Приключения кабанчика

Кусты зашевелились. Хрустнула ветка. И на поляну вразвалочку вышел кабанчик. Маленький, совсем поросенок. Ткнулся рыльцем туда-сюда и пискнул:
- Чикбабан, чикбабан!..
В ответ только зашуршали сухие листья. Скрипнуло старое серое дерево, с которого давно слезла вся кора. Да крикнула невидимая птица. Кабанчик был среди хмурой лесной чащобы один-одинешенек. Стало ему грустно и страшно. Бедный кабанчик не помнил, как очутился на поляне. Не знал, куда подевались мама – дикая свинья – и братья с сестричками – кабанята. Все он напрочь забыл, кроме своего имени, которое и выхрюкивал в лицо мрачным дебрям.
«Чикбабан» на дико-кабаньем языке означало: «Несмышленый маленький поросенок с темными полосками вдоль спины; с острыми копытцами и рыжей челкой». Таковы были имя и портрет кабанчика. А стряслось с Чикбабаном вот что.

***

Под бдительным материнским оком – выводок из двенадцати поросят резвился в тенистой дубовой роще. Поросята давно отучились сосать молоко – но и пищу искать пока не очень-то умели. Впрочем, желуди сами катились под копыта. Так что свинята лакомились вдоволь.
В воздухе и не пахло бедой. Но оказалось: и мамин глаз может иногда не доглядеть. Не заметила мама-кабаниха, что под трухлявой колодой свернулась кольцами змея – огромная и черная. Самый шустрый из поросят – наступил ненароком ползучему чудищу на хвост.
Змея была старая, вздорная и злая. Охваченная слепым гневом, покусала она всех, до единого, поросят. А на их маму – не пожалела восьми укусов. У двухсотлетней, не однажды менявшей кожу змеи – в зубах таилось очень много смертельного яду… Одиннадцать поросят и мама-свинья вмиг испустили дух.
Последним достала змея повизгивающего Чикбабана. Ужалила его в полосатый бочок. Внутренности кабанчика будто наполнил огонь. А глаза залила краснота. Страдающий от нестерпимой боли, ослепший – заметался Чикбабан. Грохнулся в протекавший неподалеку ручей. Долго-долго барахтался. Вылез кое-как на берег – пустился бежать.
Но полосатому кабанчику повезло. Ему на долю пришлось всего-то полкапли яда. Ведь змея почти весь свой запас впрыснула в других поросят и в кабаниху. Да и чистая ручьевая вода – которой поневоле наглотался Чикбабан – наверное, чем-то помогла. Зрение постепенно вернулось. Боль – унялась. Выживший после укуса старой жестокой змеи – остался Чикбабан в глухом лесу совсем один. За тридевять земель от той дубовой рощи.
 
***

Недолго полосатый поросенок грустил и боялся. Едва понял, что опасность миновала – как решил, что и вообще все будет хорошо. И что у мамы, у братиков и у сестричек – тоже все благополучно. Не догадывался наивный маленький Чикбабан, какие грозные хищники днями и ночами рыщут по лесу. И что уже крадется из чащи подлая, грязная, колченогая гиена. У которой так и хлынула пена из смрадной пасти – при виде круглобокого кабанчика.
Хромая гиена была не только подлая и коварная – но и трусливая донельзя. Подбиралась она к Чикбабану медленно-медленно, потому что сомневалась: «А с чего бы такому упитанному поросеночку гулять спокойненько одному?.. Не пасется ли поблизости его мама – дикая свинья?.. Ухх!.. А если и папаша-кабан примчится?.. Не собрать мне тогда собственных костей!..»
Мешкала гиена, разрывалась между резями в голодном брюхе и трусостью. Неудачно шагнула больной ногой: обломок ветки под лапой громко треснул. Гиена лязгнула в досаде челюстями. Не надеясь уже на добычу, выскочила на поляну. Думала, что треск ветки – вспугнул кабанчика. Но поросенок стоял, как стоял. Уставил на гиену любопытные глазки. Он был неопытный, наивный и маленький. Никогда раньше гиен не встречал. И теперь недоумевал: что за странный зверь пожаловал из лесу?..
Гиена зыркнула желтыми глазищами по сторонам. Напрягла треугольные уши. Втянула ноздрями воздух. Но не увидела, не услышала и не учуяла ничего подозрительного. Только и пахло, что самой гиеной и сладким кабанчиком. Да еще – притаившимся где-то зайчишкой.
Гиена собралась – не откладывая – сожрать поросенка. Но смекнула что-то. И сказала умильным голоском:
- Здравствуй, малыш!.. Чего это ты ходишь совсем один?..
- Я потерялся!.. – жалобно отозвался Чикбабан. Он только-только сообразил, что и в самом деле потерялся.
Тогда кривоногая гиена сказала:
- Я добрая тетушка-гиена. Не бойся: я питаюсь листьями и побегами, а вовсе не мясом маленьких поросят. Хочешь, я отведу тебя домой?..
- Хочу, хочу!.. – запрыгал от радости Чикбабан. Он охотно пошел за гиеной. Думал: она и правда отведет его домой.
А гиена даже изумилась, что кабанчик так легко и сразу ей поверил. «Вот глупый свиненок!..- ухмылялась она про себя. – Не домой я тебя отведу, а в мое логово. Чтобы там – никуда не торопясь – сытно тобою поужинать. Хо-хо-хо!..»

***
Из колючих кустов за гиеной и кабанчиком подглядывал трясущийся от страха заяц. Длинноухий давно заметил гиену, забился поглубже в заросли и не смел дышать. Он думал: унюхает его треклятая хищница и разорвет. Но потом увидел Чикбабана. Подслушал, как обманула гиена поросенка. Заныло у зайца сердце. Понял ушастый: сгинет кабанчик у гиены в пасти.
Выждал заяц, пока гиена и поросенок скроются за деревьями. И со всех четырех ног помчался к своему закадычному приятелю – хохлатому мудрецу удоду. Посоветоваться: нельзя ли как-то несмышленого кабанчика спасти?.. Да так, чтобы самому ненароком не пропасть… Пока разыскивал удода – начало смеркаться.
А Чикбабан с гиеной – все шли и шли. Мгла наползла на лес. Черной паутиной оплела деревья. Смолкли, попрятались дневные птицы. Заухали филины, сычи и совы. Воздух засвистел под крыльями летучих мышей. Высыпались на небо серебряные блестки-звезды.
Любопытный Чикбабан поднял пятачок кверху. Увидел звездное мерцание – восхитился. Стал выспрашивать у гиены:
- Тетушка, тетушка!.. Откуда на небе огоньки?.. Или это стая громадных светлячков?.. Почему тогда они застыли – как приклеились – и не порхают?.. 
Гиена про звезды ничего не знала – и отмалчивалась. А Чикбабан не унимался:
- А на болоте кто огоньки зажигает?.. Может быть – лягушки?.. Отчего они живут на болоте – там тина, слизь и водоросли – да еще и квакают, как будто довольны?.. А ты, тетушка гиена, почему живешь в лесу?.. Почему не переберешься в открытую степь или в горы?..
Забыв о том, что начал со звезд – Чикбабан спрашивал о тысяче вещей. Гиена кряхтела. А сама думала: «Какой неугомонный маленький поросенок!.. Ничего дурачок не повидал – и все ему интересно!.. Даже как-то совестно загрызть малыша!..»
Рассердилась гиена на себя за свои же мысли. Вздыбила шерсть. Рявкнула:
- Захлопнул бы ты рот, болтун-поросенок!.. И топал бы поживей!..
Чикбабан не на шутку обиделся. Повернулся к гиене задом:
- Фи, никакая ты не добрая. Ты грубая и злая!.. Не пойду с тобой. И вообще: я устал. Хочу кушать и спать.
- Вот и я не прочь тобой закусить!.. – оскалила зубы гиена.
Решила она не терпеть до логова, а набить кабанчиком брюхо прямо сейчас. Чтобы заодно не изводил ее поросенок своими «почему». Но послышалась какая-то возня, следом – вздохи и забористый храп. Догадалась гиена: ворочается в берлоге медведь. Вот-вот проснется – выйдет на ночную охоту.
Скрутила гиену всегдашняя трусость. Поджав хвост – пустилась подлая хищница наутек. Не разбирая дороги и не вспоминая про Чикбабана. Двести шагов пробежала – споткнулась. Кубарем скатилась в зловонную черную яму. Переломала себе ноги и свернула шею. Никто с тех пор гиену не видел.

***

Долго заяц и удод судили-рядили, как вызволить кабанчика из беды.
- Подлая гиена труслива, - высказался хохлатый разумник удод. – Надо ее как-нибудь напугать. Она заскулит и умчится, сломя голову. Тогда-то кабанчик будет в безопасности.
- Верно, верно!.. – обрадовался заяц.
Но два приятеля – пернатый и грызун – все не принимались за осуществление своего безупречного замысла. Боязно им было и подступиться к прожорливой зубастой гиене. Смущенный удод предложил:
- Не повременить ли нам до рассвета?.. Все равно, во мраке нам следов гиены и кабанчика не отыскать. А то еще случайно наскочим на хищника, который нас с потрохами съест.
Но заяц – даром, что не храбрец – возмутился:
- Как?!. За ночь гиена трижды успеет загрызть кабанчика, съесть подчистую мясо и высосать до последней капли костный мозг!.. Не годится нам переминаться с лапы на лапу. Идем!..
Так, подбадривая друг друга, двинулись заяц и удод поросенку на выручку. Но они не шибко и торопились. При каждом шорохе, при каждом уханье совы – удод нырял в дупло или в густую крону ближайшего дерева. А заяц замирал под кустом. Начало светать, когда приятели набрели – наконец – на кабанчика. Тихонько посапывая – тот блаженно спал на куче листьев. Изумленные заяц и удод растолкали Чикбабана и стали допытываться:
- Да как же не сожрала тебя проклятая гиена?..
Чикбабан учащенно моргал спросонья – и ничего не понимал. Еле-еле растолковали заяц и удод свиненку, какой страшной участи тот избежал. Потом удод улетел по своим делам, а заяц с кабанчиком направились в глубину леса.

***

Отныне Чикбабан всюду ходил за зайцем. Бедный полосатый поросенок начинал примиряться с мыслью, что вряд ли когда-нибудь увидит маму.
Заяц был не только длинноухий и трусливый, но и с добрым сердцем. Он стал для кабанчика верным заботливым другом и терпеливым наставником. Рассказывал об обитателях леса: чьих лап и пастей надо опасаться, а кто – травоядный и не обидит. Учил: и от хруста валежника, и от внезапно упавшей тени, и от вздохов ветерка – прячься под куст. Или притворись мертвым.
Завтракали ягодами и листьями. Обедали и ужинали – снова листьями, заячьей капустой, травой. Для зайца пища была подходящая – но Чикбабану скоро приелась. Желудок поросенка нуждался в разнообразии. Впрочем, добывать другой корм – у кабанчика не слишком-то получалось.
Бывало: набредет Чикбабан на заросший опятами пень – и вдосталь лакомится. Но в другой раз грибы на пне оказывались поганками. Чикбабан и поганки съедал – а потом страдал от поноса и рвоты. Съедал кабанчик желуди и каштаны, если находил. А вот откапывать столь милые свиному племени корнеплоды – не умел совсем.
Но не только поиски пропитания доставляли кабанчику хлопоты. Подводили его любопытство и неуклюжесть. Кабанчику все было интересно. Всюду он норовил сунуть рыльце. Оттого – дня не проходило, чтобы не попал Чикбабан в передрягу. То погонится за яркой узорной бабочкой, а та окажется ядовитой. То забредет в бурелом – поднимет треск на всю чащу. То застрянет копытцем в сурковой норе.   
Зайцу оставалось только вздыхать. Мол, никогда не усвоит баламут-свиненок, что такое настоящая осторожность. Давно бы растерзал кабанчика какой-нибудь хищник – но добрый сметливый заяц тысячи уловок изобретал, чтобы отвести от юного приятеля беду. Правда, оберегая Чикбабана, заяц и сам иной раз чуть не попадал в плотоядную пасть.
Измаялся длинноухий вконец. И сказал однажды:
- Послушай, друг-поросенок!.. Трудненько нам с тобою в лесу. Очень уж ты непоседливый. Да и как тебе – на острых раздвоенных копытцах – не резвиться и не скакать?.. Но только – так и до несчастья недалеко. Надо бы тебе – копытному зверю – не со мною, грызуном, прятаться по кустам, а прибиться к какому-нибудь стаду. Под защитой стада вдоволь бы ты бегал и играл, как того требует твоя природа.
Обвисли у Чикбабана ушки. Понял он: предлагает заяц расстаться. У зайца и у самого сердце сгорало тоской. Но договорил длинноухий, как на духу:
- Вот что, братец Чикбабан. На лесной опушке пасутся мои знакомцы – пятнистые олени… Конечно: ты не пятнистый и не олень. И желудей, которые тебе так по вкусу, олени не едят. Только кору, траву и листья. Но примкни к оленьему стаду: ты ведь тоже копытный. С оленями твое житье будет спокойное и привольное. А находить годную для свиней еду ты и сам – кое-как – научишься… Я буду тебя иногда проведывать.
Делать нечего: согласился Чикбабан. Потопал за зайцем на опушку.

***

На опушке паслись олени: ощипывали с веток листья и сгладывали кору. Опуская морды к земле, подъедали жухлые осенние травы. Оленей было голов под шестьдесят. Старые самцы, у которых отваливались рога. Молодые – с крепкими копытами и рогами. Самки: от облезлых и старых до молоденьких с шелковистой шерсткой. И целый выводок оленят, которые носились туда-сюда. Играли, прыгали и в шутку бодали друг друга.
Чикбабан обрадованно захрюкал. Он решил, что обязательно подружится с оленятами. Вместе с ними вдосталь будет скакать и резвиться.
Но олени… Они с настороженностью повернули головы на хрюканье кабанчика. Сморщили брезгливо носы. И – плотным кольцом обступив зайца – загалдели наперебой:
- Это что, длинноухий?.. Так-то ты ценишь нашу дружбу?.. К нам – благородным пятнистым оленям – привести вонючее свинячье отродье, которые рылом копает землю?.. Фу!.. Фу!.. Фу!..  Не ожидали мы от тебя такого подарка.
Олени гремели копытами. Трясли рогами. Выпускали клубы пара из ноздрей. Растерянный и смущенный заяц хотел было объяснить, для чего привел Чикбабана. Но не осмелился: как открыл рот – так и закрыл. Понял: лишь сильнее разозлит гордецов-оленей. Подобру-поздорову утекли заяц и кабанчик подальше в заросли.
- Что нам теперь, поросенок, делать?.. – сокрушался длинноухий. Вспомнил он тут про удода. Хлопнул себя по лбу: - Ну конечно!.. Мой крылатый мудрый друг с красивым хохолком подаст отличный совет!..
Отыскали заяц и поросенок старину-удода. Выложили все начистоту: о том, как думали устроить кабанчика в оленье стадо. И как недобрые пятнистые олени морщили носы и ругались.
Насупившись, слушал удод. Сидел на дубовом суку и отмалчивался. Заяц с Чикбабаном затрепетали при мысли: не знает умница-удод, что и сказать!.. Но хохлатый приятель все-таки заговорил:
- Ох, не ждал я от дураков-оленей иного!.. Они чересчур гордятся пятнами на шкурах, да мягким мехом, да жирком на брюхах!.. Думают: кто без пятен и без ветвистых рогов – тот и на сто шагов приблизиться к пастбищу недостоин. Но ты, милый поросенок, не унывай!.. Не олени тебя приютят – так антилопы. Не антилопы – так овцебыки. А то и твои сородичи – свиньи. Ступайте, друзья. Ищите. Вы непременно встретите гостеприимное стадо парнокопытных.

***

Пустились заяц с Чикбабаном обшаривать лес. Им попадались глубокие отпечатки копыт на влажной земле. То почти свежие, то совсем засохшие кучи навоза. Но ни на одно стадо приятели так и не наткнулись. А причина тому была такая.
Не первую неделю дули студеные ветра. И парнокопытное зверье – на дожидаясь настоящих холодов – откочевывало на Юг. На далекие пастбища, на которых и зимой тепло и можно не бояться бескормицы. Пятнистые олени были последние, кто задержался в лесу.
Решили тогда заяц с кабанчиком: «Тоже двинемся к южным угодьям – догоним уходящие стада». Хотя и понимали: дорога неблизкая, полная опасностей.  Шли два приятеля целый день – даже заячью капусту жевали на ходу. А на закате застиг их дождь, перемешенный со снегом. Серые пузатые тучи заслонили горизонт. Ветер пробирал до костей.
Потеряли заяц и поросенок тропу. Заблудились в холмах, долинах и островках леса. Трясясь от страха и холода, подумали, что и вовсе пропадут. Обрадуют своим мясом проныр-лисиц и грязных падальщиков-шакалов. Кое-как укрылись от буйства стихии под заросшим елями холмом. До ночи – ни шагу ни ступили, ни глаз не сомкнули. А там – не заметили, как провалились в тяжкий сон.
Увидели наутро: выпал снег. Озерцо у холма – сковало льдом. Раньше времени воцарилась зима!.. Повздыхали заяц и кабанчик. Но ничего не поделать: придется здесь – под гребнем холма – пережидать морозы. Не идти же разыскивать копытных через снежно-ледяную пустыню.
В пустой барсучьей норе на восточном склоне холма обустроили жилище. Коротали там дни и ночи. Наружу выходили только когда до предела скручивал голод. Кое-как находили под снегом прошлогоднюю траву. Или довольствовались горькой противной корой с деревьев. 
Много раз всходила и закатывалась луна. То бледная и подернутая дымкой, до желтая, то почти красная. Обильная снегом зима ушла столь же внезапно, как и пожаловала. Повеяло сладким теплом. Небо засияло чистой голубизной. Лед на озерце раскололся. Запели ласточки, привечая молодую весну.
Заяц выбрался из норы измученный и облезлый. За зиму на нем сгорел весь нагулянный летом жир. И даже уши, как будто, убавили в длине. А Чикбабан?.. Он стал не столько худее, сколько взрослее. Детские полоски вдоль спины – почти стерлись. Кабанчик не был больше суетливым глупым малышом. Смотрел на деревья, на склон холма и на лежащее внизу озеро пристальным долгим взглядом.
В первую декаду весны Чикбабан научился рыть носом землю – хоть и мерзлую. Откапывать коренья, дикий картофель и похороненные под слоем почвы желуди. Не ошибался теперь на грибах: мухоморы и поганки обходил стороной, а груздями и опятами – наполнял желудок. Отъедался после зимы. Не знал Чикбабан: впереди – суровое испытание. Посерьезнее, чем скудость и холода.

***

На западном склоне холма торчал гнилой – съеденный червями – пень. А под пнем – свила гнездо толстенная старая змея. Это она в прошлом году ни за что, ни про что истребила ядом кабаниху с одиннадцатью поросятами. С того дня змея стала еще сварливее, вздорнее и злее. А в клыках у нее не перевелся яд.
Студеные ветра застали змею у лесистого холма. Она заползла под червивый трухлявый пень – и до теплых деньков впала в спячку. В снах видела, сколько мышей, бурундуков, сусликов и неоперившихся птенцов отравит ядом и сожрет в будущем году. И скольких зверей покрупнее – просто из вредности ужалит в ногу.
Пришла весна – не запоздала. Заяц и Чикбабан шарили по холму – искали пищу. И не посчастливилось бедняге зайцу – все еще слабому с зимы, с шумами в голове и невнимательному – споткнуться о змею, которая только что выползла из-под пня. Змея и сама не совсем проснулась от зимней спячки. Но мигом взвилась, зашипела. Обрадовалась: «Вот моя первая за год добыча!..»
Бедный, трусливый заяц – прямо окаменел со страху. Не то что удрать – лапкой шевельнуть не может. С екнувшим сердцем подумал: «Ох, вот и конец мне!..» Но заслонил длинноухого приятеля беззаветно храбрый Чикбабан. Спасая зайца, вихрем налетел на толстенную, страшную, старую ядовитую змеюку.
Потрясена была злодейка такой дерзостью. Но не уклонилась от боя. Решила: запросто одолеет неопытного кабанчика. Заодно и тело свое длиннющее разомнет. Да выпрыснет из клыков застоявшийся прошлогодний яд.
Чикбабан отважно наседал. Норовил копытами втоптать гадину в землю. Но трудненько было ему тягаться с грозным и хитрым врагом. Извернулась змея – брюхо показала. Укусила кабанчика в колено, в бедро. А для верности – дотянулась и до горла. Даже взрослый и крепкий свин – рухнул бы от такого количества яду. Но… Не поверила змея своим глазам: Чикбабан и не пошатнулся. Только хрюкнул недовольно: будто не змея его укусила, а надоедливый слепень.
Сообразила ползучая злюка: «О, ведь мне и раньше попадался мне этот дрянной поросенок. Свалился тогда он в ручей. Выкарабкался на берег – и умчался в лес. Думала: издохнет где-нибудь под кустом. Ан нет – уцелел проклятый кабаненок. Переборол мой яд – который для него с того дня не опасен».
Пуще прежнего распалилась змея. Хотела обвить Чикбабана кольцами – и удушить. Но твердо стоял кабанчик на четырех ногах – не поддался. Устала змея – решила уползти, от лиха подальше. Но не дал Чикбабан злодейке скрыться. Поймал зубами за горло. Раздвоенным копытцем прижал длинное змеиное тело к холодным камням.
Перегрызая змее горло, обо всем вспомнил Чикбабан. О том, что эта подлая жестокая змея ни маму его не пощадила, ни братиков, ни сестричек. Целую свиную семью уничтожила огненным ядом… Но настигло убийцу возмездие!..
Прочь отбросив змеиный труп, Чикбабан отвел испуганного зайца в нору. Несколько дней выхаживал приятеля: приносил на завтрак, обед и ужин самые сладкие корешки и листья. Заяц потихоньку пришел в себя, отъелся и перестал бояться давно сгинувшей змеи. Сказал: надо бы топать обратно в родные места; туда подтянутся с Юга и парнокопытные.
Но Чикбабан ответил:
- Не хочу я прибиваться к стаду. Я одолел чудовищную змею. Отомстил за мать, сестер и братьев. Отныне я знаю, что и сам могу за себя постоять. Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал!.. Вовек я не забуду твою доброту. И как-нибудь соберусь тебя навестить.
И, не оглядываясь, двинулся Чикбабан вниз по склону холма. Навстречу новым подвигам и приключениям. А заяц – с блестящими слезами в глазах – смотрел и смотрел кабанчику вслед.

***
С Юга начали возвращаться стада. Они проходили и мимо холма. Заяц видел море темных спин; целые чащи рогов. В воздухе разносились ржание и рев. Не иссякали густые запахи навоза и пота.
Один добрый бык вызвался помочь зайцу: усадил к себе на круп и подвез до самой лесной опушки. В лесу заяц отыскал своего старинного друга – хохлатого удода. В подробностях рассказал о битве Чикбабана с лютой змеей. И о том, что возмужавший поросенок отправился странствовать. До вечерней зари два приятеля – длинноухий и пернатый – говорили об удалом кабанчике. Вспоминали о Чикбабане и после – во всех своих разговорах.
А с южных пастбищ все прибывали копытные: газели, свиньи, сайгаки, овцебыки, козлы, бараны. Не вернулись только грубые, заносчивые и самовлюбленные пятнистые олени. По слухам, их растерзали волки.