Дмитрий Н Смирнов - полученные рецензии

Боюсь, что он унаследовал только вторую половину гена. :))))

Дмитрий Н Смирнов   07.08.2007 01:12   Заявить о нарушении

Я не понял, причём тут Любимов. Или Вы так шутите? С ув. Дмитрий Смирнов.

Дмитрий Н Смирнов   06.07.2007 04:15   Заявить о нарушении

Подкалываю, что называется, уж извините. Но, мне кажется, что новый перевод надо делать лучше старого во всех смыслах.

"По утрам, ещё лёжа лицом к стене, и прежде чем посмотреть", "выражалась теперь совершенно иначе, чем девочка-подросток, какой она была всего только несколько лет назад" - это, на мой взгляд, очень тяжело сказано.
"В дальнейшем будет видно, что хотя у Альбертины и сохранилась привычка к глупой болтовне, она поразительно развилась, но мне это было совершенно безразлично" - здесь несогласованность времен.
Таких мест много. Я подозреваю, что Любимов в своем переводе не воспроизвел какие-то особенности стиля Пруста, но текст Пруста не самый простой и усложнять чтение звучащими тяжело по-русски оборотами, по-моему, не стоит. Возможно, из-за этого я и не уловил, какие задачи ставит перед собой этот перевод по сравнению с уже известными.
Мне кажется, что перевод стоило бы доработать.
С уважением к Вам и Вашему труду.

Андрей Пустогаров   06.07.2007 10:58   Заявить о нарушении

Уважаемый Андрей! Спасибо за Ваши замечания. Мы тоже любим переводы Н. Любимова и прочли первые 4 тома Пруста в его переводе с большим удовольствием. Но, поскольку Пленница долго не выходила, мы сделали свой перевод просто для себя ещё в 1983 (за 9 лет до появления посмертного перевода Любимова). Недавно сравнивая его перевод с нашим, мы обнаружили, что у Любимова большое количество смысловых ошибок – иногда смысл даже прямо противоположный. Он, вероятно, не успел доработать свой перевод, а редактор, видимо, не вчитывался в оригинал. Например, в тексте вдруг появляется новый персонаж Селеста, хотя в действительности речь идёт о Франсуазе (Селеста, было реальное имя служанки Пруста):

Любимов:

Пожалуй, только своеобразный ум Селесты был мне по нраву. Я невольно улыбался, когда, например, воспользовавшись отсутствием Альбертины, она заговаривала со мной: «Неземное существо восседает на кровати!» Я возражал: «Но позвольте, Селеста, почему же „неземное существо“?»

У нас (по французскому изданию):

Может быть, единственное, что меня занимало, это курьёзный склад ума Франсуазы. Невольно я начинал улыбаться, в такие минуты, например, когда, пользуясь отсутствием Альбертины, она обращалась ко мне с такими словами: «Небесное создание примостившееся на кровати». Я спрашивал: «Но, Франсуаза, почему же «небесное созданье»?»

или, у Любимова:

В день отъезда из Бальбека она видела, как я страдаю, ей тяжело было оставлять меня одного, и, пожалуй, ей было даже приятно, что Альбертина едет с нами, приятно, что рядом с нашими вещами (теми самыми, возле которых я проплакал всю ночь в отеле «Бальбек») в пригородном поезде стоят чемоданы Альбертины, узкие, черные, напоминавшие мне гробы, – вещи, о которых я не мог бы сказать определенно: что они внесут в дом – жизнь или смерть. А я был так счастлив, избавившись от страха остаться в Бальбеке, так счастлив в то ясное утро, что даже забыл спросить у мамы разрешения взять с собой Альбертину.

У нас (по французскому изданию):

В тот день, когда мы уезжали из Бальбека, и я выглядел таким несчастным, она беспокоилась, что я остаюсь один и, возможно, обрадовалась, догадавшись, что Альбертина едет с нами, когда увидела, как вместе с нашими вещами (подле которых я провёл в слезах последнюю ночь в «Отеле де Бальбек»), вносят в вагон узкие чёрные чемоданы Альбертины, своей формой напоминавшие мне гробы, так что я не знал, что принесут они в мой дом – жизнь или смерть. Но в то лучезарное утро я не задавался этим вопросом, радуясь после ужаса, пережитого в Бальбеке, что увожу Альбертину с собой.

У Пруста ни о какой просьбе Марселя у мамы разрешить взять с собой Альбертину речи не идёт.

И таких вещей довольно много – чем дальше, тем больше. Вероятно, у нас тоже немало ошибок, и Ваш комментарий для нас очень полезен.

С уважением, Елена и Дмитрий.

Дмитрий Н Смирнов   06.07.2007 22:50   Заявить о нарушении

Тогда все мои замечания по поводу актуальности этого перевода снимаются. Но остаются следующие. Я не считаю себя самым неискушенным читателем на свете, но дальше середины третьего тома Пруста я не продрался. Поэтому, если русский текст станет еще менее легким, чем у Любимова, то, боюсь, особенно некому будет оценить внесенные исправления.
В первом приведенном абзаце кажется лишним "в такие минуты", тем более, что дальше есть "такие слова". Второй абзац, на мой взгляд, построен чересчур сложно. Я не владею свободно французским, поэтому не стану сравнивать с оригиналом, но, исходя из своего скромного опыта, рискну предположить, что Вы слишком близко следуете за оригиналом в построении фразы, грамматических конструкциях и т.п. Как правило, такое следование вызывается уважением и любовью к автору. Но, на мой взгляд, полезно редактировать русский перевод, забыв на какое-то время об оригинале, добиваясь хорошего звучания именно русского текста. Мне кажется, что несмотря на ошибки, о которых Вы говорите, Любимов создал конструктивный подход к переводу Пруста, который не грех все же учесть.
Прошу простить, если высказываюсь излишне резко или впадаю в назидательность.
Рад знакомству. С уважением

Андрей Пустогаров   07.07.2007 22:59   Заявить о нарушении

Мы согласны с Вами, что, обычно, переводчик должен стараться создавать тексты наиболее естественные для его родного языка, и не слишком привязываться к оригиналу. Но Пруст, как нам кажется, совершенно особый случай. Он строит каждую фразу как музыкальное произведение с очень строгой композиционной логикой. Поэтому мы, действительно, стараемся максимально передать особенности конструкции этого текста, который, порой, также чрезвычайно сложен и не вполне естественен по-французски, как и на любом другом языке.

Например, фразы, длящиеся больше целой страницы также тяжелы и необычны для француза, как и для русского. А «конструктивный подход» Любимова к переводу часто заключается в упрощении и разбивке такой цельной и композиционно законченной фразы на несколько отдельных предложений. Читать это легче, но разрушение структуры текста – невосполнимая утрата. И вместо Пруста, читатель получает текст Любимова.

Или такая вещь: первое слово в первом романе “longtemps” (долгое время), а последнее слово в последнем романе “temps” (время) – Пруст наверняка сделал это сознательно. Поэтому в переводе 30-х голов (Франковского) роман начинается со слов «Долгое время я привык уже ложиться рано...», хотя по русски это звучит не очень гладко. А у Любимова: «Давно уже я привык укладываться рано...» – звучит более естественно, но пускает под откос всю идею романа.

А читателей Пруста всё равно очень мало – чтение это весьма элитарное. Мы, например, за всю свою жизнь встречали только несколько человек, прочитавших весь роман целиком (один из них Мераб Момордашвили). А «Пленницу» очень советуем прочитать хотя бы и в любимовском переводе, – поскольку это один из самых совершенных томов романа.

Большое спасибо Вам за Ваши замечания, которые мы долэны обдумать, когда найдём время опять вернуться к Прусту. Ваши Елена и Дмитрий

Дмитрий Н Смирнов   08.07.2007 01:22   Заявить о нарушении

Мне кажется, что "объективный перевод" - это химера. Могу в качестве примера привести довод, что слово "давно" ритмически совпадает с “longtemps” и почему в первую очередь переводчик не должен соблюсти этот ритм?
Для закольцовки я бы предложил, скажем, следующий вариант:
"В течение уже долгого времени я ложился спать рано".
"Долгое время я привык уже ложиться рано...»: "долгое время" и "привык" - это тавтология. (Кстати, перевод Франковского издания 1992 года начинается так: "Давно уже я стал ложиться рано").
Мне кажется, что роман Пруста интересен прежде всего содержащимися в нем мыслями, которые и помогает передать его структура, но именно помогает. Поэтому я предпочту передачу мыслей автора, пусть даже и с нарушением структуры, чем сохранение структуры, что по-моему сделано в переводе Кондратьевым последнего тома, где я с большими усилиями могу восстановить мысль автора.
Рискну высказать свое мнение, что для автора важнее всего драйв, который позволяет довести замысел до конца. Чтобы сохранить его, он вынужден очень многим пренебрегать. Все "затрудненности" текста необходимы прежде всего автору, а не читателю. У переводчика есть фора перед автором. Он вовсе не обязан воспроизводить авторские недостатки.
Будете ли Вы публиковать продолжение "Узницы"?
С уважением


Андрей Пустогаров   08.07.2007 12:09   Заявить о нарушении

Да, будем, но очень медленно и постепенно.

Дмитрий Н Смирнов   08.07.2007 23:18   Заявить о нарушении

ПРЕКРАСНО...

Речка   04.07.2015 18:26   Заявить о нарушении