Сокольники

"Осторожно, двери закрываются, следующая станция Сокольники…"

  При этих словах сердце моё дёрнулось и заколотилось чаще. Я ехала к друзьям Анчарова. К людям, которые с ним лично общались. А вдруг не примут меня? Мы решили собраться в библиотеке на Барболина. Придут ли туда приглашённые студенты? Свои знания и любовь не терпелось кому-то передать. Уже неважно кому... Важно, что мы потянулись друг к другу. А то интернет, интернет. Вот же человек из глухого села послал мне десять тысяч, «всё равно пропью» сказал. А тут он понял, что может не просто пропить, а дать начало чему-то хорошему. Я попросила поехать со мной Ксюшу. В ранние годы она была лучшей студийкой, писала и стихи, и прозу… А после того как замуж вышла, всё сильно изменилось. Она стала приходить реже и реже. Работала официанткой в кафе, уставала сильно. У выпускницы музыкального училища нормальной работы не было. Редкие выходные тратила на посещение храма, пела в церковном хоре. Если муж не пускал на студию, где мы тесным кружком сидели вокруг стола, спорили, писали… Так уж глупо было даже надеяться, что он отпустит в Москву. Но я уговорила её поехать. И как же она посмела ему перечить? Муж и я тащили её за руки в разные стороны, это бы всё равно добром не кончилось.
 Помню колонны из льдистого мрамора на станции Сокольники. Помню Ксюшу в новом красном пальто и в шали посадской, только недавно подаренной ей на свадьбу. Ей очень шло – тонкая миловидная, в румянце, углы шали по плечам. А как вышли на улицу в мартовской Москве – замёрзли без варежек. Статуи, девушка с мячом и парень диском, у входа в метро утопали ногами по щиколотку в снегу. И мороз был небольшой, а мы-то боялись. Торопливые кадры, как мы идём в библиотеку. Пожарная башня на перекрёстке. Маленькая и такая уютная кафешка Макдональдс, горячий бульон после мороза. Запушённая инеем длинная улица Барболина, кустарники в инее. И наконец тёплый библиотечный рай. По пути мы уже не разговариваем. Волнуемся. Да и почти всё высказали по дороге, пока ехали от Вологды. Знаю, что первые чтения пропустила. Их Олег Моисеев проводил со своим отцом. А я не смогла, дочка у меня рожала, а я за неё болела. Внук мой родился в тот год как раз первого апреля… Мы с Ксюшей в шали приехали на вторые или третьи чтения.
 
  – Ксюша, ты стала редко ходить на студию. Это обидно, особенно теперь, когда способных так мало. А у тебя стало получаться… Все же видят…
  – Как всегда у меня – и навалились учебные долги, и в студию надо. Не успеть мне.
  – Ты на взлёте сейчас. Не бросай. А я, наверно, брошу. Люди-то уходят.
  – Нет, вы не уходите. Вам нельзя, к вам тянутся. Не заметили?
– А ты?
  – А у меня личное… Муж против.
  – Ну, пока диск не записали, наверно, не уйду. Нельзя такой шанс терять.
Мы ещё во власти наших домашних забот, не можем оторваться. Но вспоминаем – это же другой мир, тут и законы другие, всё домашнее кажется мелко.
На встрече все планы летят кувырком. Приходит красный Рыков и бормочет, что будет выступать, что Галка Крылова обещалась быть точно…
Я рассказываю историю о старой и дорогой мне публикации в заводской многотиражке, она о том, как Анчаров вошёл в мою жизнь. Могу поклясться, что из тогдашних читателей многотиражки ни один человек до этой публикации про Анчарова не слышал. Я даже нашла в архиве газету тридцатилетней давности: старичку со статьёй «Облик радости бесконечной» там и портрет Анчарова тушью, моя коллега постаралась… Старая газета замирает на большом экране.
Зал-то полон народа. Студентов колледжа позвали. Человек тридцать их, все шумят. Юрий Ревич излагает историю сайта Анчаров.либ.ру. А ведь он не просто писатель, журналист, компьютерщик. А ещё и сын того самого Всеволода Ревича, первого прижизненного комментатора Анчарова. Даже книга есть – «Перекрёсток утопий». Ревич седой, скульптурный, в тёмном джемпере. Это же он втянул меня однажды в литературный конкурс с компьютерами, где я не победила. Но зато мы познакомились. Я долго думала – почему он не стал писателем? Пишет прекрасно, точно, образно. Нет, всё о компьютерах… Ведущий Виктор Юровский, худощавый, лысоватый, сутулясь в строгом чёрном костюме, что-то увязывал с выступающими, говорил с замдиректором, Натальей Васильевной, высокой элегантной женщиной. Она мне сразу запомнилась и неслучайно мы потом дружили многие годы. А как она про Анчарова говорила – взволнованно, восхищённо, глотая комок.
Ну, я тоже глотала комок, когда одна молодая женщина повела рассказ об агентах, связав тему с Анчаровым…Но выступление получилось длинным, и её оборвали… Как же можно? Она вся покраснела, а я была готова разрыдаться, ведь нельзя, нельзя обрывать… Поразила меня Крылова. Понятно, Человек уже в возрасте, но как будто и нет возраста. Белозубая усмешка смуглого лица, такой звонкий голос. И она знала Анчарова, лично…
И вот настаёт очередь Ксюши, берёзки нашей. Она перед этим вынула из сумки на колёсах ослепительное серо-сиреневое платье, откинула волосы за спину и рассказала нам про энциклопедический словарь Анчарова. Все пришли в замешательство. Никто не слыхал о таком.
  – Почему вдруг у меня возникла такая идея? Несколько лет назад, впервые открыв повесть под названием «Золотой дождь» неизвестного мне тогда автора, я почти сразу же схватилась за карандаш и начала выписывать понравившиеся цитаты. Их было много. А времени мало – книга была дана мне всего на несколько дней. Повесть настолько захватывала своим афористичным языком, меткими наблюдениями автора о творчестве, об искусстве, о смысле созидания чего-то прекрасного, что захотелось переписать в блокнот её всю. Вот, собственно, и всё.
Впервые в жизни я читала книгу о красоте. Не о явлениях красоты, как итогах чьего-то великого творчества, а о самой сути её. О процессе создания красоты. Неважно, в чём она выражалась – в стихах, музыке, живописи, фотоснимках, изобретениях или просто в человеке – ведь человеческая душа тоже обладает определённой красотой. Герои всех анчаровских повестей заняты поисками красоты, поисками чего-то необыденного.
  Щёки её пылали. Из публики опросили процитировать словарь-то. Она это сделала с удовольствием.
  А – Акварель. Акварель требует прозрачности. Акварель требует терпения. Нужно, чтобы просохла первая подкрашенная капля, прежде чем положишь вторую, которые вместе дают такую жемчужную игру – её можно встретить только на акварелях Врубеля. Акварель – это праздник глаза, праздник кисти, праздник мастерства человеческого. Если бы блаженный Августин был живописцем, он бы писал акварелью. Потому что главное для акварели – это просветлённость души. Потому что, хотя акварель не поддаётся переделкам, к ней можно добавлять самоцвет за самоцветом. Но для этого нужно, чтобы самоцветы были в душе. («Золотой дождь»).
  Б – Блаженство. …есть одно желание, которое не ждёт пищи, а само себя питает. Оно редкое, потому что люди о нём забыли. Но когда оно приходит, оно убивает жадность и рождает щедрость. И когда будут пройдены все пути неразумия и выхода не останется, придём мы, Приски, и напомним о нём. – Какое же это желание, отец? – Мы его называем блаженством. Его часто знают дети, многие женщины и всякий другой, который кормит незнакомца, или зверя, или птицу. («Самшитовый лес»).
  …Ах ты птица весенняя, родившаяся в городе Ахангаране страны Узбекистан. Окончившая школу и музыкальный колледж, чтобы училкой работать в селе. А потом въехавшая в филологию и литературу… Её никто не перебивал. Потому что она вся светилась и суровый Ревич сразу сказал, что берёт этот доклад на свой сайт.
  – Проза Анчарова захватила меня, как инфекционная болезнь. Заразившись ею сама, я начала передавать вирус окружающим: друзьям, знакомым, родственникам… На естественный вопрос о чём его книги, я затруднялась ответить. Обо всём? О жизни? Слишком обще это звучало. Тогда я догадалась отвечать, что проза Анчарова – это энциклопедия: творчества, человеческой жизни, самого человека – его натуры, его душевных переживаний, сути его существования. Ну, то есть, так и получается – обо всём. Как в словаре. Но только энциклопедический словарь стоит себе спокойненько на полке, ждёт, когда о нём вспомнят. Может, раз в год, может, два, возникает потребность заглянуть туда по крайней необходимости. А в анчаровские повести не заглядывают, их берут и читают, не в силах оторваться. В этот омут ныряют и не желают выныривать, пока не доплывут до берега. Его перечитывают, разбирают на цитаты…
  И тут все стали хлопать Ксюше, как бешеные. Кстати, у Анчарова ведь есть героиня с таким именем. А ещё на чтениях был Олег, обещавший жениться на Ксюше, не зная, что она давно замужем… И ещё Максим Воробей, красавец, который приехал аж из Перми. Попробуйте не пустить его на сцену! Он исполнял песни Анчарова, ну просто ах... И после чтений мы отправились пешком на Мажоров переулок, чтобы сфотографироваться у дома, где жил Анчаров. А потом опять на станцию Сокольники чтобы ехать на Комсомольскую, то есть на вокзал. Нас провожали целой оравой. Господи, мы устали неимоверно, но усталость была так похожа на счастье.
  Там же в библиотеке мы познакомились с Ириной Медведевой, матерью необыкновенного поэта, утонувшего в Москва-реке в девятнадцать лет. И если сначала мы приехали к друзьям Анчарова, то потом стали ездить и к друзьям Ильи Тюрина. А это отдельная и очень сложная история, глубоко ранившая моё сердце…
  Через несколько лет я была на фестивале памяти Ильи, который прошёл в той же библиотеке. И Ксюша вышла в лауреаты, ну я же говорила…
Потом, когда друзья Анчарова от меня отвернулись, я не могла спокойно слышать слова объявления: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Сокольники…». Это ж целая жизнь была... Ксюша тоже исчезла. Видно, упрямый муж добился своего. И я уже никогда не узнаю, родила ли она желанного ребёнка, бросила ли петь в церковном хоре и забыла ли она всё, что связывало нас с Анчаровым. На фотографиях рядом с домом на Мажоровом переулке она стоит смеющаяся, яркая, кутаясь в посадскую шаль. Сокольники – это был порыв в неизведанное, десант за красотой. Такие вещи не забываются.