Дороги, которые нас выбирают

      Вот и позади очередная сессия. Впереди – первое лето, свободное от яростного стройотряда и картофельных баталий на полях подшефных колхозов. Этих, обязательных для каждого советского студента, общественных нагрузок. И спасибо за эту свободу заводской практике, призванной на целый месяц погрузить будущего специалиста в самую гущу производственных отношений. Тех самых, в сложных переплетениях которых воплощаются в металле апробированные в опытовых бассейнах замыслы учёных и расчеты конструкторов. В результате чего заказчик получает сложное инженерное сооружение, именуемое кораблём. И прочувствовать это нужно каждому будущему корабелу, чтобы не заблуждаться, не питать иллюзий и правильно видеть своё место в этом непростом и ответственном процессе, именуемом судостроением. А потому картошка подождёт.

      Отечественное судостроение у нас отменное и с традициями, и сотни кораблей ежегодно покидают стапели наших верфей, чтобы потом подолгу и безупречно бороздить просторы морей и океанов. Жаль только, что медалями за эту самую безупречную службу, выдаваемыми каждые пять лет при отсутствии неснятых взысканий, что само по себе не редкость, и именуемыми в народе «песочными», награждаются только военнослужащие. Потому как корабли наши не менее достойны подобных наград – они и служат куда как дольше, и взысканий отродясь не имеют.
      А если и возникают у них проблемы, то только по причине нерадивости людской. Проектанта ли, корабела или судоводителя – не в этом суть. Ведь недаром  говорят – все болезни от нервов. Для корабля это справедливо в неменьшей мере. Потому как люди для него – те же нервы.

      В компании своих одногруппников Олег миновал проходную завода. В душе он ощущал лёгкий благоговейный трепет. Раньше видеть территорию судоверфи ему приходилось только из туалета – здание кораблестроительного института непосредственно граничило с Адмиралтейскими верфями, и вид на строящиеся суда наилучшим образом открывался из окна именно этого интимного помещения.

      Привело же его в этот институт не столько призвание (да и откуда оно у юноши в неполные семнадцать лет), сколько то, что называется «за компанию». Способ, конечно, не самый бесспорный, но и не самый парадоксальный. Были поводы и поизощрённее. Его одногруппник Саша Карандышев, на вопрос, почему он выбрал именно этот вуз, обычно, без обиняков, отвечал:
      – А сами посудите: мне что в булочную, что в корабелку – без разницы.
      Он жил буквально в ста метрах от здания института.
      Будучи в десятом классе, Олег объездил не одно учебное заведение, распахивающее свои двери в воскресные дни для абитуриентов и, зазывая в своё лоно будущих выпускников, но окончательный выбор сделать никак не мог.
      Каждый вуз был по-своему хорош, и отовсюду звучали сладкоголосые трели своих куликов, расхваливающих своё "болото" повсюду выпукло демонстрировались жирные плюсы той или иной профессии и рисовались её светлые перспективы. Но Олегу каждый раз почему-то казалось, что любой плюс при лёгком повороте головы мог обернуться крестом, а богатый на посулы «День открытых дверей» завершиться «ночью длинных ножей». Именно таких, которыми могут легко срезать на экзамене, и тогда день точно покажется ночью. Хотя последнее было, скорее, несколько напыщенной аллегорией, граничащей с суеверием: в уровне своих знаний он особо не сомневался. Но стихийно возникающая негативная реакция на их посулы и дух противоречия мешали услышать идущий из глубины души долгожданный отклик: «Вот оно, моё!» 
      – А пойдем со мной в кораблестроительный институт. У тебя ведь тоже разряд имеется, а это козырь неплохой.

      В отношении приятеля всё было понятно – Юрка звёзд с небес не хватал, и выбора у него практически не было. Сам он был человеком увлечённым и с регалиями – целый кандидат в мастера спорта по судомоделизму: в те времена имелся, а может быть, и поныне существует и такой вот вид спорта. Олег тоже долгие годы посещал дом пионеров, где увлечённо мастерил модели судов и участвовал с ними в соревнованиях. Разряд у него тоже был, но не столь солидный.
      
     Ему даже удалось как-то выиграть первенство в городских соревнованиях. Но здесь он особой заслуги не видел: просто каждый раз он удачно угадывал направление ветра, пуская модель яхты через озеро. Да и модель эта досталась ему по наследству, перейдя от старшего товарища по кружку, а он лишь дооснастил её и немного отполировал днище.
     Со своими поделками успехи были куда скромнее, правда, несколько дипломов они ему тоже принесли.

      И всё же это было одним из многих его увлечений, и вовсе не самым главным. К изготовлению миниатюр судов и их далеко не всегда удачным, но всякий раз захватывающим пускам по глади местных водоёмов, коих немало в окрестностях городка, его приобщил их школьный трудовик, маленький щуплый татарин Иннокентий Васильевич Кокаулин. Человек, беззаветно преданный профессии и горячо любящий детвору, помимо занятий в школе вёл ещё и кружок в доме пионеров. Оттуда он уходил поздно вечером, а рано утром снова вставал к школьному верстаку.
 
      Пожалуй, единственным его недостатком было то, что он слыл закоренелым курильщиком. Курил он помногу, буквально зажигая одну папиросу от другой. С таким же упорством он зажигал мальчишек своим энтузиазмом, а угрызения совести по поводу подаваемого дурного примера компенсировал тем, что подробно объяснял им всю пагубность этой привычки.

      – Я уже настолько прокоптился изнутри, что меня эта гадость не берёт, – внушал он замеченным с папиросой. – Да и детство у нас было другое, сложное. А вам и начинать не стоит – спать не сможете по ночам от своего кашля, а жена из дому будет гнать. Да и жениться толком не сможете – девчонки от вас шарахаться будут.
      Сам же он был счастливым семьянином.
      Занятие судомоделизмом ещё более сблизило Олега с водной стихией, которая с детства чем-то влекла его и была даже до некоторой степени родственной – по знаку зодиака он был водолеем. Да и отец был моряком, правда, военным. Видя ту неопределённость, в которой пребывал его сын в выборе своей будущей профессии, он время от времени предлагал ему поступить в училище, где он преподавал. Но Олег отнекивался, добавляя в шутку, что этот путь к морю был для него слишком простым.

      Агитируя товарища поступить именно в этот вуз, Юрка немного ошибался в выборе своей аргументации. Обучение в институте освобождало от службы в армии, и многие парни стремились поступить хоть куда-нибудь. И для них решающим становился не профиль института, а конкурс туда.

      Олег ничуть не удивился, когда один из его приятелей, Игорёша Жаворонков, долговязый и лопоухий паренёк, немного стесняющийся своей внешности, а потому проявляющий ужасную нерешительность во взаимоотношениях с девицами и всячески избегающий их общества, годом раньше поступил в «тряпочку» – институт текстильной и лёгкой промышленности. Туда обычно шли одни девчонки, а ребят зачисляли едва ли не с одними тройками.
      Кстати, может быть именно по причине мягкости его характера в семье, а позже и в остальном окружении, Игоря стали звать Лёшей.

      Олег помнил курьёзный случай, когда через несколько лет, в компании своих друзей, он встретил его в метро.
      – Лёша привет, как жизнь!
Не дождавшись ответа – тот, как всегда, немного растерялся – он повернулся к своим друзьям и представил его:
      – Знакомьтесь – это Игорь.

      Олега же проблема преодоления барьера вступительных экзаменов особо не тревожила. И всё же аргумент его приятеля неожиданно попал в точку. Спортивный разряд как фактор, способный до некоторой степени послужить ему дополнительной страховкой, внезапно оказался хотя и незначительной, но решающей добавкой, которая склонила чашу весов в пользу этого выбора.

       Ну что ж, корабелка – так корабелка, почему бы и нет, подумал Олег. Вуз вполне себе престижный. И, что ни говори, ездить туда на занятия с приятелем будет куда как веселее, чем одному в любое другое место, потому как дорога в один конец будет занимать не менее часа.
      Он, почему-то, не сомневался, что Николаева пройдёт туда без проблем: тому в приёмной комиссии непрозрачно намекнули, что для зачисления ему будет достаточно сдать экзамены на одни тройки.

      Олег полистал предложенный товарищем раздел рекламного буклета, посвящённый институту. От словосочетаний «новые принципы движения», «экранопланы» и «суда на воздушной подушке» в описании одной из специальностей у него слегка замерло сердце. Он вспомнил, с каким увлечением он, сидя на берегу моря, бросал в воду гальку, добиваясь как можно большего числа «блинчиков». Экспериментируя, он тщательно подбирал камень, менял силу броска и его траекторию, стремясь достичь наилучшего результата. Иногда он видел, как утратив силу инерции, галька уже переставала рикошетить по поверхности, но перед тем, как утонуть, некоторое время скользила по ней.
      Юношеский романтизм вновь на мгновение овладел им, не оставив места более трезвой, взвешенной оценке. В сочетании «новые принципы движения» ему слышалось что-то поэтичное и в то же время дерзновенное. Это окончательно развеяло его сомнения. Он отбросил колебания и подал документы на «гидроаэродинамику» – именно она открывала дорогу к перспективам освоения этих самых принципов, да и не только их.

      Как выяснилось позже, так думал не только он один. Конкурс на эту специальность оказался чуть ли не одним из самым высоких в институте. Юрка рассуждал более прагматично – он отдал документы туда, где конкурса практически не было- полтора человека на место конкурсом не считалось. И где перилами, удерживающими в равновесии его хромающие «знания» на этой выщербленной лестнице», как писал Бродский об «истинах», могли бы послужить его регалии. Но до этого, увы, не дошло. Развязка наступила гораздо быстрее. Юрка срезался на первом же экзамене – математика практически для всех специальностей в корабелке была одним из профильных предметов, и преодолеть эту планку удавалось даже далеко не всем выпускникам специализированных школ.

      Олег же успешно выдержал испытания и прошёл по конкурсу на выбранную специальность. Этот факт хотя и льстил его самолюбию, но в его сознании некоторое время ещё продолжала ютиться лёгкая досада от не до конца оправдавшихся расчётов. Его ожидания оказались обманутыми, так, словно груз, груз, изначально предназначенный для двоих, теперь предстояло тащить ему одному.

      Олега часто занимала мысль о том, как странно устроен этот мир. И где пишутся сценарии людских судеб. Он не склонен был впадать в крайности. Ни фатализм, ни произвол не являлись для него ответом на сей вопрос. Бесспорно, поверхностный анализ поворотных моментов жизни порой может привести наблюдателя к выводу, что какая-то незначительная на первый взгляд мелочь или мимоходом произнесённая фраза становится определяющей для выбора того или иного варианта развития событий. Но более глубокое проникновение в суть причинно-следственных связей без труда позволит выявить, что всё происходящее – вовсе не результат случайного стечения обстоятельств, а вполне закономерный их итог, и даже не столько их, этих обстоятельств, сколько всего того, что этому предшествовало. И знаки по дороге уже давно расставлены. Нужно только вовремя увидеть их и правильно распознать. Или сделать это интуитивно, также, как в своё время он выбирал место для пуска своей яхты на соревнованиях. И хотя и существует иная точка зрения, что каждый свободен в своём выборе, выбор этот уже давно сделан, и сделан где-то в подсознании. Нужен только формальный повод для его манифестации. Олег склонялся именно к этой точке зрения.

      Следуя своему выбору, он впрягся в освоение научного наследия предшествующих поколений, позволяющего немного подступиться к изучению теоретических основ «новых принципов движения».

      Отточенный до совершенства тысячами светлых умов математический аппарат для моделирования сложных физических процессов, теоретическая механика и сопротивление материалов с её модулями прочности и пределами текучести, поражающая воображение теория конформных отображений – это и многое другое вкладывалось в их головы, упорно формируя фундамент для освоения ими столь романтически звучащей профессии. Курсовые, зачёты, экзамены, снова курсовые, и так по кругу, неделя за неделей, месяц за месяцем, семестр за семестром. А Николаев уже заканчивает срочную и гоняет духов за папиросами, а тут опять сессия подоспела. Впрочем, никто не обещал, что будет легко.

      И вот, наконец, в расписании дисциплин на очередной семестр появилось таинственное и чарующее своим звучанием словосочетание «механика сплошных сред». Казалось, долгожданный горизонт приблизился вплотную.
      
      Но перед тем, как приступить к освоению законов гидродинамики, им предстояло пройти производственную практику и своими руками потрогать то, чему их здесь учили и чем им предстояло заниматься в будущем. Олегом, как и в момент выбора специальности, вновь овладел романтический порыв.

      Их собрали в актовом зале завода и рассказали о славном прошлом, краснознамённом настоящем и светлом будущем этого предприятия. Завод, действительно, был грандиозным. Здесь была своя литейка, вытачивались гигантские гребные валы и винты, варились из толстых листов аустенитной стали корпуса атомных ледоколов и насыщались сложным электронным оборудованием ракетные крейсеры.

      После лекции их провели с экскурсией по цехам, наполненным запахом разрезаемого металла и освещаемым всполохами сварки, и вновь собрали в здании заводоуправления. Здесь их распределили по участкам прохождения практики и по специальностям, с которыми им предстояло ознакомиться. Распределение шло по алфавитному списку. Большинству из вызываемых доставалась специальность сборщика-достройщика судового. Заводу срочно требовались лишние руки для своевременной сдачи заказа. Кто-то попал на участок плаза, где раскраивался и резался металл, а несколько человек расписали в местное конструкторское бюро. Олег с нетерпение дожидался своей очереди.

      – Кондратьев, – услышал он, наконец, свою фамилию и поднял руку. – Вам выпала честь поработать на баллонном участке, – сообщил ему руководитель практики. В его голосе сквозила лёгкая ирония.
      Олег пришёл в замешательство – термин «баллонное» применительно к технологической цепочке судостроительного процесса, который он недавно изучал в институте, ему встречался впервые. Неужели и здесь новые принципы? В душу стали закрадываться смутные подозрения.

      Ему пояснили, как добраться на этот участок. Когда он вошёл внутрь цеха, его опасения полностью оправдались. То, что производилось здесь, никакого отношения к кораблестроению не имело.

      В то время на всех оборонных предприятиях, в том числе и на судостроительных заводах, в обязательном порядке выпускалась та или иная продукция для сугубо народного потребления. В частности, находящаяся на противоположном берегу Невы судоверфь, строящая эсминцы и фрегаты, выпускала мебельные стенки. Стенки со временем стали получаться не хуже эсминцев, и за ними выстраивались длинные очереди в магазинах. А на этом заводе для нужд населения изготавливались газовые баллоны.

      Мастер с удовлетворением встретил нового работника и проводил его к рабочему месту. Олегу было поручено обрабатывать перед сваркой края обечаек – цилиндров будущих баллонов, а в свободное от зачистки время грузить готовые изделия на машины. Олег с огорчением взглянул на брезентовые рукавицы, слесарные очки и поролоновые наушники – вряд ли эти нехитрые атрибуты пролетарского труда смогут хоть немного приблизить его к освоению технологии производства экранопланов. С действительностью его примиряло лишь то, что, по его глубокому убеждению, никакие навыки лишними не являются, и жизнь рано или поздно обнаружит потребность в них. А если и не обнаружит в явном виде, то всё это как-то будет увязано с тем, что ему ещё предстоит испытать в будущем. Он смирился с некоторой абсурдностью ситуации и натянул рукавицы.
      Месяц практики пролетел незаметно. Освоенная специальность неплохо обогатила его лексикон новыми терминами, характеризующими непростые производственные отношения местных пролетариев, однако мало приблизила его к пониманию сути будущей профессии. Ещё долгое время по ночам ему продолжали сниться длинные металлические цилиндры, напоминавшие модели подводных лодок с вентилями вместо гребных винтов. В судомодельном кружке им тоже доводилось мастерить небольшие модели субмарин и, затаив дыхание – всплывёт или нет? – испытывать их в соседнем пожарном водоёме. В его снах баллоны всё время норовили потерять равновесие, упасть и раскатиться по кузову машины, и он каждый раз поднимал и расставлял их штабелями.

      Осенью они снова собрались за партами. Им предстояло распределиться по специализациям кафедры, среди которых, кроме профилирующей, присутствовали еще две. Они, как ему казалось, в отличие от фундаментальной гидроаэродинамики, носили более прикладной, утилитарный характер. Преимущество в выборе предоставлялось  наиболее успевающим.
      Олег уже собирался было зафиксировать в ведомости против своей фамилии сделанный ранее выбор, чтобы продолжить движение к намеченной цели, когда его приятель Шура Венцель, круглый отличник и трезвый прагматик, посеял в его душе большие сомнения.

      – Ты что, дружище, конечно нужно идти на гидроакустику. За ней вся перспектива. Государство выделяет гигантские средства на борьбу с шумностью. Открываются новые подразделения и создаются вакансии в отраслевых институтах. С хорошим распределением проблем не будет.

      Мнение приятеля он ценил и всегда с ним считался. Но, что ещё больше его удивило, большинство его друзей придерживались того же мнения. В очередной раз судьба ставила его перед выбором. Несмотря на то, что на чашах весов лежали довольно родственные дисциплины, у каждой из них была своя предметная область и своя направленность. Мысленно произнося их названия, он пытался расслышать отклик в глубине своего сознания. Этот интуитивный подход иногда приходил ему на помощь, помогая определиться в непростой ситуации.

      С гидродинамикой было всё уже знакомо и понятно. В слове же «гидроакустика» он вдруг почувствовал какую-то магию. Ему вспомнилось то упоение, с которым он размещал в своей маленькой комнате акустические колонки нового музыкального центра, который он приобрёл на стройотрядовский заработок. Как он фокусировал лепестки их направленности, как устанавливал по углам дополнительные динамики-пищалки, добиваясь максимальной объёмности и прозрачности звука. Как по совету приятеля-радиолюбителя впаивал хитрые элементы в схемы усилителя, расширяя его динамический диапазон и добавляя естественности звуку «тарелок» ударника. И как наслаждался полученным результатом.
     Почувствовав в этой ассоциации добрый знак, он отбросил колебания и записался в группу гидроакустиков. Без этого свой выбор можно было бы попросту оценить, как сделанный «за компанию», что его мало устраивало. Но на самом деле поступил он именно так, хотя не хотел признаваться себе в этом. Путей и тропинок вокруг нас огромное количество. Но мы, как летучие мыши, в потёмках своего неведения различаем лишь те из них, на которых присутствует тепловое излучение. И свой выбор зачастую делаем в зависимости от его интенсивности.

      Получив диплом, а вместе с ним и распределение в институт с громким названием, Олег, почему-то оказался в отделе, занимающимся оперативно-тактическим обоснованием принимаемых решений. Полученные в корабелке знания годились здесь лишь с некоторой натяжкой. Что-то в программе его ведения по жизни опять дало сбой и вынуждало его что-то предпринимать. Хотя Саша Венцель, с которым они здесь же, в институте, проходили преддипломную практику, и который благополучно избежал подобной участи, успокаивал товарища: не переживай, здесь у тебя перспектив больше.

      Увидеть перспективы Олег не успел – осенью он оказался на военной службе. Волею судеб из офицера запаса он превратился сначала офицера-срочника, а, затем и в кадрового офицера ВМФ. Но это было позже. А для начала судьба забросила его вместе товарищем по корабелке Володей Пугачёвым на север, в одно из соединений атомных подводных лодок. Назвать этот поворот судьбы неожиданным было бы лукавым, ибо в нём немалое участие принял отец приятеля. Тот самый, что руководил заводом, выпускающим столь популярные в народе мебельные стенки.

      Разочарованный своим местом, так и не успев проникнуться сутью решаемых здесь задач, Олег с готовностью откликнулся на заманчивое предложение своего товарища, которое горячо одобрили и поддержали их отцы. 

      Рассуждал он примерно так. Возможность сменить работу представится только по истечении нескольких лет – таковы суровые порядки общества с регулируемой экономикой. У государства на твой счёт всегда имеется строгий план. А так можно легко обойти бюрократические препоны, а заодно и познакомиться с настоящим, а не баллонным «железом», восполнив таким образом пробел в своём образовании. А через три года будет видно, куда рулить дальше – уйти или оставаться.
      
      Рассуждая подобным образом, он не до конца представлял себе всей глубины и серьёзности как такого рода перемен, так и их последствий. Его выбором по-прежнему руководили всё тот же романтизм, но уже не юношеский, безрассудный, а более зрелый и взвешенный, остужаемый прагматичным взглядом на вещи, и вера в то, что при желании всё можно будет подправить. Знакам он уделял теперь несколько меньшее внимание.
      У Володи на этот счёт были свои причины.

      Облачённые в новую форму, ещё не успев осознать степень драматизма изменения в их образе и стиле жизни, они с приятелем прибыли в распоряжение командования дивизии атомных ракетоносцев. Начальник отдела кадров, молодой, щеголеватого вида капитан-лейтенант Няго принялся с серьёзным видом изучать их личные дела. На его памяти это был первый подобный случай.
      – Что же мне с вами делать, господа студенты – ума не приложу. Подождите за дверью, я пока разберусь с документами. Но имейте в виду – вакансий по вашему профилю у нас нет и не предвидится.

      Через пятнадцать минут он снова пригласил их в кабинет. Его лицо преобразилось – оно выражало гордость и упоение своей изобретательностью. Ведь он только что блестяще справился с очередной головоломкой, коими столь богата жизнь несчастных кадровиков.
      – Значит так. Мне удалось найти для вас прекрасные места. Вам предстоит проходить службу в экипажах самых современных подводных атомных ракетоносцев! Пока, правда, на дополнительном штате. Но это пока. – Он с торжествующим видом посмотрел на лейтенантов, ожидая увидеть их восхищённые лица.

      Ещё бы, такая удача! Если бы не он, служить им где-нибудь на вещевом складе береговой базы или командовать ротами, укомплектованными плохо понимающими русский язык выходцами из средней Азии. Но для него просто не существует неразрешимых проблем, и он знает, как наилучшим образом использовать столь ценные кадровые ресурсы. 

      Рядом с ним, на краю стола, лежала директива, с которой он только что ознакомился и содержание которой немало удивило его. В ней было всё строго расписано, куда следовало направить вновь прибывших, и, в случае отсутствия  вакантных штатов в требуемом месте, открыть дополнительные. Нужно было как-то выкручиваться из неловкого положения, сохранив при этом лицо: ведь только что он был весьма категоричен с офицерами. Приходилось надеяться только на свой природный артистизм.
      Придав своему лицу выражение великодушия и могущественности, он сообщил им эту новость и теперь рассчитывал увидеть восхищение его профессионализмом и чуть ли не отеческой заботливостью. Но, к его разочарованию, это известие не произвело на молодых лейтенантов должного впечатления: те даже бровью повели, услышав его вердикт. Суть директивы была известна им заранее.

      Лодка, на которую был назначен Олег, буквально через несколько дней проследовала в док. После подъема дока экипаж выстроился под корпусом субмарины. Глядя на её сигарообразный матовый корпус, Олег вдруг припомнил приснопамятные газовые баллоны. Аналогия была полной и недвусмысленной.
Ему казалось, что здесь, в должности акустика, он, наконец-то, окунётся в свою специальность, которую он выбрал когда-то. Об экранопланах он уже вспоминал, как о наивной детской мечте. Но его ожидания оказались напрасными.
      Дублёром акустика он пробыл совсем недолго. Буквально через несколько недель в экипаже появилась вакансия инженера-вычислителя в ракетной боевой части, и им тут же заткнули эту прореху. Правда, перед этим у Олега состоялась беседа с командиром, и вынужденное перемещение приобрело статус добровольного. Он не привык отказывать в просьбах, тем более, когда они исходили от командования.

       – Вот тебе лист сдачи зачётов на самостоятельное управление, – сказал ему старпом после назначения, – и месяц срока. Больше у нас времени нет. Скоро выход в море. Справишься, студент.

      Вскоре лодка вышла из дока и проследовала на загрузку ракетного комплекса. Наблюдая, как грозные стальные сигары бережно сгружаются с транспорта и медленно спускаются в шахты, он ещё раз убедился в том, что баллонный участок в своё время был ему предъявлен неспроста.

      Больше всего на севере Олега угнетал холод. От него не спасали ни меховые варежки, ни наглухо застегнутая шинель, ни опущенные и туго завязанные наушники шапки-ушанки, предписанные формой одежды «номер шесть». В общежитии было не лучше. Батареи практически не грели. Ужасно хотелось тепла, и казалось, что лето никогда не наступит. Но так получалось, что с наступлением лета они уходили в автономку, и возвращались в базу осенью, когда на сопки уже ложился снег. И он снова начинал грезить о тепле.

      Тепло наступило только в Ленинграде, куда он перевёлся через несколько лет, будучи уже кадровым офицером. И приняло это тепло довольно странную форму.

      Прибыв в кабинет начальника управления института, куда он вместе с Пугачёвым был направлен соответствующим приказом главкома, он, наконец-то, как и было запланировано, готовился принять дела и обязанности сотрудника акустического отдела, как вдруг услышал обескураживающую фразу.

      – В этом отделе, к сожалению, только одна вакансия. На неё у нас разнарядка для Пугачёва. – Начальник управления оторвал глаза от документов и перевёл взгляд на Кондратьева. – А вам предлагается место в подразделении, которое занимается другими полями.

      Начальник отдела, в который назначили Кондратьева, даже не стал спрашивать его, чем тот хотел бы заниматься.
      – Мы сделаем из вас настоящего тепловика, – сказал твёрдо ему Воронков и потёр озябшие руки. В помещении было прохладно. – Тепловое поле – вещь интересная и весьма перспективная. Наступает эра высокоточного оружия. Если бы не гидродинамика, я бы и сам занялся им с удовольствием.

      Это предложение было высказано настолько категоричным тоном, что Олег понял, что это не предложение, а, по сути, приказание, и возражения просто бесполезны. И что поразительно, всё это удивительно чётко укладывалось в логику  всей его предыдущей службы. Да что там службы – жизни. Так, будто повсюду какими-то невидимыми инспекторами безопасности движения уже давно расставлены дорожные знаки, призывающие неукоснительно следовать им. Тот же Юрка Николаев со своей корабелкой, те же новые принципы движения. Туда же и акустика, и баллоны с личным составом…

      Тепло – так тепло, с усталым безразличием подумал он. В конце концов, ты же сам этого хотел последние несколько лет. Берегись своих желаний. Единственное, что ему хотелось - хоть какой-то определённости и стабильности вместо постоянных метаний.

      Олегу почему-то подумалось, что, если бы он в своё время по совету отца поступил в училище, сейчас он всё равно стоял бы на этом самом месте. Казалось, круг замкнулся. Но почему?
      И тут, словно вспышка молнии, его сознание озарило понимание того, что все эти годы он следовал вовсе не собственному выбору, а чему-то, навязанному ему извне. В лучшем случае руководствовался принципом «за компанию». Или попутным ветром – он вспомнил про яхты. А иногда – что греха таить – и вовсе какими-то знаками. А так ли могущественны они, и прав ли он, пытаясь разглядеть их? Сам-то он где? Сам? При этом слове ещё одна ассоциация, как неожиданный ответ на эти вопросы, явственно предъявила себя. Ведь ещё в раннем детстве соседи по лестничной площадке в шутку называли его «Сам-Один». Они не раз наблюдали, как этот малыш бросал руку родителей, тянущих его наверх по лестнице, и произносил эту фразу. И где теперь всё это?

      Потрясённый открытием, он вдруг проникся стремлением коренным образом пересмотреть отношение ко всему происходящему. И, прежде всего, изменить отношение к выбору пути, по которому ему предстояло идти дальше. Знаки, говорите? А это не хотите? Он сжал фигу в кармане. Теперь все вехи на его будущем пути он будет расставлять самостоятельно. И так же ответственно формулировать свои намерения.

     Он решительно отмёл овладевшее было им чувство апатии. Взглянув в окно над головой начальника, он вдруг увидел вдали, над крышами домов, горделиво поблёскивающий золотом кораблик, венчающий шпиль адмиралтейства. Олег как-то слышал, что он был довольно устойчив на курсе и поворачивался только под напором очень сильного ветра. Это показалось ему символичным. Его намерение ещё более окрепло. Завтра начинается новый этап, и пусть он называется «становление тепловика» – это уже не принципиально. Главное – в том, что отныне он в своём выборе не будет руководствоваться ни попутным ветром, ни модным течением, подчас становясь послушной игрушкой в руках этих стихий. И все решения теперь будет принимать только он. Сам. Один.