Сквозь восковую занавесь,
Что тихо так сквозит,
Кустарник из тумана весь
Заплаканный глядит.
Простор,канвой окутанный,
Безжизненней кулис,
И месяц весь опутанный
Беспомощно повис.
Темнее занавеситься;
Все небо охватить:
И пойманного месяца
Назад не отпустить.
О. Мандельштам
1909
Радио потрескивало в унисон разболтанному грузовику, но звуки музыки были настолько прекрасны, что Дейва не раздражали шумы. Привычная физическая усталость, которая наваливалась после работы по дороге домой, как бы опустилась к запястьям рук, но пальцы привычно держали руль. Мелкий осенне-нудный дождь косо хлестал в лобовое стекло, и было какое-то несоответствие между реальностью февральского вечера и музыкой из радиоприёмника.
Звуки ложились на его запачканную краской кепку, стекали на неопрятную рабочую куртку, и с настойчивой нежностью просачивались вовнутрь, почти к самому сердцу.
Та-та-та-та-та-та-та-та-тамм... та-та-та-тамм... та-та-та-тамм... Нет! Только не сегодня! Я слишком устал... Ещё нужно заехать в супермаркет, купить курицу и хлеб. Может быть, взять бутылку вина?.. Только бы не эта бессонница... Как было бы хорошо просто уснуть. Опередить эти идиотские мысли, не дать им дразнить меня и накручиваться в спираль, которая в любую секунду может самортизировать, и тогда желание биться головой о стенку кровати будет почти бесконтрольным.
– Кстати, откуда эта мелодия? Ведь радио всегда стоит на «Кантри-мьюзик» ...
А! Девочка... Та русская девочка, что попросилась подвезти её до супермаркета вчера... Это она поменяла на классику... – Дейв четко вспомнил вчерашнюю попутчицу. – Санна? Нет... Оксана её зовут... И что она делала на дороге под дождем? Почему стояла у обочины и даже не поднимала руку? Да... Оксана... Русская... Плохо говорит по-английски, но вроде бы всё понимала... – Дейв не настаивал на разговоре, и она молчала всю дорогу, тихо поблагодарила за то, что подвез, и быстрым шагом ушла по направлению к магазину. Он вспомнил её лицо, худенькое, изможденное, а глаза всё время смотрят в сторону, как бы боясь встретиться взглядом...
Свободных мест на стоянке не было. Дэйв, чертыхнувшись, втиснул машину в самый угол, убедился, что зонтика нет, поднял воротник куртки и направился ко входу.
Асфальт отражал тени фонарей, и косые струи дождя дробили эти тени, шли рябью. В этой монотонности было нечто тревожное и одновременно успокаивающее; можно было смотреть на эту рябь и ни о чем не думать.
Запах готовой курицы напомнил ему, что он с утра ничего не ел. Выбрал тушку, прихватил свежий батон хлеба и, направляясь к кассе, он уже предвкушал, как зайдет в душ, смоет с себя рабочую пыль и пообедает...
На ветровом стекле, прижатый «дворником», приклеился клочок бумаги.
– Штраф! – чертыхнулся Дэйв и со злостью рванул бумажку. Не глядя, запихнул ее в карман брюк и поехал домой.
В полумиле от супермаркета у обочины стояла женщина. Вполоборота к дороге, почти укрывшись от фонарного света, худенькая фигурка с приподнятыми плечами периодически поглядывала на дорогу, будто не могла решить для себя стоять ей или уйти в темноту.
– Русская, – подумал с удивлением Дэйв. – Опять стоит?
Проехав два квартала, сам себе удивляясь, он развернулся на перекрестке и поехал в обратную сторону.
– Оксана! Что ты здесь делаешь?
Она улыбнулась ему одной половинкой рта, как улыбаются из вежливости.
– Тебя подвезти?
Помешкав секунду, девушка направилась к машине. Он исподтишка рассматривал её профиль. Черные кудряшки, небрежно завязанные в хвостик, хорошенькая, но не более, мордашка. Она сидела молча, положив руки на колени. Было что-то трогательное и беззащитное в этой позе.
– Куда тебя отвести?
Её молчание затянулось, и он растерялся от создавшейся ситуации. Не зная как ему поступить, он решил повторить свой вопрос, но не успел.
– Мне некуда идти...– У неё задрожал подбородок, и он увидел, как она старается не расплакаться. Он в растерянности помолчал и решительно поехал в сторону центральной улицы, остановился у небольшого кафе.
Открыв дверь машины с её стороны, он подал ей руку, и она с испуганной торопливостью соскочила на тротуар.
– Извините... Я не хотела вас беспокоить. Всего вам доброго!
– Да подожди ты! Куда ты бежишь? Пойдем выпьем кофе, я приглашаю.
Дэйв улыбнулся и тут же понял, что если она откажется, то в следующую секунду он не будет знать, что ему делать дальше. Он еще не совсем понимал, почему это пугает его, но до внутренней дрожи уже четко знал, что боится её отказа.
Девушка приостановилась и, помешкав, повернула к нему лицо.
– Спасибо, я выпью кофе.
Волна ушла, и он, радуясь этому, открыл дверь кафе. Народу было совсем чуть-чуть, столики пустовали; обернувшись, взглядом Дэйв спросил, где бы она хотела присесть. Оксана выбрала столик в самом углу и села спиной к залу. Ему еще ни разу не удалось заглянуть ей в глаза. Она сидела, опустив голову, и опять сложила руки на коленях, как бы не понимая, куда их деть.
– Хочешь чего-нибудь покрепче?
– Нет! Нет! Только кофе! – И впервые девочка взглянула на него, и он вздрогнул: это был взгляд испуганного до смерти зверька, и зверек этот, всё еще инстинктивно боялся, но одновременно уже почти смирился с тем, что его загнали в угол.
Официант принес кофе, и Дэйв потихоньку, привыкнув к полумраку, рассмотрел её. Она была не такой уж молоденькой. По крайней мере, ей было не меньше двадцати пяти. Смуглую кожу оттенял голубой пуловер с овальным вырезом, и кудряшки на затылке выглядели по-детски беззащитно.
Она держала чашку двумя руками, как пьют дети. Заметив взгляд Дэйва, засмущалась и опустила голову.
– Чем я могу тебе помочь? Почему тебе некуда идти?
– Я... Я приехала... Он звал меня... Мне... Я не хотела ехать... Он сам в Москву приехал... Бабушка сказала: поезжай...
Дэйв удивленно взглянул на неё. Её монолог не был речью взрослого человека, так говорит ребенок, который силится не заплакать.
Она делала торопливые глотки, пытаясь справиться с собой.
– Не будем об этом, если не хочешь. Как тебе понравилась Америка?
Она сидела задумавшись, глядя в пространство, мимо Дейва, в никуда... Её лицо не выражало никаких эмоций и вместе с тем в её глазах он видел внутренний монолог, когда разговор с самим собой навязчиво повторяет одну и ту же мысль.
Не дождавшись от неё ответа, он подозвал официанта, оплатил счет и, стесняясь встать из-за стола раньше, чем это сделает Оксана, лихорадочно думал, как ему поступить. Приняв решение, он улыбнулся:
– Ну что, пойдем? Я, кажется, знаю, как нам с тобой поступить.
Она мгновенно вскочила, как бы опомнившись,
– Спасибо за кофе!
Дэйв подъехал к мотелю, попросил девушку подождать его в машине и вошел вовнутрь. Оглядевшись, удовлетворенно отметил, что холл выглядел прилично, хотя гостиница была из дешевых. Заплатив за номер на двое суток и получив ключ от номера, он вернулся к машине и на вопросительный взгляд Оксаны объяснил, что они едут в супермаркет.
Купив сыр, фрукты и хлеб, они вернулись в гостиницу; номер был чистый, телевизор и кофеварка работали. Усадив Оксану в кресло, Дэйв положил продукты в маленький портативный холодильник и, увидев её вопросительно-испуганный взгляд, хотел было успокоить её, но в ту же секунду почувствовал, что сегодня от приступа ему не отвертеться...
Такие моменты всегда заканчивались одним и тем же: он проваливался в какой-то темно-фиолетовый туман, что-то типа облака надвигалось на него, увеличивая скорость, и в совершенно ватной тишине был только один звук: тах,тах,тах,тах.... После этого он никогда не помнил, как приходил в себя. Торопясь опередить это состояние, он быстро проговорил:
– Отдыхай! Заплачено за два дня. Потом я что-нибудь придумаю.
Чуть не бегом, не оглянувшись, выскочил за дверь.
Придя в себя, он понял, что машину, к счастью, завести не успел и, посидев несколько минут неподвижно, завел мотор и поехал домой.
Голода он не чувствовал, пакет с продуктами положил на кухонный стол и, не раздеваясь, лег на диван в гостиной. Приступ вернулся через час и уже в бессознательном состоянии, он беззвучно кричал и сбрасывал с себя чьи-то кишки, и звук, этот ужасный звук - тах,тах,тах... Он никогда не знал, как долго всё это длится, может быть, минуту, может, час... Слабость постепенно отступала, очень хотелось пить и скорее, скорее выкурить сигарету...
Эта «грёбаная война»... Какого чёрта он добровольно залез в это дерьмо? Если бы речь шла о патриотизме типа: вот, я герой, защищал свою Родину...
Какое ему дело до Ирака? Ни за хрен собачий изуродовал себе жизнь. Это же надо было быть таким идиотом, чтобы бросить колледж и полезть в это пекло...
Танк подорвался в самом конце, когда они уже направлялись к себе, радовались, что на сегодня отделались, предвкушая отдых. От взрыва погибли все, все, кроме него... Он так никогда и не узнает, чьи кишки он сбрасывал с груди и с чьей кровью смешалась его собственная.
После семи месяцев госпиталя его отправили домой, демобилизованного и не способного больше никогда – НИКОГДА! – иметь близость с женщиной...
Поначалу ему всё казалось, что жена привыкнет к этому, ведь не только физическая близость имеет ценность в жизни. Когда она ушла, он запил, но не пристрастился к этому делу, через год пить расхотелось... Сигареты – да, помогают, особенно когда наступают минуты отчаяния.
Сука! Сука! Как же ты могла уйти?! Я же люблю тебя...
Безысходная тоска была вымученной, кровоточащей, пытающейся найти этот чертов выход, почти физически кидающей его тело из стороны в сторону. Как бы устав, боль уползала из сознания – отступала.
Он очень долго тосковал о жене, обвиняя и оправдывая её...
И ушла так подло, удрала, когда он был на очередном приёме у врача.
Он воевал сам с собой и злился на свою ненависть к ней.
– А ты что, кретин, думаешь, что это легко – жить с мужчиной, от которого не получишь самого главного – того, чем питается эта «гребаная любовь»? Без этого она умирает...
Уже и боли этой не осталось, так иногда только... И хорошо, что она уехала, было бы ещё тяжелее – город маленький.
И время лечит: после нескольких лет всё осталось в какой-то странной памяти, как будто речь шла не о нем и не о его жизни.
Утром он поехал на стройку, где работал маляром (после ранения он не смог работать где-нибудь в офисе, хотя справился бы с любой работой, секретаря например), но он никогда не знал, когда это «гребаное» облако свалит его с ног. Предупредив, что работать сегодня не может, на полной скорости рванул к гостинице, где оставил Оксану.
Постучал в дверь и, не дождавшись ответа, осторожно приоткрыл её:
– Оксана!
Номер был пуст. Подождал полчаса, не зная что делать дальше, вернулся в машину, посидел в ней немного. Устав от бесполезного сидения, он пошел по улице, пытаясь разобраться в своих чувствах. Поначалу ему показалось, что это просто легкое разочарование, как бы действие, прерванное на самом интересном месте, если смотреть со стороны. Потом поймал себя на том, что не знает, как приспособиться к мысли, что больше не встретит ее. Знакомство с ней внесло в его жизненную рутину какой-то момент действия, чувство, что что-то происходит, когда ситуация зависит от него, и он чувствовал себя "нужным".
Бессмысленно потолкавшись на тротуаре, вернулся в машину и обрадовался мысли, что знает, что сейчас сделать... Подъехав к супермаркету, подошел к дежурному, в обязанности которого входит стоять у входа и подавать тележки, и спросил, не видел ли он сегодня девушку, и описал, как она выглядит.
– А! Русская? – спросил дежурный.
– Да! А она часто сюда приходит?
– Да, она работала у нас, убирала туалеты и натирала полы. Уже не работает.
Она ведь… – И он покрутил пальцем у виска...– Уволили её...
Дэйв рванулся вовнутрь и, поискав глазами кабинет заведующего магазином,
постучал в дверь.
– Да, очень жалко девчонку, – рассказал менеджер, – утром ко мне пришёл её бывший муж в сопровождении полицейского и предупредил меня о том, что она, как бы сказать, не совсем в себе... Я очень сожалею, но я не имею права держать на работе психически больных людей. Да её уже наверняка отправили обратно в Россию.
Дейв попросил адрес бывшего мужа Оксаны. Менеджер помялся, но адрес дал, решив, что он не делает ничего незаконного.
К удивлению Дэйва, мистер Кирби, как он отрекомендовался, был довольно доброжелателен, и более того, с охотой стал рассказывать о его "жизненном происшествии", как он сам определил это.
– Я разведен с первой женой уже пять лет. Надоело в забегаловках питаться. В доме нужна женщина. Знакомый подсказал, что в Интернете есть сервис, где можно познакомиться с русской. Они чистюли и работящие. Не избалованные. Не то что наши американки. Познакомился на свою голову! Меня сразу немного удивило, что слишком застенчивая, не по возрасту. А привез её в Штаты, так через неделю стало понятно, что с девицей не все в порядке... Ни прибрать, ни еду приготовить. Сидит на стуле и смотрит в одну точку. А при первой моей попытке её обнять, отскочила с таким ужасом в глазах, как будто я черт с рогами, а не мужчина. Руки моет по сто раз в день, а то и чаще. Ест очень странно, всё ломает на маленькие кусочки и рассматривает пристально, прежде чем положить в рот. Я её поначалу работать устроил, думал, придет в себя... Куда там. Работать она не может. С первого дня проблемы были. Шарахается от людей, чтобы никто к ней не прикоснулся. Боится прикосновений. Очень не повезло... Ну, я развод быстренько оформил, она ещё не гражданка страны, и пришлось ей билет купить в Россию. Пусть ею бабушка занимается. Мать-то давно её бросила. Она у бабушки жила. А когда сказал ей, что отправляю её обратно, она удрала из дому, где спала – не знаю, но на работу ходила. Я билет ей принес в супермаркет. Полицейский сопровождал меня, чтобы быть уверенным, что она улетела. Она ведь, получается, нелегалка... Нам здесь и своих сумасшедших хватает.
Дэйв стоял и слушал эту исповедь, всё сильнее сжимая кулаки, чтобы успокоить привычную дрожь наступающей на него фиолетовой волны.
- Я тебе вот что скажу, мистер! Сволочь ты отменная! Я бы тебе сейчас морду набил, но...
Мистер Корби с испугом смотрел на Дэйва, который менялся в лице, и явно было видно, что человеку становится физически нехорошо. Когда приступ закончился, Дэйв даже не поблагодарил за стакан воды и, уходя, презрительно кинул "бывшему":
– Сволочь ты и мразь!
Прошло несколько дней. Дэйв всё время гнал от себя мысли о русской девочке, но они постоянно возвращались, как и чувство жалости к ней, жалости, похожей на сострадание к воробышку, выпавшему из гнезда, которого хочется взять на руки, погладить по головке и согреть на ладони. Приступы отступили, и такой период был передышкой, и временно казалось, что жизнь – ничего... Такая, какая есть...
В один из выходных он направился в магазин электротоваров купить тостер, старый совсем вышел из строя. Проходя мимо антикварного магазинчика, он случайно бросил взгляд на окно и... увидел Оксану...
С заколотившимся сердцем рванул дверь и услышал мелодию, которая показалась ему знакомой. Оксана сидела у старенького пианино и... играла.
– Чем могу вам помочь? – Продавец направился навстречу Дэйву.
– Я тут увидел знакомую. Оксана! – Она повернула к нему лицо и, вежливо улыбнувшись, отвернулась, продолжая играть.
– Она ваша приятельница? – спросил, смутившись, продавец.
– Не могу сказать, что она моя хорошая знакомая, но...
– Вы понимаете, молодой человек… Уже третий раз за сегодняшний день она приходит и просит разрешения поиграть... – Владелец лавки явно был смущен ситуацией.
– Пианино продаётся. Я, естественно, заинтересован его продать, и понимаю, что люди, прежде чем купить, пробуют инструмент. Пианино старенькое, расстроенное, требует наладки... Но у меня создалось впечатление, что вашу знакомую это не раздражает...
Дэйв подошел к Оксане и хотел прикоснуться к плечу, но тут же отдернул руку, вспомнив, что её это пугает.
– Оксана! Давай сходим в кафе, где мы были прошлый раз, и выпьем кофе?
Она встала и с готовностью пошла к выходу. По дороге Дэйв лихорадочно пытался понять, как она оказалась в магазине, когда, по идее, она должна была улететь.
– Как ты поживаешь, Оксана?
– Ничего, спасибо.
Она выглядела усталой и бледной. На ней были всё тот же голубой пуловер и джинсы, и вид был настолько неухоженный, что у Дэйва сжалось сердце.
Заказав сандвичи и кофе, он исподтишка наблюдал за ней. Да! Бывший муж был прав... Её манера употребления пищи была несколько необычна: разламывая сандвич на малюсенькие кусочки, она раскладывала их по тарелке и, постоянно перебирая и перекладывая их с места на место, периодически клала в рот. Как ни странно, это не вызывало в Дэйве раздражения, наоборот, он наблюдал за ней с полуулыбкой, и она напоминала ему галчонка, клюющего зернышки.
– Знаешь, мне кажется, мы с тобой стали друзьями, как ты считаешь?
Она улыбнулась смущенно и кивнула головой.
– А раз мы друзья, то мы можем делиться секретами. Я, например, сегодня пропустил работу и наврал, что болен.
Она взглянула на него со смешинкой в глазах и с одобрением.
– А как тебе удалось удрать от полицейского? – спросил Дэйв.
– Ты знаешь об этом?
Её глаза округлились от страха.
– Я искал тебя в магазине, они мне рассказали, что произошло…
– Меня привезли в аэропорт, – стала рассказывать Оксана, – я прошла проверку и полицейский решил, что я уже никуда не уйду и полечу домой. Ему не хотелось ждать взлета самолета ещё целый час. Он ушел. Я вышла через полчаса. Меня никто не остановил. Я взяла такси и приехала в город...
– А где ты ночуешь?
– На автовокзале... Только полицейские постоянно будят. Спать нельзя.
– Кто тебя научил играть на пианино?
Она опустила лицо и тихо сказала:
– Мама.
– Ты скучаешь по ней?
– Нет! Я её очень давно не видела.
– А по бабушке?
– Да, я скучаю по бабушке. Но она сказала, что я должна жить в Америке. Бабушка всегда знает, что говорит.
Бедная, бедная девочка... Дэйв молча глядел на Оксану, которая мягко, но постоянно что-то делала руками. То перебирала салфетку с места на место, то трогала чашку, то опять пыталась раскладывать остатки хлеба на тарелке.
За какие провинности мы, страдающие, платим такой высокой ценой? За какие грехи нас наказывает Всевышний, если Он действительно существует? А может быть, это не наказание? Может быть, это доставшийся по судьбе удел каждого конкретного человека? Или это результат нашего легкомыслия и безответственности перед жизнью? И часто в результате твоих поступков бумеранг содеянного тобой возвращается и бьет по башке тебя или, в худшем случае, твоего близкого?
Дэйв ещё не понимал, но чувствовал, что складывается какое-то решение, какое конкретно, он не знал ещё, но легкое, приятное волнение заставило его схватить сигарету и тут же её загасить, так как он не знал, как к этому отнесется Оксана.
Я сейчас пойму, совсем чуть-чуть осталось домыслить... и я точно буду знать, что важно... Вот только опять это облако навалилось...
Видимо, на этот раз обморок был очень глубоким, так как он пришел в себя дома, на диване, хотя... Нет... нет, я же давал адрес таксисту...
Дэйв потихоньку приходил в себя, гостиная перестала плавать, фиолетовый туман стал рассеиваться, линии стали четкими, и к нему вернулся слух.
– А где Оксана?
Он подскочил с дивана и вдруг услышал её голос:
– Ты хочешь чаю? Бабушка всегда просила чай, когда у неё болела голова.
Он постелил ей в спальне, радуясь, что нашелся новый комплект белья в шкафу. О чае она забыла, но это не имело значения, он чувствовал себя лучше и всё пытался додумать мысль, которая возникла у него в кафетерии.
Утром, c трудом растирая занемевшее на твердом диване тело, он подошел к дверям спальни, там было тихо. Выйдя из дома, он закрыл дверь на ключ снаружи, поморщившись от принятого решения, но у него не было другого выхода.
– Еще удерет, как в прошлый раз...
Подъехав к антикварному магазину, Дэйв обрадовался, что он уже открыт. Не торгуясь, купил пианино. Продавец не скрывал радости, так как шансов продать этот расстроенный полностью инструмент, который не отличался ни именем, ни древностью, было мало.
– Я вам заплачу в три приема.
– Не беспокойтесь. Я подожду. Когда вам доставить инструмент?
Вернувшись домой, Дэйв нашел Оксану на кухне; она рассматривала посуду, переставляя чашки и тарелки с места на место.
– А ты мне подаришь вот этот кувшинчик? Он мне очень нравится!
– Конечно, он твой! Как тебе спалось?
– Хорошо! Мне снилось, что я натираю полы... – Она улыбнулась, и он увидел, что улыбка у неё очаровательная, с легким испугом и недоверием, но лучистая, как пробившийся в щель солнечный лучик.
Пианино стояло в гостиной, по центру комнаты. Оксана играла и смотрела в окно. И кто знает, что видела она... Лицо выглядело отрешенным. Звуки расстроенного пианино, слишком механические, лишенные эмоций, как бы жили сами по себе. Она исправно нажимала на клавиши, точно помня расположение и порядковую очередь... белая… две черных... Лунная соната...
Мама научила исполнять её ещё совсем в детстве, в те времена, когда они жили втроем: бабушка, мама и она, Оксана.
– Почему она уехала и не взяла меня с собой? Я так тосковала о ней. А тот летчик, который к маме приходил, был противный, всё хотел погладить меня по голове! Не надо меня трогать! Я не хочу!!
Музыка звучала сама по себе, Оксана её не слышала...
Дэйв не тревожил её. На ветке дерева, растущего рядом с окном, висел круглый металлический обруч, видимо, заброшенный соседскими детишками. Вечером этот обруч, освещенный фонарем, отсвечивал серебром, в ракурсе, очень похожем на луну.
– Луна и Соната, – с улыбкой подумал он. Как-то стало неважно, что он так и не додумал мысль, которая никак не приносила ответа. – Это неважно. По крайней мере, сегодня у меня есть Луна и Соната...