Первая машина

     Легковая машина в нашей семье появилась совершенно неожиданно, по крайней мере, я к этому не был готов, и хотя вроде бы какие-то предпосылки имелись, я им тогда  никакого значения не придал. В марте 1956 года мы переехали от бабушки в собственную комнату, пусть и в коммунальной квартире, но собственную, да к тому же в новеньком, кирпичном семиэтажном доме, с такими же кирпичными теплыми автомобильными боксами во дворе. И как только переехали, не на следующий, разумеется, день, но чуть ли не на следующей неделе,   папа начал поздними вечерами засиживаться на кухне с какой-то брошюркой руках. Рядом с ним, внимательно вчитываясь в мелкий шрифт и рассматривая какие-то схемы и картинки точно в такой же книжке, сидел наш сосед, Шерстнёв. Он был папин тезка, но вот отчество имел какое-то странное – Евграфович.  Долго оно мне не давалось, и я даже остерегался встречаться с ним в коридоре или на кухне, вдруг я его неправильно назову, стыда же потом не оберешься. Правда, прошло немного времени, и я уже не замечал никакой странности, подумаешь Евграфович. 

     - На права сдавать оба собрались, - тихонько, шепотом, думая, что мы с братом уже давно спим, рассказывала мама своей старшей сестре, нашей тетке Соне.

     - Так машины же у Саши нет, зачем права-то?

     Законный вопрос, на мой взгляд. Но мамин ответ до моих ушей не долетел, шепот стал совсем неслышимым.

     И вот свершилось. Экзамены сданы, права, то есть водительское удостоверение в виде книжечки такой с одними обложками без страниц внутри, в кармане, а во дворе стоит машина. Первой машиной в нашей семье был списанный из армии "Москвич 401". В то время много армейских складов расформировывали, шло сокращение армии на один миллион человек, вот и до складов очередь дошла. Списанный из армии, это не как из таксопарков машины списывают, там они заезженные до самого предела, ломаться начинают непрерывно, вот их и меняют на новые. На армейском складе машина может и  без движения простоять с того момента, как ее с завода туда доставили, а может изредка и выезжать куда-нибудь, но в общем почти новой должна быть. Цвет все армейские машины имели, конечно, специфический, "хаки" называется, но ездят же не на цвете, поэтому этот минус и за минус никто в то время не считал. В конце пятидесятых машин в личной собственности вообще было раз, два, да обчелся. Хотя в Горьком первую "Победу" в 1946 году выпустили и до 1956 года производили, она в большинстве своем в такси или в качестве служебного транспорта использовалась. В частные руки "Победу" чаще всего вручали в качестве поощрения за заслуги перед государством или продавали за смешную цену передовикам производства, да особо отличившимся товарищам. Были, конечно, и такие машины, которые в свободную продажу поступали, только никто никогда не мог сказать, где и когда это происходило. Выпустили "Побед" довольно много, почти 250 тысяч машин, но скажите, что это за количество для государства, в котором 250 миллионов жителей? Смех, да и только. 

     С "Москвичом" похожая история, только их еще меньше до 1956 года произвели. Основным их потребителем, как раз армия и была. Ну, те, которые по воинским частям разошлись, там и остались, а вот с расформированных складов офицерскому корпусу какое-то количество продали. Цену скажу, не поверите – в 9000 тысяч рублей машину оценили, и это, учтите, в ценах дореформенных, о которых все уже забыть успели, и которые после 1960 года в 900 рублей превратились.

     Ну, о внешнем виде папиного приобретения сказать могу одно. Мама называла машину "Антилопой гну", она Ильфа с Петровым очень уважала, а я "зеленым чудовищем", ну это про себя, конечно, чтобы папу не обидеть, вслух этого никогда не произносил. Похож этот "Москвич" был на немецкие машины довоенно-военной поры, но больше всего на "Опель-Кадет", один из народных автомобилей Третьего рейха, который и явился прототипом "Москвичей" 400 и 401 серий.

     Я не был фанатом автомобилей, как многие мои знакомые, почитавшие за счастье прокатиться на любой машине, лишь бы у нее мотор с колесами имелись. Поэтому я не рвался, куда бы то ни было ездить с папой, да еще на этом "зеленом чудовище". Но, наступил тот день, когда я вынужден был это сделать. Дело в том, что папина сестра, а моя соответственно тетя, справляла свой день рождения исключительно на Пасху, то есть в Воскресенье Христово. Почему так сложилось, довольно длинная история, но мы о ней в другой раз поговорим. В 1956 году Пасха пришлась на 6 мая. Погода стояла прекрасная, тепло, солнечно, вот папа и решил приехать к сестре на своем авто. Пришлось и мне залезть в машину и, зажмурив глаза, поехать. Нет, я не сомневался в папиных шоферских способностях, я вообще ни в каких папиных умениях не сомневался. С моей точки зрения, он умел делать все, что должен уметь настоящий мужчина, и делал все очень хорошо, но… Вот было какое-то "но" в этом деле. Сам не знаю, что это такое было, но…

     Может дело в том, что я до той поры на такой маленькой машине еще ни разу не ездил, не знаю. Несмотря на свой возраст, почти тринадцать лет это уже не мало, согласитесь, я вообще на легковых машинах ездил всего пару раз. Мужу маминой сестры по его должности положена была персональная машина. Вот он летом, в тот поселок, где мы снимали неподалеку друг от друга по комнате с терраской, каждый день приезжал на ЗИМ'е. Была такая машина производства Горьковского автомобильного  завода имени В.М.Молотова, откуда и сокращение такое ЗИМ, что означало Завод Имени Молотова. Шофером у дяди Жени был молодой веселый парень Пашка. Вот этот Пашка пару раз, естественно с дяди Жениного разрешения, сажал меня с младшим братом, да катал пару минут от одного дома до другого. Так, что, сами видите, какой у меня был опыт езды на легковой машине.

     Дорога от нашего дома до теткиного, в котором мы прожили почти три года после возвращения в Москву с Урала, где папа служил военпредом на одном из заводов, производящих авиационную технику, была недолгой. Пара минут и мы уже на улице Горького. Расстояние от Белорусского вокзала, где мы выезжали на главную улицу всей страны, до Охотного ряда небольшое. Если светофоры не задержат, то минуты за три-четыре оно преодолевалось. Вот и в тот памятный для меня день, светофоры на нашем пути весело подмигивали нам зеленым огоньком. Машин в то время на улицах было мало, никто никому не мешал, все ехали и  ехали примерно с одинаковой скоростью. Папа гонщиком никогда не был, к правилам дорожного движения относился с должным уважением. Однако, когда мы подъехали к Советской площади, где расположен Моссовет, и увидели выезжающие оттуда большие черного цвета блестящие машины, у которых на крыльях были серебристого цвета небольшие крылышки, да еще всяких нашлепок тоже серебристых множество, папа чуток прибавил хода. Машин этих было штук десять не меньше. Скорость у них была повыше нашей, поэтому и обгоняли они нас одна за другой, по очереди. Пассажиров там не было, одни водители, одетые в какую-то форму, не отрываясь, смотрели вперед. Жаль, но мы не смогли ничего рассмотреть, кроме фуражек темно-серого цвета с лаковым козырьком. Всего пару минут ехали мы рядом с этими красавицами. Затем они все обогнали нас и мы уже, не спеша, подъехали к Охотному ряду.

     Тогда Охотный ряд можно было безо всяких проблем пересечь и попасть прямо на Красную площадь. Только вначале следовало проехать между музеями Ленина и Историческим, то есть по тому месту, где сейчас расположился Собор Казанской Иконы Божией Матери. Светофора на пересечении улицы Горького и Охотного ряда не было. Его роль выполнял регулировщик, который стоял прямо посередине Охотного ряда на круглой невысокой тумбе шайбообразного вида. Вот его я рассмотрел хорошо. Высокий, прекрасно сложенный мужчина неопределенного возраста, одетый в белоснежный китель со старшинскими погонами на плечах и небольшой колодкой орденских ленточек на левой стороне груди, что являлось убедительным доказательством, его участия в Великой Отечественной войне. Из-под кителя виднелись синие галифе, заправленные в начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги. На его голове была фуражка тоже белого цвета с синим околышем и поблескивающим на солнце козырьком. Фуражка была в нарушение формы по-залихватски надета слегка набекрень. Он постоянно поигрывал полосатым жезлом в руках. При его виде всем сразу же становилось ясно, что именно он царь и бог на этом перекрестке, и ни одного даже самого незначительного нарушения на этом далеко не самом простом  месте он не допустит.
 
     Стоило только нашей машине пересечь прерывистую линию разделявшую улицы, как раздался резкий свисток, и, инспектор со своего наблюдательного поста жезлом приказал папе остановиться рядом с его тумбой. Был очень теплый день, окна у машины были открыты, поэтому диалог, который вскоре произошел, до нас донесся полностью. Папа, после того, как машина остановилась, поставил ее на ручной тормоз, вышел и с документами в руках направился к регулировщику. Тот документы взял, но, даже не взглянув на них, начал сразу же, причем в очень грубой форме, обвинять папу, чуть ли не в антиправительственной деятельности, обращаясь к нему при этом на "ты":

     - Ты, что не знаешь, что ездить рядом с правительственными машинами запрещено? Да, тебя за это к ответственности следует привлечь.

    И, все в таком роде. Папа был очень выдержанным человеком. Он послушал, послушал этого хама, а потом спросил:

    - Товарищ старшина, какое право вы имеете так разговаривать с водителем? Почему вы мне тыкаете? Почему вы одеты не форме? И откуда вы взяли, что ехать по улице неподалеку от проезжающей правительственной машины, запрещено? Я внимательно изучал Правила дорожного движения и никаких запретов на этот счет в них не видел. На вашем месте я принес бы мне извинения, пока я не потребовал от вас предъявить документы для обращения к вашему руководству. Вы приличия ради, хотя бы посмотрели, кого остановили.

       Удивление на лице инспектора было таким явным, наверное, до сих пор ему никто не оказывал подобного отпора, что он даже головой перестал крутить. Он раскрыл папины права, внимательно посмотрел на фотографию и произнес совершенно немыслимую фразу:

     - Да, будет тебе подполковник обижаться, я ведь тоже подполковник, - он достал из карманчика гимнастерки красную книжечку, раскрыл ее и папе чуть ли не в нос сунул, - вот, смотри. Но лучше ты рядом с подобными машинами не езди. В другом месте могут не правильно понять.

     Когда он папе свое удостоверение показывал, я лишь корочку видел, на которой четко золотыми буквами было написано: Комитет Государственной безопасности СССР.      

     Папа в машину сел, головой покачал, приговаривая:

     - Прямо хоть форму не снимай, - а затем, уже когда мы с места тронулись, и регулировщик позади остался, добавил, - наверное, в СМЕРШ'е, или армейской контрразведке служил, ишь орденами Боевого Красного Знамени и Красной Звезды награжден.

     Я со своего места не смог рассмотреть, что за ордена и медали были у регулировщика, тот все время боком ко мне стоял, а вот папа хорошо все рассмотрел.

    Еще через несколько минут мы по Москворецкому мосту перебрались на другой берег Москвы-реки и, немного покрутившись в узеньких замоскворецких переулках, остановились у такого родного тротуара. Никого из ребят, с которыми я когда-то дружил, не было  видно, вот и пришлось сразу же на наш чердак лезть.

     Мы оказались первыми. Тетка даже руками всплеснула:

     - Я ж вас не ждала так рано.

     Папа на часы посмотрел:

     - Действительно, почти на час раньше приехали, вот, что значит на машине ездить.