Борька

       С приходом ранней осени многие звери занялись заготовкой пропитания на долгую зиму.
       Для меня же наступило время охоты. Каждый вечер, после работы, я с собакой Рексом уходил берегом речки вверх или вниз по её течению, забираться вглубь тайги не было необходимости: дичи попадалось немало и поблизости. Пройдя два-три километра, я добывал несколько рябчиков, а если посчастливится, то и глухаря. Этого нам с Рексом хватало.
       Но не об охоте мой рассказ, а о Борьке. Борькой я прозвал лесного бурундука.
       Вверх по течению речки, километрах в двух от дороги, находился небольшой сосновый бор. В этом бору Рекс частенько находил и облаивал глухарей. Несколько раз, не доходя до бора, я вспугивал бурундука, не обращая на него поначалу никакого внимания. Но поскольку он повстречался мне несколько раз в одном и том же месте, я понял, что где-то здесь его норка. Рекс, пробегая мимо бурундука, не удостаивал его даже взглядом. А тому только и оставалось, что недовольным цвырханьем выражать своё негодования: ходят, мол, тут всякие, делом – подготовкой к зиме – мешают заниматься.
       Я быстро привык к встречам с бурундуком, захотелось даже подружиться с ним. А помочь в этом могли кедровые орехи. К сожалению, кедры в тех местах были большой редкостью. Поэтому мне стоило немало трудов найти и собрать около двух десятков шишек. И, направившись в следующий раз на охоту в сторону, где обитал Борька, я прихватил с собой десяток орехов, чтобы угостить его.
       Он выскочил неожиданно, почти из-под ног Рекса, молнией взметнулся вверх по стволу ближайшей сосёнки, негодующе цвыркая при этом. Рекс же, как всегда, равнодушно протрусил мимо. Рядом  с этой сосёнкой находился обросший мхом и брусничником пень. «Борька, Борька!» - пропел я ласковым голосом, примял ладонью мох, выдернул мешавший брусничник и, как на блюдечко, положил в сделанную ямку орехи. Затаившись в хвое, Борька наблюдал, очевидно, за тем, что я делаю, «Борька, Борька!» - певуче повторил я свой призыв и, не спеша, удалился вслед за собакой.
       Два следующих дня я жил в томительной безвестности: Взял ли Борька мой гостинец?. И, конечно же, был доволен, обнаружив ”блюдечко” пустым. Значит, съел Борька мои орехи или же унёс их в свою кладовую, пополнив запасы на зиму. Я осторожно подходил в пределы его владений пока не услышал знакомое недовольное цвырканье. Дождавшись, пока  он успокоится, я подошёл к пеньку и, пропев снова «Борька, Борька!», положив в сделанные мною ранее углубления очередную порцию орехов. И опять, заглянув туда в следующий раз, увидел, что их там нет. В дальнейшем, приближаясь к пню, я не только не видел, но и не слышал Борьку, хотя нисколько не сомневался, что он, затаившись где-то рядом, внимательно наблюдает за мною. Положив, по обыкновению, орехи и произнеся два хорошо уже знакомых бурундуку слова, я сразу же уходил.
       Похоже, Борьке пришлись по душе мои визиты, а тем более подарки. Решив проверить, так ли это на самом деле, я, проходя однажды мимо знакомого пня, не остановился у него, не положил, как всегда, орешки, не произнёс волшебные слова. Борька, увидев из своего укрытия такое предательство, обиженно свистнул – как свистят бурундуки перед дождём. Я остановился, огляделся вокруг, но нигде не заметил его. Он же меня, конечно, видел и ждал гостинца. Вернувшись к пеньку, я положил в ямку орехи и, как обычно ласково пропел  «Борька, Борька!».
       Пока были орехи, я ходил к Борьке, и он, без сомнения, рад был моим посещениям. К сожалению, ореховые запасы кончились у меня раньше, чем Борька лёг спать в своей норке. Приходить к нему в гости с пустыми руками я не мог. Но почему-то уверен, что Борька и зимой, просыпаясь, чтобы поесть, вспоминал обо мне, лакомясь кедровыми орешками.