Апполинария Мортерра - написанные рецензии

Рецензия на «Полседьмого» (Линдо Рандир)

Прочитала не в пол седьмого вечера, но в 4.30 утра) И показалось, что такое читать в самый раз, когда немножко сонный и погрязать в странном мире героя, где реальность наслаивается на вымысел. Время для странных текстов)

Я не могу не заметить, что ты пробуешь писать прозу в разных стилях. В этот раз выбрал написать нечто похожее на осмысленный поток сознания от первого лица и сделать это в обстановке полнейшего минимализма. Твой герой много размышляет, что на первый взгляд удивительно, учитывая какой он ленивый ублюдок) прошу прощения, засранец)

Однако понятно, что он ленив в быту, ленив как тысяча ленивцев и коал) аскетичен и большой приверженец минимализма. И быт ввергает его в какую-то лёгкую вынужденную тоску. А, может, эмоций у него в это время и вовсе нет, только холодная наблюдательность. И, тем не менее, где-то глубоко внутри кажется, что внутри у него вовсе не так тихо-меланхолично-спокойно, и разные мысли-рассуждения, например, о лучшей нуарной смерти для блондинки, вносят маньячную ноту)

Так что начинает казаться - этот мужчина может удивить еще сильнее, если из комнаты выйдет.

Он обращает внимание на окружающие предметы, такие немногочисленные, но подробно запоминающиеся, и сразу становится понятно, что героя способно заинтересовать уж точно не бытовое обрамление, как бы много времени он не думал о мебели, стенах и прочих предметах, даже соседи его не интересуют, лишь инстинктивно ему хочется знать, что они всё таки не разлагается, так у них тихо.

Он пессимист-формалист, привык оценивать всё, что видит, привык наблюдать. Но блондинка для него будто единственная загадка. Что-то из внешнего мира вхожее, последняя фраза и вовсе приводит к какому-то понимаю, что герою чего-то не хватает. Блондинка, которая приходит поспать - интересный персонаж. И если она не придет, герой уверен, что ему останется недолго. Но вряд ли здесь есть хоть малый намёк на его личное к ней отношение, либо же в своём одиночестве он привязался к такой малознакомой девушке, странным образом поделившей с ним постель. И ему просто хочется знать, что она придёт как всегда, точно так же как хочется знать, что солнце взойдёт утром и мир не провалится в тартарары.

Если что, я знаю, что тут вымысел с автобиографичностью, но приходится оценивать образ суммарно)

Предпоследний абзац - он сообщает, что история о девушке - тоже выдуманная. Получается эффект литературной иллюзорности происходящего, что ли. Когда читатель уже не уверен, что ты с ним творишь)) Хитрый автор)

В таком казалось бы обычном практически бытовом тексте твой герой сравнивает обычное с весьма интересными вещами. Он бы не пропал и в пустыне, смог бы найти в ней много интересного, хотя очень многие не смогут найти в пустыне почти ничего кроме огромной массы песка и ночных гадов.

/Состояние мое более чем мерзкое. Я проспал часов двенадцать, и все равно чувствую, что засыпаю. Но уснуть не могу, будто болтаюсь на поверхности воды: и до берега далеко, и утонуть не получается, вода выталкивает мое жаждущее отдыха тело обратно. Странное ощущение, лежать на матрасе в положении несостоявшегося утопленника/ - очень интересное описание для такого простого действа как лежать на кровати и бороться с желанием понять, - вставать уже или все таки опять уснуть.

Можно догадаться, что герой в какой-то степени циничный эстет) И здесь он спокоен как удав)

Апполинария Мортерра   09.01.2018 06:56   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Делай свое дело» (Линдо Рандир)

Надеюсь, рецензия не окажется длиннее самой миниатюры!
Я не проверяла, но мне уже страшно)

В твоей достаточно атмосферной тяжёлой миниатюре герои не живут, они только силятся выжить и приносить пользу, - под страхом боли и смерти. Хотя ужасно то, что все они знают, - смертью закончится в любом случае. И нет смысла постоянно, беспрерывно чувствовать ком в горле, песок на губах и вечно рассыпающийся камень, раздирающий кожу.

Эта цель, - дробить камень, - настолько въелась в них, что другой уже нет. Вопрос о счастье жизни даже не поднимается. Только привычка, подкреплённая жгучей болью и всегда возможность только одна, - может стать ещё хуже, если не прекратишь делать своё дело.

Они не хотят спуститься вниз по дороге, откуда не возвращаются, хотя и так знают, - все одной ногой уже там.

Ты показал, что если Надсмотрщик не смотрит, - люди прекращают работать настолько усердно. Не будь его, все послали бы к чёрту Жёлтый Хребет. Но кто-то когда-то запустил машину, эту модель поведения, эту традицию или это привычное для них мучение во чьё-то благо, - как ни назови, - и она оказалась действенной: люди подчинились, сломались и привыкли быть покорными. Все их силы уходят на работу, только на неё, и мыслей в голове всё меньше и меньше, они доходят почти до полного самозабвения.

Ты сознательно лишил его имени, вряд ли герой помнит о себе, вся его жизнь - одна и та же проклятая работа, от которой нет ни капельки счастья. И когда звучит вопрос "Как долго ты здесь?" - кажется, что, может, вот сейчас он опомнится, придя в ужас от мысли, сколько же долгих лет тянется одно и то же. Просто не верит своим ушам, слыша вопросы об имени, о том, откуда он и всякое личностное, - о нём, - как будто больше не существует. Будто он всего себя сложил там, под каменной породой, превратившись просто в инструмент, в рабочую силу, и у него остались только инстинкты, - реакция на боль, сон и неутолимое желание пить воду.

Иллюстрация сломленного рутиной человека, без конца перетирающего песок. Алёна уже хорошо сказала об этой аллюзии.

Ты написал суровую плантаторскую вещь, которая затрагивает вопросы экзистенциализма. С великим множеством повторов: чтобы продемонстрировать до какой степени какая-то идея может быть навязчивой.

Словно пытка с каплями воды, постоянно, без конца стекающих за ворот. Пытка, сводящая с ума.

Я решила усложнить себе задачу и хочу частично провести параллели между твоими экзистенциальными моментами и другими, из произведения "Котлован" Андрея Платонова. Очень похожего на твоё в некоторых отношениях, только у него большая повесть, а у тебя мини)

Считай это моим академическим интересом, - взять в параллель другое экзистенциальное произведение. Могло попасть и другое экзистенциальное, но это - наиболее подходящее, у вас есть кое-что общее. Даже за пределами этого произведения.

Твои герои дробят камень. Его - роют котлован, тоже под страхом "не выполнить норму", и тоже есть надсмотрщик, только он приходит раз в два дня.

Ваши герои не знают другой жизни. Нужно жить, трудиться, на чьё-то благо. Результаты работы обязательно проверят.

/////// Камень не поддается, странно твердый, наверняка попал сюда случайно, невесть как и откуда оказался на Желтом хребте. Темный, почти коричневый, и не разбивается, как ни старайся. Он стал бить изо всех сил, рукоять вздрагивала в мокрых, стертых до крови ладонях, железный наконечник ударял по камню и отскакивал, выбивая только небольшие, острые осколки. Горка желтого песка рядом с Ним совсем маленькая, нужно больше, а времени достать новый кусок породы нет. ///////

Истомленный Козлов сел на землю и рубил топором обнажившийся известняк; он работал, не помня времени и места, спуская остатки своей теплой силы в камень, который он рассекал, — камень нагревался, а Козлов постепенно холодел. Он мог бы так весь незаметно скончаться, и разрушенный камень был бы его бедным наследством будущим растущим людям.

//////

Может, ты читал "Котлован"? Уверена, ты одобрил бы сарказм Платонова в полной мере. Сарказма там полным полно. Очень меткого, экзистенциального и социального. В твоей миниатюре сарказма совсем нет, оно посвящено внутренней и внешней пытке. Кратком обзоре на целую жизнь, которую не понадобилось расписывать в деталях, настолько у героя однообразная жизнь.

Твои герои глубоко несчастны, никто не пытается назвать эту жизнь счастьем и его в ней увидеть вообще. Будущего вообще нет, одна лишь перспектива смерти. Герои Платонова навязывают себе идею о радости работать, хотя все они - исхудавшие люди, выглядящие почти как мертвецы. Их не бьют, - они сами друг друга постоянно подбивают на упорную работу ради светлого будущего и самой радости "работать, лишь бы над смыслом жизни не задумываться". Его герой Вощев предаётся размышлениям о смысле всего, о жизни, всё время. И не видит его. Пытается найти, но не может. Остальные слепо, фанатично навязывают себе счастье коммунистической жизни.

Твой герой уже не задаёт себе лишних вопросов. Он, - тот, о ком говорят: человек жив, но мёртв. Герои Платонова тоже "живы, но мертвы", как бы они себя там не уговаривали.

Единственное "анархичное", о чём твой герой позволяет себе задуматься: "что не все начинается и заканчивается Желтым хребтом, есть города, есть другие земли, и там наверняка не нужно бесконечно, беспрерывно дробить желтый камень в желтой пыли".

Но думает он об этом всё равно как о бледной тени жизни, которая могла бы быть, однако внутренних сил на неё нет. Смелости, решимости нет. Он уже слишком слаб духом. Он остаётся. Отказывается сбежать. Думая лишь о камнях, - о привычном, заложенном в его кровь вместе с болью, постоянной, одной и той же.

Герои Платонова тоже постепенно умирают.

Конечно, ваши работы разные, - и по объему, и по используемым приёмам, и по тому, как герои занимаются самообманом. Но ваш взгляд на вещи очень-очень похож, просто у каждого подан в своём уникальном стиле. Если вдруг ты его не читал, я могу скинуть тебе несколько замечательных эпизодов с саркастическими диалогами, если интересно. У него реализм, но моментами сюрреалистический. Даже животные - лошади и медведь, - сходят с ума, начиная жить сложенно, как коммуна, и работать как люди, что немного похоже на "Скотный двор" Оруэлла, но не сказочно, а просто сильно преувеличенно и саркастически обыграно.

Сарказм у Платонова почти непрерывен. В твоём его тоже хватает - особенно в "Джойсе". На сарказм требуется огромная работа ума, его невозможно не оценить. Так что я снова вспоминаю другого хорошего автора, читая тебя. Правда на этот раз по причинам, указанным выше, а не просто по сугубо личным атмосферным ощущениям.

А твою вещь можно рассматривать и как полный реализм, возможный именно в тех словах, в которых ты о нём пишешь. И как аллюзию на жизнь пустую, лишь внешне, лишь с виду наполненную смыслом рутинных действий.

Это глобальная проблема человечества, - желание жить и знать, что в твоих пробуждениях по утрам есть смысл и есть счастье, желание делать то, что ты делаешь.

Отношение к рутине тоже может быть разным. Часть её неизбежна, но смысл один: если хочешь жить, а не существовать, - не превращай жизнь в дробление "песка" ради непонятных целей. Которые, на самом деле, не приносят тебе счастья. Быть может, вообще никогда не приносят и не принесут.

Ты упоминаешь о смерти, о том, что человека могут спустить вниз. Это происходит неожиданно. По сути дела, люди живут, а потом внезапно умирают, не понимая, как жизнь могла пролететь так быстро. И главное: на что?

Время, как самый ценный и важный ресурс, которым владеешь, - просто ежедневно уходит и ему придаётся меньше значения, чем следовало бы.

Тебе удалось показать напряжение в принятии решений, меняющих судьбу. Герой не захотел её менять, не захотел попробовать убежать, хотя, казалось бы, хуже уже и быть не может.

Что сказать, он потерпел воистину катастрофическое экзистенциальное поражение.

Апполинария Мортерра   18.11.2017 06:18   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «За Джойса!..» (Линдо Рандир)

Твои отчаявшиеся в камерной обстановке практически не выглядят потерянными, не знающими жизнь слабаками, включая Ричи. Они знают как устроена жизнь, определённо. И, может, потому ощущают беспокойство, которое выражается в их нервных действиях, словах или улыбках.

Улыбках, в которые не веришь и знаешь, - они натянуты, ведь они совершенно точно не чувствуют себя радостными и довольными. Но им ничего не остаётся, кроме как поддерживать связь, грустно улыбаться, спорить, пить, пить снова, пить ещё: чай, алкоголь и кровь друг друга.

Они пребывают на некой границе, где ощущается нечто вроде "будущее под большим вопросом и неизвестно каким оно будет". Они сидят у Джойса словно "на перевале", между одним действием и другим (и да, диалоги здесь - твоё всё!!! :) ). Но они ничего не ждут, возможно, им даже в какой-то мере всё равно - доживут ли они до утра. Догадываются, что всё уже решено - Джойс придумает, чем им заняться и их почти не тревожит, чем.

Обстановка призывает отдохнуть, но они совершенно не отдыхают. Скорее, динамично нервничают, и даже почти не смеют мечтать о покое, отстаивают свои идеи, смеются с чужих, чувствуя, что их собственные тоже, в какой-то мере, шатки. Кроме Джойса. Тот уверен, что своя земля, дом и воля ими распоряжаться - просто прекрасны. Он и правда выступает здесь как скала, которая знает своё место в мире. В отличии от других, потерянных аристократов и бродяг, которым только и остались, что споры о происхождении, войне и своей участи в целом.

Их реплики совершенно не предсказуемы.

Хотя бы вот это:

"На одних злости и ненависти нельзя жить долго...<...>

—Мне долго не нужно".

Или вот это:

"—Это ты – свободный человек? – даже презрение в голосе Джойса вышло каким-то тяжеловесным. – У тебя же ничего нет.

—Разве не настоящая свобода – ничего не иметь"

Вопрос, который всегда остаётся открытым, - вопрос о том, что же такое свобода. Когда есть всё, - и ты связан этими вещами, людьми, расписанием на завтра... Или когда у тебя нет ничего и ты действительно можешь сделать всё, что угодно, выбрав любое "завтра". Они лишь понимают, что самостоятельное свободное "завтра" окажется беспросветным.

Поэтому люди всегда выбирают быть кем-то и иметь что-то, и даже видят в этом свою свободу. Это не чистая свобода, а чувство со множеством примесей, зато собственноручно выбранная.

Твой рассказ хороший, моментами у меня возникало чувство, что я читаю Булгакова, а о Тарантино лишь в целом фоново вспоминала). Вернусь к Булгакову!) Он тоже любит часто повторять имена, если память мне не изменяет. Например, его "Дьяволиада" достаточно нервная, почти истеричная, но очень действенная, и в ней заложена идея о коммунистическом абсурде. А у тебя похожая атмосфера безысходности и отсутствие прихода к общему знаменателю, нечто такое же, только, конечно, совершенно о другом и совершенно на "Дьяволиаду" не похожее в остальном.

Отсутствие прихода к общему знаменателю - из-за него немного чувствуешь абсурдность самого происходящего, но в то же время понимаешь, что жизнь так и выглядит, - в ней отсутствует одна точка зрения на всех, отсутствуют идеальные решения, идеальные слова и идеальные люди. Просто ОТСУТСТВУЮТ, а некоторые люди просто таки являют собой продолжение и умножение недостатков, забитых матрёшек из неведения, нервозности, вообще всего, что каждый из нас чаще или реже ощущает, а в своём рассказе ты словно матрёшек разбираешь, доходя до самой маленькой.

Твой рассказ "За Джойса!" - и плавный, и динамичный, есть в нём и какой-то адреналин в раскалённых нервах героев и какая-то меланхолия в этом их практически смиренном отчаянии, но не тихом, - тишине ещё не дано продлиться дольше десяти минут.

И всё равно, сколько бы персонажи не говорили, их отчаяние всё равно тихое, сколько бы они не устроили перепалок, звук - всё равно что дань традиции устраивать спор за выпивкой, но всем более-менее нужна тишина, просто отрубиться, забыться, спать. Вагнер засыпает. Ричи падает в обморок. Никто уже ничему не удивляется.

Я вспомнила писателей "потерянного поколения") почему-то "потерянные" так сильно соотносится с этими персонажами. Но ты не заставляешь испытывать к ним жалость. Вообще, в твоём творчестве ты никогда не подбиваешь читателя относиться к какому-то герою с жалостью, и не лепишь чёрно-белых персонажей. Мне нравится как ты пишешь, весьма непредсказуемо и объективно.

У тебя здесь есть опечатки и несколько фраз построены не очень, но в остальном ты идеален. Зная, что ты пишешь, практически ничего не редактируя, саму способность сразу выдать весьма качественный текст, - уже вызывает интерес) Вздумай ты рассказы напечатать, тебе придется совсем немного их править. Почти никто на сайте не может похвастаться такой же суперспособностью) И я в том числе.

Заметила как ты постебался над Итеном, это он вроде чай обожает) и я вспоминала, как мы с тобой сидели и пили чай... ладно, кофе мы пили гораздо чаще) вообще ты показал, как некоторые люди помешаны на каких-то предметах, пусть это и прописано у тебя просто как фон. Итен - на чае, Вагнер - на сигаретах, Хоган без конца выпивает.

И у них происходит интересный спор об идеях и отношении к идеям, защита их и саркастическое к ним отношение.

Вспомнила сейчас фразу "... великие умы обсуждают идеи". Ты мой великий писатель камерных рассказов об идеях))

Я не скажу, что мне "За Джойса!" больше всего у тебя нравится. Даже тот, предыдущий, что я читала, понравился больше, не знаю, почему, тот рассказ развлекал, а в этом сама ситуация огорчает, философия в принципе почти всегда заставляет огорчаться и нагружаться)) Это, наверное, единственная проблема моего отношения именно к этому рассказу, влияние его на настроение, даже смешно, но мне надо было к чему-то придраться из вредности!) Может, я прочитала слишком много литературы о депрессивных, потерянных или потому, что такие рассказы читаешь и чувствуешь тоску в самих персонажах и она передаётся и тебе тоже. И вот ты уже наливаешь себе рюмку коньяка...)) шучу, совсем сижу без рюмки)) мне в принципе понятно почему тебе так нравится этот рассказ. Диалоги прекрасны и малейшие действия необычно прописаны.

Кто ещё из нас более эпистолярен!) Ты иногда занудствуешь в описании малейших телодвижений, но ты единственный делаешь это интересно)

Апполинария Мортерра   15.11.2017 07:14   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «И пожнешь бурю» (Линдо Рандир)

Пока ты спишь, и, надеюсь, не сильно тревожно, я добралась до твоей прозы. Даже не знала, что воскресное утро может быть таким приятным) И вот, я встречаю рассказ, который весьма интересен по своей замкнутой атмосфере и написанный в новом тебе стиле.

Один небольшой городок;
Одна старая, не впечатляющая роскошью церковь;
Один фанатичный проповедник;
Достаточное количество хорошо прописанных персонажей,
на которых он так отчаянно пытается оказать своё давление,
но у которых, УВЫ И АХ, есть своё мнение по поводу того, что творится.
Есть свои страхи (у Ларри, в основном), свои ожидания.
И вот, не выходит у проповедника запугать их до смерти и подчинить.

Мне было крайне интересно читать, что он кричит с кафедры (я даже мечтала сходить на проповедь от Линдо Рандира и посмотреть, чтобы ты кричал вдохновлённо, похожее по силе на библейские слова, но не из Библии, естественно, а выстроенное лишь её слогом). Было крайне интересно читать и его перепалку с Арсоном. Шедевр. Ответить на угрозы настоящей бури от духовного (и как бы невероятно высокого лица) плевком и словами: "Вот тебе первая капля" - более, чем эпично. В других своих рассказах твоя эпичность выражается высокими интеллектуальными изысками, событиями, чем угодно, а здесь эпичность простого противостояния персонажа с сильным характером и ополоумевшего на своей геенне огненной проповедника.

Говоря иносказательно, духовное лицо словно ставит на весы гирю размером со свою голову, готовый, похоже, защищать свою любимую огненную геенну хоть ценой собственной жизни, но Арсон сильнее и мудрее, и опасней, и берёт эту гирю, запуская её в окно и разбивая стекло. Ему плевать, что какой-то ополоумевший угрожает ему за то, что тот не смеет преклонить колено, вымаливая прощение и дрожать от страха. А смеет сделать значительно большее - для него страшное. Даже перечеркнуть все старания проповедника от и до.

Это два мира... Один знает только кару Господню, угрозы бесконечной боли, он ЖИВЁТ словно одной агрессией Господа своего (хотя непонятно, почему это он закрывает глаза на добрые миролюбивые слова от того же Господа), словно пытаясь высказаться по поводу сплошного бесконечного ужаса и даже не строит в своих планах читать проповеди о любви, смиренной жизни, образцовом поведении, например. Он заходит с другого угла, - запускает угрозы в несчастных ОБЫЧНЫХ прихожан словно комья грязи. Словно они только и делают, что погрязают во всех смертных грехах прямо у него на глазах.

Арсон - индивидуалист (вы его уже отлично с Терезой обсудили), он - парень со своим мнением, совершенно ровно выдерживающий натиск религиозной ярости в своей адрес. Он молодец, не верит в эти угрозы. И даже становится в каком-то роде "ответом" земным проповеднику. Ведь тот как будто почти мечтал, что их город сгорит в огне праведном и вечно сотрясал воздух. Арсон воздал ему по вере его, я бы сказала... пусть сама церковь ни в чём не виновата, но, как считают сами жители, не больно была и нужна. Особенно такая, где проповедник словесно насаживал их на пики. Не удивительно, что она стала ассоциироваться у них не с местом благодати, а с таким, которое "горит - ну и пусть горит". Может, грехов меньше станет))

Наверное, у проповедника был огромный комплекс неполноценности раз уж он так, бедный, застрял на своей каре Господней и потерялся в ней словно в трёх соснах.

Остальные твои герои тоже отличные. И Ларри и Кейси, Том и Лиз. Я вспоминала Тарантино) Увы, я почти не читала Фолкнера, так что не могу понять наверняка его влияние на тебя. Но атмосфера Тарантино была на лицо.

У тебя очень много разных повторов, и я поняла, что ты делал это специально. В принципе, они почти меня не раздражали. Но некоторые моменты, не только повторы, в некоторых местах расстановка слов странная даже для этого твоего нового стиля, я бы их поправила. Не очень много, не переживай. Можно и не править, но... сам решай, надо ли, если что, я подскажу.

У тебя получилась вещь, вырванная из цикла, вырванная из какого-то места, города и времени. Просто некая земля, некие люди, некое религиозное лицо. Которые вдруг предстали невероятно живыми и чудесно прописанными, будто и правда где-то существуют. Я бы с удовольствием посмотрела фильм по твоему рассказу, Линдо Тарантино)

Апполинария Мортерра   03.09.2017 08:37   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Меланхолия» (Линдо Рандир)

Удивительно музыкально. Как свет Луны, записанный ночи напролёт каким-то удивительным образом. Оттиск ночного небесного света в каждом твоём слове, ты его просто взял и... засвидетельствовал, мой прекрасный молчаливый летописец.

Если бы стихи можно было автоматически переводить в музыкальные композиции, твоя "Меланхолия" звучала бы как что-то лучшее, что мог бы написать Шопен, но не написал. Я не сильно люблю его музыку: она нежная, робкая, откровенная, "весенняя"... И... всё. Он молодец, конечно, я уважаю его как композитора, но он не "совсем мой". Его музыке не хватает обрывистых аккордов Баха, изломанной надежды Бетховена, а ещё прекрасного отчаянья Грига... Но если бы они соединились для написании композиции, у них бы получилось нечто такое, - вот такая вот "Меланхолия", которая не могла бы долго выпускать стрелу в сердце и оборвать жизнь, но одним махом заставить почувствовать, что гравитация - лишь физический закон, который можно преодолеть быстрее, чем на протяжении одного вздоха и умереть. Что можно рассыпаться, разорваться... И при этом не почувствовать боли, - ведь всё происходит МГНОВЕННО. Свет Луны, который можно собрать, прогуливаясь снова и снова под огромным-огромным небом, взять и вылить его однажды в одну из самых могущественных материй, - в слово. Ты это сделал, как будто совсем легко, как будто тебе это ничего не стоило.

/Все иллюзорно.
И засыпает на башне последний дозорный,
Это прискорбно,
Если растаяло небо, стекая тягучим аккордом.
Впрочем, не стоило верить излишне покорным,
Звездам покорным/ --- это настолько прекрасно, Лин. У меня даже не получается думать, я только чувствую.

Да вообще всё твоё стихотворение можно приводить и разбирать... но надо ли вытягивать петли, нити из твоего заколдованного чувства-трагедии "Меланхолии"? Нет, я не буду анализировать то, что больше, чем слова.

/Близкой бедою,
Сонной и близкой бедою/... --- ты показал приближение её весьма ласково, и герои, мне кажется, совсем не страдали. Они просто были. И вот их не стало.

Вот он твой пепельный град. Я сейчас представляю его... куски пепла повсюду, когда уже Земля уничтожена и они кружат в воздухе в последний раз, перед тем как лечь на траву, на дорогу, на деревья... вернее, туда, где были дороги, трава и деревья.

Хоть прямо сейчас я бы поцеловала тебя за такое)

Апполинария Мортерра   03.09.2017 05:46   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Чугунная дверь» (Тереза Пушинская)

Пишу тебе, Тереза, сидя за письменным столом. Наконец-то в моей обители он появился... Пишу тебе, Душа, что не похожа ни на чугунную дверь, ни на розовую кожу младенца. С чем бы я тебя сравнила, моя дорогая? Твоя душа - лепестки синих цветов, в основании крепких живых стеблей, уходящая корнями в землю. Но ты всегда можешь дотянуться до звёзд, вселиться в птиц, взмыть очень высоко и никогда не чувствовать себя комнатным цветком. А диким... ты определённо - дикий прекрасный цветок, требующий лишь небесных дождей, а не стоячей процеженной воды из водопровода какого-нибудь влюблённого юноши, не умеющего тебя любить так как надо - абсолютно, железно, крепко держа, в существовании которого закралось бы желание заботиться о тебе. Не зная перебоев в нежности, страсти и преданности.

Ты права, лучше, когда мужчина открывается, словно чугунная дверь, за которой льются полоски света и ослепляют как Полярная Звезда. Пусть не сразу. Пусть чугунная дверь оставалась закрытой долго, пусть она открывалась мучительно. Всё таки всякие двери должны открываться. Они созданы для этого.

Ты безжалостно высказалась о мужчинах-словомолках. Даже не слышала раньше такого слова, но ты подобрала верное для таких. Пусть они варят свои напитки денно и нощно, с восторгом их предлагая сотням женщин, испытывающим жажду. Готовым пить всё, что угодно, лишь бы красиво завёрнутое и мягко выстеленное, лишь бы не задыхаться совсем, проглатывать полуистины. Зная, что рано или поздно им подадут ядовитое варево, в котором не будет ни корицы, ни сливок.

А чугунная дверь с виду проста и фактически вечна, и не варит никаких дурманящих напитков. В её природе - хранить. Быть сплавом металла. И не меняться каждый день, предаваясь различным настроениям, изменяя свои физические свойства. Не быть ртутью, ползающей как змея.

Мне понравилось вот это: "за железной стеной ожидаешь найти что угодно, только не Арарат нежности", но не понравилось, что ты сравнила его душу с "розовой кожей младенца". Да, такое впечатление он, может быть, и создаёт пока что. Но лишь потому, что идёт в такой сильный контраст с мужчинами-гадами, толстокожими, привыкшими вечно обманывать и презирать и себя и других своими напитками-подачками. Может быть, посреди пустыни можно выпить всё, что угодно. Но дома, проверяя замки, наливая в чашку настоящий кофе и глядя на дверь, - хочется лишь быть собой и не обманываться, глядя за окно на виртуозного бармена, мужчину-словомолку, предлагающего на улице напиться "страждущим".

У твоего мужчины есть шрамы, хорошо, что есть. Знаешь ли ты поговорку: "Не выбирай себе рыцаря в сияющих доспехах, они сияют лишь потому, что он никогда не был на войне"?

А твой мужчина был на войне и не на одной... он смотрел на тебя долго, и, скорее всего, повторял про себя: "я старый солдат и не знаю слов любви". Но потом, когда ему безумно захотелось взять тебя за руку, целовать тебя, гулять с тобой, он всё таки нашёл слова любви, вырвал их с каким-то своим старым, далеко зашедшим корнем, не позволяющим ему быть таким честным и открытым... изранено правдивым.

Все мы боимся чего-то, но становимся очень смелыми, когда не сделать что-то становится равносильно потере целого мира. Словно если не сделаешь что-то - предашь себя, натянешь на свою кожу резиновый костюм и будешь смотреть как он прирастает.

Твоя Полярная Звезда теперь готова освещать и быть. И ничего дурного не сварит. Ты теперь различаешь все оттенки словомолов, знаешь науку "Пустословье", не желая её когда-либо изучать, будучи примкнутой к учебнику, созданному не чувствами, а настроениями и странными побуждениями, пусть иногда правдивыми, но, вместе с множеством ложных, превратившими доверие в мусор.

Ты будешь и дальше нежно терзать своего мужчину. Я рада за тебя, за вас... и горжусь тобой, моя прекрасная ведьмочка)

Апполинария Мортерра   03.09.2017 00:24   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Небесное погребение» (Тереза Пушинская)

Я прочла это стихотворение давно, но писать о нём не могла. Твои сейсмичные горы - это то, что растёт, изменяется, а мне нужно было знать, что было в эти сорок лет восхождения на Джамалунгму, слишком долгих лет. Интуитивно я к нему возвращалась, пытаясь что-то увидеть в надломленных горах и в тёмной низине Тибета. Внутри тебя.

Такие стихи не читаются глазами. Их нельзя рассмотреть по щелчку пальцев. Порадоваться, что атмосферно. Или расстроится, что не в рифму.

Такое, каким бы, с виду, нелогичным не было, слушаешь и понимаешь, что твой голос звучал ровно, кое-где - хрупко, но почти везде монотонно, как будто за несколько минут до впадения в сон, до твоей идущей "новой весны", а ты, уставшая вести хронику потерям и шагам, оставляешь немного пищи для летающих голодных грифов, требующих своё мясо. Даже, возможно, самой призывая их склевать то, что ещё не полностью мертво, но вот-вот умрёт, судя по полученному ранее опыту. Твоя душа не металась как когда-то, просто отчеканивала свои истины, не шла в диссонанс с чувствами, заплетаемая грустью, но и надеждой тоже, покрывая искусственный бисер зелёными мхами своих долин. Даже тишина обходит этот "островок смерти", потому что там, в этом стихотворении - твой голос, не сорванный, слегка замученный, не скручивающий слова в бредовые кольца, а просто пронесённый вдоль землетрясений, звуков хлопающих крыльев птиц, стука чашки о стол, где пьёшь.

Пронесённый во временные провалы, заполняя их тонкой плёнкой. Совсем чуть-чуть. Для того, чтобы не было жутких рытвин.

Ты проходила по своему камерному театру, где были самые близкие и малознакомые. Проходила в их отсутствие, задевая рукой спинки кресел, сравнивая жизнь, длинную и длиной в один день, доставая нож и пряча его снова. Надрезая с кем-то эфемерную связь, плавно или резко. Обращаясь к кому-то одному, но в то же время, - ко всем, кто слышит. И в то же время слышать не может, потому что в камерном театре есть лишь ты, - ночью.

Это твоё стихотворение идёт внахлёст каждому предыдущему "ощущению-открытию", озвученному в нём, образуя свои горы на стыках, сливаясь с небесными вершинами. Может, даже пытаясь найти свои противоречия, а если нет, - отдать других, ставших слишком "своими" с кусочком себя - пожертвовать... и закрыть глаза, не несчастно, не трагично... просто закрыть глаза, медленно-медленно, с каждой секундой всё плотнее прижимая ресницы к нижним векам.

Есть такие стихи, которые читаешь и понимаешь, что слушаешь что-то оторванное от опыта земного и душевного. Не просто вскользь написанное автором как промежуточные мысли перед сном грядущим, проволоченное по земле, оставляющее след. Твой голос донёсся до вершин горы, пусть и с помехами, может быть, но зато ты не волочила свой голос по земле, оставляя ненужные траншеи, в которые могли заползти лишь блохи.

И, хотя, ты здесь ничего не требуешь:

"Где помнят: требовательность делает человека несчастным. Вот так бы прожить один день…"... и правда, прожить хотя бы один день. Кстати, я тогда, еще давно, тоже посмотрела этот ритуал. Но, смотря на него, внутри звучали только слова:

"Восхождение на Джомолунгму длится почти сорок дней.
Значит, не будет меня сорок лет…"

Ты любительница временных петлей, но ты знаешь, где вынырнуть) И даже можешь прихватить с собой чай, уворачиваясь от внутренних голодных грифов, что-то в тебе принимающих за мёртвое.

Апполинария Мортерра   20.08.2017 11:55   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Fur Elise» (Линдо Рандир)

Если бы мир превратился в мою дрожь, он бы звенел еще 30 миллиардов лет до самого конца Земли. Или там, где мы будем потом. Мир бы звенел, тоньше сирен, которые ты так ненавидишь, но только непрерывно, почти безмолвно и вечно. Моя верность — печальный непрерывный звон, не знающий смерти. Кажется, я умру, а она разорвёт купол души, потому что она сильнее всего, что есть во мне. Вырвется и ляжет к твоим ногам, даже если тело моё будет на другой планете.

Мой Вагнер, если бы ты знал, сколько раз я писала тебе стихи так же как и ты, - своё письмо на бумажных листах «в никуда», так же и я - «в никуда», - о жизни и смерти, чувствах к тебе и заковывала себя в ледяной камере, примерзая к ней всем телом. Мои стихи не были рубашками из крапивы, они никого не могли спасти. Тот, кого я называла своим Братом, единственным в мире, вылил дёготь в мёд и отравил меня. Если бы я была равнодушна, как легко мне бы удалось не выпить его, а ему — не отравить меня. Просто бросить, захоронить, оставить и отвернуться. Но я выпила весь. Потому что от тебя я принимала любую кару. Я создавала мир, где есть место живой воде, но сама в ней тонула и мёрзла. Мой Океан так глубок и страшен, подвержен бурям и штилю, но в нём есть подводные течения, где есть она, - неприкосновенная, которую не может задеть ничто. Пусть иногда она делает шаг в сторону ненависти, он - ничтожно мал, этот шаг. Моя любовь к тебе, которая отчего-то решила сделать из себя самой мою основу. Это очень странно, потому что такие как мы, кого бы ни любили, всё таки могут вернуться к самим себе — не прежними, но цельными. А, полюбив тебя, я не смогла перекроить свои основы обратно. Так чудовищно бессильна это сделать, что мне даже показалось, - это повод презреть саму себя и убедиться в своём бессилии. Я столько всего могу пустить в оборот, швырнуть в могилу, вернуть на круги своя. Забыть. Но эту воду — нет, в которой вечно ты.

Твой город гибнет и всё напоминает тебе о ненависти, борьбе, иногда, - обо мне. Такой же развеянной в прах как и руины, которые хоронят сами себя. Я не могу сесть как никогда близко к тебе и обнять, сидя у тебя на коленях, наконец-то успокоившись и даже подумав на миг, - «я где-то дома»... мы идём с тобой в свой Рим, где зрелищам нет числа и где слова, как ты и сказал, заполнили бы, наверное, всю Вселенную, если было бы возможно. Нет, мы не думаем друг о друге беспрерывно и ужасно много. Даже я, - женщина, эмоциональная, чувственная, не могу думать о тебе слишком много, иначе я уже не писала бы тебе своё «вникуда». Думать о тебе беспрерывно для меня смертельно опасно.

В моей комнате несколько суток летала огромная бабочка с красными крыльями. Все прежние, что залетали сюда, - обычная моль, которую я давила безжалостно. Но когда увидела её, - подумала о тебе... Нет, Вагнер, ты — не бабочка, конечно же. Но это прекрасное создание напомнило мне о тебе. Бабочка уснула у меня на стене, а я не трогала её. Прошло часа четыре и она сдвинулась с места, летала рядом, она боялась меня, хотя я почти не двигалась, она замирала почти на каждой стене моей комнаты. И зависала на много часов. Я хотела взять её в руки, отпустить у большого окна. Мне показалось, - со мной она зачахнет. И я не могу сделать из неё домашнее насекомое. Ты когда-то писал, что бабочки слишком прекрасны, чтобы гнить. И эта была так же прекрасна. Но её жизнь так коротка... хотя в моих глазах это смертное создание — вечный символ мятежной плавности.

Когда ты не хотел возвращаться домой и скитался по улице, я протягивала руку в темноту и брала твою невидимую ладонь в свою, засыпала. Но я почти не видела ясных снов о тебе. Мой последний был в начале июне. Ты был так спокоен, будто ничего на свете не может изменить твои черты лица. Ты сообщал мне о гибели, которую приготовил... ты говорил метафорами, понятными только мне. И не поверил тому, что я тебе ответила.

Надо же, - я увидела тебя тогда так близко, прямо перед тем как проснуться.

Не говори, что у тебя мало времени наблюдать за приближением осени. Ты не должен умирать раньше меня. Я бы умерла, только бы ты жил. Если бы я могла тебя вылечить от того, что убивает твой город, я бы постаралась это сделать.

Когда-то ты написал мне в конце письма на бумажном листе: «да осветят звёзды твой путь». Ты дал мне звёзды. Болезненные, но и исцеляющие и всегда яркие. А мне не хочется никуда идти, только упасть рядом с тобой и снять с твоей руки чёрную перчатку, прижать к ней пальцы, те, что должны касаться лестничных перил твоей лестницы, но тянутся не к ним.

Я не знаю, как любишь меня ты. Это тёмная материя, тёмная магия, что свет несёт совсем тусклый, может, даже злой иногда (я так не люблю рассуждать о любви потому что почти всё, что я слышала о ней прежде — лишь слова над болотными топями), я не могу в это поверить, ведь ты всегда говорил, что это — не твоё. Твоя любовь может греть? Смогу ли я вообще привыкнуть к тому, что она существует...? Я не знаю. Или же она просто есть и ты носишь её в себе, как я ношу свою, ощущая себя самой тяжёлой глыбой песка в мире или ледяным озером в окружении языков пламени, но всё же чем-то трансцендентным. Я так мало знаю о ней, но живу, зависнув на волоске, не дыша.

Вагнер, ты любишь коньяк, но не пей всё. Тебе ещё танцевать под ночным фонарём с отнюдь не легкомысленной дамой в длинном платье. Мои медовые волосы отросли почти до конца спины и я стала почти так же тонка как берёза. У меня на улице есть подходящие фонари. Я даже могу постучать шоколадом по спинке кресла, правда, не имею такой привычки, но чего только не сделаешь, чтобы ты снова начал мне настойчиво советовать не разбавлять коньяк чаем и лимонами?

Ты злишься на всё на свете, но часть твоей злости уйдёт под землю как потоп, стремящийся заполнить все расщелины и плотные глыбы земли, с приходом осени. Может быть, ты не погибнешь раньше меня, Вагнер. Ты знаешь всё о сумерках и ненавистном дожде, как гибнут города и как рождаются Вселенные. Ты знаешь меня и вовсе неважно, люблю ли яблоки.

Конечно я хочу услышать о лесном царе и его дочерях. Из твоих уст я бы слушала даже песню "Боже, царя храни", не говоря уже о сумрачных стихах.

"Боли моей впору дать имя,
Вымощенное тенями и светом, отнятое.
Имя твое я любила и повторяла бы,
даже если бы оно было проклятым".

Так начиналось моё письмо "в никуда". Ты спрашивал, чем были заняты мои ночи. По ночам я писала стихи от своего имени и от твоего имени, читала книги и пыталась дышать. Иногда ходила под звёздами и фонарями.

Апполинария Мортерра   19.08.2017 03:59   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Чуткие позвонки» (Тереза Пушинская)

Я прожила твою миниатюру как фильм в 4D с эффектом присутствия.
И даже почувствовала рядом с шеей, у линии волос, тихий щелчок ножниц, обрезающих волосы.

Когда вор подходит ближе к спине, а обладательница каштановых кудрей отворачивается, мне хочется глупо крикнуть: "Обернись немедленно/Беги", как хочется крикнуть какой-нибудь героине в триллере, за которой крадётся маньяк с ножом, вот-вот готовый перерезать ей глотку.

А потом смотрю как её волосы беспорядочно разбросаны по комнате, вместе с пылью. Они разбросаны потому, что я в кино... я могу только наблюдать со стороны и не могу решать за героиню, что ей делать. Если я закричу в тот самый момент, - героиня всё равно меня не услышит, а маньяк, вор, или кто угодно всё равно отрежет ей волосы. Ибо так происходит по их сценарию.

Стальные ножницы не касаются шеи, чтобы она не замечала, что происходит.

Тот, кто режет их, - определенно отточил навыки. Но не может удержаться от соблазна намотать их на "собственную плешь", "сплести для кого-то ошейник", "примерить на лысую куклу"... Влить во всё, что знает, "кровь" героини.

Волосы всегда отождествлялись с жизненной силой, скорее всего это и есть идея, которую ты вложила. Но хитрый вор скажет героине всё, что угодно, чтобы дать ей лёгкую анестезию, вплоть до: "Я просто хочу сохранить кусочек тебя".

Такие люди не умеют тянуть лямку жизни с тобой. Но умеют искусно обокрасть на каком-нибудь из этапов.

Тогда всё происходящее кажется чьей-то глупой шуткой, идеей, решением, эгоистическим любопытством впадающего в детство зверя.

Он по-детски относится к своему "кумиру". Играется, прыгая вокруг. Как маленький котёнок, который хочет игрушку, но знает, что мясо - это вкусно тоже. Поиграть и поесть для него - обычный день. А иногда можно и совместить, поиграться с кусочком мяса, пусть даже и живого. Котёнок маленький и ещё не научился чувствовать чужую боль. Ему главное - самому поесть, чтобы вырасти в большого кота.

Главная идея миниатюры - "не оставайся с теми, к кому страшно повернуться спиной".

Страшно поворачиваться спиной ко всем, но бывают счастливые исключения.

К кому-нибудь повернёшься спиной, и чувствуешь, что волосы обрезали.

А к кому-то другому - и через мгновение чувствуешь на плечах согревающую шаль. Волосы в порядке, тебе тепло и хочется жить.

Ещё неплохо, если получишь всего лишь равнодушный взгляд. Не уйдёшь в минус, не уйдёшь в плюс. Просто останешься такой как есть.

Апполинария Мортерра   12.04.2017 04:47   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Где-то в Новой Вероне» (Линдо Рандир)

Хочу написать рецензию, но атмосферную, вкусную и душевную...)
С вами, ребята, нужно иногда только наслаждаться моментом, даже если момент радостно-тревожный и в глазах набухают слёзы. Словно тоже сижу в этой таверне и всему становлюсь свидетелем, забыв про распитие Амароне делла Вальполичелла)

Это вино изготовляют из увянувших плодов винограда. А тело синьорины танцовщицы - совсем рядом, - до неё можно дотянуться, увидеть в полумраке, и она представляет собой полнокровные гроздья души, вот вот грозящими быть раздавленными или спасёнными на том самом дощатом полу...

И ещё есть один синьор, смотрящий на живой огонь невероятного чувственного танца, обрывающего смех и разговоры, способного пригвоздить к себе взгляд.

Так вот, написать атмосферную рецензию хочется потому, что стих-посвящение и сам - одно неразрывное чувство-событие, вместившееся где-то между мирами, мир называется "Татьяна", мир называется "Тереза Пушинская", мир называется "Страстная Танцующая Душа" и "Как я вижу тебя, прекрасная незнакомка", проецированное не менее необъятной Вселенной Линдо Рандира. В нём всё заволокло полумраком таверны, взлетающими складками платья и звуком кастаньет. Танцует она фламенко или фанданго или ещё что - не так важно как важно то, что так больше не может танцевать никто :)

Синьор Рандир, я сама видела как синьорина Татьяна танцует. То была всего лишь короткая репетиция в большом актовом зале, и, тем не менее, глаза было невозможно оторвать даже при свете дня. Когда синьорина Татьяна прекратила танцевать, я даже не поверила, что всё закончилось. Она очень изящная, тонкая и изломанные движения рук напоминают немного раненную птицу.

Сжимать в руках неожиданно щедрую плату и бросать монеты - небольшое вкрапление материального в мир душевный. Она ещё вся там, - в танце, и мир материальный её нисколько не волнует.

Танец - один из языков, который все способны понять, а наша Татьяна знает очень много танцев, и современных и древних, она знает даже африканский танец.

А синьор Рандир выбрал отличную таверну для проведения незабываемого вечера. Вот бы нам всем оказаться в Вероне.

Мы бы взяли с собой кастаньеты, гитару и расчёску для непослушных волос)

Апполинария Мортерра   26.03.2017 17:04   •   Заявить о нарушении