал красивую эмблему для ателье?
 - Художник Игорь Каменев. Перед показом нашей первой коллекции, к сожалению, запороли фотосессию с моделями...
 - По чьей вине?
 - Не знаю. Меня там не было, но на съемке присутствовал художник, автор коллекции. В конце концов, я хозяйка ателье. Я могу задать направление, сказать, какие ткани мне бы хотелось видеть, какую линию. Но в итоге мне пришлось снимать все платья на себе, хотя я маленького роста и слишком формистая для модели. Мы снимали ночью в магазине световых приборов на Садовом кольце. Там огромное витринное стекло без перегородок. И был такой кадр. Я встала на подоконник в платье типа греческой туники коричневого цвета, мне сделали прическу - волосы дыбом, как языки огня, я повернула подбородок параллельно плечу и взяла в руку мандарин. И вот с этой фотографии Каменев написал картину маслом и подарил мне на день рождения - на незагрунтованном холсте моя голова и рука с мандарином. Игорь сказал, что это первая картина, на которой он не поставил свою подпись. Он написал мою фамилию. Так родилась эмблема.
 - А название I-RA?
 - Это я придумала. Египетский бог Солнца - Ра. Почему "и"? Потому что "И Солнце тоже". А мне потом сказали, что это аббревиатура ирландской армии. Но ведь у меня через черточку. Так еще называлось ателье у жены Феликса Юсупова, Ирины, которое она открыла за границей. Но об этом я узнала позже, прочитав мемуары Юсупова.
 - Кто набирал сотрудников?
 - Мы предоставляли базу для практики бывшему текстильному институту, сейчас это Университет дизайна. И из этих девочек, будущих швей, технологов, я примерно за два года отобрала четверых.
 - Как отбирали?
 - Смотрела изнанку вещей. В моем ателье все внутренние швы, если вещь не на подкладке, были обработаны батистовой или шелковой бейкой, не оверлочены. Это кутюрная работа.
 - А у вас откуда такие познания о швах?
 - Я любознательная. И, покупая вещи, в первую очередь смотрю изнанку. После этого я вижу цену и понимаю, почему она такая. Основные швы в нашем ателье делали на машине, все остальное руками. У нас работала гениальный мастер по мужским костюмам. К сожалению, одновременно она училась на юриста и после окончания учебы решила из портних уйти.
 - Вы собеседование с людьми проводили?
 - Нет. Мне не важно, как я отношусь к человеку. Мне важна атмосфера закулисья, как они общаются между собой, что происходит в пошивочной.
 - У вас было время контролировать и это?
 - А не надо контролировать. Я понимала это по тому, что девочки уходили после работы вместе или перебрасывались фразой "завтра созвонимся", а завтра было воскресенье... То есть я создала коллектив. Как в шоу-бизнесе, только там грызутся, а я создавала по другому принципу. Может быть, они до сих пор работают вместе. Но уже без моего имени.
 - Вы часто бывали в ателье?
 - Первые три года практически каждый день. А когда перестала ездить ежедневно, все начало раскачиваться, разваливаться. И клиенты пошли не совсем те...
 - Клиентура была престижной?
 - Клиентская база была странной. И сложной. С одной стороны, приходили люди с достатком, почему-то думая, что у меня заоблачные цены, а цены были средние по Москве...
 - Неужели вы исследование проводили?
 - Конечно. Цены были умеренными. Для такого качества. Для заказных тканей. Покажите в каталоге, а каталогов у нас было до потолка, вот эту ткань хочу, и через неделю она будет у вас. Необходимые три метра. А можно было заказать единственные в мире три метра, сотканные специально для вашего костюма. С восемнадцатикаратной золотой полоской, с бриллиантовой крошкой, с полоской, которая состоит из крошечных букв, составляющих ваше имя-фамилию... Но ателье поначалу, до переезда в другое помещение, находилось на закрытой территории, поэтому попасть к нам можно было только по звонку.
 - Рекламу не давали?
 - Давали. Например, в свадебные журналы - девочки очень хорошо шили свадебные платья.
 - Коллеги по шоу-бизнесу приходили?
 - Пара человек, но с одним коллегой отношения не заладились, не хочу называть фамилий... Зато сотрудничество сложилось с Терезой Дуровой. Мы ей много шили. Помню один костюм с очень красивой вышивкой - зарисовки из жизни японского мальчика-рыбака. Я придумала сюжеты, а наша вышивальщица феерически это воплотила. Изумительным клиентом была Юля Бордовских. Мы два года шили ей наряды на "Кинотавр". На первом кинофестивале я была, и меня объявляли как спонсора, потому что я и вторую ведущую одевала для церемоний открытия и закрытия.
 - Кто придумывал фасоны?
 - По-разному. Иногда предлагали мастера, что-то определенное хотели заказчики, но вот с этим я справиться не могла.
 - Они описывали, как им это видится или приносили картинку и говорили: хочу так?
 - Картинки почти никто не приносил. Но тучные женщины хотели шифоновые платья и чтоб шифон был в талию. Еще и с пояском.
 - Ну и пусть получат!
 - Так и делали! Сфера обслуживания! Я сказала: девочки, в Лондоне, в Академии дизайна, всех учат сначала подкорачивать брюки и юбки из магазина, переделывать рукав, поэтому никакой работы нельзя гнушаться.
 - А не было ощущения, что если бы вы назначили запредельные цены, то было бы лучше для бизнеса?
 - Не знаю. Я не могла всем заниматься. Я ведь еще каталась по гастролям.
 - Ну и занялись бы только ателье. Ушли бы из шоу-бизнеса.
 - Из шоу-бизнеса уйти - в любой момент с большим удовольствием, но я прекрасно понимала, что придется снизить жизненный уровень.
 - А хоть какая-то прибыль от ателье была?
 - Была, но я тут же это тратила на закупку тканей и все остальное. Деньги крутились в обороте. И мне надо было их зарабатывать - на меня навалилось большое количество концертов. Опять же мы переехали в другое помещение. Тоже немаловажно. Раньше у меня был маленький кабинет, где я могла укрыться. На новом месте такая отдушина отсутствовала. В общем, я перестала там постоянно находиться, а клиенты, вероятно, не хотели иметь дело просто с девочками, требовали меня. Но у меня уже не хватало эпитетов, чтобы бороться с их запросами. Я не имела права выпустить из своего ателье человека в наряде, за который мне стыдно.
 - Вы отошли от дел, и все пришло в упадок?
 - Я поняла, что больше этим не занимаюсь. Не хочу. Устала. Я заявила себя в мире моды, сделала две коллекции. На показе второй у меня было 37 нарядов. И 37 манекенщиц, как ни у кого, потому что обычно бывает 5 - 6.
 - Вы ведь и сами порой демонстрировали модели, причем не только свои? Где учились ходить по подиуму?
 - Я человек двигающийся, с пластикой не на вы. Внимательно посмотрела, как это делается. Поначалу было проблематично, поскольку я занималась в юности гимнастикой, и походка у меня была с вывернутыми наружу носками, а манекенщицы ходят по одной линии и даже забрасывают ногу за ногу. То есть левая нога, допустим, по прямой, а правая уходит левее левой. Приходилось себя контролировать. Я же артистка, на сцену выхожу, почему бы не пройти по подиуму?
 - А нельзя было найти для ателье спонсора, передать бразды правления в надежные руки и отстраниться?
 - Не моя судьба находить спонсоров. У меня их не было, нет и не будет.
 - Переговоры с поставщиками в ателье кто вел?
 - Я.
 - Значит, спонсоры не ваша судьба, а поставщики - ваша?
 - Спонсоры - это люди, которые дают деньги. А поставщикам плачу я. Вот когда я плачу - это мое. А когда мне платят - это мышеловка.
 - Хорошо, а доверить правление надежному человеку?
 - Некому. Ведь три четверти людей шли посмотреть на меня. Если приходят к Юдашкину, то кто-то, может, и хочет посмотреть на Юдашкина, но в основном хотят его нарядов. Впрочем, я не сравниваю себя с Юдашкиным, потому что я не делала кутюр, у меня была линия прет-а-порте класса "люкс". Одежда для каждого дня, а не художественные произведения, предназначенные для мировых подиумов.
 - Вы открыли в себе черты руководителя? Умеете кричать, например?
 - Нет, именно поэтому я предпочла удалиться.
 - А переделывать заставляли, если не качественно?
 - Это не называется переделка, это указать на ошибочку, чтобы хорошо сшить платье.
 - Вы так интеллигентно и говорили мастерам, дескать, у вас тут ошибочка?
 - Да. Ну у нас была история. Одна актриса шила у нас платье для свадьбы. Я не всегда приходила с утра, иногда приходила с полдня и столкнулась с ней в дверях, она в слезах уходила с примерки. Я спросила, что случилось? "Платье не получается, послезавтра свадьба!" Я завела ее в свой кабинет и попросила принести платье. И как только она оделась, я сразу поняла, в чем дело. Вызвала пятерых работниц, художницу и сказала: сейчас буду ставить вам оценку - что в платье не так? Никто не ответил. А в платье была неправильной длина рукава. И из-за этого оно оказалось разбалансировано, хотя сшито идеально. Я слегка подвернула рукав, сама наметала, убрала два миллиметра декольте в одном месте и на столько же выпустила в другом. И она счастливая ушла. Два миллиметра! Может быть, мое врожденное косоглазие дает такой правильный взгляд?
 - И часто вы сами наметывали?
 - Нет. Но я постоянно боролась с длиной вещей. Я говорила клиентке: пальто надо сделать длиннее, потому что вы сегодня без каблуков, а завтра наденете каблуки. "Нет, нет, я на машине, иначе будет болтаться!" В следующий раз она приходила на каблуках - и пальто оказывалось коротким. А женщины полного телосложения с не всегда красивыми ногами хотели юбки на 25 см выше колен. И все-таки нескольких я победила. Люди же как покупают вещи в магазине: юбка вроде нормально сидит, а пиджак на груди не сходится, так я его не буду застегивать, топик надену и нараспашку стану носить. И так все не до... Недодуманное, недоработанное. Плечо куда-то уходит, рукав впереди врезается, а сзади рвется. Так нельзя одеваться. Это глупо.
 - Вы себе в ателье что-нибудь шили?
 - Не шила. Сапожник без сапог.
 - Почему? Хоть какая-то польза была бы.
 - Нет, я брала из коллекции то, что мне годилось и годится, такие вещи не один день модны.
 - Ателье было на вас оформлено?
 - Да, я забрала документы и сказала, что больше в этой истории не участвую.
 - Вы не интересовались судьбой работниц?
 - Нет, мы не очень хорошо расстались. Они начали предъявлять мне претензии, на которые не имели права.
 - Разбаловали вы их, Ирина Витальевна.
 - Но я же не фашист. Я всегда хочу мира. Хотя последнее время у меня бывали срывы, и я так хорошо себя после этого чувствовала. Я понимаю людей, которые позволяют себе выкричаться, даже, может быть, и в публичном месте. Пусть это со стороны и некрасиво смотрится, но НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО блюсти себя всегда и везде. Мне по жизни легче потерять, чем долго скандалить, разбираться. Все, этот день закрыт, потому что он мне не понравился. Я не хочу его помнить. Я пошла дальше. Пусть у меня уже нет такого хобби, как сочинение костюмов, но для себя я всю жизнь это делала и продолжаю делать.
 - Вы сейчас у кого-то шьете одежду или покупаете готовую?
 - Не шью и не покупаю.
 - А во что одеваетесь?
 - В то, что у меня есть. Для этого тоже нужна сообразительность, чтобы скомпоновать вещи из моего достаточно большого гардероба. Это сложнее, чем когда у тебя маленький шкафчик и там занято шесть вешалок.
 - У вас дома есть швейная машинка?
 - Нет, я все делаю руками. На машинке не люблю, не умею. Она так часто запарывала мне ткань. А руками у меня ошибок не бывает. И при этом шов такой, который не отличишь от машинного.
 - Вы бы согласились повторить опыт с ателье?
 - Без вложения своих денег. И без обязательства присутствовать там бесконечно. Я продала бы свое имя.
 - И как бы вы отслеживали результаты деятельности под вашим именем?
 - Я могу дать имя не на начальном этапе. А вот раскрутитесь, покажите свои изделия, стиль, качество, и тогда обсудим.
 - А журнал еще раз согласились бы возглавить?
 - Нет.
 - Но ведь это замечательная возможность высказать все, что наболело.
 - Дайте мне мецената. Я не хожу с протянутой рукой. Либо я делаю на свои деньги, либо делаю с людьми, которые предоставляют мне творческую свободу в этой истории и занимаются финансовой стороной.
 
 Чем она могла бы заниматься (минимальный набор):
• Преподавать вокал.
• Вести телепередачу с условным названием "Третейский судья", где разрешала бы житейские и профессиональные конфликты и мирила стороны.
• Возглавить школу хороших манер или институт благородных девиц.
• Организовать салон красоты, ювелирный или меховой салон.
• Руководить медицинским центром (со специализацией по диетологии и здоровому образу жизни).
• Придумать авторскую кухню для ресторана.
 
 
Спряталась
(интервью с певицей Ольгой Кормухиной в 1999 году опубликовано в газете «Настоящее время»)
 
 Иногда в причине больше правды, чем в следствии. Нет, не правды. Страсти. Что меня к ней толкнуло? Помню Ольгу Кормухину в черной коже, высоких сапогах, с гривой Медузы Горгоны. Помню, как мир содрогнулся от яростного хрипа: "Мой первый день без тебя". Она напитала песню трагическим ликованием. Уж не после ли ухода из Театра Пугачевой пронеслась по эфиру эта вольница! Помню, как она появлялась за кулисами концертов, и у окружающей среды учащался пульс. Что там Маша Распутина нынче! На пуанты встанет - не дотянется. Рык Ольги Кормухиной походил на отчаянную самозащиту, на протест последнего вздоха. Я помню вчерашний день.
 А сегодня было так. Если последовательно... Меня ей рекомендовали. Причем, давно. От моего имени попросили об интервью. Она отказалась, отговорившись, что не готова, вот запишет альбом... Прошло время. Альбом не появился. Но на очередную просьбу рекомендателя Ольга неожиданно ответила "да", уточнив, знаю ли я законы Божьи. Рекомендатель сказал: встретитесь - сами разберетесь. Она пригласила меня в храм Федора Студита на Большой Никитской. Маленький, особенно по сравнению с тем, что через дорогу, на месте венчания Пушкина и Гончаровой. В малютке недавно венчались Ольга Кормухина и Алексей Белов. Здесь они служат. Я спросила: где мне вас искать? Она ответила: на клиросе. По дороге к храму я наткнулась на кассету с лучшими песнями Жанны Агузаровой и купила. А кассеты Ольги Кормухиной нет. Ладно, мелочь.
 Я отстояла причастие и все, что было потом, думая: церковное пение отдается вибрацией в грудной клетке, отчего ты будто задействован в происходящем, ведом. Долгое стояние на одном месте, что постового у Вечного огня, что верующего у алтаря, дисциплинирует и приподнимает, может, сродни кислородному голоданию. Ольга подошла и сказала: "Только мы будем втроем - вы, я и Алексей, потому что муж и жена..." Она запнулась, я подумала: неужели "одна сатана"? Она продолжила: "Одна плоть, понимаете?" А как не понять?
 Пока Алексей пылесосил, мы зашли в трапезную глотнуть чаю, потому что у Ольги пересохло горло. Там ей дали фотографию, на которой она с мужем голова к голове. Похожи, как родственники. Ольга: "Только у меня щеки как всегда выпирают, никуда их не спрятать, у Леши таких нет". "Мышиные" - как она поделикатнее сформулировала свою принадлежность к году Крысы. "Когда мышь ест, у нее щеки раздуваются". Улыбка у нее выдающаяся - обильная и моментальная, как летний ливень. "Рот, словно Большой зал консерватории", - процитировала кого-то Ольга, подразумевая всю структуру своего дыхания. И пения. Она с удовольствием сообщила, как выдала в подвенечном платье арию невесты "Ты мне нужен" в ночном клубе после церкви! В самой лучшей студии звукозаписи зашкаливает аппаратуру, когда она запевает, так много частот в ее голосе, что техника теряет ориентиры. Потом рассказала, как давно положила глаз на Алексея Белова. Еще на телеэкране выделяла его из всей группы "Парк Горького". Ее первый муж гордился знакомством с этим гитаристом и насмешничал над ней: мол, все твои приятели не стоят его одного. Вон как обернулось. Она - супруга достойной личности. А первый муж совсем потерялся - жизнь скрутила.
 Когда подошедший Алексей съел гороховый суп, мы отправились на клирос беседовать. В середине разговора отец дьякон отозвал Ольгу и дал ей газету. Она вернулась с ней и развернула, пока Белов продолжал монолог. Я скосила глаз: Кормухина читала мою статью "Что будет, если не будет Пугачевой?" Я запереживала: ну как там ее что-то обидит. И осеклась: она же теперь не обижается, это грех, она нынче в завязке по рукам и ногам... Когда Ольга оторвалась от чтения, я спросила: не нравится? Она ответила: "Я пока только про себя прочитала, нет, почему, я думаю, что это правда". Я написала про ее прошлое. А сейчас пытаюсь понять настоящее: до какой силы желания быть подхваченной на руки и вынесенной из пожара, надо было дойти! Понимаю, Близнецы такие: пять минут в ночном клубе, пять минут - на клиросе. А Крыса - это очень сильная особа. Она и в клубе, и на клиросе заставит стоять насмерть. Ольга сказала про гороскопы: бывает, читаю смеха ради. Какой уж тут смех. Передо мной - устремленная к гармонии личность. Я рада за нее. И не могу сдержать печали. Конечно, это эгоизм. Но я лишилась певицы, которую помню. Которую хотела видеть звездой. Да, в угоду себе и на погибель ей, наверное. Можно отказаться от земного, ради небесного. Можно остаться бароном Мюнхгаузеном на земле и разгонять облака. Каждый спасается, как может. Она натягивала сползающий платок, тщательно заправляя волосы в укрытие, и буравила меня глазами, будто пыталась пересадить что-то из почвы в почву.
 
 - Ольга, а почему вы согласились на интервью? Отказывались, отказывались и вдруг вышли из подполья.
 - Потому что определилась. Я знала, что мне не спрятаться в монастырь, но все-таки надеялась, что, может быть, удастся улизнуть. Говорить о том, о чем я могла и хотела, я считала нецелесообразным, потому что не всякий человек это поймет. Да и я, наверное, не готова была. Словоблудием заниматься грешно.
 - Вас не удивило, что о вашем бракосочетании сообщило так много средств массовой информации, хотя и вы, и Алексей не на виду, оставили сцену, не звезды, любой писк которых доносится до читателей и телезрителей?
 Ольга: - Нет, ни я не оставила, ни Алексей. То, что нас нет в эстрадных программах, не значит, что люди оставили сцену.
 Алексей: - Мы перестали следовать законам шоубизнеса.
 Ольга: - Почему такой интерес к нам?.. Я думаю, что люди чувствуют правду, чувствуют, где она есть. Хотя бы намек на нее. Вот мы сейчас сидели в трапезной и с нашей храмовой молодежью разговаривали о том, что в последнее время рок-н-ролльщики, рокеры приходят к Богу. А эстрада все больше удаляется. Беспринципность - признак безбожия, с моей точки зрения. Это с опытом пришло. А рокеры - люди, которые не потому играли рок, что безумно любили его, на самом деле они инстинктивно бунтовали против глобальной неправды в нашей стране. Один человек недавно сказал: Ольга, тебя не было, а ведь никто твою нишу не занял. Я думаю, не потому, что не хотел, а потому что не смог. И не я такая крутая, а Господь Бог ставит своего на свое место. И Алексея, поверьте мне, сколько бы его не было, будут помнить и любить. И меня будут помнить и любить не за то, что у меня необыкновенный голос или красоты я не человеческой, а потому, что сама ищу правды и не хочу людям подсовывать неправду. Хотя и музыка моя была сложновата для восприятия и особенно тексты. Просто не все популярное по-настоящему нравится, и не все, что нравится, популярно. Я помню, как папа мне говорил, когда я слушала записи Эллы Фицджеральд: "Слушай, слушай, но когда ты родишь, ты будешь петь "Темную ночь". И я с годами пришла к выводу, что он был прав, потому что в этих песнях истинная глубина, пережитые чувства, и они мои, русские. Я не мыслю на английском языке. И "Темная ночь", которую мои коллеги сочли бы совковой, мне намного ближе в глубине души.
 - И вы ее пели?
 - Конечно, были моменты, когда я ее пела.
 - На вашем венчании присутствовали Лариса Долина, Ирина Отиева... Эти люди вам близки?
 - У меня такое чувство, что мы все на одном пути. По-разному, но на пути.
 - То есть Лариса Долина на пути к Богу?
 - Да, я так считаю. Ведь, когда видишь яркий свет в конце тоннеля, ты не знаешь, какое до него расстояние, видишь и идешь. Мне очень нравится... я все время, к сожалению, забываю, кто из святых сказал, что все люди делятся на пчел и мух. Пчелка в любом месте найдет капельку меда, а муха и в цветущем саду найдет себе кучу дерьма, простите за выражение. Я просто думаю, что людям, которые видят плохое, нужно обратить внимание на самих себя, что-то у них не в порядке, а грязное око и видит все грязным. Мне кажется, я слышу Ларисину душу. И она мне нравится. Лариса, по-моему, одна из самых достойных женщин на нашей эстраде.
 - А по каким приметам тогда вы судите, что наша эстрада отходит от Бога?
 - По пошлости. По текстам.
 - То есть вы следите за тем, что там происходит?
 - Нет, я нарываюсь.
 - Смотрите телевизор?
 - Практически нет. Иногда смотрим новости. Стараемся не погрязать в это. Но нарываться приходится. И нарываешься всегда на какой-то кошмар. Знаете, почему я считаю, что эстрада отдаляется от Бога? Я не верю, что то, что поется и играется в большинстве своем, искренне. Потому что если это искренне, тогда тем более - кошмар. Человек не может жить тем, что звучит в эфире. Это бред сивого мерина. Такое ощущение, что ни Достоевского, ни Пушкина не было.
 Алексей: - Что всегда было характерно русской музыке? Невероятная сила и необъятность. Как страна сама по себе. В тех же Соединенных Штатах, где я прожил больше десяти лет, есть плей-листы классических радиостанций, по которым видно, что звучит в эфире чаще всего. На первом месте - Чайковский, потом - Рахманинов, Стравинский, Мусоргский. Вот русская музыка. А то, что это не воплотилось на эстраде, не вина музыки как таковой.
 Ольга: - Недавно один человек сказал: я заметил, что русский народ петь перестал. Потому что музыка - это молитва. Настоящая музыка, а не вариации на одну и ту же тему.
 - Вы судите по Москве?
 Ольга: - А в других местах живут тем, что им Москва навязывает. Хотя, конечно, там народ чище. Их единственный грех - что пьют. А в остальном они как дети.
 Алексей: Вот если взять Америку, то о какой духовности там можно говорить? Стране двести лет. И все сделано так, чтобы человек чувствовал себя там, как овощ на грядке. Я и себя ловил на мысли, что начинаю превращаться в овощ: телевизор, гамбургер, работа, такая вот рутина. Ведь искусство и музыка - это как топор. Топором можно домик построить, даже церковь, чтоб люди ходили молиться, а можно череп проломить кому-то. У меня был такой период в творчестве, когда я понимал: то, что я делаю, гораздо опаснее топора. Потому что можно не просто череп проломить, а исковеркать жизни миллионов людей, забросив им в сердца какую-нибудь идею. Кому много дается, с того много и спросится.
 - Я рада за вас, вы живете в гармонии...
 Ольга: - Еще, я думаю, не совсем.
 - Хорошо, почти. Но в результате вас нет на эстраде, на телеэкране, - и мы имеем то, что имеем. Вы ушли от этого, уберегли себя или пытаетесь уберечь свои души...
 Ольга: - Вы знаете, я не буду называть имени, но о-о-чень популярный артист мне сказал: что, покинула наше болото поганое? Я ответила: ну, почему болото, я просто ищу там, где лучше. В этом ничего зазорного нет. Почему-то у нас думают, что надо погибать... Погибай, а товарища выручай! Ничего подобного. Никогда не протягивай тонущему руку, протяни ему палку. Палка - это расстояние. Вот. Я держусь на расстоянии. Потому что помочь я ничем не могу. Мне бы самой сохраниться. На что я тому человеку сказала: наверное, они просто не понимают, что делают. Он мне: весь ужас в том, что прекрасно понимают и делают это сознательно. Но я никого не осуждаю, пути Господни неисповедимы. Оптину пустынь создал разбойник Опта, на счету которого была масса загубленных душ. Иногда человеку нужно упасть на самое дно, чтобы оттуда заорать: Господи, помилуй! Господь смотрит на сердце человека, а не на его поведение. Я могла бы назвать многих людей, которых знают все, которые так благочинно себя ведут, такого хорошего о себе мнения, но внутри это... какое бы слово поприличнее найти? Ну, упаси меня Господи от встречи с ними. Лучше я буду общаться с последним алкоголиком, у него хотя бы есть искренность и душа. Он хотя бы пошлет от сердца. А эти от сердца ничего не делают.
 - Ольга, вас называли отечественной Тиной Тернер...
 - Я что, товар? Отечественный - импортный...
 - Хорошо, вас называли русской Тиной Тернер. Вы были совершенно иной. Напористой, даже агрессивной. Это было от отчаяния? И вот такой переворот. Спокойная, добрая, светлая...
 Ольга: - Я не думаю, что я спокойный, добрый, светлый человек сейчас. Вдруг не бывает ничего.
 Алексей: - В пении напора не поубавилось. И энергии тоже. Она, может быть, стала другого характера.
 - Какого?
 Ольга: - Не знаю, со стороны видней. Я просто по-другому стала относиться к пению. Раньше я любовалась своим голосом. Я прекрасно знала, что у меня уникальные данные, что левой задней могу заделать кого угодно, даже мужиков, чего там греха таить. Я выходила и перекрикивала всех. И я кайфовала от этого. Вот что значит человек, который не имеет страха Божьего, не понимает, что все это дано ему совершенно для других целей. А сейчас я выхожу служить. Это все меняет. И меняет меня.
 - А чего вы тогда боялись?
 - Боялась, что меня не поймут. Поэтому брала нахрапом. А сейчас я могу перейти вообще на такое пьяно... Раньше это было мне недоступно. Могла только орать хриплым голосом. А сейчас Господь открыл всю палитру внутри меня. Не было поворота на 180 градусов. Изменилось качество. Вот я все время привожу пример Апостола Павла. Это ни в коей мере не сравнение, просто самый яркий пример. Ведь Апостол Павел до того, как стал христианином, был ярым гонителем христиан. Почему? Потому что верил в Бога, верил истово, но не принимал Христа распятого, униженного, оскорбленного, оплеванного. Хотел служить Богу, но Богу справедливому, карающему, всесильному. То же самое было во мне. И где-то подспудно я выходила на сцену наказывать. Наказывала бездарность, которая занимает не свое место. Но всегда бывала посрамляема, потому что народ воспринимал их более радостно, потому что они играли "своих" девочек и мальчиков. А я возвышалась над ними. И естественно, была не понята. Я ведь потом чем только ни занималась, даже рукоделием... Но поняла, что основной дар - это музыка. Встав на клирос, я осознала, что вот мое место. И не надо ждать от меня плотных гастрольных графиков, запланированных альбомов, все будет происходить по воле Божьей. Главное - служить ему. Я такая же должница, как и вы все. Я должна Богу. Больше - никому. Потому что не люди мне дали голос, умение...
 - Не папа с мамой?
 - А папа с мамой от кого, опять же, произошли?
 - А гены?
 - Да хоть гены, хоть Вася, хоть Петя! Мне какая разница?
 - Ваша хрипотца - от природы или вы работали над ней?
 - Я ее выработала. Связки позволили.
 - Это называется - петь на расщеплении связок?
 - Это так долго и нудно объяснять. Я думаю, что связки должны быть определенным образом устроены. Я, например, не всякие хриплые голоса воспринимаю. Когда люди поют неправильно, у меня начинает болеть горло. Мне Лариска Долина, Ира Отиева, все время щупали шею: тебе не больно? Нет, не больно, я вообще не чувствую горла, когда пою, мне наоборот легче.
 - Правда ли, что вы специально хрипели, чтобы выдрессировать связки?
 - Сначала да. Причем, я такой упорный человек. Никто не поверит, зная мою импульсивность, взбалмошность, эксцентричность, что я очень усидчивая ученица. И даже когда в Гнесинку поступила, многие были в шоке: ой, эта учиться не будет, после кабака, такие люди как правило... И потом, спустя полгода: кто бы мог подумать, что это будет единственный человек, который будет действительно учиться! Я думаю, что просто-напросто меня так воспитали родители, - вот что у меня действительно от них. Они дали мне основное понятие - не место красит человека, а человек место, и следует постоянно повышать свой интеллектуальный и духовный уровень. В нашей семье был культ книги. У меня не хватало лишнего банта в косы, но было пианино. В семье еще отсутствовал холодильник, но пианино стояло. Родители все время что-то читали, обсуждали... Когда я попала на эстраду, меня убивало праздное времяпрепровождение и разговоры ни о чем. Легче было выпить сто грамм. Чтобы воспринимать адекватно, требовалось вмазать.
 - Иного способа отстраниться не существовало?
 - Ну, ушла.
 - Так спустя годы!
 - Но мозги-то просветляются со временем. Путем проб и ошибок. Родители не могли меня научить, потому что никогда не находились в сфере шоу-бизнеса. Шоу-бизнес - это вообще отдельная ситуация! Где башню сворачивает наглухо и всем по-разному. Наступил момент, когда я поняла, что еще чуть-чуть и мне свернет башню. Да, я про Апостола Павла не договорила. Когда Господь явился ему на облаке - у каждого человека бывает такое откровение в жизни, просто одни открещиваются от этого, а другие внимают всем нутром, вот так было со мной - когда Господь явился и сказал: почто ты гонишь меня? Этого было достаточно, чтобы тот превратился в апостола и стал самым горячим проповедником.
 - Вы сами пришли в церковь или вас кто-то привел?
 - Никто сам никуда не приходит. Приводит Господь. Мы пытались с братом придти к батюшкам, но нас не воспринимали, потому что мы музыканты. Эстраду в храме не воспринимали. Отталкивали. И отталкивают. А потом меня привел друг музыкант к одному священнику, который принял, исповедал, я ему очень благодарна, отцу Валерию, независимо от того, что с ним потом случилось. Всякое бывает.
 - А что случилось?
 - Ну, это, как говорится, не ваше дело. Человеку посылаются испытания разного рода. Понимаете, очень трудно говорить о том, как человек приходит к Богу. Даже про себя. Хотя я знаю про себя все. Я помню этот путь до мелочей, каждую кочку, каждый удар, каждую ссадину, но рассказать это невозможно. Как невозможно рассказать роды, если человек не рожал. Невозможно рассказать любовь, если человек не любил. Это и страшно, и прекрасно, и ужасно, и... Почему я не хотела давать интервью? Потому что боюсь людей в искушение вводить. Они могут неправильно понять многие вещи. Скажут: о, ударилась! То она в одно ударилась, то в другое. И будут правы. Внешне это так. Одно могу сказать: дай Бог каждому, чтобы у него в жизни случилось такое чудо, как произошло со мной.. Слава Богу за все, что было со мной. За то, что я была грубой, резкой, отвратительной. Потому что это раз и навсегда меня освободило от высокоумия и гордыни. Когда у меня только поползновение внутри возникает кого-то осудить, тут же приходит на память, какой я была сама. Да такой в принципе и осталась, если бы Господь не держал меня на плаву. Надо помнить четко, что сорваться в пропасть можешь в любой момент. Ты держишься за тоненькую ниточку, которую Господь по великой милости протягивает тебе.
 - Ольга, а куда девается честолюбие? В какой тайник оно прячется?
 - А что такое честолюбие? Я не знаю, что это.
 - Наверное, то, что держит Аллу Пугачеву примадонной нашей эстрады.
 - А я не Алла Пугачева. Я не могу залезть к ней внутрь и понять, что такое честолюбие. Вы мне объясните, что такое честолюбие, вы не рассказывайте мне про Аллу.
 - Честолюбие - то, что толкает человека к вершине. Потребность быть, иметь, слыть.
 - А вы уверены, что именно это двигает Аллу? Как можно с уверенностью говорить о душе человека?
 - Я предполагаю.
 - Я бы не дерзнула предполагать. Суды Божьи над Аллой - это суды Божьи. Нам с нашим свиным рылом в калашный ряд не лезть. Когда одна женщина пришла на исповедь к Иоанну Кронштадскому, святому, и стала обсуждать свои собственные грехи, то есть давать им оценку, он сказал: куда ты лезешь со своими мыслями? Кайся. Осознаешь грех - и слава Богу. А разбирать его уже не твое дело.
 - Да не осуждаю я Пугачеву! Я ведь не говорю, что честолюбие - это плохо.
 - Любить честь? Ха! То есть любящий честь ненавидит бесчестие? Любящий Бога любит бесчестие. Один старец говорит так: на небесах только тогда начинают обращать на вас внимание, когда вы терпите поношения, терпите безвинно и безропотно. Представляете? Теперь подставьте слово "честолюбие". Как? Вопросы есть еще?
 - Татьяна Анциферова в интервью привела вас в пример того, как невозможно было пробиться, потому что Пугачева никого вперед себя не пускала. И вот, мол, результат: Ольга Кормухина эстраду совсем оставила.
 - Все происходит по Божьей воле. И она там стоит не пущать тоже по Божьей воле. Природу зла и добра никто не знает. Зло нужно, чтобы добро становилось чище. Золото чем очищают? Огнем. Огонь в нашей жизни - это страдания, скорбь, болезни. Поэтому тот, кто кажется, творит зло, совершает добро. Я до сих пор благодарна Алле Пугачевой и молюсь за нее постоянно. Потому что все то, что, считают, она сделала для меня злого, я считаю великим благом. Благословляй руку, бьющую тебя. В какой-то современной духовной литературе я прочитала о женщине, которая прошла тюрьмы, пострадав за веру Христову, и она вспоминала: "Сидела на очередном допросе - по одну сторону стола я, по другую мой истязатель, и вдруг в один прекрасный момент Господь меня просветил, и я увидела, что мы просто так поставлены - я по одну сторону, он по другую. Я увидела, как он устал, как сам страдает и оттого, что не понимает до конца, что делает. И мне стало его по-человечески жаль, и, почувствовав к нему душевную теплоту, я ему улыбнулась, и вдруг ощутила ответное тепло. И с того момента перестала судить тех, кто меня истязал". Я всегда говорю: пусть лучше истязают меня, только бы не я. Поэтому за тех, кого ругают, надо молиться, дай Бог им здоровья и терпения. Поверьте, они страдают еще больше того, кого заставляют страдать. Потому что самое страшное страдание - это муки совести.
 - А свою первую встречу с Пугачевой помните?
 - Прекрасно.
 - И как она возникла на вашем пути?
 - В лифте. У подъезда ее дома... Мы с Мелик-Пашаевым приехали к ней по поводу работы... А, нет, вру... Во Дворце молодежи. Она специально приехала слушать меня. Я еще не была с ней знакома, и вдруг слышу: "А я приехала, чтобы услышать гениальную (так она сказала), самую талантливую певицу в нашей стране. Я долго не могла понять, что это говорят про меня. После этого она пригласила нас с Мелик-Пашаевым к себе. Мы с ним встретились возле подъезда. Там ее сумасшедшие поклонники. Мне так все это не понравилось. И я, наверное, была очень наглой, дерзкой девушкой, потому что сразу захотела узнать, что я должна делать и почему? Разложила все по полочкам. Отчего Алла Борисовна удивленно подняла брови на Мелик-Пашаева: что это? То есть я повела себя как человек, который пришел на работу, никаких лирических отступлений не было вообще: обозначьте мне права и обязанности.
 - Чем объяснить постоянную страсть Аллы Пугачевой к продюсированию певиц с норовом? Она ведь бралась и за Машу Распутину, пыталась опекать Агузарову, теперь в поле ее забот Наталья Медведева...
 - Простите, мне просто странно. Вы пришли брать интервью у меня, а мы говорим про Пугачеву. Не проще ли обратиться к ней и спросить ее об этом. Она что, недоступна, что приходится другим говорить о ней?! Я не знаю ее внутреннего устроения, оно мне непонятно. Уже давно с ней не общаюсь и не знаю ни страстей ее, ни интересов, даже песен ее последних не знаю.
 - Случайно или сознательно не знаете?
 - Не случайно и не сознательно. Просто, простите, времени не было. И Господь не привел. Может, помиловал. Не знаю. Чем она живет, чем дышит, понятия не имею. Причем, не открещиваюсь, не пренебрежительно говорю, просто человек живет своей жизнью. Мне бы со своими проблемами справиться, куда уж лезть в чужие.
 - Мама с вами живет?
 - Нет, мама живет в Нижнем Новгороде. У нее огромный музей, который без нее не может, хотя она имеет право уже лет пять как быть на пенсии. Она этот музей начала создавать в семидесятые годы - архитектуры и быта, русского деревянного зодчества: 300 гектаров, две церкви на территории, построенные без единого гвоздя. Таких музеев пять во всем Советском Союзе, включая Прибалтику. Грандиозную работу она проделала, это памятник ей.
 - Ваш младший брат в Москве живет? Чем занимается?
 - Творчеством и бизнесом.
 Алексей: - Творческим бизнесом.
 Ольга: - И бизнесным творчеством. (Хохочет).
 - Это как?
 - Москву озеленяет и музыку пишет. То есть озеленяет города и души.
 - А вы в храме работаете и зарплату получаете?
 - Это вопрос, который относится к разряду не корректных. Но мы можем сказать, что мы еще, слава Богу, зарабатываем, чтобы... Господь позволяет нам потрудиться во славу Божия. А там видно будет.
 - Для того, чтобы выходить на эстраду, вам нужно получать благословение?
 - Благословения на это никто дать не может. Нам это разрешают и молятся за нас. Благословляются только благие дела. Батюшка благословляет петь в храме и разрешает - на эстраде. Вот так. Вы знаете, как Господь меня привел, допустим, бросить курить, выпивать, хотя нельзя так назвать, что это плотно происходило... Я спросила однажды нашего дьякона: так что, получается, пока я сигарету в день выкуриваю или рюмку в неделю выпиваю, я не христианка? Он сказал: нет. Просто "нет". Этого было достаточно, чтоб ужаснуться. Я поняла, что, пока это от меня не отстанет, я не могу себе позволить... Мы должны освещать мир, воцерковлять мир, а мы, конечно, пьяницы, к сожалению. Мне первое время было очень трудно, я приходила на репетиции и мучилась, потому что никак не могла заставить себя петь в той манере. Со мной была истерика на "Мосфильме", когда мне нужно было записывать музыку к фильму Данелия... И Данелия обожаю, и Грамматикова, и Вову Давыденко, который написал музыку, обожаю - и ничего не могу. После литургии мне не поется. Потому что слова не те, музыка другая. Не плохая, просто другая. Я говорю: ребята, ну пригласите Долину, еще кого-то, я не могу! Спела в другом ключе, не знаю, оставили или, может, кто-то перепел. А потом мучаюсь наоборот - прихожу на клирос - из меня прет мирское пение, рок, не знаю, как хотите назовите, короче не то, что должно быть на клиросе. А сейчас как-то с Божьей помощью все устаканилось. Да, я стала петь тенором. Пониже - оно попроще. И вот через это мне Господь показал, что все-таки тяжело совместить. Не знаю. Пока стоим и там, и там. Сейчас я отношусь к выходу на сцену, как к своего рода несению креста. Я не в удовольствие выхожу петь. Практически всегда бывают накладки со звуком, потому что процветает пение под фонограмму, даже под "минус" очень тяжело работать, потому что аппаратура не соответствует моим требованиям. И даже это смиряет постоянно.
 - Смиряет пение под фонограмму?
 - Нет, я не пою под фонограмму! То, что звук не тот, и люди не слышат мой голос таким, как, я знаю, он может быть. Вот это смиряет. Ничего. Терпим. Нечем гордиться, как говорится.
 - Вы стихи пишете?
 - Да, бывает, угораздивает меня. Но я стесняюсь своего творчества. Мне кажется, оно очень примитивно. Людям нравится, но... Я очень требовательна. Так всегда было во всем, что касалось работы. Я никогда не позволяла себе на сцену выходить нетрезвой, никогда к микрофону не подходила расхлябанной или неготовой, без понятия, что это некое таинство, которое будет воздействовать на людей. Стремление не навредить было во мне всегда. Сначала - глубокое заблуждение из-за гордыни, что я могу призывать людей к чему-то, так называемая "призывающая благодать", которая процветает у католиков: пение на стадионах и тому подобное. Как декабристы - для народа, но без народа, так и я была: ради Бога, но без Бога.
 - Мама верующая?
 - Да, но мы не испытываем друг друга, не нависаем друг над другом по этим вопросам.
 - Вы не говорите об этом?
 - Говорим. Но мы редко видимся. Я всегда за все бралась рьяно. И за воцерковление тоже. Могла часами читать молитвы. Не молиться, а читать молитвы. Это разные вещи. Иногда в одном крике "Господи, помилуй!" больше молитвы, чем в тысячам молитвословиях, которые просто вычитываются. Ведь что такое молитва? Это вопль человека к Богу. Вопль как правило святых людей, у которых была такая мера покаяния, которая нам, грешным, и не снилась. Мы просто повторяем за ними их слова. Это угодники были великие, куда нам до них! А мы читаем молитву как свою да еще небрежно, какая ж это молитва? И я начала наезжать на своих близких: мало молитесь, не рьяно поститесь. Сейчас я поняла, что... Да, надо себя принуждать. Начинать с принуждения себя. Но все-таки не нужно требовать от людей каких-то подвигов. Следи за собой. Если видишь, что человек ошибается, старайся мягко поправить, если человек в состоянии правильно понять.
 - Вы читаете светскую литературу?
 - Вообще не читаю. Это неинтересно, понимаете? Когда вы вкушаете здоровую, вкусную, натуральную пищу, неужели вас потянет на суррогат?
 - А Льва Николаевича Толстого?
 - Толстого и не полезно читать.
 - Достоевского?
 - Достоевский - да. Лескова, Гоголя. Просто в последнее время я не перечитывала. Хотя потребность подспудно зреет.
 - Вы, правда, клубнику любите, как сказали по телевизору?
 - Нет, черешню.
 - Когда вы ее распробовали?
 - Ой, давно... Вы знаете, мне кажется, что та моя жизнь, до воцерковления, это был страшный сон, это была не я. Просто какая-то муть, которую кто-то взял и убрал, как завесу. Я вообще другая. Мне даже дико представить, что я могла себя вести таким образом.
 - И круг общения изменился?
 - Совершенно. Причем, когда я начала воцерковляться, пришла к священнику и спросила: может быть, мне уйти? Это было задолго до того, как я покинула сцену. Может быть, уйти, тогда от меня отстанут знакомые, которые, мне казалось, тянут меня на дно? Он ответил: перейдешь в другое место - соберешь вокруг себя других, но точно таких же, пока не изменишься сама. Господь так все устроил, что я не избавлялась ни от кого специально. Те, кто не полезен, сами отошли.
 - Ольга, вы помните с какими словами впервые подошли к Алексею?
 - Помню. Я сказала: "Извините, здравствуйте, вы Леша Белов из "Парка Горького"?" Он сказал "да". "А я Оля Кормухина, певица". Он так: "Да? Как интересно!"
 - Алексей, вы не знали Ольгу Кормухину?
 Ольга: - Меня трудно было узнать.
 Алексей: - Я никогда не видел ее в жизни, только слышал о ней.
 Ольга: - Я была... Как он сказал - жесткая...
 Алексей: - В платочке. Мы пошли пить кофе, и потом уже все прояснилось. Я понял, что никогда прежде не встречал настолько близкого по духу человека.
 Ольга: - Но это не была любовь с первого взгляда. Ведь сколько мы шли параллельно, знали друг о друге, но Господь нас разводил, потому что и Леша был другой, и я. Нет, в глубине души мы были Божьи, я уверена в этом. Просто пополоскались в болоте, хорошенько угваздались, чтоб стошнило и больше не захотелось это жрать. И Господь нас приготовил к тому, чтобы мы приняли друг друга, но не по своему хотению, а по воле Божьей. А через это уже дал и любовь, и брак.
 Алексей: - Каждый из нас испытал вседозволенность. Отношения по страстям своим. Я залез так далеко, что не знал уже, куда лезть дальше. Но счастья не было. Работа - да, успех, деньги. И пустота внутри. То есть все - и ничего. Когда я впервые пришел на исповедь, священник сказал: я думаю, что твоя следующая женщина будет та, с которой ты пойдешь под венец. А для того, чтобы ты такую женщину увидел, тебе надо себя в корне изменить. Где-то ходит твоя половина, но ты можешь ее никогда не найти, если твои глаза не откроются. Я тогда вышел из храма и развел руками: ну вот, это невозможно. А потом начал по крупицам собирать внутри себя эту возможность. И понял, что единственный способ: положиться на того, кто тебя создал. И создал вообще все. Понять, что он от тебя хочет. Я взмолился: Господи, покажи мне мою половину, когда я буду готов к этому. Есть ли она? Я ездил в разные места, к мощам святых, с этим вопросом. И встретились мы в монастыре. Мы ушли оттуда и оба вернулись, по непонятной причине.
 - Как долго вы шли к венчанию?
 Ольга: - Месяцев семь. Причем это были не общепринятые отношения, а уставные. Потому что не уставных мы наелись.
 - Но регистрация брака тоже была?
 Ольга: - Да, за день до венчания.
 Алексей: - Мы пришли в темных очках, кепках, кожаных куртках и штанах. Чистый рок-н-ролл.
 Ольга: - Все равно, к сожалению, это грех мой, каюсь... Но иногда хочется похулиганить. По-детски. Это был наш протест против регистрации. Причем, когда сказали: "Скрепите союз страстным поцелуем", - Леша спросил: а страшным можно? Потому что страстный для нас то же самое, что страшный.
 - Почему западные звезды так удачно совмещают карьеру, богатство, творчество и религию?
 Ольга: - А кто вам сказал, что удачно?
 - Ну, посмотрите, например, на Уитни Хьюстон, у нее глаза лучистые.
 Ольга: - А знаете, как они у психов светятся? Самые лучистые глаза у святых и одержимых. Уитни Хьюстон на святость не тянет. Будь она святой, она бы выглядела иначе и находилась в другом месте. Пока мы сами не просвещены, мы света истинного не видим.
 Алексей: - Там религия в большей степени похожа на ритуал. В меньше степени даже важна, нежели отношение к зубам или к зубной щетке.... Моей бабуле сейчас 90 лет. Я ее спросил: вот ты оглядываешься на свою жизнь - и как она? Она ответила: как одна секунда. Мне сорок лет, я весь мир объездил, у меня каждый час был чем-то занят, но, знаете, как одна секунда все сорок лет пролетели. И осталось еще секунду прожить, а может, полсекунды. Поэтому человек все-таки должен постичь суть своего бытия. И задуматься: золотую медаль он получит в конце? На второй год никого не оставят, к сожалению, как бы индусы этого ни хотели.
 - А вы школу закончили с золотой медалью?
 Алексей: - У меня да, было такое: я учился в техникуме и закончил его с золотой медалью. Но это не имеет значения.
 
 Сначала Ольга, потом Алексей спросили меня, хожу ли я в храм. Как пароль. А я отозвалась: нет, даже не крещеная. Почему рядом с верующими пробуждается какая-то неполноценность? Особенно, когда они провожают вопросом: вам не страшно? Как сказала Ольга: на вас, не крещеной, лежит большая ответственность передать плоть и дух нашей беседы. Я ответила "страшно", потому что этого хотел вопрос. И подумала: если б вы знали, как трудно разговаривать с верующим человеком для светского издания! Чтобы Бог в каждой фразе не вызвал внутреннего протеста читателя. Потому что частое употребление любого слова кажется давлением, покушением на свободу выбора. Алексей захотел дать мне крестик. Я напряглась и сказала: не надо. Ольга поддержала меня: пусть она сама дойдет до этой потребности и когда захочет окреститься, позовет нас, и мы подарим ей крестик. Но он уже достал. Я приняла. Ольга сказала: может быть, он вас от чего-то убережет, может, нам надо было встретиться, чтобы мы передали вам этот крестик. Может быть... И похоронили прошлое. Певице 39 лет, она другая и, видимо, счастлива. Буду считать крестик пригласительным билетом в тот мир. Заходя в метро, я услышала: "Беги от меня, я твои слезы..." Ну что делать, если мне нравится эта песня и группа, ее поющая?! Хоть на пуанты встану - не дотянусь пока. А можно жить по совести и не быть крещеной? - спросила я Ольгу в трапезной. Но она не услышала, потому что говорила о чем-то своем. Каждый спасается, когда пора.
 У нее остались амбиции. Она по-прежнему напориста, строга, требовательна, только теперь это касается веры, а не безверия. Она навязывает ее так же, как некогда вязала рок. Только нашла утешительную для себя аудиторию и опору - Бога. Он творец всего. Ему не унизительно подчиниться. Страх Господа куда почетнее, чем все остальные страхи. То есть одним глобальным страхом она освободила себя от остальных, мелких. И в том, как она то и дело накладывает на себя крест, чудится: не бросай меня. Она под защитой, пока крестится. Так раб целует руку господина. Впрочем, мне, нехристю, этой правды не понять.
 
 P. S. Только спустя 15 лет после встречи с Ольгой мне рассказали, что же произошло между Кормухиной и Пугачевой, что оттолкнуло их друг от друга на долгие годы. Они подрались после того, как крепко выпили. Дело происходило в спорткомплексе "Олимпийский", где был офис Театра песни Пугачевой. И во время драки Ольга макнула Аллу Борисовну лицом в унитаз.
 
 
И одна в поле воин
(очерк о певице Ирине Дубцовой опубликован в журнале "Ваш гинеколог" в 2012 году)
 
 На первом курсе факультета журналистики Московского университета, на первой лекции по античной литературе, великий педагог Елизавета Петровна Кучборская благословила нас, студентов, цитатой из Ричарда Олдингтона: "Я обрекаю этого человека скитаться и вечно искать частицы утерянной красоты, мира, которого нет нигде, восторга, который бывает только в сновидении, и совершенства, которого нельзя найти..."
 Восторг перед совершенством я испытываю, когда вижу на сцене Ирину Дубцову. Именно такие мгновения дают силы жить дальше, возвращают уверенность, что не все еще потеряно. Вот и ищешь с ними встречи.
 Мне захотелось сделать интервью с Ириной Дубцовой еще в прошлом году. Но в декабре у нее умер отец. Сердце остановилось в 60-й день рождения, когда дочь стояла на сцене "Песни года" и исполняла "Спи, мое солнышко". Этот фестиваль телевидение показало 2 января, когда интернет пестрел сообщениями о том, что на похоронах Ирина потеряла сознание.
 Мы должны были встретиться с ней 13 февраля, когда в столице было минус 30 (ну почти), словно по числу прожитых Ириной Дубцовой лет, накануне ее дня рождения и через сутки после смерти Уитни Хьюстон на 49-м году жизни. "Спасибо" Бобби Брауну (ее бывшему мужу)? Но трудно понять чужую жизнь, тем более пытаться ее рассудить. Она ведь его любила. Во всяком случае, держалась рядом с ним очень долго. Потом лечилась. И от него тоже.
 Нашу встречу Дубцова отменила: 15 февраля ее юбилей должны отмечать на бывшем корабле "Викинг", пришвартованном к набережной Москвы-реки в виде ресторана, который когда-то горел, а теперь восстановлен не без участия моей героини, ответственной там за караоке. И она побоялась, что простудится и не вытянет торжество в свою честь. Потом я узнала, что любимый человек Ирины подарил ей трансвестит-шоу. И подумала: интересно, это ее вкус или его?
 И еще подумала: как она относится к магии цифр? Ее день рождения - 14 февраля - Международный день влюбленных. Когда ей подарили первую валентинку? Она родилась в 1982 году, когда в нашей стране закончился застой, потому что умер его главный вдохновитель - Леонид Брежнев. Про этот год Андрей Вознесенский написал: "Справа десять и слева десять"... "Девятнадцать восемьдесят два - по идее счастливый номер"...
 Наша встреча все откладывалась и откладывалась. И наконец, меня осенило: чтобы выразить ей свое восхищение, совсем не обязательно с ней встречаться. Зато я прочитала монолог Дубцовой в журнале "Караван историй". Если раньше она казалась мне похожей на Ирину Понаровскую (по типажу и натуре), то теперь стала похожа и на Ирину Печерникову. У последней тоже была история с загадочным "ковбоем", как я его назвала, Игорем, который сначала опекал ее с мужем, а потом оказалось, что претендует на нее одну. И в итоге обманул их с деньгами. Вот и у Дубцовой восемь месяцев длился платонический, но весьма страстный (с ее стороны) роман с неким Игорем, который, даже по ее сведениям, был вовсе не Игорем, но она воображает, что все-таки он не бандит, а лучше представитель спецслужб, так ей приятнее. В общем, восемь месяцев он то появлялся в ее жизни, то исчезал и ни разу не покушался на ее тело. Рассказ больше похож на художественное произведение (в том числе и потому, что в этом журнале все монологи напоминают одну длинную мелодраму, отлакированную и заглаженную), у меня от него осталось странное послевкусие: о многом захотелось доспросить, многое уточнить, больше недоумений, чем сострадания. Самое главное недоумение связано как раз с мужским воздержанием. По моим догадкам, мужчина воздерживается в течение восьми месяцев рядом с девушкой, которая ему якобы очень нравится, минимум в двух случаях: если он гомосексуалист, но такой типаж ему мил (напоминает его маму, например) и если он в силу особых причин (по работе, скажем, или из-за характера, каких-то комплексов) опасается и не желает привязаться к ней (считая, что физиологическая связь точно выбьет его из нужной колеи). Как следствие из этих причин вытекает то, что у него наверняка есть иные сексуальные разрядки на протяжении восьми месяцев - встречи случайные, необременительные, непритязательные. А с Дубцовой - романтика.
 Кстати, это еще поведение садиста (маньячного типа), про такого была передача "Экстрасенсы ведут расследование", где мужчина заморочил девушке голову, влюбив в себя всем своим поведением дамского угодника (но именно мужского типа, а не альфонсного), причем девушка тоже была брюнеткой (вот что мне напомнила история Дубцовой, точно!). Она по его воле бросила работу (любимую), он обхаживал ее так, что она казалась загипнотизированной, содержал, как любимую игрушку, выполнял каждую прихоть, подруги завидовали и говорили, что так не бывает, а, в конце концов, когда она вроде бы в чем-то ему отказала, задушил, расчленил и закопал части тела в лесу. Потом сам же обратился в милицию, сам участвовал в поисках, пока его не выдал встроенный в арендованную им машину регистратор, который сохранил в памяти факт пребывания автомобиля в сорока километрах от города (а экстрасенс как раз сообщила, что на таком расстоянии покоится тело, в лесу), тогда как сам убитый горем супруг, перечисляя места своих поисков, про это почему-то не упомянул. Когда его прижали, он признался в содеянном, но сделал упор на то, что жертва сама настояла на жестком сексе с удушением, а когда произошел несчастный случай, то есть он в экстазе перестарался, и она умерла, муж испугался последствий и попытался в панике скрыть случившееся.
 Такое преступление по закону тянет на гораздо меньший срок, можно даже отделаться условным наказанием. И он стоит на своем. Зато экстрасенсы (двое) заявили, что парень - садист и с первой же встречи с жертвой вынашивал план ее убийства, выбирая благоприятный случай (опять же это должно было случиться под настроение или когда он счел бы, что игру можно прекращать и выходить на поиск следующей). Уж больно похожа Дубцова на убитую. И садиста так и не посадили: то ли следствие все еще не закончено, то ли суд длится. Именно на такое поведение похоже то, что описано Ириной, а не на образ жизни сотрудника спецслужб.
 Она выкарабкалась из этой истории, выйдя замуж за коллегу, музыканта и земляка, когда Игорь в очередной раз пропал. И его упреки-истерики в смс - опять же не в характере силовика (или разведчика, как она, возможно, вообразила, раз он, по его словам, чаще бывает за рубежом, чем в России). В общем, накрутила она себя за это время мощно, даже в клинику неврозов попала. Легкая была бы добыча. Но что-то уберегло. И этот Игорь стал тем дьяволом, который лишая одного, дарит другое. Он пробудил в ней творца: она стала писать песни (и стихи, и музыку), как сумасшедшая.
 Ее брак с отцом их общего ребенка продержался недолго. В том числе и потому, что для нее Роман стал укрытием больше, чем настоящим любовным выбором. Она уступила его предложению руки и сердца, тем более что сделано оно было публично, в эфире Первого канала, на заключительном концерте "Фабрики звезд", где она стала победительницей и впервые исполнила собственное произведение. В эйфории от профессиональных достижений Ирина приняла и бытовое, если можно так обозвать то, что отныне они стали жить вместе. Хотя в "Караване историй" она объясняет разрыв с мужем, упирая на его неспособность быть женатым человеком, ответственным за дом, семью. И еще одна мелочь, но очень существенная для женщины: он упрекал ее в том, что она набрала после родов 20 лишних килограммов и не сумела быстро от них избавиться: взмахнула бы волшебной палочкой, обернулась вокруг своей оси - и снова стройняшка.
 Наложившись на еще не оконченные отношения с Игорем, такое ворчание не прибавило здоровья и приплюсовалось к причинам невроза. Вытащила ее из кризиса мысль о сыне. Встряхнула няня ребенка, вовремя оказавшаяся рядом с верными словами. Такой вот нужный голос извне, включивший исконные инстинкты материнства и самосохранения. Второе ради первого. Первое ради второго.
 Потом появился Тигран. В ее описании просто клад, а не мужчина. И это характеризует ее как человека, настроенного видеть плюсы в первую очередь, а минусы - как-нибудь потом, а точнее, человека восторженного сразу и трезвеющего постепенно. Изо всех сил хочется избежать эпитета "позитивного", но это про нее. А что видит глаз со стороны? Не очарованный внутренним присутствием? Взрослый, состоятельный, женатый, отец девочки-подростка. Обремененный прошлым, которое желательно приручить ради настоящего, если не хочешь организовать самому себе капкан. Жена якобы вульгарная и стервозная. Когда разговаривала по телефону с Дубцовой, желавшей наладить контакт, материлась, ярилась и говорила ей "ты", хотя Ирина продолжала выкать и недоумевала по поводу фамильярности собеседницы (дурное воспитание; сама она и с Тиграном первый месяц держалась на "вы", интеллигентная барышня). В общем, прилично все сложить, всех расставить по местам не удалось. Чтобы жена, которую Тигран вроде бы бросил не по причине предпочтения Ирины, а раньше (хотя трудно по этому интервью уловить и точный момент, и истинную подоплеку), которая как будто даже нашла уже другого сожителя, которой Тигран оставил квартиру, дом, часть бизнеса (стоматологического), дочь, проявила достоинство и приняла положение старого, но доброжелательного друга. Чтобы дочь, которой вроде бы некомфортно жилось с матерью, из-за чего она практически переселилась в дом Тиграна и Ирины, сделав Дубцову кем-то вроде приемной мамы, вела себя пристойно и благодарно, а не устраивала сцены неприятия после каждых выходных, проведенных с матерью биологической, и, в конце концов, своим маленьким кулачком вмазала Ирине в нос так, что оттуда хлынула кровь. Потому что Ирина настаивала на том, чего девочка в данный момент не желала.
 В общем, все правила поведения, которые рисовались моей героине, рассыпались в прах. И она предъявила, наконец, претензии мужчине, который и организовал ей такие приключения, радостно устранившись от разруливания ситуаций. Опять Дубцова - страдалица. Новые поводы для написания печальных песен - самое то для нашей публики, особенно женской аудитории. Все к лучшему, если о творчестве. В профессиональном плане Ирина снова в выигрыше. Такие стимулы делают ее еще талантливее и как композитора и поэта, и как певицу и артистку. Она еще проникновеннее поет (и свои произведения, и чужие), еще лучше понимает суть исполняемого. Но теряет очередную привязанность. Она говорит: любовь. Мол, это чувство, которого она так ищет, к которому стремится, которого жаждет, постоянно изменяет ей, уходит. И она снова оказывается в поиске. Хочется сказать: и отлично! Если бы это не звучало так жестоко, так корыстно с моей стороны как зрителя, слушателя, то есть человека постороннего и желающего восхищаться ее профессионализмом, а не бытовой устроенностью и женской умиротворенностью. В общем, мой эгоизм перевешивает. Не его ли сделать козлом отпущения в ее одиночестве?
 Хотя одиночества нет, у нее есть сын. И именно его и только его фотографии я заметила на полке в квартире Ирины, куда она допустила журналиста с видеокамерой. Не отца ребенка, не Тиграна, с которым отношения на тот момент еще, кажется, продолжались. Не даже отца самой Дубцовой, немаловажного мужчины в ее судьбе и сердце. По словам самой Ирины, она всегда была папиной дочкой.
 И опять хочется подытожить, что в истории с Тиграном, помолвку с которым она разорвала (спустя три года фактически гражданского брака), она легко отделалась. И вовремя выпуталась. На этот раз предпочтя иной рецепт: не в клинику неврозов, а в клинику пластической хирургии. Ирина решила сделать себе красивую и объемную грудь, о которой давно мечтала. Чтобы отчеркнуть одну главу биографии и перейти на чистую страницу обновленной. Причем она осуществила это публично (профессия подмяла под себя), пригласив журналиста присутствовать поблизости и отразить этапы переделки, заодно сделав рекламу клинике и хирургу (интересно, она получила за это скидку? Было бы справедливо), резонно заметив, что, если делать тайно, то все равно долго не продержится и выплывет наружу, но в искаженном варианте. Предусмотрительная женщина.
 А вот не углядела, что Тигран так спасует и перекинет на ее плечи решение своих проблем. Хотя, может, она сама дала ему понять, что справится? Как сильная личность Ирина любит все контролировать, особенно свое реноме, то, как выглядит в глазах окружающих, насколько может пострадать ее репутация из-за того или иного поступка.
 Своего очередного мужчину - Константина - она вывела в люди рядом с собой не сразу. Выдержала его, наверное, с целью проверки собственных и его чувств, а потом дала возможность засветиться. Предоставив повод журналистам снова написать, что Дубцова предпочитает богатых мужчин старше себя и не слишком красивых. Хотя кого считают красавцами пишущие так журналисты, неведомо. И вполне допустимо, что их предпочтения могут не совпадать с ее выбором.
 Например, в клипе на песню "Ешь, молись, люби" певица предстает в объятиях явного красавчика, фотомодельно слащавого до голубизны. И внешне он совсем ей не подходит, даже странно, что героиня клипа в ее лице страдает из-за такого недоросля. Ну разве что ее материнский инстинкт включился, переклинив женский.
 Ирина - мать-одиночка (хотя в ее случае это звучит не уничижительно, не ущербно, а вполне самодостаточно и даже гордо), которая хочет обеспечить будущее свое и сына. На всякий случай. Уж больно профессия у нее шаткая, не знаешь, сколько еще удастся попеть, тем более как долго станут писаться песни и насколько удачно продаваться.
 Тогда понятен ее навязчивый страх, о котором она не раз заявляла, что лучше бы не наступил никогда момент выбора между семьей и творчеством. Такое возможно только в одном случае, если она будет выгадывать, кому, чему лучше отдаться: новому избраннику или музыке? Пока мужчины в ее жизни приходят и уходят по ее велению. Ни один не требовал, чтобы она оставила профессию. То есть она предвкушает момент, что может появиться человек, который не вдохновит на творчество, а вызовет у нее желание служить ему и только ему, быть мужней женой, а не артисткой? Может ли так быть, что ее успеху на сцене радовались больше родители, чем она, особенно отец? А теперь его не стало, мама переживает свое горе. И Ирину перетянет та более сильная личность, которая окажется рядом? Подозреваю, что это наступит лишь тогда, когда она сама устанет от профессии, почувствует себя опустошенной.
 Она удивительно и непривычно откровенна. Не только про грудные имплантаты. Но и про то, что готова продавать свои песни безголосым - лишь бы платили. И про то, что отдавала свой вокал (фонограммы) бездарной группе, поскольку была повязана контрактом (по нему получала зарплату и съемную квартиру). И что ей звонили от некоего олигарха с просьбой о встрече, но она отказала, укрывшись за пожеланием: пусть сам позвонит. И что ей преподносили подарки (не слишком дорогие, чтобы не принять), не требуя ответной взаимности, но бывало, что намекали и на нее. И что ее любит Людмила Путина, приглашавшая Дубцову выступать для кремлевской знати, в том числе Владимира Путина.
 Кстати, она вполне в его вкусе. И я не удивилась бы, узнав, что жена приглашала Ирину по инициативе мужа, просто самому неудобно (разведчик все-таки). Дубцова вписывается в ряд приписываемых ему пристрастий: Анна Нетребко, Анастасия Мыскина, Алина Кабаева. Этим дамам он публично или не очень оказывал знаки внимания с весьма говорящей улыбкой на лице (как довольный уже одним лицезрением кот, предвкушающий продолжение знакомства)
 Если проанализировать связь с Тиграном, то Дубцову вспугнула больше бывшая супруга. Не только тем, что якобы настраивала дочь против Ирины как новой папиной жены, но и тем, что с помощью той же дочери (а кого ж еще!) подкинула в шкаф Дубцовой чужой платок, который, судя по интернету, подбрасывают для слез и разлуки. И потом, уже расставшись с Тиграном, от общих знакомых Ирина узнала, что бывшая жена ходила к ворожеям с заказом умертвить соперницу. Все-таки что-то здесь не совсем так, как представила это Дубцова, как захотела себе внушить. Не верится, что женщина, с которой обошлись по-человечески: отдав все, на что только можно претендовать, - обретшая другого спутника для утешения, захотела продолжать мстить, прибегая к черной магии, используя малолетнюю дочь. Либо Тигран долгие годы терпел рядом с собой дьявола (а чего терпел? Или не обращал внимания?), либо Ирина чего-то не доглядела или не договаривает. И сама не раскусила типаж подкаблучника, решившего сменить одни шпильки на другие: Жанну на Ирину. Хочется посоветовать моей героине внимательнее всматриваться в предыдущую спутницу очередного кавалера: по ней можно сделать вывод, чего ждать от данного мужчины. Однако прогресс налицо: если законспирированный Игорь выглядит скрытым садистом, первый муж Ирины - Роман - иждивенцем, Тигран - тайным мазохистом, но, может быть, следующий окажется приличным человеком?
 Потому что обидно за героиню. По моим представлениям, она очень порядочный и самозабвенно чистоплотный (особенно в отношениях) человек. Это видно даже по профессии, когда она скромно реагирует на абсолютно заслуженные комплименты в свой адрес (так обычно отзывается человек с заниженной самооценкой, критично настроенный к себе самому) и неоправданно восторженно превозносит коллег, которые являются либо ее подругами, либо людьми с более долгим, чем у нее, прошлым на сцене (но это порой и все, чем они могут похвастать в сравнении с ней). Она не просто добра и щедра на хвалебные оды, но опять же позитивно настроена. Может быть, из чувства самосохранения: не буду никого подкалывать, авось, и меня обойдут стороной, не укусят. Хотя ее оценки как члена жюри в песенных состязаниях всегда отличаются справедливыми и точными суждениями, но отрицательное мнение она будто старается не озвучивать и всегда найти, за что похвалить. Это, конечно, подталкивает к новым свершениям, подстегивает к самосовершенствованию. Но далеко не всех. Ее - да. Видимо, ориентируясь на себя, она поступает так же с окружающими.
 Но чего в ней совершенно не чувствуется (а жаль), так это честолюбия. Чтобы горы свернуть не ради любви, а ради славы, например. Я не слышу от нее ни одного далекого профессионального замаха. Да, новые песни, новый клип, новый альбом, новое дело - караоке в московском ресторане (ради стабильного заработка?). А где мечта о сольном концерте в Кремле, или "Олимпийском", или "Олимпии"? Где цель - покорить Россию, Европу, мир? Где тщеславные замыслы на грани сумасшествия? Разве творческой личности, каковой является Ирина Дубцова уже на данном этапе, не должно быть свойственно такое умопомрачение? Как жажда, как Полярная (путеводная) звезда. Ведь она идеальная артистка, хочется написать это слово в применение к ней с большой буквы. Впервые у меня такое желание и такое попадание. Я не помню другой женщины на нашей эстраде, которая вызывала бы у меня ощущение безупречности. Мне нравится, как и что она поет (и соответственно пишет). Мне нравится, как она одета, причесана, накрашена. Как ведет себя на сцене и за кулисами, то есть на публике. Мне нравится, что и как она говорит, когда дает интервью по любому поводу. Я разделяю большинство ее взглядов, и мне близки способы их выражения. Она умна, начитана, воспитана. У нее прекрасный вкус. Я как будто описываю невозможный идеал. Но она есть, здесь и сейчас. Ее не надо вымучивать или вымечтывать. Черт побери, у нас никогда не было такой певицы! С таким голосом, такими песнями (с их виртуозным словесным плетением, не примитивными, а многоуровневыми мелодиями, вокальными перепадами-водопадами, в общем, интонационным и смысловым богатством). Куда ж мы смотрим и кого мы слушаем?! На кого тратим свое время и силы?
 Я понимаю, почему Игорь Крутой, под крышей его продюсерского центра притаилась Ирина Дубцова, обхаживает Лару Фабиан. Но не понимаю, почему он не обращает все свое внимание, весь еще присутствующий энтузиазм и все возможности продюсера на собственную подопечную, которую когда-то не дал убрать с "Фабрики звезд", в финале которой она вышла лучшей. Спустя несколько лет случилась "Фабрика звезд. Возвращение", на которой ее сделали второй, не позволив занять истинное место. Таким же компромиссом с чьей-то стороны стало ее серебро на Новой волне в Юрмале сразу после первой "Фабрики". Кто помнит обладателя золотой медали? Подозреваю, что ее боятся как мощного конкурента. Не только в вокальном жанре, но и в композиторском (тот же Игорь Крутой сам пишет музыку), в стихотворном (дерзну поставить ее имя рядом с именем Леонида Дербенева, хотя таких обобщенно философских текстов, какие бывали у него, Ирина пока не родила. Ее красная нить - сериал "Мужчина и женщина", чтоб до самого дна докопаться, все прояснить и для себя, и для таких же дотошных). Это наше счастье, что она не рвется уехать на Запад. Поздновато, может быть. Но и не хочет. Думаю, из-за языка в том числе. Из-за взаимопонимания. Впрочем, по-английски она поет, как по-русски, никаких преград, такая же самоотдача. Когда умерла Уитни Хьюстон и по телевидению показали, как наши выпускники "Фабрики звезд" исполняют в память о ней балладу из фильма "Телохранитель", а Ирина Дубцова говорит, что в детстве училась петь, слушая Уитни Хьюстон, я не поняла, почему она отступила в этой балладе на второй план. Почему она вообще часто отступает, уступая лидерство не заслуживающим такого шанса, слабейшим? Что за наставничество с ее стороны? Да, сознаю, что она уже на таком уровне мастерства, что вполне способна учить других. Но не рано ли отставлять собственный потенциал артистки? Она хочет попробовать себя в кино. Догадываюсь, что ее распирает и хочется еще чего-то неизведанного - пытливые натуры любят учиться, особенно тому, чем еще не владеют. Она может и продюсировать: для этого тоже есть знания и опыт. Но я считаю, что в воздух должны лететь чепчики в честь певицы и автора Ирины Дубцовой.
 Любопытно, что журналисты из бульварной прессы ее побаиваются, точнее, не знают, с какой стороны зацепить. Как профессионал, она им не интересна (в этом они не доки), а как персона для скандалов не уловима. Она ничего не пытается скрывать. И не старается что-то о себе придумать. Поэтому статьи о ней ерзают между меняющимся весом ее тела (то полнеет, то худеет, словно это должно ее задевать, но боюсь, после упреков Романа уже не срабатывает, иммунитет) и какими-то фотосъемками с эротическим подтекстом. В ответ на последнее, видимо, она и выпустила новый клип с яркими интимными сценами: получайте, мол, не стесняюсь. И снова победила. Она учится держать удар. Вот что значит, когда человеку нравится впитывать полезное, анализировать, делать выводы.
 До недавнего времени меня смущали лишь две вещи, но это претензии даже не к ней, а, скорее, ко мне самой. Я не могла опознать ее голос, если не видела изображения, то есть лица поющей (уж больно схожи тембры многих нынешних молодых певиц с мощными глотками, но за редкими исключениями не понимающих про что голосят). Это исправилось, когда я наслушалась Дубцовой и приладилась узнавать ее по силе эмоционального выплеска и глубине грудного звучания. А вторая легкая неприязнь была связана с ее современностью. Как женщины, как бытового существа. То, что она все время подкупается мужчинами, которых выбирает по принципу расчета (почему-то так выглядит со стороны, и я не могу с этим ничего поделать). Если не всегда денежного, то всегда с надеждой на внешний комфорт, бытовую устроенность (она сама декларировала в одном из интервью, что многое купить может позволить себе сама, но вот квартира - это на мужчине, хотя сейчас у нее якобы есть средства и на жилплощадь. Смотря какую. И о какой мечтает). С другой стороны, эти мужчины, разбивая ей то сердце, то поверхностную упорядоченность, подталкивают к оттачиванию мастерства, новым профессиональным удачам. И я привыкаю думать, что в этом и состоит смысл их появления в ее жизни. Ради моей, как публики, выгоды. Могу же я хотя бы помечтать, что недалек тот день, когда в нашей стране певица Ирина Дубцова станет популярнее Елены Ваенги. Это не стравливание двух разных исполнительниц. Это о менталитете зрителей. Об их готовности и способности к самосовершенствованию.
 
 
Жизнь с идиотом
(интервью с актером Сергеем Тарамаевым в 1996 году для журнала «Смена»)
 
 Супермены да секс-символы штурмуют нас с экрана. Напористые термины определяют актерский типаж мужчины наших дней. Выдавая временную страсть публики к существу действующему, а не мыслящему. Тихие, обаятельные, милые духу - в тени. Они не герои, они послушники совести. И наша нужда в них вечна. Только ощущаем ее, перестав суетиться. Вот вам вечность в лице Сергея Тарамаева, заслуженного артиста России.
 Он так по-доброму талантлив, что ему хочется довериться: он не обидит. Он ли, его персонажи - все едино. Что ни спектакль в московском театре на Малой Бронной, то с Сергеем Тарамаевым. От лукавого мельника в водевиле "Мельник - колдун, обманщик и сват" до князя Мышкина в спектакле "Идиот" по роману Достоевского.
 Думаешь об актерском таланте Сергея, а вперед выскакивает мысль о личности: славный человек. Ладный, будто сказочный персонаж. Такими бывают домовые, лесовики, князья мышкины, дети. Чудики и чудаки. Не затоптанные нормами общежития, но живущие в мире со средой обитания. У него природа друга: подтянуть песню, подхватить шутку, поддержать поступок. Если жизнь человека - костер, к которому подсаживаются собратья, то Сергей - путешественник от огня к огню со своими спичками. У него общинная душа. И профессия. Он вбирает в себя суть драматурга, режиссера, публики и обращает их в сообщество. Будто несет обет послушания костру с его согревающе-соединяющей миссией.
 
 - Сергей, вам так к лицу был образ князя Мышкина, не боялись перевоплотиться насовсем, уж больно засасывающая личность?
 - Мечтал хоть немного походить в жизни на такого замечательного человека, как Лев Николаевич. Но, к сожалению, не сильно отпечаталась на мне эта роль. Мы хотели сделать его в спектакле не сусальным, а объемным, нащупать и чем он может раздражать, и когда не всегда приятен. Я очень хотел, чтобы роль меня засосала и изменила. Но я человек очень страстной, люблю жизнь во всех ее проявлениях...
 
 Сергей Тарамаев был в номинации "лучшая мужская роль" на вручении театральной премии "Золотая маска" в 1996 году, но ему не дали. Потому что князь Мышкин - это не роль, это дух, натура. Его не сыграешь лучше, хуже. Им надо быть. За что не театральную маску вручают, а все земные пощечины и поцелуи, все страсти со дна сундуков достают: пыль, рванье, плесень, красота... Не "идиотом" ли мир спасется?
 Сергей был рад, что спектакль заметили. Князь Мышкин более всего равнодушия страшится. Сам норовит в уголке посидеть, сцену другим уступает. Не славы ищет - правды.
 Сидит актер передо мной. Теребит бородку, потупляет глаза, будто в смущении: имею ли право смотреть? Говорит глуховатым, словно уходящим от самого себя голосом: имею ли право говорить? Это не робость, скорее, строгость к собственной сути: в чем ее смысл?
 Рассказывает, что родился на Красной Пресне, а чудится: на Ясной Поляне. Или еще где-нибудь со столь же красиво-светло-воздушным названием.
 Он не мечтал об этой профессии. Можно ли мечтать о судьбе? Папа - шофер, мама - бухгалтер. Не это сработало, а то, что они были байдарочники и брали двух сыновей в походы с гитарами, песнями, кострами. Те костры заложили в Сергея веру: если людям вместе тепло и песенно - значит, это друзья, семья, сила.
 С тех пор он не одиночка, ему необходимо единодушие, компания, капелла...
 Во второй класс московской средней школы пришли педагоги из хоровой капеллы мальчиков и среди прослушанных ребят выделили голос Сергея. На десять лет его отдали на воспитание Шуберту, Баху и другим великим, чтобы повзрослевшее дитя капеллы сделало вывод: "Если ты с детства, хоть порой из-под палки, сталкиваешься с прекрасным, то когда-нибудь в какой-то форме это даст плоды". Спасибо классикам.

 - А кроме капеллы какие радости у вас были в детстве?
 - Я очень любил лепить из пластилина. Мама знала, что пачка пластилина для меня - самая лучшая игрушка: три часа она может спокойно заниматься хозяйством, пока я буду пачкать пол и подоконники, а потом, естественно, все отчищать. И хоккей был моей страстью. Играл в команде микрорайона на приз "Золотая шайба". Однажды тренер из "Кристалла", это филиал ЦСКА, предложил мне у них заниматься, но капелла отнимала все время. До сих пор мне снится страшный сон, что я должен сдавать экзамен по фоно. Я сейчас и вправду уже ничего не помню и к этому черному ящику не подхожу.
 - Значит, инструмент в доме есть? И для кого же?
 - Дочка иногда подходит к нему и что-то выстукивает по клавишам. Но в отличие от моих родителей я негодный отец. Ничего не успеваю дать Маше. Театр - это завод, на котором находишься сутками: днем репетиция, вечером спектакль...
 
 В десятый класс московский хоровой капеллы мальчиков пришли начальники из ансамбля внутренних войск и среди прослушанных выпускников выделили голос Сергея. Пошел служить Родине песнями. Но, оказалось, что музыкальные классики взрастили вольнолюбца, далекого от понимания армейской дисциплины. За стенами капеллы мальчики слушали рок и отращивали волосы. То были семидесятые...
 Старший брат Сергея, рожденный в 1953, успел заразиться военной романтикой: мечтал служить в десантных войсках - мечту осуществил. А младший называет себя разгильдяем и удивляется, что вообще вернулся из армии, а не остался там навсегда в каком-нибудь дисциплинарном батальоне.
 О брате Сергей говорит, как Мышкин о Рогожине, верно, сказал бы: "На каком-то этапе моего формирования он стал для меня идолом, затмив маму и папу. Его уважали во дворе за смелость и справедливость, а авторитет двора - это серьезно. Из армии брат вернулся старшиной, разведчиком. Громадный, раза в два больше меня, очень добрый человек. Душа компании: поет, на гитаре играет. Работает механиком ЭВМ в научной библиотеке, обслуживает компьютеры. Иногда я беру от него какие-то черты для своих персонажей, но это только мама может заметить".
 Не удалось Сергею пропеть два армейских года. Ансамбль находился в Москве, где свобода манила друзьями и девушками. Хоть в четвертый класс капеллы и запустили пятерых девочек, а в восьмом добавили еще, все равно то было мужское братство. Кровь кипела и толкала в самоволку. Один раз его почти помиловали: перевели в стройбат рыть траншеи. Но после очередного нарушения услали в Мордовию, на станцию Потьма и дальше по узкоколейке, к двум мужским зонам усиленного режима. Может для того, чтобы узрел свое возможное будущее: до чего, мол, доводит недисциплинированность. Стал Сергей охранником на вышке.

 - Безумно хотелось спать. Три часа в смену стоишь, три - отсыпаешься. И холодно. В Мордовии зима рано начинается. Домой вернулся с отмороженным носом. Постоянно хотелось есть. Да и служба не романтического характера. В 18 лет хочется побегать, пострелять. А тут стоишь и с ужасом думаешь, что вынужден будешь стрелять в человека. Бог миловал, хотя из лагеря и бежали, но не в мою смену...
 
 Он боялся поразить человека насмерть и пришел в театр, чтобы поражать на жизнь - обрекать себя и других "скитаться и вечно искать частицы утерянной красоты, мира, которого нет нигде, восторга, который бывает только в сновидении, и совершенства, которого нельзя найти". Это у Ричарда Олдингтона. Достоевского. Тарамаева.
 Ему казалось, что армия что-то в нем надломила. Но натура просто затаилась, чтобы дома легко сбросить напряжение двух лет - пружина распрямилась. Кем он только себя не попробовал: и кочегаром, и машинистом сцены в театре, и права водителя такси получил, но работать туда не пошел. Отец сказал: руль от тебя не уйдет; твое время - ищи, пробуй. И Сергей, как за соломинку, схватился за товарища по военному ансамблю. Тот поступал в ГИТИС.
 Сколько наворотила в судьбе князя Мышкина встреча с Рогожиным в купе поезда! Кто кому соломинкой был?..

 - Я по жизни человек более ведомый, чем ведущий. Поэтому многие мои поступки были заодно с кем-то, за компанию.
 
 Он ведомый, а ему говорят: веди! И так отчаянно смотрят, что из приказа мольба проступает. И отказать - все равно, что ударить. Ударить - убить: не человека, человеческое.
 В чем тяжесть жизни князя Мышкина? В необходимости каждый миг оставаться "идиотом". Тебе не прощают общечеловеческих срывов. Ты сам себе их не прощаешь. Тебя назначают путеводной звездой, ангелом-хранителем, миссионером правды, ходячей совестью. Всем тем, что так трудно дается, так невыгодно исполнять, такая морока, поэтому давайте-ка эту подушную подать возложим на одну душу - за всех. А мы вволю посмеемся да поплачем над ним, как над собой. Тогда ведь "над собой" получится под вуалью.
 Когда Сергей поступил в ГИТИС, мама успокоилась: сын в благодатной среде. На втором курсе к ним пришел педагогом режиссер Петр Наумович Фоменко, ставший для Сергея учителем жизни в театре. А больше и негде. Дипломной работой Тарамаева была роль Григория Отрепьева в "Борисе Годунове". У Петра Фоменко Сергей впервые заговорил в кинокамеру: на третьем курсе сыграл Владимира в телевизионном фильме "Метель" - Петр Наумович экранизировал "Повести Белкина" Пушкина. Из последних работ Тарамаева вырисовывается кинотипаж. У Владимира Хотиненко в "Мусульманине" - священник. У Глеба Панфилова в фильме о последних днях Николая Второго - опять священник.

 - Внешность располагает?
 - Боюсь, что привяжется ко мне роль киносвященника. Несколько щекотливый момент: сами-то священники отказываются играть и правильно делают - нельзя. А мы, артисты, легко надеваем рясу, есть в этом какая-то неловкость. Одно дело - в генеральский мундир обрядиться, совсем другое - вещи священнослужителя носить.
 - А как вы думаете, зачем люди носят одежду?
 - Стыд скрывают. Ребенок ходит, скажем, по деревне без штанов, потому что про стыд не ведает, но мы-то знаем и прикрываемся из эстетических соображений. Стыд - очень полезное чувство. Сейчас, может быть, самое печальное, что именно стыд уходит куда-то в бесконечную даль из человеческих взаимоотношений. По-моему, это просто угрожающий симптом. И профессия моя - бесстыдная.
 - То есть вы тоже представляете угрозу для общества?
 - Конечно. Пусть небольшое, но влияние на людей я оказываю. Значит, могу навязать им какие-то взгляды, нормы. Безответственно и легкомысленно к моей профессии нельзя относиться.
 - Жена у вас не актриса?
 - Нет, она художник. Выставляется под девичьей фамилией - Галина Морозова. Она работает в стиле "наив": лоскутное шитье, деревенско-религиозного характера сюжеты, живопись на досках. У нее были выставки в Англии, во Франции и у нас в Центральном Доме художника. Она кормилица семьи: ее работы продаются и за счет этого мы выкручиваемся. На мою театральную зарплату не прожить. Меня это очень угнетает как мужчину, отца, мужа. Утешает то, что вся наша компания живет так же. Я имею в виду людей, с которыми проработал в театре девять лет. С Ирой Розановой, например, мы вместе поступали в ГИТИС. А уж сколько любви наиграли на сцене! Даже не только в театре. Сыграли семейную пару в фильме "Мелкий бес" Николая Досталя. У Александра Сергеевича Орлова в фильме "На ножах" по Лескову тоже сыграли любовь. Нам с Ирой уже можно книжку писать об искусстве любовных сцен.
 - Галя в вас уверена как в супруге?
 - Уверена. Не скажу, что слишком, потому что это было бы даже обидно для меня. Мы женаты двенадцать лет, плюс знакомы еще шесть. Нас соединило чувство юмора, я бы сказал, что оно у нее мужское, - мне удается ее рассмешить. Пожалуй, это мое главное достоинство в быту, потому что мужик я не рукастый. Когда надо кран заменить или замок врезать, я выгляжу весьма бледно.
 - Вы когда-нибудь голос в семье повышаете?
 - Бывает. Когда три вечера подряд играешь "Идиота". И на третий вечер нервишки на взводе, и вспыхиваешь от какой-нибудь ерунды. Сам себя потом ругаешь. Профессия такая - очень эгоистичная. Мозг все время занят работой. А вокруг люди-то живут простыми, естественными проблемами и надо им соответствовать, помогать. От этого конфликта - внутреннего с внешним - возникает раздражение. Вечером нужно играть доброго, а днем срываешься на домашних. Но, к счастью, мы не умеем долго ссориться. Через пару часов начинаем страдать от того, что не разговариваем друг с другом. У нас был попугай, Маша с Галей его очень любили. Однажды я забыл закрыть форточку, и он вылетел. Я прихожу домой - девушки мои в слезах, особенно Маша, зашумели на меня, и дочка сказала: "Лучше бы папа улетел, чем попугай". Я обиделся и ушел к родителям, мы живем на одном этаже, лег там страдать. Через час жена с дочкой пришли, начали меня жалеть, а еще через час мы уже смеялись над этой фразой, она стала нашим домашним анекдотом.
 - Некоторые режиссеры считают актеров не людьми, а какой-то совершенно особой субстанцией...
 - Безусловно. У актеров, на мой взгляд, есть аномальное качество, которое делает их непохожими на других людей: им нравится демонстрировать свои чувства на публике. Для обыкновенного человека это неестественно. А я выхожу в определенное время на огромное количество людей и плачу, смеюсь, проживаю жизнь другого человека. Такой вот психологический код заложен в актеров. Отними у них эту возможность, я думаю, они много бы натворили в жизни не всегда хорошего. Потому что природа требует эмоциональных выплесков. Я рад, что нашел такую культурную форму самовыражения...
 
 Явился некто в нашу жизнь, и как к нему приноровиться, если сам не пристраивается? Неловок? Необучен? Странен? И как его не полюбить, если он врагом тебя не увидит, не позволит себе увидеть. Неприязнь твою простит до ее зарождения. И ты растеряешься: куда ж с ней теперь? И сидишь с головы до пят в собственной неприязни. От ненависти до любви вышагиваешь, как подвиг душевный совершаешь.
 Явилось нечто в нашу жизнь. Наказание? Назидание? Ангел? Занудство? Капля, которой не хватало жидкости, чтобы обрести истинный цвет, запах, вкус, смысл.
 Одно желание хоть немного походить на князя Мышкина - явление мужества. Тем более, что бывая по три вечера подряд "идиотом", человек знает, каково это и чем заканчивается. Ему мало сцены, он бы и в жизни попробовал! Ну не "идиот" ли? Быть Мышкиным - не кулаком махать да женщин соблазнять. Это героизм смирения: не навредить собой. И нет поруки, что не навредишь себе.
 - Сергей, как вы думаете, почему люди умирают?
 - Наверное, все уже здесь сделали.
 - Есть такая рекомендация: каждый день хотя бы пять минут думать о смерти...
 - Это прекрасно. Я читал, что монахи в келье ставили гроб, чтобы он постоянно напоминал о бренности земного существования. Я живу одним днем, но недавно стал задумываться о том, что жизнь уж быстро катится: уже сороковник. Это располагает к вопросам: что натворил, что не успел, что дальше? А смерть меня не пугает. Прощание с умершим для меня тяжело, пока не попадаю на отпевание в храм. Там появляется чувство, что мы непременно встретимся, человек просто ушел в другой мир, мы ненадолго расстались. В обряде отпевания есть залог продолжения отношений...
 
 Может быть, люди умирают, чтобы отдохнуть от своей миссии. И Мышкину хочется побыть не только "идиотом", но и просто князем со всеми дозволенными по этой роли проступками.
 Люди уходят в иной мир, как в другой спектакль.
 
 P.S. В 1998 году Тарамаев ушел из театра на Малой Бронной вслед за режиссером Сергеем Женовачем. Тогда же ушли Ирина Розанова и другие члены команды. Но Женовач не смог сохранить их братство, потому что не сразу нашел себе пристанище. Тарамаев несколько лет работал в театре Петра Фоменко. Играл главные роли. Разошелся с женой. Собирался еще раз жениться. Больше ничего не знаю. Одно помню: он настоящий князь Мышкин. Такого попадания больше не было.
 
 
Носитель
(интервью с писателем Ниной Садур опубликовано в еженедельнике "Неделя" в 1994 году)
 
 Ее пьесу "Брат Чичиков" по мотивам поэмы Гоголя принял худсовет "Ленкома". Поставят, вероятно. Как уже поставили в театрах Москвы и Санкт-Петербурга "Чудную бабу", "Ехай", "Панночку", "Заря взойдет", Журнал "Глас" опубликовал цикл мистических историй, услышанных ею, когда трудилась уборщицей в театре ради заработка на жизнь. В издательстве "Глагол" готовится к выпуску ее проза. Выпустят, вероятно. Ибо она - сосуд для всяческих невероятностей. Ее дом - это дом полярников, которые видятся постоянно сидящими на льдине, одиноко кочующей по океану. Ее дом примыкает к усадьбе, где умер Гоголь. Чудится, это она примыкает к Гоголю, неся его в собственной судьбе как путеводную смуту. Кажется, что она обманула сама себя и с минуты на минуту ждет разоблачения. И дверь открывает с любопытством и надеждой: не оно ли пришло?
 
 - Нина Николаевна, правильно ли называть вас драматургом?
 - Я считаю себя и драматургом, и прозаиком, только мою прозу очень тяжело, трудно печатают до сих пор. К ней нужно привыкнуть. Пьесы тоже несколько лет не принимали, но испытывали к ним острый интерес. Сейчас проблем с ними нет, единственная - что постановки оставляют желать лучшего.
 - Мне показалось, ваши пьесы настолько самодостаточны, что они и не нуждаются в постановках, в режиссерских вольностях, иных трактовках, в них все уже выписано. Их читаешь, и этого достаточно.
 - Я слышала такую точку зрения. И не согласна. Понимаете, почему вы так рассуждаете, - современные пьесы в литературном смысле, как правило, довольно слабые, и выигрывают они на сцене. Но пьеса должна быть блистательно написана, и от этого не ухудшится ее постановка у сильного режиссера. Шекспир ведь, правда же, не хуже меня писал. Или Островский - это гений в литературном смысле.
 - Вы считаете себя творцом от Бога?
 - Что-то вы такие вещи говорите... Я считаю, что комплекс гениальности у меня уже прошел. Когда живешь в мире, где ты лишний как личность, где то, что ты пишешь, не похоже ни на кого, где тебя просто не принимают, - это здоровое, совершенно необходимое для выживания чувство. Но это детский комплекс, и я его переросла. Я считаю, что мне дан определенный талант. Не знаю его размера, ценности в категории мировых талантов, но мне его вполне хватает, знаете, так хватает...
 - Тяжело с ним?
 - Что вы! Я ведь только носитель, а сама по себе - просто милая стареющая женщина, нищая, с совершенно дурацкой личной жизнью, потому что склонна к эпатажам, вредящим мне же. Я только носитель. Четко это поняла и знаю, что ко мне это не имеет ни малейшего отношения. Мало того, еще может расплата прийти, как пришла к Гоголю.
 - Вы не думали, за что вас так наказали или, наоборот, одарили?
 - Меня одарили. Безусловно. Правда, не знаю, почему они женщину выбрали. Я считаю, что мужчина духовно выше женщины. Это нисколько не ущемляет мое собственное достоинство. Ну, вот такой эксперимент произвели - выбрали меня. Может, потому, что я человек честный: люблю людей, ненавижу все плохое, причиняющее ущерб живому.
 - Вы в детстве мечтали стать энтомологом, а откуда узнали о такой профессии?
 - У нас были богатые районные библиотеки, я очень много читала - мама приучила. Там я нашла книжку французского энтомолога "Моя охота за бабочками". Она меня совершенно пленила. Несмотря на научные вещи, она увлекательно написана, в приключенческом жанре. Это ужасно красивый волшебный мир: как, например, автор в белой комнате оставляет на ночь открытые окна, входит спустя время, а стены усеяны разноцветными бабочками. Меня только смущало умерщвление этих бабочек. Профессионально я бы никогда не смогла это освоить. Тот мир привлекал меня таинственностью. Всякие страшные жуки, каракатицы - я их жутко боялась. Собирала, но руками старалась не трогать - ну, какой же я энтомолог! Это любопытство к миру. Такие у меня чудовища жили в банках, не передать. Но при всем уродстве они были дивно хороши. Когда встречаешься глазами с глазами жука, а глаза у него золотые, и он на тебя смотрит и видит, как ты к нему подходишь, - представляете, какой контакт! Но энтомолог - тот, кто коллекционирует и изучает, а я отпускала, чтобы не погибли.
 - У вас не бывает ощущения, что вы, когда пишете, протыкаете людей словами, как бабочек - иголками, и кладете в коллекцию, то есть вы стали энтомологом, изучающим человеков?
 - Во всяком случае, у меня нет научного подхода к этому изучению, нет методики. Я еще и биологом, и зоологом хотела стать. Мечтала заниматься тем, что близко к природе, к жизни. Это из той же оперы, что давнее желание моей мамы стать надсмотрщицей. За рабами. Чтобы не работать, а не то, что ей кнутом хотелось размахивать. Почему-то она думала, что где-то есть рабы, и видела себя надсмотрщицей. У меня нет системы исследования конкретного человека. Я вообще не исследую конкретного человека, не узнаю о нем, его психике, душе. Я о нем мечтаю, наделяю его тем, что нужно мне.
 - Вам никогда не хотелось побыть наложницей в гареме?
 - Хотелось! Сераль, фонтаны... Красиво, странно... Почему вы спросили про наложницу?
 - Так подумалось, когда вас читала.
 - Очень чувственные тексты?
 - Нет, просто показалось, что такая женская ипостась вас должна была увлекать.
 - Да, Восток, Восток... Я любила сказки Востока. У меня была книжка азербайджанских сказок, грузинских... Какие там картины удивительные! Восток меня увлекал. Сейчас я понимаю, что он яростен. Вижу, что такое Кавказ в наше время.
 - Самая потрясающая книга вашего детства, видимо, "Дети капитана Гранта", раз вы, второклассницей, написали ее продолжение?
 - Ну, одна из любимых. Самой потрясающей были "Волшебные сказки", Гауф... Гофмана я тогда не знала, позже прочитала. Очень любила Астрид Линдгрен, но не "Карлсона", а "Приключения Калле Блюмквиста". Я родилась в Новосибирске. Мы жили в таком рабочем районе, где дети - без воображения. Пара подружек была, которые шли у меня на поводу и лазили за мной на "графские развалины", бывшие обычной стройкой. Мы все время там проводили. Может быть, мальчики были бы в бешеном восторге от моих фантазий, но не принято было дружить с мальчиками, поэтому девочки, забросив кукол, изображали пиратов. Мы как бы путешествовали.
 - Вы Новосибирск считаете родиной?
 - Абсолютно. Это очень сильный город. Причем, я не просто из Новосибирска, я - сибирский человек. Там совсем другая природа: тайга, угрюмый бор. Но, впервые оказавшись в прошлом году в Средней полосе, я влюбилась в пейзаж и была просто в смятении: кто же я? Это тоже глубоко мое.
 - Откуда родом ваша фамилия?
 - А, это фамилия мужа. Он татарин. Очень родовитая фамилия. Был такой Великий Могол, который завоевал Индию. Этих Садуров очень мало, и они все родственники. Ой, а что самое пикантное... Я же православная. Хоть и не хожу в церковь, но тем не менее осознаю себя православной. А родной дядя моей дочери Кати - бешено образованный человек, знает сорок языков, закончил Институт востоковедения, и, представляете, в Москве он самый главный по мусульманству. Сейчас в Англии насаждает мусульманство, а в это время его сын принял здесь христианство, не хочет быть мусульманином.
 - А почему вы в церковь не ходите?
 - Катя часто ходит, а я - только когда очень плохо. Однажды на меня завели уголовное дело по 206-й статье (хулиганство - прим. авт.), и приятель потащил меня в церковь, сказав, что отведет к таким попам, которые лагеря прошли, ничего не боятся. И правда, священник ко мне подошел, а у него глаза, как пули. Я растерялась, рта не могла раскрыть, чтобы исповедаться. А он все понял и отпустил мне грехи. И сказал: молись Божьей матери, она твоя заступница. Я прихожу домой - и мне звонок, что дело мое закрыто.
 - Перед вами никогда не стояла проблема выбора: с кем творческому человеку интереснее: с Сатаной или Богом?
 - Сатана, конечно, соблазнять умеет будь здоров как. Но на этой проблеме Гоголь сгорел. Я считаю, что дух - только от Бога. Дар дает Бог, Сатана - разрушитель и пересмешник, это обезьяна Бога, он только искушает вас этим даром и губит.
 - Чем вас Гоголь притягивает?
 - Это самый российский писатель. Он написал поразительный, незабываемый роман - "Мертвые души". Так, как Гоголь, Россию никто не понял. Помните, как Чичиков в гостях у Коробочки втянул носом муху, чихнул, и в это время - окно открыто - индейский петух, проходивший мимо, что-то ему горячо залопотал. Это такое лето! В этом так много всего. Как бы пустяки быта, которые не замечаешь. Какой надо иметь глаз, чтобы все поймать. Из этого и состоит Россия...
 - Когда вы открыли для себя Гоголя?
 - В детстве я к Гоголю спокойно относилась, по-школьному. Лет в 20 сама по себе прочитала "Вия", и мне стало плохо - я полгода боялась, болела животным страхом. Потом однажды пришел какой-то человек огромного роста - "черный человек" - и стал настаивать, чтобы я написала по "Вию" пьесу. Я говорила: Бог с тобой, этот текст вообще не поддается инсценировке. Но он меня мучил-мучил, и я начала писать. Так долго погружалась в этот материал, что мне открылась какая-то тайна Гоголя, а потом закрылась, и я забыла свое прозрение. Понимаете, состояние гениальности непостоянно, иначе можно умереть. От меня стало током всех бить. Когда же я читала текст, я физически ощущала, как печатное слово "Вия" углубляется, словно бездонный колодец. Столько смысла в каждом слове, что я могла просто утонуть. Потом я стала читать Андрея Белого. Но Гоголь - самый главный для меня писатель. Он даже больше Достоевского в чем-то, в охвате. Достоевский - писатель совести, души человека, а Гоголь - писатель России вообще.
 - С вами происходят загадочные вещи?
 - Происходят. Но опубликованный мой цикл мистических рассказов - это истории, которые я слышала от других, когда работала уборщицей в театре. Я их просто обработала. Для восприятия чуда нужна особая натура. Человек интеллектуальный может не увидеть, не принять, не поверить, нужен более природный человек.
 - Вы когда-нибудь сталкивались с колдовством?
 - С колдунами я сталкивалась, но я не люблю, не хочу... Это тоже искушение от Сатаны. Мне это не нужно. Даже если он говорит, что он белый колдун и лечит, если только у него нет разрешения от церкви - бывают такие целители, то лучше не связываться, потому что неизвестно, какую цену он с вас возьмет за лечение. Но силы света намного сильнее. Значит, не допустят, чтобы погибло человечество.
 - Нина Николаевна, как вы относитесь к своей репутации эксцентричной женщины?
 - Она меня гнетет. Потому что на самом деле я человек застенчивый. Все мои выпады - это результат моих страстей. Это взрывы, которые - единственное утешение - причиняют вред только мне, то есть я не предаю своих положительных качеств, не делаю никому зла.
 - А как воспринимаете слухи о себе, например: "Новый любовник Нины Садур лучше молодожена Филиппа Киркорова"?
 - Я боюсь их. Мне они совсем ни к чему, я же не Алла Пугачева.
 - В вашей жизни существует культ мужчины?
 - Я подвержена бурным страстям, но не часто - с цикличностью раз в три года. На самом деле это мне нужно для подпитки творчества. Мужчина интересен и ценен в воспоминаниях. Я в него всматриваюсь, разбираю в общих чертах, а потом история заканчивается. К сожалению, я человек по сути своей холодный, несмотря на бушующие во мне страсти. Но это просто страсти, не любовь.
 - А что тогда любовь?
 - Что-то более христианское. Это жалость о человеке. Жизнь души. Когда ваша душа чувствует его душу.
 - Что вы думаете о смерти?
 - Интересно. Я где-то читала, что нам специально дан страх смерти, потому что там находится удивительный мир. Все, кто возвращается из состояния клинической смерти, говорят о невероятном блаженстве. У тонущих или вешающихся перед потерей сознания наступает такой же миг блаженства. Это откуда-то известно. Наверное, от тех, кого удавалось оживить. Страх дан, чтобы сдерживать наше стремление в тот мир до поры до времени. Господь дает каждому великий дар - жизнь и испытания в ней. Нужно пройти свой путь до конца, стараясь понять, кто ты. Почему самоубийство - великий грех? Потому что самоубийца по собственной воле разрушает свою плоть от плоти Господа, попирая его.
 - А если человек вдруг чувствует, что должен уйти из жизни?
 - Тогда пусть прозябает. Это тоже испытание. И в прозябании он может совершить высочайшие открытия.
 - Вы дочери своей завидуете?
 - Ну что вы! Я так счастлива. Она написала потрясающий роман, его взяли в "Знамя", очень хвалили. Рассказы ее опубликовали в двух альманахах. Ей 21 год. У меня, наоборот, комплекс, что я ей мало даю. Не могу заработать достаточно денег, чтобы дать хорошее образование на Западе или хотя бы тряпок купить побольше.
 - На что вы живете?
 - На литературные доходы.
 - Вас часто обманывают?
 - Меня постоянно обманывают. С деньгами. Я, видимо, располагаю к этому: грех не обмануть. Я уже и глаза строгие делаю, причем я не дура, так все просчитаю ловко, а потом выходит: это не так, то не так. У меня недавно чуть не купили пожизненные мировые права за 1400 фунтов, это всего 2000 долларов - и я чуть не подписала. От театров получаю совсем не те деньги, которые должна. Это ж мои деньги, я не прошу в долг!
 - А вы способны себя защитить?
 - Выходит, что нет. Как писать, так они меня уважают, а как платить... Они не понимают, что мне как-то надо жить. Я единственный кормилец семьи. Мама - пенсионерка, дочь - студентка, мужа нет.
 - Как проходят ваши дни?
 - Инертно. Я могу часами сидеть в кресле и пилить себя, что ничего не пишу. Катя любит куда-нибудь уходить по вечерам, на всякие дискотеки, а я страшно переживаю. Все ее кавалеры - интеллигентные молодые люди, какие из них защитники! И она не хочет этого понять. Живу в стрессах. Вот уедем в Малеевку - там она будет рядом, на глазах, я душевно успокоюсь и смогу писать.
 - А вас мама до сих пор воспитывает?
 - Воспитывает!
 - Ей нравится то, что вы пишете?
 - Она благоговеет. Она не думала, что я такое могу писать. Ей многое нравится, хотя она любит Золотой век, Тургенева...
 - Она мечтала быть актрисой?
 - Да. Ее слушала Алиса Коонен! Представляете, мама ее видела! Они приехали в Новосибирск, и после спектакля - кажется, Коонен играла Электру - тринадцатилетняя моя мама отправилась за кулисы и прочитала Коонен отрывок из ее роли. Та прослушала, встала и пошла. А потом к маме приходили с предложением поехать с театром в Москву, но дедушка не пустил. Может, и к лучшему. Потому что она бы приехала, а тут как раз на театр начались гонения.
 - Может быть поэтому вы к театру прикипели?
 - Это какая-то мистика, я не собиралась заниматься театром. Сначала мне просто понравилось, как они богато живут. А потом, в процессе, меня увлек этот жанр - пьесы. Это другой мир, другое сознание.
 - А какая особенность должна быть заложена в творце, чтобы писать жизнь в пьесах?
 - Желание игры. Или жажда бессмертия. Потому что творишь историю еще раз. Театр - дело непростое, лукавое и очень красивое: спектакль зародился, прожил день и умер. Как цветок.
 - Вам хочется остаться в памяти народной?
 - Да. Народ будет ходить и говорить: «Нина Садур!» Как с Пушкиным: "Что я тебе, Пушкин?!" Имя классика всегда на устах. Народная память - неверное понятие. Это какое-то другое оставание с народом - через след в культуре. То есть народ может поплевывать на меня, но я все равно уже буду, уже осталась...
 - Как вы воспринимаете окружающую действительность?
 - Сейчас с ужасом. Что вы, весной буквально под моей дверью убили женщину - все было залито кровищей. А через две недели в подвале другая кричала "спасите-помогите". Когда на улицах появились нищие, я отчаялась, особенно при виде детей, просящих милостыню. Ходила в состоянии паники и раздавала все деньги из кошелька. Понимая, что не спасаю их этим. От этого черствеешь и ожесточаешься, а это не лучшее состояние для того, чтобы писать.
 - Вы не жалеете о прошлом?
 - Оно было страшнее. Какие-то разные учреждения должны были читать мои тексты: позволять или не позволять. На цикле рассказов, который сейчас опубликован, писали: "мистика". А какие рецензии я получила на свои рукописи в издательстве: одна - направление в психушку, вторая - в КГБ.
 - Ваш отец был профессиональным поэтом. Он на вас сильно влиял?
 - Нет, он жил отдельной жизнью. Писал наивные, очень красивые, талантливые стихи. Человек был совершенно повернутый на поэзии. Еще и заядлый рыболов. Ранней весной уезжал на природу с удочками и там творил...
 - Вы часто выходите в свет?
 - Очень редко. Я существую одиноко, особняком, не вхожу ни в какие литературные группировки. Но понимаю, что выходить надо чаще - это нужно для карьеры. Только я мало кого уважаю. Венедикта Ерофеева, Женю Харитонова, Сашу Соколова. Большинство умерло. Я дружила с Женей. Общалась. И более наполненного общения у меня в жизни не было. Обычно мне с людьми скучно, кроме тех, кто очень сильно со мной борется. Видимо, то, что я называю своим миром, их мучает. Но любовь они забирают до последнего. От других общений я себя оберегаю. Или их от себя. Я трудно общаюсь.
 
 
Гвоздь
(очерк об актере Викторе Гвоздицком написан в 1997 году)
 
 Если б его фамилия сама не располагала именно к этому прозвищу, то пришлось бы пойти наперекор фамилии. Но природа не терпит перекоров и предлагает человеческой фантазии подсказки. Виктор ГВОЗДИЦКИЙ. ГВОЗДЬ. Прозвище схватывает самое выразительное - суть личности.
 Гвоздь - это острота бесконечности и устойчивость основы. Предрасположенность к ударам и нацеленность преодоления.
 Если бы в кузнице не было гвоздя, она изнывала бы от неполноты. Так театр без Гвоздицкого выдумывал бы его снова и снова, пока некий невесомый изобретатель не выпустил в мир наиболее совершенный вариант мечтаний.
 Виктор Гвоздицкий - воплощенное дыхание. Так художник обводит слишком видимым контуром то, что, кажется, может ускользнуть. Чтобы задержать дыхание. Так забываешь о собственной плоти и ее функциях, когда следишь за Гвоздицким. Он будто похищает у свидетеля его существования самое трогательное и неприкосновенное - душу. Хватает ее за руку и уносит полетать. И тело опавшим мешком ждет наполнения. Как кузница - гвоздя. Как театр - Гвоздицкого.
 Он наделен даром ворожбы. Щекочуще-вкрадчиво скользнет в щелочку между твоим желанием принять его гостем и неуступчивостью домашнего собственника - и вот уже по-хозяйски расположился в самом уютном кресле, и вот уже хулиганит, заполняя пространство ради заполнения. Так кот метит территорию, сохраняя независимость и от территории, и от своих пометок. И не протестуешь - умиляешься, любуешься.
 Гвоздицкий возникает на сцене, как виртуоз-захватчик. Неважно, происходит это бурным всплеском или нежным мерцанием. Волшебник по-разному вызывает своих духов: словом, жестом, невесомостью... И всегда музыка, даже когда тишина. Он вносит ее в себе - в индивидуальном сосуде. Он присваивает не только мелодии, но все звуки, все явления, которые дополнят его Я, вопьются в него маленькими гвоздиками. И мастерство иглоукалывателя перельется в нем в дар пригвождать.
 Так чарующая рука перебирает волосы на привлекательной голове, чтобы в момент возможного бунта превратиться из робко любящей во власть имущую. Сидеть! Я еще не ушел!
 Однажды ответив ему взаимностью, оказываешься пленником его чар. Голос, взгляд, походка...
 Он пронзительно въедлив. Не сцарапать, не вытравить, не выдернуть. Не из стены - гвоздь. Из нутра - Гвоздь.
 Безответственный насмешник, жестокосердный эгоист, мечтательный одиночка, сомневающийся сердцеед...
 Какой разгадкой можно преодолеть его контур, в котором он себя содержит? В тайне от других - непосвященных. Ни одно слово о нем не покажется верным - гвоздевым. Это просто его очередная обманка-приманка. Он притворяется Виктором Гвоздицким, потому что его увлекли возможности этого образа.
 
 P.S. Виктор Васильевич Гвоздицкий умер в 2007 году. Ему было 54.
 
 
Орхидея советской эстрады
(интервью с певицей Эдитой Пьеха в 1993 году опубликовано в газете «Неделя»)
 
 Эдита Пьеха похожа на женщину, попавшую из комфорта в ссылку. Бывали иностранки, ехавшие в Сибирь за любовь. Бывали - за политику. Бывали - за иностранность. А она, получается, приехала за песнями. Будто в деревню за фольклором. И судьба цыкнула и повелела остаться. Что бы было, если б не было? Не было бы Народной артистки всего Союза с понижением - а может, возвышением, до России.
 Эдита Пьеха похожа на женщину, которая так и не прижилась. Иная странность у нее... Но всегда она вызывала благоговение и любопытство, как витрины заграничных магазинов, в которые не с чем заходить. Около нее замираешь, как вблизи редкостного существа - Жар-птицы с вещевым мешком на крыле. Про нее хочется подумать, что она наступила на горло собственной песне. Но в итоге думаешь, что песня ее именно такая и такая судьба...
 
 - Эдита Станиславовна, у вас есть грех, который вы несете в себе всю жизнь?
 - Я расскажу, но вы подумаете, что я ненормальная. Когда-то я очень обидела Лиду Клемент, была в Ленинграде такая певица, роскошно стартовала и молниеносно стала любимой. В 26 лет она умерла, а накануне ее смерти... Платья у нас были казенные, они хранились на складе Театра эстрады. Я уехала на гастроли, и кто-то из злопыхателей позвонил мне и сказал: а в твоих платьях поет Лида Клемент. У нее не было собственных. У меня тоже было всего три-четыре, но по тем временам - 1963 год - мы считали это большим богатством. Я пришла в Театр эстрады на ее концерт и потребовала вернуть мне мое платье. Такой низкой я оказалась, так некрасиво себя повела, при том, что знала о ее болезни. Я католичка, и после ее смерти молилась каждый вечер в течение года, чтобы она меня простила. Я никому почти не рассказывала, но прошло много лет, сейчас мне уже 55, а тогда нам было по 26.
 - У вас бывают моменты, когда вы думаете, что жизнь несправедливо жестока с вами?
 - Жизнь ловит меня, как охотник зверя. Если я не готова к какому-то событию, этапу, значит, меня пристрелят или ранят. А если я все предусмотрю, если голова будет на месте, я смогу увильнуть от какого-то жизненного удара. Жизнь ко всем одинаково относится, просто она каждого проверяет на прочность ради него самого же.
 - У вас было трудное детство?
 - Очень. Наверно, отсюда и такая закаленность, броня, в которой я, как рыцарь, лавирую, чтобы не получать лишних ударов. Я редко падаю, меня непросто свалить. При том, что, несмотря на 35 лет творческой жизни, у меня нет ни накоплений, ни импресарио, ни штата прислуги, есть просто люди, которые всю жизнь приходили мне на помощь. Они не менеджеры, не деловые люди. Наверное, не худа без добра. Все трудности бесследно не прошли.
 - Хотя внешне они на вас не отразились.
 - Я всегда стремилась к идеалам, которые казались недосягаемыми. Хотела нести людям красоту, которой не хватало мне самой. Я только что от врачей. Врачи спросили, почему у меня искривлены пальцы на ногах. Потому что я в детстве донашивала туфли своей двоюродной сестры, которые были на полтора размера мне малы. Вся моя жизнь прошла не в роскоши и без денег. Посади меня в роскошную виллу, я там, наверно, заблужусь, мне станет страшно. Как я боюсь, скажем, ночевать одна в трехкомнатном люксе - всегда зову кого-нибудь ночевать со мной. Мне кажется, какие-нибудь вампиры непременно явятся в темноте - разыгрывается воображение. Я живу так, как привыкла и как чувствую себя защищенной. И профессию учителя я выбрала, как самый реальный, земной вариант воплощения своего нутра. Мне хотелось нести людям то, чего у меня самой в детстве не было. Папа умер, когда мне было четыре года. И вот эта незащищенность с того возраста...
 - Вы отца помните?
 - Да. Мне исполнилось два года, когда во Франции началась война: эвакуация, оккупация, бомбежки, мы выкапывали соседей из-под развалин домов, бесконечные походы на кладбище - сначала папа умер, потом, когда мне исполнилось семь, умер старший брат, нищета, расстрелы шахтеров, работавших в Сопротивлении против оккупантов... Все помню. Однажды я нечаянно, во время игры, совком ударила девочку, чьи родители, наши соседи, работали на фашистов. Мой папа был болен, умирал - в 37 лет у него окаменели легкие, четырнадцатилетний брат работал на шахте, чтобы зарабатывать на жизнь, а те жили припеваючи, получая хорошую еду от оккупантов. Меня хотели наказать. И мой папонька сказал: она слишком маленькая, чтобы творить зло сознательно.
 - Вам не хватало отца?
 - Всю жизнь. Эта незащищенность и породила броню. Я понимала, что мне нельзя давать себя в обиду. Сама себе была отцом.
 - А почему ваша мама второй раз вышла замуж?
 - Потому что умер мой брат. Мы жили в шахтерской колонии и были собственностью хозяина шахты. Жилье казенное. Если в шахту не спускался член семьи, требовали освободить жилье. А женщине было немыслимо найти работу во Франции во время войны. И мама, похоронив семнадцатилетнего сына, умершего от скоропостижного туберкулеза, вынужденно вышла замуж за нелюбимого человека, который нас кормил. С отчимом у меня дружбы не получилось. Он сказал: ты будешь носить мою фамилию. А я ответила: нет, я буду носить фамилию моего папы.
 - Вы мамина или папина дочка?
 - Папина. От мамы у меня доброта, терпеливость. Их было три сестры. Две прекрасно устроились в жизни. А мама никогда не жила роскошно, всегда самая бедная, невезучая, наверно, оттого что была такая открытая для всех. Носила великолепные имя и фамилию - Фелица Королевска. Я мечтала, что рожу сына и назову Станислав Пьеха. Родила дочку. Не могла назвать ее Фелицей - не разрешили бы родственники со стороны мужа, Броневицкого. Но когда Илона родила сына, мой второй муж, я ему за это благодарна, несмотря на то что мы с ним мало прожили, всего шесть лет, зная мое сокровенное желание, уговорил мою дочь назвать ребенка Станиславом. А уже чуть позже внук сам сказал, что хочет быть Пьехой. И он носит имя Станислав Пьеха. Потеряв папу, я возродила его в своем внуке. Но это очень сентиментально. Люди подумают, что я уже такая дремучая старуха. А я очень оптимистично и по-боевому настроена.
 - У вас не бывало желания махнуть рукой на все здешние трудности и вернуться на Запад?
 - А кто меня там ждет? Я должна буду опять начинать с нуля. Со мной сжилось такое состояние: и снова все сначала... Когда я покинула Францию в девять лет, мы переехали в Польшу, я пошла в школу, практически не зная языка, и оказалась в числе двоечников, хотя из Франции уехала хорошей ученицей.
 - Вы переехали в Польшу всей семьей?
 - Родня со стороны мамы осталась во Франции, они ее уговаривали, чтобы не уезжала, но отчим был коммунистом, свято верующим в коммунизм. Правда, в 1949 году он сдал партбилет, сказав: я с ворами в одной партии быть не собираюсь. Он тогда поставил диагноз, что в польской партии рабочих обосновались воры. Но в 1946 году мы из-за него переехали в Польшу. Было очень трудно. Там действовали бандитские группировки, настроенные против демократического строя, убивали людей, погибло много шахтеров. Камнями забили двух директоров шахты. Отчим ходил на работу, в кармане у него лежало битое стекло, а на плече в тряпочной сумке - деревянный брусок. На него несколько раз нападали, знали, что он коммунист, и караулили. А на ночь мы подпирали входную дверь палкой, чтобы не выбили. Страшные дела творились примерно до 50-го года. Каждый день думали: выживем или нет? Не говоря о том, что недоедали. Спасал огород и трудолюбие. Катовицы - оттуда Пьехи родом, там буквально каждый десятый человек носит фамилию Пьеха.
 - И как вы чувствовали себя в классе среди двоечников?
 - Меня посадили на последнюю парту, это убивало, я мечтала сидеть на первой и добилась этого к третьему классу. Я не хотела быть хуже других. Всю жизнь к этому стремилась. В седьмом классе уже была нормальной ученицей. Поступила в педагогический лицей, закончила его с золотой медалью и поехала на учебу в Советский Союз.
 - Это было почетно?
 - Очень почетно. Я прошла три конкурса благодаря, видимо, артистичности, потому что знаний у меня было значительно меньше, чем требовалось, чтобы победить, но я здорово играла. Про битву под Грюнвальдом знала только то, что она состоялась в 1410 году, но я такой спектакль разыграла перед комиссией, даже спела им, чтобы они мне поставили "хорошо". На третьем туре мы месяц готовились, и уже лучшие из лучших должны были попасть в СССР. Я выступала в самодеятельных вечерах, и в меня буквально влюбилась учительница по русскому языку, хотя я была абсолютный ноль в русском языке, она с трудом натянула мне "тройку". Меня пропустили в Советский Союз условно. На первом курсе "Капитал" Маркса я конспектировала со словарем. Опять выбивалась в люди. Потом попала на сцену - снова в непривычную обстановку. Шахтерская девчонка, спортсменка, не имевшая представления о том, что такое театр, попала на сцену! Что там делать? Как я впервые в жизни попала на банкет в советском посольстве в Париже в 1965 году! Слева огромное количество приборов, справа - столько же. Я растерялась. А дипломат, сидевший рядом, тихо мне сказал: "Начинайте брать приборы с края, все совпадает с меню". Меня все время бросали, как котенка в море. Я плавать не умела, но быстро училась уже в воде, лишь бы не уронить достоинство, которым всегда дорожила. На банкете не стала бы есть вообще, прикинулась, что не голодна, только бы не опозориться. Однажды мне преподнесли большое блюдо белых "колбасок". В Праге, в отеле "Интерконтиненталь", где в мою честь президент Общества чехословацко-советской дружбы устроил обед. За столом было всего пять человек. А я смотрю на блюдо и думаю: что с ними делать? Никогда в жизни я не видела такого кушанья, к тому же сидела без очков, потому что мне хотели какие-то линзы сделать в подарок. И не разглядела, что это марлевые салфетки на серебряном блюде. Вдруг президент говорит мне: освежите руки. И я благодарно выдыхаю: спасибо! Как будто меня приговорили к смерти и помиловали. Взяла салфетку, небрежно встряхнула, и дальше уже артистизм помог сделать вид, что я каждый день это проделываю.
 - Вы любите вкусно поесть?
 - Люблю растительную пищу, рыбу. Мясо - нет. Однажды сама ловила рыбу, и удачно - на Черном море. А водитель моторки выловил катрана, мы сдали его в японский ресторан, где нам приготовили эту удивительно вкусную акулу. Я родом, наверно, из Китая или Японии, потому что обожаю китайскую и японскую кухни, как самый большой обжора. Директор парижского концертного зала "Олимпия" Бруно Кокатрикс когда-то сказал мне - он был президентом общества гурманов Парижа, - что получать удовольствие от вкусной еды - тоже признак высокой духовности, потому что человек, который неравнодушен к хорошо приготовленной пище, - это человек с утонченным восприятием жизни. Я не могу есть похлебку, не могу питаться в столовых, не люблю, когда стол не накрыт.
 - Ваше имя легко связывается с именами знаменитых людей.
 - Я была знакома со всеми космонавтами, со многими главами правительств. Как назло, с тремя афганскими лидерами - трижды там была и со всеми целовалась, что на Востоке не разрешено. С Тараки я даже вино пила, хотя он мусульманин, но говорил, что в Америке научился пить вино. С Амином, который задушил Тараки, я танцевала, при том, что женщинам не полагается танцевать в мужской компании, мне разрешили: вы из Европы, ладно, танцуйте с нами. Меня спасло то, что у меня было зеленое платье, а у мусульман это священный цвет. С Бабраком Кармалем мы пьянствовали на приеме в советском посольстве. Командующий нашими войсками на БТР приезжал ко мне в гостиницу во время комендантского часа и хотел за мной ухаживать, но я его отправила обратно. В Афганистане я выступала не только для наших военных, но и для мирного населения, оккупированного нашими войсками, пела и на пушту, и на дари, чем не может похвастать, наверное, никто, кроме, может быть, Иосифа Кобзона. Но он вне конкурса. У него феноменальная память, феноменальная голова, феноменальные дела. Человек вне закона.
 - У вас были высокие покровители?
 - Покровитель - это тот, кто помогает. Мне всегда помогали простые люди. А высокие покровители... Ельцин недавно сказал: я же не Пьеха, чтоб раздавать автографы. Я знаю, что нравлюсь горбачевской семье, но они ни разу не пришли ко мне на концерт. Я могла, может быть, нравиться Брежневу, он мне даже подарил розы в ГДР, в посольстве, и поцеловал в щечку, но на этом все покровительство закончилось. Многие послы многих стран, где я побывала, мне симпатизировали. Я, как мягкая кошка, которую можно погладить, чтобы снять стресс, но не более. Никогда не пользовалась моментом, оказавшись рядом с человеком, правящим этим миром, чтобы что-нибудь у него попросить.
 - Вы производите впечатление человека, который всю жизнь держит себя в ежовых рукавицах.
 - Так оно и есть.
 - Видимо, ваша дочь сейчас на сцене хулиганит и за вас, реализует то, что вы старательно в себе подавляли?
 - Угадали. Во мне задавили эту хулиганку. По натуре и я такая. Мне до недавнего времени снились сны, что я летаю на большой высоте, раскрыв крылья: это помогало мне, проснувшись, видеть мир прекрасней, чем он есть. Я много бегала - у меня всегда были очень крепкие ноги. Сильной себя чувствовала. А сильные не бывают простыми.
 - Как сложился именно такой ваш образ на сцене? Вы однажды процитировали кого-то: "Будуарный стиль старинной женщины"...
 - "Старинной" - это неправильно. Образ будуарной женщины. Будуар - это место, которое полагается иметь в доме каждой женщине. Там она может заниматься своей красотой, лепить свой имидж. Это женщина в пеньюарах, пастельных тонах, чтобы глаза отдыхали. Я люблю зеленый цвет, розовый. Не случайно Шульженко окружала себя розовым цветом - у нее спальня была розовая, халат. Надо внушать себе, что жизнь - в розовом цвете.
 - Какой ваш талант остался нераскрытым?
 - Я была бы прекрасным поваром - в собственном ресторане готовила бы свои коронные блюда. Из меня получилась бы очень хорошая Раиса Максимовна - чтобы представительствовать при ком-то. Я бы делала это красиво, используя свой артистизм. Изысканное, шикарное, дорогое ощущение жизни мне свойственно. Может, мои предки были очень роскошного происхождения? Говорят, что я уже тринадцать раз жила. Мне как-то гадали и описывали, что видят меня в роскошных старинных одеждах. Графское ощущение мира во мне точно есть. Я всегда пыталась сделать свой быт красивым. Дорогим не получается - денег нет.
 - Вы авторитетны для дочери как мать, как певица?
 - Я для нее авторитет старомодного образа жизни. Я никогда не умела делать деньги. Поэтому не подхожу ей качестве современного идеала.
 - На кого она больше похожа - на вас или на отца?
 - На отца. Но на сцене многое от меня. У меня иногда бывает так, что вдруг вспыхивает искорка, когда я могу быть остроумной, мгновенно отреагировать на чей-то выпад. Дочка бывает такая часто. От отца то, что она деловая очень и жизнь берет за рога.
 - Ей есть за что вас упрекнуть, вы баловали ее заботой?
 - С 15 лет она предоставлена самой себе, ей было сказано: как себе постелишь, так и выспишься.
 - Почти семейная традиция: у вашей мамы было два брака, у вас два и у дочери. На ваши взаимоотношения с мужчинами повлияла ранняя смерть отца, как вы думаете?
 - Это если по Фрейду... Наверно, потому что я Лев, я сильная. А в глазах мужчины иногда нужно быть слабой. Я не умею притворяться, бросаться на шею и кричать о своей любви. Никогда не могла сказать мужчине: какой ты у меня умница. А мужчины нуждаются в этом. В браке может быть идиллия, когда женщина говорит мужчине неправду для того, чтобы он ее защищал, становился сильнее, ибо по природе мужчины слабы, именно женщины воспитывают в них силу. Двадцать лет Броневицкий не хотел признавать во мне какую-то силу. Сам он по натуре был незащищенным, но обрел имидж деспота еще до нашего супружества, которым хорошо прикрывался и пользовался против меня. Но я, раскусив это, терпела. На самом деле именно я его успокаивала и приводила в чувство, когда на него нападали, говорила, что все ерунда, что он обязательно победит. А второй муж заявил: "Мне надоело быть мужем Пьехи, я хочу, чтобы ты была моей женой". У дочки тоже превалирует сила. Будучи Водолеем, она буквально задавила первого мужа и второго под каблук взяла. Чего не было с моей мамой. Моя мама была раба.
 - У вас есть хрустальная мечта?
 - Иметь красивый дом, сад и продолжать то, что оборвалось в жизни моего папы - выращивать розы. Быть достаточно богатой, чтобы помогать другим. Скажем, получить от кого-нибудь наследство. Но это мне не светит. Так мне сказали, но нагадали, что в этом году я встречу самую большую любовь в моей жизни.
 - Вы представляете себе период вашего заслуженного отдыха?
 - Мне кажется, что его никогда не будет, что покой нам только снится. Сегодня врачи сказали, что мне надо лечь в больницу на две недели, у меня не все в порядке с позвоночником, остеохондроз, модное заболевание, но я сказала: нет, только в июне могу, раньше никак. А потом, что я буду делать на заслуженном отдыхе? Если только моя самая большая любовь, сужденная в этом году, окажется богатым человеком, тогда я смогу выполнить все свои желания.
 - Вы прибегали к помощи пластических операций?
 - Наши люди к пластическим операциям относятся как к чему-то ненормальному. Для западной звезды это то же самое, что запломбировать зуб. Чтобы хорошо выглядеть, женщина не должна гнушаться ничем. Мне вырезать пока особенно нечего. Если понадобится - вырежу, но не стану об этом сообщать публике.
 - Вашей карьере здесь помогало иностранное происхождение?
 - Моей карьере, наверное, помогала моя врожденная наблюдательность, обостренный слух: я слышу, как капает вода в ванной, и не могу заснуть. У меня высокий порог восприятия жизни. Меня выводит из равновесия то, что другие не замечают. Поэтому мне легко было лепить из себя образы, казавшиеся другим недоступными.
 - Почему вы так мало снимались в кино?
 - Я снялась в трех кинофильмах и везде играла разведчиц. Наверное, из-за акцента. Не добрался до меня режиссер, который увидел бы во мне комедийную героиню. А могла бы получиться.
 - Вам приходилось давать взятки?
 - Денежные? Никогда в жизни. Я умею давать взятки иначе. Я знаю, как расположить человека к себе, начинаю говорить с ним, как будто нечаянно достаю календарик, спрашиваю: "Вас зовут Иван Иванович?" А от Ивана Ивановича зависит, предположим, чтобы мне попасть к Демичеву. Я пишу: "Ивану Ивановичу с любовью (или на память), Эдита Пьеха". Он удивляется: "А вы Эдита Пьеха?" Я говорю: да, мне очень надо попасть к Демичеву. Он: звоните тогда-то. То есть я и разведчица, и нахалка, потому что по-хорошему успеваю узнать то, что мне нужно, и дать взятку в виде автографа.
 - Ходили слухи, что правитель Ленинграда Романов добивался вашего расположения...
 - Перепутали с Сенчиной. Я была выше его на целую голову.
 - Вам никогда не говорили в качестве упрека, что на Западе вы не сделали бы такую карьеру, как здесь?
 - Никто не смел так сказать. Мне свыше было предназначено выступать. И где бы я ни появлялась, я всегда была замечена. Броневицкий мне говорил: какая ты бездарная, ты не поддаешься дрессировке. А я не могла быть такой, как он хотел. Я была собой.
 - Вы водите машину?
 - Нет, потому что я мыслю образами, и если вижу человека, который переходит через дорогу, я сразу представляю, что я его задавила, не справилась с управлением. То есть я не достаточно наглая, чтобы верить в себя настолько, чтобы садиться за руль.
 - А на каких языках вы говорите?
 - Я могу говорить в мерах приличия по-французски, по-польски, по-немецки. Не касаясь науки, техники - это для меня недоступная сфера, даже по-русски я не владею терминологией.
 - Вам бывает трудно с собственным характером?
 - Бывает. Трудно жить с комплексами - надо мной постоянно довлеют такие понятия: неудобно, неприлично, неловко, нельзя. Мне друзья говорят: "Твоя голова на три дня от тебя отстает".
 - Вы себя часто ругаете?
 - Да. Моя костюмерша всегда ворчит: "Опять самоедством начали заниматься". Особенно я комплексую, когда попадаю в обстановку, непривычную для меня, которую приходится обживать. Оказавшись в другой стране, я плохо ориентируюсь - у меня зрительная память плохая. Например, в Париже - сколько уж раз я там была - шла как-то по улице и бросала камешки, чтобы по ним вернуться в гостиницу. Не пометив обратный путь, чувствовала, что заблужусь, даже зная язык. Я дружу сама с собой, но мне с собой трудно, как с трудно воспитуемым ребенком...
 
 Она не позволяет себе расслабиться, особенно публично. И на банкете пьет минеральную воду, хотя наверняка предпочла бы, как все, шампанское. И стесняется жевать на людях, поэтому с банкетов уходит голодной и трезвой. Она насыщается потом, когда нет посторонних и можно расковаться. Ее жизнь так и распадается на два плана: публичное одиночество и одинокая самодостаточность.
 Орхидеи у нас не растут. И советской эстрады уже нет. Но Эдита Пьеха живет здесь. И дочь ее. И внук. Местные. Для кого-то Россия - мать. А ей она стала отцом, мужем, самым главным мужчиной, единственным, от которого никак не уйти.
 
 
Болдинская осень Аллы Пугачевой
(очерк продюсере Евгении Болдине опубликован
в газете «Ориентир» в 1991 году)
 
 Она всегда выглядела независимой в своем одиночестве. Казалось, эту женщину никто не сможет удержать, потому что она никого не станет удерживать. И вдруг - Евгений Болдин. И масса вопросов о нем: в каком мешке отсиживался, кто кого нашел, кто при ком, деловой союз ее популярности и его способностей? В телеинтервью о Театре песни говорила она. Он молчал, хотя представлен был директором. Распорядитель бала, на котором танцуют другие?..
 «Я не загадочный, а совершенно нормальная личность, просто у меня в характере нет того, что заставляет людей не то чтобы лезть вперед, а показывать, как лезешь вперед, быть очень заметным. Не люблю. Исполняю роль работника закулисного. Я по характеру такой. Овен - по месяцу. Крыса - по году. Если я буду что-то противоестественное своему нутру делать, я буду противодействовать самой природе, а зачем воевать с природой? Получится то, что у нас произошло с экологией.
 - Разве человек не должен стремиться выделиться?
 - Но не с помощью средств массовой информации. Он должен выделиться с помощью своего отношения к людям, к труду. Нужно чтобы его заметили со стороны. Вы же мне сами позвонили и попросили о встрече. Я не просил вас».
 Он был душистый, гладкий и весь серебристый с переливами: серебристые волосы, зачесанные волной назад, серебристый костюм. Даже лицо казалось присыпанным пыльцой, а глаза - с серебристой поволокой. Все к месту и к облику. Он был ухожен и красив, как дорогая игрушка. Только кожаная сумочка сбивала на мысль о клерке, который носит за шефом документы. Сумочкой он поигрывал при ходьбе, как школьник - портфелем.
 Автомобиль «Чайка», затребованный им к подъезду, был из другого ассоциативного ряда, куда этот, по виду мужчина на отдыхе, просто не вписывался. Разве что поверхностная серебристость объединяет.
 Мы сидели в Театре песни, который утонул в желудке спорткомплекса «Олимпийский». «У них вход там, где раньше стояли мусорные ящики», - направили меня вахтеры. Но внутри все оказалось престижно, традиционно престижно, по-советски. Древесно-пальмово-зеркальная упаковка с плакатами Пугачевой на стенах коридора. Так оформляют павильоны зарубежных выставок: застекленные ячейки со столиками, креслами, диванчиками. И кабинет шефа, как вывод из всего предшествующего.
 Он вальяжно распластался в кресле и во время монолога водил глазами по афишам с лицами женщины, которая уже, еще, опять, всегда поет. Так Пигмалион гордится Галатеей. Так Галатея отвечает взаимностью Пигмалиону. Так управляющий представляет себе идеальные отношения с хозяйкой. Он играл респектабельного, но все же... компаньона, никак не главу фирмы. Он не вытравил из себя простоты работяги и не обрел спокойной уверенности и независимости интеллигента не первого поколения. Но он сделал себя сам и весьма доволен результатом.
 «Я - москвич, - рубанул так, будто сказал: я - столица! - Я родился в центре. Всю жизнь провел в центре. Поэтому всегда находился в центре различных событий. Если бы родился на окраине Москвы, уже была бы колоссальная разница по тому, какую информацию получаешь, с кем общаешься, что делаешь. Наша центровая компания каждый день в шесть часов вечера собиралась на Площади революции, и мы ехали на концерт какого-нибудь ансамбля, тогда они назывались бит-группами. 64-67 года. Было модно снимать кафе и устраивать поп-сейшены. Я как раз один из главных организаторов сейшенов. И сам играл на ритм-гитаре в группе «Зигзаги». Мне нравилась атмосфера шоу-бизнеса, под которым я понимал зрителей, сцену, артистов. Официальную эстраду я не воспринимал и не воспринимаю. Это искусственно выдуманное явление, как вся наша идеология. Алла - единственный человек, который через себя не перешагнул, она в то время сделала вызов всему происходившему. А остальные исполняли одну верноподданную песню, которая им сверху предписывалась».
 Есть у них что-то общее: Алла Борисовна - Евгений Борисович. И судьбами похожи. Он рос по двум параллелям: одна обеспечивала тыл, другая работала на будущее. Организация сейшенов - это заявка на Театр песни. Тыл - это производственная стезя.
 «Я умею делать практически все!». Он начал работать в 14 лет, учась в ПТУ: «тогда это было модно». Стал автослесарем 6-го разряда. Работал на авторемонтном заводе. Потом водителем. Закончил индустриально-педагогический техникум. Пошел в армию - в Таманскую дивизию. Стал офицером в 22 года: «каждое утро во главе роты маршировал на плацу перед командиром полка». Год работал в школе преподавателем черчения, но попробовал преподавать и историю, и математику, и литературу, заполняя пробелы учителей. Старшеклассницы отреагировали на его появление боевой окраской. Дошло до того, что завуч, хоть и в шутку, но спросила: «Евгений Борисович, что вы с ними делаете во время урока, почему на ваши занятия они приходят совершенно в ином виде?»
 Администраторскую школу он проходил в Союзконцерте, куда друзья устроили его уполномоченным по организации и проведению концертов. Вот когда две параллели слились.
 С ним, кажется, трудно быть в близких отношениях, не допустит, ему это не требуется. То, свое, что он держит на поверхности, довольствуется таким же поверхностным откликом. Потому с ним наверняка трудно поссориться. В отношениях с людьми он хранит нейтралитет, за счет чего удобен в общении для всех.
 Этот мужчина, верится, может вынести все женские взбрыкивания. Он снесет унижения, просто не придавая им значения, отключив самолюбие. Он непробиваем для переживаний, если скажет себе: «Сим-сим, закрой дверь». Он простит человеку все, если человек ему необходим или имеет право на все.
 «Сегодня я совершенно спокоен. Сижу в стороне и никуда не лезу, ни вправо, ни влево, потому что знаю, что правды нет ни там, ни там. Надо только не поддаваться эмоциям, чтобы не наделать ошибок. Я ценю свое время. Поэтому совершенно нейтрален.
 - А как можно сохранить независимость?
 - Созерцанием. Я говорю о духовном. В работе, в быту я полностью завишу от происходящего. Вынужденно. Но без личного участия в процессе, не примыкаю ни к какой идее, течению, партии. Если они сознательно вступали в партию, я сознательно не вступал. Я сознательный некоммунист и горжусь этим, хотя карьере моей это сильно мешало. Слава Богу, мы с Аллой нашли общие взгляды на жизнь, на работу. Все, что у меня есть, я сам себе придумал и сам воплотил, ни у кого ничего не отнял, ни перед кем не унижался. Шел непроторенной дорожкой. Чистым своим путем. И ничье место в этой жизни не занял. Я точно занимаю свое место.»
 Они познакомились в мае 1978 года. Он уже был директором программ в Росконцерте. До этого он видел Аллу один раз - на концерте в Лужниках. Мимолетное знакомство: «После концерта она была совершенно в беспамятстве. Она всегда после концерта находится в каком-то своем измерении: она есть и ее нет».
 Его представили в маленькой однокомнатной квартире Пугачевой в Перовском районе. Она была уже жутко популярна. Знакомство получилось. Он стал директором «взрывоопасного явления»:
 - Она была неожиданна, непохожа на всех в поступках, мыслях. Тринадцать лет мы вместе. Активно вместе... Алла всегда страдала от отсутствия конкуренции. Когда ты долгое время лидер, и никто не дышит тебе в спину, легко расслабиться и погибнуть... Так как Пугачева была лучшая певица, то я хотел, чтобы и окружали ее лучшие и лучшее. Мы первые начали работать на эстраде со светом, звуком, сценографией, костюмами. Наш коллектив выпестовал лучших на сегодня в стране художников по свету, сценографов. И я этим горжусь. Вот здесь не боюсь якать. Моя заслуга. В 1984 году мы показали феерическую программу в «Олимпийском» - «Пришла и говорю». То, чего тогда достигли в оформлении концерта, сегодня неповторимо и для нас. Тогда люди работали для души, на энтузиазме. По-пионерски. Мы и были первопроходцами. Теперь человека ни заразить, ни увлечь. За хорошие деньги он сделает конкретную работу - от и до, не более. Энтузиазм иссяк. Вытравили.
 - Вы когда-нибудь соберетесь написать книгу?
 - Да. Сколько раз мы на эту тему с Аллой говорили. Я ей предлагал хороших исполнителей. Но она не хочет: сама когда-нибудь напишу. Идея живет. Написать есть о чем.
 В 1974 году, продолжая производственно-творческую стезю, он поступил на экономическое отделение театроведческого отделения ГИТИСа, где с любовью изучал «Капитал» Маркса и с ненавистью читал политэкономию социализма.
 «Я понял одно, что кто-то очень сильно пытался теоретически оправдать то, что мы сегодня имеем, а получилась полная эклектика, ахинея. Я очень уважаю Николая Травкина. Все, что он делает, он делает искренне. Он чист. Я ему верю. Главное, что он из рабочей среды. Остальные подвержены жуткой болезни, которая называется советским социализмом. А он не больной. Свеженький. И идеи его мне нравятся. Мне нравятся люди, которые не были винтиками механизма, созданного нашим социализмом. Они, как детальки, которые валялись где-то в стороне и их еще не успели использовать, так они и остались до поры.
 - Что в нашей стране больше помогает делу: имя Пугачевой или ваши способности?
 - Конечно, в первую очередь имя Пугачевой. Но и, естественно, способности, если они у меня есть. Я не знаю, есть они у меня или нет.
 - Вы очень самокритичны?
 - Очень...»
 Когда нас прервали, он с сожалением сказал: «Я только разговорился. Когда еще получится так, чтобы нашлось время, чтобы было настроение...» Я нескромно мысленно дополнила: чтобы слушали... И мне тоже взгрустнулось - по цепочке от него.
 Евгений Борисович запирал дверь, а в пустом офисе надрывался телефон. Сумасшедшая поклонница, из-за которой он раз в два месяца вынужден менять домашний телефон. Когда я просила у него фотографию, то чувствовала себя такой же сумасшедшей поклонницей. А он кокетничал, как усталый кумир: «Я так себя не люблю, что даже фотографий моих у меня нет. Некогда и незачем сниматься. Но... найдем, раз надо». И он упаковался в автомобиль - не в «Чайку», а в более подходящую ему - иномарку. Плакатная Алла Борисовна осталась внимать телефонному звонку.
 
 
Беседа с продюсером Евгением Болдиным в Театре песни (спорткомплекс "Олимпийский») 6 апреля 1991 года
 
 - Кроме того, что вы - генеральный директор Театра песни, главное действующее лицо здесь, я о вас, Евгений Борисович, ничего больше не знаю. Помню, как неожиданно для непосвященных вы возникли на небосклоне Аллы Пугачевой, вместе с ней и сразу же были заявлены как супруг и директор. Вы такая загадочная личность.
 - Я не то что загадочная, я совершенно нормальная личность просто у меня нет в характере того, что заставляет людей не то чтобы лезть вперед, а показывать, как ты лезешь вперед, и быть очень заметным. Я не люблю. Поэтому я очень редко даю интервью, стараюсь как можно реже показываться на телевидении и мелькать в прессе. Исполняю роль работника закулисного.
 - Сознательно держитесь в тени?
 - Сознательно.
 - Это помогает делу?
 - Мне это помогает. Да что значит: помогает, не помогает. Я просто по характеру такой. Стараюсь жить по своим законам.
 - А если подробнее, какой же у вас характер? Кто вы?
 - Я москвич. Родился в центре. Всю жизнь прожил в центре. Поэтому всегда находился в центре различных событий. Прошел этапы молодежных течений - они через меня прошли.
 - Вы были лидером?
 - Опять, что значит - лидер?
 - Ну, организовали вокруг себя команду и действовали.
 - Нет, я скорее, соучастник, но активный. Что касается активности, то я люблю что-то делать, не просто бездумно участвовать в чем-то, а организовывать. Организаторские способности у меня есть. Я считаю себя счастливым человеком, потому что я нашел себя в жизни. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Я готов работать 24 часа в сутки. Практически я и работаю так. У меня и во время рабочего дня, и после, получается, все связано с работой. Я удовольствие получаю от того, что до момента, пока не засну, у меня есть дело.
 - А кто ваши родители? Они живы?
 - Мама жива, а папы практически у меня не было. Знаете, есть, была, а может, и сейчас есть, такая модная ситуация, когда не знаешь, кто у тебя папа.
 - И не знали, и не знаете?
 - Не знаю.
 - Не интересовались?
 - Не то что не интересовался. Не хочу задавать маме вопросы, которые ей были бы, может быть, не очень приятны. Это для вас просто общий обзор, что ли, чтобы ближе познакомиться и более точно представить себе меня.
 - Вы не испытывали потребности в отце, вам хватало мамы?
 - Я просто не знаю этого чувства и понятия - папа. Я никогда в жизни никого не назвал словом "папа", поэтому это потерянное с детства для меня чувство никогда отрицательно на мою психику не влияло в связи с тем, что у меня не было примера. Если б я хоть раз кого-нибудь назвал папой, потом я, может быть, и скучал, что сегодня не могу никого так назвать, сожалел бы об этом.
 - Мама имела отношение к искусству?
 - Никакого. Она всю жизнь имела отношение к торговле. Сейчас она давно на пенсии. Я занимался всю жизнь самообразованием. Был предоставлен сам себе с детства, и, может быть, и хорошо. Был самостоятельным всю жизнь, независимым и всему научился. Я умею делать практически все, что только можно уметь делать.
 - Что "все"? Пилить, строгать, машину ремонтировать?
 - Все.
 - Вы учились этому, зная, что вам пригодится?
 - Нет, ну, во-первых, по жизни мне никогда никто не помогал ни в выборе профессии, ни в моем становлении, ни в моем трудоустройстве или хотя бы в моральном, идейном направлении, что мне делать в этой жизни. Я все всегда решал для себя сам. В 14 лет я начал работать. Учился в ПТУ - тогда это было модно. И я после седьмого класса пошел в ПТУ.
 - И кем вас выпустило ПТУ?
 - Автослесарем. Тогда это было интересно, да и теперь. Это мне сразу дало в жизни какую-то основу для отношения моего к технике, не только к машине. Хотя благодаря этому, я машину очень хорошо знаю, вообще автотранспорт. Потом моя жизнь будет связана с транспортом... Такое было начало. Автослесарь 6-го разряда. Хорошая специальность. Ремонтировал ЗИЛы.
 - Вы содержали семью?
 - Нет, я не содержал семью. Нельзя сказать, что мы уж так бедно жили. У нас был нормальный на то время достаток, жили как все, ни лучше, ни хуже. Я просто сам себя начал содержать, тем самым, естественно, помогая маме. Параллельно учился в школе рабочей молодежи. Тогда это тоже было очень модно. В восьмом классе я осознал действительность, столкнувшись с производством, понял, что надо более серьезно относиться к учебе. Закончил восьмилетку с благодарностью, закончил ПТУ с отличием, хотя не стремился к этому вообще. Просто, наверное, предметы мне очень легко давались, с большим удовольствием учился именно потому, что люблю что-то делать. В тот момент это была учеба. Работал на авторемонтном заводе. А вообще это интересно?
 - Конечно. А вам неинтересно про себя рассказывать?
 - Я так редко про себя рассказываю. Это, наверное, впервые я рассказываю про себя. Ну пусть будет так. Может, оно и правильно, что вот именно сейчас... По крайней мере совесть в данный момент меня не мучит.
 - Почему она должна вас мучить?
 - Потому что мне казалось, что если начинаешь о себе что-то говорить, то это граничит с бахвальством или зазнайством, а я не люблю этого. Само появление какой-то информации в прессе про мою жизнь - я уже считаю, что это, своего рола... не то, что показуха... стремление выделить себя по отношению к другим. А я не стремлюсь к этому.
 - По-моему, человек должен стремиться выделиться.
 - Я не считаю, что он должен это делать с помощью средств массовой информации. Он должен выделиться с помощью своего отношения к людям, к труду, чтобы его заметили со стороны. Вот вы же мне сами позвонили и попросили о встрече. Я не просил вас.
 - Да, поэтому я сижу и мне интересно вас слушать.
 - Может быть, я не прав, может быть. В этой жизни надо быть немножко другим. Я где-то, может, в этом даже проигрываю, но сознательно. Не сожалею ни о чем, почему? Потому что я стараюсь нe переступать самого себя.
 - Вы себя таким сконструировали?
 - Я такой есть. Я себя не конструировал. Я такой родился. Овен по знаку Зодиака. И Крыса - по году. Я как раз читал сейчас гороскоп одной очень популярной американки и там очень хорошим литературным языком очень точно и правильно написано про Овена. Это надо читать, знать. Это помогает самого себя лучше понять, оценить и даже, может быть, оправдать какие-то свои поступки. Потому что ты так заложен природой, не надо сопротивляться. Если я что-то буду делать противоестественное своему нутру, я будут делать противоестественно самой природе, а зачем воевать с природой?
 - Давайте вернемся к заводу и тому, что было потом.
 - На заводе я проработал два года, кем только там не был, даже слесарем-инструментальщиком, это для слесарей самый высокий титул: слесарь-инструментальщик - человек, который в слесарном производстве может делать практически любую слесарную работу. Я им был в 16 лет. Высокопрофессиональным производственником. Закончил профессиональные курсы водителей, работал водителем. на УАЗике, на "Москвиче", какой попадался транспорт в гараже. А параллельно - я никогда не пропускал времени, чтобы чему-то не учиться - сознательный был ужасно, пошел учиться в техникум индустриально-педагогический. После полутора лет работы на транспорте... Техникум очень специфический, он готовит преподавателей для ПТУ. Поступил на дневное отделение, поэтому бросил работу водителем и учился четыре года.
 - А что вас туда понесло?
 - Сознательно очень, продуманно. Во-первых, по профессии. Я автомобилист, автослесарь, я пошел точно по профессии на профессию более широкого плана - по ремонту и монтажу промышленного оборудования - вообще все, что только связано с промышленностью, все, что производят заводы и фабрики, - очень широкий профиль. Хороший техникум. Учился хорошо. Мне все нравилось. Если подробно рассказывать, я много чего помню... Это я углублюсь так. Это я отдельно, когда книжку задумаю писать... Вам же обзор нужен. Почему я сделал это вступление. У меня в жизни очень много происходит, много было интересных случаев... Проучился. Параллельно пошел на курсы английского языка. Тогда уже почувствовал, что в будущем это будет нужно. Проучился на курсах всего, правда, полтора года, вместо двух. В связи с тем, что закончилась учеба в техникуме и после техникума нас очень сильно распределяли по стране. А техникум смешной - мы в форме ходили, у нас военная кафедра была, как в институте. Я получил звание младшего лейтенанта. И у меня был выбор: или в соцстраны идти служить, или здесь под Москвой. И я решил все-таки пойти в армию. Попал в Таманскую дивизию. Поэтому курсы английского оставил. Тогда хорошо знал английский, лаже лучше, чем сейчас, хотя сейчас практики очень много. В 69 году я закончил техникум, чтобы вы лучше представили по времени, когда это было.
 - Вы для себя были ясновидящим немножко?
 - Нет... Я в центре прожил! И все время по жизни сталкивался с моментами, которые меня заставляли немножечко больше, что ли, знать о жизни, лучше ее чувствовать, сталкиваться с такими вещами, которые недоступны другим людям, потому что они не там родились. Мне просто повезло... Я считаю, что я вообще не там родился - не в той стране, это однозначно, я вообще чужой здесь человек по своему нутру, по характеру. Но счастье, что я хоть родился в центре. Если бы я родился на окраине Москвы в то время, это уже была бы колоссальная разница по тому, что ты в течение жизни получаешь, какую информацию, с кем общаешься, что делаешь. У нас была компания такая - центровая, сотни людей, которые каждый день в шесть часов вечера встречались на Площади Революции, иногда тысячи даже, автобусы брали и ехали на концерты каких-нибудь вокально-инструментальных ансамблей. Это моя закулисная жизнь. Я вам рассказал про производственную жизнь. А в принципе то, что сегодня у меня происходит, тогда тоже у меня происходило. Я параллельно был в центре музыкальной жизни страны. Тогда еще не было слов "вокально-инструментальный ансамбль", их даже еще не придумали. Было чистое и точное название - битгруппы. Тогда я занимался битгруппами. 64-67 года. Тогда было модно снимать кафе и устраивать сейшены, поп-сейшены. Я как раз один из тогда уже главных организаторов этих сейшенов. Тогда были очень модные и хорошие группы: "Эдельвейсы", "Скифы", "Миражи", "Меломаны", "Орфеи", Леня Бергер. Все мои близкие знакомые. Не случайно Леня появился на "Рождественских встречах" - я его привез из Австралии. Все это оттуда.
 - А вы сами не играли?
 - Я играл в битгруппе "Зигзаги" на ритм-гитаре. Занимался я классикой сам для себя в свободное время, поэтому это мне было близко, мне нравилось. Организаторская жилка - все, что происходит в процессе работы, мне нравится, когда есть зритель, сцена, артисты, все, что называют атмосферой шоу-бизнеса. Нельзя сказать, что я прямо стремился к этому, но так получилось. Я считаю, что все случайно.
 - А как вы вышли на Театр...
 - Все расскажу... Тогда были еще послехрущевские времена, еще можно было, дали нам послушать музыку. Я всю жизнь чувствую влияние политики, идеологии на то, что называют шоу-бизнесом сейчас, тогда это просто были наши музыкальные возможности, течения. Поэтому прожил вместе с этими, теми годами буквально все давление, все бетонные стены, созданные искусственно, которые в дальнейшем пришлось пробивать одним из первых, все потом было. Я почему углубляюсь, потому что это все не просто так появилось вдруг позже. Я все это уже просчитал заранее, тогда, когда нас разгоняла в конце 60-х годов милиция, когда уже демократия хрущевская была свергнута, то я уже тогда начал для себя осмыслять, что это и почему - мы ничего плохого не сделали.
 - А как вы тогда относились к официальной эстраде? Как воспринимали ее?
 - Никогда в жизни официальную эстраду я не воспринимал и не воспринимаю до сегодняшнего времени. Я ее всегда не любил, не то, что не любил, не воспринимал как явление. Советская эстрада - это искусственно выдуманное. Когда идеология родила то, что можно было назвать советской эстрадой или вообще советской культурой, то это... оно выдуманное, как вся наша идеология. Поэтому она не жизнеспособна. Она внедрялась в сознание.
 - Но ведь были же талантливые личности?
 - Были, но они либо поддавались этой идеологии и шли в ногу с ней, как Кобзон. Он точно выполнял функцию певца-плакатиста, вписался в структуру. Лева Лещенко, хотя он был более лиричен... Ну, конечно, Алла, допустим, единственный, наверное, да так оно и есть, человек, который через себя не перешагнул, она в то время вызов сделала всему, что происходило в смысле идеологии, отношения себя, своего нутра к тому, что ты делаешь. Она пела и всегда пела так, как она считала нужным и как она могла это воспроизвести, а не так, как ей мог кто-то подсказать или даже заставить, потому что фактически все пели одну песню, которая им сверху практически указывалась.
 - Когда вы впервые ее увидели на сцене, на экране?
 - Это позже. На чем я там в биографии остановился?
 - На Таманской дивизии.
 - А! Очень интересный поворот в жизни. После армии я пришел и год не знал, чем заняться, совершенно не готов был, не хотел идти на завод, не хотел идти водителем. Я уже это перерос до армии. Я был уже офицером, маршировал во главе роты каждое утро на плацу перед командиром полка. Я уже взрослым человеком стал в 22 года, уже со званием. Я всю жизнь пытался все осмыслить. Вообще, не осмысленно для себя я ничего не делаю. Все стараюсь познать, оттого что все, происходящее в жизни, прямым или косвенным образом влияет и на меня как личность, и на меня как на директора Театра или генерального директора совместного предприятия.
 - И вы обязательно должны выработать свою точку зрения, позицию?
 - Обязательно. Это не говорит о том, что я высказываю свою позицию или примыкаю к какой-то группировке. Удивительно, но ни к чему, что происходит в нашей стране, в нашем городе, я впрямую не прикоснулся. Полный нейтралитет. И у меня, и у Аллы. Насколько мы были яркими борцами против той идеологии, можно сказать, в борьбе с идеологией, а не с конкретными людьми или министерствами, как некоторые пытаются кого-то обвинять. Как Любимов называл виновником министра культуры Демичева - это глупость. Эта тема цареубийства - глупая тема. Убей одного царя - завтра будет другой. Я точно знаю, что это борьба с идеологией. Люди подвержены тому, что происходит. Если завтра будет капитализм, эти же люди будут играть в капитализм так же хорошо, так же бюрократически или так же себя проявлять в хорошем смысле, как они это сейчас делают при строительстве непонятно чего. Уходим в сторону. Но шаги в сторону дают возможность создать дополнительный образ мысли, что ли, или темы, о которой мы говорим. Биография всегда настолько сильно зависит от того, что происходит вообще в стране, не только в семье или в кругу знакомых. Человек - очень чувствительное существо, которое подвержено влиянию даже погоды.
 - Итак, в биографии вы остановились на годе передышки.
 - Да. Я работал в школе общеобразовательной преподавателем по черчению. Год всего. Но за этот год я попробовал преподавать историю, математику, литературу, все предметы, которые были необходимы, когда не было других преподавателей, завуч всегда просила меня что-нибудь преподать. Интересно было. И смешно, когда восьмые-девятые классы, девчонки... я сам-то был молоденьким, сразу стали резко красить глаза, губы, одеваться по-другому. Меня завуч вызывала и спрашивала: Евгений Борисович, что вы с ними делаете во время урока, почему они, когда ваше занятие, приходят в совершенно в другом виде? Я отвечал, что ничего, кроме того, что преподаю черчение, ничем не занимаюсь во время урока. Она, конечно, в шутливой форме спрашивала. Через год друзья при разговоре предложили мне пойти работать в Союзконцерт. Там был очень старый администратор, старая администраторская школа, и я стал работать уполномоченным по организации и проведению концертов. Сразу так вот, резко. Ну потому что по жизни друзья мои многие были уже в искусстве, занимались творчеством, кто-то уже был администратором различных коллективов музыкальных, работал с популярными певцами. Так что не случайно все. Жизнь моя личная, что ли, не производственная, не учебная проходила в сфере творческой. Поэтому я попал, собственно, туда, чего я ждал, хотел. Мне безумно нравится моя работа, которая просто называется административной, но в шоу-бизнесе, потому что административная работа и в промышленности есть, и в научно-исследовательских институтах, и в правительстве. В Союзконцерте я сразу начал работать с очень известными на тот период коллективами, певцами. Очень много работал с Левой Лещенко, моим близким другом с тех пор, и ансамблем "Мелодия" Гараняна. Я с ними очень много поездил, в 70-х годах. 73-75. Лева Лещенко был тогда номер один. И очень много работал с московскими театрами, возил их по республикам. Союзконцерт - организация, призванная заниматься культурным обменом между республиками. Много поездил. Тогда мне это безумно нравилось. Я умирал от счастья, что езжу, что многое вижу, общаюсь с интересными людьми, артистами, что я уже главный в том, что происходит, в процессе взаимоотношений между публикой и сценой. Я кайфовал оттого, что сам воспроизвожу в жизнь то, что называется концертом, гастролями. Счастливый был очень. Проработал в Союзконцерте. Тогда я опять искал каких-то приключений. В это время появился театр Юденича. Это было еще при Фурцевой. Она как-то благосклонно отнеслась в конечном итоге к его появлению, хотя на тот период времени это было своеобразным взрывом в культуре, совершенно новое в жанре драматического театра направление, больше похоже на американский мюзикл. Он работал от Союзконцерта. И я занялся этим театром. Сразу стал замдиректора. Годика два поработал. Уже к тому времени прошел большую административную школу высокого класса. В тот период времени театр процветал. Дальше - Росконцерт. Я ушел директором программ. Все артисты, все коллективы были тогда в основном в Росконцерте. Год примерно я проработал, и меня познакомили с Пугачевой. В 78-м году. Тогда она работала в Москонцерте, ансамбль, который она себе создала, назывался "Ритм", жили они в Харькове - тринадцать музыкантов-непризнанных талантов. Мне предложили опять-таки друзья, знакомые... Я ее не знал до этого. Видел один раз на концерте в Лужниках. Тогда было мимолетное знакомство. Она была после концерта совершенно в беспамятстве, она всегда после концерта находится в состоянии третьего измерения, она есть и ее нет. Познакомился я у нее дома, она тогда жила в Перовском районе, в маленькой однокомнатной квартире. Как-то у нас получилось это знакомство. Я почувствовал, не знаю, что она почувствовала, что мне интересно. Вопрос стоял о создании коллектива в Росконцерте, переходе Аллы Борисовны в Росконцерт и ребят - из Харькова.
 И в Росконцерте, так сложилось, что не было никого кроме меня, чтобы заниматься этим коллективом. Потому что и они все молодые., и она уже была жутко популярна. Маститые старые администраторы не подходили по своим каким-то человеческим качествам, возрастным. Все менялось на эстраде. Была такая ломка. Появились коллективы, группы, которые стремились вылезти из тех штанов, в которые их посадили. И вот в соответствии с тем, что тогда происходило, было тяжело начать работу. И она сама уже была взрывоопасным явлением, и неоднозначным, и совершенно новым. Она была совершенно чем-то непривычным не только в том, что она воспроизводила на сцене, но и в жизни. Она была совершенно неожиданная, непохожа на всех в своих поступках, мыслях. Естественно, так получилось, что я стал директором, и мы начали работать.
 С мая 78 года мы вместе. Активно вместе. Жизнь настолько связала, и работа, и все, вместе практически 24 часа в сутки, особенно в тот период времени, когда просто не вылезали из гастролей. Работала Алла, все делала, не сидя дома, а сидя в гостинице, рождались песни, репетировали, жили в пути. Еще по молодости сил было больше. Настолько все были фанатично заняты своей работой. Взять этот период - это отдельная многотомная книга.
 - Вы когда-нибудь соберетесь написать ее?
 - Да. Сколько раз мы на эту тему с Аллой говорили. Она говорит, что сама. Я ей предлагал хороших исполнителей, но она говорит: я сама когда-нибудь напишу. Идея есть, она живет. Написать есть о чем. Тринадцать лет будет в мае, как мы вместе. Я был директором коллектива... Это работа. Параллельно пошел в институт. В 74 году я поступил в ГИТИС на экономическое отделение театроведческого факультета - экономика и организация театрального производства, концертно-массовых, зрелищных предприятий. Это был первый поток в ГИТИСе, там учились почти все директора, замы, администраторы театров, концертных организаций. Большая семья представителей административного мира шоу-бизнеса. С удовольствие учился шесть лет, очень серьезно относился к политэкономии, с любовью изучал "Капитал" Маркса и с ненавистью и возмущением читал политэкономию социализма.
 - Вы весь "Капитал" прочитали?
 - Да. С удовольствием. Логика. Точно. Конкретно. Я понял, что все у него правильно, а все, что сделано было у нас в 17-м, совершенно не соответствовало тому, что у него написано. Настолько легко и интересно читается "Капитал" и настолько непонятно, я просто читал несколько раз, чтобы понять, о чем написано... потому что то же самое есть в «Капитале», то же самое в экономике социализма, но совершенно непонятно. Я понял одно, что кто-то очень пытался сильно оправдать то, что мы на сегодняшний день имеем, оправдать теоретически, а получалась ахинея, эклектика полная. Но главное, что я тогда уже все это понимал. И горжусь, что всегда имел свою точку зрения на этот счет, которая меня не обманула. Поэтому сегодня я совершенно спокоен, сижу в стороне, созерцаю все и не лезу никуда, пoтому что у меня опять-таки есть определенная точка зрения на все, что происходит, и я знаю, что нет правды ни там, ни там, и глупость творится и там, и там, я просто вижу, почему это происходит, и поскольку я знаю причину, я совершенно спокойно смотрю на все это со стороны, потому что участие или там, или там будет противоречить моему нутру. В данном случае надо только своим эмоциям не поддаваться, потому что эмоции в данном случае не помощник, можно сделать ошибки. А ошибки я делать не собираюсь, терять время на ошибки не собираюсь, я ценю свое время. Поэтому я совершенно нейтрален.
 - А как можно сохранить независимость, за счет чего?
 - Созерцанием. Я говорю о духовном. В работе и в жизни, в быту, я полностью завишу от того, что происходит. Вынужденно. А что касается моего я и моего участия в самом процессе, каком-нибудь примыкании к какой-нибудь идее, партийной принадлежности, к течению, на этот счет у меня точная своя позиция. Я очень уважаю Травкина. Он чист, чем и выделяется среди других ораторов. Я ему верю. С ним можно спорить, не соглашаться, но все, что он делает, он делает искренне. Главное, что он из рабочей среды и не подвержен ничему другому, в отличие от остальных, которые по жизни уже не могут быть чистыми. Их воспитала эта машина, время. Они все подвержены жуткой болезни, которая называется социализм советский. А он не больной, он свеженький. Еще, может быть, заболеет своей болезнью, но пока чист. Поэтому его я выделяю, и идеи его мне нравятся. Может быть, те же идеи выскажет другой, но тому я не поверю, тот, может быть, уже играет по тем или иным причинам, причин множество, не только борьба за власть, а просто показать себя. Все же такие артисты сразу стали. Мне нравятся люди, которые не были винтиком того механизма, созданного нашим социализмом. Они, как детальки, которые валялись где-то в стороне и их еще не успели использовать, и так они и остались.
 Мы никогда не играли с ними в их игры, Алла выступала на ТВ только в "Новогоднем Огоньке" и в «Песне года», потом и с «Песней» отношения испортились. И делаем мы «Рождественские встречи», а не какое -нибудь "Да здравствует!". Сознательно. Я беспартийный. Если они сознательно вступали в партию, то я сознательно не вступал. Они сознательные коммунисты, я сознательный не коммунист, и горжусь этим. Через себя в этом тоже не перешагнул, хотя карьере моей это сильно мешало. Слава богу, мы с Аллой нашли общие взгляды на жизнь, на работу. Так сложилось, что мы долгое время вместе, поэтому я не страдал от ситуации, что я беспартийный и моя карьера, лестница, как модно говорить... я в ней не нуждался. Все, что у меня есть, все, что происходит вокруг меня, я сам себе придумал и воплотил, ни у кого ничего не просил, ни перед кем не унижался, ни у кого ничего не отнял, ни через кого не перешагнул, что было модно и есть на сегодняшний день. Я шел своей непроторенной дорожкой. Чистым своим путем. Вреда от этого никому не сделал. И ничье место в этой жизни не занял. Я точно занимаю свое место, которое сам себе придумал
 И Театр - тоже одно из мест, которое мы сами себе придумали. И совместное предприятие с американцами. Мы стараемся внедрить на Западе свою культуру, любым образом влезть в этот бизнес, потому что в него нас не пускают до сегодняшнего дня. Мы там чужие, ненужные ни по качеству, ни по идее, ни даже по материальным возможностям, потому что мы обязательно помешаем кому-то там, то есть займем чье-то место. Все в этом бизнесе четко распределено. Пустых мест в бизнесе Запада нет, они точно заполняются.
 - Что в нашей стране больше помогает делу: ваши способности или имя Пугачевой?
 - Конечно, в первую очередь имя Пугачевой. Но и, естественно, способности, если они у меня есть. Я не знаю, есть они у меня или нет.
 - До сих пор не знаете?
 - Я не знаю.
 - Вы очень самокритичны?
 - Очень... Во многом очень помогало имя Пугачевой и во многом мешало, как ни странно. Люди, которые занимают и занимали посты, от которых что-то зависело, очень специфически настроены к Пугачевой, осторожны...
 - И сейчас?
 - Нет. Это всю жизнь было. Сейчас немножко другое. Они всегда были осторожно настроены, потому что карьеристы по структуре они боялись высказывать свое отношение, так как это могло повлиять на их судьбу. Естественно, такое очень яркое имя, как Пугачева, вызывало у них жуткую осторожность и трусливость. Я сталкивался с этим каждый день. Редко встречались люди, которые откровенно помогали, шли на это. Там, где Кобзон проходил по ковру, мне приходилось идти по гвоздям.
 
Продолжение беседы с Евгением Болдиным у него дома
21 апреля 1991 года
 
 - Вы часто упоминаете 1984 год, не был ли он неким переломным моментом? А создание программы "Пришла и говорю"- последней радостью для души?
 - Нет. Я просто сейчас зациклился на этой программе. Это был очень мощный чисто творческий момент.
 - А вообще не было такого момента, когда стало вдруг скучно работать?
 - Нет. Был период где-то до создания театра. Обычный рабочий период. Много гастролей по стране, по Дворцам спорта. Была смешанная программа, и мы много катались. Зарубежные поездки начались. 86-88 годы. Поэтому здесь в стране мы по большому счету ничего не делали, глобальных концертов не было. Единственный мощный концерт, который мы сотворили, - не из радостных побуждений, а в ситуации, которая сложилась после Чернобыльской аварии - это "Счет 904". Мы придумали такой концерт летом 86 года. Телевизионная линия - спутниковая связь с Киевом из спорткомплекса "Олимпийский". В Киеве находились пострадавшие. Все были в возбужденном состоянии. Много смешного было. У нас все проблемы возникали из-за идеологии. Часа за три до начала концерта - разрешение на концерт мы получили у Александра Яковлева - прибежала целая комиссия, раньше было модно принимать концерты, давать разрешения, прибежали из министерства культуры, управления музыкальными упреждениями, нет, оно называлось - управление музыки, из отдела культуры ЦК, из городского управления культуры, из Москонцерта, Росконцерта, Минкультуры России. Они испуганно прибежали, потому что мимо них это все прошло. Посмотрели, кто участвует, увидели такие коллективы, как "Браво" с Жанной Агузаровой, хотя ее тогда еще никто не знал, еще какие-то рок-группы, и начали, естественно, придираться ко всему. Мы к этому были привыкшие. Я взял их на себя, не допустил их к Алле, провел с ними работу, настрой у нас был боевой, они это сразу почувствовали. Они высказали мне, что ни в коем случае не должны выступать «Браво», еще какие-то свои пожелания высказали. Но они выяснили, что на все мы разрешение получили, что они ничего не могут сделать. Под видом того, что они все сказали, свою функцию выполнили, бюрократическую, ушли, а мы продолжали концерт. Я их понимаю, что они функционеры, им надо сыграть свою роль, а я им подыгрываю, когда нужно. Мы этому научились за все эти годы, что таким образом можно делать то, что тебе нужно. Сыграть с ними в их игру, когда нужно, а делать все равно то, что нужно нам.
 - Вы сказали, что вам не повезло родиться в этой стране.
 - Не повезло... Но это я про себя говорю. Про Аллу я ни в коем случае так не могу сказать, потому что неизвестно, если бы она родилась в любой другой стране, была бы она так любима публикой и что бы она вообще там делала. Она талантливый человек, наверняка она бы нашла что делать, наверняка жила бы в 500 раз лучше чем здесь, но это материально, а духовно - неизвестно. То есть она не жалуется вообще, даже не думает, чтобы уехать отсюда куда-нибудь. Однозначно. Это я про себя говорю, что я по своему характеру здесь все время получал шишки, постоянно был на острие лезвия. Причем, я никогда никому не хотел плохого сделать, никого не обижал, не воровал, не оскорблял, не уничтожал. Все побуждения мои были только к лучшему. Если я чего-то хотел сделать в жизни, то не только для себя, чтоб было хорошо, а в первую очередь для других. Любая деятельность, особенно наша, связанная с массовыми представлениями, вообще с культурой, она же для людей. Но за это приходилось страдать, постоянно ставили подножки, постоянно воздвигали стены, которые надо было пробивать. Даже имея много знакомых, товарищей, какие-то сложившиеся отношения. Потому что она выдуманная такая стена. Она даже не воплощена в людях, конкретных, а люди эти конкретные, которые эту стену составляли, они сами же были подвержены этому цементу, и ничего не могли сделать. Все были поражены идеологией. Все боялись.
 - Вам удалось себя реализовать?
 - Не в полной мере! Я сделал бы в десять раз больше, если б, допустим, у меня было больше свободы, были развязаны руки. О! Я бы сделал столько! Здесь даже сотой части того, что я мог бы сделать, я не сделал. Вот обидно. Мне пятый десяток, а я знаю, что я многое... я ведь многое хотел делать, много было идей, и воплотил бы их стопроцентно. Даже сегодня многое все равно нельзя сделать. Вот театр. Мы бы его построили на самом деле. Он не мой личный. Не дачу себе строю. Я бы строил театр. И я бы его построил. У нас даже проект был, шикарный. Но сегодня я его категорически не хочу строить. Потому что у меня полностью отбили желание. Лично мне. Может быть, у кого-то еще есть это желание. Но я не хочу. Потому что отбили люди, для которых я хотел это делать. Они же мне это желание и отбили. Это в каждой мелочи постоянно проблемы, выдуманные сложности, запреты. Ничего ведь по большому счету не изменилось. Структура вся та же самая. И куда бы ни пошел, что бы ни стал делать, сталкиваешься с неожиданными проблемами, аналогичными. Ну, на какой-то стадии ты еще с ними борешься, а потом все это надоедает и думаешь: зачем тебе это надо? То есть они мне должны сказать: сделай, на, пожалуйста. Пусть попросят. Так вот, если даже сейчас попросят, я уже не хочу.
 - Шоу-бизнес - неблагодарное дело?
 - А какое дело у нас благодарное? Мы же все рабы. Гениально сказала старуха по телевизору. Я услышал только последние фразы. В черном платке глубокая старость сидит и говорит... ее про жизнь, видимо, спрашивали, она много рассказывала, и конечные ее слова: "А что можно было сделать, мы же все были в плену у советской власти". Мы до сегодняшнего дня в плену. А что в плену можно сделать? Только то, что разрешают. Мы старались делать больше, чем разрешали. Кстати, очень важный момент. Это может быть основной идеей. Мы старались всегда делать больше, чем разрешали, и лучше, чем было можно. Вот, наверно, этим мы и занимались. Поэтому всегда жили в конфликте.
 - Идеология до сих пор препятствует или сейчас все проблемы связаны с деньгами?
 - Сейчас нет. Последние три года совершенно никакой цензуры. Даже я бы сказал, с перебором, Алла правильно говорит про этот период: гной течет. Была болячка, ее вспороли в 85-м, и гной потек. Пока этот гной не вытечет, не будет рана заживать. И сейчас он течет еще, но уже где-то меньше. Это и в политике, и в идеологии, и в экономике, и в культуре. В культуре это больше проявляется, потому что мы наблюдаем за культурой, она перед глазами. Уровень жуткий, столько грязи. А этот уровень идет по центральному телевидению. Наше подрастающее поколение воспринимает это как норму, к чему надо стремиться, то, что хорошо. А надо показывать лучшее, воспитывать в людях стремление к чему-то лучшему. Есть же какие-то пределы. Ладно бы уж на концертах - каждый выберет себе то, что ему надо. Но я не понимаю, когда это идет с телеэкрана. Меня не удивляет ничего, этот уровень я видел всю жизнь, раньше они не имели возможности вылезти, потому что этот механизм уничтожения в какой-то степени играл и положительную роль. Не давал возможности полному дерьму высунуться. Было сито. Хорошо, что все проявилось, потому что запретный плод сладок. Казалось, что это лучше - под землей, что им не дают, они такие обездоленные... Это было гениально, когда все это разрешили. Все равно надо всем определиться и выбрать для себя, что хорошо, что плохо. Запретного сегодня нет. А хорошего мало. А если что и есть, то такого еще низкого уровня... Если кто и был из профессиональных артистов, то они и сегодня остались самыми профессиональными: нравятся они, не нравятся... Был Леонтьев, он и сегодня есть Леонтьев. И уровень его тяжело догнать молодым певцам.
 - А среди певиц есть звезды, на ваш взгляд?
 - Мне очень нравилась Жанна Агузарова.
 - НравилАсь?
 - НравилАсь. Она мне и сейчас нравится, но сейчас я как-то не знаю, что она делает, я ничего нового не слышал. Но она очень талантливая девочка и, думаю, что от того, что она сейчас ничего не выдает, она наверняка что-то накапливает. Это очень высоко профессиональный человек. Из девочек. Она. Из совсем молодых коллективов я даже не знаю. Они все так похожи друг на друга. Не из-за того, что я их не знаю по именам. Я их многих знаю, но они просто на самом деле похожи. Только в нашем бардаке может быть такая халтура, когда несколько коллективов выступают под одну фонограмму и даже называют себя одинаково. Ни в одной цивилизованной стране это не возможно. Пять "Ласковых маев", работающих в одно время в разных концах страны. Несколько «Миражей»... Мода такая. Один из способов зарабатывания денег. Раз зритель кушает, билет покупает, значит, зритель достоин этой ситуации.
 - В это все и упирается: уровень зрителя - соответственно уровень исполнителя.
 - Об этом и речь. Но мы-то всегда тянули зрителя за собой. Алла часто говорила, что надо идти не в ногу со зрителем, а быть на несколько шагов впереди, поэтому многие ее песни не сразу даже и воспринимались, а через полгода, год, два становились шлягерами. Нужно было дождаться момента, когда публика созреет до этой песни. Она их всегда воспитывала. Приучила зрителя к самому главному - слушать песню, слова. До этого зритель никогда не слушал, о чем поет эстрадный исполнитель. А она коснулась очень хорошей поэзии.
 - Для этого нужен ее характер и нужно испытать столько, сколько пережила она?
 - Наоборот. Сейчас такая расслабуха пошла. А тогда люди еще стремились к чему-то, каждое слово песни двадцать пять раз всеми проверялось. Сейчас такую чушь, ахинею орут со сцены, и на это даже внимания никто не обращает. Тоже хорошо!.. Почему? Для того, чтобы понять, что хорошо, надо иметь с чем сравнивать. Ситуация в этом смысле очень удобная. Все разрешили. И даже голые задницы уже никого не шокируют. До такой степени все уже к этому спокойно относятся. Это как раз уйдет в любом случае. Ни в одном цивилизованном обществе это не сохраняется. Все общества через это прошли. Пусть все смотрят. Пусть это надоест, как только на этом фоне появится что-то лучшее, на это сразу среагируют, заметят.
 - Шоу-бизнес - это выгодное дело?
 - Конечно. Смотря чем заниматься. Сам по себе шоу-бизнес выгоден, потому что все стремятся достигнуть какого-то уровня популярности. Шоу-бизнес занят в основном только эксплуатацией уже готового продукта - популярных исполнителей. Подготовка, рождение артистов к шоу-бизнесу прямого отношения не имеют. Все, что до - это такая ситуация, где талантливый человек в первую очередь наедине сам с собой. Встреча таланта и продюсера не происходит на улице, способная девочка или мальчик должны себя где-то проявить, а для этого уже что-то уметь, появиться, и когда ее заметят, ею уже могут заняться. Если она попадет в хорошие руки, значит, из нее сделают хорошего исполнителя. Вот когда продюсеры начинают в нее вкладывать в надежде, что когда-нибудь вернут вложения, получат прибыль, вот это уже начинается шоу-бизнес.
 - Мне кажется, вам всегда удавалось легко устанавливать контакты с людьми за счет обаяния, хватки, деловых способностей.
 - Не хочу сказать ничего против. На самом деле мне это всегда сильно помогало и помогает. По пословице: встречают по одежке, провожают по уму. Поэтому меня всегда нормально встречали. Я на самом деле искренне всегда шел к людям, с хорошими побуждениями, и, наверное, это в глазах как-то отражалось Я всегда был вежлив со всеми, культура во мне присутствует, наверное, она в генах заложена, а что касается "провожали", то я никогда дураком себя не считал, всегда старался находить общий язык с людьми, никогда не шел на откровенный конфликт. Если что-то было невозможное, бесполезное, просто красиво уходил и все Нельзя сказать, что уж всего прямо мог добиться и все у меня хорошо получалось, но многие старались помогать.
 - Система нужных людей...
 - ...это хорошая система. Если ты нужный кому-то, значит, ты сам добился того, что стал нужен и к тебе тянутся люди. Система нужных людей, мне кажется, это норма жизни. Человек, который чего-то добивается и становится интересным, важным, естественно, становится нужным и идешь к нему, потому что жизнь тебя заставила идти именно к нему.
 - Наверное, и взятки приходилось давать?
 - Это болезнь мира. Не страны. Это всегда было, есть и, наверное, будет, пока есть товарно-денежные отношения. Кому-то приходится всю жизнь заниматься тем, что только давать взятки, чтобы чего-то добиться. Кому-то нет. Нам, допустим, слава Богу, не приходилось заниматься, идти этим путем, потому что у нас как взятка было наше имя - Аллы Борисовны Пугачевой - наше творчество, наше дело. Людям было приятно и без конкретных взяток чем-то помочь, если они этого хотели. Наша взятка - это приглашение на концерт, пластинка с автографом, улыбка при личной встрече. Не все только материально, многое и духовно. Вот духовные взятки мы давали и будем давать. Если их будут брать, слава Богу. Значит, нам будут идти навстречу, будут помогать, значит, мы нужны, значит, то, что мы делаем, это хорошо, это нравится.
 - То есть вы верите, что Театр песни еще просуществует? У вас еще есть силы?
 - А почему нет. Театр песни в самом боевом духе.
 - Может, вам не заниматься альтруизмом, а сделать что-то более выгодное для себя, более простое по пробиванию, не менее полезное для окружающих, приятное для публики?
 - Мы альтруизмом занимаемся только в одном - в помощи конкретным талантливым исполнителям. И мы же сами от этого получаем удовлетворение. Не только, но эти люди и работают в наших программах, помогают экономически решать наши вопросы. Все взаимосвязано. Театр прекрасно себя чувствует. Мы все время что-то делаем. Постоянно две-три программы работают от нашего Театра по Союзу. Мы в Москве делаем меньше. Стараемся делать только мощные большие программы, как «Рождественские встречи», сольные концерты Володи Преснякова. А обычными сборными концертами не хотим заниматься. В Москве. Потому что уровень такого концерта довольно-таки средний. А мы никогда не делали никаких среднего уровня концертов. Мы или вообще ничего не будем делать, или только самого высокого уровня. Уровень мы будем держать.
 - Как вы думаете, мы сумеем внедриться на Запад или еще долго, а может, никогда никому там не будем нужны?
 - Думаю, что еще многие годы не будем нужны. По нескольким причинам. Уровень музыкальной культуры у нас не достиг их уровня. Это очень важно. В этом смысле сейчас есть изменения в лучшую сторону. С детских лет наши таланты получают информацию, имеют возможность играть на хороших инструментах, слушают хорошую музыку, смотрят хорошие видеоклипы, то есть информация идет на уровне таком же, как там. Есть чему учиться, есть к чему стремиться. Это первое. Второе - языковой барьер. То, о чем мы раньше почему-то не думали. Думали, что выйдем на эстраду, будем петь на русском языке или на ломаном английском. А там это никому не надо. Они так сильно придираются к языку, так требовательны к произношению, что нашим певцам пока что очень сложно. Чтобы хорошо петь на английском - надо там родиться. Языком надо не просто владеть, надо было прожить этим языком жизнь, чтобы через песню воплотить какое-то творческое произведение, чтоб это было на их уровне. Можно слово произнести, но в нем не будет нутра, духа. А это в песне очень чувствуется. Слово может хорошо звучать, но оно фальшиво преподнесено в песне, и это сразу же чувствуется. И третья причина: наша бедность. Во всем. Сколько б я здесь рублей ни зарабатывал. Бедность - штука не только материальная, она еще и моральная. Мы не только материально бедны, но и духовно. Вот это нищенское состояние мешает проявиться творческому лицу для Запада. Для нас - нормально. Если посмотреть по творчеству, то и песни все больше тоскливые, про несчастную любовь, про плохую жизнь, про какое-то горе, про войну, революцию... Обязательно в миноре. Нищета с минором имеют родственную связь. Бедность сильно давит на психику человека. Мы все закомплексованы ею. Для того, чтобы там стать популярным, там проявиться, нужно полное внутреннее раскрепощение. А у нас в генах сидит несвобода и передается из поколения в поколение. Гены страха. У нас пока не создана та социальная, что ли, структура, при которой могли бы родиться талантливые люди того уровня, который мог бы на Западе сделать себе по большому счету имя.
 - В себе вы ощущали комплекс?
 - Ощущал! Еще как! Я всегда себя считал довольно раскрепощенным и цивилизованным человеком. Мне так повезло: я родился в центре Москвы, жил здесь, имея больше информации, более свободным, так сказать, инакомыслящий. Я считал себя более прогрессивным, вообще прогрессивным человеком. И когда я сделал первые шаги за рубежом, я чувствовал, что ничтожество. Во всем. У нас столько комплексов! Мне все время приходилось перебарывать себя. Для нормального общения в обычной жизни, которой люди там живут. Даже на это мы не способны. Настолько мы забитые. Это сколько мне нужно было туда поездить, что я стал чувствовать себя более-менее уютно! Сейчас я там на самом деле себя уютно чувствую. Раскрепостившимся, что ли... Не буду затрагивать эту тему.
 - А какая вам страна ближе по духу?
 - Америка. Она вообще ближе по духу нашей стране. Очень многонациональная, и вот эта многонациональная каша создает свою атмосферу в стране, наверное, это сближает, не знаю... Вопрос вообще-то очень интересный. Я могу отдельно на эту тему разговаривать, но это не тема нашего интервью. Она мне может только навредить. В стране дураков лишняя информация не нужна.
 - Можно один вредный допрос? В народе муссируется слух про виллу в Англии, купленную...
 - Муссируется. Хорошо муссируется. Точно так же, как раньше про золотой унитаз у Аллы в квартире. Виллы пока нет. В Англии. Думаю, что в Англии и не будет.
 - Не та страна?
 - Не поэтому. Денег таких нет, чтоб купить там виллу. Мы настолько бедны до сегодняшнего дня, что, не имея, допустим, финансовых проблем здесь, в стране мы чувствуем себя хорошо, там же мы не то что бедные... Нищие! Те цифры, в которых там все измеряется, совершенно несоизмеримы с нашими цифрами. Это до такой степени разница, что человек, который с этим не столкнулся впрямую, даже этого не поймет. Там для нас безумно все дорого. Для них это все нормально. Откуда нам взять такие средства, если там стоит... не вилла, не надо про виллу говорить, просто квартира в Лондоне, такая же как у меня, двухкомнатная, полмиллиона долларов. Откуда Пугачева могла заработать полмиллиона долларов? В этой стране. Когда в этой стране все отнимали всю жизнь, даже рубли, не то что доллары. А доллары мы всю жизнь получали - суточные в том же размере, как получают все, выезжая за границу.
 - Народ, наверное, хочет верить в то, что звезда действительно красиво, по-звездному живет... Хоть кто-то хорошо живет.
 - Вот это правильно. Народ хочет верить. И придумывает. Почему придумывают про золотой унитаз, потому что хотят, чтобы был у нее золотой унитаз. Народу хотелось бы, чтобы она была такая вот миллионерша, чтоб могла делать все, что хочет. Свойственно народу придумывать, что есть что-то такое, чему можно искренне позавидовать. У нас народ, с одной стороны, за это любит, а с другой, за это же и ненавидит. Конечно, Алла ничего не собирается покупать. Ей ничего не нужно. Она никуда не собирается уезжать. А там, в Лондоне, они сейчас снимают квартиру, потому что в гостинице жить очень дорого, снять квартиру дешевле. Они уехали туда с Кристиной. Прикрепили Кристину к хорошей больнице. И она там собирается рожать, недельки через две надеемся что-то заполучить. Там хорошие условия - акушерка ходит каждую неделю домой, та, которая будет принимать роды, привыкают друг к другу, она уже про нее все за три месяца знает, экскурсию устроили в больницу: где это будет и как. Полностью на учете, все проверяется - лекарства, витамины.... Смотри на все красивое. Там чисто. Что я больше всего ненавижу в этой стране - это грязь. Не только человеческую, а физическую грязь. Это взаимосвязано: человек грязный по натуре - он и живет грязно. А там она ходит и смотрит на чистые витрины, красивые. Чтобы родился красивый ребенок, надо смотреть на все красивое. Мы были с Аллой в Париже, на концерте в здании ЮНЕСКО, посвященном семидесятилетию Питера Устинова. Из Голливуда приехало много звезд. Концерт был очень красивый, классического плана. Артисты из Франции, Италии, Испании, Германии, Америки. Уровень скрипача Менухина, певцов из Метрополитен опера. Из эстрады было только две: Алла Пугачева и Патрисия Каас. Мероприятие типа церемонии вручения "Оскаров". Все в бабочках.
 - Светская тусовка.
 - Светская тусовка, мировая, высокого класса. Алла спела песню. Очень хорошо прошла. Многие подходили, благодарили. Было очень приятно. Потом она поехала в Лондон, а я сюда. И еще совпало с тем, что мы заключили хороший контракт с фирмой "Полиграм", и Володя Пресняков пишется там в студии. Это одна из причин, почему в Лондоне. Не покупка особняка. А то, что у Володи там работа, она рожает, Алла как мама, которая готовится стать бабушкой, а я - друг бабушки. Алла отсюда не уедет, как хорошо сказал Хазанов, когда его спросили, почему вы не уезжаете: как я заберу отсюда вместе с собой 280 миллионов своих слушателей? Как можно забрать с собой то, ради чего, собственно, живешь? То, что входит в глубокое, испорченное понятие - Родина.
 
Окончание беседы с Евгением Болдиным 16 июня 1991 году у него дома
 
 - Вы тринадцать лет вместе и столько же времени муж и жена?
 - Официально зарегистрированы наши отношения с 1985 года.
 - Это брак по расчету, деловой союз?
 - Не-е-т. Если бы брак по расчету, то он был бы гораздо раньше. До регистрации мы жили в гражданском браке, а такие союзы как правило бывают не по расчету. Значит, если пять лет это не был расчет, почему в 85-м он должен был появиться? Мы как раз приветствовали гражданский брак и не нуждались в штампе в паспорте. Но нам приходилось оформлять документы для различных поездок за рубеж, и эти процедуры подталкивали нас к тому, чтобы официально зарегистрировать отношения для упрощения различных формальностей. Если бы не рьяная слежка нашего государства за взаимоотношениями мужчины и женщины, то мы, возможно, и вообще не расписывались бы.
 - В церкви не венчались?
 - Нет, но очень хотим. Алла говорит, что у нас еще до этого дойдет, то есть идея такая существует. Она говорит: мы еще пойдем с тобой венчаться. И для нас это будет гораздо важнее, чем печать в паспорте.
 - Говорят, у Аллы Борисовны очень крутой, неуживчивый характер.
 - Для всех Алла Борисовна существует в ею же созданных образах. Это одна Пугачева. Для зрителей. Есть другая Пугачева. Очень хороший человек. Добрый, умный и с очень хорошим характером. Поэтому... я просто не имею права разрушать миф о ее характере. Это и не нужно делать, а в принципе, та Пугачева, которая является моей женой, - очень хороший человек. Очень уживчивый характер, более чем. У нее замечательный характер для совместной жизни. У нее нет многих отрицательных черт, надуманного женского бытового, что часто встречается и мешает жить, у нее это отсутствует. Она свободный человек по натуре. Я на ее свободу не покушаюсь. И так же она на мою. Мы ценим друг в друге личность. И не создаем друг другу чисто бытовых, житейских проблем. Мы не действуем друг другу на нервы.
 - Может благодаря тому, что раздельно живете? У нее своя квартира, у вас своя.
 - Мы живем вместе. То, что квартиры у нас отдельные, не говорит о том, что мы раздельно живем. Просто так получилось по жизни: у меня своя квартира, у нее своя. Но мы жили основную массу времени вместе вообще 24 часа в сутки. Больше, чем многие другие. Если другие ходят на работу в разные места, то мы с ней в одно место ходили. Я иногда за счастье считаю, что могу один здесь посидеть. На гастролях вместе, отдыхаем вместе... Уже просто дальше некуда. Поэтому это просто жизненная необходимость, нормальная, психологически важная для нее и для меня. Это очень хорошая ситуация, когда есть отдельная квартира, тем более что ритм жизни у нас с Аллой не совсем совпадает. Она - сова, и порой до трех-четырех утра у нее люди, она разговаривает, работает. А мне рано утром надо уже на работу.
 - А ссоры у вас бывают: творческие, бытовые?
 - Редко. Наверное, как у всех людей. В принципе мы живем довольно-таки дружно.
 - Я не представляю, как с вами можно поссориться.
 - Я действительно очень терпеливый. Конечно, может быть, другому было бы с ней тяжело. Характер у нее... своеобразный, так скажем, не всем, может быть, такой характер и понравится, не каждый выдержит такой характер. Но я могу. Я уживчивый.
 - Цветы вы жене дарите или она только на концертах от поклонников получает и теми довольствуется?
 - 0-о-о! Я очень часто дарю цветы. Когда я ее где-то встречаю, никогда без цветов не появляюсь. А встречаю ее довольно часто. Есть любимые праздники, когда я обязательно дарю цветы. У нее есть свой праздник - первое воскресенье весны, и она любит желтые цветы. У меня даже в цветочных магазинах знакомые знают, какие мне цветы нужны для Пугачевой.
 - Фанаты в подъезде Пугачевой. Как вы к ним относитесь?
 - Тема больная очень. Если о них писать... Хвалишь их - для них счастье. Ругаешь - тоже счастье. Любая положительная или отрицательная заметка о них - их заметили! Стоит ли о них писать? Пользы им это не приносит, кроме каких-то дополнительных поводов для агрессивных поступков. Они как правило очень недалекие. Воевать с ними какими-то умными методами, влиять на их чувства или на сознание... Как можно на бессознанку влиять сознанием? Они там до сих пор стоят. Я некоторых знаю по десять лет и больше. Мы это принимаем как некую безысходность, не как должное. Безысходка. Не денешься от этого никуда. Как отрицательная часть нашей действительности. Поклонники - это нормально, но не тогда, когда они становятся сдвинутыми на этой почве людьми, придумавшими себе игру. Я считаю, что они уже даже не поклонники, а это их придуманное место и времяпровождения с дурачеством, бескультурием, алкоголизмом, наркоманией, драками...
 - На Западе иначе поклоняются?
 - Я убедился, что примерно вообще все одинаково. Хоть и языки разные, и культура разная, а поступки, идеи одинаковые. Не сговариваясь, на разных континентах... Я видел поклонников и в Америке, и в Канаде, в Азии, Европе. У них у всех одинаковые лица. Они о существовании друг друга не знают, но у них одинаковые лица. Что это за порода людей? Это какая-то порода... какая-то, наверное, болезнь своеобразная, которая называется соглядатайство. Не помню у какого-то английского писателя я читал пьесу "Соглядатай и поднадзорные". Там вот просто описано, как люди, которые любят следить за другими в замочную скважину, живут чужой жизнью, может быть, потому что не складывается своя жизнь, может быть, они просто обделены Богом в умственном развитии, психическом не достигли того уровня, чтобы заниматься своей жизнью. По большому счету это явление надо рассматривать как болезнь. Хотя при встрече с ними это можно не понять, не почувствовать, я с ними нормально разговариваю, и многие из них в общем-то совершенно нормальные люди.
 - Вы пытались их как-то воспитывать, что-то им внушать?
 - Ой, все было. До такой степени, что, я говорю, не хочется даже эту тему трогать. Если и трогать, то очень осторожно. Не хочется давать им повод для каких-то лишних разговоров, это опять осчастливит их тем, что о них вообще говорят. Для них это главное, они ради этого и живут, чтобы их заметили. А как правило, особенно в нашем обществе, людей замечают по отрицательным поступкам. Поэтому они себя ведут не лучшим образом.
 - Я знаю, что у Аллы Борисовны был бассет. Он жив-здоров?
 - Да, только живет у Аллиной тети Муси в Харькове. Это невыносимая собака.
 - А кто выбирал породу?
 - Это случайно получилось. Есть такой журналист Виталик Мелик-Карамов, мы с ним дружим давно. Мы разговаривали как-то о собаках, о бассетах в том числе, и он сказал, что у какой-то кинозвезды, по-моему, у Алферовой, что ли, был щенок, мы поехали и сразу купили, но через два-три месяца поняли, что совершили ошибку, было уже поздно. Он был хозяином квартиры. Гонял всех. Я с ним мог справляться только силой. Это неуправляемая порода вообще. Характер самый жутчайший. В паспорте так и написано, что эта собака не поддается дрессировке. Она главная в семье. Но с тетей Мусей они ужились. Даже чем-то похожи друг на друга. Хозяин с собакой всегда похожи, это известно. Или собака подбирает хозяина, или хозяин - собаку, думаю, что оба. Часто ведь бывает, что собака сама к кому-то идет, она выбирает. Есть тут что-то в природе, может быть, нам не известное, то, что объединяет живые существа, какие-то биополя. По-видимому, собака как менее, может быть, сознательное существо чем человек, более чувствительно реагирует на какие-то природные явления, которые мы потеряли, потому что смотрим уже с другой точки зрения на природу. Развивая сознание, теряем в другом: чувствах, о многих из которых мы просто даже не знаем, что они у нас есть. Мы сейчас рассматриваем себя через призму гороскопов. И все мы овны, раки, козероги... Овен - хороший знак. Алла тоже Овен. Кстати, у Овнов между собой самые лучшие производственные отношения. Не очень, там сказано, может быть, в супружеских отношениях, более сложно. Но так как у нас еще сочетание по годам, то одно дополняет другое.
 - Вы свои дни рождения любите лома отмечать или куда-то уезжаете?
 - Как приходится. Алла любит больше дома. Я вообще не люблю. Я не знаю, чему радоваться. Я считаю, что это самый грустный праздник - день рождения, напоминание, что еще на один год становишься... взрослее, старее. А в принципе, вместе всегда отмечаем - у нас два дня разницы. И как получится. Несколько раз за границей отмечали, несколько раз в Юрмале, где отдыхали.
 - Отдыхать туда ездите?
 - Два места. Часто раньше ездили в "Красную поляну". Там есть домик Николая II. В Сочи. Очень хорошее место. Этот домик принадлежал военному ведомству, а сейчас его кому-то передали, поэтому что там сейчас творится, я даже не знаю. Последние три года нам некогда даже отдыхать. И второе место - Юрмала, профсоюзный санаторий. Ничего сверхъестественного. Но очень хороший главврач, гениальный человек. И это важно, когда сложились теплые отношения с главным врачом, потому что санаторий лечащий, разные процедуры, и Алла, естественно, себя там приводит в порядок: массажи, ванны, бассейн, сауна...
 - Спортом занимаетесь?
 - Она спортом в чистом виде не любит заниматься, не получает, говорит, от этого удовольствия. А я спортом вообще раньше очень много занимался. Сейчас не занимаюсь, но отношусь к спорту с любовью Мне нравится, по возможности, в футбол погонять, в теннис поиграть. Очень люблю в бассейне плавать. Мечтаю о джакузи.
 - Что это? - Это ванны такие, где потоками воды под напором с воздухом очень хорошо снимается нервное напряжение, усталость. Во всем мире это сейчас очень сильно культивируется.
 - А у нас это где-то уже есть?
 - Практически нет еще. Но вот я сейчас в санаторий в Юрмалу выписал шестиместную джакузи. Все садятся, и начинает вода бурлить, кипеть, она еще горячая такая идет... Потрясающе. Такая пенистая воздушная струя. В Америке сейчас джакузи - это как умывальник, то есть норма жизни. В каждом доме. Бассейн и рядом на открытом воздухе джакузи. И в квартирах ванна со специальными дырочками, откуда струи воды с воздухом.
 - А какие у вас отношения с Джуной? Я знаю, что она спокойно слышать имя Пугачевой не может, сразу впадает в ярость...
 - Да, отношения у них не сложились, причем, не со стороны Пугачевой, а со стороны Джуны.
 - Было знакомство, а потом ссора? Или изначально не состыковались?
 - Изначально. Причем, если Пугачева совершенно безразлично к ней как-то относилась, то при первой же встрече в Театре эстрады, это давно было, как-то не получилось у них разговора. Совершенно разные люди. Два совершенно противоположные источника энергии. Отталкивающих друг друга. У кого-то из них черная энергия, у кого-то белая, можно так сказать.
 - У кого какая, по-вашему?
 - Я не имею права об этом говорить. Я Джуну так хорошо не знаю, у меня с ней нормальные отношения, ничего плохого о ней не могу сказать. Она интересная своеобразная женщина, чего-то добилась своим трудом, столько людей ей верят... Но то, что у них с Аллой не складываются взаимоотношения... Начнем с главного: а почему они обязательно должны складываться? Не со всеми же складываются отношения. Нет тяги к каким-то другого рода отношениям ни с той стороны, ни с этой, причем, больше это со стороны Джуны, как я почувствовал. Она очень болезненно относилась к личности Пугачевой, не к самой Пугачевой, по-видимому, все-таки, а к ее...
 - Славе?
 - Славе. Не хотел этого слова произносить. Я не хочу, честно говоря, чтобы это осталось в интервью. Это не надо. Джуна очень самолюбивая, у нее болезненное понятие собственного я. Она стремилась к тому, чтобы стать очень популярной, поэтому перепробовала все, что может сделать человека популярным. Это, естественно, как-то характеризует человека. Она - личность. И во мне никаких вражеских, отрицательных чувств не вызывает. Я вообще рад за всех людей, у которых что-то получается. Я не имею чувства зависти, не страдаю этим. Человек ведь все взаимоотношения, все события, всех людей как бы пропускает через себя: как бы он поступил, как бы он понял, - но мне сложно иногда понять, откуда у людей черная злость. Я понимаю, но объяснения полностью этому дать мне трудно, потому что я сам этого чувства не ощущаю. Трудно пропустить через себя информацию, которую сам никогда не испытывал, не ощущал.
 Неприятно, что основная масса наших людей живет под знаком жуткой зависти и ненависти друг к другу. Все ходят с мрачными, злыми лицами. Это естественно, если учесть все наши экономические, социальные трудности. Но, в принципе, я помню послевоенные годы, люди были гораздо добрее, хотя было не легче, думаю, может, даже страшнее. Сейчас народ более раскрепощенный, свободный в поступках, в мыслях. Не было такой озабоченности, злобы как сейчас. Особенно когда ездишь часто на Запад и тебе постоянно, каждый день все улыбаются. Они получают удовольствие оттого, что улыбаются друг другу. Там, когда люди общаются, они успевают наговорить друг другу много приятных слов, обязательно. Они не делают это специально. Это норма жизни.
 Мы здесь все под властью дьявола. Только временной фактор может что-то изменить. Революционным путем подобное не воспроизводится. Власть можно взять революционным путем, но вернуть людей в нормальное состояние никакая революция, перестройка не помогут. Перестройка - тоже вид революции мирным путем. Скорее, они только способствуют тому, чтобы люди в большей степени проявляли свое эмоциональное состояние, и, естественно, в период такой жуткой информации они делаются еще более обозленными, непримиримыми друг к другу. В придуманной борьбе между какими-то группировками, партиями...
 - У вас была мечта стать богатым? Миллионером?
 - Богатым - да. Была. И, мне кажется, что эта мечта есть у всех. И думаю, что это совершенно нормальное, хорошее чувство, чувство, которое заставляет человека стремиться чего-то добиться в этой жизни - стать богатым нормальным путем, используя свои качества: талант, трудолюбие, ум, бессонные ночи, используя свою анергию, нервную систему... Никого не обманывая, не грабя, не нарушая... Таким путем - мечтал.
 - Мечта сбылась?
 - Я, честно говоря, не могу сказать, что я богатый. В чисто материальном смысле. Так получилось, что мы с Аллой никак к этому не стремились, это правда. И даже сегодня, когда все кинулись в основном только зарабатывать, последние четыре года все артисты заняты именно этим - меньше творчеством, больше - количеством концертов, то мы даже наоборот сократили чисто концертов. Алла вообще работает два раза в год: летом она ездит по нескольким городам и «Рождественские встречи». А концерты - это наш основной вид заработка. Стать богатым, естественно, трудно, не работая, то есть не работая именно ради делания денег. Мы получаем в основном за счет концертов, все остальное - просто оклад, у меня сейчас еще и как у главного режиссера. Оклад. Мне хватает. Бедным я себя никогда не считал. Но и таким богатым, как сейчас многие стали совершенно никому не известные артисты, коллективы и администраторы... Мне до них далеко. И нет никакой зависти. Если бы было это чувство, я бы, наверное, как сумасшедший занимался только зарабатыванием денег. Но мне совершенно безразлично. У нас положение, дающее нам возможность получать от концертной деятельности и распределять заработную плату до 80% от прибыли. Посмотрите на человека, который ни разу этого не сделал. Больше 40-50%... это потолок, что мы тратим на артистов. Мы сознательно свои деньги в течение трех лет существования Театра отдаем Театру, хотя он не является нашей частной собственностью, возвращаем деньги практически государственной единице. Эти же деньги мы используем на приобретение техники, на пошив костюмов, оплату различных услуг, на сценографию, безвозмездно помогаем артистам снять видеоклип или закупить аппаратуру. Это странно, конечно, звучит, что человек свои деньги отдает государству. Не потому, что мы очень богатые, нет. Алла так и не стала миллионером. Тем не менее мы довольны тем, что имеем. Сейчас будем делать студию звукозаписи, она тоже будет государственной. Все шли другим путем - зарабатывали себе в карман, потом на эти деньги покупали себе оборудование, но оно становилось их личным оборудованием, а мы это превращали в государственную собственность. Не знаю, хорошо это или плохо. Может быть, мы не правы. Может, на нас будут смотреть, как на дураков.
 - А возможно, в результате именно вы окажетесь правы?
 - Не знаю. Но мы для дела все... Нам удобнее было так - официальным путем, по безналичному расчету как государственное предприятие. У нас хороший автомобильный парк - транспортный вопрос решен. Хотя могли все покупать за наличные.
 - Чем занимается ваше совместное советско-американское предприятие?
 - Вопросами, связанными с зарубежной деятельностью. Все наши поездки за рубеж, различные контакты с западными фирмами шоу-бизнеса, фирмами грамзаписи, паблиш компаниями. Практически это самостоятельная организация, с одной стороны, но работает в основном только на Театр. Заключили очень хороший контракт для Володи Преснякова, для Аллы, для группы А-студио с английской фирмой грамзаписи "Полиграм". Самая мощная в мире фирма грамзаписи. Володя записал свой сольный диск, и они намерены продолжать контракт - записать его большой альбом. Ради подобного контракта люди порой работают всю жизнь. Это наш большой успех. Очень много было поездок не по линии Госконцерта, а по линии СП на разные фестивали, телесъемки, выставки. Мы даже на "Медеме" имеем теперь свой стенд так же, как «Мелодия», как ВААП. Мы попали в международный каталог шоу-бизнеса, как фирма от Советского Союза! Мир шоу-бизнеса нас признал, с нами считаются.
 - Альбом "Алла" продают в подземном переходе под Пушкинской площадью по 50 рублей.
 - Вот так уже! А было время я продавал по госцене и можно было спокойно купить. Но я ждал, когда наступит этот момент, когда он уже станет дефицитом и будет дороже. 50 рублей! Кто-то на этом теперь наживается. Опять не мы. Сколько денег прошло мимо Пугачевой, законно заработанных ею! Десятки миллионов. Раньше концерты мы проводили активнее чем сейчас, и зрителей было много, и суммы были приличные, потому что Дворцы спорта и по шесть, и по десять тысяч мест, а деньги все забирало государство. Алла Борисовна получала за это разовую ставку за концерт, в несколько раз меньше стоимости билета, купленного с рук - 24 рубля 75 копеек. Помню в Грузии десятитысячный стадион, семнадцать концертов, сто семьдесят тысяч зрителей, один билет на руках стоил двести рублей. В то время. Это сегодня как две тысячи, а она получала 24 рубля 75 копеек. Во время наших гастролей нас сопровождали буквально или за две недели до нас приезжали, по следам ехали все контролирующие органы - как издевательство. Им было интересно, как это Пугачева может работать за эти деньги, наверное, она не просто так поехала. Безумно смешно. Но противно, что огромные массы людей, которые должны быть благодарны ей за то, что она есть, делали ей столько зла, вместо того чтобы отвечать добром на то добро, которое она им делала. Это отдельная тема - тема зла у меня. Зла за эти 13 лет было гораздо больше, чем добра. 99 процентов зла и 1 процент добра. До сегодняшнего дня. Алла стала членом Международной ассоциации фестивалей ФИДО, она член жюри этой ассоциации. А ее приглашали еще десять лет тому назад через Госконцерт. Все, что делалось через Госконцерт, до нас не доходило. Было огромное количество предложений очень хороших, был шикарный контракт с Японией, то есть Аллина судьба могла повернуться на 180 градусов в международном плане, японцы готовы были вложить сумасшедшие деньги... Нам об этом контракте рассказали три года назад только. Все пряталось. Через Госконцерт мы выезжали в поездки, только если мы сами, независимо от них, узнавали о том, что есть заявка, приглашение. В Госконцерте все делалось через взятки, через гастроном, подарки, личные контакты. Это я открытым текстом сейчас говорю. А нам было обидно. Когда одни получали ни за что, а мы добивались всего своим талантом, трудом, почему мы еще должны какому-то клерку что-то давать, за что? Хотя все равно, по отношению к другим мы еще как-то более-менее выезжали, но столько приглашений пропало, столько хороших контактов уничтожено! Практически 95% хороших контрактов не доходило до нас. А запросы были сумасшедшие. То было время, когда она была жутко популярна. 78-79 год. Газета "Асахи" проводила опрос: самые популярные люди нашей страны. Это были Ленин, Гагарин и Пугачева.
 - В народе бытует мнение, что Пугачева пьет и дебоширит.
 - Отвечу довольно емко. Мы уже говорили, что народ воспринимает ее по тому, созданному ею же, образу... Множество ее образов ярких, которые народ в себя впитал, очень экстравагантны и внутренне вызывающи. И этот внутренний вызов, особенно в то время, когда этого боялись, она естественно, очень ярко выделялась из среды, и людям было трудно это через себя пропустить и понять почему. Я этим вопросом в свое время отдельно занимался и точно вычислил почему. Потому что народ во всем ищет оправдание, не оправдание, а старается все осмыслить. Сами себе задают вопрос и сами ищут ответ. Так вот сам по себе народ таким как она в то время не являлся, внутренней свободы, ярких порывов, какой-то агрессии даже люди себе не позволяли. Вести себя так, как она вела, люди могли только в состоянии опьянения, в расслабленном состоянии они могли петь на улице, морды друг другу бить, гадости говорить. Естественно, в их сознании ее образы были объяснимы ими для себя через призму своего личного восприятия жизни, своих поступков: мол, я могу поступить как она только в состоянии опьянения или наркотика, то есть дополнительного допинга. А так как страна сильно пьющая, естественно, все свои болячки люди переносят на других. Поэтому глядя на нее в образе они думали: так себя вести можно только в пьяном виде. И отсюда уже шла придуманная легенда, что Пугачева алкоголичка, голая холит по столам... Я этого наслушался столько... Но мы с Аллой нашли этому объяснение и успокоились. Народ даже не со зла это придумывал, он просто по-другому не мог оценить ее поступки, ее как актрису с таким особым внутренним состоянием и надрывом. Другого объяснения для них не существовало: как можно быть таким свободным в этой стране, совершать такие поступки, такое петь, так говорить, такие движения делать? Это точно нужен дополнительный допинг. Но в связи с тем, что они имели этот допинг через водку, они связывали это и с ней.
 - Вы влияете на ее вкусы? Даете какие-то советы?
 - Думаю, что влияю. По крайней мере хотелось бы верить в это. Мне кажется, во мне много есть положительного, того, чего нет у нее. И я всегда старался помочь ей в том, чего ей не достает. Впрямую это сделать очень сложно. Она очень самостоятельный и очень в хорошем смысле самоуверенный человек. Хотя мне с ней легко, потому что она тоже Овен и я про нее все знаю, как про себя.
 - Роль в кино для Пугачевой не предвидится?
 - Она очень хочет сняться в хорошем фильм и не обязательно в роли певицы. У нее даже уже есть свой сценарий. Может быть, это наше будущее. Вообще много чего мы хотим сделать.
 - Сольная программа Пугачевой?
 - Думаю, что даже к концу этого года увидим сольную программу.

Милый друг
(интервью с продюсером Евгением Болдиным в 1993 году)
 
 Ее нижняя половина молодится, дурачится, дразнит, по инерции соблазняет. Ее верхняя половина устала. "Устала Алла". Она застыло-нехотя-лениво поворачивает голову в сторону, откуда ничего и никого уже не ждет. И уголки рта кривятся, пытаясь совладать с брезгливостью. Губы ерзают в судорогах мимики, нащупывая выражение по сезону. По силам. Ее нижняя половина - короткие юбочки, открытость для всех глаз. Ее верхняя половина жаждет закутаться в плед, расшитый золотом. Золотом осени домашнего очага, нарисованного на холсте. У очага был хранитель. Неожиданно для непосвященных Евгений Болдин возник на небосклоне Аллы Пугачевой. Был объявлен мужем и директором Театра песни. У него облик начальника, в которого влюбляются подчиненные женского пола всех возрастов и внешних данных. У зрелых поклонниц он вызывает желание подарить ему цветы и приголубить. У юных - спрятаться за его рослым благодушием, благополучием и опять же приголубить. Он уютно смотрится в большом мягком кресле, сам похожий на это кресло. В эпизоде кинофильма "Пришла и говорю" Болдин был Хосе, а Пугачева - Кармен. Дуэт - дуэль. Он убежден, что образ Хосе близок ему по духу.

 - С Пугачевой меня познакомили в 1978 году. Я работал директором программ в Росконцерте. Знакомство наше получилось. Алла была взрывоопасным явлением, непривычным в том, что она воспроизводила и на сцене, и в жизни.
 Я стал директором ее коллектива, и с мая 78-го года по нынешний мы были вместе. Активно вместе.
 - И четырнадцать лет вы были муж и жена?
 - Официально наши отношения зарегистрированы в 1985 году.
 - Это был брак по расчету, деловой союз?
 - Не-е-т. До регистрации у нас был гражданский брак, а такой брак, как правило, не бывает по расчету. Если до 85-го года не было расчета, почему он потом должен был появиться? Мы вовсе не нуждались в штампе, но приходилось оформлять документы для поездок за рубеж, то есть регистрация понадобилась для упрощения бюрократических формальностей. Если бы не рьяная слежка нашего государства за взаимоотношениями мужчины и женщины, мы, возможно, вообще не расписывались бы.
 - В церкви не венчались?
 - Алла говорила: "Мы еще пойдем с тобой венчаться". И для нас это было бы важнее, чем печать в паспорте.
 - Говорят, у Аллы Борисовны очень крутой, неуживчивый характер, пьет, дебоширит, в общем, много гадостей про нее говорят...
 - Для всех Алла Борисовна существует в образах, созданных ею же. Эта Пугачева - для зрителей. Есть другая Пугачева. Очень умный, добрый человек, с хорошим характером. Она свободна по натуре. Я на ее свободу не покушался. И так же она на мою. Мы не действовали друг другу на нервы.
 - Может благодаря тому, что раздельно жили - у нее была своя квартира, у вас своя?
 - То, что квартиры у нас были отдельные, не говорит о том, что мы раздельно жили. Это просто жизненная необходимость, психологически важная для нее и для меня. Тем более что ритм жизни у нас не совсем совпадал.
 Алла - человек творческий, ночной, порой до 3-4 утра у нее люди, она беседует, работает. А мне рано утром надо было в Театр.
 - А ссорились?
 - Редко. Я человек терпеливый, уживчивый. Может, кто другой не выдержал бы ее своеобразного характера, но я мог. Что касается "пьет, дебоширит"... Люди судят о ней. как я сказал, по ее образам, которые иногда очень экстравагантны, даже вызывающи. Естественно, в то время, когда внутреннего вызова боялись, свободного самовыражения себе не позволяли, ее раскрепощенность была необъяснимой. Большинство людей допускали яркие порывы лишь в состоянии опьянения: пели на улице, били друг другу морды, говорили гадости власть имущим. И ее сценическое поведение они воспринимали через призму собственных поступков: так вести себя можно только в пьяном виде, потому что я на такое решаюсь исключительно после бутылки водки. Другого объяснения ее внутренней свободы для публики не существовало.
 - Евгений Борисович, вы как-то влияли на ее вкусы?
 - Хочется верить. Впрямую это сделать очень сложно, так как она личность самостоятельная и в хорошем смысле самоуверенная. Хотя мне с ней было легко, потому что мы оба Овны, то есть я про нее все знаю, как про себя.
 - Народ периодически будоражат слухи о жизни Пугачевой, в том числе о ее несметных богатствах. Два года назад, когда Кристина рожала в Лондоне, говорили про купленную в Англии виллу.
 - Правильно, народ хочет верить в то, что звезда действительно красиво, по звездному живет. Вот и придумывают, допустим, про золотой унитаз в ее квартире, потому что хотят, чтобы у нее был золотой унитаз. Чтобы она была миллионерша, могла делать все что хочет. Свойственно нам придумывать такое, чему можно позавидовать всласть. Звезду за это, с одной стороны, любят, а с другой, ненавидят. Но неизвестно, что было бы с Аллой, родись она в любой другой стране. Была бы она так любима публикой и что бы вообще там делала? Она талантливый человек, наверняка нашла бы себе применение и жила бы в 500 раз лучше, чем здесь, но это материально, а духовно - неизвестно. Она не жалуется и не собирается отсюда уезжать. Как можно забрать с собой то, ради чего, собственно, живешь, что входит в глубокое, испорченное понятие - Родина?
 - Вы дни рождения любите дома отмечать или куда-то уезжаете?
 - Как приходится. Алла больше любит дома. Я вообще не люблю. Не знаю, чему радоваться в этот день. Я считаю, что это самый грустный праздник - напоминание, что еще на год становишься взрослее, старее. А в принципе, всегда вместе отмечали - у нас два дня разницы.
 - А где обычно отдыхаете?
 - Раньше часто ездили в сочинскую "Красную поляну". Там есть домик Николая II. Очень хорошее место. И второе место - Юрмала, санаторий "Яун-кемери". Ничего сверхъестественного. Но очень хороший главврач - Михаил Малкиель. Алла приводит себя здесь в порядок: массаж, ванны, бассейн, сауна...
 - У вас была мечта стать богатым? Миллионером?
 - Была. Это совершенно нормальное чувство, которое заставляет человека чего-то добиваться в жизни: стать богатым, используя свой талант, ум, трудолюбие, никого не обманывая, не грабя, ничего не нарушая...
 - Мечта сбылась?
 - Не могу сказать, что я богатый. В материальном смысле. Мы с Аллой ничего для этого специально не делали, не стремились. Получали в основном за счет концертов. Мне хватает. Бедным я себя никогда не считал. Но и до такого богатства, как теперь у многих совершенно неизвестных артистов, коллективов, администраторов, мне далеко. Причем зависти нет. Иначе бы я, наверное, как сумасшедший занимался зарабатыванием денег.
 Обидно только, сколько денег прошло мимо Пугачевой, законно заработанных ею! Десятки миллионов. Деньги забирало государство. В годы своего расцвета Алла Борисовна получала разовую ставку за концерт - 24 рубля 75 копеек. Помню, в Грузии - десятитысячный стадион, семнадцать концертов, сто семьдесят тысяч зрителей, один билет с рук стоил двести рублей...И во время гастролей нас буквально преследовали все контролирующие органы, какие только были - как издевательство. Им было интересно, как это Пугачева может работать за такие смешные деньги, наверняка что-то нечисто. Противно, что огромные массы людей, которые должны быть благодарны ей за то, что она есть, делали ей столько зла. Это отдельная тема у меня - тема зла. За 14 лет его было гораздо больше, чем добра. 99 процентов зла и 1 процент добра. До сегодняшнего дня.

Сценический образ Пугачевой более постоянен, чем "земной", хотя понятие "сцена" у нее распространяется на все. Вчера она собиралась венчаться, а сегодня уже "никто не греет ее бока".
 Бывает, что хранитель не убережет очаг. Или очаг изберет себе другого хранителя. Дуэт или дуэль? В случае с Болдиным и Пугачевой можно сказать: дуэт распался в результате дуэли, которая длилась 15 лет.
 
 
Каков народ - такие и герои
(беседа с певицей Лаймой Вайкуле 6 февраля 1992 года
в гостинице посольства Латвии)
 
 - Вышло два альбома в фирме GRP «Рождественские песни». Все звезды GRP участвовали в записи. И одну песню записала я. Фирма при MCA в Америке.
 - А что за песня?
 - Это вообще старая песня. Они берут уже известные, старые шлягеры, делают другие аранжировки. Это Элвиса Пресли песня была. Но в женском исполнении, в другой аранжировке. Это принято в Америке. Главное - записать так, чтобы после не выходили рецензии, что песню испортили. С нами этого не случилось.
 - Вы побывали и в Японии, что там происходило?
 - В Японии я была на новогоднем, типа нашего, «огоньке». Самая популярная передача. Раз в году. Вот сорок второй год она шла в Японии. Где были все японские звезды, несколько американских звезд - Энди Вильямс, который пел «Крестный отец». Но в принципе это японское шоу. Видит его вся Азия. Прямая трансляция, для меня это было очень важно, потому что если я когда-нибудь захочу там выступать, то это участие сыграет свою роль.
 - Как вас пригласили?
 - Написали в Латвийский департамент. Персональное приглашение мне передал Раймонд Паулс. Потому что из департамента послали в Министерство культуры Раймонду.
 - А вы до этого были когда-нибудь в Японии?
 - Нет, я была первый раз. И была в восторге. От всего. И публика очень хорошо принимала: я была там единственная блондинка. Так интересно - все черноволосые, ни у кого нет другого цвета. Культура необыкновенная. Если б у меня было время, я начала бы изучать японский. Очень интересная страна, я не ожидала.
 - Реально поехать туда с концертами?
 - Только после пластинки, до пластинки не может быть и речи. Пластинка выйдет в сентябре. Я имею контракт с фирмой GRP. Это то, чем я три года занималась со всевозможными ошибками, с познанием американских законов, я теперь имею контракт с фирмой GRP и MCA в Нью-Йорке. Наконец-то я записала эту пластинку, она должна выйти в сентябре. Я должна лететь в мае или апреле, еще не знаю, снимать видеоклип в Нью-Йорке. И тогда это уже будет и телевидение, и уже будут какие-то рецензии.
 - А почему японцы вас позвали, как вы думаете?
 - Я не знаю. В принципе, их интересовала, я думаю... Они говорили о Прибалтике, и в этой связи я тоже им была интересна, они знали меня, потому что пригласили именно меня. Они снимали латвийский собор, пел хор о родине песню, и после этого я выходила.
 - Лайма, ваш штурм Запада преследует цель самоутвердиться здесь через какую-то известность там, или выйти на мировой уровень и найти там свое место?
 - Конечно, меня интересует Запад. Дело не в том, чтобы утвердиться здесь. Это как раз работа на ту сторону. Я хочу сделать все, что от меня зависит, и попробовать все, что мне дал Бог. Судьба мне позволила, и я со своей стороны все сделаю, что от меня зависит. Во что это выльется - даже неважно. Я пройду это. И если буду удачлива, то, может быть, мне будет успех сопутствовать. Нет - я получу громадную школу. Не жалея ни одного дня. Какое жалею! Я благодарна судьбе за то, что получила уже. Не говоря о том, что еще дальше предстоит.
 - Зачем вам этот опыт, если он завершится неудачей?
 - Как профессионал, как любой врач, который уезжает, скажем, туда на стажировку. Это же неважно, что о нем там написали или не написали. Он приехал домой, и он здесь звезда.
 - Развал Союза повлиял на вашу творческую судьбу, возникли какие-то дополнительные сложности?
 - Пока я не чувствую. Но, я думаю, что то, что сейчас вообще происходит, это наложило на всех отпечаток, дело не в национальных проблемах, а в общечеловеческих. Так много лет строили, все спаивали вместе, что теперь, когда разрушилось... В принципе много, наверное, ошибок делает наше правительство. И наше, и ваше - сейчас можно так сказать. Но люди-то не виноваты. Жизнь дана один раз. Поэтому мы, люди, все равно должны сохранять здравый смысл, по-человечески друг к другу относиться.
 - Вы теперь реже участвуете в телевизионных шоу, которые делает «Останкино», меньше стало поездок по стране.
 - Может быть, они что-то думают, я просто этого не знаю, мне в глаза не говорят. Но, мне кажется, это был бы глупый ход. Я не верю, что это так. Просто моя Америка отнимает у меня время. Я периодически выпадаю на три-четыре месяца. Я не была на «огоньке» здесь, потому что была в это время на японском «огоньке».
 - Вы верите, что сможете утвердиться там? Говорят, что для наших певцов на Западе места нет.
 - Конечно, это очень сложно. Начиная с языка, языкового барьера, и заканчивая... просто надо быть в очень хорошей форме. Но я думаю, что все равно до нас... до вас, вернее, дойдут все мои работы, и люди сами увидят, был смысл или нет.
 - А вас волнует, чтобы дошли сюда работы?
 - У меня много друзей, много людей, которые меня любят, и мне бы хотелось, чтобы они видели мои лучшие работы. Но это как бы не в моих силах. Все делает моя фирма. В отличие от того, что у нас, там есть контракт, есть закон, который не может нарушить никто. Там законы соблюдаются. И все будет зависеть от того, какие отношения будут с республиками, какие будут контакты, зависит и появление моей пластинки.
 - Из-за того, что фирма «владеет» вами, вы стали бесправным человеком или наоборот получили больше прав, чем имели раньше?
 - По ощущениям, я получила больше прав. Потому что делают все для меня, есть люди, которые заботятся обо мне. То, чего здесь никогда не было. Я все сама для себя делала. А, в принципе, конечно, меня контролируют. Я не могу сделать то, что мне хотелось бы, если это идет в разрез с мнением фирмы. Это не может состояться.
 - Чего, например, вы не можете?
 - Если мне понравится какая-нибудь песня, которая будет исключительно неинтересна для них, и я решу, что хотела бы снять видео именно этой песни, этого не будет. Потому что они вкладывают деньги, и они диктуют. Но у них такой замечательный вкус, что я им доверяю и я, наоборот, рада, что кто-то мной руководит.
 - И они хорошо о вас заботятся? А что это значит? Что сюда входит, какие детали?
 - Начнем с начала. Подбор репертуара. Не надо никуда бегать, ни у кого ничего спрашивать. Все делает фирма. Они собирают репертуар, который по количеству в пять раз больше, чем нужно для пластинки. Они отбирают песни. Потом показывают отобранные мне. Если мне какая-то песня не нравится, я ее не чувствую - мы ее выкидываем. Если они считают, что она должна быть, хотя мне и не нравится, она остается. Как бы при таком общем согласии... Они умеют переубеждать. После того, как отобран репертуар, я записала. Я писалась в Лос-Анджелесе, и каждую мою запись - черновую - посылали в Нью-Йорк, на мою фирму. Они слушали и, если им не нравилось что-то, происходили какие-то коррекции, что-то менялось. Полный контроль за всем.
 Следующий этап - снимается фотография на конверт. Есть человек, который подыскивает мне костюмы. Кстати, все же использовали мои костюмы в конце концов. Но во всяком случае они мне предлагали свое, и когда я предлагала свои, мы сошлись на том, что мои лучше. Их гримеры, фотографы выслушивают мои идеи, что бы я хотела. Но у них тоже есть предложения, и это здорово. Они предоставляют художника. Они приносили охапки костюмов, которые я меряла и говорила: нравится, не нравится, как себя чувствую в них. Когда делаются снимки, потом отбирают фотографии. Я целый день проводила в студии, отбирая фотографии, которые хотела бы, чтоб никто никогда не увидел. Мои пожелания учитывают.
 Когда готовы записи, фотографии, все готово, материал обо мне рассылается по радиостанциям, где опять-таки они имеют свое слово - отбирают, говорят, что им интересно, что нет. В зависимости от того, насколько я понравилась, они вкладывают определенную сумму денег в видеоклипы. Если я хорошо прохожу, то они вкладывают деньги. Если нет интереса во мне, то может вообще не состояться. Это опять следующий ход. Потом, когда фирма видит, что больше всего интересует радиостанции, есть бюджет на видео, тогда они рассылают материал обо мне - фотографии, записи, - телестудиям. Там пишут сценарии, предлагают варианты съемок и тут уже GRP выбирает подходящий себе вариант, чтобы им нравилось, и делают заказ на клип. Так это происходит. По такой, схеме со мной должны работать в апреле-мае. И в сентябре должна выйти пластинка. Всегда хорошо, чтобы осенью выходила. Рынок такой. Так говорят.
 - На какую аудиторию вы нацелены?
 - У них аудитория еще более разграничена чем у нас. Есть чисто роковые радиостанции, металл, который никогда не будут слушать мыслящие люди. Фирма рассчитывает на современную музыку для взрослых. Это, кстати, моя любимая радиостанция. Они как раз на это рассчитывают.
 - Ваш имидж там сильно корректировали? Вы же пришли певицей со своим образом?
 - Нет, они не вмешивались, единственное, что они заставляли... Они больше вытаскивали из меня. И в нормальную оболочку все это ставили. Они заставляют показывать себя.
 - Вас не оскорбили результаты присуждения приза «Профи» осенью прошлого года? Вам дали приз для Раймонда Паулса, признанного лучшим композитором года. Ради этого вы приезжали?
 - Это была смешная история. Меня приглашали как певицу, которая получила первое место, а потом там начали что-то творить... К сожалению, в искусстве не происходит все честно. Скажем, как «Грэмми» вручают... Я хотела создать подобие у нас этого приза. Времени нет заниматься, я не знаю людей. Несколько тысяч человек - жюри, они оценивают и посылают свои карточки, никто не знает, что написано в чужой карточке, поэтому никогда не будешь никому обязан. Люди авторитетные, их нельзя купить. Они могут сказать «да-да», но записать свое, и никто не узнает, кого вы выбрали. И комиссия, которая подсчитывает результаты, тоже нормальная, из уважаемых людей, которые не занимаются глупостями. И получается честно. Так «Грэмми» вручают. Поэтому действительно в зале аплодисменты настоящие, искренние, действительно, артисты, которые уровнем выше, занимают лучшие места. А я думаю, что как раз нашей стране - не знаю, как она теперь называется - это было необходимо. Сейчас в связи с тем, что все очень дорого, и артистам тоже нужно зарабатывать деньги, поэтому должны быть шлягеры. Такие конкурсы как «Грэмми», заставляли бы делать шлягеры более высококачественными - не удобно было бы перед другими артистами, коллегами. Здесь нет никаких стимулов. Зачем мне стараться! А если б был конкурс, подобный «Грэмми», где был бы почет, были бы сумасшедшие премии, ради которых был бы смысл год ничего не делать, только работать над творчеством, зная, что это окупится, тогда, я думаю, уровень подскочил бы. Люди могли бы позволить себе год не получать деньги, чтобы один раз получить их за весь год. От этого публика только выиграла бы. А сейчас у нас пока все идет так, как все.
 - Нет ли у вас ощущения, что люди, обремененные вкусом и культурой, на нашей эстраде никогда не пользовались успехом и долго еще не будут востребованы и популярны?
 - Каков народ - такие и герои. Это да, но я думаю, что со временем это изменится, потому что появится какое-то влияние с Запада. Молодежь не станет покупаться на дешевое.
 - Про вас говорят, что вы очень целеустремленный, жесткий человек, вы сделали ставку на творчество в ущерб остальному, в частности, личной жизни... У вас нет ощущения, что в каких-то категориях вы ущербный человек? Жертва?
 - Я обожаю свою работу. И если я и жесткий человек, и сделала ставку на творчество, то в ущерб только себе. Конечно, моя жесткость, может, в том, что я от всего отказываюсь ради того, чтобы достичь цели. Не деньги платить, а доказать. Это труднее. Проще заплатить.
 - Кому вы доказываете и что?
 - Себе. Я должна дойти до какой-то цели. Поставила ее и к ней стремлюсь. Вся моя жизнь - из барьеров, которые я сама придумываю, и сама преодолеваю. А иначе неинтересно.
 - Эта цель одна, большая, далекая, или цепочка маленьких целей, которые уходят по мере достижения, заменяются новыми?
 - Скорее так. Есть какая-то определенная цель, но, скорее всего, это движение шаг за шагом.
 - Бывают минуты, когда вы говорите себе, зачем мне все это нужно, я могла бы спокойно заниматься чем-то другим, быть счастливой в ином?
 - Бывает. Бывает такое, что мне ничего больше не хочется. Но это ненадолго.
 - Вы опять-таки из себя извлекаете силы, энергию для того, чтобы восстановить, вдохновить себя?
 - Да, просто, наверное, когда очень устал, тогда думаешь, зачем все это?
 - Мне кажется, вы удачливы на людей, которые приподнимали вас на ступеньку выше, вам везло, вы точно вычисляли таких спутников, которые, работая и на себя, работали на вас?
 - А пример какой-нибудь, чтобы я могла...
 - Константин Райкин, Раймонд Паулс...
 - Эти люди... В принципе, не я их искала. Я их не искала. Не было такого, что познакомьте меня с Раймондом Паулсом. Это все делала судьба. И так же с Костей. И так же со многими другими. Это подарки судьбы. Что у меня хорошие друзья, меня окружают интересные умные люди. Я не знаю, нижет, это немножко зависит и от меня, потому что у меня такой выбор. Когда два человека встречаются, не один выбирает, а оба, от двоих все зависит.
 - В таких ситуациях важно не растеряться и использовать шанс, который подбрасывает судьба?
 - Тут нет шанса. Это обоюдный интерес.
 - Никто никого не использовал? Союз, взаимовыгодный для обоих?
 - Это обоюдный интерес. Симпатия. Мне никогда не приходилось никому платить за то, что кто-то мог для меня что-то сделать. Не знаю, почему так. Может быть, потому что у нас в Латвии было не принято давать взятки, и я не знала, что это надо делать. Потом я Овен. Я нетерпеливая, вспыльчивая. Поэтому со мной тоже могут быть только люди, которые меня уважают. Меня окружают люди, которые... ну, любят меня, будет громко, но которым я симпатична.
 - Есть люди-полустанки. Мы с ними рядом, пока не понимаем, что переросли их, что нам надо двигаться дальше, а они не отпускают, готовы обвинять в предательстве, тянут к себе, назад... Что вы делаете в подобных случаях? Когда тянуться за вами этот человек не может, тянуть его у вас нет сил и есть только один выход - бросить близкого вам спутника, обрекая себя на его проклятие...
 - В коллективе, в принципе?
 - В коллективе, среди тех, кто вас в творчестве окружает.
 - Я за это. Я считаю, что это единственно возможный рост цивилизации, искусства, чего угодно. Но, к сожалению, у меня как раз проблема с этим. В коллективе я всегда старалась, чтобы мы были друзьями. И тут начинаются проблемы. Когда друг - ты его тащишь с собой. Мне часто приходилось танцорам ставить пальцы, руки-ноги, хотя я сама не балерина, но приходилось этим заниматься. Именно по этой причине. Но я против этого. Головой понимаю, а сердцем сложно. Поэтому я бы не осуждала людей, которые так поступают. И, может быть, я тоже научусь, особенно чаще бывая в Америке. Там таких проблем нет. Если ты не на уровне - с тобой прощаются. Ты находишь место своего уровня. Следующий человек идет дальше.
 - А вы больше головной человек?
 - Нет, я человек эмоций. К сожалению.
 - Но после того, как событие произошло, вы его анализируете, прокручиваете прошлое в голове?
 - Это тоже мое слабое место. Я каждый день продумываю то, что делала за день. И начинаются коры, переживания, если кого, как мне кажется, обидела. Это то, что я бы не хотела в себе иметь. Лучше бы забыть все и идти дальше.
  - Лайма, на кого из родителей вы больше похожи?
  - Когда-то была похожа, вроде все говорили, на отца, а сейчас, мне кажется, и на маму тоже.
  - А как вам кажется, чью судьбу, матери или отца, вы повторяете?
  - Скорее отца.
  - В чем сходство?
  - Наверное, в знаках. И все, что следует за этим. Мы с ним Овны. Это, может быть, вспыльчивый характер.
  - А сходство жизненных этапов?
  - Нет, думаю, что нет. Просто характерные сходства, сходства характеров.
  - С какими чувствами вы вспоминаете детство?
  - Что-то очень теплое, очень хорошее.
  - То есть у вас было счастливое детство?
  - Не то что счастливое. Я была фантазерша. И была предоставлена много времени сама себе. Я не помню такого, чтобы мне говорили «нельзя», «это не трогай». Я оставалась с утра одна дома. У меня была огромная поляна, которую я очень любила. Я весь день была на улице, там у меня были все места, которые я знала, я знала, когда появляются - не знаю, как они по-русски называются - у лягушек эти маленькие штучки.
  - Головастики?
  - Головастики. Я знала, где, когда расцветают мои цветочки. Я фантазировала. Там все время была, у меня были свои деревья. Я была очень много на природе. И для меня это самые счастливые воспоминания.
  - Вы придумывали себе игры?
  - Да, конечно, я была в разных образах постоянно.
  - В каких чаще всего?
  - Ну, я принцесса, конечно, в основном принцессой была.
  - Компания у вас была?
  - Нет. Потом, когда уже была школа - да, а пока детский сад, я ездила от дома довольно далеко, и не было у меня детей рядом. Я одна была, я и хозяюшка, где мама снимала квартиру. Она была как моя бабушка. Вот она и я.
  - Она вас возила в детский сад?
  - Нет, в детский сад меня возили мама и сестра. Но когда я не ходила долгое время, я с ней была.
  - Вы крещеная?
  - Да.
  - А каков он - ваш Бог, каким вы его себе представляете?
  - Я никогда не представляла это как что-то материальное. Это нечто, о ком я даже не имею права говорить.
  - Когда вы впервые задумались о Боге?
  - Когда мне было очень плохо. Наверное, это вообще... Я поняла, что он нам очень нужен тогда, когда нам очень плохо. По-настоящему плохо, я не имею в виду, когда у нас там настроение плохое.
  - Но это уже в зрелые годы?
  - Да. Маленькой я не понимала, у нас не было такой культуры. Хотя у меня и мама, и бабушка, все были верующие. Бабушка пела в церковном хоре, и мне так говорили, что пою я и голос мой - это от бабушки. Когда я стала сама решать свою судьбу, свою жизнь, я обратилась к Богу, никто меня не подталкивал. У меня самой было такое желание. Самой любимой моей книгой была Библия. Я чувствую потребность в этом. Просто физическую потребность. Поэтому я боюсь, что люди, которые будут умирать, они только тогда обратятся.
  - Вы крестились в православие или в католичество?
  - Крестилась в православной, хотя, оказалось, мама меня крестила в детстве - я католичка. Я дважды крещеная. Я просто надеюсь, что это мне тоже простят, потому что просто об этом не знала.
  - Вы соблюдаете ритуалы: исповедуетесь, причащаетесь, поститесь?
  - Нет. Один американский певец сказал: я забываю об этом. Когда мне хорошо, я забываю об этом. И потом только приходится раскаиваться. Но это я и Он - вдвоем мы об этом знаем. Но я люблю бывать в церкви, особенно за границей. Там меня никто не знает, я с удовольствием туда иду.
  - Вас не смущает, что церковь - это тоже один из институтов власти?
  - А мне не хочется ни думать об этом, ни вникать в это. У меня есть друзья, которые говорят: я не хочу идти в церковь, потому что мне нужно платить за свечку. Я не задумывалась об этом, и когда я съездила в Америку, и пошла в церковь - они там лежат, эти свечки. Не надо за них платить. Я все узнавала, где купить свечку, а мне говорят: берите. Там мешки у каждой иконы. И тогда я только задумалась, что действительно... Но... Бог простит. Неважно.
  - У преподавателей в школе были с вами проблемы, или у вас с ними?
  - Я как-то была выше этого.
  - Вы были очень увлечены учебой, школьным периодом?
  - Я была увлечена организаторской работой между учениками. У меня были свои компании, какие-то кружки, я даже умудрялась ставить спектакль, ничего в этом не понимая. И мне поддавались мои сверстники. Смешно сейчас вспоминать. Это, я помню, мне было интересно. А все остальное как-то шло и шло, мне хотелось, чтоб быстрей все закончилось.
  - Потом вы не жалели, что школьные годы прошли, не тянуло в школу зайти?
  - Нет. Может, потому что я меняла школы довольно часто. Мы переезжали из одного района в другой, может быть, поэтому у меня нет таких привязанностей. У меня вот мой дом, моя поляна, все, что до школы, для меня дорого.
  - В вас есть обида на что-либо или кого-либо в этой жизни?
  - Нет.
  - Вы злопамятный человек?
  - Нет. Я вспыльчивая, а это всегда - не злопамятная. Это все ошибочное, когда окружающие иногда боятся тебя, потому что, мне кажется, Овны - самые безобидные. Хотя это может Овен Овену сказать, потому что я просто знаю этот характер. Завтра я могу простить самое большое преступление. Именно простить. Я просто понимаю: каждый человек может ошибаться, все может, быть. Какое я имею право осуждать. Все это у меня быстро - фьють - проходит.
  - Вы согласны, что за все в жизни надо платить? И чем платите вы?
  - Я думаю, что... так, наверно, получается, что не бывает такого счастливчика, и придется за счастье заплатить. Я плачу своими проблемами, о которых мне не хочется говорить. У каждого много своих горестей, у меня тоже они есть, и я стараюсь о них никому не говорить.
  - Это чаще касается творчества или...
  - Нет, творчество - это само собой, это страдание, а это что-то-другое, о котором я не хочу, чтобы знали даже мои близкие.
  - Во время концерта вы испытываете наслаждение от власти над залом, вообще, наслаждение властью вам свойственно?
  - Нет. Наоборот, во мне есть неуверенность... Но это потом, неуверенность потом. На концерте я забываю об этом. Сейчас я немножко потеряла это, но раньше я вообще была в другом каком-то своем придуманном мире во время концерта. Я не думала о том, кто чего... это потом приходит. Сейчас я стала реальнее, я понимаю, что мне нужно взять эту публику. Раньше я не думала об этом, просто работала и все, а сейчас я уже немножко трезвее на сцене. Я вижу. Вижу публику, вижу реакцию. Этого у меня не было раньше. Наверное, когда работаешь большие залы, это приходит. Потому что у каждого человека свои проблемы, и он сидит в зале, и заполучить его внимание сложно, я раньше не думала, что это нужно. Что я буду сама по себе, а публика пусть сама по себе. А сейчас я хочу, чтобы они поняли, что я для них делаю, только для них работаю. Я для них существую. Они мне нужны. Это спускает на землю. И начинаешь что-то придумывать и делать, чтобы заполучить публику, внимание заполучить.
  - А бывает, что злитесь на эту публику, которая не понимает, не ценит?
  - У меня, наверное, не злость - может быть, злость тоже бывает, а начинается депрессия, когда я думаю: боже мой, для чего все вообще, зачем тогда, если они не могут понять, если им надо так, что по голове сразу треснуть, они не понимают прикосновения. И это как правило так. И я боюсь, что от этого становлюсь хуже. Мне хочется, чтобы это было более нежно и более тонко. А наш народ, наверное, больше любит, чтобы их встряхнули. Вот это жалко. Мне не хочется терять это. Это дороже, как любые отношения между людьми, когда это бережно, прикосновение - это здорово для меня. А когда это удары - только стресс.
  - Вы любите быть в центре внимания?
  - Я всегда была в центре внимания, с детства. Мне кажется, начиная с семьи, где я становилась на стул и пела им, они смеялись, это было как развлечение для моих родителей. В саду, по-моему, меня не очень любили. Все равно была там в центре внимания - меня там мучили.
  - Воспитатели?
  - Да. Я не любила их всех.
  - А вам надо, чтобы вас любили?
  - Да. Обязательно. Две вещи есть, которые могут человека заставить сделать что-то хорошее, - когда его любят и когда ненавидят. Два варианта, когда ты хочешь что-то доказать.
  - Когда вы сталкиваетесь с теми, кто вас ненавидит, что вы делаете?
  - Это тоже стимул для меня.
  - Но вы пытаетесь изменить отношение к вам, добиться, чтобы полюбили?
  - Я делом пытаюсь. Я хочу не доказать, иначе... Я хочу их победить делом.
  - Но влюбить в себя?
  - Нет. Мне плевать. Я хочу, чтобы они потом переживали, что они меня не любили. Они мне все равно уже не нужны. Мы всегда любим тех, которые любят нас. Это совершенно точные слова. Поэтому они мне уже не нужны, я все равно не хочу их любви уже.
  - У вас есть свой «черный человек»?
  - Да, я знаю таких людей, которых я считаю темными, мрачными, депрессивными. Мне их жалко.
  - А в вас самой есть «черный человек»?
  - Нет. Во мне много эмоционального человека. Только. Который может портить мне жизнь. Никогда мне не хочется, чтобы кому-то было плохо, не хочется никого уничтожить. Может, во время вспышки, когда вспылю, но это всего минута.
  - Были случаи, когда вы кого-нибудь сглазили, несознательно?
  - Нет. У меня никогда не бывает такой ненависти, чтобы... Я прощаю, что так у человека получилось, я стараюсь его оправдать. Поэтому и не остается ненависти. У меня нет сил думать об этом и не хочется.
  - Где вы черпаете энергию?
  - Наверно, в природе. Это самое главное. Я чувствую потребность в природе. Это от детства осталось - нужда в природе.
  - Любите гулять по лесу?
  - Нет, я лес не люблю. Я люблю поляны, открытое пространство.
  - И часто вам удается попадать на поляны?
  - Ну это легче, чем лес, мне кажется. Ну в Америке для меня... Там как раз вот так... В Калифорнии. Много стриженой травы и больше ничего. Мне нравится простор. Я не люблю, когда замкнуто, когда темно. Я люблю весну, люблю, чтобы все оживало, расцветало, солнце. Я живу тогда, когда природа просыпается, я счастлива. И я в ней прямо купаюсь.
  - А где вы обычно живете в Америке?
  - Самое хорошее мое воспоминание - это возле океана мы жили в большом доме. Простор. А сейчас уже в Нью-Йорке они меня заставляют жить в центре, они не понимают, когда я говорю, что лучше дайте мне эти деньги, я распоряжусь ими, не имея в виду, что хочу их сэкономить. Я бы хотела жить где-нибудь подальше от центра, в доме, чтобы это был простор, вокруг меня природа, чтобы можно было сесть в машину и приехать ко мне. Но там начинаются какие-то законы престижа - я должна жить в центре, в Манхэттене, на каком-нибудь 20-м этаже, мне это уже не нравится.
  - В Риге вы живете в центре?
  - Да. Но, надеюсь, у меня получится пожить немножко в Юрмале. Я нуждаюсь в природе. Я уже когда-то говорила, что моя мечта - большой дом, лужайка, много-много цветов. Кстати, многие люди говорили, я слышала, что были такие отзывы, типа, что мне нужны эти дорогие вещи. Дело не в этом. Безусловно, я люблю комфорт. Когда я выезжаю на природу, мне не хватает... Я хочу помыться. Хочу, чтобы у меня были мыло, полотенце. Я всегда тащу с собой свой дом, где бы я ни была. В гостинице я сразу какую-то свою конуру создаю. Как это называется по-русски? Не логово...
  - Обживаетесь?
  - Да. Вот это мне необходимо. Но я хочу, чтобы у меня много было природы вокруг. Когда я была в Калифорнии, мы пошли в такой... зоопарк, я подумала, что здесь даже умереть было бы хорошо. Попугаи, солнце, цветы. И я подумала: вот здесь бы ладно. Чтоб только не в лесу, пустом, холодном.
  - Как вам кажется, талант - это дар или наказание?
  - Это дар. Для меня это дар. А все остальное, что я должна нести, вот это уже наказание. А это мне подарили сверху, мне кажется. Почему мне кажется ужасным то, что делает Кашпировский. Нельзя за это брать деньги. Я не имею права его осуждать опять-таки. Я даже не хотела бы, чтоб вы писали, что я осуждаю. Но мне кажется, что все, что подарено, нужно отдавать так. Та же Пугачева. Она же талантливый, безусловно, человек. Скажем, мне, может быть, не нравится, как она одевается, как себя ведет, но я глубоко уважаю ее, я чувствую, что она страдает. Во-первых, она мой знак. Я понимаю, что она делает и что с ней происходит. Но ей трудно потом реабилитироваться с другими людьми, потому что они не понимают ее, и вот я жалею ее, мне она нравится.
  - Но вы же тоже берете деньги за концерты?
  - Это немножко другое. Это как рабочий сидит за станком, то же самое я. Но сколько я заплатила за это, никакие деньги не могут возместить, во всяком случае, те, за которые мы работаем. Их хватает только на существование. Мне всегда мама говорила: люди зарабатывают деньги для того, чтобы их иметь, ты же зарабатываешь, чтобы отдать. Вот, мне кажется, совершенно точное определение, во всяком случае, нашего советского артиста, бывшего советского.
  - Как часто вы задумываетесь о смысле жизни?
  - Каждый вечер. Больше, чем нужно было бы. Мне это мешает. Я уже не говорю о том, что в настоящее время это наводит только депрессию.
  - Это вам и раньше было свойственно - моменты задумчивости?
  - Когда я была маленькая, все уходили, я оставалась одна, почему-то я ложилась на кровать и плакала, мне было жалко всех, родителей - я думала: они родились, потом умрут. Мне жалко было себя. А потом в каком-то возрасте я об этом забыла, в 16-18 лет. Как бы это было не обо мне и вообще меня не касается. А сейчас я опять об этом думаю. И опять мне жалко всех.
  - И себя?
  - Ну так... Когда себя - не хочется плакать, когда других - хочется.
  - Вы влюбчивый человек?
  - Не знаю, влюбчивый ли... Но могу себе придумать что-то.
  - А что вам может дать Запад, такого, чего вы не будете иметь здесь?
  - Я, когда лопала в аварию, не аварию, у нас просто спустило колесо, это было на опасном участке дороги в Калифорнии... Я уж не говорю о мелочах, которые там... Каждую минуту мне казалось, что должен быть поворот, это была скоростная трасса, и я думала, что сейчас на нас наедут, мы разобьемся. И прошло несколько минут. Андрей выскочил на улицу, чтобы поменять колесо, он не знал... У нас была большая машина «Линкольн», там иначе вставляется домкрат, и каждую минуту казалось, сейчас мы разобьемся, через буквально несколько секунд, минут остановилась машина, поставили специальные огоньки, чтобы нас объезжали, и человек помог нам поменять колесо. Я подумала: о, какая хорошая служба. А потом оказалось, что тот человек проезжал мимо и видел, что нам грозит опасность, он был в костюме, куда-то ехал, и мы даже не успели его поблагодарить, он убежал, приехала полиция, спросила: эта машина может двигаться? Андрей говорит: может. И они стали нас подгонять: двигайся, уезжай! Тогда я сказала: я люблю эту страну, я люблю этих людей. И так было неоднократно.
  Вот это то, что может дать Америка. Самое главное - окружение хорошими людьми. Они с детства приучают детей делать благотворительные пожертвования. Там дошкольник должен прочесть книжку, и за это родители дают ему доллар, каждый вечер, и через двадцать дней, когда у них получается двадцать долларов, они не покупают конфеты, а приносят их в специальную кассу, отдают детям, которые больны раком крови. Это норма жизни - благотворительность. Дли меня это важно.
  А то, что у нас, нечто совсем другое, дорогое... То, что мы там едим хорошо - это неважно. Через два дня ты к этому привыкаешь и этого тебе мало. Это, наверно, корни. Почему нам дорого какое-то место, наш дом, где мы родились. Во всяком случае, у меня такое чувство.
  - Америка - это ваша страна по духу?
  - Да. Пожалуй, это самая любимая моя страна. И еще Токио. Япония меня просто сразила. Я никогда не думала о японцах, японском языке: ну есть и черт с ним. А когда я приехала в Токио, это были самые счастливые дни в моей жизни - неделя в Токио. Может, потому что я жила, как жили самые высокие слои в Японии. Может быть, это так важно. И культура, и все по таким мелочам красивое, продуманное. Каждая порция еды - на огромной тарелке маленький кусочек чего-то, и все это как цветочек... Эта культура меня просто сразила.
  - Так, может, вам не петь, а просто жить там?
  - Да. Я бы с удовольствием. Но, к сожалению, невозможно. Я еще не определила, что для меня важно. Жить без проблем - нужны деньги и здоровье... А деньги нужно зарабатывать. И я боюсь, что когда бы я все это имела, то пришло бы третье - моя работа, без которой я жить тоже не смогу. Три вещи, необходимые для счастья. Там у меня было бы все. Вернее, у меня не было денег, я могла все просто подписывать, и телевидение все оплачивало. Поэтому эта свобода, в том, что ты имеешь деньги, имеешь работу, и все вокруг тебя танцуют, и вокруг еще друзья твои - все вместе было ощущением счастья. Мне не хватало моих родных.
  - Вас ограничивали в расходах?
  - Нет. Я все подписывала. Я не знала, сколько чего стоит, мне было неважно. Очень хорошее ощущение свободы, когда ты не боишься, тебе ничего неважно. Может, такое можно ощутить где-нибудь на острове. Мне не надо было ни считать, ни думать.
  - Может быть, выгодно выйти замуж?
  - Это тоже будет несвобода, это будет не мое. И плюс - есть любимое дело. Если его нет, может, для кого-то это и предел мечтаний. Мне, к сожалению, в моей жизни никто ничего не дарил, мне пришлось все самой зарабатывать. Я, наверное, к этому уже привыкла и меня этим не обломать.
  - А почему бы здесь не создать свою нишу, чтобы существовать так, как вам нравится?
  - В принципе, так все люди делают. Я тоже никуда не хожу. Я приехала из Америки, неделю была дома, не выходила из дома. И все, что мне нужно было, происходило в моем доме. Я не легко выходу на общение. У меня есть свой круг, и я только с ними. Жена Раймонда сказала, что Лайме характерно, то, что... у меня одни и те же люди на моих вечеринках. Не то что замкнутость. Но постоянство. Я нелегко раскрываюсь для новых и новых людей.
  - Свой театр здесь создать не хочется?
  - Я не понимаю этого слова. У меня есть моя фирма. Мне не хочется себя обременять. Это все проблемы. Я уже так устала от них. Я не хочу ничего. Если б кто-то создавал вместо меня все это, и у меня было бы свое здание, где бы работал мой театр каждый день, у меня были бы спектакли, тогда я вижу этот театр, музыкальный театр. А как это будет называться, мне это неважно. Я хочу сделать красивый концерт. Конечно, я хотела бы, чтобы все концертные залы, в которые я приезжаю, были бы этим театром. Чтобы всегда был красивый свет, декорации, все было продумано. Может быть, поэтому и хочется свое - свое здание, свой дом. Но это так сейчас сложно. И ходить, и просить. У меня нет на это никакого настроения.
  Если здесь свой концерт делаю я, художник по костюмам и, может быть, сценограф, то в Америке на каждого артиста работают сто человек. Поэтому и результат другой.
  - Здесь вы по-прежнему режиссер собственных программ?
  - Да. А кто будет об этом думать? Я не доверяю. Я вижу, что вокруг творится. Еще не видела ни одного концерта, который бы мне понравился. Мне очень нравится режиссер, который сделал «Служанки» - Виктюк. Вот, пожалуй, единственный режиссер, который потряс меня. То, что я ощутила внутри, такое, что сердце замирает. Потому что одна проходка трех мужчин была мне дороже и больше мне щемила, чем триста ударов по голове на любом концерте. Я видела, что там, в спектакле, все очень тонко. Вот это - прикосновение... То, что везде на Западе есть. В любом жанре. Мелочи создают атмосферу. Клип был, который завоевал первое место в Америке... Как было сделано. Хотелось ахнуть. Когда снимались специально немножко размазанные глаза, пошкрябанные ногти... И вот это... такая любовь через... это все было продумано. Это меня потрясает. Самый высокий пилотаж для меня. Мелочи, которые совершенно точно говорят о том, что, скажем, это любовь просто сумасшедшая, без дня и без ночи. Такое натуральное.
  - Вы не пробовали уговорить Виктюка сделать вам программу?
  - Я все время о нем думаю. Но когда я спрашиваю о нем, я понимаю, что он занят, и мне все кажется, что, может быть, мне неудобно... Мне кажется, должно быть готово все, тогда его пригласить. Мне хочется облегчить его работу. Мне все время кажется, что мои дела - это мои проблемы. Пока что я еще не готова. Но я бы хотела с ним поработать.
  - Творческую ревность и зависть к кому-нибудь из наших певцов испытываете?
  - К сожалению, нет.
  - Есть у нас сейчас звезды, по-вашему?
  - Мне грустно говорить об этом. Я даже не хочу, потому что я сама в этом замешана. Нравится, наверное, больше всего мне Пресняков Володя. Он, на мой взгляд, самый настоящий среди всех.
  - Ваш штурм Запада по результатам отличается от тех попыток, которые предпринимают другие исполнители? В смысле удачливости.
  - Это совсем другое, потому что... Да, именно удача. То, что сопутствует моему проекту западному. Только Гребенщиков и «Парк Горького» имеют то же самое, что имею я. Мы имеем контракт от американской фирмы. Все остальное - это совсем другое. Чтобы на Западе на что-то претендовать и вообще туда входить, необходима фирма. Их там штук пять больших, и попасть туда очень сложно. И, мне кажется, просто удача моя, случай, подарок судьбы.
  - У вас есть телохранители?
  - Муж - мой телохранитель. Мне не хочется на себя обращать внимание.
  - Но бывают же и опасные ситуации...
  - Может, и бывают, но я же никуда не хожу. У меня к двери подъезжает машина, и я уезжаю. Я могу, конечно, куда-то пройтись. Но я люблю, когда меня не видят. Это, наверное, не свойство нашей профессии. Надо наоборот. Это правильно. Для рекламы, для всего. Но я люблю тихонько, чтоб не видели.
  - Вы машину водите?
  - Да. И летом, и зимой при любой обстановке.
  - Какая марка?
  - Наша. «Жигули». Я не хочу другую. Хотя это тоже, наверно, ненормально. Но для меня мучительно это несоответствие. Это как одеть молодой женщине нечто старческое, то же самое для меня здесь, в этой ситуации, при ужасной нашей атмосфере, нашей жизни, я не хочу ездить в белом лимузине. Это такой диссонанс. Все так мрачно кругом, одно несчастье, а я в белом лимузине. Противно. Хотя мне очень хочется ездить в фирменной машине. Дело даже не в том, что она красивая. Я не вижу этого. Для меня красиво - это поляна моя. А в том, что это очень удобно, комфортно, легко, ты можешь просто одним пальцем развернуться. Конечно, когда приезжаешь и после той машины садишься на эту... Мне уже сейчас не хочется водить. Это делает Андрей. Но я до сих пор не имею красивой иномарки, потому что буду чувствовать себя плохо. Хотя многие мне говорят, что опять-таки профессия заставляет. Я не хочу, чтобы меня видели.
 
 
Америку она уже имела
(беседа с певицей Лаймой Вайкуле в гримерке Театра Киноактера после съемок передачи «Утренняя звезда» 21 января 1994 года
для газеты «Совершенно секретно»)

 ЛАЙМА - это нейтральная полоса: между странами, между людьми. Обособленная территория со своим ненавязчивым образом жизни. О ней не так много сплетен придумано - это не просто сделать: кажется, что она вовсе равнодушна к ним. А какой тогда интерес сочинять, если не обижает? Хочется ведь поцарапать до боли. Она же откинет голову в легком недолгом порыве смеха - и нет любопытства в ее взоре. Глаза, которые скорее отпускают, чем выпытывают. Скорее прощаются, чем манят. Но такое "прощай" и есть приманка. Когда Лайма поднимает веки, это завораживает, как процесс откровения занавеса - обнажения сцены. Когда опускает и поднимает веки, кажется, что она фотографирует - целует глазами на память о себе.
 ЛАЙМА - это фирма. Ей важно, чтобы все окружение соответствовало ее бренду. Она из породы фанатиков своей страсти. Профессионал в отношениях ко всему и всем. Лайма - это такая профессия. Если она чего-то не имеет, то потому, что не приложила усилий. Если она чего-то не знает, то потому, что не думала об этом.
 Она, как компьютер с автоматической интуицией, которая срабатывает на все качественно и интересно сделанное. Тогда она хочет к этому хотя бы приобщиться, если нельзя положить в копилку.
 Она хитрая. Чуть что, говорит: "А что вы хотите! Я - Овен, а Овны - они такие". Нашла спасительную отговорку-прикрытие. Хочешь меня понять - смотри гороскоп: все подробности там. При этом недостатки преподносятся как запланированные природой, а потому - неминуемые почти достоинства.
 За ней интересно наблюдать. Ей самой интересно то, что с ней происходит. И потому оно с ней происходит. Ощущение, что она устала быть затворницей и позволила себе почудить.
 
 - Лайма, мне кажется, что вы влюбились.
 - Да, в свою собаку.
 
  Она хотела взять ротвейлера Кэнди («конфетка») с собой в Москву, лишь бы не расставаться. Отговорили. Она звонит по несколько раз в день в Ригу узнать, что делает ее собака. И когда ей говорят, что Кэнди стоит у окна, она знает: он не кошек высматривает, а ждет ее. Хотя и кошек тоже - на втором плане. Это она допускает. Уверенная в его бескорыстной любви. Обожающая за это бескорыстие. Ротвейлер - порода сильных людей. Они породнились характерами.
 
 - А я думала, вы влюбились в себя.
 - Нет, я себя никогда не любила. Я себя всегда терпеть не могла. Иногда могу просто не обращать на себя внимания, но не помню такого раза, когда бы я себе нравилась. В нашей профессии это недостаток, с которым мне приходится бороться. Один мой друг, замечательный хирург, говорит: "Лайма, нужно каждое утро вставать и говорить: я самая лучшая, самая сильная, самая здоровая, самая красивая... " Это вообще не обо мне. Я даже произнести это не могу, даже попробовать в шутку, ради эксперимента. Я самоед. А это совсем другая история.
 - Тогда, наверное, на вас Америка так благотворно влияет, вы стали обаятельной хулиганкой на сцене, с ощущением внутренней свободы и даже восторга.
 - Да, Америка меня немножко раскрепостила. Когда снимался фильм обо мне в Америке, режиссер-американец выделывал со мной просто страшные вещи. Я тогда еще плохо говорила по-английски. Если сейчас я все равно не очень хорошо говорю, то хотя бы не боюсь английского, и это огромный успех для меня, а тогда я его боялась. Так режиссер останавливал прохожих на улице и рассказывал им, что я из... тогда еще был Советский Союз, что я певица, - и люди начинали восторгаться, задавать вопросы. Я каждый раз ненавидела эти походы на улицу. Но, может быть, они мне помогли. В Японии, чтобы человек стал хорошим бизнесменом, его заставляют на вокзале громко что-нибудь кричать или петь. Обязательно нужно пройти это испытание. Примерно такое и я прошла.
 Все же я из Прибалтики, у нас очень четко разграничено, что можно, что нельзя. Америка не означает, что можно все. Я, конечно, так и осталась из Риги, не изменилась, не стала американкой, но в хорошем смысле раскрепостилась. Да и все заграничные концерты - в Европе, в Японии - помогли этому. Окружение формирует личность.
 - Вас кто-нибудь учил светским манерам?
 - Нет.
 - А бывает ощущение какого-то дискомфорта на банкетах, приемах, в ресторанах?
 - Мне даже в голову это никогда не приходило. Мои американские приятели рассказывали, как обучают специалистов, которые приезжают отсюда туда. Что им следует делать, чтобы не отличаться от американцев. Оскорбляло, когда их поучали, что надо каждый день мыться, включая и волосы. И вилку надо держать в правой руке, хотя мы, европейцы, гордимся своим почти природным знанием того, что вилка должна быть в левой руке, а нож в правой. В Америке об этом не задумываются. Они порежут свой бифштекс, а потом возьмут вилку в правую руку и съедят его. Так что не известно, кто лучше, кто воспитаннее - где как принято.
 - Как вы относитесь к тому, кто без спросу берет ваши вещи?
 - Мне не нравится, если кто-то другой делает то, что я не позволяю себе. Я бы никогда не взяла чужие вещи без спросу.
 - Вы по натуре собственница?
 - Я не знаю, собственник ли человек, который транжира?
 - Я вкладываю такой смысл: если это моя вещь, то только моя, если этот человек мой, то только мой, если чувство адресовано мне, то только мне...
 - Наверно, в какой-то степени да, я эгоистка, как и все Овны. Хотя я уже научилась ко всему этому иначе относиться. Говорят, что каждый знак - ОЧЕНЬ знак до каких-то тридцати лет, потом жизнь тебя учит быть более лояльным, спокойнее относиться ко многому, прощать, не быть таким требовательным к другим.
 - Что вы считаете для себя унизительным?
 - Все, что унижает. Мне как-то не приходилось испытывать унижение. Мне кажется, что я никогда не ставила себя в такую ситуацию. Бывало, когда я из-за каких-то дружеских отношений могла пойти навстречу, а потом понимала, что я не там, где мне стоило бы находиться. Мне становилось стыдно. Но это только в профессиональной жизни. В личной я обычно не попадаю в то место, где мне не следует быть.
 - Вы когда-нибудь давали кому-нибудь пощечину?
 - Давала. Это было давно, на каком-то вечере в Доме культуры, где я пела, а люди танцевали. И был человек, который себя отвратительно вел. Я уже не помню, что именно он делал, но весь вечер он меня просто изводил. И последней каплей стало, когда он приблизился ко мне, схватил меня снизу за штанину и стал дергать. Я моментально отреагировала пощечиной. Но мне надо долго созревать для того, чтобы ударить по лицу.
 - А драться вы умеете?
 - Не приходилось. Разве что в детстве дралась. Я всегда дружила с мальчиками, поэтому делала все. что они: падала с деревьев, перелезала через заборы. А воевала я с сестрой. Она старше меня, и вечно была виноватой, бедная, ей доставалось от родителей: как же, меня, маленькую, обидела!
 - Родители больше любили вас?
 - Конечно. С ней не было проблем. Все проблемы были со мной. Нет, мы не дрались, это не считается дракой. Я просто капризничала. Хотела, чтобы она со мной играла, а она, к примеру, читала, и тогда я начинала плакать. Помню, как я ходила по дому и била себя по заднице, чтобы следы ударов остались, и когда пришла мама примерно через час, моя попа была красной. Конечно, сестре досталось. Вот такими мерзкими методами я добивалась своего.
 - Чем сейчас ваша сестра занимается?
 - Она была директором детского сада, учительницей, а теперь сидит дома и растит детей.
 - А ваша мама что делает?
 - Мама пенсионерка. А была всегда директором большого продуктового магазина. Теперь она отвечает на телефонные звонки - живет моей жизнью.
 - Лайма, вам когда-нибудь приходилось расплачиваться за помощь собственным телом?
 - Нет. Мне никогда никто не помогал. Мне все надо было самой получать. Никто не делал мне сверхъестественных подарков. Это не про меня сказано: проснулась утром знаменитой. Я шла к этому всю жизнь. Может, потому мне легче - у меня нет звездной болезни. Хотя с детства я была первой: дома, в детском саду, в школе была атаманом. В 12 лет я уже пела, значит, выделялась, и в радио-оркестре, где все были старше, меня называли малышкой - опять в центре внимания. Для меня это норма.
 - Человек в течение жизни встречает людей, которые могут его подсадить на следующую ступеньку, и для этого пытается как-то расположить к себе этих возможных помощников.
 - У меня другая ситуация. Для меня в жизни если кто-то что-то и сделал, то это Раймонд Паулс. У нас в Латвии не очень популярны были какие-то взятки, я вообще об этом ничего не знала, пока не вышла в свет белый, не знала, что надо давать деньги. Это наверняка уже перешло все границы, но раньше это было не модно. Не знаю, может, я такая наивная.
 С Раймондом мы познакомились, когда мне было неполных 16 лет. Он пригласил меня к себе работать, потом я уехала, затем снова работала в «Юрас Перле», куда Раймонд приходил с друзьями. Его музыка сделала меня известной. Кем бы я стала без его песен? А вообще плечо мне подставлял ангел-хранитель. Ему я должна до земли кланяться. Мне везло, никогда не приходилось хитрить. И у меня есть Андрей, человек, который сильно мне помогал и помогает.
 - Он для вас как надежная добрая няня?
 - Да. Он не купил мне, скажем, нефтяную скважину или еще что-то. У него нет таких возможностей. Но он настоящий. Во всяком случае я могу быть спокойна, что есть человек, который будет плакать по мне, если что случится, будет переживать за меня. Я благодарна судьбе за него.
 - Я сама не слышала, но мне рассказывали, что якобы в какой-то телепередаче вы говорили, что вам пришлось сделать аборт по настоянию Андрея.
 - Это очень интимно. Никто никого, конечно, не вынуждал. А если говорить о том, что у меня до сих пор нет детей, то это потому, что всегда моя работа казалась мне и Андрею самым главным. Был момент, когда я созрела для ребенка, а Андрей сомневался, вот тогда это и не состоялось. А чтобы какое-то вынуждение, то это слишком сильно сказано.
 - Лайма, когда вы впервые увидели Мадонну?
 - Много-много лет назад на видеокассете.
 - Вы ей в чем-нибудь завидуете?
 - Ни в коем случаи. Я вообще не знаю, что такое зависть. Слово "завидую" не подходит. Я просто думаю: как здорово, что у нее есть круг людей, которые на нее работают. Не только у нее - у любой западной звезды. И еще... Если здесь билет на концерт стоит, скажем, 50 тысяч рублей, то лишь маленькая горсточка людей может заплатить такие деньги. В Америке билеты от ЗО до 100 долларов. Любой человек может пойти, потому что они зарабатывают не меньше тысячи в месяц. Вот этому можно завидовать. Для чего я делаю концерт, если не будут ходить люди, а я вкладываю кровь, слезы и пот.
 - А что вы думаете о Мадонне как о личности?
 - Я с ней не знакома. А то, как ее продают... Ну, это смешно. Я же понимаю, что это человек, сделанный на продажу. Что ж я буду к товару как-то относиться? Она очень хорошо сделана, сильно выросла с того времени, когда начинала. Я как профессионал вижу, что это, конечно, работа.
 - Одно время мне казалось, что вы копируете ее танцы, ее имидж.
 - Никогда. Совсем другое. Я со своим имиджем и танцами существовала еще до Мадонны. Я же не стала танцевать после того, как увидела Мадонну. И хореография в принципе тоже совершенно не соответствует ее. Конечно, она мне нравилась, но мы не старались быть такими же. Просто мы все живем в одно время - оно объединяет, накладывает отпечаток и делает нас похожими. Она работает в стиле, который я называю «диско», потому что не люблю. Я не пою такую музыку, хотя сейчас она мне нравится больше, чем раньше.
 Правда, американский продюсер назвал меня "рашен Мадонна", что потом повлекло всякие сложности для меня. Это не похвала в Америке, наоборот, нехорошее клеймо, потому что ее считают плохим тоном. А продюсер просто имел в виду, что я тоже танцую и пою. Тогда она еще не выходила голой.
 Когда я приехала в Америку и об этом написали в какой-то газете, то передача типа нашего бывшего "Взгляда" решила устроить скандал со мной. Меня стали водить по магазинам, сопровождать по городу, чтобы как-то опозорить меня, поставить в неловкую ситуацию и понаблюдать, найти изъяны во мне, но мой ангел-хранитель был рядом. Я им понравилась и получила потрясающую рекламу после этого. Хотя передача начиналась словами: "Нам что, нужна еще одна Мадонна?" Но заканчивалась тем, что показали всех их звезд, которых я тоже люблю и уважаю, и сказали: "Эй, Горби, может махнемся?" Типа: всех их - на меня. Америке это очень солидная реклама, тем более в такой популярной передаче «Текущие события», которую смотрит вся страна. Кстати, может, благодаря этой передаче я и получила американский контракт. Ниточка за ниточку цепляется.
 - Лайма, когда и от кого вы узнали, откуда берутся дети?
 - Не помню, как-то это естественно получилось.
 - С вами родители не беседовали о сексе?
 - Нет. Мы, девочки, ходили до девятого класса на переменах под ручку по коридору, в то время, когда русские девочки уже курили в туалете. Я училась в смешанной школе, где была заметная разница между латышами и русскими. Не хочу сказать ни в коем случае ничего плохого, просто - о строгости поведения дома, на улице. Я матерные слова узнала, только когда стала выезжать из Риги. Поэтому разговоров о сексе у нас не было. У нас не было секса. Шучу.
 - И какое место в вашей жизни занимает секс?
 - Во всяком случае работа занимает первое место. Остальное - потом.
 - Мне кажется, что в вашей природе заложены лесбийские наклонности.
 - Интересно.
 - Вы слышали сплетню, что вы лесбиянка?
 - Нет, не слышала. Слухи для меня вообще ничего не значат. Как говорил один мудрец: человека можно обидеть ровно настолько, насколько он обижается. Это годится к чему угодно. Я никогда не знала, что я этим занимаюсь. А то, что говорят, ну и пусть говорят... Я, может, не очень тонко разбираюсь в этих вещах. Почему на кого-то думают так, на кого-то нет? Что характерно для лесбиянок? Что у меня низкий голос?
 - Не могу объяснить. Это на уровне интуиции, ощущения.
 - Наверное, это желаемое выдается за действительное.
 - Может быть. Вас не пугает, что в творческой среде все меньше гетеросексуальных мужчин и все больше тех, кто предпочитает однополую любовь или прекрасно раздваивается, то есть ведет бисексуальную жизнь?
 - А что значит ««гетеро-?
 - Это мужчины, которые любят женщин.
 - И что, мало таких мужчин? Боже, я не думала. Меня, значит, это не очень интересует.
 - Действительно ли ваши отношения с Аллой Пугачевой несколько лет назад были столь драматичны, что даже доходило до драк?
 - Это придумано. Человек, который всего достиг своим трудом, земной человек, который сам себя создает, который как бы кузнец своего счастья - это я о себе, - не может быть нереальным. Я реалистка. Поэтому уважаю того, кто тоже достиг вершины своим трудом, даже если его достижения мне неинтересны. Я всегда уважала Аллу. Мне могло нравиться или не нравиться ее творчество, это уже дело вкуса, но то, что она мастер, что она самая известная певица, мне кажется, никто не станет оспаривать. И у нас всегда были хорошие отношения. Мы два Овна. Я ее чувствую и понимаю так, будто она мне родная. И ни в коем случае никаких конфликтов. Овен вообще не может конфликтовать, если его не выведут из себя, как в случае с той пощечиной, о которой мы говорили.
 - А как вы избавляетесь от лишних людей вокруг себя? Я имею в виду тех, кто вас явно использует в своих целях, отнимает ваши силы, а вы отдаете, понимая, что бес толку, только себя обделяете.
 - Я бескорыстный человек и если что-то делаю для кого-то, то никогда не жду ответа. Меня это избавляет от многих огорчений - я не замечаю, что меня кто-то использует. Опять же каждого человека можно использовать настолько, насколько он используется. Кажется, Заратустра говорил, что если мы делаем доброе дело, то делаем его для себя, для собственного удовольствия. И требовать, чтобы за мое удовольствие кто-то мне еще что-нибудь делал, это уж слишком.
 - А как вы ведете себя с человеком, который сильнее вас по духу и очень вам интересен? Вы как-то пытаетесь расположить его к себе?
 - Я с ним сразу же познакомлюсь. Если он сильный духом, он почувствует меня. Они сами ко мне подходят. Единственная, с кем я хотела познакомиться и не познакомилась, это была Энн Леннокс, с которой, я убеждена, мы очень похожи именно внутренне. Мы встретились в Америке на телепередаче, шли друг другу навстречу. Мы стояли несколько секунд друг против друга и оставалось только заговорить, но я развернулась и быстренько убежала, потому что боялась тогда английского, даже не хотела, чтобы она у меня что-то спросила, а это было неминуемо.
 - Вам в детстве сказки кто-нибудь рассказывал?
 - Мама рассказывала, сестра читала, потом я сама читала. Запомнилась почему-то сказка про трех лентяев, которые спорили между собой, кто самый ленивый.
 - Для вас понятие дружба еще что-то значит сейчас, когда все на эстраде измеряется деньгами и взаимной выгодой?
 - Дружба - самое главное для меня. И сейчас, и раньше, и, наверное, будет потом. Родные, друзья, деньги, здоровье - все это нужно, без каждой этой части жизнь не будет достаточно полноценной.
 - А насколько значимо для вас, позвали или нет в какую-то телепередачу, участвуете вы или нет в таком-то шоу?
 - У меня нет времени думать, переживать, куда меня позвали, куда не позвали.
 - Значит, вы способны убедить себя, что вот это вам нужно, а то нет?
 - Не убедить. Это ощущение. Ну как один любит сладкое, другой - горькое. Когда я полтора года была на диете, очень строгой, и смотрела, как кто-то ест бутерброд (моя любимая еда!), я думала: самоубийца! У каждого человека есть время, в котором он живет, ощущение, которое он в себе несет.
 Может быть, десять лет назад мне нравилось одно, сейчас это для меня уже неприемлемо. В конце концов, если я не развиваюсь, то кто я? У меня уже сейчас нет времени на всякие злобные ощущения. Я могу вспылить на какое-то мгновение, но через миг я это забыла. Я и так во всем опоздала. Жить опаздываю. Мой друг Леня Трушкин, драматург и режиссер, говорил, что ему понравилась фраза, которую я как-то сказала: я не люблю спать, потому что я не живу в это время. Я именно так чувствую жизнь. Поэтому я не могу позволять себе обижаться. У нас никогда не бывает с Андреем, чтобы мы поссорились и не разговаривали час. Ясли я не вижу человека, значит, я его не вижу и не знаю даже, что он на меня за что-то обижен.
 - Вы боитесь смерти?
 - Конечно. Я уже в детстве думала о смерти. А сейчас я ее боюсь и убеждена, что каждый человек, который хоть немножко был близок к этому, понимает, что это страшно. Даже самый верующий.
 - А старости страшитесь?
 - Мне кажется, я не доживу до старости, поэтому я пока об этом не думаю. Впрочем, я думаю, что в любом возрасте найду себе интересное занятие. В конце концов, мы живем со своими сверстниками. Я же не буду ходить на дискотеки с пятнадцатилетними, когда мне исполнится 60. Можно быть старым всю жизнь, но не умирать.
 - С чем связано то, что в одежде вы стали предпочитать мужской стиль?
 - Я всегда любила мужско-спортивный стиль. А теперь я просто немножко не в форме - я скрываю свои формы. Слегка расслабилась. Я проводила над собой всякие эксперименты. Кстати, «Герболайф» - один из тех экспериментов, когда я поправилась, это был первый такой шаг. И вот теперь я начинаю заниматься собой, поэтому никто не должен видеть, что я не в порядке. Приведу себя в порядок, тогда покажу.
 - Мне казалось, что все наши певицы, прошедшие через "Герболайф", заметно постройнели.
 - Очевидно, это очень индивидуально. Если человек ест один раз в день, он, конечно, будет худеть. Я себя подвергала еще более жестоким экзекуциям, для меня есть один раз в день, как предлагает фирма "Герболайф", это объедание. Я многое попробовала: и голодала, и через день ела, и разных диет придерживалась. Нo лучше, когда все. естественно: спорт, поменьше есть, особенно мучного на ночь.
 - Вам гадали когда-нибудь?
 - Да, один раз, и больше я не хочу. И тогда я пошла, и очень волновалась, и мало чти запомнила бы, если б со мной не ходила мама. Многое уже случилось из предсказанного, хотя ошибки тоже были, поэтом лучше не гадать.
 - Мне кажется, что фестиваль в Юрмале вам нужен для престижа. У Пугачевой, мол, есть "Рождественские встречи", а у вас - "Юрмала".
 - Нет, я не мартышка: потому-поэтому... Я бы хотела еще сделать один раз телевизионный новогодний "Огонек», но не потому, что кто-то что-то сделал, а потому, что я его вижу. Так и "Юрмала". Мне казалось, я смогу что-то сделать для этого фестиваля. Мне хотелось чем-то помочь своему городу из чисто патриотического чувства. В это можно не верить, но это так. Мне очень хотелось, чтобы этот фестиваль был самым хорошим. Да он и был хорошим.
 - Почему "был"? Вы его уже бросили?
 - Никто никого не бросал. Все зависит от денег. Он обошелся дороже всех остальных фестивалей. Очень много денег вложили. Казалось бы, эти спонсоры могли помочь мне, наверное, это было бы для меня выгоднее, но мне важна была "Юрмала".
 - Говоря как-то о Сергее Мазаеве, руководителе и солисте группы "Моральный кодекс", с которым вы танцевали на телевизионных "Рождественских встречах" Аллы Пугачевой, вы сказали: с этим мужчиной я бы хотела сделать дуэт. У вас это так прозвучало, как у другой женщины: с этим мужчиной я бы хотела заняться любовью. В ваших словах не было такого подтекста?
 - Поскольку сцена - это самое главное в моей жизни, то все, что мне нравится... скажем, самый дорогой костюм, который я имею, это для сцены. Я живу для нее. Поэтому и Мазай, который мне очень нравится... Я считаю, он настолько натуральный, настолько мужчина, - ну, куда же его? - только на сцену. Я все самые лучшие игрушки на сцену.
 - Вам когда-нибудь изменяли?
 - Наверное, изменяли, но мне это было не интересно. А то, что меня интересует, мне не изменяет.
 - А вы способны на измену?
 - Есть колоссальная пословица: мы не то, что мы думаем о себе, мы то, что мы думаем. Наверно, каждый человек изменяет, но если ты человек, а не животное, значит, ты способен себя регулировать, контролировать насколько далеко можешь зайти.
 - Был некогда слух о вашем романе с Константином Райкиным...
 - Здорово, что были такие слухи! У меня столько кавалеров! Это все мои очень хорошие друзья, в том числе Костя Райкин - талантливый друг из очень хорошей семьи. Приятно быть в обществе с такими людьми.
 - Ваши контакты с американской фирмой продолжаются?
 - Продолжаются. Хотя, в принципе, я сделала свой выбор. Невозможно сидеть на двух стульях. Я поняла, что здесь я все уже имею. Здесь я отдала всю жизнь, значит, оставшуюся жизнь должна отдать Америке и жить там для того, чтобы чего-то достичь по-настоящему. Но жить там я не хочу. Я хочу бывать в Америке, видеться с друзьями. А жить, пока живы мои родные, конечно, буду здесь. Поэтому я договорилась с собой, что с Америкой покончено.
 Меня зовут работать в американский клуб, именно американский, я не хочу ехать. Я должна усиленно готовиться к этой поездке, значит, не останется времени записывать новые песни, опять все отложится здесь, что я сделала за последние четыре года. И я решила, что не буду больше разрываться, как бы мне ни хотелось. B конце концов, честолюбие - грех. Я должна с собой побороться. Я должна это отбросить.
 Америку я уже имела. Я не ехала в эту страну покорять ее. Я взрослый человек. Это был всего лишь следующий шаг для меня как для певицы. Поработать в лучших студиях мира с лучшими музыкантами мира. Я это попробовала. Но родилась я здесь. Когда в Америке меня спрашивали: "Лайма, почему вы сюда приехали?" - я думала: боже мой, кроме того, что я хотела просто поработать в хороших условиях - это профессионально важно, в моем приезде нет другого смысла, никакой сказки я не придумала, и ответить нечего, и я говорила: "Даже не знаю, зачем я к вам приехала. Просто поработать в хороших студиях". А мне больше ничего не надо.
 - Лайма, а вы лечиться любите?
 - Ненавижу. Не люблю ходить к врачам. Только когда меня уже везут туда.
 - Вы наркотики пробовали когда-нибудь?
 - Пробовала, когда была совсем молодой. Но это не для меня. Я не переношу ни алкоголь, ни наркотики, я люблю быть в здравом уме.
 - А не курите потому, что вредно для здоровья, для голоса?
 - Я и это пробовала. Я все пробовала. Но однажды я бросила и теперь могу просто баловаться иногда, меня не тянет. Как с бутербродами. Я сейчас так живу, что мне и не хочется курить. В Америке говорят, что толстые - только бедные, и курят тоже представители немножко не того класса. Это дурной тон. Раньше было модно, сейчас уже нет. Я думаю, мы тоже придем к тому, что будем как сумасшедшие бегать за здоровьем, как американцы. Сейчас я для своего салона в Риге делаю линию в Америке по выпуску косметики, парфюмерии - для волос, для лица. У меня будет все натуральное. В мире очень популярна "Арома терапи" - это как бы лечение запахами. Они имеют огромное значение для здоровья - для возбуждения, успокоения. Это будут различные шампуни, бальзамы под названием "Лайма лукс". Пусть лучше запах будет не такой сладостно приятный, но зато полезно натуральный.
 - И почему вы так долго были сдержанной?
 - У Марины Цветаевой как-то спросили об этом же, о причинах ее сдержанности. И она ответила: раз я сдержанная, значит, мне есть что сдерживать.
 
Не будите спящую красавицу
(очерк о певице Лайме Вайкуле опубликован
в газете "Настоящее время" в 1998 году)
 
 Остановите славословия в ее адрес. Иначе мы потеряем еще одну певицу. Если уже не поздно.
 Была Лайма сонная. Стала бодрая, жизнеутверждающая - рот до ушей, будто только что из ванной, почистив зубы и всем это демонстрируя. Как там в сказке? "Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?" Спрашивала одна дама общественное мнение и особо приближенное зеркальце. И так всех достала, что допросилась оплеухи: ты прекрасна, спору нет, но... И дальше, естественно, про другую даму, которая таки милее, румяней и белее. Пришлось соперницу усыпить с глаз долой. Но нашлись добрые молодцы - разбудили. А зачем, подумали? Что за эгоизм! Лишь бы поцеловаться. Сначала с сонной, потом, конечно, охота приложиться и к ожившим устам.
 Льстивому зеркальцу, которое воображает себя справедливым, нравится бубнить одну и ту же безопасную ерунду. Может, это вообще автоответчик? Иначе с полом поздороваешься, да еще шпилькой между глаз добьют. Дамы - такие нервные, когда слышат не ту правду, какую сами про себя думают. Так что нет у зеркальца пути назад или в стороны.
 Году в 1993 ее спросили: "Лайма, кажется, что вы влюбились, это так?" Она отшутилась: "Да, в свою собаку". И поведала трогательную историю о Кенди ("конфетке"), которая, всякий раз проводив хозяйку на гастроли, садится у окна и тоскует. Ее глаза чуть не довели певицу до того, чтобы брать собаку с собой. Тогда бы, наверное, дома захотел остаться Андрей, директор и гражданский супруг Вайкуле. Потому что никого, кроме хозяйки, Кенди за людей не считает. В этой истории суть отношений Лаймы к окружающим. Из которых она выделяет бескорыстно преданных. Как Кенди. И Андрей. Именно таким существам она отвечает взаимностью. Но если директор-супруг - история, давно утратившая свежесть первого поцелуя, ставшая привычно-рабочей, то ротвейлер - ситуация, воскресившая веру в любовь просто так.
 Правда, Лайма слукавила. Не Кенди сделала ее несколько лет назад такой бесшабашно веселой, расслабленной, неожиданно пошедшей к миру с распахнутыми объятьями. Мир оторопел и заволновался: чего это с ней?
 А с ней было то, что она выжила. Только в 1998 году страна узнала правду с телеэкрана: Лайма Вайкуле победила смерть. После операции в Америке, когда одна крошка жизни перевесила буханку болезни, она вернулась к нам другой, какой мы ее не знали. Так блестят глаза и беспричинная улыбка раздвигает губы у влюбленного. Какая разница: в человека, в собаку или в собственное возвращение.
 В Америке ее накачали гормонами до того, что пришлось носить широкие брючные костюмы, чтобы скрыть полноту, и убеждать всех, что это любимая одежда, отвечающая внутреннему состоянию. Действительно, отвечала. Служила надежным прикрытием, под которым Лайма пыталась привести себя в порядок, заставляя много двигаться и ничего не есть. Это единственная диета, в которую она верит. Но ее любимые бутерброды - ужасно вредная еда - иногда пересиливали. Тем более, что Андрей, голодавший за компанию, дабы не раздражать певицу своей сытостью (и не жевать же украдкой!), не выдерживал такого истязания и под предлогом: дорогая, ты уморишь себя, - хлопотал за послабления для собственного желудка.
 Только в конце 1995 года Лайма Вайкуле взялась за себя по-настоящему. Задумав покорить Москву сольной программой. Работа, одна работа спасала ее из всех передряг - и внешних, и внутренних. Как-то она сказала о Сергее Мазаеве, солисте группы "Моральный кодекс", что ей нравится этот мужчина и хорошо бы с ним спеть дуэтом. Другая бы подразумевала: переспать. Но Лайма имела в виду именно песню. Все, что ей симпатично, все любимые игрушки она тащит на сцену. В этом ее женственность.
 В 1996 году она показала в столичном концертном зале "Россия" программу "Я вышла на Пикадилли". Ни одна песня из той композиции не стала популярной. Но шоу спасла хореография, затмив собой певицу, хотя и подарив ей какое-нибудь десятое дыхание. Она не разочаровала Москву, много лет ждавшую ее сольных концертов.
 Это сказка, что Латвия гордится ею и считает певицей номер один. Родина вытеснила ее, как все русскоязычное, как прошлое, которое стыдно вспоминать. Только дом не отобрали. Позволили парикмахерский салон открыть. Опять же Раймонд Паулс - друг. Она его в Москву на заработки вывозит, он ей в Латвии протежирует. Правда, у Лаймы есть славное детское качество: она умудряется забывать людей, которые ей помогли, когда нужда в них отпадает. Она не любит делиться славой и деньгами. По собственноустно созданной легенде Лайма одна кует свое счастье. Фирма по самопроизводству. Так было написано и на афишах, с которыми она повезла по стране и миру "Пикадилли": все - Лайма, других создателей шоу не существует. Конечно, они обиделись. Но Вайкуле способна все сгладить, если данные люди ей еще требуются. Она обвинила в ошибке кого-то другого и замяла конфликт голливудской улыбкой.
 Такую тактику она избрала и в отношениях с Пугачевой. "Я чувствую ее, как себя, мы же обе Овны", - пела Лайма журналистам. Дескать, из-за чего рвать друг на друге волосы?! Сценическая площадка велика, можно уместиться, если не раздражать Аллу. А ловко и хладнокровно избегать опасные ситуации Лайма умеет. В крайнем случае отдувается Андрей. Сама же певица постановила: конкурентов у меня нет. Чтобы не тратить силы на соперничество. Что толкает ее трудиться дальше? Привычка. Заработок. Отсутствие другого занятия. Если Пугачевой досадно, что никто не наступает на пятки, но еще досаднее, когда дышат в затылок, то Вайкуле согревает себя новыми людьми, которых открывает, привлекает и держит, пока не выработает, подобно нефтяной скважине.
 В общем, она ведет себя, как беззаботное дитя, которому в силу возраста все простится. А ближайшие окружающие, словно завороженные, лопочут: "Ваше величество, простите за грубость. Вы вообще красавец, а в этом костюме - вдвойне". Может, конечно, у них те же возрастные проблемы, но остальные-то видят и слышат: репертуар Лаймы Вайкуле уже вторую сольную программу, показанную в ноябре 1998 года, не дотягивает даже до былого уровня.
 Над той реальностью, что самый исполняемый композитор нашего времени - Игорь Крутой, хохочут все трезвомыслящие и независимые от него. Безумно жаль зависимых и еще трезвых, потому что они доломают себя. И заверещат ту же арию, что гоняло нам телевидение с утра пораньше еженедельно: "Ангел-хранитель мой", - надрывались в лобызаниях наши монстры эстрады, адресуя любовные взгляды своему Крутому хозяину, который в "Песню года" возьмет, благодетель, в "Доброе утро, страна!" вставит, если не осерчает, в Америку вывезет, мелодию подарит. Ох, кто ему сказал, что он композитор? На кого надеть наушники и запустить все, натворенное Игорем, особенно в последнее время? Без пауз. Если уловите, где заканчивается одна мелодия и начинается другая, пытку можно прекратить досрочно. От изумления. А если угадаете оригинал, с которого снята копия, так вам впору самому композитором называться.
 Лайма очень гордилась, что Крутой ей программу написал. Игорь тоже этим гордился. Кобзон после концерта Вайкуле в "России" сказал в телемонологе: такая цельная композиция - как будто одна длинная песня... Он не иронизировал. Кажется. Эта песнь у нас стоном зовется.
 Еще летом по Москве прокрался слух, что Вайкуле при смерти. То ли до кого-то наконец дошел ее рассказ о прошлом, то ли нечто из настоящего дало повод. Люди, бывшие с ней в июле на фестивале "Славянский базар в Витебске", не очень удивились, уточнив: может, это алкогольная кома? Они наблюдали, как Лайма активно запивала жизнь коньяком. Боль ли вернулась? Или страх?
 Но осенью она уже жила в гостинице "Россия" и топтала репетиционный зал, чтобы в начале ноября показать свежее шоу, о котором заранее говорили как об очень дорогом и очень настоящем. "Лайма в стиле танго" оказалось "штангой в стиле Лаймы". Если таково танго, то, видно, совсем северное, холодное и невыносимо занудное. Вес был взят, потому что отличался от прежней "Пикадилли" лишь оборочками. То есть штангу завили, нарядили - и подняли. Как воздушный шар, который надувала и сама Лайма в многочисленных интервью, и другие загипнотизированные.
 Высота помогла углядеть. Что певица стала похожа на Эдиту Пьеху и Людмилу Гурченко. Прическами и ужимками. Что она не очень хорошо танцует: у нее формальные руки, которые не чувствуют, что выражают. В ее балете девушки куда точнее и чувственнее. А мужчины - проигрывают. Главный солист - Алексей, носитель мобильного телефона (и сердца) Лаймы в последние два года, владеет единственным выражением лица - соблазнителя, живущего за счет соблазненной.
 Вайкуле уже лет десять открещивается от сравнений с Мадонной, заявляя, что любить последнюю - даже в Америке считается дурным тоном. Но был в творчестве Лаймы человек, который отрабатывал с ней номера Мадонны, подсмотренные на видео на заре ее карьеры.
 И с чего начала свое последнее шоу Лайма? С "Эвиты". Провинциалка появляется на улице... Буэнос-Айреса (?) с чемоданом. Вайкуле заявила в интервью, что это вступление давно бередило ее воображение. Привет Мадонне и Алана Паркеру. Только где вы, Эндрю Ллойд Уэббер?
 Вайкуле вернулась в варьетешное вчера. От ее программы пахнуло русским рестораном в Америке. Любой Успенской. Эмигрантскими мотивами. По чему заплакала Лайма? Где Марлен Дитрих, с которой ей советовали брать пример? Быть равнодушно отстраненной снежной королевой Лайме удавалось. Хулиганить пацанкой в широких штанах ей шло. Но в вечерних платьях, увешанная драгоценностями, она похожа на пародию на самое себя. Или ту же Эдиту Пьеху. Это выглядит пошло, вульгарно и печально. Когда ее губы устают от улыбки, вдруг прорываются простота и органичность. Но певица спохватывается - и вновь обнажает зубы. Как будто она выросла в цирке и ее долго этому учили.
 Лайма пыталась сыграть то, что пела, но у нее не получалось. Возможно, и Гурченко не изобразила бы достойно, например, подобное: "Накрой мне плечи пиджаком. Накрой - и все, и нет вопроса. Из темноты речного плеса вечерним тянет холодком..." С эротическим придыханием, на низах, "в стиле танго". Представляете?
 Есть самое главное, что не роднит Мадонну с Лаймой. У последней нет бешенного темперамента первой. Разве что бешенная работоспособность. Только не замыливайте ей глаза лестью, в которую женщине определенного возраста так легко и сладко верится. Ведь некоторые красавицы бывают своеобразны лишь во сне.
 
 
Кто займет стул Пугачевой?
(статья о рынке женщин, которые поют, опубликована в газете "Настоящее время" в 1999 году)
 
 Прошу считать это письмо любовным. Как там? "Я к вам пишу, чего же боле..." От боли и пишу. Душа изнылась: что ж они так задешево продаются? Все с бОльшими и бОльшими скидками. И мы в их секонд-хэнде такими бомжами выглядим. "Я вас люблю, любовь еще быть может..." Есть еще немножко.
 Расскажу вам сказку-быль. В восемнадцать лет она пришла в музыкальную школу преподавателем. Шатенка с низким хриплым голосом. Ее возлюбленный служил переводчиком на Ближнем Востоке, где в то время обострились местные отношения. И она приносила в класс газеты, и, зачитывая вслух, обсуждала с учениками будущее конфликта. Так что в политике дети разбирались даже лучше, чем в музыке. Особенно в классической, потому что она разучивала с ними улично-бытовые песни. Звали учительницу Алла Пугачева. Отдельные советские композиторы считали, что у нее нет голоса и никаких перспектив на сцене. Вы улыбаетесь? Вы готовы улюлюкать и корчить рожи тем пессимистам? Я бы присоединилась к вам, если бы не наблюдала то, что показывает телевизор.
 Щас начну перечислять. Фамилии: Лесовская, Соболевская, Любчевская, Вилючинская, Волконская... Не видали? Они похожи на секретарш разных сомнительных начальников, которым лестно выставить свою кобылицу на бега. Но они - певицы. Наиболее яркое воплощение - Катя Лель, которая томно и хрипловато выдохнула про Елисейские поля, как девушка, оказавшая секс-услугу по телефону. А теперь кряхтит и мурлычет всякое другое. Про огни, например. Свет от красных фонарей? Иначе к чему эти сладострастные позы? Вы обращали внимание, как они лезут глазками из орбит, чтобы лучше видеть, вертят головками, чтобы лучше слышать, раздувают ноздри и гримасничают губами, чтобы сделать "ам". Они сулят блаженство. Голенастые, как подростки, ошалевшие от желаний. Каждая ищет самца. Мужа или спонсора. Может быть, кто-то из них уже имеется (не свои же деньги девушки пропевают), но надо и про запас. А песня? Что песня? "Песне ты не скажешь до свиданья, песня не расстанется с тобой..." Вы проморгали момент, когда вокал стал сродни гипнозу. Вам нашептывают: возьми меня, ты мне пригодишься. И, попадаясь, вы становитесь членом секты поклонников современной отечественной поп-музыки. Новое ответвление - девушки с искусственными именами (может, они и подлинные, то тогда невероятно вычурные, как вымученные): Жасмин, Руслана... У них в основном неславянская внешность и потому менее раскованные телодвижения, с подтекстом, мол, только такая женщина знает, как должна вести себя женщина. А я каждый раз оплакиваю Азизу: если б ей энергию Аниты Цой, у нас была бы суперзвезда, и нишу заполнила бы, освободив нас от всяких псевдо красавиц.
 При чем тут Пугачева? В начале - она. Не Клавдия Шульженко, не Гелена Великанова, не Майя Кристалинская. Те были скромны. Иное время. Иная среда. В Америке актриса и певица Барбра Стрейзанд вышла на сцену смешной девчонкой с длинным носом, вынула изо рта жвачку, прилепила к микрофонной стойке и заголосила так, что зрители забыли о дыхании. Ее назвали антизвездой из-за нестандартной внешности. Всей своей карьерой она отбросила унизительное "анти". Теперь это респектабельная дама с достойными манерами. Она добилась внимания, доказала способности, утвердилась в обществе себе подобных. Но она по-прежнему увлечена своим делом: у нее глаза горят, когда она поет, снимает фильмы или защищает президента.
 Алла Пугачева не лепила жвачку на все подряд. Она лепила слова о несчастной женской доле. В ее глазах читалась боль затравленного человека, который жаждет разрушить преграды. Эволюция бунтарки: страдание - решимость - взрыв - победа. "Кто любит меня, за мной!" Крысолов играет на флейте, и дети, приплясывая, тащатся за ним. Потому что в мелодии ворожба: я понимаю вас, я выражаю вас, я побеждаю за вас, я скрашиваю вашу жизнь. Скрашиваю - скрадываю. Чур меня. Дети вылупились в ее инкубаторе.
 Алла Борисовна заварила кашу, которую и сама хлебает. Всмотритесь в этих вульгарных девушек, которые тужатся себя продать с телеэкрана, как в "Магазине на диване". Бледные ксерокопии нашей примадонны. Это она развратила нас и вдохновила их на крестовый поход за женским счастьем. Они же не певицами хотят быть, а победительницами. Если одна, не имея голоса, внешности, манер сумела покорить страну, значит и другим путь открыт. Она заразила их вирусом дозволенности: блатными интонациями, расхлябанностью манер, ресторанным репертуаром. Только Пугачева была посодержательнее, ума побольше, характер железобетонный, хватка, пробивная мощь, да в конце концов актерские данные. А у последышей - амбиции в квадрате: собственные и того, кто деньги выкладывает. Пугачева, уйдя со сцены, изрекла: потек гной, ничего, скоро вытечет. Она, видимо, мечтала дождаться этого светлого момента. Не дождалась, вернулась в то, что есть. Потому что гной все течет и течет. Пророчица вы наша. Добавившая в это течение новую порцию. Спасибо, утвердили остальных в правильности занятых позиций. Видимо, невмоготу стало не управлять процессом.
 Да тут не процесс, а базар. И главную торговку задавили количеством. Откуда-то из глубины рыночного павильона утомленная солнцем извергает скепсис. Только этим и отличаясь от большинства, потому что песни ее нынешние тонут в хоре.
 Ну-ка, девочки, построились, подровняли ряды.
 Вот стоят "ой, бабоньки". Староста-запевала - Ирина Аллегрова. Наша "мыльная опера". Только прежний репертуар - про странников и транзитных пассажиров - доводил женщин страны до слез: одинокие оплакивали свои потери. Потом певица, видно, так удачно вышла замуж, что запела радостное: "Все мы бабы - стервы. Милый, что с тобой? Кто у нас не первый, тот, увы, второй..." Эдакая прожженная жизненным опытом хозяйка дома терпимости. Похожа еще на атаманшу разбойников из "Снежной королевы". Союз меча и орала. Нет, что это я? Агрессии и сентиментальности. Перепробовала героиня Аллегровой все секс-уловки. Нагие плечи никто из наших эстрадниц не демонстрировал с таким маньячным упорством, как она. Ее цыганские юбки взлетают выше талии, словно иллюстрируя песенный клич "Войди в меня". В одном клипе она уж совсем обнажилась, хотя прикрыла сокровенное мыльной пеной, но стране было что обсудить: ее ли сочность показывали сзади или дублерши? Вдруг резко похудела, жестоко прервав слюноотделение у мужчин. Появилась с короткой стрижкой, да еще черноволосой. Теперь опять посветлела, но с рыжим оттенком. Ясно: женщине не до песен. Себя ищет. Вероятно, вторая молодость. Уже не говорят, что Ирина Аллегрова теснит Пугачеву. А были год-два, когда Алле Борисовне не спалось, локти кусала, что сама не спела: "Странник мой, мой малыш..." - говорят, "малыш" покоробил, решила не подчеркивать свой возраст. Тогда еще не было на горизонте брака с Киркоровым.
 Дело Аллегровой подхватила Наташа Королева. Дело или тело? В общем, идею распаления мужского воображения глубокими декольте. Она очень гордилась своим крупным планом в клипе "Подсолнух". Оператор тоже. Из солидарности он дал своим собратьям возможность разглядеть все поближе. Якобы прямо с телеэкрана делали фотоснимки и плакатами на стены вешали. Наташа появилась на нашей эстраде шестнадцатилетней. И уже тогда в ней угадывался потенциал секс-бомбы. Могла вылупиться отечественная Мадонна. Но то ли руки Игоря Николаева, то ли гены, опять же время да пространство не те. Выросла обычная советская певица, которой явно трудно уже кого-то чем-то удивить, разве что еще большим декольте. Потому как за девять лет ее карьеры мы узнали Наташу, будто родную дочь. С семьей познакомились, с особенностями характера, кулинарными пристрастиями, первой любовью и последней, если это, конечно, Дельфин. Интересная молодая женщина. Но, судя по репертуару, замерла на стадии юности, когда детство все же ближе, чем зрелость. Она соблазняет внешними данными жертвы акселерации, а не тем, что изрекают уста. Потрясающе однообразна. Может, зря не рассталась с Николаевым хотя бы творчески. Показали клип, где Королева, обтянутая, кажется, кожей (поверх собственной) змеей подползает к зрителям, руками в воздухе делая пассы, будто бесконтактный массаж. Похоже на Мадонну сколько-то летней давности. Роковая дивчина из былой простушки? Новый этап половой зрелости. Ну-ну. Лет через пять мы будем думать, что Наташа Королева - бабушка советской песни и удивляться ее живучести. А ей исполнится всего тридцать.
 И Татьяна Буланова преобразилась. Недавно я услышала, как она опять исполнила "Синее море", с которым впервые появилась на эстраде. Я тогда подумала: Мери из пушкинского "Пира во время чумы". Конечно, простенькие стихи Ильи Резника не чета душераздирающей балладе классика. Но были высокий голос Татьяны, надрывная интонация, умение вжиться в чужие слова и преобразить ничто в трагедию. За это Буланову и запинали. Хотя народ переживал вместе с ней. Она выходила к нему, как плакальщица. Не обязательно на похоронах. На свадьбах тоже проливают слезы надежды на то, что прошлое не окажется приятнее будущего. Но были твердолицые, с не увлажняющимися глазами. Они обзывали Татьяну рыдающей пионеркой, вестником сиротства. Она оправдывалась: ничего не могу поделать, слезы сами текут, не актерствую, просто глубоко вживаюсь, что-то свое приходит на ум... Помните кадр: фигуристка Ирина Роднина стоит на высшей ступени пьедестала почета Олимпийских игр и плачет от счастья, потому что трудно досталась победа, играют гимн ее Родины и невозможно удержаться. Камера максимально укрупнила лицо. И когда хочется человечности, вспоминаешь его. Или Гагарина с до мурашек пробирающим "поехали!" Или первый парад Победы с бросаемыми к Мавзолею знаменами. Подобное. И думаешь: были чувства в наше время. Была Татьяна Буланова, которую хотелось удочерить, чтобы утешить. А она взяла и повеселела. Что же с ними происходит? Надела клоунское одеяние и, подтанцовывая, монотонно забубнила про "Ясный мой свет". И глазами кукольно захлопала, будто и про "Сердце Мальвины" поет она, а не Наташа Королева. Какая досада, когда занудства типа "тихо, Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч" делают девочку бесчувственной. Кому мешали ее слезы? Радуйтесь теперь: какой-то центр в ее голове вы наверняка прооперировали. На новом этапе она объявила, что всегда мечтала петь рок и представила себя в качестве проекта "Табу". Так значилось на клипе, где Буланова была то ли пародией на нашу Линду, которая спародировала их Бьерк, то ли Кортни Лав, ушедшей в монастырь, но не до конца перевоспитанной.
 В этом же ряду крупная фигура Татьяны Марковой. Говорят, лет пять назад была гастролершей номер один в нашем Отечестве. После долгого лечения вроде бы из-за падения с лошади в прошлом году вернулась на сцену. Пышное тело и грудной голос обволакивают глаза и уши. Своей напористостью напоминает Азизу, только ставшую блондинкой. Большая женщина.
 Тут же у нас Алена Апина и Татьяна Овсиенко. У Апиной такие трогательные припухлости под глазами, будто только что плакала, но тщательно это скрывает, бодрячком прикидывается. Так поучаемая мужниным кулаком жена все равно его не бросит, "потому что он хороший" (это из чужой песни). Из памяти сразу выскакивают две народные запевки в исполнении Алены: "Узелок" и "Электричка". Сколько угодно твердите, что вторая - плагиат. Значит, в произведении Аллы Пугачевой "Осенний поцелуй", с которого якобы списана "Электричка", чего-то не хватало. И нужно было подработать, чтобы копия стала популярнее оригинала. Апина и Овсиенко вполне могли бы петь дуэтом. Обе - "свои девчонки". Кажется, что главный исполнитель олучился в туалет, но публику надо занять. И выпустили группу поддержки в коротких юбках, мило воркующих о женском счастье. "Семечек стакан" умирающему от голода. Таких достойных девушек ставили у Вечного огня в провинциальных городах. Они шагали на пост, старательно вытягивая носок и думая: видит ли меня мой ухажер? Правда, Татьяне, наверное, труднее было долго находиться в покое. Не ее состояние. Она мухой летает по сцене. Несколько лет наблюдаю за ее телодвижениями - удивительное постоянство. Ну ничего нового не допустит в собственный штамп. Нет, вру, просочилась-таки зараза: в паре клипов Овсиенко преобразилась до абсолютного сходства с Катей Лель и Натальей Любчевской (мелькала на телеэкране, гордясь несуществующим сходством с французской актрисой Мишель Мерсье, всенародно любимой Анжеликой). Для обалдевших поклонников Татьяна сочинила версию: усыновленный ею мальчик омолодил ее до такой степени, что она почувствовала желание завоевать подростковую аудиторию. К счастью, на сцену в подобном макияже и с несуразицей на голове Овсиенко не рискнула выйти. Может, двигаться мешает.
 Еще Ирина Салтыкова в этой группе. Олицетворение трудной женской доли в эпоху рынка. Кузнечиха (или как?) собственного достатка: ну его, мужа, сами заработаем, сами пропоем. Не профессионализм главное, а жизненный девиз - делай как я! "Мне говорят: ты сошла с ума. А я говорю: разберусь сама..." Подростковые разборки с родителями. В общем, Салтыкова ближе к другому ряду хористок - "пацанкам". Тем более, что там вдохновительница ее образа, первоисточник стиля и внешности - Наталья Ветлицкая. Опять отношения оригинала и копии. И снова народу ближе вторичность.
 Ветлицкая - это порода. У нее облик дорогой женщины. Она похожа на жену "нового русского", которая в свободное от ухода за собой время идет на сцену и немного подпевает. Хобби. Ей снимают пикантные и выразительные клипы, где картинка настолько дополняет исполнительницу и исполняемое, что глаз не оторвать. Мимика и жесты у Натальи мало изменились со времен первого видео "Посмотри в глаза", но гордый профиль и ироничный взгляд дают понять: певица соображает, что делает и почем. И тембр голоса у нее вполне запоминающийся. Приятно посмотреть.
 Этот ряд еще можно назвать "инфантами". Кому что больше нравится: намек на инфантильность или королевские претензии. Запевала тут - Лайма Вайкуле. В последнее время она совсем нелепо выглядит в концертах. Проблемы со здоровьем? Несколько лет назад она вернулась раскованная и улыбчивая после попытки пощекотать Америку. Куда только улетучилась былая меланхолия? На вопрос: не влюблены ль? - Лайма отшутилась: да, влюбилась в свою собаку. Собака была тогда щенком, и хозяйка могла часами о нем тосковать. Но, похоже, преобразил Вайкуле американский самогипноз: улыбайся, что бы ни случилось, дабы никто не заподозрил, что у тебя не все в порядке. Очень ей это понравилось. За истекший период она развила это в себе до одурения - цирковой оскал Лаймы кажется эпизодом из противного, беспомощного ужастика. А эта нижняя челюсть, вращающаяся, будто талия, изнемогающая под хула-хупом... Еще немного - и она что-нибудь вам прокусит, скажем, в области шеи.
 Ей на пятки наступает Анжелика Варум. Укрупняя все недостатки своего "кумира". Ни один завистник не сумел бы так спародировать Лайму, как делает это Варум, сама не ведая, какую пакость творит. Достаточно Вайкуле глянуть на юную коллегу, чтобы понять, от чего ей срочно следует избавиться. Понаблюдайте, эк ее, Анжелику, перекашивает, ломает, кривит, когда ей кажется, что она подражает Лайме, но с примесью собственной индивидуальности. Раньше стояла девочка у микрофона и воспевала "Городок" (до сих пор моя самая любимая песня у нее). Только голова подрагивала, да шея вытягивалась от скрытых потрясений. Вулкан чудился в том хрупком теле стойкого оловянного солдатика, который бросится спасать свою любовь в огонь, воду и медные трубы. И не выдаст буржуинам военной тайны под страшными пытками. Она походила на ребенка, который придумывал себе испытания и повсамделишнему их преодолевал. А взрослые переживали: когда же она повзрослеет? Анжелика оттягивала момент самостоятельности и повышенных требований со стороны окружающих сколько могла. Так дитя с комплексом сироты мечтает, чтобы весь мир холил и лелеял его до смертного одра. На ее большеглазом лице пытались прорисовать сходство с Эдит Пиаф, но печальный взгляд - единственный признак ее зрелости. Маловато оказалось. И в качестве образца она выбрала Лайму Вайкуле времен снежной задумчивости и отстраненности. Теперь Варум колышется у микрофонной стойки влево-вправо, обнажая зубы и гримасничая губами. Пародия на пародию. Правда, вышла замуж, стала матерью. Аппетитно округлилась и расцвела. А глазки опускает долу с прежним жеманством маленькой девочки. И мяучит все ту же нескончаемую арию ириски, которая облепит зуб и оторвать удастся не иначе как с пломбой.
 Вот у Кристины Орбакайте песни динамичней и разнообразней. Но голос холоден, как металл. В нем нет интриг, страстей, жизни. Он ровный и звенящий, словно пионерский горн. Выключите музыку, и вы не сможете вынести монотонный вокал Кристины. Сама она - милый человек. Это чувствуется. Но вот даже танцует выразительнее, чем поет. Может, милота в данном случае - недостаток. Она не мятежна, девушка без пощечин, не за что зацепиться.
 Чего не придумаешь об Алене Свиридовой. Чья поступь по сцене скована какой-то патологической внутренней неуверенностью. И тогда она пристает к зрителям: где ваши руки? Мол, сами виноваты, что я неуклюжа, - не поддерживаете мои старания. Наверное, беда артистки в том, что она в очень зрелом возрасте попала в столицу и на большую сцену. 32 года - это не 16. Ей пришлось встраиваться в окружение ускоренными темпами. Иногда кажется, что отсюда ее нервные смешки во время монологов - так человек любезничает-угождает-лебезит, скрадывая за юмором суть притязаний: не бойтесь, я не наврежу, обгонять никого не стану, просто рядышком побуду, ничего? Как интересна она была в первых клипах. Какой глаз в камеру выдавала! Опытная коллега пророчески изрекла: крупный план - это не сложно, сумеет ли она заполнить собой сценическую площадку? Не сумела. Не идет от нее энергия в зал. Ее палочка-выручалочка - ночные клубы. В камерной обстановке, столбом у микрофона Алена Свиридова выглядит певицей. И уже вроде в ноты попадает, хотя прежде к ней были претензии. Только все равно ей лучше оставаться видеозрелищем. И не надеяться на внешнее сходство с Энн Леннокс. Время подчеркнуло, что его нет. У одной - достоинство леди и мастерство, у другой - суетливость пацанки.
 Бегло проглядим "девочек-чукч". Это название давней песни одной из в ряду стоящих. София Бубнова, Елена Панурова, Наталья Сенчукова, Наталья Штурм. Старейшина - Светлана Лазарева, у которой сто пятьдесят два выражения лица в секунду. Вроде есть индивидуальности. А вроде не заметно. Не пронзают душу, не остаются в памяти. Долго отсутствуют - и не скучаешь. Даже облик у них усредненный: точка, точка, огуречик... Сюда же можно вписать и Органическую леди, ставшую совсем "чукчей". А когда она появилась, сколько было предположений! Мужчина, изменивший пол? Женщина с неожиданно низким голосом? Ее лицо в клипах преподносили не крупно - общие планы, скользящая камера, неуловимая истина. И с прозвищем тумана напустили: ни за что не скажем имя-фамилию. Несколько лет прошло - никому те имя-фамилия не нужны. Интерес умер. Тем более, что Органической леди долго не было. Оказалось, родила. И зовут ее, говорят, Светлана. Все так же басит. С одной интонацией. Никого уже не греет: мужик или баба? Любопытство требует пищи постоянно. А не то находит столовую в другом месте. Из новичков в этот ряд пока вписывается Наталья Власова, которая сначала спела томное и горькое: "Я у твоих ног, спасибо не говори. В этом тебе помог Бог, его и благодари". И слеза оросила щеку певицы, напомнив лучшие годы Татьяны Булановой. Потом Власова появилась в "Рождественских встречах-2000" Аллы Пугачевой с задорным щебетанием про "за мной успех, точно знаю". У нее необычный голос, словно "фальцет с надрывом".
 Особняком стоит Диана Гурцкая. Это юное создание в затемненных очках активно внедряет в наше сознание ее родной брат. Ах, если б родственники дарований больше доверяли не своим желаниям и кошелькам, а советам специалистов, тогда и дарования раскрывались бы с лучших сторон. Ну не может карьера артистки держатся на ее слепоте, то есть нашем сострадании. Я смотрю на Диану и думаю: она вынуждена доверять чужим рукам и глазам, она не знает как ее причесывают и во что одевают, она не чувствует, как выглядит на сцене, какие танцоры ее окружают и как они двигаются, она поет то, что покупает ей брат, а он старается подхватывать самых модных композиторов и поэтов, но это не сделает ее моей любимой певицей. Понимаю, есть те, кому нравится хотя бы одна песня из хаотичного, нескладного репертуара Дианы. Но если отстраниться и сурово оценить, то ее голосу и манере пения подходят только баллады, протяжные, пронзительные - что-то вроде "Ты здесь". На сцене она смотрится скучно, а бездарный балет только усугубляет эту скуку. Тамара Гвердцители с возрастом поняла, что быть модной не в ее духе и отдалась вечным мелодиям, эстрадной классике. Диана Гурцкая, похоже, пройдет тот же путь познания собственных границ.
 Мы подкрались к ярким птицам. Ряд "экзотики". Во главе с Жанной Агузаровой. Алла Пугачева опекала ее с такой страстью, словно свое подобие взращивала. Когда в хит-парадах девушку ставили на второе место после единственной и неповторимой, та сердилась, попрекая придворных музыковедов: зря не сделали Жанну лидером, я бы перетерпела, а для девочки хороший стимул. Но девочка выказала себя колобком из сказки: и от бабушки ушла, и от дедушки, и от всей страны. Она говорила: если полюблю, улечу за любимым на Марс. Думали, шутит. Экстравагантная личность - и изречения подходящие. А певица исчезла за океаном. Наверное, тогда Пугачева впервые осознала, что она не всемогуща. Впрочем, кто бы совладал с Агузаровой? По сей день нет такого человека. Уезжая, она оставила нам песни из "Русского альбома". Это гениально. Еще я помню, как в студенческом общежитии девушка каждое утро голосила, сидя на подоконнике, "Верю я" - песню Жанны. А "Желтые ботинки", "Только ты", "Король Оранжевое лето"? Сколько натворила! В Америке же, по иронии судьбы, исполняла в русском ресторане шлягеры из репертуара Пугачевой. Обеим, наверное, икалось. Сейчас Агузарова в Москве. Много вы о ней слышите? На какую-то журналистку фыркнула. Какой-то гастрольный тур чуть не сорвала. Однажды в телеконцерте в честь некоего праздника объявилась. Проговорила-прошептала в микрофон новую версию "Только ты". Была с выбеленным лицом, будто маской из японского театра "Кабуки", на высоченных платформах, как ходулях. Но то, что в иной бесило бы, кажется органичным для Жанны. Весь ее выпендреж, капризные интонации, безумные идеи, невероятные наряды. Помню одно ее давнее интервью. Она ненадолго заглянула на родину из-за границы. И спросила журналиста с внутренним напряжением, появился ли кто-нибудь подобный ей за время ее отсутствия? Журналист честно ответил "нет". Жанна засмеялась, запрыгала на диване, захлопала в ладоши, приговаривая: вот и в Америке я одна такая. Девчонка. Без руля и тормозов. Сознательная сумасшедшая.
 Все-таки ее слишком долго не было. Появились Инна Желанная и Линда. Голос пер-вой прозвучал за кадром художественного фильма "Кикс" режиссера Сергея Ливнева. История певицы-наркоманки, которую зависимые от ее карьеры опекуны решили заменить дублершей. Рваная, завораживающая пластика актрисы Евдокии Германовой и пронзительный, словно птичий, голос, выкликавший беду и счастье, любовь и ненависть. Все вместе казалось шаманством. Это взяла на вооружение Линда. Если помните, она появилась копией Мадонны (ох, эта бесконечная Мадонна! Она ока-залась куда значимее и привлекательнее для наших молодых певиц, чем землячка Пугачева). Так вот, Линда выступала в смокинге, котелке, с тросточкой и балетом. Исполняла танцевальные песенки. Пока за нее не взялся композитор Максим Фадеев, как раз поссорившийся с Ириной Епифановой. Голоса у Линды нет. То есть говорить она, конечно, может. Тембр скучный, без даже самой маленькой изюминки. Поет монотонно, тоскливо - не по вызываемому у слушателя чувству, а по вложенному ею самой в исполнение. Пуста, как эмалированное ведро. Стукнешь - дребезжит. Но предложенный Фадеевым "фольклорный" стиль - протяжное песнопение под африканские тамтамы - стал для Линды спасением. Она занудствует, а кажется, что ворожит. О себе рассказывает еще менее внятно и азартно. И с таким безумно провинциальным акцентом, что даже Наташа Королева отдыхает. Так и хочется посоветовать: скрывалась Линда долгое время от журналистов, и пусть бы дальше не выходила из подполья. Да и выражение глаз у нее такое, что все сплетни о наркотиках вмиг кажутся правдой. Для ее облика удачными оказались обильный грим, скрывающий истинное выражение лица, и наряды, подобные птичьему оперению. В общем, "Я - ворона, я - ворона..." Визитная карточка певицы. Тринадцатилетние находят в ней протест против действительности, вызов старому миру. Обидно, что у папы Линды есть деньги на пропаганду ее творчества в нашей стране, а у талантливой Инны Желанной нет. Впрочем, последняя, вероятно, не страдает. Она очень редко заезжает на родину из-за границы, где ее любят, может, куда сильнее, чем у нас Линду.
 Последний ряд - "голосистые". Есть у нас такие. Самые опытные - Лариса Долина и Ирина Отиева. Одна поистрепала голос разными "льдинками", "погодами в доме", "а в ресторане, а в ресторане..." Зато популярна. Другая отпугивает интеллектуальными песнями и привлекает оптимизмом в отношении собственной полноты: люблю себя такой! А Долина истязает тело диетами, рецепты которых хранит пуще иглы Кощея. Закрадывается подозрение, что последнее омоложение произошло не без вмешательства пластических хирургов. Ну и на нервной почве из-за любви, безусловно.
 В последние годы мы куда больше знаем о личной жизни наших певиц, чем о творческой. Их вполне устраивает такой перекос. Они радостно откровенничают о бракосочетаниях, вывозят с собой фотографов и телевизионные группы, чтобы запечатлели их заграничные вояжи, оповещают о смене возлюбленных после того, как чувства проверены невзгодами, исповедуются об усыновленных и найденных в результате стечения обстоятельств детях. А что касается профессии - песен, альбомов, клипов, концертов - эти побочные явления сродни сюрпризам к основному блюду. Вы не ожидали, что я еще и пою? Так вот вам подарочек. С вас столько-то. Ладно, это лирика. Вернемся к "голосистым".
 Валерия родила третьего ребенка. Тьфу, я же закончила с этим. Я - да, но не она. Некогда романсы любила исполнять, вокальные данные демонстрировать. Теперь, когда не беременна, обходится непритязательными песенками. Манерно покачивая головой а ля китайский болванчик и болтая длинными, как у Пьеро, рукавами. Расслабленная, умиротворенная... Видимо, достигла внутреннего покоя и ей уже не требуется самоутверждаться, что-то доказывать и показывать. Сколько веков назад мозолил наши глаза плакат у Останкино: "Певица, которую вы ждали"? Мы отбивались от такой навязчивости: не ждали, не певица! И оказались правы.
 Марина Хлебникова пела себе, пела несколько лет - никто на руках не носил. Но одна "Чашка кофею" перевернула жизнь. При том, что музыкальное ухо сразу уловило ритмические аналогии с мелодиями одной подзабытой иностранной группы. Но страна восторженно захлебнулась. Так сама Марина захлебывается собой. У нее хороший голос, только поведение фальшивое. Она неудержимо лицемерит. Понаблюдайте за выражением ее лица - в мимике столько преувеличений. Всегда переигрывает: чересчур улыбается, грустит, задумывается. Как будто общается с иностранцами или глухими. И должна восполнить незнание языка всем своим существом. Для чего и лезет из кожи вон. Вот и Алле Горбачевой - голосистой девушке - удержаться бы от вульгарности, потому как есть она, причем, весьма напористая.
 А Вика Цыганова склонна к исполнению гимнов. Мало петь громко - надо с пафосом всенародности. Привет Софии Ротару: "Я, ты, он, она - вместе целая страна. Вместе дружная семья. В слове "мы" сто тысяч "я"..." Глаза у Вики умные и скорбные. И гимны у нее действительно получаются лучше остального. "Андреевский флаг" - в прошлом, "Солнце" - в настоящем. Об этой песне она сказала, что намерена войти с ней в ХХI век. В серединку затесалась "Водка-зараза". Тоже гимн. Народ с удовольствием подпевал. Куда активнее, чем странному, претенциозному "Солнцу". Певица сменила образ и стала похожа то ли на Кристину Орбакайте, то ли на Машу Распутину.
 Добрались до Анастасии - борца за права истинных талантов. Неоднократно разоблачала поборы за эфир на телевидении и радио, из-за чего отсутствует в обозначенном пространстве. Яркая личность с рыжей гривой льва, амбициями театральной - в прошлом - артистки, на начальном этапе творчества уличенная в интонационном подражании Пугачевой. Предпочитает стихию романтических баллад. Свирепеет и затевает разборку с каким-нибудь взяточником в период развода с очередным мужем. Затихает и ударяется в запись альбома, оформив отношения со следующим.
 Пугачева умудрялась увязывать творческое с личным и накладывать следующего на предыдущего, потому что убеждена в том, что без нее нет отечественной эстрады, стало быть, ни на миг нельзя оставить сцену. Если б не Алла Борисовна поехала на "Евровидение", то кто бы еще сумел там провалиться так достойно?! Вика Цыганова до сих пор в обиде. Ведь это они с мужем договорились об участии России в этом конкурсе, но ее ни разу не послали. И Лада Дэнс не представляла там родину, а могла бы. Ее голос, пожалуй, помощнее, чем у Долиной нынче. И джаз, и оперу легко исполняет. Правда, никак не остановится на чем-то одном. Чтобы мы наконец поняли ее творческую сущность. Есть подозрение, что тоже скатится к "погоде в доме". Иначе народ не примет. Опять же с внешним видом никак не определится. То ли вкуса мало, то ли комплексы давят. У нее, как и у Долиной, выражение лица хищной птицы. Особенно это подчеркивают тонко выщипанные брови. И я, например, никак не пойму, что же Ладе с собой сделать, чтобы мне было приятно смотреть? Или наплевать на меня?
 Ладно. Пора. Назову вам десять талантливых (на мой взгляд) певиц России. Надо же что-то положительное предложить. Правда, все они пребывают в разной стадии потерянности. Оттеснены от народа вышеперечисленными.
 Наталья Медведева - страстная женщина с мощным голосом, которым возвещать о всенародном бедствии или столь же масштабном ликовании, пишущая хлесткие стихи в духе Маяковского, обладающая даром заполнять любое замкнутое пространство. Она похожа одновременно на кобру, делающую стойку перед факиром, и на факира, вызывающего огонь на себя. Ох, почуяла Пугачева родство душ! Взялась опекать Медведеву, говоря, что слышит в ней тот нутряной вопль, которым всегда мечтала разродиться сама. Наталье можно пожелать только одного - выстоять. Не повторить участь другой певицы.
 Ольга Кормухина - первый хриплый голос на нашей сцене. Уже после появилась Маша Распутина. Когда рок-певица Кормухина пропала. Она ногой открывала все двери, материлась, как босяки, ходила в заклепанной коже и высоких ботфортах. Пела так, что мурашки бежали врассыпную, сексуально повизгивая. Ее взяла в своей Театр песни Алла Борисовна. Говорили об Ольгиной недисциплинированности, неуправляемости, вздорности, пьянстве, драках, сорванных концертах. Судачили, что она плохо кончит. Почему она вылетела из-под крыши Пугачевой, неизвестно. Нашла приют в церкви, поет в хоре на клиросе. Изредка на эстраде и в ночных клубах. Остепенилась. Замужем за солистом группы "Парк Горького" Алексеем Беловым. Беременна. В июне ей исполнится сорок. С тем же энтузиазмом, что прежде обрушивала на головы слушателям рок, пропагандирует веру в Бога. Поет еще совершеннее, чем прежде.
 Азиза - женщина с роковой репутацией. На самом деле - вечная девчонка, которая даже в глубокой старости останется наивной и доверчивой, какой была в детстве. Хотя порой на нее накатывают подозрительность и мрачность. Тогда прячется в себя, никуда не выходит, ни с кем не общается, кроме очень близких и проверенных людей. При том, что Азиза младшая дочь в семье, содержание мамы и сестер - на ней. И житейской мудрости у нее побольше, чем у остальных. Голос - удивительный. Когда ее слушаешь, кажется, что проваливаешься в глубокий колодец и тебя несет теплый поток воздуха, оберегая от малейших ушибов, и ты захлебываешься полетом, как счастьем. Ей бы уверенности в себе, трудолюбия и сильной руки, которая взяла бы под мышку и понесла в нужном прежде всего самой певице направлении. А то ведь только и останется, что сожалеть о нереализованном. Впрочем, зря я, наверное, поучаю. Если ей так вольготнее дышится, то и пусть дальше ленится, падает в затяжные и не очень счастливые романы, срывает запланированные концерты, потому что левой пятке не захотелось просыпаться, и лишается всего - и спокойной семейной жизни, и неспокойной творческой. Может, Азиза рождена для того, чтобы стать нашей печальной потерей?
 Как Жанна Агузарова. Инна Желанная. Ольга Дзусова - вот, если угодно, Эдит Пиаф. По-французски поет с такой же задушевностью, как по-русски. Мудрая, интеллигентная, выразительная. Внешне напоминает актрису Ольгу Науменко времен "Иронии судьбы, или С легким паром" (помните покинутую главным героем Галю?).
 Ирина Богушевская - о ней большинству известны лишь прошлые этапы: бывшая жена Алексея Кортнева из группы "Несчастный случай", актриса театра МГУ, ведущая телепередачи, которой давно нет. Выпустила альбом "Книга песен". Очень задушевный. Голос звучит, как сверчок в старинном, настоящем доме. Имеет привычку исчезать и долго что-то вынашивать, доводя до совершенства или белого каления. Именно поэтому я сделаю дробь: Богушевская/Сабина. Потому что последняя тоже едва уловима. Когда-то на "Утренней звезде" пронзила силой голоса и чувств, а еще мудростью глаз (не по тогдашнему возрасту, кажется, ей было 16). Заинтриговала: кто такая? Фамилия - Мурадян, подает большие надежды в музыкальной школе - ей прочат будущее композитора, а не пианистки. И поет собственные сочинения (в том числе стихотворные). Папа - продюсер. Есть в ее репертуаре и исполнении тяжеловесность и мудреность. Сабину надо слушать напрягаясь. Это посильнее, чем ранняя Земфира, потому что тянет скорее на близость к классике, как по музыке, так и по литературному материалу (что не сама пишет, то у больших поэтов берет). Потом вышла замуж за телеведущего Алексея Лысенкова, родила ребенка, редко где появляется с песнями, хотя поет еще интереснее, выразительнее, мощнее, внешне стала похожа на Ирину Епифанову
 Ирина Епифанова - знаменитая исполнительница "Ямайки" на языке оригинала. Ей тогда было девятнадцать. Она пела взахлеб, с наслаждением. И только то, чего действительно хотелось самой. Цыганские, русские народные, классические романсы. Потом ей посоветовали записать "Нью-Йорк" на английском - из репертуара Лайзы Миннелли. Потому что жалко тратить голос в четыре с половиной октавы на примитивные по текстам и мелодиями песни местных авторов. Для примера - у Селин Дион голос в пять октав. Осознаете уровень? Ирина пела несколько зарубежных шлягеров. Ее принимали на ура, но душа просила собственного репертуара. Спустя почти десять лет он наконец появился. Стихи писала сама, ночами на кухне, подпирая стол беременным животом. Музыку сотворил муж - Михаил Кудеяров, талантливый аранжировщик. Это его композиторский дебют. Альбом вышел в декабре прошлого года. Характер у певицы очень ненавязчивый, будто живет под девизом: никого не обременять собой. Тем, кто метит в популярные, это противопоказано.
 Юлия Началова - восемнадцатилетний профессионал. Очень светлый, милый, обаятельный лисенок. Способна очаровать любого, кого пожелает. Точнее, кого папа, композитор Виктор Началов, подскажет. Он с пеленок растил певицу, почти дрессировал. Она слушала только хорошую иностранную музыку. Начала пробы голоса, подпевая Элле Фицджеральд. На отечественной сцене с 12 лет. Тогда появился ее первый клип. И она победила в телевизионном конкурсе "Утренняя звезда". Песню из кинофильма "Титаник", по мнению уважаемых рецензентов, исполнила не хуже Селин Дион. С точки зрения вокала. Сказалась недоразвитость органа, ведающего чувствами, чтобы произведение прозвучало достаточно выразительно. Если папа будет столь же усиленно опекать дочь и дальше, не доверяя другим мудрецам, она остановится в своем развитии, то есть в его. Вокальная техника у нее действительно на высоком уровне. И куда дальше? Только воспитывать собственное нутро, взрослеть, чтобы не превратиться в Наташу Королеву. Юля безмятежна в соответствии с возрастом, но она может окостенеть в нем, остаться голосистой и пустой.
 В отличие от Земфиры Рамазановой, которая очень насыщена, несмотря на ее всяческое забалтывание этой начинки в интервью. Ей будто неудобно выказывать культурные пристрастия, начитанность, ум, потому что за год на эстраде просекла: не очень-то востребовано, просто раскидывать слова на ветер - никому не добавишь, а себя обездолишь. Страна обрела стадионную певицу, каких у нас вовсе не было, если вычесть Пугачеву (но у нее это шло ради заработка, а у Земфиры - дух, стиль жизни). Только на сцене чувствуется, что она свободна от комплексов, яростная и самозабвенная. Уверенная в том, что собственного пения можно не стыдиться. Хотя не могу сказать, что солистка и публика, которая от нее визжит, едины. Она одиночка, но это вряд ли ее угнетает. На сцене ее несет, она не в себе, словно современное воплощение Жанны д» Арк, которое в конце фильма поубивает мучителей-священнослужителей в отместку за прошлое "я". Людям мыслящим полезнее слушать Земфиру в записи, чтобы слова разбирать, - на стадионе не получается. И совсем мелочь: ей лучше убрать волосы с лица, иначе рискует испортить зрение. Пора открываться. Земфире 22. Я не представляю ее тридцатилетней певицей. Тем более за пределами нашей страны. Кстати, в ресторане родной Уфы она исполняла любимые песни из репертуара Агузаровой.
 Вот такая десятка. Мало? Послушайте два альбома Маши Распутиной. У нас есть артистка, которая перепела Пугачеву, втоптав нынешние потуги примадонны белым сапогом в народную память, где и следует пребывать легенде. Помните, как появилась Распутина? Прохрипела "Играй, музыкант!" - словно подпольщица перед казнью простонала "Запомните меня веселой". Что в ней раздражает? Вульгарность. Она бравирует тем, что совсем не умеет себя вести. И вынуждает смириться, что в этом есть шарм. Она назойливо демонстрирует ноги, как Аллегрова - плечи. Но это понятно: человек, не уверенный в красоте собственного лица, переключает внимание с "вершков" на "корешки".
 Вы думаете, я жестокая? Да я их всех люблю. Даже совсем бесталанных. Они трогательны в своей неумелости. Кто из них займет престол Пугачевой? А он есть? Алле Борисовне удалось стать последней народной артисткой. После СССР звание "Народный артист России" звучит, как утешительный приз. Масштабы несопоставимы. Она много сделала для того, чтобы у нас что-то было. И для того, чтоб чего-то не было. И сейчас я ей сочувствую как никогда. Похоже, наступило время, когда мы можем обходиться без Пугачевой. Не то чтобы авторитет померк, власть пала. Просто авторитетнее стали иные вещи. Та же прибыль, получаемая от тех, кого не одобряет Алла Борисовна. Ее рекомендация или отсутствие таковой никого не страшат и не увлекают. И ей приходится подлаживаться под собственное бессилие и подыгрывать массовке. Подозреваю, что скоро взять интервью у примадонны будет легче, чем у Земфиры. И редакторы новых музыкальных изданий станут морщиться: а кому она нужна? Или гуще: а кто это? Останутся те, кто с ней вырос. И вырастил детей. Но им подавай былую Пугачеву, времен страстной любви. Как нашим эмигрантам дай черный хлеб и докторскую колбасу.
 Нет эпохи, когда одна царствовала, остальные подтягивались. Нет команды, какая была у нее (лучшая - для лучшей. Тогда это определялось энтузиазмом самоотдачи, а не деньгами). Нет того духа. Нет границ. Железный занавес работал на Пугачеву. Сюда не приезжали опасные для ее репутации конкуренты. Это теперь нам есть с кем сравнивать. И мы знаем, что такое эстрада мирового уровня. Как резонно сказал один музыкант: в любом американском ресторане работают такие вокалистки, как наша звезда номер один. Может быть. Но только в нашей стране она звезда номер один четверть века. И мы плюнем в каждого иностранца, который посмеет сказать недоброе слово о России. Сами ругаем - другим не дадим. Вот и отечественная эстрада вызывает во мне сострадание. И с болью абсолютного убеждения я заявляю: не плачьте, всенародно любимой певицы у нас больше не будет. С эпохой СССР закончилась и всенародность.
 
 
P.S. (июнь 2005 года).
 Певица Ирина Понаровская - это особняк на нашей эстраде. У нее своя поляна жизни и творчества. Уместно было бы порассуждать на тему, кто может наследовать ей, но рассуждать не о ком.
 Певица София Ротару - одного ранга с Пугачевой, наследства не оставит, скорее, это промежуточная экзотика между Аллой Борисовной и Понаровской.
 
 Любопытная все-таки роковая цепочка вырисовывается в жизни Пугачевой. Вот те, кого она бралась протежировать:
 Ольга Кормухина - подалась в религию (почти что ушла в монастырь).
 Жанна Агузарова - сбежала в Америку (как Колобок в сказке), спустя годы вернулась, пытается выжить, как умеет.
 Наталья Медведева - умерла (алкоголь, наркотики, но смерть случилась после того, как на нее положила глаз Пугачева - так совпало).
 Земфира - еще поет (самостоятельно, побросав всех опекунов, будто отбилась).
 Любаша - написала песни Пугачевой и пропала (кажется, выкарабкивается).
 Наташа Власова - мелькнула в "Рождественских встречах" и пропала, но где-то вы-ступает, что-то записывает.
 Кого-то сильнее засосало и выжало, кто-то вовремя выкарабкался...
 
 
Какому солнцу служат наши петухи?
(статья о мужчинах, которые поют, опубликована
в газете "Настоящее время" в 1999 году)
 
 Мужчин на нашей эстраде нет. Или те, кто есть, - мужчины? Возможно. Припудренные, принаряженные, ухоженные, углаженные, унаво... В общем, женственные. Но уж каких имеем. Это все-таки сцена, артистизм там, искусство, которое требует жертв. Сегодня я разберусь с буквой "М", которая обычно рядом с "Ж". Помните в фильме "Джентльмены удачи": девочки, а вы не ошиблись дверью? И в ответ явственно мужской голос: заходи, папаша!
 Да, можно задаться вопросом: что будет, если не будет Пугачевой? Но что касается мужчин, то как сформулировать? Что будет, если не будет... Кого? Иосифа Кобзона? Так уже попрощался. Валерия Леонтьева? Он никому не мешает - сам по себе пятьдесят лет прыгает. Филиппа Киркорова? Мыслимо ли представить, что его может не быть!
 И какие, собственно, претензии к нему? Нарциссизм? Так это профессия. Навязчив до тошноты? Так, видимо, натура такая. Природа постаралась, обстоятельства жизни приложились, и все мы причастились к результату. Бывает переключаешь с телеканала на телеканал, только бы Киркорова с глаз убрать, ан не уходит. Вот тогда вспыхиваешь раздражением, как к супругу, не шибко любимому, но не желающему это заметить. Ты от него по квартире бегаешь, вплоть до туалета, а он за тобой с ласками - "сюси-пуси". Господи, где мой чуланчик одиночества?!
 Киркоров берет штурмом, как водонапорная башня, которую прорвало, или фейерверк, который выпустили из темницы. Помню его подростком, выходившим в концертных программах Бориса Моисеева, который тогда вернулся в страну, отвыступав в заграничных ночных клубах, и мечтал сотворить шоу "Братья и сестры" - собрать команду близких по духу исполнителей. Поддержать молодых. Например, Диму Маликова, Володю Преснякова. Филиппа - юного красавчика с шевелюрой почти Анжелы Девис, прогрессивной женщины, которую Советский Союз демонстрациями защищал от вражеских агрессоров. Только не помню, что же она такого примечательного сделала. Зато нельзя было не запомнить Киркорова. Губастый, глазастый, нежный, ласковый... В общем, душка. Он вкрадывался в нашу эстраду, как разведчик, которому во что бы то ни стало требовалось завоевать доверие и вызнать государственные тайны. Самой государственной он, видно, уже в отрочестве определил Аллу Пугачеву. Когда его выгнали из ее Театра песни - певица еще была увлечена другими солистами - ее тогдашний супруг Евгений Болдин объяснял, что Филипп чересчур зазнался, зарвался, требовал немыслимых для начинающего исполнителя гонораров, норовил перещеголять в пафосе саму Борисовну, и это стало нестерпимо. Его пустили на вольные хлеба, чтобы отведал тюри и добился успеха собственным горбом. Или чем там мужчины делают себе карьеру? И Киркоров не сплоховал.
 Дальнейшими поступками он напоминает Машу Распутину, а та в свою очередь - "Венеру в мехах": чем сволочнее, тем больше трогает, тем громче говорят. Цель - не остаться незамеченным - достигнута. Капризничать по поводу не того автомобиля, доставленного к трапу самолета, не той гостиницы, не того зала, не той оплаты, еды, мыльницы, туалетной бумаги... И до бесконечности. Поводы для придирок впечатываются в натуру и рождаются из подсознания. Как рефлексы у собаки Павлова: по звонку - взрыв гнева, по гудку - воздушный поцелуй, после электрического разряда - постель. Самая вожделенная досталась на десерт, как в сказке: истоптал положенное число башмаков, скушал запланированные пуды соли, - и на тебе руку и сердце Певицы Первой. Реванш состоялся. Теперь ей не выгнать его из собственной судьбы. Так пиявка поначалу приносит облегчение, а потом высасывает все, если ее вовремя не отодрать. Губастая, глазастая, зубастая... О ком это я? Да, есть в прекрасной половине человечества потребность кинуться на другую половину, как на надувной матрас в предчувствии шторма.
 Но есть женщины в русских селеньях, которые не могут не спасать. Они поджигают избы, чтобы в них зайти. Разгоняют коней, чтоб на скаку остановить. И любят тех, кто есть, во сне душа мечту в объятиях и изживая ее к рассвету. До глубины сердечной мышцы пронзила меня история, связанная с певцом, которого вы уж, наверное, не помните, не знаете. Но хочется и вас пронзить. Потому что это имя всплывает, когда требуется привести в пример Голос. Настоящий. Не Киркорова, не Меладзе, не др.
 Голос Валерия Ободзинского. Он умер в 1997 году. Хочешь узнать мужчину, пообщайся с женщиной, которая была с ним рядом в пору его особенной невыносимости. Когда ему требовались лишь кровать, плита и унитаз. Когда Заслуженный артист Марийской АССР вел растительное существование. Когда в память о былом и ради денег она затаскивала его в студию на запись песни, зная: чтобы у певца заблестели глаза и зазвенел голос, перед его носом нужно держать кусок мяса. Потому что он уже не живет, а удовлетворяет потребности тела. У него плохо с памятью - он не запоминает не только песенные тексты, но даже телефонные звонки. И, уходя из дома, она отключает телефон, чтобы не оказаться в неловком положении перед звонившими, которые ей что-то вроде как передали.
 До 1976 года она просто любила его голос. И потому, что он напоминал голос испанского певца Рафаэля, которого она любила еще пуще. А в 1976 директор Ободзинского познакомил их после концерта. Ненадолго. Они потерялись, когда Валерий исчез для всей страны. Говорили, уехал в Израиль. А он просто спился. В 1991 году она нашла его на каком-то складе, где он что-то сторожил. Совершеннейший "кактус". Поэт Леонид Дербенев звал его "мозговым инвалидом детства". С возрастом это стало заметнее. Правда, Дербенев добавлял, что у Ободзинского все ушло в голос, но алкоголь да наркотики задавили и эту стихию.
 В пятьдесят лет он вернулся в состояние ребенка, который рос без родителей - им было наплевать. Обитал у бабки-дворничихи. Воровал и пил. А петь начал на одесском пляже, чтобы отвлекать внимание отдыхающих, пока приятели-карманники тырили кошельки. За всю жизнь он не прочитал ни одной книги, разве что полистал некоторые. У него не было друзей, потому что он в них не нуждался. И никто не нуждался в нем, потому что с этим человеком нечего было делить, делать. Ни поговорить, ни душу излить, ни впечатлениями обменяться. Только слушать его песни. И говорить о комке золота, который кувыркается в его горле.
 Когда она вытащила его со склада и занялась возрождением, он плакал и умолял не бросать его, говоря, что мечтает вернуться на сцену. Женщин подкупает мужское стремление к делу. Они обманываются тем, что желают служить его работе и ему. Потому что интересна личность в состоянии целеустремленности, движения, роста. А когда мужчина киснет, это такое печальное зрелище, что спасайся кто может. Потому что он даже любить в таком настроении не способен без надрыва несостоятельности. И это выгрызает женское сердце. Нелюдимый молчун.
 Спустя год она говорила о себе: дура. Поверила мужским слезам! Впрочем, нет. Она старалась ради голоса, который обратился в коврик для вытирания ног. Когда устраивала певцу концерты, гастроли, интервью, он матерился так, что она зарекалась повторяться. Валерий Ободзинский стал в ее квартире предметом обстановки, недвижимостью. Хотя гулял с собакой и даже выбирался в продуктовые магазины, где его узнавали и отдавали все бесплатно. На веру. Расплаты требовали с нее. Денег она ему не давала, потому что боялась. Он мог забрести в пивную и потрясать там купюрами, особенно валютой, которой расплачивались за выступления, - и его запросто могли прибить.
 Однажды он полтора месяца прожил на чердаке их дома - захлопнул ключи в квартире. Ее не было в городе - уехала на заработки. Через двое суток голодная не выгулянная собака начала выть. Соседи вызвали мать хозяйки. Но та не пустила "его сиятельство", потому что не одобряла жертвенности дочери. И он на чердаке ждал возвращения "деточки", как звал свою спасительницу в ласковые минуты.
 Она пыталась вылечить Ободзинского от алкоголизма в обществе анонимных алкоголиков. Но через две недели ей вернули его с комментарием: своим пассивным отношением расхолаживает группу. До самой смерти он считал себя абсолютно здоровым человеком, королем песни и пупом земли, говоря, что стоит ему выйти на сцену - он заткнет и Киркорова, и всех остальных новичков, разглагольствовал о планах по созданию собственного шоу. Когда умерло тело, скорбеть было трудно. Только издавать и переиздавать его записи. И по-прежнему любить Рафаэля, не утратившего ни себя, ни голос.
 Живет человек, а мы и знать не знаем, каков он. Да и не надо нам. Разве что с его поверхности слизывать и поверхностно отзываться. Но кто-то его терпит больше, чем все остальные, вместе взятые. И ради этого кого-то однажды захочется сказать, что у того человека был пульс. Наверное, Валерий Ободзинский - идеальный талант, который проглотил личность, высосал по капле еще до рождения. И в том, что нынешние не дотягивают до подобия идеала, их спасение. Да так ли важно для певца умение петь?!
 Ждать мужчину. Высматривать, внезапно споткнуться о его ноги, пожалеть, выхаживать, угождать, подчиняться, быть преданной и обрести предателя, потерять, чтобы опять - ждать Мужчину... Разве вы не его высматриваете на эстраде? Полно, не обманывайтесь. Одна певица говорила: мужчинам на сцене легче, так как основные потребители творчества - женщины, и они попадаются на сексуальный заряд, который извергают в зал певцы, а мы вынуждены ждать барина, который снизойдет шлепком по мягкому месту, скользнет масляными глазами по округлостям, и терпеть зависть соплеменниц, обделенных этими знаками предпочтения.
 Двусмысленность эстрадного мужчины в том, что он не только завоеватель, но и вожделенный продукт: его мягкое место тоже желают ущипнуть. Самец, который продается как женщина. Но какая поклонница поверит, что человек, который ей мил, безнадежно испорчен иной сексуальной ориентацией!? Это же унизит ее влюбленность. Обессмыслит интерес. Доведет до отчаянного: если не он, то есть ли вообще мужчины? Поэтому мужчины на нашей эстраде есть. Иначе о ком говорить?
 Можно начать с монументов. Иосиф Кобзон. Два героя в американской культуре мне очень напоминают нашего многостаночника. Непрошибаемый женскими слезами Сиси Кэпвелл из "Санта-Барбары" и актер Стивен Сигал - невозмутимый крушитель челюстей в боевиках. Первый - респектабельный бизнесмен, ненавидящий, когда его репутацию вывешивают, как простыню кавказской девушки после первой брачной ночи - честная, мол, не подпорченная. О втором живет масса сплетен, противоречащих друг другу: агент ЦРУ и мафиози, бабник и добропорядочный супруг. Правда, есть версия, что многие легенды о себе он запустил сам - для придания веса собственной бездарности, имея в виду актерство. Но образ мстительного убийцы удачно совпал с выражением лица - и связываться со Стивеном словом ли, делом мало кто жаждет. Никому в голову не придет, тем более сейчас, ставить под сомнение талант Иосифа Кобзона как певца. Он же у нас показательный экспонат на Выставке достижений народного хозяйства. Так тараканы и наверняка еще какие-нибудь существа того же порядка приспосабливаются к переменам. Для Кобзона - что советская власть, что электрификация, демократизация, деноминация, овация... Вещи одного порядка. Установленного его милостью, честью и достоинством. За свои ценности он сойдет с пьедестала потопать ногами. Вы помните, как Иосиф Давыдович пел в молодости? Как сейчас. Как невозмутимо Сигал дробит зубы недругам. Как, не исказивши лица, Сиси надувает партнеров, местную власть и родственников. Так на пивзаводе автомат затыкает горлышки бутылкам: они только рот раскроют в сладострастном "О-о!", а им шлеп туда кляп - привет от воспаленных песней легких Кобзона. Судья, адвокат и прокурор в одном организме. Всегда в нем эти потребности проглядывали. Не певец он, а боец идеологического фронта.
 Много их тогда было - известных солдат, никто почти не отмазался. Кроме Ободзинского, которого потому и не включали в телевизионные концерты - репертуар не подходил: лирика погружала человека в пучины личных переживаний, и некому было бросить спасательный круг утопающим, психоаналитики отсутствовали, священников не почитали, только песня наставляла на путь истинный. Юрий Богатиков, Виктор Вуячич, Муслим Магомаев, Геннадий Белов, который внешне кажется мне похожим на генпрокурора Юрия Скуратова. Помните, он пел: "хлеба налево, хлеба направо, хлеба на радость, хлеба на славу..."
 Отголоском прошлого служит еще Лев Лещенко. Тоже видоизменяется, подобно роботу-трансформеру: то с девушкой дуэтом споет, то в современных ритмах выступит, то продюсировать некую симпатягу возьмется. Надо же какие-то внешние перемены производить за исключением пиджаков, которых он сменил за свою карьеру видимо-невидимо. Ни жестов новых за долгие годы не добавилось, ни в мимике обогащения не произошло. Пародировать Лещенко - смертельно скучное занятие: потрясти головой, покривить рот влево-вправо, помахать ручкой, будто протянув для поцелуя и тут же манерно отдернув. У Владимира Винокура это получалось, поскольку они с Лещенко - как зеркальные отражения. Этот год проходит под знаком тридцатилетия их дружбы. Ходят сиамскими близнецами по ночным клубам Москвы и празднуют. Или какой-нибудь большой концертный зал оккупируют и тоже празднуют. А чем еще развлекаться в их возрасте да с их возможностями? Одним "Днем Победы" Лев Лещенко обеспечил себе бессмертие. Не знаю как вы, а у меня по-прежнему сердце останавливается, когда слышу эту песню. И еще: "Я сегодня до зари встану, по широкому пройду полю, что-то с памятью моей стало, все, что было не со мной, помню..." - из кинофильма "Баллада о солдате". Вот ведь какие стихи пели, какие поэты были.
 Тогда на певца не ложилась тройная нагрузка - прикрывать убогий текст, невзрачную мелодию, отсутствие вокальных данных. Тогда для эстрадных мужчин имидж был один на всех - умеренная опрятность. Они выглядели ораторами, выступающими с докладами на конференции, просто несколько своеобразно - не прозой, а поэзией, как сказал бы "мещанин во дворянстве".
 Понятно, почему на фоне этой серой аккуратности так шокировал Валерий Леонтьев, хотя поначалу он тоже выступал в костюмах. Но тело явственно рвалось прочь из них. Наступала пора антипафоса. Воспитательную мощь сменила вкрадчивая задушевность. Юрий Антонов и Вахтанг Кикабидзе обрабатывали мозги и сердца камерно, в тесноте застолий, а не партийных съездов. Но они тоже монументы, менее голосистые, не менее отстраненные. К ним и сейчас не подползешь с фамильярно-шаловливыми вопросами, как к Андрею Губину, например. От них сквозит мужицкой сдержанностью и артистическим подъемом. Не звезды, а люди, стоящие на возвышении сцены. В этом больше почтения. Антонов - это отечественный Тото Кутуньо, итальянец-мелодист. А Кикабидзе - как будто Адриано Челентано.
 Ладно, поскачем шибче, а то и к ночи не доберемся. Тем более, что дальше у нас все очень складно: пары да тройки.
 Тему подпевающих актеров и композиторов продолжают Вячеслав Добрынин, Владислав Малежик, Игорь Саруханов. Первый - для любительниц щекотки бородой. Сюда же можно подтянуть Михаила Шуфутинского и небритого Кикабидзе. Есть поклонницы, предпочитающие жизненный опыт. Утомленный, умудренный седой ловелас заглядывает в глаза и нашептывает: "отныне - только ты". И даже дамы преклонных лет ощущают себя в этот момент Лолитами. И песня уже не требует продолжения, потому что неизвестно, каков там поворот. Вся соль - в припеве, который повторяется и повторяется, надежный, как борода или седина в ней. Малежик ласкает глазами. Он похож на интеллигентного любовника, который перебегает из постели в постель, потому что всех жалко, все прекрасны, всем охота помочь самоутвердиться. Там затянет первый куплет, в следующем углу за второй возьмется. Ну просто брат родной! Если б он бегал по богатым домам, то жил бы припеваючи. Но лоска у него недостаточно. Интриги в нем нет. Прост, как бедняк. Вот у Саруханова волосы черные, глаза жгучие, песни въедливые и душу переворачивающие. От "Скрипки-лисы" я становлюсь сама не своя. Хочется если не плакать, то сильно грустить. Но у Игоря образ верного мужчины. Не перебежчика. Когда его жена ушла к Преснякову, сочувствие вызывал именно он. Когда Саруханов обрел подругу жизни, многие вздохнули с облегчением. Есть в нем покой достойного существа, рыцаря-молчальника. Хотя, допускаю, что в быту он зануда и неряха. Его небрежные кудри наводили на догадку, что он небрежен и ленив в отношении к собственной внешности, и не считает, что мужчина должен придавать значение красе ногтей. Он, кстати, и поет столь же небрежно и лениво. И в этом его обаяние.
 Далее у нас Олег Газманов, Игорь Николаев и Владимир Кузьмин. И что за страсть в нашем Отечестве к совместительству профессий. Если б российские композиторы меньше пели, может, они писали бы больше хороших мелодий? И тогда нашим певцам было бы что исполнять. Вот в советские времена поющего композитора видели только на его творческом вечере, когда он наворачивал на рояле нечто совсем свеженькое. А потом они поняли, что ничего не теряют, даже приобретают дополнительные средства, что на той вечеринке, которая разразилась на эстраде, их сипение вполне сойдет за чувственность, - и покатила телега "бременских музыкантов", то ли балаганных шутов, то ли похитителей принцесс. Газманов выскрипывает из себя лозунги: "Надежда умирает последней...", "Москва! Звенят колокола...", "На заре я выйду в туман..." Идет себе чудик с транспарантом и мегафоном - и на одной строчке монолога вдруг совершает кульбит, ставя все вышесказанное с ног на голову. Циркач, сбивающий пафос с самого себя. (Правда, спел однажды балладный речитатив: "Петербург, Петроград, Ленинград..." - за что ему душевное спасибо). До недавнего времени казалось, что Олегу больше нравится именно кувыркаться на сцене, а не петь. Что в прыжках он выражает смысл собственного бытия. Рассказывали, как на съемках одной новогодней программы он все время выскакивал вперед с криком "я могу!" Вставлялся во все роли: и режиссеру подсказывал, как следует делать, и в глазок телекамеры норовил подсмотреть, и хореографом руководил, и декорации инспектировал. Спасу не было от его кипучести. Но после диагноза врачей о неполадках в позвоночнике, да после сотрясения мозга от рухнувшего на голову шкафа во время телепередачи, Газманов стал сдержанным, то есть никаким. Стоит махонький старичок-живчик и хрипит энергично. Но видится, как невмоготу ему такая устойчивость.
 В отличие от Валерия Меладзе. Когда тот на эстраде, хочется употребить выражение - скучный проект. Не личность, не мужчина, а именно "проект". Вокальный. "Последний романтик", как он себя обозвал, голосит сладостно. Отдаленно напоминая Валерия Ободзинского. Но до чего же он неповоротлив, неуклюж, тяжеловесен. Его лучше слышать, а не видеть. Хотя в советский период он бы славно вписался. Тогда все были столбами. Или столпами? В недавнем клипе он даже в кожаной курточке появился, по-молодежному. Но все его телодвижения сводятся к рукопашной. Сложит ладонь лодочкой, мазнет по воздуху, как веслом, а то еще палец вверх поднимет - подчеркнуть спетое, будто сейчас добавит по-грузински "вах". Или "вау"? По-современному. Я не требую от него плясок, но все эмоции у Валерия остаются на уровне наклона головы, которой он бодает микрофон.
 Не то, что бывало у Александра Серова. Он в коже начинал. Жилеты на голый торс, если память не подводит. Словно рабочий сцены, который улучил момент на нее взобраться и ямочкой на подбородке сверкнуть. Вот пример эволюции человека. Или обезьяны? Нет, я не оскорбляю. Я задумываюсь о происхождении нашего рода. Или их вида. Ладно, придется смириться, что Серов люб очень многим женщинам. И голос у него есть. Только очки его черные не дают покоя, в которых он и днем, и ночью щеголял, шубы до пят поверх дорогущих костюмов, коллекция автомобилей, явные признаки утолщения былого торса и расползания первоначальных амбиций. Так деградирует нищий, ставший принцем. Впрочем, он при этом всего-навсего дает развиться тем качествам, которые дремали на сеновале. Нет у него больше потребности таскаться по гастролям и вообще петь. Нынче он занимается этим снисходительно и вскользь. Выходит довольный, сытый, манерный дядя и размахивает руками, будто норовит еще что-то прикарманить. А прежде он пальцы в кулаки сжимал и правую руку в локте складывал - простым и понятным жестом давая понять миру, что он с ним сотворит. И было в этом движении столько ненасытности, что женщины млели, мечтая о близости с таким захватчиком.
 Александр Малинин еще этим подкупал. Пока не женился на гинекологе Эмме. Она его вылечила, усмирила, разделила все его стремления к благополучию. Живут они припеваючи во дворце, как показательная семья нуворишей, - для глянцевых обложек, клипов, где Эмма этакой Музой на заднем плане бродит, да концертных программ раз в год, причем жену певец непременно демонстрирует публике, если не на сцену выводит, то в зале указывает. Был Малинин в начале пути голодным волчонком, отчаянно хрипевшим то ли от имени быка на поле боя, то ли от лица тореадора: "Опять бью мимо..." Потом пел, как бродяга и поэт: "Секут нас, как плети, снега и дожди. Мы вечные дети на млечном пути. Звезда наших странствий, гори, не сгорай. Мы ищем, мы ищем потерянный рай". Потом что-то печальное о птице в клетке. Потом стоны оборвались. Комком к горлу подступило счастье. Певец отрезал хвостик, потому как не вязалась такая прическа с респектабельными одеяниями и холеным, раздобревшим лицом. И стало яснее ясного, что творчество - это тоска по отсутствующему. А когда у тебя все, в чем ты нуждался, появляется, тогда уже не до песен: так, разве что, побаловаться иногда.
 Что-то я ускакала от композиторов. Вот так увлечешься каким-нибудь мужчиной и бежишь за ним сломя голову на край света. А достигнешь того края - и обнаруживаешь, что одна-оденешенька на Северном полюсе сидишь с удочкой, чтобы поймать себе пропитание. Или очередного героя выудить.
 Как выудила Наташа Королева продюсера и супруга в лице Игоря Николаева. А он себе - протеже на долгие годы. Уже, наверное, видит себя не Дельфином, а потерпевшим кораблекрушение и попавшем в сети Русалки, которая его борщами, как приворотным зельем, закармливает до умопомрачения. Хотя вроде бы Наташа уже выступила с опровержением: мол, знать не знает она, как готовится тот украинский борщ, что ей приписывают, зря раздули из нее маститую домашнюю хозяйку. Тогда понятно, почему Игорь поет и поет об идеальной любви, которой нет как не было. Написал человек несколько памятных песен для Пугачевой ("Балет", "Айсберг", "Паромщик") и будто выдохнул все, что мог. И с легкостью Алла отдала его следующим: кушайте, я уже все выжала из этого лимона. Аллегрова покусала недолго. Наташа Королева впилась в него цепко, словно ее "быть или не быть" от этого зависело. Был Игорь застенчивым провинциалом в эпоху связи с Пугачевой. Стал столичным мэтром для киевской девчонки. И поскольку она, видимо, желала видеть в нем еще большую "столицу", то он доигрался до того, что стал пошловатеньким котом, поющим, как сметану лижущим. Сладко ли вам, девицы, от моего урчания? Ну так я сейчас еще сбацаю.
 Вот Владимир Кузьмин бацает не только голосом, но и на гитаре. Опять же с Пугачевой, многое в него вложившей (или отнявшей?), они казались сестрами-близнецами (или братьями?). До нее у него была слава рокера. После - еще один на поп-сцене. Тем более нынешняя супруга актриса Вера Сотникова, может, и любит во Владимире патлатого бунтаря с надрывным вокалом, но режиссирует ему клипы простенько и без вкуса, как фильмы, в которых сама снималась. Предлагая Кузьмину вписаться в ее фантазию. А воображает она мужа не иначе, как Казановой, хоть он и поет обратное: я, дескать, не он. Не убедительно. Он кажется Трубадуром, который распевает серенады под окном единственной женщины. К другим то ли она его не пускает, то ли ему самому не очень надо, то ли певца там уже не ждут и не хотят.
 Так спеклись Феликс Царикати и Алексей Глызин. Они еще мелькают на телеэкране и в концертах. Крепыши с комплекцией борца, крестьянина, солдата. Первый повертлявее, поулыбчивей: мал да удал. Второй - совсем пахарь: поставь на борозду, даже без коня, и пойдет трактором вгрызаться. Такого же плана их последыши - Сергей Мазаев и Николай Носков. Хотя возрастом, думаю, не моложе. Оба ноют "Я тебя люблю" одинаково невыразительно, только у второго это объясняется "паранойей" и подчеркивается телесным содроганием. И тот, и другой слывут людьми, интересно мыслящими, небанально поющими, имеющими в репертуаре выразительные тексты и мелодии. Только голоса у них какие-то тусклые, на мой, дилетантский, слух. Мочи нет долго слушать, тянет что-нибудь разбить, застрелиться, душу вынимают своей однотонностью. Не знаю, каким девушкам они нравятся, наверное, эстеткам вроде Лаймы Вайкуле, Алены Свиридовой, Кристины Орбакайте, которые видят в подобной мужской стати хороший фон для своей утонченности. То есть выдолбленный из камня труженик-муравей и порхающая вокруг него стрекоза. Моральный кодекс - и легкость бытия.
 Пугачева пыталась использовать фоном для своей очередной молодости Сергея Челобанова. Помните такого? Неотесанного, скуластого, с падающей на глаза челкой. Отслужил свое. Теперь его напоминает Николай Трубач. Только работает на пару с Борисом Моисеевым, который в свое время тоже имел счастье сопровождать Аллу Борисовну. Так что опосредованно Трубач с ней связан. И челка падает на глаза. И скулы выпирают. Только поет слаже, как Валерий Меладзе. И испытывает странную приверженность к цифрам: "В двадцать два начинается кошмар...", "Всего лишь пять минут...", "Семь июльских дней..." Так шизофреник складывает номера проходящих мимо него автобусов или пересчитывает ступеньки, на которые ступает правой ногой и те, что припечатывает левой. Его пытают: что вас связывает с нетрадиционной сексуальной ориентацией Моисеева? А он мужественно отвечает: творческое взаимопонимание. После песни о двух братьях и "Голубой луны", они спели дуэтом "Щелкунчика". У Трубача действительно подбородок порой так клацает, будто любой орех способен в муку превратить, гвоздь перегрызет.
 Не то что Сергей Пенкин, Юлиан или Шура. Хоть второй и поплотнее двух других, но все они - трепетные. С разной степенью самоотдачи. Голосами обладают, особенно Пенкин: в недавнем прошлом стаканы наверняка лопались от мощи его легких. Юлиан - менее вычурен, традиционен, воспитанник Александры Пахмутовой, любимец Нонны Мордюковой. Понятно, каким женщинам он согревает сердца? По обаянию и умению ластиться лишь чуть уступает Филиппу Киркорову. Зато в пафосности явно отстает. Блескучестью Киркорова затмевает Пенкин. А вот в раздетости всех обставил Шура. Появившись с первым клипом, он вызвал чувство сродни гадливости и жалости одновременно. Подумалось: больной какой. С того момента поступь его сделалась уверенней, атаки наглей. Поддержку ощутил, в том числе со стороны Игоря Крутого и Иосифа Пригожина, заправителей в нашем шоубизнесе. С чего-то он им пришелся по нраву. Раньше у Шуры волосы вверх торчали, потом вниз зализал. Были белыми, стали черными. А передние зубы по-прежнему отсутствуют, потому что с ними он потеряет свою шепелявую индивидуальность. И брюки ему нельзя надеть, потому что в них все ходят, даже Борис Моисеев побыл в платье и без платья, теперь белогвардейский мундир примерил, будто новый солист группы "Любэ" (не спит человек!). А Шура оголил низы и заурчал на концерте "Московские окна" по бумажке, словно иноземный гастролер, которому наш текст латинскими буквами крупно написали. И при этом его так болезненно перекашивает лицом, особенно ртом, словно он тужится сплюнуть или угодить, как официант в трактире. Ему только что в морду дали, а он подметкой стелется, чтоб не добавили. Чудной. Убогий. На его фоне любой плюгавый мужичок сверхнормален. Может, потому Шуру и привечают - для контраста. Хотя девушкам и такое нравится.
 А в кого влюбляться, если один за другим женятся?! И примерными мужьями себя выставляют. А которые не женятся, то безудержно стареют, толстеют. На кого ни посмотри - с двойным подбородком, если не с тройным. Максим Леонидов. Элвисом Пресли казался. Так обнимал своим "Привет!", что хотелось во всех лужах попрыгать, все троллейбусы оббежать, но найти этого милого мужчину с голосом-утюгом: теплым и гладким. Теперь же Леонидов разъелся до сходства с Борисом Ельциным, и рот его так же брезгливо и жестко вниз перекособочило - не улыбка, а презрительная гримаса желчной загнанной лошади. У Сосо Павлиашвили на лице и теле больше достижений, чем в пении. Невольно подумаешь: пока была рядом женщина, державшая если не его душу, то оболочку, в своих умелых руках, выглядел он грузинским князем. Нынче это, скорее, рыночный торговец грузинской национальности, которому только кепки-аэродрома не достает. Жесты и извивания тела навевают печальный вывод: этому человеку не хватает культуры, а он считает, что она ему не к чему. Он замер в развитии, когда решил, что его любят таким, какой есть. Но молодость ушла, забрав с собой азарт, страстность, ребячливость. Когда Сосо решил разбогатеть, он предал свой талант композитора. До этого музыка выплескивала из него водопадом. Он захлебывался ею и щедро обрызгивал окружающих. Впрочем, возможно, сначала творец опустел, и уж потом пришла спасительная мысль о богатстве. Но все попытки привели Павлиашвили к еще большей опустошенности. Ни славы, ни денег, ни былого потенциала. Для самолюбивого горячего мужчины это смертельно.
 В отличие от Владимира Преснякова. Философски отстраненно и смиренно принимающего как взлеты, так и падения. Исусик, довольный тем, что есть, и еще больше тем, чего нет: оно и к лучшему. Говорят, когда-то он переживал из-за собственного фальцета, которым сделал себе имя. Спасибо Майклу Джексону. Правда, тот не комплексует, что иначе петь не может, а Володе казалось, что с возрастом надо нащупать другой тембр. И он наговаривал песни голосом пониже. Но это были робкие попытки, от которых он скоро отказывался. То ли сам себя не узнавал и пугался. То ли фальцет не позволял вырваться из западни. Вроде бы Пугачева на съемках одной из новогодних передач фыркнула: может, хватит козлом блеять? Пресняков похож на человека, который готов подставить все свои щеки для ударов, если тому, кто бьет, это скрасит существование. Он расположен делать приятное миру, будто рассчитывает, что тогда и мир от него не отвернется. Его блаженству, видимо, абсолютно безразлично, поет он или молча сидит на ветке. Он совершает поступки не по способностям, а по потребностям. Чем-то это напоминает Ободзинского.
 Тогда как ровесник Преснякова, с которым они вместе начинали, - Дмитрий Маликов, с не менее чарующей улыбкой, долбит наши уши и глаза своими опытами. Он - как садовод, втыкающий черенки в землю: авось что и вырастет из тех ровных палочек, которые разнятся лишь нарядами. Его голос и манера пения постоянны, как его прическа - длинные прямые волосы, без изъянов и особых примет. Но он приятен, потому что опрятен, воспитан, вежлив. Знает, как вести себя со старшими и младшими, какие комплименты и когда произносить. Выражение его лица справедливо вопрошает: разве есть за что меня не принимать? Да вроде нет, Дима. Ты хороший. И жена у тебя деловая и достойная: ты ее любишь, она тебя поддерживает, помогает всячески. Правильные отношения. Правильный певец. Сплошная добропорядочность.
 Еще один приличный юноша, продолжающий традиции Льва Лещенко, - это Валерий Сюткин. Умеренный и аккуратный. Когда он пел в "Браво", то выглядел не стилягой, а комсомольским работником, заброшенным в чуждую среду для познания ее особенностей и проведения подрывной работы. Вот и Леонид Агутин, похоже остепеняется, особенно в связи с женитьбой. Уже не вольный стрелок, не босоногий мальчик, не "Диоген в бочке", не любитель французского коньяка и трепа с единомышленниками, а вполне буржуазный папаша, потому что с такой женой, как Анжелика Варум не погуляешь, не повольготничаешь, не поребячишься. Эта девушка потребует большого вклада в себя. Заметьте, они очень ладно спелись - мяучат почти одинаково (Варум - хорошая подражательница, она с лету ухватила вокальную манеру Леонида). Агутин уже не выйдет на сцену в пляжных брюках, длинной цветной рубахе, в сандалиях. Может, и кудри срежет, потому что они перестанут гармонировать с шикарными костюмами. Разночинцем держится пока Евгений Осин. Точь-в-точь "осел" из мультфильма "Бременские музыканты", из сцены, когда Трубадур и его друзья изображали "заезжих" звезд. Вот так же Осин пудрит мозги "девушкам, плачущим в автоматах", перепевая душещипательные советские песенки. В общем, Евгений - это "старые песни о главном" в единственном лице.
 Кто у нас еще есть? Вадим Казаченко, Кристиан Рэй, Влад Сташевский. Первый похож на ушастого вампиреныша и на спевшего когда-то "барабан был плох, барабанщик - Бог" Николая Гнатюка. Голос - как "летучий голландец": мелькнет - и следа не оставит. Второй, оттенив черными волосами белокурость Кристины Орбакайте в одной песне, когда они походили на дуэт "Моден Токинг", вдарился в странности: то загадочную музыку пытался пропагандировать, хотя самым загадочным в ней были его объяснения, то в секту подался, то с перхотью начал публично бороться в рекламных роликах. Волос Димы Маликова шампуню оказалось мало для экспериментов. И как это наши исполнители не подумали, что не отмыться им от насмешек до самого облысения?! Теперь Кристиан опять вроде бы поет. Несерьезно это. Третий надрывно выстанывал разные прелести про любовь и разлуку, красуясь то в фас, то в профиль, с манекенщицами и в дорогих интерьерах. Реклама юноши, которого продюсер Юрий Айзеншпис любовно представлял во всех ракурсах, чтобы выгоднее продать. Вот женил удачно. Нашел себе новое увлечение - Никиту. Так и хочется поставить ударение на последней гласной и провести параллель с героиней телесериала, только пошловато это мужское обличье. Слышу вокруг восторги: ах, у него голос! Да противный у него голос. Женоподобный. И сам он поигрывает телесами, как умелая развратница. В Сташевском хотя бы намек на девственность наблюдался. А тут просто явный публичный дом. О чем и клипы свидетельствуют. Кого бы я еще сюда приписала, так это Николая Баскова. Опять восторги по поводу голоса. Не спорю - оперный. В последнее время модно слушать Сару Брайтман и Эмму Чаплин с их голосищами, положенными на поп-мелодии. Басков вовремя появился. Да еще так мощно его кто-то продвигает, не иначе большой поклонник. Глядя на смазливое, залакированное, припудренное лицо Николая, понимаю, что кому-то он, безусловно, способен нравиться. Правда, его эстрадные опусы напоминают мне группу "Энигма", может, своим колыбельным воздействием. В общем, жалко голос.
 Такие исполнителя мечутся, будто потеряв ориентиры, запутавшись, кого соблазнять. Андрей Губин погряз в неразрешимой проблеме: жениться или не жениться? И если да, то на ком? А если нет, то почему? В последних интервью его только про то и спрашивают уже с поддельным интересом: ну как, Андрюша, вы еще не выбрали? Вы еще хотите? Вы ищете? Некоторые газеты даже начали ему помогать в поисках: вот, мол, брачное объявление, вот отклики на него, вот свидание с победительницей в ресторане. Ну?.. Ан ничего. Тьфу на вас, Андрюша, живите, как знаете. А Губин между поисками все больше теряет свою юношескую привлекательность, кость крепчает и тело уплотняется. Подобные метаморфозы пережили Андрей Державин и Сергей Чумаков. Их карамельные лица а ля Леонардо Ди Каприо отяжелели и заземлились. И в песнях нет уж прежнего огня, на который слетались девочки-мотыльки.
 Проскочу Кая Метова, поскольку лежит он где-то в пыли, в "позишин намба уан", внешне похожий на Малежика, пытавшийся низким голосом, точнее, его отсутствием сексуально царапать эрогенные зоны слушательниц. Мимо Богдана Титомира, задававшего моду на выбритые затылки и другие стрижки, пока не стал копией Джорджа Майкла и иных западных звезд. Он перешел в разряд не поющих, а мелькающих на всяческих вечеринках. О нем только и слышно, что операцию на глазах пережил - и наконец-то прозрел (а до этого, оказывается, скрывал свою близорукость!), на какой машине припарковался, в каком красочном костюме пожаловал. Но все это к пению не относится. Сергей Крылов тоже любил привлекать к себе внимание разными завиральными проектами, словно роль Остапа Бендера в фильме режиссера Василия Пичула дурно на него повлияла. Или Пичул угадал авантюрную сущность Крылова? А Сергей Минаев, начинавший карьеру с юмористической интерпретации зарубежных шлягеров, ведет телепрограмму "Два рояля", где раскрывает рот, чтобы спросить игроков: какую клеточку открываем? Этот абзац можно назвать: памяти павших.
 Осталась последняя пара: Евгений Кемеровский и Александр Буйнов. Объединила я их по принципу - один в кепке, второй в очках (был, но Евгений тоже грозится снять кепку). И потому, что оба они ближе к совсем блатной эстраде, где псевдобелогвардейские, псевдотюремные, псевдодворовые песнопения. Хотя у первого - как композитора - есть хорошие сочинения (только исполняют их другие), у второго тоже случаются интеллигентные записи. И Буйнов вроде как осознал наконец, что не гоже ему клоуном по сцене прыгать. Перекрасился в блондина, наподобие киноактера Кристофера Ламберта, и заурчал под псевдоиноземца. И Кемеровский отказался от попыток затанцевать, ограничившись балетом за спиной. Ладно, если поют, значит, это кому-нибудь нужно.
 Кто последний? "Живая легенда". Валерий Леонтьев. Живчик вы наш. Всякому бы в пятьдесят лет так выглядеть и упиваться собственной работой. Вы же потом истекаете на сцене, где другие норовят заставить зрителей потрудиться, заполнив их - вокалистов - брешь. Вы не устаете придумывать и перепридумывать себя. Вы озаряете профессию оптимизмом и серьезным к ней отношением. Вы мудры и начитаны, уважительны и ироничны. Вы знаете цену себе и другим, но никогда никого не оскорбите. Вы терпимы и неугомонны. Остановите меня, а то снесет восторженным порывом! Да, мозги у вас, Валерий Яковлевич, с каждым годом светлее, а вот репертуар - бесцветнее, банальнее, если не сказать "глупее и примитивнее". Устали? Выбор скудный? Сочувствую. Зато шоу помпезны до безобразия. От вас такой вульгарности трудно было ожидать. Сразили наповал. Хотя народу, наверное, нравится? Им кажется, будто Майкл Джексон и Мадонна одновременно посетили их заштатный городишко. Спасибо, Валерий Яковлевич, за донесение зарубежных образцов до нашей провинции.
 Я не смеюсь. Я совершенно растеряна. Равнение на... Кого? С мужчинами можно обращаться двояко. Либо, как женщина, терпевшая Валерия Ободзинского: принимать такими, какие есть. Либо, как я: искать в них нечто, им не свойственное. Но эти попытки чреваты для старухи самоубийством в разбитом корыте. Потому прошу считать мою позицию не верной. Люди говорят: петух возвещает восход - солнце приветствует, спящих будит, радуется, что ночь скончалась. А куры, небось, думают: опять Петька выпендривается. И томно потягиваются. Вот и вся мораль.
 
 
Гарбо - Дитрих: параллельные прямые
(очерк опубликован в 2011 году в журнале "Ваш гинеколог")
 
 Рассказывают, что Анна Андреевна Ахматова каждому новому человеку в своей жизни устраивала ЕГЭ, задавая вопросы. Кто вам больше нравится: Мандельштам или Пастернак, кошки или собаки... Сопоставляя ответы со своими вкусами и пристрастиями, чтобы сразу осознать степень возможного сближения (духовного, конечно). Вот и этот текст - своеобразный тест: кто из двух предложенных дам вам приятнее и понятнее. И тогда вы сможете кое-что осознать про себя.
 
 Несколько лет назад журнал Playboy пронумеровал сексуальных женщин столетия, Марлен Дитрих и Грета Гарбо получили свои места: 32-е и 51-е. Хотя при жизни, в разгар славы обеих, распределение было иным. В истории остался анекдот: о Дитрих сказали, что она номер два после Гарбо, и Марлен была чрезвычайно горда. Когда же это пересказали Грете, та уточнила: кто такая Дитрих? Она действительно могла не знать. Если не смотрела фильмы со своим участием, то как бы ее занесло на чужие работы? Они творили в одно время в одном месте. Их постоянно сравнивали при жизни. Сравнивают при смерти. Они как-то относились друг к другу, несмотря на анекдот. Можно предположить благоговение Марлен перед Гретой и равнодушие Гарбо к Дитрих. Но между ними не было никаких отношений, потому что они были параллельными прямыми. И никогда не пересеклись - земля приняла только тела.
 Когда Марлен Дитрих представала в кино замороженной статуей, это пронзало до мурашек, до потребности оглянуться, до воспоминаний. Когда же она начинала на экране активно жить, проявлялась чересчур подвижная мимика губ, бровей, плеч, рук. Все оказывалось преувеличено до вульгарности и простоватости. Такого никогда не бывало у Гарбо - воплощения благородства. Откуда-то находились в ней светские манеры, аристократическая осанка. О ней говорили: "То, что вы видите в других женщинах, будучи пьяным, в Гарбо вы видите трезвым". О Марлен сказали: она могла стать великой, ничего особенного не делая. Вот именно - не делая.
 Глаза Дитрих восхитительны, когда в них сквозняк, когда тебя вдувает туда и тут же выдувает, когда не задерживают, не нуждаются в тебе. В глазах Гарбо - теплая самоирония. Она будто насмехается над собой, извиняясь за собственные недостатки, и обезоруживает возможных противников. Подвижность не унижает ее. Она никогда не роняет достоинства лика. Воспитание? Но откуда?
 Грета Луиза Густафсон - дитя шведских бедняков - родилась в 1905 году в Стокгольме. Мария Магдалена фон Лош - купеческая дочь - родилась в 1901 в Берлине. Первая мечтала выбраться из нищеты. Вторая имела возможность удовлетворять желания и тешить самолюбие с детства. У первой все получилось раньше, быстрее, весомее. Но вторая - хоть и дольше добиралась до цели - дольше и продержалась. Просто цели были разные. Первая ведь тоже добилась желанного.
 В 20 лет, имея в багаже три киноработы, Грета ступила на американский берег. Голливуд захотел ее после фильма режиссера Пабста "Безрадостный переулок", снятого в 1924 году в Берлине. Весть об успехе юной шведки пронзила кормящую грудь Марлен: уже год как она была замужем (Дитрих - это по мужу) и только что родила дочь. Ее честолюбие обрело смысл жизни. Образ Гарбо стал силуэтом велосипедиста, ведущего в гонке. Когда Дитрих стукнуло двадцать шесть, немецкие критики назвали ее "новой Гарбо" и напечатали ее фото рядом с портретом более удачливой соперницы, видимо, им не терпелось сотворить национальную героиню. Она попробовалась на роль в фильме того же Пабста, но режиссер сказал: "Слишком стара и слишком очевидна: один сексуальный взгляд - и картина превратится в бурлеск". В очередной картине Марлен сделали прически и наряды а-ля Гарбо. Это ее не украсило. Тем более что в глаза бросались "вымученные, искусственные" движения и "невыразительное коварство в каждом взгляде". Дитрих разочаровывала с каждой следующей работой. Ее спас звук. Он пришел в кино в 1928 году. И голос Марлен - "глубокий, хрипловатый, томный, которым она играла, как на скрипке, с тончайшими оттенками интонации и вкрадчивым юмором, которому позавидовал бы сам Страдивари" - заполнил пустоты в ее актерстве. В 28 лет она сыграла в фильме, который вошел в историю - "Голубой ангел" Джозефа фон Штернберга. И в начале 1930 года актриса и режиссер прибыли в Голливуд. У Марлен в багаже было два десятка театральных работ и десяток киноролей, от эпизодических до главных. Ни одну из них, кроме Лолы-Лолы в "Голубом ангеле", она предпочитала не вспоминать.
 Что породнило Гарбо и Дитрих, так это сбрасывание веса, потому что "в Америке толстушек на экране не любят". Толстушками ни та, ни другая не были, но экран прибавляет несуществующие граммы.
 С 1925 по 1941 годы Грета снялась в двадцати пяти фильмах (на счету Марлен их пятьдесят два). Ее экранным уделом стала история с плохим концом: героиня всегда умирала во имя любви, отрекаясь от остального. Ее называли "отшельницей". Любимая фраза актрисы в жизни: "Я думаю, мне пора вернуться домой". Домом становилось убежище, где она могла отсидеться. Любимая фраза на экране: I want to be alone ("Я хочу быть одна"). В 1930 году, сыграв в первом для себя звуковом фильме "Анна Кристи", она не разочаровала поклонников голосом: он только добавил путаницы в ее облик, одинаково привлекательный и в мужском одеянии, и в женском, притягательный для мужчин и женщин. Дитрих осознала свою двойственную сексуальность еще в юности, покоряя театральные подмостки: она демонстрировала тот пол, который желали видеть, с удовольствием потворствуя и мужчинам, и женщинам - всем!
 Что объединяло Дитрих и Гарбо? Профессия, страна обитания, любовь к брюкам и купанию нагишом. И Мерседес де Акоста. Обе пережили влечение к этой личности.
 В тринадцать лет Мария Магдалена (так в детстве звали Дитрих) влюбилась в кинозвезду Германии Хенни Портен. Девочка выщипывала брови, добиваясь сходства с актрисой, посылала ей собственноручно раскрашенные открытки, преследовала на берлинских улицах, прячась за фонарями и киосками, сыграла на скрипке серенаду сначала в подъезде дома Портен, а потом ранним утром под окнами, так что звезде пришлось закрыть ставни. Впрочем, девочка была счастлива: да, ставни захлопнули, но это сделала кинозвезда! По такому же сценарию спустя годы Марлен добивалась внимания Мерседес де Акоста, которая к тому моменту гордилась романтическими отношениями с Гарбо. И тут Грета опередила Дитрих.
 Мерседес была сценаристкой и женщиной с удвоенной сексуальной ориентацией: она могла отбить любого мужчину у любой женщины, и, наоборот, по этому поводу в Голливуде даже заключали пари. Девушкой она рыдала от восторга под балконом гостиницы, где восседала великая театральная актриса Элеонора Дузе. Так что Дитрих была ей ближе по духу и оттого менее привлекательна. Гарбо завораживала Мерседес своим равнодушием: вроде как с вами и в то же время глубоко в себе, вы уйдете, а она и не заметит, вы придете - с трудом вспомнит вас. В общем, на одной из вечеринок двадцатишестилетняя Гарбо протянула тридцативосьмилетней де Акоста руку, и та сомлела на многие годы, в течение которых их отношения сводились к тому, что Мерседес преследовала, а Грета ее всячески избегала. Тогда как Марлен взяла сценаристку штурмом: ежедневно присылала ей невероятное количество цветов и подарков. В конце концов де Акоста поняла, что легче сдаться. Но когда Дитрих тоже охладела к Мерседес, уже та начала терзать ее любовными посланиями. Так и жили.
 Земная Дитрих - "которая любила весело проводить время, особенно с членами съемочной группы, обладала прекрасным чувством юмора, иногда почти непристойным. И ее все очень любили". И небесная Гарбо: "Грете всегда хорошо давалось молчание... Странная, непонятная натура, которую ради нее же самой следует держать в узде, чтобы она не натворила чудовищных ошибок... С ней никогда не удастся поладить до конца, потому что она очень недовольна собой, а недовольные собой люди всегда эмоционально неустойчивы. Они просто ни во что не верят, за исключением своих собственных недостатков... Чтобы понять Грету, надо понять Север".
 Гарбо относилась к тому типу счастливцев, которые замечают, что рядом с ними еще кто-то существует, когда этот кто-то может помешать или помочь. Она никого не обременяла собой, но того же требовала от других. Дитрих была внимательна к людям и умела дружить. Порой перебарщивая в навязчивости. Видимо, ей казалось, что в изъявлениях нежности не бывает излишеств. Дитрих по натуре опекунша - "добрый солдат на все времена", "смесь сирены и домохозяйки". Ей нравилось играть в матриархат, быть феей, исполняющей желания и все держать под контролем. Она всю жизнь была замужней дамой, но это не мешало ее страстным отношениям с другими. Гарбо - опекаемая. Как и в фильмах с ее участием, для нее и за нее на протяжении жизни все делали мужчины, которых она награждала собой.
 Кинорежиссер Мориц Стиллер, придумавший ей псевдоним (так в скандинавских эпосах звали эльфов), был старше на 23 года. Он привез ее в Америку, но ему не дали снять там ни одного фильма, и он вернулся в Швецию, где умер, по легенде сжимая в руке фото Греты. Актер Джон Гилберт, партнер по нескольким картинам. Он неоднократно предлагал ей пожениться, но она отказывала, пока окончательно не бросила его. Агент Гарри Эдингтон, добившийся для актрисы выгодного контракта со студией. Дирижер Леопольд Стоковский (старше Греты на 23 года) сообщил прессе о своей помолвке с Гарбо, тогда как она заявляла, что они всего лишь друзья. Предательство оскорбило ее, и отношения оборвались. Адвокат Джордж Шлее, взявший на себя обязанности "сторожевого пса" звезды, консультировавший ее в финансовых делах. Фотограф Сесил Битон, создавший замечательные портреты Гарбо. Они любили ее, добивались и теряли. Когда они становились докучными, Грета покидала их. И цветов на могилы не присылала.
 Марлен же считала долгом ходить на похороны друзей, тем более возлюбленных, и обожала вечеринки. В старости Грета посоветует молодым актрисам непременно обзаводиться мужем и детьми: семья успокаивает дух и плоть. Но лично ее, видимо, такие обязательства перед кем-то не увлекали. Когда Мария Рива, дочь Дитрих, выпустила книгу о матери, многие обвинили ее в предательстве, заявив, что она поступила безжалостно и несправедливо. Был даже слух, что сердце Марлен остановилось после того, как она прочитала эти мемуары. Вряд ли она узнала о себе что-то новое. Скорее, ее могла возмутить откровенность дочери, с которой та описала собственные комплексы: приличные бюргеры не позволяют себе подобного. Дочь не винит мать, лишь обнажает закулисье. Но поневоле думаешь, что куда честнее перед вечностью оказалась Гарбо, не имевшая детей. Легендам противопоказано потомство не потому, что оно может их опорочить, а потому, что легенды озабочены собой и им наплевать на спутников, даже очень близких. Они запланированно матери, не справляющиеся с материнством.
 Гарбо говорила на английском с акцентом всю жизнь. Дитрих овладела американским английским.
 Гарбо подчинилась ветру, который занес ее в кино. Она не снилась себе актрисой. Дитрих была ветром, стремившимся сотрясти экран. Марлен мечтала о славе. Ей нравилось показывать себя, быть в центре внимания, обольщать. Удачи подкрепляли ее веру в собственную женскую состоятельность. Она была интересной рассказчицей, сочинявшей о себе истории, шокировавшие и возбуждавшие. Этими сказками она подыгрывала окружающему любопытству: вы на это реагируете - ну так я еще и не такое придумаю! С годами уже саму Марлен стало шокировать то, что запомнили о ней бывшие приятели и случайные попутчики. Хотя вряд ли она смогла бы отличить истинные анекдоты своей жизни от собственных фантазий.
 Острый ум Марлен, такой же острый язык, богатый внутренний мир - и столь неловкое самовыражение на экране. И обратное - у Греты Гарбо. Может быть, верно, что актеру лучше быть пустым сосудом и заполнять себя предлагаемыми персонами?
 Манеры Дитрих отточены упорным трудом. Ее "томная элегантность" - свидетельство профессионализма. На съемочной площадке рядом с камерой всегда стояло высокое зеркало, в котором она безжалостно оценивала себя. Дитрих вынужденно изучала искусство освещения и монтажа, чтобы выявить благоприятные ракурсы. Она не могла похвастаться тем, что хороша лишь своим присутствием на экране. Экранная копия Марлен требовала не меньшей работы, чем оригинал. За глаза актрису называли "утконос": кончик ее носа был слегка вздернут. Утонченность Гарбо - праздник природы. Она была поразительно фотогенична: пленка усиливала этот магнетизм. В любой позе, с любым выражением она не теряла шарма: пропорции ее лица соответствовали пропорциям лиц античных статуй - высота лба равнялась расстоянию между глазами, а также между подбородком и кончиком носа. Тело было подобно телу Венеры Милосской: с долгой гибкой спиной, легкой сутулостью и ломкой шеей - она так глубоко назад откидывала голову, что это вызывало благоговение. О ее ресницах складывали поэмы: "Когда Гарбо смеживала веки, ее длинные ресницы цеплялись друг за дружку и, перед тем как она снова откидывала глаза, слышался явственный шорох, наподобие трепета крыльев мотылька". А еще были большие голубые глаза, благородной формы нос, изогнутая, как лук Купидона, верхняя губа, густые волосы. Режиссеры, операторы и зрители обожали ее крупные планы.
 И если глаза Греты казались укутанными в меха, то глаза Марлен были обнажены и обнажали. Дитрих анфас тоже очаровывала: лицо с тяжелыми полуприкрытыми веками и впадинами щек, которые особенно удавались, когда свет бил сверху. Но самая большая гордость Дитрих - ее длинные ноги, о которых в Берлине говорили, что они застрахованы на миллион марок, а в Голливуде - на миллион долларов. И, конечно, протяжная походка, будто она волочит за собой шлейф из влюбленных сердец. Тело Марлен обычно прикрывали платья из тканей-паутинок - шедевры иллюзий. Они будто были и не были: "Их мог придумать разве что сам Гудини".
 Марлен держалась в кино за образ невинной шлюхи. У Греты даже проститутка выглядела опустившейся королевой. Навязанный Марлен рок: в ее фильмах непременно двое мужчин, которые дерутся за право обладать ею, а она ждет победителя, стравливая драчунов ради остроты зрелища. Рядом с Гретой в кино - лишь один мужчина, которого она выделяет, предпочитает, но долго сопротивляется чувству, чтобы в конце сдаться - и погубить или погибнуть. Это и есть женщины-вамп? Где "вамп" - как прощальный всплеск?
 В 1939 и 1941 годах, когда мир погружался в войну, Гарбо скинула с себя трагическую маску и поиздевалась над собственным "вампуризмом", снявшись в комедиях - "Ниночка" (в роли советской деловой дамы, не устоявшей перед благами американского капитализма) и "Двуликая женщина". Критики завопили: Гарбо превращается в шута! А она просто резвилась - причем талантливо - на могилах прошлых страданий. Но Голливуд не любит резкой измены амплуа. И актриса подумала: не пора ли мне вернуться домой? Война нанесла удар по ее доходам: сорок процентов их поступало из Европы от проката фильмов. Впрочем, в деньгах она не нуждалась. Гарбо была мультимиллионершей: ей принадлежала большая часть торгового центра в самой респектабельной части Лос-Анджелеса, она владела несколькими домами, вкладывала деньги в живописные полотна. Детская мечта сбылась: богатая и независимая. Зачем кино? Постоянное пересиливание себя: когда больше всего охота лежать на кровати и разглядывать обои, нужно вставать и идти на площадку, преодолевать собственную застенчивость, изображая любовь с незнакомыми мужчинами перед посторонними членами съемочной группы, потом избегать журналистов и фотографов, с отвращением и сочувствием глядеть на себя, экранную, которую так безжалостно используют. Никакой радости от подобного самовыражения. Актриса потрудилась, чтобы получить возможность отдыхать. Целых полвека. Она ушла из кино в 36 лет.
 Дитрих подала документы на американское гражданство в 1934 году. Она считалась беженкой от нацистского режима. Спустя годы изрекла: "Я иногда задаюсь вопросом, а может, я единственный человек в мире, кто мог бы предотвратить войну и спасти миллионы жизней?" Подразумевалось, что это было возможно, если б она приняла приглашение Гитлера, который любил ее фильмы и хотел вернуть национальную звезду на родину, и как-нибудь изловчилась ублажить фюрера своим талантом и утихомирить злую агрессию. Гарбо Гитлер пригласил посетить Германию в 1937 году. Позже она записала в дневнике: "Следовало отправиться в Берлин, захватив с собой пистолет, спрятанный в сумочке, Я могла бы убить его очень легко. Это разрешило бы все проблемы, и, может, не было бы войны, а я стала бы героиней масштаба Жанны д» Арк. Хотя я не политик, и, наверное, война началась бы при всех обстоятельствах". Грета отличалась от Марлен меньшей самонадеянностью. Американское гражданство друзья убедили ее принять в 1951 году. Похоже, ей было безразлично, чья она подданная.
 Ее имя четырежды значилось в номинации на "Оскар" ("Лучшая актриса"), но лишь в номинации. Обделенность премией можно объяснить тем, что Гарбо не являлась американкой. Стоило ей попросить страну о гражданстве, и Американская киноакадемия снизошла - в 1955 году присудила ей "Оскар" за вклад в киноискусство. Гарбо не пришла за наградой. Как наверняка не приходила бы и раньше. Зато Марлен Дитрих с удовольствием откликнулась на просьбу киноакадемии вручить "Оскар" лучшему иностранному фильму. И сорвала овацию как победительница. Звезда - это существо, воплощающее чаяния большинства. И Дитрих изучила все существовавшие и выдумала новые законы такого воплощения. Она умудрилась внушить себе, что она самая шикарная и желанная женщина в мире. И мир купился на ее самогипноз.
 Но появлялись новые звезды, а Марлен старела. Кинокритики иронизировали: она "в достаточной мере экзотична, но возраст дает о себе знать". Ее грим становился все более густым. Для цветной пленки она оказалась слишком бледна. И знаменитые скулы, четко вырисовывавшиеся в черно-белом кино, с появлением цвета выглядели размытыми. Если звук спас экранную Дитрих, то цвет - зарисовал.
 В конце войны в возрасте 43 лет она отправилась на фронт с концертной программой - вдохновлять американских солдат. Германия ее прокляла. В 1946 году Марлен не захотелось возвращаться в Голливуд - ее там никто не ждал. Она поселилась в Париже, потому что любила актера Жана Габена, и на войну пошла в том числе, чтобы быть рядом с ним. Снималась в Европе. Играла бесконечные разновидности певички из "Голубого ангела". Режиссеры надеялись, что песни вытянут и бездарный сценарий, и невзрачную роль.
 С песнями она поехала по миру, когда не на что стало жить. Она легко тратила деньги на себя и окружающих, никогда не знала, сколько у нее на счету и откуда это берется. Ее обманывали - она отмахивалась, расстраиваясь, когда не могла кому-то помочь. В 50-60-е годы ее не очень сильный голос стал кормильцем. Из своих полутора октав она творила чудеса, выдыхая слова так, что они пробирали до мурашек. Она пела интонациями, всю свою биографию привлекая в сообщники. Часто ломала кости, спотыкаясь на сцене о шнуры, потому что перед выходом активно подкреплялась спиртным. У нее было замедленное кровообращение - последствие обморожения на фронте. Пыталась омолаживаться новомодными тогда способами. Она не хотела уходить с пьедестала. В 1965-м ей поставили диагноз: рак матки. Прошла курс лечения, и продолжила гастроли. Единственное, чем она пожертвовала, - это курение. Хотя ее образ в сознании нескольких поколений был неразлучен с сигаретой. И табачная промышленность могла бы использовать ее как рекламный символ. В течение суток она бросила это занятие и никогда больше не бралась за сигарету.
 Чем занималась Гарбо? Можно сказать: простаивала без работы и металась - вроде и раздражителя не стало, а покой не нашелся. Можно сказать: странствовала, наслаждалась бездельем, наверстывала упущенное. Паковала и распаковывала вещи. Как ребенок, который получил время уединиться в детской и заняться игрушками. Перестала блюсти коммерческий вид. Теперь ее обликом не торговали, и можно было не возиться. Она и прежде мало пользовалась косметикой. Волосы отрастали, и их просто ровно подрезали, как газон. Они спадали на лицо и превращались в натуральную ширму от фотоаппаратов, которые преследовали ее до последнего вздоха по всему миру, хотя она скрывалась под псевдонимами. В 50 лет, посмотрев в зеркало и потрогав морщины, она одобрительно заметила: как хорошо, что я вовремя ушла из кино. 15 апреля 1990 года, пережив всех возлюбленных, Гарбо скончалась в нью-йоркском госпитале.
  В конце 1979 года Марлен Дитрих второй раз сломала левое бедро. Кость не срасталась. Звезда оказалась прикована к постели. Потом все же начала передвигаться по квартире. До последнего дня она активно общалась с миром по телефону. Охотно давала интервью, тем более что это приносило средства к существованию. Иногда горничная, чей голос был подозрительно похож на голос хозяйки, говорила звонившим, что мисс Дитрих не чувствует себя одинокой и не впадает в хандру, что она находится в данный момент за рулем собственного авто или летит на самолете. Ее сердце остановилось в Париже 6 мая 1992 года в окружении книг, фотографий умерших друзей и воспоминаний. На заупокойной службе гроб накрыли французским флагом, потом задрапировали американским и отправили на берлинское кладбище. Беспокойная воительница вернулась домой.
 Восемь лет урна с прахом Греты Гарбо хранилась в похоронном бюро Нью-Йорка. Все эти годы ее племянница и единственная наследница Грей Рейсфилд не могла решить, где спрятать то, что осталось от знаменитой тетки. Она опасалась кражи с места захоронения каким-нибудь рьяным поклонником. Но в 1999 году прах Гарбо упокоился на кладбище в южном пригороде Стокгольма. Спустя двадцать четыре года, как она в последний раз приезжала в Швецию погостить.
 И после смерти, в памяти читателей журнала "Playboy", Марлен одержала победу над великой шведкой, опередив ее по сексуальности на девятнадцать позиций. Услышав это, Грета наверняка уточнила бы: "Кто такая Дитрих?"
 
 P.S. Если проводить параллели с нашим кинематографом, то вырисовываются два фоторяда:
 Грета Гарбо - Жанна Болотова - Татьяна Друбич; Марлен Дитрих - Марина Ладынина - Людмила Гурченко. И два обрыва. Дальше - никого. Так изменились типажи? Что происходит не только с нашим нутром, но и с нашими лицами? Впрочем, одно ведь - зеркало второго.
 
 
Ангел во плоти
(практически вымышленное жизнеописание Анджелины Джоли, созданное в 2000 году)
 
 Angelina Jolie:
 angel - ангел
 angelically - ангельски
 anger - гнев
 jolly - веселый
 
 Эта девушка перетряхнет киномир, взбаламутит не одну любовную пару и проверит прочность (порочность) не одного актерского брака. Публика скажет о ней: бледнолицая с негритянскими губами затащила в свою постель половину Голливуда. Так обычно судачат о самцах: мол, масса див ответила ему взаимностью. В нашем случае столь уважительную оценку дадут самцу женского пола. Она заставит профессионалов прислушиваться к себе в сфере кинопроизводства и восторженно воспринимать все свои выходки. Потому что они окажутся справедливы и полезны для результата. Она - таблетка шипучего аспирина в заболоченной местности. Рядом с ней Мадонна в самые вихрастые годы покажется бледноволосой простушкой. А Шарон Стоун наверняка пожалеет, что мало себе позволяла, придерживаясь достоинства интеллектуалки. Похоже, свои комплексы Анджелина Джоли сожгла в дневнике периода с 14-ти до 16-ти: "Я была слишком маленькая, слишком напуганная, слишком толстая и еще много чего слишком". "Для меня важно быть самой собой". И с каждым годом она приближается к совершенству. "Я поняла, что мы сами выбираем - быть счастливыми или нет. Понятно, что не хочется никого обижать, что окружающие должны получать удовольствие от общения с тобой... но в то же время нужно быть счастливой. Как только я начинаю рассуждать логически и перестаю доверять своему чутью, у меня сразу начинаются неприятности". Что значимее: мнения людей о тебе или удовлетворение твоих собственных потребностей без оглядки на то, обременяешь ты этим других или нет? Вот что такое "быть или не быть". Либо делаешь счастливой себя, либо осчастливливаешь других. К чему она в итоге придет?
 Особые приметы: будто срезанные мочки ушей, родинка над правой бровью, ямка в центре нижней губы, разделяющая ее на две половинки, словно копирует то углубление, что над верхней губой.
 Особые жесты: лучше работает левой бровью (углом поднимает вверх в момент легкого удивления или лукавого призыва), в трудных ситуациях прикрывает глаза веками, будто досадует на собственную беспомощность (так прячешь себя на миг от того, с чем не можешь справиться), при этом поводит головой в сторону, отчеркивая переживания и возвращаясь к реальности; когда смотрит в чьи-то зрачки, ее собственные мечутся справа налево и обратно, словно хотят охватить весь объем.
 4 июня 2000 года ей исполнилось 25. К этому сроку она успела достаточно, чтобы было чем развлекать гостей за праздничным столом. Хотя бы тем, как опровергла народную примету: «Все говорят: как встретишь новый год, так его и проведешь! В новогоднюю ночь я отправилась спать, даже не дождавшись наступления полуночи, и заснула так крепко, что не слышала взрывов петард на улице. Мне было не до веселья - когда вернулась со съемок нового фильма («Первородный грех»), я буквально падала с ног от усталости». Но уже весной она получила «Золотой Глобус», «Оскар» и свидетельство о браке. Может, это и крепкий сон, но что же тогда взрывы петард?
 Из прошедшего. В 14 лет роман с музыкантом - то ли панк, то ли рок. Она привела его в дом и объявила маме, что это ее парень и он будет жить с ними, после чего захлопнула дверь своей комнаты. Их отношения продолжались два года. На память - едва заметный длинный шрам от ножа, то ли на шее, то ли на животе (источники заблудились): "А чего еще можно было ждать. Вы молоды, вы сумасшедши, вы находитесь в постели и у вас есть нож. Бывает". Но есть и такое пояснение: «В то время я сильно переживала из-за развода матери с отцом. Но вовсе не пыталась покончить жизнь самоубийством. Просто хотела заглушить душевную боль».
 Роман с ножами - с отрочества и по сей день: домашняя коллекция кинжалов и многие роли с холодным оружием в руках.
 В 20 лет брак с Джонни Ли Миллером ("Хакеры"). Поженились 28 марта 1996 года, развелись 2 марта 1999 года, но расстались раньше. "Мне было с ним хорошо, у нас был чудесный, потрясающий брак. Но наши пути разошлись. На самом деле мне казалось, что я справилась с этим лучше, чем мои родители. Мы абсолютно честны друг перед другом". На прощание они сказали себе: "Мы могли бы снова пожениться". Возможно, их развело кино. В тот год, когда они с Джонни соединились, она снималась в "Джиа". Жила в нью-йоркском отеле. Глубоко вживалась в роль. Которая многое в ней прояснила. Для нее самой.
 В 22 роман с Тимоти Хаттоном ("Играя Бога"). В 24 брак с Билли Бобом Торнтоном ("Управляя полетами"). От партнера к партнеру. Как продолжение совместного профессионального времяпрепровождения. Эхо свежего интереса. Свежесть проходит - эхо стихает. Появляется новая роль - новый партнер. Ей любопытно понравиться ему. Мужчина - как стимул для представления. Возможно, это подчеркивание независимости от родителей - отчеркивание от них - созданием собственной крепости. Возможно, доигрывание кинообраза и экранного партнерства - слишком глубоко впитался персонаж. Она врастает в свои роли. И от лица не образа, а собственного гневается, плачет, улыбается, прищуривается. Поэтому такое искушение - сказать, что все фильмы с ней автобиографичны, почти документальны. Настолько нереально между актрисой и героиней втиснуть лезвие. «Лучшее, чему я научилась у отца - это то, что игра не есть жизнь. Кто бы чего ни говорил про моих героинь, это не я. Я постоянно в поиске, и этот процесс бесконечен». И еще об отце: «Он превосходный пример человека, который просто не может быть женатым».
 "5 мая 2000 года в маленькой церкви Лас-Вегаса (столицы быстрых браков) состоялась двадцатиминутная церемония венчания 24-летней Анджелины Джоли и 44-летнего Билли Боба Торнтона. Жених и невеста явились в джинсах. Кто вел невесту к алтарю - отец Джон Войт или брат Джами - неизвестно. Бюро выдачи брачных лицензий округа Кларк подтвердило получение свидетельства о браке. Для Торнтона этот брак пятый. Для Джоли - второй. Они познакомились в прошлом году на съемках комедийной мелодрамы "Управляя полетами", где играли мужа и жену. Она рассказывала, что он очень помог ей профессиональными советами. О нем же говорили, что после знакомства с Анджелиной он вытатуировал на руке три первые буквы ее имени - ANG - и расторг помолвку с другой женщиной." Причем Лора Дерн ("другая женщина") прояснила: "Я была на съемках, вернулась домой и узнала, что мой бойфренд женился. Не на мне. И знаете, откуда я узнала об этом? Не от него. Мне просто позвонили из газеты."
 Продолжение темы фильма «Управляя полетами», где герой (Билли Боб), сорокалетний мужчина, женился на девятнадцатилетней девушке (Анджелине Джоли), сознавая опасность подобного союза (и дедушка его предупреждал). Их брак проверил себя на прочность после того, как ОНА ему изменила, правда, до свадьбы и он не был паинькой, в чем сознался в ночь откровений. Потом они сменили место жительства - подальше от соблазнов мужского и женского пола - и зажили дальше. Как? Узнаем после 5 мая 2000 года. На сколько ее хватит. Почему-то кажется, что именно Ее. С панк-музыкантом два года, с Джонни два года, с Билли... Любители предсказаний чужих разлук судачат о недолговечности их брака, отмечая, что Торнтон - большой ребенок, и вместе они продержатся до тех пор, пока Джоли будет психоаналитиком для инфантильного мужа. А двадцать лет разницы - это "папа", который не убежит, потому что шаткое здоровье и одинокая старость пугают сильнее зависимости от молодого контролера.
 Возможно, ее замужества - уступка влюбленному мужчине. Возможно, лихачество: раз так складывается, почему нет, в конце концов не на всю жизнь. Ведь если исходить из того, что однообразие ее угнетает, каждый брак обречен изначально. То, что заводило вчера, в настоящий момент вызывает легкое воспоминание о близости ушедшей натуры. Как сказано во французском фильме («Женский бунт») о подобии Анджелины: «Ей нужно быть на взводе двадцать четыре часа в сутки. А заводит ее свобода». Она укротительница и коллекционер мужчин. С одним просто секс, со следующим супружество. Она великодушная и искренняя (истовая). На одних фотографиях величава, как принцесса. На других проста, как шпана. Естествоиспытатель, изучающий разные формы жизни. В нью-йоркском таблоиде появилась заметка об "оскароносной актрисе, которая только что увела своего мужа от его давней подруги, а незадолго до свадьбы была застигнута в постели с партнером по своему последнему фильму". В неназванной актрисе деятели шоу-бизнеса опознали Анджелину. И якобы Мелани Гриффит пришла в ярость, так как упомянутым партнером по фильму мог быть ее законный супруг Антонио Бандерас (перед своим бракосочетанием Джоли закончила съемки в картине "Первородный грех", где он - кубинский плантатор конца прошлого века - становится жертвой своей невесты). Голливуд затаился в предвкушении разборки: Мелани нервически оберегает семейный очаг, пасет мужа, как дико домашнее животное, видимо, не очень веря в его увлеченность ею, но кажется, будто она не верит и в то, что в ее жизни может оказаться другой мужчина, кроме Бандераса - его заполучила, с ним и умрет. Если понадобится, даже насильственно. В разгар скандала 43-летняя Гриффит попыталась опровергнуть слухи: "Но мне очень нравится Анджелина! Она одна из самых достойных девушек, которых я встречала. Она ангел, и я уверена, что их совместный с Антонио фильм получится очень хорошим и чуственным. Но это фильм, а не жизнь. В реальной жизни он каждый вечер возвращается в наш общий дом и спит в нашей кровати. Боже!" (Журналист, бравший у нее интервью, добавил, что отдыхал в указанное в таблоиде время в Сансет Маркиз, где видел Джоли с мужем). Сама Анджелина откомментировала историю так: «Если бы Мелани Гриффит приревновала меня к Антонио Бандерасу, я бы это быстро уладила. Мы бы пошли с ней в бар, выпили по паре текил, потом вместе сделали бы себе по тату. (Это что-то вроде дневника на собственном теле - зарубки на память о пережитых потрясениях). Может быть, я даже переспала бы с ней. Это оживит их брак, я думаю. Но вообще, когда кто-то женат, имеет детей, это так смешно. И как секс-объект он или она перестает для меня существовать».
 Сомнительно, что Джоли жаждет разрушать чужие браки-союзы. Ее влечет страсть первооткрывателя, который никогда не откажется от новой земли, подвернувшейся под ногу. Перед началом съемок в «Первородном грехе» она сказала в интервью: «Я еще никогда не имела дела с настоящим латинским любовником (так в Голливуде называют Бандераса). Просто сгораю от нетерпения в предвкушении встречи с ним!» «Мне нужно больше секса. За свою жизнь я хочу перепробовать на вкус как можно больше народу». Но даже если бы она объяснила, что статья в газете о разоблачении ее интриги с испанцем - рекламная кампания фильма, что в те восемь часов их с Антонио постельного образа жизни Мелани нависала над ними, как Бог над Адамом и Евой, или змей-искуситель, провоцирующий самим своим присутствием: так и тянет похулиганить - совершить то, от чего он якобы страхует, чего ждет, - сбежать в отель и провести хотя бы час без Гриффит («В одном эпизоде я должна была разыграть с Антонио бурную страсть в ванной. Естественно, на нас не было одежды, и я чувствовала себя совершенно ужасно. Ведь Мелани приблизилась к нам вплотную и следила за каждым нашим движением. Прежде чем мне удалось сосредоточиться и сыграть как следует, оператору пришлось переснять чуть ли не десяток дублей»), так вот если б Джоли так сказала, ей бы никто не захотел поверить, потому что этикетка создана и гласит: соблазнительница всего, что движется.
 Вполне достойный девиз: движение - жизнь. Избранники Анджелины, похоже, шебутные прикольщики, мобильно откликающиеся на всякие небанальности-прегрешения, гуттаперчевые и взрывоопасные, как она. Хамелеоны. Так ее назвал американский продюсер. Истинное определение подлинного актера.
 В детстве она возилась не с котятами и щенками, а со змеями и ящерицами. Рептилии дрессуре не поддаются. Если хочешь приручить ящерицу, придется приручать себя к ней, а не наоборот: изучать ее поведение, чтобы провоцировать рептилию на нужные тебе действия (похоже на отношения мужчины и женщины, да, впрочем, на поведение всех, живущих вместе). Ящерица отбрасывает хвост, если тот мешает свободе, зная, что вырастет новый. Джоли оставляет мужчин (мужей), уверенная, что будут еще. Те, что известны, - вехи. Кто-то был в промежутках. Наверняка были. И не только мужчины. В интервью она легко говорит о своей бисексуальности, поясняя, что это дает ей возможность близко познакомиться с очень интересными людьми. Расширить кругозор. "Если честно, мне нравятся все. И девочки, похожие на мальчиков, и мальчики, похожие на девочек, и толстые, и худые. Просто не могу спокойно идти по улице!" Говорят, что роль Джиа помогла ей лучше понять собственные желания. "Проблема бисексуальности надуманна. Это все равно, что спрашивать: "А вы могли бы иметь дело с партнером высокого роста или другой расы?" Дурацкий вопрос. Я вышла замуж за мужчину, потому что мне нужен был кто-то физически более сильный, чем я. Мне это просто приятно. Но я всегда оказываюсь сильнее. Не везет мне. Я мечтаю о мужчине, который сумеет меня одолеть. Или женщине. Пусть будет кто угодно, лишь бы одержал надо мной верх".
 Это молитва могучих натур. Скольких женщин поиск сильнейшего так и оставляет одинокими. Судя по всему, Анджелина из породы тех врачей, которые все вирусы не прочь испробовать на себе. Чтобы если от чего-то отказаться, то со знанием сути. И суметь излечить другого. Она из тех, кто не щадит себя ради самопознания, любопытствует ко всему и всем. Не связана общепринятыми нормами. Из числа завораживающе ненормальных. Сумасбродов. "Если бы разные стороны моего "я" не находили выхода в кино, может, я бы и сама уже свихнулась" (как ее героини). Пишут: "За последние годы актриса сумела создать себе имидж принцессы-мятежницы, первой секс-декадентки нового тысячелетия в Голливуде". А партнер по фильму "Угнать за 60 секунд" Джованни Рибизи говорит: "Масс-медиа любят представлять Анджелину как эксцентричную особу, которая пускается во все тяжкие, тогда как на самом деле это умнейшая актриса и абсолютно порядочная женщина, просто ей чужда косность, присущая среднему классу". Значит, вовремя.
 Если бы индейцы давали ей имя, вероятно оно звучало бы так (в переводе): ни в чем не уступающая мужчинам. Она лихачит на трассе жизни, словно ее внутренне лихорадит. Легко выходит замуж и легко расходится. Будто ребенок сегодня предлагает дружить тебе, а завтра с этим же предложением подходит к другому, но это не значит, что ты оставил в его памяти неприятный осадок. Просто ребенок в поиске свежести. Чтобы утолить голод, нет необходимости заказывать столик в дорогущем ресторане и неделю ждать своего часа насыщения. Можно заскочить в "фаст фуд" и съесть бутерброд. Чтобы выйти замуж, нет нужды готовить пышную свадебную церемонию. Можно слетать в Лас-Вегас и обвенчаться за двадцать минут. И то и другое уместно сделать в джинсах. Она поступает так, как ей удобно (просвечивают задатки Элизабет Тейлор, которая всегда шла навстречу мужскому влечению, но предпочитала заключать брак, чтобы отношения были пристойными и откровенными). "Боюсь, что кто бы на мне ни женился, он всегда будет думать, что я не удовлетворена, не понимая того, что я не удовлетворена самой жизнью. А когда любишь, то хочется, чтобы у любимого не было таких проблем".
 Легко отвечает на каверзные вопросы публично и признается в том, что недавно застопорило бы карьеру актрисы. "Если уж разговариваешь с прессой, не стоит удивляться, когда тебе задают интимные вопросы". В двойной (удвоенной) сексуальности: словно никого не хочет обидеть, лишь бы удовлетворить всех, кто жаждет отщипнуть кусочек. В том, что увлекалась наркотиками и до сих пор на ее руках заметны следы игл (игр): почти в каждом фильме с ее участием упоминаются наркотики ("Ложный огонь", "Играя Бога", "Собиратель костей", "Девушка, которую прервали", "Джиа") - в некоторых она предостерегает от этого зелья других персонажей, в некоторых погибает сама. "Теперь я их не касаюсь. Пью красное вино, иногда текилу, а когда не спится, принимаю таблетку снотворного. Как и все, в определенный момент я себя потеряла. Но думаю, в жизни все надо испытать". Любит рассказывать о своих татуировках - они, словно котомка, в которой «все мое ношу с собой»: на левом запястье буква «H» (знак любви к брату и тогдашнему бойфренду Тимоти Хаттону); на левой руке цитата из Теннесси Уильямса «Молитва за диких сердцем, заключенных в клетку»; на левом предплечье дракон (японский символ смерти), над ним имя нынешнего мужа Билли Боба Торнтона; на животе - латинское изречение "Что меня питает, то меня и губит"; на бедрах кресты; на левой ягодице голубой четырехугольник; на правой вроде бы еще один дракон; на левой лопатке какой-то иероглиф. В общем, изрисована, как пещера первобытного человека. Еще была татуировка со словом «отвага», но ее она свела, хотя: «Я не верю в сожаления. Татуировка - это влияние момента. Какую-то из них я сделала сама себе в полночь, в Шотландии». "У меня сомнительная репутация, и обо мне думают всякое. Да, у меня есть татуировки, я ношу кожу, но ведь в моих ролях можно увидеть и другие стороны моей натуры. Почему бы не обращать внимание именно на них?" Она говорит журналистам, что ее готический имидж - это щит, прикрытие: "Благодаря ему все считают, что знают мои самые мрачные тайны, хотя на самом деле это только верхушка айсберга". Готика - стиль средневековой западноевропейской архитектуры, характеризовавшийся остроконечными (как ее характер) сооружениями, стрельчатыми сводами, обилием орнамента (татуировок). "Я поняла, что никогда не узнаю, кто я есть на самом деле, да и не хочу знать. Я еще буду меняться, и в моей неустроенности нет ничего страшного. Зато я умею жить в свободном полете". Еще она называет это - "жить в свое удовольствие": "Подъезжаешь к Баскин-Роббинсу, покупаешь рожок в шоколаде и едешь дальше, подпевая Элвису. Такие вещи надо делать обязательно. Хотя бы потому, что ты можешь их делать".
 В отрочестве она увлеченно красила волосы в разные цвета и носила вызывающие наряды с блестками. Говорит, что в те годы была ужасно несчастной, потому что одноклассники потешались над ее тщедушным видом, очками и скобками на зубах. Мечтала стать директором кладбища или фирмы ритуальных услуг. Наверное, чтобы достойно похоронить своих обидчиков. Она изучала древнее искусство бальзамирования. Тема смерти ее сильно увлекала. И сейчас занимает, хотя она уже попала в число пятидесяти самых красивых людей мира, по опросу журнала People: «Так глупо. Я столько дерьма наслушалась от своих друзей, когда они приходили ко мне утром и вопили: «Это кто же у нас такой страшный? Неужели самая прекрасная женщина в мире?!» (Шарон Стоун тоже носила очки, выглядела нескладной дылдой в глазах одноклассников и прятала собственные эмоции в перекрашивании волос и ярких одеждах, подсмотренных в журналах мод. А Джоди Фостер с нынешними 153 см роста самоутверждалась в учебе и работе, наверняка еще пуще усугубляя одиночество. К 30 годам заработала два "Оскара" и невероятную для актрисы степень образованности. Шарон Стоун тоже славится коэффициентом интеллекта.) "Я куталась в черную рыболовную сеть, носила тяжелые ботинки. Мне хотелось спрятаться... И в то же время я играла в пьесах и занималась в школе бальных танцев Артура Мюррея. Я смывала с рук чернильные татуировки, стаскивала затертые Док-Мартенсы, надевала платье и туфли на высоких каблуках и побеждала в конкурсах исполнителей танго. Друзья считали, что я ненормальная. А мне нравилось!"
 Танец, в котором партнеры выступают на равных. Диалог из двух монологов. Результат - утоление или еще большее распаление. Но не притирка, не взаимопонимание, не покой. Подчинение скрадывает лидерство. Лидер мечтает покориться. Лишь мечтает. Ведомый втайне сознает, что он ведущий. Ведущего тешит иллюзия своей ведомости. ЕЕ танец. Наверняка она была в нем хороша, как само ТАНГО.
 Период с 14 до 16 лет Анджелина называет временем панк-экспериментов, "нескладным психопатическим" отрочеством, но подробностей не разглашает, сожгла дневник, который тогда вела, "чтобы не жить прошлым". Можно завуалировать невинное. Создать интригу на пустом. Сказать: не хочу об этом вспоминать. И непременно зацепит: что же такого ужасного она пытается скрыть? Возможно, всего навсего время, когда ничего интересного не происходило. Для человека, ищущего новизны, это невыносимо. Рассказывать не о чем. Были внутренние метания, но их не превратишь в любопытные байки. Так что пусть прошлое останется в сгоревшем дневнике. Силен человек, могущий объяснить все свои поступки. Во всяком случае так, чтобы накормить публику. Особенно силен, если объяснения остроумны. И не столько раскрывают истину, сколько запутывают и отводят удары. Подчеркивая: да, я знаю про себя это и не пытаюсь скрывать от вас, так что ваше якобы разоблачение запоздало, я высказала свою "тайну" первая. Возможно, она не уверена в себе настолько, насколько уверены в ней ее героини.
 Она кажется умопомрачительно свободной внутренне. Легко раздевается в фильмах, как женщина, довольная своей фигурой. В 13 изнуряла себя диетами. Сейчас единственная диета - красное вино и красные сорта мяса. "Стараюсь набрать вес. Занимаюсь шейпингом. Я больше нравлюсь себе, когда не такая худая. Мне надоели неженственные фигуры. У женщины должны быть какие-то формы!" Наверняка она могла бы играть голой на протяжении всего действа, не испытывая неловкости. Ее внешность работает вторым планом, воздействуя на подсознание зрителя. Она же ее будто не замечает, но как приложение - это мощная сила. Куда мощнее, чем если б она откровенно ею пользовалась. Макияж (в жизни): "Только основа для лица. Обычно я стараюсь сделать себя менее яркой. У меня есть серо-бежевая помада, которая делает мои губы не такими красными". Волосы (в жизни): "Тут я человек крайностей. Волосы должны быть или черные-пречерные, или совсем белые". Исподтишка красота разит глубже. И дольше помнится. Как у Гомера, когда Елена прошла - старцы встали. Нет описания прикрас. Есть реакция людей. И эта реакция впечатляет.
 Итак, если вы хотите стать американской кинозвездой, надо: страдать дислексией (неспособностью к чтению), чтобы доверять не прочитанному, а перенесенному, прочувствованному, носить скобки на зубах, чтобы потом сверкать улыбкой, как прожектором ликования: ну и кто смеется последним?! - терпеть ехидные отзывы сверстников, бороться с собственным телом, расти в распавшейся семье, обычно с матерью, и изо всех сил мечтать об иной доле (роли). Когда можно совершать воображаемые поступки и не отвечать за них (во всяком случае сиюминутно). Когда можно проходить ситуации под чутко выписанным руководством. Когда все, сделанное тобой, находит отклик у массы незнакомых людей. Они не остаются к тебе равнодушными. А некоторые даже любят тебя. И это перевешивает критику, отбрасывающую в подростковый период, когда дурные отзывы разили больнее. Там закалялась стать. Ради иллюзии любви американские дети хотят стать звездами. Тем более, дети актеров, то есть воспитанники Голливуда, рожденные рабами кинокамеры. «Я поняла, что актерская профессия дает возможность прожить тысячу жизней и избавиться от всех терзающих тебя демонов. Актеру не нужен психотерапевт, его терапия - работа на съемочной площадке».
 Как правило, они начинают фотомоделями. Это будто представление для зеркала. Принимаешь позы, в которых сама себе нравишься. Переход в кино - просто добавление слов к телесным ужимкам. Не только кривляешься, но и комментируешь. Кинозвезды, в представлении публики, напоминают трансформеров, собранных ловкими руками хирургов. Вот эта деталь удалена тем-то, а эта подправлена тем-то. Голливуд - фабрика игрушек, где собирают кинодив. Почему нам нравится уличать их в искусственности? Словно не подлинность, не настоящесть оправдают наше несовершенство, утешат самолюбие.
 Она естественна, как дерево, которое хотело быть. Дислексией не страдала. Родители расстались, когда ей исполнился год: "Это произвело на меня сильное впечатление. В школе я даже ходила к психотерапевту. Однажды мне приснилось, будто я убиваю отца. "Отлично! - Сказала мне врач. - Теперь у нас кое-что есть!" Представляете, она была счастлива, что я убила отца! Тут моему лечению пришел конец". Может быть, посещая психотерапевта, она на самом деле не очень хорошо понимала, зачем это делает, чего хочет. Ей так и виделось, как во время сеансов доктор мысленно пожимает плечами: ну и что? - и незаметно позевывает, потому что она рассказывала то, что переживает каждый подросток, что проходит с возрастом и бороться с этим, наверное, не нужно, во всяком случае с помощью врача. Что девочка делает это лишь для того, чтобы перекладывать ответственность за свои поступки на постороннего человека. И, возможно, с каждым сеансом Анджелине хотелось хоть как-то заинтересовать доктора собой, скрасить время, затраченное на нее, и она принималась фантазировать. Может, убийство отца приснилось ей как очередная, доведенная до нелепого буйства, фантазия, чтобы удовлетворить наконец специалиста, доказать, что ей имеет смысл возиться с юной пациенткой. Но когда та обрадовалась, девочка поняла, что пора остановиться. Подобное творчество могло сделать ее больной. "Когда я говорю, что мои отношения с отцом сложные, это только потому, что мы с ним абсолютно одинаковые. Вечно спорим и смеемся друг над другом. Сейчас я провожу с ним много времени и стараюсь напоминать ему те времена, когда я была ребенком. Я дурачусь, он отвечает тем же. Разве это значит, что он плохой отец?"
 После развода мать увезла детей в Нью-Йорк. Отец остался в Голливуде. Говорят, что именно мама, не очень известная актриса и фотомодель (с французскими и индейскими корнями), привила дочери страсть к лицедейству. А брат с малолетства снимал сестру на видеокамеру. Развод родителей сплотил их в крепкий союз. Так и распределилось: она - актриса, он - режиссер (как говорила Джиа своей возлюбленной: я буду королем, а ты будешь королевой). Спустя годы он сделал ее звездой своих пяти студенческих короткометражек. Что удивительного в том, что, держа в руках "Оскар", она закончила монолог словами: "Джами, я люблю тебя". Брат сидел в зале и пытался не плакать. Пресса всколыхнулась предвкушением сплетни: может, здесь нечто более скандальное, нежели родственная связь? Что сближает брата и сестру? Инцест? Кровь. Куда уж ближе. Они похожи, как близнецы. После церемонии у режиссера Джеймса Хейвена вырвали комментарий: "Мы не спали вместе с пяти лет" (хотя до ее недавнего замужества жили с братом в одной квартире в Нью-Йорке). Ее, вероятно, это позабавило. Скорей всего, она готова к нападкам. И заскучает без них. Чтобы жизнь не превращалась в болото. В одном из интервью заявила: "Связующий элемент моего существования - хаос. Я всегда должна находиться в поиске и открывать для себя что-то новое. Главное - никогда не оставаться в спокойном состоянии".
 Что меня питает, то меня и губит. Оно ветром проносится сквозь организм, как через трубу, доставляя секундное блаженство полета и унося его вместе с остатками сил и желаний, напрочь опустошая для следующих часов жизни. Но за эту секунду хочется отдать все часы. Самая отвратительная сцена в ее сознании - прилизанная домохозяйка в розовом фартуке, колдующая над утренним кофе. Нет, она хочет иметь дом, но существовать в нем как-то нестандартно. «Со мной тяжело жить. Я не готовлю, не люблю, когда ко мне прикасаются, не желаю ни перед кем оправдываться. Я люблю мужчин, но не хочу, чтобы рядом со мной постоянно кто-то находился». Разве что с возрастом угомонится. Родить детей, но как-нибудь потом, пока их некогда зачать (Джиа говорила: а если они будут слишком шуметь, я помещу их в какое-нибудь тихое местечко, например, в духовку). Может, даже усыновить ребенка (ну, это от душевной широты, видимо). А лучше - купить замок на острове и превратить его в пристанище для артистов и своих друзей (испытывает потребность заботиться обо всех, кто в том нуждается, а замок - это монумент, потому что в детстве у нее не было настоящего дома, возмещает потери). Завести собак, непременно ньюфаундлендов (на вид - философов, мудрецов в обманчивом покое и молчунов - говорят, они не лают: из-за нелюбви к суете и шуму? Она напоминает ньюфа, когда черноволоса и встрепана): "Вот только буду ли я для них хорошей хозяйкой..." Подобное для нее куда органичнее. Последний медовый месяц продлился считанные часы. Обвенчались с Билли Бобом - и она улетела на съемки в Англию ("Искательница подземелья"). А муж со страхом высоты остался в Америке, правда, начал посещать сеансы акупунктуры, чтобы излечиться, потому что из Англии она перелетит в Египет и будет отсутствовать дома несколько месяцев. А тут еще пресса сообщила: сразу после свадьбы брат Анджелины заявил, что намерен поселиться в доме новобрачных, и это якобы не приводит в восторг Билли Боба. Мол, Торнтон захотел объясниться с женой, а для этого хорошо бы слетать к ней. Непостижимой.
 В семь лет снялась в фильме "В поисках выхода" (1982 г., режиссер Хол Эшби) вместе с отцом, который был и продюсером картины. В десять лет переехала к нему в Лос-Анджелес, где родилась. В одиннадцать поступила в театральную школу Ли Страсберга и пыталась осваивать систему Станиславского: "Мне предлагали вспомнить и пережить что-нибудь из того, что происходило со мной пять лет назад, но что можно найти подходящего из опыта шестилетнего ребенка!" В тринадцать сочла себя сложившейся актрисой. В шестнадцать поступила в нью-йоркскую киношколу на отделение режиссуры (по другим источникам - "некоторое время изучала киноискусство в университете Нью-Йорка после съемок в "Джиа"). Одновременно училась в разных театральных лабораториях. Работала фотомоделью в Лондоне, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, снималась в видеоклипах Мит Лофа, Ленни Кравица, Antonello Venditti, The Lemonheads. Была героиней клипа на песню "Anybody Seen My Baby" группы "Роллинг Стоунз" (1997 г.), которую они списали с песни Кей Ди Лэнг (певицы родом из Канады, похожей на Земфиру).
 Она спорщица. Если в чем-то убеждена, будет отстаивать это до хрипоты. И в конце концов докажет правоту. "Мы много говорили о том, какими должны быть повадки и поступки Сары и как она должна выглядеть внешне, - рассказывал продюсер фильма "Угнать за 60 секунд". - Обо всем этом у Анджелины всегда было свое мнение. И всякий раз оно оказывалось решающим".
 Сильная, умная и смелая. Героини Анджелины бедовы. Они падают в приключения и затягивают туда всякого, кто увлекся. Завораживают и подчиняют. Но отвечают лишь за себя. Могла бы сыграть французскую Анжелику (маркизу ангелов). Даже с темными волосами. Был бы более роковой вариант героини. В костюмной мелодраме может стать королевой. Только мало таких, что правили самостоятельно, без короля. Стала бы удачной амазонкой. Или хозяйкой странного дома в "Семейке Адамс". Может сотворить свой "Основной инстинкт" (нож для колки льда вполне из ее коллекции). Могла бы сыграть Фантомаса, но лучше без маски. А еще лучше - Джеймса Бонда. Или Холли из кинофильма «Завтрак у Тиффани» (по рассказу Трумэна Капоте). В оригинале героиню сыграла Одри Хепберн, брюнетка, хотя писатель, вероятно, подразумевал Мэрилин Монро. Анджелина хотела бы сняться в картинах, которые можно показывать детям. Она способна на неожиданность. В ней чувствуется напор организатора. Наверняка снимет свое кино.
 В 1998 году, получив "Золотой Глобус" за главную роль в телефильме "Джиа", она прыгнула в бассейн отеля, где проходила церемония, в обнимку с наградой. Такой финал был у фильма "Хакеры": герои прыгали в бассейн и там целовались. Тогда она держала за руку своего будущего мужа (первого). Возможно, прыжок с "Глобусом" был совершен в его честь, потому что к этому времени она попросила его о разводе, решив сосредоточиться на профессии.
 Как правильнее: это не она, а она? Не Джиа, а Энджи? Не Энджи, а Джиа? Она говорила себе перед камерой: это не я? Они похожи. Или актриса наделила образ своими чертами и привычками. Или сама судьба свела их вместе. "Джиа" будто про нее. Ключевые слова для опознания: раскрашенные волосы, разведенные родители, дневник, нож, фотомодель, наркотики, бисексуалка. Энджи и Джиа - I like that. Она не знала свою героиню. Когда в 1986 году Джиа Каранджи умерла от СПИДа, Анджелине было 11 лет. Наверное, ее мама помнила яркую фотомодель, которая была брюнеткой среди блондинок, и первая из них начала двигаться во время съемок, а не застывала в указанной позе. Мама Анджелины тоже работала фотомоделью. И, может быть, говорила дочери, что та похожа на Джиа, добавляя, что не желает ей такой судьбы, насколько можно не пожелать. Когда Джиа исполнилось 11 лет, мать, которую девочка считала своим главным "я", ушла к другому мужчине. Она осталась с отцом и двумя старшими братьями.
 Джиа Мари Каранджи родилась в 1960 году в Филадельфии. О ней говорили: она всегда следовала своему инстинкту, неважно куда он ее вел. Ее мать считала: сыновья уходят, они женятся на других женщинах, а дочь остается с тобой навсегда. Сама Джиа как-то изрекла: я бы сказала своим детям, что не надо становиться известными, потому что это ничего не дает. Первую серию своих фотографий она тайно пронесла в дом матери, где та жила с новым мужем, и оставила как попытку ответа на вопрос: ты об этом мечтала, говоря, что я красивая? Анджелина Джоли Войт родилась 4 июня 1975 года в Лос-Анджелесе. Отсекла фамилию Войт, чтобы в колледже ее воспринимали не как дочь знаменитого актера, а как... Девочку, которая мечтает доказать отцу, что он напрасно ее бросил, что она может быть ему интересна, что нужна ему так, как он нужен ей, даже больше... Получилось, что второе имя «Джоли» стало фамилией.
 Как если бы рассказал продюсер фильма "Джиа":
 - Мне очень понравился сценарий. Меня заворожила судьба этой супермодели. Первая известная женщина, умершая от СПИДа. Молодая красавица, которую смогла обуздать только смерть. Кажется, что она родилась для вспышки: ослепить и исчезнуть в памяти тех, кому посчастливилось стать свидетелями. Слишком дикая, чтобы жить, слишком красивая, чтобы умереть. Я хотел сделать о ней фильм. И все было готово для съемок. Деньги, режиссер, группа, актерский состав. Но не могли найти героиню. Перебрали, казалось, всех известных и не слишком известных актрис. У одной была подходящая внешность, но не тот темперамент. У другой совпадал темперамент, но не удовлетворяла внешность. Требовалась невероятно яркая, сильная, сумасшедше обольстительная персона, какой, по воспоминаниям знавших ее, была Джиа. В нее влюблялись все, даже те, кто проклинал и говорил, что терпеть ее не может. Оттого, что она не отвечала взаимностью. Где взять такую девушку? Мы просто отчаялись. И тут судьба проявила милосердие. Значит, эта картина не могла не состояться. Однажды я вышел из павильона киностудии, где проходили пробы очередных неудачных претенденток, в абсолютном оцепенении от жары и безнадежности перешел через дорогу и зашел в кафе. Выпить и немного забыться. Я сел за столик и поднял голову, наверное, для того, чтобы чертыхнуться в сторону студии. Мои глаза уперлись в девушку, сидевшую за соседним столиком и читавшую нечто, похожее на сценарий. Они как уперлись в нее, так и остались в этом положении. Я впал в транс. Мой внутренний голос начал напевать какую-то неразличимую абракадабру. Я наблюдал за ее руками, очень красивыми, перелистывавшими страницы, видел, как погружена она в чтение, ужасно хотел взглянуть, что же ее так увлекло. И вдруг она взглянула прямо на меня и спросила:
 - Вы хотите мне что-то сказать или просто любуетесь?
 От растерянности я что-то промычал и чуть не подавился слюной. Она улыбнулась:
 - Вы из-за меня так нервничаете или у вас что-то случилось?
 И тут я все понял. Передо мной сидела Джиа. Я наконец сформулировал то, что бестолково бродило во мне все эти минуты. Она произнесла фразу из сценария. Естественно, она не читала его. Это была ее спонтанная реплика. Но и реплика Джиа. Она сказала так парню, который захотел с ней познакомиться. Почему-то мне захотелось выговорить:
 - Будьте моей женой.
 Но я произнес более насущное:
 - Вы Джиа.
 Девушка улыбнулась еще шире и возразила:
 - Я Энджи.
 И я понял, что у нас все получится.
 (Может быть, узнав, что Джиа не расставалась с ножом, Анджелина сказала: это точно я).
 В Лос-Анджелесе все отравлено Голливудом. У тебя есть два пути: либо ты в кино, либо в сфере его обслуживания. Либо ты звезда, либо официантка, мечтающая стать звездой. Быть фотомоделью скучно - у образов нет наполнения. Картинка получается плоская, со стертыми чертами, потому что главное - облик наряда, а не выражение глаз, губ, ноздрей, бровей. Ее нет, но нет и кого-то другого.
 Например, девочки, вырвавшей из телефонного справочника адреса актерских агентств и обходившей их по очереди. Дальше входных дверей ее не пускали. Она одевалась, как Джиа, в джинсы, свитер, кеды. Ее принимали за поклонницу, которая мечтает подловить кинозвезду, или за уличную девчонку, жаждущую влиться в ряды избранных. Она просиживала у входа в агентство, ожидая, когда из него выйдет кто-то, похожий на могущественного человека, и старалась привлечь внимание вопросом: вы не хотите заняться моей судьбой? От нее шарахались, как от сумасшедшей, потому что только сумасшедшие навязываются другим людям, имеющим по горло своих забот, чтобы брать на себя дополнительные.
 Она выучила имена агентов наизусть и повторяла их под душем, смывая с себя надежды на то, что эти люди как-то отметятся в ее судьбе. Однажды она сидела на ступеньках очередного недоступного памятника киноамбициям и уже никого не ждала. Просто за месяц скитаний это стало привычным времяпрепровождением. Анджелина даже не думала, что можно пойти в другое место. Мимо нее проскакивали деловые люди, не замечавшие ее, словно мороженое, плавившееся на солнце, будто она существовала в далеком измерении и была именно липкой холодной сладостью, вообразившей о себе невесть что. Может, солнце напекло в голову, может, она просто одурела от предыдущих дней и ночей, но Анджелина вскочила и заорала: неужели никому в этой жизни не нужны таланты?! Она кружилась на узкой площадке, молотила бетон ногами, размахивала руками и отчаянно кричала о собственных возможностях.
 Проходившая мимо женщина затормозила, обернулась и спросила: есть основания подозревать себя талантливой? Анджелина кивнула. Женщина уставилась на нее в упор и уточнила: я могла видеть тебя в студенческой работе? - Да. В фильме моего брата. - А в клипе Лени Кравица? - Да. И в других тоже. - Я Кэрол Ломбард, - представилась женщина, Энджи добавила про себя: "Страница 265, восемнадцатая строчка сверху".
 Кэрол взяла ее за руку и повела в агентство. Наконец уличная девчонка прошла мимо охранника, который даже не дернулся, чтобы помешать. В кабинете Ломбард сказала: "Расскажи мне о себе максимально честно, придерживаясь фактов; если я возьмусь за тебя, ты должна будешь видеть во мне адвоката, которому нужно говорить даже самую ужасную правду, чтобы он мог тебя же от нее защитить; для меня в твоей судьбе не должно быть никаких неожиданностей." И Анджелина рассказала. Выслушав не перебивая, Кэрол произнесла: "Иди домой и жди звонка. Но пообещай, что хотя бы первый год ты будешь послушной". Она воскликнула: обещаю! Кэрол улыбнулась так иронично, что Энджи сама себе не поверила, но подписать клятву кровью от нее не потребовали.
 Через неделю, в течение которой она решила, что ее обманули, раздался звонок: "Завтра ты должна быть на киностудии. Пробы. Фильм так себе по бюджету и актерскому составу. Сиквел "Киборга" с Ван-Дамом. Только этим и интересен. Даже если он с треском провалится, а скорей всего именно так и случится, скажут просто, что продолжение "Киборга" оказалось хуже оригинала. Но это не самое плохое, с чего можно начинать карьеру. Так что расправь плечи, накачай мускулы и вперед." Она прошла пробы, снялась в неудачном фильме, но научилась кувыркаться, драться, прыгать, стрелять и славно поработала над фигурой. От нее требовалось энергично размахивать руками-ногами, не путаться в длинных каштановых волосах и изображать любовь робота к человеку. Как любят роботы она не знала, поэтому любила по-человечески, тем более что мужчины в роботе-женщине все равно хотят видеть женщину.
 Когда съемки закончились, но картина еще не вышла в прокат, Кэрол позвонила с сообщением: "Не волнуйся, пристроив тебя в проект, я не вычеркиваю тебя из памяти". Она угадала ее мысли. "Вчера я была на вечеринке и разговаривала с Аннет Хейвуд-Картер. Она собирается снимать фильм по роману Джойс Кэрол Оутс. Ты читала "Ложный огонь"?" Анджелина сказала "нет". "Не беда, прочитаешь сценарий, если тебя возьмут, а я думаю, что только ты им и нужна. В общем, у Аннет проблема с героиней. Она пересмотрела тьму молодых актрис и просто девочек с улицы, но не нашла той, которая сидит у нее в голове. Когда она попыталась мне описать свою фантазию как опасный магнит, который пугает и влюбляет в себя с первого взгляда, который вносит смятение в чужие привычки своей невыносимо свободной натурой, я тут же представила тебя. И сказала Аннет: у меня есть то, что тебе нужно. Так что завтра в 10 утра ты должна быть в павильоне." Она вошла в павильон и громко сообщила шумному пространству, что она от Кэрол Ломбард. На нее обернулась женщина, с кем-то яростно спорившая. Скрестив руки, режиссер вглядывалась в вошедшую так, будто та была ее дочерью, нашедшейся после двадцати лет разлуки. "У тебя очень необычная внешность, - сказала дама. - Это силикон?" Она показала на губы. "Нет, настоящие. Во мне течет индейская кровь от матери. Кровь ирокезов." Аннет повернулась к человеку за камерой: "Лерой, мы сделаем пробы, чтобы ты просто настроил на нее камеру. Потому что завтра начнем снимать. Героиня есть."
 
 В дождливый мрачный день перед нами остановился автомобиль, дверца открылась и показались ноги - джинсы и ботинки. Мужчина или женщина? Ноги проследовали в близ стоящее здание - школу, где на уроке преподаватель раздал лягушек для опыта, а одна ученица посмела заявить, что не может резать это шевелящееся существо скальпелем для того, чтобы поглядеть, как работает сердце. Когда учитель стал настаивать на своем, и никто из учеников не собирался защищать одноклассницу, потому что она была им чужая, соседка, с которой здороваешься в силу того, что каждый день видишь, но далеко не всегда замечаешь, как она выглядит, так вот когда все замерли в предвкушении очередной победы сильного над слабым (хорошо, не надо мной!) дверь распахнулась и появились знакомые ноги. Камера проехала по ним вверх и обнаружила очень привлекательное лицо девушки - большеглазой и губастой. Лицо, в которое хотелось немедленно влюбиться, и бежать прочь от сознания, что оно доведет до беды. Беда или нет, если чужие друг другу люди объединяются в команду и сами себя защищают, обострив отношения со всеми вокруг: любимыми, родителями, учителями, ровесниками, поставив под сомнение все наработанные ориентиры, планы на будущее? Потому что в их жизни объявилось существо с иными рецептами выживания, с иными понятиями о дружбе, любви, чести, ответственности, опасности, ликовании. Такой личностью была Маргарет Садовски по прозвищу Легз ("так меня называют, потому что прыгаю без шеста" - и живет самодостаточно). Всегда одиночка. Устанавливающая справедливость по собственному мироощущению. (Ее спрашивают: "Где ты живешь?" Ответ: "Преимущественно в голове". Все ее путешествия рождаются там. А потом тело повторяет придуманное и мысленно пережитое). Встряхнув город и обретя в нем подругу, она двинулась дальше одна, потому что подруга не решилась оставить то, в чем выросла, ради неизвестности, которая пугала даже в такой компании. О подобной героине потом тоскуешь пожизненно, однажды приобщившись и потеряв навсегда. Ее ищешь по всему свету и никогда не находишь. Тебе дается шанс на встречу, и он не повторим. Ты пытаешься уподобиться тому светлому воспоминанию, существовать по тем законам, которые, казалось, впитала за несколько счастливых дней, воплотить не себя, а ее, чтобы заполнить пустоту. Но получается копия, быстро обнаруживающая несовершенство.
 Посмотрев картину, Кэрол сказала: "Подобные ленты не выдвигают на "Оскар", но ты узнала что-то новое о себе, например, то, что таким как ты живется нелегко." - "Каким?" - "У тебя глаза человека, знающего, что он всегда прав. Итак, что мы имеем в копилке: робот, странница... Теперь ты сыграешь хакера - и начальная школа самоутверждения закончена."
 В "Хакерах" она компьютерная фанатка. А главный герой - британский актер Джонни Ли Миллер - вундеркинд, отстраненный от техники ради безопасности страны, решил покорить девушку всем своим существом, выиграть пари и добиться, чтобы она одела платье. Потому что ее героиня предпочитала брюки. Он добился. Она пришла на свидание в платье. Но это был не конец фильма. Потому что они поженились. В 1996. Не герои, а исполнители. Энджи и Джонни. Она решила, что это звучит гармонично. Ее свадебный наряд состоял из черных брюк и белой рубашки, на спине которой она собственной кровью написала имя любимого: "Ведь это был мой жених. Я выходила за него замуж. Можно пожертвовать немного крови хотя бы для того, чтобы этот день запомнился". В 1998 она попросила его о разводе. Ей хотелось сниматься, делать карьеру, получать "Оскар", здороваться с отцом на равных, воплощать мамины мечты. Она не умела по чуть-чуть разрываться: здесь любить Джонни, там - кино. "Мне кажется, что мы так любили друг друга, что каждый хотел отдать другому все". "Мы живем отдельно уже 18 месяцев, но до сих пор сходим с ума друг от друга. Я люблю Джонни до смерти!" На свободе человека ценишь сильнее, чем в зарегистрированном союзе, ты не обременяешь его, он - тебя, но вы связаны, как ветераны, пережившие одну войну. Кажется, что она идеализирует его и преуменьшает собственные богатства. Особенно когда говорит: "я думаю, что недостаточно хороша для него". Так, словно в их союзе она - черное, он - белое, она - путаная и противоречивая, он - простой и прямой. Чист, как правда. Он, может, и чист, зато она точно - правда. Но, похоже, что их действительно разлучило ее несовершенство (вернее, неугомонность и процесс самопознания), которое она почувствовала в качестве препятствия для домашнего покоя. Он ей ровесник. Он не мог ее пересилить. Джонни - ребенок рядом с Анджелиной. Она сама еще жаждет получать от других знания, впечатления, опыт. Возможно, когда-нибудь они поженятся снова, и она отдаст ему накопленное. Возможно, он больше никогда не покажется ей интересным. Джоли путешествует от человека к человеку, будто из страны в страну. Ищет себя.
 26 марта 2000 года, получая главную кинонаграду страны, Анджелина завершила монолог словами: Джами, я люблю тебя, - обращаясь к сидевшему в зале брату, перекрашенному в блондина и такому же губастому, как она. Любовь сестры к старшему брату - как любовь к Родине. Безоговорочная, но очень путаная. Особенно если он был и вместо отца. То есть единственный мужчина, который надежен и всегда рядом. А до этого в "оскаровском" обращении к залу, стране и миру она сказала о папе, что он не только лучший актер, но лучший отец, и она как никто это знает, а мама - самая красивая женщина в мире (актриса Марчелина Бертран). Она щедро рассыпала "спасибо", словно подразумевала "прости".
 Для этих торжественных переживаний ей наверняка требовался рядом очень близкий человек. Возможно, она позвала отца, но он сказал: рядом с тобой должен быть молодой красивый мужчина. И посмотрел на сына. Возможно, в машине, по дороге на церемонию, они дурачились, изображая забавные эпизоды предыдущих "Оскаров", как вели себя награждаемые, что говорили. Брат спросил: куда положила бумажку с речью, в декольте? Она ответила: чудо не случится, поэтому радовать всех благодарственным монологом мне не придется. Брат хмыкнул и заявил, что нужно быть готовой к поворотам судьбы. И когда произнесли ее имя, первое, что мелькнуло в голове: наверняка он знал заранее, но откуда? Взяв статуэтку, она наконец поверила: это произошло именно с ней, голова прояснилась, и речь сложилась сама собой. На самом деле мы же всегда знаем, кому сказать "спасибо" за удачи, которые с нами случаются. Возможно, после "Оскара" мама объявила дочери: ты стала заметна и уязвима, тебе понадобится вся твоя сила. А папа добавил: теперь тебя растащат на куски.
 
 Кем она побывала на экране за последние семь лет?
 1993 - в "Киборг-2: стеклянная тень" - машина для убийства (Касилла Рис, сокращенно Кэш - робот, начиненный взрывчаткой и наделенный чувствами, почти человек), восставшая против создателей и захотевшая стать полноценной женщиной. Защищает мужчину, который защищает ее. В финале он почти рассыпается в ее объятиях, потому что она вечна, а он устарел. Ее наркотик - умопомрачение свободой. И рукопашный бой, в одном эпизоде она стреляет из пистолета. Ловко кувыркается.
 1995 - в "Хакерах" - помешана на компьютерах все-таки больше, чем на сексе (прозвище "Ожог кислотой"). Дочь писательницы, сочиняющей бестселлеры, к которым можно относиться всерьез только с точки зрения приносимого дохода. Отца не видно и не слышно. Возможно, его нет вовсе. Наркотик героини - взлом паролей, компьютерное хулиганство. Сражается на равных с мужчинами, потому что не согласна, чтобы они имели преимущество только потому, что мужчины. Ее компьютерная битва с героем заканчивается ничьей. Она одевает платье, то есть уступает, не по его хотению и велению, а по собственному.
 1996 - "Луна Мохаве" (США, реж. Кевин Даулинг).
 1996 - в "Ложном огне" - бунтарка-сирота, девушка-автостоп, скитающаяся по жизни и вступающая в противоборство с несправедливостью взрослого мира, особенно мира отцов, потому что ее отец бросил семью и не чувствует никакой ответственности за нее, а мать погибла в автокатастрофе будучи пьяной. Наркотик героини - свобода.
 1996 - "Любовь - это все, что есть" (США, реж. Джозеф Болонья, Рене Тейлор)
 1997 - "Верные женщины"
 1997 - "Джордж Уоллес" (минисериал или телефильм, скорее, последнее, был выдвинут на "Золотой Глобус", в номинации "лучший актер" значился исполнитель главной роли Гэри Синиз, Анджелина Джоли присутствовала в номинации "лучшая актриса второго плана").
 1997 - в "Играя Бога" - подруга преступника (Тимоти Хаттон), сама, видимо, с преступным прошлым, так как работает на полицию, значит, на чем-то зацепили. О родителях и детстве речи нет, будто ничего подобного и не случалось. Не любит наркотики, как то, что лишает опоры в настоящем и каких-либо вариантов в будущем, а надежда - единственное, за что она может держаться. Сдав якобы любимого, но бандита полиции она заслужит свободу и право самой руководить собственной жизнью. Помогает положительному герою - доктору - избавиться от наркотической зависимости, заявив, что это унижает его достоинство, делает беспомощным и неспособным реализовать дар, который он носит в себе. Мораль фильма: "Кто позаботится о людях, когда Бог отдыхает? Я считал, что это должен делать я. И прошло много времени прежде, чем я понял, что вместо того, чтобы спасать все жизни, для начала я должен спасти свою. И это будет уже немало."
 1997 - в "Адской кухне" (США, реж. Тони Чинчирипини) она Глория. Три приятеля совершили налет на аптеку, пытаясь добыть наркотики, один из них погиб от руки-пистолета другого (случайно вылетела пуля, чтобы произошло то, что произошло), этот другой сбежал, оставив раненым третьего, которого потом арестовали и посадили в тюрьму. Погибший был братом Глории. Сбежавший - ее любовником. А третий - чернокожий, получивший от девушки плевок с проклятием по выходе из тюрьмы, так как ей сказали, что именно он убил ее брата. Потом она пыталась застрелить его, но не смогла нажать курок. Мать Глории - певица-наркоманка, соблазнившая любовника дочери, из-за чего последняя ушла из дома, казалось, в одиночество. Но тут-то и прояснилась истина. Чернокожий не убивал ее брата. Так что ушла она от неправильных к правильным. Мать со временем излечилась от наркотической зависимости и помирилась с дочерью. Ченокожий стал Глории почти братом. И тоже обнялся с тем, по чьей вине попал в тюрьму. Фильм очень многословный и мало динамичный. Рекламная мораль: когда преступление - способ жизни, вы никогда не знаете, кому верить (кто предаст).
 Анджелина здесь блондинка, хотя концы волос выкрашены в разные цвета вроде голубого, серебристого и желтого. Она ходит в черных кожаных брюках. Является вполне положительной особой со здоровой психикой, которую то и дело пытается повалить на пол, изнасиловать или хотя бы ударить ее возлюбленный (ну, ненормальный).
 1998 - "По зову сердца" (США, реж. Уиллард Кэрролл).
 1998 - в "Джиа" (США, реж. Майкл Кристофер) - фотомодель, наркоманка с бисексуальной ориентацией, первая женщина, заболевшая СПИДом. Родители разошлись, когда девочке было 11 лет. Она осталась с отцом, но всю жизнь тосковала о матери. ("Золотой Глобус" лучшей актрисе). Люди уходили от Джиа, когда она в них нуждалась. И раз так, она станет их опережать и освобождаться, когда они с этим еще не согласны. Пусть будет больно, ей ведь все равно будет больно, только она сама причинит себе эту боль. Никто из приближенных не мог повлиять на нее. Она защищала свою самодостаточность, как единственную опору. Чтобы никто ею не управлял, она управляла всеми. "Ты пугаешь людей, и они не видят, как ты сама напугана". И сживала себя со свету, будто наказывая окружающих и доказывая им, что никому по-настоящему не нужна, что каждый из них остается с ней, пока это выгодно ему, но никто не откликается на ее крик о помощи. Пусть сначала выкарабкается - мы выдвинем ей условия, и тогда она получит нас, как подарок за работу над собой. Она готова сделать для любимого все, пока этот любимый не покушается на ее свободу выбора.
 1999 - в "Собирателе костей" (прокатное название в России "Власть страха", США, реж. Филипп Нойс) - была фотомоделью, как сама говорит, в детстве потеряла любимого отца - полицейского (покончил с собой), стала полицейским сама. Мать не присутствует даже в воспоминаниях. Героиня не терпит, когда ею помыкают, даже если это человек, достойный восхищения. Отказывает своему парню, который предлагает укрепить их связь браком, потому что его психоаналитик считает, что только такие - обстоятельные, стабильные - отношения ему на пользу. Скептически все это выслушав, уходит до конца фильма и далее, потому что не может допустить, чтобы чей-то психоаналитик руководил ее поступками. Да и парень, видимо, не вызывает у нее глубоких переживаний - нечто вроде секс-тренажера для здоровья. Коп, прикованный к постели после несчастного случая на работе (Дензел Вашингтон), предлагает ей стать его ногами, глазами, ушами, ноздрями, мозгами. Она должна исследовать места преступлений после того, как там потрудился маньяк, решивший поиграть с копом-инвалидом и отомстить ему за прошлое. Преодолевая брезгливость, жалость к жертвам, а главное - отстаивая право не работать слепым и глухим оружием, а быть полноправным и посвященным партнером, в финале она оказывается в нужное время в нужном месте, своим умом разгадав последнюю шифровку преступника, и спасает героя точным выстрелом в маньяка. Воплощает равенство с мужчинами. Свободна от нездоровых пристрастий. В сцене, когда полицейским демонстрируют чемодан с наркотиками, которыми балуются подростки, ее сосед говорит: вот бы заполучить такой чемоданчик. Она окатывает его холодным презрением, которое способно надолго лишить чувства самоуважения.
 На премьеру "Собирателя костей" она пришла с отцом (а не с бойфрендом Тимоти Хаттоном - партнером по фильму "Играя Бога", лауреатом "Оскара" и "Золотого Глобуса"). "У меня с отцом бурные отношения. Он не может привыкнуть к тому, что я на людях пью текилу. Но он слишком любит меня, чтобы долго злиться." Войт знает, что дочь - кошка, которая гуляет сама по себе: "Когда ко мне подходит молодой человек и говорит, как ему нравятся мои роли, я знаю, что он просто хочет через меня познакомиться с Энджи." И еще он считает, что с дочерью можно разговаривать на профессиональные темы на таком же интеллектуальном уровне, как с Дастином Хоффманом и Аль Пачино. На вопрос: почему вы стали актрисой? - есть и такой ответ: чтобы было о чем поговорить с отцом.
 1999 - в "Управляя полетами" (США, реж. Майк Ньюэлл). Кроме того, что рядом был ее будущий муж Билли Боб Торнтон, в фильме снялась Кейт Бланшетт, которую Анджелина называет своей лучшей подругой. В этой картине Джоли играет Мэри Бел, роковую красавицу, яркую брюнетку с пышным бюстом, за который жены коллег ее супруга готовы прибить опасную соперницу, хотя она очень любит своего Рассела и никто иной ей не нужен. Впрочем Мэри однажды - в момент слабости из-за погибшего растения, талисмана семейной жизни - поддается порыву и изменяет мужу с парнем, который подворачивается. В результате едва не разбивает его семью и укрепляет собственную. Она обрушивается на город, как самолет на взлетную полосу, заполняя ее собой, второму лайнеру места уже нет. Как сумасшедшая, которая не расстается с выпивкой. И соблазненный герой понимает: чтобы восстановить контроль над собой, надо сначала его потерять. Похоже, она приходит к такому же выводу. Камень, проверивший пруд на чистоту восприятия, то есть отзывчивость.
 1999 - в "Угнать за шестьдесят секунд" (США, реж. Доминик Сена, римейк детективной ленты 1974 года о столкновении двух шаек, промышляющих кражей автомобилей; главный герой решил поставить крест на преступном прошлом, но предварительно спасти младшего брата. В главной роли Николас Кейдж) она играет возлюбленную героя, крутую автомобильную угонщицу Сару ("Sway") Уэйленд: "Кто из голливудских красавиц согласился бы залезать под машину и пачкаться в масле? А мне это нипочем! Судьба дала мне возможность сыграть нормального человека - неужели я должна была отказаться от этого? Кроме того, со мной снималось много парней, на площадке было весело - настоящий мальчишник. Самым забавным было то, что похищать автомобили нас учили профессиональные угонщики, разумеется, бывшие. Так что теперь я запросто могу угнать какую угодно машину". В этот проект ее привела потребность в ярких несложных эмоциях: "Это простой и забавный фильм. Моя героиня не мучается никакими внутренними конфликтами. Она с азартом ворует, она сексуальна - настоящая женщина 90-х, которая учится быть открытой и одновременно остается уязвимой." (Премьера в США состоялась в июне 2000 года. В первый уик-энд картина обогнала по кассовым сборам "Невыполнимую миссию-2" с Томом Крузом. Который, кстати, упоминается походя в фильме "Угнать за 60 секунд": мол, даже если все эти машины принадлежат Тому Крузу, они все равно арестованы, - говорит полицейский).
 Шесть лет назад герой уехал из города по просьбе матери, оставив самое дорогое - машины, которые угонял по любви к ним, работу, которая у него лучше всего получалась, - чтобы младший брат не пошел по его стопам. Покинул герой и любимую девушку, не готовую тогда "завязать", как сделал он. Теперь младший брат, не устоявший на прямой дороге и ставший угонщиком в том числе в память о своем старшем идоле, попал в беду. Чтобы спасти ему жизнь надо за 72 часа угнать 50 машин. Герой собирает былых соратников. Приходит и к любимой девушке. Она выбирается из-под машины (работает в авторемонтной мастерской) и не бросается ему на шею. Они переходят в бар, где она тоже трудится ("чтобы жить честно, приходится работать вдвойне"), и на его просьбу помочь отвечает, что завязала, и это серьезно. Но уже спустя несколько часов прикатывает на мотоцикле в их мальчишник и заявляет: я с вами, и никаких вопросов. (Под "нормальным человеком" Джоли, видимо, имела в виду, что ее "Свэй" (в переводе значит "колебание", почти "отклонение") не наркоманка, не лесбиянка, не вирусоносительница, не социопат. Обходится без оружия, даже холодного. Разве что всякие приспособления для вскрытия автомобилей. Блондинка с длинными дредами (тонкими косичками). В брюках). Ее страсть - угон. Даже сильнее секса. Поцелуи в машине начинаются из-за того, что нельзя приступить к делу, надо обождать, но прекращаются по велению героини, когда "пора работать" (Кейджу не повезло - не про то фильм). Большую часть картины занимает погоня за главным героем в последнем, пятидесятом, авто. По жанру это похоже на приключенческую комедию. В финале победивший бандитов и спасший жизнь полицейскому, а стало быть прощенный, благородный "разбойник" Николас Кейдж садится за руль любимого "Мустанга" и спрашивает Анджелину Джоли: не хочешь прокатиться? Она отвечает: спрашиваешь! И через окно проскальзывает на сиденье. Похоже, на съемках она резвилась, особо не утруждаясь: играть нечего, слов мало. Ее персонаж появляется мимолетно, скрашивая мужской ряд. Дополняя его. В своих одеяниях-деяниях она похожа на перелетную птицу.
 1999 - в "Девушке, которую прервали" (США, реж. Джеймс Мэнголд, Анджелина Джоли награждена "Золотым Глобусом", премией Гильдии актеров кино и "Оскаром" за роль второго плана) - бандерша Лиса, лидер женского отделения психиатрической клиники, скатывается к наркотикам, как к последнему способу самоубийства, но так и не делает смертельный укол. Родителей на горизонте не видно, только слышно, что они считают дочь шлюхой и хотят, чтобы она поскорее сдохла (в клинике Лиса уже восемь лет). Самодостаточна, но не слишком счастлива этим. Все время вырывается из замкнутого пространства. Ей плохо от запертых дверей. Американские кинокритики назвали ее игру раскаленно свирепой.
 Диагноз Лисы: социопат, не поддается медикаментозному лечению, сильное влияние на других пациенток... Она горда: такие характеристики свойственны мужчине. После двухнедельного отсутствия - была в бегах - ее возвращают в клинику. Она обнаруживает, что в комнате, где жила ее лучшая подруга, поселили другую девушку. Ураганом налетает на новенькую - Сюзанну - и требует ответа: кто ты? От персонала она хочет узнать, где Джеми. Старшая медсестра объясняет: тебя не было две недели, у нас случилось несчастье. И она взвивается от отчаянья: какие вы все слабые, больные! Никого нельзя оставить на миг, чтобы он не спасовал, не сдался, не убил себя. Джеми без нее тосковала, а потом повесилась. Когда ее нет, мир рушится, близкие погибают. Но она не может быть постоянно здесь, всеобщей няней-хозяйкой, которая раздает пощечины и похвалы, и окружающие должны ценить ее справедливость и осознавать право на эти проявления. Она считает, что безумие - дар, которые помогает видеть правду. И она говорит правду всем, кто не хочет ее слышать. Есть такое понятие в психологии - "личный охранник". Это рисунок, который ярко индивидуален и дается человеку с тем, чтобы ускорять все события в его жизни. То есть провоцировать их свершение. Так и Лиса. Она - катализатор. Как правило, ее правда оборачивается для слушателя смертью - он не справляется с грузом. Но кто уверен, что самоубийство для этой личности не благо? Второй побег Лисы случился после того, как ее подвергли электрошоку, всего лишь за то, что нарушила правила внутреннего распорядка, пытаясь помочь плачущей девушке выйти из состояния депрессии - она спела для нее вместе с Сюзанной. Электрошок унижает и лишает контроля над собой. А она должна контролировать все и всех. Она предлагает Сюзанне бежать во Флориду, где строят Диснейленд. Она станет там Золушкой, а Сюзанна - Белоснежкой. В поисках денег на билеты они попадают в дом бывшей пациентки клиники, которую выписали. Та считает, что вылечилась, Лиса говорит: от тебя просто отступились. И озвучивает правду, которую знают все, но вслух не произносят. Которую можно долго замалчивать, считая, что это проявление сострадания, что человеку будет легче. То, что должно произойти, произойдет рано или поздно. Если Дейзи суждено повеситься, то какая разница, кто ее к этому подтолкнет. Слова Лисы или собственные страхи Дейзи, которые вдруг обнажились. Сюзанна отказывается идти с Лисой дальше. И та уходит одна, оставив Сюзи все деньги, взятые у мертвой Дейзи: а зачем они ей? Медсестры и врачи говорят Сюзанне: смирись, иначе ты отсюда не выйдешь. И она уступает. Раз нельзя жить в обществе и быть свободной от общества, значит, надо покориться и встроиться в этот пугающий мир. Стать его нормой. Одной из многих. И тогда никто не бросит тебе в лицо: сумасшедшая. Будь сумасшедшей, как все, и они не отвернутся от тебя. Индивидуальная аномальность не поощряется. Неуправляемость Лисы пугает общество. Таких ломают до собственного образа и подобия. Не лекарствами, так электрошоком. Лиса надевает на руку кукольную кошку и говорит от ее имени. Сталкиваясь с живой кошкой, она шипит на нее, и та отступает. Никто не смеет заявлять, как Лиса: я свободна, у меня свои тараканы, но они никому не интересны, никто не хочет узнать мою правду. Правда общая, только она интересна. Разделяешь ты ее или нет - вот мерило соответствия среде, твой пропуск в мир. Лису возвращают в клинику не только потому, что она сама этого хочет, привыкла за восемь лет к такой неизбежности, но и потому, что ей действительно нет места за больными стенами, среди людей, которых она не может успешно контролировать, которые не будут в ней так нуждаться, с которыми она не почувствует себя сильной и нормальной, единственной нормальной. Как здесь. Где "ты выбалтываешь врачам свои тайны, и они считают, что ты облегчила душу, то есть излечилась. Чем больше тайн выболтала, тем успешнее процесс лечения". Так она объясняет метод психоанализа местных лекарей. А если у меня нет тайн? - спрашивает ее Сюзанна. "Тогда ты здесь пожизненно, как я". После того, как Лису возвращают в очередной раз, Сюзанна записывает в дневнике: ее глаза пусты, а прежде были живыми. Сюзанна должна освободиться от власти Лисы. Она готовится к выписке. Перед счастливым днем подходит к двери карцера и прощается с затворницей. Та понимает, что потеряла едва обретенную подругу, что опять остается одна среди неравных. Сюзанна тоже была не равна, но она была ближе других по заложенной в ней силе, с ней интересно было соседствовать, воспитывать ее. И Лиса устраивает свое прощание - по ее указу выкрадывают дневник Сюзанны и устраивают ночную читку - "по-семейному". Лиса должна знать, что все это время писала Сюзанна, в том числе о ней. Она теряет ее, но хочет проникнуть напоследок в мысли уходящей особы, выяснить, с какими воспоминаниями та уйдет и как следует вытравить память о ней. Сюзанна говорит Лисе: твое сердце холодно, ты мертва, тебе кажется, что свободна, но ты не свободна, ты можешь оживать только здесь, поэтому сколько бы ты ни убегала, будешь возвращаться снова и снова. "Я больше не нравлюсь тебе?" - ехидно и болезненно спрашивает Лиса. Подразумевая, не много ж тебе надо, чтобы полюбить, и еще меньше - чтобы разлюбить. "А я делала все, чего ты хотела. Ты хотела узнать свой диагноз, я помогла тебе, ты хотела выбраться отсюда, я помогла тебе, нужны были деньги - я их достала. Только потом я стелилась под шоферов, потому что все деньги Дейзи я оставила тебе. А что сделала ты? Ты хочешь остаться чистой девочкой?!" Не щадить себя, но не щадить и других. "Я говорю тебе правду о тебе. Открыто, а не пишу ее втихомолку в дневнике." Лисе нужно было освободить своих подданных от Сюзанны и защитить территорию. Золушка, которая днем разгребает мусор, а по ночам становится принцессой, достает ключи и гуляет по недоступным в иное время кабинетам, проводя по ним вассалов, чтобы не слишком тосковали. Она не умерла, и сердце у нее не холодное. Она тоже смирилась, только с иным, чем Сюзанна. С тем, что этому миру без нее плохо, не она без него не сможет, он без нее, а тот - за стенами - переживет, там никто друг другу не интересен. Она вырывается туда, чтобы в очередной раз это ощутить, обжечься и спрятаться обратно. Иногда хочется побыть одной, уверовать, что сама вольна решать, может она это сделать или нет. Ей больно расставаться с собственными завоеваниями, потому что тогда совсем ничего не останется. Образ женщины, которая берет все в свои руки: покорение и защиту любимого или друзей. А если разрушает свою жизнь, то по собственному хотению, не идя на уступки ни любимому, ни друзьям. Остановить ее может смерть. Как Джиа.
 Фильм "Девушка, которую прервали" снимали в действующей психиатрической больнице Массачусетса, где жили 10 тысяч душевнобольных. Говорят, что мама Анджелины переписывается с семьями персонажей, сыгранных дочерью. Видимо, с Лисой и родителями Джиа.
 
 После "Оскара" о Джоли начали писать так много и противоречиво, как не ждешь, хотя кажется, что справишься. В одном издании сообщили, что она по-прежнему тоскует по Джонни. В другом, что влюбилась в Билли Боба Торнтона, обладателя "Оскара-97" за лучший сценарий-адаптацию ("Финка"), сделала на теле татуировку с именем избранника (а он, соответственно, заполучил на руку три первых буквы ее имени). Они якобы собираются пожениться на Пасху, и она заявила, что не может дождаться, когда родит Билли Бобу много детей. Правда, у него вроде была невеста, но на какой стадии их отношения не известно. Третье издание озаботилось весом Анджелины, сообщив, опять со ссылкой на нее, что она стремительно худеет и скоро от нее останутся одни губы, мол, сама Джоли посетовала: "Я совершенно не могу есть, когда нервничаю. А нервничаю я постоянно... Сначала у меня был "Собиратель костей", потом "Девушка..." Мне казалось, что я наконец-то отдохну, но тут прислали новый сценарий, и я не могла отказаться. Мне хочется вернуться хотя бы на годик назад, когда у меня была нормальная фигура". Врачи порекомендовали ей набрать два-три килограмма - это станет началом выздоровления, она же готова лечь под капельницу, чтобы наесться принудительно. О времени, когда мучила себя диетами, теперь она говорит так: "Я просто убивала себя. Надеюсь, мои фанатки не наделают глупостей, как их наделала я. Быть худой как вешалка совсем не круто". Писали, что она отняла у Вайноны Райдер гарантированную надежду на "Оскар". Фильм о девушке, которую прервали, она задумала сделать, когда прочитала книгу Сюзанны Кейсен, в 19 лет попавшей в психиатрическую клинику (в 1967 году) на 18 месяцев с диагнозом "нимфомания со склонностью к суициду". Десять лет Вайнона носилась с этой историей по студиям и уговаривала начать съемки. Сначала ей просто очень хотелось воплотить героиню, потом это стало мечтой об "Оскаре" именно за эту роль. Но вряд ли перед Джоли ставили задачу сыграть как можно слабее, чтобы не затмить главную персону. К тому же это две разные номинации: лучшая актриса и актриса второго плана. Просто роль Лисы выигрышней тем, что не положительна. В сравнении с ней персонаж Вайноны - безмятежное озеро.
 Вайнона Райдер (28 лет) не только сыграла главную роль в фильме "Девушка, которую прервали", но была исполнительным продюсером: "Я видела роль исполнительного продюсера как телохранителя режиссера и материала. Я никогда не чувствовала такой влюбленности в проект. Этот фильм был всей моей жизнью. Я отдала режиссеру все, что могла дать, настолько я ему доверяла. Фильм намного превзошел мои ожидания, которые и так были очень высокими. Это шесть лет моей жизни. Я отказалась от многих работ, которые могла бы использовать." Во время съемок Вайнона переписывалась и встречалась со своим прототипом Сюзанной Кейсен.
 2000 - "Превратности любви" (США, реж. Уиллард Кэролл). Младшая из трех сестер. Остроумная болтушка. Будто отбивается словами от неприятного, разбрасывает его в буквах налево и направо. Ищет любовь. Едва и ее не отбивает, как случайно подлетевший и ударивший по лбу мяч. Опомнившись, хватает его обеими руками и несет, как драгоценность, перед собой. Любуясь.
 2000 - «Первородный грех» (США, эротический триллер, с Антонио Бандерасом). Почти "Основной инстинкт", где героиня - брюнетка. Он не забавляется. Она любит. Сводит с ума, чтобы спасти. Спасает, чтобы сводить с ума дальше. Так любит.
 Джоли многое умеет и не стоит навязывать ей только облик маленькой разбойницы из "Снежной королевы". Вряд ли эту сказку экранизируют в Голливуде, и скоро возраст не позволит надеяться на эту роль, и статус не даст размениваться на проходной эпизод. Хотя можно сочинить продолжение сказки и сделать маленькую разбойницу героиней - возглавит банду после смерти матушки. Впрочем, новая роль Джоли - Лара Крофт (кинофильм "Искательница подземелья"), компьютерная воительница - подобие разбойницы (и Снежной королевы одновременно?). Внешне похожа на Анджелину: случайное попадание создателя-художника.
 Она самодостаточна на экране, ей не требуется партнер, чтобы зрителям захотелось рассматривать ее в качестве дополнения к мужчине. Она может существовать автономно. Как Джиа, по словам ее патронессы Вильгельмины Купер: "Ты старая и молодая, декаданс и авангард, мужчина и женщина. Ты выглядишь так, будто тебе плевать". Плевать, как к тебе относятся, что думают другие, пока они с тобой, и что станут думать, уйдя от тебя. Со стороны кажется, что ей никто не нужен. Одна справится.
 Ее Джиа говорит: "Женщина не женщина, если она не блондинка". В начале 1999 года Джоли победила в опросе читательниц американского журнала Premiere: женщины с нормальной сексуальной ориентацией ответили на вопрос: "С какой актрисой вы согласились бы изменить своим убеждениям и провести ночь любви?" Комментируя это, Анджелина сказала, что она, вероятно, единственная актриса, которая согласилась бы это сделать, но только с разрешения бойфренда Тимоти Хаттона. В "Девушке, которую прервали" и в "Угнать за 60 секунд" Джоли - блондинка.
 Одежда. В кино: носит брюки - в "Киборге", в "Хакерах" (только в финале появляется в платье), в "Ложном огне", в "Собирателе костей" (в полицейской форме), в "Джиа" (платья только в сценах модельной съемки), в "Девушке, которую прервали", в "Играя Бога" (в основном в платьях, кроме финальной сцены). В жизни: "Я ношу одежду телесного, белого, черного, серо-голубого цвета. Я покупаю себе либо черные брюки и майки, либо что-нибудь такое, в чем стесняюсь выйти на улицу - или слишком сексуальное и прозрачное, или резиновое."
 Оружие: в "Киборге" руки и ноги, в "Ложном огне" нож и пистолет, в "Собирателе костей" пистолет, в "Джиа" нож. Причем с ножом ее героини в двух фильмах не расстаются. Пишут, что Анджелина отличается независимым нравом. У нее прямой взгляд, который требует такой же ответной смелости и честности. Глазами она бросает вызов. "Глаза очень живые и очень трезвые. Для женщины - слишком трезвые. Неги - вот чего ей недостает" (из романа Дины Рубиной, написано о другой женщине, но подходит). Правый глаз живой, задумчивый и приветливый, а левый - моментами словно стекленеющий и роковой, пугающе многообещающий: верится, что она способна им парализовать чужую волю. Цвет меняется в зависимости от настроения: то синий, то черный. Кажется, ничто и никто не способны ее смутить. У нее едва уловимый постоянный прищур. Или это исходит от губ? Которые словно зажмурились, но не стали уже. Она может быть въедливой, невозмутимой и бесстрастной. Может смотреть исподлобья, иронично, спокойно, и молчать. А может щедро расточать эмоции, вынимая из человека всю его ответную сердечность. У нее щедрая улыбка, словно душа нараспашку. Когда зубы блестят, как драгоценные камни в бархатном обрамлении. Она вдумывается в собеседника, определяя, чего от него ждать. Ее любопытство к партнеру обогащает обоих, потому что она заставляет личность найти в себе что-то доселе невостребованное, что-то достойное их партнерства. И вызывает любознательность сторонних наблюдателей. У нее характер и интеллект мужчины, но оболочка красивой женщины. У нее отцовский нос, лоб, уши и выражение глаз. Зато губами она, похоже, в мать (намекают, что не обошлось без пластической операции, но так не хочется в это верить, настолько органичны эти припухлости на ее лице, к тому же зачем бы ей предпочитать светлую помаду, чтобы визуально их уменьшать?). В ней на четверть французская кровь и наполовину кровь индейцев (то ли чероки, то ли ирокезов).
 Холодное оружие в ее руках - органичное продолжение тонких, длинных и рельефных пальцев. Кисти рук - как переплетения канатов и водных артерий. Лихо управляется с автомобилями, хотя: "Я плохо вожу машину. Но я не боюсь смерти, поэтому во мне нет страха. Боюсь только кого-нибудь задавить". (В жизни водит "Форд"). Ездит на роликах. Левша: оружие держит в левой, для рукопожатия протягивает левую, расписывается левой, курит левой, пощечину дает левой. Часы носит на левой. Рост - 173 см. Хобби - живопись. Любимый художник - Эгон Шиле (Schiele) (1890-1918): австрийский график и живописец (акварель, масло), представитель экспрессионистического авангарда. ("Подлинная Вена, начало ХХ века, одним из первых начал писать обнаженную натуру в очень откровенных позах, преимущественно пролетариат с грязноватой кожей", - так отзывался о любимом и малоизвестном в СССР художнике Святослав Рихтер).
 Джоли, как воронка, открытая для посетителей, жаждущих приключений. Но чтоб потом не стонать и не жаловаться. Сама Анджелина плачет на экране, как сильный раненый зверь: либо беззвучно - только глаза истекают, либо рычит, оттого что слабой быть не хочет и ничего не может поделать. Ее любит камера, все время норовит укрупнить лицо. Любит ее, когда она плачет и когда смеется, на крупных планах и общих, одетую и раздетую, с партнерами и без.
 2001 - "Искательница подземелья" (по мотивам компьютерной игры Tomb Raider. Героиня - Лара Крофт, родилась 14 февраля 1967 года в Лондоне, семейное положение - не замужем, жених (отставной) - герцог Фарингдтон, рост - 173 см, вес - 55 кг, параметры: 96-55-86, цвет волос - коричневый, цвет глаз - карий, особые приметы: пистолет (он же талисман) в руке. Дочь лорда Хеншингли Крофта (эту роль в фильме играет отец Анджелины Джон Войт). Отличное образование. Предпочитает индивидуальные виды спорта, неплохо стреляет, прошла специальную горную подготовку. В юности оказалась единственной, выжившей в авиакатастрофе, в одиночку добралась до ближайшего поселения. Не утратил тяги к изящному - изысканный акцент и особняк в Суррее остались при ней. Не считает приключения работой, но не отказывается от вознаграждения за найденные предметы старины. Пишет путеводители, не гнушается откровенных авантюр. Любит классическую музыку. При этом бегает, прыгает, стреляет, ломает и бьет, как спецназовец. Символ сексуальности, созданный мужчинами для мужчин: ее невозможно представить в роли жены или матери, ее образ предопределяет необыкновенную легкость сексуального бытия. Да, мужчины вольны управлять ею: одевать, раздевать, приближать, отсылать, не замечая, как сами становятся ее рабами, и можно спорить, кто же кого притягивает и посылает. Бывший супруг Анджелины Джоли - Джонни Ли Миллер - большой фанат компьютерной версии Лары Крофт).
 В прессе написали, что Анджелину рассматривали на роль Клариссы в "Молчание ягнят-2" ("Ганнибал"): Джоди Фостер отказалась играть во второй части - якобы не устроил сценарий. В "Собирателе костей" героиня Джоли напоминает персонаж Фостер. Наверное, хотели уйти от подобия Джоди, но побоялись, что это сильно отдалит продолжение от начала, и подобрали актрису по внешнему сходству с предыдущей исполнительницей (Джулиан Мур).
 В ноябре 2000 года режиссер Оливер Стоун объявил о своей готовности снимать картину "Без границ" - историю десятилетнего романа двух врачей из Копуса мира ООН, развернувшегося на фоне катастроф в Африке, Таиланде и Европе. Он - Ральф Файнс (сменивший Кевина Костнера, который предпочел другой проект). Она - Анджелина Джоли (до нее не роль претендовали Мег Райан и Кэтрин Зета-Джонс).
 В Голливуде земля, воздух, люди пропитаны кино. Идет большая игра. Индустрия развлечений. Каждый вспахивает свой маленький участок на огромном поле. И все вместе стараются, чтобы не было скучно. Отношения актрисы с журналистами похожи на те, что были у нее с психоаналитиком. Когда она фантазировала ради его профессионального удовлетворения. Чтобы прессе не казалось, что зря ею занялась, она подыгрывает, зная, что люди добавят или убавят по-своему, но новые версии не изменят оригинал. А репутация? Это шаткое строение. Как Пизанская башня, в постоянном наклоне, вот-вот упадет окончательно, но годы идут, близок последний вздох, а башня не падает. И если жить в страхе перед падением, можно ничего стоящего не совершить. Лучше заранее смириться с тем, что окружающие сочиняют о тебе так же, как ты сама фантазируешь.
 Голливуд живет выдумками. Например, как складываются пары. Возможно, парень звонит девушке и спрашивает: ты приглашена на вечеринку, может, пойдем вместе? Ей нужен спутник, ему - спутница, они объединяются и появляются на глазах у тех, кто завтра разнесет факт дальше. Во время телефонного звонка важно решить, хочешь ли ты, чтобы твое имя связали с этим парнем или это может повредить карьере, унизит твое достоинство. Оценив, ты либо соглашаешься, либо говоришь, что уже пристроена. Семейные союзы в Голливуде краткосрочны. Стоит поумиляться: как они долго и ладно вместе живут, - и узнаешь, что они на грани развода. Десять лет совместного существования вызывают уважение. Но через десять лет такие показательные браки обычно и распадаются. Есть избранные, которые, кажется, умрут в один день, например, Пол Ньюмен и Джоан Вудворт. У них нет детей.
 В Голливуде особенные дети. Полу сироты. Отцы уходят, матери пытаются возместить потерю и вложить в ребенка амбиции в квадрате: свои и за того парня. В тебя сажают зерно и усиленно поливают, когда показывают на экран и комментируют: вон твой папа. И ты думаешь, что оказаться с ним рядом можно лишь на экране, значит, надо туда попасть. Когда читаешь в газетах, что твой отец снимается там-то или в интервью кому-то сказал то-то. Он говорит это не тебе, а совсем посторонним людям. И ты запоминаешь, что эти люди вправе знать больше о твоем отце. Так закладывается разрешение доверять чужакам сокровенное, потребность делиться с ними тем, что не доносишь до близких по причине их постоянного отсутствия. Тебе не с кем поделиться пришедшими в голову мыслями и чувствами, кроме журналистов, которые всегда под боком, потому что пасут тебя, кроме временных партнеров, которые оказываются близки на миг съемок, а потом уходят и тебе совсем не жаль их терять, даже радостно, потому что они свидетельства твоего прошлого одиночества, твоей слабости. Голливудские дети живут потерями - впитывают, чтобы потом отдавать кино. Словно пиявки всасывают кровь, принося облегчение, но важно не переборщить, иначе можно погубить или погибнуть. Как погибла Джиа, от которой постоянно уходили самые дорогие люди. И она не хотела понять, что они вправе это делать, потому что есть не только она, но еще кто-то или что-то. Это трагедия полу сирот: они не могут смириться с тем, что не единственные. Они не могут делиться любимыми игрушками. Потому что игрушки подброшены им вместо важного живого существа. И если лишиться игрушек, то что останется?
 С точки зрения людей, которые что-то производят, работая на заводе, фабрике, актеры - бездельники, получающие баснословные деньги за ничто. Что они создают? Настроение? Чтобы другие с еще большим энтузиазмом работали на заводе, фабрике? В таком случае зрители вправе считать киноперсон своими покупками. То есть они оплачивают собственное настроение и их неумение делать что-либо другое, кроме как использовать данное им природой. Актеры должны всего-навсего здорово выглядеть для оправдания затрат публики. Как сказала Джиа пациентка в наркологической клинике: "Почему я должна тебя жалеть? Потому что ты красивая и получала 10 тысяч долларов в минуту за то, что ничего не делала?" Действительно! Ну и что, что с ней плохо обращались. А как обращаются с теми, кто за кадром, за журнальной обложкой, кто наблюдает и оплачивает ее портреты? Все справедливо. И то, что актер, пытающийся заявить о себе как о человеке, получает оплеухи. Ему еще надо решиться сказать: я человек. Стало быть, у него есть слабости, привычки, желания, право на счастье и несчастье, право говорить об этом, не задумываясь, интересно публике или нет. Но публика хочет красивую картинку, а не еще одного, такого же как они. Не за его человечность отдают деньги. Поэтому придумываются невероятности, чтобы сделать актерское существо поинтереснее. Чтобы не убывало желание смотреть: что дальше отчебучит такой-то?! Они - продукты питания. Их должны покупать. Сосуды, в которые хотят забраться не актеры, чтобы глянуть на жизнь с экрана, из иного измерения, откуда наверняка все выглядит фантастически. И каждый готов заплатить за возможность оказаться в голове, например, "Джона Малковича". И наплевать, что Джон Малкович не оболочка для чужого времяпрепровождения, а плоть с чувствами и мыслями. Словно аттракцион. Только чем компенсировать толпу народа, перебывавшую в актерской голове? Энтузиазмом создателя настроения, разными утопическими глупостями по этому поводу? Деньгами. С ними можно остаться в старости, когда уже не будешь картинкой, за которую захотят платить. Но потом ты же и получишь по голове. За то, что обманывала. Не предупреждала: мол, яркая витрина - ложь. Что (упрекнули героиню в «Джиа»): "никто на самом деле так не выглядит, даже ты".
 
 P.S. За последние шесть лет героиня усыновила ангольского мальчика, разошлась с Торнтоном (по причине его измен), стала послом ООН, удочерила девочку (из Эфиопии), сошлась с Бредом Питтом (не оформляя отношения официально, зато скрепив их детьми, то есть он записал их и на свою фамилию), родила дочь, усыновила еще одного мальчика (вьетнамского) и продолжает сниматься в кино. В фильме «Мистер и Миссис Смит» вместе с Бредом они были, как Роберт Редфорд и Пол Ньюмен в картине «Буч Кессиди и Санденс Кид». А ее Лара Крофт - это тот же Джеймс Бонд. Значит, она все-таки его сыграла.
 
 
Белый верх, темный низ. И наоборот
(беседа с братьями Верниками опубликовано в журнале "Ваш гинеколог" в 2013 году)

 Кто вам больше нравится, блондинки или брюнетки? - спросила я братьев-близнецов - Игоря и Вадима Верников, отловив их вместе в родительской квартире. Предлагая такую шутливую тему, я и не думала, что получится столь любопытный триолог.
 
 Вадим: - Мне брюнетки больше нравятся.
 Игорь: - Ну, наверное, мне тоже, хотя взгляд в первую очередь остановится на блондинке. Мне кажется, блондинки всегда притягивают внимание, как свет. А брюнетки, как тень. Даже, скорее, как день и ночь. Брюнетки тоньше, интереснее. В них есть магия.
 В.: - Меня блондинки отпугивают, потому что для меня это Мэрилин Монро. По-моему, она клиническая дура.
 И.: - Монро не дура. И, если не ошибаюсь, она крашеная.
 В.: - От ее облика у меня ощущение пустышки. И когда она была замужем за драматургом Миллером, между ними была абсолютная нестыковка.
 И.: - Но эта якобы пустышка манила к себе великих мужчин. И тот же Миллер был под ее чарами. Ну, понятно, что мужчина теряет голову, когда начинает работать только низ живота. Но это происходит на каком-то этапе, потом все-таки мужчина, прежде чем сделать предложение женщине, уже видит в ней не только объект с круглой задницей, круглой грудью и круглыми глазами. Это как Дана Борисова.
 В.: - Дана мне нравится.
 И.: - Но первое впечатление от нее, согласись, что она не самая умная женщина на свете.
 В.: - Дана - девушка с иронией, изюминкой.
 И.: - Конечно, в ней есть самоирония. Я думаю, анекдоты о блондинках высмеивают не женщин, которых природа одарила тем или иных цветом волос... Потому что цвет волос, в общем, никак не определяет женщину. Тогда можно так же обсуждать обладательниц редких волос и густых, длинных и коротких. Наверное, иронизируют над пергидролевыми блондинками, которые выбеляют волосы для того, чтобы...
 В.: - ...понравиться мужчинам.
 И.: - Барби-стайл.
 - Мерил Стрип пришлось в школьные годы воспользоваться пергидролем, чтобы одноклассники обратили на нее внимание.
 И.: - А нам с Вадимом ни слова не сказала об этом.
 В.: - Но Барби - это вопиющая пошлость.
 И.: - Для тебя. А миллионы девочек играют в Барби как в некую мечту. На уровне девочек это нормально, а вот на уровне женщин - инфантилизм.
 - А почему мечта - блондинка, а не брюнетка? Почему анекдоты про блондинок, а не про брюнеток?
 В.: - Блондинки более уязвимы. Это, наверное, действительно броская красота. Вот я не люблю броскую внешность.
 - А у брюнеток не броская?
 И.: - О чем мы вообще говорим? Пожалуйста, Олеся Судзиловская, наша с тобой подружка.
 В.: - Да, она блондинка.
 И.: - Самоироничная, талантливая.
 - Тогда про кого анекдоты?
 В.: - Про стереотип. А мы говорим про Дану, Олесю, которые в стереотип не укладываются. Но таких примеров немного.
 И.: - Я не знаю, с чего вообще началась травля блондинок и одновременно их возвеличивание, потому что оба эти полюса работают на них: и ирония, и обморок относительно всех этих мерилин. Очевидно, это связано с кукольным имиджем. Потому что брюнетка априори выглядит умней.
 В.: - Правильно, но я тебе хочу сказать, что сейчас время неблондинок. Если мы говорим о кукольности. Время достаточно жесткое.
 И.: - Смотрим. Самая притягательная, талантливая актриса Голливуда, любимица Вуди Аллена, - Скарлетт Йоханссон. А Шарон Стоун!
 В.: - У Скарлетт Йоханссон, мне кажется, более приглушенная внешность. Может быть, блондинкой женщина становится, чтобы выглядеть моложе? Та же Шарон Стоун в определенном возрасте покрасилась, чтобы освежить свое восприятие жизни.
 И.: - Блондинка - это большие вытаращенные глаза, грубо говоря. А брюнетка - глаза с поволокой. И опять же мы уходим от цвета волос... Я не думаю, что есть мужчины, которые любят только блондинок или только брюнеток. Мужчина любит женщину. С разным цветом волос, разным цветом кожи, с разной грудью. Мужчина вообще любит мозг женщины.
 В.: - А литературные героини, допустим. Вот Анна Каренина могла быть блондинкой? Мне кажется, нет. Среди «трех сестер» Чехова ни одной светловолосой. А Наташа - блондинка. По Чехову - выражение пошлости и вульгарности.
 И.: - Ну что Чехов прямо написал: Наташа - блондинка?
 В.: - Нет, но все время ее изображают блондинкой.
 И.: - Это тоже из области стереотипов.
 В.: - Раневская в «Вишневом саде» или Аня - тоже не блондинки. А Дуняша, легкомысленная девочка, вполне блондинка.
 И.: - С другой стороны, Мерил Стрип может сыграть Анну Каренину.
 В.: - Я думаю, та же Памела Андерсон просто культивирует в себе пошлость, она тоже не дура. Она понимает, что нравится окружающим, и чем больше нравится, тем больше растет ее грудь. Блондинка находится в мире своих представлений о том, как ей хочется, чтобы ее воспринимали. А брюнетка более сдержанно ощущает себя в жизни.
 И.: - Мне наоборот кажется, что брюнетки более страстные.
 - Слово «роковая» к кому больше подходит?
 В.: - К брюнетке. А если вспомнить советские времена... Все продавщицы, толстые, с огромными халами на голове, были блондинками. Или официантки. Пошлые, жуткие бабы.
 - Но Шарон Стоун в «Основном инстинкте» - роковая блондинка.
 И.: - Верно, роковая... Но вспомним группу «АББА». Одна солистка темная, другая светлая. Сначала смотришь на светлую...
 В.: - ...а запоминается черненькая.
 И.: - У светлой, по-моему, была самая сексуальная попа в Европе.
 В.: - А я смотрю сквозь белую. Ну вот болонки, например, ужасны. Благородные собаки не будут блондинистыми.
 И.: - Договорился! При чем здесь дивы, старательно обсуждающие с парикмахерами тон краски, обращающей их в блонд-касту? Сейчас до мышей дойдем.
 В.: - У меня первая ассоциация с блондинкой - болонка. Я во всем белом ощущаю некую пошлость. Белый костюм, белые туфли, белая машина...
 - А платье невесты?
 В.: - А что, это не пошло?
 И.: - Ты с ума сошел! Это невероятно красиво. И каждый мужчина мечтает однажды увидеть рядом с собой женщину в белом платье. Но перечисление у тебя было хорошее: белая машина и так далее. Это действительно мерзковато. Мне интересно, когда женщина надевает бюстгальтер с накладной грудью, о чем она думает? Она его надевает для себя или для мужчины? Если для себя, для собственного ощущения, то еще ладно. А вот если для того, чтобы соблазнить мужчину, то как она представляет себе его реакцию, когда он увидит эту пошлость, скрывающуюся за декорацией?
 В.: - Но зачем они перекрашиваются? От неуверенности в себе?
 И.: - Блондинка - это каблуки, короткая юбка, предполагаемая быстрота сближения, это красный лак, чулки на подвязках... Брюнетка - тот же набор, но более дистанцированный. Блондинка, как кукла на свадебной машине с уже раздвинутыми ногами.
 В.: - А брюнетка - девушка с вуалью.
 И.: - Да, у нее, конечно, тоже ноги в какой-то момент сделают это движение, на шпагат она тоже сядет, но не сразу. С брюнеткой надо поработать. Ее надо добиваться.
 В.: - А блондинка сама добьется. Поскольку уже пошла на первый решительный шаг - перекрасилась и далее со всеми остановками.
 
 
Отчаянная шоуменша
(интервью с певицей Ириной Аллегровой опубликовано
в еженедельнике «Неделя» в 1992 году)
 
 Ирина Аллегрова - певица нашего времени, нашей потерянности и задушенности. Она помогает нам выдохнуть боль. Только Аллегрова может исполнять слезоточивые песни так, что язык не повернется над ними иронизировать. Плакальщица и заводила. Народная лицедейка. В концертной маске - она не просто в роли. Она - роль. Иная, чем дома, когда забирается на диван, топит ноги в толстом одеяле и позволяет себе отдых.
 
 - Ирина, вам не скучно выходить на эстраду и работать с мальчиками-девочками, которые петь толком не умеют? Вы кажетесь очень взрослой рядом с ними, вас это не угнетает?
 - Не угнетает, наоборот, помогает. Потому что при этом мальчики и девочки, которые не на эстраде, а около нее, продолжают меня, к счастью, любить и прислушиваться ко мне, то есть я для них авторитет. Ничего, что я так смело об этом говорю?
 - Одинаково восторженная реакция на ваши песни о нелегкой женской доле девочек-подростков и солидных женщин, вплоть до старушек, видимо, свидетельствует о том, что осознание тяжелой участи заложено в женских генах?
 - Во всяком случае, веселыми, беззаботными мы бываем, наверно, только в раннем детстве.
 - А каким вы помните свое детство?
 - Сначала беззаботно-прекрасным. А потом у меня его не стало, потому что я серьезно занялась музыкой в школе при консерватории. Минуты, когда можно было вырваться на улицу поиграть, были редки. Но чем-то надо было развлекаться. И я развлекалась тем, что, сидя по несколько часов в день за инструментом, клала перед собой какую-нибудь интересную книжку и играла одно и то же, как бы учила упражнение.
 - Для вас эстрада - как для рабочего станок, с помощью которого он зарабатывает деньги?
 - Это счастье, что моя работа совпала с моим хобби. Получилось так, что то, чем мне хотелось заниматься в жизни, еще и заработок приносит. Я отсчитываю свой путь с 85-го. Тогда я стояла, как Мать-родина, на творческом вечере и горланила песни Оскара Фельцмана. Потом работа в группе "Электроклуб" Давида Тухманова. Там я тоже делала то, что требовалось им. Когда появились песни Игоря Николаева, нужные мне, у коллег по группе это вызвало недовольство - не подходит, мол, "Электроклубу". Я говорила: но это подходит мне. В результате ушла из коллектива и два года работаю одна. При этом я благодарна каждому человеку на каждом этапе моей жизни, который мне что-то дал...
 Был момент в "Электроклубе", когда я прилично сорвала связки. С тех пор появился - старая моя мечта - немножко хриплый голос. Но я считаю, дело не в том, как пою, а что при этом чувствую и что заставляю чувствовать других. Люблю работать в концерте на контрасте, чтобы после слез люди смеялись, а после смеха плакали.
 - На нашей эстраде вы держитесь обособленно, выглядите стоящей в стороне, вне общей тусовки, сама по себе. Вы кажетесь домашней женщиной, которая к тому же еще и поет...
 - Я не женщина, которая поет. Я женщина, которая живет.
 - Есть такая формулировка, что творчество - это бегство от неудовлетворенности в личной жизни...
 - Это не бегство от... Скорее бегство к неудовлетворенности. Женщина-гастролер, ведущая мой образ жизни, - небольшой подарок для любящего мужчины.
 - Вы создаете себе проблемы...
 - Они сами создаются. Но когда я на сцене, все проблемы отходят очень-очень далеко.
 - Ваше отношение к собственному творчеству с течением лет наверняка менялось...
 - Я старалась никогда не смотреть на себя со стороны... Может быть, это неправильно, но мне кажется, что можно очень хорошо петь, потрясающе, как поют Долина, Отиева. Это не голос, а инструмент, связки - это инструмент. Можно быть очень красивой, обалденно - ноги из-под ушей, еще что-то - не петь, просто ходить по сцене. А можно жить, как душа несет. И петь, как поет она. Мне кажется, у меня это получилось. Благодаря тому, что все песни "николаевского цикла", начиная с "Игрушки", "Верьте в любовь, девчонки", написаны конкретно для меня.
 - Какие-то взаимоотношения с коллегами у вас существуют?
 - Вы правильно отметили, что я обособленно держусь. Еще до того, как пришла на большую сцену, многих людей перевидала. И, наверно, меня что-то сильно обломало. Друзей у меня очень мало. Слово "подруга" не люблю. Оно поверхностное. Подруг достаточно, а друзей мало, к ним относятся и женщины, и мужчины. Я стараюсь ни с кем не сближаться, чтобы ни в ком не разочароваться. Тем более что для моей души мне друзей хватает.
 - В вашей жизни было много предательств?
 - Много.
 - И вас предавали, и вы?
 - Я никогда никого не предавала. Ну, если называть предательством, например, развод с мужем... Хотя я не считаю это предательством. Ни одна нормальная женщина от хорошего не уйдет...
 - Вы боитесь одиночества?
 - Какого? Душевного или физического?
 - Как интересно вы разделяете.
 - Физическое одиночество - когда ты сидишь в комнате одна, никому не нужная, никто не звонит. А душевное - когда я хочу одиночества. И с удовольствием буду сидеть в комнате, душа моя будет полна. Будет куча звонков, из-за которых я отключу телефон. Уверенная, что нужна кому-то.
 - Вы побывали в Америке. Какие впечатления?
 - Первые три дня привыкала к обстановке. А потом поняла, что нахожусь абсолютно в той же атмосфере, в той же ситуации, в какой находятся и западные артисты довольно большой величины. Для них это нормальное явление - выступление в казино, в ресторане. Никто из публики не подойдет, не нахамит. Это не наши рестораны... Кстати, мне сказали, что на Новом Арбате открыли секс-шоп и в витрине на всеобщее обозрение выставлены интимные вещи. И ходят мимо дети, пожилые люди, которым это не по душе. Это то уродство, которое проявляется у нас уже слишком во многом. Еще по поводу ресторана. Когда ты поешь на танцах - это одно, а когда выступаешь в программе - другое. А у нас понимают так: я заплатил большие деньги - купил артиста, значит, могу по нему ногами ходить. Я так же, как любой человек, за свой труд хочу получать деньги. Но есть вещи, которые не покупаются. Человеческое достоинство.
 - Вас часто злит публика?
 - Сейчас, к счастью, нет. Потому что приходит народ именно "на меня". И если они купили довольно дорогие билеты, значит, пришли с добрыми сердцами. Попадаются, конечно, разные... Ужасно смешно, когда, бывает, слышу: "Ира, давай!" Я один раз не выдержала, спросила: "Прямо здесь?" Зал смеялся. Я при том, что очень спокойный человек в жизни, страшная хулиганка на сцене.
 - Вы считаете себя соблазнительной женщиной?
 - Мне очень приятно, когда так говорят. Каждой женщине хочется иметь то, чего ей недостает. Я, например, всегда хотела быть худой, стройной, высокой. Как-то у Вячеслава Зайцева мне шили костюм. И я сказала: "На меня вообще-то тяжело шить, у меня такая нестандартная фигура". А он сказал: "У тебя настоящая женская фигура, это на моих "вешалок" легко шить, потому что не на что, а сшить на фигуру - это искусство".
 - Вы себя часто не любите?
 - Угу. Я, знаете, за что себя не люблю последнее время? Но это я скажу не сама от себя, а как обо мне говорят мои близкие. Не люблю себя за свою мягкость, нерешительность, за боязнь кого-то обидеть. Я все больше сталкиваюсь с тем, что в некоторых вопросах надо быть гораздо жестче. Не люблю себя за то, что позволяю себе, когда приезжаю домой, настолько расслабиться, что откладываю какие-то дела - просто нет сил. Зато, когда отдохну, ужасно себя ругаю: надо было позвонить, надо было съездить... Но все объять невозможно. Мне довольно трудно приходится эти два года, потому что всеми делами - и продюсерскими, и менеджерскими - занимаюсь сама. Но я выбрала себе такую жизнь.
 Со мной два очень близких мне человека - Хизри Байтазиев и Абрам Сандлер - два директора. Мой мозговой центр. Можно быть директором, который умеет сделать гастроли, выбить деньги, заплатить, а есть такие, которые чувствуют артиста нутром: только подумаешь о чем-то, они уже знают, чего ты хочешь. Это великое качество. Мне повезло.
 - А как вы относитесь к деньгам?
 - Какой-то анекдот был: а вот этого чем больше, тем лучше. Если бы то, что у меня есть сейчас, было хотя бы два года назад, то, наверно, я считала бы себя очень богатым человеком, то есть могла бы себе позволить иметь все для нормальной жизни. Я не говорю, что в этом смысл жизни. Был период, когда мне хотелось иметь много денег. А сейчас я понимаю, что все равно их не буду иметь. Поэтому "понты", как это называется, ужасно не люблю. Хотя признаю, что иной раз они нужны. Где надо, я сама могу "звезду дать". Ко мне еще в детстве, бывало, мальчишки боялись подойти - ходила с неприступным видом и думала: почему ко мне никто не подходит, что я - хуже других, что ли? Но рассказывать о том, чего нет! Это как с Америкой. Я слушала интервью некоторых наших артистов, которые приезжали оттуда, и думала: ну, такого не может быть, чтобы явиться - и Америка у твоих ног! Да, Америка была у наших ног. Но какая? Наши эмигранты, которые или знают нас, уехав недавно, или им в кайф, что вот приехали бывшие соотечественники. Плюс там ходят наши записи. Да, я прекрасно себя чувствовала там, действительно русской звездой, но как может быть особенно интересно для американцев то, чем я занимаюсь? Хвалите себя, как говорит Жванецкий, источник забывается, а мнение остается. Я так не умею.
 - Может, это морально поддерживает того, кто хвалится?
 - Может быть. Меня поддерживают реальные вещи. Не воздушные замки.
 - Считаете ли вы, что добились того, чего заслуживаете?
 - В творчестве - да, наверно. Теперь хотелось бы так же ровно все удерживать.
 - Что вас выводит из состояния депрессии, если случается такое?
 - Только время. Покой. Посмотреть хороший фильм, книжку почитать.
 - А что думаете о себе, когда безумно собой довольны?
 - Что в этот момент я безумно собой довольна, и мне хочется, чтобы это было подольше. Но, к сожалению, такое недолго продолжается.
 - В вас течет восточная кровь?
 - Когда меня спрашивают, кто я по национальности, я говорю: метиска. Не люблю уточнять, потому что сейчас все республики так развоевались, что не хочется кому-то принадлежать, чтобы не обидеть других. Я все равно не разбираюсь, кто из них прав, кто виноват.
 - Родители довольны вами?
 - Теперь уже да. Сначала были ужасно недовольны. Готовили мне карьеру пианистки, сольной исполнительницы. А я ушла в легкую музыку, как это всегда считалось. Не такая уж она легкая.
 - А как вы думаете, почему этот жанр исторически считается легким?
 - Сейчас возрождают понятия: белая кость, голубая кровь... Кто-то же сказал когда-то, что есть белая кость и черная - плебеи. Так же классика считалась всегда элитарной, а остальное - на потребу низменным вкусам. Человек сам выбирает. Я против насилия в этом деле, но и против чересчур большой облегченности, не только в музыке - во всем, что касается воспитания. Очень люблю словосочетание "золотая середина". Я себя считаю не столько певицей, сколько шоуменом, или шоуменшей. Мне недавно было приятно услышать комплимент от одной известной драматической актрисы: побывав на моем концерте, она обнаружила, что, оказывается, я актриса...
 
 
Девочка на шаре
(интервью с певицей Ириной Епифановой и аранжировщиком-композитором Михаилом Кудеяровым в 1999 году)
 
 Куда они исчезают? Те, на кого надеешься, что спасут, вытянут, зазвучат. Лучшие певицы России.
 Ирина Епифанова - вокалистка с диапазоном голоса в четыре с половиной октавы, как у Селин Дион, год сидела дома, вынашивая ребенка и альбом. Сын и музыкальный материал появились одновременно.
 В памяти о ней болтаются какие-то незначительные детали. Разве что победа на конкурсе Ялта-90 исключение. А так... Неистребимая "Ямайка" времен солирования в "Браво". Уход из группы, принуждавшей ее перепевать репертуар Агузаровой. Попытка творческого союза с Максимом Фадеевым и мысль, что это могло быть куда интереснее того, что сложилось у него с Линдой, если бы не деньги последней. Слух о бракосочетании Ирины с Борисом Моисеевым - так добрый «дядя Боря» хотел раскрутить молодое имя, но рекламный трюк прилип к Епифановой, как банный лист. Песни Лайзы Миннелли и Барбры Стрейзанд в ее исполнении. Английский язык Ирине близок периодом учебы в спецшколе и в институте иностранных языков. Когда она начала писать себе тексты песен, ей поначалу проще было слагать их по-английски, а потом переводить на русский.
 В 12 лет Ирина любила индийскую мелодраму "Танцор диско". Раз тринадцать смотрела. Недавно купила на видео из любопытства пересмотреть и поразилась: наша эстрада - это "Танцор диско". Пафос, перья, мелодии... Мы так и сидим в 1982 году?

 - Ира, сейчас на эстраду выходит молодое поколение, девочки вроде Алсу, Земфиры. Как тебе кажется, в них есть потенциал?
 Ирина: - Я не чувствую...
 Михаил: - На два-три месяца. Пока денег хватит. Или пока людям не надоест.
 И.: - Вот кстати Земфира, может, не на два-три месяца. Может, здесь будет культовый проект, это уже подольше. Единственное достоинство ее в том, что она делает все сама. Остальные дамы - исполнительницы. Тут все зависит от репертуара. А если человек себя лепит сам, то он будет свой импульс давать.
 - О Земфире говорят, как о новой Жанне Агузаровой.
 М.: - Да, ниша освободилась. Но если вернется Агузарова, то будут слушать ее.
 И.: - Если взять такой символ как Линда... Ведь она не меняется на протяжении долгого времени, потому что не умеет этого делать.
 М.: - Она как солдатик.
 И.: - Ей не помешало бы найти другого композитора, потому что хочется нового, многих зрителей ее однообразие уже раздражает
 М.: - Звучит первый аккорд, и ты понимаешь, кто это и что это.
 - А есть мода на женский вокал? Какой голос, какой тембр в моде?
 И.: - Я могу сказать, кто научил нас всему. Группа "АББА". Она научила вообще всю Европу петь. Дала какой-то определенный тембр. Что касается нас, то у нас в моде два вокала: Жанна Агузарова и Алла Пугачева.
 М.: - Это как в Гнесинке учат. Девочки все - Хьюстон, мальчики - Фреди Меркюри. Даже если человек приходит с другим тембром, его начинают переделывать под это. Это как мода на длинные ноги, красивые мордашки. Белые волосы или черные.
 И.: - Сейчас мода на шептунов.
 М.: - Моду диктует сейчас MTV. Насмотрелись - ага, классика с рэпом. И начинают клепать то же самое.
 И.: - Меня как зрителя больше всего раздражает наша негроидно-черная байда, никак больше не назовешь. У нас такая зависимость от черной культуры! Я удивляюсь, насколько можно этому подчиняться. Столько групп, читающих безумный рэп с жуткими текстами.
 М.: - Это пародия... с не поставленными трясущимися голосами... под нытье. Тот же "Премьер-министр" - хорошо поют, качественно, не спорю. Но таких единицы. Засрали, извините за выражение, музыку "соул". Какая там душа!
 - А почему мы так всеядны в западных пристрастиях - одновременно можем любить и Мадонну, и Тину Тернер, и Уитни Хьюстон, и Кортни Лав? А у нас вцепимся в кого-то одного и других отвергаем. Если брать только женский вокал.
 М.: - Нет выбора. Из десяти человек у нас найдется один, который по-настоящему трогает. У нас либо музыка хорошая - человек не умеет петь. Либо поэт хороший, но композитор плох, лучше бы человек выходил и пел а-капельно.
 - Назовите вашу десятку лучших певиц в нашей стране.
 И.: - Агузарова, Юля Началова... И не знаю, кто еще...
 - Отиева?
 И.: - Отиева очень хорошо поет, но это уже мастер.
 - Долина?
 - Нет, я такой певицы не знаю.
 М.: - А мне как исполнительница нравится Кристина Орбакайте. Одну-две песни могу послушать-посмотреть. Она меня не обламывает ничем.
 - А Ольга Кормухина?
 И.: - Оля очень сложный человек, она очень экспрессивная певица.
 - Валерия?
 И.: - Нет, очень холодная.
 - Алсу? Говорят, новая Анна Герман...
 И.: - Мы когда послушали Анну Герман, мы поняли, что лучшей певицы в нашей стране не было! Это такой голос, тембр! Такое трогательное обаяние. Это так цепляет. Это душа. А у нынешних. Может, школы не хватает, те певицы прошли путь нелегкой карьеры.
 - Сейчас в шоу-бизнесе одиночки немыслимы. Исполнитель обязательно состоит при ком-то или под кем-то, то есть нужна крыша. И как туда попасть, в эту зависимость?
 И.: - Вот перед нами такая задача.
 М.: - Если придешь с мешком денег, тебе сразу же найдут опекуна, который станет заниматься твоими деньгами. Если есть спонсор, то можно существовать и в одиночку, просто сложнее, потому что связи многое ускоряют.
 И.: - Вот я сейчас с этим столкнулась. Пока рекомендацию кто-то не даст тебе... Отдаешь послушать альбом - людям нравится, но где они? Молчат. Не говорят ни да ни нет. Может быть, досье собирают. Выясняют, чем я раньше занималась. Мне всегда нравились такие интересные заметки, вроде: "Ирина Епифанова была замечена в кругу подозрительных людей". А чем подозрительны не расшифровано. Или буквально неделю назад меня спросили: как же вы вышли замуж за Бориса Моисеева? Люди, я уже четыре года замужем за натуралом! И у меня есть ребенок! Сколько можно! Уже было сказано сто пятьдесят раз - рекламный трюк, просто пошутили.
 - А может, перешутили, перемудрили? Не просчитали, как этот трюк аукнется тебе же спустя время?
 И.: - Получается так, что мы абсолютно все глупые. Не хочу обижать наш народ, я его дико люблю, безумно боюсь, но получается так... Ну, это же видно, что это невозможно...
 - Мы наивные и доверчивые. А почему ты боишься народа?
 И.: - Потому что я действительно уже не знаю, чего ожидать. У меня состояние полного удивления. С точки зрения любителей пикантного, в моей жизни ничего любопытного не происходит. Я не могу удовлетворить этой потребности. Думаю, что самое интересное - это просто послушать мой материал.
 - Вы отдали материал уважаемым вами продюсерам или всем подряд?
 - Мы, конечно, скрываем, что отдали всем. Каждому сказали: только вам, на вас вся надежда. Может, они теперь ждут, кто рискнет первым. Я очень уважаю Женю Фридлянда как продюсера. Профессионально мне было бы интересно с ним работать, я знаю, что я к этому готова. Толмацкому отдали материал.
 - У тебя нет ощущения, что пересидела, еще немного, и вообще забыли бы, что есть такая певица?
 - Нет, наоборот, у меня сейчас такой творческий подъем! До беременности, два года назад, у меня было состояние... я не знала, куда мне идти, что делать, материала нет, никого рядом нет... Потом встретила Мишу. И мы ночами сидели, я с пузом писала стихи, петь не могла. Это как никто не верил, что я когда-нибудь выйду замуж... после Бориса Моисеева... Что у меня будет нормальная семья, нормальное творчество.
 - Чему ты научилась за последний год?
 - Общаться. Раньше этого не было. Я говорю, я дико боюсь людей. Мне Миша все время вставлял: надо звонить, надо общаться. Как, а что я скажу? С чем позвоню? Материала-то не было. Вот как только появился, стало легче. И при этом еще много проектов. Уникальные вещи, которые на меня повесили, а у меня руки не доходят. Мне сейчас прислали материалы из Франции - песни из репертуара Изы Кремер. Первая волна нашей эмиграции, тексты и ноты из коллекции. Никто не помнит ее голоса. Придется как-то восстанавливать... я ни разу не слышала, только по книгам...
 - А нужно, чтобы вышло похоже?
 И.: - Да, надо нащупать стилистику.
 М.: - У нее учился Вертинский.
 И.: - Вера Холодная была ее большой поклонницей. Меня уже ждут во Франции с концертами. Это такие салонные выступления. Тур для эмигрантов, ищу аккомпаниатора, это будет пение под рояль.
 - Ира, а зачем выпускать альбом?
 - Материальный отчет о выполненной работе. Выпустить - и забыть. А что после меня еще останется?
 - Тебя не смущает, что ты вольешься в тот шоу-бизнес, который тебя не радует? Ты же не сможешь остаться особняком. Станешь винтиком этой системы.
 И.: - Стану винтиком. Да, но у меня есть мысли, идеи, потенциал. Я могу предложить разное: хотите классику - пожалуйста, хотите клубную музыку - пожалуйста.
 М.: - Она универсальная певица. У нас их очень мало.
 И.: - Да, у нас каждому исполнителю навязывают определенную стилистику, ограничения большие.
 - Может, эти рамки-ограничения нужны для народной любви? Чтобы тебя идентифицировали с определенным стилем.
 - Почему же тогда Алла Борисовна не пошла этим путем? Ведь она же не стала той камерной певицей, которую из нее готовили.
 - Массы бы не приняли, не поняли.
 - Правильно, но у нее своя дорога, а у меня для масс, для каждой массы - своя. Это как долгоиграющая пластинка. Мне Борис Моисеев сказал: вся твоя фишка в том, что помимо актерства ты берешь еще и аппаратом. Это тоже людям нравится.
 - Наша публика очень любит, когда исполнитель поет громко, она вжимается в кресла и плачет от восторга, что ее туда вдавили.
 - Я не люблю громко петь. Считаю, что в человеке должна присутствовать культура пения. Зачем мучить людей, особенно пожилых, какими-то выкриками? Достаточно спеть для них вальс - и они мои. Мы с Мишей очень интересно работали. Так работают многие западные исполнители, та же Мадонна. Миша писал музыку, и передо мной стояла задача - вложить в нее текст, как я ее чувствую. И получались песни-картинки. Причем, он сказал, что под меня, оказывается, очень трудно писать. Но у нас с ним это вообще первая работа. Он раньше делал аранжировки, а тут я его подвигла на то, чтобы сделать большую работу. И получалось две песни, а что дальше? А дальше не знаем, что делать. И месяц уходит на поиск темы, чтобы она не выбивалась из написанного. Концепция - модное слово - заключалась в том, что вроде бы песни разные, а состояние одно.
 - И как же удавалось не потерять это состояние?
 - Любовь делает великие чудеса!

 
Волнистая женщина
(беседа с писателем Валерией Нарбиковой для газеты «Деловая женщина» 30 октября 1990 года у нее дома в присутствии гиперсексуальной кошки Нельси)
 
 Я открыла для себя ее имя, когда в 1988 году прочитала в журнале «Юность» повесть «Равновесие света дневных и ночных звезд». Люблю названия сродни Сагановскому: «Немного солнца в холодной воде». Для меня это уже примета любопытной личности.
 
 - Валерия Спартаковна, как вы относитесь к понятию "деловая женщина"? Вы его приемлите или оно обозначает нечто несуществующее в природе, патологическое, придуманное для оправдания каких-то комплексов?
 - Скорее всего эта категория "деловая женщина" подходит больше мужчине. Приятно, если бы мужчина был деловой женщиной, потому что женщина ведь сама по себе существо энергичное, чего иногда не хватает мужчине. Нет, это приятно, когда женщина деловая, но, когда дела не бессмысленны, потому что иногда очень много сиюминутных дел. Мне ближе другой род женщин - творческих, или тогда - домашняя женщина.
 - А само разделение на мужчин и женщин вас никогда не смущало, не коробило, не раздражало?
 - Мне кажется, что поскольку в природе существует пол, женский и мужской, то самое замечательное, когда происходит высшее проявление мужского пола в мужчине и высшее проявление женского пола в женщине. Я не люблю мужеподобных женщин и женственных мужчин. Мне нравится полное воплощение в каждом из них своей собственной Природы, что прекрасно все-таки. Женщин, которые вынуждены, может быть, заниматься чисто мужскими делами, мне просто немножко жалко, потому что они отказывают себе очень во многом, занимаясь не своей природой. Например, женщина - директор фабрики, председатель кооператива, то есть женщина-начальник. Я бы не хотела быть начальником.
 - А что заложено в женской природе?
 - Это очень хитрый вопрос. В женщине есть очень много подтекста, что-то такое в ней есть, что мужчинам вообще не свойственно. Скажем, она может заставить мужчину сделать то, о чем он даже не будет знать, то есть ему будет казаться, что это сделал он, а на самом деле это сделает женщина. В ней есть какое-то удивительное внушение: лучше пусть она будет заместителем директора - и директор будет делать то, что она ему станет диктовать. Такое неявное проявление. Если в мужчине есть воля в чистом виде, то в женщине есть интуиция управления этой мужской волей. Скажем, если мужчина - это прямая линия, абсолютно, то, мне кажется, женщина, скорее, волнистая. Если мужчина идет на какие-то компромиссы, это его характеризует не очень хорошо, а если женщина принимает решение, потом его изменяет - это называется женской логикой, хитростью, коварством, но на самом деле это просто ее истинная природа. Ее истинная природа - волна. А его истинная природа - луч.
 - Как вы относитесь к теории об изначальной цельности мужского и женского в одном существе? Насильственное разделение при?вело к тому, что мужчину тянет в женщине, как к своей половине, а женщину - к мужчине. Стремление воссоединиться, сделать как было изначально...
 - Это и есть то, что мы называем любовью. Когда мужчина и женщина объединяются и представляют из себя нечто совершенно цельное, когда их влечет друг к другу. А так они разделены и в этом нет ничего ужасного, тем более что при нашем социуме и не может быть никакого объединения. Потому что если бы произошло то, что подразумевается под объединением, женщина просто превратилась бы в лошадь, переняла бы все, что есть плохого в мужчине, действительно, взвалила бы на себя все и стала бы этаким мужчиной в женской плоти. А мужчина бы наоборот, избавленный от этого, нежился бы. То есть было бы нечто мне совершенно неприятное. Сейчас и к нам докатилось феминистское движение, когда женщина берет на себя основную энергию и как бы думает, что она может обойтись без мужчины, по крайней мере она может получать деньги, рожать детей, может прокормить ребенка, она совершенно самостоятельный человек и мужчина ей как бы и не требуется, да? А на самом деле это какое-то страшное обеднение и обделение себя самой. Она-то, конечно, может обойтись, прожить, но зачем?! Это опять же нарушение природной гармонии. Наоборот, она должна снять с себя, взвалить что-то на мужчину, а не перенимать его тяжесть, тогда она будет женщиной, женственной. Допустим, мужчина-женщина, и в то же время человек. Мужчина хочет быть человеком, и женщина хочет быть хорошим человеком, и получается, что женщина стремиться быть не столько человеком, сколько мужчиной. Вот в чем весь ужас этого феминистского движения. Пусть лучше она будет человеком как женщина. А мужчина - как мужчина.
 - В вашей повести "План первого лица. И второго" есть такая фраза, что люди женятся, чтобы снова обрести папу и маму...
 - Это очень страшно на самом деле. Я ощущаю такую беззащитность человека перед всем этим миром, что для меня мужа как любовника, как отца детей мне мало. Что такое папа? Папа - это то, что тебя охраняет, ты по отношению к нему всегда ребенок. И если я нахожу в мужчине существо, в отношениях с которым я могу чувствовать себя ребенком, то меня это очень охраняет от этого мира, иногда недоброжелательного и злого. Поэтому в этой фразе не патология, не инцест в подтексте, а естественное начало: мужчина - как нечто защищающее.
 - Вы росли в смирении с окружением?
 - Не знаю. Я иногда ужасно тоскую, глядя на этот мир, потому что мне кажется, что он какой-то- сдвинутый немножко. Даже не немножко, а сильно сдвинутый, особенно сейчас он кажется мне просто сумасшедшим. То есть человек не может жить естественно, радоваться, а все время должен что-то преодолевать, причем, преодолевать из-за быта, отнюдь не ради красивых, интересных целей. Меня это страшно угнетает. Тяжело смотреть на этот мир. Он мне не нравится.
 - У вас бывает ощущение потерянности?
 - Бывает, очень сильное. Я очень не люблю это состояние. Даже хуже - бывает ощущение, что этот мир перестает меня удивлять. Я так думаю, что, пожалуй, отнесу это к усталости, тогда мне становится легче. Но действительно перестает удивлять. Какой-то такой круг... топтание на месте, и это топтание просто выводит из себя, оно неприятно. Особенно сейчас у нас. По-моему, это любого человека может вывести из себя, а советский человек все чего-то ждет, надеется: ну еще год, ну еще пятьсот дней, семьсот... Бесконечность топтания на месте - ужасное состояние, как будто не живешь, а думаешь, что начнешь жить завтра. Я по натуре не пессимист. Я люблю жизнь, мне она нравится не просто как факт, я бы не хотела, скажем, уйти из жизни. Меня многое радует, поэтому обреченности, что все ужасно, нет. У меня есть дочка, друзья... Кстати, плохое состояние очень часто является, может быть, дополнительной энергией для текстов. В состоянии нервного напряжения я сажусь и пишу. Вся отрицательная энергия, которая во мне накапливается, вдруг рассеивается после того, как это выливается в текст, происходит освобождение от черноты в себе, выброс такой.
 - А состояние читателя вас не волнует?
 - Абсолютно. Это его проблемы. Я, когда пишу, не думаю, кто это станет читать, что он по этому поводу скажет.
 - Вы не прячетесь от действительности в свой индивидуальный кокон?
 - Нет! А зачем от нее прятаться? Ее иногда надо уметь преодолеть.
 
 Мои ощущения от ее повестей. Ее героини маются от того, что отдают больше, чем от них готовы, способны принять. Дар подавляет и вызывает отторжение и страх самолюбия. Как телефонный не диалог: на одном конце провода тихое "я тебя люблю", на другом - крик "повтори, тебя плохо слышно!" Героини слабы и сильны одновременно, сильны страстью, которая пугает замурованных в себя. Ее героини не вписываются в окружающий пейзаж, они постоянно выбрасываются из него, как самоубийцы. Они несут в себе такую великую страсть, что одного мужчину, достойного этой величины, не найти. Один не осилит такой страсти. Потому для облегчения его участи находится второй. Тогда обретается равновесие и одновременно мука треугольника, где виновата и страдает женщина, у которой на первом плане - космос, на втором - земля; она нуждается в опоре на то и другое.
 
 - Мне очень интересно, как люди воспринимают, восприятие очень разное. Вчера мы сидели с Ниной Садур, и она рассказала, как она восприняла часть моей книжки, что для меня было просто новостью. Ведь человек воспринимает, исходя из собственного опыта, он видит то, что в этом понимает, благодаря собственному опыту. А человек, который пишет, опирается художественно на собственный. Эти опыты могут пересекаться, расходиться, вообще куда-то уходить... И тогда получается, что восприятие читающего очень сильно может отличаться от того, что ты хотел этим сказать.
 - Оценка вашей литературы как эпатажной вас злит?
 - Нет. Она, наверное, действительно так воспринимается, в ней, видимо, на самом деле существует какой-то, эпатаж, но он не в том, что я перехожу в как бы запретную тему - для литературы нет запретных тем, - а то, может быть, какими словами эта запретная тема раскрывается. Может быть, в этом эпатаж. Мне кажется, что дело именно в структуре текстов, а не в теме, потому что тема самая что ни на есть нормальная. Что, собственно, эпатажного в треугольнике?! Ничего. А вот то, как этот треугольник преподносится, это, может быть, и есть легкий эпатаж.
 - В своих героинях вы подчеркиваете их женственность, женскость. Это значит, что вы вообще не комплексуете по поводу неравенства, неравноправия мужчин-женщин?
 - Мне кажется, что сейчас не только не неравенство, то есть не только даже, что мужчина больше. Сейчас наоборот такой настал период, когда женщина в чем-то больше мужчины, и мужчина оказывается слабым звеном, и вот эта слабость мужчины мне менее всего интересна. Мне интересен сильный мужчина. Интересно скорее единоборство женщины и мужчины при том, чтобы у каждого было сильное воплощение пола. Отношение к мужчине, что, мол, его надо защищать, оберегать - это мне совершенно чуждо, я это не хочу понимать. Когда мне говорят, вот он такой бедненький, хорошенький, я не понимаю. Мужчина должен нести женщину! В этом его предназначение. Такое отношение между мужчиной и женщиной, когда женщина становится как бы матерью, мне очень неприятно, даже если он старше, а у женщины все равно к нему материнские чувства... Не знаю. Может быть, я и этот вариант как-то проиграю на бумаге, но пока он мне просто не интересен.
 - А как пишущая мужская братия относится к вам-творцу, вам-женщине?
 - Они меня, в общем, приняли. Я не думаю, что сейчас существует чисто женская литература и чисто мужская и что у мужской литературы какое-то покровительственное отношение к женской. Совсем нет. Существует хорошая литература, плохая, так называемый авангард, и в этом авангарде каждый занимает не по половому признаку свое место, а по чисто художественному - свою ячейку.
 - Что вы вкладываете в понятие авангард?
 - Это просто развитие литературы, то есть авангард по отношению к предыдущему. Не то, чтобы сделано как-то невероятно по-другому, что-то новое, какой-то скачок. Просто нормальное, естественное развитие. Скорее, это чисто временное соотношение.
 - Жизнь в плане кухни для вас имеет место быть?
 - Это имеется в виду "План..."? Ну, это просто придумано так, что есть кухня и комната. Два пространства. На кухне человек живет обычной жизнью, у героини обычные отношения с мужчиной. А то, что происходит в комнате, - это нечто, их потрясающее. Поэте есть план первый, где все значительно, есть план второй, где как бы повторение первого плана, но только много меньше энергетически, отпечаток, что ли. И всегда страшно жить в этом втором плане. Всегда хочется жить в первом. Чтобы все было настоящее. А во втором плане все немножко игрушечное.
 - И в каком плане вам чаще удается жить?
 - Я стараюсь жить в первом плане. Я бы просто умерла бы, наверное, если б вдруг почувствовала, что я игрушка в чьих-то руках и сама отношусь к человеку, с которым живу, как к игрушке, и все какое-то ненастоящее. Хочется, если чувство, то чтобы настоящее, если мир, то настоящий, слова - чтобы настоящие, а не какая-нибудь подтасовка.
 - Как вы даете понять человеку, что он вам несимпатичен, не близок, не нужен, чужой?
 - Стараюсь это поделикатней сделать, чтобы его не обидеть. Я не люблю обижать людей. Я считаю, что можно очень страшно ссориться, но с близким человеком, потому что с ним даже ссориться интересно, выяснять с ним интересно. А с человеком, который мне не близок, не интересен, ну что я с ним буду выяснять отношения? Постараюсь с ним их просто не выяснять. Он мне неинтересен, потом я не смогу ему ничего доказать, не смогу обвинить, кто я для него, кто он для меня.
 - Кто для вас авторитетен в жизни?
 - Среди людей?
 - А среди кого еще?
 - Не знаю, может быть, среди каких-то понятий... Или среди мертвых. Из писателей? Или как личности?
 - Как личности...
 - Ну здесь же опять остаются книги. Например, я очень люблю Гоголя, но я бы никогда не согласилась оказаться с ним в одном пространстве. Как человек он меня пугает, он кажется мне ужасным монстром. А как писатель он гений. И среди живых людей тоже бывают какие-то выдающегося склада ума... Я знаю, что это редкий человек, но в чисто человеческом плане общаться с ним очень трудно, невозможно.
 - А какая историческая личность вас влекла, завораживала?
 - Я очень любила Наполеона. Вот этот момент вседозволенности для человека - это, в общем, большая редкость, что человек может... Он даже и не отчитывается перед самим собой, можно или нельзя. Для него даже не стоит такого вопроса, альтернативы для него не существует. Для него естественно "можно". Только так, как он хочет. Это очень большая должна быть личность. Но в то же время, несмотря на то, что я его очень любила, он меня вдруг испугал, потому что для него не существует человек как единица, для него существует ОН и просто люди, какая-то масса людей, с которой можно играть, отправить на войну и убить, облагодетельствовать, дать какие-то награды, то есть можно сделать с людьми все, что хочешь. Это даже страшно, потому что невнимание к человеку как к самоценной личности - это для меня страшно. То же самое было и у Петра I. А мне, скорее, важен такой контакт, когда как бы человек и другой человек - и тот личность, и этот личность.
 - Вас не озадачивала фраза «гений и злодейство - две вещи несовместные»?
 - Мне кажется, это справедливо, Гений может быть злодеем, но гениально ли это? Само это движение гениально ли оно? То есть вся продукция его действий гениальна ли?
 - Вам удается подавлять в себе стереотипы мышления, поведения?
 - Для меня самое естественное поведение - это естественность. Какой-то театр я не очень признаю. Существуют такие люди - человек-театр, который на публике всегда играет, не знаю, каким oн остается наедине с собой. Мне гораздо более приятен вариант, когда он естественен с самим собой и почти такой же, естественным кажется среди людей.
 - Что значит естественность?
 - Не знаю, это просто такое состояние, его чувствуешь, тут каких-то особых определений быть не может. Иногда ведь чувствуешь, что что-то такое не по тебе, тебе кажется это неестественным и ты скорей от этого уходишь.
 - Вам удается жить в гармонии рассудка с сердцем или что-то пересиливает?
 - Скорее, сердце... И интуиция. Я мало доверяю рассудку. Хотя, может быть, если бы подумать, прикинуть, то получилось бы лучше. Но, наверное, у меня такая линия поведения, и тут уж ничего не сделать.
 - Я порой ловила себя на желании воспротивиться установленным названиям явлений, предметов, например, почему трава называется травой, а не как-то иначе... Своеобразный бунт против чужих традиций, против своей покорности им...
 - То есть пугали слова? Слова - это вообще вещь очень странная. Можно сойти с ума, если об этом думать. Единственное, что здесь может быть, - это принять как нечто такое законченное. У меня в "Плане...", вообще я этот "План..." считаю своим наиболее программным произведением, поскольку там есть, переплетены все линии, которые потом у меня в разных текстах развивались самостоятельно. И вот это тоже там есть, что, если ты видишь в небе самолет и думаешь, что это не самолет, то все-таки надо не думать об этом, что если это предмет и у него есть название, то это название лучше сохранить за этим предметом, иначе можно сойти с ума... Мы почему-то не говорим о делах, и я получаюсь какая-то совсем не деловая женщина.
 - Давайте о делах. О каких?
 - Не знаю. Вообще кажется, что все это вроде бы и не дела, все это как бы творчество. А на самом деле после того, как текст написан, тут-то и начинаются дела. Этот написанный текст он же должен существовать. Я, например, считаю, что мне платят деньги совсем не за то, что я написала, а за усилия, которые потом от меня требуются, чтобы это было где-то опубликовано, кем-то прочитано.
 - Вам важно, чтобы вас прочитали?
 - Да, мне важно. Я как раз очень болезненно отношусь к тому, какую реакцию это вызовет у читателей. Мне бывает очень приятно, когда это воспринимается, и неприятно, болезненно, когда не воспринимается. Правда, когда это не воспринимается неприятным мне чело?веком, я думаю: ну и хорошо, так на самом деле и надо, он этого и не должен понимать.
 (На стенах комнаты картины).
 - Кто автор?
 - Я. Это все мои картины. Я решила, что теперь сама буду свои книжки оформлять.
 - Давно рисуете?
 - Да, наверное, лет десять. Не училась, я как-то самостоятельно. Кроме литинститута ничего не заканчивала. Хотя сейчас поступила на Высшие сценарные курсы, двухгодичные. Это очень полезное дело. Там дают хорошую кинематографическую подготовку. Я хочу сделать несколько кино, правда, для этого нужно найти своего режиссера. Но я вижу, что у меня есть очень кинематографичные тексты.
 - А вам еще не предлагали что-то ваше экранизировать?
 - Предлагали, но пока такие режиссеры, которые... Я не очень чувствую, что это мой режиссер. Тут должно быть полное взаимопонимание. А на курсах дают действительно профессиональную подготовку. Они не могут научить писать сценарий, но могут подсказать и направить, как лучше это сделать, чтобы не повторять каких-то ошибок.
 - Литинститут дает профессию?
 - Не то что профессию. Это идеальное место для самообразования. Если человек хочет там чему-то научиться, он этому научится, если сам станет прилагать усилия. На самом деле это очень суровая школа. Тебе на протяжении пяти лет говорят, что у тебя плохо, что хорошо, могут сказать, что ты полный бездарь, а в другой раз, что абсолютный гений. То есть такое вот болтание между бездарью и гением, такие вещи, которые скорее к детству можно отнести, там существуют каждый день. Тебе это говорят не просто читатели, а твои друзья, которые в тебе видят автора, во всяком случае не безразличные тебе люди. Очень многие ломаются после литинститута, бывают случаи, что выбрасываются из окон.
 - Самоубийство - это поступок силы или слабости?
 - Я тут не судья. Но мне кажется, что это сиюминутный поступок, может быть, в другую минуту человек и не сделал бы... Редкие бывают самоубийцы, это скорее уже маньяческое состояние, которые все время думают о самоубийстве. А вот такой порыв - это проявление даже не мужественности и не слабости, а как будто он в этот момент забывает о себе, себя в этот момент не видит, он потерян для себя в этот момент, и слава богу, если этот миг пройдет, то есть удастся его отогнать. Мне кажется, что в отличие от людей, которых убили насильственным образом, самоубийцы не воплощаются. Если человек убит, то он будет дальше жить, а если человек себя сам убил, то на этом, мне кажется, у него кончается, если можно так сказать, род, душа. Это очень страшно.
 - У вас есть ощущение, что вы нашли свое предназначение?
 - Да. Ничем другим я заниматься не могу. Могу писать картины и тексты. Все.
 - Вы сами знаете себе цену как писателю?
 - Догадываюсь. Я почему-то думаю, что никто другой, кроме меня, не может написать то, что я пишу. Не то что тут какая-то самовлюбленность, просто я искренне считаю, что так, как я это делаю, только я могу сделать так. Это, наверное, естественно.
 - Почему бытует такое убеждение, что литература - не женское дело? Почему среди писательских имен в нашей стране всего два-три-четыре женских, достойных мужских?
 - На самом деле это нормально, потому что ведь, скажем, в прошлом веке женщина была очень сильно закомплексована и сдержана. Ведь для того, чтобы писать, надо очень сильно расслабиться, надо позволить себе это, а в прошлом веке, во всяком случае в России, женщина могла позволить себе разве что дневники, и то чтобы их никто не читал, чтобы все время их прятать, в них она могла как-то расслабиться. В этом смысле сейчас идет нормальный процесс, когда женщина раскрепощается и ей есть что сказать. Не существовало женщин-писательниц не потому, что им нечего было сказать, а потому, что они не могли себе позволить это сказать. А сейчас позволили.
 - А вы ведете дневники?
 - Нет, никогда не вела. И письма очень не люблю писать.
 - Сколько дочке?
 - Четыре года. Ее зовут Лера. Очень долго придумывали имя, а потом решили, чтоб больше уже не думать об этом, по пути наименьшего сопротивления пошли и назвали так.
 - Что для вас есть одиночество?
 - Когда человек сам с собой - это не одиночество, это самопоглощение, очень хорошее состояние, когда, наедине с собой хорошо. А вот когда наедине с собой человеку плохо, вот это тягостно, это и есть одиночество.
 - Вы от политики отгораживаете себя?
 - Мне приснился сон, что на том свете не существует политики и половой жизни. Странное сочетание. Причем, не в картинках, как бывает во сне, а голос мне это сказал. Мне кажется, что политика и половая жизни не случайно поставлены рядом. В половой жизни, в сексуальных играх мало что интересного и в чистой политике тоже мало что интересного. Половая жизнь - это в какой-то степени грязь, если говорить о физиологии без любви, и в политике тоже много грязи. Может быть, на том свете не существует грязи. Я не отношусь к людям, которые сильно интересуются политикой Мне больше интересна история. Я не умею разобраться в сиюминутности: туда повернули - сюда повернули, приняли решение - отменили...
 - Родители влияли на вас?
 - Я просто могу сказать, что я очень люблю маму и очень страдаю, когда думаю, что делаю что-то плохо, мне бы хотелось, чтобы мама меня любила. Когда говорят, что вот надо любить родителей, слово "надо" тут кажется неуместным. Это опять же такое естественное состояние.
 - Вы верите в то, что живете не первую жизнь, в переселение души?
 - Да, мне кажется, что я не первый раз живу, что-то я уже знаю про себя. И я, конечно, не верю в то, что просто умру и больше ничего не будет. Это была бы какая-то абсолютная бессмысленность, какое-то издевательство над человеком.
 
 
Соловьева баснями не накормишь
(интервью с журналистом Владимиром Соловьевым опубликовано
в журнале «Вояж и отдых» в 2001 году)
 
 Кандидат экономических наук. С полнотой повара, который относится к еде не просто любовно, а профессионально.
 Футболист. С подвижностью индийской танцовщицы, которая вместо многозначительной улыбки пасует мяч.
 Созидатель Открытой партии. С выражением лица запорожца, который растит усы вниз как честный вызов.
 Телеведущий (ОРТ). С искренним убеждением в своей правоте на каждом "Процессе".
 Радиоведущий ("Серебряный дождь"). С нижней губой человека, ведающего прелести жизни.
 Владимир Соловьев. Ненавидящие и любящие его вполне могли бы организовать две команды и побиться на кулаках, пока он увлечен автомобилями, дискотечными фонариками, заграничными поездками, разоблачением подонков и непрофессионалов. К последним особенно нетерпим.
 
 - Володя, вы когда отсыпаетесь?
 - Я сплю либо в самолете, если куда-то лечу, либо в субботу, воскресенье.
 - В прошедшую субботу вы играли в футбол. За кого?
 - Обычно я играю за команду при правительстве России. В этот раз подъехал поиграть с правительством Москвы. Но играл феноменально плохо. То есть редко в моей жизни бывает, чтобы я настолько плохо играл. Было очень стыдно.
 - Что для вас футбол?
 - Футбол для меня - это душевное чистилище, то же, что для женщины слезы. Футбол - возможность ударить мерзкого, наглого политикана по ногам. Возможность проявить свой интеллект. Это любовь с детства. К сожалению, не взаимная. То есть я люблю футбол гораздо больше, чем он любит меня. Наверное, Бог не дал. Я хорошо понимаю, что вряд ли за право видеть меня в составе команды будут бороться "Манчестер Юнайтед" с "Барселоной". На футболе, когда играют любители, сразу видно, кто какой человек. Подонок проявляется на раз.
 - На поле вы кто?
 - На поле я, как и в жизни, Соловьев, поэтому амплуа определить сложно. Люблю играть под нападение - отдать пас, пробить издали. А в этот раз, к сожалению, перелет из Мексики дал себя знать. Три дня в дороге, два дня в стране. Но страну я так и не увидел.
 - Деловая поездка?
 - Да, ездил по приглашению компании "Дженерал Моторс" на тест-драйв новой платформы. Очень хотелось пирамиды посмотреть, мексиканскую культуру почувствовать. Ничего подобного, как в Турцию слетал. Античная цивилизация настолько для меня терра-инкогнито и терра-желаемое, что я хотел бы когда-нибудь в жизни ничем другим не заниматься, а просто ездить и смотреть, смотреть, узнавать. Мне кажется, многое о нас станет понятно, если мы осознаем опыт предыдущих цивилизаций. Когда настолько высокоразвитая цивилизация, степень развития которой до сих пор нами не осознана, вдруг исчезает, это не случайно и требует иного уровня осмысления. Сложно не поверить в Бога, будучи знакомым с историей древнего мира.
 - Вам не мешает, что ваш соведущий на "Процессе" Александр Гордон курит во время программы?
 - Саша мне вообще давно уже не мешает. Я отношусь к нему как к объективно существующему фрагменту моей работы - есть и есть. То, что он курит... Во-первых, там очень хорошая вытяжка, и мы недостаточно близко находимся друг с другом, чтобы это могло меня раздражать. Во-вторых, это часть его образа так же, как часть моего образа - что я человек не худой.
 - А вы не курите?
 - Иногда люблю выкурить сигару, но это происходит редко, поэтому можно сказать, что не курю. А затем, я не так воспитан, я бы не стал курить в публичном месте в присутствии женщин, детей, не спросив их разрешения. Но Саша работает изначально на эпатаж. И как это часто бывает, отсутствие содержания приходится заменять не очень убедительными внешними проявлениями.
 - У вас с ним такие агрессивные перепалки бывают по ходу передачи, что после съемок вы, наверное, не разговариваете друг с другом?
 - Это недалеко от истины. Мы действительно не общаемся вовне съемочной площадки, исключая необходимый подготовительный период - 10-15 минут до передачи и минут 15-20 после, когда снимается грим. Мы выработали некую форму общения, при которой перестали нервировать друг друга, но нельзя сказать, что у нас есть какая-то особая близость, любовь, нежность или дружба. Мы - профессионалы, работающие на передачу, защищаем принципиально разные точки зрения, но я не боюсь сказать, что я отстаиваю свою точку зрения, а Саша пытается прикрыться смешными формулировками о том, что его точка зрения может не совпадать. Думаю, это не совсем корректная формулировка, потому что там важна прежде всего гражданская позиция. Думаю, что у Саши есть точка зрения, но не существует гражданской позиции.
 - Как вы решаете, кто за, кто против по заданной теме?
 - Мы обсуждаем тему, и как правило наши точки зрения расходятся.
 - То есть вы всегда внутренне разделяете позицию, которую занимаете как ведущий?
 - Я никогда не отстаиваю точку зрения, которую считаю не правой. Другое дело, что формулировка может быть жестче, чем моя позиция. Например, я против алкоголизма, но не за сухой закон. А в передаче отстаиваю точку зрения, доведенную до ее крайнего воззрения, то есть говорю, что да, пусть тогда будет сухой закон. Это некие правила игры. То есть истина всегда ближе к середине, но необходимость требует введения крайних позиций.
 - А к чему сводится ваше участие в выборе самой темы "Процесса"?
 - Передача базируется на феноменально профессиональной команде. Темы выбирают и редакторы, и мы. Есть набор тем, связанных с политикой, что очень интересно мне, но не очень интересно Саше, и социалкой, что более интересует Сашу, но совсем не интересно мне. Я не могу в очередной раз слышать о пенсионной системе Соединенных Штатов, тем более что Саша прочитал только одну книгу. Я б ему рекомендовал как ученый, который занимался экономикой, читать по крайней мере пять-семь разных источников для составления первоначального мнения. Поэтому, когда Саша в очередной раз начинает предвещать падение доллара, я думаю, что он спокойно может знамя падения доллара передать и своим правнукам, они так же будут витийствовать об этом, а доллар все так же не упадет. Это неизбывная глупость, столь свойственная России: здесь актеры любят заниматься чем угодно, но не своей профессией, хотя Саша в последнее время стал играть. Но в экономику лезть считает себя вправе каждый... гражданин, прочитавший букварь. А экономика жесткая наука и требует к себе уважительного отношения. Я имею право несколько менторски об этом говорить, потому что я кандидат экономических наук, преподавал экономику там и работал в Институте мировой экономики и международных отношений при Академии наук здесь. Так что, когда попадаются экономические темы, мне иногда неловко становится за моего визави. Особенно в тех случаях, когда требуется опрос, - любой отрыв от бумажки ему не дается. Но это не его, так же как я абсолютно несведущ в вопросах ботаники, зоологии.
 - Если б вам предложили подумать о сольном проекте на телевидении, то какой жанр вы бы предпочли?
 - Я лучший интервьюер в стране. Самый скромный, обаятельный, самого высокого роста, самый с голубыми глазами и самый блондин. Мне интересно беседовать с людьми.
 - Вы когда-нибудь пытались изменить отрицательное мнение Гордона об Америке?
 - Смысла нет. Каждый базируется на личном опыте. Саша там не состоялся, а я состоялся. Это не говорит ни хорошо, ни плохо ни о нем, ни обо мне. Это данность. Он увидел Америку так. Кроме того, Саша изначально мизантроп. Вместо Америки могла быть любая иная страна, результат оказался бы точно таким же - он был бы несчастен.
 - Вы долго жили в Штатах?
 - Меньше, чем хотелось бы. Несколько лет.
 - А сколько хотелось?
 - Да я там могу и состариться, и умереть. Я очень люблю Россию. Мне нравится работать в России. Но по уровню комфорта, развития демократии и инфраструктуры, стран, равных Америке, нет и, я думаю, в ближайшие лет пятьдесят не будет. Америка - страна людей, убежденных, что их точка зрения что-то значит, и готовых ее отстаивать. Мне очень нравится один из основных принципов, высказанных в фильме "Народ против Лари Флинта": я ненавижу вашу точку зрения, но готов отдать жизнь, чтобы у вас была возможность ее высказать. На этом построена Америка. Я преподавал в Университете Алабамы в городе Ханселе, в школе бизнеса и экономики. Жил на севере, в штате Мейн, недалеко от Бушей, неплохо знаком с Бушем-старшим. Но это было в другой жизни, когда я активно занимался не российской, а американской экономикой.
 - На Филиппинах у вас свой бизнес?
 - Да, на Филиппинах у меня бизнес, который иногда хорошо себя чувствует, иногда не очень хорошо, но я в него верю, занимаюсь им с 1991 года. Это производство дискотечного оборудования, фонариков. Я не люблю разбрасываться друзьями, знакомыми, женами, детьми, бизнесами. Как говорит моя матушка: взялся за грудь - говори что-нибудь.
 - Почему Филиппины?
 - Потому что это единственная христианская страна в той части света, страна с абсолютной калькой американского законодательства и место, где все говорят по-английски. А для меня английский как родной.
 - Насколько хорошо это пространство обжито нашими туристами или деловыми людьми?
 - Очень мало.
 - Это тоже вас привлекло?
 - Это не было основной проблемой, меня не вело туда "я вас бежал". Там просто грамотно построена система налогообложения, низкая арендная плата, низкая заработная плата. Основные поставщики находились в той части света - Тайвань, Индонезия, Гонконг - было разумно строить завод там, тем более что здесь создали все условия для того, чтобы бизнес умирал, а не развивался. И я не считал нужным поддерживать российское правительство, в том числе денежными средствами, отчисляемыми в виде разнообразных налогов.
 - Вы за границей когда-нибудь оставались без денег?
 - Я туда и приезжал без денег. Я умею зарабатывать. В Америке я не только преподавал, но продавал косметику, стриг траву, был сборщиком на заводе, занимался рынком недвижимости. Руки есть, ноги есть, башка есть - паши. Надо приходить и говорить: мне нужны деньги, мне нужна работа. А не так: ищу работу директором компании "Крайслер", освободите место.
 - То есть не было случая, чтобы вам отказали?
 - Были случаи, когда я не мог найти работу, поэтому продавал огнетушители от двери к двери. Потому что это занятие без зарплаты: что натопал, то и налопал. Я умею водить, поэтому могу работать таксистом, развозчиком пиццы. Проблема бывает только внутри самого человека: как я, кандидат наук, стану стричь траву!
 - Помните свое первое путешествие за границу?
 - Разве это можно забыть? Я неожиданно выехал сразу не куда-нибудь, а в капиталистическую страну Ирландию в составе партийно-правительственной делегации от Комитета молодежных организаций (КМО). Было нас трое. Женька Бурейко, неумело притворявшийся сотрудником КМО, я - типа переводчик, и господин, который являлся секретарем парторганизации аппарата ЦК комсомола. Мне кажется, что он был ни звука в любом вопросе, относящемся к международной политике, и волновала его только покупка видеомагнитофона, который он вытащил из коробки, вложил в коленкоровый дипломат, только появившийся тогда в продаже в СССР, и гордо увез на Родину. Когда он сильно выпивал, в нем просыпался полиглот и, почему-то путая немецкие, французские и русские слова, говорил: месье, дружба, фройндшафт, ферштейн, гут. На этом заканчивалась глубина его общения с массами рабочих Ирландии. Я помню, что догадывался, что знаю английский язык, но, когда вышел в аэропорту города Шеннон, то понял: кажется, я не туда попал, потому что язык, на котором со мной заговорил пограничник, был мне неведом. Потом выяснилось, что это французский, потому что до нас сел французский самолет. А я решил, что жизнь кончилась и дальше придется сочинять перевод самому.
 - Не пробовали подсчитать количество стран, в которых побывали?
 - Давно не считаю. Можно сейчас попробовать. Бельгия, Франция, Германия, Голландия, Ирландия, Северная Ирландия, Великобритания, Норвегия, всякие Греция, Турция, Кипр, Израиль немножечко, конечно, куда деваться, Эмираты, Филиппины, Таиланд, Сингапур, Тайвань, там рядом Макао, ну и Мексика, Канада, США. Африка практически полностью не охвачена. При этом я довольно часто езжу в одни и те же страны. То есть чаще всего бываю: Филиппины, Штаты, последнее время Франция, очень люблю Ирландию - фантастическая страна по красоте, по духу, единственная проблема - кроликов и овец больше, чем людей, и женщины жутко пьют, поэтому у них низкая рождаемость. Если б крольчихи так же пили, как ирландские женщины, то у них поголовье кроликов тоже было бы вымирающим.
 - С чем же связано женское пьянство?
 - Наверное, с уродством их мужчин. То есть наши женщины это терпят, а ирландки не могут. Но если наши выпивают 20 грамм и их хватает на русских мужчин, то ирландские девушки выпивают настолько сильно, что их уже не хватает ни на что. Поэтому довольно частая картина, когда ирландская девушка в качестве чемодана доставляется домой. Мужики обычно пьют "Гинес", а женщины - горячий виски. Такая трагедия.
 - Представляется, что вы начали путешествовать еще и для того, чтобы попробовать как можно больше блюд разных кухонь.
 - Нет, тогда я был худой, это началось килограмм сорок назад.
 - Но вы любите дегустировать фирменные блюда в стране пребывания?
 - Я думаю, что слухи о моем гурманстве сильно преувеличены. Как человек со здоровьем, подорванным профессиональным спортом, я, если и люблю, то не могу позволить себе дегустировать. Как-то раз во Франции решил попробовать средневековый паштет и чуть не умер - это было настолько жирно, что я не мог это есть, также, как не могу есть сало, не люблю жирную пищу. Ну да, ел на Филиппинах разнообразных жареных медведок, каких-то личинок, жуков, но вряд ли хотел бы, чтоб каждый мой день состоял из такой диеты. Я люблю японскую еду, мне нравятся суши, сушами, китайская кухня - там, конечно, гигантское разнообразие и возможность выбора, в том числе диетические блюда, приготовленные на пару. Очень люблю каши, нравится русская национальная еда. Слава французской кухни мне кажется преувеличением, бельгийская гораздо лучше. У французов много гонора и напыщенности, существенно меньше вкусовых качеств и уж точно порций. Перед походом во французский ресторан имеет смысл зайти в "Макдоналдс" и утолить голод, а дальше уже шлифануть вкус.
 - А какую кухню мы недооцениваем?
 - Наверняка есть такая, но она точно так же недооценена и в мире. Кроме того, китайская кухня, которую мы здесь едим, это версия китайской кухни и достаточно адоптированная под русский, европейский, вкус. В первую очередь у нас недооценены исконно русские блюда. То, что сохранилось под названием монастырской школы готовки. Все, что мы едим, как правило, версия французской кухни. Я считаю, что у нас недооценена еврейская кухня, то есть российская традиция местечковой кухни.
 - Вы сами готовите?
 - Конечно, готовлю. То есть умею. Как любой мужчина.
 - И что у вас лучше получается?
 - А все. Если я за что-то берусь, то я точно знаю, что смогу сделать это очень хорошо, иначе и браться не буду. Я мясо люблю, люблю работать с ним. Потому что процесс начинается с момента выбора: как пошел, у кого купил, что увидел, что понял. И дальше уже момент готовки: на чем, как нарезал, чем.
 - Вы учились этому или по наитию?
 - Я еврей. Я воспитан в русле определенных традиций.
 - Еврей и мясо неразделимы?
 - Еврей и уважение к еде неразделимы. Поэтому если что-то делаешь, то делаешь с уважением. А затем, что значит традиции? Это то, что впитываешь, то есть умение слушаться старших. То, что в еврейских и классических русских семьях всегда было. Основа основ. Хотя по вероисповеданию я христианин. Но при этом признаю, что христианство - внутренне еврейский вопрос.
 - За границей обычно в ресторанах питаетесь?
 - По-разному. На Филиппинах у меня дом, и там готовит служанка. Когда есть возможность, предпочитаю идти в ресторан, потому что в гостинице сам готовить не будешь, глупо. А если приезжаю куда-то с компанией, то снимаем виллу и готовим с ребятами.
 - А как ресторан выбираете?
 - Многие рестораны за границей принадлежат хозяевам, и если хозяин выглядит правильно, запах в зале правильный, если чисто, не стерильно чисто, а ты видишь - да, здесь люди едят, но у тебя ничего не вызывает раздражения, тогда, конечно... Я смотрю меню, как оно выглядит...
 - По вашим наблюдениям, как-то изменилось поведение соотечественников за границей?
 - Спокойнее стали, богаче, цивилизованнее. Но я же в три звезды не езжу, грубо говоря, а в дорогих отелях всегда были экстравагантные русские или американцы, или кто угодно еще, просто у каждого народа свое представление об экстравагантности. Но анекдотичные персонажи, по-моему, исчезли. Время их вывело из списка живущих на этой земле. Затем, я гражданин мира. То есть принадлежу российской культуре, но ощущаю себя абсолютно интернациональной личностью. Если понимаю язык, на котором говорит человек, я могу с ним общаться. Меня не тянет тяжелыми, душными вечерами, обливаясь потом, пить из мыльницы теплую водку и рассуждать о величии русской души.
 - Вам не свойственно сравнивать иноземные впечатления с отечественными?
 - Я не сравниваю, потому что живу так же, как они. В общении с людьми исповедую те же принципы. Многие их сейчас называют протестантскими. То есть, если ты много и тяжело работаешь, то ты угоден Богу. Мало думать во благо, надо действовать во благо. Я вообще считаю, что бизнес-индустрии - политический по своей природе, потому что он заставляет человека подумать, почему там хорошо, а здесь плохо. Именно с этим было связано, как известно, декабристское выступление и многие другие. Если вы посмотрите в истории, то любой крупный поход русских войск за границу всегда в конечном итоге сказывался бунтом, неудовлетворенностью, политическими волнениями. Но ведь это вопрос не к ним, это вопрос к нам.
 - Володя, как вы обычно постигаете правила поведения в другой стране, какие-то бытовые мелочи, известные лишь местным жителям: как правильно остановить такси, какие дать чаевые, где по вечерам лучше не гулять?
 - Есть три правила. Первое: не жалеть денег - купить самый дорогой, самый хороший путеводитель, чтоб в нем было как можно меньше картинок и как можно больше слов, и внимательно прочитать. Второе: нельзя быть идиотом, и, если нюх что-то подсказывает, его надо слушаться. И третье: смотреть внимательно вокруг себя - ведь перед тобой люди останавливают такси, посмотри и не ленись спросить. Человек не может знать всего. Общайся.
 - А рассматривать то, что хочется увидеть, вы предпочитаете в одиночестве?
 - Я очень люблю компанию, но это должна быть компания друзей. У меня матушка экскурсовод - много лет отдала этому, поэтому слушать плохого экскурсовода мучительно, и часто бывает, что я экскурсию начинаю вести сам. Так было в Лувре, когда я попросил, чтобы нас завели в зал малых голландцев, человек просьбу выполнил, но сказал мне: раз такой умный, рассказывай, - потому что сам ничего не знал. И я прочитал лекцию о малых голландцах. Аналогичная история случилась в Израиле. Когда я больше не мог слушать разные глупости и стал народу рассказывать. Надо много читать. А так как у меня, как говорит моя подруга, шизофреническая память, то я еще имею манеру запоминать прочитанное.
 - Ваша мама до сих пор водит экскурсии?
 - Нет, она водила экскурсии по музею "Панорама Бородинской битвы", потом была заместителем генерального директора, сейчас работает искусствоведом. Но я человек, воспитанный на "Панораме", то есть буквально в физическом плане большую часть своего детства провел внутри Бородинской битвы. Я слышал столько экскурсоводов! И экскурсию помню до сих пор как на русском, так и на английском.
 - Вы, наверное, фигурку каждого солдата там в лицо знаете?
 - О, да. Из-за чего были большие проблемы, потому что, когда экскурсоводы из-за нехватки времени пытались свернуть в сторону, тут же вылезал я с репликой: а вы не рассказали о таком-то эпизоде битвы... Или что-нибудь в этом роде. И экскурсовод шипел матушке: Инна, убери своего умника.
 - Вы так легко рассказываете об автомобилях в своей радиопередаче. Подобную легкость рождают знания. Вы большой знаток в этой области?
 - Я никогда не говорил, что все знаю об автомобилях. Я всего лишь их люблю. И когда чего-то не знаю о них, пытаюсь узнать. Не ленюсь покупать книги, проводить много времени на официальных сайтах производителей автомобилей, беседовать с людьми, представляющими из себя хоть что-то в этой индустрии, и спрашивать, слушать, спрашивать, слушать. Для меня автомобиль - это верхушка айсберга. Вот сам айсберг мне безумно интересен - система отношений в корпорации. Ведь автомобильная индустрия является, если угодно, слепком всего человечества ХХ века. То есть по развитию автомобильной индустрии можно изучать представление о менеджменте, корпоративных финансах, производственной культуре... Все это сконцентрировано в автомобиле. Военное применение, развитие дорог, основной потребитель компьютерных технологий - именно автомобиль. Это крупнейший наниматель. Вы только представьте себе путь от убогой кареты, убогой по скорости, мы не говорим о ней как о произведении искусства, до машины, которую никогда один человек не сможет сделать... Автомобиль - реальная машина времени, уплотнившая время и пространство. Его появление изменило лицо земли, расчертив его морщинами дорог. Пока не было автомобиля, невозможно было представить, что мир настолько компактен, тесен. Автомобиль превратил Москву в большую деревню. Раньше это был бы конгломерат, который никогда в жизни не проехать из одного конца в другой. А сейчас? Я живу в 15 километрах от города - и это рядом.
 - Дом комфортнее, чем квартира?
 - А квартира отошла жене. Купить другую? Жаба душит, я лучше пару новых станочков куплю. Я для себя жутко жадный. Шутка. Неудачная. Дом, конечно, комфортнее, чем квартира. Я не люблю соседей, то есть отношусь к ним хорошо, но не люблю "Санта-Барбару" в любом виде, поэтому что-то происходящее в жизни соседей мне кажется их глубоко личным делом. Затем меня раздражает знание о том, что они готовят, ненавижу посторонние запахи. Я вообще нюхач. У женщины или мужчины есть способ никогда в жизни со мной не общаться. Если от них дурно пахнет, им гарантировано, что я не появлюсь в окружении трех километров от них, под страхом смертной казни к ним не подойду. А лет в 17-18 была ситуация, когда от дамы исходил такой запах, что я понял, что иду за ней, когда чуть не пол-Москвы прошагал. Вел нос. Но это не значит, что я почитатель книги "Парфюмер".
 - Чем же от нее пахло?
 - Как я понимаю сейчас, от нее пахло пятой "Шанелью". И дама была в том возрасте - я не геронтофил, - когда "Шанель № 5" вполне уместна.
 - Ваш автомобиль похож на вас, как собака на своего хозяина?
 - У меня его угнали. Прямо перед днем рождения. У меня было "Вольво" Т-5. Автомобиль, который я очень любил и люблю. Но, к сожалению, кому-то он понадобился больше, чем мне. Поэтому заказал себе новый - "Вольво" S60.
 - Пешком передвигаться не любите?
 - Не умею. Года с 82-го я ездил только на такси. Очень много зарабатывал: шил шапочки, преподавал, работал ночным сторожем, естественно, повышенная стипендия, я всегда получал много денег, гаражи строил, машины гонял из Средней Азии. Своя машина появилась году в 86-ом. И дальше уже не слезал.
 - Такое обилие занятий - потребность темперамента или наказание для глубоко затаившейся лени?
 - О, да, я такой ленивый, такой ленивый... Если б мне была свойственна леность, разве я смог бы хоть что-нибудь сделать из того, что делаю? Я просто считаю, что у меня есть предназначение, и я его исполняю. При этом не рассчитываю на какие-нибудь награды, признание.
 - Вы ведь еще и партией руководите?
 - Ничего кроме матюгов, дележа портфелей, криков: давайте найдем партийную кассу и поделим! - при создании партии я не услышал. Но все равно я считал и считаю, что это надо делать. Партией никто не руководит. У нее не может быть руководителей. Она называется "Открытая партия", ее смысл в том, что жить надо по совести. Если что-то внутри тебя говорит, что это неправильно, значит, это неправильно, и не надо себя обманывать.
 - Володя, какие ошибки свойственны нашим туристам при аренде автомобиля за границей?
 - Основная ошибка, которая свойственна в аренде, когда люди арендуют машину, а им на самом деле аренда не нужна, гораздо легче обходиться с помощью такси. Иногда стремятся арендовать на один день, хотя аренда на уик-энд может быть дешевле. А главное, не прозванивают несколько компаний, не спрашивают о более выгодных условиях.
 - Где лучше всего организовано транспортное движение?
 - В Америке.
 - А где профессиональнее полиция?
 - Для меня тоже в Америке.
 - И в чем ее профессионализм?
 - Ее не видно, пока она не нужна.
 - У вас случались стычки с полицией?
 - Случались.
 - И как вы из них выходили?
 - Вежливо. Я внимательно выслушиваю полицейского, объясняю свою точку зрения, никогда не повышаю голос, искренне стараюсь понять, в чем проблема, если виноват, признаю, что виноват, и пытаюсь найти разные компромиссы. Я спокоен, как удав. С полицией у меня в Америке был удивительный случай. Не выпустили из России мою жену. Я прилетел в Вашингтон, из Вашингтона поехал на машине в Хансел - десять часов, доехал, позвонил домой, узнал, что жена только что села в самолет, надо ехать обратно, а я не спал все это время. Снова сел за руль, поехал и недалеко от Вашингтона меня просто стало бросать по дороге от усталости. Остановил полицейский, проверил, пьяный я или нет, наркотики? - нет, в чем дело? Я объяснил ситуацию. Он сказал "окей", посадил своего напарника в мою машину рядом со мной, включил мигалки, довез до ресторана, где я поел под его присмотром, а потом сопровождал до аэропорта. И пока я не встретил жену и ребенка, он не успокоился. В Америке полиция денег не берет. Да, наверное, найдется один из миллиона. Но это не Россия, где один из миллиона не берет.
 - В нашей стране есть места, куда вы любите ездить?
 - Питер. Мне очень нравится то, что называется среднерусским пейзажем. То есть на берегу какой-нибудь матери Волги - безумная красота. Но когда это все омрачено, к сожалению, безобразным сервисом, думаешь: да ну его. Возникает вопрос, что вы любите больше: чистый унитаз или красоту природы? Я хотел бы совмещать удовольствия от того и другого. В России это пока редкость.
 - И куда же стоит отправиться в межсезонье - февраль, март, апрель?
 - Дубаи. Филиппины. Самое время. Там будет дико жарко, как раз лето начнется. И там есть удивительные места по красоте, по познавательности. Рай на земле.
 - Вас не смущает ваш портрет на мусорных ящиках столицы с рекламой радиопередачи?
 - Наплевать. Внешность моя такова, что там ей и место. Уж не Ален Делон, это точно. И если люди, которые меня ненавидят, станут с ненавистью, целясь в меня, бросать мусор в специально для этого отведенные места, я буду только счастлив.
 
 Анекдот от Андрея Макаревича, показавшийся Владимиру Соловьеву ужасно циничным, а потому смешным (особенно, если учесть страсть Соловьева - пороть хлесткими формулировками представительниц женского пола: коллег радиоведущих, лепящих в эфире прелестную белиберду; автомобилисток, известно каким способом получающих права, чтобы мешать нормальному дорожному движению; всех остальных кокеток, лезущих не на свое, природой отпущенное, место).
 - Жена попадает в автомобильную катастрофу, лежит в реанимации. Муж несколько часов переживает, мучается. Выходит врач, и, стягивая резиновые перчатки, небрежно говорит: ну, годик она еще побудет в коме, годика через два вернется речь, лет через пять-шесть начнут шевелиться руки, лет через пятнадцать она пойдет, поэтому давай, дружочек, готовься: катетер, кресло-каталка... Да шучу-шучу, умерла.
 
 P.S. Считаю нужным уточнить: выбор этого персонажа для интервью не был моим. Его навязал мне главный редактор и владелец журнала, в котором я тогда работала. Они с Соловьевым дружили, и он хотел увидеть беседу с ним на страницах собственного издания. Мне герой не понравился. Показался неуверенным в себе нарциссом. Некоторые считают, что нарциссизм - это самоуверенность, а я думаю наоборот: закомплексованность. Когда человек профессионал в какой-то области, ему не нужно выпячивать это, кичиться этим, трезвонить об этом. А если он еще и любит то, чем занимается профессионально, то такое сочетание делает его добрым, чего я не заметила в Соловьеве.
 
 
Божественная эгоистка
(очерк об актрисе Грете Гарбо написан в 2004 году)
 
 Биографы Греты Гарбо путаются в датах и предположениях. Доверять можно двум фактам. 18 сентября 1905 года она родилась. 15 апреля 1990 года скончалась. Между этими датами - легенда, в лабиринте которой мы и блуждаем.
 Эксперт-графолог, проанализировав безымянный почерк (почерк Гарбо), заявил: эта особа представляет собой сочетание величия и мелочности.
 Она была божественная и смешная. Как небожители древних греков. Чудили и гневались. Махали кулаками и крыльями.
 Пропорции ее лица соответствовали пропорциям лиц античных статуй: высота лба равнялась расстоянию между глазами, а также между подбородком и кончиком носа. Тело было подобно телу Венеры Милосской. Правда, некоторые ее поклонники предпочитали думать, что широкие плечи, узкие бедра и длинные ноги Гарбо (39-й размер обуви) напоминают греческого юношу. Еще можно придумать, что в соответствии с годом рождения (по восточному гороскопу) у нее было тело змеи с долгой гибкой спиной, легкой сутулостью и ломкой шеей: она так глубоко назад откидывала голову, что это вызывало благоговение. О ее ресницах складывали поэмы: "Когда Гарбо смеживала веки, ее длинные ресницы цеплялись друг за дружку и, перед тем как она снова открывала глаза, слышался явственный шорох, наподобие трепета крыльев мотылька". А еще ведь были большие голубые глаза, благородной формы нос, изогнутая, как лук Купидона, верхняя губа, ямочка на подбородке, густые волосы.
 Она невероятно фотогенична. Если б Гарбо оставила после себя только фотографии, потомки с восторгом млели бы над ними: для любви хватит и таких остановленных мгновений. Но еще есть двадцать пять фильмов, которые запечатлели ее второй дар - интуицию. "То, что вы видите в других женщинах будучи пьяным, в Гарбо вы видите трезвым". В экранной Гарбо.
 Грета Луиза Густафсон - младшая из трех детей в семье шведских бедняков. Родители жили в Стокгольме, но были горожанами в первом поколении, предки - крестьяне. Девочка мало спала и ночами бродила по дому. Любила сочинять свои истории на уроках общепринятой истории, чем сердила учителя и радовала учеников. Вытянувшись буквально за год, оказалась выше всех одноклассников, но была очень слабой, часто болела.
 Истина о ее отношениях с родителями, похоже, стерта временем и людьми. Говорят, она была любимицей отца, который то ли рыбак, то ли мясник, то ли разнорабочий. Иногда он выпивал, вызывая гнев жены, и тогда Грета вставала на его защиту, нарываясь на ревность матери. Пишут, что, когда Гарбо уже стала звездой, мать перебралась в Америку к сыну. Друзья Греты будто бы попрекали ее тем, что она не навещает родных, даже не поминает их. Однажды она якобы обмолвилась после поездки к брату: как это грустно, когда близким людям не о чем поговорить. Она сбежала оттуда через два дня. Говорят, мать безразлично относилась к славе дочери, не очень-то понимала ее работу, но ворчала и грустила из-за отсутствия у Греты мужа и детей. Таково было ее представление о счастье. Другой источник утверждает, что Анна Луиза Густафсон последние годы жизни провела в доме Греты, где тихо скончалась: однажды дочь вошла в комнату, а мама не дышит. Восьмидесятилетняя Гарбо говорила: "Я часто плакала, когда читала в газетах ужасные вещи о моих отношениях с матерью. Это было неправдой".
 Но, может быть, в детстве ей действительно был ближе отец, которому она читала книги и особенно часто любимую Сельму Лагерлеф. Они вместе переживали приключения из старинных эпосов. И смерть Карла Альфреда определила дальнейшие привязанности Греты к мужчинам, намного ее старше.
 Беззаботность и образование закончились для нее в 14 лет, когда отец тяжело заболел. Брат и сестра устроились на работу, а Грета ухаживала за больным. У постели умирающего она поклялась организовать свою жизнь так, чтобы финансово ни от кого не зависеть. Уже через год она намыливала мужские щеки в парикмахерской. Затем устроилась в шляпный отдел универмага. Однажды ей предложили прорекламировать новинки сезона. И фото так удались, что ее сняли в рекламном ролике, где она демонстрировала одежду. Потом Грета поедала пирожные в рекламе кондитерских изделий. А в 1922 году сыграла небольшую роль в комедии "Бродяга Петер". Тогда же, по легенде, она познакомилась и со своим первым мужчиной - богатым промышленником, который пришел на съемки понаблюдать за племянником и влюбился в юную красавицу, и подарил ей золотое кольцо с бриллиантами. Но руку и сердце не предложил, так как финансово неравный брак его не устраивал. Не сама ли Гарбо сочинила эту сказку, еще более утвердившую ее в потребности стать богатой?
 На приемных экзаменах в Королевскую академию драматического искусства ее увидел знаменитый кинорежиссер Мориц Стиллер. Ему было 40, Грете - 17. Он предложил ей роль и псевдоним - Гарбо. Так в шведском эпосе зовут эльфов. Такой образ жизни ей определили до конца дней. Она была стихией, подвластной лишь своим прихотям. Приходила, когда хотела. И уходила так же. Ее не сдерживали ничьи чувства, слова. Она не была привязчивым человеком. Если подчинялась расчетам, планам, цифрам, то лишь миг, чтобы в следующий миг ускользнуть, отряхнуться. Можно завидовать чужой прозорливости, точному поступку, умной удаче. Но как завидовать животному, которое живет, как живется, как природой придумано? Как завидовать непредсказуемости, чуду? Только восхищаться. В том числе тем, что это не ставит тебя в тягостное положение завистника. Хотя в повседневном общении чудо способно выводить окружающих из себя до такой степени, что его хочется убить.
 Эта женщина не была одинока. У нее всегда оставалась она сама. И ей хватало, несмотря на все ее плачи. Жаловалась для того, чтобы обратить внимание на себя, свернуть разговор на самое дорогое и близкое.
 Просто однажды ее подхватил ветер. И она смирилась. Ветром был Мориц Стиллер. Он снял ее в "Саге о Йосте Берлинге" по роману Сельмы Лагерлеф. Она играла итальянскую графиню. Как она признавалась много лет спустя: я всегда мечтала быть графиней в жизни. Поэтому знакомства и дружба с аристократами на протяжении ее бытия тешили самолюбие девочки из простоты. И ради этого стоило стать кинозвездой.
 "Моша (так она звала Стиллера) был очень добр ко мне. Помню, как он восхищался моими ногами. "Вы только посмотрите на ее лодыжки! Вместе с каблуком они образуют чудесную линию", - говорил он". Утверждают, что режиссер отдавал предпочтение мужчинам, и его роман с Гарбо придуман доброжелателями. Но он мечтал сделать из нее мировую актрису, и это совпадало с ее интересом. Стиллер организовал ей съемки в Германии, в фильме "Безрадостный переулок", где ее героиня - невинная девушка - "погружалась в бездну проституции".
 Увидев Грету в этой роли, президент американской кинокомпании "Метро-Голдвин-Майер" Луис Майер подписал с ней и Стиллером контракт. И в 1925 году они сошли на берег США. Перед этим Грете пришлось сбросить десять килограммов, так как Майер сказал: "В Америке толстушек не любят". И все равно мускулистая девушка не отвечала тогдашним и тамошним канонам кинокрасоты. Несколько месяцев она не востребовано томилась в Нью-Йорке и страстно желала домой. Стиллер тоже оказался чужаком. Ему так и не дали снять в Голливуде ни одного фильма с Гарбо. Ее первая лента "Поток" определила дальнейший удел: любовная история с плохим для ее героини концом. В этой картине скандинавка играла темпераментную испанку. Успех картины заворожил руководство студии. Критики не без удивления отметили актерский талант дебютантки, а зрители заполняли кинотеатры, чтобы полюбоваться ее лицом. "Выгодное приобретение", - понял Луис Майер. Следующий ее фильм "Соблазнительница" (1926 г.) начал снимать Стиллер, но через десять дней его уволили с картины. Тогда же Гарбо узнала о смерти 24-летней сестры Альмы от рака: "Она была талантливее и красивее меня". В "Соблазнительнице" актриса утвердилась в амплуа роковой женщины. Спустя год Стиллер вернулся в Европу, где у него обострился туберкулез, и осенью 1928 года Мориц умер, сжимая в руке фото Гарбо. На похороны Грету не отпустили со съемок. Да она, возможно, не очень и рвалась. Не любила она массовые мероприятия, будь то вечеринка или похороны. Отсутствие на церемонии прощания с близким человеком стало ее традицией. Как и то, что всякий раз, теряя путеводителя, она тут же находила нового. В ее жизнь вошел актер Джон Гилберт, он был старше на семь лет. После совместных съемок в картине "Плоть и дьявол" она переехала в его дом, играла с ним в теннис, появлялась в свете, ездила на пикники, но категорически отказывалась выйти замуж. Гилберт пожаловался журналистам: "Она говорит мне, что я люблю Гарбо как актрису. А я отвечаю, что она, наверно, права".
 Роман иссяк через три фильма, где они были партнерами. Гилберт скоро женился, что больше походило на отчаяние. Но наверняка он помог Гарбо пережить одиночество чужестранки, обрушившееся на нее с отъездом Стиллера.
 В 1927 году она взбунтовалась из-за низкой ставки, которую определило ей руководство студии. Семь месяцев не являлась на съемки, храня молчание. От нее долетела лишь одна, ставшая знаменитой фраза: "Я думаю, мне пора вернуться домой". С тех пор она произносила ее всегда, когда уставала от чего-то или кого-то. Причем домом не обязательно была Швеция. Так называлось любое убежище, где она могла отсидеться. И Майер уступил ее безразличию и негодованию кинопрокатчиков, нуждавшихся в фильмах с выгодной актрисой. Она подписала новый контракт с большей суммой.
 Ей помог в переговорах с "МГМ" агент Харри Эдингтон. Молва утверждает, что он влюбился в нее и она ответила взаимностью. Что ему лестно было управлять этой звездной женщиной, а она воспользовалась его мудростью и хваткой. Именно он начал преподносить прессе миф о Гарбо, придумывая все новые и новые загадки ее натуры, и освободив саму Грету от необходимости общаться с журналистами: объясняться и оправдываться.
 Она отказывалась фотографироваться. Не любила смотреться в зеркало. Не ходила на предварительные просмотры фильмов, в которых играла. Не нравилась себе на экране. Только в последние годы жизни, говорят, она выписывала из Голливуда и часто просматривала свои картины. Когда они уже отдалились и казались чужими. Будто некая актриса пытается там, на экране, быть совершенной. А эта - женщина-зритель - до боли ей сочувствует.
 Саморекламу она считала вульгарностью. В последнем большом интервью (1928 г.) она сказала: "Ваши радости и горести вы не можете высказать другим людям. Вы опускаете себя, когда начинаете исповедоваться." Ею руководило чувство собственного достоинства. И страх саморазоблачения. Так человек, не знающий правил этикета за столом, предпочитает есть дома. Только там, без оценивающих глаз, он делает это с аппетитом.
 Всю жизнь она говорила по-английски с акцентом. Почти не читала книг и была мало интересной собеседницей. В молодости постоянно перечисляла продукты, которые не употребляет, потому что сидит на диете. В старости столь же охотно говорила о хворях, которые ее одолевают, и предлагала возлюбленному составить список его болезней, чтобы сравнить качество и количество. Для одних она была занудой. Для других - чаровницей. Гарбо умела и то и другое. Она бывала душой компании, когда почтенные господа млели от одного прикосновения к ней просто потому, что красива, и с годами лицо все интереснее и выразительнее, и так заразительно смеется, и так ласково смотрит. "Грете всегда хорошо давалось молчание". От нее совсем не требовалось умных монологов, одно ее присутствие действовало магически.
 Она же бывала и тенью компании, когда затаивалась в углу дивана и выжидала момент ускользнуть. "Странная, непонятная натура, которую ради нее же самой следует держать в узде, чтобы она не натворила чудовищных ошибок". "С ней никогда не удастся поладить до конца, потому что она очень недовольна собой, а недовольные собой люди всегда эмоционально неустойчивы. Они просто ни во что не верят, за исключением своих собственных недостатков". Одним из недостатков окружающие находили ее способность часами лежать в постели и рассматривать обои. Но эти паузы наполняли ее силой встать по очередному зову и выполнить контракт. Так землепашец зимует, пока земля не позовет.
 Ее всегда заботило удовлетворение собственных потребностей. Хотела помолчать - находила губами губы. Хотела поболтать - находила уши. Была голодна - искала еду. Нуждалась в тепле - искала дом. Для здоровья занималась сексом, поглощала продукты и обременяла себя физическими нагрузками. Больше всего любила долгие пешие прогулки по горам и пескам. Купалась и загорала нагишом. Обливалась из шланга. Каталась на лодке, сидя на веслах. Упражнялась на канате. С наслаждением возилась в саду: пилила, красила, вносила удобрения. Все эти радости жизни настигали ее, когда отступало кино. Когда она переставала быть созданием из света и тени и обретала плоть земной женщины.
 Ее организм отличался навыками викингов. Говорили: "Чтобы понять Грету, надо понять Север". Она была сотворена для испытаний и покорений. И в кино играла - как взбиралась на гору. Ее ставили у подножия, и она добросовестно начинала подъем. Гарбо по-крестьянски приучена к труду. Ей давали текст - она произносила, ее направляли - она двигалась. Откуда-то находились в ней светские манеры, аристократическая осанка. Ее интуиция включалась в опасных ситуациях. Съемки - испытание. И она не столько наслаждалась игрой, сколько защищалась от камеры, группы, партнеров. Всегда стеснялась людей. Не могла играть любовные сцены с незнакомыми актерами, едва мирилась с присутствием минимального персонала на площадке. Актриса, предпочитавшая не иметь публики.
 Ее уход в небытие - не поступь легенды, а поступок женщины, всю свою киножизнь бежавшей от посторонних взглядов, ушей, мнений. И от работы.
 В 1930 году она сыграла в первом своем звуковом фильме "Анна Кристи" самую потрясающую в истории американского кино проститутку. Ее глубокий, меланхоличный низкий голос не разочаровал поклонников. Тогда как карьера многих звезд немого кино с приходом звука покатилась вниз. Голос Гарбо добавлял путаницы в ее женско-мужской облик. Эта красавица с размашистой мальчишечьей походкой была одинаково привлекательна и в мужском одеянии, и в женском, одинаково притягательна для мужчин и женщин.
 В 1932 году Грета познакомилась с известной американской сценаристкой Мерседес де Акоста. Ей приписывают высказывание: "Кто из нас может утверждать, что принадлежит только к одному полу?!" Отец Мерседес был кубинец, хотя она предпочитала гордиться испанским происхождением. До семи лет родители воспитывали ее как мальчика и звали Рафаэлем. Когда правда открылась, для Мерседес это был шок. Ей пришлось вживаться в новый пол. Возможно, это и сформировало ее будущую бисексуальность. Она могла отбить любого мужчину у любой женщины и наоборот. По этому поводу даже заключали пари. И те, кто на нее ставил, всегда выигрывали. Она обожала два цвета в одежде: белый и черный. Носила плащи и треуголки. Ее называли рыцарем плаща и шпаги, пиратом, демоном, графиней Дракула. Она увлекалась буддизмом, мистикой, часто впадала в депрессии. Восторженно реагировала на красоту. Боготворила театральную актрису Элеонору Дузе и рыдала от счастья видеть ее сидящей на балконе гостиницы. В общем, то была фантазерка и мечтательница, но весьма въедливая, назойливая и требовательная, если в кого-то влюблялась. Впервые чары Гарбо пронзили ее с фотографии. Так зародилась страсть.
 Во время их встречи Грета сама протянула Мерседес руку для пожатия и тем решила судьбу "испанки". Будто повязала веревочку вокруг ее шеи и всю жизнь то затягивала петлю, то отпускала. Так рисовала это себе и окружающим сама де Акоста. Мерседес было 38, Гарбо - 26. При первых свиданиях они болтали ночи напролет, скрепляя связь откровениями. Потом были шесть недель блаженства вдвоем на острове среди гор, куда Гарбо переправила подругу на лодке, тут же предложив заново пройти крещение и, сбросив одежду, кинулась в воду. Там она готовила на скорую руку форель и смешила Мерседес историями из своего детства. Маленькой Грета терзала дядю вопросом: как ты относишься к Иисусу? И после девяносто девятого положительного ответа религиозный и терпеливый дядюшка вспылил и, отбросив газету, заявил: "Да нет же, черт побери, какое мне дело до Иисуса!" Впоследствии Гарбо часто использовала эту фразу, когда ее одолевала скука.
 Наверное, воскликнув: какое мне дело до Иисуса! - она ушла из кино. Как из кинотеатра, где в девяносто девятый раз смотрела один и тот же фильм. Наверное, она испугалась, что так же воскликнет однажды и публика, которую она терзает всем своим существом: как вы относитесь ко мне?
 В 1960 году Мерседес выпустила мемуары, где было и о Гарбо: "Только шесть недель, но они значат больше, чем вся жизнь". К этому времени они лишь изредка встречались и перезванивались, почти всегда первый шаг делала де Акоста. Она уже была больна. И спустя восемь лет скончалась. Гарбо не прислала ей в больницу ни строчки и на похороны не пришла. Говорили, что она обиделась за мемуары, посчитав их предательством. Но больше похожа на истину другая версия, тем более что книгу Мерседес Гарбо не прочитала, а еще когда их роман был в разгаре, она видела, что подруга все время ведет дневник, и ничего не имела против. Окончательный разрыв произошел после того, как Мерседес порекомендовала Грете врача, который своими неловкими манипуляциями вывихнул пациентке лодыжку. И Гарбо раз навсегда решила, что де Акоста приносит ей одни неприятности. И вычеркнула ее из памяти. Она тоже была мнительной, как и "графиня Дракула".
 В 2000 году мир наконец-то вскрыл засекреченную до этого времени переписку двух дам, предвкушая, насколько откровенно любовной она окажется. Не оказалась. Мерседес обманула всех, как обманывала себя. Потому что не было никакой тайны, ее захотелось выдумать. Она же сценаристка. Она мысленно сочинила все романтические детали отношений. И, закатывая глаза, намекала окружающей среде: о, у нас такое бывало! Что именно "такое" среда узнала через десять лет после смерти Гарбо, последней из пары (так заказала де Акоста). Ничего особенного. В письмах актрисы никакого намека на любовь и другие глубокие чувства. Она скупо и скучно описывает свое здоровье, а вернее, нездоровье, перечисляет продукты питания и диеты, называя Мерседес "мой мальчик" (скорее всего, та предпочитала это обращение). В общем, точная копия переписки Греты с Сесилем Битоном (впрочем, роман с фотографом у нее сложился позднее). Гарбо однообразна в быту, как рядовой зритель (может, даже рядовой в квадрате). Или так: она не изменяла собственному нраву, единственной опоре, которая помогала выжить вне кино, для кино, после кино. Мир не удовлетворен: все-таки спали они вместе или нет? Словно это знание сделает нас богаче. Мир ждал десять лет, чтобы опять гадать и расследовать. В легендах нельзя ставить точки, иначе они умрут. Что ж, Мерседес - истинный сочинитель, а Гарбо - искусный исполнитель. Придется довольствовать этим.
 А в 1932 году, после счастья на острове, Грета внезапно сбежала от Мерседес в Швецию. Она никогда никого не обременяла собой. И того же требовала от других. Когда де Акоста стала докучать Гарбо и покушаться на ее свободу, та сказала: "Я думаю, мне пора вернуться домой". Тем более, что закончился контракт с "МГМ", и актриса собиралась расстаться с кинематографом. Но лопнул банк, в котором она держала сбережения, и ей пришлось подписать новый контракт. Бедность всегда ее страшила. Она настояла на 250 тысячах долларов за фильм и выговорила право самостоятельного выбора ролей. Казалось бы, Гарбо покончила с женщинами-вамп и стала героиней исторических лент: "Королева Христина", "Анна Каренина", "Дама с камелиями". Но сюжеты были прежними: женщина живет, страдает и умирает от любви. Мужчины добиваются ее и теряют. Она отталкивает их и жертвует ради них короной или жизнью. Посмотрев "Королеву Христину", шведский король Густав Пятый заявил: "Гарбо - гений". Ее игру в "Даме с камелиями" сравнивали с мастерством великих Дузе и Бернар.
 В 1937 году журналисты выследили роман Греты Гарбо с дирижером Леопольдом Стоковским. Он был красив и старше ее на 23 года. Они отправились в Италию, и Стоковский послал в американские газеты информацию о своей предстоящей помолвке с Гарбо. Что стало для нее сюрпризом и подлостью. Она уже заявила прессе, что это всего лишь дружба, и согласия на брак она не давала. Отношения оборвались. Стоковский женился на наследнице других богатств. Гарбо везло на спутников, которые непременно фиксировали и обнародовали детали своих отношений с ней. Будто делили постель не с женщиной, а с историей. Она же расстраивалась, потому что спала с ними не как популярная актриса. Она была ветром, солнцем, дождем, снегом - явлением природы в чью-то жизнь. В старости Гарбо советовала молодым актрисам непременно обзаводиться мужем и детьми. Она всегда знала, что женщине хорошо иметь семью, это наверняка успокаивает дух и плоть. Но, видимо, интуитивно чувствовала, что такие обязательства перед кем-то лично ее не увлекут. Она предпочитала, чтобы те, кого она выбирает, отвечали за нее.
 В Грете сочетались порыв и хладнокровие. В 1937 году Гитлер пригласил ее посетить Германию, он любил ее фильмы. Много позже она записала в дневнике: "Следовало отправиться в Берлин, захватив с собой пистолет, спрятанный в сумочке. Я могла бы убить его очень легко. Это разрешило бы все проблемы, и, может быть, не было бы войны, а я стала бы героиней масштаба Жанны д»Арк. Хотя я не политик и, наверное, война началась бы при всех обстоятельствах." Она способна была к трезвой самооценке.
 Когда мир погружался в войну, Гарбо скинула трагическую маску и поиздевалась над собственным былым "вампуризмом". В роли советской деловой женщины, не устоявшей перед благами капитализма, в фильме "Ниночка" актриса раскрыла изумленным зрителям комедийный талант. Но после следующей комедии "Двуликая женщина" (1941 г.) критики завопили: Гарбо превращают в шута! А она просто резвилась на могилах прошлых страданий. Представьте, найдут в вашем облике выигрышную позу и заставят ходить с перекошенной набок головой, потому что так вы наиболее прибыльны. Кому-то окупаете затраты, а себе наживаете сколиоз. Конечно, ее тяготило однообразие. А чуть выступила за рамки амплуа, так кинулись с кнутами: ату ее!
 Голливуд и до того бывал жесток к скандинавской отшельнице. За игру не по местным правилам. Она жила по собственным нормам, и в отместку ее сделали персонажем мультфильмов. Ехидничали над тембром голоса, акцентом, манерами, любовным томлением, которое лишь она могла воплощать на экране без видимых усилий. А тут еще Вторая мировая нанесла серьезный удар по ее доходам: сорок процентов их поступало из Европы от проката фильмов. Впрочем, в деньгах она не нуждалась. Гарбо была мультимиллионершей. В 70-е годы стало известно, что большая часть торгового центра в самой респектабельной части Лос-Анджелеса принадлежала именно ей. Она владела несколькими домами. Вкладывала деньги в живописные полотна. Это посоветовал ей Джордж Шлее, адвокат по профессии, русский по происхождению, с которым Гарбо познакомилась в модном магазине его жены - Валентины Саниной, художницы-модельера, имевшей в Нью-Йорке свое ателье.
 Союз троих существовал больше двадцати лет. Говорят, Джордж так объяснил жене присутствие в его жизни Гарбо: "Я люблю ее, но она никогда не захочет выйти замуж, а кроме того у нас с тобой слишком много общего". То есть ни одну из двух женщин он бросить не мог. И служил обеим. Причем, утверждают, что только в самом начале у него с Гретой была любовь. Потом отношения стали дружескими, партнерскими. Такими же они были у него и с Валентиной. Он взял на себя обязанности сторожевого пса Гарбо, вел за нее переговоры, сопровождал в поездках, консультировал в финансовых вопросах. Похоже, именно материальное благополучие и стало основной причиной ее ухода из кино. И никакой интриги, разве что для красивой эпитафии. Что ведет в актрисы? Желание славы, денег, радость самовыражения. От славы она бежала, как от проклятья. Деньги заработала, доход поступал уже от другого бизнеса, за гранью съемочной площадки. А радости от такого самовыражения она не получала. Работала пока работалось. Перетрудили. Актриса выдохлась и получила возможность отдыхать. Целых полвека.
 Ей исполнилось 36. Она была богата и свободна. В последнем фильме "Двуликая женщина" ее героиня говорит: "В этом жестоком мире для меня нет места". И она поменяла мир. Чем занималась? Можно сказать: простаивала без работы и металась. Вроде и раздражителя не стало, а покоя не нашлось. Можно иначе: странствовала, наслаждалась бездельем, наверстывала упущенное. Паковала вещи и распаковывала. Как ребенок, который получил время уединиться в детской и заняться игрушками. Перестала блюсти коммерческий вид. Теперь ее обликом не торговали и можно было не церемониться с ним. Она предпочитала естество. И прежде мало пользовалась косметикой. Только очерчивала веки и припудривалась, чуть позже стала подкрашивать ресницы, в накладных не нуждалась, и красной помадой - губы. Волосы отрастали и их просто ровно постригали, как газон. Они закрывали лицо, и так было спокойнее - натуральная ширма от фотографов, которые до последнего вздоха отлавливали затворницу по всему миру. С морщинами не боролась: время вольготно ставило зарубки на прикладе по числу убитых лет. В пятьдесят, посмотревшись в зеркало и потрогав складки у губ, одобрительно заметила: как хорошо, что я вовремя ушла из кино.
 Из одежды всегда предпочитала брюки, шорты и свитера. На глаза натягивала шляпу, горло и подбородок заматывала шарфом. Мечтала жить инкогнито. Придумывала себе псевдонимы, но ее все равно рассекречивали. Интерес к ней не угасал. Уж больно нестандартен был ее поступок. Добровольно уйти с такой вершины в расцвете лет!? Ненормальность какая-то, с точки зрения Голливуда.
 Друзья пытались соблазнить ее новыми кинопроектами. Сорвалась экранизация романа Бальзака "Герцогиня де Ланже" в 1949 году. Не начались съемки "Двуглавого орла" по пьесе Жана Кокто, где ей сулили роль Елизаветы Австрийской. Отказалась от "Вишневого сада", объявив, что Чехов кажется ей нудным. Не сыграла в "Сафо" Альфонса Доде. Не состоялся фильм о Жорж Санд. В 1955 году Американская киноакадемия присудила ей "Оскар" за вклад в искусство. Она не пришла за наградой. На церемонию из разряда вечеринок и похорон. До этого ее имя четырежды бывало в номинации на лучшую роль, но лишь в номинации.
 Только в 1951 году, по настоянию друзей, она подала документы на американское гражданство. Оставаясь подданной своего внутреннего мира.
 Особо горячился с возвращением Гарбо к съемкам Сесил Битон. Ее "зимняя любовь", так как они попадали в объятия друг друга в зимы 1948, 1949 и 1950 годов. Знаменитый английский фотограф, личный фотолетописец королевской семьи, сделавший прекрасные портреты кинозвезды в 30-40-е годы. Драматург, художник по костюмам, мечтавший увидеть Грету на экране в своих моделях. В остальное время, когда они не виделись, он осыпал ее письмами, шутливо называя то "дорогой сэр", то "дорогой юноша", то "милый мальчик", то просто "возлюбленная". Битон был гомосексуалом, и его роман с женщиной, да еще столь великой, поначалу ставили под сомнение. Он покончил с недоверием окружающих, выпустив в 1971 году мемуары, где и опубликовал собственные письма к Гарбо, которые всегда создавал под копирку. В них он с утомительным постоянством настаивал на том, чтобы она вышла за него замуж, умолял хотя бы просто приехать в его новый дом в Англии. Он находился в положении романтика, который тешил себя интимными переживаниями, мусоля воспоминания о счастье до их предельного обветшания. Из его писем мы узнаем, что у Греты была язва, она брала уроки игры на фортепиано, мучилась от затяжной простуды, страдала от климакса. Гарбо отвечала ему редко, кратко, сухо. Чаще телеграммами.
 Еще он ревновал ее к Джорджу Шлее, потому что тот был с ней постоянно. Они и жили в одном доме на разных этажах, в почти одинаково обставленных квартирах. В 1964 году у Шлее случился сердечный приступ в Италии, где они были с Гретой. Он умер по дороге в больницу. Она где-то испуганно затаилась. Тело перевезли в Америку и похоронили, прочитав над гробом стихотворение Пушкина "Памятник" на русском и английском языках. Гарбо на кладбище не объявилась.
 Валентина вызвала священника, чтобы выкурить из квартиры дух соперницы, бывавшей там. Хотя на протяжении двадцати лет было непохоже, что она страдала. Когда муж и Грета уезжали каждое лето в Европу, она отправлялась туда же со своими друзьями и любовниками. А ведь даже холодильник велела освятить, так как к нему часто прикасалась разлучница. Сама Валентина скончалась в сентябре 1989 года. Похороны состоялись в день рождения Гарбо. Узнав об этой смерти от лифтера, Грета разрыдалась. Двадцать пять лет они продолжали жить в одном доме, стараясь не встречаться. Гарбо любила дневные прогулки, Санина выходила вечером. До 19.00 Грета старалась оказаться дома.
 А 18 сентября (опять же в день рождения Гарбо) 1980 года не стало Сесиля Битона. Несколько лет они были в ссоре, в последний год успели помириться, но цветов на могилу она не прислала.
 Потеряв почти всех, Гарбо сдала и свой караул, оставив огромное состояние племяннице. 15 апреля 1990 года на экране просто возникла надпись "Конец". А сам фильм нам теперь пересказывать друг другу и пересказывать. Все мы эгоисты, если подразумевать под этим нежелание вредить себе. Только одних хранит мировая история, а других - семейная. Для грез Гарбо оставила нам свои образы и фразы: "Жизнь может быть чудесной штукой. Только надо знать, что с ней делать." "Я часто думаю о смерти. С нею все и закончится. Загробной жизни нет. Лично я в это не верю. Но я всегда была реалисткой".
 И что им было надо от нее, всем ее возлюбленным? Они то и дело требовали благодарности, верности, доверия. Благодарить за то, что, дескать, тратили на нее сочувствие, теребили, пытаясь наставить на путь истинный? Но никто не интересовался, а чего же она сама хочет. Почему-то бытовало убеждение, что она не ведает своих желаний, что у нее их нет. Богиню надо оживить, вернуть миру. Это станет ее счастьем. А главное - триумфом благодетелей, истинных друзей, переделавших ее существование. Но никогда эгоизму доброжелателя не удавалось пересилить эгоизм Гарбо. На то и божественная. Все прохожие ее жизни придумывали свои определения для нее. Только эти таблички не держались на живой. Ярлыки осели на умершей. Легенда не увернется. В посмертных словах можно отыграться и за былое безвластие над ней. Бесхитростная и прямодушная, она не умела плести сказки о себе. Потому инстинктивно предпочла тайну. И выиграла. Это держит сильнее. И никакие разгадки не омрачат ту, которая унесла с собой истину. Поколение за поколением будет приносить цветы на могилу неизвестному солдату. Потому что кажется, что там лежит и кто-то близкий тебе.
 
 P.S. Газетное сообщение 1997 года: "Вот уже семь лет урна с прахом великой шведки Греты Гарбо хранится в одном из похоронных бюро Нью-Йорка. Все эти годы дочь ее брата, являющаяся единственной наследницей, американка Грей Рейсфилд не может решить, где будет покоиться прах ее знаменитой тетки. Власти Стокгольма не раз предлагали Рейсфилд посетить город и выбрать место для захоронения, полагая, что, будучи уроженкой столицы Швеции, Гарбо должна быть в ней и погребена. Процесс выбора стал столь длительным, так как Грей опасается кражи урны с места возможного захоронения кем-либо из слишком рьяных поклонников актрисы..."
 В 1998 году племянница божественной эгоистки наконец решилась: все, что осталось от Греты Гарбо, упокоится в Стокгольме. "В моем конце мое начало", - написала Мария Стюарт. Погребение назначили на 17 июня 1999 года. Но произошло оно на день раньше. Даже пепел Гарбо продиктовал свою волю: при жизни она бегала от докучливости, и след ее ускользнул от публики. Тысячи людей, настроившиеся попрощаться с актрисой, разочаровались - в назначенный для церемонии миг опускать в землю было нечего, урну закопали накануне, в шестом часу вечера. 67-летняя племянница Греты объяснила: "Мы боялись..." Кроме нее в обмане участвовали трое ее сыновей, дочь, внуки и стокгольмский епископ Каролина Крук (Грей обрадовало, что священник - женщина). Для безопасности могилы, над глубоко зарытой урной разместили многотонную бетонную глыбу, а сверху поставили плиту из простого кварца. 17 июня речи произносили над вчерашним захоронением.
 Чем больше Гарбо от нас отдаляется, тем сильнее мы тянемся к ней. Нечеловеческая интуиция была у этой женщины.
 
 P.P.S. В 2023 году я прочитала мемуары Греты Гарбо «Жизнь, рассказанная ею самой». Восхитилась мудростью, здравостью и самоиронией этой женщины, которая прямо и смело ответила всем сплетникам и мнимым биографам, которые наворотили вокруг нее баррикады выдумок из желания самоутвердиться за ее счет. Все-таки актрисам следует писать автобиографии, если они, конечно, не глупы и трезво мыслящи, и делают это не из желания затуманить свою историю и запудрить мозги своим зрителям. Жаль, что Фаина Раневская не оставила мемуаров, вот теперь и приходится вычленять крупицы истины из тонн чужих фантазий.
 
 
Дуэт для солиста
(беседа с театральным режиссером Александром Бурдонским
27 марта 1990 года)
 
 - Александр Васильевич, вас так замучили журналисты, что от некоторых вы даже скрываетесь?
 - Приходится. Одно и то же выспрашивают. Был тут корреспондент, я ему сразу сказал, если хотите спрашивать меня о Сталине, то ничего нового, кроме того, что уже опубликовано, я не скажу. Нет, нет, уверял, разговор будет только о театре. Поговорили действительно о театре. А потом читаю: о театре чуть-чуть, а в основном перечисление моих биографических данных: внук Сталина, сын Василия Иосифовича...
 - Тогда давайте поговорим о театре.
 - Пригласили в Данию ставить спектакль.... Это актриса, которая работала в нашем театре когда-то. Она живет в Копенгагене, и вот они с английским актером каким-то приезжают в Москву, знают мои спектакли и зовут поставить у них пьесу "Дуэт для солистки". Я вообще боюсь ставить. У меня были приглашения в Швецию, Финляндию. Я как подумал, что в Швеции ставил Бергман в театре, и мне там ставить... Я тогда его спектакли не видел, а когда увидел, осмелел немножко. И вот есть у меня сейчас предложения во Францию, Японию и ФРГ. Есть такой месье Мотэн, крупнейший онколог, пишет сценарии, пьесы интересные очень, но, увы, с политическим смыслом. А мне кажется, что театру с политикой дела иметь не надо. Но все равно он настаивает, чтобы я был консультантом, в общем, в любом качестве, он говорит: вы мне настолько нравитесь, что я хочу, чтобы вы просто были. Он увидел меня первый раз в каком-то фильме. Французы снимали обо мне фильм, он несколько раз шел там по телевидению. Берберова, когда к нам приезжала, говорила об этом фильме. И вот он приехал в Москву и просил, чтобы нас познакомили.
 - Вами заинтересовались благодаря вашей биографии?
 - Конечно. Кому же интересен театр?
 - Вы всю жизнь отдали этому театру. Вам не скучно работать в непопулярном театре?
 - Почему он непопулярный? Это сейчас стали так говорить. Вот, мол, театр Советской Армии, армию сейчас все не любят... У нашего театра были разные периоды, как у любого другого. Конечно, этот гриф вызывает у людей отрицательные эмоции. Но если внимательно посмотреть, у нас очень неплохой репертуар. На протяжении всех лет. В нашем театре дебютировали Володин, Леонид Зорин, Ион Друцэ практически весь прошел на нашей сцене, Эрдман.
 - Когда вы ставили "Мандат", никаких препятствий не было?
 - Нет. У меня пьеса возникла семь лет назад. Тогда это было нереально. И здесь, когда я начал ставить, были руководители, которые считали, что нежелательно. Но сказали так: будет спектакль - и тогда будем решать. В прошлом сезоне спектакль был шлягером, его совсем загоняли, не во благо спектаклю. Но оставили, сняли только финал: распадалась декорация и на броневике выезжал Сталин на фотографии с распростертыми руками, и его славили эти люди. Мне казалось, что у Эрдмана выписаны такие люди, которые всегда приветствовали железную руку, силу, она мечтают о кулаке. Так что финал был закономерен. Но его категорически сняли. Я это предвидел и был готов. Очень долго проверяли текст: не от себя ли я это написал. Говорили: не мог Эрдман этого написать. Мог, оказывается. Я отношусь к Эрдману, как к партитуре Бетховена - ни одной ноты менять никогда бы не стал, а уж дописывать, да еще в политическом каком-то аспекте!..
 - Я с большим удовольствием посмотрела вашу постановку "Шарады Бродвея", красивый спектакль. Отдыхаешь от политики, чернухи, бытовухи, в общем, экономических и всяких других проблем, споров. Наступил предел, когда хочется читать детективы, фантастику, смотреть мюзиклы, комедии. От усталости души. Вы ставили этот спектакль тоже от усталости?
 - Алексей Дмитриевич Попов, основатель нашего театра, любил повторять, что режиссер должен держать руку на пульсе времени. Иногда это путают с ловлей ситуации за хвост. Я не ловил ситуацию за хвост, но мне кажется, само время диктует другие способы выражения, жанры, может быть. Потому что переиграть политический театр, который сейчас существует - телетеатр - невозможно, да и не нужно.
 Театр, конечно, пострадал от мартенов, которые были на сцене, от собраний, заседаний. Театр должен говорить своим языком, он у него есть, есть свои способы. Почему, когда мы говорим о человеке, что он очень музыкальный, или о стихах - это не ругательное слово. Или танцевальная мелодия - мы говорим. А почему театральность – это бранное слово? Мне кажется, это возникло в наше советское время. Не обязательно гениальное должно быть в серых тонах, аскетично, сухо. Для этого существуют краски, музыка, костюмы. В театр должен возвращаться праздник. Это не значит, что надо ставить исключительно оперетты или веселенькие комедии - вовсе нет. Но театр должен вернуться к красоте. Я сужу по зрителям, мы говорим о достаточно важных вещах, но говорим с юмором.
 Я сейчас ставлю почти сказочную пьесу. Жан Жироду - великий французский драматург, у нас, к сожалению, малоизвестный. "Безумная из Шайо" - одна из его великих пьес, может, самая великая. Мы приступаем к репетициям. Безумно трудно. Но это театр! Там действуют четыре старухи - их считают сумасшедшими, которые решают спасти Париж поэзии, романтики, красоты, музыки от прагматиков, дельцов, людей с администраторской жилкой. Андрей Платонов говорил, что в каждом администраторе немножко присутствует палач. Вот с этими палачами они и борются. И спасают Париж. Мысль, кстати, очень нам близкая. Есть в тексте моменты, которые, кажется, написаны с ориентацией на сегодняшний день, не сиюминутные, а по существу... Мы говорим о духовности, говорим... Говорим, что человек должен быть в центре внимания... Но ведь этого нет. Как никогда человек не стоит в центре внимания! Несмотря на целый ряд каких-то обществ, фондов. Массы - это все-таки привычнее. Не вызывает человек того интереса, который должен быть. Даже у театра, порой. Хоть мы и клянемся, что для нас важнее всего человеческая душа. Все равно твой голос волей-неволей подпадает под общий хор, волей-неволей начинаешь суетиться. А самое главное для театра сейчас, мне кажется, не суетиться.
 Сейчас говорят о кризисе театра, гибели. Чепуха. Театр - живой организм, он как человек. У вас иногда плохое настроение, иногда что-то получается, удачный день, вы больны или здоровы... Так же и театр. Все пройдет. Сколько раз его хоронили, говорили о безвыходном положении, падении культуры. Конечно, падение культуры. Но все равно, на мой взгляд, русский театр как был лучшим в мире, так им и остается. Я в этом глубоко убежден.
 - Наши театры загорелись желанием прорубить окно в мир и выяснить, насколько они там интересны, насколько волнует дело, которым они занимаются. Сейчас это стало, как никогда раньше, реально. И то и дело слышишь озабоченные возгласы: кто бы купил наш спектакль? Кого бы из иностранцев заинтересовать собой, чтобы пригласили, вывезли? Наши театры перестали работать на нашего зрителя, может быть, разочаровавшись в нем, в его способности оценить искусство, и перекинулись, переориентировались на зарубежную публику, словно ценители и знатоки только там. И там не только эмоционально оценят, но и материально поддержат. Это не упрек, что желание театров показать себя Западу не бескорыстно. Но не отталкивает ли это наших зрителей еще больше от театров? Они и так туда не очень-то рвутся.
 - На моем веку это не первая такая волна отхода публики от театра. То же самое наблюдалось примерно в начале шестидесятых, конце пятидесятых. Помню прекрасный спектакль в театре им. Станиславского "Материнское поле". В зале сидело человек 15.
 Мне кажется, что здесь в каждом отдельном случае своя причина. Это прекрасно, когда гастроли существуют, только, по-моему, ими чересчур увлеклись, и цели немножко иные. У меня такое ощущение появилось, что для людей театра театр перестал быть главным местом в жизни. Я наблюдаю многих людей. Они деловиты, озабочены какими-то проблемами, забегают в театр, и мне все хочется узнать, где это у них такие важные дела не в театре? В театре все-таки должен быть алтарь, на который ты что-то слагаешь, без этого театр никогда не существовал и существовать не может. Театр не место для зарабатывания денег, зарабатывания себе такой роковой популярности. Я не люблю высоких слов, но все-таки это храм, как бы там ни было. Когда он перестает им быть, он не нужен. И, может быть, зритель... Ведь права все равно публика. Может быть, зритель в какой-то мере мстит театру. Но это сугубо мои соображения. Мстит театру за то, что тот с ним стал запанибрата. Сама сцена должна тебя хоть на шажок поднять, тебя - зрителя. Когда актер сел в зале, обнял тебя за плечо, и ты можешь постучать его по заднему месту... в этом был перебор. Потом театр очень много занимался не своими делами. Мне приходилось беседовать с итальянцами, театральными людьми. Они говорили: у вас театр занимается чем угодно, только не искусством, все это интереснее делают радио, телевидение, газеты, кинематограф, но почему театр-то у вас этим занимается?
 Такой пример, Станиславский - МХАТ. Большего примера в истории мирового театра я не знаю. Более органического, гармоничного явления. Этот театр высказался на тему революции, скажем, впервые в 26 или 27 году: "Дни Турбиных". Спустя девять-десять лет, точно не помню. Они не торопились быстренько схватить какую-то агитку, дернуть ее на сцене и заговорить с флагом, с Ильичем и так далее. Это мудро. Театр должен был всмотреться во время. Для этого нужны были годы, конечно. Сейчас уже, к счастью, однодневные пьесы практически не возникают, их не ставят. Театр как бы потянулся к искусству. Но ведь голос испорчен, голос испорчен.
 Проблемы, конечно, проблемы, но решать их надо было не в театре. Я таких пьес, по-моему, не ставил в своей жизни. Мне все время хотелось, чтобы и тема была человеческая, и литература хорошая. Люди тянутся к сокровенному. Когда сокровенный разговор получается в театре... Вот, скажем, "Дуэт для солистки" - пьеса для двух человек. Ни любовного сюжета, ни детектива. Знаменитая скрипачка, больная рассеянным склерозом, и врач, который докапывается до нее настоящей. Почему, на мой взгляд, эта тема так близка нашему времени? Героиня переживает как бы крах иллюзий, она цепляется за какие-то новые иллюзии, а врач не позволяет, он заставляет ощутить себя в истинном положении дел. Я читаю пьесу актрисам, и все говорят: ой, эта пьеса про меня. Мужчины говорят: про меня, про меня... Совершенно разные женщины, разные мужчины. Значит, про нас.
 - Мы лишились идеала светлого будущего, в которое никто почти не верил, но этот идеал занимал место, а теперь оно опустело, и многие лишились опоры в жизни, веры. Во что? Кинулись искать: кто в религии, кто в политике... А может быть, опора для человека в нем самом? Об этом и пьеса "Дуэт для солистки"?
 - Безусловно. Прежде всего в себе. В этой связи возникает масса вопросов. Иллюзии твои рухнули - как жить дальше, не принося зла? Окружающим и самому себе. Если бы театр умел находить этот настоящий диалог, без заискивания перед зрителем, наверное, он был бы нужен. И он будет нужен, я уверен. Все волны пройдут. Сейчас повышенный интерес, немножко даже нездоровый, к политике. И не столько даже, думаю, к политике, сколько к закулисью. Противный довольно интерес, я бы сказал, на уровне той культуры, в которой мы пребываем.
 Почему мне кажется, что, может быть, сейчас классика, которая не очень в ходу у широкого зрителя, может быть, он к ней потянется, ему захочется находить в театре ответы на какие-то вопросы, не политические, человеческие. Я всегда за такой театр в любое время. Меня очень часто спрашивают: вы не хотели бы поставить что-нибудь о Сталине? Не хотел бы. Мне кажется, что этим не надо заниматься в театре, пусть этим занимаются историки, политики. А вот человеком, который в связи с этими временами, как, скажем, культ Сталина, который оказал влияние на человеческую душу, психику, - вот это другой разговор. Его можно вести на большом уровне. От Шекспира до Гоголя, Эрдмана, Булгакова... Вот это мне интересно. А что ставить пьесу о Сталине и Аллилуевой, допустим?.. Ну, это гнусно. Никто этой жизни не знает, никто о ней говорить ничего толком не может. Это только потакать обывательскому любопытству.
 - Почему вы прижились в этом театре? Неужели ни разу не порывались уйти?
 - Был такой порыв. Но в последний момент я одумался. По природе я не гастролер, я привыкаю к людям, схожусь с людьми не просто. В этом театре я учился. У этого театра. Это был один из лучших театров в Москве - да, да. Это был театр с прекрасной труппой, с великолепным репертуаром, с культурой. Я мальчишкой видел Уланову в "Красном маке". И второй мой спектакль был "Учитель танцев" в этом театре. В детстве ведь и закладывается самое главное. Так вот то были для меня театральные праздники. Я не хочу сказать, что я так же тонко воспринимаю мир, как Уланова, но во всяком случае для меня это критерий, мерило в искусстве... Я не хотел в театр Советской Армии идти работать, я никогда не хотел быть военным, хотя папа очень хотел, чтобы я был военным. А когда тебя толкают туда, куда ты не хочешь, у тебя возникает протест. Но вот случилось так, что попал сюда. По своей художественной вере этот театр мне близок, потому что это вера моих учителей. И все-таки я здесь уже девятнадцатый год. С ним связано все: горести, радости.
 Я человек не самонадеянный, я так думаю, но мне кажется, что в этом театре меня любят. Меня дважды приглашал Михаил Иванович Царев в Малый театр, и был у нас обстоятельный разговор. Нет, все-таки это дом. С ним надо разделять - я в это верую, - и радости, и печали. С домом. Так же, как и с Родиной. Сколько мне говорили: почему ты не уезжаешь?! Не могу. Что бы ни было. Я не такую легкую жизнь прожил, да и живу нелегко, но даже в моменты отчаяния не было такого желания - бросить все и уехать. Потом, есть мама... Я столько жил среди чужих людей, порой ко мне и равнодушных, и недобрых, так складывалась жизнь... Я не осуждаю никого, кто уезжает, ради бога. Я считаю, что весь мир для человека должен быть открыт, и он должен жить там, где хочет, где лучше себя чувствует, где больше раскрываются его возможности. С удовольствием бы ездил, смотрел, я безумно это люблю, была бы у меня такая возможность. Я просто очень небогатый человек, мягко говоря. Получаю небольшую зарплату, из которой вычитают столько, что дай бог концы с концами свести. Зашибать деньги не умею. Если выезжаю куда-то на постановку, то вгрызаюсь и с утра до ночи работаю. Мотыльком пролететь у меня не выходит. Может, и хотел бы, да не выходит.
 - Когда в театре такой большой коллектив, это все равно что маленькое государство...
 - Конечно. Управлять очень сложно. Сейчас утрачена культура массовых сцен. Равнодушные люди на сцене - это немыслимо. А их, к сожалению, много. У нас сто человек труппа. Из ста человек не могут быть все творцами. Но мне кажется, должна быть внутренняя честность, этика в отношении к своей работе. Может быть, это не заложено в школе, в институте.
 Я вот преподавал десять лет в ГИТИСе на заочном. Мне не интересно было бы с очниками, а с заочниками интересно, потому что это люди, которые уже что-то пережили, они столкнулись уже с тем, что такое театр, поняли, что там синие птицы не летают. Поэтому то, что они делают, они делают осознанно. Хотят что-то понять в профессии. Я вообще делал бы, как делали Станиславский и Немирович-Данченко. Они набирали людей в театр для массовых сцен, они бы играли какое-то время, а потом только экзаменовались в школу-студию: кто-то попадал, кто-то нет. Это правильнее.
 - Почему перестали преподавать?
 - Там все изменилось, в ГИТИСе. Может быть, не предложили дальше. Руководить курсом я не хотел, такие разговоры были, но я не люблю ничем и никем руководить. А потом очень тяжело, когда они закачивают и ты ничем не можешь им помочь. Бывают очень талантливые люди, которым место не там, где они работают, а я ничего не могу сделать. Ни одного моего ученика или ученицы в нашем театре не работает,
 - А когда вами руководят, как вы это переносите?
 - Смотря кто мной руководит. Мария Осиповна Кнебель, мой художественный руководитель в ГИТИСе. Это счастье, чтобы тобой так руководили! Но это редкость. Могу сказать одно: насильно делать то, во что я не верю, в театре Советской Армии меня не заставляли. Вообще театр в очень даже трудное время не шел ни на какие нравственные компромиссы. Этим я горжусь. Это было кредо Попова, который говорил: может быть, я делал не очень хорошие спектакли, но я никогда не лгал. Отсвет этого лежит на театре.
 ...Я хотел делать "Портрет Дориана Грея" Уайльда. Интересный был замысел. Я хотел, чтобы лорда Генри играла Чурсина. Но этот спектакль требует средств. Его нельзя в бедном театре изобразить. Уайльдовская эстетика требует шика. Хотя очень хороший художник, с которым я работаю, Алла Коженкова, с большим вкусом, фантазией, она умеет сделать из тряпочки роскошный туалет. Как в "Шарадах Бродвея", все восторгались: боже, сколько стоит это платье!? Копейки! Только благодаря ее мастерству они выглядят такими дорогими. Но театр и должен придумывать что-то, никто же не предлагает нам тысячи, сотни тысяч на спектакль!
 - Такое помпезное здание, а проникнешь внутрь - нищета!
 - Конечно, нищета. Куда нам тягаться с мюзиклом "Кошки", который нам не так давно привозили американцы. Любопытный спектакль, но не так, чтобы мы не могли этого делать. Можем. Но у нас нет восьми миллионов долларов, а он стоит именно столько!
 Он и сделан на "ах". У нас большая сцена - уникальная сцена, но мы не можем использовать все ее возможности, для этого другой такой нет ни в одном, наверное, театре, одна одежда сцены, новая, стоит бешеных денег, где их взять? А делать вид, как будто это нормальная сцена нормального театра, - тоже фальшиво. Когда в пьесе, скажем, реплика: Маруся, принеси чаю, - и Маруся пятьдесят метров идет до кухни! А что делать?
 - Сейчас все почувствовали себя жертвами и стали искать тех, кто их довел до жизни такой. Куда ни глянь - всюду "продукты" культа, застоя...
 - А посмотрите, приезжают эмигранты, старухи, бывшие княгини, графини, они себя жертвами не считают. Какое человеческое достоинство! "Я считаю себя жертвой" - в этом есть что-то жалкое, согласитесь. Это я могу говорить, что вы жертва. Но если вы сами начнете себя поглаживать с этим ощущением, лелеять его... Мы любим жертвы. Создавать их. Конечно, безверие - вещь страшная, но почему обязательно надо верить в какие-то статуи? У древнего индийского поэта есть такие строчки: "Нет правды в статуях, не падай к их ногам". Какие бы идолы ни были: Маркс, Ленин, Сталин, Гитлер, Горбачев... - не надо.
 Не знаю, может, я в этом смысле идиот. Я верю в искусство, в его силу, в человеческий разум, в сердце. Верить надо в идеалы, их замарать нельзя, разве что они фальшивые. Но ведь сознание дано каждому. "А мы не знали, мы думали!.." Ну как "не знали"? Вы же видели и слышали. "А, мы верили, что так надо!" Мы привыкли жить не думая, за нас думают, и это, конечно, очень удобно. Но я так не люблю, я люблю сам думать. Я не очень прихожу в сентиментальные чувства, когда слышу: ой, меня ошельмовали, - хотя сам попадаюсь сотни раз. Мне кажется, что человек хороший, светлый, а у него, на самом деле, какие-то свои меркантильные соображения. Потом очень грустно бывает, горько, обидно. Я не понимаю, когда дружат по расчету, любят по расчету, то есть понимаю, но жалко таких людей.
 - Мы же эгоисты по натуре...
 - Солисты! "Дуэт для солистки" - в этом слове "солистка" великое зерно заключено. Человек, который привык солировать. А мы сейчас все хотим солировать, даже те, кто должен бы играть в оркестре. Это тоже реакция на то, что человеком пренебрегали. Такое гипертрофированное ощущение самого себя. Но люди в этом не виноваты, хотя их так уж обвиняют. Все нас обвиняют.
 - Церковь уверяет: душа человека по природе христианка, ей требуется вера в Бога. Когда Бог был под запретом, вместо него нам предлагали вождя - земного наместника. Нам необходим лидер, который бы как Данко вывел нас к свету?
 - Не люблю это слово «лидер». Это мне напоминает черного ангела и так далее. Какое-то, наверное, должно быть другое слово. Говорят, Станиславский и Немирович были лидерами театра. Нет, они были не лидерами, они были, мне кажется, носителями такой культуры, такой атмосферы вокруг себя... Михоэлс говорил об Улановой, что она как планета со своей атмосферой, и, попадая в эту атмосферу, вы по-другому себя ведете, по другому думаете, чувствуете. Я много лет соприкасался с Кнебель. Это величайший человек, в моей жизни самый великий, я не увижу больше такого человека. Вот привелось. Даже когда не рядом с ней находишься, в одном доме или в одном помещении, но ты лучше становишься, с твоей души соскабливается что-то, твои мысли очищаются, чувства становятся тоньше, человечнее. Она никуда нас не звала, не обладала ораторскими способностями, не вскакивала на баррикаду. Это не лидер, это несущий в себе нечто, от соприкосновения с чем ты становишься другим. Вот я в это верую. Потому что в этом и суть театра. Есть атмосфера, которая не вызовет в тебе дурного, а есть такая, что вызовет агрессию, хотя, думаю, театр не очень силен, чтобы вызвать агрессию. А верить в богов, идолов?..
 Господь для меня... Я верующий человек... но господь для меня не просто кто-то, кто сидит, приходит и говорит. Это же из чего-то складывается, правда? А цари... они бывают хуже, бывают лучше, все равно это... я считаю, что власть настолько человека меняет, психику, сознание... Я боюсь власти. Нормальный человек становится подозрительным, таким-сяким. Мы не хотим об этом говорить, но ведь это страшная проказа, которая все ломает внутри.
 Я не идеальный человек, во мне куча недостатков, но перед алтарем театра я могу ломать себя. Театр мне очень много дал. Раскрепостил меня, я был жутко закомплексованный человек, до сих пор еще, видимо, закомплексован, но раньше жутко зажат был. Вот Мария Осиповна давала вам возможность заговорить своим голосом. Мы говорим не своими голосами! То есть увидеть, как только я могу увидеть, а не вы, он... Мы пришли к ней, образно говоря, косноязычными, а научились говорить. Я стараюсь так же - следовать ее вере, хотя, конечно, делаю это по-своему. У каждого свой способ раскрепощать энергию в человеке, а вера при этом может быть только одна. Это только обогащает театр.
 - Ваша биография вам не мешает?
 - Всегда мешает. Всю мою жизнь мешает. Я помню, когда только пришел в театр, актеры удивлялись: откуда ты все это знаешь, откуда понимаешь? Ты же в нашем деле... Такое недоверие было оттого, что я из чужой как бы среды. Актеры - люди легко внушаемые, подверженные влияниям. Хотя я не могу упрекнуть свой театр в бестактном к себе отношении. Но все очень трудно, очень. Плохо я скажу о Сталине - скажут, что я подстраиваюсь под время, хорошо скажут - заклеймят сталинистом. Мы же опять всех делим, хотя говорим, что это был один из его грехов. Опять ведьм находим, опять за ними гоняться начинаем с дубинкой в руках.
 Спрашивают: похожи вы на него? Ну, наверное, воля у меня есть. Что-то, может, есть у нас общего, а в чем-то разные. По отношению к себе я достаточно жестко отношусь, и, наверное, для окружающих я не так прост, как мне кажется. Но я стараюсь никому не делать зла. Если какого-то актера я не занимаю в своем спектакле, это не зло, это мое ощущение. Мне кажется, я уже научился на злобу не отвечать злобой, на интригу не отвечать интригой.
 Помню, женщина-критик, увидев меня, воскликнула: это вы Бурдонский! Не может быть! Я знаю, что он высокого роста, очень толстый, с усами, и все время крутит в руке ключи от Мерседеса. Ну что я мог на это сказать? Я учился в ГИТИСе и у меня была одна пара туфель и один костюм - брезентовый. И говорили, что, мол, он миллионер, а притворяется. Я бегал пешком от дома, потому что денег не было на транспорт, хотя холодно уже было, но гордость не позволяла, чтобы за шиворот схватили как безбилетника, лучше я пешком. Так что у меня сладкой жизни никогда, в общем, не было, что из меня обычно пытаются выудить. Да, я жил в отцовской даче, довольно шикарная, наверное, по тем временам была дача, но как я там жил? Неделями и голодный был, и битый, и без внимания. Так что я не избалован жизнью са-а-всем. До четырех лет, может быть, пока был с мамой, тогда была ласка.
 Люди должны уметь договариваться друг с другом. Но как-то трудно это получается. У Кони - крупнейшего юриста, замечательного человека - есть такая дивная фраза, такой завет древних он приводит: когда ты судишь кого-то, помни - это тоже ты, только ты в падении, ты в какой-то беде, в горечи, в поражении и т.д. На секунду поставь себя на место человека, которого судишь, по-другому судить будешь. Мне это запало в душу.
 - Мне кажется, вам с вашими установками нелегко живется.
 - Когда репетирую, - легко, а за рамками работы - да, сложно. И дело не в том, что я очень последовательно провожу их в жизнь. Я человек безалаберный, эмоциональный. Да и в личной жизни сложно. Я очень много требую с себя и с других, почему со мной, наверное, не просто, не то, что я заставляю вас быть такой, какой я вас придумал, думаю, что нет, просто мне кажется, что вы должны становиться лучше. Даже в любви.
 Я начинаю чувствовать себя виноватым, что человек сидит, ничего не делает, ждет меня, глядит на меня, а сама-то ты, ты же тоже личность, я вроде как тебя обираю... И, может быть, из-за этого возникают конфликты. Люди все одиноки, надо просто учиться быть одинокими. Это очень трудно, очень неприятно, но, когда ты в театре, ты вроде как-то не одинок. Это твоя жизнь, безумно интересная, которая столько в тебе меняет, прибавляет. Мы же все равно все нарциссы, мы все равно глядимся в отражения своих чувств, переживаний. Я не могу ставить пьесу, если она не про меня.
 - Ваша жена работает в Вильнюсском театре у Некрошюса?
 - Это он у нее работает. Он у нее учился, она его взяла в театр. А сама ушла из театра. Преподает в Вильнюсской консерватории. Курс, который у нее сейчас, должен стать новым театром, молодежным. Народная артистка, хороший режиссер, прекрасный педагог, умница. Театр, в котором она работала, состоит из ее учеников. И когда начались поездки за границу, как люди предали! Ужас. Не хочу касаться этой темы, потому что это не моя жизнь. Она поэтому, собственно, и ушла. Лгать, улыбаться, делать вид, что ничего не произошло, она не может. Она человек в этом плане суровый. Вот мы говорим, уехать, допустим... Вот Даля не смогла бы работать в России, у нее образное мышление даже другое, оно на других корнях выросло, другими соками напитано. Я ее понимаю. Как и я. Я ставил в Литве свой дипломный спектакль, нам очень хорошо работалось. Но постоянно там жить я бы не смог, даже работая в русском театре в Вильнюсе, такой вариант намечался, когда мы думали, как нам нашу жизнь соединить, потому что, конечно, в общем, все это распалось. Мы друзья, а не муж и жена уже давно, единомышленники, близкие в какой-то степени люди, но мы уже столько времени не вместе, пока были молодые, все мотались друг к другу, отпуска, каждый свободный день, а жизнь все-таки растащила, детей нет, так что... Все театр отобрал.
 
 
Колдунья
(беседа с поэтом Джеммой Фирсовой у нее дома
15 сентября 1993 года)
 
 - Джемма Сергеевна, человек порой в одном стихотворении, творении выразится откровеннее, точное, полнее, чей во всех стихах или делах вместо взятых. Так, мне показалось, вы рассказали о себе в стихотворении "Ведьма". У вас какие-то свои отношения с Судьбой, непонятные никому кроме вас, недостижимые ни для кого кроме вас. Это так?
 - Я никогда не пыталась себе это сформулировать, но, видимо, да, потому что я очень четко вику те связи, которые идут в настоящее из прошлого, через настоящее из прошлого в будущее. И не только связанное со мной лично, но и со всеми вокруг. Я не знаю, что это такое, может быть, это то, что у отца в роду было огромное количество историков, и это генетически заложилось. А история, она ведь не просто... У истории есть внешний слой, событийный, есть внутренний слой, который дает те уроки, которые, значит, если вы их усвоили, то, наверное, многое поняли. И в своей жизни, своей судьбе и в том, что происходит вокруг. Даже был один среди этих историков, такой профессор Фирсов, про которого была шуточная байка, что: "Профессор Фирсов - это тот, что из истории российской веселый сделал анекдот". Но тем не менее склонность к истории присутствует в роду очень четко, и она не просто на уровне сознания, но, наверно, уже на уровне подсознания и сверх сознания. И именно не интерес к истории внешней, событийной, хотя без знания внешней... потому что именно через события можно познать, каковы же механизмы этих событий. Может быть, это. А может быть, то, что мой дед, мамин отец, был цыган. Оседлый, он был подрядчик, клал храмы. Так что вот такое сочетание. В Великих Луках, это Северо-Запад России, он клал храмы. Наверно, что-то есть, потому что не откажешь все-таки, что одни этим отличаются, другие нет. А потом, я считаю, что в русском человеке тоже это подспудно очень сильно, просто мы это утратили. Мы утратили и языческую связь с природой, языческую связь с землей, языческую связь с судьбой, друг с другом. И мы утратили христианское единение с природой, с землей, потому что связь языческая, она на уровне подсознания, на уровне животном, наверно, даже больше, а христианская - на уровне души, которая стремится стать духом. И я думаю, что это есть в каждом, просто одни не проснулись к этому, другие и не стремятся, третьи боятся. Да я и сама поздно проснулась, в общем.
 Хотя, наверно, все это присутствовало всю жизнь, с самого раннего детства, потому что мое самое первое воспоминание совершенно парадоксальное, и я могу даже в состоянии перехода ко сну из яви вызвать это воспоминание, я просто его вижу. Мне сделали горчичники, закутали меня, я крошечная, мама говорит, что мне не было полугода, я ору, потому что мне неприятно, нехорошо. Отец носит меня на руках. Я вижу комнату, чувствую руки отца, вижу все вокруг. Чтобы перекрыть мой ор, ставят пластинку Шаляпина. Я это слышу. Он подносит меня к зеркалу, знаете, были раньше такие трюмо, трехстворчатые, я смотрю в зеркало и думаю, ду-ма-ю! - как мне плохо и как мне им это сказать. Нет, сначала я подумала другое, я увидела красную рожу, отвратительную, просто кусок мяса, и думаю: фу, какая гадость. А потом я подумала: как мне им это сказать? Причем, я ПОДУМАЛА, значит, это на каком-то словесном уровне. Я думаю, что ребенок приходит в мир с какой-то памятью и в период, когда он учится говорить на том языке, на котором он, так сказать, должен заговорить, он забывает... эта память стирается. Так случилось, что, видимо, у меня эта память осталась. Так ярко это врезалось. Я еще помню другие... я помню, как меня пудрили, как крошку совсем пудрят, я очень много всего помню. Значит у меня каким-то образом эта память осталась.
 И, наверно, вот эта вот связь, она если сохраняется, то ты просыпаешься раньше. Если она не сохраняется, то ты даже не представляешь себе, что можешь проснуться, потом раз вдруг, какое-то событие, какая-то беда или наоборот какая-то встряска, я не знаю, страсть какая-то, и человек просыпается, потому что он начинает думать не о том, как ему прожить следующий день, что ему нужно сделать завтра, куда пойти, что купить, а он останавливается... Как в индийской философии, в йоге, считается, что для того, чтобы ты осознал что-то, ты должен остановиться. Вот он останавливается и начинает осознавать себя и осознавать мир. Я думаю, что это свойственно каждому.
 - У вас не бывает ощущения, что вами кто-то управляет и не мешает ли вам это ощущение?
 - Дело в том, что управления прямого нет. Есть только соучастие, наблюдение, помощь, учение. Потому что ведь не случайно нам дано право выбора, дана воля для выбора. То главное испытание, ради которого мы пришли: как мы распорядимся? Каждый наш поступок - это выбор: так я поступлю или так? И от этого зависит, как ты себя ваяешь, в какую сторону.
 - А не есть ли право выбора наоборот наказанием для человека?
 - Нет. Потому что если б у вас не было права выбора, во-первых, это не было бы интересно тому, кто вас создал: какая ж, тоже мне, игрушка заводная! Потому что мы часть творца, часть его света, мы сотворцы с ним, и только это ему интересно, и мир творится. Он вроде бы уже запрограммирован, он есть, существует и вместе с тем он творится. И из-за того, что есть воля, есть вариантность.
 Он может повернуть туда или обратно. И это интересно и вам, и Отцу. А иначе неинтересно. Какой смысл был бы сотворять механические игрушки, которые завел и пошла...
 - Мне бывает интересно в ситуации выбора, когда я останавливаюсь на этом пути, а не том, потом, уже пройдя немного по выбранной дороге, становится любопытно: а что было на той дороге, что меня бы ждало? И как бы так исхитриться, чтобы и там побывать?
 - Я вам дам свой старый буклет, у маня там есть... я пишу о том, что у меня было желание сделать картину о вариантности. Конечно, это интересно, но, понимаете, то, что у вас присутствует это любопытство, прекрасно, потому что мысль материальна - вы проигрываете себя, вы имеете право, но выбрать вы должны точно. А проиграть - пожалуйста, только не обманывайте, когда вы проигрываете вариант, не обманывайте себя, к чему это может привести, то есть очень четко знайте, как к вам относится ситуация, как вы относитесь к ситуации, что может произойти, куда она вас может привести. Проиграйте - это очень интересно и очень поучительно.
 - Вы не чувствуете себя порой Богом, когда творите и создаете что-то значительное?
 - Я чувствую себя искоркой большого костра.
 - То есть самонадеянной мысли о том, что...
 - Нет. Я считаю, что есть три самых страшных греха: уныние, страх и гордыня. Даже не греха - саморазрушения. Даже не будем называть, не будем это никак квалифицировать. Это саморазрушение. И уныние - саморазрушение, и страх - саморазрушение, и гордыня. Потому что самые токсичные эмоции. Не будем даже касаться того, что это в скрижалях. Но то, что я сопричастна чему-то, то, что я - дочь, сын, дитё этого чего-то великого, - конечно.
 - Я не знаю, как у вас, у меня, допустим, в процессе творчества бывают два страха: когда становится скучно от того, что делаешь, когда чувствуешь, что дело идет как хорошо отлаженный конвейер и не бередит душу; и страх, что дар от меня уйдет.
 - Я не могу сказать, что у меня страхи присутствуют. Именно потому, что для меня слово "страх" - табу, поэтому я как-то этого не чувствую. Но бывают другие вещи. Просто нужно очень здраво оценивать, на каком ты сейчас этапе и что ты можешь от себя ожидать в дальнейшем. И бывают ситуации, когда да, мне скучно от того, что я делаю, тогда я понимаю: ara, значит, я засиделась на одном моете, надо менять путь, заняться чем-то другим. Потом можно вернуться сюда. Значит, я иссякла на данном этапе, если мне неинтересно. Я по кино заметила, что если тебе в тот момент, когда ты делаешь, интересно, если ты получаешь удовольствие колоссальное, если ты учишься на этом, то и то, что ты сделал, так и будет восприниматься. И поэтому, когда я чувствую, что мне становится занудно от того, что я делаю, я это бросаю и начинаю заниматься чем-то другим. От этого и такой разброс в том, чем я занимаюсь.
 А дар... Вы знаете, во-первых, я никогда не думала, что у меня какой-то дар, я только думала, что у меня один дар есть. У меня есть дар учиться. И этот дар никогда и никуда не уйдет, потому что мне безумно интересно. Я утром просыпаюсь и думаю: господи, так много еще надо прочесть! Так много еще интересного, жизни ведь не хватит! Тысячи лет бы и не хватило. У меня даже такие стихи есть:
 Мое время течет медленно,
 Мне б для жизни тысячу лет...
 Именно поэтому. Когда я увлечена учебой, то тогда что-то и получается, потому что учеба - это творчество, самое великое, самое высокое творчество.
 - Своей избранности вы не чувствуете?
 - Нет. Единственное!.. Я боюсь это произносить, что я счастливый человек. При том, что и трудности у меня бывали, и ошибки, и предавали меня, и даже была ситуация, когда мне жить не хотелось. И не любили меня, я любила, меня не любили - нормально, но когда это происходит, это же тяжело. И все равно я считаю, что я счастливый человек, потому что вот это ощущение от того, что тебе интересно жить, это главное, чем бы я себя выделила из тех, с кем я училась в школе. В институте уже нет, в институте мы все были абсолютно равны, у нас был очень хороший курс: Отар Иоселиани, Лариса Шепитько, Георгий Шенгелая. Там мы были уже абсолютно равны. Всем было интересно. Все были ученики. И потом, особенно когда начинаешь работать, чувствуешь, кто рядом с тобой учится и кому интересно, а кто отрабатывает, потому что ему нужно просто работать и все.
 И все равно я считаю, что это не моя заслуга, а это мое счастье и несчастье тех, кто это не понял, что жить интересно, только нужно не терять ощущения, что ты вечный ученик. Тут опять моей заслуги никакой нет. Так вот я проснулась просто или не прервалась память...
 - А вы как будто боитесь назвать это своей заслугой?
 - Вы знаете... Вообще я ничего не боюсь, в принципе. Но есть какие-то вещи, от которых я себя стараюсь уберечь. Я очень рано, где-то лет в 20, в общем, в самом начале института поняла, что... как бы это сказать... Ну вот как-то мы пришли всем курсом в ресторан, еще у Рижского вокзала был такой ресторанчик, первый раз я попала с ребятами в ресторан, это был, по-моему, даже первый курс, было весело, хорошо все, но кто-то во мне тут же сказал: нет, это не мое. И вот также очень рано... ну, разные ребята были, были ребята, которые с самого начала для себя поставили цель, что они прославятся, каждый хотел состояться, а я для себя вот так же очень рано поняла, что это суета сует: состояться - да, но в каком-то смысле состояться невозможно, потому что если ты состоялся, то тебя можно хоронить. Ты сделал свою главную картину ила написал свою главную книгу - ты состоялся, да? Ну, все, до свидания. Можно похороны по первому разряду. Поэтому состояться окончательно невозможно. Если ты состоялся, тебе некуда дальше идти, значит, ты дошел до своего потолка. Поэтому я очень рано поняла, что все самое главное происходит внутри, а не вовне и не в моих взаимоотношениях с миром, а в моих взаимоотношениях с самим собой. Но вместе с тем, какая-то часть того, что... нет, это я, нет, я сама, нет, я добьюсь, - она была, потому что воля очень сильная. Я бы даже сказала, что, наверно, я родилась с мужской волей. И вот это ощущение, потому что я отдаю себе отчет очень четко, что со мной происходит, что нет, это не надо, с этим нужно очень осторожно. Это должно быть очень гармонично, потому что Козерог, Кабан с такой волей занимается мужскими делами, вообще, историей войн и вообще, и вообще, и вообще... Тут нужно очень осторожно. И поэтому, может быть, есть желание гармонизировать.
 - Наверное, вы больше страдаете от себя, чем от окружающих вас людей?
 - Конечно, потому что никто не может меня казнить так, как я сама себя буду казнить. Во-первых, потому, что никто до конца не знает, в чем я могла провиниться. Во-вторых, те казни-оценки, которые происходят вовне, зачастую несправедливы, потому что они оценивают по уровню бытовому, а я живу совсем по другим меркам, для себя, внутренне. А свои истинные какие-то вины я знаю только сама.
 - А был момент в вашей жизни, когда вы вдруг открыли для себя темные стороны мира?
 - Конечно. И много таких моментов было. Начнем с того, что всю войну меня родители провозили по фронтам, и бывали моменты, когда мы, например, переезжал штаб, и мы ехали по местности, на которой вчера был бой - ничего не убрано, и мама мне закрывала глаза, закрывала, закрывала, потом перестала закрывать. И кстати самое страшное в этом, когда вдруг в этом месиве лошадь поднимает голову, живая, вот это ужасно, потому что все остальное уже мертво. Я очень часто меняла школы, я была высокая, тощая, наверно, страшная, и когда я приходила в новый класс, то начиналось все с того, что я чучело, и мне надо было завоевывать класс, потому что я понимала, что я не чучело. И это очень часто бывало, потому что папа был военный, да даже в одном городе, потому что бывали такие ситуации, когда, например, в девятом-десятом классе у нас была учительница по литературе, которая говорила, что "Шийонский узник" написал Шекспир, а я сидела на задней парте, читала в это время книгу... я тоже была большой не подарок для педагогов, - и говорила: нет, не Шекспир, а Байрон. И так далее. Естественно: завтра не приходи без родителей. Через неделю меня переводила в другую школу. Жестокость детская? Да, конечно, но, наверно, во мне большой заряд оптимизма. Да! Потом в институте. Курс объединился в борьбе со старостой, а старостой была я, потому что я стала закручивать гайки - то же самое, вот это характер, я же все про себя знаю. Но зато потом как курс объединился, какая была любовь и как я пыталась уже уйти с этой должности, и никто не отпускал, потому что я выработала очень хорошую систему посещаемости. У меня всегда на лекциях был народ, но вместе с тем, каждый знал, что в неделю три-четыре дня он может погулять, то есть было расписание. Потом на меня писали анонимки, потом на меня писали в ЦК, потом меня предавала много раз. Но, наверно, я родилась, кроме того, что меня очень одарили волей, одарила природа, она меня одарила еще и оптимизмом, потому что я, в общем, оптимист. Во-первых, я из всего научилась - очень рано научилась - извлекать уроки. А во-вторых, очень рано поняла, что, если что-то происходит не так, ищи, где виноват ты сам. Даже если ты попадаешь куда-то в неприятную компанию, ты сам это притянул, ты сам поступил не так. Тебе захотелось побыть в ах какой компании, чтобы тебя на машине покатали - сама виновата. Я прекрасно знаю... потому что знаю историю войн, я со школы увлекалась невропатологией, психиатрией, психологией, очень любила Достоевского. Наверно, отдаю себе отчет в возможных глубинах, темных глубинах, но вместе с тем я понимаю, что все равно они подчинены свету. Как сказал, по-моему, Франциск Ассизский: не делайте зла, потому что дьяволы - слуги Господни. Вот я так воспринимаю это. Абсолютным добром. А зло - соподчиненно. Так же, как мы бы просто не поняли, что такое свет, если б не было тьмы. Точно так же, как очень много во мне хорошего было сотворено бедами, моими внутренними болями. Ну как это оценивать? Как зло? Наверно, в тот момент это было для меня как зло, а если» брать, так сказать, в бытийном плане, наверно, было как добро. Так что это все относительные понятия. А темные стороны, те, которые мы имеем, это темные стороны наших душ, наверно, мы их так довели до такого состояния, что они выплеснулись на улицу, наружу, в наши отношения. То есть я думаю, что абсолютен свет, просто нужно это понимать, знать. Мало того, я глубоко убеждена, что существует точный закон, как существуют физические законы, я убеждена, что во всех этих формулах не хватает одной единицы - она будет доставлена в них - это этической единицы. Потому что закон причинно-следственной связи - он непреложный. И я думаю, что этот закон будет открыт очень скоро.
 - Джемма Сергеевна, мне кажется, что в нашей стране нужно обязательно быть влюбленной - в кого-то или во что-то. Чтобы глаза имели перед собой красивую цель, а в голове и в сердце была страсть, тогда не будешь замечать многого, что утомляет, угнетает и мешает жить, творить.
 - Не обязательно в нашей стране, это в любой вообще. Чехов сказал, не помню, где и когда, по-моему, в письме к кому-то по поводу своей влюбленности в Лику Мизинову, он сказал, что, наверно, это нормальное состояние, вот это, наверно, норма, а все остальное а норма, потому что тогда совершенно иначе выглядит мир. Другое дело, что есть уровни этой влюбленности. Ведь кроме влюбленности в женщину, в мужчину, кроме такой любви, наверно, существует влюбленность в природу, любовь к окружающим. Состояние влюбленности начинается в детстве вроде бы с инстинкта, потом оно доходит до каких-то высот в юности - в любви к другому полу, а потом ты начинаешь понимать, что состояние влюбленности многослойно, многолико и не так однозначно. Я долгое время не понимала, почему я столько времени... вот все бросила и в 87 году занялась экологией, Чернобыльскими делами, причем, первый год я вообще этим занималась, ничего не получая за это. И я стала искать: а ради чего? Ну, человек... человек должен сам за себя...
 Деревья мне жалко, цветы жалко, животных - за них кто заступится? Вот эта влюбленность во все живое. Когда такие вещи начинаешь претворять в слова, они блекнут, к сожалению, потому что чувства ярче слов. Если вы хотите что-то забыть, вы должны это записать. В тот момент, когда вы записали, - все, это ушло, как бы осталось, но осталось в состоянии архивном, а не живом. Поэтому я не стараюсь это для себя формулировать.
 - А влюбленность в себя?
 - Нет. В себя... Отношение к себе... Влюбленности в себя почему нет, потому что я еще раз говорю, в детстве я была, как мне казалось, гадким утенком, эти ведь вещи закладываются в детстве, и до сих пор, когда я смотрю на себя в зеркало, я думаю: какой нос длинный, рожа нехорошая. Ну как можно быть влюбленной в себя? Это что касается платья, которое я ношу. А что касается внутреннего... Оно неуловимо. Во что там влюбляться? Я еще в становлении. Если бы я уже была совершенной, тогда я могла бы испытывать к себе либо какие-то положительные... иногда мне нравится то, что я делаю, иногда не нравится, чаще я недовольна тем, что делаю. Например, картины свои я смотреть не могу, я тут же вижу, что бы я переделала. Стихи... Я не отношусь к себе всерьез как к человеку, который пишет стихи. Не знаю. А самое главное... Влюбленность может быть в нечто, что вне тебя, а в себе это все так неустойчиво, в движении.
 Пока мы живы, мы не совершенны,
 Пока мы живы, мы не завершены,
 И где тот мастер, что нас завершит?
 И есть ли совершенство во Вселенной?
 - Рада чего совершенствоваться? Зачем человеку учиться, постигать мир, впитывать информацию? Какова цель?
 - Дело в том, что, наверно, только через материю идет восхождение в мире, в бытии и там и здесь. Я думаю, что только через материю. Потому что энергией обладает только материя. И это закольцовывает ваш вопрос о том, что не запрограммированы ли мы до конца. Нет, именно потому, что наше совершенство - это совершенство мира. Представьте себе, что сегодня две трети россиян проснулось и решило, что им надо совершенствоваться. Значит, тут же уменьшилось количество пьяных. Почему? Потому что, а когда ж пить-то? Надо ж совершенствоваться. Тут же уменьшилось количество злобы. Совершенствование требует самоотдачи, жертвы, отношения к миру лучшего, чем к самому себе. Вот почему. Потому что мир еще очень несовершенен. Если б мы были настолько совершенны, что аж противно какие мы хорошие, тогда можно поставить вопрос: зачем совершенствоваться? Я думаю, нам еще очень много надо сделать, чтобы дойти хотя бы до нормального человеческого существования. То, что мы называемся хомосапиенс, - это только в будущем»
 - Это аванс?
 - Это аванс. Мы остаемся животными в большинстве своем, говорящими животными, голыми говорящими животными. Животные не говорят, и они в шерстке.
 - Иногда думаешь, что человек был бы гораздо счастливее, если б его лишили разума.
 - Я думаю, нет, он бы тогда перестал быть человеком. Он перестал бы быть даже животным. Я глубоко убеждена, что животные гораздо разумнее, чем мы о них думаем. Они только не говорят. Просто человек перестал бы тогда относиться даже к животному царству. А счастливый - не счастливый... Что такое счастье? Это что, состояние?
 - Наверное, отношение к состоянию.
 - Отношение к состоянию, конечно. Вот дождь идет. Можно быть от этого несчастным и счастливым? Я, например, счастлива. Посмотрите, как красиво. Мы прошлись сейчас утром. А кто-то идет хмурый: у, какая погода жуткая. Вот вам человек счастливый и человек несчастный. Вот я буду когда-то счастливым! Да не будешь, потому что не понимаешь, что это такое. Счастье - в тебе. Это твое понимание того, что у тебя ручки-ножки целы, что у тебя все хорошо, у тебя все здоровы, что встало солнышко, распустились цветы, что есть музыка...
 - Откуда у вас такое красивое имя?
 - Мода такая была. Сейчас много марианн, а тогда в ходу была книжка Э.Л.Войнич «Овод».
 - Как вы думаете, присущ ли женской сути дьяволизм?
 - Во-первых, так: колдовское начало - это не обязательно дьяволизм. Что такое колдовское начало? Это понимание твоей взаимосвязи с природой. Это то языческое в нас, которое уснуло. Эту взаимосвязь с природой можно обратить в добро» а можно - во зло, тогда это идет уже дьяволиада. Я думаю, что в каждом человеке есть полный набор. Все есть. Чем человек и отличается от животных, что в нем есть все. У животного - меньше. И вот из этого всего он должен изваять себя. Кроме того, что он, как голограмма, отражает весь мир, у него еще есть пути: один - это его генетический код и второй - та социальная среда, в которой он развивается. У него две колеи, и он, как поезд, по ним идет. Но эти колеи тоже могут повернуть направо, налево, прямо. Это уже выбор, это зависит от выбора. А то, что все заложено в человеке, это конечно. В этом и задача. Сделать невозможным проявление в себе темных сторон, животного в худшее смысле слова, потому что если животные убивают, то только для того, чтобы есть. А человек убивает для удовольствия. Вот сделать невозможным, отсечь эту сторону. Но ее невозможно отсечь формально, просто даже заповедями, только проживая, совершенствуясь, ты отходишь от грубого в себе, от дьявольского, и восходишь выше, к своей душе. А душа уже стремится к небу.
 - Почему вас так долго не отпускает война?
 - Она меня уже отпустила, отпустила в 1983 году, когда я сделала "Предупреждение об опасности", когда впервые открыто и так страстно, что ли, сказала о том, что необходимо новое мышление. 83 год! Одна из новелл называлась «Мыслить по-новому». То есть я прошла через осознание войн, через осознание, чем отличались предыдущие мировые войны от возможной новой мировой войны и пришла к этому осознанию, хотя до меня, значительно раньше к этому осознанию пришли Рассел и Эйнштейн, но каждый своим путем идет. А мы то ведь до 85 года не дошла до этого. А в 8З году первым, кто сказал об этом открыто, причем, сколько было неприятностей у меня по этому поводу, - картину клали на полку, пока был Брежнев, потом Андропов пришел и заставил ее показывать, он уже начал готовить, он понял, что это уже тупиковый путь, что мы уже просто занимаемся самоуничтожением. Самоуничтожением в том плане, что... ну, вот сейчас за Уралом стоят сто тысяч танков, это наша экологическая катастрофа, потому что на них пошла энергия, на них пошла... И дальше была бы просто погибель. И он заставил меня показывать. Два или три года я ездила с картиной, показывая ее по два раза в день - в военных, партийных организациях. То есть он перестраивал мозги. Он совершенно иначе был воспитан. Тогда же я для себя это, наверно, и завершила. После этого пошел круг экологический. Я поняла, что, например, атомная энергетика гораздо страшнее, чем атомное оружие. Потому что атомное оружие в руках у военных - они дисциплинированы, они уже умеют с этим обращаться. И если не война, то ничего не должно вроде бы быть. Хотя очень много было всяких инцидентов, но тем не менее. А атомная энергетика в руках наших обыкновенных человеков, которые не очень хорошо живут, любят выпить, - не очень хорошего качества энергетические установки. Тогда я занялась этим.
 - Вы думаете, что мозги людей можно перестроить?
 - Конечно.
 - Даже если человек не готов к этому по своему уровню? Как можно перестроить мозги человека, который, допустим, любит выпить?
 - Американцы доказали, что это возможно. Организация анонимных алкоголиков. Причем, они очень примитивными методами пользуются. Хотя, казалось бы, алкоголизм уж такая... А в вопросах таких глобальных... тут же есть еще кроме того, что перестраиваются мозги на индивидуальном уровне, происходит нарастание массы - количество переходит в качество, потому что я просто увидела, как, когда в 87-м году пришла в экологические дела... Я считаю, что я и экологию для себя пережила. Я пока не знаю, куда я дальше пойду. А когда в 87 году я пришла в это все... Почему я пришла? Потому что я поехала в Чернобыль, просто я должна была написать статью об этом, о картине своего однокурсника Ролана Сергиенко «Чернобыль». Одну я уже написала, не будучи в Чернобыле, о предыдущей его картине, а тут я подумала: ну, неприлично, надо поехать, посмотреть. Когда я приехала, оказалось, что моя первая статья продавалась там за какие-то колоссальные деньги, ну, ее, правда, вынимала из газеты четыре или пять раз - я отказывалась там менять что-либо, изменили минимально, тем не менее там остались какие-то вещи, которые никто никогда не говорил. Четыре дня, которые я там была, я практически не спала, потому что те ночные часы, которые у меня оставались, я читала документы, которые мне приносили. А днем ко мне приходили физики, медики, пострадавшие, все рассказывали. Я поняла, что мы сидим на бомбах, и они могут в любой момент... В это время я была художественным руководителем «Экран» на телевидении, и руководство телевидения, я уж не помню кто именно, на очередной летучке, очередном сборище заявило, что советский народ должен забыть о том, что у нас был Чернобыль, там все в порядке. Я поняла: какого черта я сижу здесь, картины выпускаю, никому не нужные, когда в любой момент может произойти взрыв. Я подала заявление об уходе. Меня спросили: ты что, уходишь картину делать? Я сказала: нет, буду заниматься Чернобылем.
 «Да ну, брось!» Короче говоря, мы организовали союз "Чернобыль". И мы сдвинули»... Своими руками мы это все делали. Участие в первой экспертизе по Чернобылю, работа с Верховным Советом СССР, когда слушание в 89 году на Верховном Совете было нами подготовлено, и сидел мой муж, и говорил мне: слушай, слушай, он твои слова говорит. Все было вложено в уста! Все было объяснено, чем это может грозить, что это такое. Ситуация была повернута на... сколько? 180 или 360 градусов, как правильно?
 Я прошла экологическую школу и практически закончила новый вуз. Так случилось, что после всего этого дела - экспертиза за экспертизой, и в последней экспертизе меня назначили... это была экспертная группа Комиссии по рассмотрению причин аварии Верховного Совета СССР, и только вот сейчас выходит наше заключение - первый том непосредственно под моей редакцией. Научная экспертиза! Для этого надо было закончить вуз. 24 ученых у меня - авторский коллектив по моему разделу: из Белоруссии, Украины, Москвы, Обнинска, и были даже из Прибалтики ученые. «Эксперт-координатор, руководитель экспертной группы - Д. Фирсова». Я должна была разговаривать с ними на их языке, но пришлось просто закончить технический вуз, тяжелейший для меня. Сейчас выходят эти четыре книжки. Я думаю, что больше я сделать здесь ничего уже не могу. Самое главное - мы доказали, что эти аппараты опасны и они признаны таковыми, что они требуют другого к себе отношения, более пристального, серьезного по эксплуатации, каких-то доработок и закрытия шести аппаратов первой очереди. Это уже признано в мире. Можно сказать, что это заслуга экспертной группы, куда входило около двухсот человек, из них 24 ученых. Я была двадцать пятой - не ученой.
 - То есть такое ощущение исчерпанности себя в данной ситуации?
 - Да, и в этой ситуации, и в том, чем я могу быть полезна. Уже я читала, что несколько организаций объявляют конкурс на альтернативную энергетику. Все - это уже без меня. Это уже покатилось. Мне это уже не интересно. Я уже чувствую, что идет пробуксовка.
 - А что вас привело в свое время в Федерацию хоккея на траве?
 - Любопытство только. Но я очень быстро оттуда сбежала, потому что нравы в спорте ужасные. Когда мы как-то разговаривали с Элиной Быстрицкой, я говорю: «Лина, как вы справляетесь? Девочек бьют в грудь мячом - это так страшно, подножки подставляют». Она говорит: «Что вы! У меня девочкам в спортивные тапочки, в которых они выступают, иголки насыпают». Я пробыла там, наверно, год, больше просто не выдержала. Вместе с тем я пришла на четыре команды, а уходила - было 43. Конечно, можно было посвятить этому жизнь, но я не считаю, что спорт - это главное. Тогда нужно было бы все бросить. Все это становилось серьезным. А несерьезно мне не интересно.
 - Бывают ситуации, когда от вас ускользает смысл того, что вы делаете?
 - Бывают ситуации усталости, когда тебе кажется, что в том, что ты делаешь, нет смысла. Бывают ситуации, когда смысл исчерпан, тогда нужно очень точно дать себе в этом отчет. Для меня, например, исчерпана ситуация кино, для меня исчерпана ситуация истории войн, хотя история войн как история мне интересна, а как творчество, соучастие - уже нет. Для меня исчерпана ситуация с атомной энергетикой. То есть это объективная исчерпанность меня в этой области. Но бывают другие ситуации» которые приносят больше тревог. Я, например, сейчас не знаю, что я должна делать дальше. Вот я сейчас на перепутье. Я знаю, что все предыдущие мои ситуации исчерпаны. Но я знаю, что я должна писать. Должна, наверно, сделать сборник - стиха просятся, стучатся, это уже мои с ними отношения. Ни для кого-то, ни для-чего-то. Потому что все, что делалось... Кино было для меня, война сначала была для меня, а потом она вышла уже вовне, это было как необходимость, соучастие. Экология изначально была как необходимость соучастия, стихи - это опять только для меня. Писать - это опять-таки для меня, это мои взаимоотношения с самой собой. А что для соучастия, я не знаю пока. И вот это состояние перепутья, ожидания, потому что не мы выбираем, это как раз то, что к нам приводится, что нам дается. Значит, я еще не готова.
 - Не стоит суетиться, надо просто дождаться?
 - Конечно. Зачем суетиться?
 - В таких обстоятельствах вы не злитесь на себя, на свое бездействие?
 - Бездействия нет, потому что я продолжаю учиться, продолжаю работать - пишу. У меня не хватает времени - так много надо, так много интересного, так сейчас все раскрылось: пошла русская и западная философия, пошла эзотерика, духовная литература. Раньше, когда... ведь это не впервые. Когда ты перегораешь и понимаешь, что вышел из этой игры, а в следующую еще не вступил, раньше я нервничала, у меня были даже депрессии, хотя это мне не свойственно совершенно, а сейчас я очень спокойно к этому отношусь, понимая, что придет само, я пока просто не готова, чего-то я еще не добрала, чтобы мне сказали: вот твоя дорога - иди.
 - А вас не смущает мысль, что человек, который так разбрасывается, редко создает нечто великое, если он, конечно, не гений?
 - Естественно. Но меня это не смущает. Я создаю себя.
 - Чем меньше взрослые уделяют внимания ребенку, тем это ему полезнее?
 - Если отец видел, что я читаю какую-то ерунду (приключения), он приносил мне Вольтера, говоря: "Лучше почитай вот это". А мне 8 лет было. Мое образование начиналось с Мольера, Диккенса. Воспитывала сама атмосфера в доме. Родители влияли на меня поступками. Мама писала стихи. Отец великолепно знал французский язык. Я приходила из школы, едва не плача: "Мама, я получила единицу". А она начинала меня успокаивать: "Не расстраивайся". Читать меня учил шофер, который присматривал за мной." Никто меня не заставлял играть на рояле. Я это делала сама, когда хотелось. Отец в 50 лет начал изучать английский язык.
 Стихи ко мне пришли в 83 году. Видимо, освободился канал для них.
 - Как получилось, что вы стали актрисой?
 - Случайно. Я поступала во ВГИК на режиссерский. Меня отговаривали: куда тебе, девочке из Оренбурга! А я отвечала: не поступлю сейчас, поеду на целину, потом опять буду поступать. И ко мне подошел человек и пригласил на встречу с Бибиковым и Пыжовой. Они, оказывается, набирали актерскую мастерскую, заметили меня в потоке абитуриентов и стали уговаривать пойти к ним, уверяя, что на режиссерский я не поступлю, что это неженское дело. Но я заявила, что, не поступив в этот раз, буду поступать снова. Потом, когда я уже училась, мне пришлось подрабатывать, потому что в общежитии я жить не могла. Мне нужно было работать, а это трудно, если четыре человека в комнате: один уходит, другой приходит. И я начала сниматься ради заработка, время от времени. У меня много фильмов не состоялось - приходилось отказываться из-за нехватки времени.
 - Большинство ваших киногероинь - иностранки. Это объяснялось типом вашей внешности?
 - Думаю, да.
 
 И то, что диктофон не записал, а память сохранила обрывками:
 - Вселенная во мне.
 - Что зависит от личности в истории?
 - Все зависит.
 - Вы не чувствуете себя 250-летней?
 - Что вы! Мне всегда 11 лет. И я сейчас, как в детстве, бывало, ложась спать с тоской думаю: целых восемь часов сна - сколько можно было бы сделать за это время!
 - Неужели вам не хочется оставить след? Мы же ради этого живем?
 - А я не считаю, что я смертна. И я совершенствую себя ради совершенства мира. Это очень увлекательно.
 
 P.S. Джемма Фирсова умерла в 2012 году в 76 лет.
 
 
Вера Романа
(интервью с режиссером Романом Виктюком опубликовано
в газете «Славянский базар» в 1991 году)
 
 Он выпускает премьеры одну за другой, будто выполняет программу по насыщению рынка продукцией. Один из самых плодовитых советских режиссеров! Одни смотрят его спектакли с ощущением себя у замочной скважины - и для самооправдания бросаются в нападение словами якобы стыдливости. Другие любуются его балансом на проволоке риска, загипнотизированные завистью и восхищением. Его спектакли пробуждают в памяти слово «декаданс», неведомо что таящее, может быть, красоту и легкость подлинного праздника, который уносишь в душе, покидая его театр. Не театр как здание, а театр - как атмосферу. Атмосферу Романа Виктюка.
 
 - Роман Григорьевич, вы не устали жить «кошкой, которая гуляет сама по себе»? С одной стороны - свободный художник, с другой - бездомный творец. В Москве, наверное, почти нет театра, где бы вы не оставили след: в «Сатириконе» «Служанки», во МХАТе им. М. Горького «Старая актриса на роль жены Достоевского», в театре им М.Н. Ермоловой «Спортивные сцены 1981 года» и «Наш Декамерон», в «Современнике» «Квартира Коломбины», наконец, последние премьеры - «Дама без камелий» в театре имени Евг. Вахтангова, «М. Баттерфляй» под эгидой «Фора-театра»... Почему бы вам не создать свой театр, свою труппу?
 - А как можно от свободы устать?
 - Конечно, внутреннюю свободу можно сохранить даже при внешней закрепощенности...
 - Можно. Категорически. Я же все равно связан в том театре, в котором работаю в течение определенного периода. У каждого театра своя структура, и я научился как-то обходить ловушки, надевать латы, распознавать, откуда ждать удара, чтобы увернуться. И сохранить свободу внутри себя.
 - У вас сейчас «звездный час», которого вы наконец дождались...
 - Я не ждал. Я работал. Не имеет никакого значения, как называть тот украденный у нас период жизни. Но перед нами - поколением - никто не извинился, ни у кого не болит, а ведь сколько травмированных творцов, которые уже ни на что не способны, ни на что не надеются. Многим из нас казалось - поставим два спектакля «для них», один - для себя. Но вот этот «один» так никогда и не наступал. И сейчас, когда можно ставить, уже парализованы ум, сердце и умение. В те годы я первый ставил Вампилова, Рощина, Петрушевскую и считаю, что перед собой я чист, так как доступными мне средствами пытался говорить о том, что действительно болело, вскрывать тот нарыв в обществе, который я чувствовал. Тогда мне казалось, что нужен именно преувеличенный реализм, чтобы не просто обнажить рану, но еще на нее и соль сыпать, и йод капать - пусть сильнее заболит, чтобы ощутили ширину и глубину язвы общества.
 - Может быть, я ошибаюсь, но вы так уверенно идете по жизни, так удачно ускользаете от неприятностей, что возникает мысль: уж не заключили ли вы некий творческий договор с судьбой...
 - Просто у меня есть ангел-хранитель. Это не судьба, это другое. Если я ему изменяю, то у меня пропадает умение, будто лишаюсь сил и способностей в наказание за неверность своему предназначению. Единственная заповедь природы человеку - любовь, если он сам из себя это призвание вырвет, то сразу погибнет. Я знаю, что фибры моей души связаны с космосом, в котором мой ангел. В мире, в космосе все мысли, идеи уже есть, и художник - это проводник, а не машина, которая сама что-то выдает. Его задача - настроить свои не засоренные ни политикой, ни экономикой, ни завистью, ни чернотой каналы на космос и слушать, постоянно слушать, что ему говорят, и говорить это другим. Категорическое условие - чистота духа, доброта и жизнь в истине. Тогда в результате родится красота. Ее нельзя запрограммировать.
 - В ваших, особенно последних по времени постановках видят чуть ли не сексуальные манифесты...
 - Нужно спокойно воспринимать явления, которые существуют в природе. Не отвергать только потому, что наше политизированное мышление, наша узколобость не приемлют каких-то фактов действительности. Причем, это относится не только к зрителям, но и к театральным критикам. У них тоже выработаны стереотипы, они знают, на какого режиссера надевать очки с двумя плюсами, а на какого - с двумя минусами. Когда установка понятна, они спокойны. А если я сегодня делаю так, завтра так, а послезавтра скачок совершенно по-другому - Петрушевская, потом «Федра», затем «Служанки» - то некоторые, конечно, не могут сразу сообразить, как к этому относиться.
 Критики хотят создать свою искусственную жизнь. Они видят сухое дерево, корни которого давно мертвы, но вырезают из бумажки зеленые листочки, влезают на лестницу и прикалывают эти листочки булавками, шпильками от волос, чтобы воскликнуть: дерево живое! И так делали годами! Убивая этим театр. Они еще становились вместе в кулисах, дули на листья, говорили: ветер - и верили, что создают жизнь, искусство, которое отражает действительность. Получался соцреализм.
 Мы научились проводить на сцене грандиозные партийные собрания, вари?ли сталь, поднимали сельское хозяйство, в общем, экономика была на сцене, тогда как в жизни происходило все наоборот.
 - Как вы считаете, «искусство принадлежит народу»?
 - Искусство не принадлежит никому. Сейчас наступила пора, когда, я думаю, многие театры закроются, исчезнет много студий, потому что наконец-то искусство будет для избранных. Избранные - это люди, отмеченные духом. Пустые залы на классических концертах, на гениальных фильмах Висконти, Феллини - это не только в России, так во всем мире. На Западе тоже плохо с театром. Есть спектакли, но нет театральных коллективов.
 В нашем обществе обязательно отфильтруется группа людей, для которых дух является потребностью, а не насилием сверху. Пролетарии всех стран, соединяйтесь?! Но я не хочу соединяться с тем, кого не знаю, кто мне не близок по мировосприятию. А мне говорят: это твои друг! Нет! Друг тот, кого я выбираю. Я бросаю семена в землю ради людей, которые придут и захотят собрать урожай. Мечтаю дожить до момента, когда театру понадобятся главы из Библии, чтобы я смог какую-то частицу этой величайшей книги мира воплотить на сцене. Поставить, может быть, всего одну строку - о Слове: что было вначале. Думаю, получился бы очень большой спектакль, который вобрал бы в себя все эстетические напластования, культурное наследие всей цивилизации: что вкладывала цивилизация в одну эту строку, как ее понимала, как ее убивала, а Бог все равно в этой строке жив и сегодня - убить это нельзя. Вот потрясающий конфликт - в одной строке! Хотелось бы, чтобы это был мой последний спектакль. Библия в жизни человека первая книга, она должна стать и последней.
 - А когда вы открыли для себя Библию?
 - Воспитание такое - вырос в религиозном доме. Львов. Украина. Запад. Я бы сказал, Европа. Львов все-таки был центром польской культуры и европейской тоже. Энергия всех поколений, живших и живущих на моей родине, питает меня постоянно несмотря на то, что я вдали.
 - Вы чувствуете себя своим в дне сегодняшнем, вписываетесь в настоящее время?
 - Знаете, самое страшное, что мне все равно было в то время и в это время. Я ничего не жду от этого времени. Просто оно диктует мне определенные условия. Сегодня-завтра - наступит другой период, в котором придется соображать, как существовать, но... при мне останутся все мои позиции, моя вера, небо и ад.

P.S. Роман Григорьевич Виктюк скончался в 2020 году в возрасте 84 лет.
 
 
Белый корабль Щукиных
 
 «Жить» на сцене можно только в образах тех людей,
внутренний мир которых доступен и понятен актеру...»
(К. Станиславский)
 
 История как гигантская эстафета. А мы - бегуны, несущие эстафетные палочки от прошлого к будущему. Но палочки эти не в руках, они - в нас. Мы переносим характер, внутренний мир.
 Наверное, у каждого в жизни бывает момент особенно острого желания узнать свою историю, именно свою, а не общества. Вычертить генеалогическое дерево, установить связи.
 Мы хотим узнать своих предков не потому ли, что хотим через них, с их помощью, понять себя. Нас тянет прошлое, потому что оно определеннее будущего.
 Мы там ищем опору, оттуда черпаем силы, чтобы передать их детям. Это и есть эстафетная палочка, ради которой мы бежим. Похожие на своих отцов и матерей, дедушек и бабушек, пра-... и пра-пра-...
 Есть память внешняя. Посмотришь фильм, снятый, когда тебя еще на свете не было, а потом, позднее, он всплывет воспоминанием твоего детства. И посторонний, и в то же время близкий тебе.
 А есть память внутренняя. Семейная. Она не зависит от твоего желания или умения вспоминать. Ты можешь ее просто не замечать, но она всегда проявится в поступках, в чувствах, в словах.
 Память - это внутренний мир, можно сказать, душа. Вдохнул прошлое - и обрел память...
 В Москве, на улице Щукина, недалеко от училища имени Щукина и от театра Вахтангова, где играл Щукин, живут два женщины - мать и дочь. Щукины.
 Интересно, что чувствует человек, живущий в окружении своей фамилии?
 Предметы без людей умирают. Вот почему в музеях бывает иногда так холодно и пусто. Человека не чувствуешь. И думаешь, что обитаемый дом был другим. И хоть трогай руками, хоть не трогай - вещи без хозяина - чужие.
 Вот такое чувство мешает в кабинете Бориса Васильевича Щукина. Смотришь на фотографии, на большой диван, где, кажется, можно спать только по-рабочему: просто накрывшись какой-нибудь медвежьей шкурой - передохнуть и снова заниматься. (На этом диване в 1939 году умер Борис Васильевич - ночью остановилось сердце). Изо всех сил пытаешься представить в этом кабинете Щукина - и не можешь. Необитаемый он, потерянный... или потерявший. Особенно посла столовой, где та же старина, но оживленная присутствием людей. Где мы сидели за столом, который раздвигается от стены до стены, как помещались за ним человек тридцать, а то и больше. И кто-нибудь обязательно нет-нет, да и смотрелся в это большое настенное зеркало со старинными завитушками, тяжелое, солидное. Потому что в него трудно не смотреться. Оно так призывно наклонилось, словно подмигивает: ну-ка скоси глаз на меня, неужели не любопытно? И в нем наверняка отражался Борис Васильевич. Вот бы снять слой за слоем и посмотреть, как фотографии в семейном альбоме.
 Дух старины в квартире прежний, как и обстановка. Современная мебель все бы разрушила. Но старину здесь не консервируют специально. Просто она живет здесь. Потому что необходима для дыхания,
 И как, наверное, легко в своей атмосфере, в окружении своих предметов. Своих — значит, родных, близких. Это тоже корни, опора - связь с прошлым. Само понятие «дом» становится семейно-историческим (историей семьи) и передается от поколения к поколению по наследству (духовному). Со всем его почти ленинским бытом: если картошка - то на всех, если чай - то каждому приходящему.
 Борис Васильевич Щукин был первым актером, сыгравшим роль Ленина в кино и театре. Эйзенштейн писал: «Щукин... полной грудью дышит Лениным...»
 Скульптор, набивая руку, делает копию с шедевра. Угадывая его. Как художник угадывает характер человека по лицу, на котором все вылеплено.
 Может быть, Щукин тоже набивал руку, когда гримировался. Не от внешнего к внутреннему, нет. Просто так ему было легче почувствовать себя Лениным. Он лепил себя в образе и образ в себе. Угадывая...
 А я попытаюсь лепить с него. Но перед глазами только фотографии. И он такой разный на них. И уже трудно понять, где в гриме, где без грима, где в роли, где в жизни. Я хочу угадать его.
 И потому всматриваюсь и вслушиваюсь в Елену Георгиевну Щукину, внучку Бориса Васильевича... По словам Луначарского, каждый человек в жизни должен пройти три университета: деда, отца и свой собственный. Деда Елена Георгиевна не знала. Отец умер недавно.
 Когда телевидение показывает фильмы «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», она прилипает к экрану и ловит жесты, наклоны головы, походку. Они были очень похожи - отец и дед.
 «В этой квартире жила большая замечательная семья. Дедушка Борис Васильевич родился в Москве, но тогда было очень голодно, и они переехали в Каширу, где прошло его детство.
 А Татьяна Митрофановна приехала в Москву из Воронежа. С Борисом Васильевичем они познакомились в театральной студии Вахтангова в 1922 году. Он пришел туда прямо с фронта: в шинели, с чайником, с деревянным чемоданом, ему - 26 лет, бабушке - 19. У них был очень трогательный роман.
 Борис Васильевич был очень домашний, безумно уютный человек. И бабушка рассказывала, что его куда-нибудь за пределы квартиры вытолкнуть с трудом удавалось. Однажды ему дали путевку в санаторий. Он уехал. Прошло три дня - звонок в дверь. Стоит букет, сверху букета шляпа: «Тася, я так соскучился. Можно я с вами поживу? Не хочу в санатории, хочу дома...» Какие он писал бабушке письма! Он был влюблен в нее всю жизнь. И ее мать, моя прабабушка, всегда говорила: «Тася, вон твой жених идет, смотри». А им уж по сорок лет было. Он ходил в вечных женихах».
 Чувствовала ли она себя в детстве внучкой великого человека? Да, но проявлялось это своеобразно - она стеснялась своего чувства. Даже какой-то комплекс выработался: «Ведь на тебя же все смотрят и говорят: вот твой дед был... Ну как тут? Если тебе не дано никаких талантов, ты же не виноват... Поэтому я была очень внимательной к людям. Со школьной уборщицей не дай бог не поздороваться - побегу за ней, обниму, расцелую. И не потому, что это нужно было сделать, просто так получалось. Это уже стало какой-то человеческой потребностью».
 Она смотрит прямо в глаза. Улыбка грустная. От ее изучающего взгляда нельзя отворачиваться - получится, что увиливаешь.
 «Папа родился в Москве в 1925 году. А в эту квартиру въехал двухгодовалым ребенком. И ходил здесь, всем мешал, и как они вообще тут все уживались, я очень смутно себе представляю, хотя в квартире и пять комнат. Но жизнь была бурная. И их - восемь человек.
 Бабушке было 36 лет, когда умер дед. Замуж второй раз она не вышла. Работала до последнего своего вздоха, до 74 лет. Играла в театре, преподавала в ГИТИСе, в театральном училище имени мужа. И зарабатывала на всю эту квартиру, на дачи, переезды. Она была министром финансов нашей семьи.
 Бывали дни, когда она плохо себя чувствовала, тогда со студентами занималась прямо в квартире. Прихожу домой, а здесь идет бурная репетиция, и до 23 часов. Дом наш всегда был хлебосольным. Бабушка раздавала студентам деньги - все ведь голодные были. Я помню, только из школы приду, пионерский галстук еще на мне: «Алена, давай на кухню». Первым делом всех накормить. Они обедали, потом репетировали.
 У бабушки в 50 лет был инфаркт. Она разучилась ходить - пролежала год недвижимо, только усилием воли заставив себя встать... Потом уже, когда она умерла от рака, хирург увидел ее сердце и пришел в ужас. Оно все было из рубцов, там не было живого места. Чем она жила?..»
 Маина Васильевна, мать Елены Георгиевны, вспоминает, как еще при жизни бабушки она была в Туркмении, проектировала там новый город (она окончила МАРХИ, в институте они и познакомились с Георгием Борисовичем) и зашла в Ашхабаде в театр. Половина актеров труппы - ученики Татьяны Митрофановны. Они так обрадовались возможности передать ей приветы, записки...
 Елена Георгиевна ровна. Она как-то устало ровна. И это иногда заметное несоответствие между внешним спокойствием и внутренним возбуждением, волнением завораживает, как ее наблюдающие глаза.
 Внешнее спокойствие - немного напряженное. Словно она взяла себя в руки и не позволит из них вырваться.
 «Бывают такие люди, которых страшно жалеть, нельзя. Папа был очень талантливый человек, но его все время нужно было подталкивать, то у него невероятные взлеты, когда он мог сесть и за неделю написать сценарий... То неделями лежал и не мог встать. Поэтому, внутренне жалея его, я старалась все-таки строго с ним обходиться, держать в ежовых рукавицах.
 А теперь вот думаю: а имела ли я право... имеем ли мы вообще право требовать от людей каких-то профессиональных удач? Может, он был рожден для того, чтобы жить среди друзей? Для друзей? Он столько радости всем принес...
 Папа был очень ранимый человек. Я не знаю, какой был Борис Васильевич, но мне говорили его друзья, что он тоже был сомневающийся человек. Такого несмелого начала. Не то чтобы робкий, но все время оглядывающийся назад: а не сделал ли что-то не так, а как это выглядит со стороны? Я думаю, что в папе это от деда было, а во мне тоже от отца...
 Папа много занимался общественной работой, был членом общества «Знание». Ездил на агитпоездах в какие-то глубинки с культурными программами. Только трубку сними: «Георгий Борисович, ты можешь?.. - Все-все-все...»
 Одел рубашечку, застегнул, чемодан... и поехал. Он там чувствовал себя человеком, считал, что он обязан, должен поехать и сказать... ему было что сказать. Очень многим помогал. Вот тоже - помогал, а себе не помог.
 Он ушел из архитектуры, когда ему было 30 лет! В 31 год поступил к М.И. Ромму на режиссерские курсы. И все... Он считал, что его место в кино. Ему там было интересно. Хотя этот план, эти бесконечные финансовые дела... и, поскольку он сам умел делать все - рисовать, одеть, пришить, то он один как-то заменял целую съемочную группу. И надорвался. Умер во время съемок нового фильма. Вышел из машины и упал - сердце остановилось.
 А ведь был прекрасным карикатуристом, его приглашали в журнал «Крокодил». Сидел бы дома да рисовал».
 Елена Георгиевна рассказывает очень охотно и очень терпеливо. Ей бы педагогом быть. Она бы личным примером, а не словами воспитывала. Вообще, кажется, что ей легче самой что-то сделать за кого-то, чем объяснять.
 «У нас никогда разговоров о моем будущем не было. Я жила совершенно самостоятельно в этом доме. Каким-то полузаброшенным ребенком. Всем было некогда. Мама ездила по командировкам. Валенки подмышки возьмет - и поехала... в Красноярск. И тю-тю-месяц ее нет. Где мама? Никто не знает. Папа был общественный человек. Я его даже не ревновала - он не мог принадлежать только мне или кому-то. Я собой тоже особенно не занималась, потому что все время занималась бабушкой и ее студентами.
 Мне театр всегда нравился, тянуло меня в него. Но актрисой быть не собиралась. Поступила на постановочный факультет школы-студии МХАТ. С детства всегда рисовала, лепила, клеила. Папа что-то делает, и я с ним. Он рисует, и я рядом.
 Он очень любил подойти к моему столу, когда я уже была студенткой, работала вот в этой маленькой комнате, тут все было завалено хламом, подходил, у меня тут грязь, всякие куски, и он кричал: «Алена, что у тебя за стол? Это же кошмар!» Все скидывал на пол рукой. «Так же невозможно работать. Стол должен быть чистым. Все у тебя качается, шатается, смотри как это надо делать». Тащил гвозди, все начинал фундаментально прибивать. Я боялась его ужасно. Его суда. Он очень много мне помогал в период учебы. Когда я зашивалась, он вставал ночью: «Ну что у тебя тут такое? Ну-ка давай, сейчас будем резать колонны... это не так, это не в перспективе... о! это ерунда, это все халтура. Давай все заново».
 Но папа был настолько добрый, мягкий, обаятельный человек, что вся его критика все равно сводилась к улыбке, и на него никогда невозможно было всерьез обидеться. Его глаза... эти круглые черные, как две сливы, такие детские, что я таких глаз просто не встречала...»
 Елена Георгиевна после окончания школы-студии 15 лет проработала в театре им. Вахтангова, а теперь уже три года - художник во МХАТе.
 «Мы на гастроли уезжали с театром. И всегда подолгу - на месяц-полтора. И папа всегда меня провожал и всегда встречал. Был ли у меня муж, был ли поклонник, не было ли, неважно. Папа был всегда. Он стоял до самой последней минуты, пока поезд совсем не уйдет. И все махал, махал рукой. Станет на крае платформы и машет... А приезжаем, наши мне говорят: «О, Георгий Борисович, уже тут как тут». Охапка цветов огромная, не только мне, а всем дамам по цветочку хотя бы обязательно вручал. Всегда всех приветствовал, придумывал что-нибудь смешное. То какой-то лозунг смешной принесет. Стоит на вокзале с лозунгом нарисованным, все на него смотрят как на безумца. Это был безумно смешной человек.
 Он был мужиком в самом высоком смысле этого слова. Умел ухаживать, быть кавалером, отцом, сыном. Мне этого не хватает. Потому что ни в ком этого не нахожу».
 Иногда о ком-нибудь слышишь: ей бы не в этом веке родиться, а где-нибудь в девятнадцатом. Елена Георгиевна красиво говорит. Как-то по-старинному красиво. Барышня, кавалер, честь! Но по-современному быстро. Слово за словом торопится, боясь, что мысль опередит. Она сама быстрая. Нет, не из XIX века. Сегодняшняя. Но в ней живет дух старины. Дух, который одухотворяет.
 «Мама ровный человек. Вот она занимается делом и, пока не закончит, ничем другим заниматься не будет. А у меня то телефон звонит, куда-то нужно бежать, то соседка, то билет на поезд кому-то достаешь... Я откладываю свое дело, начинаю бегать, потом: батюшки! - день прошел, два прошло. Ну разве так можно жить? Я все время либо впереди поезда, либо позади него. Сколько раз себе говорила; «Алена, хватит, займись своей жизнью». Меня хватает на месяц. Какая-то вот такая потребность - помимо своей жизни заниматься еще чьей-то.
 Я очень люблю вспоминать прошлое. О будущем думать сложнее. Старина меня влечет к себе. Мне все время интересней знать, как было раньше. И сравнивать с тем, что сейчас. Я считаю, что тогда жизнь была более соразмерная, более человеческая во всем: в семейном укладе, в делах, как-то все было понятно, что к чему. И по-людски. Тем более мое прошлое, мне кажется, было очень хорошее. Лучше уже не будет...
 Мы с папой очень любили вечерами гулять. Обязательно обходили свои любимые места. И как-то он мне сказал: «Знаешь, Алена, я однажды подошел к нашему дому, посмотрел на него, и он мне представился большим белым кораблем, который вот-вот куда-то отправится. И вот эти балконы - на них стоят дорогое близкие люди... И я поймал себя на мысли, что так не хочу оставаться здесь. А хочу туда, к ним. Потому что мне там с ними лучше...»
 
 
Строптивая
(интервью с актрисой Татьяной Дорониной опубликовано в еженедельнике «Неделя». Беседа состоялась 1 декабря 1993 года)
 
 Почему столь многие мужчины, именно мужчины, топают ногами и кричат, что не подадут ей руки? Почему одно лишь ее имя перечеркивает все, что с ним связано в восприятии этих мужчин? Что-то здесь не так. Неужели такая женщина способна перевозбуждать до ненависти? От любви? - хочется лукаво полюбопытствовать. Чего уж так горячиться, словно она бомба, лично вам угрожающая. Помилуйте. Талантливая актриса. Шикарная женщина. Это вы ей не желаете руку подать? Или вы в ней кого-то другого не любите? Отказываете в понимании каких-то прихотей. Что ж, одни дамы любят вишню в шоколаде, другие - соленую капусту... Уж позвольте ей быть Татьяной Дорониной.
 
 - Театральная профессия стала невыгодной. У нас в гардеробе вместо десяти человек по штатному расписанию стоят шесть. Они все в возрасте. Они любят страшно театр и поэтому только не уходят. Я молю Бога, только чтобы они не заболели. Но каким образом мне сделать так, чтобы они получали не по первому разряду? А первый разряд - это четыре тысячи рублей. Как может человек в семьдесят лет таскать пальто в таком количестве - сейчас зима - и за это получать... Это ж не оплата, я не знаю, что это такое. Вы думаете, это единственный цех? Так во всех цехах. Каким образом уничтожаются театры? Вот таким. Потому что люди даже весьма и весьма одержимые идеей театра фактически не могут прожить на эту сумму. Здесь уже нам приходится крутиться изо всех сил.
 Перед вами я вела подробную беседу с бухгалтерией по поводу того, как нам выкрутиться, чтобы те, кто получает по самому малому разряду, чтобы мы могли извернуться как угодно, но платить им столько, чтобы они могли прилично, ну даже средне, ну хоть как-нибудь, поесть в течение дня.
 Значит, сегодня говорить по поводу того, почему в таком запустении наша культура, нужно говорить в первую очередь, как ни печально, о деньгах. Потому что два процента на культуру, которые намечены, да? - и то не выдаются, выдаются немногим, выдаются после очень... например, последний перерасчет мы получили через три месяца после того, как был этот замечательный приказ по стране о перерасчете. За апрель мы получили только первого октября. Отпускали мы в отпуск работников и платили им за отпуск по-старому, они уходили в отпуск в результате с минимумом, с тем минимумом, который невозможен не только на отпуск, а вообще жить.
 - Татьяна Васильевна, вы действительно разбираетесь во всех этих цифрах, в бухгалтерии театра?
 - Я разбираюсь постольку поскольку, так или иначе этим должны заниматься профессионалы - бухгалтерия, заместитель по финансам. Я могу разбираться только в самых общих делах, глядя непосредственно на штатное расписание, ну и дальше проверяю, кто в соответствии с этим штатным расписанием как работает. Я выхожу в фойе и вижу наших пожилых работников гардероба, которые потные, потому что повесили каждая по двести, по триста пальто за вечер, им по ногам хлещет холодный ветер, потому что у нас архитектура очень красивая, но очень неудобная для театра. Мы все в стекле, как эдакие Гавайи в середине Москвы. Здание построено непонятно из какого расчета. Для чего эта гигантская стекляшка? И в этой стекляшке мы должны работать, все такие прозрачные, в очень холодные зимы, работать за минимум оплаты, то есть подогревать себя только энтузиазмом, а это дело очень относительное; если голодно и холодно, любой энтузиазм зачахнет. А в финансовых вопросах должны разбираться только специалисты, это дело очень тонкое, подотчетное, и мне входить в эти дела возможно только в определенных пределах, потому что это слишком опасно и ответственно.
 - Со стороны это здание выглядит очень мрачно. Оно вас не подавляет всем своим существом?
 - Оно подавляло вначале, когда мы узнали, что нас не возьмут в то здание, которое нами любимо, мы очень ждали, когда там закончится ремонт, я-то вообще вернулась сюда для того, чтобы работать в том здании, потому что это моя школа, моя молодость, там самые любимые спектакли когда-то были, самые любимые актеры, это дом моей юности, моей профессии. А сейчас, когда нас туда не пустили - первое, второе - нас же обвинили в тому, что мы вроде как бы и не хотели туда идти, то, что было вторым враньем, по приказу Министерства нам оставили здание на улице Москвина, мы два года работали над проектом, чтобы превратить здание из прокатной площадки в полноценный театр. Замечательный сделали проект с учетом всех цехов, чтоб удобно было и тепло, там потрясающая акустика, там очень легко играть, но у нас это здание отобрали, то есть вторично взяли нас и уничтожили, потому что выбираться из этих унижений очень трудно. Потом очень трудно привыкнуть, когда официальная пресса лжет... Можно что-то не досказывать, допустим, что плохо. Можно излагать неверно - тоже нехорошо. Но писать заведомую ложь - преступно.
 Но когда заведомую ложь пишут годами и приходится при этом работать, выходить на сцену, а если ты вышел на сцену, то изволь соответствовать тому имени, которое у тебя есть и ниже не падать, потому что иначе все теряет смысл, все твои предыдущие заслуги ничего не стоят. Стоит только то, что ты сегодня из себя представляешь, с чем ты вышел на сцену. Все предыдущее пристегивается только при условии, если ты сегодня вечером так существовала на сцене, что они вспомнили все предыдущее и уже в конце благодарят тебя совокупно. А заранее никто никого не благодарит, если вы знаете. И потом, очень трудно сегодня... с транспортом трудно, с жизнью трудно. Они приходят усталые, если вы придете в гардероб, вы увидите, они же приходят каждая почти с авоськами, с сумками, то есть они соединяют еще забежать в магазинчик, что-то взять, чтобы соединить театр с необходимыми бытовыми вещами. Следовательно ответственность театра усугубляется, потому что, если в таких условиях зритель все-таки приходит, то здесь уже надо ну все что угодно... какое у тебя настроение, унижают тебя, уничтожают тебя, врут о тебе... все забудь, выходи так, как ты обязан выйти, с тем, что заложено у данного автора, в идее театра вообще и в обязанности актера непосредственно. Это самое важное на сегодня.
 - Татьяна Васильевна, почему вы перестали сниматься в кино?
 - Если вы заметили, меня снимали очень мало. И снимал в основном один режиссер - Георгий Григорьевич Натансон. Мне очень повезло в работе с Татьяной Михайловной Лиозновой. Но это, пожалуй, было такое единственное везение, когда настоящий режиссер - она ученица Сергея Аполлинариевича Герасимова, то есть она знает те тайны кинематографа, кои он ей передал, что все чудо кинематографа выражается через индивидуальность актера. Но это же у меня был единственный случай, правда? Все, что касается остального... Я очень благодарна Георгию Григорьевичу Натансону, не будь его, для меня кинематограф вообще был бы закрыт. Благодаря его стараниям и его принципиальной настойчивости меня утвердили на "Старшую сестру", первая роль, которая была всеми принята так замечательно. Я стала известна по стране. Далее - молодой режиссер, который поставил "Мачеху", и там соединение было того, что я непосредственно занималась сценарием, работа над которым очень помогала работе над ролью. И то, что там получилось, это некоторое маленькое чудо, граничащее со случайностью. Слишком много было причин для того, чтобы не получилось. Но случайно получилось.
 - Можно я проверю одну легенду, связанную с этим фильмом? Я слышала, что вы ходили к Ермашу, председателю Госкино, и своим обаятельным напором добились того, что эта роль стала вашей и вообще того, что фильм начали снимать.
 - Я ни разу не была в кабинете Ермаша и навряд ли пошла бы по такому поводу, потому что утверждать себя в роли я бы из самолюбия никогда не стала. Так что это одна из многочисленных легенд, которые запускаются сознательно, не сознательно, но это одна из легенд.
 - А почему, вы сказали, что кинематограф был бы закрыт для вас?
 - У меня до того были очень смешные вещи. Когда меня вызывали на кинопробы... знаменитый режиссер и достаточно успешно работающий и ныне, один из самых ныне успешно работающих... Встреча была вообще очень смешной, потому что помощница этого ныне такого знаменитого режиссера смотрели наши дипломные спектакли в школе-студии МХАТ, и я ей очень понравилась, у меня были, действительно, интересные дипломные работы, очень разные: Достоевский, Островский, Горький, Уайльд. Она пришла ко мне, очень хвалила и сказала, что будет меня рекомендовать этому режиссеру на очень интересную роль. А так как в это же время смотрел меня Сергей Аполлинариевич Герасимов, то мне казалось, что это пойдет отныне и будет очень широко, потому что и Герасимов интересуется, и вот этот режиссер тоже мной интересуется. Насчет Герасимова чуть-чуть попозже. А по поводу этого знаменитого ныне режиссера... Когда я к нему пришла, ну так как мне было двадцать с небольшим, и я была достаточно худенькая тогда и прочее, и прочее, этот режиссер посмотрел на меня таким взглядом, который я определяю как тухлый, и потом набросился на помощницу и заорал: «Вы приводите ко мне каких-то странных девиц! Без талии». Я была очень поражена. Так же поразилась и помощница. Потому что талия была, поверьте мне. Но меня очень заинтересовало. Я его спросила, на какой предмет он меня вызвал? Если он меня вызвал для постели, то он не по адресу обратился. На этом наш разговор окончился. Он мне не стал объяснять, конечно, для постели он меня вызвал или для роли. Я просто выперта была из этого кабинета. Это одна из историй начала моих взаимоотношений с кинематографом.
 Что касается Сергея Аполлинариевича Герасимова, то, когда я приехала в Сталинград, а я была определена почему-то именно в Сталинград, в драматический театр, хотя на меня заявка была из Ленинградского Пушкинского театра - из Александринки, и я должна была там играть первую роль вместе... находиться на сцене вместе с Николаем Константиновичем Черкасовым в «Великом государе», я там должна была играть. Это была первая заявка. Потом была заявка от Охлопкова на Офелию, я должна была играть в «Гамлете». Но меня тем не менее отправили в Сталинград. И вот когда я приехала в Сталинград, где я никому не была нужна просто-напросто и непонятно, почему меня туда отправили, я получила телеграмму со съемок "Тихого Дона", подписанную Сергеем Аполлинариевичем Герасимовым, чтобы я приезжала без кинопроб сниматься в роли Дарьи. Но так как моя одержимость театром произрастала с самого начала и произросла достаточно мощно и однозначно, у меня не было выбора - театр или кино, это был мой первый сезон, и, конечно, я никуда не поехала, я просто поблагодарила, естественно, в телеграмме великого режиссера и сниматься не поехала.
 И вот так бесславно, кое в каких эпизодах, очень плохо я снималась до 1966 года, случайно, незаметно, ужасаясь тому, что я видела на экране в этих эпизодах, потому что в театре у меня с самого начала уже были большие работы, они были признаны зрителями и критиками, уже было ощущение достаточно профессиональное, то есть я понимала, когда делала хорошо, когда делала очень плохо, не обольщалась в этом смысле. Вот то, что я видела на экране до «Старшей сестры», это было очень плохо. И я не могла понять, почему я так плохо играю. Но потом я немножечко поняла.
 - Это зависело от режиссера?
 - Во-первых, и от меня в большой мере. Во-вторых, кино - очень сложная республика, там взаимосвязь должна осуществляться и с режиссером, и с оператором, и с редактором, и прочее, и прочее. Это сложно и скучно об этом говорить.
 - Вы перестали сниматься, потому что не поступает достойных вас предложений?
 - Наверно, я читала бы сценарии и могла бы согласиться даже на, допустим, интересный эпизод, если это действительно хороший режиссер и его интересует не актерский типаж, а работа с актером, который может представить на одну тему минимум двадцать интерпретаций. А я могу сделать даже больше вариантов роли, чем двадцать. Но таковые предложения не встречаются.
 - Это болезненно было - потеря кино?
 - Нет. Это вначале было болезненно, когда я никак не могла понять, почему это происходит. А потом я совершенно с этим смирилась, и потом, меня очень многие убеждали, что я не кинематографическая актриса, что я театральная, и для меня это было вполне достаточно, потому что это намного труднее - быть театральной актрисой. Нужно эмоционально забрать, допустим, тысяча триста человек сидит, и направить их эмоции в то русло, которое мне нужно, на эту тему их направить, а это трудно. И вот то, что мне удается это "трудно", для меня гораздо значительнее, чем просто проходить какую-то роль, которая будет видна, не будет видна. А видна обычно роль, интересно написанная, требующая действительно актерских данных, а не типажных, а это редко в кинематографе, согласитесь. Потому что то, над чем так успешно работал Сергей Аполлинариевич Герасимов или Михаил Ромм, который...
 Мы были на гастролях, я еще работала в Большом Драматическом, мы были на гастролях в Москве, и я получила предложение от Ромма сниматься в "Девяти днях одного года". Мне не понравился сценарий просто-напросто, хотя как режиссер он был для меня очень интересен, но мне показалось, что там неинтересная, неправдивая просто та дама, которая написана, а соглашаться просто, я повторяю, для того чтобы обозначиться в кино и не сделать там ничего интересного, я уже была в той поре, когда понимала, что этого делать не надо. Хотя потом я жалела. Когда я посмотрела фильм, я жалела. Очень хорошие партнеры и дивный фильм. И режиссер, с которым можно было бы договориться и сделать несколько иначе. Это одно из немногих, из тех сожалений, которые действительно сожаления.
 - Вы отличались строптивостью?
 - Безусловно. Я очень строптива. Раннее признание зрителей, которое было неожиданным, хотя и следствием моей работы, с большим трудом доставалось. После первого успеха многие останавливаются на достигнутой якобы вершине. Мое нескромное отличие состояло в том, что я продолжала работать дальше. Признание требовало, с моей точки зрения, каких-то ответных акций от тех людей, с которыми я общалась: упрощать, адаптировать себя во взаимоотношениях мне никогда не хотелось, и я не позволяла этой адаптации. Отсутствие адаптации порождало легенды по поводу строптивости, но один определяет это как строптивость, другой может определить гордыней, третий - достоинством. Это зависит от человека, который смотрит, какими глазами смотрит.
 Доходить до пошлых уровней нельзя - пошлый уровень тебя очень быстро превратит в совсем бесправную на сцене. Выход на сцену - это право, которое нужно заслужить. То есть надо держаться, оберегать себя в жизни от тех вещей, которые заведомо недостойные, тогда ты имеешь право диктовать зрителю свою интерпретацию автора. Но еще получи и внутреннее право: проповедуя определенную степень нравственности на сцене, изволь соответствовать понятию "порядочный человек" в жизни.
 - И никакие слабости недопустимы?
 - Они неизбежны. Утверждать: я такая идеальная, такая гордая, достойная, я вообще редкий человек - это смешно. У меня масса недостатков, и вопрос в том, как их сдерживать, а не давать развиваться.
 - Вам бывает трудно с собой?
 - В работе сейчас нет. Помогает элемент везения, причем изначального везения. Борис Ильич Вершилов, который фактически вел меня четыре года в школе-студии МХАТ, один из самых не добрых и не снисходительных людей, потому что он понимал ответственность подготовки актера к очень трудной жизни. Хотя, как все говорили, я его самая любимая ученица за многие годы преподавания, но я никак этого не чувствовала - требования ко мне были выше, чем ко всем остальным. И в этом я вижу большое везение. Дальше, безусловно, везением было то, что меня пригласил работать Георгий Александрович Товстоногов и дал мне право, возможность работать вне амплуа, существовать в гигантском диапазоне. Когда я переехала в Москву, Анатолий Эфрос сказал: "Теперь Товстоногову надо искать пять актрис на замену".
 Так или иначе существуют, всегда будут существовать в театре роли под названием это молодая героиня, это инженю, это гранд дама, это инженю кокет и так далее. Но то, что он мне дал за шесть лет работы, - гигантский диапазон: Настасья Филипповна Достоевского, Софья в «Горе от ума»... Ни одна актриса не играла и ту и другую роль. Он мне дал эту возможность. Дальше. Лушка в «Поднятой целине» - в соразмерении с Софьей это вообще невозможно, правда? Я уж не говорю про «Варваров», потому что это была первая работа с Георгием Александровичем и определяющая всю дальнейшую мою жизнь. И одновременно лучшие советские авторы шли: Эдуард Радзинский, Алексей Арбузов, Володин. Это безусловно везение. Я благодарна небесам и тем людям, которые очень много мне дали вершин.
 Если с тобой работает такой гениальный человек, как Товстоногов, то уж старайся, тянись, чтобы быть на сцене достойной его замысла, чтобы его усилия зря не пропадали. Но и партнеры тогда были потрясающие. Это тоже ко многому обязывало.
 - Татьяна Васильевна, мне почему-то кажется, что вашем случае нельзя сказать ни об одном человеке, что он вас сделал, кажется, что все исходили прежде всего от вашей личности и подстраивались под нее.
 - Нет, здесь говорить о том, что Георгий Александрович руководствовался... он руководствовался моей индивидуальностью, но раскрыл возможности этой индивидуальности. Это он раскрыл. А не то, что, знаете, я пришла такая раскрытая вся и мне так легко все давалось. Все очень тяжело давалось. Он очень много работал со мной, чтоб был результат. Но работа была особая, потому что здесь если уж с тобой работают, то изволь очень хорошо работать сама и каждый день на репетиции приносить новое, здесь помимо актерской технологии еще плюс ответственность, работоспособность, совесть, потому что если уж с тобой работает гениальный человек, то уж старайся, тянись, чтобы ему нравилось, чтобы его усилия зря не проходили. Но и партнеры тогда были потрясающие совершенно. Это тоже ко многому обязывало.
 - При общении с гением понимаешь, что общаешься с гением?
 - В гения влюбляешься. Влюбляешься в личность. Легенды по поводу других взаимоотношений чрезвычайно милы, и сейчас говорить о них можно было бы совершенно открыто, но здесь была влюбленность в талант режиссера, а не в какое-то другое качество. Так же, как и со стороны, я полагаю, Георгия Александровича.
 - Я думаю, что вы женщина, созданная для холи и неги, для подарков. Вам везло на людей, которые делали вас счастливой?
 - Везло. Я встречалась с людьми очень интересными, разными, умными, талантливыми, красивыми. И получала самый важный подарок для женщины - любовь. Я была одарена любовью.
 - В вас влюблялись безответно?
 - Влюблялись. Партнеры в меня влюблялись. Но это было очень по-хорошему. Это театр. Здесь трудно разделить. Восторгаешься, допустим, мужественностью Луспекаева и влюбляешься в него на этот спектакль, на этот вечер - безусловно. И если ты в него не влюблена, ты плохо сыграешь. И я честно влюблялась каждый вечер в разных партнеров, а они влюблялись в меня. И это помогало. Но это, как мне кажется, профессиональное чувство.
 - А вы свою первую любовь помните?
 - Я очень рано стала влюбляться. Первый раз сильно влюбилась в первом классе, в восемь лет. Была война, мы жили в эвакуации, он был тоже эвакуированный мальчик из Москвы, который поразил меня тем, что, когда учительница читала нам "Ваньку Жукова", он закрылся руками и заплакал. А так как он был при этом еще и самый хорошенький мальчик в классе, то начался мой роман. Потом все пошло по нарастающей. Я влюблялась каждый год, даже могла в течение года влюбиться в двоих.
 - Здорово!
 - Да, это здорово.
 - Ваше детство - это война? Вы все время был в скитаниях, переездах?
 - Нет, мы не были в переездах, потому что нас эвакуировали из Ленинграда, папа на фронт ушел, а мама, сестра и я были отправлены в эвакуацию, причем вначале нас хотели оторвать от мамы, отправить отдельно. Каких усилий ей стоило, чтобы ее вместе с нами отправили к родственникам в Ярославль, одному Богу известно. Но слава Богу мы оказались среди родственников, это было хорошо для нас, потому что и земля родная, и бабушка рядом, и вторая бабушка рядом, и двоюродных сестер и братьев полно, так что в этом смысле было облегчение в войну.
 - Какие ощущения вызывала война?
 - Страх за отца... Ощущение от детства вообще очень странное. У меня нет снисхождения к детству, словно я была какой-то недоумок, который мало что понимал. Но чувствовала я так же обостренно, как сейчас. Как бежали к почтальону в деревне, куда приехали к бабушке, и ждали от отца писем, а их долго не было, потому что он был на Ленинградском фронте. Помню, как учительница выводила нас из класса - это уже не в деревне, а в городе Данилове Ярославской области - и мы стояли под аркой ворот, ей казалось, очевидно, что так мы в большей безопасности. Не часто, но бомбили. Помню, как учительница прочла нам поэму Константина Симонова "Сын артиллериста". И я сразу ее выучила, полюбив, и меня водили в старшие классы, на уроки литературы, чтобы я ее читала. То были первые мои выступления...
 Когда БДТ впервые привез в Москву спектакль "Варвары", Константин Симонов был в зале. Но нас не представили друг другу. На следующий день я спустилась в фойе гостиницы "Москва", где мы жили, и вдруг от колонны отделился высокий, красивый мужчина, подошел ко мне, поцеловал руку и вручил книгу своих стихов. Это был Симонов. Красивый поступок! Не позвонил, чтобы сказать пару слов благодарности по телефону, а пришел и ждал, пока я спущусь. А слова из его поэмы "Сын артиллериста": "Держись, мой мальчик, на свете два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может вышибить из седла..." - до сих пор мне помогают держаться.
 - Ваши родители хорошо жили?
 - Они прожили, не разлучаясь, 60 лет - разлучали их только войны. Отец умер через два года после того, как мы справили их золотую свадьбу. Они никогда не скандалили, никогда неприлично не ругались, хотя и мама из крестьян, и папа из крестьян. Но здесь особая вещь - отец из семьи староверов, и это чрезвычайно много значило, а мамин отец был староста церкви. Потому такое счастливое соединение.
 - И вы крещеная?
 - Конечно.
 - Мне почему-то кажется, что у вас были очень хорошие отношения с отцом, именно с отцом.
 - У всех девочек хорошие отношения с отцом, а у мальчиков - с матерью. Это насколько я замечала. По доброте я просто не знала такого человека, который был бы так добр как отец, он был совершенно беззащитный. Здесь доходило до того, что потом, когда вышла пьеса Виктора Розова «Четыре капли», я чрезвычайно удивлялась, потому что думала, что то, что случилось со мной, случилось только со мной и ни с кем больше. И когда я в «Четырех каплях» у Виктора Сергеевича Розова вдруг прочла сцену, когда девочка приходит к начальнику защищать отца... Это делала я! Я приходила и говорила, что нельзя самого доброго человека обижать и пользоваться тем, что он добрый. Это было со мной.
 - И как отреагировали на вашу защиту?
 - По-хамски отреагировали. Правда, он выслушал все и сказал: ну и иди. Я сказала напоследок: запомните, вы запомните все равно, что я приходила. Отца потом выперли вообще. Так что здесь... все, что касается этого поколения - отца и мамы - кажется, что это вообще святое поколение. И так работали, и фактически три войны пройти, инвалидом вернулся, и опять бесконечно работать, и никаких жалоб, никаких нареканий.
 - Мне кажется, голос - это ваш фирменный знак. Кого-то он раздражает - интонации кажутся манерными. Кто-то уже не мыслит ваших героинь без характерных переливов и придыханий. А в жизни вы любите играть голосом?
 - Игра в жизни просто-напросто запрещена. И неинтересна. И вообще это глупо. И похоже больше на проститучью какую-то позицию. В жизни надо исходить из того, что является данностью. Какой собеседник, так и общаешься. Не запрограммированно. Что касается интонации, голоса... Существует такая формулировка, она неоднократно есть в переписке Станиславского с Немировичем: такая-то актриса нашла тон. Найти тон. Если нашла тон, это значит, найдена основа для роли. Тон Настасьи Филипповны Достоевского, тон Софьи в «Горе от ума» и тон Лушки. Диаметральные беру специально. Очень разные вещи. Здесь другая тональность, другой темперамент, другая интенсивность речи, и, очевидно, это делает характер, делает образ. Но интенсивность и темперамент, и тон - это все-таки исходя из моих данных. И как бы я ни хотела, что бы я ни делала - это то, что в моей арсенале.
 - Последнее время в связи со смертью многих замечательных артистов заговорили о том, что великий актер может до такой степени вжиться в образ, что если его герой умирает, то способен тоже умереть, это правда?
 - Это отсутствие профессии. Даже если учитывать мемуарную литературу, допустим, Элеонора Дузе, которая чрезвычайно тратилась эмоционально на сцене и завораживающе действовала на зрителей, у нее очень сильна была энергетика и неважно было, что она играла на итальянском языке, было воздействие эмоциональное. Но когда, судя по мемуарам, ее однажды спросили, сможет ли она разговаривать с собеседником после спектакля "Дама с камелиями", она очень обиделась и сказала: я актриса! То есть это было достоинство. Играть ах-ах-ах, как мне тяжело, вы знаете, я так потратилась, что на вас у меня уже никаких сил не осталось. Да вранье это! Потому что после удачного спектакля, наоборот, перевозбуждение, даже иногда хочется: вот сейчас еще раз я сыграю, как бы я сейчас сыграла еще раз! Усталость бывает часа через два, через три, когда перевозбуждение кончается. А это врут. Либо не по профессии работают. Либо считают, что это большое достоинство. А за этим либо истерия, просто болезнь, либо отсутствие правды. Именно это определяет профессию: возбудимость в пределах заданной темы.
 - Из современных актрис кто вызывает у вас уважение?
 - Это надо подумать. Уважением не разбросишься.
 - Вы следите за работами коллег, ходите в другие театры?
 - Да, конечно, хожу. Но иногда прихожу и ухожу после первого акта, потому что тратить время на то, что можно спокойно просчитать, скучно и не хочется. Так что насчет коллег, безусловно, есть сегодня актрисы, которые работают интересно. Вот, допустим, в "Современнике" мне всегда была очень интересна Нина Дорошина. Во-первых, изумительная индивидуальность, редкая и единственная, с гигантским диапазоном, с потрясающим темпераментом, изумительным юмором, с чувством правды, изяществом. Почему я на ней останавливаюсь, помимо того, что это очень красивый талант, мне кажется, что это из тех нелепых сегодняшних ситуаций, когда яркий и необычайной красоты талант просто-напросто как будто не замечаем, очень мало о ней написано, нет специальных передач о ней, а она уникальна. Когда пытаются назначать в актрисы... А сегодня, если вы заметили, стало общим местом: определить как большую творческую удачу, назвать гениальной актрисой такую-то! Да вы можете назвать хоть сверх гениальной, хоть сравнить ее с той же Дузе, Комисаржевской, прибавив сюда все остальные великие имена, но определяется-то актер только тем, с каким багажом выходит зритель из зала, больше ничем. И все эти словеса, и все эти замечательные, такие смешные премии - только в соотношении с результатом. А результат - эмоциональное приобщение к заданной теме. И если оно существует, - да, это большая актриса, интересная работа. Но это бывает редко.
 - А вам не кажется, что судьба определяет, что человек должен иметь, а о чем ему и беспокоиться не стоит? И если человек чего-то лишен, на сторонний взгляд, то, может, такова его судьба?
 - Например, что вы имеете в виду?
 - Вы говорите, что о человеке не пишут, мало уделяют внимания, так, может, это его участь и здесь тоже действует закон: все что ни делается, к лучшему?
 - Нет, это нехорошая участь. Это просто-напросто отсутствие объективных оценок. Здесь и извольте платить человеку за то, что он отдает вам, хоть в каком-то верном соотношении, потому что в данном случае все, что касается, допустим, я не говорю про первую работу Нины Дорошиной, блистательную в "Голом короле" Шварца, божественную принцессу она играла, никто так никогда не играл, взять даже ее последние работы, большие работы, она заслуживает монографии на сегодняшний день! А я даже статьи-то отдельной не читала.
 - Татьяна Васильевна, у вас бывает чувство, что жизнь к вам несправедлива?
 - Это было бы слишком нахально по отношению к жизни. Как говорится, надо благодарить Бога с утра до ночи и призывать себя к смирению, а ни в коем случае не к претензиям.
 - Вам не бывает жалко себя до слез?
 - Бывает. Не столько до слез... Иногда от отчаяния приходишь в ярость. Вот эта ярость и есть та самая сверх гордыня. Потому что как же так, Бог дал тебе это, и спасибо, а ты еще приходишь в ярость?!
 - То есть сами себя холодной водой окатываете?
 - Такая своеобразная личная терапия. Ты сама ввергаешься или тебя ввергают в эту степень отчаяния - тебе же надо и выходить. А выходить либо усугублением отчаяния, либо уходом на завтрашний спектакль. А завтра "Вишневый сад". И тема, которая в России существовала всегда, а сегодня существует особенно сильно, потому что то, что у Чехова названо образно, чрезвычайно благоухающе - "Вишневый сад" - это тебе и душа, и сохранение души, это и земля, сохранение земли, туда же входит понятие, которое Пушкин называл «свой дом»: я должен привести в порядок мой дом, - сказал он перед смертью. Но дом - это не те апартаменты, которые он снимал у Вяземского и где жила его семья, правда? А дом - это все, в комплексе соединенное: это Наталья Николаевна, дети, друзья, это его отец, его брат, Жуковский, Даль, - это все тоже пушкинский дом. Значит понятие "дом" входит как темя тоже в «Вишневый сад». И дальше - потеря этого дома, продажа этого дома. А сегодня тема продажи нашего дома самая актуальная. Потому что разобраться, кто кому за сколько идет сегодня продажа и как с этим разберутся и когда, неведомо. Если доходить до того, что продают детей, то насколько же обостряется тема. Но играть все равно нужно тот персонаж, который написан. То есть Раневскую, которая без активных социальных выступлений, она протестует просто своей натурой, в пределах своей природы, воспитания, своего класса, своей безграничной любви, своих несчастий. Она этим протестует. Но когда с этим выходишь на сцену, необходимо, чтобы зрительный зал понял аналог, а педалировать нельзя, потому что каждая педаль - это ты, значит, в чем-то сегодня не точна, педаль - это чрезмерность. Так вот не выходить на чрезмерность, чтобы они почувствовали что-то про них, о сегодняшнем дне, а у тебя, допустим, продолжают быть неприятности, которые естественны всегда в театре, потому что театр - это всегда очень болезненно, очень много самолюбия, очень много хаоса, а сыграть нужно так, чтобы в персонаж влюбились, влюбились в тему и ушли из зала хоть немножечко с тем зарядом, что надо сохранять, надо сохранять, а не давать прощаться: «моя жизнь, любовь моя, прощай», - чтобы не было этого. С этим мне нужно их отправить. Если я буду яростная: «О, сад мой!» - я же их не подключу. Значит, готовить себя нужно к этому. Это достаточно трудно.
 - А у вас уютный дом, есть где отдышаться?
 - Дом - это для каждого прибежище. В большой степени. Но для актера, если по большому счету, то сцена - твой дом. Она помогает, поддерживает. Общий закон, что актеры на сцене выздоравливают. Это уникальная в этом смысле профессия. Вот та энергия, которая идет из зрительного зала, если она идет, если тебе удалось их подключить. А если холодная выйдешь, ничего не выздоровеешь, ничего не произойдет. Нужно, чтобы ток был. И они как будто забирают от тебя боль, облегчают. Это взаимно. Я у них, они у меня.
 - Но не всегда же вы виноваты, если зал остался холоден?
 - Если я играю и зал холодный? Я виновата. Правда, сегодня зал бывает особенный, какого не было никогда. Потому что никогда не допускалось, чтобы приходили школьники и пили в театре. Это, конечно, не театральный зал. И работать с ними чрезвычайно трудно. Зато, когда эти глупые, невоспитанные школьники в душе затихают, и слушают, и плачут - это трудно, но удовлетворение есть, когда что-то им дал в сегодняшнем хаосе, который построен на шуме, на механическом движении, на безобразных проявлениях, нечеловеческих, скользких, когда человек низведен до состояния животного. И вот когда в этом хаосе они затихают и начинают слушать Чехова, то понимаешь, что смысл имеет то, что ты выходишь на сцену.
 - Татьяна Васильевна, если бы у вас не было недоброжелателей, не была бы ваша жизнь менее интересной?
 - Здесь заданная недоброжелательность. Задача театра - проникновение в суть вещей, в красоту вещей. Я над этим работаю сорок лет. И бороться против меня, тем более так неквалифицированно, так необоснованно, так бездоказательно, просто не разумно. И меня удивляет эта неразумность. Если бы, допустим, я развалила, а не собрала за эти шесть лет коллектив, если б наш коллектив работал плохо, если б мы ничего не сумели сделать, если б мы потеряли зрителей, если б мы потеряли профессию, - да ради Бога, вы имели бы полное право сказать: Татьяна Васильевна, перестаньте заниматься ерундой,- но так как все наоборот и при этом устраивать вещи, чтобы малознающие, мало квалифицированные, по существу не видавшие моей работы молодые люди, молодые дамы неквалифицированно писали, - это мерзко. А с точки зрения политики - безграмотно, потому что ни в какие политически игры, мы с самого начала определили, мы с театром не вступаем. Для театра существует только одно - выполнение своей функции. Если эта функция будет связана с той или другой политической тенденцией, значит мы отшвыриваем, во-первых, от себя часть зрителей, что глупо... Театр должен быть над политикой, выше политики, потому что он проповедует вещи общие под названием - истинная российская культура, которая вмещает в себя и Чехова, и Шекспира, и Аристофана, и Булгакова, и Радзинского, и Рощина. Это театр.
 У меня была какая-то надежда, она и остается, что... все-таки начиналось это с того, что все время за каждую работу уничтожали нас и почему-то очень хвалили Ефремова, дальше перестали хвалить Ефремова и стали ругать его почти так же, как нас - в этом уже какой-то прогресс, хотя я была бы счастлива, если бы у Ефремова все получалось. И не потому, что я хорошо отношусь к Ефремову, а потому, что я очень хорошо отношусь к идее реалистического театра. Он должен быть особенно сегодня, особенно сейчас, когда потеряны все критерии и в кинематографе, и в литературе, в поэзии, в живописи. Должна быть основа. А российский театр, произрастающий из нашей замечательной литературы, это кое-что, это то, что надо сохранять, это как у Распутина в «Матере» образ древа - это древо надо сохранять обязательно, тогда, я думаю, что мы все спасемся.
 - Татьяна Васильевна, вам никогда не хотелось бы, чтобы в вашем театре пахло вашими духами?
 - Сейчас очень дорогие духи.
 - Но чем-то же женщины все равно душатся?
 - Душатся арабскими духами, которые не имеют никакого аналога.
 - Я не думаю, что вы душитесь арабскими духами.
 - Я - старыми запасами, но их очень мало уже остается. Сегодня купить настоящие французские духи - большая проблема. Я предпочитаю, чтобы в театре было чисто. Чтоб приходили и говорили: чисто, тепло, уютно, умная пьеса, умные актеры, - вот это меня вполне устраивает. А духами пусть пахнет, знаете где? - в ресторане. Они имеют сегодня возможность. А которые работают - актеры, билетеры, другие, - не имеют.
 - Вы проходите по зданию?
 - А как же. Конечно, прохожу. Самое грустное - бутылки в туалетах. Но говорить только: ах, какие распущенные! - это бессмысленно, потому что бутылки в туалете - это результат того, о чем мы с вами говорили - отсутствие массовых библиотек, уничтожение почему-то того, что всегда было для школьников, потому что большая подмога была для учителей - Дома пионеров и школьников. Они очень много на себя брали, все эти кружки чрезвычайно помогали, школьники уже как-то определяли свои интересы, готовили себя к профессии, к институту, плюс еще расширяли диапазон, потому что на сегодня весьма и весьма ограничена школьная программа, а по литературе просто преступна. Правительству надо думать над тем, чтобы заняться будущим страны, а будущее - в тех мальчиках и девочках, которые сейчас учатся в школе. Их надо вытащить из этой бездны, которая определяется водкой и наркотиками, жвачкой, примитивом страшным музыкальным примитивом, ведь они совсем не знают классической музыки, совсем не знают отечественной живописи, откуда им знать, если было царство живописи в Третьяковке, которая закрыта - целое поколение уже выросло без Третьяковки. Остается Пушкинский музей, а там очереди. Их не заманишь, чтобы они отстояли эти очереди. Чтобы они доросли до выставки Матисса, их надо подготовить замечательной реалистической живописью Серова. Чтобы отличали, любили, не любили, но чтобы сознательно воспринимали, чтобы это возбуждало их любопытство. Поэтому на сегодня самая большая трудность - необходимость доказать правительству и всем людям, которые определяют экономику, идеологию, что на культуру... Хотя все, о чем я говорила, определяется воспитанием духовности, воспитанием чувств. А человек, не воспитавший свою душу, не чувствует - это не человек.
 
 Она говорила слово и замирала, как королева в ожидании ликующих возгласов толпы. "Толпа" въедливо спрашивала и ждала подробностей. А королеве так не хотелось опускаться до них... Ей бы одним штрихом оградить себя - и достаточно. И она каменела лицом и тоном, когда в угоду "толпе" снисходила до продолжения...
 
 
Одержимая любовью
(интервью с актрисой и художественным руководителем МХАТ им. Горького Татьяной Дорониной в 1993 году)
 
 Татьяной Дорониной Вселенная объяснилась нам в любви, предложив вопрос-испытание: любите ли вы Доронину так, как люблю ее я? И две подсказки: взаимность - безответность... Она перенесла свое 60-тилетие с сентября, когда родилась, на декабрь - к Рождеству. Бенефис - это так старомодно, возвышенно, театрально. Верилось, что огромный зал МХАТ им. Горького могли заполнить одни мужчины, которые были в нее влюбленными, на ней женатыми. Имена мужей она хранит скупо, достойно. Был в зале драматург Эдвард Радзинский. С другой дамой. Не было актеров Олега Басилашвили, Бориса Химичева... Впрочем, в этот вечер все мужчины принадлежали ей. Только она может прошептать «я люблю тебя» так, словно отпускает все грехи.
 
 - Татьяна Васильевна, вам никогда не говорили, что вы похожи на Мэрилин Монро?
 - Это несерьезно. Совпадения не может быть по сути. Разные страны, разная природы, разные задачи. Если бы я родилась в Америке и имела маму - монтажницу в Голливуде, и с 9-10 лет начала красить губы, и прочее, и прочее, может, что-нибудь и было бы общего. Но здесь... У нас общность не более, чем сходство колера. Блондинки - вот и все. Разница между нами - это разница между Америкой и Россией.
 - Вам легко дается собственная организованность? Вы живете по жесткому графику или стихийно?
 - Стихийно не проживешь. Сейчас нужно каждый день проводить почти механически, делая то, что полагается и не очень хочется. Начиная с утренней зарядки. Это очень тяжело - устаю сильно. Но если не будешь себя заставлять, тогда надо просто уходить на пенсию.
 - Уход на пенсию вас страшит?
 - Уход на пенсию - это потеря смысла моей жизни.
 - Какие слабости вы себе прощаете?
 - Не то, что прощаю или не прощаю. Я констатирую эти слабости, приходя в ужас от них. Слабости чрезвычайно сильны. Раздражаться на время, наверно, чрезвычайно неразумно. Это данность судьбы - существование в том или ином времени. От этого не уйти. Но я эмоционально оцениваю все, что происходит. И все сглаживания углов в оценках нашего времени считаю безнравственной акцией. Чтобы выбраться из ужаса, в котором мы существуем, нужно обязательно фиксировать все, что происходит, и хотя бы пытаться противостоять. Мое недавнее убеждение, что искусство выше политики, нельзя внедряться в политику, поколебалось. Очевидно, нельзя определяться в политических пристрастиях. Но надо стараться понять, почему люди идут в этом направлении или в том. Остаться вне направления все равно не удастся. Я не могу видеть разваленный Ленинград. Он был лучше. Самое страшное: он был лучше даже после Отечественной войны. Нельзя не защищать свой город хотя бы словами о том, что он в беде...
 Изменения толпы происходят каждый год. Как одеты, как причесаны, как общаются... Это фиксируешь на улице. Но изменение оценок во время спектакля показывает большое падение интеллектуального уровня, когда люди воспринимают вещи только однозначные, достаточно грубые. Труднее работать. Потому что театр - это взаимозависимость. Какой у тебя партнер. В данном случае партнер - зал. И если умный партнер - так же, как, если у тебя умный собеседник, - это одно. С ним можно говорить и работать, да? А если совсем не понимающий, не чувствующий, либо понимающий вещи глупые, на уровне сальных анекдотов, - это скучно. И тогда возникает вопрос: а для чего? Устраивать элитарный театр сейчас нельзя. В ситуации, когда всех низводят до понимания юмора, допустим, на уровне пошлых анекдотов, нужно стараться удержаться и каким-то образом добиться, чтобы понимали юмор А.Н. Островского, юмор А.П. Чехова...
 - Но почему вы не прощаете себе то, что бессильны изменить?
 - Я не прощаю ceбе, когда начинаю сомневаться в том, что безумие погруженности в профессию, которое свойственно, насколько я знаю, всем актерам, одержимым театром, оправдано. Сегодня мне приходят мысли, что все усилия идеалистов создать и удержать каноны мира, тщетны, потому что за такой короткий срок, оказывается, можно доходить до абсурдных, хулиганских вещей и не протестовать, когда «Пророк» Пушкина читают издевательски. Я чувствую в этом свою вину и свое чудовищное бессилие. Это бессилие оскорбляет. Я ничего не могу сделать, когда ублюдочного вида человек, кривляясь, говорит по телевизору текст, которым Пушкин молился, разговаривал со Всевышним. Вот это чувство унижения - самое обидное сегодня. Оно зачеркивает смысл того лучшего, что мне удалось сделать, усилия тех людей, с которыми мне посчастливилось работать. Получается, что я их тоже не защищаю.
 Я виновата в трагедии, которая произошла и с великолепным актером Георгием Юматовым. Пусть ему не всегда удавалось работать с хорошим литературным материалом, но даже на таком среднем материале он совершил акцию под названием великий актер. Дальше этого великого актера отправляют на какую-то маленькую пенсию. Дальше - дойти до собеседника - дворника... А до этого, видимо, его единственным собеседником была собака! Я отнюдь не хочу принизить и сказать, что дойти до дворника - ax, ax, ах, как он пал! Разные бывают дворники, разные собеседники. Очевидно, он что-то хотел получить от этого собеседника, хотя бы сострадание по поводу того, что ушел из жизни основной собеседник - собака. Что такое собака? Посмотрите, какая сегодня страшная произошла вещь, когда люди, в основном, не принимая, ненавидя друг друга, любят животных больше, чем когда-либо. Значит, он хотел поговорить о своем одиночестве, а в ответ, наверно, получил непонимание, издевательство, и не защитишь своего единственного собеседника, который у тебя был! И он защитил. Страшно, преступно. Однозначно, что это преступление - нельзя убивать во имя чего бы то ни было. Но в данном случае это было последовательно. Нельзя талантливого человека оставлять с тяжестью его таланта, не освобожденным от этого бремени. Он живет с ощущением, что не отдал, то, что должен был отдать. Для меня это событие, как символ времени. К чему приводит несправедливость? К чудовищной, безобразной форме протеста. Легко сказать: пьяный артист распустился... Но он все время хотел заглушить в себе боль. И преступление совершил в состоянии безумства. Потому что его талант был добрым, без злобы и садизма.
 - Татьяна Васильевна, что вас выводит из состояния депрессии?
 - Зрительный зал.
 - Вы можете в таком состоянии выходить на сцену?
 - Я могу. В некоторых ролях так и надо выходить. Например, «Старая актриса на роль жены Достоевского» так и построена - героиня с самого начала находится в состоянии депрессии.
 - Мне почему-то кажется, может, просто хочется, чтобы так было, что это вы всегда уходили от мужчин, а не они от вас. Когда вам становилось скучно. Я верю, что вы способны своим чувством унести любимого человека в такие прекрасные небеса, так возвысить, что не всякий выдержит подобного уровня отношений - спасует, захочет пониже, попроще, поспокойнее.
 - Вы не правы. Мне везло на замечательных, достойных мужчин. Но со мной трудно. Моя одержимость - очень неудобная вещь для дома, для семьи. Тем более, что все они были талантливы, каждый по-своему, и, конечно, хотели, чтобы им было больше уделено внимания. Я ни в коем случае не умаляю их достоинств, совсем не они виноваты в том, что мне становилось скучно.
 - А вам становилось скучно?
 - Если вы заметили, я не очень люблю раскрывать то, что принадлежит только мне и тем людям, с которыми я была. Это только наше. Имена всем известны, но остальное пусть останется в наших душах. Я не хочу их предавать.
 - У вас со всеми вашими мужчинами сохранились хорошие отношения?
 - Да.
 -Татьяна Васильевна, а зачем женщине мужчина?
 - Ну как зачем? Во-первых, природа.
 - Продолжение рода?
 - Не только, хотя продолжение рода - это основа. Если продолжить тему вины, то основной мой грех, что я не продолжила род. Хотя у меня была возможность, я этого не сделала. Одержимая тем, что определила как свое предназначение. О чем я сейчас жалею, ставя вопрос: а стоило ли? Но кроме продолжения рода есть то, что определяется словом «дом», где должно быть и мужское, и женское начало. У каждого свое преимущество. Дом без мужчины построить невозможно,
 - Видя, как трепетно вы представляли публике маму на своем бенефисе, я подумала, что у вас с ней, должно быть, удивительные отношения - взаимопонимание на уровне дыхания.
 - Мы не являемся исключением. Это связь природная, она сохраняется всю жизнь, хоть пуповина и отрезана. Тем более, что в 1982 году мы потеряли отца. И теперь держимся друг друга.
 - Вы с ней всегда откровенны?
 - Вы, очевидно, говорите с позиции интеллектуальной, а я - с позиции природы. Мои родители - ярославские крестьяне. В силу обстоятельств они стали жить в городе, но остались крестьянами. Так же, как и я осталась крестьянкой. И никто не переделает меня в интеллигента. Потому что все корни - в ярославской земле. Говорить с мамой о театральных ситуациях, особенно сейчас, когда она не здорова, просто невозможно. А для нее главное, чтобы мне было хорошо, чтобы я была сыта, одета, обута, чтобы человек, который рядом со мной, ей нравился, чтобы она видела, что он ценит то, что имеет. Но это позиция каждой мамы. И каждая мама всегда считает, что этот человек не достоин.
 - Татьяна Васильевна, а как вы ухаживаете за собой, кроме того, что обливаетесь по утрам холодной водой, и, кстати, почему вы это делаете?
 - Я это делаю с тех пор, как появилась возможность, то есть своя квартира. До этого я десять лет прожила в общежитиях. Четыре года учебы в школе-студии МХАТ, два года, когда работала в Ленинградском Ленкоме, потом четыре года работы в БДТ. Когда работала в Ленкоме, нам с Олегом разрешили пожить в гримерке. Она была огромной. Ночью мы оставались одни в пустом театре. Потом освободилась комнатка в общежитии, и мы туда въехали. Она казалась просто миниатюрной. У нее были фанерные стены, а слева и справа жили дворники. И когда они шумно возвращались домой, я приобщалась к лексике улицы, будто окуналась в другую жизнь. А под нашим полом был гараж, откуда периодически к нам поступал газ. Странно, что мы не отравились. И клопы у нас водились такие, каких я не видывала. Но все равно это был наш дом. И мы устраивали свой быт. Покупали бумажный торшер и радовались. Перегораживали комнату шкафом, выкраивая место для кухни. И кухня действительно помещалась в углу. Молодость. В молодости все прекрасно... А холодной водой обливаться мне понравилось. Сразу ощущаешь результат - помогает обрести тонус. И еще зарядка. Больше я никак за собой не ухаживаю. Времени нет ни на сауну, ни на бассейн, ни на массаж. Массаж - дорого. Это только проститутки могут себе позволить. Значит, приходится довольствоваться тем, что есть. А вы говорите Мэрилин Монро.
 - Мне кажется, что в жизни вы предпочитаете одеваться проще, чем ваши героини на сцене, хотя вас хочется представлять в мехах, в шикарных туалетах, в роскошной, камерной, мягкой обстановке.
 - Если бы у меня была возможность, я бы заказывала по своему вкусу совершенно другие наряды, среди них были бы, возможно, и меха. Правда, непонятно, куда в этих мехах ходить. В свет? В какой? Нужно сначала найти тот свет, куда выходить. Есть обычные тусовки, которые скучны и унизительны. Так непростительно мало платят актерам, и еще чтобы женщины были оригинальными, непохожими. А это все-таки необходимо, чтобы актеры отличались, выделялись. Актрисы всегда открывали моду сезона.
 - Но в вашей жизни все-таки были выходы в свет?
 - Одно время было модно ходить в Дом кино, в Дом литераторов. Давно. Сейчас в Доме литераторов нет литераторов, а в Доме кино - актеров.
 - Бывают ли моменты, когда вы ощущаете себя роковой женщиной?
 - Ничего подобного!
 - То есть этот образ вам не близок?
 - Нет. Роковая женщина выстраивает себя. Этот свой рок. И в этом образе вынужденно существует. Игра в жизни. Актриса в жизни... Мне намного интереснее искать различные моменты разных характеров на сцене и совсем неинтересно изображать жизнь, надевать на себя какую-то придуманную жизнь. Что бы я делала тогда на сцене? В жизни надо существовать жадно: замечать, не пропускать другие оценки, заполнять каждую клеточку, не останавливаться. А фиксация ощущений скучна. Закрепление ради повторения вновь и вновь. Это потеря живого чувства... Так что образ роковой женщины надо оставить тем, кто предпочитает играть в жизни. А сыграть роковую женщину на сцене - ради бога. Я смогу ее сыграть, но это будет проще и менее интересно, чем сыграть, допустим, Настасью Филипповну в «Идиоте». Ее нельзя назвать роковой женщиной. Это сложнее, трагичнее. Играть ее роковой — значит, не понять автора. Здесь тема истинной красоты, о которой сейчас много говорят, используя Достоевского, как половую тряпку. Говорят о красоте, которая спасет мир, выставляя длинноногих девочек. Достоевский имел в виду совсем другое. В Настасье Филипповне основа - совестливость, ощущение невольного греха, который она присваивает, делая его вольным. Тогда - красота, красота - в ее страдании. Фраза князя Мышкина: она много страдала. Вот в чем он увидел красоту, а не в ином, хотя там портрет ее очень подробно описан. Сцена бросания денег в огонь - центральная, определяющая в романе. Сейчас публика, наблюдая этот момент, наверняка разделилась бы на две группы. Одни кричали бы Настасье Филипповне: что ты делаешь, прекрати немедленно! Потому что сто тысяч, если перевести по сегодняшнему в доллары, - это была очень большая сумма, так как российский рубль тогда был полновесным. А другая группа осталась бы на стороне Ганечки, Томского и не увидела бы греха в покупке и растлении девочки. Сегодня это смотрелось бы как норма. Печальный знак времени.
 - Кто ваши любимые авторы?
 - Это не называется «любимые». Это то, что я себе просто присвоила. Часть меня. Прежде всего - Пушкин. Основа эстетики. Достоевский, Булгаков. Конечно, Есенин, Лермонтов, Ахматова... Это литература, которая имела отношение к предыдущим моему поколениям. И к моему - шестидесятникам. К поколению 70-х - уже в меньшей степени. К 80-м - еще меньше. Я недавно видела мальчишек, которые торговали на проезжей части собраниями сочинений Дюма и Майн Рида. Но они не предлагали Пушкина, Гоголя...
 - Можно подумать, вы сами не читаете, скажем, детективы?
 - Читаю. И даже иногда самые глупые. Потому что, когда перечитаешь умные, остаются глупые. Через несколько абзацев, уяснив фабулу, я начинаю возмущаться, как в моем доме могла оказаться столь глупая книга!?
 - Не кажется ли вам, что фраза Экзюпери: вы навсегда в ответе за тех, кого приручили, - однобока. Почему отвечать должна одна сторона, а вторая пребывает в состоянии пассивного эгоизма. Может, справедливо будет и так: вы навсегда в ответе за того, к кому приручились?
 - В силу своих человеческих качеств Экзюпери именно так определил свою позицию. Эти слова говорит лис принцу. Мера ответственности у принца и должна быть выше, чем у лиса или розы. Иначе он не был бы принцем. И он должен, имея рядом с собой лиса, заботиться о нем, как о более слабом. Может, ему и хотелось бы иметь рядом принца, равного себе, но тогда бы у него не сложились такие удивительные отношения с лисом, принц не проявил бы себя столь достойно. И вообще не родилась бы замечательная притчевая сказка.
 - Татьяна Васильевна, вам хочется остаться в памяти народной?
 - Мне важно, как меня воспринимают сейчас, а не то, какой меня запомнят, уже запомнили по моим киноработам. Главное то, что происходит здесь и сейчас. Меня волнует, как я сегодня воздействую на людей.
 
 Татьяна Доронина создана для причитаний и заговОров. Для подражания и приручения. И как бы мы к ней не относились, она нас уже приручила. Тем, что мы имеем к ней отношение.
 
Осталась за старшую
(сумбурные впечатления после первой встречи с Анастасией Ивановной Цветаевой 6 июня 1989 года у нее дома)

 Три розы. Три рубля каждая. Итого девять. Магические числа, опустошившие мой кошелек на рынке. Торговка поздравила себя с почином за мой счет. А я осталась с розами и всю дорогу напевала: "Розовые розы...Светке Соколовой..." Розы действительно были розовыми. Но мне такое попадание не казалось удачным. Мучилась немыслимым: что делать с букетом, если дверь не откроется. Оставить на полу с запиской? Или без записки, но тоже оставить? Только бы донести. Доволочь. Дотянуть. Домучиться. Отмучиться. А там - выбросить, если не откроют. Хоть на пол, хоть в урну. Но дверь открылась, будто за ней ждали мои розы. А перед этим я топталась в подъезде, дергала входную дверь - закодированную, искала глазами на стене три цифры для забывчивых жильцов или непрошенных гостей, но не находила. Пока меня не нашел один из жильцов и не впустил за собой. Провел мимо кода, как мимо вахтера, покровительственно обронив: это со мной. А я ускользнула в лифт, интуитивно не почувствовав нужный этаж и проскочив на пятый, чтобы потом снизойти до третьего. Опять тройка! А 5 + 8 = 13. 58 - номер квартиры, где мне открыли, хотя не ждали. Мужчина - друг дома. Таких друзей дома, у которых одна корысть: быть рядом, быть нужными, приобщиться, как причаститься - здесь хватает. Людей "при". Чтобы потом черкнуть в мемуарах для домашнего пользования, поведать внукам: имел честь служить тому-то, был около... Околоточные А.И. Цветаевой. Она не очень утруждает себя запоминанием их имен, лиц. Запомнятся - славно. Нет - переспросит.
 Она лучше помнит свою жизнь, давно прошлую, нежели события недавние. В 70-х и 80-х путается. О деде, родителях, картине в столовой дома, об Италии, выздоровлении мамы, о Горьком может говорить с удовольствием, как по писанному. Будто в голове кассета заложена. Выдает записи. Без начала и конца. У нее эти записи не раз прокручены и ей известно, что вслед за чем прозвучит. Какие-то куски она проматывает про себя. Отсюда рваность и непонятность. Но я все еще стою с розами в прихожей и беседую с Юрием Ивановичем из Магадана. Пока объясняю, кто я и зачем, левый глаз засекает движение на кухне. Кто-то копошится. Когда же Юрий Иванович советует лучше позвонить и непосредственно с А.И. договориться о встрече, когда она позволит, по телефону, так как сейчас она отдыхает после телесъемок, я отдаю ему розы, он шепчет: вы прямо сейчас из автомата и позвоните, я возьму трубку и приглашу А.И. - и пытается вернуть мне букет: при встрече с ней и вручите, вдруг она вам на сегодня и назначит, - я отпихиваю и в этот миг обнаруживаю, что копошение на кухне и есть Анастасия Цветаева в момент уборки. Оттуда раздается: "кто пришел?" Я окончательно отпихиваюсь от цветов, благодаря растерянности замершего Юрия Ивановича и выскакиваю за дверь, так как мне только что внушили, что А.И. не любит, когда без договоренности. Мне не хочется, чтобы меня с самого начала не полюбили.
 Из-за закрывшейся двери слышу доклад о себе. Не дослушав, бегу на улицу к автомату. Все произошло по задуманному: Юрий Иванович сказал "алло", я представилась вторично, попросила, как вежливая барышня, Анастасию Ивановну, он пригласил, и ее строгий голос, попеняв мне за несвоевременность, наказал быть сегодня в 19.00 по адресу... она спросила: знаю ли я, где она живет? Я испугалась разоблачения и не рискнула признаваться, что стою рядом с ее домом и вообще только что была в ее прихожей, поэтому сказала туманно: адрес я знаю. На что она тут же парировала: адрес знать мало, надо суметь добраться. И я выслушала подробнейшее описание пути с площадями, улицами, поворотами, указателями. В конце пути - квартира 58 с обязательными тремя звонками в дверь. Она повторила: три звонка!
 Без пяти три звонка семь я была в подъезде, а потом снова в прихожей. Меня опять встретил Юрий Иванович. Анастасия Ивановна сидела в комнате с журналом "Дружба народов" и вычитывала свой рассказ. На кухне, куда меня провели, переснимали фото и говорили о цветаевском.
 На фотографии две девочки: Марина и Анастасия. Круглолицые, длинноволосые, с ленточками. Похожи. Только одна выше ростом, выше возрастом, выше талантом. Все оборвалось в 41-ом. Другая - с затаенным ожиданием и желанием перерасти. Выживает долготерпение?
 Она не желает быть тенью тени Марины. Она сама хочет заслонять. Но...
 Она как была, так и будет - СЕСТРОЙ таланта.
 В ней ищут черты, звуки, цвета Марины. К ней идут за ее сестрой. Она - не как она. Она - как хранительница той, легендарной, не дожившей до паломничества к живой. Вся пристальность интереса досталась младшей сестре. Но и ей - чего это стоило!
 А.И.: "...Теперь уж я одна осталась, кто знал Макса (Волошина)". И не только его. Настал ее звездный срок, когда она "только" и осталась. С памятью. В здравости.
 А.И.: "Я была в семье самой младшей, а стала самой старшей"... Чего здесь больше: горечи или гордости?
 Прежде комнаты - кухня. До Цветаевой - цветаеведы. Своеобразные цветоводы, благо фамилия сама подсказывает сравнение. Они заботятся о цветнике памяти. Разыскивают могилы Цветаевых, сохраняют их дома, добавляют новые цветаевские места в Москве к сорока известным ("сорок сороков"), и все добровольно, безвозмездно, ради Цветаевых и своего имени рядом, пусть скромно, робко, незаметно - в уголке мелким шрифтом. Они устраивают цветаевские чтения у костра в Тарусе. И спорят на кухне чьим годом объявят 1992: Цветаевой или Паустовского, который был признан прижизненно-пожизненно, был любим и знал об этом. Потому год нужно отдать Цветаевой - решили на кухне. За муки и лишения. За подвиг самоубийства.
 Женщина-художник уже восстановила интерьер комнаты Марины в Борисоглебском переулке. Теперь делает макет Песчаного дома в Тарусе, чтобы восстал из танцплощадки, в которую когда-то обратили.
 Смотрим большие красивые цветные фотографии немецкого мастера, который, по словам А.И., два часа прыгал перед ней обезьяной, а снимки ей не понравились: "Я на них идиотка с полузакрытыми глазами... и волосы желто-белые, будто я не умею краситься" (хотя она вообще не красится).
 Абы в чем фотографироваться она не желает. Лежа - отказывается. Она хочет ВЫГЛЯДЕТЬ! Гордится своим многолетием.
 А.И. получила 90 рублей - гонорар за фильм Марины Голдовской "Мне 90 лет, легка еще походка..." По рублю за прожитый год.
 А.И.: "Я писательница, а не рассказчица!" (о телесъемках: она вспоминала о Мандельштаме - опять только она и осталась?).
 А.И. графоманно говорит и пишет. Пишет образнее, чем говорит. Впрочем, на 95-м году жизни банальности обращаются в афоризмы.
 Ее пересаживали со стула на диванчик, с диванчика на стул - для фотографа. Она покорно исполняла чужой ритуал. Так же покорно надписывала книги. Крупнее и разборчивее, чем мне открытку, видимо, потому что без очков, чтобы самой видеть, что рука пишет.
 Вошла в кухню со словами: "Лихачева увезли со съезда в тяжелом состоянии". Потому всем уходящим велела: "Думайте о Лихачеве", - словно: молитесь о нем. Она непременно напишет ему письмо в поддержку, хоть и знакома с ним мало - была у него раз и три часа говорила.
 Ее любимый торт - вафельно-шоколадный. Сахар-соль - без ограничений. Кефир, лаваш, гречневая каша - обыденно.
 Перед чаем помолилась в нескольких фразах, перекрестилась. Сели за стол. Она на стуле, мы - на диване. Ей захотелось показать нам иконы. Как дорогие лица перебрала, перецеловала. Одна икона - на бумаге - прислана была ей в ссылку сестрой Валерией (двоюродной). Она дорожит двумя синими чашками. В одну ей налили, другая мне досталась. Я пила и дрожала от осторожности и благоговения.
 Ее квартира на охране. Она звонит на пульт, чтобы узнать, не нарушили ли чего телевизионщики.
 Сосульки седины - седина тонкими, легкими, прямыми прядями. Глаза, обращенные долу из-за век, то и дело надвигающихся на глаза, будто под собственной тяжестью. Все, что за пределами слышимости и видимости, не воспринимаемо. На руках-кистях цветки кровеносных сосудов, набухших над осевшей кожей, словно перед взрывом. Сила и величие ее лица - в носе. В его горбинке, в породистости этой горбинки.
 Длинный, теплый, темный (в цветочках) халат.
 Много кошек календарных на кухне. Три стены кошек. Любит. Спрашивает: как нам ее кошки?
 Цветаеведы истово служат Марине через Анастасию и Анастасии - через Марину.
 На кухне - диванчик, давно утерявший упругость, покорный, податливый для чужой воли, как его хозяйка. На батарее - корки граната. Для аромата, наверное, чая. На стуле - пачки "Геркулеса". Каша детей и стариков. Банка венгерского компота на полке серванта. Это звонко сказано: сервант! На самом деле - дряхлая деревяшечка с посудой в своем нутре.
 А.И. боится заведения тараканов и просит уходящих прятать продукты.
 У нее полуприкрытые от света глаза. Общаясь с ней, лучше быть не на одном уровне, а ниже, тогда она видит собеседника, а на высокого веки не дают взглянуть. Потому я либо сгибалась в полупоклоне, либо сидела, чтобы заглянуть в ее глаза снизу вверх. Оттого ее маленькая худенькая фигура кажется возвышенней.
 С ней общаешься, как с океаном. Знакомый океанолог рассказывал, что при радиосвязи надо, чтобы говорил один, потом другой, то есть по очереди, но не вместе, иначе оба ничего не услышат. Я кричала А.И. вопросы, четко проговаривая слова, как велели, на расстоянии сорока сантиметров от уха. И только резкими кивками могла подтверждать свое внимание и понимание, проглатывая междометия, типа "да", "ага", "угу".
 Юрий Иванович - педагог из Магадана, популяризатор Цветаевых в чукотских газетах - убегая, дал мне двадцать минут. А.И. сжалилась на тридцать. Я пообещала Юрию Ивановичу пожалеть до пятнадцати. В результате проговорили сорок пять, и я засовестилась продолжать - ее голос звучал все слабее, веки поднимались все реже и медленнее. Но говорить она готова была еще и еще. Все свою жизнь выговорить: рукой ли, устами.
 Одна комната. На комоде фото Горбачева, прислоненное к бюсту, кажется, греческого Философа. Фото из тех, что продают в магазинах - под портрет: плакатно напудренный и гладкий лик. Почти икона, хотя так сказать - кощунство над иконой.
 Много пластинок. Видела краешек Анны Герман. В книжном шкафу культ Марины на разных языках.
 12 июня она летит в Эстонию до сентября. Будет писать.
 Ей приятно это мельтешение почитателей, все-таки настигшее ее при жизни, очередь журналистов, суета.
 Мое счастье: я - ее последнее "светское" интервью. Она устала. Самое последнее - завтра - духовное, патриаршеству.
 Фотографии в комнате, похоже, больше не для нее, уже не для нее, а для посетителей, как фон, как интерьер: вот в какой обстановке живу. Как в музее - для показа.
 Она очень самостоятельная - до самообособления, отстранения, ограждения себя. С ней трудно быть в близких отношениях. Дистанция - на Вы.
 Я шла к ней, как ходили к старцам в пустошь: за святым словом, за истиной, за напутствием.
 "На фоне Пушкина снимается семейство". А мы - на фоне Цветаевой.
 Она, как копилка, из которой высыпаются рассказики. Не связные для постороннего, но с одной ниточки - для нее. Ей стоит только подкинуть полу слог, полу взгляд, фото, как она начинает делиться, не сомневаясь, что это значительно, ценно и важно для слушания больше, нежели для рассказа. Ее улыбка - для фотогеничности, для птички - кажется улыбкой лукавого беса-искусителя, настоявшего на своем и получившего желанное: душу, которая тешится верой, что это она искусила и заполучила.
 Она живет среди фотографий, словно сама уже снимок из семейного альбома.
 Ее завет: жить в борьбе с собой (побеждая в себе дурное). Гордится рисунками внучки Маргариты.
 А. И.: "Для замужества нужна психическая тяга. Нельзя спешить. У нас как женятся. Она надеется облегчить жизнь себе. Он - себе. В результате оба начинают друг друга доить, теребить, требовать. Только не отдавать. В этом ошибка".
 Она воспитывалась в католическом пансионе в детстве.
 Пример борьбы с собой: ребенок - и конфета перед ним, конфета под запретом: не брать!
 На прощание перекрестила меня и коснулась губами моей правой щеки, а я - ее правой. Живое - к живому. Миг единения. На моем 25-м - ее 95-м. Благословила: храни вас Бог. Сказала, что я приду к вере, дескать, она верит в меня, а я должна поверить в Бога.
 А.И.: "Смерть летит на нас отовсюду. Не задумывайтесь на дорогах". (Горький рассказывал о погибающих на дорогах Запада под колесами авто от неосторожности). Как я могу не задумываться. Вышла из подъезда на дорогу и тут же замерла, чтобы еще раз прослушать в себе ее напутствие. В 23.00 машин, к счастью, почти нет...
 Она надписала книгу: "На 95-ом году жизни". Для нее каждый прожитый день - в счет. Каждое мгновение выстрадано с благодарностью. "На 95-ом году жизни" звучит, как "Спасибо, что живу".
 Откуда мне знакома эта фраза: "На девяносто пятом году жизни..."? Так пишут в некрологах.
 К подготовленной для печати рукописи нашей беседы, которую я передала Анастасии Ивановне для возможных исправлений и ее последующего согласия на публикацию (когда-то это было непременным профессиональным требованием в жанре интервью, чтобы герой визировал текст своей росписью. Ну или хотя бы устно выражал одобрение), я приложила письмо. Хамелеонство, оно же лукавству журналиста заключается в том, чтобы соблазнить собеседника сначала на встречу, а потом уподобиться ему словами и взглядами, говорить с ним на одном языке, солидаризироваться с его позицией, если, конечно, цель - расположение собеседника, а не его разоблачение. Хотя ради последнего тоже имеет смысл прикинуться своим и втереться в доверие. Этим и объясняется стиль моего письма и мысли, в нем изложенные. Была надежда получить ответы на дополнительные вопросы и анализ дополнительных ситуаций, которые я не успела из-за лимита времени озвучить при встрече с героиней.
 Уважаемая Анастасия Ивановна! Здравствуйте!
 Посылаю Вам, как договорились, материал, еще не готовый, а лишь заготовленный для работы. Но после Вашей правки, если она будет, я не притронусь к Вашим словам. Стану работать только над своими. Обязательно сделаю вступление и какое-то послесловие. Надеюсь, что в совершенно готовом виде смогу показать Вам в сентябре, когда вернетесь в Москву.
 Простите, если допустила какие-то вольности. Не умышленно. Беседа с Baми послужила для меня своеобразным духовным толчком. К вере!
 Никогда не была атеисткой. Но с рождения лишена веры, не обрела ее по сей день. Лишь шажок сделала к обретению. Еще мой дедушка - мамин отец - велел бабушке вычеркнуть Бога из сердца, а иконы утопить. У него был свой бог - партия. И он решил, что его вера надежнее. И хотя мои родители беспартийные, но от веры далеки. Так что я - без веры во втором поколении. Не хочу, чтобы пустота передалась моим детям.
 Анастасия Ивановна, я, наверное, глупая и потому не понимаю. Люди ведь разные, и каждый понимает Библейские заповеди по-своему, рискну сказать, приспосабливает к себе.
 И еще о церкви. Не является ли она неким надсмотрщиком над верующими, не обюрократилась ли она? Простите за кощунственную резкость. Все от безверия. От отчаяния. Но мне кажется: носи Бога в себе и держи ответ перед ним как перед собой, перед собой как перед ним. Ведь церковные обряды навязывают некую усредненную веру, общую для всех. А толпа всегда не привлекательна, особенно в среде верующих.
 Учение по выстраданное не становится для учеников своим.
 Оттого и предательства, способность к отречению от одной веры и перехода к более удобной, своевременной.
 Я страшусь машины, заглатывающей души. Такой мне видится церковь. Но душа страдает от пустоты. Что же делать?
 Вера - это интимное, таинственное, не поддающееся объяснению.
 Вы говорили о развлечениях. Молодежь слишком много развлекается? А может быть, это заполнение души - за неимением лучшего. Неопределенность духовная ведет к метаниям телесным, разве нет?
 Я болезненно ощущаю свою духовную невоспитанность и со страхом думаю, кого же и как сама воспитаю? Какую культуру, сама некультурная, смогу возродить?
 Анастасия Ивановна! Вы любезно предложили написать Вам. Я возликовала, и схватилась за бумагу. В продолжение нашей беседы. Мое недоговоренное. Дотерпела до оказии - интервью - и решилась приложить письмо.
 Спасибо Вам! С нетерпением буду ждать возвращения своих страничек. Простите, что с опечатками. Очень торопилась.
 Всего Вам самого-самого доброго!
 Но, увы, письменный диалог не состоялся. В ответ я получила незначительно исправленную рукопись интервью и пару строк на письме: "Читала. Одобрила", автограф и все то же "на 95-м году!" Интервью в еженедельнике "Неделя" было опубликовано в конце ноября 1989 года, поэтому на газете Анастасия Ивановна написала уже "на 96-м году жизни".
 
 Спасибо, что живу
 
 - Анастасия Ивановна, что для вас служит опорой в экстремальных ситуациях?
 - Только религия. Во все годы. Меня в первый раз арестовали в 1933 году, но в тюрьме я была только два месяца и четыре дня. Горький отхлопотал, узнав от своей жены Екатерины Павловны Пешковой, а ей об аресте рассказал Борис Пастернак. В 1937 году меня снова арестовали, и следователь сказал: "Горький умер, поэтому он за вас не заступится". Таи я узнала, что Алексей Максимович просил за меня.
 Я спросила следователей: "В чем вы меня обвиняете?" Они ответили: "Мы вас не обвиняем, мы подозреваем. Вы были за границей и вернулись". - "Это что, плохо?" - "Нет, не плохо, но мало ли? Вам могли дать какое-то задание за границей". Я сказала: "Ну, а вы на что? Десять лет прошло, как я от Горького приехала в 27-м, если за эти годы вы меня ни на чем не поймали, то в чем же сейчас хотите обвинить?" - "Мы вас не обвиняем". Вот такой вышел разговор. И так как статью, по которой обвинение выносят, получаешь только после суда, а на суде я не была, то на Дальний Восток ехала под буквами "КР" (контрреволюция) и "КРД" (контрреволюционная деятельность). Десять лет провела в лагерях. Но я сказала следователям: "Вы только исполнители воли божьей. Если б Бог не захотел, чтобы я ехала в лагерь, то я бы и не поехала". Один следователь говорил: "Она витает в облаках". Другой добавил: "Мы ее опустим на землю". А первый: "Мы ее опустим под землю". И я завершала: "Вот там-то уж мы с вами встретимся, там-то вы от меня никуда не уйдете".
 Значит, Бог считал полезным мне туда попасть и увидеть ту сторону жизни, которую я здесь не видала. Жила в бараке с проститутками, убийцами, воровками, в большом бараке на сто человек. И мужчин таких никогда не встречала, какие там были: они хвастались своими преступлениями. Теперь тех следователей нет на свете, а я еще живу. Судьба идет странными путями...
 Во время войны жизнь на воле была страшнее, чем в лагере. Мы все-таки имели паек, кров. А на воле бежали люди, терялись дети, горели дома, бегущих догоняли пули. Я вовсе не считаю себя героем, что выжила. Раз не умерла, то выжила - какой же тут героизм? А что не бросаюсь ни на кого с местью, так это вот мои рассуждения, что такая была судьба мол. Правда, меня не били, многих били...
 - На притяжении десятилетий мы утрачивали нравственную культуру, наконец, опомнились, забеспокоились, как восстановить, возродить утраты... Можно ли нравственную культуру воспитать в себе или она передается генетически?
 - Генетически многое дается, безусловно. Это нельзя не принимать во внимание. Но есть ведь люди самородки, тот же Ломоносов. Образование необходимо. Но мы знаем очень много образованных мерзавцев. Не каждому оно идет впрок. Человек может все вглотнуть в себя, а сам не бороться ни с какими дурными желаниями, знакомствами, идти по линии наименьшего сопротивления.
 - Что входит в понятие нравственная культура?
 - Я по собственному опыту знаю, что покой приходит главным образом тогда, когда человек делается верующим. У каждого это идет совершенно по-разному. У кого от несчастного случая, у кого -от размышлений, у кого - от того, что читал иного об этом. По-разному...
 Библией даны человеку десять заповедей: чего не надо делать. Я сейчас особенно обращаю внимание на пятую заповедь. Она гласит: чти отца твоего и матерь твою и благо ти будет и долголетен будешь на земли. Будет благо в ответ на то, что почитаешь единственных двух людей, через кого явился на свет.
 Я наблюдаю в мои старческие годы, как люди, нарушающие эту заповедь, нередко уходят из жизни. Несколько лет назад познакомилась с молодой комсомолкой, которая очень хорошие стихи пишет, вероятно, будет печататься, она учится в университете, изучает два-три языка. Когда она первый раз ко мне пришла, я сразу задала ей главный вопрос: как у вас дома, какие отношения с родителями? Она ответила: "С матерью полный контакт, а с отцом никакого, он меня не понимает". Я подумала: но ведь ты его тоже не понимаешь. Рассказала ей про эту заповедь: "Если вы не хотите подпасть под наказание, создавайте контакт с отцом, ему это не обязательно, он содействовал вашему рождению, он вас воспитывает, частично кормит, потому что мать тоже работает, и никогда вы ни с каким человеком, как с матерью и отцом, не будете в таких однородных отношениях. Можете дружить, можете любить, но вы явились на свет только от этих двух особей, поэтому, как бы ни хотели от них отбрыкнуться, вы таинственно с ними связаны: и генезисом ваших черт, и даже без генезиса чувством благодарности за то, что получили жизнь..."
 Другая моя знакомая говорит сейчас "моя мама", а раньше говорила "моя мать": "Моей матери сорок восемь лет, а мне двадцать шесть, обе работаем, друг от друга не зависим, почему она может требовать, чтобы я приходила домой не поздно?" Я ей возразила: "Но она вас воспитала! Она ваша мать, а вы ее дочь". Она прислушалась к моему терпеливому повторению. Уже на мать не жалуется, живут мирно, вместе. А та комсомолка месяца через три после первой встречи пришла ко мне, я спросила: "Как у вас с папой?" - "Мы стали разговаривать. Он начал относиться ко мне как к взрослой, а раньше мне казалось, что я для него девчонка, и потому не хотелось с ним общаться". Прошло три года. Теперь у нее прекрасные отношения с отцом. Значит, сумела повернуть. А другие... Вы слыхали про моего племянника Георгия Мура, сына Марины? Он, может быть, и любил ее, как медвежонок любит медведицу, но он ее нисколько не почитал. И ушел очень рано, в 19 лет...
 Знаю супружескую пару. У них единственная дочь была. Она не только не почитала мать, но даже не любила ее, не заботилась о ней, когда подросла, не чувствовала за собой долга. И ушла из жизни-красавицей была - ушла довольно быстро от рака. Так, смотришь, несколько случаев с близкими мне людьми: как только нарушают эту заповедь, нарушается жизнь, устройство жизни, равновесие, и человек, по болезни ли, по навету какому, уходит. Когда мог бы еще жить.
 В католическом пансионе, где я воспитывалась, нас учили: человек живет в борьбе с собой, он должен выработать свои моральные устои и не нарушать их, не причинять зло окружающим... Вот еще такая история. У бабушки с дедушкой жила любимая внучка. Они ее буквально на части рвали своей любовью. Позволяли все, чего ей хотелось. Когда сразу дважды "все", начинаются капризы, внучка стала дерзить, превратилась в маленькую злючку. Я не могла на это спокойно смотреть и рассказала капризнице про веселую игру из своего детства: "Заведи тетрадку, раздели на две части страницу. Разграфи по числам. Когда поймаешь себя на дурном поступке, злом слове, ставь себе минус в этот день. За хорошее, доброе-ставь плюс. А потом подсчитывай, сколько минусов заработала за день. Очень полезная игра".
 - А какие у вас отношения с сыном?
 - Мы с сыном очень разные, потому что он пошел в своего отца. Наружностью похож на меня, а характер другой. Но и теперь - мне 95, ему 77 - он у меня бывает, каждый день звонит, справляется о здоровье, помогает во всем, в чем я нуждаюсь, хотя и сам уже в возрасте и у самого семья. Хорошо исполняет заповедь.
 Мы посланы жить, значит, должны прожить. Но я осуждаю в людях, особенно в молодежи, их стремление главным образом к развлечениям. И очень мало - к знаниям. Скажем, человек окончил школу, работает на каком-нибудь скромном месте, отработал, пришел домой и начинает развлекаться, упуская основное: мы живем для того, чтобы внутренне расти, познавать, обращаться к своим ошибкам, исправлять их. Я часто вижу, люди совсем не стремятся к исправлению ошибок, к одним добавляют другие, потому что не воспитано в них чувство долга. Ведь можно жить по долгу, и жить неплохо. Потому что плохо начинается там, где человек не исполняет долг. С чувством долга гораздо легче жить. Хотя и труднее: надо все время бороться - со своей ленью, равнодушием, в том числе равнодушием к покаянию, которое так нужно. Когда живешь как попало, накапливается внутренняя тоска, но рано или поздно приходишь к необходимости покаяться. Нужно стараться, чтобы это время пришло раньше...
 Какие дикие драки видела я в лагере! Как женщины насмерть убивали друг друга. Я не могла допустить, чтобы при мне убили человека, поэтому бросалась и старалась разнимать. Правда, они, какой бы низкий уровень у них ни был, понимали, что разнимаю их для их же блага, чтобы не добавили срок за убийство. Если одна хватала полено и бросалась на другую, я повисала у нее на руке и говорила: "Опомнись! Ты получишь срок!" И так шесть лет. Постоянные драки. А многие сидели равнодушные. Сидит старушка и вяжет. Я говорю: "Видите, что они делают?" - "Наплевать, пускай, два паука, что я буду спасать?" - "Это не два паука, это две души, они потом могут покаяться. Одна из них может стать убийцей - надо же удержать!"
 Через шесть лет у меня уже не было сил ввязываться в драки. Тогда изобрела другой способ разнимать. Брала большую кружку воды и лила за шею дерущимся. Очень хорошо помогало.
 Меня перебрасывали из лагеря в лагерь. Помню, попала в маленькую комнату: нас две старушки и с нами озорная девушка. Нарочно озорничала. Раздевалась зимой донага и бегала по зоне. Конечно, охрана ее сейчас же ловила, велела одеться... А иногда она приходила замерзшая и начинала топить печь. Кедровые дрова мгновенно нагревали печурку и получалась такая дикая жара, что мы не могли дышать. А девушка говорила: "Я замерзла. Вам жарко, подите погуляйте". И мы действительно - ну, такая хулиганка, что с ней делать - одевались и шли гулять, и вот как мне удалось обойтись с этой Наташей Панченко - так ее звали. Может быть, вспоминает меня, если жива. Она из воровок была. Однажды опять затопила. Мы гуляли-гуляли, пришли, она все топит. Я прошу: "Наташа, хватит". Она мне угрожающе: "Чтоо-о?" Мол, как я смею ей указывать. Я продолжаю: "Больше не топи, мы не можем терпеть". Тогда она хватает бревно и бросается ко мне. Я наклоняю голову: "Бей!" Она этого не ожидала. Я могла получить по голове, но не рисковать жить нельзя. Она с матерным ругательством бросила бревно. Где-то у нее все же оставалось чувство, что я ей в матери гожусь. Ее удивило, что я - каэровка - вдруг показала себя такой смелой.
 В другой раз увидела Наташу, которая шла по зоне и шаталась. Выпила. И если конвой ее увидит, то посадят в карцер - на хлеб и воду. Я, подходя к вахте, взяла ее под руку: "Крепко держись за меня". Провела через вахту. Мне тогда было все-таки лет 45-46, еще были силы. Привела в нашу комнату, уложила, и она уснула.
 Потом нас разлучили - меня перевели в другой лагерь. Наташа вскоре освободилась и прислала мне с воли письмо. Невиданный случай, чтобы воровка... Воры презирают неворов, говорят: у вас на лбу написано "работать", а мы никогда работать не будем, чужой работой проживем... Несмотря на это, Наташа Панченко прислала мне письмо: не могу забыть, как вы меня спасли, сколько я с вами хулиганила, а вы со мной добром. Вот такое покаянное письмо. Она чувствовала, что это большое благодеяние с ее стороны, что она - воровка - пишет презренной каэровке, да еще старухе. Видите, какие бывали любопытные переживания.
 - Вы говорите, что каждый человек должен исполнять свой долг, а в чем ваш долг сейчас?
 - Сейчас? В интервью. Меня много лет уже спрашивают - я говорю. Но силы иссякают, совсем не получается отдыха. А потом, а же пишу. Пока могу - буду писать. У меня семья. Внучки, трое правнуков. Сколько могу - помотаю им. Покуда росли внучки, учила их языкам. Одну из внучек мне привезли в ссылку, ей было пять лет, и она со мной прожила несколько лет. Мы осуждены были жить в Сибири до смерти, но Сталин умер раньше нас, а новое правительство освободило. Сейчас внучке сорок один год, а когда уезжали из ссылки, ей около девяти было, и мы с ней говорили только по-английски. Она усвоила язык как родной. Окончила школу, институт - английское отделение - курсы добавочные, чтобы работать в "Интуристе"; изучала историю Третьяковской галереи, русской живописи, иконописи... Водит экскурсии и этим зарабатывает. Ее дочка - Оля Мещерская - замечательно рисует. Ей 13 лет. У этой девочки внезапно умер отец - во время сердечного приступа три года назад. На нее это очень подействовало. Он всегда, как она напишет картину, окантовывал, рамку делал. У матери не было ни сил, ни времени этим заниматься, поэтому Оля стала охладевать к живописи, пишет, но гораздо меньше, чем раньше. Она научилась вязать и в свободные часы вяжет с увлечением. А я радуюсь, потому что в будущем это даст ей возможность подработать при необходимости. И на нервы это хорошо действует. Марина в пожилые годы очень любила вязать, когда чувствовала, что устала, писать не может...
 Так что у каждого свой долг. Если человек верующий, то он может узнать, в чем его долг, от священника. И старый человек тоже может дать хороший совет. Мало думают молодые о том, что время уходит. А потом спохватываются: куда ушла жизнь?
 Человек создан по образу и подобию божьему, но забывает этот образ и грешит, соблазняется злом, делает то, что легче. Действуют люди не думая - вот что страшно. И не спрашивают себя: зачем я на свете живу? Добро и зло, мол, пустяки, старухи болтают. А это не старухи болтают, это правда, что есть добро и есть зло. И надо различать и знать, на чьей ты стороне. Если живешь как попало, так у тебя и жизнь такая будет. Когда-нибудь раскаешься, а поздно - годы ушли.
 
 P.S. Анастасия Цветаева скончалась 5 сентября 1993 года. В возрасте 98 лет.


Паровозики
(две беседы с певицей Еленой Камбуровой)

 У каждого человека, наверное, есть вещи, с которыми связано для него значительное. В квартире певицы Елены Камбуровой каждый сантиметр стен, пола обжит, сообщает хозяевам и гостям полезную информацию. Хозяевам - о них самих, какими были миг назад, десять мигов назад. Гостям - о хозяевах, какие они есть, из чего состоят, как формировались. То есть ступени, этапы пути в этих, на взгляд постороннего, безделицах, сувенирах, вроде деревянного идола какого-нибудь острова, в пластинках, в фотографиях.
 Но фото - ближе и значимее. Это как иконы, иконостас-ликоностас. Безгласные - глазные - молитвы к людям-паровозикам, которые везут нас к нам самим.
 
 - Елена Антонова, когда у нас еще нет или уже нет веры в себя, находятся люди, вещи, происходят события, которые возвращают нам эту веру. Если вы храните эти вещи: статуэтки, пластинки, фотографии - значит, они для вас много значат, в них - опора, вы - в них? Вы человек привязчивый к людям, предметам?
 - Может, я выскажу крамольную мысль, но я привязываюсь легче, охотнее к животным, к творениям природы, к местам, чем к людям. К людям привыкаю медленно, трудно. Не всех, к кому даже привыкну, душа допускает к себе. По-настоящему близких немного. Может, оттого что не умею легко и всех прощать. По-христиански. Не нахожу оправданий, как ни уговариваю себя порой, для человека убившего, укравшего, совершившего подлость. Я строга к людям. Но не из стремления оградить себя от плохого. Просто не могу переступить через барьер, который грешник сам воздвигает вокруг себя. Жалею его за крест, что он взвалил на плечи, но не умею побороть в себе отчужденность к нему. Может, это уже мой грех?
 Меня всегда привлекали люди истовые, умирающие от внутреннего пожара и воскресающие от желания гореть еще и еще.


Беседа с Еленой Камбуровой в ее квартире 5 октября 1989 года
 
 - Что вас завораживало в Леониде Енгибарове?
 - Его влюбленность в дело, уверенность в себе, абсолютное ощущение музыки, ритма. То, чем он занимался - это ритм. Действительно трагический клоун, с осенью в душе, по-разному называли... Он мог о своей профессии говорить 24 часа в сутки. Для него это было все. Сама себе в тот момент я была совершенно не интересна. Даже когда у него была сумасшедшая, мне кажется, мысль, чтобы мы вместе сделали программу, тогда я не была к этому абсолютно готова. Вот я, может быть, сегодня к этому готова и, может быть, пошла на это, зная, что я там буду маленьким дополнением и что все равно он заполонит собой все. Когда он появлялся на манеже, вокруг возникала одушевленная материя. В нашем общении я была благодарным слушателем.
 В свое время я дружила с Роланом Быковым, который в какой-то степени тоже человек-монолог и тоже было интересно все время его слушать.
 - А Фаина Георгиевна Раневская?
 - Тут-то нас точно чудо свело. Вдруг включить радио в тот самый момент, когда я читаю горьковскую "Нучу", написать письмо в редакцию, которое начиналось словами: "Я впервые пишу на радио"... Для меня было чудо получить такое письмо, правда, я не сразу решилась познакомиться после этого с ней. Прошло еще несколько лет.
 Мой знакомый ехал к ней, и я попросилась с ним, было очень смешное первое посещение, потому что он к ней ехал не званный, она не из деликатных людей и ясно дала ему понять, что он приехал без звонка... И вот в момент ее гнева она увидела меня: "А вы кто?" И я вынуждена была сказать. И тут же поменялась интонация, она сказала: "Деточка, как хорошо, что вы не фифа".
 С этого началась как бы наша... Прошло еще какое-то время, она переехала с Котельнической набережной в Южинский переулок и последние годы ее жизни я у нее очень часто была, все как-то не верится, что не надо туда ехать... Я вырывалась из своей суеты... Я очень люблю слушать классическую музыку, хоровую, но такая суета, занятость и в общем, непонятно что, что нет сил, чтобы просто сесть и слушать. Я или в наушниках где-то, или едучи куда-то... ужасная какая-то жизнь. А тут вырывалась, брала свои пластиночки и к ней, особенно летом, в 82,83,84... эти лета... Театр уезжал, те, кто ее посещал, тоже уезжали, а она даже не могла выехать на дачу, потому что так безумно любила свою собачку, что ей некуда было с ней выехать, и она с ней просиживала в полном одиночестве. И я, конечно, счастлива, что нарушала его. Нарушала не столько собой, сколько музыкой, и надо было видеть, как она слушала музыку.
 - Наверное, для того, чтобы не быть суетливым, нужен иной внутренний мир?
 - Да, сейчас очень сложно, как будто бы все сговаривается: вот так, эдак, обрастаешь и друзьями, и знакомыми, и то и другое, и с тем надо встретиться. В этом смысле фильм "Жил певчий дрозд", мой любимый фильм, это про меня. Я завидую людям, которые встают с утра и занимаются только своей профессией. У них хватает сил отбросить остальное. Я же на сегодняшний день только пытаюсь это сделать всеми силами, правдами и неправдами, но мне плохо удается.
 - А Фаине Георгиевне удавалось?
 - В общем, удавалось... У нее был довольно закрытый дом, она мне не раз говорила о том, что: вы понимаете, что я, конечно, не одинока, я могу... и тут же, конечно, будет масса людей, но я всех... а вас, деточка, я хочу видеть.
 - Она сознательно себя ограждала?
 - Ограждала очень сильно.
 - Именно с целью сберечь себя для работы, для искусства?
 - Конечно, от суеты. Ну, право же, люди раньше жили... во-первых, не было вокруг нас столько еще суеты и информации, уж не говорю о сегодняшнем дне. Если взять только печать периодическую. Даже одно это уже ввергает нас в суету.
 - Читаете много?
 - Пытаюсь читать, но мне нужно работать с пленками. Тяжелейшее сознание упущенного времени, которое... плохо, говорят, жаловаться, но я заменяю слово жаловаться словом констатировать. Я констатирую, что у меня было своровано очень много времени. Организацией, в которой я работала, очередями, в которых я стояла, я не говорю про общественные очереди, только очереди то к начальству, то еще куда-то, к доступности аппаратуры. Миллион потерянного времени зря. Я понимаю, если бы я его потеряла, в природе растворяясь, не знаю, работая с животными, а это просто пустота, которая может родить только пустоту. Это осознание сейчас происходит: что времени очень мало, а могла бы сделать очень многое, в общем, страшно.
 - Помимо того многого, что давало одно общение с Раневской, она вам что-то советовала в творческом плане? Или вы такой человек, который все предпочитает решать самостоятельно?
 - Дело в том, что мне не очень хотелось ее загружать. Мы говорили на другие темы. Я старалась ее больше слушать: рассказы об Ахматовой, о старом театре. К сожалению, она часто спрашивала меня о моих делах, и я буквально начинала плакаться ей в жилетку, она вынуждена была это все слушать, а мне не хотелось взваливать на нее свои проблемы.
 
 Перед нашей беседой я слушала, как Елена Антоновна репетирует песню Жака Бреля "Вальс на тысячу тактов".
 Театр эстрады. Москва. Осень 1966. Концерты Бреля. Она попала на последний. Потрясение от "врастания" в его поле. Сразу после его отъезда состоялись концерты, в которых она выходила на ту же сцену в группе артистов. Из группы она явно тянула на соло - парила над сценой - и чувствовала себя талантливой, всемогущей. Открывала в себе то, о наличии чего сама не подозревала. Так велико было поле Бреля!
 
 - Чем вам интересен Жак Брель?
 - Я не знаю другого такого артиста, который бы так выкладывался на сцене.
 - Эдит Пиаф?
 - Я не видела ее на сцене. Может, она гениальна, но моя привязанность - Брель. Такая степень благородства в искусстве, честность, при том, что он находился в коммерческом искусстве. На Западе все коммерция. И умудрится при этом думать прежде всего о духовной стороне творчества - это удивительно! И обидно сейчас с наступлением такой массовой ужасающей культуры обидно за тех людей, для чего же это все было? Если это все выродилось вот в такое...
 - Вы думаете, они зря работали, зря бились, зря жили?
 - Нет, не зря, хотя бы потому, что это поколение было пропитано ими. А сейчас мы все больше и больше приближаемся к состоянию, когда искусство может быть ненужной игрушкой в руках человечества. У актера жизнь мотылька. Очень важно, как его сегодня понимают, как относятся.
 - Как вы нашли свой образ?
 - Я не искала. Это органика. Мне помогли песни Окуджавы, Новеллы Матвеевой, когда они меня нашли, я поняла, что именно такие песни для меня единственные. И потом уже я искала их. Я говорю на таком языке и не могу говорить на другом, скажем, на языке эстрадных певцов.
 - Ваша библиотека - это любимые книги ваши, мужа, случайно подобранные?
 - Библиотека - это моя боль. Библиотека ради библиотеки - я не из тех людей. Мне хочется, чтобы у меня были все книги настольные. Книги, которые берешь и там у меня уже все отмечено, я люблю отмечать в книгах. А больно оттого, что масса книг нечитанных. Обожаю читать, но не успеваю. Не помню себя сидящей днем с книгой, все на ночь, в транспорте, в поездках.
 - Общаясь с личностями сильными, энергетически подавляющими вы чувствовали, что меняется ваш внутренний облик?
 - Можно это чувствовать-не чувствовать, но то, что он меняется, совершенно точно. Я думаю, что общение с Ларисой Критской, пианисткой, которая со мной работала долгие годы, самые трудные годы, когда меня со всех сторон били, конечно, очень многое мне дало. Мы очень разные с ней. Лариса - человек яркого темперамента, и с агрессивным, я бы сказала, отношением к тому, что ненавистно ей, без дипломатии, человек, влюбленный в литературу. Может быть, как раз все мои литературные привязанности были продиктованы тогда ею, она просто говорила мне, что надо читать. И круг музыкальных привязанностей тоже... Но тогда это не ощущалось, так, как, допустим, сейчас, когда мы с ней давно расстались... она эмигрировала...вот так...
 - Судьба сводила вас с этими людьми или вы искали именно таких людей? Тянуло к ним?
 - Нет, я никогда не искала. Судьба. Во всех случаях.
 
Беседа с певицей Еленой Камбуровой в Москонцерте
31 октября 1989 года
 
 - Как вы познакомились с Мансуровой?
 - Одна из студенток училища, куда я поступала, она уже училась на втором курсе, сказала мне, что в принципе таких как я и нужно брать, она слышала, как я читала, и добавила, что очень важно, чтобы меня послушала Цецилия Львовна Мансурова. Я впервые услышала это имя. Студентка сказала: вы просто или домой к ней подойдите, или в училище. И тогда я действительно пришла к ней домой. Она, конечно, на разрыв - и туда и сюда.
 - Не страшно было идти домой к великой актрисе? Или от незнания того, к кому вы идете, страха не было?
 - Да, от незнания, конечно, поэтому и пошла. Страх был. Он вообще во всем сквозил, что касается поступления. Это тяжелая история. Хорошо помню, что Мансурова очень спешила в училище, она недалеко от училища жила. И по дороге она говорит: вы можете прямо вот сейчас что-нибудь мне начитать. Не помню, что я ей начитала. Она меня сразу поразила необычным характером. Таких как Мансурова просто нет... Можно быть прекрасной актрисой, но в жизни как-то вот так... никак... нейтрально все, а она очень яркая, очень любимая, мы пока шли, она со всеми раскланивалась, все ей улыбались, в лучших традициях любви к человеку. Тут лед сразу был прорван, и она сказала, чтобы я к ней пришла еще через какое-то время.
 Я пришла к ней домой, и она меня уже серьезно послушала. И я что-то спела. Она сказала какие-то очень хорошие слова и добавила: ну, у нас могут не взять, у нас же этот идиотизм, что нужны и рост, и внешняя представительность... И действительно, когда я на третьем туре читала, меня чуть было не взяли, Мансурова говорила: вот кого надо брать. Но все-таки меня не взяли. После этого началась наша дружба.
 У меня началось тяжкое время. Мне негде было жить. Я исчезла из ее поля зрения. Я знаю, как это тяжело, тогда нависаешь на человека со своими... пользуясь... Я тогда ничего ей не говорила. Иногда звонила по телефону, что вот, работаю, все в порядке. Когда у меня чуть-чуть стали получше дела, тогда я начала приходить к ней в гости.
 - Когда вы пропали из ее поля зрения, это вы работали в Подмосковье?
 - На стройке. Строила железнодорожную станцию. Был, без дураков, тяжелый период. Как я вообще выдержала? И жить негде было, я маме говорила, что у меня здесь все в порядке, она не знала, в каком я положении. Что называется, между небом и землей, ни одного человека знакомого в Москве, кроме Мансуровой, которую я не имела права обременять.
 - Потом она с вами занималась?
 - Нет. Но мы подружились. Она очень обрадовалась, когда я потом, будучи студенткой циркового и эстрадного училища, куда меня приняли, прочитала горьковскую "Нучу". Она тоже читала ее на радио. И была счастлива именно тем, что не ошиблась во мне. Я помню, что на днях рождения дома я обычно не пою, но тут было исключение. Мы с Ларисой Критской приходили к ней, и я пела
 - Вы с Ларисой Критской уже тогда были дружны?
 - Да, мы с 66 года знакомы. И до последнего бывали у Мансуровой. У нее прелестная квартира... рояль... Она настолько была энергетически насыщена, даже просто снимаешь телефонную трубку, и "аллё" на том конце обычно... это другая интонация, особенно сегодня у людей... усталая, уже усталая, она же всегда жизнерадостно, даже кокетливо: "аллё-о". Всегда на подъеме. Я не знаю, сохранилась ли эта видеозапись, ее снимали, она рассказывала о Вахтангове. Она там такая, какая она есть, потому что она не притворялась никогда. На ТВ она такая же, как дома. Не делилась.
 - Она не была одинока?
 - Во всяком случае так вот об этом впрямую я не помню, чтобы она, в отличие, допустим, от Фаины Георгиевны, которая говорила: смертная тоска, смертное одиночество, все ушли. Нет, она никогда об этом не говорила, все время была в гуще, она совершенно другая, чем Фаина Георгиевна, очень общительная, масса знакомств, училище, ведь Раневская нигде не преподавала, наоборот ограничивала себя от общения. Поэтому Цецилия Львовна никогда не казалась одинокой.
 - В каком случае вы доверяетесь человеку полностью и доверяетесь ли?
 - Я мечтаю о таком человеке, которому можно было бы полностью довериться, но я такого не нашла. Мне очень необходима... плетка - не плетка, в общем, работа без дураков, но с человеком, которому я бы действительно доверяла. У кого-то не хватает, как мне кажется, вкуса, я могу ошибаться, конечно, но все те, кто имеет отношение к эстраде, это... просто мы в разных мирах живем - я и они. Это не мое. Театральные режиссеры ... им не до меня. То есть они хотели бы вроде заниматься мной, но не получилось... Сколько таких прожектов было.
 Ролан Быков. Ну, конечно, он мог бы сделать со мной интереснейшую программу, и были у него задумки, но... Никогда я не становилась главным делом хотя бы на время для кого-то из них. Ни для Мотыля, ни для Анатолия Васильевича Эфроса, ни для Быкова.
 - А что для этого нужно было? Может быть, большей активности от вас?
 - Наверное, у меня не хватало такой назойливой настойчивости. К сожалению, я не такой человек. А потом, вся обстановка вот в этой организации (Москонцерт), когда ни копейки ни на что, она не потратила на меня ни копейки, я, оказывается, ни на что не имела права, ни на режиссера, ни на кого...
 - Вы для них самый бесценный человек?
 - Да, очень бесценный. Вот именно. Поэтому денег у меня самой никогда не было. На альтруистических началах я тоже не могла никого из них эксплуатировать. Я же помню, когда я пришла в Москонцерт говорить об Анатолии Васильевиче Эфросе, о том, чтобы с ним заключили договор, мне сказали, что это не наш режиссер, вот он сделал одну эстрадную программу, очень интересную, рассчитанную на интеллигентного зрителя, она один раз прошла в концертном зале "Россия" - и все... Это им не выгодно.
 - А ваша борьба с рок-музыкой...
 - Да разве это борьба! Я только выражаю свое мнение. Борьба разве что заключается в том, что я выступаю, но масштабы моих выступлений так малы, если бы была хоть какая-то часть аудитории, которая увидела бы во мне альтернативу року и стала бы приходить ко мне, я бы могла захватывать этих зрителей... Имею в виду не только себя. Если б мы смогли отвоевывать часть аудитории.
 - Думаете, что это надо?
 - Так вырастает же совершенно другое общество. Ведь это же не просто, вот слушает человек музыку и все. Но ведь это же очень влияет на весь строй его жизни.
 - Может быть, тогда облагораживать рок?
 - Я хотела бы увидеть, как можно облагородить рок и какая революция должна произойти с этими ребятами, чтобы они этот облагороженный рок могли воспринимать.
 - Но ведь это все равно не ваша аудитория?
 
 - Так это она сегодня не моя, потому что она с детского сада слушает рок-музыку. Это ничего не значит... Она могла быть моей, могла бы слушать чтецов... Ведь я любую программу чтеца, даже среднего, не променяю на рок-панораму!
 - Но это уже воспитание...
 - Воспитание, правильно, но начинать надо с детского сада. И с генного фонда, когда их родители уже были... когда еще с 37 года всю интеллигенцию вырезали. Что ж вы хотите? Да еще вот это все, дебильная вся эта история...
 - Ну вот почему вы такая выросли? Почему вас не испортил детский сад, школа?
 - Меня воспитало потихонечку, может быть, все-таки то, что я хотела быть в театре. Вольно или невольно сразу потянулась к стихам, потом вольно или невольно начала различать плохие и хорошие стихи, потому что я очень неразборчива... я сама писала стихи, мне казалось, что они прекрасны, а на самом деле это была настоящая посредственность, я просто зарифмовывала свои мысли. Это не поэзия.
 - А как театр возник на горизонте? Родители на это повлияли?
 - Я бы не сказала. Время такое было, как-то не принято было, чтобы нами уж так сильно занимались... Меня формировало наше радио, с утра до ночи слушала его, и жила по измерению вот этого бодрячества.
 Я родом из маленького украинского города Хмельницкий. Мама - врач, отец - инженер. Почему, откуда у меня возникла мечта о театре, о том, что буду актрисой, непонятно даже мне самой. Наверное, то был зов свыше, иначе не объяснить. Ну, видела я в своей провинции один-два спектакля, конечно, они произвели на меня впечатление: все как в жизни! - но почему это связалось с тем, что я сама должна быть в театре? Я жутко закомплексованная, боялась публичного одиночества, казалось бы, не мое это дело - сцена. Но тем не менее приехала в Москву и попробовала поступить в театральное училище имени Щукина.
 - И потом влияние тех, кого вам посчастливилось встретить на пути...
 - Да уж, конечно. Я даже помню, что песни Окуджавы и Новеллы Матвеевой... я не сразу поняла их огромное отличие от всех остальных. Только когда начала их петь, прочувствовала, в душе началась работа.
 - Как получилось, что вы записали "Орленка"? Очень необычное, неожиданное исполнение.
 - "Орленок"... Как только я попала в эту организацию - Москонцерт - с песнями Новеллы Матвеевой, Окуджавы, мне сразу за пессимизм приклеили ярлык...
 
 (Проходивший мимо мужчина поздоровался с моей собеседницей и спросил: "Сколько вы стоите?")
 
 - Это всегда так спрашивали: сколько вы стоите?
 - Нет, это сейчас. Мы сейчас на нулях больших, потому что купили звуковую аппаратуру, нужны деньги на свет, но это уже особая история... Нельзя творчество закабалять денежными рамками. Сначала, когда я здесь работала, оно было в жестких рамках цензуры, зато сейчас в рамках выгоды, денег. Надо как-то существовать, и это очень трудно. Сейчас вообще спад интереса к искусству, тем более к серьезному, требующему работы мысли, души. Мы еще как-то можем, существуем, а кто-то совсем нет. Крест. Ужасно. Я стараюсь об этом не думать...
 - Самоокупаемость, самофинансирование помогут артистам - так говорили...
 - Каким артистам? Вот Хазанову, и пятерым еще, и этим рок-бандам, а все остальные - как? Как может чтец себя окупить? Или скрипач? Когда у нас абсолютно полный ноль зрительский. Каким-то чудом мы еще выползаем, с большим трудом....
 - Вернемся к "Орленку".
 - Как раз тогда появился молодой режиссер и предложил мне сделать цикл из песен о гражданской войне. Я раньше очень любила эту песню - "Орленка". И, убрав последний куплет, который я никак не могла произносить: "У власти орлиной орлят миллионы, и нами гордится страна"... Удивительно, такое ощущение, что этот куплет был дописан Шведовым просто по какому-то указанию. Я убрала его, и, к счастью, никто мне за все эти годы не сказал, включая самого Шведова: а где же куплет? В этом цикле, мне кажется, были заложены и человечность, и доброта, так я чувствовала. Боль за вечно уходящих молодых, которые не возвращаются, уходя.
 - Этот цикл помог вам выйти в эфир?
 - Да. Сначала в Москонцерте меня с ним же просто уничтожили, то есть вместо того, чтобы наоборот, казалось бы... Собралась целая куча. И директор Москонцерта... Они кричали: она по трупам ходит! В каждой песне трупы! "Орленок" - труп, "Там вдали, за рекой" - труп, "Гренада"... Везде умирают! Вся эта интонация!
 Но в мажоре меньше талантливых стихов. Любая размышленческая интонация кажется грустной. В общем, меня разнесли. В это время как раз Ролан Быков очень хотел со мной работать и благоволил ко мне. Когда он узнал про эту историю с Москонцертом, он созвал своих комсомольских вожаков, они меня послушали, тогда речь шла о выдвижении на премию Ленинского комсомола. И вот пришла в голову мысль, как мне помочь - этот цикл выдвинули, он получил премию, но с большим трудом, потому что худрук Москонцерта и директор лично ходили не помню куда и говорили о том, что это политическая близорукость - давать такому человеку лауреатское звание, они буквально требовали дать премию молодежи Москонцерта. Не мне, а молодежи Москонцерта! За меня вступилась "Комсомольская правда". Короче, началось сражение. И наши победили.
 Хотя, думаю, что, может быть, лучше даже, чтобы у меня и не было этой премии, потому что потом у меня началось все еще хуже. То есть со званием я стала виднее, что ли, и любой идиот из идеологической сферы любую песню просматривал буквально в лупу, придирались, маразм был невероятный. Они шли на мои концерты по афише: "лауреат", - и приставали ко мне с несуразными требованиями, претензиями: "Вы должны быть с нами или против нас", - заявляли мне. Но я и тогда понимала, что я-то как раз больше, чем они, сражаюсь за человека, за его достоинство, а меня все время обвиняли в том, что я буквально антисоветской пропагандой занимаюсь.
 Страшные были времена. Сколько здоровья мне это стоило! Зато в Москонцерте все было в порядке, тихо-спокойно: ни концертов, ни денег... И конечно, сейчас осознаю задним числом, что это была рабская работа с большой нервной ненужной отдачей, потому что если бы она была только на зрителя - это другое дело.
 - Вы говорите "была"... Произошли изменения?
 - Тогда я работала в Москонцерте. Сейчас нет. И при всех сегодняшних сложностях, я считаю, все-таки несоизмеримо легче стало дышать, творить. С меня свалился этот груз, это клеймо человека, который идет все время как бы в разрез, что ли... все не то, что нужно советскому народу... Москонцерт - огромная организация, а человеком здесь никогда никто не интересуется. Артиста оценивают только так: проходит он у публики, пользуется успехом? Никто никем не занимается.
 Если бы я занималась только собой, я была бы счастливым человеком. Но у меня масса суеты вокруг, и я не знаю, как с этим быть, то есть у меня пока что нет возможности с этим сразиться по-настоящему. Проходит день - и я опять: ну вот как я его провела? Я ведь не провела его так, что утром встала, распелась и начала смотреть клавиры, допустим... Приходит второй день - опять то же самое. Куда-то надо идти, кому-то что-то доставать, где-то что-то выбивать... Такая, видно, моя планида. Я недавно смотрела выступления сборной СССР по художественной гимнастике - чемпионок мира - полтора дня их наблюдала и завидовала им всякого рода завистью. При том, что у них и жизнь мотылька, и вообще масса проблем, но это такое счастье - на какой-то период хотя бы все сделать на профессию... Я только размышляю.
 
 Три предмета в ее квартире из дома Раневской: секретер, тахта и столик. В последние годы они были самыми близкими Фаине Георгиевне. Жила в их тесном окружении. Из Таганрога приехали сотрудники музея, посмотрели на них и отреклись, оскорбив: "не товарный вид". Камбурова поставила к себе - ей и нужен "не товар". Тахта огромная, ужасно неудобная, с какими-то ямами, которые Фаина Георгиевна вечно закладывала, замащивала подушками. Но Раневской эта тахта досталась от ее учительницы. Дорога была тем. Как и Камбуровой. От учителя - к ученику. Нераскрывшиеся учителя. Ни Раневская, ни тот же Леонид Енгибаров не реализовали мощь своего таланта. Сложная судьба учителей и, как следствие, - сложная судьба ученицы? Камбурова ощущает, что многое из заложенного в ней так и не находит выхода, пропадает. Но остается надежда, что все-таки не пропадет, что есть еще время. Она себе снится с занесенной для шага ногой, но застывшей в этом замахе, порыве.
 
 С талантливыми людьми трудно дружить, быть в близких отношениях. Либо забыть себя полностью, либо постоянно метаться между своим самолюбием, эгоизмом и потребностью в дружбе... И все-таки ее тянуло к людям высоким духом, талантом, мыслями. Можно сказать: судьба сводила. Можно: судьбу вело. Вело ее сердце, которое нуждалось в глубине. Чтобы тонуть, пока хватит воздуха. И она тонула в энергии тех, кто превосходил ее. Это превосходство не унижало, не угнетало, так как она не сопротивлялась диктату, признавая право на подобное отношение к себе, не чуралась быть комочком, незаметным, излучающим благодарность. Она не претендовала на внешнее равенство, потому что чувствовала: ей не хватает внутренней зрелости для ощущения себя равной этим великим людям, так счастливо одарившим ее вниманием, добром.
 Из преклонения перед Богом может вырасти раб, а может - личность. Поклонение во благо тому, кто кланяется без умысла отнять, а с потребностью отдать. Пора ученичества бесконечна для жаждущих совершенства, для ищущих себя.
 У каждого, наверное, есть люди, с которыми связано для него полезное. Эта связь может быть невидимой. Она - в нас. Она - мы. Такие, какими стали под влиянием "говорящих", памятных предметов, под воздействием людей, что теперь уже не с нами, но в нас, как ангелы-хранители, как творцы, может, даже не ведающие, что кого-то сотворили. Еще как сотворили! Нам не указывают, что делать. С нами просто общаются, а, оказывается, учат. Воспитывают больше, чем если бы направляли, советовали, ограждали.
 Мы - губки. Впитываем, когда питают, а потом сами идем питать. Отдавать полученное. Узок круг общения. Он формируется с жизнью и зависит от того, к общению с кем ты готов. Твой внутренний мир готов. До кого ты дотягиваешь, с кем интересно тебе, и кому - с тобой. И ты уже говоришь не только за себя, от себя, но и за тех, кто, встретившись, вложил в тебя свое. Ты вбираешь чужие судьбы, чтобы из них растить свою.


В 13 лет она знала свое будущее
(Беседа с актрисой Натальей Теняковой в гримерке МХАТ им. Чехова
25 октября 1995 года)

 Наталья Тенякова честна и прямодушна. Говорят: прост, как правда. Правда, в том, что творчество для нее - кропотливый труд у очага. И театр как домашнее хозяйство, призвание к которому оправдано природой. Она играла в театре имени Моссовета. Играет во МХАТ имени Чехова. В "Школе современной пьесы" идет спектакль "Стулья" - бенефис дуэта Юрский-Тенякова. И слаженность их общение на сцене невольно переносишь в быт: живут, как играют. Киноработ у нее немного: "Старшая сестра", "Ограбление в полночь", "Любовь и голуби"... Но они памятны. И голосом тоже: ее связки потрескивают болью, словно их дверью жестоко прищемило, но не сдаются - живучи до последней реплики.

 - Наталья Максимовна, ваша жизнь проходит на лету?
 - Да, если куда-то выходишь, начинается лет. Лучше не выходить. Дома, конечно, тоже свои дела, но я могу на все плюнуть, сесть и читать.
 - Дочка с вами живет?
 - Да, с мужем.
 - Насколько активно вы влияете на ее жизнь?
 - На нее нельзя повлиять, она сама все решает. А вмешиваюсь как? Обеды я готовлю в основном. Но она тоже может замечательно все приготовить.
 - Не тяжело в одном доме жить двум семьям?
 - Мы очень хорошо уживаемся. Мне даже спокойнее так.
 - А правда, что, когда дочь была маленькая, вы с ней говорили на двух языках: русском и французском?
 - Отец говорил. Я только немножко понимаю по-французски, а Даша вообще очень рано заговорила. Она еще не ходила, но, когда ее спрашивали, как по-французски "голова", она показывала на голову и говорила: ля тет. А потом в школе выучила язык, у нее прекрасное произношение, может, потому что аппарат хорошо устроен.
 - Можно сказать, что вы безумная мать?
 - Я была такой, когда она маленькая была, хотя и сейчас, если что-то с ней случается... Я думаю, что это свойственно всем матерям. Кто-то, правда, может сдерживаться, а я не могу. У меня сразу начинается внутренняя истерика, с которой я плохо справляюсь. Но все-таки справляюсь, если нужно, и когда она болела, то я справлялась лучше, чем отец. Отец вообще, если с ней что-то делали, останавливали кровь из носа или еще что-то, он просто выбегал на снег, не мог этого видеть, ему казалось, что ее мучают, издеваются. А я ее держала, сохраняя внешние признаки спокойствия.
 - Актеру ум мешает?
 - Помогает. А как же! Очень неумных актеров нет. Что вы подразумеваете под умом? Интеллект? Образованность? Это обязательно. Представляете, что вы увидите на сцене, если актер не осознал основу роли, литературную основу, то, что задумал автор.
 - Но говорят, что актер должен быть пустым сосудом.
 - Это выдумка режиссеров. Чепуха. Если актер не очень интеллектуален, значит, у него интуиция богатая. Это заменяет ум в еще большей степени. Если мы говорим о талантливых актеров. Что значит пустой сосуд? Интересно, а когда режиссеров не было, и они еще не властвовали?
 — Значит, им надо так говорить для оправдания собственного существования?
 - Разумеется. Хороший, умный актер все равно слушает больше не режиссера, а себя, то есть они соучастники.
 - Вас посещает желание побезумствовать в жизни?
 - А что мы назовем безумством? Иногда хочется впасть в детство, вспомнить, как тогда было хорошо и беззаботно. Хочется поплакать без причины. Это тоже, наверное, безумие. Хочется на все плюнуть, ничего не делать. А так нельзя. В общем, то, чего очень хочется, но оно выпадает из долга, это все безумство.
 - А что вас в тоску вгоняет?
 - Хамство.
 - И как вы освобождаетесь от отрицательных эмоций?
 - С этим у меня плохо. Они во мне надолго оседают, к сожалению. Я могу делать вид, что мне все равно, а на самом деле они во мне сидят. И обиды я долго помню. Не мщу, не стараюсь как-то отреагировать, но обида как бы что-то отрезает во мне. Плохое свойство характера.
 - Расскажите, пожалуйста, о родителях.
 - У меня мама рано умерла, когда я еще училась в институте. И папы уже давно нет. Родители прожили очень тяжелую жизнь. Они блокадники, ленинградцы. Естественно, это сказалось на здоровье. До сих пор мне безумно их жаль. Но помню, что в детстве моем, хоть и тяжелом в смысле быта, было много светлых минут, праздников. И мама была веселой, и папа с юмором. А быт, конечно, страшный, послевоенно ленинградский. 50-е годы коммуналка, вечные очереди везде. В очередях мы перестали стоять всего несколько лет назад.
 - Замуж вы рано вышли?
 - Первый раз - да, а второй раз - нормально. Недавно серебряную свадьбу справили.
 - Как-то сложилось, что в театрально-кинематографической среде журналисты выделяют и пропагандирует две образцово-показательные пары: Лазарев-Немоляева и Виторган-Балтер. А ваш семейный дуэт в тени. Вы не очень расположены светиться?
 - Просто мы оба не любим тусовки, вот и все. Как-то побывали на одной, и я страшно об этом пожалела. Это было крайне скучно, потери времени. Я обожаю и Балтер, и Виторгана, и Немоляеву с Лазаревым. Но кто что любит.
 - Скажите пожалуйста, что держит двух людей друг подле друга каждый день много лет?
 - А нам не скучно вместе. Но, правда, Юрский часто уезжает. Мы и вместе ездим много на гастроли. Меняем обстановку, круг общения. Держит любовь и то, что нам интересно друг с другом. Кто бы меня еще так смешил!
 - Мэрилин Монро в своих незаконченных мемуарах написала такую фразу: любить актера - все равно, что любить брата-близнеца, во всем похожего на тебя. У вас Сергей Юрьевич не вызывает подобных ощущений?
 - Может быть, а почему ж нет? Мы так понимаем друг друга! Это сокращает время освобождает от ненужной болтовни, лишних мук творчества и так далее. Я открываю рот, а Юрский говорит: я знаю, что ты скажешь, - и смеется. Общение на уровне мысли.
 - А почему у вас не сложились отношения с кино?
 - Чтобы в кино все было замечательно, нужно, чтобы камера тебя любила, кино тебя любило, и ты бы его любила. Тогда получится, как в хорошем браке. А у меня не получилось. Ни с той, ни с другой стороны. Я поняла, что мне там неуютно. Я не стремилась в кино. Кино меня не полюбило, может быть, потому что я была холодна, может, мне не повезло. Кино получается, когда тебя все очень любят. Как у Инны Чуриковой, там все для нее. Или у Тани Самойловой, Джульетты Мазины. Видно, что их так любили, что они могли раскрыться. Но для этого нужна сумасшедшая вера. И лицо, коим я не обладаю. Я стесняюсь своего лица. В театре оно не так бросается в глаза. Это просто другая профессия.
 - У вас потрясающий, необычный голос. Не было с ним проблем в творчестве?
 - Что вы, конечно, были. Меня брать не хотели - педагоги по сценречи говорили, что у меня неправильное устройство - голосовые связки очень тонкие. От этого такая вот легкая вибрация, хрипотца. Это считалось не профессиональным. Многие мне прочили, что я скоро потеряю голос. А, скажем, на пленку, на радио, мой голос ложится только как глубоко и прочно отрицательный. Играть Сольвейг на радио я бы не могла, не взяли бы. Впрочем, и не на радио. Голос считался порочным.
 - Как вы думаете, можно ли так сформулировать: актеры - это люди, рожденные не быть самими собой?
 - Наоборот. Чем больше ты сам собой, тем больше ты сыграешь не себя. Кто не сам собой, тот одну роль и играет всю жизнь.
 - Почему так получается: человек, у которого наблюдается раздвоение-растроение личности, - психически болен, а актер, предстающий в десятках-сотнях персонажей, нормален?
 - Это логично. Вы же берете патологический случай. Там совсем другое. У каждого человека есть все, только у одних это проявляется в актерских способностях, и они умеют это явить. Вся палитра есть у человека, только у актеров есть умение это выразить. Может, это у всех есть, только не всем это интересно. Кому-то интересно химией заниматься. Или же он не может это выявить, из него нельзя это вытащить. Это может вытащить или очень хороший театральный педагог, или очень хороший психиатр. А сумасшедший как раз ничего не может из себя вынуть. У него такой стержень, который весь заполнен безумием, идеей фикс.
 - Творчество - это тоска человека по тому, чего у него нет?
 - Или наоборот - чем он переполнен, очень богат. А вообще это загадка, что такое творчество. Если у творческого человека не, грубое слово, тщеславия, нет, не будем это так называть... Просто возьмите - вот у меня есть. Поймите - а вдруг и вы думаете также, вдруг вам это что-то откроет, поможет, остановит от чего-то страшного. Даже сны человек рассказывает для того, чтобы или освободиться от них, либо предупредить, либо рассказать, как это красиво.
 - Вы любите свои сны?
 - По-разному. У меня был сон в ранней юности, непонятный большой сон, который меня мучил и который я рассказала одной старой женщине. Мне сказали, она умеет их разгадывать. И она спросила: у тебя мама здорова? Я ответила: да, совершенно здорова. И она только сказала: береги маму. Но я сберечь ее не смогла - она через полгода умерла от рака, будучи совершенно здоровой на момент сна. А та женщина потом сказала тому, кто меня с ней свел: у нее мать скоро умрет.
 - Вы мнительный человек?
 - Мнительный - нет, но вот после такого как я могу не верить в сны? Хотя сон был не страшный, я как будто кино смотрела с собой и мамой. Ничего не предвещало... Ну, в какие-то приметы верю. Не люблю разбитых зеркал. Это тоже связана с мамой. Она мне пудреницу подарила, я ее долго носила. Разбила зеркальце и, дура, не выбросила сразу, а долго носила: мамин же подарок... И все это связано с самой страшной моей бедой. Так что во что-то верю. Когда мне было 13 лет, цыганка нагадала мне вообще все, что потом со мной произошло. У меня хорошая память, я все запомнила, интересно ж было, что со мной будет, когда стану взрослой. Все сбылось, даже страшно. Вот и не верь после этого.
 - То есть вы знаете и то, что произойдет с вами дальше?
 - Нет, уже не знаю. Она нагадала до сих пор. Когда я умру, она не говорила. Но все остальное совпало вплоть до двух браков, вплоть до того, когда я буду испытывать горе.
 - Вы сейчас на гастроли едете со "Стульями". А куда?
 - Не хочу говорить. В Штаты едем, но не пишите. Боюсь - прочтут, ограбят, убьют.

P. S. 18 июня 2025 года Наталья Максимовна Тенякова скончалась в возрасте 80 лет.


Актриса на длинные дистанции
(беседа с актрисой Оксаной Мысиной в гримерке театра "Современник" 21 мая 1995 года)

 Однажды Оксана ехала в трамвае на встречу с режиссером и читала текст пьесы. Читала - и ехала в противоположную встрече сторону. Режиссер ждал. Так у нее бывает. Такие вот путаные взаимоотношения с пространством. Она считает - сбитая ориентации, а я думаю - цельность, где цель - полет. И какая разница, в какую сторону неба углубляться. Была у Грина "Бегущая по волнам", а Оксана, как божественно ответственная Ника, в вечным порыве, если не к победе, то просто вперед, дальше, будто для попутного ветра рождена.

 - Оксана, по-моему, вы гениальная актриса. Я видела вас в спектакле Камы Гинкаса "К.И. из Преступления" в ТЮЗе и в кинофильме Вадима Абдрашитова "Пьеса для пассажира", и мне хватило этого для такого ощущения.
 - Здорово, если я вызываю такое ощущение. Мне этого не испытать, потому что я не вижу себя, а если вижу, это рождает совсем другие чувства. Вот, например, моя реакция на фильм "Пьеса для пассажира". В 16 часов фильм еще тепленький, только вышел из производства, в 18 - элитарный просмотр в Президент-отеле, собрались актеры, разные маститые личности. Я нарядилась, накрасилась, пришла первый раз смотреть картину. Мы сидели желто-зеленого цвета от страха: Сергей Маковецкий, Игорь Ливанов, я. Никто ничего не понял: что за фильм получился? И после картины у меня реакция была такая, что я пошла в туалет и 40 минут над раковиной рыдала, у меня потекла вся косметика, я была в ужасе от себя. Потом причепурилась, припудрилась и вышла. И мне сказали: слушайте, если вам так не нравится то, что вы делаете, ну не смотрите, но снимайтесь.
 - В спектакле "К.И." вы на протяжении всего действия глаза в глаза со зрителями. Вас не сбивают эти глаза? Вы их вообще видите?
 - Конечно, я стремлюсь к тому, чтобы все видеть и слышать на сцене. Спектакль именно так и задумывался, чтобы использовать все неожиданности, живые моменты, которые происходят сию минуту. Потому что это не тот спектакль, который выучивается раз и навсегда. Эксперимент Гинкаса был в том, чтобы проигрывать ситуацию именно с этими людьми, с этой аурой, которая сегодня создается. Люди разные, глаза разные, и реакции мои тоже разные. Поэтому спектакль скачет: меня заносят иногда в одно качество, иногда в другое, иногда в третье.
 - Кажется, что вы находитесь в таком состоянии погруженности во внутреннюю боль, что ударь вас ножом - вы этого не почувствуете. Я была на спектакле, когда упала лестница и вы вместе с ней, но создалось впечатление, что таков замысел.
 - Это, конечно, был особый спектакль. Я упала с высоты шесть метров. И поскольку мой организм был настроен на то, что я поднимаюсь, то, когда я падала, у меня было ощущение, что я очень медленно лечу вверх. Я, собственно говоря, не ощутила падения. Не ударилась, не получила ни одного синяка. Монтировщики потом рассказали, какой был жуткий грохот, но я его не слышала. Позже, когда начался процесс осознание, я поняла, что, если б упала на стол, сама разбилась бы и скольких бы зрителей зашибла. Бог помог. Но самое фантастическое, что я действительно не почувствовала боли.
 - Мне показалось, что это довольно жестокий спектакль по отношению к вам, актрисе, и по отношению к зрителям.
 - Я не знаю, как по отношению к публике, если б я сидела в зале, я бы сказала. Что касается меня, то по отношению ко мне он никак не жесток. Я испытываю восторг на этом спектакле.
 - А мне почему-то жалко вашу нервную систему, я думаю: какая сволочь этот режиссер, что он заставляет вас быть до такой степени несчастной, превращаться в комок боли.
 - Во-первых, режиссер ничего менять не заставляет. Гинкас из тех людей, которые никого ничего не заставляют. Он заражает так, что хочется взлететь на небо, оторваться от земли. Я с таким художником еще не встречалась, с большой буквы. Он перед артистом просто скачет, прыгает, стоит на коленочках, он показывает гениально, что он хочет, рассказывает об этом. Так что, если я делаю хотя бы пять процентов из этого...
 - Как вы встретились с Гинкасом?
 - Меня выгнали из театра. Я восемь лет работала у Светланы Враговой в Театре на Спартаковской площади. Там был мой дом, моя гримерка. Мы вместе начинали: Врагова забрала весь наш курс и на его базе сделала театр.
 - За что выгнали?
 - В позапрошлом сезоне Львов-Анохин пригласил меня на роль Тины в спектакле "Героическая комедия", работать в паре с Эдой Урусовой. А я с детства обожаю Урусову, гениальную актрису. И Львова-Анохина очень люблю - удивительно интеллигентный, тончайший, высокого полета режиссер, просто чудо. Мне безумно хотелось попробовать себя на большой сцене. Я высокая и меня всегда тянет на большое пространство. Я, естественно, мечтала, чтобы меня кто-то пригласил. И вот мечта сбылась. И Светлана отпустила.
 А потом начались проблемы. Я никогда не пропускала репетиции, никак не подводила театр. Но однажды мне было высказано, что я предательница по природе, еще всякие такие вещи, с которыми я не согласилась, и тоже сказала все, что думаю, и была выгнана.
 У меня такой характер - я Бык по году: могу долго терпеть, быть гладкой, тихой, но если передо мной возникает красная тряпка - все у меня обрывается. И я оказалась в полном отчаянии. И на следующий день набралась жуткой дерзости, узнала телефон Гинкаса и позвонила ему. За год до этого я видела его спектакль "Играем преступление" и была потрясена.
 Через фразу извиняясь, я сказала ему: вы меня не знаете, я работала у Светланы Враговой, вчера меня выгнали из театра, может быть, вы со мной что-нибудь сделайте? И он предложил встретиться. У него тоже была как бы вынужденная пауза. Мы договорились без всяких обязательств друг перед другом попробовать. Пятнадцать минут мы поболтали, я всплакнула, рассказала свою ситуацию, он предложил покурить, я ответила, что не курю. Он сказал: давайте тогда почитаем. Достал рукопись пьесы Дани Гинка. Я стала читать, и мы очнулись, когда прошло пять часов.
 Так мы начали репетировать - без выходных. Я была в эйфории от этого человека! От его глаз, ума, поразительного актерского таланта. Я все время хохотала, когда он показывал какие-то куски. От восторга перед ним. А он, наверное, долго думал, что я шизик. Но в моей профессиональной шкуре есть такая черта - я обезьянка, у меня в памяти оседают какие-то моменты внешнего рисунка, который я потом перерабатываю в собственные качества. И у меня до сих пор из памяти не выходят его глаза, когда он показывал. Он ведь сам был в сумасшедшем доме, так что ему было из кого лепить этот персонаж, пятнадцать лет он думал о том, как эту идею превратить в жизнь.
 - Оксана, а как вышло, что вас нашла именно эта профессия?
 - Может, смешно звучит, но с двух-трех лет я знала, что я - трагическая актриса. Хотя потом выяснилось, что все-таки комедийная. Вернее, на грани. Я родилась в Донбассе, в степи. В Москву мы переехали, когда мне было восемь лет. Папа работал на шахте, мама занималась прогнозами землетрясений. У нас было зеркало во весь рост. Я становилась на кровать и начинала примерять разные вещи и что-то изображать. Мы созывали соседей, устраивали с сестрой кукольный театр. Сочиняли всякие сказки.
 Когда мне было 9 лет, я пережила самый большой творческий подъем, просто-таки пик в ощущении себя актрисой, сыграв Бабу-Ягу в пионерском лагере в Анапе. Ее всегда играла руководитель кукольного кружка, где я занималась, Марья Сергеевна, старушка, заслуженная артистка. И неожиданно за три дня до Нептуна она сломала ногу. А Нептун - это потрясающий праздник на берегу моря, ночью, и Баба-Яга - центр праздника. На эту роль назначили толстую пионервожатую, вроде как она большая, солидная, а я была очень маленького роста, я вообще выросла поздно, в 15 лет, но зато, как сумасшедшая.
 До этого все говорили: она в бабушку, - мама моей мамы была очень миниатюрная, ножка крошечная - 34-й размер, грудь колесом. А я вдруг рванула вверх и это была большая трагедия в тот момент, потому что я ощущала себя маленькой хорошенькой девочкой и вдруг стала километровой верстой, и, что со всем этим делать, просто не знала, поэтому поздно поступала в актрисы, пока наконец не нашла применение своей длинноте.
 А когда я увидела, как репетирует Бабу-Ягу та толстая тетя, я подошла к директору лагеря и сказала - вообще с наглостью у меня всегда было в порядке: я сыграю эту роль. Вокруг стояли пионервожатые - солидные дядьки и тетки. Они захохотали и предложили мне показать. И я как пошла все сцены играть. Они решили: ладно, пусть играет, посмеемся. Марья Сергеевна меня загримировала, повесила на лоб горящие лампочки, лицо было черного цвета, глаза красные, на спине горб, сумасшедшее платье. Я должна была появляться из огня - взрывался тальк, и я выпуливала из пламени на песок.
 У меня было такое вдохновение, какое-то Чудо-Юдо за мной бежало, и я, убегая от него, пролетев сквозь всех пионеров, визжавших от ужаса: настоящая Баба-Яга! - влезла на столб высотой метров двадцать. Хотя никогда не умела лазить. Я сейчас иногда приезжаю туда, смотрю на этот стол и думаю: как же ты, Мысина, туда взгромоздилась? А тогда я сидела там, махала зонтом и подавала реплики.
 - В актрисы поступали с трудностями?
 - Я поступала в 21 год. А до этого окончила Гнесинское училище по классу альта. Пошла по стопам старшей сестры, которая всегда для меня была примером - она хорошо училась, очень умная, а я так, за дурочку проходила дома... Я играла на скрипке и тайком бегала в Театр Спесивцева. Тогда был расцвет его Театра на Красной Пресне. Я играла в рок-опере Птицу Феникс, пела, и он использовал там мои длинные ноги... Три года я скрывала от гнесинцев свою параллельную жизнь, но однажды педагог пришла на спектакль. И увидела, что Мысина вместо того, чтобы заниматься с утра до ночи, поет, да еще неприлично демонстрирует свои ноги! Меня вызвали на педсовет: ведите себя прилично, хватит заниматься ерундой, посмотрите на себя, какая вы актриса, музыкант еще так сяк, опомнитесь, Мысина! На что я им сказала: если вы хотите, чтобы я лучше училась, так это не произойдет, если я уйду из театра, я вообще жить не буду. И они оставили меня в покое, дали доучиться.
 Я окончила училище и поняла, что теперь надо поступать в артистки. Поскольку всех пятерок у меня не было, рекомендации мне не дали, распределили в Омск, в оркестр оперного театра. Но у меня была потрясающей педагог - Барановская Рашель Исаевна, которая считала, что я обладаю артистическим талантом. Она играла нам Листа, Шопена, а я сидела и слушала вот с такими глазами. И она говорила: Мысина, не держи себя, станцуй что-нибудь, я не могу видеть, как ты сейчас взорвешься! И я бегала, прыгала, руками, ногами размахивала.
 И вот она для меня выкрала бланк, напечатала дома текст рекомендации, охмурила директора училища, подсунув ему на подпись эту бумагу, шлепнула печать и дала мне. Я поняла, что теперь поступлю. Но это было только начало.
 Я поступала в ГИТИС. Безумно мечтала учиться у Эфроса, мне казалось, что это мой режиссер, что наконец у него будет актриса, которая его поймет. Я видела все его спектакли и плакала в зрительном зале, потому что мне казалось, что актеры не дотягивают то, что он хочет, я чувствую, о чем он просил их, но они не допонимают. И вот я прошла второй тур к Эфросу. И вдруг меня перепутали в списках и направили на третий тур почему-то к Голубовскому. Он меня послушал, а потом кто-то ему на ухо сказал: она была у Спесивцева. Выражение его лица сразу изменилось. Он спросил: а вы, значит, работали у Спесивцева, говорят, у него там четыре Ромео и четыре Джульетты. Я ответила: да. Он продолжил: а мне, знаете ли, всегда было достаточно одного Ромео и одной Джульетты. Я сказала: ну что ж, каждому свое, - и ушла.
 Меня предупреждали на турах: не говори, что ты была у Спесивцева, не поступишь, они все его ненавидят. А я отвечала: ненавидит — значит, я не буду этих людей учиться, значит, они дураки. Мне не стыдно за то, что я там дела. А мы там делали все: жили, строили. Я научилась быть маляров, штукатуром, плотником, отбила себе музыкальные пальцы. И там я поняла, что без театра мне никуда.
 Спесивцев дал мне очень большой закалку. Я перестала опаздывать. Он меня отучил. У него была такая система: три опоздания - до свидания из театра. Я, естественно, опоздала в первый день, к сожалению, естественно, опоздала и во второй день. Поняла, что вишу на волоске и стала держаться. Держалась полтора месяца, пока наконец чрезвычайное происшествие не случилось. Нагрянула такая минута, когда родители забрали ключи. Пришлось лезть через балкон. А я вся расфуфырилась, надела беленькую кофточку, бусики. Бежала всю дорогу, прибежала мокрая, как мышь, бусы на боку. Опоздала на три минуты. Уже мою фамилию прочитали - меня нет. И он видит мой хитрый глаз из-за колонны, смотрит на часы, говорит: о, что-то у меня часы спешат на три минуты, так что сейчас у нас шесть, ну что ж, все на месте, Мысина здесь. И вот это его благородство меня просто покорила, с тех пор я почти не опаздываю.
 - И что дальше было с поступлением?
 - Я шла по лестнице и наткнулась на Эфроса, бросилась к нему: Анатолий Васильевич, я шла к вам, меня перепутали в списках, отправили к Голубовскому, я ему не понравилось, потому что была у Спесивцева. Эфрос говорит: ну, пойдемте, я вас послушаю. Заходим в небольшую комнату, там сидит Яковлева, еще кто-то. Я играла на гитаре, пела романсы, читала. Меня допустили на конкурс.
 А перед конкурсом состоялся перетур - собрались все в спортзале, человек 200, а должны были взять 25. Я здорово опоздала, потому что лил дождь, и я вся промокла, возвращалась домой переодеть платье, пребывала в шизоидном состоянии. Когда вошла, меня тут же вызвали. Я сказала: сейчас, можно мне переобуться? Полезла под рояль, обула туфли - все почему-то смеются. Вышла, объявила: басня. Залезла на стул, прочитала Крылова про мышей, прыгала со стула, ныряла для большей наглядности - все хохочут. Начала читать монолог Настасьи из "Прощание с Матерой". Трагический монолог старухи перед смертью. Надела платочек, читаю. Все мне, кстати, говорили: зачем вы читаете монолог старухи, вы же молодая, старух еще не скоро будете играть. А я отвечала: хочу, мне нравится.
 И вот я читаю, у меня слезы катятся, а все просто умирают от хохота. И студенты, и педагоги. Как в цирке. Закончила - сумасшедшие аплодисменты. Я, конечно, довольна - хоть какая-то реакция. Запела романсы про любовь, плачу, смотрю на Эфроса. Все ржут, опять аплодисменты. В общем, из меня просто концерт устроили: "Выступает Бурлакова Фрося".
 Потом Эфрос подозвал меня и говорит: вы нам очень интересны, но в этом году мы должны взять пять девочек, и кроме тех, кого мы хотим взять, некоторых людей нам уже навязали, поэтому мы очень волнуемся, что будет на конкурсе, вдруг вы не понравитесь ректору, не наберете баллы, давайте подстрахуемся на всякий случай, положим ваши документы еще на эстрадное отделение. Я сразу говорю: нет, нет, я не люблю эстраду. - Да нет, чтобы подстраховаться, вдруг вы не пройдете, мы вас зимой переведен на свой курс, кого-то отчислим, вас возьмем. Я говорю: нет, нет, понимаете, я очень не люблю эстраду, просто терпеть не могу, я хочу у вас учиться, если вы не хотите взять меня на курс, возьмите тогда музыкантом к вам в театр, у вас идет "Мой брат Алеша" Достоевского и там звучит фонограмма, это очень плохо, я вам сыграю живьем на скрипке, будет гораздо лучше, совсем другой звук. Они все ржут.
 Тогда Анатолий Васильев, который тоже там был, взял меня за руку и повел в деканат, крепко держа, как будто я могла убежать или я какая-то больная. В деканате он сам заполнил мое анкету и положил документы еще и на эстраду. Я пришла домой, позвонила мама. Она всегда принимает в моих делах очень живое участие. А тогда она была в Узбекистане в экспедиции, занималась своими землетрясениями. Она спрашивает: ну как? Я все рассказываю. Она говорит: значит, не очень хотят взять. Я горячо возражаю, что это не так, что я понравилось. Она говорит: если бы они очень хотели тебя взять, они бы взяли, ты уже получила достаточно авангарда у Спесивцева, иди к Цареву, получи классическую школу. Я пошла, и не пожалела.
 У нас были очень сильные педагоги. Царев меня не слышал. Он увидел меня только на конкурсе, где решалось все, это был самый страшный день в моей жизни. Я вышла на сцену. Это было в 9 утра. А накануне я была в таком ужасе, что я бегала по лесам, ходила по траве, лежала на земле, держалась за деревья, не знала, за что уцепиться вообще. Ночь не спала. Пришла вся белого цвета, вышла на сцену, и объявляют: Мысина Оксана, 21 год. Все скривились - возраст. Окончила Гнесинское училище. Все опять скривились: профессиональное образование. Работала у Спесивцева три года. В общем, всю мою биографию читают, и Царев говорит: значит, вы работали у Спесивцева, ну что ж, там бы и оставались. Я смотрю на него и говорю: я хочу учиться. - Ну почитайте что-нибудь. Я поняла, что после такого почитать я уже ничего не смогу и говорю: можно я на скрипке сыграю? Педагог Римма Гавриловна Солнцева, которая слушала меня все эти туры, машет мне: не надо, не играй! Но я поняла, что это единственное мое спасение и начала играть Баха "Буре", что в переводе - похоронное шествие. Играю Баха мощным таким звуком на альте. Заканчиваю, и Царев говорит: ну что ж, я вижу, рука у вас очень даже гибкая, а что вы еще можете показать?
 И я начала читать всех своих старух, мышей прыгать со стула, заткнув нос со сцены в комиссию, как бы ныряя. Все реагировали, смеялись. И в конце нужно было станцевать. И мне стали играть "По улице ходила большая крокодила". Я поняла, что мне уже терять нечего, думаю: ну, в последний раз! И я выдала все, что могла. И когда села, нас было 5 человек, я поняла: все, я провалилась так, что никогда уже меня ничто не спасет.
 Три дня нам не говорили отметки, а потом в результате я получила три четверки и пятерку за музыкальность. Но Царев сказал Римме Гавриловне, толкнув в бок, она мне потом рассказала, сказал на ушко: это актриса. В общем, меня взяли. И я очень благодарна, потому что это была классная школа, которую я прошла. У нас были очень сильные педагоги. Римма Гавриловна Солнцева была ведущей актрисой Рижского театра, любимой актрисой Гинкаса, как выяснилось сейчас. Он был дипломником и свой первый спектакль ставил в Риге, и она у него играла главную роль, он ее до сих пор называет "моя любимейшая артистка". И вот я у нее училась.
 - Мама руководит вашими поступками?
 - Мама очень мудрая. Она очень талантливый человек и актриса в жизни почище меня, почище вообще Раневской. Все мои режиссера говорят мне, если у меня не идет роль: так, вспомни маму. Она работает потоком, то есть не работает, она так живет, рядом с ней мы с сестрой всегда молчим, держим паузу, потому что она говорит безостановочно. Она может войти в класс по научному коммунизму в шляпе с большими полями - она очень любит шляпы, просунуть голову в дверь и сделать мне так: Оксана, пс-пс-пс, - и я покорно иду. А педагог изумленно за всем этим наблюдает. Такая моя мама. Она комедийная актриса. В школьные годы у нее был потрясающий голос, как у Обуховой. И приезжал профессор из Киевской консерватории - она жила в Днепропетровске, чтобы сказать ей, чтобы она никуда не девалась и ехала в Киев поступать. А ей вырезали гланды и повредили связки. Так что она должна была стать певицей. В сорок лет начала учиться на фортепьяно, сама для себя. А так занимается землетрясениями, она ученый. Но ее стихия - актерство. Ходит на все мои спектакли, делает меня замечания, я всегда прислушиваюсь и ужасно ее боюсь.
 - А как вы настраиваетесь на спектакль?
 - Я стараюсь слушать себя. Тут нет никакого рецепта, потому что каждый день разный. Я исповедую как бы импровизационной театр внутри себя. Когда я работаю у Бориса Александровича Львова-Анохина, у него спектакли очень четкие по форме, по графике, но я всегда стараюсь внутри всех форм успевать импровизировать. Я стараюсь всегда настраиваться на то, чтобы не знать, что будет. Потому что если я знаю, как буду играть, тогда спектакль будет скучный, он пройдет просто, как в математике. А это спонтанный процесс всегда.
 - Кино вас увлекает?
 - Да, но с кино у меня сложные взаимоотношения. Потому что это производство, а театр это все-таки творческий процесс. Кино - производство вплоть до знакомства с актером. Это меня очень угнетает. Например, мои отношения с Шахназаровым... Меня вызывают познакомиться. Прихожу, открываю дверь, первое, что мне говорит ассистент режиссера: "Здрасьте. Вы Мысина? Так, у Вас ноги без изъяна?" Все, я сразу говорю до свидания. Я не могу, когда так. Это не имеет отношения к самому режиссеру. Сам режиссер, может быть, иначе встретил бы меня. Просто его окружают люди, которые так понимают свою задачу и многое иногда портят. Кино в основном использует типаж, то есть рост, нос, щеки, а в идеале хочется, чтобы смотрели на другие вещи.
 - У вас нет ощущения, что в кино за вами может закрепиться типаж молодой Чуриковой?
 - Сравнение с Чуриковой мне очень приятно, потому что я ее очень люблю.
 - Мне кажется, вы близки друг другу безмерностью самоотдачи.
 - Дай бог, это было бы здорово. Вообще я не люблю, когда меня с кем-то сравнивают, потому что у меня есть ощущение, что я сама по себе, ни на кого не похожа. Хотя скорее я вижу сходство с Мэрил Стрип, как я ее и себя вижу. Я бы хотела сниматься в таких фильмах, как она. То есть больших работах, потому что я бегун на большие дистанции. Я это всегда за собой знала. И в детстве меня всегда обгоняли в школе маленькие девочки на коротких дистанциях, хотя у меня очень длинные ноги. А на длинных дистанциях я всегда была первая. У меня натура такая: маленькую роль я не могу сделать так, чтобы все там распределить, то есть могу, если это какой-то яркий эпизод. Я страдаю, если вижу, что мне негде развернуться. Мне кажется, что свое место в кино я пока не нашла. Или кто-то не нашел, не знаю.
 Встреча с Вадимом Абдрашитовым мне очень многое дала. Фактически он первый предложил мне роль, в которой есть хоть какое-то развитие. Ведь с женской ролью всегда сложно и в кино, и театре, более выигрышные роли - мужские обычно. А женщине такая функциональная доля достается: либо учительница, либо проститутка, либо мать троих детей. То, что женщина - человек, сложный организм, сложнейший, это, в общем, мало интересно режиссерам мужчинам. Но и режиссеры женщины пока тоже меня особо не видят.
 - Вас не угнетает бесправие профессии?
 - У нас очень много прав. Например, я сейчас отвоевала себе право быть свободной. Хотя у меня есть большие обязанности перед моими режиссерами, у которых я сейчас работаю, перед Гинкасом и Львовым-Анохиным. но я на сегодняшний день не принадлежу никакой труппе. Не потому, что не хочу идти к этому режиссеру или тому, мне психологически важно ощущение, что я свободна.
 - Вы можете себе позволить не думать о деньгах, о средствах к существованию?
 - Мне повезло, потому что муж меня обеспечивает. И я могла позволить себе такую роскошь - репетировать у Гинкаса бесплатно. В этом плане я защищена. Я немножко опасаюсь прийти в чужую труппу и начать все сначала. Одно дело, я была в своем театре, где меня все знали, и я там имела свою как бы зону. А прийти в чужой театр мне было бы неловко перед другими актерами, что я играю еще и в этом театре, и в том, меня отпускают, я в привилегированном положении существую. Мне хочется работать с разными режиссерами, потому что я очень жадная к разным театральным стилям, жанрам. Мне бы хотелось когда-нибудь сделать что-то музыкальное: я пою, танцую, не то, чтобы здорово, но могла бы научиться, у меня тело пластичное, поддается обучению. В общем, я люблю разнообразие. Когда актер погружается в один какой-то мир, он начинает зацикливаться, а нужно обязательно вырываться, освобождаться для нового этапа, новых ощущений. Надо пополняться, а не только расходоваться.
 - А что вас пополняет, кроме театра?
 - Путешествия. Летом мы с мужем путешествуем. Я очень люблю ощущение пространства, другого мира, другого воздуха, других запахов. Ощущение, что ты не один, что страна наша не одна, что мы не замкнуты, что земля огромная.
 - Вы в быту удобный человек?
 - Наверное, ужасный. Ужасающий. В быту... Что это такое за слово! Для меня дом - это место, где я могу отлежаться, отдышаться, поделиться своими проблемами, поплакать. Не быть такой вот вечно готовой к прыжку тигрицей. Режиссеры хвалят меня за то, что я очень работоспособная, такая рабочая лошадь. А дома я могу побыть амебоподобным существом, немножко распуститься.
 - Что для вас слава?
 - Слава - это жутко испытание. Я думаю об этом, что, если когда-нибудь она ко мне придет, настоящая слава, нужно быть к этому готовой уже сейчас. Я на днях говорила с Верой Кузьминичной Васильевой, ехали вместе в машине, подвозил нас Борис Александрович, и как-то у нас зашел об этом разговор. Я спросила Веру Кузьминичну, трудно ли быть звездой, когда на улицах узнают. Она говорит: ой, так хорошо, мне это так нравится, люди улыбаются, и мне хорошо от этого. Поэтому не знаю. Слава бывает разная. Но мне трудно говорить, потому что я не знаю, что это такое. Поскольку актеры единственное чем богаты, так это фантазией, то я могу сказать, что слава - это жуткое испытание, это одиночество. Кто-то сказал недавно: будешь слишком сладкой - заклюют, будешь горькой - заплюют.
 - Как на вас действует окружающий мир? Какие вызывает эмоции?
 - Во времена Брежнева я ужасно страдала от лицемерия, от того, какие фальшивые люди вокруг, какой подлый мир. Сейчас я страдаю от распущенности, которой стало больше. Я не люблю пьяных. Я не могу видеть эти не людские лица. Не могу видеть, как бросают бумажку в только что появившуюся траву, распустившуюся листву. Природа так раскрывается, а мы ее пачкаем. Не могу, когда бросают на улице спичку. Каждый раз для меня нечеловеческое усилие - ничего не сказать в этот момент. Я иногда все-таки говорю детям, но взрослому человеку... Ты можешь нарваться на нож. Ну не до такой степени, конечно. Слово могут сказать какое-то обидное.
 - Вас легко обидеть?
 - Сейчас уже нет. Близкий человек, наверное, может меня легко обидеть, а... Все-таки я выработала уже характер. И чувство юмора спасает. Я стараюсь меньше сама обижать людей, чтоб меня не обижали. И слава богу, тьфу-тьфу-тьфу, в последнее время я живу очень счастливо, без обид. Я ни на кого обиды не таю. Вообще я человек не обидчивый. Скорее, я просто ухожу, удаляюсь.

Избранная
(беседа с актрисой Татьяной Друбич 2 сентября 1991 года)

 Татьяна Друбич заблудилась. Сначала - в кино. Потом - без кино. А мы обрели в ее героинях родственную душу. Она воплотила нашу бесприютность, сиротливость во времени и пространстве. Ей к лицу образ Мадонны, которая спустилась с небес на землю и не вписалась в жизнь. Отстранилась и затосковала. Она - творец тоски по красоте. Ее крупные планы на экране: мечта, крушение, мечта. Она использует слова, не переоценивая их значение, как инопланетянка, - для контакта с иными существами, без слов понимать не привыкшими.
  Она часто обрывает мысль отточиями, будто договаривает про себя. Ей кажется, что договаривает, проглатывает, как бутерброд-заменитель, который в последнее время, похоже, стал основным продуктом ее питания. В смысле суеты существования. Она будет постоянно в лихорадке мыслей, чувств, событий. Несется парус к ясной вроде бы цели, но зачем это парусу, он забыл. Вот сейчас помнет пальцами висок, и опять посыпятся отточия, глаза заметаются по окружающим предметам, чтобы отталкивать их: не то, не то. А что? Кто?
  Словно у нее нет опоры, интереса.
  В кино использовали как модель. Она ведь не играла. Просто двигалась, что-то говорила, смотрела вдаль. Туманную. Сама в дымке. Глаза с поволокой. Взгляд сквозь камеру, сквозь экран, сквозь зрителя. Она здесь и не здесь. Только что есть и уже нет - унесло ветром. Как Мэри Поппинс: "Уйду, когда переменится ветер".
  В жизни спасается в конкретном деле, которое вряд ли удовлетворяет, но временно занимает, потому что нужно же что-то делать. Она приучена работать. Но не верится, что счастье в труде - это про нее, для нее. Она не выглядит борцом за себя, скорее послушница судьбы, поводырь для слабых, потерянных, больных. К ней тянутся за жалостью. И она жалеет. Всех. Избранная. Явно избранная. Ее киногероини магически притягивают, вопреки всей их модельности. Спокойный внешний облик таит мятежную суть.
  В любом замкнутом пространстве она появляется запрограммированный на уход. От реальности, от мыслей, от человека. Она вне определенности и постоянства. Ее отточия кажутся "ау" в шумном городе, безлюдном для нее. Неуловимой и бесследной, как невесомость.

 - Таня, как вы сами себя воспринимайте на экране?
 - Я себя никак не воспринимаю. Это я предлагаемых обстоятельствах. Просто таким было мое состояние в тот момент жизни, состояние, которое таким образом совпадало с людьми, с миром, в котором они существуют. Я прочитывалась как определенный образ определенной системы. Но в тот момент это действительно было мое внутреннее состояние. Не знаю, исключительно ли то было хорошо или плохо.
 Мои взаимоотношения с реальным миром сложились очень рано. И в профессиональном смысле, и в личном. Практически вся жизнь - комментарий к тому, что я осознала и почувствовала в отрочестве. Говорят, зрелость поступает в 30, 40, 50 лет. Мне кажется, к этим годам происходит лишь небольшая поправка того, что уже понято в 14-15. Направление жизни определено тогда. Бумеранг тобой запущен. И потом он к тебе возвращается.
 - У вас был момент, когда вы себе сказали: я все поняла про этот мир?
 - Нет, у меня не было такого.
 - Когда вы почувствовали себя самостоятельной?
 - Я до сих пор не ощущаю себя самостоятельный. Мне кажется, наше поколение тридцатилетних вообще не может ощущать себя самостоятельным. Следующее поколение, молодежь, они свободнее. Хотя я не права. Это опять я говорю о себе. Знаю своих ровесников, которые самостоятельны, но они самостоятельны от инфантильности. Они на очень многие вещи способны именно потому, что недопонимают. Чем человек ответственнее, тем он не самостоятельнее, зависимее.
 - Чем сильнее в нем развито чувство ответственности, тем несвободнее?
 - Взаимодействие определенное существует. Мы путаем: свобода и самостоятельность. Право выбора - это не самостоятельность, это скорее свобода. Самостоятельность - это способность обеспечить свое существование и материально, и духовно. Ты сам несешь ответственность за свое появление на свет и за состояние между появлением на свет и смертью. Женщина отвечает за детей до определенного возраста, за семью. Мне кажется, я не обрела еще до сих пор самостоятельности. Нет, какая-то уверенность, и наглая уверенность, появилась.
 - Почему появилась наглая уверенность?
 - По такой простой причине, что я стала жить самостоятельно. Ушла от мужа, одна воспитываю дочку. Появилось больше денег, больше возможностей. Это, кстати, очень опасное состояние. Я смотрю опять же по своим ровесником, у которых появились какие-то возможности материальные. Это не делает их лучше. Да, это хорошо, это должно быть так, но получение этого на середине жизни - это невозможно. Человек, который первую часть жизни прожил в нищете, даже не материально, а вообще в состоянии нищеты... Мне очень многие люди стали не симпатичны с появлением у них денег. То ли отсутствие у них вкуса, то ли отсутствие идеи - для чего нужны деньги. Это бессмыслица.
 - У вас есть идея?
 - У меня есть работа. И идея, конечно. Но что значит идея? Естественно, каждый человек задается вопросом: для чего он? Очень странная вещь - жизнь. Наверное, она не для того, чтобы съесть высококачественный продукт, перевести его высококачественные отходы и спустить в высококачественный унитаз. Не такова формула жизни. Конечно, не каждый день, но очень часто думаешь: для чего-то ты каждое утро открываешь глаза, зачем-то это нужно. Когда есть дети, то понятно. В этом смысле у женщины оправданное существование, пребывание на земле. Дети делают жизнь абсолютно осмысленной. Первые задачи определены - это помогает. Есть работа, причем в прикладной области, где все понятно: должна быть хорошая медицина, здоровые дети. Мне кажется, в этом я могу реализоваться на сегодняшний день.
 - У вас кооператив?
 - Медицинская ассоциация. Я сама ее организовала. Все-таки это не производство пара, хотя очень тяжело что-либо сделать, сейчас не период решений, результатов. Сейчас период накопления.
 - Вы не жалеете, что заблудились в кино?
 - В смысле вообще попала? Нет, я не жалею. Очень многие родители не хотят пускать детей работать в кино, для меня это было самым главным событием в жизни, потому что я научилась в 14-15 лет понимать, что такое работа, ответственность. То, что ты можешь сделать, ты можешь только сейчас, в данную минуту, второго сеанса не будет. Это воспитывает. Это на пользу молодому человеку, если конечно, он не спивается, не сказывается, потому что выдержать сложно, когда ты вдруг оказываешься в столь юном возрасте на свету, и тебя все разглядывают не самыми добрыми глазами. Тяжело. Но если пережить, если рядом есть человек, который помогает, то кино - это нужный шок.
 - Актрису делает режиссер?
 - Такую актрису как я - да. Есть актрисы от Бога, им не нужен режиссер, он может только помешать. Есть актрисы, которые делают режиссеров. Это зависит от степени одаренности в момент встречи.
 - Многие актрисы прошлых лет были звездами экрана, пока рядом был муж режиссер.
 - Зритель видит результат их совместной жизни на экране. Но до экрана существует целая жизнь. Игра, картина - лишь внешняя часть. Конечно, актрисе лучше, когда рядом с ней есть человек, который ее любит, понимает, восхищается ею, следит за всем, что с ней происходит.
 - И одновременно в чем-то ограничивает ее?
 - Да, ограничивает, конечно. Потом, может быть, она перестает быть интересна уже без него. И все равно это какое-то энергетическое взаимодействие. Вообще очень странная вещь - кино. Нечто каббалистическое, хотя, наверно, не грамотно так говорить. Кино - сложнейшая вещь по воздействию на человеческий организм. Это действительно синтетическое искусство, когда участвуют все анализаторы - глаза, уши. Сложная ассоциативная психика работает. Поэтому я считаю, что плохое кино, дурновкусие, чрезвычайно вредно, так же как плохая еда, вода, воздух.
 - Такие оценки, как плохо-хорошо, слишком размыты. Для вас это одно, для другого человека - другое.
 - Как раз в этом вопросе для меня все определено. В силу того, что у меня есть профессия врача. Потому что актерское образование... Это сложно, это, как диплом поэта, казуистика какая-то. Кино - искусство изобразительное. Настоящую живопись не спутать с мазней. У меня дочь занимается музыкой. Каждый день она 3-4 часа сидит за фортепьяно. Раньше я могла слушать музыку, звучащую изо всех щелей, теперь не могу, потому что несколько простеньких аккордов на Ямахе делают бессмыслицей ее каждодневный труд. Музыка - это работа, развитие. Так и кино.
 Кино изуродовано производством, массовостью, доступностью. Можно, проголодавшись, быстро запихнуть в себя бутерброд, но искусство приготовления пищи - это совсем другое, "Макдональдс" никакого отношения к кулинарии, к вкусной еде не имеет. В кинотеатр в идеале нужно ходить, как в консерваторию.
 Я думаю, что кино не развивалась как искусство, как и фотография, например. В самом начале был задан какой-то уровень. Потом это стали утилитарной использовать. Но уровень задан. И сейчас все лучшее - на том уровне, может, чуть выше. Ну, этот джентльменский набор, Тарковский там... Все стали любить Тарковского. Я не могу сказать, что... Но я помню фильм "Зеркало", мне было лет 16-17, когда я посмотрела. Он произвел на меня невообразимое впечатление, шок. Чем? Я не могу это объяснить.
 Есть два способа познания мира: наука и искусство. Наука берет живые вещи, расчленяет их и смотрит, из чего они сделаны. Искусство, наоборот, одушевляет неодушевленное. И здесь невозможен наукообразный подход: плохо-хорошо. Я это чувствую. Это не математика, и мой результат может не сходиться с заданным ответом.
 - Талант - это наказание или дар?
 -Талант - это уровень жизни в системе космоса. Уровень которой задан человеку. И человек может услышать посыл сверху или не услышать. Творческие люди, попавшие на картофельное поле, становятся невыносимыми. Именно от нереализованности. Талант - это как беременность. Нужно родить - и все. А если ходишь всю жизнь беременной и не можешь разродиться, представляю, что с тобой творится.
 - А каким деспотом бывает талант.
 - Конечно, особенно когда ты попал не в то время, не к тем людям, не в тот климат.
 - Вы не замечали, кого вы чаще притягиваете: носителей черной или белой энергии, добро или зло?
 - Мне кажется, худшие люди ко мне тянутся. Очень много психически больных. Я обращала внимание: в толпе именно ко мне подойдет и со мной станет говорить, просить что-нибудь.
 - А вы к кому тянетесь?
 - В последнее время ни к кому не тянет. Вот раньше мне нужно было, чтоб было интересно. Зло или добро - это интересно. Я не терплю общих мест. Раньше и огонь, и всякие хвостатые существа интересовали, но сейчас нет, работать много приходится. Когда голова была свободнее от практических дел, эти мысли меня занимали. Время от времени во мне происходят такие вспышки, когда все хочется бросить и понять, что все это как-то не так на самом деле,
 - Работа - это не бегство от чего-то более притягательного, необходимого?
 - Не знаю, может быть.
 - Кем вы себя ощущаете в настоящем времени?
 - Скорее сторонним наблюдателем. Я не чувствую, что присутствую в происходящем вокруг. Нет, конечно, присутствую, но с ощущением реинкарнации. Ну не то, что перевоплощения, просто у меня часто бывает чувство, что событие происходит не со мной. Я совершаю поступок, а потом искренне изумляюсь: мне кажется, я его не совершала. Я понимаю, что люди меня видят в конкретном месте, но я точно знаю, что я там не присутствовала. Возникают конфликты с близкими людьми. Они не понимают. А я не могу им все объяснить, потому что это будет носить характер безумия.
 И с кино очень часто. Я без кокетства, искренне изумляюсь, когда люди меня узнают или начинают говорить со мной о кино. Это настолько не имеет ко мне никакого отношения. Это так странно. Вообще все странно. Я никак не могу войти в свой контур. Меня как будто ветром разнесло в пространстве.
 Очень странная вещь - кино. Есть люди, которые абсолютно нормально относятся к тому, что они актеры, хотят быть актерами. Я никогда не хотела быть актрисой. Но кино - это наркотик. От этого невозможно уйти. Это очень высокого класса игра, как покер. Покеристы говорят, что не могут жить вне игры.
 - Игра может быть гораздо интереснее жизни?
 - А я вообще последнее время думаю, что кино - это и есть настоящая жизнь, все остальное - глупость, то, что до кино и после. Я отношусь к кино, как к искусству, как человек, который сидит в симфоническом оркестре, отсчитывает ногой такт, а потом три раза в конце бьет тарелками. Вот это я понимаю, это класс, служение. Я бы так не смогла. Поэтому я думаю, что все настоящее - в кино, в искусстве, в работе. А радости бытия - это все не жизнь, это в сторону могилы гребешь ногами. А в кино возникает ощущение невесомости.
 - У вас есть защитные установки?
 - У меня, к сожалению, защитные установки не выработаны мной, они даны мне от природы.
 - Почему "к сожалению"?
 - Потому что это мешает мне быть хорошей актрисой, до конца творческим человеком. Это во мне заложено природой и воспитано родителями. Степень самоконтроля мешает быть хорошей актрисой. Должна быть другая степень контроля. Ее нужно выключать в какие-то моменты.
 - Вам дочка часто задает вопросы, на которые вы не можете ответить?
 - Она очень разумный, взрослый человек в свои семь лет, при этом у нее хорошо с чувством юмора. Она задает мне вопросы, если я не могу ответить, она сама на них отвечает лучше, чем я могла бы даже предположить. То, что касается реальной жизни, пожалуй, самые трудные вопросы. Что касается космоса, третьего царства, микробов, бактерий - это просто. А вот то, что касается элементарных бытовых вещей, она меня очень часто ставит в тупик. Потому что я не знаю как... Я знаю, как я хотела бы, но знаю, что так она не проживет. Вообще в этом смысле у меня главный человек - бабушка. Я со своим характером дочку только запутала бы. А у бабушки такое табуированное сознание. Необходимая адаптация к средней нормальной жизни у нас от бабушки.
 - Вы на каком кино росли?
 - Я росла на очень хорошем кино, потому что мне повезло: рядом был Сережа. Я смотрела всю французскую Новую волну. У нас прекрасное советское кино, просто мы его не знаем.
 - Вам никогда не хотелось заложить душу дьяволу?
 - Нет, я очень реальный человек.
 Жизнь стала понятной, и это мне нравится. Прошло время благополучного придуривания. Люди стали делать что-то меру своей естественной необходимости.
 Внутренне я настолько свободна, что даже не могу это внешне показать. При субтильный форме я - Шварценеггер.
 Да, не свободна от денег, от бандитов. Моя несвободы в том, что я не могу собрать чемодан и уехать отсюда. Не могу, например, отучить себя морщить лоб.
 Я ценю в человеке естественность. Умение сохранять свой масштаб. Желание человека во всем участвовать, быть популярным - это ошеломительная американская горка вниз, происходит разрушение. Я наблюдаю и вижу, как доктор, что происходит с человеком.
 Я никогда никем не хотела быть, не было определенного желания, и уж совсем не думала быть актрисой. Советовали в медики, полезная профессия. Доктором я ощущаю себя более комфортно, чем актрисой. То ли потому, что я училась этому, что это профессия, что приходилось чего-то добиваться, доказывать, что этим занимаешься изо дня в день.
 Абсолютная вещь - рождения ребенка, когда ему положено, тогда он и рождается. Еще никто не объяснил, почему он рождается через 9 месяцев.
 Основная моя задача всю жизнь - не дай Бог сказать то, о чем я думаю. Остроумно и закрыто ответить, а фактически уйти от ответа - это высокий класс.


Моя профессия меня не утомляет
(беседа с дирижером Светланой Безродная 23 сентября 1992 года)

  - Светлана Борисовна, как вы открыли для себя Вивальди?
  - Есть связь времен. Поэтому, когда кто-то начинает рассказывать, что он что-то открыл, это некое преувеличение. Мы все откуда-то происходим. Мы все - воплощения того, что перед нами было. У меня ощущение, что я этого человека - Вивальди - очень хорошо видела, слышала. Я вообще мыслю образами. И вот у меня есть определенная картинка - вижу, как он идет в определенном месте, в определенном одеянии. В детстве, когда я только начала играть и услышала, что существует такой композитор, Вивальди стал для меня особой фигурой. Он не был у нас популярен. Эта закономерность: мы что-то забываем, а потом кто-то вытаскивает из памяти, и все как бы совершают открытие. И некто становится модным композитором. Так и Вивальди стал модным. По-моему, после песни Сергея Никитина "Под музыку Вивальди". Народ вспомнил его имя. С этим именем у меня ассоциировалось представление вообще о той эпохе.
  Когда появилось желание заняться оркестром, я представила образ именно женского оркестра. К счастью для меня это никому не пришло в голову раньше - повторять всегда неприятно.
  Я преподавала в центральной музыкальной школе при консерватории. И в классе у меня были одни мальчики. Так сложилось, хотя педагоги всегда стремятся получить мальчиков, - их учить надежнее. Девочки, знаете....
  - Выйдут замуж, родят...
  - Да-а. А тут само так сложилось, что одни мальчики. И даже тот детский ансамбль, который у меня был в стенах школы, тоже состоял из мальчиков. Получалось, что я никак не могла услышать, как же звучат только девочки, которые стоят на сцене - вот этот девичий звук. Тем более, что с именем Вивальди связаны приюты или консерватории, как их называли тогда - откуда мы и взяли это слово "консерватория", - где жили одни девочки. Их содержали на государственной основе. В Венеции, в церкви Сан Пиета Вивальди провел большую часть своей жизни. Все основные сочинения он создал там, и они звучали в исполнении женского коллектива. Поэтому я решила, что мой оркестр должен быть девичий
  - У скрипки ведь женский образ.
  - Вообще музыка - она. Тут очень много совпадений, которым я придаю, может, даже слишком большое значение. Для меня символы укладываются в совпадения, которые очень меня интригуют.
  - Вас интересует, как излучает музыка, музыкант, инструмент?
  - Да, конечно. Это настолько видимо. Я удивляюсь, как многие могут в этом сомневаться и говорить, что это просто мода времени. Сейчас люди действительно ударились в мистику. Но что касается музыки - это очевидно. Когда вы сидите в зале, вы же видите и чувствуете как бы ореол, который окружает музыканта, и ощущаете его поле. Терпеть не могу выражение "прийти отдохнуть на концерт". Вы напоены музыкой и уходите воодушевленным, наполненным силами - значит, в вас вошли токи. Поле музыканта вас приподняло и очистило.
  Говорят, что после интенсивного концерта, человек на сцене напоминает выброшенную на берег рыбу. Со мной происходит иное - чем дальше идет концерт, чем насыщеннее программа, тем легче мне становится - моя профессия меня не утомляет. Наоборот, все негативное - плохое самочувствие, черная полоса в жизни - исчезает, когда я беру инструмент. Он меня спасает - буквально соприкосновение с деревом скрипки.
  - Человек интуитивно выбирает себе инструмент?
  - Вы же знаете, выбирают родители.
  - И потом происходит срастание или, наоборот, отторжение навсегда?
  - Это как попадание снайпера. А в принципе есть уникумы. Основной мой ученик появился у меня с 4 лет - сын знаменитого пианиста Лазаря Бермана Павел Берман. Первый раз его привели в 3 года - я побоялась, поэтому начали мы в 4-5. Настолько для него скрипка - все, что он, например, не желал ложиться спать, так хотел заниматься. Его мама звонила мне и спрашивала: что делать? Я советовала: положи его вместе со скрипкой. А какой еще выход? Он сделал потрясающую карьеру, в школе на взрослых конкурсах получил две премии - Венявского и Паганини. Сейчас он на втором курсе консерватории, его уже хорошо знают в Америке. Вот это фанатизм.
  Но чаще для детей нет выбора - им указали инструмент, и они занимаются. Это тоже не всегда плохо. Вы же знаете, как отец Паганини запирал сына в комнате с белыми стенами, где бы его ничто не отвлекало, и заставлял играть.
  - А у вас как было?
  - Как-то я смутно ощущаю. Помню, что у родителей был знакомый, который покровительствовал одаренным детям и видя, как я прислушиваюсь ко всему, дал мне свою большую скрипку, которая была размером с меня. Я попыталась что-то на ней сыграть, и он сказал родителям: ее надо учить. Я не отличалась фанатизмом в детстве. С не меньшим удовольствием играла на рояле. В ЦМШ фортепиано обязательно для струнников.
  Со скрипкой у меня вообще довольно странные отношения. Был большой перерыв игры. Я только преподавала и не дотрагивалась до инструмента. А потом взяла в руки и обнаружила, что ничего никуда не потерялась: ни растяжка, ни гибкость пальцев, - я даже лучше себя почувствовала на сцене. Такая вот странная история. Хотя так не бывает - заставьте балерину, который долго не танцевала, не разминалась, сделать шпагат...
  - Создание оркестра было для вас шагом на ступеньку выше?
  - Это был другой шаг. Разумеется, выше. До этого я просто преподавала, хотя создала свою систему, которая принесла мне международную известность. Система себя оправдала - учащиеся школы, 14-16-летние получали премии на различных конкурсах. И я не могу пожаловаться на забвения. Но оркестр - это уже другое - карьера. Брожение ума происходило в 1988 году. В 1989-м - хождение по мукам создания. И в апреле 1989 мы стали оркестром Министерства культуры СССР. А в октябре 1990 даже отправились в Гамбург, на традиционный женский фестиваль искусств. Так началась наша карьера.
  - Вы фантастически быстро стали известным коллективом.
  - Может быть, сам Бог велел, чтобы случился тот огромный перерыв, когда я не дотрагивалась до инструмента, чтобы, создав систему обучения, я применила ее на себе, восстанавливаясь после перерыва, а потом - на оркестре. Я просто доказала, что возможен очень короткий путь не к совершенству, но к высокому профессионализму. Таким образом, мы действительно быстро завоевали успех, хотя завоевать - не значит остаться, надо каждый день завоевывать.
  - Как вы управляетесь с женским коллективом? Это наверняка тяжело?
  - Тяжело. В симфонические оркестры не берут женщин не только у нас, но и за рубежом, так как по разным причинам это сложно. Я, наверное, отчаянный человек. Но когда прыгнул в океан и оказался уже где-то в середине, берегов не видно, приходится плыть.
  - Дирижер по своей роли - диктатор?
  - Управлять движением, жизнью коллектива, безусловно, кто-то должен. В то же время у меня не совсем обычная роль дирижера. Это опять же от образа Вивальди и от той эпохи - дирижер стоял с инструментом лицом к публике. Со временем инструмент был положен, и дирижер повернулся спиной к залу. Я сохраняю образ барокко. Это сильно влияет на игру на сцене, а на репетиции - просто необходимый момент, потому что оркестрант дирижера в душе не всегда уважает.
  - Человек не любит насилия над собой и насильника?
  - Это естественно. Но когда ты владеешь инструментом, то можешь не просто словами указать, как надо играть, а сам показать. И в работе это объединяет.
  - Когда я увидела ваш оркестр впервые, мне пришла в голову ассоциация с монастырем: вы казались наставницей среди послушниц. И по костюмам, и по атмосфере. Мне стало интересно, как вы в жизни общаетесь с музыкантами. Вы вникаете в их внутренний мир, в их быт?
  - Обязательно. Есть люди, которые любят внешне показывать свою заботу. Очень уважаю таких людей. Это, наверное, один из моих недостатков - я часто многого не говорю, того, что человеку хочется слышать. Безусловно, я знаю о каждой, что с ней происходит. Но это не значит, что буду на оркестре демонстрировать свое внимание, это вообще не в моем характере. Но я должна интересоваться, кто как себя чувствует, какие проблемы, тем более в нашей чудовищной жизни, когда искусство поставлено на колени, загнано в угол. Я понимаю, что нельзя отдать все деньги на культуру, но наши политики и бизнесмены забывают простую вещь - за всей этой кутерьмой мы можем оказаться на ветке или опуститься на четвереньки.
  Я поглощена вещами, которые безумно мешают творчеству. Каждый день хожу в поисках денег, чтобы мало-мальски поддерживать хоть какой-то уровень. Мы с апреля не получаем зарплату. Рухнул Союз, рухнуло Министерство - и дотации закончились. Мы перешли в Россию - там дотация нулевая. Сейчас, казалось бы, у нас благоприятная ситуация - мы при правительстве Москвы, оркестр - юридическое лицо. Но свобода тоже с неудобствами. Дотаций нет - пока все только оформляется. Чтобы гоняться за спонсорами, это надо отдельную специальность иметь.
  Помимо оркестра в моих мозгах существует дом Вивальди. Это будет венец всего, что должно произойти в моей жизни. Проект привлек итальянскую сторону. Они удивились во-первых, что Вивальди-оркестр существует в России, а у них такого нет. Во-вторых, что мы мечтаем о доме Вивальди, которого у них тоже нет.
  - Это такая неподъемная глыба в наше время.
  - Я всегда берусь за что-то совершенно неподъемное. Но надо браться именно за невозможное. Я давно заметила, когда берешься за очень простое, оно не получается. А нереальная, казалось бы, вещь удается.
  - Ваша активность вызывает смутное ощущение, будто вы от чего-то убегаете, прячетесь.
  - Нет, я как раз не прячусь, совсем не прячусь. Мне просто все очень интересно. Есть люди - созерцатели, а мне хочется услышать или увидеть то, о чем я мечтаю.
  - Поскольку этого никто не делает, вам приходится делать самой?
  - Безусловно.
  - У вас бывают минуты, когда вам хочется освободиться от музыки, когда она вас угнетает?
  - Нет. Иногда бывают минуты полного отчаяния, когда я знаю, что мне нужно сделать то-то и то-то, но это опять же чисто экономические вопросы, которые меня доводят до состояния шока. А ведь все проходит - катаклизмы, партии, политические страсти. Культура же вечна. Мы забыли, что происходило в эпоху инквизиции, кто кого сжег, но в то время жил и творил Вивальди, и Жан-Жак Руссо, его друг, приезжал к нему и изумлялся потрясающий слаженностью женского оркестра, а сам Вивальди бегал, спасал своих учениц от инквизиции. То же самое получится с нами, запомнят, что существовал такой женский образ оркестра.
  - Вы тоже существуете в эпоху инквизиции?
  - Наверное.
  - Музыкальные произведения для исполнения вы отбирается по своему вкусу?
  - Бывает, что возникает желание включить в программу именно это произведение, кажется, если я его не сыграют, то просто умру. Там было с Сюитой в старинном стиле Грига и Серенадой для струнных Дворжака. Два сочинения предельной трудности. И эту мою безумную идею, что это надо сделать, мы осуществили за короткий срок. Вылезти в Большой зал - это надо быть помешанной. Причем буйно помешанной. Или неадекватно воспринимать действительность. Но это свершилось. Так было Чайковским.
  У меня тоже в оркестре был своего рода путч во время того, политического. Поднялись девы и отправились на заработки за границу, в общем разбрелись, правда, по-моему, ничего сверхъестественного не выходили. Я набрала состав заново с 1 декабря 1991 года. Так что мы существуем два с половиной года, но считайте, что с 1 декабря. И с этим составом я пустилась в новые сочинения. Чайковского мы разучили за две недели. Это ненормально, но для меня это воплощение музыки Петра Ильича, пожалуй, было наиболее ярким. Так бывает. Поэтому отбора нет, произведения как бы сами приходят.
  - Светлана Борисовна, вы умеете кричать на людей?
  - Не умею. Это моя ошибка, потому что нужно. Иногда. Знаете, можно ведь крикнуть и тихо
  - Можно и взглядом убить.
  - Взглядом - это у меня может получиться. Но я не могу злиться. Могу дико расстроится. Но опять же ненадолго. Не то что я порхаю и мне всегда весело, но не люблю уходить в депрессивное состояние, погружаться в печаль.
  - Вам снятся сны?
  - Обязательно. Я их иногда помню, иногда нет. Часто снятся цветные. Во мне всегда есть ощущение какой-то опасности.
  - У вас наверняка хорошо развита интуиция.
  - Да, она вообще для музыканта необходима. Это своего рода выход в космос. Интуиция - из области неопознанного сверхъестественного, как раз то, с чего мы начали разговор.
  - Еще мне кажется, что вы очень много думаете и этим себя утомляете.
  - Да, возможно, что утомляет не сам процесс, а именно мысли и проблемы, которые в этом процессе. Иногда они лишние, без них хочется обойтись.
  - Вы себя анализируете?
  - Я собой постоянно недовольна, что мне очень мешает. Я знаю, что это не нужно, то есть нужно, но не считаю это своей большой доблестью. Часто вижу себя со стороны и себе не нравлюсь. Не на сцене, там я слишком погружена в игру. Но не было случая, чтобы мне понравились мои фото или телесъемка, расстраиваюсь и думаю: какая я нахалка - думаю о себе лучше, чем есть на самом деле.
  - У вас на сцене даже спина актерствует и очень сильный импульс посылает в зал.
  - Я не знала. Это не специально.


По журналу "Крокодил" можно снять фильм ужасов
(беседа с кинорежиссером Владимиром Хотиненко в Киноцентре
12 мая 1997 года)

 Владимир Хотиненко, будто церковной летописец, корпит на съемочной площадке, как в келье, пленяя всякую мелочь, которая в миг пленения становится историческим событием. Мы едем в его "СВ" по его "Дороге". Глядимся в "Зеркало для героя". Интеллигентно сжимаем в кармане "Макаров" и заявление в милицию о том, что несем пистолет сдавать как случайную уличную находку. Лишившись всего, усаживаемся на пепелище "Патриотической комедии" и, поминая любимый напиток, сами себе упрямо внушаем, что надо жить, что все равно будем. И пить, и любить, и молиться. Христу, Будее, "Мусульманину", Смирнову, Распутину, Хотиненко - соседу по месту обитания, который экранизирует нашу жизнь, наставляя на путь пусть не истинный, но искренний.

 - Владимир Иванович, вы мне представляетесь кинематографической величиной, в одиночестве стоящей на нейтральной полосе, между кино прошлым и настоящим. И кажется, что Вам ближе Рязанов и Михалков, а вас пристегивают к молодым специалистам. Не угнетает?
 - Нет. Картинку вы нарисовали более-менее убедительную, но, когда пошли в ход аргументы или такие уже конкретности-частности, здесь, мне кажется, картинка разрушилась, рассыпалась, вами же созданная. Потому что я, как бы это поточнее сказать, я просто человек широкий. Нельзя сказать, что мне по духу кто-то ближе, тот же Михалков. С ним мы просто знакомы очень долгое время, он меня привел в кино. Нас связывает с ним масса вещей, косвенно связанных в кино, включая дружеские. Но из молодых тоже есть много людей мне симпатичных. С другой стороны, мне чертовски жалко, что из того поколения нашего классического, роскошных 70-х, мало кто снимает кино. По разным, наверное, причинам, не берусь их определять, мне жалко, потому что это все-таки фундамент. Люди, снимавший такое кино, снимать плохо не могут, потому что они такое кино снимали, что в общем такое нельзя разрушить какими-то перестройками.
 Вот, например, Глеб Панфилов снимает. Мне очень интересен результат. Там плохо не будет. Слишком на прочной основе все замешано. Это что касается того поколения, глубоко мной уважаемого. А то, что касается нового... Ну, я больше сейчас вращаюсь, это не принудительно, с теми, кто с каждым годом все более и более условно будет называться новым поколениям. Еще пара-тройка лет, и все мы станем людьми среднего возраста, то есть я уже есть.
 - Вам сейчас сколько?
 - Мне 45 лет. Мой папа в этом возрасте казался мне человеком пожилым. Я тогда в архитектурный поступал. Мне было 18-19. Но дело не в этом. Мы о кино все-таки, да?
 - А картинка одиночки на нейтральной полосе. Это вам близко?
 - Это вы ее нарисовали, не я. Но она близка к истине. Я вообще не люблю ни слова "революция", ни вообще никаких революций, никогда не выступал и не мог ни под каким соусом, предлогом против чего-либо: дескать, это было плохо, давайте хорошее, новое, свежее! По причинам сугубо личным - таково мое устройство. С другой стороны, для меня не был проблемой переход постперестроечный. Опять же, я думаю, по причинам личным. Мне повезло, что я попал на границу между доперестройкой и перестройкой. Я довольно мягко ее перешел. Без страданий. Меня не успели сильно запрещать, равно как я не разгулялся на волне постперестроечной, просто продолжал снимать кино, которое предполагал снимать во все времена. Наверное, это и позволило занять какую-то свою нишу. Хотя она не всегда удобна в функциональном смысле. Но лично меня устраивает. Меня действительно часто пытаются к кому-нибудь пристегнуть, особенно к молодежи, при этом иронизируют, что, дескать, пожилой человек примазывается к молодым. Вообще возраст - это глубоко личное ощущение, но Бог с ним, собака лает - караван идет.
 - Ваше объединение с молодыми странно и потому, что ваши фильмы - душевные, эмоциональные, а кино большинства молодых - рассудочное, отстраненное, холодное, будто эксперименты над насекомыми проводят.
 - Ну, подождите, я не люблю обобщений. Когда мы говорим вообще о народе, то тоже страшная и мрачная картина получается. Мне интересно, что снял Гарик Сукачев, например, интересен Леша Балабанов. Трудно даже его короткометражку "Трофим" назвать рассудочной, с такой пронзительностью она снята. Тут другая беда. Мы отвыкли уважать собственное кино под напором всего: прессы, пустых залов. Кино превратилось в моду. Тогда как прежде у нас были традиции. Может быть, моя речь напоминает уже ворчание стареющего героя, но это в данном случае правда. Кино превратилось в прохождение по языку. Посмотрели Дэвида Линча - и давай снимать кино. Тарантино? Давай как Тарантино. Посмотрел какого-нибудь Люка Бессона - давай снимать кино.
 Я, к счастью, не подвержен моде даже в одежде. 30 лет ношу джинсы, модно, не модно, это моя любимая форма. А может быть, и не стоит драматизировать. Пройдет, как всякая мода. Меня ничего не пугает из происходящего, потому что это все равно находится в русле жизни нашей многострадальной родины. В конце концов мне совершенно все равно, если все бегут в одну сторону, что ж, ну и дуйте, а я займусь свободным направлением, тут, куда ни посмотри, такое раздолье, столько не вспаханного.
 - То есть это даже удачный фон для вашей индивидуальности?
 - Ну на здоровье, можно назвать и так, хотя, я говорю, еще есть все-таки у нас люди, для которых это тоже фоном может быть, в этом смысле я не одинок. Эти причины, как мне кажется, достаточно объективны.
 - В ваших фильмах, как мне кажется, встречается фирменный штамп - моменты фельетонной назидательности, обличительный сатиры. В "Макарове" это пистолет в разрезе, когда герой, как пуля, скользит по стволу и вылетает. В "Мусульманине" - эпизод с долларами, плавающими в пруду и вводящими в искушение местных жителей. Это похоже на иллюстрации из журнала "Крокодил". Морализаторство в духе стенгазеты советских времен.
 - С другой стороны, это ведь может быть кадром из кошмарного сна.
 - Может быть, но мне видится "Крокодил".
 - Вы знаете, я сейчас подумал: пусть "Крокодил", может быть. Ведь журнал "Крокодил" при определенной интерпретации можно превратить в фильм ужасов. Но у меня к перечисленным вами эпизодам не такое отношение. У меня на самом деле к этому трагическое отношение. Я убежден, что нельзя свои страдания, свои умозаключения выплескивать на экран. Это вообще сугубо интимное. Для этого существуют умные книги. Я же просто иду по эмоциям. Не по конкретным выводам. Мне нужно произвести определенное эмоциональное впечатление. Видите, у вас родилась ассоциация с карикатурой. Я к этому отношусь как к иронической, но страшной картине. В жизни было бы еще хуже, если говорить о сцене вылавливания долларов в пруду. Карикатура ведь наоборот утрирует, а в жизни было бы с кровью, с мордобоем.
 А фильм "Макаров" я не мог представить, пока не придумал эту картинку - пистолет в разрезе. Я не мог поймать его звучание, пока не услышалась музыка Шуберта. Восьмая неоконченная симфония. Американцы с их компьютерной графикой, наверное, сняли бы это технически совершеннее, и оно производило бы менее карикатурное впечатление. Но для меня это несущественно - техническое несовершенство. Потому что это в чистом виде идея.
 - Актуальность темы вас вдохновляет?
 - Смотря что называть актуальностью темы. Я уже неоднократно говорил, что с моими картинами связана странная актуальность. У нас актуальность не после свершившегося события, вообще предпочитаешь свершившееся событие, а естественно не собираешься ничего предсказывать, это какая-то реальность, с которой мы вступаем во взаимоотношения. Мы сняли "Рой" - развалился Союз. "Патриотическая комедия" - это путч, который просто во время съемок случился. Фильм "Макаров" - расстрел Белого дома, "Мусульманин" - Чечня. Причем все это во время съемок, очень пугающие совпадение. Я себе доверяю, своим интересам доверяю, на этом все строится. Если мне что-то жутко интересно, я начинаю думать, как это сделать интересно для всех. Но я просто стараюсь снимать современные картины с современным звучанием.
 - А не согревает ли уже мысль, которая могла возникнуть на базе теории совпадений, что, взявшись за любой сюжет, вы снова окажетесь пугающе актуальным?
 - Надо метлой гнать такую мысль. Но, естественно, ни в коем случае не делать наоборот, это столь же порочно и глупо сказать: а теперь я сделаю так, чтоб вообще никому не было интересно. Я как-то нашел удачное сравнение и более удачного до сих пор не придумал: я чувствую себя собакой, которая вышла на охоту, а дичь может быть зайцем, куропаткой, лисой. То есть дальше идет разнообразие дичи, но не сути того, чем я занимаюсь. Я вышел на охоту и иду по какой-то интуиции запаха, то есть там есть рациональный момент, но в основном это все по верхнему плану. Можно это называть и предчувствием. Я человек мистический, но гипертрофировать это мешает моя религиозность, и в рамках религиозности мистика служит мне нормальное службу. Даже для материалистов и атеистов предчувствия - это что-то существенное, да? Мы уже всерьез говорим о флюидах, о чем угодно.
 В моих фильмах всегда есть фантастические моменты, потому что, вообще-то говоря, это есть. В литературе это кушается всегда удобнее, органичнее как-то, потому что конкретнее представляем образ. С кино это хуже, но все равно это может быть, это где-то рядом существующий еще один слой. И понимание нашей жизни, собственно самой жизни, ее устройства. Вот эта примета для меня важна - фантазийная заморочка. Это для меня камертон. Очень часто эти заморочки не нравятся критикам, в основном они очень строго к этому относятся, но для меня это чрезвычайно важно. Я не снимаю бытовых драм, просто не умеют это делать. Мне нужно соприкосновение с волшебством.
 - Ощущение от "Патриотической комедии" - мрачная карнавальность, и заключительный монолог героя, который воспринимается еще пронзительнее на фоне всего того, что творилось до этого.
 - "Патриотическая" - она, наверное, наиболее ироничная из всех картин, тем, мне кажется, пронзительнее финал. Это абсолютно современно. Вот видите, хотя прошло шесть лет.
 - Ваш герой, он кто? Сергей Маковецкий?
 - Или? Нет, не думаю. Он всегда складывается из моего сугубо личного, на что я могу конкретно опереться в ощущениях, из каких-то даже физиогномистических привязанностей, то есть стилистических даже, точнее сказать. Стилистических привязанностей. Очень часто я не беру актера, хотя знаю, что он очень хороший актер, но он не вписывается в стилистику. Он разрушает общее. Я архитектурный институт закончил. И вот в каком бы стиле я рисовал, вот такой стиль устраиваю в кинематографической среде.
 - Бывает ли так, что вы не берете актера, потому что боитесь не справится с ним?
 - Такого не может быть. Можно не сойтись с актером, и тогда мы расстанемся, и все, но лучше все это узнавать на предварительной стадии. Основополагающим для меня является стиль. Это может быть в голосе, в лице, в пластике. Брессон по телефону пробы устраивал, вот для него что было важно, его не интересовало лицо. Это его стилистическая особенность. Меня интересует все.
 - Владимир Иванович, вам не кажется, что творческого человека ведет более агрессивное начало, нежели Господь Бог?
 - Я всегда знал и всегда помнил, что это занятие от лукавого, потому что режиссер, подобно Богу, создает мир, взаимоотношения. Профессия в основе своей греховна, но.... Наверное, проще всего сказать: я не буду этим заниматься, чтоб не запачкаться. Только есть ведь в конце концов профессия ассенизатора, это вообще... К своим сорока пяти годам я понял, что вот это, собственно, мой образ жизни. Наверное, за грех придется ответить, но я уповаю на то, что я об этом всегда помню.
 - Вы упомянули профессию ассенизатора. Это близко?
 - Это я о грязи. Кого как ведет в кино, такое кино и получается с разного рода плюсами и минусами. Хотя я к себе отношусь всерьез, но все же я достаточно ироничен к тому, чем занимаюсь. Не надо этому придавать слишком большого значения, потому что на самом деле самые важные вещи лежат вне занятия кинематографом. Это для меня жизнь: воздух, дом... просто жизнь, но не смысл жизни.
 - А в чем же смысл вашей жизни?
 - Это не тема для вашего журнала.
 - Вы считаете себя талантливым человеком?
 - Безусловно. Вопроса даже нет. Я очень талантливый человек.
 - И вы всегда четко понимаете, насколько добросовестно вы сработали?
 - Не настолько четко, но, в общем, я понимаю. Знаю цену себе. А потом, я не завистливый, я очень восторженно отношусь к чужим талантам, что позволяет мне быть свободным внутри своих способностей. У меня шор нет.
 - Оценка "Мусульманина" как антирусского фильма вас не обижает?
 - Нет, она приводит меня в недоумение. Потом, она не настолько широко распространена. Она скорее существует как некий коэффициент. Я ведь много с картиной ездил, на публике много показывали, при большом скоплении людей. И вот такая точка зрения, что картина антирусская, есть всегда, но в очень узкой прослойке. Я могу понять, что пугает само звучание "мусульманин", потому что ислам в силу определенной активности вызывает у людей трепет. Думаю, в этом все дело. Впрочем, такая точка зрения не очень широко распространена. Это скорее аромат картины, а не основная к ней претензия. Хотя на "Нике", когда он номинировался, так прямо и сказали: "Фильм с названием "Мусульманин" - лучший фильм? Ну извините...."
 - Говорят, вы сейчас заняты экранизацией книги Юрия Лужкова.
 - Пусть это слухом и остается. Пока это не предмет для разговора. Вообще у меня сейчас проектов подозрительно много. Я полтора года ничего не снимал, вот и накопилось. Для фильма "Черное море" пока только выбрали натуру. Это мелодрама, хотя там много смешных вещей. Есть роскошный материал у Валеры Залотухи. Я нахожусь в положении рыбака, который вышел на рыбалку не с одной удочкой, а с пятью, например, вот эти удочки у меня все заброшены. И на театре я хочу поставить. Даже знаю что. Есть пьеса Сергея Колтакова, современный материал. Будем делать антрепризу.
 - Почему театр потянул?
 - Это как минимум полезно для меня. Театр - это актеры. И магия, возникающая в результате взаимоотношения людей. Это требует невероятной тщательности, по моему глубочайшему убеждению. Я хочу этим позаниматься. Хочу устроить для себя своеобразный тренинг.
 - Провала не боитесь?
 - Ничего, я выдержу. Это может случиться со всяким. Успех и провал - это такое сочетание, не обязательно таится в самом предмете. Иногда это вопрос скандальности, накачки, накрутки. Я достаточно хорошо знаю подобные механизмы, чтобы драматично относиться к успеху или провалу.
 - Отчего зависит ваш выбор среди пяти удочек?
 - От денег. На какой проект нахожу, к тому и приступаю.
 - Была опубликована информация, что на фильм "Черное море" вам дали полмиллиона долларов, и вы уехали в Ялту снимать.
 - Кто бы мне дал эти полмиллиона! Я бы приступил. Лето на дворе, я бы к осени... Это осенняя картина.
 - Странно, вы - талантливый, успешный режиссер, и в вас не вкладывают деньги?
 - Желающих отдавать деньги вообще практически нет. Были в какой-то период, но я тогда обходился, сейчас такие люди исчезли, но они появятся, если начнет работать закон о кино. Сидит комиссия, жюри, которое сейчас такое многослойное, наверное, это правильно. Отсеивает какие-то проекты. Там сидят живые люди. Они читают, смотрят: так, Хотиненко, он же недавно, вообще успешный и достанет сам. Я вот еще подожду чуть-чуть, а потом просто выступлю с заявлением. С другой стороны, я вижу еще пару-тройку людей, которые тоже ничего не снимают. Мне грех жаловаться, что мне что-то дают, не дают. Это было бы несправедливо. Одно время я вообще не очень хотел снимать. Была интересная преподавательская работа: у меня мастерская во ВГИКе. Семь месяцев преподавал в школе мастерства Юрия Грымова. Это такое живое занятие для самого себя. Я надеюсь, что это принесло и им пользу, а что мне принесло, так это безусловно. И вот сейчас у меня появилась жажда, несколько месяцев назад опять зачесались ладони, захотелось снимать, а снимать нужно только с таким зудом.
 - А чем вы питаете мозг?
 - В основном это музыка. Одна музыкальная фраза может родить идею. Я вообще не сторонник основываться на литературных произведениях, особенно на выдающихся. Я считаю это магистральной ошибкой, потому что оно - состоявшееся. Это все равно, если бы я взял какую-нибудь скульптуру Микеланджело Буонаротти, причем подлинник, и стал бы по своему усмотрению переделывать. Но это образно говоря, а так это абсолютно закрытая форма. Чем гениальнее произведение, тем оно более закрыто для внедрения в себя, для трактовок, трансформации. А музыка... Там есть только импульс, там есть чувство.
 - А в театре не классику ли собираетесь ставить?
 - Нет, не классику, но пьесы и пишутся для того, чтобы их ставили. Там другой случай. Я уже лет пять в театре хотел что-нибудь сделать, но не было материала. Сейчас появился, и деньги есть, и актеры, и эскизы декораций уже делаем, так что если с кино положение будет таким же, то уйду в театр. И преподавать. Я же сказал, что это для меня образ жизни, а не смысл.
 - Вы всегда имеете в запасе нишу?
 - Это не ниши. Это просто открытия какие-то. Во мне живет дух здорового авантюризма. Таков уровень моих амбиций. Когда начинал снимать кино, я смутно представлял про каннский или еще какой-то фестиваль. Хотелось просто делать кино, хорошее кино. Лучше всех. К сожалению, жизнь устроилась так, что понадобились всякие призы, иначе кто ты? Без призов ты почти не человек. Нужна либо народная любовь, либо призы. Как-то эта пора сейчас прошла: ну каннский еще будет, ну будет, не будет... Вот уровень такого рода амбиций исчез. И я вернулся к тем нормальным амбициям, которые меня привели в кино.
 - Юрий Грымов утверждает, что у современного человека клиповое сознание, он не читает серьезных книг, не смотрит длинных умных фильмов, и выход для режиссеров в том, чтобы снимать умные фильма с элементами попсы. Тогда кино вернет себе былую прибыльность.
 - Рецептов, наверное, много. Есть очень хорошая рок-н-рольная певица Настя Полева, и она однажды в интервью замечательно сказала, что вот Моцарт - это попса симфоническая. И в этом тоже есть доля правды. Очень многие, наверное, ценители классической музыки так к Моцарту и относятся. Популярность его была условная в свое время. Практически смерть его... И вот все - его уже никуда не денешь. Поэтому я тоже думаю про относительно клиповое, не клиповое сознание. Бороться с этим, мне кажется, бессмысленно. Есть просто объективный процесс. Я точно знаю, что клиповое сознание долго не может держаться - человека надо либо в психушку определять с этим клиповым сознанием, либо пройдет время, и он стабилизируется, и это его сознание перейдет в нормальное, просто с другой динамикой формопередачи каких-то идей. Я думаю, это все как раз проходяще. Тут другой вопрос, я думаю, на это уже проблема государственная. Это общая тотальная необразованность. А это никогда не было хорошо. Клиповое - не клиповое. Необразованность тотальная - вот беда. То есть сейчас человек, который был лютым троечником в мое время, сейчас просто эрудит, чрезвычайно культурный, грамотный по сравнению с тем, что творится. Но эта проблема вне сферы кинематографа.
 - Но ведь вы для этих людей кино снимаете?
 - Нужно находить какой-то язык. Я не собираюсь отказываться от своих идеалов. Навязывать тоже не собираюсь.
 - Какое кино для души смотрите?
 - Всякое, например, картина лучше который с прошлого года я не видел, - это "Семь". Смотрел несколько раз, несмотря на ее мрачность. В ней потрясающая температура передачи чувств. А вот модный фильм "Автокатастрофа" считаю совершенно бессмысленным кинопроизведением. Могу для души смотреть "Твин Пикс" много раз, потому что там тонкие вещи.
 - А из наших лент?
 - Из наших - редко. Могу бесконечно смотреть "Андрея Рублева".
 - Свои фильмы не смотрите?
 - Только по какому-то случаю. Какой-то у меня давеча был импульс - я посмотрел картину "Рой". А так нет, зачем? Надо, чтобы прошло время, чтобы картины забылась, стала чужой.
 - Какую последнюю книгу прочитали?
 - "Остров Крым" Аксенова. В свое время я ее не читал. Ерофеева понемножку читаю, "Москва. Петушки". Сейчас просто нет времени. У меня есть писатель, которого я читаю регулярно и хочу собрать всего его. Писатель, который, появившись, вызвал бурю восторга, читался взахлеб. Это Стивен Кинг. Наша интеллигенция сейчас оправдывается, что, когда он только появился у нас, его было чуть-чуть, поэтому было интересно. "Мертвая зона" печаталась в журнале, ее ждали все от мала до велика. А он какой был тогда, такой и остался. Пишет хуже, лучше, потому что плодовит крайне. Но сейчас популярна другая крайность: Стивен Кинг - это неприлично. А я считаю, что прилично. Читаю всего и думаю, что очень немногие наши писатели могут написать такую книгу, как "Долорес Клейнборн", к примеру, мало кто сможет написать такой монолог женщины. У него есть какие-то комиксы, но это другой вопрос. Он живет в Америке, хочет зарабатывать деньги и умеет это делать. Поэтому на здоровье. С другой стороны, я знаю, что он умеет писать. Он настоящий писатель, он практически весь снят. Правда, крайне неудачно. Кинг - это, конечно, находка, но его плохо снимают.
 - Вам не хочется попробовать?
 - Меня просто история не интересует. У меня все истории конкретно связаны с жизнью моего народа, потому что в этом я все-таки понимаю. А как только в моем фильме зазвучит "Смит, Джон", - для меня пространство разрушится. Я в этом ничего не понимаю. Я это могу смотреть, но для меня это превратится в полную бессмыслицу. Тут надо либо совсем отстраниться, где-то в Африке снимать, но Кинг же слишком конкретен для этого. Для меня это настолько другой мир, я не думал про это. Это даже другое измерение.

Беседа с режиссером Владимиром Хотиненко во ВГИКе
17 мая 1997 года
 - Любимое чтение сейчас - это оперные либретто. Маленькая поправочка к тому, что я в прошлый раз сказал. Не "Остров Крым" Аксенова. Есть книжка вот такая толстенная - 100 оперных либретто. Слушаю музыку и читаю либретто.
 - Это во что-нибудь может вылиться?
 - Может, выльется. Мечтаю поставить "Волшебную флейту" Моцарта, уже лет десять она меня мучает. Непреодолимо меня тянет. Не могу пока найти форму, чтобы выйти с конкретным предложением. Мне кажется, это высочайшая загадка. Во-первых, Моцарт умер во время исполнения "Волшебной флейты". Во-вторых, вокруг этой оперы масса легенд, включая то, что она масонская, закодированная. И чрезвычайно мало удачных постановок. Например, есть у Бергмана фильм "Волшебная флейта", но он все упростил, сделал, как Моцарт, он ведь ставил в каких-то провинциальных театрах, было у него такое дуракаваляние. И Бергман эту версию сделал. Я думаю, исходя из того, что это за музыка, что все постановки находятся в чудовищном противоречии с музыкой.
 - В какой атмосфере на съемочной площадке вам комфортнее самовыражаться?
 - Скажу банальность, но она довольно-таки редко присутствует на площадке. Мне нужно абсолютное единение. Взаимная любовь. Если я вдруг наору на площадке, считай день пропал, а для многих это метод - накручивание, накачка, идей нет, значит нужно покричать. Для меня это конец, мне нужно, чтобы мы друг друга чувствовали каждую секунду, тогда получается. То есть мир и покой на площадке. Семейная должна быть атмосфера.
 - Вы и актеров выбираете соответственно таких, очень теплых?
 - Да, по этому же принципу. Я иногда не беру очень хороших актеров, даже не рассматриваю их, потому что чувствую, что у нас просто разные жизни, разные флюиды распространяем. Для меня самый существенный момент - актерские пробы, когда устанавливаем, из одного ли мы караса. Как у Курта Воннегута в "Колыбели для кошки".
 - Вообще режиссер, по сути своей монстр, а у вас образ рубахи-парня, проповедника-балагура. Так удобнее? Хитроумнее?
 - Хитрость - это очень скользкая категория. Есть народная хитрость, ее называют лукавинкой, хитринкой. Вообще-то это удобно. Трудно, но удобно. Вот видите, с чего мы начали - вы сказали, что в редакции такого меня не знают, какой получился в первом интервью. На самом деле я всякий, естественно. Бываю сумасшедший в ярости. Но вообще предпочитаю такой принцип: жить нужно в радость, а страдать в одиночестве.
 - И что же вас может довести до ярости?
 - Бывают у меня всплески. Я все-таки энергичный человек, поэтому иногда выплескиваю себя. Масса вещей, иногда мелочь, и больше всего мелочь. К серьезным вещам я отношусь серьезно, а мелочи иногда меня выбивают ужасно.
 - Вы с кем-нибудь поссорились в пух и прах?
 - Было такое. Естественно, перечислять не буду. Но это самое поганое. Ненавижу ссориться, какие-то неприятные вещи говорить, отказывать. Для меня пробы мучительны, особенно когда по старинке все проводилось. Сейчас я иначе к этому подхожу. Нашел способ. Когда я видел на пробах, что человек не подходит, я не мог ему прямо об этом сказать, трусил, обычно подставлял ассистентов, они оповещали. Есть в пробах что-то унизительное.
 - Ваши фильмы все сняты за пределами Москвы?
 - Только "Дорогу" мы в Москве сняли. А так - да. "Макаров" и "Патриотическая" - в Екатеринбурге. Остальные - на природе.
 - Там уютнее?
 - Конечно, это замечательно. Совсем другое ощущение. И потом в городе снимать сложно.
 - У вас, наверное, склонность к тихой деревенской жизни?
 - Во мне наблюдается раздвоенность, я бы так сказал. С одной стороны, стремление к чертовой матери уехать жить в деревне. Но пока я твердо знаю, что этого сделать не смогу. Через неделю мне захочется, чтобы вот и то, и это и вертелось, и двигалось. На самом деле я люблю Москву. Когда все вертится, крутится. Хотя в идеале стремлюсь к природной тишине и покою. Но пока не хватает ни денег, ни мудрости. Многого не хватает, чтобы жить в деревне.
 - Вы действительно купили избу, когда снимали "Мусульманина"?
 - Да, замечательную, она еще дореволюционная. Нашел старую грамоту, выданную хозяину этого дома об окончании церковно-приходской школы. Сейчас, когда делают дома, смолу из бревен выпускают, а тогда не выпускали, поэтому бревно со временем становится, как янтарь, с янтарным звуком, если постучать. Вот такая вот изба хорошая, покосившаяся. Поправить бы ее, наладить и жить. Там же речка рядом.
 - Вы рыбак?
 - Да я так рыбак... Там забавно, кстати, рыбачат. В том месте, где мы снимали, рыбалка представляет забавное зрелище. Речка узкая, течение сильное, плавать можно только так: подняться вверх по течению, лечь, и тебя понесет. Рыба же идет против течения. Поэтому двое идут с бреднем, перекрывают речушку, а еще двое с длинными палками, на концах которых прибиты консервные банки, двигаются по течению и молотят палками по воде. Это называется бучить. И тогда рыба поворачивает обратно, и заходит в сети. Это грандиозно. С криком, воплями, падениями, вода холодная, все в одежде. Ор стоит над рекой. Такой тяжелый физический труд.
 - Это похоже на охоту, загон зверя.
 - Да, загон такой, но это грандиозно! С удочкой сидеть не могу. А вот такая живая рыбалка нравится. На ней выматываешься, проходишь несколько километров по этой реке, она мелкая. И так ты чешешь, чешешь до ее чуть ли не истоков. Устаешь зверски. Потом удовлетворение. Вечер, солнышко, идешь с уловом. На уху, как правило, набирали. Вообще деревня уникальная. Там такие похороны. Я бы хотел, чтобы меня так похоронили. Человек умер. Идет процессия. Батюшка впереди. Все повязывают на руку платки. Закупаются чистый платки. Деревня довольно большая, глухая, тупиковая, не проезжая, поэтому тихо. Все мужчины повязывают платки, новые носовые, возле каждой избы стоят табуретки или скамьи, покрытые полотенцами, которые держат для этого случая. И вот эта процессия идет по улице через всю деревню, гроб несут на руках, перед каждым домом его ставят, батюшка читает молитву, из дома выходят, поминают всех умерших в этом доме. И вот так неспешно, от дома к дому никаких машин, никакой музыки, старушки поют псалмы. Потрясающее зрелище. Причем деревня крепко пьющая. То, что у нас в картине показано - это детский лепет по сравнению с тем, как пьют. Но чтобы во время похорон кто-то выпил раньше времени! Измордуют. И на поминках все трезвые. В этом такая торжественность. Вообще у деревни темная репутация. По истории там всегда жили колдуны. Местных жителей боялись. Ссориться или драться с ними не смели. И до сих пор. Кстати, в том месте, где у нас в фильме свинья вылетает из озера, и мостки, с которых падает начальник с дипломатом, набитым долларами, - буквально в позапрошлом году жители видели летающую тарелку. Молодежь на мотоциклах, ехавшая с танцулек, женщина, которую поколотил муж, и она в чулане ночевала, и еще множество людей видели. Ярко выраженную тарелку с сиянием. Все по правилам, как это описывают.
 - А сейчас там ведьмовским духом пахнет?
 - Трудно сказать. Мы так любим эту деревню, там благодать. Скорее ты приезжаешь и через три дня про Москву забыл. Все уходит. Все шлаки выходят. Я имею в виду психологические. Потому что там красота кругом. Пить там пьют, но и красоту понимают. Живут сложно, но очень хорошо понимают, что живут в восхитительном месте.
 - Вы в избе-то своей живете?
 - К сожалению, редко. Но там что хорошо, там время года для меня не имеет никакого значения. Все равно: дождь идет, печечку затопил, окошечко открыл, водочки выпил, там постоянно какие-то дела...
 - А как набрели на эту деревню?
 - Залотуху кто-то вывел, а он меня привез. Сейчас он построил там хороший дом, а купил совсем кривенькую избу. Жена его как увидела, сказала: единственная, которая в ужасе шарахнулась от дороги! На что Залотуха, обидевшись, ответил: это она на звездочки засмотрелась.
 - Вас увлекает процесс выбора натуры?
 - Да, это мое архитектурное прошлое во мне говорит. Для "Макарова" мы специальные дома отбирали, конструктивистские. Это очень важно для атмосферы - точная натура. Как костюм для человека. Я люблю ездить по стране, много километров намотал. Сажусь в машину и еду, смотрю, интересно все.
 - Вы бороду и усы давно носите? У вас такой славянофильский вид.
 - Давно. С архитектурного. Я тогда слова такого не знал - славянофил. Завел бороду и усы, чтобы решить проблему с бритьем. Кожа раздражалась, тогда ведь еще не было "Жилетт". Кроме того, учился я в хиппушные времена. Поэтому у меня и волосы были длинные, и джинсы рваные. Все как положено. Сейчас не представляю себя бритым, страшная, наверное, картинка.
 - А как вы встретились с Никитой Михалковым?
 - После архитектурного я пошел в армию, чтобы подумать, как жить дальше, поскольку решил расстаться с архитектурой. Тогда надо было отрабатывать три года. Я объехал мастерские известных архитекторов и понял, что у каждого свой маленький огородик, психология садово-огородного участка, а я человек масштабный. Тогда только появился Центр Помпиду в Париже - я мыслил такими категориями. И ушел в армию. Родители были в шоке, военком чуть в обморок не упал, потому что мне предлагали аспирантуру, все что угодно, так как я с отличием окончил, а я добровольно пришел в армию. Служил во внутренних войсках, конвоировал зэков в вагонах. Стрелять не приходилось. Сложилось меня вольготно. Поскольку я архитектор, то рисовал дембельские альбомы, портреты. У многих чеченцев есть мои альбомы. У нас в основном чеченцы служили, ингуши и хохлы. И за примерную службу мне дали отпуск.
 В это время Никита приехал на встречу со зрителями. Он закончил снимать "Неоконченную пьесу для механического пианино". И мой товарищ Саша Кротов силой затащил меня на эту интеллигентскую вечеринку, на творческую встречу. Я дико сопротивлялся. Потрясающе, как человек сопротивляется судьбе! Сейчас аж волосы шевелятся от ужаса, что я мог бы тогда уйти. Но это судьба называется. Я все-таки пошел, и мы с Никитой разговорились, и говорили долго ни с того, ни с сего, видимо, совпали по-человечески, оказались людьми одного караса. Я ему про армию рассказывал, сказал, что пишу рассказы. Замполит давал мне ключ от "красного уголка". Я ночами писал. Кстати, в армии я очень смешно получал увольнительные: я приносил журналы. Меня отпускали, и я должен был принести "Панораму", "Плейбой". У меня были друзья хоккеисты, они привозили, до и весь город собирал мне журналы. И я гулял. На самом деле я сразу пачку притащил, и она у меня на зоне лежала, а выдавал по одному. Нет увольнительной - нет журнала. Хороший был год службы. Вспоминаю с удовольствием.
 Мы с Никитой недавно на эту тему разговаривали, он плохо помнит, как мы встретились, в общем, солдатик какой-то, я форме был, то есть у него не сохранилось, а я как раз очень хорошо все помню, он мне тогда сказал: заканчивай службу да приезжай. Это был 77 год. Ровно 20 лет назад.
 И я приехал на Мосфильм, предварительно созвонившись с Никитой, он заказал мне пропуск. Вокруг такие люди ходят! Такая аура, все так волнительно. Встретились, он белый такой был, снимался в "Сибириаде" и красил волосы в белый цвет, я его даже не узнал сначала. Поговорили, я ему свои работы показал, рассказы, он мне навтыкал, но, в общем, посоветовал устроиться ассистентом на Свердловскую киностудию, чтоб на Мосфильме не толкаться локтями, что я и сделал. У меня художником есть четыре фильма.
 И вообще я там нашел группу свою. Но самое главное не это, а то, что я на сегодняшний день убежден, что, если б не Михалков, я мог не прийти в кино - 99 процентов из 100. С моей тогдашней кашей в голове, путаным импульсивно-художественным мышлением. А он вот что-то такое почувствовал, какое-то родство. Потом я у него ассистентом работал на "Обломове", стажером был и даже снялся в маленьком эпизодике в "Родне", мотоциклистом был. Таким образом он стал моим крестным отцом в кино. И мое чувство к нему простирается настолько, что нас поссорить невозможно, во всяком случае меня с ним. Это слишком важно для меня, то, что произошло 20 лет назад. Сейчас иногда меня оторопь берет, что что-то могло сложиться иначе. От судьбы, конечно, не уйдешь, но, в общем...
 - Когда в Москву переехали, где жили?
 - Снимал много. В коммуналках жил. Самое ощутимое воспоминание - от клопов. Помню в одной квартире зимой в крещенские морозы в комнате полно мух. Каждый день прыгал с газетой, не успевал гонять. Потом об этом рассказ написал. Все пригождается.
 - А себя в своих фильмах вы снимаете?
 - Я когда-то снимался, когда были живы родители. Я это называл: сняться для мамы и папы. Снимался практически в каждой картине, а сейчас нет. Потому что я зажимаюсь перед камерой. Более того, есть фильмы, где у меня главная роль. В картине "Казачья застава" я каппелевского офицера играл. Красивая такая роль, большая, актеры мечтают... А в фильме "За кем замужем певица" у меня вообще заглавная роль. Я с Наташей Егоровой играл. Специально это делал, чтобы побывать в актерской шкуре, в этих паузах, в ожиданиях, мне любопытно. Но я слишком чувствую камеру, люди не замечают, но я знаю, чего мне это стоит.
 - Вы с актерами тщательно обговариваете роль?
 - Сильно долго я не люблю разговаривать с актерами. Мы долго разговариваем, когда придумываем. Сидим вместе, придумываем, но это не разговоры вокруг роли. Когда начинается много разговоров, для меня это могила, потому что актер прежде всего не интеллектуальное существование, они чувственные. А разговоры как раз притупляют, убивают чувственное начало, интуитивное. Но иногда мы долго придумываем сцену. Помню, как мучились с постельной сценой в "Мусульманине", эпизод соблазнения. Сидели у меня в избе два-три вечера, не могли приступить к съемкам. И вдруг я увидел огурец, взял его и говорю: все, все, все, придумал. Потом мы это вырезали из картины показалось, что перебор, а тогда я лег, накрылся простыней, окружающие не видели, что я взял огурец. Я его под простыней поставил торчком, все просто легли от хохота. А что на съемках было! Мы никому не рассказали. Что творилось на площадке! Женька Миронов лежит, героиня по нему ползает, и вдруг... Он поднимает здоровенный огурец под простыней. У нас это снято на видео. Оператор чуть с ума не сошел. А героиня сразу нашла нужную интонацию. Огурец натолкнул, выбил из рутинного представления.
 - Вы чистую комедию не хотите снять?
 - Смотря что подразумевать под чистой комедией. Такую, как Гайдай, я не сумею снять. Я вот, например, люблю Спилберга, все эти его "Индиана Джонс" смотрю по много раз. Но так я не смогу, я точно знаю. Другое внутреннее устройство нужно, открытое детское сознание увлекательного рассказчика.
 У меня всегда в фильмах есть смешные вещи. По-настоящему смешные, хорошо сделанные. Вот сейчас у Залотухи есть роскошный материал, как циркачи, гастролирующие в провинции и приглашенные на гастроли в Америку, оставляют в деревне экзотических зверей, и как жители устраивает на зиму страусов, зебр, удавов. Потрясающая история, такой Ноев ковчег, там много комедийных вещей. Даже в заявке читаешь - жутко смешно. Я сейчас завелся на эту вещь. Ее готовить надо - там зверей много. Бабуськи тянут жребий, кому какое животное достанется. Одна получила удава. И вот она зимой сидит и вяжет ему чулок. А мужику по жребию достался медведь, который впал в спячку, и мужик оказался свободен на всю зиму. Он отремонтировал баржу, он был механик, а когда началось половодье, там такие разливы, что с ума сойти - ничего, кроме воды, на горизонте, - все звери, люди погрузились на эту баржу и поплыли. Это так написано - для стариков, для наших актеров, которые, к сожалению, редко снимаются, там масса ролей. Как они все, заброшенные, люди, звери уплывают.
 - И как называется?
 - "Последние времена". Очень хорошее название.


В облаках своей юности
(очерк об актрисе Нине Дробышевой опубликован в газете «Московский комсомолец» в 1986 году)

Предыстория

 В 1980 году мне было 16, я жила в Краснодаре и любила слушать радиоспектакли. В этот год я услышала "Эдит Пиаф", нет, я услышала голос. Эдит Пиаф певицу я знала и слушала задолго до этого. Полюбила сначала ее, потом, через нее, Мирей Матье как не совсем, но будто бы продолжение. А в радиоспектакле меня сразил голос актрисы. Тембр, интонации. Я влюбилась в голос. И, поступив на факультет журналистики МГУ, оказавшись в Москве, я захотела и сумела попасть на спектакль (тогда это было очень трудно не по деньгам, а по количеству желающих и отсутствию билетов для простых смертных), первый для меня в этом городе, в театре им. Моссовета "Эдит Пиаф" с Ниной Дробышевой в главной роли. Она стала первой личностью в столице, у которой я взяла интервью. Для газеты "Московский комсомолец". Это было нелегкое испытание на прочность.
 С Ниной Ивановной мы встречалась несколько раз, вполне приятно общались, она терпела мои наверняка корявые и неловкие вопросы, но, получив на утверждение текст (тогда без этого не публиковали ни одно интервью), она безбожно вычеркивала практически все, заявляя, что это не годится и надо либо заканчивать, либо пытаться еще. Она - мой первый наставник в жанре интервью. Хотя окончательный вариант таковым не стал, то есть в нем не осталось ее реплик (именно собственные фразы вызывали у Нины Ивановны отторжение и нежелание видеть их напечатанными). Текст превратился в нечто, что позже, уже в куда более профессиональном исполнении я назову психологическим портретом.
 Отнеся на служебный вход театра рукопись для Дробышевой, я на следующее утро позвонила ей, чтобы услышать вердикт. И получила такую критическую отповедь, которую запомнила на годы вперед и в которой последней фразой стала: "Вы далеко пойдете", - сказанная не вдохновляюще, а ехидно и неприязненно, словно я плюнула актрисе в душу, окончательно ее разочаровав. Но, тем не менее, я действительно далеко пошла. Так что те слова Нины Ивановны стали для меня и уроком, и напутствием.

 Бывает же так. Влюбленный поднимает глаза к небу и видит звезду. И называет ее именем любимой. Зритель приходит в театр и тоже открывает для себя звезду. И запоминает ее имя. Допустим... Нина Дробышева.
 А потом следит за ней - иногда поднимает глаза к небу, чтобы убедиться: сияет еще, значит, к счастью.
 19-летняя актриса Ленинградского ТЮЗа Нина Дробышева сыграла Джульетту. О ней заговорили. Это-был триумф молодости. Одна из первых статей называлась "Юность, юность, ты чудесна". Театралы открыли для себя имя. Это случилось в конце 50-х.
 Я увидела Нину Дробышеву в спектакле "Эдит Пиаф" театра им. Моссовета в середине 80-х. Это была исповедь женщины-актрисы, всю жизнь боровшейся с одиночеством, всю жизнь искавшей любовь, как ищут путеводную звезду. Ее дар был ей палачом и спасителем. Ее жизнь была полна пощечин и поцелуев. Но она все принимала с благодарностью, если не сразу, то потом - в воспоминаниях.
 Мне показалось, что у них есть общее: у великой французской певицы Эдит Пиаф и актрисы Нины Дробышевой: фанатическое служение своему дару, невозможность изменить ему при всей разбросанности и невезучести, выстраданность этого дара. В памяти после спектакля осталась строка из песни: "Нет, я ни о чем не жалею, я не жалею ни о чем". Это пела Эдит Пиаф. Это сыграла Нина Дробышева. Не жалею ни о чем...
 Нас было трое в гримерной театра им. Моссовета. К Нине Ивановне приехала из Ленинграда подруга, актриса АБДТ им. Горького Ольга Волкова, актриса, которая спустя всего девять лет после окончания театральной студии стала заслуженной артисткой РСФСР. О ней можно сказать словами Г. Козинцева. Когда-то он побывал на спектакле Питера Брука в Париже и написал, что этот режиссер воспитал особый тип актера, который может "свободно дышать в причудливой форме гротеска, где задранная нога клоуна может повиснуть над пропастью". 0льга Волкова - одна из ведущих актрис АБДТ им. Горького ("Пиквикский клуб", "Смерть Тарелкина", "История лошади", "Волки и овцы").
 Нина Ивановна гримировалась. Мы с Волковой беседовали. Получилось, что о Дробышевой рассказывала ее самая близкая подруга. Но рассказ перерос рамки просто воспоминаний одной актрисы о юности другой. В этих воспоминаниях видна если не судьба поколения, то судьбы некоторых его представителей. В чем-то эти судьбы схожи. Может быть, сходство в том ярком, стремительном начале, которое называется звездным?
 Как они формировались в конце 50-х, как начинали работать? Что помогало или мешало им овладевать профессией? О чем мечтали и чего добились? И как сейчас, спустя десятилетия, они оценивают себя тогдашних?

 0.Волкова: При Ленинградском ТЮЗе была организована театральная студия - мы занимались в мастерской профессора Макарьева. Причем, поступили в сентябре, а с ноября уже началась практика в театре. Играли в массовках, но для нас это было все равно что главные роли. Мы приходили за два часа до начала и гримировались с таким усердием, что вокруг вое, наблюдая, хохотали. Тогда в ТЮЗе были махонькие гримерные, где помещались только стол и два стульчика, но нам казалось, что это хоромы.
 В 18-19 лет мы уже были актерами. Нина Ивановна на занятиях почти не бывала. Она училась непосредственно в театре, на киносъемках, а в студии появлялась только для сдачи экзаменов. Поэтому даже дружить нам было некогда - редко встречались. Нина рано начала сниматься в кино. Объездила весь мир.
 Помню историю с "золотой рыбкой". Мы тогда были без году неделя в ТЮЗе, но Павел Карлович Вейсбрем - один из любимейших режиссеров Мейерхольда - решил обновить состав труппы, потому что играли в основном старики, нам не доверяли больших ролей.
 Вейсбрем поставил "Сказку о рыбаке и рыбке" А.С. Пушкина. Нина тогда в очередной раз приехала из-за границы, была под впечатлением звезд мирового экрана, приемов, где ее короновали, носили на руках. Но ей по-молодости все казалось естественным. Изображала великую звезду, чем и пленила Европу. Она ведь была первая ласточка из Советского Союза, первая актриса. Это все происходило после того, как кинофильм "Чистое небо", где Нина снималась в главной женской роли, был премирован на Московском международном кинофестивале. О нас ведь за границей ничего не знали и ждали, что появится некто с 47-м размером ноги в медвежьей шкуре. Но явилась изящная, очаровательная женщина, которая умела не растеряться и поставить на место журналистов, если те вдруг задавали хамские вопросы. Но при этом забывала выключать утюг, опаздывала на светские рауты. Потому что была весьма легкомысленным и рассеянным существом. Так вот когда эта "принцесса" прибыла в театр под впечатлением очередной поездки, ее ждала роль "золотой рыбки".
 А сценический костюм рыбки был похож на вечерний туалет - блестящее с мишурой платье. Нина появилась на сцене и в соответствии со своим костюмом стала говорить как на приеме - получилась рыбка, дающая интервью. Оркестр гремит, море волнуется, а рыбку не слышно. Я, помню, гримировалась. Слышу в коридоре крики: "Звезда приехала!" И топот ног - все бросились в кулисы смотреть.
 Прошло несколько секунд. Снова стук каблуков в обратную сторону и ехидные голоса: "И не видно, и не слышно!" Но тем не менее Дробышева играла в первом составе. А потом уже в роли Джульетты всем доказала, какая она актриса...

 На малой сцена театра им. Моссовета идет спектакль "Пять углов" по пьесе С. Коковкина. Героиню Дробышевой зовут Ляля, она балерина. Живет в доме на пяти углах в Ленинграде. Углов много, но где для нее пристанище? В угол она себя загнала. Однажды Ляля поняла, что время ее творчества прошло вместе с молодостью. У каждого наверняка настает момент, когда он думает: что дальше? Предел или есть еще куда и зачем двигаться? Задумалась и Ляля. Страшно так вдруг порвать со всем, что, собственно, и было жизнью. Как дальше-то? Проводить дни в борьбе с одиночеством, в муках творца без творчества? Но талант и человеческая порядочность не позволили ей опуститься до зависти и озлобленности. Лялю спасла работа. Ведь поставить на себе крест - это перечеркнуть всю жизнь. А значит погибнуть...

 0.Волкова: Потом Нина уехала в Москву, и я очень тревожилась за нее, ведь она была еще такая зеленая. А лет восемь назад я наконец-то посмотрела "Эдит Пиаф". Нина меня просто уложила на лопатки своей игрой. И еще я поняла, что ленинградская школа накладывает отпечаток. Это какая-то особая культура, аскетизм, повышенная требовательность к себе, работоспособность.
 В нашей профессии приходится гнуться и ломаться. Но есть понятие гибкости, а есть - отсутствие достоинства. Живешь в большом коллективе, где много актеров, которые нуждаются в работе, но нет возможности занять всех. Многие ждут ролей, полагаясь на судьбу, а ждать нельзя - это первый признак смерти. И то, что Нина, не теряя достоинства, защищается и тащит себя сама за шкирку, говорит о том, что в талантливом человеке должна быть выживаемость. Судьба может кинуть подарок - роль, успех - но это же не вечно, это преходящее.
 У меня есть три человека в творческой жизни, которых я слушаю - не комплименты, а наоборот - очень жесткую оценку.
 Я не доверяю, когда начинают ахать, охать. У каждого актера, считаю, должен быть свой худсовет, то есть люди, которым он верит...
 (Мне кажется, Ольга Волкова - член худсовета Нины Дробышевой).
 Сейчас очень много хороших актрис. Есть женщины, которые умеют играть любовь, чувство, обладают подлинным нервом, но иногда идет подмена, и это меня ужасает: я вижу на сцене актрис с больными нервами. Чего не увидела в "Эдит Пиаф" - вот почему Нина уложила меня на лопатки. Не знаю, каким образом и почему они - нервы - расшатались, но факт остается фактом: играют драму, спекулируя именно больными нервами, а отсюда легкие слезы, истерики, вроде бы считается, что это эмоциональность, но разве такая эмоциональность нужна?
 Мне думается, понятие сценической женственности постепенно уходит. Современные девочки плохо двигаются, на умеют носить костюмы. Есть такое чудовищное понятие - "плебс". Это как ржавчина. Раньше говорили "кухарка", но сейчас кухарок нет. За этим понятием виден мир увлечений актрисы, круг ее друзей. И отсутствие стиля. Да, она носит длинное платье, но плебс все равно просвечивает. Я вижу, что это потребительница в жизни. И потому не могу верить ей на сцене. А Нина осталась женщиной, несмотря на все житейские трудности. С чувством стиля, с интересной пластикой, с умением носить костюмы. Она женственна.

 Спектакль "Синее небо, а в нам облака" по пьесе 3.Арро идет в фойе театра. Название не из "говорящих", в нем, кажется, вообще нет никакого смысла. Так, банальность, вроде той, что со школьной скамьи врезалась в память: "Волга впадает в Каспийское море". Но ведь когда мы узнали об этом в первый раз - это было открытие! И только потом уже в силу заученности фраза потускнела: впадает и впадает. Вот и с небом так же: синее и синее. Зато, когда глаза к небу поднимает опять же влюбленный, разве не открывает он для себя, что оно, оказывается, синее-синее, а в нем облака!
 Спектакль из двух частей. У Н. Дробышевой две героини. Одна (Бородина) - деловая женщина, из тех, что в сером и всегда в работе. Она превратила себя в робота, в компьютер, запрограмированный на выполнение служебных обязанностей, и личную жизнь в эти обязанности включила от сих до сих. Для нее любить - все равно что работать.
 Другая героиня (Сонечка) - мотылек. Капризная, взбалмошная, домашняя и в то же время совершенно не умеющая вести хозяйство, заботиться о ком-то до самозабвения. Нет, ей бы - чтоб на руках носили. А она станет крылышками махать и щебетать что-нибудь нежное. С ней трудно и легко одновременно. Беспроблемное, кажется, существо, но ее беспроблемность создает проблемы для окружающих.
 В выполнении служебных обязанностей у Бородиной проходит жизнь. И остается одиночество в собственной же семье, впрочем, одинока и Сонечка - без семьи - потому что мужчина, которого она якобы "так любила, так любила!" и любит, упустил свое счастье в ее лице.
 А может быть, женщина - это и есть синее небо с облаками? Как преображается Бородина в те мгновения, когда вдруг проявляется как женщина. Как замечательно быть женщиной - любящей и любимой - быть ля кого-то синим-синим небосводом.

 О. Волкова: Польский режиссер Аксер ставил как-то спектакль в АБДТ им. Горького и сказал одной актрисе: "Что вы все время плачете на сцене? Зритель должен плакать. Все ваши слезы - там". Актеры, корда плачут, им кажется, что они тратятся. Ничего подобного. Это самое легкое.
 Кстати, вспомнила Аксера... Режиссеров в театр надо много и разных. У японцев есть целая философия, что художник - я перевожу это на любого творца - должен работать в одном жанре, в одном стиле пять лет, а потом поменять жанр. Актерам необходимо соприкасаться с разными жанрами, с разными режиссерскими почерками. Потому что это дает возможность развиваться.
 Для нас с Ниной уже не все равно, с кем из режиссеров работать. Но очень трудно найти интересного тебе, чтобы у него было желание и время ставить для тебя спектакль. А в работе спасение и счастье.

 "Пожалуйста, темноту в зал", - доносится из репродуктора в гримерной. Зал поменяется со сценой светом. Актеры тоже займут свои места. И начнется игра. О чем она будет в этот раз? Какой вопрос задаст зрителям актриса Нина Дробышева своей игрой? Получит ли ответ? В спектакле "Эдит Пиаф" есть момент, когда зрителям протягивают со сцены шляпу: мол, отблагодарите за песню маленькую певицу, ну что вам стоит... Иногда, бывает, откликаются и что-нибудь бросают в шляпу - пусть это даже просто смятый билет. Чем не ответ на игру!
 "Юность, юность, ты чудесна..." Наверное, это только в юности бывает: и во сне летаешь, и наяву. Потому и вспоминать хочется. Вспоминаешь и идешь вперед - только бы не остановиться. Нина Ивановна даже отдыхать любит в движении, например, плывя на теплоходе. Чтобы и потом еще долго снилось, как плывешь по течению и против, и двигатель не отказывает.

Беседа с актрисой Ниной Дробышевой в 1986 году
в гримерке театра им. Моссовета

  - Я не знаю ни одной актрисы, которая сейчас могла бы в 19 лет сыграть Джульетту.
  - Ну, это, я думаю, что мне просто повезло с режиссером, он что-то во мне увидел и лепил из меня. А я была благодатным материалом. Любила режиссера, вот и все. И хороший партнер Шевченко был. Попала просто в хорошие руки. Что немаловажно для молодежи, их становления. Учеба, потом в какие руки попадут, от этого будет зависеть, какими они будут потом артистами.
  Хороших режиссеров, как и актеров, не так уж много. Для того чтобы найти хорошего режиссера, это надо в голове повертеть, а если ты его находишь, то он занят, как правило. Занят своими делами, у него свои планы. Я, например, мечтаю работать с Васильевым, с Толей, и уже охочусь за ним не первый год. Года четыре назад, когда выпускали "Пять углов", я предлагала, чтобы с ним работать, но он был занят. Вот сейчас предложила, он готов был пойти, но не может, у него свои планы. Но у меня давняя мечта, и наверное, она будет, пока я не встречусь с этим режиссером. Мне бы встретиться с ним, побыть в той атмосфере, в какой находятся артисты, работая с ним, мне бы очень хотелось.
  - Вы жили в потрясающей квартире, как у Достоевского.
  - Ностальгии по коммунальной квартире у меня нет. Но ностальгия по прошлому, по своей юности, естественно, существует. И вот мы были в Ленинграде на гастролях, может, это смешно покажется, но я поехала в эту коммунальную квартиру, чтобы посмотреть, что это такое, где я в детстве жила, в юности, и что там такое было. И хотелось встретить хоть кого-то их тех людей, кого я знала.
  Я пришла туда, там была одна соседка, которую я совершенно уже и не помню, и она, естественно меня. Но она знала мою маму. И, в общем, это грустное какое-то зрелище, и очень щемящее. Я обошла все, я обратила внимание, что даже клепочки там, задвижечки остались почти те же, полы, которые были, ну чуть-чуть перекрыты, но все то же самое. И чуть передвинуты какие-то столы. И, в общем, это, конечно, грустное на меня произвел впечатление, что эти бедные женщины обклеивают себе обойками комнатку, и так они и живут всю жизнь. Конечно, надо, чтобы этого не было. Надо, чтобы эти женщины пожили в нормальных человеческих условиях. Но тем не менее это романтично. Это все интересно - вот так вот прийти, посмотреть, где ты жил, вспомнить, какие были подвалы раньше с дровами. Сейчас весь двор заполнен машинами, а раньше в моем детстве, я помню, когда мы бегали, с крыш прыгали, это все было переполнено чурками дров, потому что топили печки. Это все, конечно, волнует.
  Ну вообще для меня Ленинград это... я приезжаю и нервничаю. Я 1939 года рождения. До 20 лет там прожила. И в блокаду там была, потом мы уехали с мамой и потом вернулись. Почти всю блокаду там была. И только уже в конце мы уехали куда-то, я даже сейчас не помню, город Никольск какой-то, видимо, там до конца войны пробыли. И потом вернупись.
  - Какое самое яркое впечатление детства?
  - Ну, это сложно. Это сейчас дети все запоминают с 2-х лет. А тогда мы голодные были, и память не такая сильная была, и я не могу рассказать каких-то подробностей про свое детство. Уже, конечно, в юношеские годы, когда сознание работало хорошо, то это естественно все запоминалось, как училась, у кого, с кем. Я довольно легкомысленная была тогда, еще школьница пошла в театральную студию при ТЮЗе. Макарьев набирал свою студию. Я не понимала никакой ответственности вообще. И пришла.
  Почему-то я Джульетту им прочитала. Я в драмкружке играла Джульетту, но у меня никаких подготовительных периодов не было, и волнений тоже, я пришла, потребовала, балкон, вое члены комиссии засмеялись, прочла с красивым мальчиком Ромео, который из драмкружка был... И это был даже не экзамен, а собеседование перед экзаменом, ну и мне Макарьев сказал приходите, а я взяла и уехала в пионерский лагерь и не сдавала ни одного тура вообще. Потом приехала и думаю, что ж я наделала, надо б обратно к нему пойти. Придумала какую-то белиберду по молодости, почему я не могла прийти на туры, он меня взял без туров, и так я у него стала учиться. Ну я ему тогда, видимо, понравилась на первой встрече. И он все спрашивал, где вот та девочка, мелькнула и куда-то исчезла.
  Ребята сначала приняли меня в штыки, потому что все же сдавали экзамены, а обо мне думали, что мне везет, что все у меня легко в жизни, ну а потом поняли, что я человек незлобивый, никому не желаю зла, мне все простилось, и так мы замечательно учились.
  Я очень дружу с Волковой, замечательной актрисой, у Товстоногова она играет, это, пожалуй, из моих студийных друзей, она осталась на все годы, и нам хорошо, когда мы вместе, мы всю ночь можем беседовать неизвестно о чем, но нам не наговориться.
  - Вы не мечтали в студии создать свой театр?
  - Мы тогда были не такие сообразительные. Мы вообще об этом не задумывались, мы учились, проблем каких-то особенных не было, кого оставили в театре, тот работал в театре, кого не оставили - тот уехал. Хотя у нас в студии было довольно много интересных актеров. Макарьев как-то умел, нюх, что ли, у него был на хороших ребят, и мы были довольно дружным коллективом, но почему этой мысли не возникло, я не. знаю. Наверное, если бы мы сейчас учились, неверное, она бы и возникла.
  А, видимо, потому что все равно это был единый коллектив, мы же учились у Макарьева и играли на. сцене в массовках, но для нас это были главные роли. Первые мои роли, когда я за сценой тянула всякие веревочки - мне казалось, что, я играю Джульетту, это была такая ответственность и такой восторг. Потом мы играли под сценой каких-то лягушек и. все это было замечательно. Мы приходили за два часа, надо не надо, гримировались, актеры все хохотали, и, в общем, это все равно было единой семьей, как будто бы нам и не надо было строить театр. Он был.
  Тогда ТЮЗ ведь был замечательным театром. Я сейчас не знаю, какой он, давно ничего не смотрела там. Но тогда театр на Моховой гремел. И много замечательных актеров оттуда вышло. Там были такие махонькие гримерные, только стол и два стульчика, но нам казалось, что это хоромы. У нас, видимо, какой-то подход, был другой. Мы не очень были избалованы, хотели заниматься делом.
  А с Ольгой Волковой это вообще... нас как двух студенток, которым доверяют какие-то ответственные роли, значит... шел у нас такой спектакль "Оловянное колечко", где нам с ней поручили играть двух пажей. Ну это был предел наших мечтаний, мы пришли за два. часа, нарисовали себе такие гримы, а нам надо было только выйти и вынести шлейф королевы. Но мы-то думали, что только на нас и смотрят. И когда мы с Ольгой выходили, то все артисты выбегали... и там такая ну типа, не яма оркестровая в старом ТЮЗе... все бегали смотреть, что мы с Ольгой вытворяем, как мы стоим с плащами. Это был предмет веселья - наши с Ольгой выходы на сцену.
  Но я так думаю, что это было и хорошо, потому что я сейчас смотрю, всех как-то на главные роли тянет. Это естественно и замечательно, я считаю, что так и должно быть. И обязательно надо давать молодым артистам роли, а иначе на чем расти. Но и то, что делали в свое время мы, по-моему, это тоже приводит к тому, чтобы как-то в ролях-то разбираться лучше. Если любишь сцену, то там ведь где угодно будешь играть. Для меня нет вопроса: где играть? Главное - было бы что играть и с кем, работать. Это, видимо, еще, оттуда идет, когда я с радостью дергала просто веревочки какой-то вороны, чтобы та поднята крыло.
  Нас так воспитывали, воспитывали жестко, конечно. И мы это дело любили. Движением с нами очень много занимались. И вот сейчас, уже годы прошли, а для меня нет проблемы - движения, я смотрю, вот как раз молодые люди плохо двигаются на сцене, потому что не привито это чувство, умение. В ТЮЗе это особенно необходимо - физика должна работать, в каждой сказке нужно танцевать чертей, бабочек или еще кого-то и будь любезен танцуй, умеешь ты или не умеешь.
  - А какие игры были в вашем детстве?
  - Прыгали с крыш. Кукол никаких не было. Шили кукол сами. У меня мечта была - кукла с закрывающимися глазами - я помню мечтала просто хотя бы потрогать, что же это за кукла. Это что-то невероятное было. Я помню, что я всегда хотела игрушки в детстве. Но у меня их никогда не было. И сейчас я очень люблю покупать детям. Дети выросли. И младшая уже тоже, ей 12 лет, так я все равно иду в магазин, обязательно какую-нибудь белиберду куплю, которая ей не нужна, потому как вот это, видимо, тянется оттуда.
  - Когда вы ссоритесь с кем-нибудь, это надолго обычно?
  - Раньше я была более терпимого характера и не очень умела ссориться. Сейчас в силу возраста я научилась серьезно и надолго ссориться, но ссорюсь я только с друзьями, если друг меня подведет, то это для меня очень больно и я могу очень надолго поссориться. Но а если я его прощаю, то забываю все, про что было дело. Видимо, из-за дурного характера, я замыкаюсь и очень обижаюсь, если меня кто-то подводит. Но если я понимаю, что это не имеет места, что не надо, то, в общем, мне кажется, я имею в характере качества, которые спасают меня - это я забываю, прощаю. Если я люблю человека. Если не люблю, то я просто с ним не общаюсь. И не делаю вид, что он мне нравится, и не делаю никаких улыбок ему. Для меня его нет.
  - В конфликты на улице, в транспорте стараетесь не вступать?
  - Это зависит от настроения, могу и вступить. А уж если несправедливость, я могу тут совсем не деликатно вести себя. Все бывает.
  - Что труднее: разочаровать кого-то или разочароваться самой?
  - Я очень боюсь терять друзей и стараюсь этого не делать. Мне страшно терять друзей. Потому что друзей мало. И если того, кому я верю, еще и потерять... А на что опираться?
  - Друзей мало - это из-за характера или из-за возраста?
  - Я стала не очень общительной, я не могу со всеми... это ничего не дает, только уже, естественно, люди, которых знаешь, которые тебе близки, но это банальные вещи я говорю... Отбор идет временем.
  - Принимать гостей любите?
  - Я раньше очень любила, но вот муж у меня не любитель, он считает, что все это ни к чему - я отвыкла. Но я думаю, что я не права, потому что, по-моему, это замечательно. Как-то я свой день рождения справляла и пригласила очень много народу, мне это понравилось... Я думаю, что надо продолжить то, что я делала раньше.
  - А как обычно праздники отмечаете?
  - По-разному. Я всегда готовлюсь к празднику. Чтобы все было красиво. Я сама хочу одеться красиво. Но они по-разному проходят. Ведь не всегда все бывает в порядке к празднику или в доме, или еще где- то, не всегда бывает хорошее настроение, но тем не менее я всегда готовлюсь. Но чтоб обязательно все красиво было. Я, может быть, не сготовлю чего-то, но чтобы стол был накрыт красиво, чтобы посуда была красивая... ну это такой бред маленький. Люблю праздники, да кто их не любит? Особенно Новый год и дни рождения. Дни рождения всегда в узком кругу. А Новый год - как получится.
  - Он для вас грустный праздник или веселый?
  - Ну раньше был веселый. А сейчас для меня все праздники грустные. Как-то с грустью проходят. Не знаю, даже не с грустью, а как-то... Чего особенно веселиться?
  - Что вас в человеке сразу может оттолкнуть?
  - Вранье. Нечистоплотность человеческая. И такого человека я уже не замечаю - все!
  - В жизни вы чаще прислушиваетесь к доводам рассудка или сердца?
  - Наверное, я неправильно себя веду. Скорее я головы не слушаю. А потом начинаю анализировать, что надо было бы так, а я вот по глупости сделала так. Если мне чего-то хочется, я пытаюсь этого добиться. И делаю все, чтобы это получилось. Ну не всегда, естественно, получается.
  - Вы много читаете?
  - Я читаю наскоками. То, бывает, вообще много, но хаотично. Я не могу сказать, что у меня есть какая-то система. Я могу увлечься, скажем, одним Чеховым, буду верить только в него. Потом на какое-то время меня закрутит - я вообще все забрасываю.
  - Если вокруг говорят о какой-нибудь книге или фильме - вам хочется самой прочесть-посмотреть?
  - Хочется. Нo я никогда не доверяю тому, что говорят, а скорее сама пока не проверю, я не поверю на слово, кроме, если только мне об этом скажет кото-то уж такой, которому я очень доверяю. Тогда я думаю, ну, наверно, это интересно. А если мне не кажется это интересным, когда я прочту или увижу, то я думаю, что, может быть, я что-то недопонимаю.
  - Как проводите свободное время?
  - Нет, я не люблю отдыхать. У меня больше времени, когда я работаю. Когда я не работаю, я скорее даже устаю, больше устаю, чем в отдыхе когда нахожусь. Редко когда отдых мне очень понравится. В этом году я на теплоходе отдыхала - как-то там мне впервые понравилось. И то потому, что все двигалось. Я очень не люблю дачи, вот очень не люблю на одном месте отдыхать. Мне бы двигаться. Вот теплоход меня устроил. Потому что там вода, там деревья вокруг и там воздух, тишина и движение вперед. Даже если оно обратно - все равно движение. Я, когда приехала, просыпалась оттого, что стоит в окнах все. Я уже привыкла к ощущению, что все двигается.
  - Пушкин написал: "Гений и злодейство - две вещи несовместные". Либо он был неправ, либо у нас сейчас гениев быть не может.
  - Был у нас такой спектакль "Версия". Тараторкин там играл. Когда он говорит Зинаиде Гиппиус: "Со злом в душе музыки не сделаешь". Я с этим абсолютно согласна. Не сделаешь никогда, если у тебя там какие-то пуды, и ты будешь самовыражаться в этих пудах - никогда ты ничего не сделаешь. Партнеров я очень берегу, очень ценю, очень боюсь с ними ссориться. Потому что, если только поссоришься с партнером, то все, вылезает все, кроме дела. Выходит твое, а твое не должно быть на сцене. Только, вот то, что сейчас, в данную минуту, тебя корежит, должно быть то, самое главное, ради чего ты на сцене. А если ты поссорился - это мешает.
  - У вас был кумир?
  - Кумир, не знаю, но я была очень увлекающаяся в молодости. Я очень любила Мазину, например. Еще какого-то актера замечательного увижу - влюблялась. Но это силы молодости. Как мы все влюблялись девчонками, а я была влюбчивая, так и здесь. Кумира я не знала. Я просто могла ходить с только, предположим, вот этим актером в голове. Мне что нравилось - так я б этом и думала, и ходила с этим.
  - Сейчас есть ли люди, перед которыми вы преклоняетесь?
  - Преклоняетесь - я этого не понимаю. Я очень ценю, предположим... Есть такие люди, с которыми бы мне хотелось встретиться, общаться. Или мечта... предположим, какой-то режиссер, предположим Бергман... мечта - вот какое счастье, что есть такое. Я понимаю, что никогда наши дорожки нигде никаким образом не пересекутся. Мечты такие у меня имеются, конечно.
  - Как вы относитесь к цирку?
  - О! Очень люблю. Где бы мы ни были, особенно на гастролях, в Москве, к сожалению, реже приходится, только когда дочку поведешь в цирк, а на гастролях это первое куда я бегу - обязательно в цирк. Я люблю атмосферу цирка. Мне интересно. Интересно, как они этим, занимаются, а уж когда это профессионалы, да еще красиво работающие, так тут будь он гимнаст, будь он акробат, я этого не разделяю.

Еще беседа с актрисой Ниной Дробышевой в 1986 году
в гримерке театра им. Моссовета

  - Вы любите домашних животных?
  - Когда они не дома - да. А дома... на животных нужно время, как и на все живое. Рыбы были однажды - я с ними не управилась. Я просто буду плохим хозяином животным, поэтому нет. Вот у соседки есть дог, я его люблю.
  - Ваши любимые цветы?
  - Очень люблю цветы. Розы. У меня банальный вкус. Розы и полевые. Очень люблю букеты составлять из полевых цветов, из самых неказистых.
  - Как вы относитесь к азартным играм? Вы увлекающийся человек?
  - Очень. Могу ночь просидеть, если чем-то увлекусь. Я человек азартный. Настольные игры? Нет, к картам я равнодушно отношусь. В кости одно время играла. Люблю выигрывать. Если проигрываю - сержусь очень. Сержусь и юморить начинаю на нервной почве. И очень смеюсь, когда проигрываю, если рядом партнер сердится, мне это доставляет удовольствие - я смеюсь.
  - Стиль одежды какой вам близок?
  - Я думаю, что я не отличаюсь стилем одежде к большому моему сожалению. Не потому, что я этого не люблю или не понимаю, как надо одеться, есть другие моменты, из-за которых я не могу этого сделать. Денежные, еще какие-то, время, еще что-то... Очень люблю, когда одета стильно женщина и всегда любуюсь.
  - Если бы вам дали Госпремию, на что бы вы ее потратили?
  - На детей. Сначала на то, что они бы у меня попросили - на подарки, наверное. А потом, наверное, на квартиру, чтобы в дом свой приходить - и было красиво, чего никак не могу добиться, при всей моей любви к красивому. Я вообще очень внимательно отношусь к красоте. Мне это нравится, мне это поднимает настроение. Люблю красивую одежду, красивые дома, красивых людей.
  - Какие вам снятся сны?
  - Всякие разные. Плохое настроение - так что-нибудь приснится этакое в продолжение дня. Иногда вообще ничего не снится, ляжешь, как булыжник, и уснешь. И думаешь: спал или нет? - когда проснешься утром.
  - Вы писали стихи когда-нибудь?
  - В очень раннем детстве, наверное, еще в первом-втором классе. Дневник? Конечно, вела, как все девочки. Тоже школьницей. Жила в Ленинграде, очень хотела поехать с подружкой Москву, собирала деньги, помню, у меня сорок копеек было, а я думала, что уже покупаю билет и еду смотреть Москву.
  - Когда вы впервые попали в Москву?
  - Я тогда еще школьницей была. Меня пригласили в какой-то фильм, не помню, как он назывался. Но не взяли. Режиссер сказал, что ему не нужен детский сад. Мама меня не отпускала. Какое впечатление Москва произвела? Я Москвы-то не видела. Приехала - да и уехала. Тогда никакого. Я никогда никакой город не сравниваю с Ленинградом.
  - Вы любите смотреть телевизор?
  - У нас в семье как-то не принято сидеть у телевизора. Я увлекаюсь видео. Газеты не читаю. То, что мне надо, по телевизору посмотрю. Но я политически необразованный человек.
  - Вам бывает скучно?
  - Скучно - нет. Тоскливо бывает, больно бывает. Скучно - нет. Отчего мне скучать-то. У меня есть дело, семья. Скука - это когда безделье, делать нечего человеку. Так я думаю. Когда дочка говорит: мне скучно, - я отвечаю: возьми книжечку, займись чем-нибудь. Тоскливо бывает очень иногда.
  - Вне театра вы завидуете кому-нибудь?
  - Может, и неправдоподобно это прозвучит, но я вообще мало чему завидую. Я могу разозлиться на что-то, но как таковой зависти, мне кажется, я не имею. Может быть, я обольщаюсь на свой счет. Вот только если меня стимулирует что-то - вот это зависть. Завидую людям, знающим языки и умеющим играть на музыкальных инструментах.
  - Вы в детстве любили сказки?
  - Да я и сейчас их люблю. И детям читаю. Ленке я больше читала. Тинке все времени не хватает. Но читаю.
  - Как вы поддерживаете физическую форму помимо диеты?
  - Я так думаю, что это у меня просто организм такой. К сожалению, я больше ленюсь, чем поддерживаю. Но, если я чувствую, что начинаю не поддерживать, я занимаюсь зарядкой. Это, к сожалению, не систематически. Танцевать люблю. На всех встречах с друзьями танцую. В ресторане бываю редко. Не особенно увлекаюсь, но мне нравится. Особенно когда красиво. Хорошие люди если рядом - почему бы нет. Когда семья, особенно по ресторанам не походишь.
  - Как бы вы отнеслись к потере денег?
  - Я бы очень расстроилась. Расстроилась бы, но и забыла тут же. Сначала я бы на себя злилась, что я растяпа, ну и что теперь делать? А мне, предположим, надо. Я бы не прошла мимо того, что... ну потеряла и ладно. Я бы ходила какое-то время в досаде на себя, не на того, кто у меня утащил или я потеряла, а на себя. А потом я бы, конечно, забыла. Я бы тут же себя успокоила: ну главное здорова, ну и все...
  - Если бы вам одной пришлось ночью идти по лесу?
  - Никогда в жизни не сделала бы этого. Я очень боюсь темноты. А я бы еще нафантазировала себе массу всяких страстей... Ну если... мы же себя не знаем, что в нас заложено. Это мы сейчас шутим: "никогда в жизни". Наверное, у человека бывают такие минуты, когда очень надо. Я не знаю, как бы я поступила. Хочется думать, что я бы прошла по темному лесу, а насколько я способна пройти, не знаю, не ходила. Никто не знает, как он поведет себя в экстремальной ситуации. Думаю, что в силу того, что мы порядочные люди, нормальные люди, наверное, реагировали бы так, как мы это понимаем, пока этих экстремальных ситуаций нет, так я думаю. Конечно, в человеке что-то заложено и срабатывает то, что заложено, но мне кажется, что во мне заложено лучшее, мне так хочется.
  - Вам хотелось быть лидером?
  - Мне кажется, у меня в природе заложено лидерство. Мне не то что хотелось, но просто если что, то я лидировала или не лидировала, отступала, потому что меня не очень волновало. Я этим лидерством иногда не пользуюсь, иногда пользуюсь, если мне что-то очень нужно.
  - Когда вы почувствовали себя взрослым, самостоятельным человеком?
  - К сожалению, поздно. Когда потеряла-маму. У меня уже и дочка была. Но когда есть мама рядом - все ребенком себя чувствуешь.
  - Вы любите, когда вам дарят подарки?
  - Очень. И очень люблю дарить. Обожаю подарки, не вижу в этом ничего зазорного, когда дарят, потому что я считаю, если тебе подруга или друг подарила какой-то подарок, то это не из каких-то целей, а из тех соображений, что ему хочется. Так я сужу по себе, мне очень нравится дарить. Во-первых, я выбираю всегда подарок, если мне нравится, я не могу пойти, что-нибудь купить и сунуть, и дочек я так воспитываю. Ленка у меня научилась покупать, она очень долго их выбирает, и вот уже что понравится, это уже предмет обсуждения...
  Была б у меня возможность, были бы деньги, я бы только и делала, что дарила... Это не значит, что, не имея возможности, и не дарю, нет. У меня есть подруга, которая стеснялась подарки получать. И я ее приучила к этому. Она просто бегала от моих подарков, когда мы сначала подружились. А потом она сама полюбила это и с удовольствием сейчас принимает. Я ей дала понять, что это мне хочется, как же ты лишаешь меня удовольствия, это ведь не только тебе, но и мне подарок, который я хочу тебе подарить. Она сейчас с удовольствием принимает подарки.
  - Чем вы сейчас заняты в творческом плане?
  - Я сейчас занимаюсь Ахматовой и Цветаевой. Я надеюсь, что когда-нибудь сделаю программу, а потом, когда я выезжаю куда-нибудь с программой, то читаю тоже. К сожалению, это пока бессистемно и непрофессионально. Но я сама их выделила. Они мне интересны как в юности. Здесь нужно поработать драматургу, чтобы все это объединить. Я читаю со сцены пока выборочно. Чем меньше я знала, я выбирала довольно однобокие стихи только о любви, скажем. Когда я побольше о той же Ахматовой и Цветаевой узнала в силу того, что я ими занималась, я, естественно, нахожу уже что-то, что раньше пропускала.
  Вокруг Ахматовой и Цветаевой сейчас приходится поднимать всех: и Волошина, и Пастернака, и Блока, потому что только тогда начнешь разбираться в их стихах. А у Ахматовой такие сложности, например, «Поэма без героя», там что ни прочтешь, надо понять, что это такое.
  Поэтому обложила себя всем, чем могу для того, чтобы разобраться. Тут нужен профессионал, который бы мне точную литературу подобрал, чтобы не тратить так КПД, но, с другой стороны, все равно это все на пользу.
  Я даже не знаю, во что это может вылиться. Может быть, на малую сцену, может, просто типа творческого вечера. Сначала меня пугало, что эти поэтессы очень сложные. Тут и профессионал не сразу разберется. Надо окунуться с головой. Пыталась брать вещи, более доступные каждому. А сейчас я выхожу уже на какие-то другие их стихи. Прозу не трогаю. Хоть и знаю ее, но со сцены не читаю.
  - А поэтические вечера разве в традициях вашего театра?
  - Хорошая фраза "не в традициях нашего театра". Уже люди, которые не знают этих традиций, они все примазываются к традициям нашего театра, потому что очень легко сказать: это не в традициях и все. А тех, кто знает - все меньше и меньше. Я, например, не знаю традиций нашего театра. Что это такое? Часто прячутся за традициями, о которых понятия не имеют, за традициями Юрия Александровича Завадского. Но те, кто об этом говорит, они и не нюхали тех традиций. Очень многое ломается и закрывается что-то новое: это не в традициях! Одно дело мне может не нравиться спектакль или наоборот очень нравится, но говорить в традициях или не в традициях нашего театра, мне кажется, неправомерно.
  Когда еще был жив Юрий Александрович, мы ставили спектакль ««Вечерний свет». Когда весь худсовет сказал, что это не в традициях нашего театра. Один Юрий Александрович сказал: нет, подождите, а мне это понравилось. И спектакль пошел. Он может не нравиться, но этим "не в традициях" очень многое убивается. За этим легко спрятаться. Ты тогда скажи, какие это традиции, куда они ведут и в чем ошибка. Нет, это не в традициях и все - такая удобная, красивая фраза.
  - Вы Пиаф встречали в жизни?
  - К сожалению, нет. Я была в 61-м году в Париже, она еще была жива, но я тогда не знала ее. 21 год. Я знала Бриджит Бардо. Потом я не ездила уже в Париж и не была на могиле.

 P.S. 27 июля 2023 года Нина Ивановна Дробышева скончалась на 85-м году жизни, как говорят, после трех лет тяжелой болезни.


Прилежная ученица
(интервью с актрисой Татьяной Догилевой в марте 1987 года для газеты "Московский комсомолец")

 Ее героиня похожа на девочку, которая мечтала попасть на праздник и попала. Пробилась сквозь толпу желающих, а не ждала доброго волшебника, который бы взял за руку и отвел в сказку. И она до сих пор на этом празднике. Татьяна Догилева - актриса театра им. Ермоловой. Для нас, зрителей, после праздника всегда наступают будни. А для нее? После спектакля мы выходим из зала и погружаемся в свои проблемы. А у нее продолжается праздник.

 - Татьяна Анатольевна, у вас не бывает чувства потерянности, оторванности от времени, от поколения, если взять не так широко - от зрителей? Ведь то, что для вас просто роль, текст, написанный не вами, для них - жизнь. Они этим живут. Вы в это играете. Нет ли отсюда некоторой разобщенности?
 - Есть. Но, думаю, что это у всех актрис, которые много работают. Круг общения установился - это люди, связанные с миром театра или кино, как правило, актеры. Мне это нравится. Я считаю своей удачей, что мое место именно в этом кругу. И поэтому чувства ущербности от разобщенности со зрителями не испытываю. Но, кроме того, когда я решаю свои проблемы, это ведь не значит, что эти же проблемы не волнуют моих сверстников, мое поколение. Я тоже часть этого поколения. И наверняка печалюсь, и радуюсь, как и окружающие меня.
 - Что вам мешает в себе как в актрисе?
 - Мой недостаток, может быть, в том, что я во всех ролях стараюсь идти прежде всего от себя, вытаскивать то, что меня волнует. Просто не могу играть, если не нахожу в роли каких- то струн или красок, созвучных моему организму. Это мешает мне, ограничивает. А сейчас все больше и больше ощущается голод на актера-лицедея, который легко умеет перевоплощаться в абсолютно другого человека и внешне, и внутренне. Но поскольку я об этом уже задумываюсь, то, наверное, буду пытаться учиться и этому.
 - А чем вы восполняете жизненный опыт, которого не хватает для какой-либо роли?
 - Это еще первый курс театрального института. Когда тебе 17 лет и, конечно же, не хватает опыта, ты многого сама не пережила, нас учат, что надо восполнять фантазией: как бы я себя вел в предлагаемых обстоятельствах. Я всегда была прилежной ученицей и свято верю в то, чему меня учили. Это один из китов моей профессии.
 (Ее героиня и прилежная, и самое главное, благодарная ученица. Благодарная уже за одно то, что ее взяли, тем более за то, что чему-то учат. Она по крупицам собирает это "что-то", как губка впитывает, а дальше действует уже сама - "строит" себя).
 - Неформальные молодежные объединения. Иногда говорят еще так: "потерянное поколение". Катастрофическое одиночество объединяет молодых людей в группы, но даже там они одиноки. Это тоже игра, тоже своеобразный театр, когда они идут в "маскарадных" костюмах с гримом на лице по улице, а прохожие-зрители либо аплодируют, либо пугаются, либо встают с кресел, как в театре, и уходят... мимо. А как вы воспринимаете это лицедейство?
 - Я думаю, что название "потерянное поколение" во многом идет от непонимания этого поколения. Правда, я далека от всех этих неформальных объединений, но хорошо знаю поколение молодых актрис. Они абсолютно не потеряны. Это как раз девочки очень жесткие, энергичные, знающие, что им надо. Они во многом умнее нас, 30-летних, именно в быту. Знают, как себя вести с режиссерами, знают, что нужно пробиваться в кино, что необходима реклама. А то, что возникают все эти объединения: "металлисты", "панки", - меня радует, хотя мне трудно понять их интересы, пристрастия, потому что я вообще слаба в музыке, не разбираюсь в музыкальных течениях. А что касается их одиночества... Они молоды, а одиночество в юности всегда было и есть. Просто наше время преломляет это в свои формы. Иногда уродливые. Но я оптимист и верю в победу разума. Помню себя, свои метания, неверие в будущее, в свои силы. Человек все равно выкарабкивается как может из тупиков. А в театре все нормально. Молодые актеры не из слабых. Они пробьются.
 - Спектакль "Победительница" по пьесе А. Арбузова, который собирались ставить в Ленкоме и где вы должны были играть главную роль, не об этом?
 - Как раз наоборот. Героиня пьесы цеплялась на за та вещи. Хоть я и не сыграла, но много размышляла и как поняла для себя: эта женщина в погоне за ложными ценностями пропустила и любовь, и детей, и себя как ученого. И все рада стола, ради карьеры. Это проблема времени: душа и карьера.
 - Но как определить, ложные ценности или нет? Это к сорока годам понимаешь, за то ила не за то цеплялся.
 - Вот в этом и трагедия. Время сейчас жесткое, быстрое. Надо делать дело, делать дело. А в результате оказывается, что в погоне за делом многое упускаем в себе.
 (Ее героиня раздвоена. То мечтательница, идеалистка, то реалистка, причем с уклоном в пессимизм. Она потребительница, цепкая потребительница, но трудяга, ей не просто так само в руки идет - она этого добивается, многое в себе подавляя. Она лжет, презирая ложь и себя за эту ложь, но не лгать не может, потому что знает - это единственный способ быть как все. Она приспособилась. И стала как все).
 - Не было ли у вас в жизни так, что пришлось распрощаться с какими-то своими идеалами, когда осознали их нежизненность, и пойти на компромисс с действительностью?
 - В моей жизни было немало компромиссов. Я не святая. Редко когда человек живет с ощущение: "Я - подлец!" Всегда находит чем оправдаться. Но я старалась быть порядочной. И в общем у меня нет такого страшного греха, который бы не давал спать по ночам. Не знаю, что будет дальше, ведь жизнь творит удивительные вещи и швыряет в ситуации, о которых не предполагаешь заранее. Считаю, что мне еще не время подводить итоги. Я в развитии.
 (Ее героиню жалеешь. Потому что за этим "быть как все" чувствуешь и доброту, и потребность в хорошем, чистом, светлом. казалось бы, измени обстановку, обстоятельства - и она изменится, точнее, вернется к своей внутренней сущности? Нет, пожалуй, уже не вернется. Будет еще больше страдать, считая, что новые обстоятельства опять против нее).
 - У вас никогда не бывает чувства, что вы участвуете в дуэли: сцена - зал? Кто кого?
 - Никогда. Зрители меня иногда могут раздражать. Хотя нас и учат, что они всегда правы, и если ты не добилась их внимания, то недостаточно хорошо играешь. Я не всегда верю этому завету. Хотя всегда стараюсь работать профессионально и делать все честно. А дуэль? Нет. Я иногда их безумно боюсь, особенно на премьерном спектакле - руки-ноги трясутся. У меня тем лучше спектакль, чем меньше я думаю о зрителях, а погружена больше в какие-то свои внутренние процессы. Ужасно злюсь на себя, когда по ходу спектакля, зная, что вот в этом месте должна быть смеховая реакция, жду, засмеются или нет. Это значит, что я плохо играю.
 (Ее героиня удивительно бесстрашно распахнута, а иногда бесстыдно откровенна. Это тоже способ защиты. Лучше самой громко сказать о себе "дрянь!", чем услышать от кого-то. Опередить. Она словно бы занимается самобичеванием. Грешит и тут же наказывает себя публичным, но весьма непокорным и вызывающим покаянием. Оно не о смирении говорит, но о бессильной ярости, ненависти к себе и к тем, кто заставил согрешить).
 - Амплуа - это же своеобразный ограничитель актерских возможностей? Он не мешает? Или знать свой предел необходимо?
 - Это сложилось исторически, правда, сейчас амплуа видоизменяются, могут даже проникать друг в друга, благодаря кино. Конечно, ужасно, если на тебя повесят бирку "социальная героиня" и, значит, ты никогда уже не сыграешь классическую. Но я могу понять режиссера, который будет снимать фильм, например, по пьесе Чехова и пригласит не меня, а какую-нибудь другую актрису. Потому что в кино ведь многое зависит не только от внутренних данных, но и от внешних. Это искусство изобразительное. Хотя есть замечательная актриса Мэрил Стрип, красавицей я лично ее никак не могу назвать, но она совершенно не стесняется и играет удивительных по красоте женщин. Я слышала, что Н. Михалков будет ставить "Анну Каренину" с ней в главной роли. Безусловно, я не сравниваю себя с Мэрил Стрип, но, если бы мне предложили сыграть Анну Каренину, испугала бы и отказалась. Это замечательный классический образ, но мне как актрисе, честно говоря, он непонятен. Абсолютно не моя роль.
 - А, скажем, роль Клеопатры?
 - Мне очень нравились юная Клеопатра в пьесе Б. Шоу "Цезарь и Клеопатра". Вот ее я очень хотела сыграть. В телеспектакле это была роль Лены Кореневой. А о взрослой Клеопатре как-то не задумывалась.
 (Ее героиня пассивная обличительница. К ее словам привыкаешь, зная, что дальше дело все равно не пойдет. Перестаешь обращать внимание. Она - "ежик", который колет себя. Ее героиня постоянно борется с собой, проигрывая другим).
 - Почему отношения с кино у вас складываются более удачно, чем с театром?
 - Актриса - страшно зависимая профессия. Зависишь от драматурга, который напишет или не напишет роль, которая подошла бы тебе, от режиссера, который захочет или не захочет поставить эту пьесу и взять именно тебя. У меня так сложилось в театре им. Ленинского комсомола, что я была мало занята в репертуаре. И не потому, что М. Захаров имел камень за пазухой против меня, а просто его интересовали другие проблемы, которые он решал, ставя спектакли, где для меня работы не было. Поэтому я пошла в кино. И снималась, честно говоря, во всех подряд фильмах, куда меня приглашали. Я очень боюсь остаться без работы. Если такое случается, то просто не знаю, что с собой делать. Все неинтересно, хотя вроде бы миллион времени, занимайся собой, развивайся всесторонне. А у меня так не получается. Но теперь я в погоне именно за театральной работой, потому что без театра не могу. Есть разные актерские организмы. Так вот мой не может накапливать в кино, может только тратить то, что накоплю в театре, чему научусь здесь.
 Был период, когда я чувствовала, что зашла в тупик. Потому что делала уже только то, чему меня научил М. Захаров в работе над спектаклем "Жестокие игры". И вот это я безбожно эксплуатировала: навыки, приемы. Так дальше не могло продолжаться. В Ленкоме я выждала даже не три года, а больше, чем положено. Надо было что-то делать. И тут счастливый случай: В. Фокин, главный режиссер театра им. Ермоловой пригласил меня в труппу, обещая много работы. И я ухватилась за этот шанс. За два года уже сыграла три роли: в "Шатком равновесии" Олби, в "Спортивных сценах 1981 года" Радзинского, в "Говори" Буравского.
 Для меня это очень важно, потому что я уже стала забывать, как репетировать, как мучиться над ролью. И в кино тоже повезло. Э. Рязанов пригласил на одну из главных ролей в новый фильме "Забытая мелодия для флейты". Сейчас съемки уже закончены. Они проходили в очень напряженном темпе. Эльдар Александрович был недоволен некоторыми моими актерскими проявлениями и старался их укротить, жестко со мной обращаясь. Мне это очень нравилось. Мне всегда нравится, когда меня учат, тем более такие мастера. Сейчас получила приглашение от В. Мотыля, который собирается снимать фильм "Жил-был Шишлов" по мотивам пьесы А. Салынского "Молва".
 - Женский актерский типаж определенен на какое-то время?
 - Безусловно. Две мои любимые актрисы Марина Неелова и Елена Коренева, близкие между собой по каким-то, скажем, внешним проявлениям: нервности, трепетности - они открыли тип надломленных, где-то даже истеричных девочек, которые беззащитны перед ударами судьбы. Был довольно длительный период, когда появилось много сценариев с такими героинями. Потом они поднадоели. Им на смену, как мне кажется, пришли героини социального плана: сильные, самостоятельные женщины. И вот сейчас - я это предсказывала - чувствуется тяга к женщине-загадке. Олицетворением такого типа для меня всегда была Грета Гарбо. Это героиня, у которой очень много внутри - ее не сразу разгадаешь. И так в общем-то она и остается неразгаданной. Я считаю, что Елена Сафонова и Наталья Андрейченко как раз продолжают эту традицию. Потом, наверняка, родится что-то другое.
 - Предсказать не рискнете?
 - Нет, не смогу. Поскольку большой интерес к молодежи, думаю, что эта тема будет разрабатываться. Недавно посмотрела замечательный фильм "Курьер" К. Шахназарова. Очень изящный, точный, ироничный, не навязывающий своего мнения. Мне кажется, эта тема имеет большие перспективы, потому что действительно поколение непонятное, неординарное. Оно может предложить не заштампованные образы. А этот мальчик в фильме Федор Дунаевский, который играл главную роль, меня просто поразил. Мне кажется, это очень современная манера актерской игры. Не так, что: мальчик, пойди туда и сделай то-то, и он идет и делает, как ему велят. Нет, он все проживает. Но я бы назвала эго существование безоценочным. Главный режиссер Ленкома М. Захаров очень любит такую манеру игры.
 - Если бы вам предложили путешествие во времени, куда бы вам хотелось, в какую эпоху?
 - Это зависит от моего места в той эпохе, куда я попаду. То есть, не зная, кем я там буду, я не хочу никуда отправляться. Мне бы хотелось, например, попасть в 18 или в 19 век, просто посмотреть. Но я не хочу быть крепостной крестьянкой. А по корням, похоже, было бы именно так. Потому что родители по социальному происхождению крестьяне, то есть бабушки и дедушки жили в деревнях. А испытывать страдания крепостных крестьян у меня нет желания. Тем более крепостной актрисы. Ведь я бы наверняка захотела быть актрисой.
 (Ее героиня из той категории людей, от которых всегда ждешь выходки, и не дурной, нет. Скорее смешной, эксцентричной. Иногда бывает, заходишь в комнату, думая, что она пуста, и вдруг из-за шкафа: раздается "гав" - друзья шутят. Сначала шок от испуга. Потом смех - от испуга. Но это "гав" неожиданное. А от ее героини его ждешь. Знаешь, что должно прозвучать. Уж такая она непредсказуемая. Странно получается. То "ждешь", то "непредсказуемая". Но ведь непредсказуемость тоже можно ждать. Другое дело, что никогда не знаешь, какой именно она будет. Может, "гав", а может, что-то другое).
 - Вы любите анализировать себя, свои поступки?
 - Нет. Я этим занимаюсь, когда получаю роль. Опять же как учили: что у меня общего с героиней, что разного. Поневоле приходится анализировать. А просто так не люблю. В молодости этим много занималась: самокопанием, самоедством. Это очень неприятно, когда не можешь найти гармонию в себе и считаешь, что ты бездарна, некрасива и ничего у тебя в жизни не будет. Я не могу сказать, что сейчас я гармоничная личность. У меня, как и у всех, бывают огромные перепады в настроении - от невероятной радости до бездны, из которой, кажется, никогда не выберешься. Но Марк Анатольевич Захаров учил, что свои нервы надо держать в порядке, то есть тренированными. Чтобы ты в любой момент могла бросить организм в нужную эмоцию.
 - Вы боялись чего-нибудь в детстве?
 - Да, я ужасно боялась и до сих пор боюсь всяких странных вещей. Помню, мне было лет 13, и пересказали мне роман А. Беляева "Голова профессора Доуэля". Месяц не могла спать. Потом уже, спустя годы, я прочитала его и ничего страшного не нашла, но тогда я, видимо, была слишком уж эмоциональным ребенком. Зато сейчас ни за что не стану смотреть фильмы ужасов. Как-то недавно посмотрела один из фильмов Хичкока - и заболела: начали шалить нервы. Нет, мне не нужны такие сильные отрицательные эмоциональные впечатления. Я себя от этого берегу.
 - Вы много читаете?
 - Много, но, к сожалению, бессистемно. И моя память так устроена, что я очень быстро все забываю. Все, кроме ролей. Потому что все свои роли от института до сегодняшнего дня я помню. Даже из фильмов, что кажется, уж совсем глупо и ни к чему. Они сидят в голове. Такая уж специфика памяти.
 (В ней сидит хитрый лисенок. Иногда он выглядывает и смеется. Тогда глаза у нее становятся лукавыми. Да и сама она - себе на уме).
 - Вы смогли бы жить "золотой рыбкой", но так, чтобы исполнять только чужие желания?
 - Ну, она, наверное, и свои исполняет. Мы же не знаем ее тот, другой, мир.
 - А только чужие не согласились бы?
 - Нет, я не вижу в этом никакого интереса.
 - Вы часто попадаете под чужое влияние?
 - Часто. Но как быстро попадаю, так же быстро и выхожу.
 - Это происходит, когда вы разочаровываетесь в человеке?
 - Нет, я остаюсь очарованной, но появляется другой, третий. Я льщу себя надеждой, что от каждого беру понемногу. Я же все еще ученица и у меня много учителей, авторитет которых для меня безусловен.
 - А какие сны вам снятся?
 - Цветные. И очень конкретные. И когда просыпаюсь, я их помню. Все больше связанные с театром, с кино. И во сне играю. Либо очень хорошо, либо провально.
 - Те же роли, что и наяву?
 - Разные. Чаще те, что и наяву. Но в каких-то странных ситуациях.

 "Я не волшебник, я только учусь,"- говорил мальчик-паж в сказке. И творил чудеса, которые у феи вызывали добрую, но чуть снисходительную улыбку, зато у Золушки - восторг и изумление. Но он ведь кудесничал не для того, кто умеет сам это делать лучше, а для того, кто совсем этого не умеет или просто не знает, что умеет.

Беседа с актрисой Татьяной Догилевой на Патриарших прудах во время ее прогулки с дочерью Катей (в коляске) 20 мая 1995 года

 Татьяна Догилева теперь мама. И в этой роли есть своя зависимость от режиссера, который лежит в коляске и оттуда командует "мотор!". Но нет кинопроб, дублей, репетиций. Все делается сразу и навсегда. И, может быть, эта роль достойна своеобразного "Оскара" больше, чем любая другая, это работа на будущее.

 - Татьяна, год-два назад вы говорили об ужасах нашей жизни, о безрадостном существовании, вынужденной суете ради выживания. И вдруг вы решились родить. Стало легче жить или просто изменилось ваше отношение к проблемам?
 - Я как-то сознательно пришла к этому решению. Переоценка ценностей у меня произошла. Я, видимо, наигралась уже ролей. Я была очень зациклена на своей профессии, мне казалось, что это самое главное в жизни. А постепенно я стала приходить к выводу, что нельзя, это неправильная постановка вопроса. Нельзя так зацикливаться на профессии, иначе просто сойдешь с ума, нельзя целиком и полностью зависеть от профессии. Я пришла к этому выводу. А потом, видимо, возраст такой уже мой, что надо было решать.
 - То есть вы хотите отдохнуть от творчества?
 - Нет, я не хочу отдыхать, но и не хочу так истерично ждать звонков: позвонят, не позвонят, пригласят, не пригласят, будет роль или не будет, и если не звонят, то сходить с ума и впадать в тоску, в депрессию, и думать, что жизнь не удалась и жить просто незачем. Я этого не хочу, потому что это абсолютно неправильно. Как она ни хороша, эта профессия, она не может быть смыслом жизни.
 - А вы не думаете, что благополучная семейная жизнь, рождение ребенка - это некое предательство по отношению к профессии, призванию?
 - Нет, мне не кажется. Если это назвать предательством, то я предала уже до этого - в голове своей. Когда пришла к выводу, что не может профессия занимать столько места в уме и сердце человека. Не может. Во всяком случае в моем. Я много читала книжек, и нас учили в институте, что профессия должна быть самым-самым главным и всю жизнь надо положить на служение профессии. Нас так учили. И я до настоящего времени жила все время так. Но я пришла к выводу, что это неправильно. Или время поменялось, или я изменилась. Тем более что искусства сейчас как такового нет. Сейчас период пережидания. Нет, очень много талантливых людей, много хороших спектаклей и фильмы новые хорошие появляются, но это не тот театр и не тот кинематограф, который был, когда я начинала свою карьеру. Не то отношение в обществе к этому искусству. Раньше весомость и значимость в общественной жизни и театра, и кино были неизмеримо выше и серьезнее. А теперь это стало, как ни горько звучит, одним из видов развлечений. Я помню резонанс на всю страну с появлением какого-либо спектакля, понимаете? Все говорили: ах, вот там Ленин без грима... И Политбюро восемь раз смотрело этот спектакль и восемь раз запрещало. А теперь люди серьезно думают, куда идти: в театр или на дискотеку? Да, переоценка ценностей. Это не значит, что я разлюбила, нет, я по-прежнему люблю это занятие и благодатна своей профессии, потому что она подарила самые счастливые минуты в моей жизни, но у меня переместилось все в голове. Я поняла, что, может быть, мир прав, когда говорит, что семья - это главное.
 - Знаете, это очень похоже на отходную молитву, будто вы с частью души своей прощаетесь.
 - Нет, я без грусти говорю. Вы меня просто спросили об этом, так бы я, может, не стала говорить, потому что считаю, что это внутреннее дело человека, его отношения с жизнью. Но поскольку я об этом много думала и мне самой это интересно, потому что я была просто фанатичкой профессии, мне ничего не надо было. Вот я все думала: странно говорят, что актриса от многого должна отказываться... Я ни от чего не отказывалась, потому что мне ничего не надо было, кроме профессии. И если у меня было лето без съемок - это было потерянное лето, потому что я не понимала, что такое отдыхать, жить в свое удовольствие. Я получала одно удовольствие - от съемок и от репетиций. И я просто пришла к выводу, что схожу с ума, потому что, не приведи, Господи, исчезни эта профессия - и я закончу свои дни в сумасшедшем доме. А это неправильно. Потому что есть жизнь, есть мир, есть другие люди.
 - Мне кажется, что актеры - это люди, наделенные чужими полномочиями. Они являются, чтобы рассказать о Нине Заречной, Даме с камелиями... И их запоминают, как "замечательную Раневскую", "удивительную Клеопатру". А их самих будто нет, словно они не себя выразить родились. Вас это не угнетает?
 - Нет, потому что я принадлежу к тем актрисам, я думаю, что их в принципе большинство, как бы они ни были хороши в изображении других людей, они всегда играют только про себя. Про свою боль, про свою радость, про свою любовь. Все артисты - страшные эгоисты, даже "эгоисты" не то слово, эгоцентристы, потому что они зациклены на себе. Некоторые так и в быту себя ведут, а некоторые - только на сцене, но тем не менее, все играют только про себя, про какую-то свою часть психики, души, назовите это как угодно. Кто-то перевоплощается лучше, кто-то - хуже. Но не может это хорошо сыграть, не затронув каких-то своих психо-физических струн. Хороший артист всегда играет своей нервной системой. Во всяком случае, русский.
 - И бывает ощущение исчерпанности, когда уже нечего из себя достать и показать?
 - Я такие разговоры совсем не люблю. Они слишком романтичные. Как раньше физиков с упоением играли, и какой-то физик хорошо сказал: "восторг дилетанта". Вот и этот вопрос напоминает восторг дилетанта. Я, повторяю, занималась этой профессией, потому что она мне очень нравилась. Мне нравилось играть, плакать, уставать... Я не люблю слово "исчерпываться". Если бы человек исчерпывался, не думаю, что он занимался этой профессией. И потом, неизвестно, полезно это или вредно. Марк Захаров, например, утверждает, что это очень полезно для нервной системы, вот такая полная самоотдача.
 - Ваш жизненный ритм, график сильно изменился с рождением дочки?
 - Очень. Я просто веду другую жизнь. Я только сейчас начала входить, и для меня это очень странно и беспокойно, потому что шесть месяцев я занималась только ребенком, и вела совершенно иной образ жизни: это квартира и пруд, где мы гуляем. У меня другое общество теперь - мамаши с колясками. И мы с таким же восторгом, как артистки - роли, обсуждаем, как покакали наши дети.
 - И это тоже фанатизм?
 - Абсолютный! Причем, раньше я это так презирала. Мне казалось, это такая пошлость и мещанство. И я с такой высоты и с некоторой брезгливостью смотрела на артисток, которые ни о чем другом, кроме ребенка, не могли говорить, о том, как газики отошли или не отошли, аллергийка есть или нет. Мне казалось: боже, какая пошлость, со мной этого никогда не будет! Нет, и со мной это стало. И я в это погружена. И если у Кати, не приведи, Господи, что-нибудь не так, у меня уже все мысли только об этом.
 - А что вы сейчас успеваете делать в творчестве или все посвящено только ребенку?
 - Нет, я стала потихоньку выползать. Слетала на премьеру в Свердловск, сыграла несколько спектаклей "Чествование", но не свою роль, а роль Веры Алентовой, я ее заменяю... Один раз порепетировала. На пруд прихожу с тек стом. Хочу слетать на Китотавр, мне шьют платье. Я только начинаю вступать в прежнюю воду и, надо сказать, с большой опаской я туда вступаю, потому что, с одной стороны, это, как в рекламе говорят, "забытый вкус детства", и мне так странно: а что я здесь делаю?
 - Как имя девочке выбирали?
 - Долго мы выбирали имя. У нас был справочник, мы начинали от А до Я обсуждать имена от Аглаи до Янины и остановились на Кате.
 - Татьяна, как вам кажется, какой женский актерский типаж сейчас потребовало время?
 - Сейчас набирает силу типаж роскошной женщины, я это давно почувствовала. Сейчас нужна, как раньше говорили, классическая героиня, а теперь говорят "роскошная женщина". Она должна быть красива, хорошо одета, ухожена и загадочна.
 - У нас есть такие актрисы?
 - Я сейчас так оторвалась, новых-то совсем не знаю. Новым-то не повезло артисткам, их никто не знает. А из моего поколения это те, кто уже за границами, потому они и роскошные женщины: Андрейченко, Сафонова. Но кино как такового нет, я считаю, что это не кино, это промежуточная остановка, перебиваются, в общем, люди. Для настоящего кино нужны очень большие деньги, а больших денег никто не дает. Может быть, кино занимается один режиссер в стране - Алексей Герман, который три года снимает фильм, собирает тысячную массовку, реквизит, костюмы. Вот настоящее кино. А остальные... Приезжаешь на съемки: в чем сниматься? В чем приехали, в том и будете. Это не кино. Я начинала, когда артистки падали в обморок на примерках от долгого стояния. Вот для меня кинематограф. Для съемок в фильме "Вакансия" мне шили восемь платьев - роль второго плана! Восемь платьев, три шляпы, два парика, обувь... Примерки были страшно важными и отнимающими много времени действиями. Я никого не обижаю, но со мной все согласятся, все режиссеры. Они так снимают не от хорошей жизни. Они бы снимали другое что-то.
 - Я вдруг поймала себя на том, что голова переполнена именами западных актеров, они вытеснили наших.
 - Я пришла к выводу, что ненавижу американское кино. Потому что оно не имеет ко мне ни малейшего отношения. Когда его не было, мы смотрели на видиках по знакомым, мы страшно восхищались и радовались, потому что это было что-то новое, непривычное. А когда по все каналам крутят американское кино и недавно рекламировали очередной фильм, где настоящий мужчина всех победил, я сказала мужу: я ненавижу настоящих мужчин. Я люблю Юрия Деточкина и ненавижу этих накачанных, которые убивают нестрашных злодеев. Это все для Америки, когда на улицах спокойно, и восемьсот полицейских машин съезжаются на происшествие. А у нас, где страшно войти в подъезд и страшно выйти на улицу, то я не знаю, для чего еще меня надо пугать чужими бандитами, чужими НЛО и чужими садистами. У нас этого своего хватает. Не хочу, чтоб меня пугали. Это там, в Америке, где много денег, много еды, много спокойствия и много демократии, когда жизнь устроена, им надо чем-то развлекаться, поэтому почему бы не посмотреть ужастик, чтобы себя как-то пощекотать. А у нас, когда щекотка с утра до ночи мне не надо американского кино. Не знаю, может быть, я уже вошла в тот период, когда "зеркала в моей молодости были лучше".
 - Вы себя на сколько лет ощущаете?
 - Не могу сказать, но, в общем, я не начинающая артистка. Я не ощущаю себя в душе пятнадцатилетней, да и не хочу. "Смешон и ветренный старик". Не надо этого: "задрав штаны, бежать за комсомолом". У меня была веселая молодость в театре Ленинского комсомола. Как сказано в одной пьесе: лучший способ борьбы с возрастом - не бояться его. Так что я не хочу играть молоденьких девушек.
 - Вы выросли в рабочей семье, совсем не богатой, и были сознательным ребенком, который понимал, что денег на выполнение каких-то желаний нет, или у вас бывали истерики, капризы: хочу того-то...
 - Никогда в жизни. Но в мое время было легче, потому что вокруг все такие были, никто не выделялся, не было такого социального расслоения, поэтому никто никому не завидовал. А сейчас я слышала разговор детей на остановке: "Да ну ее, эту Турцию! В жизни больше е поеду в эту Турцию!" - говорят восьмилетние дети. Это, видимо, они с родителями ездили в Анталию. У нас было ясно - на три смены в пионерский лагерь без всяких разговоров. И все так проводили лето. Нет, конечно, в наше время все был намного проще, о чем тут говорить.
 - Вы сейчас уже думаете о будущем Кати, боитесь за нее?
 - Я не думаю, потому что очень зациклена на сегодняшнем дне: лишь бы она сейчас не болела, лишь бы хорошо провести лето, лишь бы она правильно развивалась. И далеко вперед не загадываю.
 - По какой системе вы растите девочку? Бенджамина Спока?
 - Естественно, я все прочитала. Но системы нет. Я пришла к выводу, что с ними и невозможно иметь систему. Они все равно победят. Брать на руки, не брать... Системы все время меняются и в каждой с воодушевлением доказывается своя точка зрения. Катя все равно меня победит. И я не навязываю ей свою волю, потому что это невозможно.
 - Рождение ребенка - это тоже самоутверждение женщины?
 - Не знаю, не могу на это ответить. В этом случае я как раз фаталистка: значит, так было определено, что я пришла к этому решению, это ж не случайно. Нет, какое там самоутверждение! Это всего боишься, над всем трясешься. Сама себе абсолютно не принадлежишь, не распоряжаешься ни временем, ни настроением, ни эмоциональными ресурсами. Перед кем я буду самоутверждаться? Перед ней? Перед собой я не самоутверждаюсь. Про себя я, в принципе, все знаю.
 - Вы рачительная хозяйка, деньгами умело распоряжаетесь?
 - Нет, плохая я хозяйка. Зарабатывали - тратили, не зарабатывали - сокращались. А теперь у нас все для Кати.
 - На кого она похожа?
 - На меня.
 - Муж не ревнует вас к ней?
 - Нет. Маленький ребенок - достаточно тяжелый период, поэтому сильно устаем оба, и тут не до ревности. Вот она сегодня проснулась в четыре - значит, и мы не спим. Завтра проснулась в восемь - мы немножко поспали. Подстраиваемся под ее режим. Все зависит от него.
 - Какие-то интересные предложения поступают или пока затишье?
 - Много театральных предложений. И, конечно, я хочу начать с нового сезона работать. А кино... Позвонят, а потом исчезают, потому что не находят денег.
 - Вы попробовали в театре и работу в штате, и вольницу антрепризы, что вам ближе по духу?
 - Я числюсь в штате Международного театрального центра им. Ермоловой, но, честно скажу, там у меня жизнь достаточно свободная всегда была. У меня было одно название "Наш Декамерон", и я его играла, когда могла. И мне это очень нравится, меня это устраивает, что я, с одной стороны, в штате, а с другой стороны, свободна. Но, наверное, это долго не протянется. Посмотрим, время покажет.
 - У вас нет ощущения, что пора уже менять амплуа?
 - Сейчас об этом пока рано говорить, потому что, раз есть предложения, значит, есть роли. Но, конечно, такое время наступит.
 - И кем вы себя видите?
 - Это секрет, внутреннее мое дело. Зачем же я буду раскрывать.


Певица-математик
(зарисовка 1996 года о Юле Началовой,
девочке с гуттаперчевым голосом)

 5 октября 1992 года Юля Началова победила в суперфинале телевизионного конкурса "Утренняя звезда". 5 октября 1995 года - Гран-при в Нью-Йрке на Первом всемирном фестивале русскоязычных исполнителен "By Аррlе-95". Что-то будет 5 октября 1998? Награждение "Грэмми"? Пока же Юля еще учится в школе. Таковы символы ее судьбы: "тройка", "пятерка", "месяц октябрь".
 Она родилась в опилках советской эстрады. Взросла на пепелище российского шоубизнеса. Нет, он еще не сгорел. Он сам на этом пепелище строится: будто сожгли импортное сырье и затеяли свою версию по их мотивам.
 У нее выразительные данные для биографии и будущего.
 Юлия Началова, 15-ти лет, москвичка.
 Имя, возводящее к эпохе цезарей. Фамилия, как источник всего живого. Возраст таланта. Место рождения счастливицы.
 31 января в семье музыкантов появилась девочка с призванием певицы. Музыка звучала во всех домашних углах. Она была для ребенка колыбелью и учителем. И еще папа - композитор Виктор Началов, который услышал звуки семимесячной дочки и отметил про себя: чисто воркует. А в два года Юля обрела родителей-педагогов. Они учили ее пению, как языку, как первым шагам. Она слышала самые красивые мелодии. Если эстраду - только зарубежную. Для воспитания вкуса. Она пела под Эллу Фитцджеральд. Или совсем малолеткой разучивала индийскую песню, где есть такие вокальные пассажи, после овладения которыми все подвластно. Происходило, как говорит папа, растяжение мозга звуками, музыкальной информацией.
 Чтобы петь - как мыслить. И наоборот. В семье растили вокалистку. Не по научной методике. Интуитивно. Но домашняя академия дала Юле столько, что после школы вроде как и незачем музыкально образовываться дальше. Только ломать достигнутое.
 Пение для нее - это уже черта характера. До того вросло в плоть и душу. Когда не просто голос - инструмент. Инструмент - сама Юля. Есть рассказ о гуттаперчевом мальчике. Это история звучащей девочки. Которая у десяти участников абсолютно взрослого состязания в Нью-Йорке выиграла Гран-при, поехав туда по персональному приглашению. Потому что ее музыкальный стаж - 14 лет. И уровень вокального мастерства превышает уровень большинства отечественных знаменитостей. Ухо знатока ловит возможности ее голоса и благоговеет. Как заметили американцы, независимые в своих суждениях о России и россиянах: эта девочка - певица номер один на фестивале. Чего, к сожалению, не разделяет учительница математики в Юлином классе: "Подумаешь, Америка, фестиваль! Вот если бы она на математической Олимпиаде победила!" У каждого своя точка отсчета. Для Юли Началовой она уже предопределена.

 P.S. Юлия Началова умерла в 2019 году. В 38 лет.



Стал писателям 20 лет спустя
(беседа с писателем Вячеславом Пьецухом в редакции журнала «Студенческий меридиан» в 1985 году)

 Вячеслав Пьецух похож на актера, играющего швейцара ресторана на Брайтон-Бич. В реальности Вячеслав Пьецух - преуспевающий ныне писатель. Его произведения выходили и до 1985 года, только с момента сдачи до момента публикации проходило много времени. Теперь написанное им идет с колес. Он начал писать в 28 лет, словно пережитое вдруг спохватилось и захотело быть узнанным и признанным. Все пригодилось: как точил карандаши в полуподвальной конторе, занимавшейся научной организацией труда, работа в школе, на радио, литературным консультантом в журнале "Студенческий меридиан". Название одной из последних книг "Я и прочие" в большой степени отражает его мировосприятие.

 - Вячеслав Алексеевич, вы по образованию историк. В педагогическом институте занимались историей России?
 - Я занимался Иисусом Христом. Два последних года на спецсеминаре это была моя тема. Я обратился только к первоисточникам, не читал массы монографий, исследований, где уже все было растолковано, изучено. Написал диплом, получил свою "трешку". Мне казалось, что Иисус Христос - абсолютно историческая фигура, что доказывается тем-то и тем-то. Если это и имеет отношение к моей литературной работе, то только к текущей, которую я сейчас пишу.
 Первое откровение в своей литературной жизни я сделал в пять лет. Я тогда вывел, что между атеизмом и религиозностью разница чисто терминологическая.
 - А чем сейчас занят ваш ум?
 - Сочиняю работу, идею которой мне подсказала "Литературная газета". Они решили выпустить серию очерков поп названием "Скрижали": десять заповедей, переданных Богом через Моисея. Каждому литератору дают по одной заповеди. Я написал вторую: не сотвори себе кумира - и у меня родилась идея, занятная, затейная идея - сочинить вещь по всем остальным заповедям, но только не Моисея, заповеди которого мне не так близки, как заповеди Иисуса Христа. Поставить вопрос так: "Нагорная проповедь и Россия". И вот я сижу уже над третьей заповедью.
 - Вы как историк проводите для себя какие-то параллели между тем, что уже происходило в нашей стране и тем, что сейчас творится? Каковы ваши наблюдения за днем сегодняшним?
 - У меня есть целых три романа. Она, правда, маленькие, многие редакции склонны называть их повестями, на самом деле это романы. Три исторических романа, посредством которых я и пытаюсь ответить на ваш вопрос. А вы хотите, чтобы я попытался ответить кратко.
 Какая-то цикличность, безусловно, существует, для понимания этого даже не нужно никаких особенных исследований, напряжения ума, потому что есть константы в национальном характере, которые определяют течение обстоятельств, расстановку сил. Поэтому, естественно, на иных каких-то уровнях, более высоких или более низких, все повторяется. Что касается безобразий и воровства, это испокон веков. Миллион примеров, взять хотя бы знаменитую "медную реформу", которая произошла в первые годы царствования Алексея Михайловича /Тишайшего/. Гениальная идея: он решил ввести ассигнации. Нигде в мире их еще не было, и он ввел медные деньги, которые играли роль серебряных. Это и есть ассигнации.
 Так вот тот царский министр, который отвечал за проведение реформы, взял и скупил огромное количество меди, сам отчеканил монеты и запустил на рынок, ничем не обеспечив. Немедленно произошла дикая инфляция, и рухнула экономика страны. Что мы сейчас переживаем, как не это самое? Возьмем наш дикий русский животный антисемитизм. Первый еврейский погром произошел совсем не в 1202 году, как утверждают историки, когда крестоносцы, участники второго крестового похода, вторглись в пределы Византийской империи, а гораздо раньше, в 1117 или1121 году, во время первого известного в нашей истории городского выступления в Киеве, когда городские низы стали грабить всех, но главным образом ростовщиков и торговцев - евреев. Все возвращается на круги своя. Но, повторяю, целых три романа я посвятил ответу на этот вопрос.
 - Сознание того, что подобное уже происходило, вам помогает жить?
 - Это для меня вопрос номер 27 и переживания номер 27.
 - Почему именно 27?
 - У меня просто идиома такая - идиотизм со студенческих времен. Я легкомысленно отношусь к нашим трагикомедиям исторического порядка. Возможно, вы правы, именно потому, что знаю, это было и будет. Но это знал еще Экклезиаст, который писал, что ничего нет нового под луной, а сплошная суета сует.
 - Происходящее не мешает вам заниматься своим делом?
 - Совершенно. Я настолько легкомысленный, что даже не разделяю апокалипсические настроения моих соотечественников. Не жду гражданской войны, голода... Будет и будет, слава богу, не в первый раз, думаю, и не в последний.
 Пришла ко мне как-то моя прабабушка и рассказала, как они жили в 1918 году. Она с 1906 года до сих пор ходит пешком по городу, боится транспорта с того времени, как проложили в Москве трамвай. И вот она рассказала, какой хлеб давали, сколько, почем. Живая история сидела передо мной и говорила: ничего, пережили, нация никуда не делась, Россия стоит в качестве четвертого Рима. Так что я спокоен.
 Я ужасно далек от политики, не понимаю ее, страшусь и откровенно презираю. Очень занят литературой, совсем у меня другие мысли, поэтому мне сейчас ни до чего. Да и семья у меня идеальная, устраивает мне эдакую Китайскую стену от жизни: я не знаю, что сколько стоит, где платят за квартиру... Живу в башне из слоновой кости и очень хорошо себя чувствую.
 У моего отца есть загородный домик, там можно сажать картошку. Если бы я был человек практичный, так бы и сделал. Гектар земли! Правда, половину участка занимает огромный ангар, где стоят два самолета в разобранном виде. Мой отец в прошлом - довольно крупный изобретатель летных аппаратов. Вышел на пенсию и от нечего делать построил себе самолеты. Летал на них вокруг дачи, поставив на гидролыжи, взлетал с поверхности водохранилища и туда же садился. Его быстро засекли, были неприятности.
 А картошку, видимо, придется посадить, пригодится.
 - Вячеслав Алексеевич, в студенческие голы вы тоже держались вдали от политики?
 - Наш институт был ленинский педагогический певческий гитарный. Я до четвертого курса ходил, держа в левой руке портфель, в правой - гитару. Но учились мы пристойно. Во всяком случае предметами, непосредственно связанными с будущей профессией, занимались достаточно настойчиво и прилежно.
 Жизнь была веселая, легкомысленная и в то же время насыщенная делами. Мы на втором курсе составили подпольную партию, якобы истинно коммунистического направления. Считали, что так называемые коммунисты - политические разбойники, а вот мы настоящие, чистые коммунисты. У нас прошло два съезда. Причем учредительный съезд устроили в "Ладье", пивном баре на углу Столешникова переулка и улицы Пушкинской. Настолько мы были чудные ребята, что спокойно выступали, вели протокол. История продолжалась, пока нами не заинтересовались компетентные органы. На огромное счастье одним из представителей этих органов был отец моего близкого друга. Он по-товарищески нас предупредил. Я сказал друзьям: немедленно сворачивайте деятельность, это не то, ради чего можно идти на эшафот.
 - На каких книгах вы росли?
 - В детстве я очень любил сказки. И, насколько помню, меня досаждала мысль: как это прекрасно быть писателем, сочинять сказки, только стыдно - не мужское занятие. Мужчина должен летать на бомбардировщике, добывать уголь... Тем не менее я начал писать уже в восемь лет: взял тонкую тетрадку, написал на обложке "книга" и стал что-то сочинять. А потом это желание вдруг надолго ушло. И прорезалось двадцать лет спустя.
 Потому что в студенческие годы меня одолевали весьма деловые, практические, то есть без малого прохиндейские настроения.
 Была мечта: устроиться чиновником, чтобы послали в какую-нибудь Африку - в то время все помещались на африках, - накопить там на автомобиль, привезти оттуда все, что полагается нормальному белому человеку. Таков предел мечтаний в те годы. Но после института я пошел в школу. Из группы в двадцать человек всего трое нас устроились учителями. Остальные, вроде меня мечтавшие о чиновничьей жизни, приобрели-таки ее.
 Молодость - это искусство совмещать приятное с полезным, то есть этап подготовки себя к зрелости, когда начинается настоящая жизнь, настоящая работа, и одновременно важно не потерять это прекрасное время, ухватить свое в эти годы. Мне, по-моему, удалось. И ухватил больше, чем достаточно, и что-то старался делать на будущее. К тому времени, когда внешняя жизнь потеряла всяческую привлекательность и интерес, у меня уже была опора, с помощью которой я приступил непосредственно к мужскому занятию - труду.
 - Вам хватает денег?
 - Вопрос денег отпал. Но я себя не чувствую ни более счастливым, ни более свободным. В студенческие годы денег было мало, но тогда все было невероятно дешево. Когда я еще не был женат, мы пьянствовали раз в неделю, в субботу, и я копил всю неделю, чтобы войти в долю, мама мне давала 50 копеек в день. Я из них тратил 10 на пирожок с мясом и стакан томатного сока в институтском буфете. У меня скапливалось как раз 2 рубля 87 копеек. 28 рублей стипендии получал. На пятом курсе прибавили - стало 32. И совсем не томило меня это. Не было денежной проблемы. Наверное, потому, что была всеобщая бедность как норма существования по всей стране. Она никак не нервировала, отсутствовало противостояние, контраст: богатые воры и бедные полицейские.
 Когда женился, со мной это сделалось на втором курсе, на третьем я уже был отцом, работал по вечерам и по ночам. Зарплата жены и моя... Мы просто нормально жили, не только кушать хватало, но и одеться. Все так жили.
 - Считаете ли вы себя состоявшейся личностью?
 - Нет, не считаю. Думаю, что я еще в развитии, в становлении. Я для себя открыл, что такое христианство. Именно для себя. Поэтому передо мной раскинулись совершенно новые широкие горизонты для дальнейшего движения в сторону совершенства. Ближе к зрелости у меня ушла способность к вражде. Уже не способен кого-то ненавидеть. Не симпатизировать способен, а ненавидеть разучился. Надеюсь, что буду идти все дальше и дальше по этому пути.
 Начал себя контролировать. Что-то вдруг вызовет взрыв бешеной ненависти, например, очереди, выражения лиц абсолютно покорные. Наша российская покорность рождает во мне негодование. Но я говорю себе: парень, ты покушаешься на звание христианина, а позволяешь такие небогоугодные движения души.
 Если вы имеете в виду профессиональный аспект, то я, безусловно, считаю себя состоявшимся, потому что начинало нас, к примеру, двести человек, а к финишу пришло, допустим, трое, причем, двое пишут, не имея за это ничего, ни денег, ни известности, а у меня все это есть. Другое дело, что не радует. Бывают, конечно, минуты эдакого квази-счастья: смотри, парень, ты всех обошел! Это хорошо, по-мужски. Мужик тем и отличается, что умеет поставить перед собой выполнимую задачу и ее решить.
 В этом отношении, в техническом плане, я состоялся. Говорю только о внешней стороне дела. А ценить качественные стороны, то есть действительную стоимость того, что сочиняю, моего труда, я не в состоянии. Я к этому неплохо отношусь, но и не хорошо. Ни в ту, ни в другую сторону еще не уклонился, не сочтите, что кокетничаю.

 P.S. Вячеслав Пьецух скончался в 2019 году, ему было 72.


Камерный президент камерного оркестра
(беседа с дирижером оркестра Kremlin Мишей Рахлевским 8 апреля 1992 в ресторане Дома композиторов)

 - Родился я благополучно в 1946 году. Бабушка меня отвезла в музыкальную школу. В Лосинке была такая очень милая школа. Я начал учиться на скрипочке. Мне было что-то пять с лишним лет. Я попал в приятную музыкальную среду хороших педагогов. Первые года два-три был многообещающим, потому что очень быстро пошел, но потом, лет в 10-11 я тормознул, уже в то время надо было, видимо, заниматься, а у меня с этим было не особенно здорово.
 - Что же вас отвлекало?
 - Я читал очень много. Телевизора не было. Но мечтать, читать и вообще... Родители оба работали.
 - Кем?
 - У меня достаточно пролетарские родители. Работали на службах. Работали много. Папа одно время работал на четырех работах: на трех по совместительству, на одной - основной - и приезжал домой в одиннадцать вечера. Не то чтобы я был беспризорным, но у них просто не хватало времени воспитывать: "Миша, занимайся". Типичный синдром еврейской мамы не мог состояться, потому что мама была выше крыши занята своими делами. И в тот момент, когда надо было всерьез заниматься, я особенно не занимался, но у меня была очень сильная база и прекрасный педагог. За счет этого я мог двигаться.
 Поступил в училище Мерзляковское. И тут произошел такой момент. До этого я был не то что большим вундеркиндом, но я был в слабой школе одним из лучших и ярких, но пришел в училище и там стало ясно, что нет, есть ребята поинтересней. Учился, особенно не перетруждаясь. Самое замечательное, что раза четыре-пять в неделю я бывал на концертах. Это были благодатные годы - до 1968, до событий в Чехословакии. К нам все приезжали, были замечательные советские исполнители. В 18 лет я закончил училище, поступил в Гнесинский институт, но на заочное, потому что пропустил экзамены на дневное. Уехал по распределению за границу теперешнюю, в Тарту. Проработал там сезон, вернулся в Москву и поступил в камерный оркестр Льва Маркиза. Года четыре у него проработал, пока он не ушел из оркестра.
 Потом началось то, что справедливо называют годами застоя. А я был в таком нежном возрасте, когда много чего хотелось сделать. Не могу сказать, что у меня была какая-то безумно тяжелая жизнь, что меня отсюда гнали какие-то угнетения, что меня где-то зажимали. Были у меня всплески идей и что-то не получалось с первого раза, но совершенно не значит, что это должно было получиться с первого раза. И потом, с первого раза ничто не получается и не должно, потому что надо преодолеть какое-то сопротивление для того, чтобы прочувствовать действительно, что же хотим сделать.
 Так что видимой причины для отъезда из страны не было. Но была невыразимая тоска, скука. Была ложь, которая уже в то время меня цепляла. Я очень доволен сейчас, вспоминая, что меня здорово это раздражало. Не хочу сказать, что был борцом против этого, но элемент неприятия у меня был.
 Стало меньше интересных концертов - западные исполнители перестали к нам ездить после 68 года. Зато открылась дверь на Запад. Мы узнавали, кто что там делает. И может быть, в сравнении с этим отчетливее проявилась наша серость. Я считаю счастливым для себя стечением обстоятельств, что я созрел в 71-72 году как раз, пытался убедить родителей поехать со мной, но они не убеждались, и мы решили, что я поеду сам.
 - Вы были уверены, что сможете утвердиться на пустом месте? Не боялись оказаться никем?
 - Меня это никогда не волновало. Что значит никем? Если у человека есть кусок хлеба. Профессионально я знал, что не поеду на огромную сольную деятельность, но я достаточно квалифицирован, чтобы заработать себе на жизнь игрой на скрипке. А в конце концов оказалось со временем, что я наиграл большое количество сольных концертов, о которых никогда в жизни мечтать не мог.
 Боязни не было. Я не считал, что, если останусь и Москве и добьюсь того, что по моим тогдашним меркам было ой-ей-ей - стать скрипачом в Большом театре или в Госоркестре - что тогда я буду кем-то, а вот уеду - стану никем.
 - У вас были друзья-знакомые, которые вас ждали и могли помочь первое время?
 - Нет. У меня были знакомые, которые уехали до меня, и я получил какую-то информацию. Но меня совершенно не пугало, что, если я не смогу заработать себе на кусок хлеба скрипкой, я должен буду научиться делать что-то еще.
 - Вы были готовы и к нищете, и к голоду...
 - Что значит голод? Если у вас нет денег на мясо, то вы найдете деньги на кусок хлеба. Не бывает так, что человек с мозгами не может заработать собой денег на хлеб и воду. Ни там, ни здесь. Даже сегодня. Я не говорю про пенсионеров. А для молодых ребят не может быть проблем с заработком. И потому что я это знал, у меня никогда не было паники: ах, что я стану делать? Вот что я с собой буду делать - это было гораздо важнее. А заработал ли я на воду или на Мерседес - это второе.
 Я приехал в Израиль. Через три недели сыграл конкурс в камерный оркестр и стал работать. На конкурс мог прийти любой желающий. Конкурировал я в основном с собратьями из России, из Союза. Я позанимался как следует. Потому что знал, что мне это нужно, чтобы не сидеть на шее организации, которая, занимается прибывающими в Израиль, чтобы обрести независимость и заниматься тем, чем я хотел заниматься.
 - А где вы жили?
 - Сначала в гостинице, потом переселился во что-то типа общежития. Меня расстраивало то, что я делил комнату, мы жили вдвоем с молодым парнем. Он был технический человек, вставал в шесть утра, а я приезжал с концертов в час ночи. Но никакой трагедии не было, дело временное. Камерный оркестр, в котором я играл, мне не очень понравился по стилю работы. Я огляделся в Израиле и понял, что-мне будет тяжело развернуться.
 Мне показалось, что Израиль маловат для моих планов, отовсюду отделен, и в то время к Израилю со всего мира было отношение, - почти все его жалели: бедненький Израиль, им так тяжело, давайте им поможем. Мне это не очень нравилось. Это такая полу полноценность, что ли. И, конечно, для одиночки мужчины в Израиле чисто технически тоже было трудно жить, я боялся, что мне придется получать какую-то помощь, от кого-то зависеть. И хотелось поездить, посмотреть. Мне было 27 лет. И творчески было скучновато. Перспектива казалась какой-то зауженной.
 Как-то я поделился с другом своими желаниями, и он сказал, что видел объявление о приезде какого-то импресарио из ЮАР набирать в оркестр музыкантов. Я решил, что это здорово. Возможность куда-то поехать за чей-то счет - денег у меня никаких, конечно, не было, а тут оплачивают дорогу, гостиницу, плюс работа и шанс выучить английский, хотя бы начать. Я пришел, поиграл в тот день, когда у них было прослушивание - мне дали контракт. Я подумал, что сначала поеду в Южную Африку, а потом все жe в Северную Америку.
 Я расплатился с долгами в Израиле, сел в самолет и полетел в Южную Африку. На иврите к тому времени я мог изъясняться, а английского совершенно не знал. Начал работать в оркестре и учить английский. Жизнь была до неприличия красивая и легкая. Очень красивая страна, невероятно чистая. Это было до того, как у них начались политические волнения.
 Есть моменты неприемлемые в апартеиде. Но, с другой стороны, меня, выехавшего отсюда, привлекало то, что нет лжи. Есть ясность. Человек рождается и ему не говорят: у тебя есть шанс стать президентом страны или владельцем корпорации. Ты родился черным, ты будешь жить в этом месте среди черных, ты можешь вырасти до очень богатого человека, владеть фабрикой, но не можешь выбираться в парламент, не можешь ходить в белый кинотеатр, ездить в белом автобусе, у тебя свой автобус. И в то же время такие же ограничения, гораздо легче переносимые, были у белых людей: они не могли пойти в черный кинотеатр, если фильм там был интереснее, чем в белом, они не могли сесть в черный автобус. Хотя с этим белым людям жить было легче, чем черным со своим.
 Райская была жизнь. Очень легкое расписание. Чудесная гостиница. Я учил английский потихонечку - больше на практике. Играл в оркестре. А потом как в историях. Мне очень помог тот факт, что оркестр был невероятно плохой. И я попал в ситуацию, когда вдруг стал лучшим скрипачом в оркестре. Неудобно так говорить, но это не из-за того, что я был в такой гениальной форме. Просто люди вокруг стали меня хвалить. У меня вырос павлиний хвост, и это дало мне внутренний стержень, который у меня был подогнут чем-то раньше. И я даже сам начал заниматься, думая, что вот поеду в Америку, там тяжелая конкуренция.
 Мне повезло - заболел солист, пианист, не прилетел на концерт. За день до концерта выяснилось, что он не прилетает, кто-то из музыкантов подошел к дирижеру, дирижер был гастролер из Канады, и ему сказали: у нас есть один скрипач, который сидит где-то в конце группы, его пригласили просто на один сезон, и он может заменить. А положение безвыходное. Дирижер меня зовет и спрашивает: можешь сыграть что-нибудь? Я сыграл ему концерт Моцарта. Я, конечно, сейчас понимаю, что это была не замена Пятому концерту Бетховена фортепианному, который должен был быть, но тем не менее он сказал: хорошо, мы вечером с тобой обсудим это дело.
 В общем, он не сказал мне ни да ни нет, в любом случае занимайся, мол. На следующее утро прилетел другой пианист из-Кейптауна и играл Бетховена. И вроде бы история закончилась. Вдруг через несколько дней, когда дирижер должен был улететь, он меня вызывает и говорит, что приглашает меня в свой оркестр в Канаду, если я хочу. Ну я захотел. Потому что ехать искать работу в Америке... А тут готовый контракт. За эти дни он связался с оркестром, и они взяли на себя не только мой переезд, т.е. оплатили дорогу, но и все оформления. Как в сказках.
 Они действительно все оформили и сделали. Я приехал в четвертый по размерам город Канады Виннипег - полмиллиона жителей. Но очень приличный оркестр. Там я сделал свой первый концерт как продюсер. Я почувствовал вкус крови понял, как это делается, насколько сложно. I
 - Как получилось, что вы оказались в Америке?
 - Я переехал в Детройт, отработав в Канаде два года. Опять же захотелось больших масштабов, лучше оркестр, больше денег - появился аппетит, хороших больших дирижеров. Был конкурс в оркестр Детройта и меня взяли. Я получил то, о чем в детстве мечтал - большой симфонический оркестр, солидная работа, здоровенные деньги, хорошее расписание, известное на год вперед, комфортабельная жизнь. И стало мне скучно через какое-то время. Так и должно быть. Все-таки жизнь оркестранта, если нет отдушины, превращается в жизнь хорошего ремесленника. Замечательно, если это устраивает.
 Сначала меня пригласили в несколько мест поиграть в камерных группах. Через два года, достаточно покрутившись, я решил открыть свое агентство. Открыл его в 1978 году. И десять лет ему отдал.
 - Что вам понадобилось для открытия агентства?
 - Десять долларов. Плата за регистрацию. Потом понадобилось все остальное.
 - Вам дали помещение?
 - Нет, у меня к тому времени был свой дом, шестикомнатный, я жил в нем один. У меня не было проблем с помещением. Я поставил себе еще две телефонные линии и все. Сначала офис был там, через какое-то время я нанял секретаршу, потом снял офис, у меня сначала была одна комната, потом две, потом четыре. Наконец у меня стало семь комнат и большой конференц-зал, то есть мы занимали часть этажа. Это когда агентство разрослось.
 Началось с того, что в первый сезон я сделал 16 концертов, во второй - 80, после третьего сезона мы делали больше 100. Моя компания была продюсером концертов в основном камерной музыки. И это нас отличало от большинства других агентств, которые занимаются всем. А я всегда занимаюсь тем, что исключительно меня интересует. Даже если были какие-то более интересные экономически предложения, но время, которое на них ушло бы, отнялось от всего остального. Поэтому мы взяли узкую область и очень быстро выросли.
 - Приходилось много крутиться?
 - Невероятно. В общем, нормальный восемнадцатичасовой рабочий день без пробелов. Я был физически здоровее, чем сейчас. У меня практически нормой была одна ночь в неделю бессонная - это были часы, когда я мог что-то делать, когда телефоны не звонили, курьеры не приезжали, никто меня никуда не дергал. В 1-2 часа ночи все затихало, часов до 9 утра я занимался своими делами, потом душ и начинался обычный рабочий день.
 Жизнь была интересная. Я научился всему через свою работу. Я все делал сам, потом кого-то нанимал. Больших денег у нас не было на то, чтобы нанять больших специалистов, поэтому приходилось сначала все самому выучить, как занимаются рекламой, типографией, продажей билетов, арендой залов, как заключают договоры, как занимаются легальными и нелегальными делами в отношении гастролей, что такое страховка и все остальное.
 В Америке очень важно - откуда взять деньги. Государственная поддержка мала. Как их здесь заработать. Здесь доходы от концертов - чисто символическая сумма, а там билеты гораздо дороже, и цифра дохода получалась приличная, мы зарабатывали почти половину своих денег на концертных билетах, гонорары. Остальное - были спонсорские деньги. У нас было около сорока компаний, десять-пятнадцать фондов, которые нас поддерживали, около сорока корпораций, более тысячи человек индивидуальных, которые были как бы членами общества за счет своих взносов.
 Самый лучший способ чему-то научиться - за это платить. И так как мне приходилось платить за все свои ошибки, я считаю, что получил замечательное образование. У нас музыкальных администраторов учат в университете и очень неплохо учат, и когда они приходили ко мне работать, вот тут-то у них начиналась учеба. Я сам у них набирался чему-то, потому что обычно действовал как практик, а не теоретик и теории мне не хватало. Но все-таки им приходилось учиться у меня больше, чем мне у них.
 - Если за все в жизни надо платить, то, видимо, и за удачи тоже? Чем платили вы?
 - Появляется нахальство, которое превращается в самоуверенность и выражается в следующей неудаче. Аппетит разгорается, потому что именно удачи нас подстегивают, на следующую высоту загоняют. У меня случались и нервные срывы, истерики. У меня был свой оркестр, который в 87-88 годах сыграл в Европе больше концертов, чем любой другой американский оркестр. Солидный коллектив был. Но когда мы стали много ездить, на родине в Мичигане, Детройте, возникли материальные проблемы, потому что не успевали за всем уследить.
 Мой штат без меня не успевал все сделать, некоторые контакты просто не могли работать без меня. Хоть и говорят, что большие проекты поддерживаются людьми, все равно деньги люди дают друг другу. Корпорация, когда дает деньги в оркестр, хочет видеть и чувствовать, кто этим занимается и как, и быть уверенными, что их имя не привяжется к чему-то, что может не иметь под собой настоящей опоры. Поэтому, когда я столько отсутствовал, кое-что мы начинали терять.
 Был один такой период, когда не было денег. Мы жили в кредит. А у нас в офисе шесть телефонных линий. И мы пропустили месячную оплату телефона. Нам прислали вежливое письмо, что мы забыли заплатить. Мы старались как-то перекантоваться - денег не было. Нам прислали менее вежливое письмо-предупреждение, если к такому-то числу не заплатите, к сожалению, мы вас отключим. Всегда есть какие-то первоочередные дела, видимо, в тот момент, это было накануне отъезда в большую европейскую поездку, нужно было оформляться, и проблема с телефонами как-то проскочила мимо внимания. А телефонная компания - одни из наших спонсоров.
 Вдруг я прибежал на работу, все сидят как на панихиде и говорят: Миша, телефон отключен. Я помчался домой, позвонил ассистенту президента компании, начал ей объяснять, и у меня началась истерика. У меня и сейчас мурашки по коже. А тогда в свои тридцать с небольшим я просто сорвался первый раз так сильно, не мог говорить, плакал, кричал, я лег на пол, совершенно потерял над собой контроль. Наверное, только через час я пришел в себя. Все уладилось. Телефоны нам включили, мы отвезли какие-то деньги.
 Это оборотная сторона медали. За день или два до отъезда на концерт, когда мы выходим в бабочках, играем, и все восхищаются, как это гениально. Так что я уверен, что в каждой успешной истории всегда есть другая сторона, большие трудности, бессонные ночи. Но это надо оставлять для себя, а показывать успехи.
 - А как вы стали "человеком года" штата Мичиган?
 - Наше агентство организовывало много разных концертов. Мы делали какие-то нетрадиционные вещи. Например, у меня в течение шести-семи лет была серия ночных концертов. Они начинались в полдвенадцатого вечера каждую пятницу. А в это время никаких других мероприятий нет, и к нам приезжали люди отовсюду. Открыт бар, открыта дискотека, но не все же пойдут туда. И мы заполнили этот вакуум. Стали безумно популярными. О нас часто писали газеты. То есть мы сделали достаточно много шума, чтобы про нас знали в разных городах. И как бы за вклад в развитие американской культуры мне присвоили титул "человека года".
 - Для вас понятие "у нас" это там или здесь?
 - Иногда я говорю "у нас" - здесь, но когда всерьез, то, конечно, у нас - это там. А теперь я заметил, что мне неловко говорить "у вас". Сейчас я говорю "у нас" и там и там.
 - Когда вы вернулись сюда впервые после отъезда?
 - В 1988 году с частным визитом. Серьезно заболел папа, частично парализован, и я провел здесь несколько дней. А потом прилетал на похороны. И с тех пор я как бы начал здесь околачиваться. Приехал зимой 91-го, походил по концертам. Так получилось, что меня пригласили на серию концертов в Государственный камерный оркестр - умер Андрей Корсаков. Была такая волнительная возможность с ними поработать. Я посмотрел вокруг...
 - И поняли, что вам есть чем здесь заняться?
 - Нет места, где нельзя что-то сделать. Хотите историю? Она чем-то перекликается. Две большие обувные фабрики в Америке, два директора по маркетингу сидят и думают: надо расширять рынок сбыта. И решают оба поехать в Центральную Африку независимо друг от друга. Прилетают примерно в одно время. Один шлет домой телеграмму: приехал, два дня гуляю, все ходят босиком, никому не нужны ботинки, завтра вылетаю назад. Второй пишет в телеграмме: прилетел, никто не носит обувь, увеличьте производительность втрое и высылайте еще двоих для рекламы.
 Ко всему есть подход. Это не совсем точная параллель с тем, что здесь происходит, но безысходности, про которую тут сейчас много говорят, я не вижу. Просто такой период, он будет длинным, наверняка тяжелым, но жизнь-то не останавливается. Помимо всего прочего, жизнь, как бы тяжела ни была, она все-таки безумно интересная. Если всерьез посмотреть, то более интересного места чем здесь я для себя найти не могу.
 Десять лет назад все было предсказуемо. Все знали, что будет завтра с политикой, с экономикой, знали, что через год вам прибавят десять рублей к зарплате, знали достаточно хорошо свои лимиты на год-два. Но не бывало так, что через три дня вы могли стать другим человеком. Сегодня это есть. Люди сверху превращаются ни во что, а снизу взлетают и становятся всем. Трансформация общества происходит ежесекундно. Возможности невероятные. Сейчас у каждого есть шанс что-то для себя сделать. В 73 году такого шанса не было.


Способные на злодейство не гениальны
(интервью 1991 года с литературным критиком Людмилой Сараскиной для газеты «Деловая женщина»)

 "...Свою высокую идею вначале нужно защитить от самого себя и первую нравственную борьбу провести с самим собой", - написала в статье "Наутро после свободы, или разбор полетов", опубликованной в №5 журнала "Знамя", литературовед, автор книги "Бесы": роман-предупреждение" Людмила Сараскина.

  - Людмила Ивановна, в интервью "Независимой газете" вы упомянули фразу Ф.М. Достоевского: "Я всю жизнь разгадывал тайну человека". А вы себя разгадали? Или процесс познания продолжается, и финиш еще далеко? Вы себе интересны? Вы любите себя?
 - Я к себе отношусь весьма средне. Не могу сказать, что люблю себя. Как правило, себе не нравлюсь. А когда нравлюсь кому-то, испытываю не только благодарность, но и неловкость самозванца - вроде бы получаю не по заслугам. Вообще же моя жизнь преподносила мне сюрпризы. Когда посмотришь задним числом на все события и происшествия, то выстраивается как будто вполне правильная линия: вроде все шло своим чередом и было исполнено значения. В этом смысле будущее обнадеживает предчувствием, что и оно куда-то выведет - по аналогии с прошлым. Может быть, в этом и тайна: предчувствовать, что обязательно еще что-нибудь произойдет.
  - Вы человек рассудочный или чаще слушаете интуицию?
 - Я послушна интуиции, повинуюсь ей и верю в нее. Интуиция - мой главный инструмент как литератора и как женщины. Это свойственно Водолеям, если вы хоть как-то серьезно относитесь к гороскопам. Первое мое побуждение почти всегда интуитивно, а значит - вполне безрассудно, импульсивно, но потом начинается рефлексия, и я становлюсь строгим, придирчивым аналитиком. Ощущаю себя человеком раздвоенным: одно существо повинуется страстям, другое - как свидетель - смотрит на происходящее трезвыми и скептическими глазами. Так что после интуитивных походов, как правило, начинается мучительный разбор полетов.
  - Вам не кажется, что заповедь возлюби ближнего как себя самого давно для нас не актуальна, потому что мы не любим себя?
 - Да. Это, конечно, очень идеалистическая заповедь. Суметь возлюбить ближнего как самого себя - это подвиг. Но если бы человек жил строго по заповедям и мог сказать, что живет в полному ладу с собой, он был бы ангелом. Заповеди - нравственный потолок, на который следует ориентироваться, но ох как трудно по-христиански любить ближнего.
 Однако каждая заповедь предназначена именно для человека - грешного и слабого, а потому содержит в себе максимум и минимум. И всякий нормальный человек, я уверена, минимум выполняет, иначе все бы уже съели друг друга. А потому, если "возлюбить" не получается сразу, то для начала хотя бы не делай другому того дурного, чего не сделал бы себе.
 Что же касается максимума - он под силу святым и праведникам. Мы же живем плохо, неправедно, несуразно, некрасиво, потому и недовольны собой. Как в "Гамлете": "при нашей бедности мала и наша благодарность". Чуть что - срываемся в скандал, в грубость, в крик. Часто отыгрываемся на детях. Я считаю, что в каждом случае моей неудачи в общении с сыном, виновата я, мне не хватило терпения, доброты, широты, в конце концов, просто понимания его личности. Безумно себя корю, жестоко презираю, когда у меня что-то не ладится с сыном. "Возлюби ближнего..." Уж, казалось бы, нет ближе собственного ребенка.
  - У вас бывают моменты, когда вы совершаете не очень красивый поступок, а потом для самооправдания описываете его красивыми словами для самой себя?
 - Для самой себя - нет. Внутри себя всегда знаю цену поступку. Во мне, повторяю, живет двойник с судейскими наклонностями. Другое дело, оправдываясь перед кем-то, могу разыграть происшедшее так, чтобы выглядеть пристойно. И поскольку правда бывает неприглядной, ее хочется хоть немного приукрасить. Так что рассудок бывает и врагом, и союзником. Когда нужно, он включает защитные механизмы, и находишь самооправдания - лазейку ложного ума. Чтобы не было так противно за некрасивые вещи, тобой совершенные, сознание лихорадочно ищет любые возможности для своей реабилитации.
 Разум может оправдать и хорошее, и плохое. Он вне морали. Если бы человек жил только разумом, это был бы ад. Человек, живущий разумом, бесконечно одинок и несчастен.
  - Кажется, что разум дан человеку в наказание?
 - Может быть. Когда о человеке говорят, что он очень умный, с нравственной точки зрения это не характеризует его никак и означает только то, что он вполне может управлять своим сознанием и с рационалистических позиций. Но как будет управлять - здесь должна подключаться нравственная доминанта.
  - Как, по-вашему, нужна ли граница между моральным-аморальным, если все равно нет четких критериев?
 - Нужна. Человек должен различать добро и зло - для себя; понимать, что для него приемлемо с нравственной точки зрения, а что нет. Никто не застрахован от дурных поступков. Но важно при этом не менять знаки. Скажем, я могу совершить что-то за пределами канонов морали, принятых для себя, но каждый раз мне следует отдавать себе отчет, что сделанное мной - дурно.
  - Людмила Ивановна, вас никогда не угнетала принадлежность к женскому полу? Вообще деление на мужчин и женщин? Ведь любое деление подразумевает давление, подавление, превосходство одного над другим...
 - Нет, мне всегда это казалось прекрасным. Чувство пола отношу к самым великим дарам природы.
  - Почему?
 - Потому что самодостаточный человек... Представим, что человек заключает в себе оба пола. Он беспредельно одинок, ему больше никто не нужен. Если человек самодостаточен в смысле пола, он самодостаточен в смысле человечества вообще. Соединение полов, их гармоническое сосуществование в идеале удовлетворяет потребность в человеческом общении. Одиночество, которое человек испытывает всегда, в случае его самодостаточности станет тотальным.
 А при разделении людей по признаку пола в их жизни появляется нерв и трепет игры. На ее азарте построено, в сущности, все мировое искусство. "И море, и Гомер - все движется любовью". Лишить человека этого - значит, обездолить его.
 Пол - это то, что добавляет человеку свободы, внутренней свободы любить или не любить. На эту точку свободы, в принципе, невозможно посягнуть, она не подвластна внешнему насилию. Пол - это последнее прибежище человека в его поисках свободы.
 То, что я родилась женщиной, всегда воспринимала как Божью благодать. Мужчиной себя представить не могу и никогда не могла.
  - Вы себя ощущаете внутренне свободной? Вас не гнетет комплекс подавленной личности?
 - Быть внутренне свободной - это то, к нему я всегда стремилась. Единственное, к чему стремилась. Что касается комплекса подавленности... Как всякий нормальный человек, я, конечно, не без комплексов. Долгое время мучил комплекс провинциала. Не потому, что быть провинциалом дурно, а потому, что в Москве - я с этим много раз сталкивалась - любое ничтожество демонстрирует свое превосходство перед приезжим.
 Был комплекс бедности. Я выросла в семье, лишенной достатка. У меня никогда не было вдоволь одежды. В 9 классе носила зимнее пальто, которое мне купили в 5-м и подвернули чуть ли не полметра, потом постепенно отпускали, и подол был разноцветным по степени выгорания.
 Был комплекс плохого образования. Наверное, этим страдаем все мы. Хотя у меня высшее образование и кандидатская степень, но если я что-то знаю, то знаю благодаря собственным усилиям.
 Стоит сказать и о комплексе догматического сознания. Сейчас вспоминаю детство, юность, - будто вата в ушах и каша в голове. Страсти по Хрущеву, затем по Брежневу выработали некую осторожность, желание стать маленькой, незаметной песчинкой, "залечь на дно". С того самого времени чувствую стойкое отвращение к любым властным, начальственным структурам; так что никогда не руководила ни одним человеком и всегда отвечала только за себя. Приняла за норму принцип не соучастия. Была и остаюсь беспартийной. Сочувствуя либерально-демократическим идеям, хочу быть независимой в своих симпатиях и суждениях.
  - Почему именно Достоевский стал вашей жизненной опорой?
 - Так случилось. Когда была на первом курсе института, написала студенческую работу о Тургеневе. Тургенев - моя первая любовь в литературе, первая научная привязанность. Тургеневские женщины - такие чистые, прелестные образы... Получила студенческую премию. И научный руководитель предложил написать сравнительно-типологическую работу - в филологии это является вторым этапом в освоении текстов: сравнить кого-то с кем-то.
 Я стала сравнивать Асю Тургенева с Неточкой Незвановой Достоевского. До этого читала Достоевского в школе, немножко совсем, никогда не увлекалась. И вот нужная книга попала в нужное время. Начала с "Неточки Незвановой" - и ее стилистика, манера письма, психологические ходы увлекли и захватили. Помню, в тот год залпом прочитала всего Достоевского, подряд по собранию сочинений. Я испытала подлинное потрясение - все доселе прочитанное показалось детским лепетом. Красивое, милое, душевное чтение, но по степени понимания мира и человеческой души несопоставимое с Достоевским. Я ощутила необходимость пройти его школу. Без нее меня не было бы как человека. Осталась бы слабеньким растением.
  - Вам не кажется, что человек, который несет свою веру другим, совершает насилие над их душами? Иисус Христос ведь тоже был вождем и учителем. Цепочку можно продолжить: Ленин-Гитлер-Сталин-Хрущев...
 - Да, эта мысль мне тоже не дает покоя. В конечном итоге свобода совести и истина являются, может быть, не враждебными, но и не дружественными понятиями. Если вы нашли истину, свято в нее верите, то вы ни в коем случае не желаете поощрять во мне свободу совести, дабы я не искала другую истину, а уверовала в вашу.
 Но на то и общество, заключившее общественный договор. И механизм его таков, чтобы истину, которую кто-то нашел, не навязывать другим и разрешить им тоже искать. Сосуществование чьей-то конкретной истины и свободы совести остальных - залог существования человечества.
 Что же касается цепочки... Это неправомерное сопоставление. Я бы все-таки отделила одно звено. Да, Христос вел себя, может быть, достаточно авторитарно, когда говорил: "Я есмь путь, и истина, и жизнь", - но он никогда не добивался политической власти. Кто как не он сказал: "Кесарю - кесарево, а Божие - Богу".
 Цепочка "Ленин-Сталин-Гитлер" совсем другого рода. Здесь политическая агрессия, здесь стремление насильственно навязать миру свой образ мыслей и заставить людей не только поступать, но и думать, и чувствовать по заданной схеме. "Звенья" этой цепочки хотели и кесарево, и Богово, и ЛИЧНО участвовали в осуществлении своего желания. Можно было бы возразить, что ведь за христианскую веру велись религиозные войны. Да, велись. Но опять же в политических целях. А Христос ни с кем не воевал и первым погиб за свою веру... Те проливали чужую кровь, а он пролил всего лишь свою.
  - Противопоставление гений - злодейство вас мучило когда-нибудь?
 - Всегда. Хотелось найти подтверждение истине, что гений и злодейство - две вещи несовместные. Для меня это истина. Иногда она колебалась, поскольку я встречала людей, очень значительных людей, которые казались мне вполне гениальными, но были способны на очень низкие поступки. Правда, по прошествии времени истина все-таки оставалась незыблемой, а люди оказывались не гениальными. Мне легче согласиться с мыслью, что гений - не гениален, коль скоро он способен на злодейство. В моих глазах ореол гения, уличенного в подлости, меркнет. Значит, был не гений, убеждаю я сама себя. Способные на злодейство не гениальны.


Золушки смертны
(некролог в память о певице Людмиле Сенчиной)

 Моя первая симпатия на нашей эстраде. Блондинка с задорным носом и еще более задорными глазами. В них всегда светилось любопытство ко всему и всем: а вдруг пригодится? До нее я любила только иностранок: Эдит Пиаф и Мирей Матье. А потом вдруг такой бросок в сторону. Но она меня заворожила своим естеством, появившись с «Золушкой». И с тех пор я не пропускала ни одной телепередачи, которую она вела, а она активно внедрилась на ТВ в тогдашние шоу, которые так еще не назывались, типа «Артлото».
 Потом кино: «Вооружен и очень опасен». Помню, как в СМИ обсуждали ее постельную сцену с Леонидом Броневым, в которой она была в белье, но расхристанная, с обнаженным плечом - явно ветреная особа. Пи этом обсуждали - осуждали. Не смаковали, не раздевали ее еще больше, а морализаторствовали: да как же такое допустимо показывать! Она и на сцене производила легкомысленное впечатление. И этим тоже подкупала на контрасте с чопорной эстрадой тех лет. Говорили, что пришла из оперетты. Якобы это могло объяснить натуру. И оправдать ее безудержное кокетство.
 Ей приписывали влиятельного любовника и немыслимые кутежи с ним. Но это вписывалось в образ, который она и не скрывала. Просто тогда к ней не приходили телевизионщики с вопросами: а правда ли? Мне думается, что она с удовольствием рассказала бы все, что знала. Ей уже тогда едва терпелось. Позже мы стали узнавать о ее романах и мужьях, но интерес уже был упущен, ее время миновало. Она куда-то исчезла. Вероятно, болела, лечилась. Появилась сильно поправившейся и вроде бы не переживающей из-за этого, хотя на самом деле не так, но умело скрывала, отмахивалась, рвалась в бой, как прежде, вызывала огонь (свет софитов) на себя. Бесстрашная и пугливая одновременно. Бесстрашие от безбашенности: эх, где наша не пропадала, прорвемся! Вот какой залп из нее вырывался. Вместе с удивительным, хрустальным, звонким, переливчатым голосом. Как у Анны Герман - уникальный, так и у Сенчиной. Да, на той эстраде у всех были очень индивидуальные голоса и легко узнаваемые тембры. Она была милой и неунывающей.
 67 лет. Полтора года болела, а никто не заметил ее отсутствия, потому что сейчас мы не так сплочены, чтобы замечать чье-то отсутствие. Эфир заполнен другими, так что уходящей натуре не прорваться. Но она билась до последнего. Ей тяжело было расстаться с миром, в котором она чувствовала себя при деле, могущей. Она умела петь. И хотела этого. Бывает ведь часто: напелась и больше не надо, отстаньте, дайте посмотреть мир иными глазами, пощупать иными способами. А ее тянуло на сцену, на освещенное пространство, где были бы люди, и они бы ее слушали. Если не песни, то болтовню. Она умела взахлеб рассказывать. Неважно что и было ли это умно или интересно окружающим. В монологе ее несло, как под музыку. Словно во что бы то ни стало требовалось выговорить, успеть донести то, что не спела.

  25 января 2018
 

Сказка 1002-й ночи
(очерк о певице Азизе Мухамедовой опубликован
в журнале «Кутузовский проспект» в 1998 году)

Предыстория

 С Азизой меня познакомила Наташа Бойцова, которая с ней не то что дружила, скорее опекала ее, помогая по мере возможностей. Наташа относилась к той породе людей, которые не столько фанаты или поклонники при известных людях, сколько их спутники, готовые погладить костюм, понести кофр с косметикой, сбегать в буфет за едой. И все это бесплатно, с одной только выгодой для себя - быть нужным достойному человеку.
 В 1991 году Наташа была как никогда необходима Азизе, от которой с легкостью отвернулись коллеги, флюгерами переметнувшиеся в стан ее недругов и проклинателей. Это случилось после гибели Игоря Талькова за кулисами Дворца спорта «Юбилейный» в Санкт-Петербурге. Все точно знали, что стреляла в него не Азиза. Но все почти единодушно признали ее причиной скандала, закончившегося перестрелкой. И отреклись от нее.
 Я стояла на служебном входе концертного зала «Россия» в Москве и наблюдала, как с улицы вошла Азиза и как скорчились и отвернулись от нее вахтеры-церберы, которые не посмели преградить ей дорогу, но проводили ее злыми глазами. А она постаралась проскочить как можно быстрее в гримерку, где находилась Ирина Понаровская и куда я тоже чуть позже зашла. Ирина готовилась к выходу на сцену в сборном концерте. И пока она гримировалась, Азиза сидела рядом и что-то очень тихо ей рассказывала. Я им не мешала. Догадалась, что она пересказывает случившееся в «Юбилейном». Тогда Понаровская одна из очень немногих поддержала Азизу, безоговорочно оправдав ее в собственных глазах.
 О том, что на самом деле случилось 6 октября 1991 года, я узнала не то тем же вечером, не то на следующее утро из телефонного звонка Аллы Сигаловой, которая сильно волновалась за своего бывшего студента в ГИТИСе Игоря Малахова. Она находилась далеко от Москвы на гастролях со своей Независимой труппой, а у меня были ключи от ее квартиры. Поэтому она, сообщив мне, что ей (почему-то он позвонил ей) стало известно от Малахова, попросила открыть ему дверь, если он захочет где-то отсидеться (а он ударился в бега).
 Прятать Малахова мне не пришлось, а вот реанимировать и реабилитировать Азизу взялась именно я. Мне, как и Понаровской, казалось несправедливым наказывать эту женщину за то, чего она не совершала, отлучать ее от сцены, не приглашать в концерты, в телепередачи, срывать гастроли, лишать профессии как средства самовыражения и заработка.
 И когда Наташа Бойцова предложила мне сходить к Азизе и написать о ней статью, я согласилась. Помню первую реплику, которой меня встретила певица, открыв дверь съемной квартиры в Сокольниках: «Я думала, что вы старше, и почему-то представляла вас с красной помадой на губах». Поскольку я помадой вообще не пользовалась, эта фраза запала в память. Потом мы долго разговаривали, притираясь друг к другу.
 Вскоре не помню в какой газете появилось мое первое интервью с Азизой. За годы нашего с ней общения публикаций было много. Часто их приходилось отчаянно проталкивать всей силой моего убеждения и журналистского мастерства через препоны в виде неприятия героини моими коллегами. Но я всегда знала, что делаю это ради талантливого человека.

 Человеку необходимо слышать о себе приятные слова. Хотя бы раз в год. И вечеринки типа "Светская львица месяца" устраивают, как метко заметила героиня последней, для того чтобы у друзей появился повод объединиться. Как в анекдоте: "долго же я вас всех собирал" (голос с неба). Это, наверное, история гибели "Титаника". Ладно, не будем циничны, побудем ироничны. Жизнь Азизы похожа на "Иронию судьбы, или С легким паром!". Вот и "львицей" стала марта, хотя родилась в апреле. В казино, где праздновали эту странность, ее забросали лестными комплиментами до такой безмерности, что раззадорили молчаливую в больших компаниях маму певицы: встала, чтобы сказать глубокое спасибо милым людям, которые добры к ее дочери. Всех на плов позвала в Ташкент, где обычно живет, когда не гостит, где даже принца Чарльза принимала, не растерялась. Когда тот приехал с визитом в Ташкент, местные власти решили показать ему быт жителей города, повели в соседний с посольством Дом композиторов, а там мама Азизы, которую приятельница, работающая в посольстве, предупредила: идут, мол. И мама столкнулась с принцем на лестнице. На плов зазвала.
 После 6 октября 1991 года, когда за кулисами Дворца спорта "Юбилейный" в Санкт-Петербурге убили Игоря Талькова, она, наверное, весь мир пловом накормила бы, только б у ее дочери седины в волосах не прибавлялось. Примерно тысяча и одну ночь не было Азизы видно и слышно после той трагедии. Сказки ли самой себе рассказывала? Были свои пересматривала? Сны ее тогда не баловали. Мысли не отпускали забыться. Волосы седели. И оттого, что на телеэкране появлялись коллеги со злыми словами в ее адрес. Азизу разбирали, как на партийном собрании: за политическую безграмотность и особенную моральную неустойчивость. К счастью, не договорились до того, что она застрелила Талькова, называли "всего лишь" зачинщицей склоки, посланницей зла. Женщина сидела в гримерке и не ведала, какая мужская драка разразилась в кулуарах "Юбилейного" от ее имени. Но имя-то у нее куда более звучное, чем фамилия Малахов на тот период. И наши многие эстрадные артисты совершили показательный поворот головы прочь от скандалистки. Они тогда высказали все, что наболело, все зависти и ревности нашли повод обнажиться.
 Прокололись, скорее всего, те, для кого она была опасной конкуренткой. Они перестали с ней общаться: не здоровались при встрече, не звали в гости, не звонили. Двери отдельных концертных залов для нее закрыли так скороспело, будто только и ждали сигнала. Говорят, на гастролях ей устраивали освистывания, отбивая последнее желание выступать, если не в Москве, то хотя бы на окраинах. И Азиза затаилась окончательно. Будто живьем скончалась. Как девчонка, которой взрослый мир скорчил ужасную рожу, на которой сладострастно выписал: "Виновата".
 А у нее с рождения сильно развит комплекс вины. "Помню, в детстве играла с подружками на стройплощадке, и они меня специально столкнули с плиты, чтобы я не участвовала в каком-то фестивале. Девочек исключили из школы, я получила сотрясение мозга. И все равно думала: если б я не согласилась поехать на тот фестиваль, всего этого не произошло бы, их не исключили бы из школы! Мне всегда кажется: во всем, что происходит вокруг, виновата я."
 И другой девиз ее судьбы: "Я ненавижу, когда меня жалеют!" В октябре 1991 года она спряталась и от сочувствующих, и от неприятельствующих. "Первый раз в жизни я пожалела, что я Азиза, а не какая-нибудь Маша Иванова. Будь я Машей Ивановой, никто бы не зацепился за меня, потому что цеплять было нечего. Иногда громкие имена вредят. Я потеряла на какое-то время силы, уверенность в работе, не видела смысла что-то дальше делать, где-то выступать, наступила апатия. Врагу не пожелаешь. Только благодаря характеру, который во многом мне в жизни вредит, в том числе личной, я тогда спаслась. Но то, что у меня в 28 лет начали седеть волосы, - результат тех переживаний, которые не были внешне заметны, да и кого они интересовали. Много раз задавала себе вопрос: почему некоторые люди именно так повернули, что мое имя стало каким-то роковым символом, и не могу ответить."
 Она не могла - находились ответчики за нее. Или истцы? Которые вольно или в забытьи норовили подтвердить ее роковую репутацию. В октябре 1995 года вокруг Азизы сложили новый костер. К этому времени даже самые яростные бойкотчики приняли ее обратно в свой круг. Они заполучили назад умудренную опытом женщину, которая на себе испытала цену коллегиальных поцелуев. "Я научилась быть терпимой, держаться на ногах, ждать, не распускаться, верить в себя". Она сделала выводы о мире, который так ярко и страстно штурмовала, начиная с конкурса "Юрмала-88", где родилась столь судьбоносная метка - "Азиза" - имя без фамилии, которую ведущий Юрий Николаев просто забыл, а потом предложил певице увековечить эту находку. Она подумала: удачно - красиво звучит и графически интересно, слева направо и справа налево читается одинаково, в переводе на русский означает "дорогая", происходит от мужского имени Азиз, которое в Узбекистане популярно, а вот женский вариант распространился благодаря ее профессиональным достижениям.
 Заголовки газет осенью 1995 завопили: "В квартире певицы Азизы обнаружили склад оружия!" Информацию в прессу закинул Игорь Малахов, с которым певица наконец рассталась бесповоротно. То ли мужское достоинство обиделось? То ли он сболтнул, не подумав? Оружие и Азиза снова слились в скандале. Возродив былые опасения: с этой женщиной связаны криминальные события. Для этого, видимо, все и затевалось: так мальчик, которому нравится девочка, подставляет ей подножку, чтобы обратить на себя внимание. Но девочка уже подросла. И не заплакала. Она начала защищаться. Малахов и Азиза пикировались с помощью интервью, пока Игорь не сказал честно, что на самом деле квартира, где нашли оружие, его, и любимая им женщина не имеет к этому никакого отношения, разве что не оценила его чувство. К сожалению, оно мало напоминало песню "Лебединая верность", где есть такие слова: "Ты прости меня, любимая, за чужое зло, что мое крыло счастья не спасло..." С этой песни началась мечта Азизы стать певицей. Она сидела за фортепиано и напевала ее, выбрав не очень удачную для себя тональность, но, осознав, что для нее это слишком высоко, не остановилась, решила: буду пищать, а достану. "Когда добралась до самой высокой ноты, загадала: возьму - не возьму? И вдруг как взяла ее! И в комнату влетела мама: Азиза, какой у тебя голос - звонкий, чистый!" С той поры она голосила в доме все любимые песни. А в 16 лет уже гастролировала с женским ансамблем "Садо": на первом концерте вышла на сцену с температурой 39»7 - от простуды и волнения - ее трясло, а в глазах был туман, но они выступали на одной сцене с известным узбекским певцом, со звездой, и этого для нее было достаточно, чтобы решить: жизнь удалась. В облаках своей юности так уютно, что не хочется взрослеть дальше.
 Лет до десяти Азиза была миниатюрной девочкой, Дюймовочкой. И любила забираться в полукруглую деревянную крышку от швейной машинки, как в люльку. Прислоняла ее к стене, укладывалась, а крышка съезжала, и девочка выкатывалась. Или же она накрывала стул одеялом, забиралась между ножками и радовалась уюту, темноте и тому, что никто ее не видит. Потом она выросла из всех своих убежищ.
 Пианистка с консерваторским образованием, дочь композитора, Заслуженного деятеля искусств Узбекской ССР, писавшего музыку к операм и балетам, и замечательной женщины, имевшей хороший голос, но оставившей все ради мужа и трех дочерей, Азиза Мухамедова ураганом ворвалась на эстраду, красивыми, длинными ногами распахнув все возможные двери, а выразительными глазами - все возможные сердца. У ее детства был любимый сказочный персонаж - Рики-Тики-Тави, мангуст, победитель змей. Она даже пыталась добиться внешнего сходства, пальцами растягивая в стороны щеки и концы глаз. Этот образ тоже закалял ее характер. Ей нужны горы, которые были перед глазами в Ташкенте. Горы и простор, чтобы идти по чистому полю к вершине, забраться на нее, поцеловать облака и спуститься на привал перед очередным восхождением.
 Когда Азиза пропадает из вида - это она набирается мужества и женственности, дабы явиться и очаровать. Ей нужно побеждать. Без восторгов окружающих ушам тошно. Душа скучает, тело простаивает. 1001 ночь она была невольницей трагедии и ее последствий. По сей день из этого не выбралась. Но уже полегче. Выпустила альбом песен "Все или ничего", ответ пережитому. Время гладит ее по волосам и шепчет: ш-ш-ш. Певица работает над следующим песенным сборником.

Не хочу быть там, где меня хотят видеть другие
(беседа с певицей Азизой 13 ноября 1999 года)
 
 Вы придумали, что она покорительница мужских сердец. Длинные ноги, качающиеся бедра. Первая свободная яхта Востока... Простите, женщина. Азиза.
 С ней разговаривать - все равно что идти по минному полю: не знаешь, где рванет. Только что хохотала и вдруг взгляд застыл, губы сжались, лицо окаменело - внутри сработал страх. Интервью - как рапорт о проделанной работе, а рапортовать нечего, да и ляпнешь еще нечто, что потом обернут против тебя. Больше всего она боится, что узнают о ее возлюбленных, даже просто их имена. Опасается подставить не мужчин, а себя. Потому что ничего счастливого с ними не связано. Они в основном женаты, взрывоопасны, недолговечны. Кого-то она бросает, кто-то рвет с ней. Трудная для совместного проживания женщина. Требует любви к себе, сама же, кажется, забыла, что значит любить. Привыкла: все от нее чего-то хотят, значит и она так будет. Я достаточно отдала, балуйте теперь меня!
 Наверное, она действительно устала. Двадцать лет на сцене. Говорят, могла добиться большего с таким голосом, такой внешностью. На сцене она увереннее, чем в жизни. Могучая. Освобождается от всех грехов. Ликует от собственных чар. Побеждает. Любит, когда это подтверждают - выстраиваются в очередь к гримерке и подтверждают. Ей важно, что о ней говорят. Ласковыми словами питается, как вином. Если думаете дурно, лучше вообще не замечайте ее существования. Спрячет голову в песок и надеется, что опасность проскочит мимо.
 Говорят, побольше энергии - стала бы суперзвездой. Она не ленива, она растеряна. В 16 лет хотела вырваться из детства, где всякого хватало, в том числе обид. В 26 оказалась в Москве и должна была закрепиться. А сейчас чего желать? Собственного жилья, которого до сих пор нет. И ни один возлюбленный не позаботился об этом. Сна, спокойного и долгого. По ночам перебирает события дня, года, жизни. До утра, если не выпьет снотворного. Говорит, что хочет рядом надежного мужчину, который взвалит на себя заботы о ней и всей родне (она уже двадцать лет несет этот груз). Но ее покорности хватает ненадолго. Отвыкла подчиняться, несмотря на гены азиатской женщины. И никому не верит так, как себе. Ну кто подобное преодолеет?
 Она говорила, что октябрь для нее печальный месяц и отодвигала нашу встречу.
 
 - Ты похудела и вообще прекрасно выглядишь. Как тебе удается при наличии рядом мамы сохранять фигуру, оставаться такой стройной?
 - И ее при этом не обижать? Да-а. Живя со мной в Москве она большую часть времени пытается провести на кухне. А я постоянно ее отрываю именно от этой части квартиры. Потому что готовит она очень вкусные блюда, но при этом и очень калорийные. И всякий раз этого много, перебор. Обидеть нельзя, правильно? И я, когда сажусь за стол, вспоминаю фильм из моего детства, где мальчика заставляли есть манную кашу. И он всеми возможными способами оттягивал эту процедуру, пытался избежать ее вовсе, для чего солил эту кашу, перчил, добавлял горчицу, выливал все это в конце концов в окно, попадая на шляпу прохожего. Я, конечно, понимаю, что поперчить, посолить - для меня не выход, блюдо станет только вкуснее и калорийнее. Поэтому я поступаю иначе. Если это плов, то я отделяю мясо от риса, если курица с картошкой, то картошку от курицы. И объясняю маме, что сначала я съем одно, а через полчаса - другое, а еще через час - третье. Поскольку в каждом блюде бывает много составных частей, то я растягиваю его поедание на весь день. То есть ничего не выкидываю. Маму все равно не удержишь, готовить она не перестанет. Из ее рук я готова есть даже в ущерб фигуре. Лишние килограммы прибавляются. Но, когда мама уезжает, я избавляюсь от лишнего веса.
 - Ты любишь сладкое?
 - Конечно. То, что печет мама.
 - И что это?
 - Чак-чак, пахлава, мой любимый торт "Наполеон", пироги с вишней и яблоками. Я же не манекенщица, у меня нет строгого режима питания, нет необходимости годами сидеть на диете. Я женщина со сложившимися вкусами, редко им изменяю, но всегда чувствую меру. Если чувствую, что пошли излишки... килограммов или еще каких-то пристрастий к чему-либо или кому-либо, то я тут же это пресекаю. Но поправляешься или худеешь не от количества съеденного или выпитого, а от самодисциплины, наверное. Только как ее, эту дисциплину, соблюдать, если просыпаюсь и встаю я чаще всего в обед, когда у других людей рабочий день в разгаре. Но при этом надо учитывать, что легла я в семь часов утра, когда другие проснулись и отправились на службу. Я же с этой службы только вернулась. Я имею в виду выступление в ночном клубе. То есть у меня вечерне-ночной образ жизни. Хотя я стараюсь есть не один раз в день, поздно и много, как большинство творческих людей, а в течение дня по чуть-чуть. Если пить, то лучше вино. И то, когда настроение очень плохое, не советую пить никому - будет еще хуже. А если хорошее, тогда и пить не надо - и так хорошо. Главное, чтобы люди рядом были приятные.
 - А какие еще излишки случаются в твоей жизни?
 - Излишнее общение с людьми. Я иногда чувствую себя спасателем, матерью Терезой. Мне звонят и просят, чтобы я вытащила из запоя своего давнего друга, потому что никто больше не справится. И я ищу врача, который оказал бы ему помощь, потом занимаюсь тем, чтобы его закодировать. Другой приятель рассказывает мне по телефону, как ему плохо, потому что от него кто-то ушел или он от кого-то ушел, или что-то у него не ладится. И я сопереживаю, он успокаивается, а я ночью не могу заснуть.
 - Кто же выручает тебя в трудных ситуациях? Кому звонишь ты?
 - Таких людей мало, в основном я держу все в себе. И спасаю себя сама. Если спасаю, конечно, а не топлю еще глубже. Какая бы сильная ты ни была, хочется, чтобы рядом были люди... Мужчина, чтобы не прятаться за его широкой спиной, не взваливать свои проблемы на него, а просто чувствовать, что он тебя понимает, слушает, любит. О такой любви я всю жизнь мечтала и мечтаю по сей день. Сейчас у меня такой период в жизни, когда хочется, чтобы если эта любовь пришла, то это был бы тот человек, которому нужна ты. Игра в одни ворота радости не приносит. Это лишь отравленные нервы, несчастные дети...
 - И как же разобраться, тот человек или не тот?
 - А никак. Надеяться.
 - На то, что очередной человек тебя не предаст?
 - Почему именно он тебя не предаст? Что ты его не предашь. Что ничего извне не помешает. Влюбляться можно в любом возрасте, а вот детей лучше рожать пораньше.
 - Ты по-прежнему хочешь детей?
 - Не просто хочу. Сейчас самое то время, когда уже нужно и можно. Рождение ребенка на сегодняшний день для меня - спасение. Это новая жизнь.
 
 Она боится ответственности. В том числе и за себя. Склонна думать и передумывать на одном месте. Трудно принимает решения. Предпочитает не сама озвучивать окончательный вариант. Стать матерью-одиночкой ей не позволят ни характер, ни воспитание. Родить ребенка ради того, чтобы привязать к себе мужчину, она вряд ли сумеет, в последний момент испугавшись, что он не привяжется. Поэтому разговор о детях - просто традиция: как совсем не переживать, если этот долг заложен тем же воспитанием, да и мама не даст забыться.
 
 - Когда на презентации альбома Сергея Пенкина начали эвакуировать гостей, потому что по телефону сообщили о заложенной бомбе, ты не подумала: что ж мне так везет на взрывоопасные ситуации?
 - Не подумала. Я допела свою новую песню "Я научу слова летать" и отправилась наверх позвонить другу, который волновался, как пройдет премьера. Я болтала по телефону, мол, еще немного посижу и поеду домой. А со мной в клуб приехали две мои старшие сестры (они живут в Ташкенте и приезжают в Москву погостить). И я вижу только, что в комнату, где сижу, забегают люди, хватают одежду и выскакивают. Но я не придаю этому значения, мало ли куда они торопятся. Сижу, ухахатываюсь по телефону, настроение хорошее. И вижу в дверях сестру с безумными глазами, она ни слова не говоря подходит ко мне, вынимает из моей руки трубку, швыряет на аппарат и кричит: ты треплешься по телефону в тот момент, когда здесь бомба заложена! А я не могу понять, что за странная шутка, и переспрашиваю: Гульнара, о чем ты? Она объясняет в чем дело, что попросили покинуть помещение, был звонок о бомбе. И надо смываться. И поскольку выходила я среди последних, то паники никакой не видела.
 
 По телефону болтала с любимым, который принадлежал ей лишь на одну треть, остальное доставалось жене и детям. Вот где бомба.
 
 - А мне рассказывали, что было как при столкновении "Титаника" с айсбергом: мужчины отталкивали женщин локтями, прорываясь в гардероб, чтобы первыми схватить одежду.
 - Видимо, вместе со мной шли уже те, кто уступил место всем самым сумасшедшим, испуганным, нервным.
 - То есть ноги у тебя от страха не подкашивались?
 - Нет. Неприятно было уже потом. Я уже, наверное, привыкла к экстремальным ситуациям, живу в постоянном напряжении, а чего расслабляться-то? Внутри меня нет покоя. Откуда он возьмется, если только и думаешь: последняя это любовь или не дай бог еще предпоследняя, или это вообще не любовь, надо рожать детей, а вдруг завтра не будет голоса и чем их кормить? Постоянный стресс. Так что готова уже ко всему. К сожалению.
 - Тебе никогда не хотелось родиться голубоглазой блондинкой?
 - Нет, не хотелось. Но пару лет назад появились разноцветные контактные линзы и ради интереса я пробовала менять цвет глаз и заметила, что мне очень идет васильковый цвет. Один раз я пошла в таких линзах на свидание, и мужчина сказал: ой, ты так как-то изменилась, так здорово выглядишь. Но он не мог понять, что изменился только цвет глаз, а не их выражение. Но мужчин вряд ли привлекает цвет волос или глаз, просто у каждого существует некий образ, к которому его влечет. А с линзами приходилось возиться, это было настолько неудобно, что я решила, что мой собственный цвет - зеленый - идет мне гораздо больше. А блондинкой меня однажды пытался сделать Сергей Зверев, принеся для съемок множество шиньонов и париков, среди которых был один особенно красивый, цвета слоновой кости, и мне в нем было так безумно красиво, что я даже сама себя не узнала. Но применить это в жизни или на сцене не захотела. Настолько явно было, что это не мое, все привыкли к моей внешности и начинать резко ее менять? Зачем? Я могу свой родной цвет волос - коричневый - осветлить чуть-чуть, затемнить, на этом мои эксперименты заканчиваются.
 
 На самом деле волосы у нее были скорее черные, чем коричневые, но когда в столице начались проверки на улицах лиц кавказской национальности, машину с ней тоже останавливали. То ли потому, что рядом оказывался чеченец, спутник жизни того периода, то ли сама выглядела подозрительно. Вот и захотелось слегка обрусеть. Тогда и васильковые линзы примеряла. Нашла даже белорусские корни по материнской линии. И еще седина заставила воспользоваться красителями. После гибели Игоря Талькова. Потрясения, по сравнению с которым бомба в ночном клубе покажется игрушкой, предназначенной для кого-то другого. А белый парик ей предложил Сергей Зверев. Похоже, с головы Ирины Понаровской, которая первой его поносила. Что особенно убедило Азизу: несколько лет назад эта певица явилась Азизе единственным образцом (изразцом) для подражания. Музыкальный клип, где Азиза предстала блондинкой, рекламировал ночной клуб, которым владел ее тогдашний возлюбленный...
 
 - Ты помнишь свое первое нарядное платье в жизни, не на сцене?
 - Помню, что у моей одноклассницы, девочки из состоятельной семьи, ее родители ездили за границу, было много красивых нарядов. Она и в школу приходила в каких-то неимоверных бантиках. Тогда же была школьная форма - строгое коричневое платье и черный фартук. И фартук у нее был с рюшечками, оборочками. А у меня была простая форма, сшитая нашей местной фабрикой, хотелось покороче, но папа не разрешал, хотя я была совсем ребенком, лет восьми. И мое коричневое платье было настолько длинное, что там хватало и на рюшечки, и на манжеты. И я решилась его переделать. Другие платья мне жалко было кромсать. А это я не любила. На глаз, зная, чего именно я хочу, я что-то отрезала, куда-то пришила, держалось все слабо, но впечатление производило. Я пыталась воспроизвести одно из ее платьев, оно было красного цвета. А я в этом переделанном коричневом появлялась не в школе, естественно, а у кого-нибудь на дне рождения, на каких-то внешкольных мероприятиях. Единственное, чем я скрасила коричневый цвет, это от маминого платья отпорола голубой воротник и голубые манжеты и пришила. Конечно, оно было короткое. Но надо же было объяснить родителям, что произошло с формой. Я взяла чугунный утюг, который надо было греть на огне, поставила на самый край подола и сделала вид, что сожгла. Вот это мое первое нарядное платье, сделанное своими руками и оттого особенно памятное. Когда я первый раз в нем появилась на дне рождения, мальчики сказали: какое у тебя красивое платье, а девочки захихикали: так это же переделанная школьная форма! И мне стало стыдно. Но у меня не было другой возможности иметь в гардеробе красивые платья.
 - А какой ты была на выпускном вечере?
 - На выпускном вечере я не была. Я уже работала в Узбекконцерте, в группе "Садо". Мне было 16 лет, это десятый класс нашей музыкальной одиннадцатилетки, мы много гастролировали. То есть к выпускному вечеру у меня было два года стажа. И как раз накануне выпускного вечера мы уехали на гастроли по странам Африки и Латинской Америки. Мне казалось, что это настоящее взрослое дело, а школа - детство, и оно было позади.
 - Ты в школе косы носила?
 - Нет, хотя тогда у меня тоже были длинные волосы. Я мечтала стать балериной, была страшно худая. И я подражала балеринам, ходила, как ходят они. У меня до сих пор такая осанка, голова всегда поднята не потому, что я гордячка и на все и всех смотрю свысока, а это последствия той нереализованной детской мечты. Я ходила с прямой спиной, вытянутой шеей. Волосы я собирала на макушке, закалывала мамиными шпильками, как балерины делают. И в этот туго скрученный пучок с правой стороны втыкала искусственную хризантему, или розу, или белую лилию. Потом я поняла, что можно еще походить на гимнастку. Мне очень нравились по телевизору те, которые выступали с лентой. Я удивлялась, как получается, что один взмах руки - и такие красивые волны? И однажды я взяла флажок, оторвала лишнее, оставив деревянную палочку, купила не ту ленту - капроновую, вместо специальной атласной, прикрепила ее к деревяшке, и она у меня плавала по воздуху, отказываясь волниться. И мне объяснили, что нужна другая, специальной тяжести, со специальной пропиткой. Я купила десять метров этой ленты, приклеила к палке и скакала по квартире, благо она была большая, мебели мало, комнаты переходили одна в другую по кругу, можно было бежать без остановок. Магнитофона тогда не было, я сама себе напевала. Особенно я любила встать на мостик, ногу согнуть и приподнять, одной рукой упираться в паркет, а другой рисовать лентой всякие узоры.
 - В школе ты считалась девочкой из состоятельной семьи?
 - Нет, я считалась девочкой из семьи очень знаменитого композитора. Знаменитого, но настолько честного и справедливого...
 - ...что бедного?
 - Да, он все гонорары за оперы и балеты раздавал друзьям, родственникам. Но самое необходимое в нашей семье было. Поскольку я самая младшая, то обувь, одежда доставались мне по наследству. Поэтому мне хотелось вырасти, заработать денег и красиво одеться. Теперь все идет в обратную сторону: от меня - сестрам.
 - Ты была застенчивая?
 - Я была наивная, доверчивая, легко ранимая. И до сих пор такая.
 - И каково тебе на эстраде с такими качествами?
 - Сцену требовалось покорить. А борьба с победой для меня стимул. Но победой честной, трудной. Еще в седьмом классе я организовала ансамбль из музыкального кружка. Назывался он, по-моему, "Лола". Ребята играли на виолончели, скрипке, рояле, был гитарист, я тоже хотела научиться игре на этом инструменте, он дал мне несколько уроков, кое-что я запомнила, потом все-таки забросила, о чем сейчас жалею, но ту мелодию, которой он меня научил, я помню до сих пор. Кто-то у нас стоял с бубном. А я - певица и художественный руководитель. Исполняла в основном песни из репертуара Александра Градского.
 - Это ты такой репертуар подбирала?
 - Да, шла в библиотеку, брала ноты и с листа мы все произведения подбирали, играли. Выступали на всех школьных праздниках.
 - Говорят, что в 16 лет ты могла ногой открыть дверь в любой начальственный кабинет, чтобы чего-то добиться.
 - Ни в какие кабинеты я никаких дверей не открывала. В 16 лет мне ничего не нужно было. Это сейчас нужно, но я не могу, не в моем характере. Вот мама могла. Но не ногой, естественно. А звонила, записывалась на прием, а потом шла.
 - Переехав в Москву десять лет назад, ты переезжаешь с места на место, снимаешь жилье. Легко обживаешь чужие стены?
 - Обживаю с трудом и с трудом с ними расстаюсь. И всегда стараюсь что-то свое привнести. Обои переклеить, занавески повесить, которые мне нравятся. Уезжая из Ташкента, я взяла с собой мамин халат. Сама его не носила, он был мне велик. Но в Ташкенте он всегда висел на крючке в ванной. И в Москве я его повесила, как память о доме. И еще я привезла с собой платок. Бабушка пекла мне в детстве лепешки - кумачки, заворачивала их в платок, который сама сшила, говоря, что в нем они никогда не черствеют. Действительно, они могли месяц храниться и не зачерстветь. Я верила, что из-за платка, хотя дело было не в нем, а в рецепте, но это я потом поняла. Долгое время уже в Москве я заворачивала в этот платок хлеб, но он все равно черствел.
 - И где платок сейчас?
 - Здесь.
 - А халат?
 - Халата нет, потому что мама сама перебралась в Москву. То вместо нее был халат, а теперь есть она. Это же я говорила о первых годах в Москве, когда было очень одиноко.
 - Ты машину водишь?
 - Водила в Ташкенте. Курсы не заканчивала, меня научила сестра, и я ездила по городу. Но переехав в Москву, я не смогла сесть за руль. Если будет экстренная ситуация, я заведу машину и доеду, даже не зная дороги. Мне так кажется. А ради собственного комфорта мне не очень хочется водить машину.
 - А на каких языках ты можешь петь?
 - На немецком, испанском, на английском могу, но все равно говорят, что не чистое произношение. Хотя, я думаю, что как бы чисто не пел кто-нибудь по-английски, будут говорить, что не то произношение. Если ты не англоговорящая. Но больше всего мне нравится петь на восточных языках - турецком, арабском, иранском.
 - А говоришь на каких языках?
 - На русском.
 - На узбекском не говоришь?
 - Иногда, когда не хочу, чтобы понимали, о чем я говорю.
 - О чем ты думаешь, глядя на себя в зеркало?
 - Иногда хочется взять зеркало как можно меньше. Иногда - как можно больше. В зависимости от того, как я выгляжу. Но всякий раз удивляюсь, что вот надо же, уже не двадцать лет, а какая симпатяшка. Морщин нет... Чего нет еще?
 - Назови, пожалуйста, самую красивую женщину мира, на твой вкус.
 - Наталья Фатеева.
 - Читатели одной популярной газеты назвали Элину Быстрицкую.
 - Она мне тоже очень нравится, потому что в молодости мама была на нее похожа. Сейчас сходства почти не осталось. Но тогда оно было потрясающее. Ей об этом говорил папа и замечали подруги. А Наталью Фатееву я недавно встретила и убедилась, насколько права, считая ее красивой женщиной. Я спускалась по лестнице и вдруг почувствовала непреодолимое желание обернуться. За мной шла она. Я впервые увидела ее так близко. От нее исходит удивительный свет. Она мне сказала тогда несколько очень добрых, приятных фраз, и я была счастлива. Вот.
 - Мне кажется, что раньше, скажем, год-два назад, у тебя был более сильный стимул к творчеству, а потом ты будто устала, тебе надоело, я не права?
 - Права. Просто люди смотрят на меня и думают, что я должна быть аж вон где, а я почему-то не там. И они разочаровываются, предъявляют претензии мне. Но ведь это они вообразили ту высоту и меня на ней. Не думая, что ведь эта вершина может быть не моей. У меня есть другая, и я иду в другом направлении с иной скоростью. Я должна быть там, где нахожусь, а не там, где меня хотят видеть другие. Иногда мысль, что я не могу соответствовать чужим пожеланиям, смущает, вынуждает остановиться. Хочется спрятаться, отвлечься на личное. Затратить много сил, обнаружить, что тратила их не на тех людей, опять отчаяться. Вернуться к творчеству. В ожидании вдохновения. Нет репертуара, который бы вызвал то рвение, которое было у меня в 16 лет.
 - Не говорят тебе: такой голос пропадает?
 - Ничего у меня не пропадает! Чем он ниже, хриплее, тем душевнее. Сейчас в моде тот, кто не поет, а говорит. Сильный вокал не нужен. Он считается "нафталином". Поэтому много песен с хорошими аранжировками, техническими феньками, но голоса там нет. То, что есть, обработано под робота.
 - Ты же сама писала музыку?
 - Уже не пишу. Не хочу. Стихи зато стала писать.
 - Опять же мне кажется, что в 16 лет у тебя было желание самоутверждаться на сцене, побеждать. Потом...
 - ... Зарабатывать деньги.
 - Совершенно верно. Зарабатывать деньги, чтобы помогать маме, сестрам, став после смерти отца кормильцем семьи. А потом тебе захотелось, чтобы появился кто-то другой, кто бы взял на себя эту почетную обязанность, а ты бы смогла отдышаться, чтобы и о тебе тоже позаботились.
 - Да, такое желание у меня появилось год назад. Когда уже сил не осталось. Я тогда попала в больницу, где мне поставили диагноз - "синдром хронической усталости". Врачи посоветовали отдохнуть. А я из тех людей, которые не откладывают на черный день. Поэтому захотелось, чтобы был человек, который даст мне такую возможность. Но прошло время, и мне снова понадобилось стать независимой, зарабатывать.
 - Ну найдешь ты свое человеческое счастье, и не захочет муж, чтобы ты пела. Уступишь?
 - Почему? Я не думаю... Если он меня полюбит, то будет любить и мое дело, и мое тело, и мой юмор. С этим у меня все в порядке. Если я найду человека с таким же чувством юмора, то мы будем счастливы. И дети наши будут юмористами.
 - Ты говорила, что октябрь для тебя печальный месяц и отодвигала нашу встречу. Придумала?
 - Наверное, сама себе внушила. В 14 лет я попала в аварию с папой. За рулем сидел не он. И человек, который сидел за рулем, сказал: странно, октябрь - такой тяжелый месяц, вроде никакого перехода, середина осени, а почему-то тяжело. И я стала вспоминать, когда случилась революция, в октябре или ноябре, поскольку познаниями в истории не отличалась. Но вспомнила, что вроде бы в октябре и подумала, что не для меня одной это нелегкий месяц, он, видимо, славится такими моментами. И потом как ни октябрь, так что-то случалось, то плохая статья обо мне, то разрыв с любимым человеком. Так октябрь меня и преследует.
 
 
Иллюзион Ирины Печерниковой
(интервью с актрисой опубликовано в газете «Неделя» в 1998 году)
 
 Под конец 1997 года по Москве прошелестел слух о кончине актрисы Ирины Печерниковой... Без паники. Она жива. Хотя телевидение повторяет и повторяет фильмы с ее участием, особенно часто "Доживем до понедельника", уже выросло поколение, которому ни о чем не говорит это имя. Потому что двадцать лет назад она оборвала связь с кино и почти восемь лет как оставила театр.
 Рожденная в день окончания Второй мировой войны - 2 сентября 1945 года. Получившая в честь этого события имя, переводимое с греческого как "мир". Выпускница школы-студии МХАТ 1966 года. Прошедшая "огонь и воду" четырех театров: МХАТ, Ленком, им. Маяковского, Малый академический. Только недавно узнавшая, что "медные трубы" - это, оказывается, слава, которую она благополучно прозевала в больнице - с серьезным переломом ног на очередных киносъемках. Впрочем, слава попыталась своего не упустить. После 1968, когда вышел на экраны "Доживем до понедельника", и мешки писем от поклонников были, и журнальные обложки, даже на Западе, и моряки, полгода смотревшие в плавании эту картину справа-налево и слева-направо, а потом склеившие сцены с ее участием в отдельный любимый фильм. Слава только набрала разбег, а героиня, едва выйдя из больницы, сбежала от "медных труб" в Польшу - влюбившись в польского эстрадного музыканта, вышла за него замуж. Год там, потом еще на два в Швецию - за мужем на заработки в страну сытости и покоя, от которых в конце концов взвыла и ринулась на Родину в первом попавшемся фильме балерину играть. В театр им.Маяковского вернулась, откуда и уехала. Потом в Малый перешла. Потом - в тихую жизнь: деревенскую избу купила, чтобы ремонтировать и ремонтировать, зато на холме, где всего четыре дома, из них лишь два обитаемы, а до ближайшей деревни два километра пешком по лесам и лугам.
 В конце 1996 года вышла замуж за актера и кинорежиссера Александра Соловьева. Много лет любили друг друга, прежде чем получилось соединиться в семью. В конце 1997, помолясь перед сном, она спросила Высшие силы: что меня ждет? Ей приснился театр, кулисы, почему-то Маяковки, где персонал был с ней ласков, а она взяла веник и стала подметать - грязновато показалось. Проснулась в недоумении: так что же ее ждет?..
 
 - Ирина Викторовна, как вышло, что вас раньше срока похоронили?
 - Это мы с Сашей потеряли связь с людьми. Когда закончили наши блуждания-переезды с квартиры на квартиру и наконец осели, наш телефон знало несколько самых близких людей. А так как мы сами почти никому не звонили, то нас потеряли. Потеряли и как актеров: ни он, ни я не появлялись в общественных местах, на сцене. Сначала прозвучало два тревожных звоночка, мол, про тебя так спрашивают, с такими глазами! Почему? Да так, все расплывчато... А потом Саша позвонил нашему любимому другу и актеру Володе Ильину поздравить с пятидесятилетием и только начал говорить: "Мы с Ирой тебя..." Вдруг в ответ вскрик: "А где она? Она к телефону может подойти?" Саша говорит: "Да, мы тебе желаем..." А Вовка: "Дай мне ее!" Я взяла трубку: алле... И слышу душераздирающий рев: "Ты моя хорошая!" Оказалось, похоронили.
 - О вас ведь и прежде много всякого выдумывали: и самоубийством вы кончали, и в Америку эмигрировали, и наркоманкой были, и алкоголичкой, и какие только любовные связи вам не приписывали...
 - Но тогда я еще хоть на виду была. Ну ничего, долго жить буду.
 - Как вы считаете, действительно ли самая значительная ваша работа в кино - роль в "Доживем до понедельника"?
 - Я не знаю, что для меня значительно в кино. Вот в театре знаю. Театр - это более творческий мир для меня. В кино на все есть время, кроме актерской работы: фонари, пленка... Играешь, страдаешь, мучаешься, умираешь, а потом тебя тут отрезали, тут вставили, переозвучили, да еще другая актриса. А в театре ежедневный серьезный труд: сколько отдашь, столько и вернется, если по-честному. Нет, я невероятно благодарна кино: столько ездила, стольких людей узнала, было много чудесных временных коллективов, ниточки из которых до сих пор звенят телефонными звонками. Кино мне нравится, но люблю театр. А зрители любят "Доживем до понедельника" и еще "Первую любовь". Мне же дорога маленькая роль в "Двух капитанах".
 - Чем же она вам дорога?
 - Неожиданностью. Идя к режиссеру на разговор, я только знала, что "Два капитана" - любимая с детства книжка. Думала: может, Катю предложит, сначала она девочка, потом взрослая... И вдруг он говорит: Ира, познакомьтесь, это Лена Прудникова, она будет играть Катю, а вас я хотел бы пригласить на роль мамы. А Лена выше меня, крупнее, и разница в возрасте у нас совсем небольшая. Я так удивилась. Но режиссер объяснил: Мария Васильевна Татаринова мне важна как символ, женщина, которую трое мужчин любили всю свою жизнь, поэтому не имеет значения, сколько вам лет. И он так хорошо это сказал, с таким ОТНОШЕНИЕМ, что я раз - и окунулась в ту атмосферу. На съемочной площадке царила тишина, какая-то нереальность. Такое ощущение и осталось от работы и от фильма.
 - С Еленой Прудниковой вы и в "Варианте "Омега" снимались?
 - Она играла там, но на съемках мы не пересекались. Мне сказали, что надо сыграть в маленьком эпизоде жену главного героя. Партнер - Олег Даль. А мне очень хотелось с ним познакомиться и тем более поработать. Роли для меня сначала даже не было. Смысл в том, что герой, наш разведчик в оккупированном Таллине, видит фотографию жены с сыном в витрине фотоателье, и это для него знак от связного. В общем, я нужна была как фотография. Потом мне еще сцены дописали. Так мы с Олегом встретились и подружились. "Вариант "Омега" сработал. После этого была совместная работа в "Записках из журнала Печорина" Анатолия Эфроса, затем съемки в каком-то плохом телевизионном кино, где мы имели много свободного времени и сидели, общались. Хотя мне-то особо нечего было ему сказать. Я понимала, что он взрослее меня по нутру, наполненнее, поэтому больше ждала от него, чувствовала себя ведомой. Впрочем, он был довольно закрытый человек, так что в основном мы очень хорошо молчали вместе. Он тогда, перед своей смертью, практически сделал вечер по стихам Лермонтова, все уже расписал, подобрал музыку, оставалось только смонтировать, собирался делать со мной "Маскарад"...
 - А с кем еще из партнеров у вас продолжались отношения и в жизни?
 - Со Смоктуновским Иннокентием Михайловичем. Мы играли вместе в "Первой любви". Большой дружбы не было - редко виделись. Когда он жил еще в Ленинграде и в то же время часто приезжал в Москву, он звонил нам и спрашивал: есть ли у папы селедка? Это как-то после съемок мы поехали к нам домой, и мой папа приготовил очень вкусную селедку. И не успели мы к ней притронуться, а Смоктуновский почти всю съел, голодный был очень. Сидит и приговаривает: мне так стыдно, так стыдно... И к каждому его приезду папа всегда делал селедку. А в грустном настроении Иннокентий Михайлович звонил и просил меня поставить маленькую пластинку с французской песней, я не помню кто ее исполнял. Я ставила, он слушал, благодарил, просил еще раз поставить, потом говорил: спасибо, я успокоился, все в порядке. Когда с ним вели переговоры о его переходе из Малого театра во МХАТ и пригласили на сбор труппы, он попросил меня составить ему компанию, сказав: ты мхатовка, пойдем со мной... Не помню, как он меня уговорил, короче, пошла. Он явился в шерстяном тренировочном костюме и все время держал меня за руку. Почему в тренировочном?.. Или это что-то для него значило, или он весь из себя такой СТРАННЫЙ... Как-то он вальс со мной танцевал на улице перед театром Маяковского. Я шла на спектакль "Два товарища", а навстречу Иннокентий Михайлович в шляпе, похожей на поганку. Воскликнул: О, какое счастье! - подхватил меня и стал вальсировать. А уже мои зрители шли на спектакль. А мы танцевали. Я была соучастницей его странностей.
 С Юрой Демичем сдружились после фильмов "Первые радости" и "Необыкновенное лето". С Юрой Богатыревым. В основном на спектакли друг к другу ходили. Теперь я на Ваганьковское кладбище хожу, там оба Юры рядом, это двое из пятерых, к кому я туда иду.
 - Может быть, сон, в котором вы выметаете закулисную пыль, перекликается с вашими отроческими сновидениями, когда вы видели себя в театре сначала рабочим сцены, а потом играли Офелию? Наверное, такова ваша стезя: подготовить площадку для полета и потом уж летать. Или вас угнетает некий осадок предательства в воспоминаниях о Маяковке?
 - Осадка предательства нет. Просто была любовь. Моя - к театру, к моей жизни там. И я знала, что Гончаров меня любит. Уходя в Малый театр, я пришла к нему, как к отцу: отпусти, потому что там меня ждут Шиллер, Шекспир, Тирсо де Молина, Островский. И он сказал: что ж, я сейчас не располагаю такими возможностями, иди, месяца два присмотрись, попробуй. Было действительно отеческое напутствие. Без скандала. Когда же через два месяца я решила остаться в Малом, в Маяковке состоялось собрание, и Андрей Александрович при всем театре, не называя по имени, сказал, что вот, мы начинаем "Чайку", была у меня "Нина Заречная", да вся вышла. И все знали, о ком речь, мне даже долго не рассказывали об этом. Это не осадок предательства, просто, наверно, обидно немного.
 - Когда вы учились в средней школе, у вас была отдушина - книги, кино, театр. Поэтому можно было стерпеть то, чему и как вас учили...
 - Да, среднюю школу я не воспринимала категорически, поэтому училась на "отлично", чтобы не трогали. Когда проходили любимых писателей, я пропускала эти уроки, чисто интуитивно. Сейчас уже могу объяснить. Как Вертинский хорошо сказал: "Соцреализм? Не понимаю. Артист - это как метеор: сверкнул, блеснул и та-а-йна." Все, что говорили в школе, мне было неинтересно. Домашние задания делала в классе, сидя на задней парте. Домой приходила, кидала портфель и улетала, куда душа хотела. Один раз меня чуть не выгнал за прогулы: я тогда ходила в библиотеку, в кино и забыла, что надо ходить в школу. Месяца два гуляла, никто не мог подумать, что отличница прогуливает. Родители в это время в Индии были, они геофизики. И я сказала: выгоняйте, я экстерном все сдам, мне так лучше. "Нет, тогда мы родителям напишем". А это беда. Нас трое: брат женился, сестра развелась, снова замуж вышла, тут еще меня из школы... Ну, собрали всю школу, велели мне покаяться. Я сказала: извиняюсь. Меня обратно приняли. Я до сих пор себе удивляюсь, что выбрала верный ход: благодаря своим увлечениям я была настолько свободна от школы, что ломала себя только немножко - шесть академических часов в день. Остальное время принадлежало мне, я закрывала дверь школы и уходила в свое.
 - А в 1978 году, придя в Малый театр, вы отказались от кино. Не лишили ли вы себя единственной в тот момент отдушины? Наверное, и от театра надо отдыхать.
 - Да, по прошествии времени я понимаю, что это было ошибочно. Нельзя делать ставку на одну фишку, хотя то была не фишка, а пьесы великих драматургов, режиссеры, с которыми я работала, партнеры. Такой вот девятый вал. Одновременно три спектакля в работе. Я решила, что не могу это совмещать с киносъемками. Слишком все ново и сильно оказалось в театре. К тому же в то время, начало восьмидесятых, почти не поступало из кино предложений, от которых было больно отказываться. А потом вышел слишком большой перерыв. Наступил переломный момент в возрасте. В театре не так это чувствуешь, долго играешь девушек, потом переходишь к мамам, а затем и к бабушкам. В кино все происходит быстрее. И потом, это производство, в котором надо постоянно присутствовать, а иначе забывают.
 - Каков был ваш типаж?
 - Наверное, лирико-драматическая героиня.
 - У вас не бывало на пробах проблем с внешностью?
 - Только к волосам были претензии, что они черные. Всю жизнь меня хотели осветлить. Но я сопротивлялась. А к собственному лицу сама всегда относилась плохо.
 - Блондинки на экране более выигрышно смотрятся?
 - Мне трудно ответить, потому что все мои любимицы темноволосые. Вивьен Ли, Одри Хепберн... То ли блондинки несколько холоднее, то ли оттого, что они в основном крашеные, такая подтяжка в мечту, в идеал, и я эту краску чувствую... Как-то я спокойна к ним. Это вопрос к мужчинам. Наверное, им грезится какая-то связь с ангельским ликом. Мне нравится единственная блондинка - Мэрилин Монро. Она удивительно искренняя, открытая, беззащитная. Ощущение, что это не имидж, а ее естество.
 - Несмотря на темные волосы в вас ведь тоже влюблялись?
 - Наверное. Кого-то я даже не замечала. Только по прошествии энного количества лет узнавала, что, оказывается, меня любили. У меня же деньги в другом банке лежали. Это Станиславский однажды дал задание великим актерам - Качалову, Хмелеву, Леонидову - сделать этюд: "Вы открываете газету и читаете, что ваш банк прогорел. Пожалуйста, начали." Один застрелился, второй сошел с ума, а Качалов как читал газету, так и читает. Станиславский сказал: "Стоп." Качалов сложил газету. Тогда Станиславский воскликнул: "Я не понял!" А тот ответил: "У меня деньги в другом банке". Так и у меня.
 - Ирина Викторовна, в детском саду вы мальчика за палец укусили, когда он вас обидел: предложил, чтобы вы орех в дверной щели подержали, а сам ногой изо всех сил ее захлопнул, прищемив вам пальцы, и очень веселился. Вас из детского сада тогда выгнали. А став взрослой, вы как отвечали на обиды?
 - К сожалению, не так, как в детстве. И я еще не знала, что всех надо прощать, поэтому обиды копились во мне, отношения с людьми разрушались. Вместо того, чтобы: укусить за палец - и все прошло. Я стала якобы воспитанной. Может быть, останавливало то, что меня уже знали, и любой мой поступок превратился бы в снежный ком. Иногда так хотелось врезать, но завтра же пронесется слух, что я кого-то до смерти избила. Привыкла сдерживаться.
 - А как вы буйствуете? Или подавляете авантюрную сторону натуры?
 - Подавлять - это значит никуда не девается? Копится? Если много накопить, то случается болезнь. Или взрыв. В последнее время я много болела. Желания копить больше нет. Я, как из театра ушла, все время чувствую себя перед всеми виноватой. В каком-то оправдательном состоянии нахожусь. Это, наверное, оттого, что я не на сцене. Нет основы, и все в житейских взаимоотношениях принимает гипертрофированные формы: из какой-то мелочи делаешь трагедию шекспировского масштаба. Такие вот иллюзии, которые ненадолго, но занимают. Как искривление позвоночника. И надо его выправить. Я думаю, что когда снова начну играть, все встанет на свои места.
 - Чем манит сцена?
 - Сейчас? Она не манит. Это просто выход из странной ситуации, в которой я несколько лет существую. Обессмыслилось мое пребывание на планете. Если бы мы с Сашей не объединились, может, меня уже и на свете бы не было. Мы с ним одинаково на все реагируем, одним и тем же словом, не сговариваясь, обозначаем свои эмоции. Я иногда не выдерживаю и начинаю хохотать: "Саш, мы с тобой из одного яйца, что ли?" То ли потому, что мы уже год неразлучны, можно сосчитать, сколько часов провели не вместе. То ли наоборот: мы наконец вместе, потому что всю жизнь так одинаково мыслили и реагировали. Раньше я знала, что главное для меня - сцена, остальное приложится. Потом поняла, что это не так. И поскольку мы оба актеры, и оба сейчас не у дела, то в нашем красивом узоре есть одна незаконченность, которая, как заноза, - невостребованность. Даже любовь от этого не защищает. И потому я хочу на сцену.
 Когда-то я говорила, что мне на сцене интереснее, чем в жизни. Со временем поняла, что мне вообще нравятся иллюзии. В жизни о свои мечтания и надежды часто расшибаешь башку. А в театре каждый вечер есть возможность отрыва. Наверное, для некоторых людей мечта - это то, что расхолаживает, рассредоточивает. А у некоторых отними какой-то идеал - и гибель. У кого-то не случается личной жизни, тогда как на сцене он царит в любви, приключениях - своеобразная подмена. Мне же нужно кому-то отдавать... Наверное, потому, что нет ребенка. Потребность отдачи сохраняется, и невостребованность болезненна. И я знаю, что есть зрители, которые хотели бы прийти на мой спектакль. Только я не очень монтируюсь с той рулеткой, что сейчас крутится, не вписываюсь в атмосферу шоу-бизнеса.
 - В 1990 году ваша любовь к театру спасовала перед неприятными закулисными взаимоотношениями? Вы сбежали от того, что не захотели принять?
 - Было б что отстаивать - я без боя не сдалась бы. То новое, что образовалось тогда в театре, я оставила совершенно спокойно.
 - А у Александра с кино не выходит или он не пытается?
 - У него есть замечательный сценарий. Но зависимость от материального энергетически подавляет. И он сейчас, как Лев перед прыжком - Саша по гороскопу Лев, - нуждается в каком-то импульсе извне, чтобы начать искать деньги на постановку.
 - Вы, кажется, вывели закономерность, что мужчины, бывшие на разных этапах вашими спутниками, перестав ими быть, вдруг начинали материально процветать, хотя в совместной жизни такого не случалось. И вы решили, что это ваше нежелание больших денег отпугивало финансовую удачу от семьи. А может, спутники боялись упасть в ваших глазах, потому что рядом с ТАКОЙ женщиной нельзя быть приземленным материалистом?!
 - О таком повороте я не думала. Но в наше время, куда ни относи мое восприятие материальных ценностей - к плюсам или минусам - все равно я поставлена в такие условия, что, если не приму деньги как необходимость, я так и буду сидеть дома. Разве что появится рыцарь на белом коне и бросит к моим ногам театр, пьесу, деньги: только играй! Новый закон жизни вступил в силу, и я должна его принять. Пока, видимо, плохо получается, потому что денег нет. Значит, протест во мне существует. Но идет практическая работа над собой.
 За последние годы я только утвердилась в своей вере: театр - и зрелищный, и развлекательный, и авангардный, любой - должен быть духовным. Мы возвращаемся к этой истине после всевозможных метаний. И мой перерыв в работе был связан с нежеланием участвовать в том, что чуждо моему театру. Но теперь ничегонеделание уже не будет протестом, это уже прятки. И я знаю, что буду делать, что хочу делать и зачем. Сейчас мы с Сашей ищем пьесу, от которой бы душа радовалась, а не мускулы на лице уставали. Сама не хочу печального на сцене. Пусть зритель уйдет с ощущением, что все не зря, есть и смысл, и надежда.

P. S. Ирина Викторовна Печерникова ушла из жизни 1 сентября 2020 года накануне своего 75-летия.
 

Наливные яблочки: истории мужского грехопадения
(опубликовано в газете «Настоящее время» в 1999 году)
 
 Я люблю мужчин. Это гипноз. Само-, моно-, стерео-. Спасайся, как хочешь. Они такие славные, когда их просто преданно любишь. Но стоит чуть ущипнуть самомнение - обида заливает глаза, словно всемирный потоп Господа Бога - неразумную Еву: и чего дуре не хватало? Тепло, светло, беззаботно, телом сверкала - радовала всевидящее Око, так ей яблок захотелось, читать, писать, мудрствовать, своевольничать. И нашелся глупец-сподвижник. Хрумкнул наливным боком, будто на весь род людской высморкался, а Евой утерся: виноватая она, отныне будет ей то яблоко поперек жизни аукаться. Адам был из породы падких, не столь степенных, как созерцатели. Наверное, мужчины так и подразделяются на два массива: которые над женщинами и которые под ними. Остальные - побочные явления. Всякие Колобки: сегодня тут, завтра там, послезавтра - затаись, просвистит мимо. А конкурсы красоты не что иное, как реставрация знаменитой библейской сцены у древа познания добра и зла. Ева - в купальнике, Адам - в жюри, Змей-искуситель - всюду. И кино - такой же конкурс. Но поскольку (уже заучили), актер - профессия женская, стало быть, там и мужчины в купальниках. Нет, в плавках. Или это просто вариант "без верха"?
 Впрочем, почему я начала от райской печки? Потому что кино - фантазия? И Бог словно дразнится с голубого экрана: ведь вон кого могла бы иметь! И весь женский род, закусив пухлую губу, зрит в небо, будто спит с открытыми на потерянный рай глазами. Попадись нам тот Змей, да мы б его червивое яблоко затолкали ему промеж зубов, чтоб он сам соблазнял недотепистого Адама и низвергался с ним на землю бомжевать.
 Киномужчины - все равно что яблоки. Вечным укором катятся по линии жизни женщины, как по знаменитым одесским ступеням скатывались люди в "Броненосце Потемкин" Эйзенштейна. Работа над ошибками. Но сколько ж тех яблок следует переработать, чтобы образумиться?! Да не для того мы ходим в кино. Пока небесный управдом грустит о неблагодарности, мы вприпрыжку бежим влюбляться. Прочь от земных Адамов, которые не прощают нам именно этого - сравнения не в пользу близлежащих.
 Киномужчина - все равно, что искуситель: обвивает обычную древесину гибким телом, и попробуй не заметить скользкую отраду. Их немного, меньше, чем киноженщин призывного возраста. Я выбрала основных - по итогам собственной наблюдательности и хотению подруг, из которых скольких, думается, потеряю. Зато обрету радость самовыражения. Спросите женщину, какой актер ей нравится, и вы многое узнаете о ее супруге: он наверняка будет противоположностью. Считайте, что меня наняли ваши мужья - разбудить вас для правды жизни. Держитесь, бабоньки!
 Самый трогательный - Дмитрий Певцов. Наш Джеймс Бонд в исполнении Шона Коннери. Видные уши. Временами ласково посверкивающие глаза. Какой он "зверь"! Иванушка Дурачок: челка на лоб наползла, будто у теленка, взгляд еще сонный, не оттаявший, не с печи слез, а из зимнего леса выбрался, бредет к избе и все преграды с пути отчаянно сметает. Только бы внутрь забраться, ради этого готов соблазнить, убить, выкрутиться. Потому что там ждут сытость и покой. Он похож на лентяя, который качается, лишь бы обмануть окружающих. Фантазируйте, истину о себе не выдам. Он - партизан на допросе у женщин. Джеймсу Бонду проще съесть отбивную, чем объяснять, почему его тошнит от мяса. Ублажу, только отстаньте, а вообще-то я семьянин, жену люблю. Тогда как я теряюсь: зачем ему такая фигура? Сам же твердит, что не хочет играть мышечную массу, а по душе ему музыкальные комедии и философские мелодрамы. Боюсь, что душа его лучше понимает собственные возможности и велит телу не останавливаться на достигнутом: марш в спортзал, Буратино недоструганный, одежду скинул - талант налицо.
 Самый масштабный - Евгений Сидихин. Режиссер Иван Дыховичный, снимая актера в фильме "Прорва" восторгался: посмотрите, какая спина! И камера выводила нам этот материк крупным планом, всматриваясь во все пятнышки и трещинки, пригорки и впадинки. Воистину то была спина вокзального грузчика! Потом этот блондин с лицом Дольфа Лундгрена, эсэсовца или Шварценеггера, подхватывал обалдевшую от его кулис героиню, и зрителей пронзала догадка, какая нежность скрывается за этим железобетоном. Он тоже умеет поглаживать зрачками: они наливаются добротой и хитрецой. Кажется, что этот пластилиновый мужичок податлив, если ему не противоречить, не отнимать его игрушки, не удерживать, когда рвется прочь, вечно ждать, как моряка дальнего плавания, и тогда он будет вспоминать о вас, словно о береге, который всегда там, куда прибьет. Наверное, это потребность времени: актеры-небоскребы, актеры-мамонты, эдакие снежные человеки, чья поступь тяжела, но бесследна. То есть отпечатки чудятся, но очень спорны. И лучше им быть плодом воображения, нежели поводом для серьезных исследований: такой сказки можем лишиться.
 Самый ядовитый - Максим Суханов. Ну не знаю, почему он выбрал такую противную маску. Меня от его ерничества перекашивает, а уж как его выкручивает - смотреть больно. Будто наглотался слабительного и невмоготу терпеть, а надо сцену доиграть, женщины не отпускают, чтоб им так маяться. Вот и топчется бедный Максим, бритым черепом пол бодает, пятками уши почесывает, коленями спину натирает. Да при эдакой картинке скрипучий мерзопакостный голос монотонно нервы из всех ваших здоровых зубов тянет-потянет. Это в театре. В кино он бывает понормальнее. Почти Брюс Уиллис. Глаза плотоядно и безошибочно отыскивают жертву и честно сулят опасность. Правда, у Брюса за этим следует кулак или ботинок, а дерущегося Суханова я не видела. Почему-то кажется, что он вывернется наизнанку и испарится, как Старик Хоттабыч. Наверняка он может сыграть и молодцеватого джинна, и пионера Вольку, и внучку, и репку, и Жучку. Все они в его исполнении оказались бы обаятельно неприятны, то есть глаз и ушей не оторвать, будто в гипнозе, но вспоминать неловко: чего ты там под руководством гипнотизера натворил, чем опозорился, почему окружающие гнусно хихикают и воротят лица? Может, Максиму мнится, что именно так снисходил бы к роду людскому Мефистофель? Иначе к чему эта псевдомногозначительность?
 Самый таинственный - Олег Меньшиков. Ох, побьют меня, точно побьют. Да нечего ему рассказывать, потому и не дает интервью. И во всех кинофильмах он одинаков до неприличия. И ростом невелик. И нос картошкой. А лицом постареет, так вы сами удивитесь, что в нем находили разэтакого. Ладно, теперь спокойнее и подробнее. Имевшие счастье посидеть с ним за одним столом и даже пораспивать спиртное, говорят, что он весельчак, балагур и душа компании. Верю. Только, возможно, это не то, чем можно сразить большую и трезвую аудиторию. Я представляю, как его персонажи из "Покровских ворот", "Утомленных солнцем" или "Сибирского цирюльника" музицируют, кружат в танце, читают стихи, то есть воплощают придуманное другими. А когда дело доходит до собственных изречений, тут-то и наваливается пустота, маета и желание провалиться сквозь землю или выпрыгнуть в окно. Буду-ка я молчуном-затейником, решает актер, и замирает на амбразуре собственного рта, повергая окружающих в еще большее вожделение: кто расколет орех раньше всех, тот получит... Что ищете? Оно вам надо? Летун, скакун, игрун. В трагедии он скован, не хватает лазеек для шалости, для звонких оплеух, которыми он охаживает с наслаждением Акакия Акакиевича, тщетно прячущего собственную незначительность. Он злой в своей насмешливости. Не шутит, а сводит счеты. Я не вижу его обаяния. Это Крошка Цахес. Вы заморочены, но чары скоро спадут. Правда, он переоденется, например, в женское платье, и предстанет Керенским в другой части земного шара. Его не поймать - скользит, бестия.
 Самый болтливый - Иван Охлобыстин. Как Квентин Тарантино. Пожалуй, нет темы, которая бы его смутила. Способен говорить безостановочно, попутно снимая фильмы, создавая сценарии и пьесы, играя в картинах других режиссеров, охмуряя девушек, женясь, затевая детей и мечтая о следующих, уходя в религию и не особенно себя ею обременяя, делая татуировки и вырезая их долой. При этом коварно улыбается и уверяет, что во всем абсолютно серьезен, но меньше всего его подозреваешь именно в серьезности. Он - мальчишка, заморочивший головы дядям и тетям, дабы снисходили к дареному и не настаивали на большем. Какие к нему претензии? Да никаких. Искрит, будто неисправная розетка. Желаете неожиданных ощущений - приобщитесь. Так детьми визжим, несясь по подземелью "Луна-парка", а взрослыми скучаем в колымаге, которая едва тащится мимо идиотской претенциозной мазни. Все, что делает Охлобыстин, подобно летописи о подвигах, которые никто не совершал, но придумать их следовало для назидания и вдохновения.
 Самый зубастый - Игорь Верник. В кино он в основном просто новый русский или новый русский бандит. На телеэкране - отечественный Фернандель. Если б ему ставили памятник, я бы предложила сомкнутые челюсти. Правда, без губ зрелище устрашающее. Зубы ведь не улыбаются, обнажаются, а цель читается лишь по кончикам губ: куда изогнулись, туда и беги. А еще у него голос хорош - царапает эрогенные зоны. Но в общем личность, которой "не треба", красивая мимолетность для обозначения преувеличенного шарма. Мужчина-манекен.
 Самый молодцеватый - Сергей Чонишвили. Наиболее значительная роль - в телесериале "Петербургские тайны". Соблазнитель Вольдемар. Облик шалопутного гусара обедняет его нутро, выталкивая на поверхность скабрезные анекдоты про поручика Ржевского. А то, что он озвучивает Бивиса и Батхеда на MTV, вряд ли расширяет актерский диапазон и сближает его с молодым поколением. Хотя, вероятно, мобилизует на сопромат. Думаю, что он обречен изображать порок, с рождения настроенный на неминуемое наказание. В нем есть упертость злодея, молотящего кулаками стену: ах ты так, а я вот так. Словно провинциал, штурмующий столицу.
 Самый простой - Николай Добрынин. Дворняга, готовая наступить на собственную гордость и лизать руку, которая кормит, терпя побои и ласки с одинаковым презрением. Его совершенный в своей неискоренимости говор пришелся ко двору лишь в картине "Русский рэгтайм", где он смастерил свой прототип - паренька-транзитника, мечтавшего об Америке, но застрявшего на дольше, чем хотелось, в Москве. Остальные роли вызывают стойкое желание переозвучить. Такая же неловкость возникает, когда слышишь, как в дублированном эротическом фильме француженка говорит с украинским акцентом: никакого секса не хочется. Уж лучше бы Игоря Верника пригласили.
 Самый основательный - Андрей Соколов. Приятный умный собеседник. Писатель, актер, режиссер, продюсер. Надежный. Ключи от квартиры я бы ему доверила. Замуж за него хочется. Следить за перипетиями его биографии. Только не наблюдать за его игрой. Вот бывает же так: человек в первом фильме выразил все и лучше, чем во всех последующих. Догадались? Я о "Маленькой Вере". Он там как раз спасителя сыграл. Вроде хотел побаловаться с героиней, но по собственному почину влип в серьезные отношения и не спасовал. Выпусти его на лед, он один за всю команду сыграет: и нападающего, и защитника, и вратаря. Сам себе попытается забить, сам подобного не допустит. Есть в этом и право, и обязанность, и правильность. И занудство.
 Самый покатый - Сергей Виноградов. Тоже многолик: ставит, играет, руководит антрепризой. В последнее время на сцене часто раздевается, демонстрируя белое тело, больше напоминающее женское. Не в прямом смысле, в обтекаемом. Вроде накачанное, но какое-то недотепистое. И он еще ходит зажато: будто живот втянул, ссутулился, руки до колен спустил и тронулся вразвалочку да на цыпочках. Ну есть естество в подобной походке? Так разве что застенчивый культурист перед зеркалом выпячивается. Или мужчина в бане из мужской парной по ошибке в женскую раздевалку выскочил, а принять товарный вид не успел. Хотя одетый Виноградов способен, по-моему, Иудушку Головлева сыграть, но лишь в воспитательных целях, чтоб не задавался, что ни одна женщина не в состоянии пройти мимо него и не отдаться.
 Самый статный - Александр Лазарев. Младший. Наш Пирс Броснан из "Аферы Томаса Крауна" (недавняя американская премьера). Сказать о нем особенно нечего, имея в виду ехидное. Глазастый, выразительный, разнообразный, хотя, казалось, у него типаж положительного, удачливого, скучного карьериста. Похож на папу.
 Самый рыхлый - Сергей Маковецкий. Как чернозем, в который что ни воткни, все прорастет. Отрада настоящего времени и пространства. Российский Дастин Хоффман и Джереми Айронс. Мог бы сыграть Гумберта и доказать циникам, что даже такую мерзавку, как Лолита, реально воспеть истинному влюбленному. Рядом с Маковецким все женщины проигрывают, кажутся недостойными, вынимают из него, щедрого, самое лучшее и ничего не дают взамен. Он личность, существующая в жанре монолога. Что может быть идеальнее: сам себя понимаешь, сам себя принимаешь. Какая разница, кто вокруг, лишь бы не мешали.
 Самый верткий - Евгений Миронов. Столь же вкрадчив, что и Джон Траволта: кошачья поступь, мур-мур, спину выгнет, зажмурится... да лениво скользнет лапой по телу, не спрятав когти. Или сзади подскочит к ноге и зубками вцепится в оголенное место. Не стоит поворачиваться спиной к обиженному животному. Евгений Миронов нынче с вами безмерно ласков, завтра вы не оправдаете его ожиданий, не принесете пользу, и хорошо, если он просто в упор вас не заметит. Он Хлестаков, знающий кого и чем обольстить. Его так же заносит и проносит.
 Самый приземистый - Владимир Машков. В насмешку, что ли, нарекли его однажды секс-символом. Удачнее всего у него получался в театре трагикомический старик-еврей, заросший волосами, скрывавшими лицо-иллюстрацию к теории Дарвина о происхождении человека. Да еще полу комическая роль незадачливого папаши в фильме "Американская дочь", где малолетняя актриса приняла основной удар на себя, а Машкову оставалось только не затмить ее милоту. Он невысок и подвижен, может быть, передвигается скачками, энергичен и драчлив, похотлив и непостоянен... Запуталась, кого это я описываю. Иллюстрацию или секс-символ? В "Воре" он прямолинеен, как один из тех, кого вы стараетесь не замечать рядом с собой. Небрит, вздорен, жесток, вероломен. Если подобному Адаму Ева протянула яблоко, то мне охота переписать Библию.
 Самые неопределенные - Николай Фоменко и Сергей Безруков. Там такие помойки, что до истины не докопаться. Оба мастеровиты, работают взахлеб, разболтаны до безобразия. Тянется рука к отвертке, чтобы то ли завинтить где-то, то ли наоборот развинтить до полного распадения. Пока они сами не найдут свои опорные точки, нам так и метаться между раздражением и умилением. То тошнит от переедания, то опять обжираешься.
 Самый взлохмаченный - Александр Домогаров. Почти Том Круз, только подлиннее. Что еще? Да без последствий. Николь Кидман ему в пару - и показательная репутация обеспечена.
 Самый губастый - Дмитрий Марьянов. Который в картине "Любовь" играл опытного и любвеобильного приятеля Евгения Миронова. У него лицо - словно резиновая маска. Отдаленно напоминает Джима Керри, если дополнительно поупражняется.
 Самый средний - Никита Тюнин. Последнее кинопоявление - "Страна глухих". Вялый любовник Чулпан Хаматовой. Она ради него на все, а он - подлый трус. Так-так. Был когда-то Никита юн, высок, тонок, нежен. Возмужал, заматерел, молоко на губах обсохло, стало одним красавчиком больше в том ряду, где Александр Стриженов, которому только на телеэкране удается скрывать свою пустоту, Сергей Бодров, человек, несущий себя как сосуд, в который он много чего намечтал, Михаил Мамаев, "гардемарин" без особых примет, разве что так - наш черноволосый Леонардо Ди Каприо.
 Самый совестливый - Сергей Тарамаев. Он так по-доброму талантлив, что ему хочется довериться: не обидит. Он ли, его персонажи - все едино. Думаешь об актерском таланте Сергея, а вперед выскакивает мысль о личности: славный человек. Ладный, будто сказочный персонаж. Такими бывают домовые, лесовики, князья мышкины, дети. Чудики и чудаки. Не затоптанные нормами общежития, не живущие в мире со средой обитания. У него природа друга: подтянуть песню, подхватить шутку, поддержать поступок. Если жизнь человека - костер, к которому подсаживаются собратья, то Сергей - путешественник от огня к огню со своими спичками. У него общинная душа. И профессия. Он вбирает в себя суть драматурга, режиссера, публики и обращает их в сообщество. Будто несет обет послушания костру с его согревающе-соединяющей миссией. Поэтому ему часто предлагают роль священника. Но в фильме "Мелкий бес" он столь же замозабвенно отобразил человеческую изнанку. Тарамаев способен сыграть все. Я к нему очень неравнодушна, только ничего я не решаю. Просто любуюсь живописным полотном, не догадываясь, как оно аукнется в моей судьбе, если впитать его с удовольствием, и как - если с отвращением. Ради этого знания стоит пожить. Радуясь, что киномужчин у нас хватает и они не одноразовые, как большинство киноженщин последнего десятилетия
 Впрочем, киномужчина на самом деле один, просто к каждой поклоннице он поворачивается вожделенной ею привлекательностью. Для этой - голубоглазый кудрявый блондин, для той - смуглый, черноглазый брюнет, здесь - интеллигент, там - самец. Как брачный аферист, который колесит по стране, меняя паспортные данные и способы соблазнения. Похоже, Бог погнал людей из рая, чтобы научились ценить имеющееся. И кино - словно проверка на разум: осознали? Можно выпускать из зала? Конец испытанию? Почему земные мужчины не любят ходить в кино так, как женщины? Боятся конкуренции? Саморазоблачения? Смешно: милая, ты когда шепчешь "люблю" с закрытыми глазами, точно со мной разговариваешь, или с тем экранным змеем, сующим тебе свое бесстыжее яблоко? Какое твое дело, дорогой. На землю нас все равно сошлют с тобой, а не с ним, тут ты на мне и отыграешься. Нет, еще не конец фильма, еще не осознали.
 
 
Свежатинка: молодые актрисы забиты временем
(опубликовано в газете «Настоящее время» в 1999 году)
 
 У них разная степень аппетитности: возраст, конституция, интеллектуальный уровень, профессионализм. Впрочем, невозможно осознать, по каким параметрам следует оценивать атмосферные явления. Например, дождь. Сегодня он досаждает, завтра вы плещетесь под ним с блаженной улыбкой. Все равно, что актерские слезы. Или вот солнце. Теплое отношение и занудное пекло. Как голливудская улыбка.
 Я чувствую себя людоедом, который хрустит актерскими косточками. Я - война, давящаяся лучшим пушечным мясом нашего кинематографа. Я - пространство и время, которые захлебываются свежей кровью, утоляя будущую жажду. От жадности, от того, что сами подворачиваются. Так уличный маньяк убивает проституток, потому что маячат перед глазами, нарываются на опасность, нуждаются в ней. Актерское племя требует остроты. Эмоции нужно постоянно щекотать, следуя девизу: если больно, значит ты еще жив. Под "больно" подворачивается и смешно - до колик. Все, что потрясает организм. Они вибрируют от страха востребованности и невостребованности, от не того взгляда и не той реплики, от плевка и одобрения. Они набирают мышечную массу, но не могут защитить нервные окончания. Они - самые подневольные существа. А я рабовладелец, устраивающий Олимпийские игры.
 Сначала среди женщин. Как вам такая преемственность (предупреждаю - некоторые параллели созданы с большой натяжкой):
 
 Шарлотта Ремплинг - Ирина Купченко - Елена Сафонова;
 Ширли Макклейн - Елена Коренева - Чулпан Хаматова;
 Рита Хейворт - Ирина Алферова - Евгения Крюкова;
 Мерил Стрип - Инна Чурикова - Оксана Мысина;
 Мэрилин Монро - Татьяна Доронина - Рената Литвинова;
 Барбра Стрейзанд - Екатерина Васильева - Дина Корзун;
 Изабель Аджани - Анна Самохина - Ольга Дроздова;
 Глен Клоуз - Алла Демидова - Ингеборга Дапкунайте;
 Наталья Гундарева - Ирина Розанова - Маша Шукшина;
 Татьяна Самойлова - Анастасия Вертинская - Амалия Мордвинова;
 Грета Гарбо - Жанна Болотова - Татьяна Друбич.
 
 Один наш кинорежиссер, снимая документальный фильм о женских образах на экране, закончил Татьяной Друбич. Последнее лицо, воплотившее смысл. Дальше пошла смазка. Кого помним? Лично я - Наталью Негоду и Анну Самохину. С первой мы захлебнулись отчаянием, утерлись надеждой, заблажили потоком сознания. Это когда прет сиюминутная откровенность, не продуманная, не придуманная, очистительная. И сразу дышать чуть полегче, и есть силы запираться по новой.
 Попозже с тем же самым к нам явилась "Любовь" Валерия Тодоровского. И Наталья Петрова. Схожие актерские судьбы. Обе побыли в Америке, обе не сыграли больше ничего заметного. Только Негода совсем пропала, а Петрова нашлась в режиссуре. Она умная, сильная, неугомонная, ей еще подвернется точка опоры, чтобы перевернуть землю.
 "Маленькая Вера" выглядела угловатой пацанкой рядом с героиней "Воров в законе", но показалась пронзительнее Анны Самохиной. Потому что воплотила личность мятежную и самостоятельную. Вторая же предстала мужской утехой, не достойной индивидуальных запросов. Самый эффектный момент - ее выход в кадр а-ля Кармен. Но это все равно, что передача "От всей души", где музыка доигрывала тему, заполняя пробелы. Продолжение последовало в "Интердевочке". Елена Яковлева довела провинциальный образ до совершенства. Кино заговорило с акцентом. Из мужчин в этом преуспел Николай Добрынин.
 Вспомним остальных "кинодив" поименно.
 Ксения Качалина. Нервическая особа с разлетом бровей и подвижной мимикой. Как много я о ней навоображала после фильма "Нелюбовь". Она тогда точнее всех последующих воплотила героиню, написанную Ренатой Литвиновой. Наверное, потому, что скопировала интонации самой Ренаты, ей пришлась впору та мимолетность, которую сотворила сценаристка. Мне говорили: да это не актриса, а девочка с помойки. Я заводилась: но как вдохновенно она выражает эту помойку! С какой страстью! Она мерцала над грязью, как существо, к которому дурное прилипает на краткий миг, на пробу, а потом отваливается из-за отсутствия привязанности. Она была не пришитой ни к какому месту. Дикой, как Маугли. Наверное, совместная жизнь с ней Ивана Охлобыстина была и для него немалым испытанием. Когда он подался в особенную религиозность, Ксения оказалась тяжким грехом. Говорят, ее сущность сожгли наркотики.
 Евгения Добровольская внешне напоминает Качалину. Только крепче. Как молодой дубок. Ей было послано испытание в лице Михаила Ефремова. Тот еще покой и семейная складность! Они расстались, потому что она оказалась психически здоровее? Надеюсь, что выбралась не пострадавшей. Актриса простая, без Качалинской надломленности. Она легко воплощает норму.
 Елена Шевченко ("Сирота казанская") - постарше, и умело сочетает болезненную хаотичность и будничную вялость. В среднем выходит напряженная монотонность. Намек на сумасшедшинку на фоне крестьянской основательности.
 У Чулпан Хаматовой глаза любознательного зверька. Время еще вылепит из нее невесть какую усталую женщину. Пока это просто милашка с поверхностными реакциями. Она простодушна, как капкан, который клацает зубами, потому что таким его придумали. Ей не обязательно замечательно играть. Ей достаточно глядеть. Елена Коренева в "Романсе о влюбленных" тоже выигрывала крупными планами, даже без реплик. Трудная судьба у таких актрис по мере их старения - с годами глаза тускнеют.
 И красота вянет, не оставляя шансов на дальнейшую жизнь. На Ирину Алферову больно смотреть. Говорят, ее сейчас фотографируют только через специальные фильтры. За Евгению Крюкову переживаешь. Подобные дамы хороши, как украшения. Висит одно выходное платье в гардеробе - утеха для самолюбия. Красавицы создают атмосферу вокруг героев: как невольница владеет опахалом, так Евгения Крюкова распускает волосы по подушке. И судачат не о том, как сыграла, а было у нее что-то с партнером или не удалось.
 Ингеборга Дапкунайте сражает заморским акцентом. Помню ее давнюю роль в фильме "Осень. Чертаново", где она играла странную перебежчицу от одного мужчины к другому, закончившую потерей всего. Это ее миссия в нашем кино - будто Мата Хари, которая то ли шпионка, то ли танцовщица, то ли просто женщина легкого поведения. Нет в ней определенности, но нет и интриги, чтобы допридумывать. Мата Хари - плод нашего воображения, потому что далека и не жива. Ингеборга за границей кажется вожделеннее, чем ее экранные воплощения здесь. Она холодна, как пустота. Но даже Снежная королева у нее вряд ли получится. Слишком легковесна внешне, не величина. Какие авансы ни подбирай к нынешним актрисам: великолепная, загадочная, умопомрачительная, - не тянут. Внутренней суеты много.
 Чем покорила в свое время Татьяна Друбич? Умела притвориться на экране спокойной. Умела обратить внимание, не добиваясь этого специально. Молча. Не хлопоча лицом и телом. А нынешние мельтешат, как участники тараканьих бегов. Их киновсплески - будто одноразовые средства гигиены. Вторичное использование напрягает самоплагиатом.
 Мне говорят: Инна Чурикова и Татьяна Доронина везде одинаковы. Но какова сила воплощения! Какое выворачивание себя и меня наизнанку. Какая беспощадность. А богатство нутра? То ли книг больше читали, то ли размышляли активнее, то ли делали их другие люди, с иным наполнением. Почему о сегодняшних язык поворачивается сказать - вертихвостки, а о тех даже в состоянии ярости не подумаешь так?
 Вот Маша Шукшина якобы нашла себя на телеэкране в передаче "Ищу тебя" - работает жилеткой, подушкой, задушевной подружкой. Словно подросшая "Аленушка" с шоколадки. "Сладкая женщина" Наталья Гундарева до сих пор приятна достоинством и глубиной, до сих пор играет так, что приникаешь к ней с доверчивостью младенца к материнской груди. А Мария Шукшина повторяет историю Натальи Андрейченко. Была полновесная - вдохновляла мужчин. Похудела - обнажилась стервозность. Есть в ней хмурость расчета и недалекость ума.
 Как в Екатерине Редниковой, сыгравшей в "Воре". Может быть, актрисе не следует быть умной. И даже умствующей, подобно Алле Демидовой. Но в таком случае она должна иметь талант. Или хотя бы фактуру. Должна быть переливчатой не внутренне, так внешне.
 У Ирины Апексимовой замечательная фактура, но нет актерских способностей. На театральной сцене она никто. Кино могло бы впитать ее яркую, хищную внешность и низкий, сексуальный голос. Только нет умелых режиссеров, которые бы удачно этим воспользовались. Ей нужно четко обозначить рамки: от сих до сих пройти, вот так и эдак сказать, смотреть туда-то. То есть поставить в кадре, включить звук, и не дозволять своеволия.
 Юлия Рутберг и Оксана Мысина, наоборот, куда мощнее воплощают себя в театре. Кино их не видит, а зря. Гениальные актрисы. Могут одухотворить все, даже телефонный справочник.
 Амалия Мордвинова - удивительный трагикомик. С живучестью плюща, который истребить можно только с корнями и то не гарантировано. Наша Моника Витти. Рыжеволосая бестия и большая умница. С низким, будто чуть хрипловатым голосом, который ударно выправляет каждую фразу на смешное или печальное. Интересная особенность актрисы: ее зеленые по жизни глаза на экране обычно выглядят то коричневыми, то еще какими-то, к чему бы это? К тщательно закамуфлированной под пристойность бедовости? У нее запал ракеты, готовой ринуться в космос, не дожидаясь экипажа.
 Такой представлялась после "Страны глухих" Дина Корзун. Не знаю, в какую сторону ей надо вывернуться, чтобы не повториться. То, что она играет на театральной сцене - варианты Яи. Ей подходит определение "странная", или "странница". От погружения в себя она, кажется, испытывает такое же удовольствие, как от игры.
 Есть еще сестры Полина и Ксения Кутеповы. Рыжеволосые близнецы, из которых Полину снимают чаще, хотя разницы, когда они играют вместе, не заметно. Это трогательно бормочущие создания, стесняющиеся изрекать что-то свое, помимо написанных кем-то реплик. Живые в шалостях, замороженные в ответственных ситуациях.
 Есть Елена Корикова ("Барышня-крестьянка"), хрупкое существо, которое ничего не несет, кроме пухлых губ и острого носа. Она пикантна, как неожиданный десерт - не для еды, для любования. У нее внешность фотомодели, одинаково успешно навязывающей хоть обувной крем, хоть светильник.
 И наконец Рената Литвинова, наиболее свободная из рабынь. Потому что готова обжить любую ипостась, без жеманства и преувеличенной гордыни. Ей доставляет наслаждение любое новое знание о себе и окружающих. Она и там надкусит, и здесь приостановится. Все в копилку, все переплавится. Она не считает себя актрисой и никаких амбиций по этому поводу не питает. Просто время затребовало ее лицо для само-обозначения. И она принесла себя в жертву. Нужна блондинка? Пожалуйста. Хотите полушепота и придыханий? Извольте. С такой необременительной иронией, что от ее кинооблика веет приключением. И если б сама Рената не посчитала это преувеличением, то после Татьяны Друбич видится именно она.
 Это те, о ком вы хотя бы слышите. У нашего кино женское лицо. Не только у нашего, конечно. Но у нашего особенно. Как мы обычно говорим? Эпоха Веры Холодной. Эпоха Любови Орловой. Татьяны Дорониной. Аллы Демидовой... Да, были и Иван Мозжухин, и Сергей Столяров, Николай Крючков, Михаил Жаров. Но приятнее ведь, когда время прекрасно и женственно. Потому что мужественная пора отдает стихийным бедствием вроде войны. Впрочем, и ту символизировала Родина-мать. А 90-е - эпоха временщиков.
 Они кучкуются. Их так и представляешь - группа молодых и обнадеживающих. Иногда кого-то вдруг обзовут звездой. Она смущенно поежится и проговорит скоренько, чтоб не очень запомнили: ну какая я звезда, я еще не волшебник, я только учусь. А самой небось кричать охота: да научилась я уже! Умею многое! Только дайте! Они охочи до работы. И в надобе своей готовы припасть к любому источнику, лишь бы ссохшиеся губы обмакнуть в текст. Да хотя бы в "Кушать подано". Они могут примирить себя с любой мизансценой. Легко разденутся, объяснив это творческой необходимостью и доверием к режиссеру. Они простят ему все, потому что сегодня, как, может быть, на заре отечественного кино, режиссер - хозяин актрисы.
 Они мысленно пишут любовные письма кинематографу: заметь меня, я вся твоя. Девочками, наверное, любовались лицами звезд на экране и грезили: я буду там! Они пробились сквозь все преграды, чтобы добраться до профессии своей мечты, а она оказалась невостребованной. Кино, которое их поманило, исчезло. И они не проснулись в цветах и овациях. Да, есть другие прожектора для мотыльков 90-х. Они наиграются в театре, бегая с площадки на площадку и прибиваясь к любой труппе, которая хоть что-то репетирует. Наулыбаются с глянцевых обложек не массовых журналов. Наобщаются в ночных клубах, согреваясь иллюзией востребованности. И состарятся без кино. Оно выживет и воспрянет. Но с другими актрисами. Более свежими мечтательницами.
 Им раздают награды и звания за то, что могут еще сделать. Если успеют до следующей группы. Потом будут подавать за то, что могли сделать. Но помешала объективная реальность: кризис, кризис, кризис... Как в притче о возрасте женщины: девочка, девушка, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина, бабушка умерла.
 Прав Иван Дыховичный в документальном фильме "Женская роль". Последняя эпоха в кино олицетворена Татьяной Друбич. Пришедшие за ней - массовка. Не в унижение им. Не в заслугу только ей. Татьяне Друбич повезло с обстоятельствами. У нынешних пора сиюминутности. Только здесь и сейчас. Они нетерпеливы, как само время, похожее скорее на кнут, чем на пряник. Амалия Мордвинова не хочет ждать ролей в престижном Ленкоме, она хватается за антрепризу: чаще, больше, разнообразнее. Выше, дальше, быстрее. Они действительно спортивны: и внешне, и внутренне. Всегда в форме, на старте, в прыжке. Елена Корикова снимается в музыкальных клипах. Она верит, что играет. Екатерина Редникова прибилась к театру. Дина Корзун и Ирина Апексимова - во МХАТе. Чулпан Хаматова - в "Театре Луны" и "Современнике". Наталья Петрова - в антрепризе. Сестры Кутеповы у Петра Фоменко.
 Но кто их там видит? Театралы. Это не та публика, которая выстаивала очереди за билетами на Любовь Орлову, Татьяну Доронину, Инну Чурикову, Татьяну Самойлову, Наталью Фатееву. Вот когда была любовь. Признания от моряков дальнего плавания, заключенных, космонавтов. Мешки писем после каждой роли. Фотографии кинокрасавиц вырезали из журналов и вставляли в рамки, как картины. А теперешних интервьюируют часто, одновременно все издания, но мало кому знакомы имена тех, кого тужатся представить звездами. Сначала любовь - потом желание узнать что-то о личности. А когда так: да, имя вроде слышал и лицо вроде мелькало - то сколько сможешь выворачивайся наизнанку, все равно не останешься в памяти. После одной роли телевидение и пресса готовы затерзать актрису вусмерть, будто не верят, что она умудрится еще где-то сверкнуть. И есть правда в этом неверии.
 Всматриваешься в них и думаешь: до чего знакомы. Каждой можно подобрать подобие из прошлого. Они не повторяют. Они продолжают. Но сравниваешь с большей теплотой к тем, бывшим. О тех волнуешься: где-то теперь? Эк, жизнь поломала. А этим-то каково?! Да они еще ничего не сделали, чтоб за них сердце болело. Дадут ли им сделать? Кто? Да обстоятельства, чтоб их. Ведь могучая кучка подобралась. И Татьяна Друбич еще снимается.
 Легко, конечно, обозначить десятилетие женским именем. Но это такой мужской подход ко времени и пространству - переложить ответственность на слабый пол. Ведь с молодыми актерами - тот же сумбур. Но это уже другая история.
 
 
"Рога и копыта" идеальной актрисы
(очерк об актрисе Ирине Климовой написан в 1998 году)
 
 На поверхности ее облика ничего героического, особенно на экране: маленькая и глазастая. Но в глазах - характер. И небо. Они у нее синие. У актрисы Ирины Климовой.
 В 1990 году телевидение показало фильм «Рудольфио» по рассказу Валентина Распутина. О любви девочки Ио к взрослому обычному Рудольфу. Она была стойким оловянным солдатиком, который раздувал вокруг себя пожар, чтобы спасти возлюбленное создание, и прежде всего - растопить лед его обыденности. На голову человека с размеренной, привычной жизнью свалился Маленький принц, принцесса. И одарила таким чувством, что свидетели до сих пор пребывают в завистливом блаженстве. А тогда ей просто дали приз на фестивале телевизионных фильмов. За мужество любить, как в последний раз.
 У кого-то это, может, и проходит с детством, а она по-прежнему способна смотреть на человека, отрывая его от земли. В телесериале «Зимняя вишня» ее героиня явилась закатной любовью персонажа Виталия Соломина. Деловитая риэлтерша, чья жизнь - недвижимость, в сценарии была другой - рослой тетей по прозвищу «Слоник». Ирония обернулась нежностью, когда в образ вошла Ирина. «Тетя» стала хрупкой и милой, а ее энергичные действия по устройству быта любимого вызвали у мужской части зрителей тоску утопающего по такому спасательному кругу. Некоторые актрисы говорят, что с Виталием Соломиным трудно играть любовь: смотришь ему в глаза, телепатируешь чувство, а его зрачки или сквозь тебя глядят, или вглубь себя ускользают. А «Слоник»-Климова просто подобрала этого потерянного на тот момент мужчину и понесла на своих маленьких руках в нужном себе и ему направлении. Наверное, так же она потом замуж выйдет. Не в фильме, в жизни. В телесериале «Петербургские тайны» Долли Шиншееву пришлось переписывать под Климову. В тексте было: некрасивая, глупенькая, пустенькая. Разве ж это она? С какой осанкой она там существует, как провидит замыслы семейства Шадурских, желающих поправить финансовое положение за ее счет, подбросив в женихи наглого сыночка Вольдемара. Как ликует женское население, когда она отказывает ему во взаимности. Да разве могла такая девушка купиться на ложь.
 В ее глазах - женский трагизм, который сродни детскому отчаянию степенью серьезности и исключительности. Когда она улыбается, правый глаз у нее все равно грустит, а правая бровь надламывается. Сосредоточенная маленькая женщина. Энергичный продюсер собственной судьбы. Она водит машину, как воплощение цели данного путешествия. Это цель сидит за рулем и смотрится в лобовое стекло, словно в зеркало. И живет так: не отвлекаясь. Выбирает одно - и отдается ему всеми способностями и помыслами. «По знаку Зодиака я Овен, а по году Коза. Сплошные рога и копыта. Но Овен нетипичный, у меня сочетание стихий - земноводное. А если б было активное огненное начало, я сжигала бы вокруг себя очень много ситуаций. И окружающим затрудняя жизнь, и себе тоже. Овен - это очень упрямый человек, он идет напролом и долбит, пока не обломает все, что у него есть. Я иду напролом, но при этом понимаю, что лоб надо все-таки поберечь. Иначе жить нечем будет».
 Герой - это не амплуа, не видимость. Это суть игры, замысел жизни. Мы спасаемся в герое. А он? В профессиональном владении собой. Героизм - это потребность родиться, несмотря ни на что.
 Роды были трудными. «Мама трое суток не могла меня вытолкнуть. Был даже момент, когда решалось: либо она, либо я. Конечно, выбрали ее. Но произошло чудо - вмешался врач, как мне потом рассказывали, молодой и прогрессивный, он решил испытать новый вакуумный прибор, все равно другого выхода не было: либо вытаскивать меня по частям, либо что-то придумывать. Он попробовал - и получилось. Правда, у мамы была даже клиническая смерть, когда меня тащили». Она родилась, благодаря прогрессу. Или выдумке. Ее выдохнули, как придумали. Мир захотел, чтобы она жила.
 На столичном проспекте Мира, где стоит Дом моды Вячеслава Зайцева, был двухэтажный купеческий особняк с двумя коммуналками - по одной на этаже. Человек сорок сталкивалось в длинном коридоре, выходя из своих комнат. Старинные залы превратили в клетки. И когда шестилетняя Ира разглядывала лепнину на потолке, она упиралась в обрывки узоров - остальная красота пряталась на чужой территории. Можно было бесконечно фантазировать, каков орнамент дальше. Их комната делилась на две части: в одной бабушка с дедушкой, в другой она с родителями. «Мама по первой профессии учитель химии, но работает в научно-исследовательском институте химиком-технологом. Они изобретают ткани, которые используют в салонах самолетов, из них делают костюмы для пожарных, космонавтов. А отец - экономист, много лет работал в Госплане СССР, теперь в правительстве Москвы трудится. Бабушка тоже дома не сидела. Поэтому заниматься мной было некому. Я прошла все общественные институты: пятидневки, продленки, пионерские лагеря. Из лагерей все время, помню, писала: заберите меня отсюда! Мне трудно было среди сверстников. И я хотела, чтобы детство побыстрей прошло, лучше б его вообще не было, хотелось быть взрослой, самостоятельной».
 Ирина любила философские сказки о цветах Натальи Сац. В них были красота и смысл, то, что она, возможно, выглядывала в лепнине на потолке. Андерсен, Перро, русские народные, «Три мушкетера», «Всадник без головы», «Овод»... «Районная школа, где я училась, была с физико-математическим уклоном. Но там была интересная театральная студия. Я пришла туда в восьмом классе. Всегда хотела быть артисткой, как родилась, наверное, так и захотела. Стихи читала, песни пела, вся художественная самодеятельность стала полем моей деятельности. В студии я играла Золушку, Хозяйку в «Обыкновенном чуде», д»Артаньяна в «Трех мушкетерах».
 Параллельно училась в музыкальной школе. «В шесть лет все уши прожужжала родителям, что хочу пианино, хочу играть, и они узнали, где находится школа. Как-то мы с папой гуляли недалеко от нее, и я затащила его просто спросить, как туда принимают. Мы попали на вступительные экзамены. Меня буквально втолкнули на прослушивание. Я спела про Чебурашку, повторила какую-то мелодию и оказалась зачисленной. Семь лет проучилась в классе фортепиано. Поначалу меня невозможно было оттащить от инструмента, особенно пока осваивала нотную грамоту. А потом появилась преподаватель, отличавшаяся жестокостью к ученикам и постоянно била нас то по рукам, то по спине. Линейкой. Я протестовала тем, что не выполняла домашние задания. Но однажды эта женщина заболела на несколько месяцев и нам дали другого педагога, которая нашла ко мне подход. Я существо анархичное: когда мне давали выучить сонату, я преображала ее в романс. А если учесть, что папа писал стихи, то мы с ним сидели и просто-напросто сочиняли песни. И на уроке я исполняла какие-то свои вариации вместо задания. Мне нравилось импровизировать. Новая преподаватель поддержала меня, даже предлагала рисовать музыку, что мне очень нравилось. Потом выздоровела прежняя учительница - и я пошла забирать документы, сказала: не хочу к вам больше ходить. Из школы позвонили родителям, стали уговаривать: пусть девочка доучится, последний год остался, чтобы диплом получить. Но я все равно сделала по-своему: на занятия не ходила, а пришла на выпускные экзамены и сдала их».
 В театральное училище имени Щукина она поступила, потому что не знала про другие, думала, что оно одно в Москве. «На прослушивании я читала рассказ Чехова «Мальчики», услышала его в каком-то концерте, и мне понравился. Он такой звонкий, задорный. А я в семнадцать лет выглядела, наверное, на тринадцать, поэтому мне нужно было что-то из репертуара «Пионерской зорьки». Еще читала басню Крылова, по-моему, «Лжец» и подготовила стихотворение «Кони», очень женское, мне посоветовали его заменить, потому что в моем исполнении оно, видимо, звучало смешно. И я заменила на отрывок из «Братской ГЭС» Евтушенко. Свои домашние репетиции я никому не показывала, стеснялась. До сих пор так: пока сама что-то не сварю и не буду уверена, что это пристойно, не покажу. Не люблю неподготовленной ситуации со своей стороны». Она поступила и потому, что не ведала, насколько это сложно. Даже информация о количестве человек на место ее миновала.
 В училище она находилась в шорах учебы. Поставила задачу стать артисткой. И становилась. Дипломными работами были Элиза Дулитл в «Пигмалионе», Тоня Туманова в спектакле «С весной я вернусь к тебе» по мотивам романа «Как закалялась сталь» Николая Островского, бездомная собака в постановке «До свиданья, овраг» - на показе особо чувствительных женщин приходилось выводить из зала, так сильно они рыдали. В «Зойкиной квартире» она играла не Зойку: «По амплуа не тянула».
 - А какое у вас амплуа?
 - Сейчас, наверное, героиня. Я всегда к этому стремилась, причем, приходилось доказывать, что я широкопрофильная героиня. Меня же пытались засунуть в роли мальчиков-девочек. Сопротивлялась руками и ногами. Потом я узнала, что Евгения Симонова тоже этим занималась в свое время. Глянут на внешность и припечатают ярлычок на всю жизнь. Поэтому, когда выпадала возможность самостоятельного отрывка, я брала что-то очень женское, у меня вечно были какие-то поломанные судьбы, уходы из семьи, аборты, трагедии... И постепенно мне поверили, стали давать роли, где присутствовал характер.
 Она могла бы невероятно убедительно сыграть Мальчиша-Кибальчиша с его отчаянным оптимизмом: «Нам бы только день простоять да ночь продержаться!» Или же героиню романа болгарского писателя Павла Вежинова «Барьер». Девушку, которая умела любить, как никто. И летать. И погибла от невостребованности, чтобы не навредить своим даром любимому.
 Ирина начала сниматься в кино на втором курсе. Ее фото попало в картотеку «Мосфильма». В первой картине - «Трава зелена» - играла дочку в семье главных героев. В многосерийной телевизионной ленте Свердловской киностудии «Молодой человек из хорошей семьи» была девочкой с телепатическими способностями, умевшей слышать чужие мысли. Только она считала, что это болезнь, и изо всех сил пыталась стать абсолютно нормальной.
 После Щукинского училища ее звал театр имени Вахтангова, ТЮЗ, Центральный детский, оба МХАТа, Ленком, где сразу предложили Кончитту в «Юноне и Авось». И посвятили в закулисные интриги. В тот период «съедали» Елену Шанину. Отнимать у нее роль Ирина не захотела. Альма-матер - театр Вахтангова - «плохо себя чувствовал»: «И мне очень трудно было представить, как я стану работать со своими педагогами. Мне казалось, что останусь вечной ученицей и не смогу преодолеть их авторитета». Ее учили Алла Александровна Казанская, Народная артистка России, Лариса Алексеевна Пашкова, Вера Константиновна Львова, знавшая самого Вахтангова, Катин-Ярцев, Ширвиндт, Юрский...
 И пошла Ирина Климова в театр имени Моссовета, где работали ее любимые: Орлова, Марецкая, Раневская, Плятт... И главный режиссер спросил: вы готовы делать в театре все, в том числе годами играть в массовке? Она сказала: да. Как венчание: и в горе, и в радости, пока эти горе и радость будут. В массовках она не играла. «Иисус Христос - суперзвезда» (Мария Магдалина), «Кин, или Гений и беспутство», «Кафе Превера», «Максим в конце тысячелетия». Везде заметные роли. После «Иисуса» стали придерживать как артистку для музыкальных постановок. Тогда это обижало: «Я пришла говорить, а не петь». В 1989 у нее случилась любовь. Стремительная и поэтичная. Пронзило так, что стихи начала писать. Потом все ушло. И любовь. И стихи. Как выкашляла. А в детстве дневник вела, но когда мама нашла и прочитала, выбросила, как предателя. И больше не заводила.
 В 1993 году, через пять лет работы, Ира ушла из театра. Это время, когда залы простаивали без публики, и спектакли отменяли за неимением нуждающихся в них. «Терялся смысл профессии. Я не понимала, для чего я, если никто не смотрит». Она вышла замуж за актера Валерия Боровинских, работавшего в театре «Летучая мышь». Познакомились на репетициях мюзикла в антрепризной труппе. Спектакль так и не выпустили, зато семью создали. Будущий муж поначалу внимания на нее не обратил, а она с первого взгляда как приговоренная стала: этот человек нужен ей рядом хоть кем. Или она ему нужна. Несколько лет спустя ей приснится видение, где она будет пышнотелой итальянкой, изо всех возможностей содержащей детей: двое в итоге выжили, а третий - самый маленький - умер. Он был похож на Валеру. Она проснулась, посмотрела на спящего мужа и поняла свою карму. Тогда же он говорил: сиди дома, занимайся семьей, разве я не прокормлю. Она сидела. «Из киношной обоймы тоже вылетела, потому что как раз шла волна чернушных фильмов: наркомания, проституция, раздевания сплошные... - я много отказывала. И ко мне просто перестали обращаться. Энергию девать было некуда, и я обрушила ее на мужа. Так что он сам стал меня выпихивать из дома: чего ты сидишь, иди куда-нибудь, работай! И мне повезло влиться в актерскую бригаду, куда входили оба Виторгана, Володя Стеклов, Женя Меньшов, Ира Малышева, Марина Яковлева, Наталья Крачковская. Мы гастролировали с программой, где каждый делал, что мог. Я пела. Переписала у подружки, которая работала в женской группе, кассету с ужасными попсовыми песнями. И пела вживую под «минусовую» фонограмму. Хоть какое-то дело и заработок».
 В 1995 году она подумала о себе на эстраде. Не карьеру сделать, а гармонию в жизнь внести. Если театр оставлен, кино - время от времени, а петь получается и нравится, то почему не делать это профессионально? Ирина трудилась над этим «профессионально» три года. Осваивала новую для себя стихию, доверялась и обманывалась, теряла людей и деньги. На интуицию у нее жалоб нет, но в каждом, кто протянет руку помощи, сходу выделяет хорошее, затыкая рот дурным предчувствиям. Теперь у нее есть компьютер с астрологической программой. И она нет-нет да составит гороскоп человека, встреченного на пути: насколько их натуры пересекаемы и какие вред или польза возможны от сотрудничества. Так она собирает команду. Компьютером овладевала сама: почти год стучала по клавишам, пробуя, ошибаясь, пока не поладили. За рулем автомобиля себя не мыслила, но однажды задалась вопросом: а почему, собственно? И машина поехала в нужном ей направлении. Самообучающийся субъект желаний.
 В 1998 она выпустила песенный альбом «Я так устала ждать», сделанный, как старинная лепнина на потолке, как «цветочные сказки» Натальи Сац, как детские сны.
 Оттого ли в них летаешь, что растешь? Даже не обязательно взмываешь вверх. Можно прыгать с самых высоких ступенек и удачно приземляться. И дух замрет не от славного возвращения на землю, а от путешествия по воздуху, от невесомости. Только потому, что наши тела вытягиваются, и мысли парят? А потом мы, что, начинаем съеживаться, усыхать, если на те же самые высоченные ступени карабкаемся в снах из последних сил, а они еще неподъемнее становятся ночь от ночи? Как бы совместить жизненный опыт с невесомостью? Чтобы остаться в полете, когда есть уже знания? Или они так тяжеловесны, что не держат в небе? И тащишь свое богатство вверх, потому что нет безмятежности при мысли о приземлении. Нет легкомыслия в страхе за жизнь.
 Однажды Ира увидела сон, как кусочек из прошлой жизни. Она была молодым человеком, очень похожим на собственного ее мужа. Кажется, в эпоху рыцарей, возможно, в Англии. Юноша шел по коридору какого-то госпиталя со стеклянной стеной, за которой на столах лежали то ли трупы, то ли люди в забытьи. У одного существа что-то странное творилось с головой - бледно-желтого цвета лицо ежесекундно деформировалось, будто его распирало изнутри. Существо явно мучилось, но не кричало. Потом юноша очутился на краю оврага и увидел этого мученика по другую сторону - его вели стражники, видимо, желая уничтожить. Увидев юношу, нежелательного свидетеля, они кинулись за ним в погоню. Он добежал до своего замка, примыкавшего к горе, и начал подниматься по длинной башенной лестнице с ужасно высокими ступенями, на каждую приходилось карабкаться, подтягиваясь на руках. На помощь юноше подоспела его стража, и затеялась перестрелка. Очень интересным было оружие: деревянная палка с кованым железным кругом, на котором расположены стрелы. Требовалось каким-то образом зажечь внутри палки огонь, круг вращался и стрелы вылетали в нужном направлении, поражая врагов. Несколько дней она потом ходила, переживая угрозу своей жизни, как совершенно реальное событие. У нее и песни - будто сновидения, прошлые воплощения. Может быть, сейчас они - ее стрелы. А огонь она разводит внутри себя.
 Голос Ирины затягивает, словно аэродинамическая труба, и обволакивает душу атмосферой Нового года, первого весеннего дня, бабьего лета. Голос-чаровник. Он - как могучий белый гриб: кажется, если бы не шляпка, то ножка еще длилась бы и длилась, росла ввысь, но шляпка не столько укорачивает возможности, сколько прикрывает от разрушительных стихий. Голос приседает под облаками в реверансе почтительности. Есть ли что-то выше неба? Так балерина неминуемо опускается с пуантов, потому что дальше некуда. Голос Ирины - это шепот счастья, которое склоняется к твоей подушке и объясняет что-то про жизнь. В разговоре он юн и звонок. В песнях многоопытен и шершав.
 В первом видеоклипе «Детский сон» певица выглядела замороженной, как слеза ребенка: душа, в окружении холодных механизмов. Ей, когда увидела, захотелось убежать от клипа, как от тех монстров, что окружают ее там. Переделать не дали. Следующие два придумывала сама. «Я вздохну глубоко - и все пройдет.» Ее песни об этом. Мечта Ирины - приобщиться к исцелению людей музыкой. Такие мелодии и слова исполнять, чтобы детей в утробе, как цветы, выращивать. Прикладываешь наушники к материнскому животу - и воспитываешь личность. Поешь будущее. Чтобы оно рождалось без угрозы для жизни.
 Эстрада нынче - как котел, плотно закрытый крышкой. Гроб кипящий. В том гробу - молодежь. Но Ирина Климова верит, что однажды под бой часов пар вырвется, крышка уступит, Золушка выйдет замуж за принца, потому что «никакие связи не сделают ножку маленькой, душу - большой, а сердце - справедливым.» Вот она и явилась: кипеть и вырываться. Ей тридцать - и она оптимистка. Своевременная героиня, верящая, что ПОБЕДИТ ПРОФЕССИЯ, если только день простоять да ночь продержаться.
 
 
Лолита, которую мы потеряли
(интервью с актрисой Ириной Климовой опубликовано
в журнале «Кутузовский проспект» в 1999 году)
 
 Вы видели ее в «Зимней вишне» и «Петербургских тайнах».
 Она была блистательной Магдалиной в рок-опере «Иисус Христос - суперзвезда».
 Вас наверняка пронзили ее видеоклипы на песни «Детский сон» и «Романс».
 Ирина Климова рассказывает о себе так откровенно, как это делают дети и настоящие артисты.
 Она может сыграть и Джульетту. Она может сыграть все роли, требующие очарования юности и женской прозорливости. Но она уже сыграла Лолиту, сама того не ведая. Десять лет назад. В телефильме «Рудольфио» Ирина появилась пятнадцатилетним созданием (актрисе тогда было 22) со странным именем Ио, которое обрушилось на вполне рядового Рудольфа со своей влюбленностью. Лолита наоборот. Она пыталась оторвать от земли мужчину старше себя на жизнь, а то и две. Глазастая девчонка, уверенная в праве делать других счастливыми, несмотря на их сопротивление. В чем трагедия Лолиты? Мужчина хотел, чтобы она никогда не взрослела, но в ее годы мечтаешь выглядеть старше, влюбиться в десятиклассника и чтоб он находил тебя достойной взаимности. В чем драма Ирины Климовой? В ней видели маленькую, а она настаивала на взрослом отношении. Такова ее Слоник в «Зимней вишне». Деловитая риэлтерша, устраивавшая судьбу героя, как очередную сделку с недвижимостью. Но по любви! Такова Долли в сериале «Петербургские тайны». Согласна заключить брак с мужчиной, который к ней равнодушен, потому что любит сама. Ей кажется, что сможет любить за двоих при условии его покорности. Гумберт молился бы на нее. Или убил?
 Особые приметы. Глаза синие, брови надломленные, скулы широкие, волосы - пшеница в инее, шипящие произносит так сочно, будто целует. Возьмется повести вас через мрачный, опасный лес, не ведая дороги. Плакать от отчаяния будет по ночам в гордом одиночестве, втайне от всех. Каждое утро станет внушать вам веру в скорое прибытие и сама поверит в это первая. И засияет глазами, как доктор, призванный облегчать чужие страдания, потому что его собственные волнуют только его. Но для них остается ночь.
 
 - Ира, ты каждым своим поступком кому-то что-то доказываешь?
 - Может быть, я пытаюсь угадать, чего от меня ждут, и не разочаровать. Я замечала, что, когда люди начинали делится со мной своими проблемами, я часто не знала, что сказать, но делала умное лицо и что-то изрекала, только бы не подумали, что я пустышка.
 
 Рождение. Маме не удавалось вытолкнуть ее трое суток. Вытащили с помощью вакуумного прибора. Может быть, девочка очень хотела быть, а мама сомневалась? У них до сих пор отношения одноименно заряженных частиц.
 
 - Я долго просила родителей подарить мне братика или сестричку, а когда поняла, что этого не будет, попросила щенка. Купили. Он был совсем крохотный, его надо было из соски кормить, я побежала за ней в аптеку через дорогу и чуть под машину не попала - ничего не видела от счастья. Собака прожила у нас двенадцать лет, и я сильно убивалась, когда ее не стало. Кошек терпеть не могла. Зато сейчас у меня их три. Катю - персидскую дворянку - мне подарил Валера, муж, чтобы я не скучала. Второго кота купили, чтобы не скучала Катя. Потом у них родились котята, и мы одного оставили. Чтобы мать не тосковала, хотя материнский инстинкт у нее очень быстро иссяк. Я же стала кошачьей акушеркой и лекарем: дворовые кошки приносили мне под дверь новорожденных, чтобы я их выхаживала.
 
 Она готова принять в себя любую ситуацию и обжить ее. Не любила кошек - полюбила. Увлеклась, втянулась. Раз это кому-то приятно. Мужу, например.
 Первая любовь. К имени Валера она привязана с детства. В пять лет влюбилась в соседа по коммуналке - Валеру. У него были усы и мотоцикл. Что из этого ее возбуждало, не помнит. Сейчас растительность на мужском лице ей безразлична.
 Родители. До седьмого класса ей запрещали покидать пределы двора. И она послушно не выходила. Потому что за ослушание наказывали плетеным ремнем. Помнит, как помешала папе смотреть футбол, канюча, что по другой программе мультфильмы. В результате отлетела к балкону, ударившись о стену. В родительском доме Ирина о многих хозяйственных делах не имела понятия, откуда, например, бралось чистое постельное белье. Это было на маме. Она же пресекала попытки дочери научиться готовить ревнивым восклицанием: что, уже пора? Подразумевая ее замужество и свою потерю. Дочь чувствовала себя предательницей.
 
 - С мужем мы долго жили в комнате без мебели. Был только матрас на полу. Но я совершенно не замечала, что это мало похоже на дом, пока вдруг не очнулась и не увидела, как черны от грязи стены, и никто не собирается их отмывать. С тех пор каждое утро мою пол, очищаю одежду от кошачьей шерсти, не могу остановиться...
 
 Замужество. С Валерой она познакомилась на репетициях спектакля, который так и не состоялся. Проходу ему не давала. А он не обращал на нее особого внимания, относясь как к младшей сестре. Дружить, общаться - да, но не семью создавать. Она носила каблуки и мини-юбки, чтобы доказать свою взрослость. Ей казалось, что без этого выглядит совсем девчонкой. Первая объяснилась ему в любви. Наверное, однажды он понял, что с ней лучше, чем без нее, и если для этого требуется обвенчаться, то пусть так. Под венец Ирина рвалась из-за фаты и свадебных фотографий: у мамы они есть - значит и у нее будут! Заимела, положила и успокоилась. В загсе не расписывались.
 Зарегистрированный брак ее родителей превратился в формальность: живут в одной квартире, но продукты в холодильнике держат на разных полках.
 
 - Во мне была такая обида на родителей за все, что они мне сделали и чего не сделали, за все, что сделали друг другу, что я свою семью пыталась создать из мести, чтобы в моей супружеской жизни все оказалось по-другому. А получалось наоборот, потому что я владела их же методами и никаких других не знала. Топала по проторенной колее, была со своим мужем, как мама с папой. Она тоже первые полтора года все для него делала в ущерб собственной жизни, карьере, пылинки сдувала. И вдруг резко задумалась, что подставила, мол, шею, а ее оседлали, и едут, едут, без всякой благодарности. Избаловались. И проснулось чувство жалости к самой себе. Так и у меня. Я не заметила, как лишила Валеру свободы, а потом начала ворчать, что он такой несамостоятельный. Он стал от меня прятаться в себя, чтобы сохранить остатки индивидуальности, окончательно во мне не потеряться. Я его задавила. Относилась к нему, как к сыну, которого по-матерински надо опекать, иначе заблудится и пропадет.
 
 Деньги. Валера два года проработал в риэлтерской фирме, приобрел две квартиры, которые они сдали под офисы. На этот доход и существуют. Хлопотно, правда. Одни квартиросъемщики сбежали, не заплатив. Оставили в пустом помещении компьютер. Ирина решила, что ей послано очередное испытание на самостоятельность: сможет овладеть этой машиной или нет? Научилась, никого не обременяя. Повод для гордости собой. Так было и с автомобилем. Женщины за рулем вызывали у нее уважение. Решительностью и целеустремленностью. Ей важно было доказать себе и другим, что она из их числа. Доказала.
 
 - Какое у тебя актерское амплуа?
 - Наверное, героиня. Я всегда к этому стремилась. А меня пытались засунуть в «мальчиков и девочек». Когда я в семнадцать лет поступала в театральное училище, то выглядела лет на тринадцать, голос был звонкий, задорный, от меня ждали на экзаменах что-то из репертуара «Пионерской зорьки». А во время учебы выбирала для самостоятельных отрывков какие-нибудь трагедии - поломанные судьбы, уходы из семьи, аборты. Все время подчеркивала, что я не «голубая героиня».
 
 Театр. После училища двенадцать столичных театров пожелали принять ее в свои труппы. В Ленкоме сразу ввели на роль Кончитты в «Юноне и Авось». Узнав, что таким способом из спектакля выживают другую актрису, она отказалась от места. В театре им. Моссовета ее привлекла поверхностная атмосфера дружелюбия. А вглубь она и не стремилась. Лишь бы работать не мешали. Ее невзлюбила коллега, чей типаж она олицетворяла, выигрывая молодостью. Коллега пыталась помешать внедрению Климовой в труппу. Но Ирина была убеждена, что место есть каждому, не собиралась ни с кем соперничать и не жаждала вливаться в коллектив. Ей интересно просто выполнять поставленную перед ней задачу. Если она вгрызается во что-то, то по сторонам не смотрит - как бег в аптеку за соской для щенка.
 
 - Больше всего я боялась, что вахтер на входе остановит меня и станет спрашивать документы, потому что не узнает. И как унизительно я буду доказывать, что работаю здесь. На сцене же совсем не волновалась - там была чужая жизнь. Я своей жизни боялась.
 
 В детстве она хорошо переводила иллюстрации, а из головы рисовать никогда не получалось. Наверное, это суть идеального актера. Быть переводной картинкой. В детстве она убегала от семейной атмосферы в маленькие радости: собаку, нарядные платья, музыкальную школу, театральную студию. С удовольствием пела и читала стихи для гостей и на всех утренниках-вечерниках, потому что в эти минуты ее награждали любовью. И мама-папа гордились ею.
 Уход. Сыграв за пять лет главные роли в четырех спектаклях, она покинула театр. Во-первых, случился кризис: публика не ходила. А зачем играть, если на тебя никто не смотрит?! Во-вторых, сложилась самозабвенная любовь с чужим мужем. Она даже стихи начала писать. Его тоже звали Валера. Боль обманутой супруги Ирина ощутит позднее, когда изменят ей. Жизнь прокрутит ситуацию вторично - по заявкам несмышленышей. Чтобы додумала до конца. А тогда ОНА была соблазнительницей. Спасителем явился другой Валера - она привела будущего супруга на главную мужскую роль в спектакль «Иисус Христос - суперзвезда», где пела партию Магдалины. Но его не утвердили. И вот тут Ирина хлопнула дверью. Наверное, так она послала школьную учительницу, которая велела ей, новенькой в классе, в первый же день помыть парты и доску.
 
 - И вот спустя шесть лет ты вернулась в театр. Что же произошло?
 - Соскучилась. Играть-то хочется. Мы случайно встретились с Сережей Виноградовым, и он рассказал о новой постановке, о том, что никак не могут найти исполнительницу. Причем репетировала актриса по фамилии Климова, только звали ее по-другому. По версии руководства, она ушла в декрет. И Сережа сказал, что они с главным режиссером вспоминали про меня. На следующий день мне позвонили из театра и пригласили зайти.
 - Пьеса понравилась?
 - Стопроцентно моя роль.
 
 «Куколка». Пьеса Теннеси Уильямса. Первая постановка на российской сцене. Ирина играет девятнадцатилетнюю девушку, которую выдали замуж за пожилого господина с условием, что он не тронет ее, пока ей не исполнится двадцать. Но в вожделенную ночь мужа опережает другой - молодой и крепкий (Сергей Виноградов). С ним она и уходит. С мужчиной, разбудившем женственность. Потому что своей любовью он пробудил и ее доверие. И она разрешила себе повзрослеть за одну ночь.
 
 - В прошлом году, в день рождения мужа, 8 марта, ты выпустила свой первый песенный альбом «Я так устала ждать». Зачем тебе эстрада?
 - Хочу создать новый женский образ. Если посмотреть на наших певиц, то это чаще всего образ проститутки или полной дуры. Обидно.
 - В «Петербургских тайнах» был эпизод, когда ты исполняла романс, аккомпанируя себе на фортепиано. Но голос как будто не твой. Тебя озвучивали?
 - Нет, это мой голос. И играла сама. Я же закончила музыкальную школу по классу фортепиано. В 16 лет у меня открылось колоратурное сопрано, поставленное от природы. Было время, когда я пела романсы Рахманинова и Беллини. Венгерский композитор Шандор Каллош строил на мой счет грандиозные планы. Под его руководством я исполняла сонеты Данте и Петрарки, он аккомпанировал мне на лютне и мечтал устраивать концерты в старинных замках. Он был раза в три меня старше, и, возможно, относился исключительно по-отцовски, но мне почудилось иное, и я сбежала.
 
 Когда ей говорят, что она красива, умна, талантлива, ей кажется, что это о ком-то другом. Ирина помнит, как стоило ей пройти с мальчиком за руку, она получала в лицо от мамы: «шлюха». В 18 лет пошла с подружкой в церковь и окрестилась. Но крестик носить не может. И никаких украшений не терпит на шее, в ушах, на руках - мешают. Ничего кроме обручального кольца не держится.
 
 - Я знаю, что ты посещаешь психологический курс, тебе интересно разбирать нюансы собственной личности, но, наполняя себя этими знаниями, не вытесняешь ли ты пустоту, которая нужна актеру для ролей, чужих биографий? Ведь говорят, что идеальный артист - незаполненный сосуд.
 - Возможно. Но, думаю, что такова моя судьба - лет через пятнадцать стану психологом. Скорее всего детским. Потому что оттуда все начинается. То, чем мы занимаемся на курсе, очень похоже на то, что происходит на сцене. Новичку может показаться, что люди играют спектакль, но, поскольку он из их жизни, они решают свои проблемы - плачут, смеются, ругаются - по-настоящему, хотя перед ними не их мужья, жены, родители, просто выбираются люди, которые чем-то похожи. И мне теперь гораздо легче разобрать роль, зная законы, по которым мы живем. Мне кажется, что любой хороший артист - психолог по своим внутренним навыкам. Но на занятиях первое время мне давалось все труднее, чем другим: я заставляла себя не играть. Был соблазн притвориться, все подумали бы: о, как она здорово выполнила упражнения! Но результат нулевой, потому что требуется вынуть собственные чувства.
 
 Психологический курс. Поначалу она боялась переживать СВОЕ публично. И профессию нашла удачную, освободив себя для переживаний чужих ситуаций. Так и рождаются актрисы. В том числе из того, что родители несчастливы вместе и бьют тебя, не всегда объясняя за что. Побив ее, мама сама хваталась за сердце. И дочь капала ей лекарство. В собственном замужестве Ирина принималась швырять посуду и кидалась на мужа с кулаками, когда не находила слов-аргументов. Особенно часто это происходило в тот год, что сидела дома, покинув театр. Энергия-то накапливалась. И куда ее девать? После занятий на курсе, куда ее подтолкнула личный астролог, Ирина почувствовала, что любит людей. Всех! Так у нее и бывает: узнает что-то новое - и на этом застывает, топчется, с разных сторон осматривая. А новые загадки-проблемы уже обступают, окольцовывают, вгоняют в тупик. И снова - паника. И - рывок к свободе, свету, знанию. Опять какому-то одному. Но таким способом, по шажку, тоже можно мудреть.
 
 - Какова роль астрологии в твоей жизни?
 - Раньше была очень большая. Когда у меня появился компьютер, я купила астрологическую программу и научилась составлять карты, гороскопы. Себе и друзьям, если просили. Я высчитывала по календарю: нет, сегодня неудачный день, не буду ничего делать. И многого не сделала.
 - А личный астролог тебе нужен как поводырь?
 - Пока - да. Это идет от моей неуверенности и недоверия к жизни.
 
 Астрология. Она сама высчитала точный день и час собственного бракосочетания. Это оказалось воскресенье: загсы закрыты, оставалась только церковь. Венчались в храме Большого Вознесения, где венчался Пушкин. Она была в платье, сшитом вместе с подругой для первого клипа Ирины «Детский сон». Накануне она выступала в нем на вручении музыкальной премии «Овация».
 
 - Почему кино сейчас от тебя далеко?
 - Не знаю! Ужасно переживаю по этому поводу. Я посылаю импульсы в пространство: хочу, хочу сниматься, найдите меня! Был период, когда я очень легкомысленно к этому относилась, отказывала, вместо того чтобы соглашаться на маленькое ради большого. И скорей всего меня подзабыли. И потеряли. Возможно, надо просто отдать в картотеку свои данные, фотографии, и как-то решить этот вопрос.
 - Если бы тебе в театре предложили участвовать в мюзикле, это было бы заманчивее, чем твои одинокие попытки на эстраде?
 - Мне очень хотелось участвовать в мюзикле «Метро», который в апреле начали ставить на сцене театра оперетты поляки. Мне понравилась музыка. Какое-то время я репетировала, но режиссер почему-то посчитал, что эта работа не для меня. Причем основным аргументом был возраст - на ту работу, которую я хотела делать, взяли шестнадцатилетнюю девочку, хотя сцена - это не кино, не думаю, что я так старо выгляжу. И, оказалось, ему не нужна была профессиональная артистка.
 - Ты бы согласилась сыграть Лолиту?
 - Да, несмотря на то что мне тридцать два.
 - Но ты не выглядишь на столько!
 - У меня тут беда случилась в Турции, где мы с Валерой отдыхали. Мне не налили пиво в баре, потребовали паспорт. Не положено наливать до 18 лет. Я подумала: сволочи, пошли бы лучше к польскому режиссеру и сказали, на сколько я выгляжу. Бармен спросил у меня возраст. Я замялась, но решила быть честной: тридцать два. Он в ответ: не верю! Позвала мужа. Подтвердил. Бармен опять не поверил, заявил, что без документа не нальет. Пришлось подняться в номер, принести паспорт, и он долго сравнивал меня с фотографией.
 - Так почему ты сыграла бы Лолиту?
 - Мне нравится ее непосредственность.
 - А стервозность и безжалостное отношение к мужчине?
 - Мужчина сам позволил многое с собой сделать.
 - На что ты готова, чтобы защитить собственного мужа от посягательств других женщин?
 - Теоретически я могу многое сделать. У меня были моменты, когда, сидя дома, я мысленно стирала в порошок эту... девушку. Но практически не делала ничего. Разве что плакала в подушку. Его выбор, его право. Вряд ли я должна вмешиваться. Единственное, что зависит от меня, это постараться сделать так, чтобы он не замечал посягательств других женщин. Но если уж заметил... Если ему лучше уйти, значит, надо отпустить.
 
 Ей нравится и самой быть поводырем для кого-то, кто нуждается в помощи. Но обижает, когда человек отнимает ее энергию, мысли, время, а потом отряхивает перышки и идет себе дальше, как будто не было ее советов, не морочил ей голову, не имел никаких проблем.
 Она говорит: «Я не понимаю проституток. Как можно - без чувств?» Я отвечаю: «Можно. Работа такая - не чувствовать». Но она все равно не принимает.
 
 - Валера до сих пор относится к тебе как к ребенку?
 - Иногда. Но я действительно порой веду себя как ребенок, ужасно безответственно. Доходит до смешного. Вот сейчас я обставляю собственную квартиру. Моему мужу это не нужно до такой степени. И это не его забота. Моя! Но, покупая вещь, я все время думаю: а вдруг это кому-то не понравится? Пока не разозлюсь на себя и не скажу строгим голосом: Ира, хватит, в конце концов кто тебя будет оценивать, кроме тебя самой! Или, например, пошли с Валерой обедать, я заказала салат, попробовала, и он мне не понравился, я ошиблась, нет, давилась, пока муж не сказал: что ты как маленькая, не нравится - не ешь. Но я-то помню, что родители, покупая мне что-то из еды, ругались, если я не съедала, потому что затратили деньги, которые заработали нелегким трудом... В общем, детство никак меня не отпускает.
 
 Дети. Она очень хочет родить ребенка. Больше, чем петь в мюзикле, записывать новый альбом, заводить собаку, обставлять квартиру, даже играть «Куколку». Просто надо же пока чем-то заниматься. Возможно, после рождения ребенка ее отпустит собственное детство.
 

И такой путь
(виртуальная беседа со сценаристом, актрисой, режиссером
Ренатой Литвиновой примерно в 1993 году)

 Ренате Литвиновой было свойственно опаздывать на встречи. Однажды я ждала ее полчаса и едва не ушла, поэтому, когда она наконец появилась, не удержалась слегка упрекнуть, а в ответ услышала беззаботное: а вы в следующий раз тоже опоздайте. Но меня как журналиста вымуштровали так, что опаздывать я не умела, меня изнутри подталкивал какой-то моторчик, который заставлял бежать, если до назначенного часа оставалось мало времени, но, чтобы не прибегать взмыленной и тяжело дышащей, я продолжала приходить даже чуть раньше намеченного, предпочитая ждать самой.
 Правда, однажды я-таки не дождалась Ренату. Мы должны были встретиться у Дома на набережной, так как неподалеку в своем офисе с ней хотел познакомиться человек, который потенциально мог бы помочь ее проектам финансово, а я была посредником между ними. Через час я подумала, что она не придет и покинула место встречи. А на следующий день узнала, что Рената явилась, сама нашла нужного человека (хотя точного адреса я ей не сообщала) и познакомилась с ним, после чего у них на некоторый период завязались взаимовыгодные отношения.
 Но бывало и так, что Рената все-таки не приходила на встречу - не складывалось, настроения не было, что-то другое отвлекало, а поскольку мобильные телефоны тогда еще не внедрили в нашу жизнь, сообщить она не могла, позже мы созванивались, и я слышала: а вы пришлите мне вопросы, и я на них отвечу.
 Вот пример такого заочного общения. Это наше первое с ней интервью, которое было опубликовано в еженедельнике «Неделя» вместе с новеллой Ренаты «Третий путь» (в 1996 году Юрий Грымов снял по ней фильм «Мужские откровения»). Я долго уговаривала главного редактора напечатать рассказ, который он, во-первых, не понял и не принял (такая манера письма и такой сюжет ему как писателю были чужды), во-вторых, «Неделя» не была литературным изданием, так что прозу, пусть даже короткую, редко можно было увидеть на ее страницах.

 - Ваши героини одиноки и не очень добры к мужчинам, почему?
 - Эти героини и к женщинам "не очень добры", и представьте, если бы эти убийцы были бы еще и семейными, а не одинокими? В жизни с разными людьми встречаешься, мне запомнился один человек, видела я его один раз, бледный, заторможенный, привлекательной вроде внешности, но такой... будто бы он и не человек вовсе, а робот. Как-то странно про него говорили, будто бы он сейчас без работы. Один его знакомый все спрашивал его, отчего он все сидит и сидит дома? Мужчина этот молчал, потом ответил, что из дома выходить просто так не имеет смысла. И вообще он был раздражен, что его вытащили в люди. Он тяготился и как будто отбывал повинность. Приятель его сказал: "странный он, прихожу к нему, телевизор не смотрит, гулять не выходит, все время сидит у окна и курит, курит, и вытащить его никуда не возможно, никто ему не нужен, только смотрит в окно..." Потом мне кто-то сболтнул, что человек этот занимается заказными убийствами. Было это лет пять назад, что с ним, а может, наврали? И тех людей уже не встретишь, потому как были они случайные... Но вот этот образ Опустошенности, сидящей у окна и ждущей заказа, остался.
 - Вы не боитесь, что все события, которые описываете, вы как бы притягиваете к себе, и они случатся на самом деле?
 - Я не боюсь. Я сохраняю "дистанцию" между бумажными убийствами и житейскими событиями если это переползает в реальность, значит, автор действительно убийца, и вообще больной, психически больной человек.
 - Вам никогда не хочется кого-нибудь убить, и свойственны ли вам вспышки гнева?
 - У каждого человека тайно или явно когда-то появлялись такие желания, или, например, хотя бы убить себя - это преследует всех. Но ведь не все переходят за эту черту. Кто убивает, не предупреждает и не рассказывает об этом, он делает это. Мне же не свойственны вспышки гнева. Более того, я презираю это в других.
 - Чем вас может очаровать мужчина?
 - Есть такой банальный список, и именно список, а не какой-то отдельный пункт из него, как, например, я где-то читала, сексуальные ягодицы. Ладно, с этим пунктом я согласна расстаться... или, может, не надо с ним расставаться, с какой стати?
 - Помните ли вы свою первую любовь?
 - Иногда я меняю свое мнение, какая из них первая. Но вы спросили, помню ли, да, да, я все всегда помню.
 - Что вы думаете о смысле своей жизни?
 - Спросите что полегче. Но я не стремлюсь к счастью, оно само иногда посещает, как ему угодно.
 - Как вы думаете, откуда у вас потребность сочинять?;
 - Я сама сочинила себе эту "потребность сочинять". Можно сказать красиво - я пленилась сочинительством, чтобы отрешиться от тоски обыденной жизни.
 - Каковы ваши чувства к настоящему времени, как на вас влияет окружающая среда?
 - Интуитивно чувствую какую-то магическую потребность в окружающей среде к стычкам, к войне, значит, к крови, к свежей крови. Но мне никуда не хочется бежать отсюда.
 - По какому принципу вы выбираете книги для чтения?
 - Мемуары, автобиографии. Знания мне нравится извлекать из нетеоретических источников... пока.
 - Я слышала, во ВГИКе вас упрекали, что вы не по-русски пишете?
 - Это надо спросить у той женщины-редакторши, которая меня спросила на экзамене, на выпускном, прочитав мой диплом, а говорю ли я вообще по-русски? Я сказала: да. И она непонятно вгляделась в меня, но ничего не пояснила. Такая средних лет блондинка.
 - Как вы расшифровываете для себя понятие "хорошая репутация"?
 - Мне всегда было интересно, что думает про мою репутацию моя родная личная бабушка, она всегда была ко мне очень скептически и спрашивала меня философски: "Что ты себе думаешь?". И вот как на это мне ответить?
 

После безрадостного дня
(беседа с Ренатой Литвиновой 16 января 1995 года опубликована
в газете «Совершенно секретно»)
 
 Ренату Литвинову назвали открытием прошлогоднего Сочинского фестиваля "Кинотавр". В последней картине режиссера Киры Муратовой Рената была актрисой и автором монологов своей героини. Ее Лилия так поэтично рассказывала о смерти, что зрители теряли земные ориентиры. А вообще, Рената Литвинова - сценарист и загадочная личность. Мужчины воспринимают ее снисходительно - как каприз природы. Женщины чаще сердито - как воображалу. Хотя ее манерность вовсе даже манера. Своеобразие. И те и другие Ренату не понимают. Но все равно тянутся с любопытством, потому что она завораживает именно непостижимостью. О ней уже сейчас складывают сплетни, как легенды. Путаясь в эпохах, называют то декадентской девушкой, то современной русской Мэрилин Монро, роковой и трогательной одновременно. Она проста и сложна, как сочетание имени и фамилии: Рената Литвинова. Кажется, что суть ее явления нам - заморочить головы и остаться в памяти.
 
 - Рената, 12 января вы праздновали день рождения?
 - Я не праздновала. Это безрадостный день. Обычно на меня обрушивается состояние потерянности, поэтому я не люблю день рождения. Даже не знаю, почему мне бывает так плохо, с чем это связано. Мне исполнилось 27 - тоже вроде не очень радостный возраст.
 - В честь кого вас так красиво назвали?
 - Я наполовину татарка. Папа назвал меня в честь брата. Его звали Ринат, но Рината - такого имени нет, поэтому получилось Рената. Мне кажется, оно меня отражает.
 - А кто ваши родители?
 - Хирурги.
 - Как же вас занесло в кино?
 - Моя мама - жертва кино. Есть такая категория людей. Она таскала меня, маленькую, с собой в кинотеатры, потому что не с кем было оставить. И на всю жизнь в меня въелись мерцающий экран, набитый людьми зал. Вот эта детская связь с кино, плюс то, что называется счастливым случаем, и привели меня во ВГИК, который, к тому же, рядом с моим домом. Я сразу поступила на сценарный факультет. И там меня все годы учебы ломали - говорили, что я не по-русски пишу, что ничего не понятно.
 - Актрисой не хотели стать?
 - Нет, это бесправная профессия. Сценарист тоже ужасно зависим. Поэтому я хочу сделать фильм как режиссер по собственному сценарию. Хотя это профессия монстров. Я не говорю в плохом смысле. Я имею в виду по складу. Человек, который должен управлять, манипулировать гигантскими коллективами, формировать свою реальность. Это профессия, которая потом человеку в личной жизни. Но если я этого не сделаю, то оно во мне останется и будет меня разрушать. То же самое: если я чего-то не напишу, это непременно со мной произойдет. Если это в тебя уже вошло, от этого нужно избавиться. Оно возникает как заданность. Есть вещи, которых все равно не избежишь. Если человек вслушается в себя, мне кажется, он точно узнает свою судьбу. И когда ты чего-то очень сильно желаешь, ты это представляешь, и оно материализуется. Если я сама себя не реализую, то на кого мне рассчитывать? Из режиссеров мне пока повезло лишь с Кирой Муратовой. Это подарок судьбы.
 - Как вы познакомились?
 - На кинофестивале "Арсенал" в Риге. Она читала до этого мой сценарий и даже хотела его делать. В общем, были какие-то начальные отношения. Как повод для знакомства. Она была ко мне очень доброжелательна. Если уж она идет на контакт, то идет. Мне с ней было легко. Вообще о Кире можно говорить бесконечно. Она неординарная личность, женщина, режиссер.
 - Она объясняла задачу вашей героини в фильме?
 - А не было никакой задачи. Потому что женская роль изначально была одна. Не моя. Я не подходила на роль девочки-циркачки. Помню, на меня надевали балетную пачку, и мне было так плохо. Я эту пачку пригибала вниз, потому что камера стояла внизу, и я думала: зачем он все время снимает снизу? Мы ездили в хореографическое училище искать мне пачку. Они, оказывается, такие все маленькие. И дали мне пачку какой-то балерины, которую накануне убил любовник. Ужасная история. Женщины из училища обсуждали ее в соседней комнате. Пачка была узкая, я же не балерина, надо другую фигуру иметь. И тогда художник Женя Голубенко и муж Киры придумали дописать для меня роль почему-то медсестры. А я придумала для своей героини монологи о смерти. И никакой задачи никто ни перед кем не ставил. Все происходило естественно. Как дыхание.
 - Вам нравится говорить, думать о смерти?
 - Нравится - не то слово. Я не отношусь к ней со страхом. У меня по отношению к ней нормальное любопытство. Она представляется мне в виде девушки в белом. И как будто сестра моя. Я не вижу трагического в переходе от жизни к смерти. Трагическое я вижу в жизни.
 - По-вашему, жизнь - самое главное препятствие на пути к смерти?
 - Можно и так сказать. И в то же время жизнь потрясающе прекрасна, приятна.
 - Вы как-то сказали, что не знаете, что вам делать с юностью, как ее пережить.
 - Да, меня тогда спрашивали, какой я представляю себя в старости. У меня как раз был период отчаяния. И мне казалось, что в старости я наконец достигну какого-то спокойствия, что я считаю очень ценным для себя - внести мир в свою личность? Пока этого мира нет.
 - Ваши родители живы?
 - Отец умер молодым, а мама жива. Я ее очень люблю. Она до сих пор работает, очень энергичная женщина. У нее очень правильные установки.
 - Как она относится к вашему творчеству?
 - Ой, иногда я прошу ее что-то прочитать, а она и не читает. Вот так. Кино смотрит. Кино она переживает больше, чем я. Об "Увлеченьях" я ей сначала рассказывала: моя героиня - это как бы Офелия, так я себе образ представляла, если бы ее перенесли в наше время, отец у нее умер, но она не утонула, только в сознании у нее все-таки что-то произошло, и она работает в больнице медсестрой. Или же нечто близкое героине романа Ивлина Во "Незабвенная". А потом мама мне сказала, что, когда она смотрела на экран, у нее было желание встать и сказать: но она же не такая! Она меня вообще не узнала. А люди, которые меня не знают, говорят наоборот: полное ощущение, что эта девушка сыграла сама себя. Я не отказываюсь, конечно. Это все во мне есть. Но я играла с большой дистанцией от произносимых мной текстов. Маму мне даже жалко было, так она реагировала.
 - Рената, эпитет "безумная" был бы для вас комплиментом или оскорблением?
 - У меня есть влечение к безумным красиво. Есть безобразные безумцы, а есть интересные. Красиво безумных больше среди женщин, мне кажется. В наше время они себя красивей проявляют. Очень многие мужчины потеряли пол. Тенденция такая, я не говорю, что все. Женщины тоже вынужденно становятся мужественными, но все равно остаются незащищенными. И они пугают мужчин. Мужчины ведь очень пугливые.
 - А образ томной девушки в широкополой шляпе на высоких каблуках, который передается из уст в уста, - это действительно вы или хорошо продуманный имидж?
 - Сейчас объясню. Широкополая шляпа потому, что я ненавижу загорать. Мне кажется, что у женщины должна быть белая кожа. Вот если бывают пункты красоты, то это, по-моему, один из них - белая кожа. А без каблуков я просто не могу ходить. Я себя плохо чувствую без них. Я всегда стремилась к каблукам, даже в детстве, с той поры, как начала себя осознавать. Хотя в школе была одной из самых высоких, но меня это не останавливало. Школьные годы были самым чудовищным периодом в моей жизни: острое чувство одиночества и какой-то борьбы. Я была очень незащищенной. Еще мы и жили бедно. Хотя нет, бедность как раз не окрашивает черным это время. А вот чувство пронзительного одиночества - да. Я даже могу написать чуть ли не роман об ужасах детства. С этого, кажется, началась карьера Стивена Кинга. Боже мой, Кинг! Вот я что пережила! Нет ничего страшнее детских ужасов. Я люблю свои комплексы. Они мне дают какие-то непридуманные детали. У человека безумно много комплексов. Но я считаю, что их надо держать в себе, иначе ты от них освобождаешься. Никогда в жизни не пойду к психоаналитику и не стану ничего рассказывать. Так же не понимаю, как можно пойти исповедоваться, потому что в священнике я вижу прежде всего человека, и не могу воспринимать его выше всех остальных. Может, я еще не дозрела?
 - Вы не верующая, не крещеная?
 - Нет, крещеная. Меня крестили в 16 лет, можно сказать, в детстве.
 - Вы никогда не проводили параллели между своей судьбой и судьбой Мэрилин Монро?
 - Никакого сходства нет.
 - У нее мама тоже была жертвой кино.
 - Правда? A-а, ну да. Нет, она потрясающая. Вы спрашивали про красивых людей, вот Мэрилин Монро такая. Мне было бы интересно с ней работать. Она мне очень нравится, но мне также правят и Грета Гарбо, и безумная Вивьен Ли, и Марлен Дитрих, и Роми Шнайдер.
 - В фильме "Увлеченья» у вас был типаж а-ля Мэрилин Монро, разве нет?
 - Нет. У нее ведь формы какие были! Куда мне! Но такое легкое ретро - да. Этот оптический момент довершал образ.
 - У вас не бывает желания примерить чью-нибудь внешность?
 - Нет. Пока у меня есть что-то внутри, я пользуюсь только своими данными. У меня есть желание сыграть опустившуюся, пьющую женщину, какую-нибудь, скажем, буфетчицу. Вот это интересно.
 - А с какими людьми вам легко?
 - Со всеми. Хотя бывает, конечно, что люди ничего не могут друг другу дать на энергетическом уровне. Но мне все интересны. Это же мой материал. Я люблю исследовать человека. Если только не возникает мгновенная неприязнь к кому-то, но я с ней борюсь. Жизнь так устроена, что люди должны друг другу что-то отдавать на духовном уровне.
 - Вы часто влюбляетесь?
 - Любовь есть данность. Чем старше становишься, тем меньше шансов влюбиться. В силу возраста, наверное, появляются барьеры. Человек становится более закрытым.
 - Состояние влюбленности необходимо вам для творчества?
 - У меня сейчас нет проблем с творчеством. Мне нужно просто место, где я могу остаться одна, и стол. Я сняла квартиру в доме напротив своего. Там, как в общежитии, все квартиры сдаются, и та-а-кое "дно". Все время кого-то убивают, дерутся, пьют. "На дне" Горького ни в какое сравнение не идет. В общем, очень богатый материал.
 - Вы творите по ночам?
 - Да, такая возможность у меня появляется ночью - никто не мешает. Я люблю ночь. Ближе к ночи человек как бы умирает, а у меня наоборот - силы появляются. Не люблю солнечные полдни. Я родилась в центре Москвы и в сумерки город очень красив. Я вообще городской человек. Может, потому что в моей жизни не было выездов на дачу, на природу.
 - Вас баловали в детстве?
 - По возможности. Как говорит моя бабушка, мы жили в бедности. Врачи получали копейки. И потом, мама растила меня одна. Еще до школы я была в детском саду на пятидневке. Потом школа. Я все время была одна. Питалась в основном сосисками. Я их до сих пор ненавижу. Мрачное было время.
 - А на что вы сейчас живете?
 - Ну вот, гонорары... Конечно, у нас в кино не платят так, как хотя бы в Европе, я не говорю об Америке. Но я считаю, творческому человеку и не надо большого достатка. Я вот читаю воспоминания про Шаляпина. У них там все время нет денег. Гении голодали. Но они не умирали с голоду. Творческого человека всегда что-то спасает. Его Бог любит и не дает умереть. Разный, конечно, дар бывает, в том числе и коммерческий. Но довольство плохо влияет на творца. Ему нужен минимум. Ведь человеку вообще мало надо. Просто правила игры вынуждают его идти дальше по социальной лестнице. Если ты поднялся до какого-то уровня, то невольно должен ему соответствовать.
 - Вы считаете себя талантливой?
 - Не знаю. Я вот что-то читаю свое или смотрю, и мне это редко нравится, не считая работы с Кирой, все остальное на экране вызывает у меня отчаяние, разочарование. И "Нелюбовь", и "Трактористы-2".
 - И если вам не нравится написанное, как вы с этим поступаете?
 - Я стараюсь это не выпускать. А спустя время перечитываю, и отношение меняется, потому что я сама меняюсь. И удивляюсь на себя: как будто это не я написала. А потом опять не нравится. Я скептически отношусь к такому понятию, как гений. Есть люди, которым дано что-то такое воспринимать. А иногда оно закрывается. Говорят: талант конечен. Вот еще говорят: это была его идея. Но идеи действительно носятся в воздухе, как птицы. И все зависит от способности человека ловить информацию. Идеи же прозрачные и иногда пролетают сквозь человека.
 - Вас не посещает мысль, что женщина все-таки предназначена для другого - для семейной жизни, для детей?
 - Да. Это тираническая тема. Женский инстинкт. Если ты его душишь, он тебе мстит. Мне одна девушка сказала: если у меня не получится на этом поприще, я для себя мужчин как явление уничтожу. Это очень наивно. Сколько ни сдерживай, только вылезет в какой-нибудь безобразной форме. Поэтому как ни печально я к этому отношусь, но женщина есть женщина, никуда не денешься. Я думаю об этом. И не исключаю это из своей жизни. Надо проявлять волю к чему-то, ставить перед собой внутреннюю задачу, тогда это придет. Но насильно семью не создать, мужа не выберешь. Это тоже должно быть талантливо сделано. Хотя грустно вырабатывать какие-то правила. Особенно в любви. Любовь нельзя оскорблять. Она наказывает, и ты потом тысячу лет никого не сможешь полюбить. Ничего нет хуже: тысячу лет без любви! Стылое место. Холодное сердце. А есть люди, которые не умеют любить, потому что это тоже дар.
 - А вы умеете любить?
 - Я не безупречна. Когда любишь, ты слаб. Это я за собой знаю.
 - Вас часто приглашают сниматься, а какие роли предлагают?
 - Соблазнительницу, безумную балерину, стервозную хищницу... Сейчас Кира собирается снимать триллер. Фильм из четырех новелл, одна - моя, я в ней буду играть маньячку. Кира назвала это все "Грустная история". С ней так: даешь ей что-то одно, она привносит другое, а получается, может, нечто третье.
 - Рената, в вас есть все те характеры, которые вы придумываете?
 - Пожалуй, да. Я себя давно ловила на том, что я раздваиваюсь. Могу одновременно на один и тот же вопрос ответить сначала "да", потом: "а в принципе нет". В фильме "Увлеченья" у меня была новелла о женщине, которую выбрасывали из автомобиля. Кира меня спросила, действительно ли меня выбрасывали? Если честно, меня не выбрасывали, но я ответила ей что-то очень туманное, чтобы она осталась в неведении. Я могу себе представить, как человека выбрасывают из машины. Какая-то грань стирается... А может, меня и выбрасывали...
 - Какие вам видятся сны?
 - Это мое проклятье. Мне чудовищные сны снятся. До двадцати двух лет я каждую ночь видела ужасы. Не с монстрами, с людьми. Я нигде не испытывала такого унижения, не переживала таких оскорблений, как в снах! Потом года на два меня отпустило. И опять началось, когда поехала в Одессу к Кире, и там писала новеллы. Помню, однажды утром я Кире и ее мужу сказала, что мне было так страшно ночью, что хотелось побежать, разбудить их, но я сдержалась. А Кира сказала: ну что ж вы нас не разбудили, нам было бы интересно посмотреть ваш сон. Она очень лукавая.
 - Вам не хочется написать повесть?
 - Такое невкусное слово "повесть".
 - А роман?
 - Многие сценаристы утешаются тем, что когда-нибудь напишут роман. По-моему, это удручающе. Вот, мол, сценарии у меня не идут, так напишу роман. Есть в этом что-то печальное.;
 - Вы как-тo сказали, что не отвергаете алкоголь и сигареты как творческие возбудители.
 - К сожалению, когда пишу, я курю. Но не пью спиртное. Только крепкий чай, который прочищает каналы. Я ж говорю, вредная профессия, особенно когда наступает рассвет и видишь себя в зеркале... В другое время я могу выпить. Но думаю, что не сопьюсь никогда, потому что это сильно бьет по внешности. Мне не нравятся развалившиеся оболочки. Нужно себя соблюдать. Потому что есть неразрывная связь между внутренним и внешним. Внешность отражает внутреннее состояние человека. Есть люди с такими лицами, будто они слепые. Он идет по улице, и мне странно, что он читает какие-то надписи, сворачивает за угол дома: как он его видит, этот угол? В некоторых людях все ушло в низ - куда-то в область желудка, половых органов. Это бросается в глаза в их фигурах. Внешность выдает. Как человек одет. Как у него морщины лежат на лице. Какие у него руки. Чем обставляет свою жизнь. С кем живет. Есть денежные браки - из корыстных соображений. И как-то люди вживаются в подобную ситуацию. Но эта чудовищная жертва откладывается навсегда. Она не проходит бесплатно. Бесплатно ничего не проходит. Как я знаю точно, что просто так никого не убивают.
 
 
Почему люди носят одежду
(беседа с Ренатой Литвиновой для журнала "Мари Клер"
1 декабря 1996 года в Доме кино)
 
 Она снялась в телевизионной рекламе колготок "ORO ROSA", но не ногами, а лицом: не товар продавала, а создавала атмосферу. Кира Муратова назвала ее красавицей и чудачкой одновременно, подчеркнув, что в природе такого не бывает. А Рената есть. Актрисы, снявшиеся в фильмах по ее сценариям, всегда получают награды за лучшие женские роли. Режиссеры теребят ее: когда же для каждого из них она что-то напишет? В ней видят волшебную палочку успеха. Рената улыбается, как Мона Лиза, и терпеливо объясняет, что сейчас она просто живет, временно отдыхая от творчества. Хотя это обманчиво. Она недавно закончила съемки в фильме Киры Муратовой "Три истории", сыграв героиню собственной новеллы. И готовится снимать сама. Если не только пишешь, но и режиссируешь написанное, тогда получается, как задумывала.
 
 - Рената, когда вы собираетесь куда-то ехать, у вас много времени отнимает решение вопроса что надеть?
 - В смысле в дорогу? Или что с собой взять?
 - На себя надеть. Выбираясь куда-то.
 - Я одеваю в дорогу все самое красивое, чтобы не совать это в чемодан.
 - Выбор одежды от чего зависит?
 - Это мы уже исключили поездку?
 - Дальнюю - да. В пределах Москвы. Когда вы куда-то выбираетесь, от чего зависит выбор одежды?
 - Мне кажется, от внутреннего настроения. Иногда кажется, что ты выбираешься только ради того, чтобы одеть что-то и как-то успокоить свою душу.
 - А от того, с кем вам предстоит встретиться, зависит выбор одежды?
 - Ну, если уж это совсем какая-нибудь официальная обстановка, если уж это похороны, невольно - да, а так - нет.
 - А какая самая официальная церемония была в вашей жизни?
 - Это у меня была целая история с "Триумфом", когда Зоя Богуславская сказала, мне, что это очень, очень, очень ответственно, очень официально. И тут со мной был такой нервный стресс, когда я не знала, что же мне одеть. Это было такое тяжелое официальное мероприятие, когда я должна была выйти на сцену и благодарить от лица Киры Муратовой за этот вечер в Большом театре. И там сидели все бизнесмены, культурные всякие деятели. Я одела какой-то пиджак и черную юбку. И была гладко зачесана.
 - В вашем дуэте с одеждой кто кому подчиняется: одежда - вам или вы - одежде?
 - Это такие отношения: что модно, что не модно. Я считаю, что мода - это фикция. Все равно одеваешь что-то такое, что тебе приятно на себе носить. Как же это называется? Вот я уже говорила, что мне нравятся, например, духи «Красная Москва», но они мне нравятся потому, что ими всегда пользовалась моя бабушка. Или, например, мне нравятся черная узкая юбка, и черный обтягивающий свитер, и туфли на шпильках. Я не знаю, оттуда это взялось. Может быть, это одевала моя мама. Мне кажется, что сексуальнее этой одежды нет. У меня все ассоциации идут откуда-то из детства. Поэтому я не верю в моду. Я одеваю то, что у меня где-то в сознании.
 - Но на каком-то стиле вы остановились? Какой стиль вам приятен?
 - Вот это, наверное, и есть стиль. Мой стиль. И, конечно, чистые волосы.
 - А какое влияние на вашу походку и образ мыслей оказывают высокие каблуки?
 - Высокие каблуки? Высокие каблуки, высокие каблуки... Да вот видите, высокие каблуки... Я даже дома хожу на каблуках. Ничего не могу сделать. Я уже говорила, что это такое личное заболевание. Или такая вот личная норма. Я просто не могу ходить без каблуков.
 - Вам нравится так подбирать вещи, чтобы туфли и сумочка, например, были одного модельера?
 - Нет, я люблю смешивать. Я не верю во всяких модельеров, но имею склонность к некоторым модельерам, которых я особенно часто покупаю. Мне очень нравится Джил Сандер. Такая немка, которая делает только для женщин. Мне сказали, что она лесбиянка, но она не делает вещи для мужчин. Вот это очень стильно.
 - А, скажем, Лагерфельд?
 - Ну, одна-две вещи, три. Вот если говорить про стиль, то это безупречный стиль, вещи, которые мне нравятся. А так нет, я не ориентируюсь на модельеров, на моду. Исключительно на качество.
 - Какое значение для вашей головы имеют шляпы?
 - Да, но если б их можно было применять в нашей жизни! Какие-нибудь по-настоящему шляпы. А то у нас можно применять какие-нибудь прикрытия как можно меньшего объема. Конечно, это очень элегантно. Но у нас нет даже шляпных магазинов нормальных, они есть где-нибудь там на Западе.
 - А вы где шляпы покупаете?
 - Шляпы?
 - Да, или вы их не носите, потому что не применимо?
 - Нет, как раз я их покупаю. Но у меня все время какие-то проблемы со шляпами. Одну я оставила в самолете в Париже. Другую шляпу кто-то у меня взял... как это я говорю. Короче говоря, я всегда покупаю шляпы. Я знаю точно, что я ее не применю, но вот иметь ее уже как бы приятно.
 - С вами случается так, что вы влюбляетесь в какую-то вещь, приобретаете ее, а потом ни разу не надеваете?
 - Да. Но все равно я не жалею.
 - И много в вашем гардеробе вещей, которые висят невостребованно, а расстаться жалко?
 - Вот я недавно купила кожаные длинные-длинные перчатки выше локтей. Хотела сказать - выше коленей. Ни разу не одела, потому что некуда, но я дико счастлива их иметь, потому что иногда можно достать и даже не одевать, а просто помотать перед носом - она такая красивая, узкая, - опять свернуть и положить. И происходит что? Происходит успокоение.;
 - Вы обычно приобретаете вещи готовые или шьете на заказ, или, может быть, напрокат берете?
 - Где это напрокат можно взять вещи?
 - В домах моделей.
 - Серьезно?
 - Телевизионные ведущие так делают, звезды эстрады.
 - Я - нет. Как сказать? Если вещь ношена кем-то, каким-то другим телом, если это тело какого-нибудь нелюбимого человека, то я себе не могу представить, как это можно носить. Я понимаю, если носить вещи своей родной бабушки, которые она когда-то носила, это я понимаю. Но если носила какая-то посторонняя женщина... я испытываю уже как бы... не могу носить эту вещь. Конечно, я была бы рада покупать вещи, чтобы мне делали их, но это очень непросто, этому нужно посвящать целую жизнь, а времени нету. Это нужно ездить к портному, разрабатывать фасон. К сожалению, нет времени. Хотя это было бы очень приятное времяпрепровождения. Как жалко, если бы я, например, состарилась бы и занималась этим, но это уже утрачивает всякий смысл, потому что старому телу что, собственно, можно сочинять, только прикрываться. Опять перескочила на трагические интонации.
 - Нормально. А как вы избавляетесь от вещей, которые вам уже не нужны?
 - А вот даже если мне очень нравится вещь, все равно я могу ее подарить какой-нибудь... вот у меня есть близкие подруги. Ну я знаю, например, что она очень молодая и у нее недостаточно денег, чтобы купить красивую вещь, и у нас с ней достаточно близкие отношения, чтобы она не обиделась, что я ей отдаю вещь, которую когда-то одевала. Так что я предпочитаю так делать - кому-то отдавать, чтобы еще кто-то ходил и радовался. Но не пресыщенным людям, а вот тем, которые очень молоды и у них нет достаточных средств.
 - Когда вы выбираете одежду, на что вы обращаете внимание: фасон, цвет, ткань?
 - Как это? Выкройка? Как вещь на тебе сидит. Качество. Я всегда за качество. Не знаю, как сказать... Наверно, я не могу научить, как выбрать вещь. Мне нравится или не нравится. Я и говорю, что откуда у меня все эти мои выборы как я должна выглядеть, все оттуда, из детства. Как выглядела женщина, которая меня восхищала.
 - Вы часы носите?
 - Да, ношу. Мне тут позвонили и спросили, какие я ношу часы. Я им говорю, вот, ношу старые дедушкины часы "Полет" и старые бабушкины часы "Чайка". Они говорят: да-а... Я говорю: ну а вы напишите, что они золотые. Такое было разочарование явное: мы просто пишем, кто какие часы носит. Но они на самом деле очень эстетичные, и мне очень нравятся. Так что вот эти часы я ношу. Они антикварные такие. Им уже лет 30-40.
 - А с украшениями у вас какие отношения? Вы отличаетесь постоянством?
 - Вот у меня это кольцо, я всегда его ношу. В нем очень редкий камень - бриллиант цвета шампанского. Это подарок. Такой достаточно старый. Какой-то режиссер сидел со мной и так наивно спросил: это масонский? Потому что он, видите, какой-то такой, со своим стилем. Я его не стала разубеждать. Да, это Грымов спросил.
 - Других украшений вы не носите?
 - Вот у меня есть еще крест и бабушкин медальон золотой, сегодня я его не одела. И больше не ношу ничего. Старые бабушкины кольца, но редко, тоже по настроению. Иногда кажется, что, если ты оденешь это кольцо, оно превращается в какой-то амулет, что ли, не знаю, как это называется, защита... символично очень. Как будто ты одеваешь защиту какую-то. Что-то в этом есть, почему-то в этот день хочется одеть именно это кольцо, такое бывает у меня. А еще у меня есть такое кольцо старое с черной жемчужиной, тоже очень красивое, но достаточно простое.
 - Кто на ваш вкус и взгляд, элегантная женщина, может быть, даже образец, на который вы равняетесь?
 - Мне кажется, очень элегантная женщина была Гарбо. Конечно, Коко Шанель. А из наших женщин? Я видела старые фотографии, мне кажется, очень элегантные были актрисы тоталитарного периода, такие женщины, как Орлова. А теперешние? Хочется найти какой-то пример для подражания, ну не то что пример для подражания, но всегда жаждешь что-то такое неординарное увидеть, потому что, если б человек не хотел встретить что-то новое, свежее, он бы не читал новых поэтов, писателей, он бы не жаждал каждый год новую коллекцию увидеть, потому что свежее всегда что-то дает. Но чтобы я могла сказать, что я восхищена стилем какой-то женщины... А вы встречали? Я просто как бы сама любопытствую.
 - Пожалуй, действительно только в те времена.
 - Вот это почему-то тогда считалось актуальным. А сейчас. Сейчас как бы и неудобно, и непрактично. Не знаю. Но я в этом не вижу ничего веселого.
 - А вы себя уютно чувствуете в длинных декольтированных платьях?
 - Да, если это где-нибудь не на заводе.
 - Нет, я помню, на премьере фильма "Мужские откровения" на вас было шикарное платье с глубоким декольте.
 - Дададада, мне даже некоторые женщины, которые одеваются в такие глухие костюмы, но как бы такие тоже модные девушки, сказали, мне передавали: как она вообще могла так одеться? Их почему-то это шокировало. Я потом сказала: ну, в конце концов, может быть, я поэтому приняла участие в этой выставке, и пусть не обижается там Лена Китаева, чтоб надеть красивое платье, это у меня, может быть, был повод,
 - Как вы думаете, в чем сила и слабость одежды?
 - Она может, конечно, какого-нибудь незначительного человека так одеть, что первое время он может кого-то и сбить с толку о личности этого человека, но это если человека одели. А если человек сам одевается, то это, я думаю, очень отражает его внутренний мир.
 - Вам случалось участвовать в показах моделей, выступать в роли манекенщицы?
 - Пару раз участвовала. По просьбе таких подруг, которых я знаю очень много лет, которых я, когда встретила лет десять назад, в начале, конечно, я не предполагала, что у них так повернется судьба, что они вдруг окажутся модельершами. А вот сейчас меня попросил участвовать в его показе в день его тридцатилетия Саша Шевчук. И там модельеры одной группы попросили, чтобы я вышла в наряде невесты. Саша сделает макияж какими-то каменьями на коже. На голове будет фата. Что-то в этом есть, конечно. Как бы я никогда не была в роли невесты. Я подумала: на подиуме я переживу эти чувства. Может быть, их потом и не нужно будет испытывать вторично. Хотя это, может быть, уничижительно звучит по отношению к самому браку, ну не знаю, к мужчинам, в частности. Свадьба без жениха. Потому что жених никогда не участвует в показах, будет исключительно девушка.
 - Скажите, пожалуйста, а зачем вообще люди носят одежду?
 - Ну, в России, по-моему, это странный вопрос. Здесь же холодно.
 - А там, где жарко?
 - Если там жарко, то можно обойтись как-нибудь по минимуму, значит, одежда превращается в роскошь, в излишество. Вообще, не знаю, я про это даже никогда и не думала. Зачем люди носят одежду?
 - Стыд прикрывают, как сказал один человек.
 - Серьезно? Не-ет. Хотя, может, этот человек был некрасив? С каким-нибудь безобразным телом? В определенном возрасте, я считаю, что нужно прикрывать тело, точно совершенно, никакие нудистские идеи не спасают безобразное тело. Просто надо прикрывать и все. Потому что в какой-то период времени оно становится неэстетичным. Хотя я видела, например, фотографии одного известного фотографа, он снимал старые тела. Они были сняты очень эстетично, но это уже вопрос искусства.
 
Дополнительное интервью (в письменном формате)
с Ренатой Литвиновой
 
 - Каким должен быть полный гардероб женщины, ведущей ваш образ жизни?
 - Мне бы хватило несколько черных юбок, узких, разной длины и несколько свитеров, пускай тоже черных. Мне нравятся белые рубашки, большие шарфы и платки... Для практичности нужны строгие пиджаки. Я люблю такой немного стилизованный ретро-стиль: приталенные пиджаки. Для всяких праздников и перепадов настроений нужно вечернее платье - это то, в чем я регулярно испытываю потребность, всё время хочется нового. Так же и туфли, и на высоких каблуках преимущественно. Они так быстро изнашиваются в нашей стране: обувь горит в снегах, посыпанных солью. Ноги всё время промокают... И ещё я имею несколько черных сумочек. А перчаток у меня всего одна пара, и то я их не ношу. Просто знаю, что они у меня есть, и спокойна, и в мороз пальцы засовываю в рукава.
 - Как часто надо менять гардероб, что-то добавлять, или наоборот, избавляться?
 - Я к вещам привыкаю. Добротные вещи ношу годами. Но бывает, что какое-то платье мне кажется уставшим, будто заношенным, как будто отработанным, грязным, что ли, хотя оно может быть и чистым, но его просто больше не хочется одевать. Иногда эти платья связаны со всякими неприятными событиями, я ничего не могу с собой поделать - сразу от них избавляюсь: если новое, дарю подружкам, если не очень - откладываю в мешок, и оно куда-то пропадает... Или я даже могу намеренно его забыть в какой-нибудь гостинице... То есть больше я его не одеваю никогда.
 - Бывает ли так, что от депрессии вас спасает приобретение какой-то новой вещи?
 - Бывает. Но не вещи, а каких-то мелочей: крем в красивой упаковке, чулки или, например, флакон с духами. Утешаешься чем-то пустячным. Это действительно меня успокаивает, да, это отвлекает. Но по большому счету все свои депрессии я доживаю до конца, они длятся у меня подолгу, и вот так разом я остановить их не могу.
 - Как долго вы обычно выбираете вещь и потом решаетесь на покупку?
 - То, что мне надо, я вижу сразу, но могу часами изводить и себя, и продавщиц, и своих спутников всякими примерками и обсуждениями, есть такой порок. Может, это тоже отнести к разряду способов избавлений от депрессий? Потом я могу вещь и не купить. Но я, как правило, выбираю что-то такое, что ждет меня... Я возвращаюсь в этот магазин через месяц-два, а вещь лежит и как бы ждет. И мне часто задумчиво говорят: да, вообще-то это никому не подходило, многие примерялись, а вам - так хорошо!
 - Привязываетесь ли вы к вещам, к каким и почему?
 - Вот мои привязанности: старые красные бусы, их носила ещё моя мама, духи "Красная Москва", потому что этим запахом пользовалась моя любимая бабушка, меховой шарф, который мне подарили... Я привязываюсь к тому, что не стареет.
 - Черный цвет, что он для вас?
 - Я читала, что черный цвет любят интеллектуалы и, кажется, эгоисты... Я его люблю за практичность, элегантность, и он, в конце концов, худит!
 - Не цвет ли ваших волос диктует такой контраст? Никогда не возникало желание перекраситься?
 - Блондинкам под цвет волос лучше белый... Я перекраситься не хочу и не могу из-за постоянных сьёмок: по ролям я всегда с белыми волосами. В одном из фильмов, где мне предложили роль женщины, которая оказывается земным воплощением Смерти, пробовали черные волосы, это было плохо, с черными волосами добавлялось что-то материальное, плотское, человеческое, заземленное. Появлялась обыденность.
 - Какие цвета вас еще привлекают?
 - Это как тест? Недавно я стала любить красный. Мне нравится носить зеленый, зеленые камни... Конечно, белые, чисто выстиранные вещи, пахнущие мылом... Простыни, пододеяльники - всё должно быть только белым! Ещё мне нравится цвет стали, металла, но как его оденешь? Цвет металла - это не серебристый цвет, а цвет острого ножа.
 - Носите ли вы галстуки? Как воспринимаете эту деталь на мужчинах?
 - Терпеть не могу галстуки. На мужчинах в официальных обстановках допускаю и знаю, что для мужчин часто бывает, что покупка какого-то очередного галстука тоже может служить утешением... Мужчины, если входят во вкус, становятся такими тряпичниками.
 - Надеваете ли вы вещи любимого мужчины?
 - Нет.
 - Как относитесь к одежде унисекс?
 - Это практично, но мне не нравится. Я за разделение полов: это мужское, это женское. Одежда всегда несет в себе смысл, информацию.
 - Высокие каблуки - что в них для вас? Не калечат ли они походку, не наносят ли психологическую травму?
 - Они, может, могут нанести психологическую травму тому, кто оказался ниже? Но, кстати, невысоким мужчинам, я заметила, нравятся большие женщины, выше их на целую голову! А "шпилька" никогда не выйдет из моды, ничего более сексуального для женщин еще не придумано.
 - Для кого вы одеваетесь? Что вы хотите сказать о себе своей одеждой?
 - Одеваться нужно для себя самой. Если бы я что-то хотела сказать одеждой о себе, я бы носила надписи или таблички с данной информацией. Вообще одежда для меня скорее способ скрыть....
 
Беседа с Ренатой Литвиновой 29 января 1997 года
в ресторане Дома кино
 
 Блондинка в преимущественно черных одеждах, красиво рассуждающая о смерти - как Гамлет об Офелии или Пастернак о Жизни, - пишущая ироничные, тревожные новеллы, как зарисовки с мрачной натуры, в свои еще не тридцать лет Рената Литвинова подарила общественности страны увлекательный кроссворд - заполнять догадками горизонтали и вертикали ее сущности. А так уютно в тишине собственного образа, что она могла быть звездой немого кино - красноречивой в молчании или любимой актрисой Хичкока. В эпоху звука ее героини на экране выразительны в речи, как в мимике - штрихами настроений. Особенно в фильмах Киры Муратовой "Увлеченья" и "Три истории". Жизнь воспитывает в Ренате качества рачительной домохозяйки, которая должна регулярно смахивать пыль неприятностей с духовного интерьера: по ночам она выписывает мысли и эмоции, набранные за день, которые потом экранизируют другие. Сценарный факультет ВГИКа определил ее призвание: уход в себя, как выход в люди. Скоро она сама срежиссирует собственный текст, чтобы вышло как задумывала. Ей нравятся эксперименты над собой: поставит себя в необычную ситуацию и вживается в вихрь последствий. Так появилась серия ее фотографий в журнале "Плейбой. Но даже приобнаженная она кажется одетой в целомудрие своей сути.
 
 - Рената, чтобы сняться для "Плейбоя", наверное, надо быть очень уверенной в собственном теле?
 - Я не уверена в собственном теле. Просто была очень хорошая черно-белая съемка, которая никуда не пошла. И в журнале сначала посмотрели эту съемку. И сказали, что нужно бы доснять еще цветные фотографии. А в результате пошли в основном эти цветные. А из черно-белых - всего два снимка. И они кажутся мне самыми удачными. Как я рискнула? Сама не знаю, я еще не пришла в себя. А с другой стороны, это такие мещанствующие вопросы: как вы могли решиться? Ну сделала и сделала.
 - Как вы думаете, что скорее может выдать внутреннюю сущность человека - нагота или одежда?
 - Конечно, одежда. А мне вообще кажется, что в одежде фотографии более эротичные, нежели без одежды.
 - Такое понятие, как "язык одежды" для вас значимо?
 - Да, одежда очень многое говорит, особенно для тех, кто понимает. Мне нравится одежда, которая несет в себе сексуальный смысл. Моя униформа: черный свитер, черная юбка, все должно быть обтягивающее, и высокие каблуки. Это самая красивая одежда, которая для меня существует. Однажды модельеры попросили меня участвовать в их показе и выйти в наряде невесты. Я никогда в жизни не была в роли невесты и подумала: на подиуме я переживу эти чувства. Может быть, потом их не нужно будет испытывать вторично. Хотя это, может быть, уничижительно звучит по отношению к браку, к мужчинам. Свадьба без жениха. Потому что жених никогда не участвует в показах, исключительно невеста.
 - Вы всегда не уверены в своей фигуре и у вас не бывает такого ощущения, что вы сногсшибательны, совершенны хотя бы миг?
 - Ну, если абстрагироваться и посмотреть на себя чуть-чуть со стороны, то я могу подумать: да-а, вот ничего, неплохо... Но если быть самой собой, то нет, я, конечно, все время в ужасе, все время недовольна. Но это специфика характера, такое личное психическое заболевание, состояние неудовлетворенности, депрессивность, я от этого, наверно, никогда не избавлюсь, ничего с этим не поделать.
 - Чьими глазами вы себя оцениваете?
 - У меня не выходит сказать - чьими-то. Исключительно своими.
 - В вашем сознании есть какой-то стандарт, которого вы пытаетесь достичь, работая над фигурой?
 - Стандарта нет, главное, чтобы жир не висел. Знаете, когда ты берешь себя двумя пальцами и чувствуешь, что тебя можно просто на крюки подвешивать за этот жир и ты ничего не почувствуешь. Есть такие счастливо сложенные женщины... Это же все зависит от усваиваемости-неусваиваемости. Вот у них не усваивается ничего, и они могут тоннами есть пирожки, сахар и оставаться такими же худыми. У меня далеко не такая природа. Поэтому я постоянно нахожусь в борьбе. Но я уже себя приучила - я чрезвычайно мало ем. 3а сегодняшний день, например, выпила сок, съела овощной салат из помидоров, огурцов, перца и зелени и жидкость из борща.
 - Вы едите всего понемногу или какие-то продукты безвозвратно исключили из рациона?
 - Да, я никогда не ем свинину, вообще очень редко ем мясо, сметану, сливочное масло, не ем белый хлеб, сахар, только мед. Уже не знаю сколько лет не ела жареной картошки.
 - Не снится?
 - Нет, уже все, отрезано.
 - А мороженое?
 - Иногда, редко-редко могу откусить, а потом говорю, например, бедной моей маме: ну, вот - и она готова съедать мороженое просто в неограниченном количестве. За что я, конечно, ее тихо критикую. Я никогда не ем бутербродов, никаких колбас, сыра.
 - А почему вы отвергли именно эти продукты?
 - Тайные рецепты Ренаты Литвиновой? Ну, есть же такая система раздельного питания... Вот что я позволяю себе есть зимой? Обожаю борщи, гречневую кашу, чуть-чуть вареной картошки, салаты из капусты. Я встаю обычно днем, потому что ночью пишу, и выжимаю себе здоровенную кружку сока из морковки, можно смешивать со свеклой. Это очень полезно и надолго отбивает всяческий аппетит. И это вкусно. Бывают дни, когда я ничего не ем, только пью соки: яблочный, грейпфрутовый... А если ем, то всегда один раз в день. В разное время, как получится. Летом обожаю окрошку, опять же салаты с большим количеством зелени, можно рыбу, фрукты, конечно.
 - И сколько времени продолжается ваш здоровый образ жизни?
 - Года два с периодическими провалами.
 - Когда открываете холодильник и съедаете все, что находите?
 - Нет, так уже не выходит. Ну вот, например, я была в Париже и там очень вкусные устрицы. Конечно, я ела устрицы. Я позволяю себе какое-нибудь необычное блюдо. Мне кажется, тотальное укрощение собственной плоти пагубно отражается на психике особенно ранимых женщин.
 - Но мысль о лишних килограммах постоянно сидит в вашей голове?
 - Я считаю, что нужно всегда держать в голове эту мысль. Купить весы и регулярно взвешиваться. Нужно на этом деле зафиксироваться, потому что очень незаметно ты можешь потолстеть на несколько килограммов, но сбросить их крайне трудно. Лучше всегда держать себя в шорах. Хотя, конечно, пределов совершенству нет.
 - А как мама реагирует на ваши жизненные принципы?
 - Очень хорошо. Если бы еще она сама начала так жить. Я ее ловлю на том, как она тайно поедает ночью перед телевизором бутербродики или покупает какие-нибудь колбаски и прячет в холодильнике. Бедная моя мама, я, конечно, ее третирую.
 - Одно время вы ходили с бутылкой минеральной воды, это с чем было связано?
 - Это тоже такое промывание организма. Но все очень индивидуально. Есть же различные типы строения у людей. Некоторым противопоказано, например, сухое голодание. А другим это было бы даже полезно: ничего не пить и не есть несколько дней. Я вот собираюсь голодать десять дней, но в таком специальном месте, где я буду под контролем.
 - Мне кажется, вы в прекрасной форме, зачем вам еще голодать?
 - Это очищает душу. Знаете, что-то такое накапливается, отчего ужасный дискомфорт, а голодание как будто просветляет. На самом деле ведь есть же заповеди, и среди них о чревоугодии, лености. То есть нужно себя подвергать каким-то ограничениям в еде и заставлять делать физические усилия. Я понимаю, что некоторые мои советы, может быть, для других женщин невыполнимы. Потому что они встают рано утром, бегут на работу, там чаи, они там завтракают, обедают, курят, болтают, это их "светская" жизнь. Потом они бегают по магазинам, приходят домой, вечером наедаются, смотрят телевизор. И так проходит жизнь.
 - А какими физическими нагрузками вы себя обременяете?
 - Я люблю бегать. Когда-то занималась легкой атлетикой. Просто вокруг моего дома это как бы проблематично. Но хожу заниматься два раза в неделю в тренажерный зал. Сейчас, мне кажется, в каждом городе есть недорогие клубы, где можно заниматься физическими упражнениями, потому что силы воли не хватает делать это дома. А в клубе даже неудобно остановиться - все вокруг над собой работают, это стимулирует.
 - Французские ученые установили зависимость между едой и сексом. Человек, который весит на 5-6 кг больше нормы, сексуально сильнее того, кто чересчур себя иссушает. И тот, кто больше любит, больше ест и наоборот. Ученых тревожит, что француженки сейчас больше думают о своем весе, а не о сексе.
 - Я согласна с этим. Француженки очень материальные женщины, очень расчетливые. Но это не касается русских женщин, даже если бы они бесконечно голодали и иссушали себя. Русские женщины - это такое большое сердце. Мне бы не хотелось, чтобы мы стали похожи на француженок или американок, которые даже сексом занимаются, потому что это полезно, они говорят, что это их расслабляет. Но русские женщины не такие, хоть ты тресни!
 - Вы никогда не слышали упреки мужчин, которым хотелось бы, чтобы на вашем теле было побольше мягких мест?
 - Настоящие мужчины, у которых не превалирует гомосексуальный подтекст, то есть не скрытые гомосексуалисты, которые склоняются к женщинам мальчикового типа, к худышкам, а стопроцентные что называется мужики любят женщин, у которых есть за что взяться. Не то чтобы мясо или жир, но их возбуждает, если у женщины женское тело. Природа все мудро устроила. Почему у женщины жировой слой толще, чем у мужчины? Чтобы хранить плод от всяческих ударов. Поэтому стремление к сильному истощению мне неприятно. Мне не нравится пропагандируемый тип иссушенных женщин наркоманского вида. Мне нравятся жизнеутверждающие женщины.
 - Вы пробуете на себе различные способы похудания?
 - Чтобы потерять вес, существуют два железных правила: меньше есть и больше двигаться. Остальные средства, особенно те, что не потребуют от вас никаких усилий, а только приложите некую штучку к своему жиру, и он исчезнет, или пояс наденьте, или таблетки попринимайте - это такие временные припарки, ерунда все. Самое главное - постоянная работа над собой. Не прилагая усилий, ничего не получишь.
 - Есть такое мнение, что, когда у человека все в порядке в голове, а значит и с нервами, то у него и аппетит нормальный, и вес тоже. Спокойный, счастливый человек не набирает лишних килограммов.
 - Я не видела постоянно счастливых людей. Это кто? Если не в порядке с головой, то человек как бы сублимирует это в какие-то диеты? Но я же не стремлюсь и не призываю к тотальной худобе. Кто я такая? Человек, который занимается кино - помимо того, что пишет сценарии, иногда еще снимается в фильмах. Естественно, у меня с головой должно быть не все в порядке как у творческого человека. Если все в порядке, то тебя ничто не сподвигнет взять и начать писать, тем более про убийства, понимаете? Это первое, а второе... Как человек снимающийся я должна заботиться хоть в минимальной степени о своей внешности. Как говорят в Америке: иметь коммерческий вид. Если на мне будут пласты жира, то я не понимаю, зачем я буду сниматься и уродовать собственные сюжеты. Так что я могу быть до такой степени несправедливой, субъективной со своими стремлениями, что, конечно, нашли у кого спрашивать совета. Я абсолютно не воплощаю в себе чаяния большинства. Наоборот, воплощаю ненормальности меньшинства.
 - Эталон и должен быть недостижимым.
 - Где-то должен маячить, да? Это очень приятно мне слышать. Просто я хочу, чтобы вы учитывали, у кого вы спрашиваете, вы спрашиваете у глубоко озабоченного человека и не вполне, конечно, нормального, который исследует сюжеты триллеров, пишет про убийства, делает очерки характеров, меня заботит, сколько волос у меня отросло, чтобы их еще раз покрасить, вплоть до этого.
 
 
Женщина-праздник для глаз и ума
(беседа с Ренатой Литвиновой в 1999 году)
 
 Ренату Литвинову обозвали секс-символом без ее одобрения или неодобрения. Она сохранила равнодушие. И с тех пор реагирует на это сочетание легкой скукой на лице: поймите, мне есть о чем думать. Она пишет очередной сценарий, в надежде, что уж этот-то для себя-режиссера. Уж в этом году непременно начнет экранизировать свои мысли. Потому в последнее время превратилась в затворницу букв, из которых складывает историю. Почти не выходит в свет. Поговаривают, что замужество ее переменило. Но это, похоже, изумление окружающих себя выдает: они не думали, что символ одиночества - определение, подобранное для Ренаты мужчинами-журналистами, - может вступить в противоречие с собственным имиджем.
 Да разве у секс-символа спрашивают, хочет ли она ребенка и каково ей замужем. У секс-символа мечтательно просят фото на память, да желательно, чтоб побольше секс- и поменьше символа. А у нее ведь мозг есть. И все эти прыгалки с секс-символизмом - такое детство, из области бессознательного на ранней стадии развития гомосапиенса. И от одной своей фотографии в «Плейбое» она до сих пор не может отойти, хотя даже мама махнула рукой: «Было - и было». Но ведь такой некрасивый кадр - как же фотограф не понял? Это она страдает без красоты. А фотограф, может, ухватил откровение тела и мысленно взревел от удачи, поскакал проявлять и печатать. Поэтому ну их. Секс-символ - так секс-символ, общественная маска, утеха мужчин-созерцателей. Да и для нее защита. Все равно не скажет публике, хочет ли она ребенка и каково ей замужем. С какой стати! Любуйтесь тем, что сами нафантазировали и дайте ей жить по-своему.
 
 - Рената, что доводило вас в детстве-отрочестве до слез? И что доводит до слез сейчас?
 - То же, что и в детстве. В детстве никто не научен защищаться, если чувствителен, ведь есть и нечувствительные дети, элементарные и равнодушные. В детстве я ощущала то, что я совсем одна, значит, что-то во мне не так, неправильность какая-то, неумение быстро поступать так, чтобы быть ловкой, уверенной, агрессивной, - все те качества, что ценятся в детстве, а во мне этого не было совсем, хотя этому можно научиться, даже играть в это, но в любом случае для меня это было неестественно. И если кто-то ко мне вдруг был добр, я была этому человеку благодарна! Может, некоторые мои знакомые из детства и удивятся...
 - Чем вы не нравились окружающим в детстве?
 - Тем же, чем и сейчас. Но также, как и сейчас, мне никогда не бросали обвинения в лицо, ничего конкретного.
 - Говорил ли вам, ребенку, кто-либо из взрослых, что у вас большое будущее, что вы талантливы?
 - Более всего у взрослых я вызывала удивление, любопытство, смех и вздохи, но одновременно и уважение. Я занималась по классу фортепиано, и если мне говорили о способностях, то это мне было даже стеснительно, и я эти разговоры не любила. Бабушка спрашивала у меня всегда два вопроса очень драматическим тоном: «Что с тебя будет? Что ты себе думаешь?»
 - Помните первую смерть, с которой вы столкнулись?
 - Страшна не сама смерть, а все эти атрибуты. Умирала наша соседка, и другая соседка, причем взрослая уже женщина, прибежала и с таким ажиотажем кричит: «Там Раиса умирает, пошли скорее, посмотрим!» Тогда в детстве в подъездах, если кто-то умирал, выставляли крышку гроба, обтянутую материей, ничего страшнее уже для меня не было - нужно было как-то пройти, чтоб этого не увидеть. Или была история с мальчиком, который подавился косточкой - все дети бежали на похоронную музыку в тот полдень, и я помимо воли, как у Гоголя в «Вийе», глянула ему в лицо - все в цветах, и в ту же ночь он явился ко мне в комнату, недалеко от кровати стал в белой рубашке, как утопленник, с узкими малиновыми губами, с закрытыми глазами, сине-бледной кожей - свет на него падал только от фонаря за окном. В руках у него был неземной цветок. Выбежать из комнаты нельзя было никак - он стоял в углу у дверей. И как будто укорял меня.
 - А ваше самое памятное детское счастье?
 - До школы - все одно сплошное счастье, не было боли. Вот школа - уже не детство, я так считаю, там даже жесточе, чем в обычной жизни.
 - Когда и как появились у вас первые высокие каблуки?
 - Это были мамины туфли, я одела и пошла в кино, и встретила мальчика из школы, и он ТАК посмотрел на меня, я подумала: опять что-то не так, я ужасна - так он мне отравил первую радость этим своим взглядом. Но я ему благодарна, что хотя бы ничего не сказал.
 - Какой вы были на выпускном вечере в школе? Было ли это событие переломным для вас, испытывали ли страх перед тем, что будет дальше?
 - Такие вопросы, как будто я на приеме у психиатра... Ну, на выпускном вечере я была, может, час, и ушла вместе с мамой и своей подругой Таней, которая впоследствии стала известной оперной певицей. Там было смешно. Никаких расставательных чувств. И неинтересно. Помню только актовый зал с выключенным светом и по стенам и углам разгоряченные лица. Когда мы спускались по лестнице, на другом этаже строгали бутерброды и распаковывали торты, но пахло сквозняком, казенной школой и хотелось скорее уйти. Я была счастлива, что все наконец кончилось.
 - Рената, как вы думаете (по опыту общения), у каких мужчин и каких женщин вы можете вызывать чувство неприятия вас?
 - У самых разных. У людей бывают такие убедительные мотивы.
 - А что меняет в женщине замужество?
 - Все.
 - Вас тяготит зависимость от мужчины, если, конечно, это состояние вам знакомо?
 - Совсем не тяготит, может, это тяготит мужчину?
 - Приносит ли вам удовлетворение такая личностная суета: там побыть актрисой, тут - сценаристом, потом, возможно, режиссером приоткрыться? Из-за чего этот хаос?
 - Изменение качества, перемена профессии - я бы советовала это многим. Я сама пишу, мои сценарии сделали многие режиссеры, я имею этот опыт. Я играла в своих сценариях как актриса - это другой опыт. И теперь мне надо сделать фильм как режиссеру, потому что все остальное пройдено. И если с кем-то работать в старом качестве, то только когда очень интересно, когда будет новый результат. Но в изменении профессии для многих сейчас я вижу позитивный выход, в этом нет ничего трагического или позорного, как иногда человек думает про себя. Вот я читаю мемуары Ольги Чеховой - она была звезда кино, но, когда ее перестали снимать, она осталась без работы и доходов и стала работать как косметичка. И на первый ее прием пришли трое мужчин, чтобы сделать педикюр - они хотели, чтобы это им сделала сама звезда. Такие первые клиенты. Но со временем ее бизнес очень процвел - в ее жизни появился новый смысл, работа и деньги, которые дают некую независимость. Исчерпав себя в одном, найду себя в чем-то другом. Перемена статуса, падение после успеха - это не трагично для меня, в этом есть польза, движение - не остановка. Хуже всего незанятость.
 - Когда приходится кого-то долго ждать, чем вы развлекаетесь?
 - Я легко жду. Во мне есть эта стоичность. Просто всегда думаю: а есть ли в том смысл, нужен ли этот человек мне такой ценой? Если знаю, что смысл есть, то жду до последнего, до конца.
 - Вы в детстве сочиняли страшилки?
 - Это то, что у меня всегда канючили и в пятидневке, когда тебя забирают только на выходные, и по ночам все просят рассказать историю, и потом всякие подружки на переменах. Я уже тогда поняла, что рассказывать истории - это как работа. Мне нравилось хранить их в себе, а рассказывать - это уже труд.
 - И когда вы стали записывать то, что приходило в голову? Кому давали читать?
 - Никому не давала читать, только когда заставляли, например, чтобы поступить во ВГИК на сценарный факультет, нужно было сдать папку рассказов. Уже во время учебы во ВГИКе, моя бабушка брала у меня со стола тайно что-то почитать... Потом я прихожу, смотрю, она какая-то не такая, взволнованная, я спрашиваю: что случилось? - тогда она мне с обидой: «У меня над кроватью не старый потертый коврик висит, у меня ковер целый, нигде ни одной потертости!» И так несколько раз. Оказалось, она прочитала у меня в рукописи: «Над кроватью у нее висит старый потертый половик». Она всегда принимала написанное на свой счет. И сколько было конфликтов, когда я кричала: «Так ведь это не про тебя написано!» В общем, я не люблю давать читать рукописи. Помню, Кира Муратова все хотела почитать у меня сценарий, как мне казалось, раньше времени, я ей сказала: вот я вам покажу, что он у меня есть, но пока читать не дам, позже, - так она вырвала у меня его из рук и стала бегать вокруг такими неровными кругами. Конечно, мне было неудобно гнаться за ней и выдирать его обратно, но я испытала «душевную травму».
 - Чего вы не прощаете? Злопамятны ли?
 - Я прощаю. У меня есть такие люди, которые вне прощений и обид, как мама, например. Я всегда прощаю людей, правильнее - я их не виню, просто я могу исключать их из своей жизни. Как правило, это необратимо: иногда они могут жить в памяти, и я могу по ним скучать, как по умершим, к которым нельзя вернуться. Я не чувствую обид на людей. Я могу быть ими поражена - насколько можно быть неумно злым, как можно так больно ударять, быть жестоким, подлым или вором-обманщиком. А если не обижена-унижена, то и не мстишь. Если бы я была поставлена в условия, как Гамлет, - мстить за любимых... Но у меня не было такого опыта.
 - В чем ваш конфликт с Кирой Муратовой? Казалось, что вы так хорошо понимаете и дополняете друг друга.
 - У меня с Кирой Муратовой никакого конфликта нет и не может быть. Настал момент паузы, не знаю, какой длины. На проекты все труднее и труднее найти финансирование, особенно, когда деньги не государственные, а частные. Встает вопрос о возврате денег. Как потом продавать картину, будут ли ее смотреть - нет уже той полной свободы режиссера, которая была последние лет семь, особенно если режиссер с таким именем, диктовать ему никто не смел. Сейчас и имя не гарантирует независимость от денег. Я склоняюсь перед ее талантом, она выдающийся режиссер, сверхсильная личность, я разрываюсь между чувствами к ней - я и в поклонении, и мне ее так жалко, как бывает жалко родного человека, когда ему плохо, и ты не можешь ему помочь.
 - Вы снимаетесь в новой картине Рустама Хамдамова. В чем секрет его обаяния? Не пожалели, что расстояние между вами сократилось до совместной работы, не лучше ли было оставаться на почтительной дистанции?
 - Рустам - гений. В его таланте нет надсмеханий, ущербности, зла, того, что сейчас почти во всех талантливых картинах. С ним я подавлена его самодостаточностью, в него нельзя что-то привнести. То, что он делает на пленке, - совершенно, я не видела ничего красивее и вдохновеннее, чем фильм «Нечаянные радости», вообще в мировом кинематографе. Я счастлива, что знакома с ним, а вы такое спрашиваете! Он общается с тобой и отдает, но ничего не берет взамен от тебя, ты ничем ему не можешь помочь, ему ничего не нужно. Половина нашего фильма уже снята, остались съемки в Казахстане.
 - Кажется, что вам должно быть близко творчество Достоевского и Сартра? Есть ли любимые произведения?
 - Я не читала Сартра, как и многих других писателей. Начиная его читать, я не могла себя заставить читать дальше. Лучше я два раза подряд перечту Достоевского, Гоголя... Конечно, это мой недостаток.
 - А Фрейда читали?
 - Да, с ним у меня была такая история: я в детстве нашла в шкафу книгу Фрейда и с увлечением читала ее, я не понимала только значения одного, часто встречавшегося слова, почти в каждом абзаце - «гениталии, гениталии». Я решила, что это какое-то теоретическое, вводное слово. И все равно мне было интересно. Я читала это как возвышенный текст о человеческой душе. С тех пор я больше Фрейда не читала.
 - И как собираетесь жить дальше?
 - Счастливо.
 
Факты
 Рената Литвинова родилась в 1968 году в Москве, в семье врачей. В 1991 году закончила сценарный факультет ВГИКа. С 1990 по 1998 год по ее сценариям сняты фильмы: «Ленинград. Ноябрь», «Нелюбовь», «Трактористы-2», «Мужские откровения», «Принципиальный и жалостливый взгляд». В 1994 году Рената сыграла одну из главных героинь в фильме Киры Муратовой «Увлеченья» и на фестивале «Кинотавр» получила приз за лучшую женскую роль. Спустя год кинокритики назвали ее единственно возможной актрисой в номинации «человек-стиль». В 1996 она стала автором одной из новелл и сыграла ее героиню в фильме Киры Муратовой «Три истории». В 1997 начала сниматься в киноленте Евгения Митрофанова «Третий путь» (первоначальное название «Не хватайте скорпиона за уши») и в картине Рустама Хамдамова «Вокальные параллели». Первый проект завершен, второй пока нет. В конце 1997 года Рената вышла замуж за продюсера Александра Антипова. В 1998 Валерий Тодоровский закончил картину «Страна глухих», снятую по повести Литвиновой «Обладать и принадлежать». Съемки нового фильма Киры Муратовой по сценарию Ренаты и с ее участием как актрисы были остановлены из-за отсутствия денег, а также из-за творческих разногласий режиссера и продюсера.


Шпилька
Рената Литвинова идет по жизни на высоких каблуках
(очерк написан в 2000 году)

 Мраморноликая фантазия. Из особых примет наяву две: владеет словом и лицом. Как античные героини - страдает, не искажаясь чертами. Кричит ли она когда-нибудь? Ее полушепот-придыхание - лучшая защита от внешней агрессии. Она протяжно говорит: "Да-а-а..." - и это звучит приговором. Или просто заполняет паузу?
 Влюбленная в кино мама приводила маленькую Ренату в кинотеатр, вручала пакет яблок и забывалась на экране. Каждой - своя сладость. Возможно, если бы девочка больше вглядывалась в актеров, она захотела бы стать актрисой. Но девочка смотрела в пакет и вокруг себя. Так и запомнилось: мерцающий экран, заполненный зал, яблоки, которых все меньше, значит, скоро конец фильма. Так сложилось, что Рената Литвинова стала сценаристом. Теперь она создает атмосферу, распределяя: кто на экране, кто в зале, кто зачарованная мама, кто девочка с яблоками.
Во дворе дети рассказывали страшилки. Сам двор был подобен страшилке. За забором воинская часть и постоянный запах рыбы. Мрачную действительность перепридумывали. Синяя рука летала по комнате и непременно кого-то душила. Красное пятно проступало на белой стене и ничем не смывалось. Истории заканчивались смертью, но какой-то несерьезной. Хотелось визжать и хохотать одновременно. Когда рассказчик вдруг начинал кривляться пальцами вокруг чьей-то шеи: "Страшный мужик протянул к мальчику руку и сказал..." Мрачный речитатив взрывался громкой скороговоркой: "Отдай свое сердце!"
 Годы спустя Рената сказала: "Я пленилась сочинительством, чтобы отрешиться от тоски обыденной жизни". Пятидневка детского сада, школа, где она была одной из самых высоких, но все равно на каблуках, ненавистные сосиски, как основная тогда еда. Детали одиночества. Она нашла для них выход - кино. Можно написать как будто про себя. Отдать в чужие руки, после которых даже сама себя не узнаешь.
 "С возрастом я все больше сознавала, что я не такая, как все. Я чувствовала себя одинокой и хотела умереть. Волю к жизни я поддерживала в себе с помощью мечты. Я никогда не мечтала о том, чтобы меня любили, как любят других детей. Это превосходило мое воображение. В своих фантазиях я лишь пыталась привлечь к себе внимание людей (не Бога, конечно), чтобы они только взглянули в мою сторону и произнесли мое имя..." - Мэрилин Монро, "История моей жизни".
 "Я люблю свои детские ужасы. Они дают мне какие-то непридуманные детали,"- говорит Рената. Для монологов медсестры в фильме Киры Муратовой "Увлеченья". Для новелл, одна из которых вошла в картину Муратовой "Три истории". Другую снял Юрий Грымов, переименовав в "Мужские откровения" историю двух женщин. До этого были: "Ленинград. Ноябрь", "Трактористы-2", "Нелюбовь", "Принципиальный и жалостливый взгляд"... Все не радовало, кроме сотрудничества с Кирой, с которой: "произошло счастливое сочетание, когда она меня не ущемляла. Она дала мне возможность реализации, как подарок."
 "...Наверно, я слишком зациклена на своем воображении, на том, как я себе это представляю. Меня всегда ранит чужое изображение, ранит в буквальном смысле - мне больно и слышать, и видеть. Может быть, надо наращивать толстую кожу, не реагировать, в конце концов можно смириться..."
 Однажды в ней углядели героиню "Основного инстинкта", где Шэрон Стоун виртуозно приоткрыла опасную сущность блондинок. На вид таких ясных, притягательно нежных, но с умом, подобным ножу для колки льда. Рената, правда, в натуре не такая яркая блондинка, какой стала для публики, но, как заметил психолог Владимир Леви: "Сначала человек играет роль, а потом роль - человека". Длительное пребывание с пронзительно белыми волосами отражается на образе жизни. Во всяком случае окружающие уже не представляют Ренату не блондинкой.
И однажды она обнаружила в почтовом ящике нож для колки льда. То ли намек: ваша суть уже не тайна. То ли призыв реализовать задатки. То ли шутка, адресованная творческой личности, с интересом рассуждающей о смерти.
 Смерть присутствует в киноновеллах и сценариях Ренаты, о ней она говорит в интервью. Потому что спрашивают и спрашивают. Появился соблазн назвать ее женщиной, воспевающей небытие.
 А еще: нелюбовь, высокие каблуки, белую кожу...
 Многие предметы и люди вызывают ее любопытство. Она бы полжизни, наверное, провела в парижском кафе, где можно сидеть с сигаретой и кофе и глазеть на мир. Оставшиеся полжизни - записывала бы увиденное и придуманное. В Москве она смотрит на город из окна своей квартиры. Ей не нравится солнечный полдень, может быть, потому что он чересчур все проясняет. Рената предпочитает ночь. Настольную лампу, пишущую машинку, хотя время диктует набирать фантазии на компьютере. "Под утро без боли нельзя смотреть на себя в зеркало. Это как пьянство, правда, на столе остаются запечатанные шрифтом листки, которые, говорят, нельзя ронять - плохая примета. Но я много раз роняла..."
 Она родилась под Новый год, если по старому стилю. Ее облик уже успели сравнить с обликом Ким Новак, Марлен Дитрих, Греты Гарбо, Мэрилин Монро. Ей еще очень симпатичны Вивьен Ли, Коко Шанель... Рената иронично щурится и недоверчиво качает головой: любимой актрисой Хичкока?.. Да-а-а... Может быть, в глубине сердечной мышцы сравнения приятны, но она не хочет принимать на себя чужую маску, тем более с трагической судьбой. Ей и в собственной биографии достаточно проблем. Она пытается контролировать все процессы, связанные с имиджем - соглашаясь на интервью, она уже предчувствует, что будет переписывать свои ответы, потому что ее не удовлетворяют устные формулировки, они кажутся несовершенными.
 Для простоты общения с журналистами, задающими весьма похожие вопросы, Рената придумала монологи, которые звучат, как сценарные заявки с красиво прописанными, отточенными репликами. Всякий раз в них можно что-то добавить-убавить, они живые, но в заданных рамках. За эти рамки героиня не пустит, пока не сочинит еще новеллу о другом этапе своей жизни. Надо ведь, чтоб было интересно и творцу, и публике. Ей нравится оставлять больше загадок о себе, чем объяснительных записок. Ей нравится слово "легенда". Марлен Дитрих много выдумывала о себе. Коко Шанель - еще больше. О Грете Гарбо выдумывали другие. Легенда держится на вымысле?
 В сценариях Рената описывает то, что бывало и могло быть. С ней и другими. Она всматривается в людей в те моменты, когда они не могут себя контролировать: пьяная драка, наркотический дурман, влюбленность, смерть... У нее мания красоты, даже красоты безумия. В странной нищей или вульгарной буфетчице она увидит поэзию. Человек выразителен в беде, и это цепляет зрителей сильнее, чем чужая радость. В ранних текстах Ренаты больше авторского сочувствия к персонажам. Она болела их страстями, вживлялась в их события. С опытом стала отстранятся на безопасное расстояние. Это не холод сердца, а разумная самозащита.
 "Мне всегда было интересно наблюдать за человеком, за тем, что им движет. Мне интересен такой отрезок жизни человека, когда он или умирает, или делает какие-то ужасные поступки. Меня интересует темная сторона человека, то, что у вас внутри, то, о чем вы боитесь сказать, не хотите, чтобы про вас знали, - это зажигает мое воображение. Мне кажется, для драматурга это поле, я вижу там большие драматургические возможности. Черное, патологическое - то, что меня волнует. Может быть, я такая сама по себе, стою на грани патологии, может быть, я патологична - меня это не страшит... Знаете, в школе разрезают несчастную лягушку, что-то там на нее капают, и у нее мышцы дергаются - вот, мне кажется, я что-то такое на себя капаю..."
 Она будто задается разными ситуациями и прорисовывает образ действия, неважно, случится это когда-нибудь или останется воображением. Потом уже трудно припомнить, где правда, где иное, границы стерлись.
 Ее спрашивают: не боитесь накликать на себя бедствия, которые описываете? Она отвечает: наоборот, перенося их на бумагу, я от них освобождаюсь. В ее новелле "Офелия, безвинно утонувшая", вошедшей в картину "Три истории", сказано: "Вдруг никогда ничего не бывает, все закрючковано, имеет свои заделы и забросы - есть судьба, и, если ты ей не противоречишь, она несет тебя в заданном направлении ко всем тем поступкам, на которые ты запрограммирован и рассчитан изначально. И даже помогает, и сохраняет тебя. И пока ты это не выполнишь, ничего с тобой не случится..."
 Любимая поговорка Ренаты, призванная искупать любой ее проступок, с точки зрения общественных норм: это мое личное психическое заболевание. И не приставайте с удивлением, возмущением, неприятием. Как говорил герой фильма "Некоторые любят погорячее" своей возлюбленной, которая признавалась ему, что на самом деле она - переодетый мужчина: "У каждого свои недостатки".
 А без "личного психического заболевания" творческая личность несостоятельна. Рената еще рассказывает о раздвоении своей натуры: может ответить на вопрос "да", а спустя миг - "нет". И то и другое - искренне.
 У нее есть чувство самоиронии, позволяющее трезветь после самой обильной лести, даже совсем не впускать ее в себя. О головокружении от успехов она говорила: "У меня злой смех по отношению к этому - это так жалко выглядит со стороны... Я знаю массу примеров, когда человек снимает плохо, а его продолжают хвалить - по инерции, из лести... так в любой профессии. И ты отвыкаешь смотреть на себя реально. Самой себе я желаю в этом смысле иметь рядом врага - он мне представляется полезнее."
 Она никогда не собиралась поступать на актерский факультет, потому что актриса - "профессия бесправная". Годы прояснили и бесправность сценариста, зависимость от режиссера, оператора, актеров и многих неконтролируемых вещей. После окончания съемок "Мужских откровений" Рената сказала в интервью: там только буквы мои. И то не все, как выяснилось на премьере: что-то дописали, что-то вырвали с мясом.
 В текстах Ренаты ее интонации. И когда актрисы пытаются ей подражать, это редко получается удачно. Хотя почти все получили призы за лучшие женские роли на разных фестивалях. И сама сценаристка за актерский опыт в фильме "Увлеченья" была премирована на "Кинотавре" в 1994 году. Появляться на экране с собственными монологами Ренате приятнее, чем олицетворять и озвучивать чужие слова. К картине Евгения Митрофанова "Третий путь" сценарий написал Рустам Ибрагимбеков. Странная героиня, некое смертоносное существо, довела Ренату до нервного истощения. Тогда как в ее историях смерть - это красивая и абсолютно естественная точка, совершенство цвета и формы. Герои стремятся не умереть, а достичь покоя, свободы, легкости. Самостоятельности и самодостаточности.
 - Вам нравится смерть?
 - Она меня раздражает. Тем, что существует. Меня раздражают человеческая смертность, слабость, материальность. Мне нравится жизнь. Жить: упасть, испытать боль, чтобы познать, чтобы потом передать бумаге.
 Она "кровожадна", как Агата Кристи, у которой за каждым углом - труп, а за каждым трупом - увлекательная причина. После знакомства с ее смертью нет страха. Хочется взвизгнуть от неожиданности концовки и хохотать от удовольствия. Любимые жанры: психологический детектив или триллер. С элементами черной романтики, это когда: "...сигарета за сигаретой, и каждый день - как последний. Такие люди не живут долго, но именно они оказывают сильное влияние на все поколение в целом..."
 Как писательница Рената хотела бы придумывать свой мир. Как актриса - она заложница чужого восприятия. Ее заметили на экране и восхитились ликом, мифом, мечтой, образом, необычным для нашего кино. Доброжелательные критики написали о белокурой бестии. Подыгрывая тем, кто сражен ее "вамп", она старается не запутать самое себя: это всего лишь одна из масок, не более.
 - Кого бы вы хотели сыграть?
 - Спивающуюся певичку из дешевого привокзального ресторана... И Снежную королеву, для которой Кай выкладывает из льдинок единственное слово, о котором обычно забывают, - ВЕЧНОСТЬ...
 Ренату Литвинову назвали "единственным оригинальным светилом" в телевизионной программе "Намедни" на НТВ - "с ее кошачье-грациозными комментариями былой моды". Она, увы, озвучивала не свои тексты, но в индивидуальной манере. Нашептывала чужие слова, оживляя их переливами своего голоса.
 Благодаря актерским работам, заметили и основную ее профессию - заинтересовались сценариями. Режиссеры завели вокруг нее хоровод с причитанием: а мне, а мне, а мне...когда же вы напишете? Она не любит говорить "нет" и многозначительно улыбается: может, как-нибудь само рассосется.
 Ей хочется снимать с Кирой Муратовой. И она нашла деньги на продолжение "историй". Она не мечтала, что Рустам Хамдамов пригласит ее в свой фильм, но он пригласил. Журналисты построили предположение, что, видимо, его сразила фраза Ренаты: "На пути к бессмертию слишком много конкурентов. У Рустама их нет", - произнесла она на творческом вечере Хамдамова в ЦДЛ в феврале 1997 года. Сказала, что думала. И случилось так, что режиссер наконец начал снимать после долгой паузы. И диалоги для сцен с ее героиней он доверил написать Ренате.
Задача на будущее - самой снять фильм, воплотить собственный сценарий. "Если я этого не сделаю, то оно во мне останется и будет меня разрушать. То же самое: если я чего-то не напишу, это непременно со мной произойдет. Если это в тебя уже вошло, от этого нужно избавиться. Оно возникает как заданность. Есть вещи, которых все равно не избежишь."
 Может, это будет "Нежнейшее - нежнейшим". Может, иное. У ее сценариев выразительные и точные названия. Валерий Тодоровский снял фильм "Страна глухих" по истории, которая у Ренаты называлась "Обладать и принадлежать". Заголовок "Принципиальный и жалостливый взгляд Али К." напугал режиссера то ли своей протяжностью, то ли странностью, он попробовал что-то переиначить, но в итоге просто отсек "Али К." Обрубил хвост.
 С 1995 года Ренату величают стильной женщиной и зовут на все торжества. На вопрос, что заставляет ее бывать на многочисленных презентациях, Рената с улыбкой поясняет, что люди для писателя - это персонажи историй. Поэтому с торжеств она, возможно, уносит что-то полезное для творчества. Что проступит на бумаге в одиночестве и тишине.
 Она любит кошек и яркий макияж. Владеет английским и водительскими правами. Снялась в рекламном ролике колгот и для журнала "Playboy". Когда она приходит на встречу, задержавшись минут на сорок, ее лицо буквально восклицает "дико извиняюсь!" и это разрывает в клочья остатки негодования у того, кто все-таки дождался. Рената Литвинова достойна ожидания. И тот, кто примет все ее "личные психические заболевания", не будет разочарован.


Так и прошмыгала всю жизнь
(беседа с артисткой Татьяной Шмыга 12 апреля 1994 года у нее дома)

Предыстория
 
 Мое сознательное детство пришлось на период 1970-х, когда по телевизору очень часто показывали оперетты. Я не пропускала ни одной, из всех артистов выделяя Герарда Васильевна и Татьяну Шмыга. Да, были еще Юрий Веденеев, Светлана Варгузова, Лилия Амарфий. Но лучше, чем Шмыга, для меня никого не было. А Герард Васильев, на мой взгляд, был идеальным ее партнером. Знаменитая ария Мистера Икс в его исполнении казалась мне песней о моей сущности и судьбе.
 А зачем становиться журналистом, если не желать приблизиться к тем, кто своим талантом формировал мои вкусы?

 
 Она как шарм-панское. Игристая, сиятельная, с осанкой, с улыбкой. Ее женственность на высоких каблуках и в длинных платьях. Со шлейфом она общается так, как иные - с домашним халатом. Это мы переживаем возраст и мечемся между «еще» и «уже», а она поет. И как жанр оперетты противится быть легким, так она упрямо внушает: я не легкомысленная, не попрыгунья-стрекоза, не «каблучки да цветочки». А мы, словно слепцы, оглушенные нуждой, все шарим руками в поисках легкости, как спасательного круга. Наша оперетта - это Татьяна Шмыга. Мы прожили с ней слишком долго, чтобы она была нам безразлична.
 
 - Татьяна Ивановна, у вас очень красиво дома.
 - У меня была одна задача, чтобы не было похоже на все стандартные стенки, горки и все прочее. У нас ничего нет, что тут?
 - Потому и потрясает, что все только самое необходимое и в то же время красиво. А вам говорили, что у вас сказочная улыбка - улыбка феи?
 - Ой, боже мой. Не знаю. Мне трудно судить, как я могу сказать, какая у меня улыбка. Просят чаще улыбаться, а уж какая там улыбка, не знаю. Просят по профилю, по жанру. Я же не буду пользоваться специально. Мне кажется, что это сразу будет неестественно, если человек начинает специально улыбаться. Только если хочется. А я и так часто. Мне приятельница говорит: «Тань, что ж вы все время смеетесь, когда по телевизору вас показывают?» А я отвечаю: что ж я могу поделать, если мне что-то весело, что-то нет, могу и сидеть молчать полчаса.
 - Вы производите впечатление человека, которого несчастья обходят стороной, боясь, что при столкновении с вами они потерпят неудачу.
 - Сейчас так мало счастливых, что если чем-то можешь хоть чуть-чуть как-то облегчить, развеселить, ну, не то, что развеселить, создать настроение более приятное, конечно... Не то что стараешься, но как-то думаешь: что же мы все ноем, ноем, сколько можно! Не всегда же мы ныли, хотя жили не лучше, чем теперь.
 - Наверное, счастлив тот, кто не чувствует себя несчастным, не позволяет себе думать, что несчастен.
 - Думаю, что какая-то доля истины в этом есть. Есть люди, которые просто специально себя накачивают, не то что специально, а такой у них характер, им все не так. К такому человеку подойдешь, спросишь, как ты себя чувствуешь, и не успеешь ответить, как тут же начинает: а вот я, вот у меня... Есть и такие люди.
 - Люди, попадающие под определение зануд?
 - Ну, у меня, наверное, тоже есть доля занудства, во всяком случае она уже появилась с возрастом.
 - У вас бывают моменты, когда вы чувствуете себя глубоко обиженной, непереносимо одинокой?
 - Не могу сказать, что обиженной. Бывает такое состояние, когда ничего не хочется. Не могу сказать, что не хочется жить, просто даже не можешь сообразить, что бы тебя сейчас вывело из такого вот... не стресса, а какой-то глубокой неудовлетворенности.
 - И что выводит из такого состояния?
 - Время. Иногда какое-то малюсенькое события, кто-то что-то скажет, или произойдет, или позвонит, куда-то надо бежать. Лучше всего, когда надо куда-то бежать. Очень часто именно физические действия выводят из разных стрессов, когда уже некогда задумываться, а надо брать ноги в руки и бежать.
 - Наверное, поэтому вы так организуете свою жизнь, что в ней мало покоя?
 - По-разному. Но времени все равно не хватает. Вы пришли на десять минут раньше, а я еще совершенно не готова. Так во всем. Мне муж говорит, что я вообще не умею учитывать время, что я разбросанная. Может, так оно и есть. Но я не могу сказать, чтобы я куда-нибудь когда-нибудь уж очень опаздывала. Терпеть не могу, когда опаздывают. Меня возмущало раньше, когда на спектакль должен был прийти кто-то из начальства и обязательно опаздывал. Хотелось подойти и сдернуть занавес - закончить спектакль не начав. Потому что это хамства. Но я всегда спешу - это точно. Все у меня происходит в последние минуты. В последние минуты одеваюсь, убираю со стола, привожу что-то в порядок. У нас была актриса, которая говорила: не пойду на спектакль, пока не достираю белье. Так и я.
 - А какая вы в гневе?
 - Не то что в гневе. Сейчас это больше какая-то раздраженность. Я вообще не умею злиться. Хотя муж иногда говорит: «Ну что ты такая злая?» Ничего я не злая. Просто мне, видимо, не нравится что-то из того, что он делает или кто другой. Каждый же реагирует по-своему. Я, может быть, более эмоционально.
 - Эмоции в чем выражаются?
 - В интонации.
 - Вы помните свои детские страхи?
 - Нет, я вообще не боязливая. У меня мама была ужасная трусиха, и она всегда поражалась, что я могла остаться одна в огромной даче ночевать. И сейчас при всех ужасах я, конечно, стараюсь не ходить одна ночью, но не могу сказать, что у меня есть какой-то животный страх перед нынешним временем. Может, просто бог пока миловал.
 - Татьяна Ивановна, откуда у вас такая интересная фамилия?
 - Вы хотите сказать - смешная? Я думаю, что это скорее прозвище. Папа в первую мировую войну бежал из Польши с семьей сюда в Москву. Несколько лет назад в Ленинграде ко мне подошла девушка и сказала с польским акцентом, что она - внучка сводной сестры моего папы, привезла его метрику. И я прочитала: Мицкевич Ян, сын Артема и Ксении. А он довольно часто, когда мама спрашивала: кто тебе такую смешную фамилию придумал? - отвечал: не знаю, у нас в роду были Мицкевичи, Козловские. А мама говорила: не примазывайся к знаменитым фамилиям. Но, как выяснилось, он действительно был прав. Я всю жизнь прожила, в общем, под чужой фамилией. Я пыталась ее сменить. Но режиссер Ярон не разрешил, сказал: ни за что, это очень театральная фамилия. Так и прошмыгала всю жизнь.
 - Как вас родители воспитывали?
 - Не могу сказать, чтобы особенно воспитывали. Скорее, я воспитывалась на них сама. Они были очень настоящие люди, во всех отношениях. Не могу сказать, что они звезды с неба хватали. У них были обыкновенные профессии. Просто в доме была какая-то такая атмосфера, которая не позволяла вести себя иначе.
 - Вам многое запрещали?
 - Нет.
 - А чему учили?
 - До войны учили музыке. Я училась в детской школе при Ипполитова-Иванова. А война началась, и учеба закончилась.
 - Вы во время войны в Москве были?
 - В Москве.
 - А кто у вас голос обнаружил?
 - Да это случайность была. Не то, что обнаружил кто-то. Я пела с детства, попевала, ну, однажды услышали и сказали, что надо учить. И стали учить.
 - Случайность, определившая всю жизнь.
 - Да, да, да. Вот только что звонила дочка того врача, который сказал моему папе: Жан, надо учить ее пению. И так как папа сам любил петь, родители были очень музыкальные люди, очень любили музыку, в доме всегда музыка звучала. Ну, почему нет, попробовали.
 Главным человеком в моей уже творческой жизни стала Дора Борисовна Белявская, педагог по вокалу. Она мне вторая мать. Только благодаря ей я смогла 40 лет петь. Это же невероятно. До сих пор занимаюсь уже с ее дочерью.
 - У каждого человека есть люди-паровозики, которые везут человека к нему же самому, даруя ему новые знания о нем же, новые ощущения. Кто были ваши люди-паровозики?
 - В первую очередь мама с папой. А потом уже во время учебы было очень много хороших людей. А так как я была достаточно цепкая в этом смысле, то я считаю, что мне очень повезло в жизни. И Канделаки, и Столяров, и Шаховская, и Столярова, пианистка моя следующая. Это все были музыканты, настоящие режиссеру, дирижеры. В этом смысле мне очень повезло. Туманов Иосиф Михайлович - мой учитель вообще, полностью.
 Понимаете, к сожалению, как-то на наш вид искусства смотрят... ну, раньше, может быть, наоборот, всякие там купчики и прочие предпочитали именно наш театр, и когда я пришла в театр, к нам еще было такое отношение: были свои критики, свои драматурги, свои композиторы. Сейчас это все как-то подрастерялось. И несмотря на то, что у нас театр - один из немногих практически - живет на аншлагах, при очень хороших актерах к нам относятся как-то не то что пренебрежительно, но невнимательно. Во всяком случае я смотрю часто какие-то презентации, которые я терпеть не могу, но даже собираются какие-то там обсуждения, предположим собирают деятелей культуры - от наших, от оперетты, никогда ни одного человека. Как будто нас не существует. Даже из Большого театра приглашают каких-то балетных, а вот даже оперных редко кого увидишь. Как-то к музыке у нас относятся... Бывает, уговариваешь кого-то прийти к нам на спектакль, долго уговариваешь. Наконец уговоришь. Потом звонит: на неделю заряд, в драму пойдешь - что-то понравится, что-то нет, а тут и музыкой заражаешься.
 Иногда пишут, что оперетта - это пошло. Так пишут люди, которые по 20 лет не были в театре, которые помнят только: «Ах, Бони, тебе скучно, съешь конфетку». Мы пели Кара-Караева. Ну, Шостакович, Кабалевский. Хотя, может быть, это некоторый перебор для оперетты, хотя у Кабалевского была очень мелодичная музыка. Да и Шостакович, он просто похулиганил - озорство гения. Мы пели много интересной музыки. Я уж не говорю о классике. Публика идет на классику, чтобы послушать: «Помнишь ли ты?» - или арию Мистера Икс. Но я, например, играю в двух спектаклях - «Катрин» и «Джулия Ламберт». И я считаю, что это просто пристойные спектакли. И актерски, и по музыке, и по режиссуре. Их ставил драматический режиссер - профессор Радомысленский. Другое дело, что нам приходится немножечко форсировать из-за того, что у нас самый большой театральный зал в Москве - две тысячи человек. Конечно, мы немножко... ну, не то что на котурнах, но немножко в более эмоциональном, что ли, градусе. Но тем не менее мы все-таки играем живых людей. Не знаю. Я не понимаю этого. Вот это обидно. Потому что наш труд очень тяжелый.
 Вот я смотрю на балетных - мне всегда их жалко. А когда я смотрю, когда наши репетируют, мне тоже жалко. Потому что пока выучишь три-четыре номера в спектакле танцевальных, пока выучишь партию... Пение - это труд, жуткий труд. Вы видели концерт Образцовой в Японии? Когда она выходила за кулисы и падала, чуть ли не до рвоты у нее было состояние. Пение - это очень трудная вещь. Этого не понимают. Считают, что вот драматический артист выкладывается, но это тьфу в сравнении. Я понимаю, что есть актеры, которые действительно выкладываются... Хотя сейчас, я бы сказала, их становится все меньше и меньше. Вот смотришь - хороший актер, а играет по касательной. Вот как играл Леонов - вот это я понимаю. Я понимаю, что человек приходил домой и у него было одно желание - вздохнуть, просто вздохнуть, не говоря уже ни о чем другом, глубоко вздохнуть. А очень много хороших актеров, которых я очень люблю, но играют так... Во-первых, говорят не поймешь что... Не знаю. Нет, я ничего не хочу сказать. У нас масса прекрасных актеров. Это просто наша система так сумела угробить десятки если не гениев, то выдающихся артистов.
 - Но разве преодоление трудностей не помогает таланту выявить себя?
 - Это все правильно. Но ведь есть же предел какой-то. Что значит преодолевать? В каждой работе приходится что-то преодолевать. Идеального материала никогда не бывает. Ни текстового, ни музыкального. Да одни костюмы сделать каких нервов стоит! Вот я вчера была на примерке. Это же все нервы. Шить не из чего. Шить некому. Все разбежались по этим, по коммерческим... Сидят наши девочки, господи, с золотыми руками, я готова целовать их руки: что они делают и из чего они делают! И так положишь, и этак положишь. Я понимаю, когда этот самый, Юдашкин, или как его... когда у него такие ткани, как он их ни положил, они все равно смотрятся, хоть и просто заколи двумя булавками - и все равно смотрятся. А здесь все приходится через. Все идет на преодолении.
 Слава нашему новому директору, который понемножечку добивается всеми правдами и неправдами какой-то и радиотехники, и световой техники. Я играла прошлый спектакль, мне шепчут: Татьяна Ивановна, новый микрофон, новая аппаратура, немножко потяжелее, но вы не бойтесь, звучит замечательно. И действительно. А то ведь микрофон! О чем говорить. Свет. У нас же кроме лобового света в театре... Что там говорить о Марке Захарове или о ком-то, у кого аппаратура настоящая, световая, где могут перекрестные лучи делать, сверху сноп, или как на этих самых, бренькающих, что устраивают в «России», со световой аппаратурой. Мы же о такой мечтать даже не можем. У нас и театр не оборудован для этого. Мы самыми элементарными средствами пытаемся все-таки что-то делать.
 - Актерам приходится прикрывать собой все провалы?
 - Да, все на амбразуру! Делаются декорации. Прошло десять спектаклей - уже все рваное. Или ходишь, а доски под тобой тр-тр-тр. Где в европейском театре вы это услышите?
 - Татьяна Ивановна, оперетта обречена быть праздничной: герои страдают недолго, в финале все плохие люди наказаны или перевоспитаны, а хорошие торжествуют. Вас не угнетает подобная обреченность на счастливый конец?
 - Это стереотипы. Мы играли «Сирано де Бержерак», где герой, естественно, умирал. Играли «Любовь Яровую», где Яровой стрелялся.
 - А в классических опереттах? Там ведь всегда счастливый финал?
 - Ну, в классических - да. Но я в классических практически не играла: ни Сильву, ни Марицу, ни вдову. Ничего этого не играла. Ну, «Граф Люксембург», «Летучая мышь», «Фиалки Монмартра» играла. Но таких вот, знаете, как у нас говорят, нарядных спектаклей я не играла. И если вы посмотрите мой гардероб в театре, он самый нищенский.
 - Не обидно?
 - Ну что значит обидно! Я же не могу надеть роскошное платье, если это не соответствует роли. Но вообще хотелось бы, конечно. В «Джулии Ламберт», я считаю, у меня есть три хороших костюма, а четыре просто негодных. Но нет ни времени... Знаете, налезает одно на другое. Уже спектакль идет - и ладно, пусть идет. Вплоть до того, что свое платье принесешь, наденешь. А потом у меня еще характер такой. Другие приходят, хватают за глотку: шейте и все. И шьют. А мне что-то все как-то... Нет, это неправильно. Еще очень важно, что у нас нет художников по костюмам в театре, давно и очень болен наш главный художник. Нет главного режиссера. Вся тяжесть лежит сейчас на директоре. Но что может один человек, финансист? Слава богу, что он добивается, и нам платят деньги, и он старается всеми силами поддержать театр. У драматических актеров все-таки какая-то гильдия, и когда идет драматический спектакль, они идут смотреть друг друга. А мы одни.
 - А вы ходите в другие театры или времени не хватает?
 - Скорее, сил не хватает, чем времени. А потом, мы как-то любим дома посидеть. Надо, надо, конечно. Сейчас есть несколько спектаклей... Понимаете, как получилось, пошли на пару-тройку спектаклей и нарвались - и желание надолго пропало. А вот у мужа есть сестра, врач, она работает в трех местах, и тем не менее, если она раз в неделю не пойдет в какой-то театр, для нее нет жизни. Вот это настоящий театрал. А мы все - так, любители.
 - За сорок лет, что вы отдали оперетте, этот вид искусства как-то повлиял на ваше мировосприятие, на характер?
 - Я не могу сказать, что у меня какая-то легкость в характере. Но характер просто всегда портится с возрастом. Какие-то жизненные события накладывают отпечатки. Нет, ну не до такой степени, чтобы становиться ведьмой. Но становишься немножко строже. У меня есть знакомая, она очень болеет, но очень интересный человек, и она мне сейчас говорит: Танечка, раньше ну вот отдыхала около вас, мне так тепло было, а сейчас вы тоже такая замотанная, строгая, суше стали. Я говорю: ну что, Татьяна Митрофановна, у меня тоже жизнь, я ж не в эмпиреях где-то, на этой же земле живу. Вот сейчас надо ехать на рынок. Пойду в театр, распоюсь - урок. И надо ехать на рынок. Это не надо, конечно, писать, потому что все этим занимаются. Картошка, лук, джем там мужу... Ой, кстати, надо не забыть рыбу вытащить из морозильника. К счастью, у меня сейчас появилась женщина. Я молюсь на нее. Такая милая, очаровательная. Помогает ну хоть немножко, она пожилая. А так и выстирать, и выгладить, и убраться, и приготовить - мы ж как все. Мы ж не живем как западные звезды. Недаром Пугачева недавно сказала: ну, хватит, - как я поняла ее, - хватит жить так, как все, надо пожить, как живут звезды. Ну вот, может быть, ей сейчас удалось или удастся пожить, наконец, как живут звезды. Мне так никогда не удавалось. И, думаю, что мне это не грозит.
 - Татьяна Ивановна, у вас бывала несчастная любовь, когда вам не отвечали взаимностью?
 - Пожалуй, нет. Да я не могу сказать, что я была уж очень влюбчивая.
 - Но в вас наверняка влюблялись часто?
 - Понимаете, в чем дело, влюблялись по-разному. Одни влюблялись тихо, тайно, так, что я узнавала об этом через много лет. А другие... Не знаю, у меня еще такой характер: я как-то всегда умела ставить стенку. У нас была пианистка, мудрая, которая говорила: боже мой, первую артистку такую вижу, которая бы так вот отдавала свои роли и так умела ставить стенку между собой и мужчинами.
 - И ваше «нет» не вредило вашему творчеству, жизни, не создавало помех?
 - Нет.
 - То есть на вас никогда так сильно не обижались, что потом начинали мстить?
 - Ну, были такие случаи, когда с режиссером не поладишь. Это у меня было довольно часто. И, конечно, страдала. И годами ничего не играла. Разные же люди есть. Есть люди, с которыми можно и повздорить, и не согласиться, и, может быть, даже наговорить каких-то нелицеприятных вещей, но они так благородны, что, в общем, понимают, что и они могут себе это не то что позволить, что с ними это случается. А другие нет. Есть злые люди. С такими я тоже встречалась. К сожалению, это были режиссеры. Даже, пожалуй, один только режиссер. Нет, я и сыграла при нем какие-то интересные роли, но потом вот так... во всяком случае сейчас мы с ним не раскланиваемся до сих пор. Что со мной бывает довольно редко.
 - А как за вами мужчины ухаживали?
 - Ну как! Как за всеми ухаживают! Красиво!
 - Цветы дарили, слова говорили?
 - И то, и другое. Да, сейчас есть какие-то богатые люди, которые могут себе позволить охапками цветы купить. Но вот принесли такой вот букет цветов (на столе стоят гвоздили бледно-розовые - Авт.). Это же безумные деньги сейчас. И когда мне девочки приносят цветы, у меня просто душа болит, потому что я знаю, что они должны себе в чем-то отказать. Но муж мой обязательно мне на каждый спектакль приносит цветы. Я его, конечно, тоже ругаю: ты что, у тебя какие-то свои деньги, что ли?! Все равно же это общие доходы! А он говорит: это уже мое. Это очень приятно. Кроме того, что он пишет для меня спектакли, в которых я играю, которые очень люблю и которые практически продлевают мою творческую жизнь, еще такая деталь - внимание. Я уже перестала ругаться. Мне мама когда-то говорила: если тебе муж подарил что-то, если даже это тебе категорически не нравится, и ты никогда к этому не притронешься, все равно ты должна сказать: милый, спасибо большое. Но никогда не отучать мужа делать тебе подарки. Ну, это она всегда в шутку говорила.
 - Родители ваши хорошо друг с другом жили?
 - Очень. При всем при том страшном времени они прожили довольно красивую жизнь. Конечно, последние годы мама очень болела, четыре инфаркта, умерла довольно рано, в 67 лет. Нас было четверо. Сначала я была одна, потом у меня через десять лет появился братик, которого, конечно, очень баловали, значительно больше, чем меня. Ну, знаете как, младшенький. Я его сама очень любила. Такой хороший мальчик был, хотя вредный. Я помню, мне было семнадцать, а ему семь - мы с ним дрались. А вообще семья была хорошая, и это наложило, конечно, отпечаток так где-то внутри. Что я никогда не позволю себе какой-то подлости по отношению к человеку, никогда себе не позволю какой-то мести, даже когда меня кто-то обидит. И у брата такой же характер.
 - Чем он занимается?
 - Он работает оператором на «Мосфильме».
 - Вы потрясающе ходите на высоких каблуках и в длинных платьях. Вы этому учились или от природы такие способности?
 - Я всю жизнь на каблуках. Я не могу ходить без каблуков. У меня такая постановка фигуры, что я немножко заваливаюсь, когда без каблуков. Недавно одна старая актриса была на спектакле и потом сказала: Таня, вы на таких каблуках бегаете еще по сцене! Я говорю: ну что вы на самом деле, ну что мне - сто лет?!
 - А светским манерам вас кто-нибудь учил?
 - Да какие у меня светские манеры! На сцене - может быть, но ты ж понимаешь, кого играешь. Это все очень относительно. Что значит светские манеры? Одни выражают это через жеманство - выходят в «Сильве» и начинают бедрами что-то изображать, непонятно что. И считают, видимо, что это светские манеры. Тут должна интуиция срабатывать, чувство меры. В классическом спектакле, конечно, походка меняется, меняется постановка корпуса. Мы играли испанский спектакль «Эспаньола» - Кремер писал музыку - замечательный был спектакль. Я считаю, что такой музыки у нас больше нет. Так с нами занималась настоящая испанка. Так она нам такую стать поставила, что, когда мы приехали в Ленинград на гастроли, Мариинка, балет, все бегали смотреть, как мы ходим. Понимаете. Как я танцую, как держу руки, как держу спину. А в другом спектакле, где мне играть трактористку, я ж не пойду так. Так что все зависит от обстоятельств.
 - Какое животное вам близко по духу?
 - Я вообще люблю животных. Но, к сожалению, никого не могу держать. У меня жуткая аллергия. Я пару раз брала собак и приходилось отдавать. А в детстве у меня были птички - снегири, канареечки. И был кот здоровый, палевый, к сожалению, он выскочил на улицу, и его трамваем задавило. Плакали ужасно. Потом собака у нас была - доберман. Это когда уже я замуж вышла. Но тоже пришлось отдать, потому что мама заболела, все работали, и просто даже выводить ее было некому. Слезы были тоже. Но собака была потрясающая. Мама болела - собака ложилась головой на подушку и плакала, капали слезы. Невозможно было смотреть.
 - Татьяна Ивановна, а что вы сами себе запрещаете?
 - Каждый день себе говорю: перестаю есть. Вечером говорю: последний вечер. Сейчас мне надо похудеть немножко, чтобы через две недели влезть в один костюм.
 - От чего из еды вам труднее всего отказаться?
 - Да от всего. Я все люблю. Муж у меня картошку любит - ему обязательно пюре должно быть. И я с ним, конечно, а тут не буду - съем кусочек рыбка, а уже пюре не буду.
 - А вы и его привлеките за компанию.
 - Это трудно. Нет, он как-то тоже вышел немножко из формы. Он раньше занимался много гимнастикой. А сейчас тоже уже с пузиком. Но для его возраста фигура ничего. Оденет костюм - ничего, стройный.
 - Вы спортом никогда не занимались?
 - Прицельным, каким-то определенным - нет. А так занималась. В школе занималась гимнастикой. Очень любила коньки, много каталась зимой. А летом плавала довольно прилично. Без каких-то классических стилей, просто люблю плавать.
 - А что вас еще держит на сцене? Вы не устали от творчества?
 - Ну как можно устать от того, чем ты живешь?! Конечно, я устаю. Конечно, мне иногда не хочется идти на спектакль. Большей частью не хочется идти на спектакль. Но приходишь туда - и все кончается. Как подумаешь, что надо сейчас выйти, что там сидят люди, что сейчас зажгут софиты, костюм наденешь и что-то, может быть, хорошее, доброе понесешь в зал. Конечно, об этом специально так не думаешь, что вот я иду специально, чтобы заняться этим, этим и этим. Но как-то само получается. В этом есть наша профессия.
 - Вы не честолюбивый человек?
 - Нет.
 - Тогда в этом есть, наверное, сила привычки или тяга к красоте, которая есть в театре и отсутствует в жизни? Или что? Какой импульс, толкающий вас на сцену?
 - Я за свою жизнь пережила столько других судеб, что это значительно интереснее, чем просто жить одной своей жизнью те же сорок лет. Наша профессия этим и уникальна. Во всяком случае сейчас я играю два спектакля четыре-пять раз в месяц. И мне этого вполне достаточно. «Катрин» идет уже девять лет, недавно был двухсотый спектакль. Я играю каждый раз... да не только я, а вот я смотрю на своих партнеров, вот как будто мы первый раз выходим на сцену. Когда спектакль крепко сделан, он легко играется, потому что ты понимаешь, что делаешь, знаешь, зачем ты это делаешь, как ты это делаешь. Это ведь тоже имеет значение. И когда партнеры твои точно так же оснащены всеми этими задачами, это просто удовольствие. Вот мы играли последнюю «Джулию» - закрылся занавес, мы стоим на сцене и говорим друг другу: как мы сегодня здорово сыграли! Не то что похвальба какая-то, нет, это внутренняя удовлетворенность. Другим человеком выходишь из театра. Я уже много раз это говорила: мне муж говорит - тебе надо каждый день играть, ты совсем другим человеком приходишь после спектакля.
 - Вас в драматический театр не сманивали?
 - Предлагали когда-то. Рубен Николаевич Симонов, когда ставил «Живой труп». И в Ленинграде - в Пушкинский театр. Но я уже как-то завязла в оперетте. Вроде жалко - ну что там, голос был бы не нужен, часть, данная Богом, отпала бы. А я больше всего люблю в спектаклях музыку.
 - Можно сказать, что вы стали заложницей собственного дара?
 - Это, наверное, каждый актер так. И не только актер. И математик, и архитектор. Конечно.
 - Но для вас в этом нет трагедии? Талант - это ведь и дар, и наказание, наверное?
 - Конечно. Так и должно быть. Не подчинять талант себе, а надо, чтобы талант тебя подчинил. Вот тогда происходит... во всяком случае что-то происходит. А когда просто эксплуатируешь свой талант, то, что тебе Богом дано, это быстро кончается. У нас была замечательный балетмейстер - Шаховская Галина Александровна, она всегда говорила: талант - это как лотерея, либо ты выиграешь, если будешь заниматься им, растить его, поливать его: либо ты проиграешь, либо у тебя будет пустой билет.
 - Чем вы увлекаетесь? От чего получаете удовольствие? Шить, курить, пить, водить машину...
 - В разные времена - разное. Одно время увлекалась шитьем, вязанием, но потом поняла, что нервы уже совершенно не выдерживают пороть. Мне мама всегда говорила: господи, как у тебя хватает терпения за ночь сшить платье и успеть его тридцать раз распороть и перешить? Я очень любила ходить. Исходила пешком всю Москву. Одна. Особенно вечером, в сумерки. Я не знаю новой Москвы, окраин, но весь центр у меня... в руках.
 - Вы просто смотрели, любовались или узнавали историю каких-то мест?
 - Если меня что-то заинтересовывало, я старалась что-то узнать. А чаще всего ходила просто так, эмоционально воспринимая.
 - А книги?
 - Я читала много, но, к сожалению, бессистемно, о чем очень сожалею, очень. Вместо того, чтобы читать классическую литературу, я просто какие-то...
 (Появился муж в костюме и с репликой: закругляемся).
 - Татьяна Ивановна, вам не бывает обидно: вот человек живет, живет, много полезного узнает, многое осмысляет, чтобы потом вдруг раз - и умереть? И зачем все было надо?
 - Обидней, когда это еще при жизни все забывается. Вот что обидно-то. Вот у Анатолия Львовича, например, прекрасная память. А я, к сожалению, мало что помню. Ту же классическую литературу, ту же музыку. Я, конечно, сама виновата, правильно Толя говорит, я не тренирую память, она у меня на всякую мелочь разбрасывается, засорена. Я, например, пыталась учить все иностранные языки, и ни одного не знаю. Это разброс. Черта характера. Кстати, не было педагога, который бы мне не сказал, что у меня талант к иностранным языкам. Но они всегда мне говорили: отключите ум, как ребенок, учите просто слова и все, потом все само придет. Нет, я должна докопаться, что из чего, а на это никогда не хватало времени...
 
 P.S. Татьяна Шмыга умерла в 2011 году. Ей было 82 года.
 
 
Заговорщик душ
(очерк о целителе Денисе Дорофееве опубликован
в газете «Собеседник» в 1994 году)
 
Сегодняшнее осмысление той публикации

 Я редко писала о целителях, экстрасенсах, ясновидящих... Точнее, всего дважды, если можно к этой касте отнести Джуну и моего сегодняшнего героя. Меня приводило к ним любопытство, как и ко всем остальным. Не то чтобы хотелось проверить, действительно ли они другие, правда ли что-то могут такое, ради чего к ним жаждут приникнуть массы болящих, слабых, неудовлетворенных, беспомощных, угнетенных, расстроенных. И никакой личной нужды у меня к ним не было. Помощи не просила, скорее, сама предлагала: могу ли быть полезной? В оплату своего интереса, внедрения в их существование.
 Судьба приводила и к этим людям, а я не уклонялась: значит, так надо. Вглядеться и вслушаться. Иногда очароваться, чтобы потом передать остальным, как эстафетную палочку. И это вовсе не то, что я гарантирую их способности, возможности, подтверждаю дар целительства. Я считаю, что передачей своего отношения просто пробуждаю интерес к этим героям. Не обязательно приятие. Причем, безусловное, в унисон моему, если у меня таковое сложилось. Это может быть несогласие со мной, отрицание моей влюбленности, аргументы в пользу собственного суждения. Я не пытаюсь скорректировать чужие позиции. Но, возможно, внести некое иное видение, чтобы сделать человека объемнее.
 Какое у меня спустя годы сохранилось восприятие Дениса Дорофеева? Помню, как он сделал яичницу с зеленой фасолью, блюдо, которое сам любил и умел делать. Чтобы угостить. То ли это было прямо в первую встречу, то ли во вторую, когда я принесла визировать написанный текст, чтобы в нем не проскочило фактических ошибок. Помню, что на фотографии, которую он дал для публикации, Денис выглядел стройнее, моложе, хотя не так много времени с момента съемки прошло. Но за этот период через Дорофеева прошли толпы пациентов. Он покруглел, будто опух, лицом и телом, потому что питался урывками и не всегда правильно. Потому что вынужденный, сложившийся, избранный им образ жизни не способствовал здоровью самого лекаря.
 В 2017 году, готовя текст для размещения в интернете, я заглянула в сеть, чтобы узнать, где-то мой герой сейчас. И прочитала, что его нет уже 20 лет. Вот почему я о нем давным-давно не слышала. Пусть же останется моя память в виде этих написанных при его жизни строк, даже если сейчас я все переоценила и переписала бы.
 
 Денис Дорофеев - целитель. Лечит травами опухоли и женское бесплодие. С этими заболеваниями справляется не просто успешно, а - с потрясающей результативностью. Не прижился в нетрадиционной медицине из-за чрезмерной чистоплотности и порядочности. Имеет недоброжелателей в среде официальных медиков из-за тех же качеств. Как целитель пользуется большой популярностью у высокопоставленных чиновников, бизнесменов, творческой интеллигенции и рэкетиров.
 По отпечаткам пальцев легко установить индивидуальность. Подушечки пальцев целителя мягко впечатываются в ткань пациента. Как в картотеку Высшего Судьи.
 Денис Дорофеев рос так, как мог расти только он. Как растение. Своего вида - класса - стати - судьбы.
 В 12 лет стал санитаром. Чтобы в 21 - врачом. Не по диплому. По сути.
 Он жил в маленьком городе на Крайнем Севере - а родился в Калининграде. До сумасшествия любил цветы. Свои пять лет он помнит, как пятьдесят цветочных горшков на подоконнике: традесканция, ванька-мокрый... Где семя проращивал, где лист выхаживал. В зоне вечной мерзлоты и постоянного сумрака даже у цветоводов не очень хорошо растут цветы. А у него были свои способности. Особые взаимоотношения. Он и сейчас разговаривает с растениями, будто привораживает их к себе, околдовывает любовью. Пациенты часто приносят ему букеты, зная, что эти лучший дар для него. И он убеждает срезанные цветы, что они попали к влюбленному в них человеку, понимающему и ценящему их красоту. Пусть знают, что не бессмысленно погибли. Он верит, что его наслаждение лечит их боль, дарует сладость последним дням.
 Цветы у него долго не вянут - не сохнут - не умирают. Он умеет любоваться жизнью. Той, что создана без рук человека. До вмешательства.
 Для него природная роза - это шиповник, который легко дышит и существует; у него свои отношения с землей, с воздухом. И вот его начинают мучить, чтобы сделать якобы более красивым. Насильно сделать. Получают розу. Кажется, красавица. На деле - урод. Вымученный. Угнетенный изначально.
 Он любит полевые цветы.
 Возможно, и за их независимость.
 В детстве он воображал свое будущее в деревне, среди трав. А живет в Москве. И должен ее терпеть, потому что это центр. Это место даст ему желанную независимость, вожделенные возможности. Чтобы заниматься наукой. Травами. У него есть идеи. Он существует в деревне мысленно.
 Денис рос в лесу - вокруг была тайга. Много растений он тогда сжевал. Как выяснится потом, среди них бывали и ядовитые, волчья ягода, например. Но незнание спасало от страха и его последствий. Он был грязный ребенок - от земли, все норовил попробовать на зуб.
 До сих пор чувствует и лучше запоминает людей на ощупь - на запах - на зуб. Как вкус трав. У каждого растения свой. Когда у него, маленького, болела голова, он пробовал жевать разные травинки, пока вдруг очередная не совпадала с потребностью больного места - заполняла, утоляла, спасала. И он запоминал ее аромат.
 Так ему советовали мудрые бабушки: «картошка бывает сырая, жареная, вареная - разная». Он не дружил ни с девочками, ни с мальчиками. Он любил слушать старух. Про времена, когда они жили, а он еще нет. Какие растения ели в голод, какие ветки сушили от болезней и напастей, какую еду делали из трав. И готовил такую же. Из любопытства. И чего-то еще. Он запоминал, как правильно собирать разные растения, чтобы сохранять их целебные свойства. У старух выходило все не по книгам. Но он им верил, потому что книг пока не читал. И когда кто-нибудь из приятелей жаловался на головную боль, он уже помогал - давал нужную траву. Проверенную на зуб.
 Денис никогда не доверяет интуиции. Она вспыхнет подсказкой, а он давай ее мять со всех сторон, правду выпытывать, сомнениями мучить. Осмыслять. Он слишком много думает. Круглосуточно себя анализирует: поступки, чувства, мысли. Бывает, сон не идет, потому что голова не свободна - некуда сну втиснуться. И полночи лежит в размышлениях о пережитом днем. А потом часа на четыре забывается. Когда во время разговора с человеком он чертит на бумаге какие-то квадратики, стрелочки, линии, имена, это он мысленно что-то ищет, возможно, диагноз или выход. Иногда штрихи наводят на искомое - ответ вырисовывается. Будто кто сжалится и снизойдет до помощи. А иногда просто энергия выйдет и тоже легче станет - нужная мысль освободится из потока других.
 Во втором классе он начал вести кружок для первоклассников. Рассказывал о растениях. Его били в школе. Он был маленький и странный. Увлеченный недоступным для других. И добрый. Даже - добропорядочный. Почти правильный. А это раздражает.
 Потом, правда, его приветили старшеклассники. Они прогуливали уроки сами и его не отпускали - заставляли рассказывать про природу. Как зеки любят слушать про любовь.
 В седьмом классе его прозвали обидно - гинеколог. Позорно для мальчика работать в больнице, да еще в отделении гинекологии. А он дежурил на абортах!
 Вопреки мнению окружающих взрослых, мол, быть ему цветоводом или агрономом, Денис ушел в медицину. Утаил свой возраст, втерся к старшеклассникам, у которых началась учебно-производственная практика, и стал бригадиром группы из семи девочек и одного мальчика, кроме себя.
 Мальчики должны заниматься техникой, а он мыл унитазы, выносил утки, делал клизмы, бегал для старушек за растительным маслом, покупал больным газеты, отвлекал разговорами от одиночества. Когда врач прописывал кому-нибудь траву как лекарство, Денис говорил: давайте я вам сам соберу, чем в аптеке брать. И считалось, что его трава действительно помогает лучше. Он стал любимцем больных и врачей.
 Его любопытство было безграничным. Подошел к судмедэксперту и попросился на вскрытие. «Тебе плохо не будет? - Не будет». И пустили.
 Подошел к хирургу, соврал, что практикант и должен присутствовать на операциях. Ему разрешили. Когда через месяц ложь открылась, без него уже не могли. Он быстро становился полезным.
 В школу ходить было некогда. Но все учителя пользовались его травами. Потому троек в аттестате не оказалось.
 Когда он приехал на Урал поступать в медицинский институт, на экзамене по химии ему поставили двойку, - он посмотрел на женщину-экзаменатора и сказал: «У вас ведь очень болит голова. - Ну и что с того? - Давайте я вам сниму боль». За полторы минуты, руками, он избавил ее от боли и сказал: «Мне очень нужно быть медиком». Она зачеркнула двойку и поставила «удовлетворительно». Такой способ лечения по тем временам был необычен.
 «Я знал, как диагностируют, разбирался в снимках, анализах. Но у меня был свой метод. Это как отличие агронома от садовника. Если что-то плохо растет, агроном скажет, нужно сделать химический анализ почвы, посмотреть, какие могут быть вредители, чем поливают. А садовнику требуется пощупать почву, чтобы определить: навозец надо добавить или куриный помет. Агроном увидит яблоко и скажет, пролежит оно до весны или нет. А садовник понюхает его и узнает, какие условия этому яблоку требуются, чтобы сохранилось».
 В институт Денис поступил. Поселился у очень верующей старушки - в общежитии жить не смог. Старушка шила облачения для батюшек, половину пенсии отдавала церкви, каждый день молилась и соблюдала все посты. Денису пришлось притвориться верующим: сначала - чтобы пустила жить, потом - чтобы не выгнала. Она будила его в пять утра, приговаривая: молись, Антихрист, молись, а то выгоню. Еду готовила простую и очень однообразную - каши в основном. Денис покупал мясо, прятал в сумке и втихаря ел. А в открытую питался макаронами. Варил полную кастрюлю на две недели. Тер туда сыр, добавлял варенье, перемешивал и глотал холодным - на ходу. Однажды в просветительских целях дал хозяйке жевательную резинку. Она жевала, жевала, потом устала, вынула челюсть и стала ножом соскабливать с зубов. Телевизор смотреть не разрешала, зато книги славянские подкладывала. И когда она входила в комнату, он быстро прикрывал то, что читал, славянским талмудом.
 Спустя несколько месяцев институт пришлось бросить. Денис устал. Ему не хватало денег, плохо давались физика, французский, высшая математика... Он вернулся на Север, пришел к мэру города, которому тоже в свое время помог травами и советами, и спросил: что мне делать? Мэр дал ему направление в Москву, в научно-исследовательский центр народной медицины.
 В центре способности признали. Доверили прием пациентов. Пока он ни с кем не общался, не сдруживался, а просто работал и работал, все было спокойно - никому не мешал. Когда же всмотрелся в окружающих, стало страшно. Вокруг вымогали деньги. Умопомрачительными диагнозами: биополе маленькое, хвост обрубить надо, подсосался кто-то, вампир, астрал, робот в Космосе не работает... К Денису приходили и просили: поправьте астрал, пожалуйста, мы вам много заплатим. А он не ведал, что это такое. В подобных вопросах он был дилетант. Среди шарлатанов. Диагнозы - порча и сглаз - разбрасывали налево-направо. За сумасшедшие деньги. Отчаявшимся людей.
 Денису стало стыдно. Позднее он осознает, что порча и сглаз не подвластны стороннему целителю. Они касаются души человека - и совладать с внутренним непокоем может лишь сам хозяин своих нервов.
 Летом он собирал травы. А осенью раздавал каждому больному персональные. И вдруг объявилась в центре женщина и начала торговать пакетами с травами - по двести человек в сутки принимала. Он подумал: какая молодец! А потом случайно зашел к ней в кабинет, его комнату кем-то заняли, - и ахнул: пакеты-то у нее все одинаковые! Что один недуг, что другой - набор трав бессменный. И набор тот непонятно по какому принципу составлен: будто на лугу траву скосили да вместе с землей и камешками в пакет кинули.
 Приходили к Денису на прием и после консультаций у цыганок. Причем, цыганке верили больше, когда она, к примеру, говорила, что рак сам собой из тела выйдет. Умирали, а верили.
 Денис чистоплотен душой и телом. Он не позволяет себе непорядочности. И не терпит этого в других. С такими людьми старается не заводиться. Они же не могут простить ему подобного существования рядом с ними и предлагают сделки, чтобы уравняться. Медики предлагают. Дескать, будут направлять к нему пациентов с придуманными страшными диагнозами, например, рак, а он станет потчевать их травами. Люди придут к тем же врачам на повторное обследование и услышат восторженное: «Ничего не осталось! Вы здоровы!» А выручку пополам. Он отказался - как от дьявольского наваждения. Они затаили обиду.
 Денис ушел из центра. Хотя его не уволили - трудно придраться: он излечивает.
 А деньги ему нужны. Чтобы посылать неимущих пациентов на лечение за рубеж или оплачивать обследование и операции здесь. У него и миллионеры, и бедняки лечатся. Нет пока у Дениса аппаратуры для диагностирования. Кроме собственных шести чувств. Плюс - седьмое: информация, поступающая извне. Это действительно похоже на чье-то наведение на истину. Голос не голос, но явно нечто воспринимаемое мозгом. Как если бы внутреннее ухо уловило.
 Денис уверен, что это не он такой умный и талантливый. Ему просто позволили пользоваться этими качествами. Как мудрый родитель доверяет ребенку. И он должен соблюдать себя в чистоте ради такого доверия. Дар ведь может и покинуть. Отберут.
 Денисом пытаются завладеть. Одни требуют денег. Другие обещают охрану, потом меняются местами. От рэкета он уехал с Крайнего Севера. С ним же встретился в Москве. Но Денис не поддается. У него много высокопоставленных пациентов. Он и им не продается и ни о чем не просит. Потому что тому, кто поможет, придется служить. Одному. А как же другие? Он мечтает о таком положении, когда бы ему не мешали. И помощь искусственная - насильственная - ни к чему. Как шиповнику - совсем не хочется стать розой, так как после он перестанет быть собой.
 Денис неприхотлив и воздержан в желаниях. Он не заботится о пропитании - об этом беспокоятся спасенные им. Кто мед принесет, кто - домашний творог, кто - курицу. Ему хватает. Он не покупает одежду. Ему ее шьют и дарят: атласный халат, в котором он ведет прием, водолазка, джинсы. Как монашеское облачение. Такое - сердечное - одеяние, наверное, греет.
 Он пришел-таки к вере. У него свои отношения с Богом. И свой Бог. Нет слов, чтобы описать его, дабы не навязывать своего - другим. Хорошо бы каждому человеку разобраться в себе, с собой. Психический гнет бывает из-за неправедной жизни, из-за ощущения, что она неправедная. А от гнета - недовольства собой - и болезни, как следы душевных драм. Тело отвечает взаимностью: тяготится виноватой душой.
 Денис подолгу беседует с пациентами. Лечит и словом.
 Бывает, что сам сильно страдает. Когда поздно к нему обратились, когда слишком навредили врачи-предшественники, ненавидящие его за то, что разоблачает их неспособность и вредность. Когда такое количество пациентов, что просто не помочь. И мука - смотреть им в глаза, прятаться от них.
 На стенах его кабинета много фотографий. Примета такая - оставлять за себя. Пометить пребывание здесь. Среди них те, кого не спас и кому помог. Говорят, получишь фото в подарок - больше с этим человеком не увидишься. Он и рад бы их больше не видеть в качестве пациентов. Он с ними общается, как со срезанными цветами, чтобы дольше выстояли - ради его любви к ним.
 Денис рассудителен и уравновешен. Он взвешен на очень точных весах. Но бывают сбои. Полтора года назад, например, начал курить. От нервов. Есть грехи, которые помогают ему держаться. Еще помогают. Не может пока без них. Ему ведь 21.
 
 P.S. В 1997 году Денис Дорофеев умер. Ему было 25 лет.
 

Игорь Кио как формула фокуса
(интервью с иллюзионистом 19 февраля 1997 года
в его офисе на первом этаже его дома)
 
 Жили-были два брата. Один - умный, другой - красивый. Но это не значит, что первый некрасив, а второй неумен. Папа у них был иллюзионистом. Старшего он определил в науку, младшего - в цирк. Но недолго старший брат занимался стройками СССР, потянуло обратно в иллюзии. Вернулся на манеж, к младшему. Поделили они дело отца после его смерти, стал каждый по-своему фокусничать. Может, это и они - невольные вдохновители последующего нашествия на страну магов, колдунов, экстрасенсов. Всем свои творчеством Кио внушали: манипуляции с чудом возможны. Самым популярным в народе стал младший - Игорь. Импозантен, артистичен: блестящие костюмы, длинноногие красотки... Мечта плоти. Отечественный Дэвид Копперфильд. Это сейчас можно сравнивать количеством вложенных в имидж миллионов. А когда-то ничего шикарнее шоу Игоря Кио мы не видели. Он был нашей великой иллюзией. Мы бежали к цирковым обманам от обманов житейских: там фокусы были веселыми и без последствий.
 
 - Игорь Эмильевич, восемь лет назад вы ушли из системы Госцирка и создали фирму «Шоу-иллюзион Игоря Кио». И как вам работается, вы оказались умелым начальником?
 - Я ни секунды не раздумывал, уходя из Союзгосцирка, потому что в течение 30 лет делал по пятьсот представлений в год, обслуживал все семьдесят цирков страны. И поскольку сборы делал всегда, то мне не давали ни репетиционных периодов, ни средств на создание нового, потому что считали: это ни к чему, раз он и так приносит прибыль. Такая работа мало напоминала творческий процесс, скорее, это было похоже на кинопрокат. Поэтому ушел без сожалений. И ни на секунду не променял бы сегодняшние сложности на ту государственную заботу, которая была раньше. Сейчас мы работаем так, как должны работать все артисты: нам предлагают контракты, мы выбираем то, что нам творчески и финансово интересно, работаем, когда хотим и сколько хотим.
 - То есть вы глава фирмы, которая продает вас же?
 - Да, но мы занимаемся не только своей гастрольной деятельностью, организовываем какие-то презентации, концертные мероприятия других коллективов.
 - Вы в основном выступаете за рубежом?
 - Сейчас вернулся из Японии - был там шесть месяцев. Но и по стране езжу. Работали в Одессе, Караганде, Алма-Ате, Минске. Теперь это, получается, тоже заграница. Работаю и в российских городах.
 - А что это был за выход на манеж в пять лет в костюме лилипута?
 - Мои первые шаги в цирке, когда я в числе лилипутов, помогавших отцу, выходил на манеж. То есть в отличие от других детей, мечтающих стать летчиками-космонавтами, я очень рано был сориентирован в профессии. Дебют же мой состоялся в 15 лет. Отец тогда работал в цирке на Цветном бульваре и однажды ему стало плохо после представления, с микроинфарктом его забрали в больницу. На следующий день мне позвонил главный режиссер Местечкин и спросил, знаю ли я программу и смогу ли отработать хотя бы часть ее. Я ответил, что знаю и смогу, если разрешит отец. Он разрешил. И я работал два месяца, пока он болел. А потом продолжал работать с ним в качестве дублера и помощника до 1965 года, когда отец умер. С тех пор выступаю самостоятельно.
 - У вас ведь была необычная семья: в одной квартире жили отец, его первая жена - мать Эмиля, вторая жена - ваша мама, и вы с братом. И как же все уживались, особенно две хозяйки?
 - Нормально. Потому что мать Эмиля была довольно короткий срок замужем за отцом и это было задолго до того, как отец создал новую семью, то есть никто никого не отбивал. И потом, хватало здравого смысла, чтобы сосуществовать в мире.
 - А какими были ваши с братом взаимоотношения?
 - Он старше меня почти на шесть лет, а в детстве это имеет большое значение: он почти взрослый, я еще мальчик. Относительно Эмиля у отца были другие планы. Он хотел, чтобы тот занялся каким-нибудь серьезным делом. Эмиль закончил строительный институт в Москве. По его дипломной работе в Рязани построена театральная площадь. Но, поработав инженером, он все равно вернулся в цирк, а техническое образование ему пригодилось и здесь.
 - Вас не обижало, что на Эмиля возлагают серьезные надежды, его прочат в науку, а вам суждено остаться с цирковым образованием?
 - Да нет, я как-то не представлял себя в ином качестве.
 - Отсутствие высшего образования не мешает?
 - Я вообще считаю, что высшее образование нужно, когда в человеке есть призвание к чему-то конкретному, когда он ставит перед собой определенную задачу. А лишь бы получить высшее образование, как было принято при советской власти - диплом для карьерного продвижения, - для артиста необязательно.
 - Занятия в футбольной школе Константина Бескова шли параллельно с учебой в средней школе?
 - Параллельно. Я до 8 класса учился в Москве. Отец разъезжал, а мы с Эмилем жили здесь. Футбол был моей страстью Константин Иванович даже приходил к отцу и говорил, что у меня есть способности и из меня может получиться хороший футболист, поскольку я забил больше всех голов.
 - А куда подевался ваш фирменный пробор в волосах, который вы сделали еще в футбольной школе?
 - Поскольку образовалась небольшая лысина, я вынужден был сменить прическу и зачесать волосы назад.
 - Как он вообще появился, этот пробор?
 - Константин Иванович Бесков был не похож на футболиста. Человек, придающий большое значение внешнему виду. Он и нас так воспитывал: никто не мог прийти на тренировку лохматым или небритым, в грязной обуви... И мы, стараясь на него походить, сделали и пробор как у него.
 - Отец когда-нибудь говорил, кого он хотел бы видеть своим преемником?
 - Конечно, раз он меня с детства приучал к этому делу. Он именно так и спланировал - передать аттракцион мне.
 - И как же тогда вы с братом поделили программу?
 - Мы какое-то время работали вместе с отцом, вдвоем с Эмилем. И уже тогда было решено, что он будет создавать свой аттракцион. И после смерти отца я уехал на гастроли в Японию, а Эмиль работал над собственной программой.
 - И с тех пор вы не гастролируете по одним и тем же городам?
 - Нет, это неправда. Просто если Эмиль в этом году работает в каком-то городе, то, естественно, на следующий год приезжать туда мне рановато, должно пройти время.
 - Череда замечательных «Новогодних аттракционов», необычных в 80-е годы телевизионных шоу, сделала вас еще более популярным. Почему они прекратили свое существование?
 - Было две причины. Новогодние аттракционы были хороши тем, что это как бы импровизация, неожиданность. Нельзя их было крутить до бесконечности. Первый раз Боярский скакал на лошади, а Пугачева пела на трапеции - и в этом был, грубо говоря, аттракцион. Ну, второй раз что-то выдумали, третий... Если бы это стало нормой, то перестало быть событием. И, кроме того, Гинзбург ушел из Студии развлекательных программ телевидения, они разошлись с автором сценария Борисом Пастернаком, перестали вместе работать.
 - Это вам удалось уговорить Пугачеву принять участие в вашем трюке «Летающая женщина» при том, что она боится высоты и животных, особенно диких, а ей пришлось побыть бок о бок со львом?
 - Ее особенно уговаривать не приходилось. Потом уже она созналась в своих страхах, а так очень куражливо и лихо шла на любые трюки. Поднималась на трапеции, когда пела «Миллион алых роз», без всякой страховки, хотя по законам цирка, если артист поднимается на высоту свыше пяти метров, он должен прикреплять лонжу. Алла же взмывала под купол, да еще просила меня закручивать канаты, а потом раскручивалась. И уже после рассказывала, что боится высоты.
 - Сейчас вы с ней поддерживаете отношения?
 - Нет.
 - Игорь Эмильевич, не могу не коснуться темы, которая за последние годы, наверное, вас уже утомила. Но все-таки, чего больше, блага или неприятностей, привнесла в вашу жизнь Галина Леонидовна Брежнева?
 - Конечно, блага. Это была моя первая любовь. Неприятности были, но они не повлекли за собой никаких суровых санкции. Были непонятные моменты с КГБ: меня укладывали в госпиталь, хотели отправить в армию, хотя у меня был «белый билет». Но Леонид Ильич не пошел на крутые меры, меня не тронули, не считая того, что два-три года не выпускали за границу, пока продолжались наши отношения.
 - Вам было тогда 18?
 - Когда мы поженились - да.
 - Вы влюбились или были таким расчетливым? Что такого особенного было в этот женщине, ведь, судя по фотографиям, она не так уж красива?
 - Ну что вы! Молодая она была очень интересная женщина. Отец ведь был красивым мужчиной в молодости, а она очень похожа на отца.
 - Она была старше вас?
 - На 14 лет.
 - То есть это не расчет с вашей стороны?
 - Ну какой расчет в 18 лет! О чем вы говорите.
 - Кроме этого недолгого брака у вас было еще два?
 - Еще один и нынешний.
 - Правда ли, что нынешнюю жену Викторию вы увели у своего брата?
 - Нет, совсем по-другому. Моя предыдущая жена вышла замуж за моего брата. И они до сих пор живут.
 - А с Викторией вы уже сколько вместе?
 - Двадцать один год.
 - Она работает по-прежнему с вами?
 - Она моя основная помощница.
 - И дети есть?
 - Нет, у меня дочка от предыдущего брака. Ей 29 лет. Работала со мной, вышла замуж за балетмейстера, сейчас работает с мужем. Есть сын, мой внук.
 - А что это за «Братство волшебников» в США, куда и вы входите?
 - Так называется ассоциация иллюзионистов: и любителей, и профессионалов. Довольно солидная организация, в каждом американском городе у них есть магазины, где они продают свою продукцию, есть клубы, где проходят заседания. А в Голливуде существует Магический замок, полный всяких мистических аттракционов. Там, например, стоит рояль с поднятой крышкой, каждый желающий подходит и называет любое музыкальное произведение, которое хочет услышать. И что бы вы ни назвали, что бы ни придумали, рояль сыграет именно то, что попросили.
 - И вы знаете, как он действует?
 - Конечно. Секретов для меня не существует, потому что принципы всех трюков схожи.
 - Вы как-то очень здорово сформулировали, что иллюзия - это всего лишь пародия на чудо. То, что вы столько лет пародируете чудо, не сделало вас скептиком, циником, не верящим ни в какие чудеса?
 - Когда меня спрашивают: существуют чудеса или нет? - я отвечаю: чудес не бывает, я знаю это точно, потому что занимаюсь их массовым производством.
 - Ни в каких экстрасенсов, колдунов, целителей вы не верите?
 - Нет, так я не могу сказать. Есть отдельные люди, которые наделены необъяснимыми способностями. Но таких единицы, а 93 процентов зарабатывают деньги. Была такая Роза Кулешова, она обладала кожным зрением. Когда мы с ней встретились, я положил на стул газету «Правда», она на нее села и задним местом читала передовицу. Действительно была уникальным человеком. Но и сумасшедшей. Говорила только стихами: глупости болтала, но в рифму.
 - В библиотеке и видеотеке Магического замка можно почерпнуть какие-то трюки и использовать их? Или нужно платить?
 - Я уж не помню, я был в Америке давно. По-моему, платить не надо. Понимаете, дело в том, что принципиально новых трюков не существует. Потому что формула фокуса весьма ограничена: исчезновение, появление, превращение. Поэтому каждый фокус напоминает что-то уже известное. Так что главное не идея, а умение воплотить ее в жизнь таким образом, чтобы фокус, который видят зрители, смотрелся как новый, оригинальный.
 - А почему вы отказываетесь рассекречивать трюки, хотя бы те, что сами уже не используете, или из арсенала других иллюзионистов? Вы давали подписку о неразглашении?
 - Нет, никаких подписок не существует. Дело в том, что раскрытый иллюзионный трюк теряет свое очарование. Секреты хороших фокусов как правило просты, а зритель хочет какой-то сложной, таинственной разгадки... Поэтому для нас самый трудный зритель - дети, они гораздо быстрее взрослых разоблачают артистов. Раскрытый трюк разочаровывает. Но есть отдельные номера, которые я могу раскрывать на публике, в том случае, когда разоблачение трока бывает смешным.
 - Почему же тогда в книге «Кио: отец и сыновья» раскрывается трюк «Распиливание женщины»?
 - Раскрывается потому, что есть масса вариантов этого номера. Там описывается тот, когда вторая девушка спрятана в столе под раздвижной крышкой и подает в распиленный ящик свои ноги. А сейчас мы этот номер делаем так, что раздвигаются не только половинки ящика, но и весь стол. То есть другой принцип. Поэтому можно рассказать, как было раньше.
 - Многие люди согласны быть обманутыми, но предпочитают знать, как именно их обманывают.
 - Я нередко бывал свидетелем того, что стоят, допустим, пять человек и обсуждают, как делался тот или иной трюк. И один из пяти говорит правильную версию, но у четверых обязательно свои мнения, и они переубеждают его, что он неправ. Если бы современные иллюзионисты ставили перед собой задачу поражать кого-то чудесами, то эта задача была бы по меньшей мере невыполнима. Сегодняшняя цель - показывать трюк как зрелище, и зрелище веселое, поэтому надо относиться иронично к тому, что делаешь, что видишь.
 - Часто ли вас допекают чудаки-изобретатели?
 - Да, бывает. Я всегда выслушиваю, потому что случаются и толковые идеи. Впрочем, смешные случаи тоже нередки. Как-то пришел изобретатель и сказал, что создал костюм со специальной пропиткой, в котором можно опускаться на дно бассейна и выходить сухим из воды. Мы предложили ему показать, принесли бочку с водой, он в нее залез и выбрался мокрый, как курица. Оправдывался тем, что, мол, что-то напутал с составом. В Одессе ко мне подошел старый кассир и сказал: «Я распространяю билеты на ваши представления, большой ваш поклонник, но, мне кажется, что одного номера вам не хватает, я для вас его придумал». Я отвечаю: «Спасибо, какой?» Он рассказывает: «Полный свет, вы выходите на арену цирка, говорите «раз, два, три» и исчезаете». Я спрашиваю: «И каким образом это осуществить?» Он: «Если б я знал, я был бы Кио, а вы распространяли билеты на мои представления».
 - Игорь Эмильевич, несколько лет назад я слышала, как о вас говорили: конченый человек, попал под власть алкоголя. Было такое?
 - Было время, когда я позволял себе лишнее, но оставался профессионалом и никого не подводил. А потом по линии здоровья понял, что хватит, и восемь лет вообще не пил. Сейчас могу выпить пива.
 - А существует ли профессиональная болезнь иллюзиониста?
 - Наверное, это всегдашнее прицельное всматривание в парадоксальные явления с точки зрения трюка: нельзя ли это использовать и как?
 - Бывало ли, что у вас воровали трюки?
 - Конечно, постоянно.
 - И что вы предпринимаете, когда узнаете?
 - А что можно предпринять? Есть артисты, которые берут трюк и делают его по-своему. Я не возражаю, потому что уже говорил, что все трюки напоминают один другой. А если повторяют номер один в один, то это не идет на пользу ни артисту, ни публике.
 - Трюк нельзя запатентовать?
 - Нет, что вы. Авторские права могут защищать литературный материал, то есть сценарии программы. А если заниматься получением патента на изобретение трюка, то на это уйдет больше времени, чем на создание самого номера.
 - Вы стараетесь воспитать себе преемника?
 - Когда три года назад мы проводили в цирке на и проспекте Вернадского столетний юбилей отца, я в конце программы выпускал своего внука и он участвовал в небольшом трюке. Сейчас ему десять, пройдет еще лет пять, и, если я увижу, что у него есть интерес к этому делу и способности, начну приобщать, тем более, что он тоже Игорь.
 - Как, по-вашему, в нашей стране у вас есть конкуренты?
 - Если говорить честно, конкурентов я не вижу. Но есть хорошие иллюзионисты.
 - Когда видите шоу Дэвида Копперфильда, вы не испытываете зависти?
 - Я никогда не видел его вживую. А по телевидению любое шоу значительно выигрывает. Я отдаю ему должное - он большой мастер, но единственный из иллюзионистов, кто сделал себе имя благодаря телевидению. А я знаю по опыту работы с Гинзбургом в «Новогодних аттракционах», что, когда убираются ненужные паузы, длинноты, вовремя показаны крупные планы, когда профессионально снято, то программа производит более сильное впечатление.
 - Говорят, его шоу стоит 20-30 миллионов долларов.
 - Да, его шоу, как мне рассказывали, закладывается в бюджет Соединенных Штатов, на него работают пентагоновские заводы. Он - национальная гордость Америки.
 - Если бы у вас были его финансовые возможности, вы бы смогли организовать, скажем, исчезновение статуи Родины-матери с Мамаева кургана, как Копперфильд растворил в воздухе статую Свободы?
 - Это постановочный трюк. Его специально готовят, как съемки фильма: выбирается натура, массовка, ставится свет и так далее. Броде того, как я в передаче Владимира Молчанова повторил трюк Гудини. На берегу Останкинского пруда было пятьдесят тысяч человек, меня клали в мешок, мешок запирали в сундук, сундук опускали на дно, а потом я появлялся из подъехавшей машины. Но постановочный трюк не дорогого стоит с точки зрения профессионального удовлетворения. Морально дороже номер из каждодневного репертуара.
 - Я слышала такое мнение: вот Гарри Гудини фантастически владел своим телом, мог сжимать-разжимать мышцы и выскальзывать из кандалов, прятать складную отмычку в пищеводе, привязав ее ниткой к зубу, и тому подобное. Тогда как современные маги - ничто без технических приспособлении и внешних эффектов.
 - Гарри Гудини умер в 1926 году и уже не осталось ни одного человека, который его видел. Все обрастает легендами. Что значит, владение телом и прочее? Самый в сложный трюк Гудини, когда его бросали в воду в сундуке, тот, что я сделал у Молчанова.
 - Вы считаете, что Гудини делал его так же?
 - По описаниям, да. Ну а когда описывают, как его сажали в камеру английской тюрьмы, и он выходил оттуда, то... Бумага все стерпит. Гудини при жизни называли не только королем цепей, но и королем рекламы. Несколько лет назад был бум, связанный с его именем, появилась статья «Завещание Гудини», объявили, что в день, когда ему исполнится сто лет, надо открыть какой-то сейф и там будет завещание, где он раскрывает секреты всех своих трюков. Потом выяснилось, что нет ни сейфа, ни завещания. Но даже через сто лет он сумел проделать такой рекламный трюк, что весь мир заговорил о нем. Практически два иллюзиониста в истории XX века в своих странах - Гудини - в Штатах и Кио, я имею в виду отца, - в Советском Союзе, стали легендарными без помощи телевидения и других средств массовой информации.
 - Игорь Эмильевич, может, все-таки поделитесь секретом какого-то фокуса?
 - Описывать трудно, трюк и его секрет можно только показать. Многие задают вопросы по поводу полетов Копперфильда. А я разработал технологию трюка, которая позволит летать не на сценической площадке, а на улице. Я об этом для того говорю, чтобы, может быть, какой-то спонсор завелся, потому что разработки недостаточно, нужны средства. Состояние полета - дорогое удовольствие.
 
 P.S. Игорь Кио умер в 2006, прожив 62 года.
 
 
Кумиры - вампиры
(опубликовано в газете «Славянский базар» в 1991 году)
 
 Мы сами для себя строим кумиров. Как домики. Чтобы потом заселить их собой...
 Жила-была актриса. Пожилая женщина. Звезда экрана, почти тридцать лет не снимавшаяся в кино. Каждое утро она ходила в магазин за продуктами. Каждое утро открывала почтовый ящик и доставала газеты, а потом приподнималась на цыпочки и заглядывала внутрь - не осталось ли там еще чего-нибудь, например, письма. Но больше ничего не было. И она поднималась к себе, чтобы завтра снова спуститься. Она, может, и в магазин ходила, чтоб оправдать этот спуск к почтовому ящику. И однажды она достала оттуда открытку... Мимо проходил сосед, увидел в ее руках сумку и спросил: «Я в магазин, вам купить что-нибудь?» «Пожалуйста, - попросила она, - молока и хлеба». А сама забыла газеты в ящике и пошла наверх, близоруко всматриваясь в открытку. Когда сосед вошел в незапертую дверь ее квартиры, чтобы отдать продукты, он увидел, что она плачет. «Что случилось?» Она показала открытку: «Представляете, шестнадцатилетние девочки спрашивают, собираюсь ли я сниматься и в каком фильме. А я думала, забыли...» Когда сосед уходил, она все так же задумчиво смотрела на открытку. Вернее, на себя... тридцать лет назад.
 Сколько таких забытых имен...
 Живы поклонницы Козловского и Лемешева - «козлистки» и «лемешистки». Какие баталии они устраивали из-за своих кумиров! И вместе с ними жива память об этих кумирах. Передаются имена и фотографии, афиши и программки, словно семейные реликвии из домашнего альбома. Кумиры - как близкие люди.
 На новом витке спирали другие имена у кумиров и поклонников. Но суть их отношений та же.
 Кумир... Ну, все-таки чем, чем он велик? За что он нами награжден? А может, это мы получили его в награду? Но за что - за любовь? А что появилось раньше - наше чувство или он? Скорее, потребность в чувстве - у нас. И эта потребность воплотилась, материализовалась в кумире. Он наше создание. Как же можно его не любить?! Ему не поклоняться?! Да это мы себе в нем поклоняемся! Своей способности и потребности любить. Мы гордимся этой способностью. Мы счастливы этой потребностью...
 «Вот уже около трех лет я безумно влюблен о эстрадную певицу, прекрасную Кэти. Но никто не хочет помочь мне. Поэтому у меня к вам маленькая просьба: переведите, пожалуйста, мое письмо на английский язык, и, если вам не сложно, сделайте так, чтобы оно нашло своего адресата...» (Из письма в газету).
 Популярные люди, рассуждая о своей популярности, вспоминают о поклонниках, без которых и рассуждать было бы не о чем. Но настоящими - приятными - поклонниками принято считать тех, кто аплодирует, дарит цветы, пишет письма, то есть держится на расстоянии. Все остальные - стоящие в подъездах, звонящие по телефону, чтобы подышать в трубку, - это отклонения от нормы. А норма - это то, что безопасно и ни к чему не обязывает. Покланялись - разошлись. Интеллигентные деловые люди.
 Да, восхищаться надо уметь. А восхищать?
 Почему - «не сотвори кумира»? Чтоб не мешать кумиру жить в популярности, но спокойно? Одни популярные говорят так: ну зачем стоять в подъезде, это бессмысленная трата времени! Другие так: да пусть стоят, это, видимо, неизбежно. И всегда чуть-чуть снисходительно. По-кумирски. Свысока. Но при этом никто не против того, чтобы его любили. Только чинно, воспитанно.
 Кто знает, если бы не трудности, которые надо преодолевать, в том числе общественное мнение, может быть, и не было бы такого фанатизма у поклонников.
 Поклонение начинается с подражания. А может, и вообще заключается в нем. Подражание бывает маленькое и большое. Иногда так и остается по мелочам: прическа, одежда, походка. Если поклонение длительное - перенимают взгляды, суждения. Не перерабатывая, не осмысливая, без колебаний прикладывая к себе - сразу и безоговорочно: мое! И ведь не всегда даже доказать могут, объяснить, почему думают так - не иначе, почему это плохо, а то - хорошо. Все просто: кумир в очередном интервью обронил фразу.
 «Внимание на этого певца обратила давно, когда мне было девять лет. По сей день он остается любимым и самым лучшим, как мне кажется, певцом современности». (Из письма).
 Почему кумирами чаще делают артистов и певцов? Потому что они доступнее, то есть понятнее. Их слава на виду, а их искусство куда как просто оценивать: нравится - не нравится. Это не писатели, чьи книги надо сначала понять. И не ученые - здесь нужно еще и знать, и разбираться. То есть поклонение все же начинается «с одежки», пусть не в прямом смысле.
 В слове «кумир» есть составная часть - «мир». Многозначительно звучит. Но ведь действительно - в кумире для поклонников сосредоточен мир, где они существуют. Это не ограниченность. Так или иначе, любя своих кумиров, они начинают жить их интересами: ходить в театр, слушать музыку, читать книги, которые кумир назвал любимыми, интересоваться теми людьми, с которыми дружен кумир: читать все о нем. Кумир, сам того не ведая, развивает своих поклонников.
 Влюбленность бывает такой длительной и сильной, что удивления достойна. Однако протекает по-разному. Одни тут же достают адрес кумира, пишут письма, звонят по телефону. Другие мечтают вырасти и неожиданно встретиться с этим пока недостижимым идеалом. Чтобы... ну, хотя бы автограф получить. Одни все бросают и едут в другой город поближе к идеалу. Других туда приводит стечение обстоятельств.
 И как инициативны эти непризнанные поклонники, как настойчивы в достижении цели! Кто знает, на что способны эти энергичные ребята, даже не просто энергичные, а агрессивные: ручки от дверей кумиров отрывают, номера с машин снимают. Но ведь уносим же мы что-нибудь на память о тех местах, где нам понравилось.
 «Я задумалась: серьезно ли все это? Ведь до него мне нравились другие певцы, я мечтала с ними познакомиться, мне было интересно узнать, что они представляют из себя как люди. Я думала, что эта мечта пройдет через всю мою жизнь. Но меньше, чем через год мое увлечение проходило. И я не хочу, чтобы такая же история случилась с ним. Он мне очень нравится. Это самый мой любимый певец!» (Из письма).
 Скорее всего, с годами кумиры изменятся (у кого-то они меняются часто, как меняются наши вкусы, мысли, мечты, настроения). А жаль будет, если исчезнет совсем это желание найти свой идеал и стремиться к нему, действовать ради него у человека, который уже привык защищаться от иронии окружающих.
 Большой идеал начинается с малого.
 Потребность в кумире есть всегда и у всех. Только одни реализуют ее, а другие прячут ото всех само существование такого кумира. Конечно, лучше, если это по-настоящему великий человек. Но подлинное величие не всегда заметно современникам. А кумир нужен живой. Чтобы говорил, действовал, ошибался. Но - по-кумирски!
 Должна все-таки существовать эта грань между талантом и поклонниками. Если ее устранить, получится обычная зависть обывателей. Не преклонение, а досада: мол, просто ему повезло - кумиров словно бы хотят приблизить, опустить до своего уровня. И потому повышенный интерес к личной жизни. Дескать, он или она - такие же, как мы. Хотя бы в буднях, не в творчестве. И это сознательное принижение, как унижение.
 Усталые, замотанные кумиры и сами иногда восклицают: мы такие же, как все, обычные люди! Им в тягость их кумирство. Не всем, правда.
 Кто-то, как Нарцисс, окружает себя поклонниками и нежится в их поклонении, и считает, что профессия обязывает. Но Нарцисс не имеет семьи - только работа и все, что с ней связано. И поклонники как деталь.
 А другие сразу пресекают все попытки себе поклоняться, нарываясь на разочарование: ах, вот вы какая... или какой...
 Кумир - это и звание, и признание. Выделили, полюбили - то есть наградили любовью. Что это: везение или нет? Поклонники своей привязчивостью как бы требуют, взывают: мы приручены тобой, отвечай за нас! Это-то часто и раздражает кумиров: своих дел по горло!
 И еще одна истина: каков кумир - таковы и поклонники. Они живут жизнью своих идеалов. Значит, собственная их жизнь бедна? Бедна на эмоции, события. И хочется хотя бы так: друг с другом посудачить об общем любимце. Клуб общения. Кумир - повод для знакомства. Посредник. Тема для разговоров и переживаний. Нет однообразия, есть о ком суетиться. Приобщиться к чужой славе. Хотя бы просто погреться в ее холодном подъезде.
 Каков кумир - таков и подъезд. Поклонники посвящают не дни, а годы своим идеалам. Отдают не время, а души. Просто за одну возможность посуществовать за счет души кумира. Поэтому, наверное, высота духа, воспитанность, доброта ему должны быть свойственны в большей степени, чем остальным: он на виду и любим. Потому что под его окнами стоят поклонники, которые ловят каждый жест и фразу. Чтобы потом повторять эти жесты и фразы; ведь пока они перерастут своего кумира - уже сформируются. И не без его влияния.
 Поклонники - хранители имен. Их можно не беречь, пока они звонят и пишут. А исчезнут... может быть, не только подъезды опустеют.
 К чему я все это? К памяти. Сколько имен удается сберечь.
 Пожилая актриса получила весточку от другого поколения: помним. И заплакала. А вы говорите: бессмысленная трата времени.
 
 P.S. Память сохранила имя актрисы - Марина Ладынина.
 
 
Не ищите среди политических деятелей положительных героев
(монолог историка Роя Медведева 29 декабря 1988 года перед студентами факультета журналистики МГУ)
 
 «Мне недавно принесли две речи, явно с провокационной целью, поскольку знают, что я связан с иностранными журналистами. Одну произнес на партактиве Томской области Егор Кузьмич Лигачев. По поводу выхода в свет «Малой земли», «Целины». А другую произнес Михаил Сергеевич Горбачев в Ставропольском крае. То есть каждый секретарь обкома получил указание собрать пропагандистов области и обязать их изучать в системе партийного просвещения эти произведения. Речь Лигачева была сухой и не очень льстивой, то есть она была деловой, но в ней был элемент того, что вы сразу видели, что он это делает под давлением. А выступление Горбачева было более эмоциональным. Конечно, самое страшное впечатление производит речь Медунова, который сказал, что эти произведения можно сравнить только со «Словом о полку Игореве». Но я, конечно, оставил эти документы в своем архиве, ни с кем, с вами сейчас только делюсь. Потому что каждому человеку можно бросить упрек.
 Хорошо, когда самые честные, чисты: незапятнанные люди судят тех, кто был запятнан, - но у нас очень мало незапятнанных людей, их не хватит для такого суда. Надо вспомнить Ленина, который говорил, что надо делать революцию с теми людьми, которые у нас есть в наличии. А в наличии у нас, к сожалению, идеальных людей нет. Когда я читаю лекции по истории, я говорю, не ищите в истории среди политических деятелей положительных героев. В литературе можно сконструировать положительного героя. Я считаю, что любой человек, в котором заговорила совесть и который хочет сказать правду, должен получить такую возможность.
 Палачи палачам рознь. Были палачи садисты, которые находили наслаждение в этой деятельности, каждый заключенный отличал этих людей от тех, кому приходилось выполнять эту работу по принуждению. У меня записан рассказ о том, как одного заключенного довольно жестоко избили, гасили о его тело сигареты, потом поместили в камеру-одиночку, приговорили к 8 годам заключения и отправили в лагерь. Я был возмущен, а он сказал: «Знаете, этот следователь был моим хорошим другом, он меня спас, потому что он не мог не подвергнуть меня избиению, но меня били не так жестоко чтобы почки отбить или печень, ограничились всего одним избиением, затем быстро оформили приговор и отправили в лагерь, потому я остался живым». А другой следователь в этой же тюрьме, когда к нему попал несговорчивый заключенный, то он взял его друга, разрезал ему живот и с вывороченными кишками бросил в камеру к несговорчивому и сказал ему: с тобой будет еще хуже, если не будешь говорить, и подвергал людей таким садистским пыткам, которые трудно даже описать, вводили к нему заключенного, он мочился в стакан и заставлял выпить. Если вы отказывались, то вас избивали и часто убивали у него в кабинете.
 Или тот же Андрей Свердлов, сын Якова Свердлова. Его любимой пыткой было (а он пытал своих же товарищей по классу, в котором учился, он специализировался на детях врагов народа): он подводил к двери, брал руку, подводил под косяк и сильным движением ломал пальцы на левой руке. Это для начала. И он подвергал пытке секретаршу Свердлова Елену Драбкину, писательницу, которая его мальчиком увела из дома Свердлова, чтобы он не видел смерть собственного отца. Зачем жалеть этих людей, почему мы не должны называть фамилии этих палачей?
 Если их нет в живых, и то надо называть, а многие живы, они воспитают тех же палачей. Вы думаете, они раскаются. Да никто из них почти не раскаялся. Они боятся разоблачения. Здесь, конечно, тоже нужен дифференцированный подход. Я человек спокойный, не мстительный, но я за то, чтобы называть имена, особенно тех, кто творил зло с наслаждением. Когда я был молодой, у нас бытовала такая поговорка: есть люди разные, есть люди, которые творят зло и не испытывают от этого удовольствия, таких можно простить, они творят зло по приказу; когда на них не давят, они зло творить не будут. А есть люди, которые творят зло и испытывают при этом наслаждение. Они в своей стихии. Они ни о чем не жалеют. Еще так говорят: этот человек плохой в плохое время и хороший в хорошее. Это Константин Симонов про себя так говорил. Он говорил: лучше я буду делать плохое, потому что я сделаю это не так, как сделает другой, я все-таки какой-то шанс оставлю.
 В это жестокое время люди по-разному себя проявляли. Иной раз не хочется разоблачать, а иной - обязательно хочется, потому что это злодеяние выходит из всех границ. Может быть, такой садизм является результатом болезни. Но я считаю, что таких людей надо выявлять, наказывать, судить общественным судом, судом памяти. Пусть их дети и внуки знают, что они дети и внуки палача. Это, конечно, никому не доставит удовольствия, но может, кого-то из них остановит. Если Сталин не жалел детей врагов народа, если палачи не жалели, то почему мы должны жалеть детей палачей? Пусть знают, что их отец был палач, ничего страшного в этом нет: вырастут, может быть, лучше. Я не жалею.
 У нас был спор с академиком Лихачевым, который считает наоборот, что не надо травмировать детей и внуков, не надо называть палачей.
 Неправильно называть Брежнева главным виновником застоя. Тут коллективная вина. Но его вина все-таки значительна. Курили фимиам, воздавали ему всяческие похвалы, и он постепенно поверил в то, что он на самом деле великий человек. В последние годы он плохо понимал, что происходит в мире. И даже когда в 1979 году велись переговоры о разоружении, он, как капризный ребенок, менял свои пристрастия и симпатии, и никто не знал, что он сделает завтра. Большая часть людей, которые в те времена сложились как власть, были им же и отобраны, абсолютно без всяких способностей. Брежнев потянул за собой своих прихлебателей еще из Молдавии сначала. В 60-м году они приехали в Москву. Их тогда называли «цыганами». И Трапезников, и Черненко, и Щелоков, хотя и из Днепропетровска тоже. Потом он (Брежнев) стал бояться своих дружков из Днепропетровска, Казахстана и армии. Личного пилота делал министром авиации. То есть он и создал эту мафиозную структуру. А потом, когда он свой не слишком богатый интеллект ослабил и курением, и питьем, и двумя инсультами, то эта мафия взяла власть в свои руки. И держала Брежнева для своего управления властью. Поэтому и эти люди виноваты, и Брежнев несет огромную ответственность за создание этой атмосферы семейственности, назначения людей на должности по приятельским отношениям. Отсюда у нас огромные потери.
 Атомные электростанции строил его приятель Новиков. Когда нужно было выбрать место для строительства огромного завода по оборудованию для атомных электростанций, выбрали по приятельским отношениям место возле Волгодонска, где плавуны и где крупные предприятия строить нельзя. И там вдруг начали опускаться под землю дома и цеха. Так что в том, что мы называем Брежнева отцом застоя, есть большая доля истины.
 Суслов, конечно, не входил в эту мафию. У него была своя, идеологическая. Это особая тема.
 Такая система, как у нас, где на первом месте стоит политика, на втором идеология и только на третьем - науки, да и то идеология вмешивается в науки, в культуру, такая система обогнать Запад не может. Но Запад в некоторых отношениях обгонять и не надо, надо идти на уровне достойного существования.
 Ельцин - человек очень искренний, честный, но все-таки в его деятельности было много ошибок, и он не выдержал испытаний. Его никто не прогонял, никто не снимал. Он в конце концов сорвался сам. Он не нашел правильного метода работы в Москве. Москва - особый город, и секретарь горкома партии здесь не хозяин города. В Свердловске он действительно был первым человеком будучи первым секретарем обкома. А еще Цезарь говорил: лучше быть первым лицом в деревне, чем вторым в городе. А в Москве он оказался не вторым даже, а двадцать вторым.
 Здесь существует бесчисленное количество учреждений, которые совершенно не подчиняются горкому партии. Ельцин пытался там изменить порядки, но столкнулся с сопротивлением. Он не может взять трубку, позвонить, например, в «Известия» и сказать: мне ваша статья не нравится, снимите. «Известия» ему не подчиняются. Он никак не мог к этому привыкнуть. Поэтому он стал проводить мероприятия, которые касались всех учреждений Москвы, которые задевали интересы ведомств, которые ему не подчинялись. Например, отменив лимит, он совершил ошибку: существует система лимитчиков в Москве по 70 тысяч в год, которая сложилась десятилетиями, существует система общежитий, работ для лимитчиков. И Москва как элитарный город, куда стремятся все талантливые люди со всего Советского Союза, через лимит впитывает в себя часть этих талантов. Я сам приехал в Москву по лимиту Министерства просвещения как директор школы, потому что никто здесь не хотел работать директором школы, а я согласился. А Ельцин рассчитал, что 70 тысяч лимитчиков и 200 тысяч тунеядцев, поэтому он дал милиции план - тунеядцев переводить на работы, где трудятся лимитчики. Но эти тунеядцы не работают, но живут в Москве лучше профессоров, и никто из них не захотел работать в метро, на зимних стройках... Поэтому многие решения Ельцина отменялись.
 Бывало так, что вечером он примет решение на горкоме, а утром секретарь ЦК отменяет его как ошибочное, потому что оно задевает интересы ведомств, не подчиненных Ельцину. То же самое в торговле, когда он задевал интересы верхушки... Он говорил: «Я черпаю грязь, черпаю...» Так надо было посмотреть сначала, что на дне, а не черпать сверху. 600 магазинов в Москве стояло закрытыми, потому что никто не хотел работать директором и заведующим складом - материально-ответственными. Кассиршами не хотели работать, саботаж тоже был. Так надо же с этим считаться. Нельзя наскоком делать. То есть Ельцин провел огромную работу по разгрому Гришинского наследия, но созидательную работу проводить ему было трудно. Он потребовал увеличения фондов снабжения Москвы на 11 миллионов человек, а не на 9. Но 11 - это с приезжими. Ему сказали, что полтора-два миллиона ежедневно приезжает в Москву за продуктами, если дать фонды на 11 миллионов, то будет приезжать 14.
 Ельцину надо было спокойнее начинать. Политик - это все-таки человек, который должен исходить из возможного. И, кроме того, выбирать место и время. Он сам признает, что его выступление на октябрьском пленуме ЦК было ошибочным с точки зрения выбора места и времени. Но как раз это и есть главное для политика - выбрать место и время. Юбилейный пленум - не то место и не то время, подожди 19 партконференции и выступи там. Он не захотел ждать. Очень жалко мне, что Ельцин сорвался, он как политик не выдержал испытаний.
 Ошибки Горбачева (или всего Политбюро): борьба с нетрудовыми доходами, с водкой. Это не так начато было и не так проводилось. Введение госприемки на предприятиях, создание колоссальной бюрократической системы параллельно с производством. Абсолютно никакой пользы нашей экономике эта система не принесла. По идее она должна была копировать военную приемку. Но это совсем другое, военная приемка - на другой основе. Приезжает на предприятие военпред, проверяет 100 элементов, например, телевизора, 97 отбрасывает, 3 забирает, и эти 97 идут в торговлю. Если бы у нас госприемка была как военная, то наша экономика остановилась бы.
 Агропром - тоже колоссальное учреждение, которое никакой пользы сельскому хозяйству не приносит. Не говоря уж о Мураховском, который не считался в Ставропольском крае светилом в области сельского хозяйства. Но это, может быть, ошибки роста, как говорили в 20-е годы.
 Ни на одного Генсека покушений никогда не было: ни на Сталина, ни на Хрущева, ни на Андропова. Были угрозы, например, Шеварднадзе в Грузии, когда он там начал борьбу с коррупцией. Первая и единственная попытка покушения летчика, который стрелял по машине, в которой, как он думал, едет Брежнев, но это было символическое покушение. Он офицер, бежал из воинской части, из Ленинграда, захватив два пистолета. Был объявлен в розыск. Он приехал в Москву к родственникам. И в день прилета космонавтов следил по телевизору и отметил, что машина Брежнева ехала второй за машиной космонавтов. Он одел шинель капитана милиции, своего свояка, вышел на Красную площадь, втерся в толпу. Поскольку он был в офицерской Форме, то его пропустили как охрану. И он, зная, что машина едет второй, вышел на проезжую часть и выстрелил по лобовому стеклу второй машины. Это был конфуз и для него, и для кремлевской охраны. Потому что эти машины обладают пуленепробиваемыми стеклами, а стекло было пробито. И осколками стекла были ранены Терешкова, Николаев. Шоферу осколки стекла забили глотку, и он умер в больнице Склифосовского. А машина Брежнева свернула раньше в другие ворота. Поэтому они уже ехали в другом порядке - за машиной с первыми космонавтами ехали их товарищи. Но это был символический выстрел. Он стрелял не прицельно, и он знал, что эти машины имеют пуленепробиваемые стекла и борта. Мотивы этого акта я не знаю. Потом было большое следствие, почему эти машины оказались с пулепробиваемыми стеклами, проверка показала, что все машины делались некачественно на заводе им. Лихачева.
 Эта попытка покушения была, как разбрасывание листовок. Бывает, что человек от отчаяния разбрасывает листовки. Летчика подвергли психиатрической экспертизе и было в печати сообщение, что он признан невменяемым и находится на лечении в Чехове.
 Несмотря на то, что Щелоков жил в том же доме, что Андропов, жена Щелокова не покушалась на Андропова. Да Андропов практически и не жил дома. Он жил на даче полгода. Андропов очень тщательно охранялся.
 Я наблюдал их на Северном Кавказе. Это место пребывания всех наших руководителей. Там, где я живу, там очень много слышишь о людях. Все чем-то болеют. А так как государственных дач там нет и живут все в санаториях ЦК, то врачи, массажисты друг другу рассказывают.
 Приезжает, допустим, Гришин в «Дубовую рощу», ему делают массаж, и он первый вопрос задает массажисту, член ли он партии? Очень важно. Потом этот массажист рассказывает мне это. Слепой массажист. Андропов там бывал - очень тщательно охранялся, охранники шли всегда вплотную, когда он прогуливался. Косыгин охрану прогонял - они где-то в стороне за ним шли, незаметно. Он любил одинокие прогулки.
 Каждый раз это было все по-разному. Андропов готовился к взятию власти давно. Я думаю, что это решение он принял еще когда был молодым. Он целеустремленно готовился к власти. Он не думал, что станет председателем КГБ. Предполагал более прямой путь - от зав международным отделом ЦК на то место, которое занимал Суслов, и дальше. Через партийный аппарат, но когда Суслов его рекомендовал в председатели КГБ, то Андропов решил использовать этот аппарат как аппарат прихода к власти. И сделал это. Хотя это, конечно, было трудно. Без Андропова у нас не было бы нынешней перестройки, потому что только он мог знать, что где-то в Канаде есть посол Яковлев, который недоволен Брежневым и отправлен туда из аппарата ЦК за недостатки, которые Брежневу не понравились. Что на Кубе есть Воротников, который тоже поссорился с Брежневым. Что в Томске есть Лигачев, который тоже из аппарата ЦК. И так далее. Первая команда, которая смогла нанести почти смертельный удар брежневской мафии, была команда Андропова. Он сформировал группу, которая после смерти Брежнева взяла власть в свои руки. При поддержке Устинова, в первую очередь, при поддержке аппарата КГБ, после самоубийства Цвигуна и после того, как Андропов сумел в последние месяцы взять в свои руки аппарат КГБ, а у него не было полной власти над этим аппаратом, он сумел осуществить этот переворот. Все-таки власть у нас пока еще берут. Борьба была редкой, так что пришлось прибегнуть даже к голосу Пельше, который находился в больнице. Но Андропов не сумел за один год и один месяц укрепить свою власть достаточно. Он слишком мало находился у власти.
 Горбачев в его команде был вторым человеком, он пользовался наибольшим доверием Андропова. Он был единственным членом Политбюро, которого Андропов принимал у себя, когда был тяжело болен. Они подружились еще на Северном Кавказе во время ежегодных приездов Андропова туда. Поэтому Андропов считал Горбачева своим приемником. Сначала считался Кириленко наследником Брежнева, потом Кириленко был устранен в сентябре, за два месяца до смерти Брежнева, из Политбюро. И кандидатом официально считался Черненко, но он проиграл уже при выборе секретаря ЦК по идеологии в мае 1982-го. Андропов стал секретарем ЦК по идеологии. Он перешел из КГБ в ЦК и пришел к власти уже как секретарь ЦК. Опираясь на большую часть, но не подавляющую, Политбюро, он стал Генсеком. Но он был тяжело больным человеком. Ему нужен был отдых. А он весь 82 и 83 годы отдыха был лишен, и его почки отказали. ЕМУ врачи обещали пять лет жизни, но они слишком оптимистически посмотрели на эти вещи. Поэтому без Андропова его команда не смогла удержать власть.
 К власти пришла снова команда Брежнева-Черненко. В ЦК они еще обладали большинством. Но власть эта была слабая. Ничего они не сделали ни хорошего, ни плохого. Это был потерянный год в нашей жизни. Смертельно больной человек. Он надеялся на два-три года жизни. Его подвел опять-таки Северный Кавказ. Самый лучший воздух Советского Союза в Кисловодске. Поэтому он, больной астмой человек (у него только верхняя часть легких была), приехал в Кисловодск в июле, когда во все годы бывала абсолютно гарантированная хорошая погода. Он прилетел. Я там находился как раз. И на следующий день после его прилета начался мелкий дождичек, осенний, который не прекращался несколько дней. Я пошел посмотреть на дачу, построенную на Альпийских лугах. На каждой вершине стояла охрана, нельзя было брать с собой фотоаппараты и бинокли. Но охрана была либеральной. Ее спросили: а когда можно брать? «Да когда Черненко кончит косить траву», — они говорили. 10 дней подряд шел этот дождичек не переставая. На одиннадцатый день Черненко увезли в реанимационном автомобиле сразу в Москву. Два месяца он лежал в больнице, в октябре вышел, но работать уже не мог, а в декабре с ним случился инсульт. Придя в себя, он в феврале написал завещание партии, как Ленин, будущему съезду партии. Ему помогали написать. Он написал, что он, находясь в таком тяжелом состоянии здоровья, хотел бы высказать свои пожелания о будущем руководителе партии, что он хотел бы, чтобы на его место, если ему придется оставить этот пост, избрали бы Гришина.
 После смерти Черненко его завещание зачитал на Политбюро Романов... Горбачев собрал Политбюро через два часа после смерти Черненко, не дожидаясь никаких ритуальных обязанностей, в это время Щербицкий был в Америке, в Калифорнии, он получил извещение о смерти Черненко одновременно с поручением Громыко - перед отлетом в СССР срочно выполнить несколько дипломатических поручений, а на Кубе у него произошла техническая неполадка с самолетом, он прилетел в Москву уже после пленума ЦК.
 Кунаев извещение о смерти Черненко вовремя не получил по каким-то причинам. Так что тоже не был на Политбюро. Большинство было обеспечено для Горбачева. Гришин дал согласие. Но выступил Чебриков, который обладал правом совещательного голоса, был председателем КГБ, и привел ряд фактов из биографии Гришина, о которых Гришин считал, что никто абсолютно не знает кроме него. После этого Гришин свою кандидатуру снял. Осталась одна кандидатура... Горбачева, которую предложил Громыко.
 Черненко, конечно, манипулировали.
 Мой брат Жopec написал биографию Горбачева. Я ему помогал информацией. Я брал районную газету Привольненского района, искал по ней все, что написано о семье Горбачева. Находил день смерти отца и подробный некролог об отце Горбачева, сапере, рядовом, который участвовал во всей Отечественной войне, был четырежды ранен, но живой вернулся домой, был почетным колхозником, механизатором, вся его биография приводилась в районной газете. Он умер в 1976 году. Или я, например, взял подшивку газеты «Московский университет», с 50 по 55 год, когда они учились. Нашел там три упоминания имени Горбачева. Факты исторические бывают иногда неожиданными, то есть факт не исторический, но через 50 лет он становится историческим, потому что этот человек стал исторической фигурой. Один факт такой: в соревновании на лучшую комнату в студенческом общежитии на Стромынке первое место по МГУ заняла комната 221, в которой жили Петр Шевченко, Тарас Иванов, Семен Катюра, Миша Горбачев и т. д. Потом следует на полстраницы описание их комнаты, как хорошо заправлены кровати, какой порядок... Ни одна женская комната не оказалась лучше, чем эта мужская. Второе упоминание было такое: на комсомольском собрании юридического факультета в учебно-воспитательный сектор комитета комсомола избраны Лукьянов и Горбачев. А теперь Горбачев - председатель президиума Верховного Совета, а Лукьянов - его заместитель. Есть связь?! Третье упоминание о присуждении Горбачеву стипендии имени Калинина - это была вторая по престижности стипендия после сталинской. Значит, он был отличником. Брат использовал эти сведения. Ответственность за оценки несет он. За факты я могу отвечать, но не за оценки. Горбачев был женат один раз. Это была студенческая свадьба. Я знаю людей, которые на ней присутствовали. Я слышал его выступления, когда он был Первым секретарем Ставропольского обкома партии. Но они ничем не отличались от других. Никто тогда выделяться не мог. Если приезжает Брежнев вручать краю орден Ленина и говорит по бумажке о достижениях Ставропольского края, то Горбачев не может после него выйти и произнести без бумажки какую-то яркую речь, это было бы вызовом. Поэтому не производил впечатления выдающегося человека Горбачев на жителей края в то время. Эти люди часто живут двойной жизнью. У Андропова была двойная жизнь. Он одним человеком был у себя дома, на даче, другим - в кабинете КГБ.
 В годы гражданской войны красный террор проводился открыто. Газеты сообщали о расстреле заложников. Выходил еженедельник «ЧК Красный террор». Он был популярен. Можно было купить в киоске. Там обсуждался вопрос: надо ли пытать контрреволюционеров? Были и концлагеря. Они возникли еще в годы первой мировой войны. Огораживали колючей проволокой, если это было летом, какую-то зону, сгоняли туда купцов, капиталистов, офицеров - чуждые элементы, как говорится. Их никто не кормил - родственники приносили им еду. Когда опасность для города проходила, открывали ворота и отпускали их. Часто в лагерях были простые крестьяне, рабочие, спекулянты. Когда лагеря переполнялись, Дзержинский издавал указ об освобождении. Их отпускали. Через некоторое время они снова туда попадали. Но это были совсем другие концлагеря, нежели при Сталине. Была несколько такая патриархальная обстановка. В кавычках, конечно. Но террор, естественно, не обходился без излишних жестокостей.
 Белые армии не имели тыла, не создавали лагерей и тюрем, поэтому всех пленных они расстреливали немедленно, станицы или деревни, которые не пропускали их... Всех мужчин убивали после штурма, сразу. Так что красный террор был жестоким, но белый еще более жестоким. Одно соответствовало другому. Возникало взаимное озлобление.
 До 1922 года страна управлялась декретами, никакого законодательства не было. Ленин открыто говорил, что Советская власть - это диктатура, опирающаяся на насилие. Мы должны и к Ленину относиться трезво, как к человеку своего времени. Как к человеку, воспитанному революционными идеями XIX века. Он вполне сложился к 1900 году. Он представлял собой как бы левую фракцию ревдвижения девятнадцатого века. Нынешние моральные представления отличаются от моральных представлений девятнадцатого века. По моим подсчетам жертвы репрессий исчисляются 30 миллионами.
 У меня пять кабинетов - по темам. Один архив - иностранная литература по странам. Второй - советская проблематика. Третий архив - биографии: Брежнев, Сталин, Андропов... Черненко я не писал. На даче архив по вопросам, связанным с Алтаем, с некоторыми другими темами, не сверхострыми.
 Я пишу только то, чего требует моя душа. О Сталине она требует. О Хрущеве Требует. О Брежневе очень хочу написать и напишу. А о Ленине у меня такой потребности нет. Это сложная работа. Мне зарубежное издательство предложило фантастическую сумму, так как на Западе объективная биография Фишера уже устарела и больше нет ни одной книги о Ленине, которая могла бы считаться объективной, поэтому мне предложили срок семь лет работы и оплату этого срока. Но я считаю, что не имею права тратить семь лет своей жизни на биографию Ленина даже за самую высокую плату. Я думаю, что вопрос о Ленине не так актуален сегодня. Я придерживаюсь принципа свободы творчества».
 
 
Бедному сердцу так говорил он...
(монолог актрисы Нины Алисовой, исполнительницы роли Ларисы Огудаловой в фильме «Бесприданница» 1936 года выпуска,
в 1989 году у нее дома)
 
 «Семья была большая: мать, отец, пятеро детей. Отец один работал. Сестра, брат, потом я, потом еще две сестры. Все, кто как мог, помогали семье. Старшая сестра ходила на заработки, убирала магазины. Детей тогда не оформляли на работу, просто платили за сделанное. А я попала в детский драматический театр, гастрольный. Меня пригласил режиссер Николай Сергеевич Шарапов.
 Наши соседи были очень богатые. Праздновали именины, помню... Семья директора рынка крытого и семья главного механика. Я родилась под крышей рынка. Внизу были торговые прилавки, а наверху жилые помещения, где жили директор, главный механик, главный инженер... Потрясающей красоты здание, построенное немцами. Его называли корабль, он действительно напоминал корабль. Он и сейчас сохранился в Киеве. Хотели его превратить в цирк, еще во что-то, наконец умные головы запретили это делать, и остался рынок. Там была изумительная механика, холодильники огромные, тогда их еще не было вообще.
 И мы жили в рынке. Отец рай был чернорабочим. А мама воспитывала нас. Естественно, отцу было трудно. Да мы этого не понимали - трудно или не трудно. Мы шли, куда нас приглашали. Пойти за хлебом, купить кому-то колбасы, вынести мусор. Все, что нам предлагали, все делали, потому что все это давало нам заработок.
 Семья главного механика часто устраивала что-то вроде балов, вечеринки: дочка была на выданье. Нас приглашали петь. Отец хорошо пел, играл на гитаре. Мы пели модные тогда романсы. У моей старшей сестры был очень хороший высокий голос, а у меня - низкий. Мы пели дуэтом. И на дне рождения был Николай Сергеевич. И меня пригласил в театр играть роли мальчиков. Мальчиков играли девочки, видимо, потому что мальчики в этом возрасте еще не сообразительные. Тексты ролей я учила с его слов - детская память хорошая. Первая роль - цыганский мальчик Манру. Была сделана афиша: «Цыган Манру. Мелодрама в двух частях. В роли цыгана Манру девочка Нина, семилетняя»... Мне было и восемь, и девять, и десять, а афиша так оставалась. Семилетняя было эффектнее, видимо. Помню, мелодрама очень нравилась зрителям. Я пела, танцевала.
 После спектакля у нас еще были дивертисменты - маленькие концерты. Мы пели, плясали, читали стихи. Всему нас обучал Николай Сергеевич. Он и костюмы шил, и аккомпанировал нам, ставил декорации. Все актеры ему помогали. Тогда не разбирали, не было такого: я - актер, а ты - костюмер. Тем более их у нас не было: ни костюмеров, ни гримеров. Мы билеты сами продавали. У нас было такое поверье: если первый билет купит мужчина, значит, будет аншлаг, и мы, дети, если видели, что к кассе идет первой женщина, старались ее отвлечь, заговорить, чтобы дождаться мужчину.
 Мы ездили по большим и маленьким городам Украины. Выступали в деревнях, поселках, ездили на телегах. На первой телеге - декорации, костюмы. На второй - дети, на третьей - взрослые актеры. С нами всегда сидел Николай Сергеевич. Мы его называли «папочка», а взрослые актеры - «отец родной». Он был очень умный, добрый, образованный, интеллигентный. Он помогал нам жить. Время было тяжелое - коллективизация на Украине, голод. Нам повезло, что мы попали в его добрые руки. Я получала деньги за работу. Поступила в школу в Киеве, в первый класс, и сразу же начались поездки с театром - гастроли. Поэтому школу я безумно любила, для меня было счастьем - идти в школу, я много уроков пропускала. Если не пропускать, то возьмут другую актрису вместо меня. Этого я не хотела, да и не могла - я уже знала все роли и подвела бы Николая Сергеевича.
 Скитаться было тяжело. Но мне нравились поездки. Приятно было выходить на сцену, приятно было, когда хлопали, смеялись. Тогда я еще понятия не имела, что значит - контакт со зрителями. Но интуитивно, видимо, чувствовала всю его приятность. Может, та детская радость и привязала меня к сцене. Дети играют неважно где: на сцене, перед публикой, или дома, в углу. Их увлекает сам процесс игры, когда они сочиняют свой мир, своих героев, свои события. Поэтому игра для них не в тягость, тем более, если их не заставлять, не навязывать им что-то против их желания, а идти от них, не выдумывать за них - все равно это получится по-взрослому натянуто, фальшиво, чуждо - а объяснить им главное и дать свободу фантазировать.
 Мы были голодные, часто ночевали в холодных клубах, где играли, на полу. Набирали сена и ложились на какие-нибудь занавеси из гардероба. Когда мы приезжали в деревню, Николай Сергеевич договаривался насчет еды, нам приносили то яйца, то хлеб, то молоко. Картошку пекли. Сидели вокруг костра и пели песню про картошку. Бывало, ночью проезжали через лес. И орали вовсю, чтобы напугать волков.
 Был у нас спектакль, «Дикие лебеди». Играли мы «Вий» даже, несколько упрощенный, конечно. Я играла Левко - мальчика, не юношу, мальчика лет 10-12. Была такая сказка «Сон принца» про бедного, вечно голодного сына сапожника. В общем, все эти сюжеты были нам близки и понятны. И наконец, последний спектакль, где я играла уже 15-тилетней - «Собор Парижской богоматери». Я в роли Эсмеральды, на год была моложе ее. В Киевском русском драматическом театре тогда тоже шла эта пьеса. Актриса, игравшая Эсмеральду, не могла танцевать - у нее были полные ноги. И танцевать пригласили меня. Оттанцевав, я стояла за кулисами и смотрела спектакль. Я перенимала жесты, интонации для своей Эсмеральды... В этом театре сейчас работает моя дочь Лариса.
 Так было до 15 лет. Я закончила семь классов и поступила в музыкальный техникум и в балетное училище, потому что Николай Сергеевич с нами занимался балетом. Преподавала солистка Киевского театра оперы и балета Григорьева. И ее муж - Чистяков. Я попала в такие руки, что благословляю небо, что мне были посланы такие педагоги. Я не долго проучилась на первом курсе, и меня перевели на второй, и даже выбрали участвовать в балете «Красный мак» Киевского театра. Мы - группа девушек - танцевали танец с чашечками. И в общей сцене «Фауста» мы танцевали вальс. И в «Аиде» - негритянок. Но мне было мало только танцевать на сцене, хотелось еще и говорить. И когда мне исполнилось 16 лет, я все бросила и сбежала в Москву. Помню, несколько дней стояла в очереди, там записывали, чтобы купить билет в предварительной кассе. Я ходила туда тайно от родителей. Деньги я накопила - хватило как раз на билет, и какая-то мелочь осталась.
 На мне были юбочка, кофточка и курточка с заячьим воротничком. Больше никаких нарядов. Ноябрь месяц. Я отправилась в Москву. Родители не знали. Поделилась только с сестрой старшей, но и той не сказала, когда именно еду. Иначе меня бы не отпустили, естественно. В Москве жил мой двоюродный брат. Потому я и рискнула. Он писал нам письма, где восторженно рассказывал о Москве. И я заочно влюбилась в этот город, и сама захотела его увидеть. А еще до писем в Киеве работала съемочная группа из Москвы. Режиссер Эгерт снимал фильм «Восстание в Руре». Это первая картина, где я снялась. Они снимали комнату с балконом, а я сторожила эту комнату. Эгерт увидел меня - я сидела и почему-то, не помню, плакала. И он спросил: можешь сыграть девушку, брата которой ведут на расстрел, она бежит за ним, рыдает, ее останавливают, не пускают? Я это сделала. Ночью сняли этот эпизод в Киевском пассаже. Эгерт подарил мне свою фотографию с надписью: «Девочке Нине, самородку». Значения слова «самородок» я не знала, но верила, что это что-то хорошее. Эту Фотографию я положила в узелок и взяла с собой в Москву. Как Лариса моя бежит к Паратову.
 Я приехала на Киевский вокзал. А дальше мне нужно было на трамвае добираться. Денег мне хватило только на один трамвайный билет, а мне нужно было ехать с пересадкой, поэтому я пошла пешком, в поезде я ехала двое суток - ничего, естественно, не ела, кто-то меня угостил семечками. На мне был белый шелковый берет, который от копоти, от дыма потемнел. Зеркала у меня не было, но, думаю, что лицо было не чище, так как не умывалась в дороге. Вот такая голодная и неумытая рано утром я предстала перед братом. Сюрпризом. Это был уже солидный дядя. Я ему объяснила, что хочу поступать в ГИКЕ. Я не знала, что это такое - ГИКЕ. Но так мне сказал на прощание Эгерт: «Приезжай в Москву, будешь учиться в ГИКе».
 Брат меня оставить у себя не смог, так как у них с женой была одна комната... Это мне тогда казалось, что, если есть комната, - это целое богатство, простор, как же меня не приютить! Он спросил, есть ли мне где еще остановиться. И я как гордая ответила: «Да, конечно». И ушла. В никуда. Мне было страшно. Я знала, что всех, кто бежал в Москву из Киева, с Украины, возвращала. Поэтому я смертельно боялась милиции. Я набрела на чердак, он был открыт, там было относительно тепло, и я решила поселиться там - переночевать и утром искать ГИKE. Там были мышки, крысы, но это неважно. Утром проснулась. Голодная, замерзшая... И решила повеситься. Но прежде мне захотелось посмотреть Красную площадь. Денег ни копейки. Я села на трамвай и поехала зайцем. Решила, что, если контролер подойдет, я убегу. Только не иметь дела с милицией. Я спрашивала у пассажиров, где Красная площадь, и какой-то военный, которого я тоже испугалась, так как приняла за милиционера, сказал очень повелительно: «Выйдешь со мной!» Я вышла - вся дрожу, но послушно иду следом. А он молчит, шагает впереди, поглядывает через плечо и вдруг спрашивает: «Сколько дней не ела?» Я сразу расплакалась. Он завел меня в кафе, накормил. Спросил: где живешь? «На чердаке... Но в Киев я не поеду!» Он устроил меня на работу в Парк культуры и отдыха, где он работал в военном секторе, устроил меня курьером. А я все твердила как заклинание: «ГИКЕ, ГИКЕ...» Он не мог понять, о чем я. Наконец я пояснила, что хочу быть актрисой, сниматься в кино. Тут он догадался, объяснил мне, как добраться. Он устроил меня жить к старушке на Арбате. В маленькой комнате я спала на полу, но это все неважно. Главное, что я добралась до ГИКа!
 Занятия уже начались. Курс был набран. Меня отказались брать и по возрасту - мне не было 17, и по образованию - я не закончила 10 классов. Я долго ходила по разным кабинетам, просила разных начальников. В это время Захава набирал курс. Он был занят, поэтому так припозднился с набором. Серпуховитин заменял декана актерского факультета, который был в отпуске, и он обратился к Захаве: «Давайте ее проверим, раз она такая упрямая». Захава меня послушал и взял.
 Я училась непосредственно под руководством Захавы - все этюды делала с ним. Я была самая младшая на курсе. Я себя считала уже законченной актрисой - с таким-то богатым театральным опытом! Но Борис Евгеньевич мне быстро доказал, что я ничего еще не знаю. Так бывает: появляется бог перед тобой. Его я любила безумно и как режиссера, и как педагога! Его слово было закон. Он сказал: вы старайтесь не сниматься в кино, пока не закончите учебу, потому что это развращает еще не актеров, а студентов - легкие заработки. Если не хватает денег, мойте полы, подрабатывайте на заводе... Напротив нашего института была кондитерская фабрика, где мы работали.
 У нас был замечательный курс. И, видимо, талантливый, потому что в скором времени, уже на первом курсе, о нас заговорили в Москве, в актерско-режиссерской среде. Дом кино пригласил нас выступить с показом своих работ. Это был уже третий курс. Были приглашены известные режиссеры: Эйзенштейн, Пудовкин, Барнет... И, что удивительно, все пришли. А после просмотра начали хвалить, причем, безудержно: кого-то с Комиссаржевской сравнили, другую - с Ермоловой... Щепкины, Мочаловы... Все соединились на нашем курсе. Последним выступил Захава и сказал: «Я вас всех послушал и могу сказать, что за сегодняшний показ я никому больше тройки не поставлю! Так они скверно играли! Вы нашли, что они гении... Ну, хорошо, посмотрим, как вы в дальнейшем будете к ним относиться. Если они вам так понравились, значит, вы с завтрашнего дня начнете снимать их всех. Я так понял: что вы нашли, обрели своих актеров!? Но я никому из них пока еще не посоветую сниматься - они еще не актеры». А потом, когда зрители ушли, мы остались одни, он стал нас ругать, что мы уже играли на публику! Еще бы нам не играть на публику, когда в зале - великие режиссеры! Когда меня пригласили на роль «бесприданницы», 3ахава сказал кагорическое «нет». И я беспрекословно подчинилась, даже, помню, не расстроилась, т.к. верила этому человеку, знала, что плохого он мне не желает. Но режиссера и группу это задело, то, что молодая девчонка отказалась и не сниматься еще, а просто на кинопробы прийти. Ассистент режиссера пришел в ГИК к директору и возмутился: «Что за безобразие! Ее вызывают на студию, а она отказывается!» Тогда Борис Евгеньевич сказал: «Пришлите мне сценарий, я посмотрю». Прочитал сценарий и решил: «Это дело другое. Это другая бесприданница, здесь вы можете играть».
 Так я попала в руки Протазанова, в руки мастера. Как он мне объяснял, что такое сняться в этой роли: это надо вычеркнуть из жизни все на это время - никаких увлечений, отвлечений, только Лариса! Он заставил меня в жизни ходить в корсете. А это очень много значит. Осанка другая, другое отношение к миру, какие-то совершенно не знакомые ощущения. Я все делала, как он мне предлагал. У меня был разговорный голос высокий, Протазанов сажал меня на низы, чтобы говорила низким. Это была каждодневная работа, не от съемки до съемки. И потом, когда мы поехали в экспедицию в Кинешму, тоже репетировали каждый день, как в театре.
 1007 раз я сыграла Ларису потом в разных театрах. С огромным наслаждением. Благодаря Протазанову, который открыл мне Ларису. Последний спектакль сыграла в 1967 году в Уральске...
 В Саратове я жила четыре сезона, играла там в театре. Там был изумительный режиссер Бондарев. Я была приглашена на дебют: «Антоний и Клеопатра» - играла Клеопатру. Потом мы поставили «Орфей спускается в ад». Я горжусь этой работой.
 Я сыграла много ролей. И хотела уже остаться в этом театре насовсем, потому что Николай Автономович - прекрасный режиссер. Я с ним работала с огромной радостью, но в труппе начались скандалы. Хороший режиссер зачастую мешает посредственным актерам, и они его стремятся выжить. Hиколай Автономович уехал, оставил театр, уехал в Волгоград, как только он уехал, на другой день театр развалился, его нельзя было узнать: дисциплины никакой, на репетицию многие пришли пьяненькие. По вечерам Hиколай Aвтономович обходил гримерные - везде была творческая атмосфера. С его отъездом занялись вязанием, чем угодно, только не творчеством. Быт вытеснил искусство.
 А я еще в Саратовском театральном училище в то время преподавала, выпустила курс. Но я не смогла оставаться. И тоже уехала. Hиколай Aвтономович тоже поставил «Бесприданницу». Играли я и еще одна актриса, хорошая, но ей не следовало играть эту роль просто потому, что я там была, и зрители хотели меня посмотреть. И когда прошел слух, что я уезжаю, а уезжала я на следующий день после спектакля «Бесприданница» - это был триумф, настоящие проводы, очень трогательно... А в день отъезда за мной прислали машину, достали шубу, расстелили на земле, чтобы я в машину вошла по шубе...
 Там была какая-то женщина в Комитете по делам искусства, не помню, какую должность она занимала, говорила мне: «Мы вам биографию испортим, если вы уйдете из театра». А я ей отвечала: «Я вообще не у вас в театре, посмотрите, я не в штате, даже договора никакого нет, мне просто платили зарплату за работу и все, так что вы никак мне не сможете помещать, никак...» Я была в штате Театра-студии киноактера в Москве, а там играла просто как на гастролях. Так что испортить мне биографию им не удалось. Больше, чем она была уже испорчена, трудно было испортить. У нас же театр закрылся - Театр-студия киноактера - мы же не играли. Был такой деятель Михайлов, который закрыл театр таким приказом: «В связи с повышением качества высокого мастерства актеров закрыть сцену, перейти на студийную работу». Это случилось в 1956 году. Ужасная для нас, актеров, была трагедия. А причина была в том, что у нас поставили «Мандат» Эрдмана. В театре было столпотворение публики. Запретить нельзя было - так как Хрущев уже объявил свободу вроде бы... В общем-то послабление действительно было... Снять спектакль не могли, так они закрыли театр. Поэтому я гастролировала от Госконцерта СССР, выступала на сценах разных театров. Я собрала свою небольшую труппу. Мы сделали два спектакля: «Дама с камелиями» и «Бесприданница», - и выступали с ними. Прекрасное было время. Я продолжала активно очень работать...
 Фильм «Бесприданница» получил золотую медаль на выставке в Париже. Мы должны были туда поехать: Протазанов и я. Но это шел 38-й год, и у нас как раз изменились отношения с Францией. Поездка была запрещена. Но это не трагедия. Трагично было другое в моей жизни... После «Бесприданницы» Яков Александрович сразу же сделал сценарий «Оливера Твиста», и вся наша актерская группа должна была продолжить работу с Протазановым. Изумительный был сценарий, все уже было готово, написаны были стихи Михалковым (песни), найдена собачка, я должна была играть 15-тилетнюю девочку, но... Пришел новый руководитель Госкино и всю классику запретил ставить. Пудовкин должен был ставить «Мертвые души», Ромм хотел снимать «Анну Каренину»... Все запретили. Я уверена, что моя роль в «Оливере» была бы еще выше, чем Лариса. Я была маленькая, тощая, вполне сходила за 15-тилетнюю.
 У Якова Александровича был чудесный сценарий «Ванино Ванини» по Стендалю, но и это была классика. Ему дали ставить «Семиклассники» - фильм на современном материале. А он советскую школу не так уж очень знал. Хватало молодых режиссеров, которые прекрасно бы справились с такой картиной, в общем, ненужной. Для Протазанова это была совершенно лишняя работа, но он все-таки поставил...
 Меня разлучили с Протазановым. Пригласили в Туркмению сниматься в фильме «Дурсун». Чтобы не было у Якова Александровича желания продолжать со мной работать. Все сделали, чтобы уничтожить нашу творческую дружбу. И меня как актрису. Угнали в Туркмению. Правда, я, если работаю, то не могу не любить то, над чем работаю, и Дурсун я полюбила, играла с удовольствием, мы работали азартно, много там переделывали по ходу в сценарии. Правда, мне даже в голову не приходило, что я получу за этот фильм Госпремию. И вдруг открываю газету и вижу: действительно моя фамилия есть. Это в 1941 году.
 Потом получила вторую Госпремию за «Радугу». Так я осталась без Якова Александровича. Сколько он ни предлагал сценариев со мной - не утверждали. Он хотел снимать классику и видел меня именно в классических ролях.
 В 1945 году, когда он вновь вернулся к замыслу поставить «Волки и овцы», он боялся начинать, у него было плохо с сердцем - сын погиб на фронте, единственный Георгий, сначала пришла весть, что он без вести пропал, а в 45-м получил похоронку... Это его очень подкосило. Но уже была собрана группа съемочная, и он пригласил Барнета в помощь себе. Они начали вместе работать. И... приступ. Это уже после победы.
 Его положили в больницу. Я приходила каждый день. И помню в последнюю встречу он мне дал томик Островского, где были «Волки и овцы», старинное издание и сказал: «Посмотрите, подумайте о Глафире». Я взяла, а она у меня выпала из рук. Это плохая примета, если упадет, и я ее хватала, пытаясь удержать, а она разрывалась у меня в руках, нитки, которыми она была прошита, растягивались, раздергивались, и... упала совершенно растерзанная. Я ее схватила и разревелась, запричитала: «Нет, ничего не будет, ничего не будет». Яков Александрович возмутился: «Что за глупости!» Но я продолжала твердить, что ничего не будет. Положила книгу в сумку и с ужасом от предчувствия чего-то дурного повернулась уходить, и вдруг в окне увидела закат. А Яков Александрович очень любил смотреть на закат и часто говорил о нем. И я сказала: «Смотрите, какой прекрасный закат!» Он посмотрел какими-то совершенно равнодушными глазами, и я вдруг увидела на глазах его пленку. Я ужасно перепугалась, даже отшатнулась. Протазанов спросил: «Что с вами?» А я что-то забормотала, засуетилась: «Ничего, ничего», - попрощалась с ним как-то небрежно, наспех, и убежала. Пришла домой, это было 9 августа, и написала в дневнике: «Сегодня умер Яков Александрович». А он ведь был жив. Что ж я пишу? Но написала. И в этот день он умер. Такая вот страшная история. 64 года. Еще мог бы жить...
 И Барнет - благородный человек - ему предложили снимать этот фильм одному, но он отказался: «Это была мечта Протазанова, я не могу эту мечту осуществить». Не давали Якову Александровичу работать, жить. И все потому, что в 20-м году он уехал в Европу. Мог бы там остаться, ему предоставили все возможности, но он вернулся, сказал, что не может без родины жить.
 Сколько я живу на свете, я думаю о нем: как много он мне дал! «Бесприданницу» он мне подарил. Сколько людей узнают меня, помнят, благодарят за эту роль. Как же это долго тянется! После «Жестокого романса» я получила столько писем, сколько не получала после своей «Бесприданницы». Писали: как можно сравнивать! Моя Лариса - совсем другое дело, это было замечательно! Полное отрицание фильма Рязанова и поклонение фильму Протазанова. Я как будто заново родилась.
 А какое чудесное совпадение, что именно мой сын снял эту картину! Он продолжает меня.
 Так что при всей моей любви к кино, я все-таки больше люблю театр.
 Я отрицаю слово «мечта» в применении в себе в искусстве. Не мечтала, а адски работала. Для меня это с самого начала был труд, тяжелый, необходимый для прокорма, для помощи семье. Когда я уже была в Москве, отец умер от тифа. Мамочка осталась с моими сестрами и братом. Я должна была высылать деньги. У меня работа была неразрывно связана с необходимостью.
 И этот труд продолжается всю жизнь. Я устаю, безумно мечтаю отдохнуть, выспаться и не получается. Я не могу не ездить. Должна. Почему должна? Не знаю. Но это не мечта. Необходимость, потребность, да. Не могу бездействовать. Хочу спать, а надо делать зарядку. И я делаю.
 Евгений Рубенович Симонов сейчас обновляет спектакль «Без вины виноватые», который он поставил в нашем Театре-студии киноактера. Я считаю, что это как бы продолжение «Бесприданницы», Кручинина - продолжение Ларисы, если бы Лариса не умерла, она должна была бы стать актрисой. Есть записи у Чехова: «Чайку» он написал под влиянием, под впечатлением «Бесприданницы». «Чайка» - это слово ведь значит «Лариса». Нина Заречная становится актрисой. Лариса - талантливый человек. Тянутся к ней не только потому, что она красивая, это не имеет значения, она притягивает своим талантом. Так что, конечно, это Кручинина.
 Когда дочери Лариске было три месяца, я снималась в фильме «Первые выборы в Верховный Совет» режиссера Юткевича. После этой картины он собирался ставить «Отелло» и прочил меня на роль Дездемоны. И уже была заметка в «Вечерке» об этих планах, но... запретили: классика. Потом уже он осуществил эту постановку, но совсем по-другому, чем мечтал, рассказывал. Снял оперу зачем-то.
 После «Дурсун» я сыграла небольшую роль в фильме «Сын прокурора» на той же Туркменской студии. Причем, я отказывалась ехать, говорила, что мы с Протазановым собираемся делать фильм, так меня вызвали в Госкино, разговаривали по-хамски, заявили, что правительство Туркмении требует актрису, сыгравшую рель Дурсун, а я что-то выдумываю, капризничаю! И меня второй раз сослали. Вручили билет на самолет, и я ничего не могла сделать. Я вообще за свою жизнь никогда ни к кому не ходила, не просила, не жаловалась. Ну что делать. Такова жизнь. Все равно я много работала.
 ...Шарапов одевал меня. У меня были чулки, платье. Помню», мамочка купила дешевые ботинки, дешевые потому, что два ботинка на одну ногу. Я так обрадовалась, такая счастливая была. Я в них бегала в школу. И когда переменка, я стояла на одной ноге, а другую поджимала и прислоняла к стенке, чтобы все заметили, какие шикарные на мне ботинки. Желтые. Как цапля стояла... Мне казалось, что я сама все пробью, всего добьюсь, и мне ничто не помешает в жизни. Поэтому желания найти благородного мецената у меня не было. Я очень хотела работать с Протазановым, но я для этого ничего не делала... Как судьба складывается, значит, так и должно быть. «Это замечательное качество - уметь преодолеть то плохое, что с тобой случается, и продолжать работать», - так говорил Протазанов.
 ...Несмотря на то, что я так рано начала работать, детство у меня было замечательное. Мы играли. Наш рынок-корабль мы весь обыграли. Родители, если бы знали, о наших играх, они бы умерли от страха. Там были гигантские холодильные камеры, трубы, и была такая покатость, как горка, мы забирались наверх, садились и съезжали по ней, внизу была небольшая плоскость, а дальше сток для воды, и никакой ограды не было, то есть мы могли не остановиться, а так и слететь вниз... Мне это часто снится. Что я съезжаю и стараюсь удержаться и не попасть в сток, всеми силами стараюсь, и вот-вот полечу, не остановлюсь, сток все ближе, ближе... И просыпаюсь.
 Мы чувствовали себя счастливыми. У нас был такой простор - крыша, чердаки. Наше детское богатство».
 
Продолжение монолога Нины Алисовой
в Театре-студии киноактера 19 июня 1989 года

 Накануне телевидение показало восстановленную «Бесприданницу» 1936 года.
 
 «В 1970 году мы ее переозвучили от начала до конца. 19 лет держали и вот в первый раз показали. Какое преступление! Даже не знаю, почему эти преступления с самого начала преследуют меня. В Киеве была огромная афиша, красоты необыкновенной. А мы с Лидочкой, сестрой, и ее мужем гуляем, смотрим издали: далеко афиша какая-то красивая, наверное, театр спектакль какой-нибудь поставил, смотри, какую афишу закатил! Подходим - это наша картина, восстановленная, так и написано, такие-то числа, в таком-то кинотеатре. А я уезжала вечером, я говорю: Лидочка, конечно, мы пойдем. Приходим, а нам говорят: вот вы знаете, не прислали копию. С этого все началось. Все было зажато, не печатали, мне говорили: ну что вы, такая актриса, пойдите стукните по столу кулаком. Я говорю: куда я пойду, что буду говорить, зачем? Они что сами не понимают, что это потрачены деньги, заново отпечатанная картина, что, кто этим вообще занимается?
 Павленок был у нас такой, ведал Главком. Подлец. Хоть бы я его встретила на улице, я бы дала ему такую пощечину. Вот люди чтобы были, и я бы дала ему пощечину и сказала бы: вы знаете, за что. Это такой мерзавец. Я ему звоню, он: приходите, приходите, поговорим, рассмотрим, как это так, не может быть... Я ему говорю: вот в Киеве произошел такой случай, если я немножко сумасшедшая, так сестра моя нормальная, муж ее тем более - в Совете министров работает, ваш человек! Он начинает звонить туда-сюда, говорит мне: вы позвоните мне дня через три, я все точно узнаю, если копии не печатают, я дам распоряжение. Я звоню через три дня, он говорит: все в порядке, картина отпечатана - называет какую-то невероятную цифру - и идет по всем городам. Я: слава богу, значит, режиссер наш не знает, Шепотинник, он не знает. А он же переживал, ведь пленка размагнитится, и вся наша работа по обновлению картины пропадет даром.
 Я звоню на копировальную фабрику через каких-то знакомых, чтобы узнать, действительно ли уже печатаются копии. Ничего нет!
 Что же оказывается?! Доронина снимает фильм на «Мосфильме» по его - Павленка - распоряжению. «Бесприданницу». И играет Ларису. Зачем это ей? Картина не вышла. Ее даже нигде не показали, сразу закрыта. И только теперь студентам показывают во ВГИКЕ: как не надо снимать. Конечно, если бы вышла наша «Бесприданница», то сравнение - какая бы она ни была, все-таки наша картина неплохая - было бы не в пользу... И Павленок отдал распоряжение: не печатать. Вот какие подводные страшные гадости...
 ...Когда наша картина вышла в 37-м году, появилось много рецензий - положительных. Фильм шел с невероятным успехом. На выставке в Париже он получил золотую медаль - и это тоже сыграло роль в отношении к нему у нас. И пресса: несмотря на то, что Алисова - это еще студентка, неопытная актриса, но она справилась с ролью, - так писали. Была такая рецензия под новый год: «Хорошее приданое получила Алисова»...
 Я пишу дневники, давно веду. Началось с того, что как-то захотелось записать интересное событие, чтобы сохранить в памяти. Писала, писала до ночи ... Потом подумала: что я себя так мучаю? Надо взять маленький блокнотик и записывать, может быть, не так подробно, не все, а самое основное, самое-самое интересное, главное. Взяла маленький блокнотик, стала писать все мельче и мельче, потому что не помещалось. Думаю опять: зачем так мучаюсь, возьму нормальную тетрадь. Взяла уже большую толстую тетрадь.
 С этими дневниками у меня было много историй. Когда я снималась в «Бесприданнице», у меня дневник похитили. Там было много откровенных записей, мои ощущения, наблюдения... Меня вызвал директор, захожу и вижу на столе мой дневник. Сразу, как кошка, бросилась и схватила. Директор закричал: положите на место! Я думаю: дудки, мой дневник. Так я его спасла. В театре тоже раз похитили. Ну, прочитали, так верните, подбросьте, нет...
 Особенно в поездках много записываю, в Москве как-то мало времени не так пишется... Каждый день. Описываю свое самочувствие, как проходят концерты, как бы выставляю себе оценку. И так мне нравится писать, что с удовольствием, если редакции просят поделиться, рассказать что-нибудь, с удовольствием пишу.
 После «Бесприданницы», хвалебных отзывов газеты словно потеряли ко мне интерес. Когда меня разлучили с Протазановым, никто не обеспокоился, не решился защитить или хотя бы вопрос задать: почему? почему нам не дают работать? Меня как в ссылку отправили с Ашхабад, где я честно работала, и героиню свою полюбила - Дурсун. Вдруг я получила Госпремию. Говорят, что сам Сталин вписал меня, так что я должна быть ему очень благодарна. Большаков ему относил все картины подмышкой. И Сталин его спрашивает: а вот как фамилия этой девушки, она так хорошо собирает хлопок, что прямо хочется идти за ней и собирать. А Большаков и не знает, он так испугался, вспотел от страха. Он мне потом сам все это рассказывал. Сталин говорит: эта девушка еще бесприданницу играла... Большаков: «Дурсун?» «Да, вот ее впиши». А на самом деле почему?.. В конце фильма меня посылают делегатом в Москву мне завидуют, что я Сталина увижу, мой крупный план, и я говорю: «Я скажу: дорогой товарищ Сталин, спасибо вам за счастливую жизнь», - в общем, такая проникновенная речь, наверное, ему понравилась. Но работала я честно. Сама хлопок собирала. Теперь, когда говорят о трудностях хлопководов, я вспоминаю адский труд. Я играла девушку, которая научилась работать двумя руками. Но чтоб вытащить хлопок из коробочек нужна такая цепкость! Пальцы должны быть стальные! У меня одной даже никак не получалось: достаю какую-то часть, а все остается, надо одним махом и сразу все достать. Руки как корой покрываются, там же масло, и вся я была в этом масле, как клеем облитая, невозможно! Жара жуткая, а еще детей заставляют работать!
 ...Я работала над «Без вины виноватые». Я считаю, что сделала образ Кручининой так, как никто не делал еще, но это осталось вне критики, вне внимания критиков, может, потому, что к театру так относятся, авторитет Симонова пошатнулся, он сам ничего не сделал, чтобы привлечь критиков. Приходили ко мне критики, хвалили, говорили приятные слова, но ничего не написали. Вся наша колоссальная работа, получается, никого не заинтересовала, обидно. Для актера важна поддержка. Мне очень важно знать, как мою работу воспринимают. К сожалению, такие критики, как Юзовский, который следил за актером, его падениями, взлетами, помогал ему, актер знал, что он растет, что достигает определенных вершин или наоборот, падает с них, такой критик, конечно, это счастье, такого у меня не было. Столько работы, и все мимо. Я много ездила, и во всех городах появлялись в местных газетах заметки с общими фразами: приехала, выступила, спасибо. Стандартно: вы ее знаете по картине, вот она сыграла и на сцене нашего театра...
 Я так благодарна Рязанову! Это что-то потрясающее. Когда был просмотр его картины в Доме кино, и он меня вызвал на сцену. И зал аплодировал...»
 
 P.S. Нина Ульяновна Алисова умерла в 1996 году в 77 лет.
 
 
Раб ситуаций
(послесловие к встрече группы студентов факультета журналистики с драматургом Виктором Мережко примерно в 1987 году)
 
 Его Бог носит полосатые брюки, синюю рубашку, легкую спортивную куртку, серебряный браслет на руке и серебряную цепочку на шее. Его Бог высокий и гладкий, как обтесанное дерево, но сучки не выброшены, а припрятаны. Его Бог любит Элвиса Пресли, сидит за рулем, жует резинку. И рассуждаем об интеллигентности.
 Интеллигентность от Бога? Или Бог от интеллигентности?
 Похоже, что его Бог совсем ручной - уютный и уживчивый. Бог в себе? Или сам себе - Бог?
 У интеллигенции наблюдается потребность в вере. В свое предназначение, в свою миссию (от Мессии!) отуверились. Нынче жажда верить в Бога.
 Крестьяне верят истово и простодушно. Интеллигенты - глубокомысленно философствуя, чуть напоказ.
 Интеллигент в первом поколении и в этом стремится перещеголять. Чтобы для самого себя подчеркнуть принадлежность к интеллигенции. Оттого его Бог слегка театрален, публичен. Ему не приходит в голову спрятаться за кулисы - не для того на сцену вышел!
 Вопрос к богоносителю: «Вам доводилось ходить на компромиссы?» - (все равно что по грибы) - Доводилось.
 И что дальше? В самом деле, что? Если интеллигент, так не компромиссничай?! Ему можно - он первопоколенный. Коленопреклоненный. Его Бог - интеллигенция.
 Я в детстве знала, что в церкви заманчиво: войдешь - и уверуешь. В 12 лет все едино; что бог, что счастье, во что из них верить. Я зашла в церковь с любопытством и руками в карманах. Эпохи не состыковались. Поколения отстранились. Старшее нахмурилось от вольности младшего. И руки сами собой по швам опустили. Перед алтарем смирно!
 Законы в церкви не от Бога, от верующих. Они определяют, что нравственно, что безнравственно.
 В его церкви Бог - соглашатель, не законодатель. Он безмолвствует. А говорит посредник - Виктор Мережко. Сам сочинил, сам и внушает.
 Мережко похож на монаха в увольнительной. Впрочем, иконостас у него всегда при себе.
 Белая бородка как бы отдельно от головы. Из-за белизны. Как аккуратная подставка для подбородка и всего, что выше. Не менее аккуратная бюстовая (скульптурная) голова. Челюсти перемалывают жвачку, как морковку. Так спортсмен питает себя витаминами. Он похож на гонщика. Человек со втянутым животом. Он словно бы постоянно голоден по работе и готов как гончая нестись по следу. Откровенно-улыбчивый, по-казацки молодцеватый. Видно, любвеобильный.
 Он сделал себя интеллигентом и теперь может поговорить о том, что мы гибнем от безнравственности. Заслужил право на это.
 Он отработал свою позицию за годы творчества. Отписал ее.
 «Я родился в станице Ростовской области, а вырос в переездах: из Ростовской области - в Краснодарский край, из Краснодарского края - на Украину. Отец работал заведующим сепаратором на ферме. Он был небольшим, но все-таки начальником: вся станица стекалась к нему вместе с молоком. Каждая корова облагалась налогом - 220 литров в год при проценте жира 3,8. Боле жирного можно было меньше сдать, менее жирного - больше. Так отец и командовал: кому дозволял, кого предупреждал. Мама при сепараторе была помощницей. И мы с братом иногда помогали - крутили сепаратор, так как электродвижков тогда еще не было. Шел 1952 год...
 Помню голод в 1946. Весной появлялась первая травка у забора, и мама варила из нее суп. А еще она ходила на рынок - менять одежду на продукты.
 Когда переехали на Украину, отец работал сторожем в сельмаге. Его чуть не посадили. Там стояла большая бочка с вином. Пьяницей отец не был, но выпить любил. Он проковырял дырочку в бочке, и на дежурстве вставлял трубочку, насасывался вина да засыпал. Его подловили, оштрафовали, уволили. Потом он работал печником-шабашником. Но печи умел складывать, как я летать. Возвращался домой битым, потому что дым шел не в трубу, а в избу».
 Виктор Иванович - в отца. Он с удовольствием о нем рассказывает. Даже кажется, что он на ушах слушателя пишет, проговаривает пьесу, на слух проверяет фразы, укладываются ли они во что-то цельное и любопытное посторонним. Ему нравится реакция. Он уже подстраивается под смех. При этом трудно понять, где присочиняет на потребу, а где быль. Иногда похождения его отца напоминают ситуации с литературными героями.
 «0тец - абсолютный казак был, чем-то на Гришку Мелехова походил: и внешне, и по характеру. Женщин любил. За что мама его часто наказывала. Но он и в старости таким оставался - любвеобильным. В 76 лет, когда он видел красивую девушку, за которой ухаживал молодой мужчина, он с ненавистью к этой девушке говорил: «Какая шлюха...» От зависти, что не его».
 Виктор Иванович говорит с любовным восторгом, но как о ребенке, не об отце. Он - сын - трезвее, практичнее, деловитее и с высоты своей деловитости рассказывает о наивном, ребячливом, чудаковатом отце. И в то же время хочет на него походить, гордится им.
 «А мама - это чудо мое. Я закончил полиграфический институт, а потом работал в типографии. Мне прочили быть главным инженером издательства. Но я знал, что брошу это дело. Так и сказал маме, что хочу поступать во ВГИК. Она поняла. А отец ругался. В его представлении инженер - первый человек в государстве. А ВГИК - это что-то легкомысленное. Он говорил: «Ты в дурака превратишься, в клоуна, будешь кривляться».
 На первом курсе по моему сценарию сняли фильм «Зареченские женихи». Я дал родителям телеграмму: «Смотрите телевизор такого-то числа». Телевизора не было, они пошли к соседям. Комедия была довольно пошловатая. Но родителе как увидели: автор сценария - Виктор Мережко, - проплакали все 45 минут.
 Благодаря маме я так много пишу о женщинах. Она у меня святая.
 Почему именно ВГИК, кино? Мы жили в селах, где передвижки, киномеханики. Кино - единственное окошко, в которое виден замечательный мир. И я мечтал вырваться из окружающей среды только через кино...
 Почему все-таки пишу о женщинах? Мне кажется, что женщина является лакмусовой бумажкой общества. Мама должна быть красивой. Для ребенка его мама - самая красивая. Женщина должна быть женственной. Если она похожа на строителя, если от нее не пахнет духами - это сигнал, что в обществе непорядок.
 На трех студиях у меня лежат сценарии, в которых я пытаюсь разобраться с трагически гибнущим поколением. Историю 30-тилетней алкоголички я писал в расчете на актрису Светлану Крючкову. История девочки-наркоманки. История дочери алкоголички, которая стала изгоем...
 
(Все актуально. Он не опережает события, не предсказывает. Он идет в ногу, но благодаря тому, что идет быстро, шаг широкий, то выпускает произведение в свет, когда проблема уже не так остра, чтобы вызывать негативную реакцию, неприятие, но и не достаточно затаскана, забыта, чтобы на нее не клюнули, не отреагировали).

 Вы - поколение, на которое мы делаем ставку. Тем не менее в вашем поколении, может быть, еще больше трагизма, чем в нашем. Очень много жертв.
 Общество безнравственно из-за отсутствия интеллигентности? Дело не только в этом. Мы потеряли духовные корни. Знаю ли я своих прадедов, прапрадедов? Не знаю. Знаю ли, чем жил мой народ, скажем, сто лет назад? Не по книгам, а по памяти поколения? Не знаю. Хорошо или плохо, что людям запретили нормально общаться с церковью? Церковь никогда не проповедовала зло. Человечество держится на библейских истинах. Отрицая церковь, мы должны были найти что-то свое, но...
 Интеллигентность - это уважение к своей культуре, к чужой культуре. Это память поколений.
 Я никого не обвиняю в своих пьесах и сценариях. Не ставлю диагноз. Просто говорю, что человек болен. В «Полетах во сне и наяву» я писал о конкретном человеке. А картина вызвала такие обобщения! Заговорили о потерянном поколении шестидесятников, дескать, фильм об этом. Я никогда не пишу изначально с желанием обобщать. Пишу конкретную историю, если она точно попадает в сердцевину проблемы, значит, становится обобщением. Если промахиваюсь, картину или спектакль никто не замечает.
 Спросите меня, что спустя годы останется из моих театральных пьес, я отвечу: «Пролетарская мельница счастья». Она (он подобрал наиболее сильное слово, соответствующее силе чувств)... настоящая. (Для него это то, что не стыдно после себя оставить. Последний кадр, который снят на все сто процентов удачи. Последняя фраза, которая при жизни стала афоризмом. «Возлюби ближнего как себя самого. Это моя жизненная установка. Всякого ли ближнего я люблю? Нет. Зачем же! Но я редко бываю агрессивен... В «Семи днях в Гималаях» Сидорова есть гениальная фраза: «Не впускай зверя раздражения внутрь себя, ибо он съест тебя». В представлении буддистов раздражение - это зверек» Вот я поймал его от кого-то на лету, когда на меня наорали. Но не вспылил в ответ, зажал его в себе, не выпустил. А он кушать хочет. Значит, я должен взорваться, чтобы накормить его. Я взрываюсь - он растет, еще взрываюсь - еще больше становится. И заполняет мою сущность. Убей зверя раздражения голодом. Не раздражайся. Не скажу, что мне это всегда удается, но стараюсь. На кого проще орать? На детей, на жену. Дома чаще всего и срываюсь.
 Что я понимаю под нравственностью и безнравственностью? (Он пококетничал: я не умею формулировать. В ответ дождался комплимента: наоборот, очень четко формулируете. Остался доволен и ринулся формулировать с новой силой). - Нравственность - это любовь, а безнравственность - ненависть.
 Нельзя допустить, чтобы хамство стало национальной чертой, а нам это грозит»...

 Ударная заключительная фраза монолога?
 Вот она магия хорошего рассказчика: слушаешь, и руки чешутся - как бы успеть записать, а запишешь - читать странно, ничего вроде особенного. Куда только магия подевалась? Да вместе с рассказчиком ушла.
 Я консервативно придерживаюсь фразы: хорошо говорящий - хуже пишет. Вполне допуская, что ее придумал некто в собственное оправдание ради не ущемления самолюбия.
 Виктор Мережко говорил хорошо. Исключение? Или правило? «Виктор Иванович, какой вопрос вы бы задали Шекспиру?» - «Как тебе это удалось?»
 Он торопится работать, чтобы подготовиться к забвению?

P.S. Виктор Мережко скончался 30 января 2022 года, ему было 84.
 
 
Я согласен сам с собой
(беседа с певцом Александром Градским в 1986 году
на факультете журналистики МГУ)
 
 Его трудно не узнать, увидев или услышав. Длинные волосы и темные, кажется, что зеркальные, очки - глаза под стеклами, как на телеэкране. Со сцены он кажется выше. Приземистый, плотный. Синий костюм прост, как школьная форма или рабочий комбинезон. Он подобен оракулу. Слова не говорит, а выпевает. Я вслушивалась в каждую фразу и искала в ней скрытый смысл. Все звучало многозначительно, даже когда, поднимаясь по лестнице, он проговорил: вот она старость - уже одышка, - я уцепилась: а когда наступает старость? Он улыбнулся и пообещал: расскажу. Но забыл. Увлекся другим.
 Красиво говорит - хочется следить за губами, они цепкие и подвижные, поющие. Голос звучит глубоко и значительно, словно он в колодец говорит. В себя, как в колодец: ух, и утонул голос, проглотил его. Но вот уже брови вздернул, лоб собрал в морщины, и голос снизу вверх набирает мощь и выразительность. Улыбчиво жмурится - стрелочки морщин у глаз. Категоричен, лукав, властные нотки в голосе. Никого переубеждать ни в чем не стремится, ему достаточно, что он сам убежден.
 Волосы небрежно откинул рукой, увлекся, любит рассуждать, ему только дай толчок и он заговорит, и сразу нужно подключаться и думать: либо соглашаться безоговорочно, либо оставаться при своем мнении, которое он, если озвучишь, в два счета разобьет, причем очень доказательно.

 - Я бардовской песней никогда не занимался. И не увлекался никогда. Бардовская музыка и бардовская песня - это какой-то особый субстант. Для меня если и может быть интересна, то как какой-то элемент в музыке, скажем, сегодня кто-то захотел высказаться в таком стиле - он высказался в таком стиле, в таком жанре, в такой поэтике. А завтра - в другом стиле, в другом жанре, в другой поэтике, если удается. Бардовское искусство - это искусство, в котором вряд ли возможна трансформация. Искусство с хорошей поэзией, распетой, как говорил Высоцкий: стихи, положенные на ритмическую основу.
 Реакцию публики я проверяю во время вещей, когда они еще не закончены - оратория, скажем, и, если это веселая вещь или вещь трагичная, я по тишине в зале могу определить, как люди реагируют. Например, у меня есть какие-то вещи, где я громко или тихо пою, и я иногда дурачусь, публика этого, конечно, не знает, дурачусь как - я делаю намеренные паузы, которые внутренне могу оправдать как музыкант, люфты, т.е. я затаиваюсь как бы немного, и в этот момент в зале не слышно ни гитары, ни голоса, информации звуковой нет. И я слушаю, насколько тихо они сидят.
 Если они сидят тихо и внимательны, это сигнал, что публика более эмоционально что ли настроена. Есть какие-то шутки, если песенка шутливая, но если в одном месте на этой шутке смеются, значит, зал плохой и наоборот, если не смеются там, где надо, значит, зал тоже плохой. И если реакции все совпадают с тем, как я задумал не потому, что я точно знаю, где надо смеяться, а где нет, но то, что я могу определить, в каком случае публика смеется от дурости, что называется.
 И это происходит к несчастью во всех залах, ибо каждый зал - это, как компот, если условно можно разделить людей, которые пришли в зал, все равно там многие пришли случайно, многие пришли на концерт, зная, кто, собственно говоря, будет и что он будет делать, многие пришли чуть обманутые - посмотрели одну какую-то песню, она им понравилась, и они идут в зал, чтобы ее услыхать. Ее и просят иногда. А потом говорят: почему вы нас обидели, мы вас любим за это и за это, мы пришли в зал, а вы этого не сделали, как вам не стыдно. Конечно, так не говорится, но подтекст такой.
 Но в принципе средний уровень я обязан в концерте выдать, т.е. свой средний уровень, насколько он высок в сравнении с теми уровнями, которыми владеют другие актеры, я сейчас судить не буду. Но для меня должен быть диапазон полный показан, музыкальность, и все слова, все стихи должны быть понятны, должна быть речь ясна и мысли тоже.
 Дальше уже смотрим... Если публика (разводит руками - изображая полное расслабление), то возникает так называемый поезд быстрый, который бегает от них ко мне. И случаются концерты, когда эта электричка бегает очень быстро, и тогда со зрительным залом можно делать все что угодно, т.е. делать не в том смысле, что изготовлять и лепить, а делать с ним вместе, в контакте с залом возникает чувство эйфории, радости общения, и я чувствую, что более как-то качественно меня понимают, и я публику лучше чувствую при этом.
 Вообще опасные очень слова - понимают-не понимают. Может быть, и нечего в тебе понимать, а ты говоришь «меня не понимают», а на самом деле ничего ты и не декларируешь интересного, такое тоже бывает.

****
 Любимое стихотворение, любимый поэт? Пожалуй, я не могу вам сказать, не назову. Писателя могу точно назвать, за последние лет семь ничего кроме Набокова не читаю. Так получилось. Может быть, потому что многие произведения авторов известных я прочел в каком-то более раннем возрасте, и получил о них полное представление, как мне кажется, ну во всяком случае, я разговаривал со многими умудренными людьми, и они говорят, что для таких писателей, как Достоевский, Чехов, Гоголь есть много времен, ты можешь прочесть это в 20-25 лет, в 30, 40, 80 и получить совершенно разное эмоционально-интеллектуальное впечатление.
 Я читал все то, о чем говорил, не по одному разу, не по два и не по три, а перечитывал, и у меня даже был неправильный подход к чтению литературы, у меня собрания сочинений дома, и я читал по томам. Начинал, скажем, Флобера и до конца. Диккенса пока просто все тридцать томов не одолел... Озверел где-то уже к 12-му тому, просто озверел, потому что уже невозможно, но я честно добивал Диккенса до конца.
 И бывали такие моменты. Вот в эту неделю я, предположим, читаю Джека Лондона, 12 томов. Я брал и читал 1-й и 7-й том или 2-й и 12-й, перескакивая. И вот я по несколько раз так проходил в своей биографии, проходил все то, что я мог. Читаю я очень быстро, я не могу сказать, что владею каким-то способом чтения, но быстро читаю. И в последние годы, почему так произошло, почему именно Набоков, от его произведений я получаю такое интеллектуальное удовлетворение, интеллектуальное удовольствие... Удовлетворение - слово какое-то очень пищеварительное... Что оно ничто в сравнении с творчеством никого другого, в том числе и Толстого, и Достоевского.
 Единственные, кого я могу читать и перечитывать - это Булгаков и Гоголь на сегодняшний день. Ну, Булгаков - это в силу того, что я делаю работу по Булгакову, и вынужден общаться с текстом романа "Мастер и Маргарита". А Гоголь - это мой любимый писатель.
 Что же касается поэтов, то так чтобы я сказал, что очень люблю и выделяю - нет, но очень много поэтов, чьи стихи мне очень интересны. И, наверное, если говорить серьезно, если нарывать короля поэтов, то, конечно, Пушкин, вне всякого сомнения. Даже в своих идиотизмах: "Вот на берег вышли гости, царь Салтан зовет их в гости..." - даже в совершенно идиотских рифмах, наверное, написанных после бутылки шампанского. Насколько я помню, он, по-моему, два дня писал эту работу, два или три... Даже неправильная рифма, которая кому угодно не простилась бы, наверное, здесь это настолько изящно звучит, что против этого ничего не хочется говорить.
 Что же касается дальше... Я могу прямо так называть фамилии. Их очень много. И Хлебников, и Гумилев, и Блок. Женская поэзия мне не нравится. Я могу сказать, да, это действительно гениальные поэты и Ахматва, и Цветаева, и Белла Ахмадулина, но это все-таки женская поэзия, и я это слышу и чувствую. Она как-то мне не по нутру. Ну, будем так говорить: все остальные поэты для меня существуют в стихотворениях.
 И Вознесенский, и Евтушенко, и Арсений Тарковский, но из сегодняшних, не знаю, испорчу ли я вам семинар, я назову Бродского, пожалуй, как единственного и русскоязычного поэта на сегодняшний день, великого, живущего среди сегодняшних людей. Так сложилась судьба, он остался без нас, а мы без него. Тем не менее, рукописи не горят, мы не раз в этом убеждались, и то, что истинно в его творчестве, будет издано и у нас, и мы будем это иметь. И, я думаю, что, может быть, будет издано и при жизни Бродского, если даже он и не вернется сюда.
 И еще одна фамилия человека, перед творчеством которого я преклоняюсь, и который, конечно, тоже будет напечатан, хотя у него еще более ужасная судьба, чем у Бродского, это Галич. Я думаю, что это все-таки большой поэт, и не все в его творчестве будет нам мило и необходимо, но не называть эту фамилию нельзя.
 Назову обязательно Мандельштама и Пастернака, конечно. Я лично определяю поэта математическим путем. Если большое количество его стихотворений мне нравится, это поэт. Если почти все стихотворения - тогда он великий. Ну, такими какими-то градациями. Если не все, но многие, тогда он выдающийся. Если половина, то он очень хороший. Такой эмпирический подход. Из современных поэтов мне очень нравятся некоторые стихи Вознесенского, я считаю, что это замечательнейшая поэзия, и так же стихи у Евтушенко, так же стихи Самойлова, Тарковского и Ахмадулиной. Но это некоторые стихотворения!
 Мне кажется, что им не о чем писать. У меня такое ощущение, что они ждут сюжета со стороны. Все. Особенно, скажем, Андрей Андреевич. Ну вот у него есть стихи о грузинском враче, который летел из Америки и отдал свой спасательный жилет маленькой девочке, у меня создается впечатление, что если бы ему эту историю не рассказали или он случайно ее не узнал, то не было бы этого стихотворения. А случилось бы другое стихотворение о том, как кто-нибудь другой что-нибудь сделал, или, например, его последняя работа "Ров". Значит, до той поры, пока это не случилось, само по себе явление, из ряда вон выходящее в нашей жизни, значит, оно, явление, дает толчок поэту, и поэт отражает его в своих стихах.
 Явление это частное, само по себе оно имеет общегосударственное, может, даже общенациональное значение. Но само по себе явление описывать я бы не стал. Т.е. узнав про то, что случилось во рву, если б я был поэт, я бы написал стихотворение о бездуховности людей. Поэт должен вскрывать язвы общества не на конкретном примере, который ему подсказали, что вот такая язва существует, а самому открывать эти язвы в людях и о них говорить. Иначе тогда он будет каждый день ждать толчка со стороны. Он будет ждать, что следующее случится. 3автра космонавт полетит в космос, значит, мы напишем... Мне кажется, что поэт должен писать о вещах, которые волнуют наше население. А так получается, что он ждет импульса. И это мне не очень по душе,
 Почему я не бард, я хочу вернуться к этому. Потому что моя музыка может существовать отдельно от моих стихов, мои стихи - отдельно от моей музыки, и сам я могу существовать отдельно и от своих стихов, и от музыки, как автор какого-то другого произведения. Вот почему я не бард. У бардов такое невозможно. У них все можно воспринимать только в единстве. Хотя вот гитара, выходишь, темный свитер, общая форма и похож...
 У меня всего, наверное, 10 или 12 стихотворений написано за всю мою жизнь. В основном это стихи к песням. У меня есть несколько стихотворений, которые я считаю хорошими, профессиональными. Но я не поэт. У меня нет обязанности сочинять стихи. В душе я обязанности сочинять стихи не испытываю. Все-таки поэт - это человек, который чувствует в себе невозможность не сочинять. Я по обязанности поэт. Сейчас делаю оперу, я взял либретто Грушко по "Мастеру и Маргарите", многое там меняю и дописываю стихи сам. Вот это моя обязанность, но я стараюсь, чтобы это было красиво, интересно и соответствовало бы Булгакову. В последнее время я больше стал писать стихов. Концертная программа моя длится час. В ней две вещи на стихи Саши Черного, одна - на стихи Олейникова и 8 или 9 песен на мои стихи, из которых стихи, наверное, две-три песни, а остальное - слова.
 Концерт - это все-таки общение с публикой, и публике интересно знать, что думаешь именно ты по поводу того или иного события. Отсюда, наверное, такая тяга к авторам-исполнителям в последнее время, потому что публике стало интересно, что тот человек, который вышел, что он думает, не что за него думают композитор или поэт, которые ему дали песню, а что именно этот человек думает о том; что с нами происходит - о войне и мире, о предательстве. Отсюда, наверное, такой интерес. И думаю, что он не иссякнет. Это своеобразное Возрождение такое, если можно сказать.
****
 Чем меня привлекла тема "Мастера и Маргариты"? Это случайно произошло. Надо сказать, что Грушко Павел - очень интересный поэт, он интереснейший переводчик с испанского. У него потрясающие есть переводы Гарсиа Лорки. У него очень много есть хорошей поэзии переводной. В последнее время он занялся написанием мюзиклов, либретто к мюзиклам и рок-операм, видимо, из соображения того, что это стало приносить большие доходы. Начал он с Хоакина, а параллельно для удовольствия, как я понял, для собственного кайфа, делал либретто некоей пьесы по "Мастеру и Маргарите". Некоего музыкального спектакля, в котором это была форма мюзикла по либретто, т.е. реальный текст из романа перемежался зонтами в той или иной ситуации. Т.е. это была как бы оперетта, что ли, говорим-говорим - поем. Такой полу-Брехт, полу-Оскар Фельцман. И когда он мне дал это либретто, это был 1976 год, я узнал, что он дал еще десяти или двенадцати композиторам, такой у него был милый акт - кто-нибудь, дескать, да напишет - такой хитроумный план. И все стали писать, а я не стал. У меня это либретто пролежало в архивах до 84 или 85 года.
 И где-то году в 85 я закончил "Стадион". Все - голова была пустая. И я сел... Я не хотел делать это произведение, скажу вам откровенно, я не хотел делать вот почему - светская московская тусовка не одобряет чего-либо по Булгакову, т.е. очень просто можно ответить и, кстати, она, наверное, права, приобщаясь к гениальному, заведомо гениальному произведению, которое супер-модное ко всему, ты тем самым как бы обрекаешь себя на успех, даже если сделаешь что-то не очень хорошо, потому что у всех это любимейший роман, у многих людей, понимаете? Значит, ты проститутка, спекулянт. В данном случае - я, который спекулирует на любви людей к этому произведению. И стоит кому-то будучи Воландом запеть, как уже скажут: ну, вот это класс! Понимаете?
 Отсюда во мне был дикий протест против себя самого, пытающегося написать музыку на это произведение. И я, в виду того, что я знаю прекрасно, чем это дело могло бы закончиться, не брался за него, и правильно, наверное, делал. Однако, прошло девять лет. И я случайно, в период полной прострации и отсутствия каких-либо мыслей в голове музыкальных, в то время, как пять или шесть пластинок уже были записаны и дожидались только того, чтобы выйти в продажу, и "Стадион" уже вышел, работы заказной никакой не было, я взял это либретто и стал его листать, смотреть и что-то наигрывать, какие-то куски.
 И вот поиграл немножко, и даже придумал несколько кусочков. И стал показывать какому-то приятелю. Или жене покажу, или сам для себя сыграю. И так получилось, что в течение трех месяцев я написал музыку к нескольким кусочкам, а через несколько месяцев сделал вывод, что люди слушают и начинают реагировать, причем люди вот из этой же самой светской компании, и начинают нахваливать. Кто-то смеется, кто-то плачет, кто-то задает вопросы. Короче говоря, мои друзья меня спровоцировали на то, чтобы это произведение начать делать, в силу того что они здорово реагировали, когда я им эти куски показывал.
 И как только я сделал общий план для себя, о чем я это буду делать или для чего - потому что нужно для себя ответить на вопрос: зачем ты делаешь оперу "Мастер и Маргарита", когда есть роман? - я позвонил Грушко примерно через год после начала работы и сказал, что вот, Паша, у меня есть кое-что на твои стихи. Он пришел ко мне, я ему сыграл все, он был очень рад. Потом я пришел на "Мелодию", показал приблизительно минут двадцать пять музыки из предполагаемых трех часов и получил наряд на запись пластинки.
 Почему я думаю, что это может у меня получиться? Роман Булгакова - фантасмагория во всех отношениях: и в жанровом, и как литературное произведение, и язык совершенно разнообразнейший, поэтому в музыке это можно сделать только одним способом, зная досконально много различных музыкальных стилей, соединив их в одно произведение на манер той же фантасмагории, которая есть в романе. Т.е. в опере будет присутствовать симфоническая музыка, камерная музыка, рок, джазовая музыка, блатная, канкан, импровизация, Россини. Есть пародия на Россини, есть пародия на Берлиоза, Стравинского. Стравинский поет как бы из Стравинского, Берлиоз поет из Берлиоза. На балу у сатаны играют два оркестра, если вы помните, играет джаз-бэнд в понимании Булгакова - значит сегодня это рок-группа - и симфонический оркестр играет Штрауса.
 Выйти более-менее честным человеком из того, что тебе предлагает судьба, дето страшно непростое. Я не делю людей на элиту и дураков. Это вообще-то постоянная езда из дураков в элиту и наоборот, неизвестно где ты окажешься в следующий момент и кем тебя назовут. Сегодня ты элита, завтра ты идиот и наоборот - был дурак-дураком и вдруг все заговорили: а-а, какая тонкая поэзия...

****
 Я люблю математику. Не люблю ее как науку, но люблю считать, поверять алгеброй гармонию. Интеллектуальное ядро, которое есть в каждом народе, передает поэтов и музыку по наследству: от себя к сыну, к дочери, внуку. Сохраняет эту генетику и передает интеллектуальная элита. И это живет до тех пор, пока интеллектуальная элита сохраняет это и передает. То, что любит сегодня толпа, то, что любит сегодня массовый зритель, может сохраниться, но 95 % уничтожится почему, потому что, я думаю так, потому что именно это является расхожим материалом на сегодняшний день. То, что человеку нужно сегодня, то он и получает. То, что нужно сегодняшнему человеку сегодня, завтрашнему человеку завтра не будет нужно. Завтрашнему человеку нужно будет завтрашнее. И для завтрашнего человека завтра придет новый Петр Лещенко, Паулс...
 Я пишу в традициях русской культуры. И у меня единственная надежда сохраниться, если я буду оставаться в этих традициях. Если я в них буду оставаться, значит, интеллектуальная элита сохранит мой образ и передаст его дальнейшим людям. Если я не смогу это сделать - значит я спокойно и тихо загнусь в неведении. Однако, есть один момент, одна хитрость - используя в творчестве элементы, которыми пользуются наши массовые культуристы сегодняшние, сто процентов из ста мы не сохраним! Используя те элементы, которые в своем творчестве использую я или кто-то другой из моих друзей - есть вариант сохраниться. Можно не угадать и не сохраниться. Но вариант есть! По крайней мере, есть возможность.

****
 Я живу сегодня, пою сегодня, сегодня зарабатываю, сегодня доставляю радость какому-то человеку, и он меня за это в той или иной форме благодарит, т.е. я работаю сегодня, не через десять лет, не вчера и не завтра. Отсюда, и организация дел. Отсюда и спокойствие к неудачам. Меня ничто не может вывести из себя. Я не тот художник, который мог в 1936 году прочитать о себе плохую статью и повеситься. У меня нервы железные. Те люди, которым не нравится то; чем я занимаюсь, путем газеты со мной не справятся.

****
 Великая русская литература имела всегда индивидуальный адрес. Именно поэтому многим из нас не нравилась экранизация серьезных произведений. Это взгляд режиссера, навязанный людям, у которых есть свой взгляд. Звукозапись, если она сделана серьезно - это то, чем я занимаюсь, - это такой же адрес. Пластинка одна и та же может оказать воздействие индивидуально совершенно разное на многих людей сразу, поэтому если избрать для себя способ выражения своих мыслей на пластинке, т.е. та же книга, та же единица информации, которую ты можешь индивидуально получить, звукозапись может оказывать большее влияние, чем книжка, ибо это все-таки интересней, а уж о видеоклипе я не говорю, там и музыкальный, и информативный и еще и видеоряд.
 Проверяю в основном все-таки на себе. У меня с друзьями странные отношения в этой области. Набоков сказал где-то: "среди множества моих друзей-врагов", - ну и дальше была какая-то фраза. Друзья-враги - такой термин. Вот мне как-то с друзьями повезло меньше, с друзьями-врагами больше, т.е. они и друзья, и враги одновременно.
 Одна работа из одиннадцати сюит у меня была по фольклору. "Русские песни". Это просто единовременная работа. Я работал в фольклорном кабинете консерватории, мне попалось несколько расшифрованных записей. И показалось интересным то, как они поют. Мне показалось, что там много связи с тем, что я понимаю о рок-музыке. Мне показалось это интересно тем, что это натуральный фольклор. Не "русские картинки" "Ариэля", сделанные с английскими рифами на гитаре или на бас-гитаре, а я продолжаю развитие фольклора, почти ничего не трогая, так только чуть-чуть добавив... Я стараюсь ничего не делать просто так. Я формалист. Т.е. если у меня аккомпанемент и контрапункт, то это должно быть связано с хороводом впрямую, иначе не будет произведения, законченного по форме для меня, я уж не говорю о людях, которые будут слушать, они вообще ничего не поймут.
 Вся музыка вообще родилась одновременно и одинаково, я думаю. И только потом в силу определенных условий бытия - здесь холодно, там жарко, здесь носорогов убивали, а там мамонтов - музыка, как и национальности, разделилась под влиянием среды. Или есть теория о том, что расы приспосабливались к окружению чисто внешнему, но в принципе народ был един. И формула единого человека едина. И мне кажется, что в музыке это как нигде слышно. И у нас в силу того, что Россия посередке между Азией и Европой, есть и элементы азиатской музыки, и европейской. А в особенности очень много, как ни странно, и в ритмическом отношении, американской. Потому что все скоморошечьи попевки, пляски, клики, стуки ритмические, как бы помогающие пению и движению, - это все суть единая музыка для всех народов. Только где-то на каком-то отрезке времени музыка стала все более приобретать характерные черты для данного народа или для данного места его жительства.
 Ведь поначалу, когда все в шкурах, индейцы, негры, японцы или чисто русские были одинаковые. Когда в силу каких-то условий характерных один нашел для себя один костюм, другой - другой, появились русские, японцы, немцы. А то, что мы не воспринимаем ту же, к примеру, японскую музыку, не потому что мы другие. А потому что в Средние века мы нахватались других определений. Мы не воспринимаем в силу... ну вот вы ж не носите кимоно, а они носят, но когда-то ваш предок и его ходили в одинаковой шкуре. Если я в шкуре встречаю человека в шкуре, то мы прекрасно друг друга воспринимаем. Но если я в русской рубахе, а он в кимоно, мы как будто друг друга уже не воспринимаем. На определенном этапе это все разделилось таким образом. И воспринимать может только человек восприимчивый. Я, например, воспринимаю. И японскую музыку, и кимоно. С удовольствием слушаю. В силу чисто профессиональных каких-то вещей. Но есть профессионалы, которым это не интересно...
 Не ты влезаешь в картину и пытаешься в ней разобраться, откуда поезд поехал и почему, а картина влезает в тебя и заставляет тебя разбираться почему: ах, я дурак, ну понятно. Она на тебя воздействует, воздействие не от меня туда, не я узнаю, а меня узнают. Вот искусство Тарковского - это мне предлагают формулу, и я должен в нее влезть. Хочешь - влезай, не можешь - иди гуляй. Что, собственно, и происходит.
 Нет, искусство Достоевского очень активно. Оттуда тоже есть помощь. А вот у Толстого нет этой помощи. Нет помощи такой активной у Набокова. Потому что его фразеология чуть-чуть небрежна, как бы между прочим... Хочешь - читай, не хочешь - иди гуляй. Это не Гоголь, восторженно грустный. Это совершенно другое.

****
 Я не буду никогда петь то, что мне не нравится. Рассчитывать нельзя. Нужно создавать произведение, а потом оно называется нужным кому-то. Если оно нужно кому-то и следующее произведение ты делает такое же - значит, ты уже рассчитывал. Я так думаю.
 Для кого я работа? Для себя. Это не предназначается для круга александров борисовичей. Это предназначаемся для себя. И если ты сам человек интересный, и музыка, и стихи интересные, то тогда твоей музыкой в стихах заинтересуется и кто-то другой. А если неинтересный, не будет никому интересно. А есть другая форма работы. В расчете. Можно сесть за рояль и написать песню, которую завтра будет петь вся страна. Спокойно сочинить ее за пять минут. Я точно знаю адрес, по которому это надо делать. Только у меня хватает совести и ума пока этого не делать, потому что те, кому я нравился, скажут, что я совсем идиотом стал.

****
 Современную советскую литературу, писателей Распутина, Шукшина, Астафьева, я не воспринимаю, потому что это не русская литература. Это советская литература, не имеющая никаких корней с русской литературой. Я могу доказать это и очень быстро. Доказательство элементарное. Великая русская литература создавалось интеллигенцией. Причем интеллигенцией, извините, графьями в основном... Это моя теория, что интеллектуальная элита передает свой генетический фонд культуры от себя к себе. Элита не может замкнуться внутри себя. Она на то и элита, чтобы пытаться декларировать это. Но, с другой стороны, когда тебя как элиту никто не хочет воспринимать и ты остаешься гласом вопиющего в пустыне, тогда элита плюет на рабочих и крестьян, постольку, поскольку она будет существовать пока ...
 Русская литература писалась интеллигентами и для интеллигентов. И если в нее и попадал мужик, то это было лучшее, что есть в мужике. Лучшие его качества: доброта, истовость, глубина, народный характер, но это все равно было описано интеллигентом. Советская литература написана языком быдловским. Для быдла она написана. Языком простого человека для простого человека и о простых проблемах этого простого человека. Советскую литературу не волнуют проблемы потери интеллекта и приобретения его. Но у нас есть Трифонов, Твардовский, Паустовский - люди, которые продолжали, но это не характерные направления.
 Все остальное - это литература советская, официальная, увешанная орденами. Нравится она мне или не нравится, но она существует реально. И она имеет право на жизнь. Имеет своих поклонников. Но я берусь утверждать, что никакой интеллектуальной связи с русской литературой эта литература не имеет: ни по языку, ни по проблемам, которые эта литература выдвигает и решает, ни по, что называется, задачам, которые она перед собой ставит.

****
 Почему наш балет или Рихтера мы можем оценивать на мировом уровне - они выдерживают сравнение, а эстраду нет? Я говорю о коммерческой эстраде. Она нуждается в таком количестве атрибутики. Европа считает нас лягушатниками, а Америка считает лягушатниками Европу, а нас принимает на "ура".
 Провал полный Аллы Пугачевой во Франции. В Париже первый концерт - 60 % зала, второй - 100 человек, третий - ноль.
 Успех группы Стаса Намина в США - приехали нанайцы и стали петь рок-н-ролл, причем правильна петь. С той долей эмоциональности, которая и нужна. Америка ценит прежде всего интеллектуальное исполнение. И фолк-певец в ковбойке Джон Денвер знаменит больше, чем ансамбль "Кисс".

****
 На эстраде безработицу нужно вводить другими путями. Я считаю, нужен процент от сбора. И актер должен получать процент от сбора. Гастролер, так называемый. Его музыканты должны быть кормимы им самим, его костюмы, светотехника, аппаратура должна быть им самим куплена. Хозрасчет. Ибо, ежели ты артист плохой и у тебя в зале сидит десять человек, то соответственно ты получаешь тридцать рублей. Значит, ты получаешь двадцать копеек за выступление. Двадцать копеек получил сегодня, завтра, послезавтра, через неделю пошел на производство. Таким образом, штат артистов численно сократится.
 Или наоборот. Я - Алла Пугачева, я выступаю в зале на 17 тысяч мест, пятьдесят тысяч рублей сбор, сорок процентов мои. Я за концерт получаю двадцать тысяч рублей. Но из этих двадцати тысяч я должна дать триста рублей каждому музыканту, потому что дерьмо стоит тридцать копеек, a хороший музыкант только за триста будет играть сольный концерт, мне аккомпанировать. Значит, он получил триста рублей за концерт, сыграл, скажем, десять концертов или восемь концертов в месяц. На каждом из них он как гитарист выложился, показал все, на что способен, и через десять концертов он сдох окончательно. Таким образом, у него есть двадцать дней, чтобы отдохнуть, набраться сил для новых 8-10 концертов. На эти три тысячи рублей он должен купить себе новый костюм, который стоит бешеные деньги, новую гитару - что-то сгорело, починить усилитель, кормить семью, ходить на рынок. Это все улетает - фьють! - только посмотри.
 Мало того, он амортизируется, весь его век - это семь-десять лет! Значит, за 7-10 лет он заработает деньги на всю жизнь! Потому что через 10 лет у него будет двадцать копеек за выступление. Значит, звезда должна за 10 лет заработать себе право и возможность существовать всю остальную жизнь. Больше срока нет. Вот почему такие большие гонорары должны получать артисты. Обязательно. А на сегодняшний день артист должен работать за двадцать пять рублей сорок концертов в месяц, чтобы получить тысячу рублей. Сорок концертов - это он на каждом концерте не выкладывается, иначе просто не сможет. Публика в результате, не получает полностью эмоционального воздействия от артиста, потому что он не выкладывается. Круг замыкается.
 Я не вижу путей, потому что я не верю никому. Я не верю, что завтра придет умный человек и скажет: так, с сегодняшнего дня все артисты переводятся на хозрасчет, а те, кто несут высокое искусство в массы, но не делают сбора, скажем, там классики, они пускай будут на государственной дотации. Для того, чтобы это сказать, мне потребовалось двадцать секунд. Все, сидящие здесь, понимают, что это так и надо делать - очевидно. И никто этого не делает на самом деле. Пишут доклады, содоклады, какие-то цифры приводят. Чушь! Надо написать пять слов: что нужно сделать, чтобы было хорошо? Всем уже давно ясно, что нужен частный семейный подряд, т.е. нэп.
 У нас боятся одного, к сожалению, у нас боятся самотека. Нашим начальникам кажется, что если все пойдет на самотек, то стройность системы общей нарушится. На мой взгляд, стройности системы не существует на сегодняшний день. Существует видимость стройности, которая внутри вся развалилась. А стройность именно возникает по законам природы. Вот если по законам природы: сколько умеешь - столько и получай, сколько к тебе людей пришло - столько и зарабатывай и столько и трать - это закон природы, и вот отсюда будет стройность.

****
 Идеал невозможен. Вся суть идеала во всем - это не наличие идеала как такового в будущем или сегодня, а стремление к этому идеалу, т.е. не конечная цель важна, а движение. Помните фразу: "движение все, конечная цель - ничто". Вы можете назвать мне какую-то конечную цель, к которой кто-то шел и достиг ее? Потому что мы идем, а она все время удаляется.
 Конечная цель любой тренировки футбольной - это создание идеального игрока, который никогда не будет создан. Но на пути к его созданию, мы будем создавать Блохина или там Марадонну. Людей, которые интересно, здорово играют, но не идеальные футболисты. Потому что Блохин не всегда забивает, Яшин не всегда берет и Марадонна не всегда обводит. Тем не менее мы стремимся создать идеального игрока и тренируем его по схемам готовым. Он должен поднять ногу так, ударить так, мяч влетает в девятку. Но он не влетает в девятку всегда. Нужен идеальный игрок.
 Мое мнение четкое: идеальный человек невозможен, но стремиться к достижению хорошего в себе и в своих детях необходимо, наверное. Таким образом, количество плохих черт в человеке должно уменьшаться. А количество хороших черт увеличиваться. В человеке, что называется в среднем его значении.

****
 Сегодня у нас как бы безработицы нет. Но среди художников безработица есть, т.е. если ты не получаешь заказа, ты тоже находишься в положении Ван Гога. И в нашей среде полно таких людей. Но это, видимо, историческая необходимость... У каждого свой путь и своя стойкость!
 Человек, исповедующий в нашей стране человека с гитарой в черном, находится, что называется, в равных условиях с Бобом Диланом. В равных видовых условиях. И только от его таланта зависит, будет ли он в равных условиях и вообще. Человек, который исповедует рок-н-ролл или рок-музыку не может уйти от того, что его выступление должно быть обрамлено многими вещами. Поэтому мы бедные.
 Мы на пленке слушаем только текст, информацию. И это завоевание рок-музыки огромного уровня. Но мне лично этого мало. Я хочу услышать красивые голоса, что хорошо сыграно, хорошо спето. А для этого нужна качественная аппаратура и качественная запись. Это к вопросу финансов, к вопросу мастерства.

****
 Работа над "Мастером и Мапгаритой" будет еще года четыре. Это будет только или пластинка, или единая пленка. Но если я ее послушаю, и она мне не понравится, то ее никто не услышит.

****
 Не балет советский лучший в мире, а мастерство танцовщиков не меньше, а, может быть, даже выше. Для меня лучший балет - это балет Бежара.

****
 Знаете такой анекдот: я закрыл глаза, значит, вокруг меня нет стульев, хотя они стоят. Я так сделал, правда, не закрывал глаза, но ушел в другую комнату, где этих стульев нет. Но они при этом есть, и они оказывают воздействие на меня, на музыку, которую я делаю, они мешают, конечно же. Но с течением времени человек набирает больше силы в официальных каналах и уже неудобно говорить, что у вас, Александр Борисович, несоветская манера исполнения, как мне говорили году в 1973. Сейчас уже никто так не говорит.
 Ну как, злой человек, не злой. Он защищает себя прежде всего, а как он может защитить себя? Только подавив другого. Вот это его позиция. И я думаю, от таких людей не избавиться никогда, надо только иметь силы их преодолевать, терпеть. С ними нужно встречаться и даже иногда раскланиваться. Я их пытаюсь красиво обойти. Не вря и не компромиссничая ни в чем. У меня есть репутация человека, с которым ссориться не надо. Ругаться не надо, потому что я могу послать, причем, в присутствии, довольно круто. Поэтому как-то так произошло, что ко мне не пристают. Мне повезло.
 
P.S. Александр Градский скончался в 2021 году, ему было 72.


Неспетая песня
(актриса Инна Чурикова мечтала сыграть Жанну д’Арк, но так и не сыграла)

Предыстория

На факультете журналистики МГУ был семинар преподавателя Владимира Шахиджаняна «Технология журналистского творчества». Каждый семинарист обязан был пригласить на занятие интересного человека, непременно известную личность. Но для начала разузнать о ней как можно больше, чтобы сделать доклад, презентацию, подготовив таким образом остальных к встрече с гостем.
Я взялась за актрису Инну Чурикову, которую считала очень талантливой. Заманить Инну Михайловну на семинар так и не получилось, может, я и не очень-то этого хотела. Зато с большим удовольствием общалась с людьми, которые ее знали, периодически названивала самой Чуриковой, чтобы напомнить о себе и своем приглашении. Побывала на съемках фильма Глеба Панфилова «Мать» (1989 г.) по мотивам одноименного романа Максима Горького, в котором супруга режиссера играла главную героиню Ниловну. Посмотрела спектакль театра Ленинского комсомола (теперь Ленком) «Три девушки в голубом» (1988 г.), на который нереально было достать билет. Все благодаря Инне Михайловне, которая каждый раз говорила: а вот вы еще это не увидели, а вот вам еще на это надо прийти. И я радостно расширяла свой кругозор.
В конце концов познакомилась с Аллой Гербер, которая дружила с актрисой и написала о ней книгу. Кстати, спустя примерно десять лет Алла Ефремовна стала моим автором, пишущим о театре в газете «Первое сентября», где я была заместителем главного редактора Симона Львовича Соловейчика, гениального публициста и педагога. Вот так стежок за стежком…
А это рассказ Натальи Васильевны Шароновой, педагога Щепкинского училища, об Инне Михайловне Чуриковой. Наша встреча с Натальей Васильевной состоялась 16 апреля 1988 года.

- Я не скажу, что она с большим трудом поступила, но были педагоги, которые говорили: но что же она будет играть! Казалось, что внешние и внутренние качества ее несколько не совпадают. Но большинство педагогов были за нее, потому что она была очень интересна, индивидуальна, сразу было понятно, что девочка очень способная. Она была интересна во всем. Даже в крошечных этюдах. На первом, по-моему, курсе у них были работы, которые отбирались для показа, был студенческий показ работ... Она играла какой-то кусочек, то ли "Горсть ореха", то ли... отрывок, и вот отобрали на этом курсе именно ее работу. Она произвела грандиозное впечатление на всех педагогов, когда показывали эту работу. Среди студенческих работ она заняла первое место, как тогда было принято.
На экзаменах по движению, на танцах она невероятно раскрывалась в своей духовности, абсолютной непохожести на других, причем она всегда была разная....
Очень любила поэзию, много читала стихов. Но на одном из экзаменована читала монолог Неточки Незвановой Достоевского.
Я помню студенческий капустник... Тогда стриптиз - это было нечто запретное, но невероятно интересное, любопытное. И студенты сделали очень симпатичный капустник. Натянутая простыня, с той стороны появляется фигура /Инна/ и начинается стриптиз. Выпускники до сих пор это помнят! Это было поразительно по изяществу, так красиво и так целомудренно, и так пристойно! И так женственно. Ей вообще присуща необычайная женственность.
Она была очень разная. Помню, придешь в институт - она поднимается по лестнице в полосатой кофточке, туфли на низком каблуке, простоволосая. Один человек. На следующий день - высокие каблучки, высокая прическа, необычайная утонченность. Невероятно. Графиня, леди, принцесса, женщина-вамп.
У нее с ребятами были очень милые отношения. Она хохотушка, веселая, общительная, компанейская. Курс был очень дружный, и ее любили. Я помню ее движенческие экзамены: танец, фехтование.
У нас был замечательный педагог Леонид Андреевич Волков. Он был очень скуп на похвалы. Собирал студентов и говорил обычно так: "Вот этот кусок вы верно играете, здесь вы ушли от главной задачи...” Кому-то он делал больше-меньше замечаний. И его такой скупой похвалы - "верно” хватало, чтобы ребята на крыльях летали.
Помню, на одной репетиции он делает всем замечания, а Инне не делает. Просто обходит ее. Я, естественно, безумно взволнована: в чем дело! А спросить у него не решаюсь. Потом он вдруг ей говорит: "Приносите, приносите...” Я его тогда рискнула спросить: "Почему вы ничего не говорите Инне?" Он отвечает? "Да она чертовски интересна. Пускай тащит, пусть приносит. Видите, что наворотила!" Она от этого беспокойства, что он ей ничего не говорит, таскала, действительно, то одно, на следующий день что-то другое, потом еще что-то. В ней необычайно много таится.
Однажды она расплакалась оттого, что он ей не сделал замечания. Он спросил: что с вами? А она была внутренне очень деликатна, она очень деликатна, и ответила: "Нет-нет, Леонид Андреевич, ничего".
Он говорит: "Ну верно то, что вы делаете..." Но она уже не могла в это поверить. Ему самому было интересно наблюдать за ней, за ее поисками, придумками. Она от беспокойства все время творила. У нее фантазия буйная совершенно.
Она очень хорошо пела, играла на гитаре, стихи писала, читать их очень любила.
У нее семья интеллигентная, и она к нам пришла, уже достаточно много имея. Училась очень хорошо, и все удивлялись: такая талантливая и такая трудолюбивая, способная к учению. Она трудяга. Неординарность мышления, оценок, свое видение. Она была очень скромной, славной, особенно не выделялась. По-моему, она даже не понимала никогда, насколько она талантлива. В ней никогда не было никакого премьерства, никакой исключительности. И всегда она страдала. Даже когда ей говорили: "хорошо" - у нее всегда было ощущение: "да? правда? Спасибо, а так ли это? " Ей видимо, казалось, что еще надо что-то. Она очень интересно относилась к замечаниям – они ей были интересны, что говорят, каково мнение. Она всегда открыто воспринимала, с жадностью и пробовала с удовольствием.
Она, по-моему, уже па третьем курсе в кино снималась. "Морозко", "33". Художественным руководителем у нее был Вениамин Иванович Цыганков. Он ее очень любил. Он понимал, что ее надо выпускать. А так вообще не всех отпускают в кино. Но она шла к хорошим режиссерам и на свой материал.
После окончания по идее ее должен был взять Малый театр, но не взял. Я до сих пор не понимаю почему. То ли не было ставок. Она показывалась в театре Сатиры. Мои знакомые актеры в театре были в восторге от ее показа, и было убеждение, что ее обязательно возьмут в этот театр, не взяли... И ее первым пристанищем стал ТЮЗ. Ее первые роли... Помню, она играла какую-то иностранную корреспондентку в массовке, но с репликами. И несмотря на эти несколько реплик, это была роль.
У нее мама, если не ошибаюсь, биолог, а папа, не знаю. Она, по-моему, жила с мамой, они с отцом развелись. Она была по сравнению с другими студентами значительно образованнее, интересовалась поэзией, литературой, живописью.
Когда она поступала, речь шла о том, что вот у нее такие сложные внешние данные, вот нутро - да, а что играть? Старые педагоги говорили: ну способная, способная, но какой нужно иметь талант, чтобы преодолеть эти сложные внешние данные, не соответствовавшие стандартам.
Когда она училась, училище закрыли и перевели студентов в ГИТИС. Она имеет диплом, ГИТИСа. Было распоряжение, хотели делать какую-то Академию искусств.

В момент нашего разговора с Натальей Васильевной в комнату зашел ректор училища Фил Порфирьевич Остальский и внес свой вклад: "Я помню, как я ее устраивал в ТЮЗ. Я ей говорил: будешь там Бабу-ягу играть", - а она мне отвечает: "Я люблю Бабу-ягу". Когда она сыграла там Лису, на худсовете сказали, что прекрасно, но уж больно она сексуальна. А Инна ответила: ну как же, я ведь, должна была волка соблазнить".

P.S. Наталья Васильевна Шаронова скончалась в 2007 году, Инна Михайловна Чурикова – в 2023 году. Обеим было по 79 лет.

Мужское и женское
диалог с психологом

 Я получила письмо от мужчины. Но сначала он позвонил: вы бы не согласились взять интервью у моей жены? Жену коллеги я знала, как и то, что она психолог, но виделись мы давно. Я согласилась, потому что не могла отказать. Он пообещал прислать факты, которые помогли бы мне подготовиться к беседе. И вот что я получила:

 «О.Н. работает тихо - не афишируя себя (что, на мой взгляд, плохо) и грамотно, что, на мой взгляд, ещё хуже). Почему? Вот пример, один из множества, я знаю о нем потому только, что знаком с персонажем. Так вот, за полгода О.Н.-работы из неуверенного, но нахального, дергающегося, сомневающегося человека он превратился в ироничного, уверенного в себе, сдержанного управленца. При этом он стал уверен не только в себе, но и в том, что достиг такого состояния исключительно благодаря собственным стараниям. Доля истины в этом есть. Но при этом, когда люди худеют с помощью доктора Волкова, они почему-то благодарят исключительно Волкова, хотя при соблюдении предписанной диеты их собственных стараний и усилий требуется гораздо больше, чем доктора. О.Н. же постоянно внушает своим клиентам, что они молодцы (употребим это обобщающее слово), что сами могут со всем справиться, что она только чуть-чуть поможет... Я, конечно, говорю ей: надо внушать, что они без помощи вообще не способны справиться с проблемой, но это противоречит ее профессиональным принципам. Вот у меня и возникла идея сказать это ее настоящим и будущим клиентам опосредованно. Она согласилась на интервью... О чем же вам говорить? Она в этом плане совершенно неопытный человек, не любит рассказывать о конкретных случаях, не вдаётся в подробности - наверное, будет трудно. Что я могу подсказать? Может, начать с вопроса, все ли люди нуждаются в помощи психолога? Вот она работает в Госдуме... Это, конечно, не только личное консультирование, это работа сразу на большую аудиторию. Огромных трудов стоит убедить новое руководство в необходимости такой психологической помощи... Поэтому, конечно, с теми, кто сам приходит, проще. (Вот я написал "поэтому", а - почему?) Со знаменитостями - проще или сложнее? С теми, кто чего-то добился в жизни или с теми, кто считает себя неудачником? Ещё конкретный вопрос: почему О.Н. предпочитает встречаться для работы в кафе, в крайнем случае в офисе у клиента, а не приглашает его в кабинет, где бы он, насмотревшись американских фильмов, улёгся на кушетку, чтобы вспоминать, как подсматривал за родителями? Далее: обидно ли бывает, когда ты человеку помог, сделал это так, что он даже не заметил, поэтому думает: за что же я деньги плачу-то? Ещё: а проблемы клиентов на психолога не переходят? А что лучше: личный психолог или всякие психологические тренинги в группах? Вот... Но я не сомневаюсь, конечно, что и у Вас есть что спросить...
 С уважением, М. И.»
 
Мне понравилось, что муж заботится о карьере жены. Мне не понравилось, что навязывает ей собственное поведение: вот он бы поступал так, а она делает иначе, и она не права. Мне подумалось, что я согласилась стать передатчиком мужских вопросов и приемником женских ответов. Проводником в диалоге профессионалов и супругов.
 Мы встретились в кафе, потому что О.Н. «не любит укладывать на кушетку». Она пришла с бумажным пакетом из магазина Fauchon, пояснив, что часто покупает там хлеб - с миндалем и фундуком. А я посетовала, что вкусный хлеб в Москве действительно редкость - даже то умение, что было, утрачено. Мы сняли пальто, и моя собеседница принялась освобождать шею от плоских сумочек на веревках, сопровождая процедуру словами, что после трех попыток ограбления, она теперь все носит на себе. Что за попытки? Барсеточники. Которые сумки из машин воруют. И как такая частота происшествий с точки зрения психологии? Она ответила поговоркой и цитатой из мужа.
 Мне запомнилось второе: выходя из машины, надо закрывать кнопки на дверцах. Правда, из трех ограблений удалось, по-моему, только одно, после которого О.Н. в состоянии горя и растерянности от всей души накричала на грабителя, имевшего наглость спустя полчаса подвезти ей сумку, естественно, без денег. Второй раз, услышав вопрос из притормозившего рядом автомобиля, как проехать туда-то, она вовремя сообразила, что к чему, и обошла свою машину с той стороны, откуда готовилось ограбление. Увидев там человека, собиравшегося в определенный момент украсть с сиденья ее авто все, что там лежит, О.Н съязвила: может, вам сумку подать? И тут уже он на нее заорал, раздосадованный срывом мероприятия. А как было в третий раз, я не запомнила, потому что думала, с чего бы начать интервью.

- О. Н., почему вы пациентов на кушетку не укладываете? Ведь многие уверены, что именно так должен проходить сеанс у психолога.
- Да, пожалуйста, могу уложить, если человеку так комфортнее. Но обычно идет общение глаза в глаза. Поэтому профессиональное заболевание психологов - остеохондроз: когда разговариваешь, ты постоянно корпусом нацелен вперед - большая нагрузка на позвоночник.
- Вы работаете с депутатами Госдумы. Сложные клиенты?
- Самое тяжелое бремя - это публичность. Многие не осознают, что, становясь публичным человеком, переселяются в иную систему координат, где должны делать не то, что хотят, а то, что надо. Есть проблемы, которые касаются вхождения в иную профессию, а депутат - это профессия. И я пытаюсь донести до новобранцев, что четыре года они в этой реальности и нужно ее понимать, принимать, использовать. Они проходят этап адаптации, профессионализма, а потом уходят. Это тоже трудно пережить. Ведь нужно двигаться дальше, а куда?
- Страсти-мордасти, которые периодически случаются в Госдуме, - это недоработки психолога?
- Это нормальная политическая жизнь.
- Но ведь мордобоя можно избежать, если с человеком поработать?
- А зачем? Политика имеет свои законы. И публичная жизнь тоже.
- То есть это шоу, а мы чересчур серьезно к ним - нашим избранникам - относимся. Ну и в чем тогда заключается ваша работа с депутатами?
- Я внедрила на думское кабельное телевидение программу «Антистресс». В перерывах между заседаниями есть два часа на обеденный перерыв, в кабинетах стоят телевизоры, и по одному из каналов в 15.00 начинается часовой видеофильм - там шелестят листья, бродят медведи, журчит ручей, и все это сопровождается приятной классической музыкой.
- Да бросьте, неужели взрослые солидные думцы, преимущественно мужчины, клюют на такие штуки?
- Постепенно привыкают и втягиваются. Не все, конечно. Дело добровольное, ненавязчивое. Но они ведь чувствуют, что нуждаются в отдушине. А тут она прямо к ним в кабинеты вплывает: могут расслабиться или же продолжать свои дебаты. Ведь чего нам обычно не хватает в жизни, особенно в мегаполисе? Созерцательности. Когда можно смотреть на что-то и ни о чем не думать. Депутат общается с большим количеством людей. Общение - это трение, а трение - это износ. Хотите, чтобы вас хватило надолго? Благодаря этим фильмам они начинают задумываться, что с ними происходит, где они и зачем...
- Хорошо бы они пораньше нашли ответы на эти вопросы.
- Затем их посещает желание избавиться от того, что их обременяет, они могут попытаться улучшить жизнь, причем не только свою. Вот тогда, считайте, депутаты готовы к индивидуальной работе с психологом.
- И вы им проясняете цель их попадания в Госдуму - задуматься наконец о благе своих избирателей? А вам не кажется, что и звезды нашего шоу-бизнеса прежде всего нуждаются в советах психолога, а потом уже стилиста, визажиста, модельера? Например, А. П. выглядит очень закомплексованной женщиной. Но я догадываюсь, что если освободить ее от комплексов, то она потеряет своих поклонников, полюбивших ее именно такой.
- Возможно, она эксплуатирует определенные качества совершенно сознательно, как Владимир Вольфович - свою эксцентричность. Публичность подразумевает раздвоение: ты должен понимать, что ты есть на самом деле и чего от тебя хотят другие. Но это не значит, что ты должен стать таким, каким тебя хотят видеть. Ты должен научиться это демонстрировать в определенных ситуациях. А вот как сохранить себя - это уже тема для общения с психологом.
- Если бы в армии работали такие специалисты по взаимоотношениям, там была бы дедовщина?
- А они работают в армии, но встроены в систему и ни на что не могут повлиять. Потому что улучшение обстановки по мнению полковника или генерала - это одно, а по мнению психолога - другое. Но так как психолог в армии - человек военный, он подчиняется приказу. В результате ничего не происходит.
- То есть в идеале психолог должен оставаться над схваткой?
- Да, он должен сохранять независимость. Но таких людей не любят и боятся. Они, как белые вороны.
- Можно ли сказать, что психологи пытаются примирить людей с реалиями их жизни?
- Примирить? Это не то слово.
- А зачем нужны психологи?
- Есть притча, которая, мне кажется, отвечает на вопрос. Идет человек по дороге, спотыкается и падает в яму, которую не увидел. Выбирается с большим трудом. Спустя время опять идет по этой улице и падает в ту же яму - забыл, не заметил. Выбирается уже быстрее. В третий раз оказывается на улице и, помня про яму, обходит ее. Ну а в четвертый раз он просто выбирает другую дорогу. Такой ценой мы учимся жить. И есть люди, которые обладают знаниями и могут помочь в трудной ситуации. Обычно эту функцию выполняют родственники, друзья. Да, они что-то подскажут, пожалеют, выслушают. Но у них и своих проблем хватает...
 Вот вам пример. Открыли Fauchon на Тверской, французские деликатесы. Первая реакция (как на психологов - кто это такие?) - любопытство. Заходишь - дорого... Кстати обращение к психологу - тоже дорогое удовольствие. Человек ведь работает за счет внутренних ресурсов. И чтобы мне поддерживать себя в нужной форме требуются немалые деньги. Так вот в Fauchon дорого, но попробовать хочется. Один попробовал и решил: мне это нравится, могу позволить себе купить немного вот этого, потом того, сэкономлю на чем-то ином. Другой попробовал и заявил: ничего особенного, я сам так могу. «Я сам так могу» - это кредо нашей жизни. Человеку кажется, что он универсален. Может вскопать грядку, пошить шторы, сделать деликатес не хуже того, что продается в Fauchon, решить собственные проблемы. Да, может, вы и решите, но потратите на это больше сил, времени, средств, чем если доверите это профессионалу.
- Плохого стоматолога можно распознать методом пломб и ошибок, а как распознать плохого психолога?
- Методом проб и ошибок. Достаточно одной встречи. Если после нее вы почувствовали доверие ко мне, настрой на одну волну, то дальнейшая работа будет состоять в том, чтобы войти в резонанс и усилить вашу энергетику. При этом есть два типа людей. Одни действительно ищут своего психолога, который сможет помочь. А другие ходят и пробуют, чтобы доказать самому себе, что никто им не поможет. И каждый раз, выходя из кабинета, они выносят вердикт: плохой специалист.
- Но всегда ли я понимаю, что в моей жизни требует исправления? Я плачу специалисту деньги, и пусть он разбирается.
- Хорошо, если дают возможность разобраться, а то ведь сходу требуют: скажите, что я должен делать. Я отвечаю: вы всю жизнь копили проблемы, а теперь быстро хотите от них избавиться. Помните фильм «Красотка», когда герой Ричарда Гира говорит: чтобы произнести фразу «Я зол на своего отца» я заплатил 10 тысяч долларов и потратил много времени. В любом случае хорошо уже то, что человек принимает решение просить о помощи, это значит, что он нуждается в переменах.
 - За последние годы многие мои знакомые после краткосрочных психологических курсов стали практикующими психологами. Правда, у меня ощущение, что они стремились решить прежде всего собственные проблемы. Поэтому доверия к таким специалистам у меня нет.
- Жены богатых людей как правило стараются получить психологическое образование. Они пытаются узнать как можно больше о той неустойчивой реальности, в которой оказались. Чтобы подготовить себя к возможным переменам, чтобы предупредить их. И действительно это помогает грамотнее выстраивать семейные отношения. Но опасность в том, что жены пытаются повлиять на мужей. Как мне сказала недавно одна из таких женщин: я пошла учиться, чтобы помочь супругу, а он меня посылает. И правильно делает. Работа с близкими людьми - это табу в психологии. Если мужчине понадобится помощь, то он найдет к кому обратиться, но точно не к жене, потому что отношения в браке - особые отношения. На что моя собеседница возмутилась: почему же меня об этом не предупредили!
 А что касается психологических курсов, то они обычно имеют краткосрочный эффект - вас обучают определенным вещам и в течение недолгого времени вы пользуетесь этими знаниями, когда же их становится недостаточно, вам требуется новая подпитка.
- Есть ли такая болезнь - психологическая зависимость от психологов?
- Если человек хочет этой зависимости, он будет приходить, платить деньги, просто потому что ему здесь хорошо, его здесь любят. И некоторые психологи этим пользуются. Это стабильный клиент, и я ему ничего плохого не делаю, просто отвечаю услугой на его запрос.
- По какому принципу люди выбирают групповую терапию или личного психолога?
- Как правило начинают с индивидуального приема., а потом уже психолог предлагает, не хотите ли позаниматься в группе...
- В группах поощряется, если человек приводит с собой толпу родственников, друзей, за это начисляют бонусы, продвигают по иерархической лестнице...
- Это уже бизнес. А я индивидуалист. И считаю, что перед любым профессионалом всегда стоит выбор: либо ты хороший ремесленник, например, лепишь горшки - сто слепил и получил много денег, либо ты слепил один или два, потратил на это, возможно, больше времени, а денег гораздо меньше, но зато пережил массу удовольствия. Это выбор между быть и иметь.
- Когда вы отпускаете клиента в самостоятельное плавание, вы нуждаетесь в его благодарности? Не материальной.
- Когда выбираешь «быть», то ты работаешь с человеком, что-то меняешь в его жизни, он уходит от тебя, не испытывая благодарности к тебе, и это нормально, это высший пилотаж. Он просто не помнит того, что было в начале нашего общения, считает, что всего добился сам, и я поддерживаю его в этом убеждении.
- Хорошо ли это? Может, вы чего-то не доложили в него? Ведь в чувстве благодарности нет ничего постыдного.
- А проходит время и это осознается. Если человек способен осознать и оценить. Но на том этапе, когда он уходит, у него вырастают крылья. Ему важно чувствовать себя самодостаточным, сильным и нести этот заряд дальше. Я же именного этого от него добивалась. Конечно, в любой профессии хочется получать обратную связь, и у меня случаются моменты, когда я думаю: все, надоело, что за неблагодарная работа! И вдруг пересекаешься где-то со старым клиентом и слышишь от него: вы не представляете, как я вам благодарен, я вас столько раз вспоминал... И это прошибает до слез.
- Но ведь если человек понимает, что своими успехами он обязан вам, то он порекомендует вас другим.
- А вы знаете, рекомендовать кому-то - это признаться, что ты оказался слаб и обратился к психологу. Многие мужчины, тем более преуспевающие, не способны на подобный поступок.
- К вам приходят с конкретными пожеланиями, как к золотой рыбке: хочу денег, славы, успеха?
- И этого, и многого другого.
- А часто бывает, что человек не хочет менять себя, но мечтает изменить окружающих?
- Да. Меня, дескать, на работе все обижают, что сделать, чтобы перестали? Только я не занимаюсь манипуляторством. Запросы разные, но я всегда спрашиваю: вы готовы к долгой и упорной работе? Мало кто готов. Разве что в ситуации полного краха, когда дотянули до последнего.
- Каждому ли человеку нужен психолог?
- В нем нуждаются в определенные периоды жизни. Вы же и к стоматологу пойдете, когда зуб заболит.
- Пытаясь изменить жизнь человека, наставить его на путь истинный, не много ли вы на себя берете? Священнослужители наверняка вас осуждают, потому что вы занимаетесь не богоугодным делом.
- Психолог не наставляет на путь истинный, а просто дает знания и помогает выработать навыки, чтобы легче было справляться с проблемами. В принципе я дизайнер души. Любого человека можно представить как дом. Вот что он построил за свою жизнь? У кого-то крыши нет, у кого-то окон, у кого-то дверь не найдешь, а у другого их масса и по дому гуляют сквозняки. Один человек - как деревянная хижина, другой - каменный особняк. И я как дизайнер вношу свои предложения, чтобы улучшить жизненное пространство.
 
 А вот я сомневаюсь, что улучшила жизненное пространство М.И. Оправдались ли его ожидания на мой счет? Или больше на счет супруги? И прежде, чем отправить ему текст интервью, я сочинила сопроводительное письмо:
 «Уважаемый, М.И. Вы хорошо знаете О.Н. Она ответственный интеллигентный человек и грамотный специалист. Она пошла Вам и мне навстречу и сделала что могла. Она действительно не любит приводить конкретные примеры и называть имена, не желает раскрывать профессиональные секреты и рассказывать ситуации из личного опыта, она любит свое дело и занимается им так, как считает нужным. Мне не удалось выудить из нее ничего, что возбудило бы повышенный читательский интерес. Расписываюсь в собственной бессилии, но призываю оставить О.Н. в покое. С уважением, А.В.».
 Хотя, наверное, мне надо было ее разозлить, чтобы она на меня накричала. Как на барсеточника. Но вряд ли бы она выкрикнула при этом какое-нибудь известное имя. А ведь именно популярные персоны привлекают читателей. И уж М.И. это знает как никто другой. Что ж, уважаемый, я выполняла другую задачу - организовывала заочный диалог.
 
 2004 г.


Секс-символ одиночества
(статья об актрисе Шэрон Стоун 1997 года)

Ум и красота в женщине несовместимы — ехидничают мужчины, делая вид, что, если бы это случилось, они бы обрадовались. У каждого человека, конечно, свои критерии и того, и другого. Маша Распутина, например, как-то проворчала: «Видала я эту Шэрон Стоун без грима, ничего особенного». Кого-то же, наоборот, раздражает, что такая красотка воображает себя актрисой: блистать ей со своей внешностью на светских приемах, на обложках журналов, не более, - без претензий на талант. А она претендует. С 1980 года, когда началась ее кинокарьера. С 1958 года, когда началась ее жизнь.

Девочка родилась в городке Мидвилл, где живет 15 тысяч человек. Это сейчас, а сорок лет назад было и того меньше. Просто-таки поселок городского типа, но в Америке - с с двумя аптеками и кинотеатром, постоянным зрителем которого все детство была Шэрон Стоун. Девочка мечтала вырваться.
Это не сказка о Золушке. Это быль о золушках: отечественных ли, заграничных... Мы похожи, особенно мечтами. Но к мечте нужно еще кое-что, чтобы она осуществилась. Внутренняя энергия, например, о которой Шэрон Стоун говорит: «Я не могу выпить даже кофе, потому что тогда меня пришлось бы соскребать с потолка. Мне вообще противопоказано что-либо возбуждающее. Она огонь, но не мерцающий в сосуде, а клокочущий в жерле вулкана...
Она была вторым ребенком в многодетной семье. Отец - мастер-инструментальщик, мать скорее домохозяйка, хотя и подрабатывала в библиотеке. «Собственно говоря, я никогда не была ребенком, - вспоминает Шэрон. В десять месяцев почти бегала и могла говорить. Пяти лет поступила сразу во второй класс школы. Я очень тянулась к знаниям и не искала контактов со своими одноклассниками, была как бы инородным телом. Мне казалось, что на свет Божий я появилась сорокалетней».
Она задавала очень много серьезных вопросов, требовавших таких же ответов. Это мучило и раздражало взрослых, особенно отца, который до всего в жизни доходил сам, и интеллектуальная одаренность дочери явно превышала его умственное развитие. Отвечать на ее любознательность он предпочитал строгостью и наказаниями; то ставил надолго в угол, то порол - лишь бы отвязалась. Сейчас Шэрон говорит, что не в обиде на родителя, что такое обхождение пошло ей на пользу. Возможно, добавило дисциплинированности в характер.
А мать она обожала. Они были союзницами в секретных подшучиваниях над этим типом», как они называли между собой отца. Опять же ему она благодарна за уроки стрельбы из пистолета по пивным бутылкам, расставленным на пнях или подвешенным на деревьях. С пяти лет Шэрон держит в руках оружие. И сегодня в состоянии защитить свой дом от грабителей, маньяков и настырных журналистов. Это мастерство пригодилось ей на съемках вестерна «Быстрый и мертвый», где Шэрон Стоун в ковбойском наряде лихо скачет на лошади и так же, по-мужски, владеет оружием. Ее старший брат, снимавшийся вместе с ней, сказал: «Шэрон никогда ничего не боялась. Ее все время тянуло к приключениям, она просто искала опасности».
В десять лет она оказалась на волосок от гибели: катаясь на пони, не заметила веревку для сушки белья, — к счастью, ее сразу же выбросило из седла. Срочная операция на горле спасла ей жизнь. Но пятнадцатисантиметровый шрам до сих пор виден на шее, правда, она ero много лет маскировала и на фотографиях, и на экране. A недавно решительно заявила: хватит, мол, стыдиться, я такая, какая есть, шрамы, как и морщины, - это моя история, и я ею горжусь.
В 16 лет она вела автомобиль на огромной скорости по обледенелому шоссе. Машину развернуло, и Шэрон выбросило из салона. Она пролетела в нескольких сантиметрах от дерева. Потом было заболевание церебрально-спинным менингитом. А несколько лет назад она оказалась заложницей вооруженного бандита. В супермаркете, у кассы, ее схватил человек в лыжной маске и, угрожая пистолетом, закричал: «Кто-нибудь шевельнется, и я вышибу ей мозги!» Но он не рассчитал, с кем связался. Едва грабитель отвлекся на вошедшего покупателя, как она выскользнула из его рук, нырнула за полку с товарами, доползла до подсобки и позвонила в полицию. «Я не из тех, кто паникует. Куда боюсь себя. Один больше человек сказал, что у меня мозги напоминают неблагополучный квартал, где опасно гулять одному».
Жизнь будто испытывает ее на прочность. И шрамы на теле становятся тоже ступеньками на пути познания себя и мира. Она мудреет с каждым прожитым днем. Хотя уже в школе у нее был коэффициент интеллекта 154, как у Эйнштейна.
Во время съемок самого знаменитого фильма с ее участием — «Основной инстинкт режиссер Пол Верховен буквально приказывал Шэрон: «Отключи мозги». Она постоянно находится в процессе самоанализа.
Так было и в детстве, когда однажды она посмотрела на себя в зеркале и будто очнулась от безразличия: «Я была довольно непривлекательна высокого роста, худющая, с толстыми очками. Я сама смотрела на себя как на женщину». Хотя школьные товарищи считали ее «приятным бутончиком». Но Шэрон Стоун из тех, кто верит лишь своим глазам. Она осознала собственную внешность, как математическую задачу, особенно когда начала листать журналы мод: складываешь то-то и то-то - получаешь нечто третье. Это «нечто» превратилось в увлечение, потом в профессию, затем - смысл жизни. Она начала носить все яркое, красить волосы, становясь то черной, то рыжей. Эксперименты над собой - переодевания, примерки иных образов - сближали ее с той жизнью, которую она наблюдала на киноэкране.
Один из ее школьных поклонников говорил: «Шэрон постоянно была на диете. Хотя приносила с собой в школу жареные сосиски, сама их не ела, а продавала, чтобы пополнить личный бюджет». Она и теперь «бережлива, как белка», как сама о себе говорит. Научилась вести строгий учет своих финансов, никому не доверяя, потому что это ее будущее, и никому другому оно не дорого так, как ей. Она разумно тратит, разумно вкладывает и не любит излишеств. Шэрон дочь простоты. Она родилась на земле и не отрывается от нее, хотя и смущала в 15 лет своих ровесников «бредовыми идеями покорить Голливуд». Это для них был «бред, а она что задумала, то и натворила.
В сказке после полночного боя часов красавица превращается в Золушку, и, если в нее не успеет влюбиться принц, она так и останется девушкой, вспоминающей прекрасный бал за стиркой, уборкой, готовкой и иными хозяйственными мелочами. В кино правит возраст. После 40 лет звезда может потерять свою хрустальную удачу. На ее место уже очередь из молодых. И зависимость от мужчины, далеко не принца, конечно, решает многое, но не для сильной женщины Шэрон Стоун. Она сама себе и волшебная палочка, и принц.
«Успех нужно носить, как шляпу, которую можно снять», - говорит Шэрон. Тем более титул секс-символа. Она относится нему с большой иронией: мужчины, которые прежде даже не смотрели в ее сторону, вдруг все разом ее возжелали. Причем не влюбились, им главное хотя бы капля ее благосклонности, хоть взгляд один, и они домыслят остальное, придумают, расхвастаются, что были близки с ней. Видимо, в Америке отметиться рядом с секс-символом, вообще с любым символом подобно фотографии в обнимку со статуей Свободы.
Но Шэрон сама организовала себе такую ситуацию. Сразу после премьеры Фильма «Основной инстинкт» она поняла, что нужно публике, и в первом же интервью беззаботно и раскованно заявила, что обожает ходить без нижнего белья не только на экране, но и в жизни. Сцена в полицейском участке с ее разведенными в стороны ногами, - где, если очень постараться, то можно, конечно, что-то разглядеть, - стала знаменем ее кинокарьеры. Уловив, что от нее жаждут шока, она начала шокировать. При ее остроумии и смелости языка это нетрудно делать. Она наслаждается тем, что может говорить все, что приходит в голову, а окружающие только облизываются и вопят от восторга.
Хотя ей тяжело далась внезапная популярность, рухнувшая на нее в 1992 году. Фотографы выскакивали из каждого куста, в запертом доме она находила спрятанные магнитофоны, окна приходилось держать зашторенными, потому что с деревьев, с вертолетов, с облаков ее снимали, снимали, снимали, стараясь перещеголять друг друга в самом неожиданном, эффектном кадре.
Нервное напряжение было так сильно, что она не совладала с собой самостоятельно и обратилась к психоаналитику, который посоветовал ей обзавестись телохранителями и смириться с тем, что она уже не простая смертная, и прежней жизни не будет. Отныне она на вершине, где очень одиноко, зато у подножия - толпа. Но туда она больше не хочет.
До 1980 года Шэрон Стоун работала манекенщицей и фотомоделью, была «девушкой с обложки журналов», которые в детстве так любила изучать с целью самосовершенствования. Ее первой киноролью стал маленький бессловесный эпизод фильме знаменитого режиссера Вуди Аллена. Ему требовалась именно такая симпатичная блондинка, лицо которой тревожит, манит и запоминается. Она смотрела в окно поезда - и этот кадр оставался памяти героя на весь фильм. Из тысяч блондинок-претенденток судьба выбрала И Голливуд ее запомнил. Она снималась в эпизодах малопопулярных или даже вовсе AC BOB провальных фильмов. в телесериалах... Стандартная карьера большинства кинозвезд, особенно женщин.
Ее яркая внешность, умные, проницательные глаза будто пугали режиссеров. И они не давали Шэрон выделиться, задвигали ее на второй план, словно она могла подавить их картины собой, затмить создателей глубиной натуры и внешними данными. Впрочем, все это было на пользу. Она училась играть, разбиралась в себе, в атмосфере съемок, постигала интриги, дипломатию. А кинокамера, приноравливаясь к ней, все сильнее влюблялась в эту женщину, с каждым разом открывая в ней новые достоинства. Шэрон прекрасно ладит с объективом даже без косметики, с неухоженной головой, как в недавней картине «Последний танец», где она играет убийцу, приговоренную к смертной казни.
В последние годы она старается отойти от образа роковой блондинки, который налип на нее после «Вспомнить все», «Специалист», «Кровь и песок». Наигралась хищниц достаточно. Кроме того, в «Основном инстинкте» она достигла пика виртуозности в изображении опасной женщины. Превозмочь это нереально, разве что повторить.
Она завоевала на экране, пожалуй, всех сексуальных мужчин Голливуда: Майкла Дугласа, Арнольда Шварценеггера, Сильвестра Сталлоне, Ричарда Гира... Со всеми отметилась в любовных сценах. Но всякий раз умудрялась стать не просто неизбежным дополнением героя, а достойным партнером, заводилой отношений. Она не любительница интрижек, тем более с актерами. Журналисты даже не пытались повязать ее с тем или иным коллегой настолько явно это были чисто деловые контакты, за пределы съемочной площадки поцелуи и объятия не распространялись. Она сама рассказывает прессе о своих любовниках, понимая, что лучше быть организатором лобовой атаки, чем ожидать удара исподтишка: все равно прознают, да еще невесть что наплетут.
Мужчины ее боятся. Она бывает непреступно холодна, беспощадна, язвительна, всегда готова отразить любые нападки, никогда не теряет чувства собственного достоинства. Среди голливудского начальства в ходу прозвище «Мистер Шэрон Стоун». Она не против: чем дольше они будут бояться тем дольше она при деле. Но мужчины в ее жизни - отнюдь не список блистательных побед, скорее досадные неудачи, в которых она винит себя. Однажды Шэрон была замужем за режиссером - почти три года. Затем череда романов: с банкиром, певцом, сыном магната, кинопродюсером, французским бизнесменом, президентом кинокомпании. Многие из них предлагали ей руку и обручальное кольцо с бриллиантом. Но всякий раз она отсылала кольцо обратно, будто дала обет безбрачия. Нет, это не так. «Образ, созданный сексуальными фантазиями мужчин, который я символизирую, не только не похож на меня саму, но является абсолютной противоположностью. Мое естественное состояние - дома в пижаме, в очках, с книжкой в руках. Зрители же хотят видеть во мне звезду, которая ярче, чем просто жизнь: по их мнению, я должна, как туфли, менять великолепных самцов-жеребцов, блистать и очаровывать... Актриса Шэрон Стоун принадлежит всем, я над ней не властна. Моя сексуальная и бесстыжая героиня не имеет ничего общего со мной. Лично я - однолюбка и застенчива. Но в кино мне нравится изображать из себя совершенно другую...».
И именно «другую» хотят видеть в ней мужчины. Но с этой «другой» они и не могут ужиться. Ее слава подавляет ее спутников. Возлюбленный начинает тяготиться званием «мужчина Шэрон Стоун». Это бьет по самолюбию, делает раздражительным, вгоняет в депрессию, агрессию. И ей приходится снова освобождать место подле себя, снова мечтать о нежном, тонком, все понимающем, у которого «размер головного мозга превышает размер члена».
Поневоле подумаешь: горе женщины от ума. Она слишком много читает, чересчур много знает. И некоторые мужчины, пасуя перед ней, поступают, как когда-то отец: позорно сбегают в безопасность собственного неведения. То, чего так добиваешься, наконец приходит. И тогда начинаешь думать: а того ли ты желала? Может, счастье в другом? В том, чего не имеешь. Шэрон 39 лет. Она хочет семью: мужа, ребенка. Недавно у нее случился выкидыш. Только она решила оставить дитя, как судьба не позволила. Женщины, преуспевающие в карьере, обычно одиноки в личной жизни, несмотря на шум газетчиков о бурных романах. Это бравада, кратковременное заполнение пустоты.
Похоже, Шэрон Стоун на роду написано пересиливать любого, кто рядом. Ее натура не позволяет ей проигрывать, оказываться слабой. В одном из последних фильмов «Дьяволицы» она переиграла звезду французского кино Изабель Аджани. В связи с чем ей вручили высшую кинонаграду Франции - «Сезар». Да, она не получила «Оскара» в прошлом году за фильм «Казино», где блистательно сыграла проститутку, а потом жену героя Роберта де Ниро. Но была в номинации на лучшую женскую роль — и это тоже престижно. Она еще получит свой «Оскар». Да и без него не пропадет. На этот год она подписала четыре контракта, весьма разнообразные: мелодрама, триллер, боевик-комедия, психологическая драма. Два последних жанра ей очень близки по духу: она тянется к мудрым героиням или же к тем, кто умеет посмеяться над собой. Она все больше стремится к себе подобным и на экране. Воссоединяется с собственным естеством. Годы диктуют перемену амплуа симпатичной блондинки на амплуа личности. «Я не знаю, что буду делать даже через десять дней. Знаю лишь наверняка, что секс-символом пробуду еще недолго. Не тот возраст». Но она не приговорена только к кино. Шэрон Стоун написала книгу рассказов, пишет сценарии, неплохо рисует пейзажи, любит фотографировать. Ее внутренняя энергия при ней. Любопытны дальнейшие повороты судьбы этой женщины, которая держится на трех китах: ум, красота, талант.