Магазин Оптика в московском переулке

В магазин «Оптика» в узком московском переулке старинной, ещё той застройки, зашёл посетитель. Женщина за прилавком бросила короткий взгляд и сразу поняла, что он ничего не купит — как и многие другие, которые заходили, искали взглядом по полкам, и с независимым видом уходили, так ничего и не сказав. Некоторые направлялись к дверям, за несколько шагов успев всё понять и остальное время только выбирали удобный момент для поворота кругом. Были ещё и те, к которым она подходила сама и задавала один только вопрос - «Вы здесь уже были?». Ответ всегда был один и тот же, как и последующие действия - «Нет», и посетитель выходил.

Это было время, когда центр стал наполняться офисами различных фирм и компаний. Офис в центре Москвы. Это престижно. Появились первые белые воротнички — секретари, мэнеджеры. Молодые, амбициозные,  с распланированными вперёд пятью годами. Десятью. Пятнадцатью. Кабинет в московсом офисе. Не где-нибудь в захолустном регионе. Не на окраине. Блестящие окна, обязательно молчаливый человек у входа. Белые блузки, гаслтуки. Машины во дворах под окнами. Произведённые ещё в той, уже несуществующей стране. Иномарка — это для директоров и выше. Для тех, кому выделено отдельное парковочное место прямо перед входом. Рядом с молчаливым человеком. Это было время, когда в центре города вдруг не стало чистого воздуха от выхлопа так быстро заполнивших переулки разбитых-переразбитых жигулей. Это было время, когда редко кто покупал себе очки. По крайней мере в этом магазине. Случайно заходили, быстро всё понимали, и шли дальше. Это было время, когда цены... Продавщица знала, какое это было время. Её зарплата покрывалась покупкой одной пары очков в несколько дней. Это делали люди, которые ставили свои машины на отдельное охраняемое место перед входом в центральный московский офис. Иногда это делали их секретари. Вернее, секретарши. Она научилась узнавать их с порога — молодые, стройные, одинаково выглядевшие. Они не ходили по магазину, не смотрели на полки. Подходили прямо к ней, давали бумажку. Спрашивали - «Это есть?» Ответ должен быть одинаковый: «Конечно. Сию минуточку».

Это было время, когда мало неожиданного могло случиться в магазине «Оптика» в старом московском переулке. Продавщица уже знала — что и с каким выражением будет сказано или спрошено, и как надо отвечать.

Посетитель походил по магазину, посмотрел на полки и подошёл к ней. Это было неожиданно. Он был не из той категории, к которым она вставала со своего места за прилавком, чтобы подойти и встретить с приятной улыбкой у дверей. Не из той, которые задавали какие-то вопросы или что-либо говорили. Не из той, которые что-либо покупали. Не из той, на которых она обращала внимание, или ожидала что-то необычного.

Он подошёл к ней и задал вопрос:
- Вы можете посмотреть — что с моими очками?
Она взяла в руки. - А что с ними не так?
- А вы попробуйте надеть.
- Они же с диоптриями? Я ж ничего в них не увижу!
- А вы попробуйте.

Она вдруг испугалась. Маньяк. Или грабитель. Наденет, а он — по голове. Вспомнила, как только приехала покорять столицу — провинциальная девчонка. Готова была на любую работу. Пошла в ночную аптеку. Как-то пришёл вдруг такой же, в обтрёпанной куртке. И список даёт — а там всё  дорогое. Да по много упаковок. Пока всё искала, собирала по полкам, чувствовала свою спину. Так, наверно, в первобытной тайге дикие волосатые предки её чувствовали кожей — что там, сзади. Собрала, посчитала сумму. Он — правую руку в карман. Аж глаза закрыла - «Ну вот и всё». А он достаёт бумажник — обшарпанный и драный, и вытаскивает кредитную карту.
-Такую принимаете?
-Мы всё принимаем — как учили отвечать. А сама смотрит — никогда таких не видела. Золотого цвета и голова на ней в профиль. В древнем шлеме — то-ли римском, то-ли греческом. Не знает.

Тогда ничего не произошло. Подписал посетитель чек, пожелал спокойного дежурства и исчез в ночь. Почему-то она долго о нём вспоминала. В потёртой куртке.

Потёртая куртка. Очки. Тогда — да, тот тоже был в очках. И усы. Сняла ногу с кнопки под столом.

-Давайте посмотрю — другим, почти даже ласковым голосом. Почти таким же, как клиентам в пиджаках и галстуках, - тем, чья покупка оплачивала её недельную зарплату.

-Да ничего вроде нет. - Стёкла прозрачные, не царапанные. Держатся крепко. Винты на месте. С диоптриями не совсем понятно. Не может точно определить, никак не сойдутся цифры в приборе. Надо вызвать калибровщика.

-Вы наденьте, наденьте.

Надела. Удивилась, как чётко всё вокруг вдруг увидела. Неужели у неё зрение село? Те ночные дежурства в полутёмной аптеке? Хозяин вечно экономил на свете. Велел только одну тусклую лампочку оставлять. Оглянулась ещё раз. Да, ясно видит надписи на упаковках на полках, цены. Посмотрела в окно. Показалось, или действительно — разошлись сплошные облака, сутками закрывавшие небо, и даже, вроде робкий луч солнца блеснул где-то в высоте. И вот уже прохожие, торопливо спешащие по своим делам и всегда смотрящие вниз, под ноги, чтобы во-время обойти лужу, подняли головы. Вот один, потом другой мужчина поглядел на неё через окно и, даже кажется улыбнулся и рукой сделал какое-то движение — то ли махнул ей, то ли шапку поправил. Вдруг вспомнила, что у мамы скоро день рождения и надо будет поехать к ней. Хотела — просто позвонить, как делала все последние годы после переезда в Москву.

-Ну как ты там, доченька?
-Да ничего.
-Всё бежишь, всё торопишься.
-Ну мам, знаешь ведь — жизнь какая.
-Знаю. На себя-то хоть сколько остаётся? Смотри. Жизнь коротка. Пролетит — не заметишь. А что останется?
-Ну мам.
-Да знаю, знаю. Ну что, бежишь? Когда в следующий раз позвонишь?
-Ну как-нибудь.

Как-нибудь... Как-нибудь. Мама. Она вдруг подумала — что не будет ждать дня рождения. Она не брала отпуск и никуда не ездила уже столько лет. Она работала каждый день, все выходные. Её зарплата окупалась продажей одной пары очков молодым амбициозным генеральным директорам компаний, держащих головной офис в столичном переулке. Их секретарши давали ей листочки, цедя сквозь зубы - «Это есть?», расплачивались, не глядя на цену, из толстой пачки купюр и уходили, запахнув свои меховые шубы. Жизнь коротка. Что останется?

Стёкла вдруг запотели. Она сняла очки, достала фланелевую салфетку и стала протирать стёкла, старательно глядя вниз. Посетитель терпеливо ждал.

-Видите ли, мне не подходят эти очки. Я в них вижу всё по-другому. Всё не так. А в результате - люди, которым я помогал, предают и бросают. То, что казалось важным, становится смешным. То, что было красивым — лишь выцветшие поблекшие мазки на сером холсте. Прекрасные дамы в вуалях — на деле обыкновенные куртизанки. Каждый раз, когда я надеваю эти очки, я начинаю во что-то глупо верить. Кому-то опять наивно доверять. И каждый раз... Каждый раз... Я не могу в них жить. Я их и терял, и выбрасывал, и бросал под машину. И каждый раз они опять появлялись утром на тумбочке. Не могли бы вы их обменять на что-нибудь более подходящее? Я могу заплатить.
-К сожалению, мы можем принять для обмена только те очки, которые были куплены у нас не позднее месяца, и только при наличии чека. - Сказала, как учили.
-Я понимаю. Спасибо. - Вздохнул, ссутулился в своей потёртой куртке. - Извините, что я отнял у вас время. - Повернулся и вышел.

Она смотрела за ним в след, не в силах сказать слово. Отнял у неё время. Отнял. У неё. Время. Она всю жизнь смотрела вокруг себя в розовых очках. Подруги, ну, когда у неё ещё были подруги — сначала смеялись, потом, с презрением - «Ты бы хотя бы в секретарши к кому пошла». Потом... Потом как-то незаметно не стало у неё подруг. А она всё смотрела вокруг и видела яркие свежие краски на выцветших, давно уже растрескавшихся холстах. Она жила не в том времени в своих розовых очках. Она соглашалась на зарплату, которая окупалась одной покупкой в магазине «Оптика» в узком переулке. Её хозяин никогда не помнил — как её зовут. Её время. Она вдруг вскочила со стула и как была — в лёгком белом фирменном халате бросилась к выходу, за дверь, зацепившись каблуком за порог — налево. Нет, направо... Переулок был полон народу. Прохожие торопливо шли, подняв воротники от неперестающего моросить с вечно хмурого неба мелкого осеннего дождя, и внимательно глядя вниз, под ноги — чтобы не наступить в лужу.

Она пыталась глядеть поверх зонтов, чтобы найти потёртую куртку. Ей надо было что-то сказать тому посетителю. Что-то очень важное, может - что-то спросить, хотя она не знала — что. Он не мог далеко уйти. Не мог. Но его нигде не было. Она вдруг почувствовала невыносимое одиночество — так в тайге чувствовал её далёкий волосатый предок. Она подняла лицо вверх, к бесконечному дождю. Влага стекала по лицу, на уже промокший тонкий халат с фирменной нашивкой магазина оптики. Она взглянула прямо в небо, закрытое бесконечными тучами, чтобы не видеть - что там, внизу, и шагнула с тротуара.