Я так много слышала рождественских историй

Я так много слышала рождественских историй, что стала вспоминать, а была ли в моей жизни хотя бы одна из них?

Необычных-то  историй в моей жизни хватит на комплексную  строительную бригаду отделочниц. Но вот какая из них самая  рождественская?

Рождественские истории случаются  зимой, это первое.
Они должны быть со счастливым концом, это второе.
И третье  - это  запах елок, воск свечей, глянец новогодних шаров.

В итоге я поняла, что нет у меня такой истории, которая бы включала в себя все три признака. Чего-нибудь в каждой истории да не хватало. То зимы, то елки, то счастливого конца.

И тогда я решила вспомнить историю, в которой вообще не было ни одного  признака.  Но она рождественская.

В то время я еще не была маляршей.
После школы два года отработала в библиотеке, пока библиотекарша не вышла из декрета. А потом  получила расчет и оказалась вольным человеком на пороге лета и новой жизни.

В то лето я себе очень нравилась. Бывают такие моменты в девичьей жизни, когда вдруг ты ощущаешь новую силу, о которой вчера еще и речи не было. И вдруг мир словно бы изменился. Просто рухнул к твоим ногам. И люди, живущие на обломках этого рухнувшего мира, необычайно счастливы, если проходя мимо, ты коснешься их случайным  взглядом своих невероятных по  выразительности  глаз. И в миллионах душ  навеки пропишутся  твоя безупречная походка,  загорелые плечи, льняные волосы с небрежной косицей, идеальные, нагретые солнцем бедра, длинные гладкие икры и легкие прелестные  ступни.

Я шла по пляжу мелководного Азовского моря, вдыхая жгучую смесь его колдовских испарений. Мне захотелось раствориться в мареве золотого жара, растекавшегося над зеленовато-голубой водой вплоть до линии горизонта, выписанной каллиграфической  черной  тушью. И вот тут…

- Моментальные фотографии с осликом и обезьянкой от Геры, - услышала я приглушенный   баритон, подернутый паутинкой хрипоты.

Я замерла на границе золотого жара, чуть опалив ресницы и осветлив глаза, невольно создавав новый цветовой контраст дразнящий дерзости.

На границе моря и суши стоял широкоплечий  человек.  На шее красовалось ожерелье из камешков,  цвета слоновой кости.  На ожерелье  висел фотоаппарат.  Узкая талия и впалый живот были перехвачены красным ремнем, вдетым в штрипки легких льняных брюк. Высоко поддернутые манжеты опоясывали  тугие мускулы ног,  облизанных  морем по сбитые о камни  лодыжки. Этот Гера был писанным  красавцем.

- А где ослик и обезьянка? –  спросила я.

Присущая мне голосовая  модуляция  подпеклась в испарениях соли и прозвучала грубовато.  Но  в целом это неплохо, мир  простых отношений как раз и должен выглядеть грубоватым.  Как фактурная  штукатурка, накиданная «шубой».

- Ослик и обезьянка прячутся  от жары, - Гера повернулся к морю и громко  свистнул.

В море возникли две фигуры,  послушно двинувшие к берегу. Ослик и обезьянка.  Оба с мокрой шерстью цвета маренго. Ослик блаженно скалился, а обезьянка хмурилась и нервно оглядывалась назад, в открытое море.

- Она очень боится акул, -  сказал  Гера.

- Какие еще акулы? – я насмешливо дернула плечом,  стоя к происходящему  вполоборота.

- Белые, самые страшные, - сказал Гера, -  моей обезьянке десять лет,  восемь из них она ходила на круизном судне.  Была любимицей публики. Но однажды, в сильный шторм, она упала в океан. И никто,  кроме капитана,  этого не заметил. Капитан приказал развернуть судно и идти на поиски обезьянки. Это было запрещено. По инструкции капитан должен был укрыться в ближайшем порту и переждать бурю.

- А он взял и  не укрылся,   - подтолкнула я сюжет.  Мне не нравилось стоять и слушать эту простенькую  сказку, как совсем уж маленькая девочка.

- По счастью, шторм постепенно стих,  - сказал Гера, не обращая внимания на мою шпильку,  - видимость улучшилась.  Капитан  навел бинокль на еле заметную в океане точку, которая и оказалась головой обезьянки. А рядом уже кружились плавники   акул. И капитан не знал,  успеет ли он дойти раньше, чем голодные акулы кинутся на обезьянку.

- А поблизости, совершенно случайно,  плавал ослик,   - подхватила я интонацию капитана.

- У нас в городе есть   живодер по имени  Жора, - сказал Гера, - Жора  купил на базаре ослика.  На шкуру. А ослик заупрямился идти с Жорой. Тогда Жора взвалил ослика на плечи и потащил на себе. А по дороге решил искупаться. Было жарко. А я ловил  бычков  и  увидел, как Жора тащит  ослика.

- И вы спасли ослику шкуру, - я слегка дернула себя за  косицу,  -  у вас невероятная фантазия.

- Сегодня тут пусто, - сказал Гера, - не с кем поговорить. Я привык разговаривать. У капитана круизника  большой экипаж и куча пассажиров.

-  Неужели, вы и есть тот благородный капитан? – театрально простонала  я и зааплодировала, - никогда бы не догадалась.

Боже, какой банальный донжуан. Я просто теряю самоуважение.

- Меня  списали, - Гера посадил обезьянку на плечо, - из-за срыва графика. Но если бы я не спас обезьянку, то ее сейчас не было бы на свете. И  ослика не было бы. Море было бы, и акулы, и живодер Жора и мы с вами были бы. А ослика и обезьянки не было бы. А они тоже должны  быть.

- Всех не спасти, - сказала я. Не помню, где я слышала эту фразу, но она мне понравилась.

- Я спасу всех, - сказал Гера  и снял с шеи фотоаппарат, - хотите снимок на память?

Я  бы никогда не смогла представить себя в роли героини снимка. С осликом и обезьянкой. 

- Нет, спасибо.

- Как хотите, - сказал Гера и,  размахнувшись,  выбросил в море  фотоаппарат вместе с ожерельем.

- Вы  что?  –  ахнула я, забыв про манеры,  - зачем вы это сделали?

- Он мне больше не понадобится,  - сказал Гера, -  завтра я женюсь. Новая жизнь.

- А-а, поздравляю! -  произнесла я с легкой досадой.

Я снова оглядела Геру с ног до головы. Интересно, кого его избранница? Дочь миллионера?

- Она обычная девушка, - сказал Гера,  угадав  мои мысли. Наверное, это было не трудно.

Гера поставил обезьянку в воду:
 - Возвращайтесь в море, ребята, тут жарко.

Ослик и обезьянка тихо побрели обратно.  Скрылись из виду.

Гера  сел по-турецки на песок.

- Я нравлюсь женщинам и  отвечаю им  взаимностью.

-  Я и сама  догадалась, что вы бабник.

- Бабник? – удивился Гера, - я ни за кем не бегаю.

- Это не имеет значения.

- Эту девушку постоянно обманывали. Вначале обворовали брачные аферисты. Потом жилье отняли бандиты, ее отдали в бордель. Сбежала. Без паспорта и денег. Ночевала тут на пляже. Некуда было пойти. Я утром люблю купаться. Рано утром, пока вода холодная.

- И по традиции вы ее тоже  спасли, -  уныло закончила я.

-  Я женюсь, - сказал Гера, -  иначе, она пропадет.

В прочитанных мной  за два года библиотечных книжках мужские  натуры –  отъявленные  эгоисты  и вруны.
А тут  ангел с идеальной фигурой, здоровой психикой и высшим капитанским образованием, который   собирается жениться не по любви или хотя бы из выгоды, а из  жалости.

Я стояла и не знала, что делать. Уходить не хотелось, оставаться не имело смысла.

- Вы когда-нибудь ловили ставриду? – неожиданно спросил Гера, - очень интересная рыбка.  Она ловится на голый крючок.

- В точности, как ваши поклонницы, – не удержалась я.

- Пойдемте, - сказал Гера и взял меня за руку.

У меня вдруг  появилась точка опоры, я перестала растворяться в золотом мареве, я стала осязаемой.

Гера вел меня на невысокую дюну, где стояла спасательная станция.

- Сейчас там никого, - сказал Гера, - спасатели играют в  футбол с пляжем  авиатехников.  Я возьму весла.

Гера открыл дверь и пропустил меня вперед. Внутри было прохладно и темно. Я прошла и остановилась. Пахло нагретым  табаком, листья которого сушились на крыше станции.  Гера подошел совсем неслышно. Обнял меня и уверенно поцеловал.

Я ощутила его губы.  Я не возмутилась, не знаю почему.  Мы целовались, и  у меня возникло чувство полета. Я вспомнила городской парк, музыку и вышку, на краю которой стояла. Мои ноги были спутаны веревкой. А внизу было крохотное озеро, в которое я должна была попасть, чтобы не разбиться о землю. Я досчитала до трех и  полетела.

И меня с силой обнял ветер, с такой же силой,  как у Геры. И я доверилась ветру, утратив способность кричать и сопротивляться падению. И мне хотелось падать в вечность.  И я падала. 

А потом путы на ногах выдернули меня из падения. Я отдышалась, пригладила волосы и до вечера стояла у вышки. Смотрела, как следующая счастливая девушка падает в объятия ветра. Вся очередь состояла из счастливых девушек со спутанными ногами.

- Нельзя быть счастливой, - осенило меня, - надо быть несчастной. И тогда  Гера будет твой.

Щекочущий аромат  табачных листьев  придал мне смелости.

- Кстати,  – я отстранилась от Геры, -  мне тоже нужна  помощь. Вы поможете?

- Я помогаю. Ты ведь не захотела ловить ставридку,  и мы ее не ловили, - сказал Гера, - ты захотела целоваться,  и мы целовались. Разве нет?

Какая потрясающая по наглости самоуверенность. Жалкий пляжный психолог. Дуры – девки на шею бросаются.

А я не девка. К черту путы!  Захочу  грохнуться башкой о землю - возьму и грохнусь.

Я выскочила на двор. А потом вниз к морю. Темнел мокрый песок. Вдали, вились чайки.

Я вошла в воду и побрела к горизонту. Теперь  мне действительно придется утопиться. Я стану русалкой и короткими летними ночами буду петь свои грустные песни, глядя сквозь толщу прозрачной волны на гуляющих по набережной людей.

Я удалялась от берега, и вода становилась холоднее и чище.  Я должна была прожить этот день как-то празднично. Но не сумела.

Прощай, белый свет, прощай теплый воздух, прощай далекий берег.

Я слизываю  быстрые слезы.

И натыкаюсь на стоящего в воде   ослика. На ослике сидит обезьянка. Она перебирается ко мне на плечи и обнимает за шею.

- Милые вы мои, -  растерянно бормочу я, -  я иду топиться.

И тут до нас доносится свист Геры. Еще один. Ослик поводит ушами и поворачивает к берегу. Обезьянка умоляюще  бормочет  и дергает меня за ухо. Она не хочет отставать от ослика. Я вспомнила, что она боится акул. Я иду за осликом. Дорога обратно кажется длиннее.  Я устала и еле передвигаю ноги.

На берегу стоит Гера. Гера молчит, скользя по моей  поникшей фигуре  насмешливым  взглядом.

Ему смешно.  Надо было утопиться.

Я опускаюсь на песок, Гера садится рядом.

- В этом море нельзя утопиться, - говорит  Гера, - тут мелко.

- Но за свою девушку-то вы переживали, - замечаю я, - даже жениться решили, чтобы не утопилась.

- Не было никакой девушки, - сказа Гера, - выдумал я её. Но если бы была, я бы обязательно  женился.

- Как это не было? – от неожиданности я поднялась  на ноги.

- Очень просто, - пожал плечами Гера, - не было и все. Но если тебе будет очень   плохо, то ты приезжай.  Я женюсь на тебе. Но только если очень плохо, поняла?

  - А если свадьбы не будет, - с подозрением спрашиваю я, - зачем выбросили камеру?

-  Климат у нас морской, железо быстро разъедает, - ответил Гера, - труха уже, короче. И вообще, я не фотограф.

- А зверюшек куда денете? –  спросила я.

- Как жили, так и будут жить на  спасательной станции, - сказал Гера, - пока я  тут начальник. Фотография – это так, от скуки. Никто не тонет.

- Ладно, я пошла, - сказала я, - только странно, что вы так и не спросили, как меня зовут. И не надо.

- И не надо, - согласился  Гера, - приедешь – познакомимся.

- А зовут меня Верой,  - я показала ему язык и пошла к выходу, -  можете даже не запоминать.

Ослик и обезьянка смотрели мне в след. И Гера смотрел. А может и не смотрел, я же не оборачивалась.

Прошло много лет. Я уже давно малярша со стажем. Живу одна. Мне нравится моя жизнь. Хотя иногда мне хочется  к Гере. Но он предупредил, что у меня  всё должно  быть плохо. А у меня всё хорошо. И с каждым годом все лучше и лучше. Поэтому, я никогда к нему не приеду.

Но дело даже не  в этом. Я  никогда  не приеду, даже если у меня все рухнет. Даже если я останусь без гроша в кармане и крыши над головой. Потому что я не ослик и не обезьянка и меня  вовсе необязательно держать  на спасательной станции.

Спасибо тебе, мой первый курортный роман за чувства, которые ты во мне пробудил и которые иначе, как рождественским  чудом, и не назовешь.