Золото для мамы

Я набрал горсти пиритов, набил ими все карманы, забросил последние, до которых мог дотянуться, за пазуху, и решил, что пора отправляться к маме, чтобы увидеть, как вспыхнут от радости ее глаза, как она засмеется и примет мой дар – эти черные камни, усыпанные кристаллами золотых, горящих на солнце точеных кристаллов пирита.

Эти кубики чистого золота в абсолютно черной породе, которые мы обнаружили в путешествиях по хвостам, будоражили наше воображение.

Реальность исчезла, нам оставалось только выйти с найденными дарами из пещеры Аль Рашида.

Но как раз в этот миг плот качнулся, и Васька, с отчаянным криком, полетел в мутную бездонную пучину хвостов.

Всё было нельзя.

Нельзя было и близко подходить к нефелиновым хвостам.

Нельзя было сооружать плот.
 
Нельзя было даже мечтать пересечь на нем эту серую пустыню, это бездонное грязевое озеро, сумеречное и мертвое, в котором не было ничего живого – ни рыбки, ни травинки.

Нельзя!

На хвостах ничто никогда не росло.

Правда, кто-то слышал, что очень давно, за долгие времена до нашего рождения, здесь было прозрачное и чистое тундровое озеро, в котором можно было издали пересчитать донные цветные камни, как в каждом озерце, возникающим вдруг в потеплевших ладошках вечной мерзлоты.

Но к этому, превращенному нефелиновыми фабриками в мутные стоячие химические отходы-хвосты нам, детям, даже приближаться было нельзя!

Но пириты!

Нам было по 9 лет, мы ничего не знали о них, но кто-то сказал после уроков горячим шепотом:
– Айда за золотом!
– Куда? – спросил я. – Золото за Ковдором, говорят. Туда не дойдешь.
– Да, нет, к Нефелинке, тут рядом! – Петька горел от нетерпения и нашей тупости.
– Отец с мужиками рыл траншею за хвостами. Камень принес. Сам-то камень, ну, порода то есть, – черная, а в ней – золотые кубики!
– Так это за хвостами! – разочарованно протянул Васька. – Туда нам не добраться.
– На плоту можно, – сказал я.
– Каком плоту?
– Сделаем! – воодушевился Петька. – Плот сами сделаем. Только – никому! Ни слова! Нам только бы до этой траншеи добраться!

Незакатное солнце наматывало круги над горизонтом, стояли в Хибинах белые холодные ночи, был месяц май. Не темнело.

Мы смастерили плот, переплыли вдоль мелководья хвосты и, обалдевшие от счастья невиданного зрелища – черной траншеи, усыпанной золотыми кубиками, поотломали камней, сколько могли и уже, счастливые, возвращались домой, как плотишко наш начинал разваливаться и Васька, пытаясь закрепить ветки да бревнышки, на которых мы стояли, вдруг кувыркнулся в густую непролазную грязь.

– Держись! – закричали мы.

Я успел схватить Ваську за куртку, а Петька лег плашмя на противоположный край, чтобы плот наш не перевернуло, и свободной рукой схватил меня за ногу, пытаясь помочь.

– Ты только рот не открывай и иди ко мне. Не захлебнись, понял? – сказал я Ваське.

Я видел, что его засасывает, а плот начинает рассыпаться окончательно.

– Золото! – закричал вдруг Петька. – Выбрасывайте золото! Оно тяжелое. Потонем!

Мы, кто как мог, скидывали в  мутную жижу хвостов свои дары, и, видимо, при этом голосили все так, что вскоре к нам подплыли на какой-то посудине мужики, вытащили всех троих на борт и, хохоча, спрашивали полуутвердительно: давно ли мы ели березовой каши да как оно там, в преисподней.

Каждого из нас довели до дома, сдали на руки ошалевшим от одного вида нашего родителям. Только расписок не взяли, да все посмеивались.

Оказывается, искал нас уже весь Новый Город.

Мама принялась меня переодевать да отмывать, отец закурил и вышел на крылечко.

Я молчал. Мне говорить было нечего.

Потом меня закутали во что-то мягкое и теплое и стали поить горячим чаем с малиной.

Мама пошла попробовать отстирать мою одежду. А я всё думал о пиритах, утонувших вместе с плотом в нефелиновых хвостах.

Отец спросил:
– Что вас на хвосты-то понесло? Нельзя же.
– Нельзя, – согласился я.

И в это время вошла мама, держа высоко в руке черный камень, в котором горели золотом большие и мелкие – до россыпи – пириты.

– А это откуда? – спросила мама, и лицо ее светилось радостью. – Я у тебя в джинсах нашла. Там карманы узкие, еле вытащила. Красота-то какая!

– А–а, – протянул отец. – Так вы к траншее через хвосты пошли! Никогда этого больше не делай, слышишь?

И, повернувшись к маме, сказал:
– Да пириты это. Обманка. Видимо, ребята ее за золото приняли…
– Нет, отец, прости, ты не прав! Это самое красивое золото в мире, ясно?
Самое красивое! - сказала мама.

Много лет хранился в нашем доме этот камень, и обманное его золото никогда не тускнело.