Король с волчьим билетом

         Май 1939 года застал  Мишку Короля на распутье жизненных дорог. Он, красивый и здоровый , 22 лет , еще недавний слесарь   московского велозавода  вдруг в одночасье оказался за его воротами.
       Утром на проходной завода его задержал охранник и передал, что нужно зайти в отдел кадров. Начальницу отдела кадров велозавода   Соловьеву (среди рабочих — Соловьиха) все боялись. Она вместе с партийными активистами и уполномоченным ОГПУ определяла  на заводе судьбы работников — кого награждать, а кого выгонять. Никто не хотел встречи с ней, вдруг чего..., лучше обойти.
      А недавно на заводе появились невиданные ранее порядки — всех стали вызывать в отдел кадров и  заставляли писать про себя и своих родных: кто, где, откуда, почему, по какой статье сидел? Шепотом говорили про новую работу, мол скоро будет большой заказ для Красной Армии — мотоциклы с коляской будем делать, как в Германии.  Мишка тоже  написал, что родился в Москве, про родителей и троих братьев своих чиркнул коротко — несудимы они.
       Мишка подошел к двери кабинета, приоткрыл ее и просунув внутрь голову, спросил, как бы извиняясь:
    - Можно?
       Из дальнего угла кабинета послышалось:
    - Погоди, не видишь — разговариваю.
     Действительно,  Соловьиха  держала около уха черную телефонную трубку и перешла на шепот при виде Мишки. Мишка почувствовал себя неловко, как будто бы застал женщину за непристойным делом.
    - Стучаться надо — укоризненно выговорила Соловьиха и пригласила зайти в кабинет.
        Мишка почти не расслышал. Он в детстве переболел ушами, мать лечила его сама, то капала  луковый сок, то яйцо горячее прикладывала. Боль на время проходила, а потом начиналась еще сильнее. А со временем слух так ослаб, что перестал Мишка слышать обычный разговор и стеснительно предупреждал всех - недослышу , говорите громче. Из -за  потери слуха военкомат отказал ему в призыве в армию...
      Зашел, огляделся. В кабинете вдоль стены были расставлены по полочкам разные заводские награды, висели большие фотографии с праздничных парадов и демонстраций. Увидел на них Мишка  парней и девчонок своего цеха. Сразу вспомнилось - это они после долгих репетиций, переодетые в спортивные трусы и майки, проходили  парадным  строем по Красной площади, ведя одной рукой за руль продукцию завода — велосипеды. А второй рукой махали неистово, приветствуя стоящих на  трибунах мавзолея людей. Но память сразу перекинула его в другое состояние, когда он глазами искал среди множества стоящих  в белых парадных мундирах и костюмах людей,  ЕГО -  Сталина. Хорошо разглядеть не успел, далековато было до трибун...
       Сделав несколько шагов к столу начальницы, Мишка поднял голову, взглядом встретился с Соловьихой. А чуть выше ее головы  с портрета, висевшего  на  стене, на него  смотрел  Сталин. Такой же белый френч, золотистые пуговицы. И смотрит вдаль, мимо Мишки...
      - Что же это ты, Михаил Васильевич, утаил, что отец твой осужден был? - строго спросила Соловьиха.   
     Мишка ничего не понял, показал двумя руками на уши и попросил повторить громче.

     Та повторила и придвинула к нему бумагу:
        - На, читай.
    Читать быстро у Мишки с детства не получалось, окончил он всего четыре класса  Хотя рожден он был в Москве, но тяжелые послереволюционные годы забросили его  родителей Василия и Пелагею вместе с семьей в подмосковную деревню. Здесь жили родственники, они-то и помогли построить  дом и обжиться. Не шутка — четверо сыновей нужно было прокормить и поставить на ноги...
     Мишка  потихоньку складывал слова в предложения и получалось из этой бумаги, что увольняют его с завода. Непонятны  были ему слова «КЗОТ ст.47 п.1», которые повторил вслух. Соловьиха, заметив непонимание, пояснила , что это вроде  как по его собственному желанию....  Мишка возмутился:
       - Я не желаю уходить с завода. Я хочу работать.... Не увольняйте меня, я все расскажу, добавил он.
      Соловьиха резко подскочила со стула, да так, что зацепила макушкой ЕГО портрет :
            -  Не нужно, я все знаю.
    - Это неправда, отец был не виноват,...-  выпалил он. Добавил, подумав:
    - Вы ничего не знаете...
    - Хватит, — отрезала Соловьиха, бросив перед ним серенькую книжицу с гербом и подписью под ним «СССР.  ТРУДОВАЯ КНИЖКА».
    - Забирай, больше у нас не работаешь.

       Василий Король, отец Мишки, до переезда в деревню  работал в Москве бухгалтером. В деревне его профессия не пригодилась, стал ездить в близлежащий город. Здесь в казначейство нужен был грамотный человек, чтобы составлять бумаги и выдавать деньги на поддержку только что  созданных в деревнях  коллективных хозяйств (колхозов) и районную  машинно-тракторную станцию (МТС). Деньги эти были не очень большими, то на закупку семян, то на керосин для  тракторов и машин. Так все и шло до 1932 года....
     Добирался Василий из деревни до города и обратно разными дорогами — иногда по железной дороге до ближайшей станции, а дальше на велосипеде или на лошади ,  иногда по большой рязанской дороге на попутной машине или на лошадях. Ездил из города домой нечасто — раз в неделю. А то и реже, опасными были дороги....
     Голодал народ, обобраны были колхозы сверхпоставками сельхозпродукции государству,  почти четверть приходилось отдавать в МТС за работу тракторов и машин. А крестьянину в колхозе оставались голые, почти ничем не обеспеченные трудодни — в это время вводилась новая система оплаты колхозного труда. Сторожу колхозного тока записывали в сутки один трудодень, конюху два. А на прополке свеклы — половину трудодня за рабочий день. К концу года  все были в итоге с разными трудоднями. У кого меньше , у кого больше. Деньгами трудодни не оплачивались, а давали на них зерно и картофель, что иногда оставались после расчетов по госконтрактам и с МТС.   Голод тех лет коснулся своим жутким крылом и местного населения. Некоторые занялись разбойным промыслом на дорогах...
    В местных деревнях молва ходила о «никульских щипачах». Предводителем их был Колька Зимин по кличке Зима. Колька появлялся в городе на недельку навестить подруг, поиграть в карты, порешать спорные вопросы с другими уголовными персонами. Остальное время промышлял с собратьями по ремеслу на рязанской железной дороге и на сельских проселках. Особенно любил места, где поезд притормаживал, можно было на ходу прыгнуть  в вагон, потрясти кошельки и аккуратно на малом ходу свалить в кустарники. На сельских дорогах лучшее место было под мостами, где, спрятавшись,  можно было поджидать повозку с припозднившимся мужиком. Сельские опасались встреч с «никульскими щипачами» и старались преодолеть эти места засветло...
    Май 1932 года... Очередная рабочая неделя  близилась к концу и Василий предвкушал радость от предстоящей поездки домой. Только что он вернулся от начальника, где получил указание попутно захватить из казначейства 200 рублей и передать их бригадиру Рыжкину из тракторной бригады на закупку керосина для тракторов. Рыжкин со своей бригадой квартировал в соседней деревне.
    Отсчитав деньги, Василий аккуратно записал сумму в амбарную книгу, сам же расписался за них. Оттопырив нагрудный карман френча, спрятал их туда.
          - Ну что, я поехал — Василий кинул на ходу эту фразу соседу по канцелярии Митьке Цыгану.
       - Смотри, аккуратнее — ответил тот и снова склонился над бумагами.
      Василий скорым шагом дошел до станции и сел в московский поезд. До нужной станции  поезд шел без остановок. Это давало Василию надежду засветло добраться до своей деревни...
    Велосипед он хранил в сарайчике у дежурного по станции  Кольки Чебурка.  Пощупал колеса пальцами, слабовато показалось .Обратился к Чебурку:
        - Как бы подкачать, чтобы полегче на ходу был.
        - Да нету у меня насоса. Сбегай напротив на водокачку. Там у Васьки Карася тоже велосипед есть — ответил Чебурок.
     Васька Карась оказался навеселе, только что налил бабам бочку воды для полива редиски. Те торговали ей в Москве и имели деньги. Карась мигом сбегал в шинок, там ему налили стакан. У Васьки Карася с детства был перекошен рот и он прошепелявил:
        - Тезка, для тебя найдется и насос.
     Накачали колеса так, что подбрасывало Василия на каждой неровности дороги. А дороги такой было километров пятнадцать...
     Переправился с паромом через Москва-реку, уже вечерело. В заброшенной, когда-то богатой, барской усадьбе грачи усаживались на деревья, готовясь к ночи. Василий прибавил ходу, хотя это было нелегко. Давала о себе знать сидячая нервная работа, то и дело в левом боку поджимало сердце.
    Впереди показалась деревня, здесь деньги ждал бригадир Рыжкин. Дорога пошла под горку, а затем через небольшой перелесок с мостиком через речушку...   Вдруг какая-то неведомая сила мгновенно выбросила Василия из седла и он упал навзничь в дорожную пыль, раскинув руки в стороны.   И тишина...      
      Очнувшись, Василий осторожно приподнялся. В ушах стоял звон и никого вокруг не было. Велосипед валялся чуть впереди, он сделал к нему шаг и что-то странное погладило его по волосам. Подняв голову, увидел натянутую, как струна, веревку. Она была  перекинута через дорогу, по которой только что мчался Василий.
   И тут его осенило — это «щипач» Зима поставил ловушку. Мгновенно сунул руку в нагрудный карман френча  - пусто... Как же теперь быть, 200 рублей похищены, трактора теперь останутся без керосина и сев зерновых будет сорван...
      Подняв из пыли велосипед, Василий побрел в деревню.
     Кое-как дождавшись утра, поехал в город. Его долго выслушивали в казначействе, потом отправили к следователю  НКВД. Тот тоже выслушал Василия. Но не поверил и арестовал его.  Через два дня  Василия осудили, дав десять лет лагерей. НКВД торопился, им очень нужна была бесплатная рабочая сила. Спустя неделю Василия переслали в распоряжение  Беломоро-Балтийского управления лагерей (БелБалтЛага)  и отправили в Карелию, здесь полным ходом шла «народная» стройка — Беломоро-Балтийский канал имени Сталина.
      Вернулся он в семью  в 1937 году, отбыв половину срока, после того, как  старший сын  его Николай пробился на прием к «всероссийскому старосте» Михаилу Ивановичу Калинину. Рассказ Николая убедил Калинина в том, что его отец Василий Король отбывал незаслуженное наказание...
     Однако в деревне люди не понимали, что решение суда может быть ошибочным и продолжали считать Василия зэком (заключенным красноармейцем — это слово придумали в  БелБалтЛаге применительно ко всем его заключенным). Старшие сыновья, Николай и Михаил, очень переживали по этому поводу и старались не вспоминать о лагерном прошлом отца... Про лагерную жизнь отец никогда не рассказывал, лишь однажды, за обедом, Николай осторожно спросил у него об этом. Повисла тишина, у отца задрожали губы, а по не бритым щекам покатились крупные капли слез... Все, как по команде, молча положили ложки на стол, еда в горле встала комом...

      Взяв в руки трудовую книжку, Мишка не сразу понял, что произошло. Ему даже не дали сходить в цех, попрощаться с товарищами, взять в раздевалке сменку. Соловьиха вывела его к проходной и забрала пропуск...
     Кое-как скоротав день, вечером он пошел на Соколинку, повидаться с друзьями хотелось, спросить совета у них — как быть? Однако и друзей с завода теперь не оказалось... Подошел лишь разбитной Юрик, вор и завсегдатай местных сборищ криминального люда, предложил к ним в компанию. Мишка отказался и двинул на рязанский вокзал.
     Все, кончилась московская жизнь, теперь домой...
   Явившись домой, рассказал все матери. Пелагея Антоновна долго плакала, но отцу просила не говорить, здоровье у него было никудышнее, подорвался в лагерях. Придумал для отца сказку, что плохо ему в Москве было, вот и вернулся в деревню...
     Без дела Мишка сидеть не хотел. Взял старенький велосипед и двинул на нем  в сторону города. Перед самым городом свернул в лесную школу НКВД, здесь работал конюхом деревенский друг Сенька Абрамов. Встретились, обнялись. Сенька дожевал, он всегда носил в кармане сухари и любил похрустывать их сам, запрягая лошадь:
     - А..., москвич приехал. Ну рассказывай — Сенька присел на край подводы, на которой каждый день возил из города хлеб для детишек школы.
    Прислонившись к Мишкиному уху, громко повторил:
     - Бери  сухари и рассказывай.
     - Работа мне нужна, Сень,  не могу без нее, — выдохнул Мишка.
     - Хорошей в школе нет. Если только слесарем на водокачку пойдешь, — предложил Сенька.
          Вдвоем сходили к директору Коломенкину, тот  распорядился принять Мишку.
    Прошла первая неделя, он уже освоился с новой работой, изучил ключи и трубы: четверть, три четверти, дюйм...  Собрался было домой, взял велосипед, пошел к завхозу отпроситься. Видит, как наперерез ему бежит Сенька:
     - Постой, ты домой собрался? А тебя Коломенкин ищет, — выпалил Сенька.
     - Наверное опять водокачка встала, -   подумал Мишка и рванул к директору.         
       Коломенкин встретил его хмуро:
     - Ты чего же, Михаил, молчишь. Вот пришла информация, что отец твой Василий Король  в лагерях  сидел... Возвращаю  трудовую книжку, нельзя тебе у нас работать.
            Мишка сел, как подкошенный. Прочитал вслух, растягивая:
                - Уволен по ст. 47 Кэ Зэ О Тэ, Пэ 1.
                - Что это? — переспросил он у Коломенкина.
                - А это то, что вроде бы ты сам не желаешь у нас работать. Пойми меня...,- просительно ответил Коломенкин.
   Наверное и правда, ведь это школа НКВД, здесь дети важных людей- мелькнула мысль у Мишки.. Но вырвался из него крик:
                - Это неправда, мой отец не виноват!
      Смолчал он отцу, сказал, что работа не понравилась. Рассказал все матери, а та успокоила его, мол бог все видит... Набожная она была.
     Но Мишка больше верил в другое, он был горд за свою страну и радовался ее успехам.  Вот Валерий Чкалов — это да. Герой! Его «сталинский маршрут» потряс воображение... Мы первые перелетели через северный полюс в Америку!
   
    Машиностроительный  завод в городе принимал рабочих— перед войной увеличивал производство дизелей.
            - Попробую туда, пойду на любую работу, лишь бы взяли.
     Мишка неуверенно прошел длинным коридором двухэтажного здания в отдел кадров,  где его хорошо встретили.  Сказали, что недослышит немного — это даже лучше, подойдет в кузницу.  Отдал трудовую книжку, приняли подручным к  кузнецу Кузьме Кускову.
    Через неделю случилось то, чего больше всего боялся Мишка. Его вдруг снова пригласили
 в отдел кадров. Ноги были, как ватные, отчаяние овладело им. Кадровичка начала расспрашивать его про отца, за что сидел, утвердительно качала головой, когда Мишка рассказывал про нападение на отца  «никульских щипачей». Но Мишке повезло, она была знакома с некоторыми из них — те  однажды забрели в заводское общежитие к девчонкам, когда наведывались в город «по делам».   
     Кадровичка наклонилась к Мишке и прошептала на ухо:
       - Я поговорю с уполномоченным. Иди, работай.
     И Мишка пошел. Работал самозабвенно, лишь бы не вызвать недовольства      
      начальства. Боялся встреч с уполномоченным ОГПУ, комната которого располагалась в самом темном углу цеха, она почти всегда пустовала. Лишь изредка  в нее приглашали рабочих, которые больше не возвращались в цех.  Дело в том, что надвигалась война и ковать коленвалы для судовых дизелей военного назначения приходилось днем и ночью. И нельзя ошибиться, брак расценивался, как вредительство. А тут еще и отец бывший зэк, чуть что - тогда пощады от уполномоченного не жди.
    И так продолжалось несколько лет... Мишка уехал вместе с цехом в эвакуацию в Красноярск, но заболел там цингой и его вернули на завод. 

   Февраль 1944 года выдался холодным и снежным.. Война уже далеко ушла на запад. А здесь, в тылу, главным было выжить. Все делали для фронта, для победы. А для себя практически ничего не было. Продуктов  не было, не было табака. Лучшим подарком от фронтовиков, заглянувших домой после ранений, был кусок серого мыла,  головка белого сахара и пачка махорки.
    Макар из соседней деревни научился выращивать табак на своем огороде. Большие зеленые листья сортового Моршанского табака, с чуть  белесоватым налетом, срезал летом и, связав в пучки, подвешивал сушиться под крышей. 
    Пешком по глубокому снегу Мишка кое-как добрался до дома Макара. Зачастил он сюда, курить хотелось... Но еще больше хотел он увидеть Марию, дочку Макара. Постучал громко.
         - А..., это опять ты? Заходи, - пригласил Макар.
    Мишка  не расслышал, но понял, что он здесь желанный гость. В сенях у Макара стояла скамья с большими ножницами, которыми он мелко нашинковал высушенные листья. Свернул из газеты козью ножку, набил табаком и протянул Мишке:
        - На, держи.
    Свернул себе такую же, пригласил гостя в дом.
  Жаром пахнуло на Мишку от русской печи. Дрова догорали, а рядом на шестке стояла бадья с тестом, подходили хлеба. Засосало под ложечкой от запаха...  Стерпел он, огляделся...
    Большое окно было украшено расшитыми длинными полотенцами с бахромой на концах. Справа от окна  стол со скамьями, на стенах прибиты гвоздиками  вышитые  полотняные  картины — девки в доме рукодельницы. Сели с Макаром, закурили.
      - Бражка есть, я  тут в совхозе надысь табак на патоку выменял.  Пробу снимем? - спросил громко Макар.
     - Налей по чуть-чуть -  поскромничал Мишка.
    Макар подставил скамейку к печи, ловко забрался на лежанку. Посреди нее большой тулуп укрывал с боков бидон. Сверху крышка была подперта поленом, засунутым между бидоном и потолком.
     - Это нужно для крепости, - поучительно пояснил  Макар.
  Прислонился к стенке бидона ухом и притих, прислушиваясь:
     - Бушует, хороша видать будет.
    Макар попытался вынуть полено и открыть крышку. Не удавалось, сильно оно прижато было к потолку.
                 - Мишк, сходи в сени, там кувалда стоит,- скомандовал он.
    Мишка мигом вылетел в сени и вернулся с небольшой кувалдочкой.
              - Дай я сам, мне ловчее, я каждый день в кузнице ей играюсь,- и забрался на печь к Макару.
      Макар послушно отодвинулся, держа в руках ковшик:
                      - Валяй, только не промахнись.
    Мишка привычно замахнулся и точно угодил прямо в торец полена.   Громкий хлопок потряс весь дом. Ему показалось, что потолок  будто подбросило на мгновение и он снова  осел на свое место. Упругой пенной волной их с Макаром отбросило в стороны. Темно- бордовая жидкость фонтаном  хлынула из бидона, Макар подставил ковшик, пытаясь  хоть что-то зацепить им. Мишка в растерянности  хватал брагу ладонями, сложив их лодочкой. Потом хотел закрыть крышку бидона, но не тут-то было..., сил удержать ее не хватало. Брага свистела сквозь щели еще сильнее, забрызгивая стены, вышивки и все вокруг... Стихия!!!
      Мишка глянул на Макара и обомлел — мокрое лицо бордового цвета, а по коротко стриженной бородке весенними капелями струится брага... Громко захохотали оба, показывая пальцами друг на друга:
       - Надо же, сняли пробу- заключил Макар.
   На шум собрались все домашние — жена Ольга и три младшие дочери. Двоих старших уже выдали замуж за совхозных строителей, те тоже сначала ходили к Макару за табаком. А два сына воевали на фронте.
       - Что ж   натворили-то, -  засуетилась Ольга.
        Макар с Мишкой спустились с печи, держа в руках ковшик с брагой, и заливистый девичий смех раздался  на весь  дом:
              - Мамань, глянь-ка на них,- не унималась худенькая кудрявая Мария, а сама прятала глаза .
       Макар с Ольгой недавно решили, что пора девке замуж. А тут и жених в дом пожаловал, за куревом вроде как.
     - Садимся за стол, - скомандовал Макар, а сам полез на чердак.
   Там на веревочках под крышей еще с лета  было подвешено соленое сало, чтобы коты не достали.
     Ольга быстро отварила в чугунке неочищенной картошки, достала квашеной капусты. Макар нарезал желтоватого сала, хлеба вчерашнего и разлил по кружкам брагу... Сели.
        - Ну что, Мишк, сватов присылай, - опустошив кружку, произнес Макар.
     Мария зарделась пунцовым румянцем, а Мишка согласно кивнул.
     Полюбили они друг дружку и желали как можно быстрее быть вместе...
           Рождение сына пришлось на зиму 1945 года, на самое голодное и холодное время.  К тому же у Марии пропало молоко, они с Мишкой вынуждены были отказаться от заводского общежития в городе и вернулись с малышом в деревню. Выбора не было, иначе можно было потерять ребенка...
         Отработав на заводе неделю,  Мишка торопился на денек в деревню. Нужно было заготовить дрова для печи, самому подкрепиться козьим молоком.
        Макар целыми днями пропадал на колхозной конюшне. Лошадей почти не осталось, отдали на фронт. Две из них, Зорька и Мак, были на ходу и каждый день Макар запрягал их для односельчан: кому в больницу надо доехать, кому за дровами, а кого на погост отвезти.
      Мишка  сбегал на конный двор, запряг в сани кобылу Зорьку, заехал домой. Подозвал Клавдию, младшую сестру Марии.
         - Клавдя. Бери пилу, едем за дровами, - крикнул Мишка.
         - Да поздно уже, может завтра? - возразила Клавдия.
         - Завтра мне вставать в четыре утра, чтобы успеть к гудку на завод , - махнул рукой Мишка и положил в сани топор.
     Клавдия еле успела накинуть стеганку и прыгнула в розвальни.
             - Но-о-о.... пошла, дава-а-а-й, - стегнул кнутом Мишка.
    Зорька, породистая кобыла, с места махнула рысью. Макар выменял ее еще жеребенком перед войной на подводу зерна в соседнем совхозе. Уговорил председателя своего деревенского колхоза выделить зерно на такой обмен, ведь кобыла была орловских кровей.   
    Мороз был под двадцать, скрип снега под полозьями разносился далеко окрест. Санный путь был хорошо накатан. Деревенские, несмотря на строгости местного лесничего Забалуева, украдкой пилили березы в лесу на хуторе за бугром, что в полутора километрах от деревни.
    Въехали в лес, когда начало смеркаться.
        - Тпру-у-у, стой, - Мишка потянул на себя вожжи, когда сани поравнялись с наклоненной березой.
        Послушная Зорька встала, как вкопанная. Начали пилить, мерно таская двуручную пилу  туда-сюда. Силенок в Клавдии правда было маловато, да и откуда им быть, ведь девчушке и семнадцати нет. Мишка понимал это и старался за двоих, получалось споро.    Береза, как бы нехотя, начала заваливаться в огромный сугроб, потом,  вдруг зацепившись за соседнее дерево, пошла на Клавдию. Мишка, как богатырь, уперся руками в ствол, береза подалась и  ухнула рядом с Клавдией. Та даже сообразить не успела...      
       - Клавдя, ты чё же стояла, разинув рот,  пришибло бы тебя, - укоризненно проворчал Мишка и начал обрубать топором сучья.
   Распилили березу на бревнышки, погрузили первый комель в сани. Но что это?
    Зорька внезапно запрядала ушами, захрапела  и рванулась с места.   Мишка еле успел схватить вожжи и удержал ее. Лошадь начала бить копытами по снегу, шерсть на ее холке вздыбилась.
          - Клавдя , быстро в сани, поехали, - смекнул Мишка, закидывая туда же пилу и топор.
     Зорька тоже поняла эту команду и, заржав, бросилась с места в галоп.
   Деревья быстро мелькали перед глазами, как в кино про Чапаева, которое очень любил Мишка. Выскочили из леса в поле. Клавдия оглянулась и дернула за рукав Мишку:
        - Смотри-и-и.. волки,-  срывающимся голосом крикнула она. А у самой душа ушла в  пятки...
   Мишка глянул вправо - там на удалении ста метров два крупных волка бежали прыжками друг за другом параллельно дороге.
   Повернул голову влево и увидел там еще трех волков. Они также прыжками двигались вдоль дороги и уже поравнялись с лошадью.
    Зорька просто летела над дорогой, приближаясь к деревне... 
     - Клавдя, Держись!- заорал Мишка и сам еще крепче ухватился за жерди саней.
   Волки справа и слева по ходу не отставали от бега Зорьки и в какое-то мгновение, как по команде, еще более прибавили скорости, а затем начали сближение с двух сторон, наперерез ,  как бы беря в кольцо лошадь с санями.
   Мишка  понял волчий маневр и сердце у него  захолонуло, сейчас будет конец этой погони.
Взял в руку топор, но что он мог сделать против стаи голодных волков.
     - Вот и капе-е-ц, - изо всех сил матерно завопил он.
       Зорька откликнулась на этот отчаянный крик Мишки, добавив прыти. Орловская кровь вскипела в ней в этот предсмертный миг.
     Волки, не выдержав бешеного темпа этой гонки, начали потихоньку отставать. Не смогли они замкнуть смертельное кольцо по всем правилам волчьей охоты...
    Вот уже и деревня близко, но никто не видит и не слышит этой погони, тишина.
   Волков в окрестных лесах развелось в конце военных лет великое множество. Голодали они, в деревне ими были съедены все собаки, пробирались они и в базы, задирали овец и телят. Люди как могли, сопротивлялись их давлению, стерегли свои дворы и скотину, отпугивая обнаглевших хищников. Видимо досталось в деревне и вожаку этой стаи. Чуя недоброе, он остановил погоню за пятьдесят метров от деревни.
   А на следующий день в дом к Макару настойчиво постучали. На пороге стоял лесник Забалуев:
               - Ты что же это..., Макар, лес пилишь? Следы прямо к твоему дому привели. Штрафовать буду...
    Забалуев вдруг запнулся. Навстречу ему вышла Мария с грудным ребенком на руках. Холодный воздух клубился вокруг ее ног, как пар в бане:
          - Пощади нас, печку нечем топить, без дров замерзнем, - глядя ему прямо в глаза, попросила она. А лес еще вырастет, вот война закончится, мужики заново рассадят.
      Лесник не сдавался. Ему очень хотелось курева. Макар, сообразив, срезал от потолка нитку с пучком сушеных листьев табака, завернул в тряпицу и сунул сверток ему под мышку.
      Уладили...
     Отработав на заводе неделю, Мишка заспешил в деревню. Он понимал, что в прошлый раз дров мало привез — одного комеля хватит на три дня топить.
    В сенях его встретил Макар и сообщил, что Зорьке  бегство от волков не прошло даром — припадать она стала на заднюю ногу:
                  - Запрягать ее завтра  не дам, лечить буду, - размышлял он вслух.
                  - Дай тогда Мака, — попросил Мишка.
                  - Мака  дать не могу. Завтра Лукьяниху на погост везти надо, говорят тиф у нее был, вши заели.
                  - Тогда я сам  в санки впрягусь,- как бы с обидой на ситуацию ответил Мишка.
      К обеду следующего дня мороз ослаб, появились облачка, закружил снежок. Мишка достал со двора длинные деревянные санки, которые Макар сделал много лет назад для детских забав. Деревня заливала для детей большой пологий склон, спускающийся к реке, делая как бы ледяной желоб. На санки умещалась целая ватага деревенской детворы и с криком и визгом мчалась с горки. Для лучшего хода полозья снизу были подбиты железной полосой.
    Мишка почистил куском кирпича заржавевшие полозья, привязал к саням пилу и топор, тронулся в путь. Оглянулся, над домом Макара вился слабый сизый дымок, дрова заканчивались... Мишка прибавил шаг...
    Длинный подъем перед лесом тяжеловато дался, полозья санок не совпадали с санным конным следом, приходилось каждый раз подстраиваться под колею. Дошел до ближайшей опушки, выбрал подходящую березку. Отоптал вокруг нее снег, присел перед ней на колено, а под под колено положил топор, чтоб поустойчивее было. Долго налаживал двуручную пилу, пока приспособился пилить один за двоих - тянуть на себя, толкать от себя. Допилил до середины  и приостановился передохнуть...
    Мишка успокоил дыхание, но что-то удерживало его от дальнейшей работы. Жарко стало, снял шапку, положил рядом. Прислушался, как мог  - ему показалось все тихо вокруг. Каким-то странным образом он почувствовал затылком, что кто-то на него смотрит.... Потихоньку оглянулся назад … и обомлел — в пяти шагах от него сидел огромный волк.
    Волк сидел, как сидит собака перед хозяином, положив хвост кольцом на снег.  Сидел, с любопытством наблюдая, как Мишка работает.
    Захолонуло все в груди:
    - Вот и смерть моя пришла за мной, - начал было прощаться с жизнью Мишка.
Два прыжка всего....
    Но волк медлил, продолжая наблюдать за человеком.
    Мишка  опомнился и медленно начал доставать из-под колена топор, наблюдая искоса за волком. Поднимая топор со снега, нечаянно задел обухом пилу, торчащую из березы.
    - Дзинь-ь-ь -, раздалось в тишине леса.
   Волк от неожиданности отпрянул на шаг назад .
     Мишка повторил удар обухом по пиле — волк снова  попятился назад. Мишка приободрился , достал пилу из березы и начал легонько по ней постукивать. Волк с каждым ударом по пиле делал по паре шагов назад.
    А Мишка на ватных ногах стал делать по паре шагов в сторону деревни: два шага — удар топором по пиле, еще два шага — опять удар по пиле.
     Дуэль волка с человеком продолжалась до тех пор, пока серый не удалился в чащу — сначала любопытство, а потом  впервые услышанный музыкальный звук пилы оказались сильнее голода... Уцелел человек.
   Мишка сначала ускорил шаг, а потом бегом помчался к деревне, оставив санки в лесу, все время озираясь назад и по сторонам. Он хорошо помнил увиденные на прошлой неделе приемы охоты волчьей стаи. Запрыгнув за порог, упал без сил:
    - Волки-и-и там...., вымолвил он дрожащими губами.
     Вечером на семейном совете решили идти к леснику Забалуеву, табаку отнести и просить дров, чтобы сам привез, ведь у него ружье было.
      Ночь прошла в кошмарах, Мишка несколько раз вскакивал во сне, махал руками, как бы  отбиваясь от волков. А под утро заснул крепко и проспал подъем на работу.
       Кузнец Кузьма Кусков хмурился и нервно ходил вокруг огромного молота. Уже почти час, как прогудел заводской гудок,  а его подручного все нет.
      А в это время Мишка стоял в здании профкома завода, понурив голову, перед народным судом — его судили за опоздание на работу. За столом сидели три человека, в одном из них он узнал уполномоченного ОГПУ. Мишка рассказал, как уберегся вчера от волка, когда ездил за дровами, что жена с грудным сыном замерзают без дров, покаялся, что проспал. Наступила тишина...
     Первым нарушил ее уполномоченный ОГПУ:
       - Скажи - ка нам, Василий Васильевич Король — это твой отец?
       - Да,  мой отец, - утвердительно кивнул Мишка
       - Он был осужден и сидел по лагерям,- сообщил уполномоченный и добавил:
       - Яблоко от яблони недалеко падает...
     Люди за столом переглянулись и закивали согласно головой.
     - Отец не виноват был, его даже Калинин освободил, - возразил Мишка.
    Но его уже никто не слушал. Люди начали листать небольшую книжицу и что-то писать в  открытой тетради.
    Потом один из них начал громко зачитывать из тетради приговор, что мол он, Михаил Король, подручный  кузнеца цеха М2 , допустил опоздание на работу на двадцать четыре минуты, что приравнивается к прогулу, и по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 24 июня 1940 года должен понести наказание — шесть месяцев исправительно — трудовых работ с удержанием  в пользу государства двадцати пяти процентов заработка. 
     В заключение уполномоченный ОГПУ опять напомнил о себе:
     - Наш завод и цех, где работает ныне осужденный Михаил Король, делает важную продукцию для Красной Армии.  Считаю, что ему не место на нашем заводе, отец у него неблагонадежный, тут и до вредительства недалеко...
    - Я работаю кувалдой, чем же я могу навредить Красной Армии? - громко спросил Мишка.
     Вопрос повис в гнетущей тишине, суд закончился...
   
         Он стоял, как оглушенный, не понимал, что происходит. Почему его никто не слышит, когда он кричит, что отец невиновен, что несправедливо был осужден, что напрасно отбыл пять лет в лагерях в качестве дармовой рабочей силы на строительстве Беломорканала. Что его признал невиновным сам Калинин ?
     И, наконец, почему всю жизнь должен страдать из-за того, что он сын своего отца?
    Одумался...
      - Отец, я горжусь тобой. Ты у меня молодец! Не сломался в лагерях, не спился после возвращения, - мысленно рассуждал Мишка.
      - А работу я найду еще, - и, коротко сплюнув в мозолистые ладони, потер их друг об дружку. Как будто перед тем, как взять в руки кувалду.
      Взять кувалду, чтобы отковать в стране новое светлое будущее, без лагерей и людишек, шепчущих друг другу на ухо, что он, мол, Мишка Король, с "волчьим билетом".
   - Нет уж, недолго вам осталось. Скоро вернутся фронтовики, друзья мои, новую жизнь начнем. Поубавится у вас тогда энтузиазма,- Мишка поднял высоко голову и, не сломленный, презрительным взглядом проводил тройку согбенных фигур, судивших его, а теперь второпях покидающих комнату  профкома завода.
  Не догадывался тогда он, что до светлого дня реабилитации отца пройдет еще  больше 10 лет...