Разговаривая, они остановились напротив какого-то ветхого строения. Мимо прошествовали две старенькие старушки. Покосились на Крапивина с Еленой и, пройдя дальше, оживлённо заговорили между собой, качая при этом головами.
- А какие выводы? – спросила Елена.
- Ну, уж дудки, этого я делать за тебя не стану, - рассмеялся Крапивин, которого позабавили и вид тех старушек, и растерянное лицо девушки. – Я только одно тебе скажу... и это я говорю тебе только потому, что неплохо к тебе отношусь... Так вот, любящий мужчина... ну, то есть, если он мужчина, конечно, и, если он ценит в женщине личность, а не только её тело... он, по крайней мере, постарался бы ей намекнуть, что так одеваться неприлично.
- Да, но почему? Это модное платье, в нём легко...
- Брось все эти россказни... легко. Я что, по-твоему, первый день на свете живу. Что-то похожее я слышал тысячу раз. Да, представь себе. И все вот так же, как и ты, все уверяют, что будто бы так одеваются исключительно из удобства.
- Но ведь так оно и есть, - окончательно смутившись, пробормотала девушка. – Ну, то есть, не только поэтому, конечно...
- Знаешь, - отмахнулся Крапивин, - не держите мужчин за дураков. Согласен, иногда мы вполне этого заслуживаем, но не до такой же степени, да и не все. Ну, хорошо, скажем, вам нравится, когда вас хотят. Нет, нет, ты не перебивай – ведь мы договорились говорить воткрытую… Скажем, ничего не поделаешь, вас такими создала природа. Что ж, и с этим тоже не поспоришь, но... Но ведь вы, помимо всего прочего, требуете к себе уважения. Ну, пускай не все из вас, но подавляющее большинство. И некоторым из вас, насколько я могу судить, бывает очень обидно, когда вас оценивают по одному только телу. Или, может, я ошибаюсь?
- Да нет, почему.
- Ну, а раз так, - улыбнулся Крапивин, доставая из кармана сигареты, - то, что же вас заставляет... да ещё с такой завидной настойчивостью... пилить сук, на котором вы сидите. Вот ты спроси меня нарочно. Спроси, за что мы, мужчины, уважаем женщин. Так вот, я тебе отвечу, что прежде всего мы уважаем женщин за их стыдливость. Да, да, именно за стыдливость. За стыдливость и скромность. Ну, иногда ещё и за ум, хотя это уже из другой оперы и совсем не обязательно. – Он замолчал и стал раскуривать сигарету.
Украдкой посматривая на него, Елена задумчиво теребила ремешок сумочки. Глянув на неё, Крапивин подумал, а не лучше ли на этом и закончить. Все эти нравоучительные беседы, как правило, не более чем пустое сотрясание воздуха. Он и сейчас уже видел, что Елена почти обиделась. А если и не обиделась, то вряд ли горит желанием выслушивать все эти его рассуждения. А раз так, то для чего стараться?
Он докурил сигарету, и они пошли дальше. Как ему показалось, Елена всё порывалась ему что-то сказать, но всякий раз удерживалась и только вздыхала. Он тоже молчал, хотя разогнавшаяся, но не высказанная до конца мысль, прямо так и рвалась из него наружу. И всё, быть может, так бы и обошлось, но Елена сама его зацепила, вздумав утверждать, что будто бы его взгляды слегка старомодны. Видимо, она сказала «слегка» только из деликатности. В её голосе ему послышалась ирония, и тогда он не стерпел.
- Старомодны? – с негодованием переспросил он. – Ты это серьёзно?
- Ну, а что? Ведь, по-вашему, получается, что все женщины должны ходить в старушечьих балахонах, да ещё и паранджу на себя нацепить. Или я что-то не так поняла?
- Во-первых, - Его голос слегка дрогнул, - во-первых, не надо утрировать. Ничего такого я не говорил. И потом, красиво и со вкусом одеваться и оголять свои прелести – это совсем не одно и то же... вот именно. Впрочем, - прибавил он, едва заметно усмехнувшись, - идея с паранджой вовсе не так уж глупа, как может показаться… Кстати, хочу заметить, что там, в кафе, ты выглядела ничуть не менее привлекательно. Да, да, хотя была одета куда как скромней. Но я даже не о том хочу сказать.
- А, о чём же тогда? – легонько насупилась Елена.
- А о том, что, оголяясь, вы не учитываете одного очень важного обстоятельства.
- Это, какого же?
- А такого, - закипятился Крапивин. – Вы не учитываете, что отнюдь не все мужчины такие уж безмозглые животные, какими вы их себе представляете. И, что иных всё это даже оскорбляет.
- Оскорбляет? – не поверила Елена.
- Да, именно оскорбляет. Только не делай круглые глаза. Но, разумеется, вы об этом не задумываетесь, зато бываете страшно возмущены, когда натыкаетесь на грубость и презрительное к себе отношение. Вам невдомёк, отчего это происходит. А это всего лишь ответная реакция. Да, да, это реакция на ваше неуважение.
- Да, чем же мы так уж вас оскорбляем?
- Чем? Ты ещё спрашиваешь? Да, уже тем, что, вот так публично обнажаясь, вы как бы тычете нас носом. Вы этим как бы говорите: «Мол, знаем мы вас, не проведёте. И все-то вы, в сущности, похотливые самцы, что бы вы там о себе не думали. И мы-то уж знаем, чего вы от нас хотите». Что, разве не так? Хотя, я допускаю, что большинство из вас даже не отдаёт себе в этом отчёта. Я также допускаю, что отчасти вы может быть и правы… Но, во-первых, только отчасти. Потому, что, как я уже говорил, отнюдь не все мужчины так уж зациклены на сексе. Встречаются, между прочим, и такие, которые бы желали поменьше об этом думать, и даже подавляют это в себе.
- Зачем? – не удержалась Елена.
- То есть, что значит, «зачем»? – удивился Крапивин. – Что за глупый вопрос.
- Но я действительно не понимаю.
- Ах, не понимаешь. А за тем, чтобы получить полную независимость, вот зачем.
- Независимость? Но, отчего?
- Тьфу, ты! Послушай, ты, что нарочно меня дразнишь? Неужели, непонятно?
- Вообще-то не очень, - смущённо пробормотала Елена.
- Ладно, хорошо, - подавив раздражение, отозвался Крапивин. – Попробую объяснить попроще. Видишь ли, есть люди... как правило, это те, кто много всего повидал и много раз обжигался... Так вот, некоторые из них начинают, наконец, сознавать, отчего, собственно, были все их несчастья. И приходят к выводу, что похоть среди этих причин, стоит едва ли не на первом месте. Отсюда, естественно, и стремление эту похоть в себе подавить. А как её подавить, когда, куда ни глянь – всюду женщины. И каждая чуть ни через одну выставляет себя напоказ, да что там себя... Вот отсюда и гнев, отсюда и раздражение. Одни злятся, что их отвлекают, мешают реализоваться, как личности, других бесит оттого, что они и рады бы пуститься во все тяжкие, да возможности не позволяют... в конце концов, не всем от бога досталось поровну... а, если и позволяют, то не в той мере, в какой бы им хотелось, или не с теми, с кем им бы хотелось. Так или иначе, но в любом случае это всё порождает зло, делает мужчин грубей, агрессивней. А, кроме того, не забывай и о такой штуке, как мужская психология. Обнажаясь и выставляя напоказ свои прелести, вы тем самым как бы заставляете нас ощущать на себе вашу власть, да ещё столь коварным способом. А это, уж извини, не всякому придётся по вкусу. За это вам, женщинам, и мстят, и мстят иногда даже крайне жестоко. Впрочем, это давно известные истины, даже незачем повторяться. И ещё, ведь не зря говорят: «скажи человеку десять раз, что он свинья – он и захрюкает». Это я к тому, что такими своими нарядами вы именно то и делаете, что убеждаете нас в худших наших свойствах. Хотя, к счастью, у вас не со всеми это проходит. Но, тогда уже злитесь вы. Злитесь, что кто-то не обращает на вас внимания. Мол, мы тут бисер перед ним мечем, а он, мерзавец этакий, нос ещё воротит. Ну, и так далее, и так далее... Послушай, - спохватился вдруг Крапивин, - да где же наконец твоё «любимое место»? Что-то мы уж больно долго идём.
Они остановились. Елена смотрела на него, видимо, не понимая, о чём он спрашивает. Тогда он повторил свой вопрос.
- Ой, извините, - виновато улыбнулась она, - я что-то задумалась. Так ведь мы уже почти пришли. – Она указала глазами на заросший деревьями массив, что виднелся в конце квартала. Это была не то роща, не то заброшенный парк. Они направились к нему.
Оказалось, что это действительно когда-то был парк. На это указывали покосившиеся железные ворота, с облезлой краской и наполовину отворённые, и выглядывающее над деревьями колесо обозрения, впрочем, не проявлявшее никаких признаков жизни. По обе стороны от ворот шла полуразвалившаяся каменная оградка, за которой темнел дремучий лес.
– Послушай, а это, часом, не кладбище, нет? – подойдя ближе, спросил Крапивин.
- Да нет, что вы. Это парк… то есть, это раньше был парк, а потом про него все забыли.
- Ну, слава богу. А то я, знаешь, как-то кладбища не очень.
- Да, нет же, я говорю вам, это парк.
- Ну, раз так, тогда пошли...
(Продолжение следует) http://proza.ru/2010/06/13/46