Калмыцкий экзорцист Город теней

«Все имена и события вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны».


Глава I. Звонок из степи


Телефон зазвонил в то время, когда город уже спал. Тимофей Исаев вздрогнул, поднял голову от раскрытой книги и долго не мог понять, где находится. Комната была залита холодным светом монитора, за окном висел ноябрьский туман, впитавший в себя уличные фонари. На экране телефона мигало имя, будто из другого времени: «Бадмаев А.»
Он не видел этого имени лет десять.

— Тимофей... — голос был сиплым, будто застрял где-то между этим миром и тем. — Ты ещё жив старый черт?

— Пока да — Тимофей попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Арслан? Ты как сам? Сейчас в Москве? Ты же вроде давно сюда переехал.

— В Элисте сейчас – ответил Арслан Бадмаев. - Гостил у родственников. Слушай внимательно: тут беда. Женщина… сама вызвала. Не понимает, с чем связалась.

— С чем — связалась? — переспросил Тимофей, чувствуя, как холод пробегает по позвоночнику.

— С городом – ответил Арслан. - С Городом теней.

На несколько секунд повисла тишина. В этой тишине слышно было, как за окном завывает ветер, задевая стекло, словно кто-то ногтем проводил по поверхности. Тимофей сжал телефон так, что побелели пальцы.

— Опять ты об этом, — выдохнул он. — Прошло пятнадцать лет, Арслан. Всё давно кончилось.

— Нет – сказал убежденно Арслан. - Не кончилось. Ты же сам видел. Ты видел врата. Ты видел Хранителя Врат.

Где-то на заднем плане в телефоне послышались голоса, будто Арслан говорил не из дома, а стоял прямо посреди степи. Шорох ветра, лай собак, слабый треск огня.

- Ты где сейчас? – спросил Тимофей.

— Здесь, — ответил Арслан, — недалеко от села Троицкого я. Ты должен помнить это место.

- Что там случилось? – спросил Исаев.

- Женщина, зовут ее Сарна, провела обряд «очищения кармы предков» описание, которого нашла в интернете – ответил Бадмаев. - Она сделала это в сакральном месте — у древнего кургана в степи, рядом с озером, которое в народе зовут «Глаз степи». Мы там с тобой были. После ритуала её начали мучить кошмары, тени постоянно что-то шепчут ей на непонятном языке. В доме происходят странности: зеркала мутнеют, вода в ведре темнеет, появляются запахи гари и пепла. Теперь её дом кишит тенями. Люди болеют. Воздух — тяжёлый, будто кто-то давит на грудь. Братья Сарны нашли меня и попросили помочь.

- А мне, почему звонишь? – спросил Тимофей.

- Нужна твоя помощь – ответил Арслан. – Срочно приезжай в Калмыкию.

Тимофей молчал. Внутри всё сжалось. В памяти всплыло лицо парня с раскопок — того, кто тогда едва не вернулся. Запах глины и крови, ночной крик, и то, как земля шевельнулась под ногами.

— Арслан, я не при делах, — наконец сказал он. — Я больше не лезу в такие истории.

— Ты не понял, — прервал его Бадмаев. — Без тебя я не смогу. Там тебя зовут. Точнее зовут нас обоих.

— Как это? – спросил Исаев.

- После посещения дома Сарны я отправился посоветоваться к старой ведунье Бальджир – ответил Арслан. -  Ведунья сказала мне, что это проявился Страж Врат Города теней. Он сильно рассердился на женщину за то, что она открыла невольно врата Города теней и теперь насылает на нее и ее дом разные мороки. Духа этого надо успокоить и врата закрыть, и должен это сделать тот маг, что уже видел их. Маг должен отправиться в сакральное место после наступления темноты и там провести обряд очищения. Иначе граница между мирами останется открытой.

- Флаг тебе в руки – ответил раздраженно Тимофей. – Это же твой хлеб. Ты же теперь стал тибетским доктором и знаменитым экзорцистом. Так иди и закрывай границу между мирами сам. А у меня полно своих дел, пишу докторскую диссертацию. Каждый ходит со своим портфелем.

— Да, я всё это понимаю – сказал Бадмаев. – Но с тех пор, как открылись врата, я слышу твое имя. Его шепчут ночью. Тимофей, если мы не закроем разлом, он распространится. Нельзя этого допустить.
 
Арслан замолчал. Был слышен только ветер. Потом он промолвил:

— Как только ты доберешься до Калмыкии ночью мы с тобой вдвоем идём в сакральное место, у того самого кургана. Родственники женщины уже согласились помочь.

— С какой стати я должен всё бросить и ехать тебе помогать? – спросил с тоской в голосе Тимофей.

— Потому что мы с тобой уже были там – возразил Арслан. – И мы тогда выжили. И врата нами открытые мы тогда за собой закрыли. А сейчас они вновь открылись. И их нужно снова закрыть.

Телефон щёлкнул, и связь оборвалась.

Тимофей долго сидел неподвижно, слушая, как гулко бьётся сердце. Потом поднялся, подошёл к окну. За стеклом раскинулась московская ночь — чужая, городская, но в её глубине, среди отражений фонарей, ему вдруг почудилось: степь. Воплощение пустоты, без края. И по ней идёт кто-то — высокий, в плаще, несущий в руке светильник, похожий на человеческий череп. Тимофей моргнул — видение исчезло. Только стекло запотело, и на нём, будто изнутри, проступили кривые буквы:

- "Возвратись".

Он долго стоял у окна, не в силах отвести взгляд от стекла. Ночь за ним была густая, бездонная. В городе почти не слышно машин — только ветер, который-то набегал, то отступал, словно колебался, стоит ли напомнить о себе. Тимофей налил себе чай, но к нему не притронулся. На столе, среди бумаг, лежал старый блокнот с пожелтевшими страницами — единственная вещь, что осталась с тех студенческих раскопок. Он хранил его не ради воспоминаний, а как напоминание о том, чего нельзя трогать.

Он раскрыл блокнот. Между страниц выпала засохшая степная травинка — ломкая, хрупкая, словно пепел. И запахло пылью, жаром, солнцем и чем-то иным — древним, едва уловимым, как дыхание чужого сна. И тут на Тимофея волной нахлынули воспоминания. Это было пятнадцать лет назад. Тогда он был студентом археологического факультета. В Калмыкию приехал в составе институтской экспедиции на раскопки. Там он и познакомился с Арсланом Бадмаевым, который подрабатывал врачом в экспедиции. С веселым и общительным калмыком Тимофей быстро нашел общий язык. Они стали друзьями. Везде были вместе. Раскопки шли без особых происшествий долгое время. А потом Арслан познакомил Тимофея с местными девушками и те по секрету рассказали им о том, что за селом Ульдучул, на краю степи, стоит старый курган, где по ночам светятся огни. Никто не подходил близко. Говорили: «Там врата, что открываются не людям, а тем, кто давно ушёл».

Но молодость не знает страха. Друзья пошли к руководителю экспедиции и рассказали о таинственном кургане. Руководитель экспедиции — профессор Воронов — только рассмеялся:

- Байки для туристов! Местные девушки тут мастерицы сказки страшные рассказывать. Но ваша история всё равно меня сильно заинтриговала. Так что отправимся завтра раскапывать этот самый таинственный курган.

И они на следующий день начали раскапывать курган. Арслан так же с ними пошел на раскопки. Он захватил с собой пару сумок с какими-то явно медицинскими препаратами. День стоял душный, воздух дрожал над землёй. Солнце било прямо в глаза, песок лип к коже. Тимофей помнил, как лопата звякнула обо что-то твёрдое. Каменная плита. На ней — странный знак, вырезанный не ножом, а чем-то вроде когтя.

Тогда Арслан сказал вполголоса:

— Это не просто курган. Это печать. Лучше бы эту плиту не трогать.

Никто не послушал. Воронов настоял вскрыть плиту. Тимофей легко её поднял и отодвинул в сторону. И на него из-под земли дохнуло холодом, будто открыли дверь в подвал, где веками лежал лёд. И тишина вокруг изменилась — птицы исчезли, даже ветер замер. Из ямы тянулся запах сырости и гари, и в самом её дне, под слоем земли, что-то светилось — слабый, пульсирующий свет.

— Тим, посвети фонарём, — сказал Арслан.

Он наклонился, но фонарь моргнул и погас.

Тогда они услышали голоса. Не громкие голоса — шепот, как если бы кто-то стоял совсем рядом и говорил прямо в ухо. Непонятные слова, на языке, которого никто не знал. Один из студентов — парень по имени Егор — не выдержал и полез вниз, смеясь:

— Ну, посмотрим, кто там шепчется!

- Не лезь туда – крикнул Арслан Егору и попытался остановить его.

Но Егор оттолкнул Арслана и спрыгнул в яму. А мы все стояли неподвижно так, словно нас кто заколдовал. Егор махнул нам рукой и отправился вглубь прохода. Наступила тишина. Потом — крик. Короткий, будто его оборвали. Оцепенение нас оставило. Мы все бросились к яме. Но тут снова Арслан остановил нас. Он сказал:

- В яму полезем только мы вдвоем с Тимкой. Остальным туда входа нет.

После этих слов Арслан вытащил из сумки невероятно длинный металлический трос и обвязал им меня и себя. А затем бросил ребятам конец троса и попросил крепко его держать и не выпускать из рук. Когда Тимофей вдвоем с Арсланом спустились в яму, Егора уже там нигде не было видно. Только следы ног, уходящие в землю, словно кто-то провалился под неё.

Они стали медленно продвигаться по проходу. Гул в ушах у нас всё больше усиливался с каждым шагом. Шепот на непонятном языке становился нестерпимо резким. А потом неожиданно в одно мгновенье твердый глиняный пол вдруг неожиданно превратился в зыбучий песок. Они начали в этом песке тонуть. Тимофей хватался за всё, до чего мог дотянуться руками, чтобы остановить проваливание в песчаную бездну. И случайно ухватился за что-то твердое. Он понял, что это был Егор, и схватился мертвой хваткой за него. А в это время Арслан кричал, чтобы им помогли вылезти из ямы. Слава богу! Ребята их вытащили троих. И трос не подвел. Просто чудом они тогда остались живы.
   
Профессор после всего, что произошло с нами, приказал всё засыпать и покинуть место. Но Арслан возразил. Егора нельзя было пока перевозить. Ему нужна было срочная медицинская помощь и покой. Тогда Воронов приказал разбить лагерь у кургана. Бадмаев долго возился с Егором. Сделал ему несколько уколов. Испуганный профессор спросил Арслана, как дела у Егора. Тот ответил, что физически тот завтра будет снова здоров, как бык. Но вот всего остального доктор сказать ничего определенного не может.

- Жив остался и это уже не мало – сказал профессор. – Я уже в мыслях Егора похоронил. Если он погиб сегодня я бы этого не смог бы себе никогда простить.

- Арслан! Как ты догадался захватить с собой этот металлический трос? - спросил Тимофей. – Если бы не он мы бы все там, в этой песчаной бездонной могиле, погибли.

- Пока это секрет и это не мой секрет – ответил Арслан. – Возможно, когда-нибудь я тебе этот секрет раскрою.

- Хорошо, не хочешь – не говори – сказал Тима. – Главное мы живы. 
 
Со всеми этими событиями день прошел незаметно. Наступила ночь. Но ночью Тимофей не мог спать. Он вышел из палатки и увидел, как у кургана стоит Арслан. Тот стоял неподвижно, с закрытыми глазами, и шептал что-то себе под нос.

— Что ты делаешь? — спросил Тимофей.

Арслан открыл глаза. В них отражался не костёр, а огни — ровный ряд огней, уходящих вдаль, туда, где не было ничего.

— Они не ушли, — сказал он тихо. — Они ждут. А Хранитель Врат требует, чтобы мы закрыли проход. Иначе будет большая беда.

Тимофей хотел ответить, но вдруг понял, что земля под ногами дрожит. Сначала едва заметно, потом сильнее. В воздухе раздалось низкое, гулкое дыхание, как будто сама степь вздохнула.

— Что это?! — крикнул он.

— Врата, — прошептал Арслан.

А потом — тьма. Но в этой тьме Тимофей увидел неземной свет. Он шел из ямы. Перед взором на миг возникли открытые настежь ворота, и за ними седой старец в белых одеждах, который  стоял по колено в крови. Потом сознание Тимофея окончательно померкло, но тело продолжало жить своей жизнью. Только рано утром его и Арслана нашли ребята на краю кургана, с ожогами на руках. Всё вокруг было покрыто рваными следами на песке. Егор, который проснулся первым, рассказал, что увидел нас с Арсланом, когда мы с каким-то невероятным напряжением на лицах тащили плиту к яме. Больше он ничего не видел, потому что внезапно лишился сил и уснул прямо на полу возле входа в палатку. Так или иначе, плита красовалась на прежнем месте. Участники экспедиции взялись за лопаты, и вскоре курган принял свой прежний вид. Мы тогда дали себе клятву — никогда больше не возвращаться туда.

События эти не прошли бесследно. Егор после экспедиции в институт так и не вернулся. Как потом узнал Тимофей, бывший студент-археолог решил круто изменить свою жизнь. Подал документы в семинарию и по ее окончании стал священнослужителем. Профессор Воронов исчез через год из института, студенты шептались, что светило науки сошёл с ума. Арслан Бадмаев. Тот давно переехал жить из Элисты в Москву. После обучения Арслан стал врачом тибетской медицины. В Москве он открыл клинику по восточной медицине. Кроме того он известен в столице как экзорцист.

Тимофей закрыл блокнот. Руки дрожали. В груди стучало что-то, похожее на зов — старый, как сама степь. И вдруг ему показалось, что из-за стены донёсся шорох — будто кто-то проводил ладонью по штукатурке. Он поднял глаза. На потолке — тень. Она двигалась. А потом проступили кривые буквы:

"Возвратись".


Глава II. Возвращение


 Проснулся Тимофей в полумраке. За окном серела поздняя осень — хмурое московское утро, в котором даже птицы летали без звука. Тимофей почувствовал тяжесть в груди — как будто ночь продолжала дышать где-то внутри него. Сон не отпускал. В нём снова была степь, и кто-то звал его по имени — настойчиво, протяжно, как зовёт мать ребёнка, который давно заблудился. Ему снился степной ветер, уносящий песок в никуда, и неясные силуэты — будто тени пытались дотронуться до него. Просыпаясь, он не сразу понимал, где сон, а где явь. Тимофей сел на кровати, потер виски. Сердце билось неровно. Телефон мигал непрочитанным сообщением: - «Жду. Надо успеть до полнолуния». Подпись — Арслан.

Тимофей долго смотрел на экран, потом отложил телефон. Казалось, воздух в комнате стал плотнее, тяжелее. Он пошёл на кухню. В чайнике быстро закипела вода, и тут он увидел - на столе лежала старая фотография — трое ребят на фоне кургана. Тимофей, Арслан и Егор. Все молодые, загорелые, смеются. Но если смотреть дольше — смех будто исчезал, и в глазах молодых людей проступала тревога. Он перевернул фотографию. На обороте кто-то, кажется Егор, написал:
«Мы видели то, чего видеть нельзя».
***

Тимофей родился в Москве. Мать — всю жизнь проработала бухгалтером в одном из столичных вузов, отец — геофизик, работавший на археологических раскопках. Геофизические методы позволяют обнаружить скрытые под землей сооружения до проведения археологических раскопок. На летних каникулах отец часто брал с собой сына в экспедиции. Детство Тимы прошло в таких местах, где ветер по ночам шепчет как живой, а старики ещё помнят слова, которых нет в книгах.

Однажды летом отец привез сына в Калмыкию, там проводила раскопки их экспедиция. В Элисте они остановились в гостинице. В один из дней отец показал в номере сыну старинную фотографию. На ней был изображен одетый в европейский костюм крепкий мужчина средних лет азиатской внешности.

– Это твой предок, мой прадед калмыцкий князь Чемид, нашел его фотопортрет в местном архиве и попросил сделать для меня копию – сказал отец.

- Как это так? – удивился маленький Тимофей. – Мы же коренные москвичи!

-  Деда моего родители отправили учиться в Москву – ответил отец. - Там он сблизился с революционерами. После чего порвал с семьей. Женился на русской девушке. В гражданскую войну дед воевал за красных. Стал кадровым военным. В тридцатые годы был арестован. Перед большой войной его амнистировали. Часто и много дед рассказывал мне про войну, про бои и сражения. Но и словом он никогда не упоминал своего отца. Словно его никогда и на свете не было.

- А как ты о князе Чемиде тогда узнал? – спросил Тима.

- Хорошо, что я познакомился здесь в Элисте с местным светилом, известным краеведом, который всё про всех знает в Калмыкии – ответил мужчина. - Он-то мне подсказал, что отцом моего деда был князь Чемид. Я сразу же захотел больше узнать о нем. Но в архивах о моем прадеде практически отсутствуют информация. Я уж совсем потерял всякую надежду, но тут мне снова помог мой новый товарищ. Он подсказал, что может рассказать о князе Чемиде одна местная долгожительница, бабушка, Нара Бадмаевна.  Она считается «знающей» женщиной — не ведьмой, не шаманкой, а хранительницей песен и преданий. Ей далеко за девяносто лет.  Она живет в селе Троицком.  Завтра мы поедем к ней в гости.

- А зачем нам нужно узнавать что-то про твоего прадеда? – спросил Тимофей.

— Моя мать любила повторять – помирать собирайся, а жито сей – ответил сыну отец. – А еще она говорила, что у каждого рода есть страж. Но если человек забывает свои корни, страж уходит. И тогда тени приходят сами. В раннем детстве ты однажды заблудился в лесу рядом с дачей. Искали тебя сутки, а нашли под старым деревом, где, по словам стариков, «души детей играют». Ты не плакал, просто сказал матери: — Бабушка звала. Сказала, не бойся. Но бабушка умерла за год до того.

На следующий день отец и сын Исаевы отправились вместе с местным краеведом в село Троицкое на видавшем виды бобике. На месте, в дом к старухе первым зашел новый товарищ отца Тимофея. Он долго не выходил. Потом вышел и сказал водителю, что мальчика нужно отвезти в Элисту. Тимофей вскоре оказался в гостиничном номере. Отец вернулся под вечер. Тима стал расспрашивать его. Отец после долгих упрашиваний ответил, что узнал от старой женщины о том, что князь Чемид был страшным человеком. Руки его по локоть были в человеческой крови. Князь и его нукеры творили суд и расправу над беднотой в годы гражданской войны, без жалости уничтожая всех, кто был заподозрен в сочувствии к новой власти. Когда Чемид понял, что белая армия разбита он собрал свои сокровища, сундуки полные золотых монет и драгоценных камней и погрузил их на телегу. Как потемнело, он отправился в степь. С собой он взял крестьянскую семью. В степи крестьяне вырыли яму и в ней захоронили княжеские сокровища. После чего князь из пистолета стал их убивать одного за другим. Последними остались в живых молодая женщина и девочка, ее дочь. Женщина молила князя не убивать ребенка. Князь застрелил мать, а девочке выколол глаза. Ее потом нашли на перекрестке больших дорог. Этой девочкой и была Нара Бадмаевна. В конце долгого повествования отец признался:

— Нара сказала, что род наш отмечен кровью. И что однажды кто-то из потомков должен будет закрыть то, что открыл князь Чемид.

С тех пор Тимофей чувствовал — тень рода идёт за ним. После школы он в Москве, поступил на исторический факультет. Стал археологом — искателем прошлого, как отец. Но, копаясь в земле, он всё чаще ощущал, что ищет не артефакты, а что-то другое — невидимую нить, связывающую мир живых с теми, кто ушёл. Тогда, пятнадцать лет назад Тимофей сразу же записался в экспедицию в Калмыкию, как только узнал, что она запланирована. Это было для него словно возвращение в детство. Тогда всё и началось. Тень рода накрыла его.
***

Тут Тимофей словно очнулся от сна. Он встал и прошёлся по кухне, снова включил чайник, так как вода в нем уже успела остыть, и уставился в окно. Москва застывала в позднеосенней серости. Ветер крутил обрывки пакетов у подъезда, туман висел над двором. Всё привычное — но внутри что-то сдвинулось. Он понимал: если поедет — вернётся к тому, от чего когда-то с таким трудом ушёл. Но если не поедет — чувство незавершённости будет мучить до конца жизни. Он вспомнил Егора. Егор бы знал, что делать.

Эта мысль пришла внезапно, и через час Тимофей уже стоял у старой церкви в центре города. Он не помнил, как оказался там. Просто шел, куда глаза глядят, пока ноги сами не вывели на тихую улочку между старыми домами.

Храм был небольшой, со стенами, пожелтевшими от времени. Над куполом кружили вороны. Внутри пахло воском и ладаном. На стенах горели лампады, мягко колыхаясь от сквозняка. Людей почти не было. Тимофей поставил свечу, и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернулся — у аналоя стоял мужчина в чёрном подряснике. Узнал сразу, хотя прошло много лет. Он не надеялся, что встретит Егора, но тот словно ждал. Стоял у аналоя, глядя на иконы. За годы он почти не изменился — только лицо стало строже, глаза глубже. Егор. Тот самый, кто тогда на раскопках вытянул его из ямы, где началось всё. Теперь в его взгляде было что-то от усталого света — не тусклого, а ровного, выстраданного.

— Тимофей… — произнёс он негромко, как будто имя это самопроизвольно вырвалось из глубины памяти. — Не думал, что увижу тебя снова.

— Я и сам не думал, хоть и знал, где ты сейчас служишь — ответил Тимофей. — Но, кажется, прошлое решило напомнить о себе.

Они вышли во двор. Туман клубился между крестами старого кладбища, расположенного рядом с церковью.

— Арслан звонил, — сказал Тимофей, пытаясь говорить легко, но голос дрогнул. — Говорит, открылись врата. Просит помощи.

Егор молчал, глядя на серое небо. Потом произнёс тихо:

— Врата никогда не закрывались, Тимофей. Мы просто сделали вид, что закрыли их. Я это точно знаю.

— Ты ведь был там… — начал Тимофей. — Ты видел то же, что и я. Ты должен понимать, что врата нужно запереть. Я должен снова туда вернуться.

— Нет не так, я был там, в этой дьявольской ловушке дольше вас и видел там больше вас, и меня в это время не страховал стальной трос — возразил Егор – И потому я и ушёл из института. Там, в яме, я видел много ужасов и услышал голос. Он сказал, что всё, что человек открывает без понимания, обернётся против него. С тех пор я служу только Богу.

— Арслан просит помощи у меня — повторил Тимофей. – Дай мне совет. Ехать мне или нет к нему на помощь?

Егор молчал долго. Потом ответил:

— Степь помнит. Даже когда люди забывают. Мы тогда не всё закрыли. В этом есть наша вина. Но есть вещи, которым мы не можем противостоять. Поэтому отпусти все свои страхи и сомнения. И останься в Москве.

Он посмотрел вдаль, на невидимую Москву за серыми домами.

— Ты ведь не знаешь, главной причины, почему я ушёл из института тогда, — сказал он. — Потому что понял: есть сила, которую нельзя победить человеку. В этой яме я видел Город теней и почувствовал себя песчинкой по сравнению с теми мистическими силами, что правят им. Только верой можно противостоять власти тьмы. Молись и небесная рать защитников тебя услышит и защитит от зла.

— А если она не слышит? — спросил Тимофей. – Я везде вижу знаки, что меня зовут врата. Я все время слышу зов.
 
Егор перекрестился. А потом он посмотрел прямо в глаза:

— Ты хочешь снова туда идти, потому что боишься, что оно придёт за тобой само и заберет тебя силой. Но не всё, что зовёт, стоит слушать. Иногда зов — это ловушка. Дьявольский соблазн. Зло хочет заманить тебя в ловушку. Я буду за тебя молиться.

— Думаешь, это поможет? — с горечью усмехнулся Тимофей.

- Если ты не веришь в силу моих молитв, тогда ищи защиту от зла внутри – возразил Егор. - Но не иди туда, Тимофей. В этот раз степь заберёт.

Тимофей отвёл взгляд.

— Я не могу иначе. Я открыл врата тогда. И я должен их снова закрыть.

Они долго стояли в тишине. С колокольни ударил медный колокол, звук растёкся по утреннему воздуху, как волна. Ветер, налетевший со стороны алтаря, тронул его волосы.
На миг ему показалось, что он снова мальчик — стоит в высокой траве, а кто-то зовёт по имени издалека, из другой стороны неба.

Егор еще раз перекрестился. А затем сказал:

— Если всё же решишь ехать… возьми это.

Он достал из-под рясы маленький медный крест, потемневший от времени.

— Этот крест мне достался от моего деда. Он был при мне, когда нас вытянули из ямы. Тогда я понял, что живой только потому, что кто-то отвёл взгляд смерти. Думаю, что это был мой дед. Пусть наш крест и тебя убережёт.

Тимофей взял крест и сказал:

— Спасибо, Егор.

— Вернись, — тихо сказал тот. — Главное — вернись.

Тимофей взял крест, чувствуя странное тепло от металла.

— Спасибо тебе за все твои предостережения, — сказал он. — Но я должен поехать.

Егор закрыл глаза, будто от усталости. И потом произнес тихо:
 
— Тогда хотя бы вернись в церковь и помолись. Не за себя — за тех, кто останется здесь в Москве ждать твоего возвращения.

Друзья вернулись в здание и там, в тишине Тимофей повторял за Егором слова молитв.
***

Через три дня Тимофей стоял на взлётной полосе возле трапа самолета. А еще через несколько минут самолёт, летящий в Элисту, вырывался из серой московской влаги в чистое небо. Он сидел у окна и думал о матери — о том, как она в детстве рассказывала, что у каждого человека есть две тени: одна от солнца, другая от судьбы. Если идти туда, где солнца нет, остаётся только вторая.

Когда самолёт заскользил в небе над калмыцкой землёй, Тимофей почувствовал, как внутри всё будто откликнулось — он почувствовал, как его стало медленно наполнять дыхание степи, он почувствовал далёкий запах полыни, гул, похожий на голос крови. О своем решении приехать в Калмыкию он не стал извещать Арслана. Тимофей хотел оставить себе возможность вернуться. В Элисте его встретил ветер — сухой, терпкий, чужой и родной одновременно. Город сильно изменился за пятнадцать лет, но центральная площадь осталось прежней. Тимофей стоял на ней рядом с Пагодой семи дней и фонтаном «Три лотоса». Здесь они с Арсланом любили гулять с девушками пятнадцать лет назад. Там Тимофей посмотрел в ту сторону, где находится село Троицкое. Где-то там был курган. И Арслан. И то, что не закончилось. На телефон пришло короткое сообщение:

«Жду в Троицком на остановке. Сегодня ночью — переход».

Тимофей глубоко вдохнул и направился на остановку к автобусу, уходящему в село Троицкое.
Небо над ним было чистое, как память, и в нём, казалось, что-то наблюдало. Он уже знал: теперь пути назад больше нет.


Глава III. Возвращение в степь


Площадь в Элисте к вечеру почти опустела. Лишь редкие прохожие спешили мимо, кутаясь в куртки — степной ветер становился колючим. Тимофей вышел из гостиницы, где остановился, и на мгновение задержался посреди площади. За его спиной — белое здание правительства, впереди — улица Пушкина, по которой скользили жёлтые огни фар. Над городом уже стлалась густая осенняя дымка. Он шёл медленно, слушая шаги по плитке. Всё казалось странно знакомым. Элиста мало изменилась за пятнадцать лет — те же дома, тот же запах сухого воздуха с привкусом полыни и дыма. Только сам он стал другим.

На углу улицы Пушкина, метрах в ста пятидесяти от площади, стояла остановка. Небольшая — бетонный навес, скамейка, облупившаяся табличка: «Троицкое». Здесь останавливались маршрутки и городские автобусы. Тимофей глянул на часы — было без пятнадцати восемь. До отъезда оставалось минут десять. Он поставил рюкзак у ног и посмотрел на серое небо. Порыв ветра пронёс по дороге газетный листок, потом другой. Всё вокруг будто замерло.

— Тимофей Исаев?- раздался чей-то взволнованный голос.

Тимофей обернулся. Перед ним стоял мужчина лет сорока пяти, небритый, в куртке с оборванной молнией. Лицо смуглое, глаза живые, но беспокойные.

— Не узнаёшь? – спросил с радостным выражением на лице мужчина. - Василь. Молдаванин. Мы в селе Троицком виделись… пятнадцать лет назад. С экспедицией вы были. Ну, вспоминай скорее!

Тимофей поморщился. Имя всплыло мгновенно. Тогда, в ту памятную для него поездку в Калмыкию, этот человек крутился возле археологов — вроде помогал, носил воду, таскал ящики, но всегда говорил слишком много, интересовался тем, что его не касалось. Пытался подружиться со всеми участниками раскопок. Особенно этот странный человек досаждал своим вниманием руководителю экспедиции профессору Воронову. Пытался Василь подружиться и с Тимофеем. Но ему молдаванин неизвестно, что делающий в Калмыкии сразу, же пришелся не по душе. Что-то показалось фальшивым в этом человеке Тимофею. Любил рассуждать о душе и вечности, но в его взгляде всегда было что-то хищное, как у человека, привыкшего искать выгоду. Поэтому дружбы у них не получилось.

— Да, помню, — сухо ответил Тимофей. — Не ожидал встретить тебя здесь.

— А я вот как раз тебя узнал, — Василь улыбнулся широко, словно старому другу. — Думаю, не может быть, чтоб не судьба нам встретиться. В Москве ведь живешь? Я тоже там обосновался несколько лет назад. На стройке работал. Ну, вроде всё шло хорошо: деньги начал собирать для ипотеки. Стал подумывать о том, чтобы осесть на земле. Семью себе завести. А потом, понимаешь, ночью, примерно неделю назад — как будто зов. Реально зов! Будто кто-то издалека говорит: «Иди». Вот я и бросил всё и отправился сюда в Калмыкию. Постоянно мне звонят со стройки, просят вернуться, я ведь мастером там работал. И хорошо работал. Но я не хочу возвращаться. Я не просто так сюда сегодня приехал на автобусе. Я к важному человеку сюда приехал.

— К кому приехал? — спросил Тимофей настороженно.

— К Хасикову! — Василь выпрямился. — Хасиков Глава Республики Калмыкии! Он же боец, чемпион мира. Он должен меня понять и поддержать. Я ему письмо хочу передать с предложением: создать в Калмыкии русский Шаолинь! Монастырь, но не с ламами, а с мастерами боевых искусств. Чтобы дух и тело едины были. Я ж всю жизнь карате занимаюсь, у меня черный пояс. Думаю — объединить веру, бой и философию. И заметь, друг мой, в этом моем предложении не только восток! Это и возрождение Европы. И возрождение ее начнется в России! Великие философы Древней Греции, колыбели европейской цивилизации, были мастерами боевых искусств. Панкратион — вид единоборств, сочетающий ударную технику и борьбу, в котором древнегреческий философ Платон был олимпийским чемпионом. Фактически он был кикбоксером, как Хасиков. Я чувствую, что на этот раз у меня всё получится.

Он говорил быстро, почти захлёбываясь словами. В глазах плясал фанатичный огонь. Тимофей слушал, молча, чувствуя, как растёт раздражение.

— Василь, мне сейчас некогда, — наконец сказал он. — У меня дела.

— Да я понимаю, — не унимался тот. — Но ведь не случайно мы встретились! Ты тогда, помнишь, с тем калмыком был, Арслан вроде? Я потом слышал — сильный человек, чуть ли не колдун. В Москве клинику открыл. Ты к нему едешь?

— Нет, — коротко ответил Тимофей.

— Ну ладно, ладно, не хочешь — не говори, — Василь усмехнулся. — Только я с тобой поеду. В Троицком заночую, там у меня знакомые. Лама местный, Санжи его зовут. Хороший человек, светлый.

Маршрутка пришла без опоздания. Старенький «Газель» - микроавтобус остановился с коротким визгом тормозов. Водитель, коренастый калмык с грубыми чертами лица и тихим взглядом, выглянул из окна.

— Троицкое? — спросил он, будто проверяя не только пункт назначения, но и намерение пассажира.

— Да, — ответил Тимофей.

Он заплатил и сел у окна. Рюкзак с минимальным снаряжением — термос, фонарь, тёплая куртка, крест Егора — лежал на коленях. Василь — следом, словно тень. Сидели они рядом. Двигатель заурчал, колёса зашуршали по асфальту. Дорога вела через весь город, потом город кончился, и за окнами потянулась степь. Свет фар резал пространство перед машиной, выхватывая редкие кусты и дорожные знаки. Воздух за окном был густой, почти неподвижный.

— Степь зовёт, — вдруг сказал Василь. — Слышишь? Она же живая. Тут всё живое — даже ветер.

Тимофей отвернулся к окну, не отвечая на слова попутчика. Он знал это чувство — когда степь будто глядит на тебя, как живое существо. И всё же в словах Василя было что-то липкое, тревожное. За окнами виднелась степь. Тимофей смотрел в окно и вспоминал слова Егора:
«Степь помнит. Даже когда люди забывают».

С каждой минутой он чувствовал, как внутри становится тяжелее. Тишина, нарушаемая лишь рокотом мотора, звенела в ушах. Через двадцать минут в свете фар показались первые дома Троицкого.

— Конечная, — сказал водитель.

Тимофей вышел. За ним — Василь. Арслан — высокий, плечистый, с резкими чертами лица, немного поседевший, но всё тот, же стоял у обочины, прислонившись к тёмной машине. Сумерки ложились на землю ровным серым светом. Арслан был одет в длинное пальто, на лице, в котором смешались сила и усталость, было выражение тревожного ожидания. Он стоял погруженный в свои мысли и поэтому не сразу увидел друга.

— Здравствуй, Тима, — сказал он, не улыбаясь, когда увидел своего товарища, но в голосе слышалось тепло. — Я знал, что ты приедешь.

— Приехал, — отозвался тот.

Они обнялись коротко, как люди, слишком многое пережившие вместе. Тут раздался голос Василя:

- Ну, я же говорил, что ты, Тимофей едешь к Арслану. Меня, старого чекиста, так просто не проведешь.

— Ну, бывай, — сказал Тимофей Василю, стараясь говорить ровно. — Нам дальше. У нас свои дела.

— Рад был снова увидеть вас, занимайтесь своими делами, не стану вам мешать, а я в местный хурул, — ответил Василь. — Помолюсь, чайку попью. А может, и переночую. Там люди хорошие.

Прозвучали эти слова, как упрек. На лице его отразилась невысказанная обида. Потом Василь махнул рукой и пошёл в сторону освещённого здания с резными воротами — Троицкий хурул. Тимофей же с Арсланом направился на машине к окраине, туда, где за домами начиналась открытая степь. Свет фонаря осветил фигуру, стоявшую у калитки. Это был хозяин дома Эрдни, старший брат Сарны.

— Ты всё-таки привез своего московского друга, — сказал он, подходя к Арслану. — Значит, не зря я тебя позвал на помощь.

— Арслан знал, что я не смогу отказаться, — ответил Тимофей за своего друга.

Они обменялись рукопожатием.

— Пойдёмте в дом, у меня чай горячий, — сказал Эрдни. — Потом твой друг расскажет, что здесь творится.

Они вошли в дом. Внутри пахло травами и ладаном. На столе стояли три чашки, рядом — свёрток с картой и старый фонарь.

— Здесь что-то происходит, Тима, — сказал Арслан. — Ночами слышно, как что-то ходит по дому и во дворе. Хоть там никого нет. Люди видят огни над курганом. Женщина, про которую я писал, чуть не умерла. Этот дом, в котором мы сейчас находимся, будто выжгли изнутри. Всё рушится.

Он говорил спокойно, но глаза оставались насторожёнными. Тимофей сказал в ответ:

- Да воздух здесь невероятно тяжелый. Тяжело дышать. А сама Сарна, где сейчас?

- В Элисте в республиканской больнице – ответил Эрдни.

— И сегодня ты, Арслан, хочешь туда идти? — спросил Тимофей.

— Сегодня полнолуние – ответил Арслан. - Только сегодня можно закрыть то, что она открыла. Иначе потом уже никто не сможет. Эрдни на своей Ниве отвезет нас до места.

Тимофей кивнул. В глубине души он знал: выбора нет. Нужно идти и завершать то, что некогда завершить не удалось.
***

В это время Василь уже сидел в тёплой комнате в доме расположенном недалеко от хурула. Перед ним на столе стояла миска с мясным супом, отдельно стояла тарелка с дымящейся бараниной, конфеты, печенье и чай. Санжи лама, невысокий, спокойный, с морщинами у глаз, улыбался ему.

— Давненько тебя не видел, Василь, — сказал он. — Всё скитаешься? Как раз недавно о тебе вспоминал. Думал, что обязательно тебя попутным ветром сюда к нам занесет. И вот ты здесь!

— Так мог я сюда и не попасть к вам, так как жизнь у меня так складывалась в последние годы, что казалось, что скитаниям моим пришел конец — пожал плечами Василь. — Москва, работа, стройка. Всё было хорошо, пока не услышал зов. И всё! Снова я сорвался с места и отправился в путь.

Санжи улыбнулся чуть грустно и сказал:

— У каждого свой зов. Одних он ведёт к свету, других — к пустоте. Но ты друг мой не печалься. Поешь нашей баранины. Такой свежей и вкусной баранины ты никогда в Москве не отведаешь. А там видно будет. Вернемся сейчас в хурул, и там почитаю для тебя до утра молитвы, может, отпустит тебя твой зов, и ты спокойно отправишься обратно в Москву на свою стройку.

- Дай-то бог – сказал Василь.

После ужина Василь и лама вернулись в хурул. У дверей их встретил помощник ламы. Он сказал, что ламу просит принять их земляк. Он ненадолго приезжал в родные места из Москвы и хотел перед возвращением, чтобы ему лама молитвами открыл дорогу и установил защиту от черных и злых языков. Вслед за помощником вышел пожилой, но еще очень крепкий мужчина в тёмной куртке. Волосы коротко острижены, лицо широкое, с резкими чертами. На пальцах — следы старых татуировок.

— Санжи, брат, так это ты здесь стал ламой! — сказал он, хлопнув настоятеля храма по плечу. — Честное слово, я не знал. Как всё изменилось в этой жизни. Ну, вот я и вернулся, а тут всё теперь не так, как прежде.

— Хеча, — мягко сказал лама. — Ты всё такой же. Не думал я, что снова увижу тебя. Но я рад видеть тебя.

Они пожали руки. Василь поднял глаза.

— Василь, познакомься, — сказал Санжи. — Это Хеча, в нашем детстве это был самый авторитетный парень на селе.

 Хеча внимательно посмотрел на Василя, а потом спросил:

- А ты друг откуда?

- Я из Москвы сегодня на автобусе приехал – ответил тот.
 
— Мы уже почти земляки, — усмехнулся Хеча. – Ладно. Раз такое дело, то молитвы и обряды отменяются. Я приглашаю вас обоих в ресторан.

- Без меня – сказал лама тоном, не терпящим возражения.

Хеча посадил в свой накрученный джип Василя и отвез его в Элисту в ресторан в центре города. Здесь он спросил его:

— В Москве жил, говоришь? А сюда чего занесло?

Василь рассказал коротко: о своём «проекте» русского Шаолиня, о встрече с Тимофеем и о том, что тот направляется к Арслану. При слове «Арслан» Хеча нахмурился и спросил:

— Арслан… Бадмаев? Экзорцист этот? И с ним московский археолог?

— Ага, — подтвердил Василь. — Они вместе были в какой-то экспедиции. Пятнадцать лет назад.

Хеча присел ближе, лицо стало жёстким. Он произнес:

— Я знаю их. Отца и сына Исаевых я видел. И слышал, как бабушка — Нара Бадмаевна — про их род говорила. Тот князь Чемид, что ослепил её в детстве, когда закопал в степи свои сокровища — их предок. А теперь эти двое сюда вернулись. Значит, не просто так.

Он замолчал, потом добавил тихо, почти шёпотом:

— Они приехали за сокровищами. Всё сходится. Исаев знает место, но без экзорциста взять клад не сможет. Вовремя я вернулся.

Он повернулся к Василю:

— Поживи у меня пока. У моего брата дом на краю села. Утром поговорим.

Василь оживился:

— С радостью!
***

В доме тем временем то гас, то зажигался без всякой причины электрический свет. Они все втроем готовились к выходу. За окнами тьма сгущалась, и издалека тянулся глухой гул — то ли ветер в балке, то ли шаги чего-то, что уже ждало их. Тимофей накинул плащ. Втроем они сели в Ниву и поехали к кургану.

— Помни, — сказал Арслан другу тихо. — Сегодня степь смотрит. И если ты услышишь зов — не отвечай.

Они вышли из машины. Эрдни остался в машине. Луна поднималась над холмами. Дорога к кургану тянулась серебристой лентой в темноту.

А где-то в селе, в доме брата Хеча, Василь не мог уснуть. Он смотрел в окно — и видел, как над степью шевелится огонёк. Маленький, но живой. Он не знал, что это. Но внутри что-то шептало: «Беги отсюда».


Глава IV. Город теней


Ночь в степи начиналась незаметно. Сначала просто тускнели краски — серые холмы делались плоскими, звуки оседали где-то у земли. Потом небо вспыхивало тяжёлым сиянием луны, и над всем пространством ложился серебристый блеск. Казалось, сама степь замерла в ожидании. Взошедшая на небе невероятно большая и яркая луна подействовала на Хеча возбуждающе.

- Не упустить их, только не упустить – не переставая, шептали губы его.

Хеча бросился к младшему брату Нарану и приказал:

- Узнай срочно к кому в селе приехал московский шаман.

- Я и так знаю – ответил Наран. – Шаман приехал к Эрдни Горяеву, у него сестра заболела.

- Где они живут? – спросил Хеча.

- Их дом стоит прямо напротив дома, в котором жил твой друг Гриша – ответил брат.

- Сам Гриша, где сейчас? – спросил Хеча.

- В тюрьме, а дом пока пустует – ответил Наран.

- Я сейчас отправлюсь по своим делам, а мужика этого, что я определил на ночлег, до моего возвращения не отпускайте – приказал старший брат.
 
Выйдя из дома, Хеча сел в свой джип и отправился к дому Эрдни. Не доезжая до места, он оставил джип в переулке. А сам пешком направился к дому своего друга. Хеча сразу решил, что следить за москвичами ему будет удобней всего из него, так как ночью на улице было уже холодно. Дом стоял на окраине села, будто специально отвернувшись от дороги. Забор покосился, трава в огороде высохла до серого цвета, а окна были заколочены изнутри — как будто не чтобы защититься, а чтобы не выпустить. Воздух здесь был другим: вязким, неподвижным, будто стоял в доме уже сотни лет. Запах железа, сырости и… чего-то гнилого, как старая земля после дождя. Хеча посмотрел в окно и сразу же на душе у него отлегло. Птички еще не улетели. Он успел.

Когда Тимофей и Арслан вошли во двор, собаки соседей начали выть.

— Собаки чувствуют шулмусов, эти парни и есть настоящие нечистые духи, ибо хотят забрать себе оплаченные кровью моих предков и страданьями моей бабушки сокровища — сказал Хеча тихо. – Ничего, не уйдут они от меня. Все будет моим.
***

Тем временем московские гости и Эрдни сели в Ниву и отъехали от дома. Хеча пришлось быстро вернуться к своей машине и начать преследование. Асфальт быстро сменился гравием, потом — грунтовкой. Фары выхватывали из темноты перекошенные столбы, заброшенные фермы, редкие деревья, шевелящиеся на ветру. Хеча молчал. Внутри гудело чувство возвращения — как будто он преследовал не людей, у которых хотел отобрать сокровища, а словно возвращался к себе.

 Когда за последними домами Троицкого дорога свернула в сторону холмов, воздух изменился. Сухой, колкий ветер вдруг стих, а пространство вокруг, будто плотнее стало — даже свет фар казался вязким, словно светил сквозь воду. Хеча выключил фары. И продолжил преследование. Дорога казалась бесконечной. Но вот Нива впереди остановилась. Впереди, за полосой сухой травы, поднимался курган. На вершине — три перекошенных дерева, силуэт которых резался о небо, как старинный знак. Хеча остановил машину, вынул бинокль и стал наблюдать.
***

Тимофей, Арслан и Эрдни стояли у подножия кургана. Машину оставили внизу, выключив фары — свет казался здесь лишним, почти кощунственным. Ветер стих, но воздух дрожал, будто над ним прошёл ток. Арслан достал из сумки пучок полыни и старую лампаду. Пламя от фитиля качнулось, отбрасывая на лица мужчин неровные блики.

— Здесь, — сказал Арслан, глядя на вершину холма. — Здесь открылась трещина. Когда Сарна пришла сюда в тот день, она стояла прямо на этом месте. Что-то позвало её. Мы нашли следы — круг выжженной травы, и в центре чёрный камень. Он будто впитывает свет.

Тимофей поднял глаза. Луна стояла высоко, как вырезанный знак, холодный и безмолвный. Он чувствовал странное давление в висках, будто кто-то изнутри пытался проникнуть в сознание. Невольно он вспомнил слова Егора — о границе между мирами, о том, что иногда человек сам становится её частью.

— Я готов, — сказал он негромко. — Пойдем наверх.

После этих слов Арслан вытащил из сумки невероятно длинный металлический трос и обвязал им Тимофея и себя. А затем попросил Эрдни привязать его крепко к машине.

- Если мы начнем дергать трос, то включи мотор и попытайся медленно нас вытащить.


- Ты считаешь, что всё может снова повториться? – спросил Тимофей.

- Не должно, но лучше перестраховаться - Арслан вытащил из внутреннего кармана амулет — плоский диск из тёмного дерева, в центре которого был вырезан знак — круг с пересечённой линией, похожей на солнечный луч. — Это тебе, — сказал он. — Старуха Бальджин велела передать. Сказала, без этого не пойдёшь. У меня тоже есть такой амулет.

Тимофей взял амулет. Дерево было тёплым, будто хранило чужое дыхание. Арслан взошёл на курган первым. На груди — амулет, от которого исходило слабое, ровное сияние. Свет этот был не ярким, но живым — он будто отвечал дыханию ночи. Тимофей шёл позади, чувствуя, как земля под ногами дышит, будто внутри неё живёт кто-то огромный и спящий. Воздух изменился — стал плотнее, тяжелее. Даже звук шагов исчез. Казалось, степь замерла, вслушиваясь в них. Вдруг впереди мелькнуло что-то белое — туман, тонкий, как дым. Он стелился по земле, обвивая редкие кусты, будто ищет дорогу. В этом тумане слышалось дыхание. На вершине кургана, на земле лежал черный каменный круг — древний, разрушенный, но всё ещё хранящий форму. Внутри него земля была тёмной, будто обугленной.

Арслан встал в центр круга, поднял лампаду и заговорил на древнем калмыцком языке. Слова текли глухо, словно из-под земли. Эрдни стоял у машины, крестился и шептал молитву. Тимофей присел на камень, достал из рюкзака крест Егора — тот самый, что освятил священник в церкви перед дорогой. Крест казался тёплым, будто в нём действительно жила сила.

С каждой фразой Арслана воздух становился плотнее. Вдруг где-то вдалеке пронёсся звук — не ветер, не зверь. Это был гул, похожий на дыхание множества людей. На вершине холма вспыхнули слабые огни, будто кто-то несёт фонари издалека. Тимофей поднялся. Лицо Арслана побледнело.

— Они идут, — сказал он.

В тот же миг земля под ногами дрогнула. Воздух потемнел, и вокруг замерцали тени. Сначала они были едва различимы — просто сгустки темноты, но постепенно из них начали вырисовываться силуэты. Высокие, тонкие фигуры, словно сотканные из дыма. Лица — без черт, только провалы, из которых веяло холодом. «Город теней», — понял Тимофей. То, что Арслан называл порогом между живыми и мёртвыми.

— Не смотри им в глаза, — прошептал Арслан. — Они ищут взгляд, чтобы увести за собой.

Один из теней шагнул ближе, остановился напротив Тимофея. В глубине её безликого лица вспыхнуло нечто, похожее на отблеск воспоминания. И вдруг Тимофей услышал голос — тихий, родной, женский:

— Тимоша… внучек…

Он застыл. Это был голос бабушки. Мёртвой уже много лет. Сердце ударило в груди, как молот. А тень продолжила говорить:

- Тима, что же ты творишь! Уехал в степь, а отцу и матери не позвонил, не предупредил, хоть к чужому человеку нашел время съездить и с ним посоветоваться. Родители твои с ума сейчас от беспокойства сходят. А они ведь у тебя уже не молодые. Их пожалеть нужно.

- Бабуля родная – крикнул Тимофей. – Я обязательно им позвоню. Телефон просто у меня разрядился, а зарядить у меня времени не было.
 
Он хотел броситься к бабушке, обнять и прижать к груди. Но Арслан резко рванул его за плечо:

— Это не она! Не отвечай!

Тимофей опустил глаза, заставив себя отвернуться. Лампада в руках Арслана разгорелась ярче. Он поднял её, выкрикивая последние слова заклинания. Воздух взорвался ослепительным светом, и тени рассеялись, как дым.

Тишина. Только гул крови в ушах.

— Всё? — выдохнул Тимофей.

Арслан долго молчал, потом сказал:

— Почти. Мы закрыли проход, но след остался. Теперь важно, чтобы сюда никто не пришёл. Никогда.

Он погасил лампаду. Ветер снова зашевелил траву, словно ничего не было. Но Тимофей чувствовал — что-то осталось здесь, в темноте. Неуловимое присутствие, наблюдающее из-за холмов. Но тут туман рассеялся. Двое мужчин шли обратно к машине. Тишина была глухая, вязкая. Вдруг сзади послышался треск — будто кто-то ступил на сухую ветку. Тимофей обернулся. На склоне холма кто-то стоял — едва различимая фигура, неподвижная, чёрная. Ни лица, ни формы. Только присутствие.

— Видишь? — спросил он шёпотом.

— Да, — сказал Арслан. — Но не смотри. Она осталась на границе. Пусть стоит. Мы сделали, что могли. Сутки после закрытия прохода тени еще будут активны.

Они дошли до машины. Когда мотор загудел, Арслан вдруг сжал крест, висящий у зеркала.

— Тимофей, — сказал он. — Если завтра почувствуешь, что кто-то идёт за тобой — не оборачивайся. И не открывай окно ночью. Понимаешь?

Тимофей кивнул. На миг ему показалось, что из степи доносится шёпот — тысячи голосов, зовущих по имени. Но он лишь крепче сжал в руке крест Егора.
***

Всё это время, пока проводился обряд, Хеча наблюдал из укрытия за Арсланом и Тимофеем. Из-за внезапно появившегося тумана он не мог рассмотреть то, что происходило на вершине кургана. И поэтому страшно нервничал. Немного успокоился он после того, как увидел, что спустились московские гости с кургана налегке, без сумок полных сокровищами. Хеча дождался, когда Арслан и его друзья покинули местность возле древнего кургана, после чего отправился вслед за ними в село. Радость распирало грудь его. Он теперь знал, где зарыл свои богатства князь Чемид. Осталось только суметь их забрать себе.

Вернувшись в  дом брата на окраине Троицкого, Хеча разбудил Василя. Попросил накрыть им стол, сам сел за него и налил себе и Василю по рюмке водки. Старая лампа освещала деревянный стол, стены, обклеенные выцветшими обоями, и иконы вперемешку с буддийскими изображениями. В углу — большой холодильник, накрытый сверху тканью. В воздухе — гул, как будто кто-то тихо напевал без слов. За окном степь чернела сплошным морем. Василь, прежде чем сесть за стол помолился на иконы.

- Друг мой – сказал Хеча, буквально прожигая насквозь молдаванина взглядом. – Ты понял, наверное, что я человек опытный и осторожный. Послушал я твои рассказы о себе. И скажу прямо - что-то в них не так.

- И что же не так? – спросил спокойно Василь.

- Ребята молодые, простые каменщики, и те хорошо в Москве на стройке получают, и одеваются прилично – сказал калмык. - А ты мастером работал. А одет, как бродяга. Подозрительно.

- Это ты, верно, подметил – не стал возражать молдаванин. -  Денег мне на одежду приличную вполне хватало. Но я их не тратил. Копил на дом себе. Я не одевался, хоть и был раньше модником. Жил в вагончике прямо на стройплощадке. Курил дешевые сигареты. Экономил на еде. Тебе этого не понять.

- Да всё я прекрасно понимаю – возразил Хеча. –  Но хочу сказать, что ты зря столько времени мучился. Ты как был травой, что несет ветер, так ею и останешься. Это твоя судьба. Быть перекати-полем.

- Наверное, ты прав – признал Василь. – Столько я страдал, а теперь всё пошло прахом.   

- Конечно, я прав – сказал калмык. – Я всё про тебя знаю, потому что я такой же, как ты. Я ничем тебя не лучше. Сквозь мои руки прошли горы денег. Я несколько раз был сказочно богат. Но каждый раз я оставался, ни с чем, да еще и мне приходилось брать на себя чужую вину перед законом и меня сажали в тюрьму.
 
- Это родовое проклятие – сказал молдаванин. – Мой дед Стефан был знаменит на всю округу. Людей лечил. Скотину смотрел. Он учил меня общению с силами света и тьмы. Много я от него узнал о силе земных и небесных духов. Я должен был принять от деда его дар. И вот в августе 1986 года по путевке меня родители отправили в пионерский лагерь. 31 августа я вернулся в свое село. А ночью было страшное землетрясение.  Дом моего деда провалился под землю. Так я не смог получить дар. С тех пор и мучаюсь. 
 
— Ну что, Василь, — сказал Хеча, — ты человек не бедный духовно, вижу, понимаешь в силах, которые под землёй живут. Так вот, — он наклонился, — у нас тут сокровище есть. Старое. Князь Чемид, калмыцкий местный владыка, ещё в гражданскую войну спрятал.

Василь слушал, не мигая. В глазах его блеснул интерес.

— И ты думаешь, это то, что ищут Арслан и Исаев?

— Я не думаю, я знаю, — ответил Хеча. — Они открыли путь — теперь мы заберём то, что они нашли. Ты, видно, не простой человек. Тебе место рядом со мной. Вместе заберем себе клад. Скажи, ты не боишься мёртвых?

- Почему спрашиваешь? – спросил Василь.

- Клад зарыт на месте древнего святилища, где по местным поверьям мертвецы имеют выход в наш мир – ответил калмык.

— Только — Василь помолчал, глотнул водки. — Зачем нам клад, если мы знаем, что золото нам счастья не принесет.

Хеча рассмеялся глухо, почти беззвучно.

— А дело не в золоте. Вместе с ним князь закопал чудодейственную статуэтку богини Кали.

- Богини всеразрушающего и уничтожающего времени! – воскликнул Василь. – Ничто и никто не может противостоять её силе.

-  Но время защищает владельца статуэтки – сказал Хеча.   



Глава V. Тишина над степью


Как только участники обряда вернулись в дом Горяевых, Тимофей сразу же поставил телефон на зарядку и, несмотря на поздний час, позвонил отцу. Тот словно ожидал этого, ответил на вызов сразу:

- Привет дорогой. Как там Калмыкия поживает?

- Как ты узнал, что я здесь? – удивленно спросил Тимофей.

- Егор позвонил мне, мой номер он узнал у наших общих знакомых, и по секрету рассказал, что ты поехал в Калмыкию и что у тебя всё нормально -  ответил отец.

- Почему по секрету? – спросил сын.

После недолгого молчания старший Исаев ответил:

- Егор уклончиво объяснил, что ты хотел сохранить в тайне эту свою поездку по каким-то своим личным причинам.

Поговорив с родителями, и успокоив свою совесть, Тимофей принял душ, а потом лег на кровать и мгновенно уснул. Во сне он снова оказался на вершине кургана. Вокруг него клубился густой туман. В этом тумане слышалось дыхание. Вдруг туман исчез. Темнота окружила Тимофея. Ни звёзд, ни луны — только едва различимое серебро над горизонтом, как след угасающего костра. Ветер стих. В каменном круге загорелся зеленый, похожий на глаза хищника, огонек. Тимофей стоял рядом, глядя в темноту. Ему казалось, что за пределами круга земля шевелится. Тени — не от ветра, не от луны. Они двигались, как будто кто-то ходил вдалеке.

— Кто здесь? — спросил он.

Потом Тимофей опустился на колени, шепча слова — не молитву, не заклинание, а что-то древнее, ритмичное, похожее на пульс земли. Воздух начал вибрировать, и из глубины степи донёсся низкий гул, похожий на далёкий рёв. Свет в центре круга стал меняться. Из зеленого в белый цвет, потом чёрный. Земля под ногами подрагивала, будто под ними открывалось пустое пространство. И тогда он увидел.

За пределами света — степь исчезла. Там был город. Не из камня и не из света, а из теней. Бесконечные улицы, как жилы под прозрачной кожей мира. Башни, что дышали тьмой. И между ними — люди, или то, что от них осталось. Они стояли неподвижно, обращённые лицами к кургану. Один из них отделился от толпы и пошёл вперёд. Лицо — без черт. Только гладкая поверхность, на которой проступали вспышки света, как воспоминания. Голос зазвучал прямо в голове:

— Ты ошибся. Тебе следовало оставить дверь открытой.

Тимофей сжал в руке крест Егора.

— Нет, — сказал он тихо. — Я пришёл, чтобы закрыть её.

— Ты не можешь закрыть то, что часть тебя – гремел голос в голове. – Город теней это твой город. Ты не правильно всё понял.

Холод охватил грудь, дыхание сбилось. Казалось, его сердце замедляется, совпадая с гулом под землёй. Тимофей крикнул что-то, но слова утонули в реве ветра — ветер возник внезапно, мощный, режущий, как лезвие. Земля дрогнула. Из центра круга поднялся столб света, в котором мелькали лица — живые и мёртвые. Тимофей стоял, едва удерживая равновесие. Ветер бил в лицо, в ушах звенело, и вдруг — тишина. Абсолютная. Всё остановилось. Перед ним стоял Хранитель. Его облик изменился — теперь он был похож на человека, но черты постоянно текли, как отражение в воде.

— Егор был прав, врата ты тогда плохо закрыл — сказал он. — Древнее зло проникло в светлый мир. Нет тебе за это прощения.

— Я не ищу прощения – ответил Тимофей. - Я хочу лишь закрыть дверь между мирами. Положить конец злу.

Тень протянула руку.

— Тогда запомни: конец зла для тебя — это только новая открытая дверь, дверь за которой будет еще одна новая дверь. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты не закроешь дверь в самом себе и не оплатишь долг твоего рода.

Тут Тимофей, продолжая сжимать в руке крест Егора, стал читать про себя молитву, прося отца небесного защитить его.  Свет взорвался — беззвучно, как удар внутри головы. Тимофей упал на колени. Всё исчезло: город, степь, небо. Потом — темнота. Потом – свет.
  ***

Утро после обряда выдалось удивительно ясным — таким, каким бывает только после долгой бури. Воздух стал прозрачным до звона, трава блестела серебром, и даже старый колодец у дома Горяевых перестал стонать от ветра. Сквозь оконные рамы входил мягкий свет, и в этом свете впервые за много дней не было тревоги. Воздух стал другим — будто степь вдохнула полной грудью и замерла, слушая себя. Дом Горяевых снова наполнился звуками жизни: потрескивало полено в печи, пахло молоком и хлебом, из окна лился ровный свет.

Когда Тимофей вышел из дома, он увидел молодую женщину, она сидела на крыльце, кутаясь в шерстяной платок. Лицо её было бледное, но глаза — живые. Она молчала, глядя, как солнце вылезает из-за холмов. Эрдни, стоя рядом, сжимал в руках чашку с чаем, не веря в чудо, которое случилось на его глазах. Рядом с ним стоял Арслан.

- Это моя сестра, Сарна – сказал Эрдни. – Ночью в больнице она проснулась и почувствовала себя совершенно здоровой. Собрала вещи и на такси добралась до дома. Спасибо вам за то, что вы для нас сделали. Я видел ночью, как свет шёл с холма. Словно степь сама за вас молилась.

— Не за нас, степь молится — ответил Арслан. — За неё, — он кивнул на Сарну. — И за всех, кто здесь живёт.

- Я рад знакомству – сказал Тимофей молодой женщине.

- Я тоже очень рада нашему знакомству – сказала Сарна.

— Вчера ночью я думал, мы её потеряем, — сказал Эрдни, оборачиваясь к Арслану.

Тот лишь кивнул.

— Потеряли бы, если бы пошли туда не мы, — тихо ответил он. — Теперь всё успокоилось. На время. Пока вы снова тут чего-нибудь не начудите.

- Какие у вас, друзья мои, планы? – спросил брат вернувшейся в дом женщины, которому явно не понравилось настроение Арслана.

- Мы поедем в Элисту, вернемся ближе к вечеру – ответил Арслан.

Друзья быстро собрались в дорогу. Арслан выкатил из двора свой дорогой автомобиль. Затем он положил в багажник остатки снадобий и амулеты, что не пригодились. До Элисты они долго ехали молча. Дорога тянулась узкой серой лентой. За окнами — холмы, степь, редкие деревья, и даль, в которой таял горизонт.

— Всё-таки получилось, — произнёс, наконец, Арслан, не отрывая взгляда от дороги. — Я думал, что придётся повторять обряд, но, похоже, степь нас отпустила.

Тимофей не ответил. Он просто кивнул, глядя в окно. Но потом сказал:

— Похоже, что врата мы закрыли. Тут я с тобой должен согласиться. Только странное дело – мне во сне сегодня явился страж врат и ругал за то, что мы закрыли проход. А ведь женщину за это же самое он чуть не убил.

- Не думай об этом сегодня, это всё мороки – ответил Арслан. – Это след.

 - Как думаешь, — спросил Тимофей, наконец, — что это было? Они… живы?

— Это не совсем живые люди, — сказал Арслан. — И не мёртвые. Город теней — как зеркало. Он показывает не самих духов, а то, что человек боится увидеть в себе.

— Тогда… почему бабушка? – спросил Тимофей.

Арслан молчал пару минут, а потом сказал:

— Потому что ты всё ещё ищешь ее прощения. Связь у тебя с ней сильная духовная.

В Элисте Арслан познакомил Исаева со своими родственниками. Потом друзья посетили центральный хурул. В течение дня им несколько раз как бы случайно попадался навстречу Василь. Он удивленно разводил в сторону руки при очередной встрече, мол, как тесен мир. Ближе к вечеру друзья приехали в Троицкое. Тимофей подарил букет цветов Сарне. После недолгого общения не смотря на просьбы остаться на ночь, Арслан настоял на том, чтобы им вернуться в Элисту. Но утром они обещали вновь посетить дом Горяевых. В Элисте Тимофей заночевал в гостинице. А Арслан у родственников.   

Когда на следующий день друзья приехали к Горяевым, Сарна сидела у окна, кутаясь в старый шерстяной платок. Лицо её было бледным, но уже не прозрачным, как раньше. Глаза — живые, глубокие, тёплые. На подоконнике стояла миска с чаем из полыни и меда. Рядом — цветы, подаренные Тимофеем вчера. Он стоял в дверях, молча, словно боясь нарушить хрупкий покой.

— Как ты? — наконец спросил.

— Тише, — улыбнулась она. — Всё стало тихо. Только ветер сегодня какой-то добрый.

Он подошёл ближе, сел на табурет у окна. Несколько секунд они молчали. За домом стучала в ведро каплями талая вода. Тимофей смотрел на её руки — сухие, крепкие, но лёгкие. В этих руках не было ни колдовства, ни слабости. Только жизнь. Он вдруг понял, как сильно устал за эти дни — не телом, а душой. И в тот миг, когда Сарна посмотрела на него и просто сказала:

— Спасибо, Тимофей. — Всё, что он чувствовал, как будто стало простым и ясным. Не страх, не жалость — а желание остаться рядом с этой женщиной.

Арслан в это время собирал вещи во дворе. Проверял багажник своей машины. Солнце уже поднялось.

— Уезжаем в Москву, — сказал он, когда Тимофей вышел из дома. — Она поправилась. Можно ехать спокойно.

Тимофей кивнул.

— Я попрощаюсь.

Он вернулся к Сарне. Она стояла у калитки, опершись рукой о столб. На лице играла тень улыбки, а волосы колыхались под ветром.

— Спасибо тебе, — повторила она. — Ты не просто помог… ты вернул дом к жизни.

Он хотел ответить, но слова не шли. Только тихо взял её ладонь — неуверенно, почти робко.
Пальцы Сарны дрогнули, но не отстранились. Они стояли так несколько секунд — под солнцем, над степью, где всё казалось неподвижным.

Потом она отняла руку, улыбнулась чуть грустно:
— В степи ничего не бывает просто так. Если ветер привёл — он ещё вернёт.
***

Машина шла по пустому шоссе, степь лежала по обе стороны, будто море без горизонта.
Тимофей смотрел в окно, и всё вокруг — запах полыни, свет, редкие птицы — казалось пронизанным ею, Сарной. Он не знал, увидит ли её снова, но впервые за долгое время почувствовал — где-то глубоко в груди появилось то, что греет, даже когда рядом ночь.

Арслан вёл молча. Только один раз спросил:

— Ты о ней думаешь?

— О ней, — честно ответил Тимофей.

Арслан усмехнулся краем губ.

— Значит, степь тебя приняла. Она редко отпускает тех, кто услышал её сердце.
***

Арслан остановил машину у заправки на окраине. Пока он заливал бензин, Тимофей вышел размяться. Воздух здесь был пыльным, но тёплым, и ветер нес с собой знакомый запах полыни. Он вдруг почувствовал на себе взгляд. На противоположной стороне дороги стоял старый джип. Внутри — двое мужчин. Один курил, другой сидел неподвижно, будто прислушивался. Когда Тимофей посмотрел прямо, тот, что курил, отвернулся, и джип медленно отъехал в сторону.

Тимофей вернулся к машине.

— Кажется, за нами кто-то следит.

Арслан коротко взглянул в зеркало.

— Может быть. Любопытные в степи всегда найдутся. Но не думай о них. Пусть смотрят — скоро мы будем далеко.

Но, когда они тронулись, джип действительно двинулся следом. Он держался на расстоянии до самой таблички “Республика Калмыкия / Волгоградская область”, а потом исчез в пыльном мареве.
***

На следующий день, когда солнце находилось в зените, Хеча и Василь вернулись на то место, где недавно всё произошло. Курган выглядел спокойно — но под ним чувствовалось напряжение, будто земля хранила дыхание. Хеча первым ступил на вершину.

— Здесь. Они открыли путь, а мы продолжим.

Василь молчал. Его лицо осунулось, глаза блестели. Он чувствовал не интерес — скорее страх, замешанный с жадностью.

— Осторожно, — сказал он. — Я не уверен, что стоит тревожить это место днём.

— Днём духи спят, — ответил Хеча. — Самое время работать.

Они принесли инструменты и стали копать. Земля была плотная, серо-чёрная. Каждый удар лопаты отзывался в груди, будто что-то там, под ними, слышало и ждало. Через пару часов показалась плита. Сначала кусок, потом целая поверхность — гладкая, как стекло.

— Нашли, — выдохнул Хеча. — Теперь узнаем, что под ней.

Василь достал лом, поддел край. Плита сдвинулась, из-под неё повеяло холодом, будто из подземной пещеры. Он наклонился, посветил фонариком.

— Там пустота. Словно… вход.

Он сделал шаг, земля под ногами дрогнула. Песок зашевелился, как живая ткань, потянул его вниз.

— Помоги! — крикнул он.

Хеча схватил трос, рванул изо всех сил. Василь уже почти исчезал в воронке, но его удалось вытащить. Они упали на землю, задыхаясь.

— Там... — выдавил Василь. — Там что-то движется.

Хеча молчал. Он знал — это не конец.

Вечером, вернувшись в село, они нашли дом Нарана в смятении. Брат Хеча сидел у окна, лицо белое как мел.
— Мать увидела, будто огонь над степью, — сказал он. — Собаки выли, все иконы утром перевернуты.

Хеча вздохнул, налил себе водки.

— Завтра вернёмся. Надо закончить.

Он выпил, поставил стакан. За окном налетевший ветер тихо застонал в трубе.
Василь обернулся к нему, и в его взгляде мелькнул страх. Ветер шёл со стороны кургана.
Он нёс с собой сухой запах выжженной земли и шёпот, в котором уже угадывались шаги из Города теней.
***

А в сотнях километров к северу, в машине, мчащейся по ночной Москве, Тимофей ещё раз достал из кармана её засохший цветок. Он держал его в ладони и чувствовал, как внутри растёт тихое, но прочное тепло. Он не знал, что скоро это тепло станет единственным светом, когда степь снова позовёт его — уже не шёпотом, а голосом.


Глава VI. Зов крови


Москва встречала Тимофея дождём. Редкий, тихий, он струился по стеклу автомобиля, как по старой киноленте, смывая дорожную пыль и калмыцкое солнце. Город жил своей привычной жизнью — спешил, шумел, бежал мимо. Когда автомобиль остановился у дома Тимофея, два друга поднялись в квартиру, выпили по чашке кофе. Тимофей обнял Арслана на прощание, не находя слов. И только когда дверь за ним закрылась, он ощутил, что остался не просто один — а будто отрезанный от большого, важного, едва осознанного единения с миром.

В своей квартире он долго  стоял у окна и ловил себя на том, что всё, что он видел, кажется ему чужим. Слишком прямые линии домов, слишком ровные дороги. После степи всё здесь казалось ненастоящим. После калмыцких ветров и сухого дыхания степи город казался ватным, будто укутанным в серое марево. Машины гудели глухо, люди двигались как в полусне. Но в этой тишине было что-то иное — тяжёлое, недоброе.

Телефон лежал на подоконнике — молчаливый, холодный. Он несколько раз хотел набрать номер Сарны, но так и не решился позвонить. Иногда ему казалось, что если он услышит её голос, всё опять изменится. И он не будет иметь права остаться здесь, в этом городе, где воздух стал тесен.
 Он лёг, не раздеваясь, и быстро провалился в сон. Во сне он снова видел степь. Луна — низкая, огромная, почти касающаяся земли. Курган. И фигура женщины — то ли Сарны, то ли кого-то другого. Она стояла у края холма и звала его по имени. Голос был тихий, но в нём было что-то неотвратимое.
***

На другом краю земли, в степи, утро начиналось так, будто ночь не спешила уступать место свету. Воздух был неподвижен, как перед грозой. Туман висел низко, серым полотном скрывая холмы и редкие деревья. Воздух стоял неподвижный, как перед грозой. В нём чувствовалась усталость, словно сама земля ещё не решила — проснуться или снова уснуть. День по всем приметам должен быть ясный, солнечный, но в воздухе чувствовалась усталость — как после долгого дождя, которого не было. Всё вокруг выглядело привычно, но в этом привычном что-то не совпадало: тени домов ложились чуть длиннее, чем должны были; птицы садились на провода, но не пели; в глазах людей мелькала едва заметная растерянность.

Хеча не спал всю ночь. Он сидел на крыльце дома брата, курил одну за другой сигареты и глядел в сторону холмов, где скрывался курган. В глазах его была не злоба и не страх — что-то иное, похожее на жажду, на зов. Он чувствовал, что клад ждёт его, зовёт, будто живой. Василь вышел к нему, одетый в старую рабочую куртку. Под глазами легли тени.

— Где все? — спросил он.

- Они уехали на ферму к родственникам – ответил Хеча.

- Ты что не спал? – спросил Василь.

— Нет, — ответил Хеча, не отводя взгляда. — Земля шепчет. Слышишь?

Василь прислушался. Где-то далеко, почти неразличимо, будто действительно шёл шёпот — низкий, гулкий, как дыхание под землёй.

— Может, ветер? — сказал он, но сам не поверил в это.

Хеча медленно встал.

— Сегодня закончим. Мы уже близко.

- Сегодня мы к кургану не пойдем – сказал Василь.

- Почему это? – спросил Хеча.

Василь положил ладонь на лоб, закрыл глаза. А затем жестом показал Хеча, чтобы тот вошел в дом.

— В доме трое, — сказал он негромко внутри помещения. — Один старый, один молодой, и один... без лица.

Хеча перекрестился по-своему — двумя пальцами, потом повернулся к молдаванину:

— Ты тоже чувствуешь?

Василь не ответил. Он чувствовал. Холод поднимался от пола, тянулся по ногам, будто из земли кто-то медленно вытягивал нити тепла. Шепот усиливался — теперь уже различимы были слова:

- “…верни… врата…”

Василь вдруг поднял голову.

— Они... здесь, — сказал он чужим голосом, глухим, как будто говорил не он, а кто-то сквозь него. — Степь ждёт.

Хеча вздрогнул, отпрянул на шаг.

— Кто здесь? — спросил он.

Полупрозрачная фигура, появившаяся в центре комнаты, медленно повернула голову к нему. Глаза — пустые, чёрные, как выжженные.

— Хранитель врат. — Губы двигались медленно, с усилием. — Город теней открылся. Не входите. Не для вас светится дорога.

Потом тело призрака содрогнулось, будто что-то вырвалось наружу, и оно пеплом упало на пол. В комнате запахло костром. Пепел начал двигаться — словно кто-то проходил по нему невидимыми шагами. На стене, прямо над кроватью, проступил след — отпечаток руки, черной, как уголь.

Василь резко поднял голову и воскликнул:

— Хеча! Я вижу его.

Хеча оглянулся. Из тени, в самом углу комнаты, вышло нечто. Сначала просто сгусток тьмы, но потом из него проявился силуэт: высокий, худой, с длинными руками, которые касались пола. Лицо — будто маска из золы, без глаз, только глубокие впадины. Воздух в комнате сжался. В ушах зазвенело. Василь застонал.

— Не вмешивайтесь, — произнёс голос. Он звучал сразу отовсюду, из стен, из пола, из самого дыхания. — Долг ещё не уплачен.

Василь упал на колени и стал читать молитву. Тень дрогнула, отступила, будто ослеплённая. На миг всё стихло. Только звук, как треск льда. Потом Хранитель исчез. Осталась лишь чёрная вмятина на стене — как след удара, но без дыма и пепла.

— Он не ушёл, — сказал Хеча.

— Нет, — ответил Василь. — Он ждёт нас там. У кургана.

Они вышли из дома. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, окрашивая степь в розово-красный цвет. Ветер шёл с востока. Он пах гарью. Вдали, над степью, поднялся чёрный столб — не дым, не туча, а что-то медленно вращающееся, как воронка.

— Ты прав, сегодня мы к кургану не пойдем, а может быть, мы вообще туда не вернемся - сказал уверенно Хеча. — Дурная наша карма снова сыграла с нами плохую шутку. Черт с этим кладом. Соберем вещи и вернемся в Москву. Ты на стройку, а я к своим делам. Брату оставлю денег, пусть пригласит ламу и тот очистит дом. Степь пусть живёт без нас.

Василь посмотрел на горизонт. И горестно покачав головой, сказал:

— Кажется, что сбежать нам отсюда так просто не удастся, страж сокровищ уже проснулся. Степь нас не отпустит.

— Глупости, — сказал Хеча, но уверенности в голосе уже не было.

Через час Хеча и Василь уже заехали на заправку на окраине Элисты. Густой туман тем временем опустился на землю. Залив полный бак бензина они по волгоградской трассе направились на север. Дорога петляла, туман сгущался. И вдруг прямо из него навстречу им вылетел на бешеной скорости старенький автомобиль «Москвич-412». Хеча дёрнул руль — чудом избежал лобового столкновения. Джип съехал в кювет. «Москвич» остановился у обочины, из него вышел пожилой, пьяный мужчина — русский, седой, с весёлым лицом. Он подошёл, что-то бормоча с улыбкой, будто всё происходящее было шуткой. Его явно насмешило то, что произошло. Хеча же дрожал крупной дрожью. Ему было не до смеха. Сердце колотилось так, что болели рёбра. Когда дыхание выровнялось, он снова вывел машину на трассу и, не глядя на Василя, сказал:

— Ты был прав. Степь нас не отпускает. Если будем упрямиться — в следующий раз из тумана выскочит не старик на «Москвиче», а самосвал. Поехали обратно.

Хеча развернул машину. За спиной оставался туман, похожий на дыхание самого Города теней. А степь — казалось, смотрела им вслед.
***

Утром Тимофей узнал, что Арслан в аэропорту, и он летит в Бурятию. Там у местного бизнесмена возникли проблемы, и ему требовалась помощь экзорциста. Тимофей почувствовал себя одиноко. Он взял телефон и позвонил Сарне. Она обрадовалась звонку и призналась, что очень сильно сама хотела позвонить Тимофею, но стеснялась это сделать. Но она уже выздоровела и может теперь звонить ему каждый день, её голос звучал мягко, с теплом, и рядом с ним Тима на минуту забыл тот холод, что остался в степи. Но стоило повесить трубку — ощущение возвратилось. Он отправился в институт и работал там до вечера, будто не хотел возвращаться домой. А вечером Тима почувствовал, что в квартире стало что-то меняться.

Сначала — еле уловимо: лампа начинала колебаться без ветра, на стенах проступали едва видимые тени, которых не должно было быть. А ночью появились сны. Он просыпался три раза с ощущением, что за окном кто-то стоит. Но когда подходил к окну, видел лишь отражение собственного лица.

На четвёртый раз он проснулся от того, что часы на стене остановились. Комната была тёмная, но он сразу понял: он не один. Где-то у двери, в глубине комнаты, стояла тень. Не человеческая тень — высокая, словно сотканная из дыма. Она не двигалась, только казалось, что смотрит.

Он включил свет — тень исчезла. Но на полу остался след — лёгкий, как отпечаток ладони в пыли. Он не стал спать дальше. Он поставил крест у изголовья кровати и зажёг свечу. В комнате стало светлее, но не теплее. За окном снова начинал идти дождь. Тут он увидел фигуру у двери. Она стояла неподвижно, тонкая, с опущенной головой. И он узнал запах — тот самый, из детства: тёплое молоко, крахмал, старый ладан.

— Бабушка?.. — прошептал он.

Фигура медленно подняла лицо. Оно было словно нарисовано дымом, но глаза — настоящие, живые, полные печали.

— Тима, — сказала она тихо. — Не бойся меня. Не живая, не мертвая я тебе зла не сделаю. Иди завтра к Егору. Он поможет.

Он вскрикнул, и свет настольной лампы вспыхнул от прикосновения. Никого. Только холод. В его отражении на стекле вдруг показалось движение — будто кто-то прошёл по коридору.
Он подошёл ближе. И в тусклом отражении окна увидел силуэт — женский, знакомый. Сарна.
Она смотрела на него, и губы её двигались, хотя звука не было. Тимофей приложил ладонь к стеклу. И в тот миг почувствовал — холод. Настоящий, степной. Ветер ударил в окно, пламя свечи качнулось, и свет вдруг исчез. Тьма наполнила комнату.

Из неё донёсся шёпот. Не зловещий — печальный, протяжный, как зов. Тимофей сжал крест, чувствуя, как по коже пробегает дрожь. Он понял — Город теней снова нашёл его. Тимофей набрал номер Арслана. Но он был вне связи.

На рассвете Тимофей собрался и пошёл туда, где давно не был — в храм, где служил Егор.
***

Воздух возле храма был другой — прохладный, тихий, будто внутри время текло иначе.
Егор узнал его сразу, подошёл, обнял. Он словно постарел за несколько дней — лицо осунулось, глаза потемнели, но когда улыбнулся, Тима почувствовал знакомое спокойствие. Он сказал:
 
— Тимофей… Я знал, что ты придёшь.

Исаев рассказал о поездке в Калмыкию. О том, что им с Арсланом удалось снова закрыть врата Города теней.

— Ну что, — сказал Егор печально. — Раз ты ко мне пришел, значит, ты снова их увидел?

Тимофей кивнул и сказал:

 — Увидел. Они приходили. Этой ночью. Сначала бабушка. Потом дед. А затем тетка моя любимая Настасья Петровна проведала меня с того света.

Егор тяжело сел на лавку и сказал: — Я знал, что это случится.

— Откуда? – спросил Тима.

— Потому что видел умерших родственников своих сам – ответил Егор, он говорил тихо, почти шепотом. — Там, пятнадцать лет назад, когда я остался в проходе дольше вас, я увидел всех своих мёртвых. Они стояли в тумане, звали меня по имени. Сначала я думал — наваждение. Но потом понял: то, что мы открыли, не просто трещина в земле. Это трещина в родовой памяти. В крови.

Тимофей слушал, чувствуя, как холод поднимается от ног. Он вскочил с места и спросил:

— Но почему сейчас? Почему они пришли снова? Мы же закрыли врата!

— Потому что что-то изменилось, — ответил Егор. — Проход не закрыт — он жив. Его кто-то снова тронул.

Он замолчал, глядя на крест, висевший у Тимофея на груди, и спросил:

— Ты всё ещё носишь его?

— Да – ответил Тима. - Хотел вернуть тебе.

— Не нужно, — сказал Егор. — Теперь это твоё. Крест не только защита. Это знак того, кто стоит на границе.

Тимофей хотел что-то сказать, но в этот миг из-за стены, где проходила улица, раздался глухой звук — будто кто-то сильно ударил по камню. Голуби взметнулись вверх.

Егор поднялся и на прощание сказал:

— Сегодня ночью не спи. Молись. Если услышишь стук в окно — не подходи. Ни в коем случае. Они будут звать голосами родных.

— Но зачем им я? – спросил Исаев.

— Потому что ты видел их мир. А теперь он видит тебя.
***

Ночью всё повторилось. Без четверти три. Тот же тусклый свет. Та же тень у двери. Только теперь их было трое.

— Тимоша, — сказала тетушка Настасья, её голос был таким настоящим, что сердце сжалось. — Холодно нам там. Позови нас.

Тимофей прижался спиной к стене. Слёзы текли по лицу, но губы дрожали — он не смел, произнести, ни слова. Фигуры стояли, молча, и вдруг одна из них подняла руку, указывая на крест у его груди. Крест засветился. Свет прорезал тьму, и всё исчезло. Тимофей опустился на пол. Тишина. Только биение сердца. Но в глубине сознания он услышал голос Егора:
- «Если они пришли — значит, степь зовет нас».
***

На следующее утро он поехал в храм. Егор сразу понял и сказал:

— Нам пора ехать в Калмыкию. Всё начинается там.

Тимофей кивнул. В душе уже не было страха. Только ощущение зова крови и любви.


Глава VII. Дорога в степь


Утро в Москве было серым, вязким. Тимофей вышел из подъезда с чувством, будто покидает не просто город, а целый слой жизни. Рядом шёл Егор — теперь не просто друг, а спутник, знающий тайну, которую Тимофей ещё не осознал до конца.

— Я рассказал настоятелю обо всем, — сказал Егор, пока они шли к серебристому внедорожнику. — Он сказал мне, что чаще всего не Господь посылает человеку испытания, а только даёт силу пройти через него. Ты получил крест — теперь ты связан не только с церковью, а с самим светом. Но свет — тоже испытание. А еще он сказал - не оставить друга в беде это благое дело. И этой благостью я должен поделиться с ним. Поэтому он для поездки дал мне свою машину. Вдруг придется ездить по бездорожью в степи. 

Тимофей не ответил. В глубине его памяти всё ещё звучали голоса мёртвых, тихие, ласковые, но тянущие в темноту. Каждый шаг отдавался эхом — словно в глубине земли кто-то повторял его движение. Тимофей сидел рядом и смотрел на дорогу, но мысли его всё возвращались к тому одному образу — к бабушке у окна, к её тихому призыву: «Иди к Егору». Он не знал, как долго ещё можно было откладывать возвращение. И поэтому они решили, не медля сразу же отправиться в путь. Хотя Арслан продолжал всё время находиться вне связи.
***

Дорога на юг тянулась серой лентой под низким небом. Машина шла без спешки — так, словно сама дорога хотела, чтобы люди в салоне успели подумать, прежде чем снова пересечь границу миров. За окном мелькали поля, кусты, редкие хутора; чем дальше, тем реже — и тем тоньше становилось пространство между небом и землёй. Егор ехал за рулём, молча; пальцы его, сжатые на руле, ритмично перебирали чётки.

— Сколько времени прошло с той ночи? — наконец произнёс Тимофей для начала разговора.

— Пятнадцать лет и несколько бессонных ночей, — ответил Егор. — Время в таких местах течёт иначе. Не по цифрам, а по шёпоту.

Тишина в машине была глубокая и не пустая; она была наполнена ожиданием. Ожиданием ответов, которых, возможно, не будет, иным слоем реальности, который нужно было пересечь.

— Ты не думал, — продолжил он, — что мы похоже на людей, что идут в музей, где ещё не до конца убраны экспонаты? Возвращаемся смотреть на то, что сделали когда-то. Но музей может ожить.

Тимофей улыбнулся устало и сказал:

— Мы возвращаемся к тому месту, где я впервые почувствовал себя настоящим археологом, похожим на моего отца, пережившего много больших приключений. И теперь это моё «большое приключение» пришло за мной. Всё справедливо.

Егор кивнул и снова мрачнел:

— Ты видишь их те события не так как я. Для меня они были знаком, предупреждением. Для тебя — связью с семьей, с родом, с профессией. Но и то, и другое требует одного и того же — слушать и отвечать.

Дорога на юг тянулась длинной лентой сквозь серые облака и холодный ноябрь. Москва осталась позади — в зеркале заднего вида превращаясь в мираж, в дым, в призрачный город, где шум заменил дыхание. Машина Егора шла, молча, будто сама знала путь. Тимофей сидел рядом, глядя на мокрый асфальт. Иногда Егор останавливался — просто стоял у обочины и слушал.

— Чувствуешь? — говорил он тихо. — Здесь воздух уже другой.

— Просто степной ветер, — отвечал Тимофей.

— Нет – возразил Егор. - Это дыхание. Земля здесь дышит иначе.

Чем дальше они ехали, тем заметнее становилось это странное ощущение. Дорога словно звенела под колёсами, будто где-то внизу, под асфальтом, шли иные пути — не людские, а древние. И чем ближе они подходили к границам Калмыкии, тем ощутимее было присутствие — не людей, а чего-то большего.

К вечеру они остановились в маленьком мотеле на трассе. Егор разжёг свечу, поставил крест у окна и долго молился. Наутро они снова были в пути. Серый рассвет стлался по земле, как дым. Егор всё молчал, только иногда перекрещивался, когда вдалеке появлялись курганы.

— Видишь эти холмы? — спросил он, указывая на один из них. — Здесь когда-то стоял храм, ещё до христианства, до всего. Люди приносили сюда жертвы — не ради богов, а чтобы услышать голос земли. Мы, люди, всегда ищем голос — в себе, в небе, в других. Но редко слушаем.

Тимофей слушал друга, но чувствовал, что слова будто проходят сквозь него. В голове стояло только одно — образ его бабушки, стоявшей у окна. Он снова видел её глаза, полные печали, и снова слышал тихий голос: «иди к Егору». Голос этот обладал силой. Он не знал, откуда эта сила, но с каждой милей чувствовал — она зовёт его обратно, в степь, туда, где всё началось.

Когда они добрались до Элисты, солнце уже клонилось к закату. Город встретил их непривычной тишиной: улицы пусты, ветер гонит редкие листья по асфальту, собака залаяла где-то за домом — и всё. Егор повёл их прямо к храму. Там их ждал отец Михаил — невысокий, с мягкими глазами человек. Он встретил Егора, как брата: обнял, перекрестил.

— Знал, что вернёшься, — сказал он. — Земля снова тревожится.

В маленькой церковной комнате пахло воском и сухими травами. Батюшка слушал, не перебивая. Когда Тимофей рассказал о тенях, о бабушке, о сне, тот долго молчал.

— Это не только духовная рана, — сказал он, наконец. — Это родовая трещина. Сила крови бывает не меньше силы веры. Если кто-то из рода нарушил клятву, совершил святотатство, иную подлость сделал, отзвуки могут идти по поколениям.

Егор кивнул и сказал:

— Мы думали о том же. Нам нужно как можно больше узнать о древнем кургане возле Троицкого.

 - Вам нужно поговорить с ламой Санжи и с Бальджир — она знает многое из старых путей – сказал отец Михаил. – Я им позвоню и попрошу вам помочь.

Друзья сели в машину и скоро дорога привела их к окраинам Элисты. Город встретил их низким, пряным ветром полыни. Здесь, где степь уже делала своё, городской шум тонул; они остановились лишь на минуту у въезда, чтобы вдохнуть воздух, который пах не только травой, но и древностью. Ветер вытягивал длинные тени на земле. Чем ближе к Троицкому, тем сильнее ощущалось, что пространство вокруг становится плотнее: звуки — тусклее, запахи — глубже. Когда машина свернула к хурулу, Егор остановил мотор и некоторое время просто молча, сидел.

— Ты готов? — спросил он тихо.

— Не знаю, — признался Тимофей. — Но не пойти я не могу.

Они вошли в хурул через резные ворота. Внутри было прохладно — запах ладана смешивался с травами. Санжи лама встретил их у алтаря. Лицо его было спокойным, и в нём не было показной торжественности: только простая, древняя доброта.

— Долго вы шли, Михаил звонил и просил вам помочь — сказал он, словно ободряя гостей. — Он сказал, что сама земля просит об этом, буквально кричит.

— Нам нужна поддержка, — ответил Егор. — И понимание. Мы не хотим битвы. Мы идём, чтобы услышать и, если получится, закрыть то, что было разорвано.

Санжи покачал головой:

— Закрывают не силой. Закрывают именем. И не любым — тем, что знает род.

Из угла храма тихо поднялась Бальджир. Она всегда появлялась так, будто была частью тени самого хурула: небольшая, с плетёной косой, глаза — синие, как сухое озеро. В её взгляде было что-то ещё: не только знание трав и обрядов, но память о людях, чьи имена забыли. Её слова были просты, и в них прозвучал твёрдый, почти материальный голос:

— Мы дадим вам воду, полынь и соль. Это пища для того, кто будет идти между мирами. Но знайте: идти в этот путь — значит соглашаться нести груз за ваших предков.

Тимофей, молча, принимал её взгляд, ощущая, как что-то внутри него переминается: страх дробится на маленькие, острые камни, которые можно собрать и сложить в почётную стопку — не для того, чтобы прятать, а чтобы нести.

— Я смогу? — прошептал он.

— Смогут те, — ответила Бальджир, — кто не боится держать свое имя и давать имя другим. Ты женат? У тебя дети есть?

- Нет – ответил Тима.

- Но Арслан смог – возразил Егор.

- У него жена и трое детей – ответила женщина.

- У меня есть женщина, которая мне нравится – признался внезапно Тимофей.

- Сделай сначала что-то для продления своего рода, предложи той женщине руку и сердце, получи  согласие на брак, скажи ей, что хочешь иметь с ней детей и возвращайся сюда – сказала Бальджир. – Тогда род за тебя и твое потомство будет сражаться, иначе же лишь одна твоя бабушка встанет за тебя. 
 
Санжи лама провёл их к маленькому молельному двору при хуруле. Там, под открытым небом, тихо горел огонь. Лама вылил немного воды из кувшина в чашу и передал Тимофею.

— Пусть это будет твоё питьё перед дорогой, — сказал он. — Пусть земля услышит, что ты пришёл с миром.

Тимофей почувствовал тяжесть и лёгкость одновременно, когда коснулся губ холодной воды. Было ощущение, что с каждым глотком его родственная нить опускается глубже, в почву. Вечер медленно опускался на степь; луна поднималась, почти полная. В этом светлом покое, вокруг огня, разговоры стали тише, приобрели другой тон — философский, сосредоточенный.

— Что такое память рода? — спросил Тимофей внезапно. — Это просто даты и имена? Или что-то более живое?

Егор задумался, а потом сказал:

— Для меня память — это не археология имен. Это способ, которым один человек становится ответственным за другого человека. Это как передача чаши: передаёшь не посудину, а обязательство. Если это обязательство рвут — мир отвечает. Иногда громче, иногда шёпотом.

Бальджир добавила сухим голосом:

— Род — не линия на карте. Это нить, подобная нити Ариадны, что соединяет живых и тех, кто ушёл. Если нить порвана, человек не может найти своей дороги в жизни.

Слова повисли в воздухе. Слишком много смысла было в них, чтобы бросаться ответами. Каждый из троих слышал своё.

— А любовь? — тихо спросил Тимофей. — Где её место в этой нити?

Санжи смотрел в огонь и, не отводя взгляда, сказал:

— Любовь — как ветер в степи: мягкая и тёплая, но может быть и стихией. Она связывает, но может и заковать. Если любовь не имеет границ — она становится якорем и тянет не только того, кто любит, но и тех, кто связан с ним.

Егор стоял чуть поодаль, смотрел на горизонт.

— Всё возвращается, — сказал он, будто себе. — Вера, любовь, страх, кровь. Мы думаем, что время движется вперёд, но оно просто кружит над землёй, как ветер над курганом.

Ночь над степью была прозрачной; звёзды казались на один шаг ближе. Егор и Тимофей вышли из хурула и тут же Тима набрал номер Сарны. Она почти сразу же ответила:

- Как я рада слышать твой голос. Ты где?

- Я в вашем храме – ответил Тима.

- А почему не у нас? – сказала радостно. - Мы всегда рады видеть тебя у себя в доме.

- Я со своим другом Егором скоро буду у вас – сказал Исаев.

В доме Горяевых царила тишина, и эта тишина уже не была мёртвой — в ней чувствовалась жизнь. Сарна сидела у окна, глядя на свет, играющий на стекле. Лицо её стало живее — в нём появилась краска, дыхание стало ровным. Болезнь, словно чужая тень, ушла. Тимофей стоял в дверях, не решаясь подойти ближе.

— Как ты? — спросил он, наконец.

— Хорошо, — улыбнулась она. — Всё стихло. Как будто в степи кто-то выключил страшный звук.

Он сел рядом. Несколько мгновений они молчали. Потом Сарна тихо добавила:

— Спасибо тебе. Ты меня спас.

Он посмотрел на неё, и в груди что-то дрогнуло — не жалость, не благодарность. Что-то другое, простое, как свет.

— Главное, что всё позади, — ответил он.
Она чуть опустила глаза и сказала:

— Нет, не всё. Иногда то, что спасает, остаётся в нас. Ты… останешься в моей памяти. Хорошо, что мне посчастливилось снова тебя увидеть.

Он не ответил. Только посмотрел на неё — и понял, что в этом мгновении тишины, в запахе степи и в её глазах есть всё, чего он когда-то искал. Тимофей молчал, мысли его уходили в глубину — он готовился. Наконец, он решился.

- Мы вернулись сюда потому, что врата Города теней кто-то вновь открыл - сказал Тимофей. - Но сейчас с нами нет Арслана. Мы должны справиться без него. Бальджир сегодня нам объяснила, что закрыть врата я смогу, если перед богом и своим родом я буду женат и захочу завести себе детей. У меня нет никого на этом свете, кроме тебя, Сарна, кого бы я хотел взять себе в жены и с кем хотел бы завести детей. Выходи за меня замуж.

- Мне нужно хоть с братом посоветоваться – сказала немного ошеломленная женщина.

Тимофей и Сарна вышли во двор. Но там никого не было. На стуле на крыльце лежал лист бумаги. Сарна взяла его и прочитала вслух:

- Мы отправились в притоны Элисты. До утра нас не ждите. Егор и Эрдни.

Затем Сарна подошла к Тимофею и нежно его поцеловала и прошептала:

- Я согласна стать вашей женой. 

И где-то в глубине их душ степь улыбнулась — едва заметно, как мать, глядящая на детей, наконец вернувшихся домой.