Рецензии на произведение «Розамунда. Клаус С. Рихтер - с немецкого»

Спасибо, Яша!!!!!
Переводя Розамунду. я вспоминал, как танцевал польку с немками и чешками в Германии...

Ураганный танец, ради него хотелось жить!

Виктор Улин   11.09.2020 18:15   Заявить о нарушении

Спасибо, Иосиф.
Ты знаешь, впервые я эхту песню услышал в фильме "Покровские ворота", под аккордеон.
Убей не помню, на каком языке исполнялась... Сдается мне, что не в русском переводе, а на полунемецком с "айн-цвай-драй" через слово.

Потом уже узнал оригинал.
Эта "Розамунда" играет важную роль в сюжете моего последнего романа "2 наверху":

----------------
Глава седьмая

1

- Иш бин шон зайт таген
Верлибт ин Розамунда!
Иш денке едер штунде
Зи мюсс ез айфарен!..

«Пивная полька» Октоберфеста с громом катилась между стен, отражалась от потолка и била в пол, вылетала из раскрытых балконных дверей и неслась по двору.
Не помня точных слов и подзабыв немецкий из-за давнего неупотребления, Панин выкрикивал в такт что-то, похожее на слух.
Свой голос казался ему чужим.
Поставив музыкальный центр на автоповтор, перебегая из спальни в гостиную и обратно, Панин время от времени заворачивал на кухню.
Отхлебнув «Смирнова №21» - не тратя времени на стакан, из горлышка литровой бутылки – он захрустывал огурцом.
Маринованный, корнишон казался соленым – точнее, не казался никаким, поскольку Панин был пьян до остекленения.
Но и этого казалось мало.
Выпивая глоток за глотком, он вспоминал аксиому Архимеда об исчерпаемости множества чисел.
И стремился выпить бутылку прежде, чем опьянеет до невозможности сходить за второй.

- Розамунда, шенк мир дайн херц унд заг «йя»!
Розамунда, фраг дох них эрст дайн мамА…

Перекрывая рев колонок над усилителем, вывернутым на «МАХ», раздался железный гром.
Соседи: нижние, поскольку верхних не имелось – стучали по батарее.
Глотнув еще и едва не упав, Панин проскакал в гостиную, не с первой попытки поймал пульт, несколько раз нажал кнопку уменьшения.
Розамунда слегка успокоилась, но продолжала бесноваться.
Он слушал мелодию и вспоминал немецкую девушку с испанским именем Кармен, с нехарактерным для языка ударением на последний слог.
Это было давным-давно, в прошлой жизни, когда Панин ездил в город-побратим Лейпциг.
СССР распался, Германия объединилась, но инерция университетских традиций продолжалась, и он попал в последнюю группу «студенческого обмена».
У Кармен были огромные – лишь чуть-чуть меньше, чем у Насти –выразительные глаза с невероятно густыми ресницами.
Когда она ими хлопала, можно было обойтись без слов.
Девчонка носила красную блузку с воланами на рукавах и черную юбку, что полностью входило в испанский образ.
Панин не умел танцевать, Кармен не знала ни пса по-русски – но это не мешало весело скакать под «Розамунду» и ощущать полноту молодости.
Между ними ничего не было – ничего, кроме сценических поцелуев после танца.
Но тем не менее Панин время от времени вспоминал эту девушку.
Теперь он думал, что в те далекие времена был не прав.
Стоило сблизиться с Кармен - благо они взаимно симпатизировали - и остаться в Германии.
В любом случае, там было бы не хуже, чем в России.
И, возможно, удалось бы выдвинуться по жизни легче, поскольку только здесь существовали две ученых степени: кандидат и доктор – а в цивилизованной стране, защитив любую диссертацию, он становился «доктором философии».
Сегодняшние воспоминания о Кармен были инспирированы мыслями о Насте.
Ведь они в чем-то походили друг на друга.
Вернувшись к Смирнову, Панин повторил дозу.
Водка иссякала медленно, огурцы убывали быстрее, но идти за закуской прежде, чем кончилась выпивка, казалось неразумным.
Почувствовав усталость, он присел на стул – довольно удачно, не промахнулся.
Издалека зазвонил домофон, не сразу услышанный сквозь грохот польки.
Минутная передышка высосала силы.
Держась за стены, Панин перетек в прихожую.
На экране колебалась женщина с замурзанным ребенком, синевато-серая дрожь не позволяла понять, мальчик это или девочка, да это и было без разницы.
- Кто… там… - хрипло выдавил он, поняв, что голос сел от криков.
- Ваши соседи! Мы сейчас вызовем участкового!
- Хоть… министра внутренних дел… мать его под правую коленку, - с чувством ответил Панин. - Хоть самого Чудецкого, гнуса пидарасного… Я налью ему пропана в жопу и вставлю свечу на двести двадцать! Вызывайте кого угодно! Еще нет… двадцати двух часов! Я вас всех вместе с ним…
Он выбросил тяжелую пачку самой грязной матерной брани, которая хранилась на дне сознания.
Ругань вернула силы.
- Геен нах шайзе, зи аффенарш! – крикнул Панин, возвращаясь в немецкий образ. – Ди катцендрек, швайнехунд! Шайзе!
Опущенная трубка не попала на место – повисла на шнуре под блоком, из нее неслись слова.
Не обращая внимания, Панин прошел в гостиную и упал на диван.
Соседей хотелось разорвать в клочки.
Он годами терпел семейные ссоры под полом и гаджетный вой их детей, облепивших все на свете жвачкой.
И ему было наплевать на угрозы, хотя участковый в самом деле мог прийти, поскольку оштрафовать за шум университетского преподавателя любому стало бы почетнее, чем разогнать гнездо наркомании.
Он бы и участковому с двухголовой пуляркой на рукаве двинул в морду тем, что попадется под руку: стулом, газовым ключом, полупустой бутылкой.
Злоба на весь белый свет, заместившая досаду на себя, переполняла до краев.

- Розамунда! Шик мир дайн кюссе айнмаль!!!

Панин почувствовал, что у него самого звенит в ушах от шума, и нажал кнопку включения-выключения.
Розамунда смолкла на полувзлете.
Кармен осталась где-то далеко.
В упавшей тишине голова заболела еще сильнее, на душе стало еще пакостнее.

Виктор Улин   11.09.2020 12:49   Заявить о нарушении