Красная ниточка

 Глава 4

4

Теперь надо было где-то поселиться, но с этим не возникло никаких трудностей. Надо же, как стало удобно – казалось бы, и не центр, а гостиницы на каждом шагу, и все разные, да с какой фантазией оформлены, ты только посмотри, говорила Элеонора в сторону белой двери в отделении реанимации, двери уже воображаемой, но всё равно хорошо ей видной. Гостиница, которую она выбрала, оказалась от больницы недалеко, буквально в трёх лишних ударах пульса, и внутри была отделана не без изящества. Элеонора пощупала матрас – твёрдый, качественный. В номере нашёлся даже электрочайник, и она сразу выпила чаю с купленным по дороге сэндвичем. Не соседкин, конечно, пирожок из этого её нового теста с отсдобкой, но съедобно.

Потом достала из рюкзака фотографию в рамке, поставила на узкий столик бессмысленного, как и её стеклянный, назначения, – такие найдутся в любой гостинице, хотя ни для чего, кроме как для рамки или какого-нибудь сувенира они не пригодны. Не отрывая глаз от лица на фотокарточке, села на кровать – и тут же провалилась на сорок пять лет назад. Гостиничный матрас под ней растянулся пружинной сеткой чуть не до пола, и сетка эта заскрипела, и закачалась, и тело сразу вспомнило университетское общежитие, и углы комнаты раздвинулись, и вдоль стен выстроились ещё такие же продавленные железные кровати с лежащими на них неопрятными рулонами матрасов, и голос, лёгкий девичий голос засмеялся рядом:
– … да ты какую хочешь койку занимай – студентов нет почти никого, по домам разъехались или на картошку, а то ещё куда. Нам, кто поступает, на время экзаменов всё крыло отдали. Меня Катя зовут, я на биофак подала, а ты? На юридический? Ничего себе! А откуда приехала? Из Пскова – псковичка, значит? Как-как ты говоришь – псковитянка? Ничего себе! А я из-под Смоленска, из деревни, Данки, знаешь? Вон, смотри, огурцы с нашего огорода, редиска, бери, пробуй. Яблоки, жаль, не поспели ещё, но это ничего. Поступлю если, в сентябре целый мешок привезу. Яблоки у нас знаешь какие? Сортовые, мичуринские!

На колченогом столе уже стучал нож, алюминиево гремела миска, и сыпались туда зелёные огуречные кубики, и накрошенные перья лука, и белые, с тёмно-розовой каёмкой кругляши редиски.
– Я уже второй день тут, всё разузнала, ты спрашивай, если что. А вчера старшекурсники приходили знакомиться, они только со стройотряда приехали. Весёлые! У них и магнитофон, и гитара с этим… с элвисом. Они и сегодня обещались – что я, думаешь, салат-то готовлю?
– А как это – гитара с элвисом?
– Ну… – новая её знакомая на секунду смутилась – видно, сама представляла это неявственно, но тут же отмахнулась от неожиданной трудности. – Да просто музыка веселая, это элвис называется. Они и танцевать могут по-модному! Вот подожди, придут, сама увидишь.
– Да какие танцы – завтра ведь экзамен.
– Ой, да завтрашний ерунда! Что ты, сочинение не напишешь?

И Элеонора видела, как открываются двери, как входят один за другим парни и девушки, и слышала смех, и шуршание газет, в которые завёрнуты были приносимые припасы, и свежий зеленолуковый запах заполнял пространство, и весёлая Катя протягивала ей кусок чёрного хлеба с солью, и эта соль, кажется, до сих пор была на губах…

Мельком посмотрела она на фотографию в рамке – и открылась снова белая дверь, и вошёл ещё один парень с гитарой наперевес, в ковбойке, и все в комнате расступились, давая ему дорогу, и хлопали его по плечу, и девушки смеялись особенно весело, а он шёл, улыбался сразу всем и как-то между прочим брал один аккорд за другим, и Эля видела, что отличается он от них от всех, чем же, не могла она понять – а вот как если рядом со стайкой воробьёв оказался бы вдруг… нет, не павлин и не попугай, не было в парне никакой павлинистости или попугаистости, а, допустим, скворец, птица вроде и небольшая, и неяркая, а сразу понятно – не из тех она, что чирикают.
 
– Это и есть гитара с элвисом? – улыбнувшись, спросила Эля Катю, а та вдруг засуетилась, загремела ложкой в салатной миске.
– Да что ты со своим элвисом… Это Володя! Он с физмата, кажется.
Отвечала, а сама не отводила глаз от парня с гитарой, от Володи то есть, и не догадывалась, и никто в комнате представить не мог, что с этого дня Володя с Элей больше не расстанутся – целых сорок пять лет, сорок пять всего, слышишь меня, ещё пять лет до золотой свадьбы, ты это имей в виду, мы же её отметить собирались как-нибудь грандиозно, ты помнишь? Помнишь? – говорила Элеонора белой двери, чувствуя на губах вкус слёз с чёрным хлебом, а парень с фотографии смотрел на неё серьёзно, вдумчиво – потому что не принято было в те годы улыбаться, даже когда фотограф пугал клиента птичкой.

И зазвучали песни, каких Эля не слышала, у них дома так не пели, хотя отец прекрасно играл на фортепиано и петь они с мамой любили, особенно романсы, а тут про какого-то кита на далёком севере, смешная такая песня, потом про гренадёров, хотя правильно-то говорить «гренадеров», Эля от отца это точно знала, но песня всё равно хорошая, а там ещё и совсем хулиганские; и Володина рука летала по струнам, била по ним, как птица бьёт крыльями, и он пел, остальные подпевали, а Эля только улыбалась молча и перехватывала иногда Катин почти влюблённый взгляд, каким та смотрела в сторону гитары, и хотя слов Катя тоже не знала, в припевах она потихоньку шевелила губами, как бы присоединяя себя к поющим…

Володя оборвал очередную песню:
– Теперь вы, девчонки! У нас в университете все поют, хотите здесь учиться – присоединяйтесь. Ну, давайте, давайте, не бойтесь – я подыграю.
Застеснявшаяся Катя отводила глаза, подталкивала Элю плечом.
– Романс подойдёт? «Тёмно-вишнёвая шаль»? – спросила Эля. И не дожидаясь ответа, начала: «Я о прошлом теперь не мечтаю…»

И вот уже подхватила мелодию гитара, и диковинно звучало в этой комнате такое несовременное «Я стыдливо лицо закрывала, а он нежно меня целовал» – и это после разбитной песни про гимназистку шестого класса, которая пьёт политуру заместо кваса, но исчезала, растворялась в прокуренном воздухе неведомая гимназистка, а на плечи студенток ложилась воображаемая вишнёвая шаль, и лица их смягчались, глаза туманились, а Эля уже выводила последние слова, и тяжёлые тёмные её косы клонили уставшую голову, и пружины качались и скрипели: «завтра сочинение, завтра сочинение»…

Рывком подняла с подушки голову Элеонора и сразу поглядела на часы. Шесть утра. В комнате явственно чувствовался запах табака, тянуло из-под двери. Не все постояльцы обращали внимание на объявление, сулившее курильщикам строгие кары.
5.

Ночь выдалась хлопотная, ни присесть, ни прилечь. То в приёмник вызовут, то в отделении что-то случится. Только к утру развиднелось, смог хоть чашку кофе выпить, выдохнуть. Но на утренней конференции всё равно чуть не заснул.
На диване в интенсивной терапии, как и вчера, сидела прямая белая фигура – он прямо вздрогнул, когда её увидел. Всё-таки знакомая кого-то из профессуры, не иначе...

Продолжение: глава 5 https://proza.ru/2022/04/15/232