О пчёлах, мёде и людях

               
   Санька трудится на пасеке у дальнего родственника не первый сезон и уже совсем обнаглел: в жару ходит голышом среди ульев - в китайских тапочках и трусах. Да, ещё на голове линялая панамка. За это время повадки пчёл он изучил, и не боится массированного нападения. Ну, укусит одна-две - так на здоровье! Один раз оплошал, штук двадцать цапнуло: ничего, пережил, сердце сильно стучало, но выдержало.
   Пасечник, Степан Иваныч, мужик не плохой... Много рассказывает о своей жизни… Бодрый, крепкий, как бочонок с мёдом - ему под восемьдесят. Ходит солидно, не спеша. Раньше Санька с ним почти не встречался. А сейчас, вот, они сидят у вечного огня - у костерка - защищённого шифериной и плотным лозняком от ветра и проезжей, на отдалении, двухколейной дороги, не особо спешащей на сенокосы и соседние пасеки.
   А в дали, в безбрежной дымке синеют вершины гор: Бабыр-хана и Мохнатой. Бабыр-ханёнка не видно, надо перебродить речку и карабкаться на скалистую гору, дабы обозреть окрестности. Значит, в жару ползти к редким берёзкам - лень, тем более в бурьяне после дождя. Но Санька знает, - он там есть!
   Работой Степан Иваныч не напрягает, не поучает, нудными разговорами не надоедает, с ним интересно: он вежлив, выдержан, тактичен и осторожен…
   Жена Степана Иваныча, Ульяна, (как и он, вторым браком) весь сезон живёт в деревне, на даче (худой домишко, доставшийся в наследство от матери), куда Степан Иваныч и Санька ездят на его раздрызганном «Уазике» (буханке), приватизированным у советской власти: за огородной зеленью, магазинными хлебом и консервами. С ними едет Мухтар: красивый, с повадками лиса, да и похож на них, лис, окрасом - он сидит на своём сиденье, за их спинами, выпялив красный язык, и смотрит в окно. Он всегда и везде с хозяином.
   Ульяна весёлая, доброжелательная, любит красочно рассказывать разные случаи, и сама до упаду смеётся и смотрит на внимающих - всё лето растит продукт для зимнего пропитания в городе. А они помогают трудягам пчёлкам производить мёд. А потом их грабят.
   Пасека в девяти километрах от деревни. В деревне когда-то была деревянная церковь, её превратили сначала в клуб, потом в детсад, а впоследствии и вообще разобрали, и куда-то свезли. Правда, рядом с кладбищем, в центре бывшего села, авторитет Колобок возвел храм в честь и поминовение дочери, разбившейся не то на лыжах, не то на велосипеде. Теперь эта деревня, не погибшая, как тысячи её соплеменниц, по причине удачного расположения среди гор, озёр, болот и протекающей мимо красавицы реки - удержалась засчёт наплыва отдыхающего люда - и вновь ныне обрела статус села.
   Пока Санька ещё ни сном ни духом не ведал, что угодит в батраки, Степан Иваныч, в прошлом начальник областного масштаба, будучи на рыбалке, приглядел этот райский уголок среди берёзок и осин, и взялся за его благоустройство: осушил болотце, прокопав вокруг намеченной площади канаву, вырубил кустарник, и на образовавшейся полянке расставил для начала с десяток ульев, планируя в дальнейшем расширить пространство, слепил из подручного материала, со свалки, дощатый домик, покрыл старым шифером. На отдалении соорудил и омшаник. Конечно, трудился не один - с приглашёнными помощниками.
   По берегу речки так же распределил саженцы яблонь, слив, смородины, малины - в надежде, что когда-то кто-то вкусит плоды... И всё это делал не спеша, основательно. До виноградной лозы Степан Иваныч, пока, не взошёл. 
   Так, что, Санька прибыл на всё готовенькое. Конечно, каждый сезон к домику они пристраивают из такого же хлама спальные углы и веранды для отдыха и пития чая из местных трав. 
   Для чего всё это Степан Иваныч намащивал, всю эту пасеку? Известно, для чего: спокойно пожить на природе, вдали от суеты.
   На пасеке красота! И работа, и мёд, и отдых, и рыбалка: бросай уду с наживкою прямо с берега и мечи рыбу в котелок. Неподалёку же самый настоящий пруд, бывший колхозный, а ноне ничей. Степан Иваныч с Санькою несколько раз процедили его сетями, и рыба закончилась.
   На выходные приезжают гости. Но это редко, так как легковушка не пройдёт по не просыхающей грунтовой дороге и косогорам, только на джипе, либо пешком километра полтора-два среди кустов черёмухи, тальника и раздолья трав.
  Дочь Степана Иваныча, бизнесвумен в небольшом городке неподалёку, не была ни разу. Был серьёзный и вечно хмурый внучек с пацанёнком, житель Москвы, проталкивающий товар известной на весь мир французской компании, не вылезавший из командировок… Детей, однако, уже трое.
   Привёз сына с внуком на своём джипе отец, к деду. Зять выложил на стол ливерную колбасу: было не понятно - зачем? Муха её не ест. Пацанёнка угостил прадедушка китайской лапшой из пакета, он уплетал за обе щеки, видно, в Москве такой лапшой его не кормят. Многодетный внучек подарил Степану Иванычу футболку с гусями во всю грудь. Потом.
   Бывали и другие гости, тоже внучек, Ульяны, - Егорка. Это красивый паренёк, окончивший университет с красным дипломом, но всё ещё не нашедший себя… Ищет работу. Приезжает из далёкого губернского города второй раз, на велосипеде. Играет с Мухой, собирает травки. Медитирует, лицом на восток, усевшись на свои скрещенные ноги на берегу речки. Долго. Закостенев в столбик, прикрыв глаза, что-то бормочет. Не доведёт его всё это до добра…
   Как-то Степан Иваныч очередное нововведение обставил следующим образом: попивая чай на воздухе, после сытного обеда, в своём раскладном матерчатом кресле, за расслабляющее сидение в коем партнёры постоянно соревнуются, выдал:      
   -Александр, я вот тут подумал, не соорудить ли купальню?! Надо выбрать, где сделать запруду. Вот здесь, за островком с тремя берёзами, была ямка, я как-то купался в ней. Но нынче весной её замыло. - Степан Иваныч, как в делах, в речах своих так же обстоятелен и нетороплив. - Может, её подрыть маленько, углубить? - он смотрит на Саньку.
   -Неееа, Степан Иваныч, вода ещё холодная, может, погодим? - говорит с фуфайки, хитро прищурившись, в небеса худосочный Санька.
   -Ещё я смотрел, вон там, внизу, за излучиною должно быть углубление, - продолжает невозмутимо Степан Иваныч, - раньше там была плотина, сейчас её снесло. Как я здесь поселился - бобры ушли, но толстые брёвна остались…
   Саньке страсть как не охота шевелиться, он пригрелся на солнышке, проглядывающем сквозь облака, и он болтает:
   -Ходил я тут, намедни, вверх по речке, на шум воды, как ты поведал, и набрёл на их бобринную перегороду. Вот, ведь, что удивительно, я ещё такого не видел: не каждый человек такое измыслит - соорудили они плотину по всем правилам гидросооружений. Из прутиков, палочек и жердочек сплели плетень высотою больше двух метров от дна, выгнутостью навстречу течению, и подпёрли снизу крепкими сучками-укосинами. Прям, как люди мыслящие. У основания: сверху и снизу плетня натащили разного хлама и, надо полагать, уплотнили илом - усилили сооружение, и чтобы большой течи не было! Довольно приличный пруд получился - хоть купайся! А сбоку прорыли обводной канал! Я чуть не заплакал! Да есть ли у нас такие люди, чтобы такое сотворить?! Ведь, просто зверушки! Теперь я точно знаю: где на спокойной речке шум воды – иди на шум, ищи в бобра! - Санька даже привстал, размахивая руками.
   -У них мясо вкусное, - сказал Степан Иваныч, сдерживая лукавую улыбку - лицо его лучилось. И продолжил. - Сейчас дорогу делают в райцентр, хочу перетереть с бульдозеристом, чтобы он котлован вырыл, вон там, повыше островка.
   -Так, весной его снесёт.
   -Видно будет. Что-то всё равно останется.
   -И то верно, - Санька снова ложится. - Летом снова рыть будем.
   Степан Иваныч сделался серьёзным, помолчал натужно, пробурчал заботливо:
   -Отдохнём ещё немного, и будем подкармливать… Сегодня надо успеть, а то, вон, заморочало.
   Мухтар навострил уши и тоже с тревогой посмотрел на хмурое небо.
   Собрались. Степан Иваныч, как всегда, облачился в плотную брезентовую куртку, плотные штаны, резиновые сапоги, прорезиненные перчатки и сетчатую маску - на голову. Санька поднимал крышки ульев, Степан Иваныч наливал в лотки обильно подсахаренную воду.
   Пчёлы в этот день были недовольны, они сердито жужжали и ползали по рукам и голому телу Саньки. Санька их не отгонял и не делал резких движений, он был уверен, он знал – они его не будут кусать.
   Всё-таки где-то пчеловоды придавили трудяжек, и штук пять пчёлок отдали свою жизнь за свою семью и прибыток. То есть укусили Саньку, он, привычно поморщившись, одел рубаху, штаны - и вернулся к работе...
   И вот тут-то началось! Оказалось, они его ждали! Тучей налетели на Саньку, и, как крупные градины, били больно, жгуче - со всех сторон. Все правила пошли к чёрту! Санька немилосердно замахал руками, стараясь сбить, смести с себя агрессоров, хоть как-то прикрыть лицо, глаза, уши - ничего не помогало. Пчёлы залезли под рубаху, в штаны, и жалили, жалили.    Тогда Санька ударился в бегство, подальше от ульев. Вслед раздавался заливистый смех Степана Иваныча. И Санька как-то уразумел, что не зря Степан Иваныч много раз предупреждал…
   Санька ещё видел речку, вспомнил на бегу рассказ матери, как она в детстве отсиживалась в ледяном ручье, но не отважился - Саньке это грозило воспалением всех внутренних органов. И он мчался дальше: в поле, в кусты.  Так же вспомнил, как они смеялись, наблюдая за взвизгивающим Мухою: Мухамор носился по кустам, ползал по-пластунски в траве, норовя стереть с многострадального носа этих зверей, бил по нему лапами... Так же и Санька, виляя, ползал в этих же кустах и траве, но и это не спасало. Всё тело горело, пекло затмевало разум, а пчёлы продолжали «ись ево». И тут Санька понял отчётливо - ему подходит конец - мотор пошёл в разнос. Санька испугался - сильно. И он встал, и пошёл обречённо куда-то… Потом побежал… И было видно из космоса, как этот человечек мечется, стараясь спасти свою жизнь…
   Он бился вблизи омшаника. Дверь, к счастью, - у хозяйственного пасечника - оказалась не на замке. Туда - в помещение! В раскалённой голове пульсировала только одна спасительная мысль: звонить продвинутому Егорке, чтобы он быстро посмотрел в интернете, или он так знает… Что делать, если тебя укусило пятьдесят? Нет! Сто пчёл!!!
   Но телефон в домике… Несколько пчёлок влетело следом за Санькою, вместе с Санькою, кусали, Саньке было всё равно - бечь уже некуда. Пчёлы по инерции пожужжали в темноте и холоде - и затихли. Смирился и Санька: ждал, ждал ещё, всё-таки высунул свою распухшую рожу на улицу. Тучи кусачей не видно, не слышно: так, одиночные, пролетали в трудах. Небеса совсем потемнели в глазах Саньки.
  Потом, пережив издевательский смех Степана Иваныча, Санька осознал, на холодную голову, почему он остался жив… И пришёл к однозначному выводу: он остался жив-здоров благодаря им, пчёлам, живущим, как утверждают, около сорока миллионам лет на нашей планете Земля. Помогли те двадцать тружениц, от коих он и заимел иммунитет. Наверное, так.
   Неделю поболело сердце, и на этом успокоилось. Долго ещё, до конца дней своих, помнил Александр Сергеевич об этом происшествии… ну, на пасеке-то…